Самопознание осуществляется не ради поиска чистой истины, а ради определенных целей, в частности для самовоспитания, т. е. формирования себя в соответствии со своими намерениями.

В предисловии я заметил, что самовоспитание — это не особое занятие, которое выбирает человек, так же как он выбирает профессию. Самовоспитание — это определенный тип отношения, поступков, действий к самому себе и собственному будущему с точки зрения соответствия определенному идеалу.

Каким я должен быть? Чтобы ответить на этот вопрос, надо знать самого себя.

Самовоспитание является необходимым условием для человека, который уважает, любит себя, заботится о себе. Любовь к себе нельзя пугать с эгоизмом.

Эгоист тем и отличается от любящего, чго не в состоянии любить себя и потому не может любить и других. Это утверждение кажется парадоксальным, если принимать во внимание обыденное словоупотребление понятий "эгоизм", "любовь", "преданность". Но не торопитесь.

Самой лучшей стратегией и воспитания, и самовоспитания является стратегия любви. Поэтому, чтобы заниматься самовоспитанием, человек должен стараться сделать себя лучше, совершенствоваться, не относиться к себе равнодушно, т. е. в конечном счете любить себя. Если начинать с отвращения к себе, мало что получится. Когда я ленив, лжив, болезнен, хил, неудачлив, то я беспощаден к тем, кто меня любит. Если я таков и с этим мирюсь, отношусь к себе равнодушно, то причиняю другим, в особенности тем, кто меня любит, страдание, беспокойство. Если жена меня любит, а я неудачник в силу слабоволия или недостатка способностей, то это причиняет ей боль. Если бы она меня не любила, то, может быть, ей было бы легче жить со мной, неудачником.

Получается, что я эксплуатирую ее любовь ко мне.

Для тех, кто меня любит, мое существование является источником страдания.

Самим своим бытием я приношу им страдание. Поэтому я должен стать лучше.

Я должен любить себя. Если мы не любим себя, то мы не любим и других.

Самовоспитание же имеет целью сделать лучше, счастливее не только нас, но и всех, кто находится с нами в каких-либо отношениях.

Самовоспитание представляет собой процесс, осуществляемый постоянно.

Любое событие можно рассматривать как причиняющее радость или страдание, как испытание. Но, переживая его, можно стать хуже или лучше. Если я получил удовольствие оттого, что сделал что-то плохое, я на время был радостным, но в результате этой радости тенденция к плохому по законам психологии усилилась, так как получила положительное эмоциональное подкрепление. Законы научения способствуют закреплению того поведения, которое приводит к плохому. Если мне стало приятно после того, как я злословил, то поведение злословия будет закрепляться в той мере, в какой я получил от этого удовольствие.

Если я получил странное удовлетворение оттого, что, будучи учителем, отругал нерадивого ученика, то моя сварливость усилилась на какую-то величину, которая вначале была и незаметна. Значит, совершая подобные действия и в особенности получая от них удовлетворение, я совершил акты самосозидания, которые могут быть квалифицированы как антивоспитание самого себя, поскольку развивающиеся качества моей индивидуальности являются плохими, вредными. Другое дело, если я испытал радость оттого, что помог ученику, который мне совсем не нравится, разобраться в чем-то. Эта радость усиливает во мне черту альтруизма и стремление прийти на помощь тому, кто в ней нуждается. Но если при этом я испытал удовольствие самоутверждения, то эта помощь также окажется актом антисамовоспитания, так как она усилит во мне стремление к примитивному самоутверждению за счет несовершенства и незнания других. Можно было бы число подобных примеров увеличить. Но читателю ясно, что самовоспитание осуществляется в каждом поступке, ситуации. И задача состоит в том, чтобы иметь постоянную установку к самосовершенствованию и знать его цели.

Познание самого себя нужно не для удовлетворения любознательности или получения удовольствия от познания. В познании самого себя, как понял читатель, нет ничего приятного. Оттого что вы осознаете, каковы ваши защитные механизмы, например оправдание своего агрессивного поведения к жене, вызванного чувством вины перед ней, как действий, направленных на воспитание в ней добропорядочности или кротости, или действий, которые имеют смысл "устранения в ней недостатков", как заявил мне один пациент, — оттого что вы это узнаете, вряд ли вам это будет приятно.

Однако эта горечь окажется целительной в том случае, если вы склонны работать над собой в направлении познания механизмов психической защиты с целью их устранения. Следовательно, познание себя имеет целительную горечь и приобретает смысл только в контексте того, с какими целями вы познаете самого себя и как будете использовать это знание. Единственный путь движения самопознания, которое может скрасить шок, неприятность от открытий, — это самосовершенствование.

Любое дело может быть эффективным только тогда, когда точно определены его цели, т. е. результаты, к которым необходимо стремиться, а также имеются необходимые средства и знания. Каковы могут быть цели самосовершенствования и самоопределения? Я изучал, какими хотят быть подростки и юноши. В общем можно констатировать почти полное незнание ими подлинных целей самосовершенствования и замену их частными и незначительными целями.

Один хочет победить всех в беге на сто метров, другой — развить память, третий — научиться управлять самолетом и поступить в летное училище, четвертый решил тренироваться в боксе, чтобы побить обидчика, который его однажды унизил.

Многие считают, что целью жизни является не самосовершенствование, а как можно лучшее определение в ней, хорошая специальность и заработок, выбор красивой жены или хорошего мужа, обладание вещами и многое другое. Выбор этих целей прост, так как они навязываются всем образом жизни и средствами массовой коммуникации. Чтобы остановиться на этих пунктах самопроектирования в будущее, не требуется ни ума, ни решимости. Однако меня поразило другое: почти никто из моих собеседников не задавался целью выработки личных качеств, необходимых для достижения указанных целей.

В самом деле, что необходимо, чтобы быстрее всех пробежать стометровку? Ведь для этого юноша должен выработать черты, необходимые для любой другой деятельности: силу воли, постоянство в тренировках, режим дня, уверенность в успехе, способность противостоять искушениям к праздному времяпровождению, контроль своих потребностей и влечений, искусство поддерживать хорошие отношения с учителями, товарищами, владение собой в критических ситуациях и многое другое. Значит, для достижения указанной цели необходимо достижение многих частных целей, далеко не полный перечень которых я привел. Но если внимательно присмотреться к этим частным целям, то увидим, что достижение их может обеспечить не только лучшее время в беге на сто метров, но и реализацию многих других жизненных целей, таких, как поступить в летное училище, научиться хорошо летать на самолете, стать хорошим боксером, овладеть хорошей профессией, зарабатывать достаточно много денег, построить семью и сохранить любовь, быть привлекательной личностью. Кроме того, узкая цель — лучше всех пробежать сто метров — может потерять свою привлекательность, так как со временем может уменьшиться интерес к бегу. А если случится травма, делающая невозможной карьеру бегуна? Когда человек превратился в придаток своей способности к бегу и его сознание полностью поглощено этим, то неудача начинает переживаться как крушение надежд, как кризис. Смысл этого кризиса состоит в том, что он должен этого человека научить той простой истине, что каждый, ставящий задачу самосовершенствования, должен определять свои цели так, чтобы они в любом случае, при любых стечениях случайных обстоятельств обеспечили ему успех.

Такими целями являются не частные, производные цели вроде упомянутых, а общие цели, которые должны способствовать развитию индивидуальности. Если же эти цели будут достигнуты, то мы можем достичь и любых частных и одновременно жизненно важных целей. Поэтому постановка целей самосовершенствования с последующим самоопределением в жизни — задача непростая.

Каким я хочу видеть себя? Вот вопрос, на который нужно ответить после того, как мы познакомились с самим собой. Первое, над чем следует задуматься, — это гармония наших черт.

Если одна черта развита чрезмерно, а другая только в зачаточном состоянии, то обе они нуждаются в коррекции, исправлении. Еще Аристотель писал, что добродетель состоит в соблюдении золотой середины. Например, серединой между безрассудной смелостью и трусостью может быть только мужество, сочетающее в себе и осмотрительность трусости, и энергию отваги. Каждая черта носит полярный характер: уверенность — неуверенность, чувствительность — толстокожесть, общительность — замкнутость, педантизм — неорганизованность, экстраверсия — интроверсия и т. д. Любая из них, получив чрезмерное развитие, приводит к деформации характера и дезорганизует поведение. Лица сверхточные теряют способность к нормальной работе и учебе, так как стремление довести свое дело до полной точности истощает их силы, а если попадается такая жизненная задача, которую совершенно невозможно точно решить, то она для них оказывается роковой, так как после столкновения с нею они заболевают неврозом. Решительность часто приводит к преждевременным и необоснованным решениям, а нерешительность, наоборот, ведет к неудаче вследствие чрезмерных колебаний в принятии решения. Чрезмерная общительность дает нам тип человека, который в общении с каждым хочет произвести впечатление, не в состоянии уединиться и подумать над своими делами; замкнутый же не может включиться в совместную деятельность и использовать возможности кооперации, получить помощь или оказать ее другим.

Склонность к чистоте в своей чрезмерности вырабатывает сверхбрезгливость, в результате которой человек теряет способность не только нормально питаться и жить, но и общаться.

Способность испытывать чувство вины является нормальным явлением для человека. Эта эмоция избавляет каждого из нас от искушения обижать своих близких. И это нормально, если данная способность не развита чрезмерно. Один из моих пациентов постоянно чувствовал себя виноватым, особенно перед матерью. Это чувство его не оставляло даже после ее смерти, и он тратил огромные усилия для ослабления чувства вины: все свои средства тратил на сооружение дорогого памятника на ее могиле. Но это чувство его не отпускало даже после того, как этот памятник был сооружен. Ритуалы, связанные с уходом за памятником, давали только временное облегчение. Не касаясь причин этого навязчивого чувства вины, мы можем сказать, что подобная чрезмерная эмоция делала невозможным достижение не только гармонии черт, но и какого-либо сносного согласия с самим собой. Аналогичные ситуации имеют место, если какая-либо другая эмоция получает чрезмерное развитие, например стыд, обида, отвращение или зависть. Я мог бы увеличить число примеров из моего опыта консультирования, показывающих, что достижение гармонии черт или согласия с самим собой составляет одну из важнейших и жизненно необходимых целей самосовершенствования.

Когда мы говорили о таких эмоциях, как стыд или чувство неполноценности, зависть или тщеславие, то обращали внимание читателя на то, что эти эмоции происходят вследствие автоматических операций ума, в процессе которых осуществляется сличение информации о том, каков я здесь и теперь, с тем, каким я должен быть согласно моей Я-концепции. При рассогласовании возникают эмоции, которые, с одной стороны, способствуют более эффективному приспособлению к социальному окружению, ведут к более глубокому самопознанию. Но с другой стороны, при чрезмерном развитии, они приводят к чувству внутренней рассогласованности, разорванности души, не только причиняют страдание, но порождают различные компенсаторные действия, нарушающие гармонию и удовлетворенность жизнью.

Достижение согласия с самим собой может быть получено путем выработки способности исполнять важный и существенный акт нашей души, который может быть назван принятием самого себя таким, каков я есть. Это принятие становится возможным только путем выработки двух способностей: терпимости к рассогласованию, что достигается в результате осознания этого внутреннего конфликта, и изменением представлений о самом себе, т. е. подлинной коррекцией черт Я-концепции, что представляет очень трудную задачу для самосовершенствования. Если я испытываю чувство вины перед матерью даже при сознании того, что я ее не обижаю, или если эта вина намного превосходит обычную нормальную реакцию на ее недовольство или обиду, если я вдруг начинаю стыдиться того, что мой рост на десять сантиметров меньше, чем принято для героя вестерна, то передо мной стоит задача самопознания и самосовершенствования, никак не связанная с какими-то действиями, направленными вовне, например на мою мать или на применение операций, удлиняющих кости ног, или другие способы самоутверждения. Эта задача внутренняя, и внешними путями ее не решить. По-видимому, самосовершенствование в этом случае будет состоять в выработке нового мышления о себе и восприятия самого себя.

Наше окружение — это другие люди, а также природная и вещественная среда. С вещественными и природными условиями мы достигаем согласия путем их изменения в нужном направлении. Это проблема технологии и экологии. Но было бы неверным подгонять полностью среду под самих себя. Автомобиль помогает быстро двигаться, но его скорость не избавляет нас от спешки и суетливости. Мы овладеваем большим пространством, но количество проблем не уменьшается, а скорее возрастает под влиянием гипокинезии и роста внутреннего напряжения от скорости. Недостающие вещи приобретаются и заполняют пространство жилья, вызывая дополнительную заботу. Показателем привязанности к вещам является не количество предметов в комнате, а сила мыслей, "привязанных" к этим предметам. Приобретение свободы и согласия с природным и вещным окружением может быть достигнуто лишь путем изменения нашего отношения к этому окружению. Этого достичь трудно, так как вещи насыщены энергией труда, который воплощен в них, и приобрели дополнительную валентность в нашей психике. Поэтому отношение к вещам, приобретенным или созданным нами самими, определяется нашей способностью быть свободными от плодов своего труда, практиковать непривязанный труд.

Для этого нужно научиться здоровому мышлению, лежащему в основе этой способности. Какая же может быть свобода от вещей, если, потеряв или сломав свой велосипед, я буду думать о том, сколько времени мне нужно работать в своем учреждении или мастерской, чтобы заработать деньги для компенсации нанесенного ущерба, хотя на моем счету имеется достаточная сумма сбережений? И если эти мысли будут приводить меня в раздражение или даже в ярость? Это нездоровое мышление превратит мою жизнь в последовательность больших и малых неприятностей, так как мое вещественное окружение нестабильно и вещи ломаются, теряются, нуждаются в уходе и ремонте.

Важной задачей самосовершенствования является достижение гармонии с окружающими меня близкими. Этому мешают неконтролируемые эмоции. Мое согласие с близкими может нарушаться, например, в результате зависти, невнимания окружающих. Как же быть, если они не замечают своих поступков, ограничивающих мою свободу или ущемляющих мое достоинство, или умаляют мои достижения, престиж, нуждаются в помощи в самый неподходящий для меня момент, наносят ущерб моим сбережениям в обмен на сохранение моего чувства достоинства или проявляют полное безразличие к общим интересам, которым я придаю значение? Можно привести бесчисленное множество этих "если", которые порождают эмоциональные барьеры и уничтожают согласие с другими с помощью неприятных эмоций, возникающих при этом.

Следовательно, самосовершенствование для меня будет состоять в том, чтобы контролировать эти эмоции, т. е. осознать те умственные операции, в результате которых они возникают. Эти операции должны быть осознаваемы так же отчетливо, как я осознаю операции, из которых складывается мое внешнее поведение, полностью контролируемое мною, когда, например, бреюсь или делаю гимнастические упражнения. Если я полностью контролирую умственную операцию сравнения себя с другими, т. е. могу совершать этот акт или не совершать, а если совершаю, то отстраняюсь от него, то это мне обеспечит свободу от зависти. Но для этого я должен научиться отделять от моего Я содержание умственной активности, что входит в овладение здоровым мышлением. Однако для этого придется приобрести навыки контроля привычек, устранения нежелательных действий, ставших автоматическими.

Привычки входят в наши черты. В каждой черте можно найти оттенок, выражающийся в нежелательной форме. К плохим привычкам относятся и потребности, ненужные для нормального развития личности: потребность в курении, наркотиках, алкогольном опьянении, праздность, боязнь усилия и даже страх перед усилием, повышенная тревожность, недоверие к другим, некоторые навязчивые состояния и многое другое. Мы должны хорошо знать наши плохие привычки, чтобы включить их устранение в программу своего самосовершенствования и самоопределения. Ведь некоторые такие привычки полностью блокируют наши жизненные цели. Например, чрезмерная потребность в общении полностью исключает возможность быть руководителем, курение — профессию космонавта или летчика-истребителя, боязнь воды блокирует профессию моряка, обидчивость делает для нас невозможной жизнь на полярной станции или в любом месте, где небольшая группа людей находится в длительной изоляции, ревность полностью исключает возможность построения счастливой семьи, обжорство раз и навсегда способно ликвидировать все ваши надежды на то, чтобы быть здоровым и стройным мужчиной, лень блокирует все проявления жизни и превращает вас в балласт для близких и даже объект их критики и недовольства, так как никто не желает, чтобы его эксплуатировали своей слабостью и никчемностью. Тщеславие постепенно делает вас одиноким, так как никому не хочется в общении с вами постоянно чувствовать себя орудием вашего самоутверждения и источником похвал реальным или мнимым вашим способностям. К тому же результату приводит ваша обидчивость. Если вы обидчивы, то те, кто с вами общаются, будут часто испытывать чувство вины.

Поскольку общение с вами будет каждый раз подкрепляться у них сильным чувством вины, то им проще оставить вас одного. Каждый из приведенных выше примеров последствий плохих привычек имеет свой механизм действия, и осознание этого механизма способно породить в нас уверенность в необходимости устранения этих привычек для достижения более высокого качества жизни: иметь желательную профессию, быть благополучным даже в длительной изоляции в узком кругу людей, иметь любящую жену и детей, быть стройным мужчиной или женщиной, общаться с друзьями, которые тяготеют к вам. Ведь им с вами легко и приятно, поскольку вы лишены тщеславия, не нуждаетесь в постоянных похвалах и замечаете достоинства и малейшие достижения ваших друзей, освобождаете их от зависти к вам. Потребности ваших друзей и близких удовлетворяются в общении с вами. Но для этого нужно уметь удовлетворять их, владеть своими потребностями, управлять ими.

Всякая чрезмерная потребность человека превращает его в свой придаток и тем самым блокирует другие его жизненные проявления. Гурман и обжора становится придатком пищевого поведения, так как весь его интеллект и чувства направлены только на одно; стремящийся к престижу приносит все другие проявления в жертву этому стремлению; ориентированный на власть и доминирование всю жизнь проводит в том, что манипулирует людьми и остается в полном одиночестве; личность, поглощенная сексуальным влечением, становится придатком этой потребности, и все многообразие жизни сводится у нее к половому общению. Тот, кто не может контролировать свои потребности, находится в постоянном состоянии неудовлетворения и страдает. Это страдание поглощает все его силы, которых не остается для творческих проявлений личности. О таких можно сказать, что это пищевые алкоголики, алкоголики сексуальные, алкоголики власти и престижа, алкоголики вещизма и другие, так как при отсутствии контроля любой потребности человеческое поведение приобретает черты поведения алкоголика: навязчивая концентрация мысли и желаний на данной потребности, принесение других в жертву на алтарь этой потребности, состояние постоянной неудовлетворенности и ощущение внутренней дисгармонии, нарушение человеческих отношений. Единственное различие состоит в том, что преждевременная смерть не наступает так рано, как от употребления спиртного, хотя мы знаем много случаев, когда гурманы очень быстро приводили свои организмы в полное расстройство, завершавшееся смертью. Поэтому каждый должен подумать над тем, какая его потребность развита чрезмерно и подчиняет его индивидуальность, мешает целостно жить, и как ее ослабить. Важно также подумать и над теми потребностями, которые развиты слабо, например потребность в труде, в заботе о близких, потребность в уединении, в самореализации и другие. Интроверсия, связанная с недостаточным развитием потребности в общении, также препятствует развитию личности.

Отсутствие или слабое развитие потребности в оказании помощи приводит к холодности и в конечном счете к одиночеству и неимоверным страданиям.

Причиной одиночества в старости может быть и собственный эгоизм (а не только эгоизм детей), беспощадность к своим детям, которые, даже став взрослыми, не могут преодолеть чувство дискомфорта и скрытого страха перед своими родителями. Недостаток потребности любить и быть любимым делает людей одинокими, окружает их личность барьером отчуждения от самых близких. Поэтому развитие этих потребностей в самих себе является первейшей задачей самовоспитания.

Существование наших потребностей предполагает наличие способностей к деятельности, которая приводит к цели, делающей возможным это удовлетворение. Мы обычно не задумываемся о наших способностях, необходимых для удовлетворения потребности в пище, которую мы можем купить. Однако, чтобы иметь деньги, требуется какой-то минимум способностей, не связанных пищевым поведением. Иначе обстоит дело с потребностями, удовлетворение которых вплетено в процесс общения. Например, потребность любить другого кроме желания требует достаточно высокого уровня способностей к поведению, действиям, удовлетворяющим эту потребность.

Потребность во власти над другим, кроме желания доминировать, наслаждаться восприятием поведения другого, против воли реализующего вашу цель, нуждается еще и в способности влиять на людей и управлять поведением

сопротивляющегося другого. Поэтому самосовершенствование, контроль и управление потребностями предусматривают и развитие способностей.

Человек должен делать определенное дело, которому он предан в результате жизненного самоопределения. Это дело представляет его в обществе как личность, и от успеха или неудачи в профессиональной деятельности зависит очень многое. Поэтому наша задача состоит в развитии определенных общих и частных способностей интеллекта, творческого воображения, способностей к восприятию, развитию профессиональной памяти, определенных навыков. Сами по себе способности не имеют особого значения. Они приобретают его в связи с выбором профессии. Поэтому в школе целесообразно развивать общие способности, которые могли бы быть трансформированы в частные. Умение мыслить нужно в любой профессии, умение быть сдержанным и дисциплинированным еще никому не повредило, общий уровень здоровья и выносливость необходимы везде, приобретение способностей к развитию тела и нервной системы тоже желательно в любом деле. К сожалению, мы не будем в этой книге разбирать проблему развития способностей, так как, во-первых, это потребовало бы много места, а во-вторых, само развитие способностей зависит от степени развития индивидуальности. Однако способности к концентрации внимания, его подвижности, к контролю чувств, развитию силы воли будут рассмотрены.

Вы, наверное, заметили, что достижение целей самосовершенствования — гармонии черт, согласия с самим собой, согласия с природным и вещным окружением, устранение плохих привычек, управление своими эмоциями, контроль потребностей, развитие способностей предусматривают определенное изменение мышления, более глубокое осознание самого себя. Если эмоции порождаются определенными автоматизированными умственными действиями, которые нами, как правило, не осознаются, то контроль эмоций будет состоять не в простом их сдерживании, а в приобретении умения управлять своим мышлением в соответствии с определенными правилами, которые не совпадают с логическими правилами, а большей частью противоречат им. Это мышление, которое уменьшает внутренний конфликт, напряженность, позволяет контролировать эмоции, потребности и желания и, соответственно, предотвращает заболевания, мы назовем саногенным мышлением, мышлением, порождающим здоровье. Соответственно обыденное мышление, находящееся во власти привычного и автоматизмов, программируемых требованиями культуры, мы назовем патогенным мышлением, т. е. мышлением, порождающим болезнь.

З. Фрейд был убежден, что культура порождает болезнь, невроз. Золотой век здоровья, по его мнению, был в прошлом. Однако сексуальная революция показала, что неврозы проистекают не от блокировки половых влечений человека. Секс был относительно освобожден, а неврозы сохранились, хотя роль конфликтов сексуальности в столкновении секса с культурой и остается достаточно большой, чтобы идеи Фрейда по этому поводу не сбрасывать полностью со счетов.

Влияние культуры на поведение человека, его состояние и неврозы опосредствовано мышлением. Одни и те же ситуации определяются людьми по- разному в зависимости от того, что они об этом думают. То, что обижает другого, меня может и не обидеть; оскорбление для одного — похвала для другого. Самосовершенствование, таким образом, можно рассматривать как преодоление патогенного мышления и овладение саногенным мышлением.

Далее мы подробнее расскажем, что представляет собой саногенное мышление и чем оно отличается от патогенного. Но сейчас продолжим обсуждение целей самосовершенствования.

Происхождение черт личности объясняется из социального контекста. Если поведение определенного вида будет получать эмоциональное подкрепление одобрением, любовью или подавляться путем мер социального устрашения, с помощью осуждения, наказания, стыда, чувства вины и других отрицательных эмоций, то происходит становление одних черт и вытеснение других. Если успешность будет поддерживаться любимыми, то я постепенно становлюсь достигающей личностью. Если сексуальность девочки будет подавляться стыдом, осуждением, то постепенно девочка становится бесполым, асексуальным существом, если этот вид социализации будет происходить успешно.

Процесс социализации поддерживает определенные черты в каждом индивиде в соответствии с типом личности, наиболее адекватным для данной культуры.

Поэтому люди поразительно похожи друг на друга, если мы их недостаточно понимаем. Можно предполагать, что внутри этого типа личности постепенно зреет определенная индивидуальность, отличающаяся от того, как ее воспринимает окружение.

Различие между личностью и индивидуальностью может быть проиллюстрировано на примере одной черты, например правдивости. Как личность человек может быть правдивым или лживым, и окружение наделяет его соответствующими характеристиками. Однако каждый правдив на свой лад.

Правдивые отличаются друг от друга по мотивации соответствующей черты.

Кто-то правдив по неведению того зла, которое причиняет другим его правдивость, другой же лжет в интересах правды. Чувства, которые при этом испытывает человек, характеризуют не его личность, а скорее его индивидуальность. Можно сказать, что как личности мы представляем собой тип, категорию людей данной культуры, а в качестве индивидуальности мы неповторимы, мы индивидуальности в подлинном смысле слова — не как единичные индивиды, а как индивидуальности, которые переработали в себе личность и подчинили ее себе.

Каждый из нас объективно представляет собой индивидуальность. Однако мы не являемся таковыми для самих себя. Поскольку Я-концепция закрепляется в именах, с помощью которых обозначаются черты (правдивый, лживый, смелый, трусливый и т. д.), то каждый из нас осмысливает, понимает и чувствует себя через символизацию самого себя посредством имен. Поэтому индивиду, несмотря на всю неповторимость его переживаний, трудно и часто совершенно невозможно ощущать свою индивидуальность, неповторимость. Будучи глупым, он не может принять себя таковым, причем мыслит он себя глупым именно так, как мыслит глупость его сообщество. Поэтому герой русских народных сказок Иванушка-дурачок поразительно глуп с позиций обыденного сознания, но в конце концов оказывается, что он мудр, в отличие от братьев, которые весьма умны, но не способны на поступки, которые делают Иванушку индивидуальностью. Он становится индивидуальностью именно потому, что принимает себя таковым и действует в соответствии с этим, что неминуемо повышает эффективность его действий. Известный принцип Питерса является одной из характеристик индивидуальности, которая состоит в осознании уровня своей некомпетентности. Если это — подлинное осознание, то подобная некомпетентность переживается совершенно иначе, чем если бы оно пришло в результате конфликта и неудач.

Личность и индивидуальность отличаются тем, что индивидуальность является таковой вследствие своей интуитивности. Иванушка принимает решения, не пускаясь в длительные рассуждения и обоснования, он действует точно в контексте возникающей ситуации, полностью поглощаясь ею, и его решения совсем непонятны для "умного" человека, для личности. То, что Иванушке кажется в данный момент, оказывается истиной лишь потому, что он не находится во власти социальных стереотипов, что и позволяет его братьям, личностям с недоразвитой индивидуальностью, считать его дураком. Нетрудно понять, что его индивидуальность развилась вследствие его созерцательности и того, что он не вовлечен в повседневное запрограммированное культурой выполнение обязанностей и удовлетворение потребностей. Он — созерцатель и может видеть ситуации в совершенно неожиданном контексте. Поэтому он — индивидуальность.

К. Юнг рассматривал процесс совершенствования как движение по пути индивидуации. Естественно, он искал ту скрытую, подлинную индивидуальность, которая должна быть реализована в жизни или в последовательности жизней. То, что реализуется сегодня, по его мнению, уже существовало в прошлом в виде архетипа данной личности. Эти скрытые черты он искал в мифах, порожденных анимистическим восприятием мира. Путем самопогружения и медитации он пытался вызвать образы бессознательного, чтобы получить какое-то обоснованное представление о конечной цели индивидуации.

Однако эти архетипы, воплощаемые в реальность поведения, порождают неразрешимые конфликты. Например, существовавшая тысячелетие тому назад манихейская ересь может быть отнесена к архетипическому способу мышления и понимания реальности. Это разделение черт человека как в самом себе, так и в другом на хорошие и плохие является атавизмом зороастрийского мышления, в котором происходило резкое разделение на добрые и злые начала. Манихейская ересь в современном мышлении препятствует возможностям индивидуации, так как закрепляет мертвое расчленение живого на хорошее и плохое. Стремление наделять себя и других хорошими и плохими качествами и обозначение их именами препятствует принятию и переживанию себя индивидуальностью. Это проявляется и в научном мышлении, когда ученый с серьезным и компетентным видом толкует о полезных и вредных насекомых, или когда врач мечтает о тотальном уничтожении насекомых или грызунов — переносчиков опасной болезни и мечтает о лекарстве, которое должно уничтожать микробов в жидких тканях человеческого тела и устранять инфекцию. Это проявляется и в обыденной жизни, когда мы любим только хороших, которые могут стать плохими, как только мы перестали их любить.

Соответствие архетипу не может способствовать индивидуации, так как пробуждает атавистические методы и стиль мышления. Когда мы описывали главную причину, порождающую эмоцию обиды, то обратили внимание читателя на атавизмы магического мышления, которое было естественным в прошлом. В настоящем оно, кроме эстетического отношения к действительности и наделения ее свойствами духа и мистического освоения мира, делает нас склонными отрицать реальность другого существа, равного себе, в особенности если мы идентифицируем себя с ним, и фетишизировать свойства поведения, закрепляя их в хороших и плохих именах. Следует иметь в виду, что подлинное отрицание реальности магическим мышлением не обязательно выражается в виде утверждения, что "дух реален, а материя иллюзорна". Одно дело — просто утверждать, что другие люди реальны, и совсем другое — переживать их подлинную реальность, когда их поведение резко отклоняется от моей программы и моих ожиданий. Моя обида и возмущение как раз и являются симптомом отрицания их реальности и независимости. Преодоление архетипических черт в мышлении является наиболее важным и трудным путем восхождения к индивидуальности. Когда я внушаю своему пациенту, жалующемуся на то, что жена его не любит, что "никто не обязан вас любить, ни жена, ни мать, ни дети", то ему оказывается труднее всего сжиться именно с таким суждением и принять его. Когда пациент сживается с этим и принимает постепенно данный постулат саногенного мышления, ему становится легче, и более того — он приятно удивляется, когда обнаруживает, что любим, и рассматривает это как дар. Однако для этого, кроме приведенного постулата, он должен понимать сущность любви и ответить на вопрос о том, отчего любовь растет и отчего она умирает. Было бы более верным рассматривать процесс индивидуации как развитие способности воспринимать реальность, как научение реальности.

Если же процесс индивидуации рассматривать по отношению к архетипу, то самосовершенствование как раз состоит в преодолении способов мышления и понимания, определяемых архетипическими особенностями личности. Наша склонность к фетишизации динамических свойств и отдельных качеств и является атавизмом, поддерживаемым архетипом каждого из нас.

Но было бы неверным рассматривать архетипическое наследие как нечто вредное и тянущее нас вниз. Когда филиппинский "хирург" руками, без ножа "удаляет опухоль", то он использует архетипические атавизмы магического сознания пациента с целью включения биохимических механизмов иммунной системы для растворения реальной опухоли. Точно так же когда я наслаждаюсь красотой пейзажа или созерцанием иконы, я одухотворяю реальность, которая представляет собой дерево и хорошо организованные пятна краски, искусно расположенные в пространстве поля восприятия. Я совершаю определенные действия относительно этого объекта, вижу, как другие совершают подобные действия, невольно наделяю этот предмет некоторыми свойствами — и испытываю переживания, сохранившиеся в архетипе моей личности как представителя определенного рода, племени или государства. Без архетипа, в котором сохраняются программы, на которые опирались архаические верования, я не испытывал бы тех переживаний, которые я имею сейчас при созерцании икон. Прошлое существует в настоящем в преобразованном, или, как говорил Гегель, в "снятом" виде. Самосовершенствование должно учитывать то обстоятельство, что прошлое влияет на настоящее; манихейская ересь была осуждена давно, много столетий назад, но она и по сегодняшний день существует в нашем поведении и мышлении, когда мы резко разграничиваем добро и зло, олицетворяем, фетишизируем эти динамические характеристики человеческого поведения и мышления, наивно думаем, что зло может быть устранено путем умножения зла с помощью насилия, нетерпимости, бесчеловечного обращения с "носителями" бесчеловечности. Программы манихейского способа мышления хранятся в нашем бессознательном и оказывают влияние на то, как мы относимся к близким, коллегам, какие решения принимаем. Самосовершенствование состоит не в реализации архетипического и не в полном его уничтожении, что невозможно, а в осознании бессознательного, в развитии способности различения добра и зла и в понимании их диалектики, причин, порождающих их в конкретном случае. Восхождение к индивидуальности состоит не в реализации архетипа, а в его осознании и преобразованном применении возможностей прошлого в настоящем, в современной культуре.

Когда мы думаем о самоактуализации, то прежде всего должны задать себе вопрос; "Актуализации чего во мне?" Если актуализации идеала, то его нет, а имеется только образ того, каким я должен быть, если наделять себя свойствами, обозначенными словами, которым в данном обществе придают особое значение и реагируют на них положительно. Если же под актуализацией понимать достижение согласия со своей Я-концепцией, то придется принять во внимание, что восхождение к индивидуальности будет связано с ассимиляцией и плохих черт, образующих мою индивидуальность. Первым шагом к самоактуализации должно быть осознание пути, освещаемое самосознанием, а вторым шагом — жизнь, осуществляемая с осознанием самого себя.

Трудность в понимании процесса самоактуализации состоит как раз в том, что в нем рассматриваются как реализующиеся и плохие и хорошие черты, и нам придется обязательно принимать во внимание те переживания, которые в нас будут возникать вследствие того, что другие одобрительно или неодобрительно относятся, оценивают их. Причем их отношение будет определяться критериями культуры. Люди будут принимать меня как жестокого, властного, если эта жестокость и властность будет удовлетворять их потребности в безопасности, приобретении благополучия.

Однако мне бы не хотелось развитие этих отвратительных качеств включать в процесс самоактуализации. Все зависит от того, в какой степени переживание этих черт входит в смысл моей жизни. Если другие требуют применения этих черт, то я могу причинить себе вред, наслаждаясь злоупотреблением властью и развивая в себе эту наклонность. Однако в тех же обстоятельствах я могу применять власть и быть жестоким непривязанно, не предаваясь гедонизму власти, если в этом вижу более далекий и глубокий смысл. Однако для этого я должен быть внутренне свободен от стремления к примитивному наслаждению властью.

Следовательно, восхождение к индивидуальности невозможно без приобретения внутренней свободы, обусловленной осознанием своих эмоций и управлением ими. Если я осознаю истинную природу власти над другим человеком, ее происхождение, силы, которые ее поддерживают и способствуют развитию во мне этой примитивной атавистической потребности, то я смогу иметь смысл жизни даже в тех мерзких ситуациях, когда я должен применять власть.

Понятие смысла жизни является одним из самых запутанных. Это происходит от того, что недостаточно ясно понимается само слово "смысл". К нему можно приблизиться через такие слова, как "знак", "значение". Когда я вижу на обочине дороги столб, на котором изображены перекрещенные ложка и вилка, то мне уже известно, что недалеко есть место, где можно пообедать. Когда я не хочу есть, то эти знаки для меня — просто знаки. Но если я очень проголодался, то они превращаются в символ утоления голода. Тогда значение знака расширяется до смысла, который активно работает в спазмах желудка и сильных позывах к пище. Если я очень голоден, то все возможные смыслы для меня концентрируются в пищевом импульсе: это и удовольствие, и устранение дискомфорта, и, возможно, приятное общение за столом, которые я предвосхищаю и, естественно, стремлюсь реализовать. Таким образом, этот смысл превращается уже в побуждение и объяснение, ради чего я направляюсь к этому ресторанчику. Поэтому любой объект, реальный или воображаемый, любой символ имеют смысл, который можно считать смесью из переживаний, действий, которые предвосхищаются на основе воспоминаний об этих переживаниях, побуждениях, действиях.

Любое слово имеет смысл. Однако некоторые из них, поскольку они связаны с нашими фундаментальными потребностями и желаниями, такие, как "секс", "успех", "неудача", "любовь", "смерть", "насилие", имеют более насыщенный смысл, чем, например, "луна", если я, конечно, не селенолог. Имена, с помощью которых обозначаются черты, желания, влечения, имена отдельных людей приобретают смысл именно в связи с нашим опытом взаимодействия с данными желаниями, влечениями и людьми или употребления этих имен, или когда нас называют, обозначают, в результате чего мы совершаем действия, или думаем определенным образом, или переживаем приятные или неприятные эмоции.

Смысл моего имени "Юрий" меняется в зависимости от того, кто и каким тоном произносит его — мама или отец, мой друг, жена или сын. Если это имя произносилось как "Юрий Михайлович", то оно вдруг приобретало совершенно иной смысл. То же можно сказать и о смысле реальных предметов, например вещи, которую мне подарили в день моего успеха. Эта вещь будет символизировать, по-видимому, успех или же напоминать о том сборище, которое праздник превратило в ссору, завершившуюся скандалом, начавшимся с невинных воспоминаний о добродетелях наших родителей, после чего гости постепенно перешли к решению вопроса о том, чем эти родители занимались во время массового террора. Хотя дети за родителей не отвечают, но все равно стараюсь не выносить из пыльного чулана эту подаренную мне вещь.

Может быть, читатель и будет шокирован, но я его постепенно подвожу к мысли о том, что смысл может существовать и неосознанно. Если у меня вдруг портится настроение, когда мне на глаза попадается этот предмет, случайно вынутый из чулана моей женой, которая полагает, что эта красивая ваза должна украшать мой кабинет, то это свидетельствует как раз о том, что его смысл мной не осознается явно. Этот смысл может быть осознан явно, если мне удастся обнаружить, что мое настроение зависит от того, попадется ли этот предмет на мои глаза. Я постараюсь его не видеть. Более того, я могу его подарить своему коллеге, которого недолюбливаю… Не знаю, будет ли эта ваза у него вызывать такие же сдвиги в настроении, как и у меня. По-видимому, нет, так как у него не было подобного опыта, связанного с этой вазой. Сказанное позволяет говорить о смыслах, которые могут мной осознаваться и могут не осознаваться, хотя я на них все равно реагирую. Самосовершенствование, если принять во внимание сказанное, как раз состоит в том, что все смыслы, которыми я обладаю, должны быть познаны, осознаны. Неосознание собственных смыслов, некоторых сторон своей собственной жизни не всегда безобидно.

Смысл окружающих нас вещей, как правило, нами не осознается.

Молодая женщина обратилась ко мне с жалобами на подавленность и ощущение потери смысла жизни, которое стало возникать чаще в последнее время. Я расспрашивал ее обо всем, что могло произойти в ее жизни и могло стать причиной данного явления. Жалобы на потерю смысла жизни имели место на фоне общего благополучия и даже процветания.

Эта женщина купила дорогой и красивый гарнитур, украсивший гостиную и спальню ее небольшой квартиры, в которой жили еще ее родители и в которой она выросла. Эта женщина даже гордилась тем, что наконец ей удалось "стать как все" и удовлетворить свое тщеславие, выбросив "эту старую рухлядь": несколько старинных шкафов, двуспальная кровать, комод и еще кое-что.

Дальше мне удалось выяснить, что эти предметы, в окружении которых она росла, постепенно, в течение жизни приобрели многообразный положительный смысл и стали стимулами, бессознательно вызывающими положительные реакции, создающими общее хорошее настроение и чувство благополучия и целостного единства с семьей, с родителями, которые уже умерли. Она могла сообщить мне только обрывки этого смысла: шкаф, в который они с братиком прятались, играя в прятки, и откуда с визгом выскакивали, когда папа "никак их не мог найти"; кресло, в котором сидел опять-таки папа и часто качал ее на ноге; стол, за которым вечером, когда по углам комнаты было темно, бабушка читала страшные сказки, а в самый напряженный момент брат подкрадывался из-под стола и с устрашающим криком и рычанием, изображая лешего, хватал ее за коленки, отчего древние архетипические страхи перед духами леса сливались с чувством безопасности и защищенности в семье; большая кровать, на которой иногда она играла с подружкой в "мать и дочку" и даже несколько раз в "папу — маму". А однажды она подглядела, как "мама любила папу" и как "папа любил маму". Это было немного страшно, какая-то сладкая жуть, и сильная зависть к маме, и желание стать взрослой, чтобы быть как мама, и многое другое.

Не нужно обладать большой проницательностью или быть психологом, чтобы понять, что неповторимый индивидуальный смысл той стороны жизни, который активизировался в результате скрытых реминисценций памяти, вызываемых этими стимулами, "ненужной рухлядью", и набор общепринятых значений расходятся, не совпадают. Стол, шкаф, кровать, кресло, которые определяются как предметы, предназначенные для еды или работы, хранения одежды, посуды, для спанья, для сидения или отдыха, — это общепринятые значения. Но эти значения и индивидуальный смысл вещей — совершенно разные вещи. Поэтому когда эта женщина действовала не "по смыслу", а "по значению" и выбросила "всю эту рухлядь", она дезорганизовала значительную часть своей души, которая создавала изрядную часть смысла ее жизни.

Смысл жизни — неповторим и многообразен. Он состоит из бесконечного множества наших реакций на символы, знаки, предметы, людей и их поведение.

Имена наших потребностей, имея значение, определяемое культурой, содержат неповторимый смысл, который часто находится в противоречии, конфликте со значениями. Деформации смыслов, связанных с определенными именами, часто создают проблемы, которые кажутся неразрешимыми, а иногда болезненными.

Смыслы, связанные с половыми отношениями людей, приобретают иногда странные и причудливые конфигурации. Женщина, находящаяся во власти престижа и самоутверждения как сексуально привлекательной женщины, невольно начинает играть роль "секс-бомбы", которая изображает страсть, оставаясь фригидной. Причем эта роль автоматически включается лишь в ситуации, которые ею определяются как половые, в то время как ее способность наслаждаться эротическими контактами, похожими на те, которые она переживала в семнадцать лет, сохранена полностью.

Переживание процесса жизни не тождественно пониманию или осознаванию смысла жизни. Становление индивидуальности происходит именно в процессе осознания смысла, который реализуется в конкретном сегменте жизненного процесса. Это понимание, осознание оказывает терапевтическое значение, когда смысл деформирован. Я мог бы подробно описать случай, когда человек, страдающий обжорством, постепенно освободился от компульсивного побуждения к еде после того, как узнал становление этого импульса, его смысл.

Склонность к еде возрастала у него именно в периоды напряжения и тревоги, так как всякий раз в. детстве его кормили, если у него было плохое настроение, или он был обижен, или ему было страшно. Таким образом, пищевое поведение исполняло роль защитного механизма против тревоги. Осознание этого и соответственно достижение внутренней стабильности, устранение тревожности ослабили и стремление к еде, которое ранее было неодолимым.

Экзаменационный стресс у абитуриентов порожден различными смыслами экзаменационной ситуации, своеобразными для каждого из поступающих в вуз.

Среди этого многообразия особую роль играет значение ситуации внешнего оценивания, в то время как учащиеся обычно думают, что тревога вызывается недостаточным знанием предмета и тем, что "может попасться незнакомый вопрос, на котором я завалюсь". Моя практика обучения саногенному мышлению, довольно весомой частью которого является познание смысла тревоги, убеждает меня и моих учеников, что познание смысла тревоги способствует ее снижению. По крайней мере происходит угашение значительной ее части, которая поначалу воспринимается пациентом как иррациональная тревога. В среднем познание смысла тревоги уменьшает ее почти вдвое, если ее измерять с помощью разработанной нами шкалы экзаменационной тревоги (ШЭТ).

Итак, необходимо не только познание смысла жизни, но и действительное его расширение в процессе познания. Недостаточно развитая индивидуальность склонна отождествлять смысл жизни со смыслом ее части. Потерпевший неудачу в карьере или в любви склонен терять весь смысл жизни, когда поражена только ее часть. Ребенок, лишенный любимой игрушки, горько плачет, как будто случилось ужасное несчастье, и взрослые со снисхождением жалеют его. Но ребенок находится только на начальном этапе процесса индивидуации.

Однако сколько взрослых в периоды несчастий обнаруживают, что они не индивидуализированы, а представляют собою частичного человека, полностью поглощенного частичным нарушением смысла жизни. Молодой солдат, раненный в пах, узнав, что лишился значительной части полового органа, после успешной операции, спасшей ему жизнь и сохранившей ему органы, обеспечивающие мужской тип обмена веществ, покончил жизнь самоубийством, так как жизнь для него потеряла смысл, поскольку он был сконцентрирован на одной, хотя и важной части смысла сексуальности.

Австрийский психотерапевт В. Франкл, разработавший логотерапию — лечение, основанное на познании смысла жизни, показал эффективность самопознания в обретении согласия с самим собой и расширении смысла жизни, ведущего к оздоровлению, хотя он не связывал этот процесс с индивидуацией.

Под рождением мы понимаем отделение ребенка от тела матери, которое его питает, обеспечивает безопасность, защищает от неблагоприятных воздействий стихий. Вместе с тем человек еще длительное время связан с матерью, и его существование невозможно без нее или лица, ее заменяющего. С развитием способностей, интеллекта, умений, навыков и привычек человек приобретает самостоятельность: он уже связан с матерью не физически, а морально, эмоционально и оказывается в лоне семьи, которая осуществляет те же функции, что и материнская утроба ранее, до рождения. Семья также защищает его от воздействия, питает, обеспечивает безопасность, удовлетворяет растущие потребности в безопасности, эмоциональных контактах, игре, самоутверждении и многие другие. В процессе удовлетворения этих витальных потребностей происходит становление индивидуальных особенностей поведения, направленных на достижение целей, создается характер. Вместе со становлением Я-концепции происходит развитие самосознания и соответственно начинается процесс индивидуации. Постепенное развитие индивидуальности приводит к тому, что оболочка семьи становится тесной и человек "вылупляется" из семьи. Происходит второе рождение, когда человек выходит за пределы семьи, включаясь в более широкий социальный контекст. Сейчас уже функции, которые раньше выполняла семья — безопасность, моральная поддержка, эмоциональные контакты, начинает выполнять более обширное сообщество по месту жительства: школа, двор, трудовое сообщество, где впоследствии начинается самостоятельная деятельность по удовлетворению жизненно важных потребностей, опосредованному в современном обществе зарабатыванием денег, престижа, статуса, авторитета. Кроме семейного коллектива человека начинает окружать более неопределенное и динамичное сообщество коллег, товарищей, друзей, приятелей и членов других референтных групп, участие в которых становится значимым.

Еще в подростковом сообществе "на углу улицы" человек получает поддержку и опору, приобретает умения и привычки, позволяющие ему эффективно жить в других референтных группах. Однако он не освобождается от семьи полностью, поскольку в определенный момент создает свою семью, которая обеспечивает удовлетворение тех же потребностей, что и в родительской семье, и, кроме того, новую потребность в сексе, родительские потребности. В новой семье происходит замена ролей: если в родительской семье человек исполнял роль сына или дочери, то здесь он начинает вживаться в роль отца или матери, мужа или жены, основные ролевые ожидания и обязанности которых он усваивает в процессе социализации. Эти роли определены состоянием культуры, и он их берет в готовом виде.

Если же процесс индивидуации происходил неудовлетворительно, то это обнаруживается в задержке развития самостоятельности, в инфантильности, которая проявляется в неготовности принять новые роли и жить в новом социальном окружении. Маменькин сынок, ставший мужем, часто не может построить свою семью, чтобы в ней не господствовали отношения, аналогичные отношениям в родительской семье, в которой он был беспомощным ребенком и объектом заботы и внимания матери. Сейчас же он начинает культивировать к жене отношения, аналогичные отношению к матери, что приводит к конфликтам. Не изжитая потребность в зависимости делает такого мужчину неспособным принять на себя ответственность и заботу о новой семье и собственных детях.

Социализация склонна стирать индивидуальность, так как процесс вплетения в ткань существующей культуры, формирование личности, усвоение программ жизнедеятельности, речи, способов коммуникации, техники удовлетворения потребностей, правил межличностного взаимодействия, методов и стиля мышления, правил, логики ведет к деиндивидуализации, поскольку окружающие бдительно следят за тем, чтобы все многообразие проявлений жизни соответствовало нормам и стандартам, одинаковым для всех, относящихся к определенной категории людей, определенного культурного типа. Для того чтобы иметь возможность пользоваться могуществом совокупной энергии человечества, воплощенной в материальной и духовной культуре, человек должен усвоить огромное количество правил и критериев и сжиться с ними.

Приспособление к данным правилам и повторяющееся соблюдение их способствуют нивелировке личности в направлении деиндивидуализации, когда человек все начинает делать "так, как принято", "как все", что обеспечивает ему эффективность в удовлетворении большинства потребностей, кроме потребности быть индивидуальностью.

Уже сам процесс овладения речью делает мышление стандартным, деиндивидуализированным, хотя взамен этого человек приобретает возможность приводить в движение и использовать весь совокупный опыт и знания человечества в целом, возможность быть членом сообщества, коллектива, иметь защиту и условия для удовлетворения большинства потребностей.

Культура могущественна и опасна. Процесс присвоения культурного опыта, ведущий к деиндивидуализации, встречает сопротивление в виде мышления и поведения, не соответствующего ее требованиям: появляются хиппи, преступники, шизофреники. Однако эти методы отрицания культуры непродуктивны. Этим достигается лишь то, что в обществе увеличивается терпимость к инакомыслию. Сейчас еретиков не сжигают, и они могут выражать свои мысли, не боясь, что ими займется инквизиция. Однако и сейчас есть учреждения, главная забота которых — контроль отклоняющегося поведения; появилась психиатрия, которая изолирует из общества под благовидным и гуманным предлогом людей, которые не разделяют устоявшуюся в данной культуре систему значений и ценностей.

Полное слияние человека с культурой смертельно для процесса индивидуализации. Это хорошо понял выдающийся психиатр XX века Рональд Лейнг, который был убежден, что шизофрения является не результатом дезадаптации человека к современной культуре, а скорее следствием его чрезмерной адаптации к культуре, в которой человек категоризирован и расчленен на роли и функции в рамках большого целого. Культура программирует поведение каждого из нас с помощью такого посредника, как эмоции. Всякий раз, когда я отклоняюсь от ее предписаний, меня терзают чувства неудачи, зависти, вины, стыда. Эти уколы побуждают меня к добродетели, которая бессознательно и постоянно внедряется в меня моими близкими. Поэтому тот коллектив, семья или круг близких друзей, коллег, внутри которого я чувствую себя в относительной безопасности, в конечном счете стирает индивидуальность, поскольку он программирует меня своими ожиданиями и санкциями, делает похожим на абстракцию.

Это порождает неразрешимые конфликты. Усвоив требование взрослых "быть правдивым", я обнаруживаю, что наиболее развитые и привлекательные члены моего сообщества нарушают это требование, и в конце концов оказывается, что они поступили лучше, чем тот, кто слепо запрограммирован максимами культуры. Я видел моего отца, который был очень внимателен к чужой женщине. Они гуляли по берегу Енисея, и у них было хорошее настроение. Но когда мама спросила, не видел ли я папу, я ответил, что нет. Я солгал — и был прав! Я знал, что моя мать всякий раз расстраивается, когда отец проявляет внимание к той женщине.

Можно привести бесчисленное множество примеров, когда культура программирует каждого из нас, не заботясь о нашем благополучии. Она может дразнить меня успехом и заставить выкладываться до изнеможения и потери здоровья, поскольку "хорошо быть успешным". Когда я вижу, как чье-то поведение отклоняется от правил, меня это раздражает, я возмущен и участвую в моральном линчевании этого человека, даже не зная о том, почему он так поступает. Обижаясь, я программирую поведение другого в соответствии с ролью, терзая его чувством вины только потому, что он меня любит. Однако во всем этом есть внешнее для меня значение: через мое запрограммированное поведение культура поддерживает и восстанавливает себя.

Полностью отдаваясь требованиям культуры, находясь в ее лоне, как в утробе, которая меня вынашивает и должна "родить", я делаюсь механическим человеком, который запрограммирован чем-то внешним. Наступит момент, когда я буду ощущать себя лишенным индивидуальности, лишенным Я. По- видимому, для человека, который не может еще вылупиться из лона культуры, вполне нормально иметь "сделанные мысли", "навязанные побуждения", "быть абстракцией, частичным человеком", а отсюда чуть-чуть — и я могу сказать, что "я — чайник" или "сделан из стекла". Для такого рода сдвигов оказывается достаточно какого-либо кризиса или хронического конфликта.

Против такого развития моей индивидуальности восстает моя потребность быть неповторимым, отдельным, ориентация на большее, чем нормы культуры, когда меня принимают независимо от того, соответствую я ее критериям или нет. А это возможно только в экзистенциальной любви, когда меня любят таким, каков я есть, и не оценивают. При отсутствии любви, особенно в детском возрасте, я не смогу противостоять тому, что культура отштампует меня в автомат, в человекообразного робота, заранее запрограммированного максимами культуры.

Любовь позволяет мне взглянуть на себя со стороны как на неповторимую индивидуальность.

Новое рождение происходит с момента, когда человек, следуя требованиям и программам культуры, начинает понимать сущность этих требований применительно к себе, понимает свою индивидуальность и начинает ее проявлять. Понимание максим морали, требований культуры осуществляется благодаря способности смотреть на них с более высокой точки зрения, с позиций целого вне меня. Именно любовь создает мотивацию, выходящую за границы критериев и норм.

Не нужно особого анализа, чтобы понять, что было бы невозможно солгать матери, если идти по линии наименьшего сопротивления, следуя привычным правилам, которые она сама же мне и внушала. Но поскольку я ее люблю, то следование этим правилам означало причинение ей боли, что невозможно.

Однако для того, чтобы так поступать, нужно приобрести способность принимать себя не только правдивым, но и лживым; и я бы так не поступил, если бы не смог в какой-то мере влиять на свой стыд, страх ("А если бы она меня уличила во лжи?").

Я перестаю быть механическим человеком, жестко запрограммированным культурными шаблонами и нормами, с момента действия любви, которая здесь начинает проявлять себя как надкультурный фактор. Действительно, сущность любви неизменна, даже если меняются и эпохи культуры, и способы, с помощью которых проявляется любовь. В приведенном примере именно действие любви способствовало импульсу встать над нормой, одновременно не отказываясь от нее полностью, соблюдая ее. Благодаря любви я побуждаюсь отделить себя от программы нормативного поведения и приобретаю способность сделать ее предметом понимания — и в этом пункте я перестаю быть механическим человеком. Любовь создает импульс к такому отделению, благодаря же самопознанию подобное отделение закрепляется и становится легким и привычным. Происходит следующее рождение — рождение индивидуальности.

Ему препятствует непроизвольность основных эмоций, которые возникают в результате механической работы ума. Овладев этой сферой души, сделав ее сознательной, я приобретаю способность к новому рождению. На Востоке термин "дважды рожденный" применяется к одухотворенным людям, которые смогли стать выше повседневных страстей, приобрели свободу от них. Они стали таковыми не только потому, что "боролись со страстями и справились с ними", а прежде всего в результате того, что их индивидуальность прошла фазу второго рождения, вылупления из кокона культурных шаблонов, что сделало возможным управление страстями.

Практика дзен состоит как раз в том, чтобы ученик приобрел способность стать над культурными шаблонами, в первую очередь над шаблонами логического мышления и интеллектуальными стереотипами.

Коаны, бессмысленные вопросы вроде "Как будет звучать хлопок одной ладони?" своей парадоксальностью способствуют освобождению от стереотипов (например, освобождению от мысли, что фигуры логики абсолютны) и позволяют заглянуть за их "изнанку". Если ученика каждый раз, как он реагирует на вопрос стереотипно, будут бить бамбуковой палкой по спине и он за это должен еще и благодарить учителя, то не нужно много повторений такой ситуации, чтобы была приобретена способность на каждую максиму, на каждый критерий, программу культурного поведения взглянуть совершенно с иной точки зрения. Однако я не разделяю этот прием, так как он является крайним применением насильственной парадигмы управления. Стереотипы должны быть изжиты иначе, путем размышления, а не устрашения болью от удара палкой.

Современная культура постоянно порождает механического человека вследствие поглощения каждого из нас частичной деятельностью, которая идентифицируется с нашим Я. Мы можем гордиться тем, что лучше всех прыгаем с шестом или можем носом прокатить горошину на 20 километров.

Опыты Милгрэма показали, что эта механизация не так безобидна. Его испытуемые, не подозревавшие о том, что эксперимент ставится над ними, получали инструкции, находясь в роли помощника экспериментатора, изучающего воздействие электрического шока на человека, должны были включать рубильник. Они почти полностью превратились в придаток инструкции и проявляли бесчеловечность, которая доступна только механическому человеку. Несмотря на то, что мнимые "жертвы" (актеры) демонстрировали ужасные страдания и умоляли перестать, просили пощады, эти "помощники экспериментатора" могли нажимать кнопки с надписями "почти смертельно" лишь потому, что это соответствовало инструкции. В этом свете становятся понятными истоки и возможности гитлеровского Освенцима и сталинской Колымы.

Р. Штейнер, глава антропософского направления оккультизма, обладал огромной интуицией, проницательностью и даром предвидения. Он еще в двадцатых годах нашего столетия говорил о торжестве насекомообразного человека, который руководствуется "инстинктом", представленным программами культурного поведения. Возрастание шизоидности нашего мира подтверждает это предвидение, так как жизнь все больше структурируется. Компьютеризация, на которую перекладываются многие функции механического человека, не столько противостоит этому процессу, сколько усугубляет его.

Семья, в силу недостатка любви, а также вследствие дефицита времени, тоже не в состоянии противостоять этому процессу. Поразительное обстоятельство: дети, выросшие в отсутствие любви, имеют в дальнейшем мало шансов на второе рождение, поскольку они не получают того толчка, который позволяет отделить от себя и понять культурные шаблоны. Нелюбимый и не любящий склонен идентифицировать себя с требованиями культуры. Он все понимает буквально.

Из него может получиться прекрасный бюрократ, который верит в значительность предписаний и не желает заглядывать за изнанку этих оторванных от жизни программ.

Процесс индивидуации неминуемо приводит к раздвоению человека культурного, человека предписаний обыденной морали, норм, требований повседневной жизни — и человека, которым движут надкультурные импульсы, вечное, благо, любовь безотносительно к тому, как реализуются это благо и эта любовь на данном этапе жизни общества. Это раздвоение человека представляет собой ступень к достижению более высокой целостности. Страх перед раздвоением препятствует вылуплению из кокона данной культуры, продуктом которого является человек. Но человек выше его культуры, он должен ее превзойти, пребывая одновременно в ее недрах. А для этого ему предстоит выработать в себе терпимость к самому себе и другим, на практике реализуя изречение: "Кесарю — кесарево, богу — богово". Для того чтобы выделиться из кокона данной культуры, надо быть терпимым к отделению самого себя от ее отдельных элементов.

Самовоспитание не может миновать проблемы управления собой и другими.

Если люди побуждаются к действию угрозой бича, то по отношению к такой системе управления они теряют свою индивидуальность, становятся сходными в страхе и в методах его возбуждения. Целью их действия, какой бы она объективно ни была, является снижение страха и угрозы, радость избавления, а не самореализация в достижении объективной цели. Восхождение к индивидуальности состоит в овладении совершенной системой саморегуляции и управления другими, кто с вами связан.

Целью управления является получение желательного вида поведения.

Итак, управляя самим собой, я хочу, чтобы я действовал определенным образом и достигал желательных результатов. Управляя другими, я хочу, чтобы их поведение приводило к желательным для меня результатам.

С момента появления кибернетики понятие управления стало разрабатываться и психологами. Приведенный в начале этого параграфа пример характеризует определенную парадигму управления. Если бы кто-то побуждался к действию предвосхищением какой-то радости, то, по-видимому, это была бы совершенно противоположная парадигма, чем если бы он побуждался страхом боли, или стыда, или неудачи, потери денег, разорения. Чтобы выработать совершенную систему управления собой, быть индивидуальностью, нужно по крайней мере получить представление о возможных и наиболее часто встречающихся парадигмах управления.

Принципы, которые управляют нашим поведением, могут быть представлены в виде различных условных суждений, где результат и его условие представляют самостоятельные элементы. Эти суждения не обязательно высказываются и осознаются. Тот, кто управляет пищевым поведением льва в саваннах, действует через категорию времени, не высказывая никаких суждений. Если прошло более двух суток после последней трапезы этого животного, то у него возникает беспокойство, завершающееся переживанием голода. Оно будет усиливаться до тех пор, пока не будет дан внешний толчок к охотничьему поведению. Природа вызывает нужное поведение по простой схеме: если нет …, то будет неприятное переживание, если есть …, то будет приятное переживание.

Вместо отточия можно подставить любое "желательное для управляющего поведение". В примере со львом можно подставить "охотничье поведение". Если его не будет, то страдания голода будут усиливаться до невыносимого. Если это поведение есть и оно успешно, то возникает приятное переживание удовлетворения голода, в котором мы можем выделить и удовольствие от устранения дискомфорта голода, и наслаждение поеданием пищи. Психологи предпочитают вместо термина "положительное переживание" чаще употреблять термин "положительное подкрепление".

Это первая парадигма управления, с помощью которой действует природа, управляя поведением живых тварей, не только животных, но и человека. Она отражается, например, в следующих условных суждениях: "Если я не открою зонтик, то меня промочит и мне будет неприятно", "Если на моем лице не будет нужной почтительности, то мой начальник сделает мне неприятность, скажем, откажется подписать договор о выгодном сотрудничестве", "Если я не позвоню матери, то она на меня обидится и я буду испытывать чувство вины", "Если я не буду работать, то у меня не будет денег и я потеряю уважение моего сообщества". Нетрудно заметить, что данная парадигма насильственного управления тождественна с управлением нашей матушки Природы и варьирует лишь формами, видами, свойствами "желательного" поведения, а переживания варьируют начиная от ударов бича, мук голода или холода и кончая состояниями тревоги, чувства вины, стыда и страха.

Я называю эту парадигму управления насильственной, так как формула насилия полностью определяется именно этой парадигмой: если не будет желательного поведения, то я сделаю тебе плохо. Человек с самого начала применяет эту парадигму к себе и другим, и его воображения часто хватает только на вариации желательного поведения и на изобретение страданий, начиная от бича надсмотрщика и кончая способами вызывания угрызений совести. Насилие, осуществляемое с помощью вызывания угрызений совести, не принято считать насилием, хотя боль от стыда и вины не уступает часто палачеству надсмотрщика.

Управление собой вырастает из того, как мной управляли мои родители.

Вследствие интериоризации этого процесса я начинаю обращаться с собой так же, как они обращались со мной. Мысли типа "Если я не сделаю этого, то мне будет плохо" не способны породить ничего кроме глобального защитного поведения, в котором стирается моя индивидуальность: что бы я ни делал, это имеет своей целью избавление от страха и наказания. Основной моей характеристикой, как всех, кто саморегулируется подобным образом, является в этом случае синдром возмездия за недеяние, который стирает мою индивидуальность, делая из меня абстракцию и помещая в категорию людей, побуждаемых к действию страхом возмездия.

Проявления этого синдрома многообразны, однако большая часть его проявлений считается скорее достоинством, чем недостатком. Человек, который не может отдаваться покою, так как все время что-то должен делать, часто наделяется свойством трудолюбия, несмотря на то, что эта постоянная занятость носит компульсивный, навязанный характер. Когда он ничего не делает, празден, у него возрастает тревога, а иногда страх или чувство вины, стыда. Это происходит оттого, что в течение всей сознательной жизни этот человек был виноват, когда что-то не делал. Работомания считается нормальной манией, положительной чертой, хотя часто сам носитель этой черты вынужден обращаться к психологу, чтобы тот помог ему освободиться от этого "положительного" качества.

Если в приведенной выше первой строке насильственной парадигмы управления вместо отточия мы поставим выполненное действие или поведение, которое нежелательно управителю, то данная парадигма приводит к отрицательному подкреплению действия и тем самым способствует его подавлению. Сначала происходит сдерживание, поскольку управляемый помнит, что в прошлом исполнение этого действия привело к неприятным переживаниям, потом, когда сдерживание становится привычным, нежелательное поведение вытесняется и полностью блокируется. Управление состоит не только в решении задачи вызывания желательного поведения, но и в устранении нежелательного.

Если для того, чтобы устранить нежелательное поведение в другом, мы будем сразу же после его выполнения вызывать неприятные переживания, наказывать другого, то мы устраняем это поведение, применяя первую, насильственную парадигму управления. То, что наказуется, быстро прекращается, и это создает иллюзию эффективности наказания. Однако это не так. Любой результат характеризуется его постоянством, распределенностью во времени. Применение насилия в этом смысле неэффективно.

Неэффективность устранения действия по схеме насильственной парадигмы управления доказана психологами, изучающими поведение: сдерживание или подавление нежелательного поведения продолжается лишь до тех пор, пока существует практически достоверная возможность наказания за выполненное действие. После устранения угрозы энергия, мотивация, амплитуда данного действия полностью восстанавливаются после первого положительного подкрепления.

Неэффективность схемы подавления особенно ярко иллюстрируется последствиями лечения алкоголизма путем устрашения. Стоит больному только раз попробовать своего зелья, как алкогольное поведение восстанавливается полностью. Когда же человек пытается методами устрашения самого себя управлять собой, то оказывается, что для получения результата требуется постоянная бдительность и усиление методов самоустрашения, методов насилия и самоподавления. Насилие над самим собой поддерживается формулами "преодолеть себя", "закалять силу воли" и другими.

Наказание за нежелательное управителю действие, несмотря на свою неэффективность, употребляется с момента возникновения человечества, хотя сама эта парадигма управления выросла из природы. Авторитетный бабуин, обнаруживший нежелательные признаки поведения у другого бабуина, ниже по рангу, задает последнему хорошую трепку, чтобы в дальнейшем предотвратить подобное. Так же он устраняет нежелательное для нет поведение, когда кто-то пытается взять корм раньше него. Это управленческое поведение бабуина не обязательно является сознательным, так как, обнаружив нежелательное поведение, например, леопарда, он приходит в такую ярость, что не в состоянии воздержаться от нападения, которое для него является смертельным.

Управленческое поведение как управителя, так и управляемого выработано не ими. Оно существовало до них и было усвоено через инстинкт и научение.

Человек же в готовом виде принял эту парадигму, и в этом смысле он не отличается от животных. Значительное отличие существует лишь в системе ориентировки в ситуации управления. Здесь человек превзошел животных, поскольку им выработана система символов устрашения, которые предупреждают необходимость практической реализации парадигмы насилия немедленно и в каждой ситуации. Насилие лишь предполагается и символизируется в природных условиях свойствами самого объекта, а в человеческих отношениях управитель производит действия, предупреждающие возможность возмездия за нежелательное действие. Пользование речью и мышлением создает безграничные возможности применения парадигмы управления через насилие, не приводя ее в актуальное состояние. Если мой Полкан просто рычит при восприятии нежелательного поведения другого, то общество в этой ситуации создает уголовный кодекс.

Обладание самосознанием приводит к тому, что с возникновением Я-концепции возможности парадигмы насилия расширяются, так как его (насилия) облик трансформируется и функции управителя берет на себя наше Я. Возмездие за нежелательное действие приходит автоматически, само собой, и управителю не приходится сохранять бдительность. Способности испытывать стыд и чувство вины, ущемленного достоинства мы носим в самих себе. Если в чувстве вины управителем моего поведения выступает конкретный другой человек, который обижается на меня, то в чувстве стыда этот управитель безличен, это — совокупная личность, представленная всем сообществом, которое данный вид поведения считает стыдным.

Правда, мы не рассматриваем это как насилие, так как конкретного человека, который нас наказывает и побуждает, не видно простым глазом. Насилие — это отношение между людьми. Сообщество людей может применять анонимное насилие, виды которого многообразны. Разрабатывается идеология насилия, парадигма которой пронизывает всю духовную жизнь человека, философию, религию. Бог грозит правоверным карами за нежелательные виды поведения даже после смерти, причем в разряд нежелательного поведения включаются такие виды поведения, на которые обыкновенный управитель не обращает внимания, а именно — умственное поведение, мышление. Нежелательный ход мышления наказывается более жестоко, чем реальный поступок. Это понятно, поскольку наше мышление является обобщенным опосредствующим звеном между управителем и поведением управляемого. Точно так же в управлении собственным поведением между нашим Я-управителем и нашим поведением лежит мышление, в котором происходит отработка программ ориентировки в обстоятельствах.

Качество мышления, опосредующее наше поведение, обусловлено той парадигмой управления, которой придерживается Я. Одно и то же действие или поведение может побуждаться различными и часто противоположными мотивами. Я могу работать, чтобы избавиться от наказания за невыполнение задания, но я могу делать то же самое потому, что это доставляет мне удовольствие. Это не простое различие. В первом случае я руководствуюсь парадигмой насилия, управляя собой, а во втором я пользуюсь совершенно другой парадигмой, о которой мы еще не говорили и которой человечество пользуется очень редко, — парадигмой ненасилия. Парадигма управления, которой пользуется живое существо, не обязательно, как мы заметили выше, осознается.

Приведу свои наблюдения проявления парадигмы ненасильственного управления в ситуации, когда управителем является животное.

Дело было на даче. Под яблоней резвились котята, а кошка сидела поблизости и лениво посматривала на свое потомство. Собак не было, и никто не мешал.

Вдруг кошка присела, стала бить хвостом, изготовилась, прыгнула, взобралась на яблоню и стала сверху смотреть на котят. Потом слезла с дерева и, посидев немного, повторила свои странные действия. Они были странными прежде всего потому, что изображали опасность в то время, когда никакой опасности не было.

Кошка вела себя так, как будто ей было страшно "понарошку". Она повторяла взбирание на дерево до тех пор, пока котята не стали сами взбираться на дерево.

По-видимому, это входило в программу воспитания потомства. Котята должны были научиться этому, и потому ими надо было управлять. Следовательно, взбирание на дерево было желательным поведением для управителя. Если бы кошка применяла парадигму насилия, то от нее следовало ожидать совершенно других действий. Она могла их испугать или начать кусать, бить лапой, пока они не взобрались бы на дерево. Но стоило бы ей начать такие действия, как котята, а их было пять, могли просто разбежаться по кустам, а не взбираться на дерево.

Она могла бы сначала их испугать, потом показать, "как это делается", т. е.

взобраться на дерево. После этого она могла надеяться на то, что когда она начнет их наказывать, они, может быть, взберутся на дерево, что ей и нужно. Я не думаю, что кошка обдумывала все возможные варианты управления.

Поскольку она была в безопасности, а котята были сыты, то она применяла ту схему управления, которая была для нее естественна. Возможно, ей не хотелось "зря" наказывать котят, для этого в ней не было нужного количества агрессивности, поскольку все было благополучно.

После этого котята безо всякого повода стали взбираться на яблоню. Однако когда во двор забрел соседский пес, через мгновение все они были на дереве, и пять пар зеленых глаз зорко следили за поведением собаки, пока она не была прогнана кошкой. Они научились взбираться на дерево, а управление обучением осуществлялось по парадигме ненасилия, так как обстоятельства позволяли это (терпение, безопасность, игра).

Когда я консультирую матерей по поводу злостного непослушания и упрямства детей, их нежелания без окрика и угроз садиться за уроки, я убеждаюсь в неэффективности использования парадигмы насилия в управлении детьми. В этих условиях воспитанность детей измеряется той степенью насилия, которую эти дети могут применить к себе, заставляя себя делать то, чего "не хочется" и "от чего нужно избавиться", иначе мама будет "ругаться".

Матери используют парадигму насилия, в результате чего и управляемые начинают ее применять к самим себе.

Консультирующий психолог, конечно, старается оказать влияние на адекватный выбор парадигмы управления, отучить матерей от насильственной схемы, которая в них внедрена социальным воспитанием. Я иногда рассказываю о кошке и показываю, что поведение кошки как раз и является образцом ненасильственного управления. Некоторых это возмущает, а другие жалуются, что не могут вести себя как эта кошка, так как "не хватает сил и терпения".

Однако я, несмотря на все старания, не могу похвастаться тем, что мне всегда успешно удается реконструировать схему управления детьми.

Насильственная схема управления пронизывает почти все сферы жизненных проявлений современного человека, она проявляется даже в любви, что не может не деформировать это чувство. Половые отношения, в основе которых лежит гедонистическое поведение, часто деформируются под влиянием того, что здесь в скрытом виде, непроизвольно применяется насильственная парадигма управления.

"Когда мой муж чем-либо недоволен, я становлюсь ласковой и стараюсь вовлечь его в эротические контакты, — признается пациентка, обратившаяся к психологу по- поводу нарушения их интимных отношений. — Я изображаю страсть, и он не знает, что я притворяюсь. На самом деле мне было бы лучше, если бы вообще я могла заниматься любовью не так часто". В данном случае ее поведение только внешне любовное, а на самом деле это защитное поведение против обвинений в черствости, в нелюбви или защита против неприятных проявлений ревности.

Аналогичные последствия возникают в принудительном кормлении детей. Еда — гедонистическое поведение, которое должно приносить удовольствие. Если же ребенок добросовестно поедает свой обед, чтобы показаться "послушным и хорошим", то это извращение в конечном счете не может не уменьшить вкус к пище.

Насильственная парадигма управления неминуемо способствует развитию в человеке садистических черт. Ведь управление всегда ориентировано на то, чтобы изменить поведение другого в желательном направлении, что в конечном счете должно принести удовлетворение управителю. Но поскольку данная парадигма включает в себя причинение страдания другому, то в определенный момент происходит смещение акцентов, когда страдание другого, управляемого, само по себе становится источником удовлетворения управителя.

Процесс управления возможен еще и потому, что тот, кем управляют, испытывает определенные чувства удовольствия, удовлетворяя желания управителя и избавляясь от наказания. Избавление от наказания всегда приятно, и эта приятность становится эмоциональным подкреплением желательного для управителя поведения.

В результате же происходит отчуждение акта управления самим собой, внутренний отказ от самоуправления, управляемый становится жертвой управителя и лишается индивидуальности, самостоятельности, внутренней свободы, и это ему доставляет удовлетворение, самовыражение.

Эрих Фромм в книге "Бегство от свободы" отказ от свободы в пользу деспотизма объяснял разрушением сообщества, которое жестко программировало жизненные проявления человека. В результате свобода оказалась не по вкусу, поскольку люди были не готовы к самостоятельному принятию решений и нуждались во внешней силе, которая управляла бы ими. Они не созрели, по его мнению, для того, чтобы принять свободу от ограничений, которые накладывало на них их стабильное сообщество в рамках средневекового цеха, деревни.

Свобода от этих ограничений внушала им страх и толкала на поиски безопасности за спиной у сильной личности.

Но мы хотим обратить внимание прежде всего на то, что выход из традиционного сообщества не менял парадигмы управления. Да, трудно сравнивать количество насилия над личностью в традиционном сообществе и в свободном, даже если оно потом подвергалось фашизации. Количество насилия в традиционных обычаях часто оказывается большим, чем в бесчеловечных предписаниях или кодексах тиранических обществ. Разница состоит в том, что в первом случае это не так заметно для невооруженного психологическим знанием глаза.

Этим, например, можно объяснить, почему люди могут предпочесть войну или мятеж тихому респектабельному существованию, хотя в этих состояниях, кажется, внешнего насилия (больше. Будучи деревенским жителем, я помню, как смолой вымазали ворота дома, стоящего через улицу. Мне было шесть лет, и я никак не мог понять, почему девушка, дочь хозяина дома, взяла вожжи и ночью, когда все спали, повесилась в амбаре. Сколько здесь насилия и какими способами оно может быть измерено? А как третируют в мирной деревеньке, жители которой придерживаются патриархальных норм, одиноких матерей или девушек, оставшихся старыми девами! Поэтому фашизм возникает не вследствие бегства от свободы, а в результате того, что насильственная парадигма управления, одетая в политические одежды и примененная в государственном масштабе, используется для подавления одного слоя населения другим в интересах власти и самоутверждения. Это дает нам основание думать, что причина стремления к рабству и поиска беспощадного правителя лежит не в разрушении средневекового сообщества, как думал Э. Фромм, а в парадигме насильственного управления, которое привычно и практикуется в этом сообществе. Повторим, что разница здесь только в том, что эта парадигма не столь явно проявляет себя в традиционном сообществе, так как насилие является там привычным, а в нетрадиционном, новом сообществе эта парадигма непривычна, и поэтому в нем создаются новые традиции насилия.

Условия для реализации насильственной парадигмы могут быть сведены к следующим: а) отрицание свободы управляемого, признание иллюзорности его существования, признание того, что его поведение ущербно и нуждается в управлении, отрицание саморегуляции; б) построение эмоционального барьера и уменьшение проницаемости Я управителя по отношению к управляемому, отрицание идентичности или сходства между управителем и управляемым; в) повышенная чувствительность управителя к наличию или отсутствию желательного или нежелательного поведения управляемого и соответственно страх недостижения цели управления, неспособность ждать и нетерпимость к рассогласованию ожиданий и реальности, что соответствует эмоциональной, социальной и духовной незрелости управителя и управляемого; г) основанная на этих предпосылках особенность мышления управителя, характеризующаяся наличием стереотипа первой парадигмы: "Если ты этого не сделаешь, то тебе будет плохо", который остается непроницаемым для опыта.

Эти условия связаны между собой и взаимно определяют друг друга. Например, чувствительность к рассогласованию ожиданий и реальности и страх, что желательного поведения не будет, приводят к нетерпимости, к отрицанию свободы управляемого, приписыванию ему неспособности свободного, по собственному импульсу поведения, желательного для управителя. К тем же последствиям приводит дефицит времени на достижение цели. Страх, в свою очередь, питается предвидением неудовлетворенности и страдания, вызванного недостижением цели. Незрелость, неспособность управлять своим внутренним миром, потребностями, эмоциями, в свою очередь, делают человека агрессивным и нетерпимым к самостоятельности управляемого, который постепенно превращается в жертву управленческих действий, например наказания за недеяние.

Чувство вины или страх перед стыдом принуждают родителей применять первую, насильственную парадигму управления, так как они, размышляя над последствиями недеяния (например, ребенок не делает уроки), преувеличивают их и реагируют, как будто подобные последствия неминуемы.

При условиях, указанных выше, невозможна вторая, ненасильственная парадигма управления: "если …, то тебе будет приятно, хорошо", где под отточием, как мы показали выше, предполагается поведение, желательное для управителя. Поскольку его исполнение подкрепляется положительно, то предполагается, что это поведение должно стать привлекательным для управляемого.

Как виды желательного поведения, так и способы вызывания положительного переживания отработаны культурой, традициями. Подкрепление может быть двойственным, содержащим как удовольствие избавления от наказания за недеяние, так и удовлетворение, которое получается вследствие выполнения желательного для управителя поведения. Соотношение между радостью избавления от страдания и радостью сознания выполненного долга, с одной стороны, и получение удовлетворения в результате достижения цели — с другой, свидетельствуют о соотношении первой и второй парадигм управления. Чем выше уровень безопасности и защищенности от непредвиденных травмирующих и устрашающих обстоятельств, тем в большей степени преобладает ненасильственная парадигма при условии, что она известна и привычна как для управителя, так и для управляемого.

Если управитель-невротик в условиях разумной и даже полной безопасности чувствует тревогу и его мышление постоянно преподносит возможные и невозможные угрозы от недеяния управляемого, то он не в состоянии реализовать ненасильственную парадигму. Страх, чувство вины, стыд, зависть не располагают к терпимости, выдержке, выработке способности к ожиданию и развитию других положительных качеств.

Я хотел бы особое внимание обратить на способность ожидания и "овладения" временем для того, чтобы применять ненасильственную схему управления.

Дефицит времени — типичное свойство культуры, в которой "гонка с препятствиями", где каждый стремится- быть первым, является естественным состоянием. Известно, что для людей, которые ждут, время течет медленно. Для них даже деревья растут медленно, и они хотят ускорить этот рост, чтобы получить прибыль и стать первыми. Люди в такой культуре спешат. Когда они пробуют управлять другими, то проявляют нетерпеливость и нежелание ждать.

Если наказание ускоряет получение результата, то они избирают наказание как средство побуждения другого к активности. Это общество страдает синдромом возмездия за недеяние, поскольку в нем применяется первая парадигма управления. Мы прибегаем к ней, потому что спешим. Разницу между этими двумя схемами управления поведением других мы чувствуем повседневно, в обыденных обстоятельствах. Приведу пример.

Мой сын сидит согнувшись за столом. У него узкая грудь и поверхностное дыхание; уже третий час он лишает свою кровь нормальной оксигенации, а на дворе прекрасная погода и воздух насыщен свежестью. Это — как раз то, что ребенку надо. Мне хотелось бы, чтобы он освежился. Для этого он должен оставить свое интересное занятие, встать, одеться, выйти за дверь, позвать своего товарища и прогуляться. Но он сидит и увлечен тем, что делает. Думаю, что мне легче оторвать от письменного стола моего лентяя, чем засадить его за этот стол. Я говорю: "Прекрасная погода! Через час будет дождь, и сейчас неплохо бы подышать свежим воздухом!" Намек пропущен мимо ушей. Он сидит неподвижно. Я мог бы позвать жену на прогулку и изобразить, что это очень завлекательная вещь, а его попросить остаться дома и присмотреть за трехлетней сестренкой. Раньше он немедленно отказался бы присматривать за нею и пошел бы с нами на прогулку. Но мне самому не хотелось гулять, хотя я считал, что для сына это полезно. Я смотрю в окно и вижу за домом, на углу, движение подростков. "Кажется, за углом этот оболтус Василий выгуливает пса", — говорю я безо всякой заинтересованности в том, чтобы сын услышал.

Подействовало: сын отставляет свой компьютер и собирается во двор. Действует вторая парадигма, так как я не привязан к результату. Он может и не гулять. Я делаю только намеки. Стоило бы мне показать, что я очень хочу, чтобы он пошел гулять, как он стал бы сопротивляться. Он — подросток, и ему надо отстаивать свое право управлять своим собственным поведением.

Мать в этой ситуации применила бы совершенно другую схему управления.

"Сколько ты уже сидишь? А врач тебе велел гулять чаще. У тебя круги под глазами! Иди на двор!" Он, конечно, мог бы пойти, зная, что она не отстанет. В этом случае была бы применена насильственная парадигма управления: избавление или от матери и ее требований, или от "кругов под глазами", хотя он не верит, что от прогулки они надолго пройдут. Она могла сказать что-нибудь похлеще вроде: "Ты посмотри на Василия, какой он крепкий и сильный Это потому, что он много бывает на вольном воздухе и не ленится заниматься спортом, не то что ты, Эдисон!" В данном случае включается зависть к внешности друга. Если это принимать всерьез, то можно подумать, что мама испытывает враждебность и зависть за сына к этому крепкому Васе.

Сложнее дело обстоит, когда возникает желание усадить его за стол, чтобы он начал писать сочинение. Мать просто требует: "Хватит, побаловался с этим ящиком для производства дураков, садись и пиши сочинение, которое тебе задали". Подросток знает, что будет, если он не сядет за стол. Он садится и делает вид, что обдумывает что-то. На самом деле его мысли далеки от сочинения. Применение первой парадигмы к творческому процессу написанияя сочинения кроме отвращения к процессу письменного выражения своих мыслей ничего более воспитать не сможет. Каждая победа матери становится актом внедрения насильственной парадигмы, которую он станет далее применять к себе и к другим.

Мы специально привели банальный пример, чтобы показать отличия двух парадигм управления, встречающихся в обыденных обстоятельствах. Мы хотим обратить внимание читателя на то, что каждый акт повторения определенной парадигмы усиливает ее. Мы далее станем применять ее не только к себе, но и к другим.

Если в семье внедряется насильственная парадигма управления другими, то трудно ожидать, что человек, прошедший такую школу, станет в общественной, производственной и даже политической жизни пользоваться другой парадигмой.

Когда мы показываем фильм, где "хороший" герой эффективно осуществляет насилие над "плохими", то мы прежде всего внедряем в него, даже запечатлеваем в нем насильственную парадигму управления, которая будет применяться как к другим, так и к самому себе. Поэтому не нужно удивляться тому, что, наблюдая за поведением героев "хороших, идейно выдержанных фильмов", наши подростки вдруг объединяются в шайки и ведут войну с "плохими" соседями- и дело не ограничивается драками, но и доходит до террора и убийств.

Почему мы должны думать, что, вылупившись из респектабельной семьи и став руководителем, такой человек не будет практиковать насильственную парадигму, если еще на студенческой скамье его обучают, что "насилие — повивальная бабка истории" и что все попытки улучшить жизнь путем революционных преобразований были тщетны, так как революционеры неэффективно применяли насилие, были подчас либеральны. Применение ненасильственной парадигмы он рассматривает как слабость и оппортунизм. Что же будет, если он станет политиком? Сталинизм был возможен только потому, что первая, насильственная парадигма управления разделялась всем обществом поголовно, за редким исключением, как управителями, так и жертвами, а ненасильственная схема управления третировалась как буржуазный либерализм или еще какой-либо "изм", каждый из которых был опасен.

Стремление свалить ужасающий террор на Сталина и его приспешников свидетельствует о желании оставить в неприкосновенности подлинные причины терроризма, ограничившись осуждением отдельных людей и отдельных решений.

Применение парадигмы насильственного управления к самому себе имеет простые и легко распознаваемые симптомы. Если я что-то делаю или что-то не делаю потому, что мне будет стыдно, обидно, что я буду виноват или мне будет страшно, а не потому, что4 мне не хочется или хочется это делать, то это как раз свидетельствует о полном господстве насильственной парадигмы, которая работает или непосредственно через меня, или через других людей. Если то же самое я делаю потому, что хочу, и не делаю потому, что не хочу, мне неприятно это делать, то это свидетельствует о здоровом мышлении и преобладании второй, ненасильственной парадигмы саморегуляции.

Соотношение этих двух парадигм управления для каждой индивидуальности свое, и оно варьирует от видов ситуаций, в которых человек действует. Если вас остановили бандиты и требуют "кошелек или жизнь", то для здорового человека выбор будет однозначным, он без колебаний расстанется со своим кошельком, т.

е. будет действовать по первой парадигме, которую к нему применяют. Другой человек, может быть, будет этой ситуацией настолько унижен и ему будет стыдно до такой степени, что он забудет об опасности и ввяжется в борьбу с преобладающими силами — и вполне может быть победителем, если грабители не всерьез ставили альтернативу между кошельком и жизнью, или недостаточно владели своим ремеслом убийства, или им что-то помешало. Однако в том и другом случае здесь работает первая парадигма. Она уместна.

Тем не менее та же парадигма, примененная к ситуации, когда мне, например, стыдно за своего сына или дочь, так как они ведут себя неподобающим образом, может дать совершенно неожиданные результаты. Я буду стремиться устранить это нежелательное поведение. Моя парадигма будет исключать импульс к познанию того, почему они так себя ведут, и мне не придет в голову ничего другого, кроме как присоединиться к тем, кто их осуждает, и лишить их поддержки и любви. Неизвестно, как они будут выходить из этой ситуации.

Если же я придерживаюсь второй парадигмы управления, то стыд за другого диктует прежде всего стремление понять причины подобного поведения, вызывающего осуждение других. Это размышление позволит мне избежать применения таких санкций, которые будут потом расцениваться мной как ошибка.

Стыд за другого способен порождать кошмарные виды насилия, так как сам стыд есть концентрация парадигмы насилия в человеке, запечатленного и сконцентрированного в течение всей сознательной жизни. Трудно удержаться, чтобы не использовать художественные произведения для иллюстрации этого.

Когда Степан, муж Аксиньи (в романе Шолохова "Тихий Дон"), вернувшись с военной кампании, узнает, что все жители станицы знают о связи его жены с Григорием, то его стыд за нее и за себя получает традиционные формы выражения в виде длительного гнева и палачества, что в общем является обыкновенным и одобряемым сообществом, в особенности женщинами, способом отреагирования эмоции. Нетрудно видеть, что управление поведением жены осуществляется по первой парадигме.

В аналогичной ситуации вторая парадигма может проявлять себя иначе. Я помню из детства случай в нашей деревне, когда кузнец Василий, вернувшись с заработков, получил известие от блюстительницы морали, которую довольно часто бил муж, известие о неверности своей жены. Дальше все произошло так, как предписывает мораль идиотизма деревенской жизни. Вся деревня с удовлетворением слышала вопли истязаемой женщины и ругань разъяренного кузнеца, который по традиции пользовался вожжами.

Я дружил с сыном этой женщины, и нам было по семь лет. Однажды я спросил его, любит ли он отца или боится. Он мне ответил, что не боится и любит. Я был удивлен и заметил: "Как его можно любить, если он так бил твою маму? Он, наверное, и тебя бьет?" На это мой друг по большому секрету сообщил: "Не бил он мамку! Когда приехал, я из-за перегородки слышал, как они разговаривали.

Папка ей сказал, что он ни одному слову не верит. Но отругал ее, что повод для сплетен дает. Потом он сказал: "Кричи вовсю, как будто я тебя бью, и причитай, что больше не будешь!" Опосля он заорал, как будто его режут, выбежал во двор, заматюгался, стал мамку ругать, схватил вожжи, бегал по двору, всю скотину перепугал, аж бараны разбежались по всему двору, стал хлопать дверями, а мамка все кричала. После этого они перестали и стали тихо смеяться.

Только ты никому не говори, мне мамка сказала, чтобы я не говорил никому".

Все это произвело тогда на меня огромное впечатление. Я удивлялся этому розыгрышу и только потом понял его смысл. Кузнец, если смотреть на его поведение с точки зрения излагаемой концепции управления, придерживался второй, ненасильственной парадигмы, а традиционное деревенское сообщество — первой, насильственной. Чтобы удовлетворить жажду насилия и прекратить разговоры и сплетни, он и сделал свой розыгрыш. Насколько я помню, вся деревня действительно была удовлетворена торжеством нравственности и реализацией насильственной парадигмы управления, которую они разделяли. Я очень внимательно читал роман Шолохова, и мне не удалось найти ни одного героя, который бы придерживался ненасильственной схемы управления. Это понятно, ведь казачество — военное сословие, и в период гражданской войны, этой вакханалии насилия, трудно было ожидать высшей парадигмы управления самим собой и другими. А неграмотный кузнец Василий во время насильственной коллективизации сохранил свои принципы, хотя в то время все были озабочены тем, чтобы не прослыть подкулачниками со всеми вытекающими последствиями. Он просто любил свою жену! Этого оказалось достаточно, чтобы быть на уровне ненасилия. Притом это был человек с развитым чувством достоинства и тем самым имел иммунитет против насильственного программирования своего поведения со стороны уважаемого деревенского сообщества. Он был индивидуальностью! Можно привести много примеров, когда сложившаяся парадигма управления сохраняла себя при неблагоприятных обстоятельствах.

Процесс самосовершенствования предусматривает уяснение того, какая парадигма используется вами для управления своим поведением. Большинство людей в самовоспитании применяют насильственную парадигму, что не может не препятствовать индивидуации. Если самосовершенствование идет по пути увеличения способности насилия над самим собой, чтобы "преодолеть себя", то необходимость в таком насилии будет возрастать с каждым шагом продвижения вперед, с той лишь разницей, что это насилие вследствие выработки привычки к нему будет требовать меньше сознательного усилия, что создает иллюзию свободы.

Однако принуждение, каким бы оно ни было, сознательным или бессознательным, требует затрат психической энергии, так как вытесненные импульсы и запреты сдерживают соответствующие сознательные усилия, имея противоположную им направленность и питаясь энергией нашего Я. Эти разнонаправленные тенденции могут уравновешивать друг друга. Сильные, вытесненные путем подавления с помощью стыда или чувства вины, импульсы не теряют своей энергии от того, что нами не осознаются. И в этом отношении З.

Фрейд был совершенно прав, полагая, что психический заряд их сохраняется и создает проблемы для нашего Я, которое должно интегрировать как приемлемые, так и неприемлемые побуждения в хорошо скоординированное поведение.

Применение парадигмы ненасилия к самому себе позволяет контролировать сильные недозволенные импульсы, не вытесняя их в бессознательное, и угашать их психическую энергию. Ненасильственная парадигма устранения нежелательного поведения состоит не в наказании этого поведения, свойственного насильственной парадигме, а в угашении, т. е. в неподкреплении нежелательного поведения.

Любое поведение закрепляется в результате его положительного эмоционального подкрепления, а повторение без переживания удовольствия ситуаций, в которых это поведение зарождалось, способствует угашению. Но поскольку в жизни реально это иногда невозможно сделать, то человек может проиграть соответствующие ситуации в воображении, в мышлении и достичь желательного эффекта угашения. Поэтому применяющий ненасильственную парадигму может путем размышления устранять нежелательные импульсы и нежелательное поведение и не нуждается во внешнем подавлении наказанием, которое, как мы уже говорили ранее, неэффективно.

Так как нежелательнее поведение управляемого обязательно мотивировано и направлено на удовлетворение конкретной витальной или социогенной потребности, то приобретение способности контролировать свои потребности и желания с помощью саногенного мышления позволяет применять к себе парадигму ненасильственной саморегуляции. Саногенное мышление, например, приводит к тому, что предпочтение правильного питания становится не следствием насильственного подавления в себе желания отведать запрещенной диетической идеей пищи, а результатом того, что постепенно угашается желание есть таковую, ибо оно замещено другим желанием, предметом которого является объект, соответствующий диетической идее. Как это делается, мы узнаем ниже, когда речь пойдет о контроле пищевого влечения путем саногенного мышления.

Итак, после того как мы в общем охарактеризовали цели самосовершенствования, перейдем к вопросам организации самовоспитания.

Трудно найти человека, который был бы полностью доволен собой и не стремился стать лучше. Если вы внимательно прочитали первую часть и добрались до второй, то это свидетельствует, что вопросы самовоспитания вас задевают и вы недовольны некоторыми сторонами своей личности. Вам могут не нравиться слишком сильно развитые черты или слабость других качеств. А после знакомства с защитными механизмами вам ясно, что очень многое в нас происходит не ради достижения конструктивных целей, а в виде самозащиты, и что есть очень много желаний, служащих тому, чтобы обезопасить наше Я от вины, угрызений совести, тревоги или прямого Страха перед возмездием за то, что мы не такие, какими должны быть.

Я однажды предложил группе студентов экзамен-"автомат", оценив их по прошлым успехам. Но я ввел условие, что тем, кто учился на "отлично", я, чтобы не ошибиться, поставлю только "хорошо", тем, кто сдавал на "удовлетворительно", обещал поставить то же, а "хорошистам"- снизить балл до "удовлетворительно". Я ожидал возмущения и отказа от таких условий. Но, к моему удивлению, даже отличники согласились на них. "Лучше получить меньше, чем участвовать в неприятной процедуре экзамена!" — говорили они.

Этот естественный эксперимент убедил меня в том, что большинство студентов соглашаются на заниженную оценку своих личных достижений ради того, чтобы избавиться от процедуры оценивания. Впоследствии я убедился в этом экспериментально. Мой сотрудник В. И. Шкуркин установил, что примерно 77 % студентов мотивируют учение защитными мотивами, т. е. для них учебная деятельность является средством избавления от неприятностей, вызванных неуспеваемостью.

Это как раз свидетельствует о том, что не только психические механизмы, но и предметная деятельность может приобрести защитный характер. Сколько угодно взрослых, которые работают только потому, что если не работать, то будут неприятности; школьников, которые учатся ни шатко ни валко, чтобы только родители не ругали и учителя "не приставали". Если труд не стал первой потребностью человека, то работа превращается для многих в род самозащиты.

В самом деле, если учеба или труд являются для меня деятельностями избавления от неприятностей, то от меня трудно ожидать творческого подхода и наслаждения учебой и трудом. А учимся и трудимся мы примерно одну треть своей жизни. Таким образом, когда я не люблю свою работу и учебу, примерно одна треть жизни теряет свой смысл.

Немало людей, начинающих с завтрашнего дня "новую жизнь". Но очень мало среди них тех, кто в состоянии продолжать ее.

Кто ее не начинал? Я сегодня решаю, что с завтрашнего утра начну пробежки по скверу или сделаю гимнастику. Я решаю не давать никаких поблажек своему "человеку привычки", так как считаю, что он недостаточно воспитан и у него много недостатков. Но почему-то бывает так, что когда все это надо делать, находятся причины, чтобы не делать этого. Мой "человек привычки" включает известные защитные механизмы против усилия, которое он не хочет применять, и найдет причины, чтобы не начинать новую жизнь. Наши привычки устроены так, что они не желают меняться. И среди этих привычек особое значение имеют привычки умственного поведения, которые управляют нами. Под влиянием человека, чтения книги бывает так, что мы начинаем думать о пути движения к лучшему. И действительно, если даже некоторое время нам и удается начать жить по-новому, то под влиянием тех же привычек все постепенно возвращается "на круги своя". Это происходит потому, что отказ от привычек всегда труден и неприятен.

В оправданиях такого рода отказа есть одна главная мысль: "Воспитывать себя трудно, и самовоспитанием я не хочу увеличивать трудности своей жизни".

Действительно, трудно самовоспитание или легко? Правомерно ли так ставить вопрос? Ведь большей частью люди бывают вынуждены взяться за самовоспитание из-за обстоятельств, угрожающих их благополучию или жизни.

Кто-то вследствие инфаркта оказался на грани жизни и смерти и вынужден взяться за свое оздоровление. Кто-то, тренируясь и стараясь стать чемпионом, применил к самому себе столько насилия, что его организму пришлось впасть в смертельную болезнь, чтобы извлечь себя из пучины бесконечной чемпионской гонки. Потом мы узнаем, как путем беспощадной тренировки этот человек себя постепенно оздоровил. Кто-то бросил курить с того момента, как врачи сказали, что ему угрожает ампутация ноги по колено, так как развивается облитерирующий эндартериит, который иначе остановить невозможно.

Естественно, что эти люди обращаются к самовоспитанию как к последнему средству избавления от страдания, хотя это и трудно.

Читатель без труда даст объяснение внутренней причине такой решимости, так как знает, что описанные мысли возбуждаются действием первой, насильственной парадигмы саморегуляции.

А возможно ли совершенствовать себя легко, с удовольствием? Возможно. Но тогда за самовоспитание нужно браться не под бичом вынужденности и давления обстоятельств, а свободно, из глубокого, истинно человеческого желания стать лучше, совершеннее. В основе этого стремления лежит потребность в самореализации, т. е. в пробе и развертывании в жизни заключенных в человеке возможностей. Нетрудно увидеть, что самовоспитание, ориентированное на получение радости и удовлетворения от самосовершенствования, основывается на управленческой парадигме ненасилия. Эта книга написана не для тех, кто ищет выхода от скуки в интересном чтении. Я бы им предложил различные книги по занимательной физике или психологии.

Эта книга написана для людей, ставящих перед собой задачу самосовершенствования и способных набраться терпения, чтобы прочитать "скучное" научное изложение предмета, которым они намерены заниматься.

Мне хотелось бы заметить, что процесс воспитания протекает объективно, независимо от того, "воспитывает" нас кто-то или нет. Но обычно только незначительная часть этого процесса контролируется достаточно надежно. А в основном он происходит как бы стихийно. Итак:

Я с удовольствием играю в шахматы или разгадываю головоломку, взбираюсь на утес или стремлюсь переплыть Волгу. Мне не нужно принуждать себя к этим занятиям, так как я хочу играть в шахматы, решать головоломку и переплыть Волгу. Следовательно, мне легко тогда, когда не нужно принуждать себя что-то делать или принуждение настолько слабо, что делается незаметным по сравнению с удовольствием, которое я получу.

Психологи здесь говорят так: субъективное усилие, необходимое для исполнения деятельности, определяется силой мотивации. Чем сильнее мотивация, тем меньше требуется усилий на целеполагание, поддержание деятельности в соответствии с целью, на противостояние помехам и искушениям прекратить деятельность под влиянием усталости. Значит, чем сильнее мотивация, желание, тем меньше усилий. Иными словами, чем сильнее желание, тем в меньшей степени в работе задействован наш "человек воли".

Первое условие того, чтобы было легко что-то делать, — это добровольность, когда цели деятельности определяются нами самими. В тех случаях, когда эти цели определяются кем-то другим или обстоятельствами, мы всегда чувствуем вынужденность, что снижает мотивацию деятельности. Поэтому для тех, кто был вынужден заняться самовоспитанием под давлением обстоятельств, страха перед болезнью или возмездием за невоспитанность, самовоспитание трудно. Если же человек сам определяет цели деятельности, то ему легче ее исполнять, поскольку она является результатом свободного решения. Но это еще не все.

Когда я наблюдаю, как бегун с наслаждением заканчивает бег в 10 км, то мне трудно поверить, что он при этом испытывает реальное удовольствие. То же, когда друг говорит мне о том, что для него нет большего наслаждения, чем исследовать древние тексты. Кто-то висит в люльке на высоте 20–30 м, на ветру монтируя линию электропередачи, и на вопрос о том, трудно ли ему, отвечает, что вначале было трудно, а теперь ему даже это нравится, он получает удовольствие от высоты и свежести. Читатель уже понял, что я веду речь о привычке. Легко делать привычное дело, так как при этом включается вся мощь нашего "человека привычки", почти само собой, безо всякого усилия в поведении происходит освобождение огромного количества энергии. "Человек воли" почти дремлет и лишь иногда просыпается для того, чтобы слегка поправить "человека привычки". Если же мы начинаем делать что-то еще не привычное, то нам трудно. Повышается внутреннее напряжение, проявляются неуверенность, страх, и за какие-то полчаса мы очень сильно устаем, хотя можем быть и довольны этой усталостью. Поэтому до того как появляются навыки, приходится тратить усилия. Но они будут эффективными только тогда, когда правильно применяются к себе, с соблюдением закономерностей становления навыков и привычек. Так, чрезмерное усилие всегда способствует становлению страха перед ним, и получается так, что человек начинает бояться усилий вообще. Поэтому в самовоспитании усилие должно применяться на уровне, который можно назвать усилием на грани приятного. Если постепенно мы приучим самих себя к дозированному усилию, которое всегда исполнялось бы и завершалось с удовольствием, то происходит развитие способности производить усилие. Отсюда вытекает правило постепенности процесса самосовершенствования.

Если вы начали обливаться водой по утрам и постепенно снижаете температуру, не глядя на градусник, а по субъективным ощущениям, соблюдая требования "на грани приятного", то вы сможете в будущем купаться в проруби, испытывая реальное удовольствие. Если же вы не будете соблюдать требование постепенности, основанное на извлечении удовольствия из обливания, а будете следовать механическим советам, вроде того, что надо понижать температуру каждый день на полградуса, то может получиться, что для вас этот темп слишком быстрый и вы в конечном счете тоже будете купаться в проруби, не рискуя схватить воспаление легких, но для вас это всегда будет связано с усилием, принуждением, и вы будете купаться без удовольствия. Следовательно, соблюдение постепенности и систематичности облегчает формирование привычки. Определяя самостоятельно цели самосовершенствования, соблюдая принцип усилия на грани приятного, набравшись терпения и не думая о скорости самосовершенствования, полагаясь на получение удовлетворения и удовольствия здесь и теперь, вырабатывая нужную привычку, вы применяете вторую, высшую, ненасильственную парадигму управления самим собой.

Применение этой схемы требует от вас по-иному мыслить о своих результатах, препятствиях, успехах и неудачах.

Однако мы устроены так, что всегда могут быть обстоятельства, побуждающие нас именно сегодня, "только сегодня" отменить процедуру, разрушить систему, постепенность, а завтра опять появляется свое "сегодня", и так мы можем полностью выключиться из программы самовоспитания. Подчас приходится наблюдать, что человек не может сделать даже нечто привычное, так как чувствует некоторые внутренние препятствия к этому. Мы можем испытывать трудность, например, выступить публично или встретиться с определенным человеком и обсудить с ним свои проблемы, войти в кабинет к директору и согласовать с ним даже какой-то пустячный вопрос. Эти трудности совсем другие, чем те причины, которые мы рассмотрели. Здесь появляется что-то новое, что затрудняет нас. Легко общаться, говорить с человеком, который нам нравится, и трудно с тем, с которым мы поссорились. Если даже я невольно обидел товарища, то мне трудно начинать с ним общение. Иногда мы чувствуем, как трудно сделать даже простое., привычное действие, например извиниться.

Нам что-то мешает. Вот эти внутренние препятствия мы можем объединить под одним термином эмоциональные барьеры к действию. Чем сильнее эти эмоциональные барьеры, тем труднее исполнять действие. Мне один мой товарищ сказал, что он с удовольствием может бегать по безлюдному лесу, но почему-то бежать по скверу ему трудно и он даже утомляется быстрее. Здесь, видимо, действует эмоциональный барьер, связанный с тем, что он чувствует себя объектом восприятия и оценивания со стороны других. Нетрудно понять, что устранение эмоциональных барьеров к деятельности облегчает ее.

Для того чтобы устранить эмоциональные барьеры, нужно научиться размышлять над ними, понять, из каких эмоций складывается этот барьер. Из стыда? Чувства неполноценности? Зависти? Страха? Ранее мы описали, как устроены эти эмоции, и можем осмыслить их, сделать сознательными и постепенно устранить эмоциональные барьеры. Если же мы этого не сделаем, то вынуждены будем практиковать принудительную схему саморегуляции, что немедленно снизит эффективность работы по самоактуализации. Нам же следует стремиться применять ненасильственную, непринудительную, свободную парадигму управления самим собой. Запомним это.

Повторим еще раз. Чтобы самовоспитание стало приятным и легким, требуется: 1) желание, 2) выработка больших и малых привычек, 3) постепенность и 4) устранение эмоциональных барьеров. При этих условиях любое дело становится легким, приятным, а не только самовоспитание.

Однако те, кто жалуется, что воспитывать себя трудно, как раз и не могут провести в жизнь эти требования: начинают работу вынужденно, хотят немедленно иметь результаты, нарушают принцип постепенности, не работают над созданием благоприятных привычек и сами формируют и поддерживают в себе эмоциональные барьеры или уже имеют их в готовом виде. Действительно, так воспитывать себя трудно, а тем более начать новый образ жизни. Читатель понимает теперь, почему трудно. Однако недостаточно просто умом принять ненасильственную парадигму саморегуляции, нужно знать, как она работает и проявляется в том, как мы действуем.

Самовоспитание становится легким, если мы при этом используем психические механизмы, управляющие деятельностью, которую хотим освоить, понимаем природу и структуру действия и осваиваем его постепенно. Самопознание осуществляется не ради поиска чистой истины, а ради определенных целей, в частности для самовоспитания, т. е. формирования себя в соответствии со своими намерениями.

В предисловии я заметил, что самовоспитание — это не особое занятие, которое выбирает человек, так же как он выбирает профессию. Самовоспитание — это определенный тип отношения, поступков, действий к самому себе и собственному будущему с точки зрения соответствия определенному идеалу.

Каким я должен быть? Чтобы ответить на этот вопрос, надо знать самого себя.

Самовоспитание является необходимым условием для человека, который уважает, любит себя, заботится о себе. Любовь к себе нельзя пугать с эгоизмом.

Эгоист тем и отличается от любящего, чго не в состоянии любить себя и потому не может любить и других. Это утверждение кажется парадоксальным, если принимать во внимание обыденное словоупотребление понятий "эгоизм", "любовь", "преданность". Но не торопитесь.

Самой лучшей стратегией и воспитания, и самовоспитания является стратегия любви. Поэтому, чтобы заниматься самовоспитанием, человек должен стараться сделать себя лучше, совершенствоваться, не относиться к себе равнодушно, т. е. в конечном счете любить себя. Если начинать с отвращения к себе, мало что получится. Когда я ленив, лжив, болезнен, хил, неудачлив, то я беспощаден к тем, кто меня любит. Если я таков и с этим мирюсь, отношусь к себе равнодушно, то причиняю другим, в особенности тем, кто меня любит, страдание, беспокойство. Если жена меня любит, а я неудачник в силу слабоволия или недостатка способностей, то это причиняет ей боль. Если бы она меня не любила, то, может быть, ей было бы легче жить со мной, неудачником.

Получается, что я эксплуатирую ее любовь ко мне.

Для тех, кто меня любит, мое существование является источником страдания.

Самим своим бытием я приношу им страдание. Поэтому я должен стать лучше.

Я должен любить себя. Если мы не любим себя, то мы не любим и других.

Самовоспитание же имеет целью сделать лучше, счастливее не только нас, но и всех, кто находится с нами в каких-либо отношениях.

Самовоспитание представляет собой процесс, осуществляемый постоянно.

Любое событие можно рассматривать как причиняющее радость или страдание, как испытание. Но, переживая его, можно стать хуже или лучше. Если я получил удовольствие оттого, что сделал что-то плохое, я на время был радостным, но в результате этой радости тенденция к плохому по законам психологии усилилась, так как получила положительное эмоциональное подкрепление. Законы научения способствуют закреплению того поведения, которое приводит к плохому. Если мне стало приятно после того, как я злословил, то поведение злословия будет закрепляться в той мере, в какой я получил от этого удовольствие.

Если я получил странное удовлетворение оттого, что, будучи учителем, отругал нерадивого ученика, то моя сварливость усилилась на какую-то величину, которая вначале была и незаметна. Значит, совершая подобные действия и в особенности получая от них удовлетворение, я совершил акты самосозидания, которые могут быть квалифицированы как антивоспитание самого себя, поскольку развивающиеся качества моей индивидуальности являются плохими, вредными. Другое дело, если я испытал радость оттого, что помог ученику, который мне совсем не нравится, разобраться в чем-то. Эта радость усиливает во мне черту альтруизма и стремление прийти на помощь тому, кто в ней нуждается. Но если при этом я испытал удовольствие самоутверждения, то эта помощь также окажется актом антисамовоспитания, так как она усилит во мне стремление к примитивному самоутверждению за счет несовершенства и незнания других. Можно было бы число подобных примеров увеличить. Но читателю ясно, что самовоспитание осуществляется в каждом поступке, ситуации. И задача состоит в том, чтобы иметь постоянную установку к самосовершенствованию и знать его цели.

Цели самосовершенствования Познание самого себя нужно не для удовлетворения любознательности или получения удовольствия от познания. В познании самого себя, как понял читатель, нет ничего приятного. Оттого что вы осознаете, каковы ваши защитные механизмы, например оправдание своего агрессивного поведения к жене, вызванного чувством вины перед ней, как действий, направленных на воспитание в ней добропорядочности или кротости, или действий, которые имеют смысл "устранения в ней недостатков", как заявил мне один пациент, — оттого что вы это узнаете, вряд ли вам это будет приятно.

Однако эта горечь окажется целительной в том случае, если вы склонны работать над собой в направлении познания механизмов психической защиты с целью их устранения. Следовательно, познание себя имеет целительную горечь и приобретает смысл только в контексте того, с какими целями вы познаете самого себя и как будете использовать это знание. Единственный путь движения самопознания, которое может скрасить шок, неприятность от открытий, — это самосовершенствование.

Любое дело может быть эффективным только тогда, когда точно определены его цели, т. е. результаты, к которым необходимо стремиться, а также имеются необходимые средства и знания. Каковы могут быть цели самосовершенствования и самоопределения? Я изучал, какими хотят быть подростки и юноши. В общем можно констатировать почти полное незнание ими подлинных целей самосовершенствования и замену их частными и незначительными целями.

Один хочет победить всех в беге на сто метров, другой — развить память, третий — научиться управлять самолетом и поступить в летное училище, четвертый решил тренироваться в боксе, чтобы побить обидчика, который его однажды унизил.

Многие считают, что целью жизни является не самосовершенствование, а как можно лучшее определение в ней, хорошая специальность и заработок, выбор красивой жены или хорошего мужа, обладание вещами и многое другое. Выбор этих целей прост, так как они навязываются всем образом жизни и средствами массовой коммуникации. Чтобы остановиться на этих пунктах самопроектирования в будущее, не требуется ни ума, ни решимости. Однако меня поразило другое: почти никто из моих собеседников не задавался целью выработки личных качеств, необходимых для достижения указанных целей.

В самом деле, что необходимо, чтобы быстрее всех пробежать стометровку? Ведь для этого юноша должен выработать черты, необходимые для любой другой деятельности: силу воли, постоянство в тренировках, режим дня, уверенность в успехе, способность противостоять искушениям к праздному времяпровождению, контроль своих потребностей и влечений, искусство поддерживать хорошие отношения с учителями, товарищами, владение собой в критических ситуациях и многое другое. Значит, для достижения указанной цели необходимо достижение многих частных целей, далеко не полный перечень которых я привел. Но если внимательно присмотреться к этим частным целям, то увидим, что достижение их может обеспечить не только лучшее время в беге на сто метров, но и реализацию многих других жизненных целей, таких, как поступить в летное училище, научиться хорошо летать на самолете, стать хорошим боксером, овладеть хорошей профессией, зарабатывать достаточно много денег, построить семью и сохранить любовь, быть привлекательной личностью. Кроме того, узкая цель — лучше всех пробежать сто метров — может потерять свою привлекательность, так как со временем может уменьшиться интерес к бегу. А если случится травма, делающая невозможной карьеру бегуна? Когда человек превратился в придаток своей способности к бегу и его сознание полностью поглощено этим, то неудача начинает переживаться как крушение надежд, как кризис. Смысл этого кризиса состоит в том, что он должен этого человека научить той простой истине, что каждый, ставящий задачу самосовершенствования, должен определять свои цели так, чтобы они в любом случае, при любых стечениях случайных обстоятельств обеспечили ему успех.

Такими целями являются не частные, производные цели вроде упомянутых, а общие цели, которые должны способствовать развитию индивидуальности. Если же эти цели будут достигнуты, то мы можем достичь и любых частных и одновременно жизненно важных целей. Поэтому постановка целей самосовершенствования с последующим самоопределением в жизни — задача непростая.

Каким я хочу видеть себя? Вот вопрос, на который нужно ответить после того, как мы познакомились с самим собой. Первое, над чем следует задуматься, — это гармония наших черт.

Если одна черта развита чрезмерно, а другая только в зачаточном состоянии, то обе они нуждаются в коррекции, исправлении. Еще Аристотель писал, что добродетель состоит в соблюдении золотой середины. Например, серединой между безрассудной смелостью и трусостью может быть только мужество, сочетающее в себе и осмотрительность трусости, и энергию отваги. Каждая черта носит полярный характер: уверенность — неуверенность, чувствительность — толстокожесть, общительность — замкнутость, педантизм — неорганизованность, экстраверсия — интроверсия и т. д. Любая из них, получив чрезмерное развитие, приводит к деформации характера и дезорганизует поведение. Лица сверхточные теряют способность к нормальной работе и учебе, так как стремление довести свое дело до полной точности истощает их силы, а если попадается такая жизненная задача, которую совершенно невозможно точно решить, то она для них оказывается роковой, так как после столкновения с нею они заболевают неврозом. Решительность часто приводит к преждевременным и необоснованным решениям, а нерешительность, наоборот, ведет к неудаче вследствие чрезмерных колебаний в принятии решения. Чрезмерная общительность дает нам тип человека, который в общении с каждым хочет произвести впечатление, не в состоянии уединиться и подумать над своими делами; замкнутый же не может включиться в совместную деятельность и использовать возможности кооперации, получить помощь или оказать ее другим.

Склонность к чистоте в своей чрезмерности вырабатывает сверхбрезгливость, в результате которой человек теряет способность не только нормально питаться и жить, но и общаться.

Способность испытывать чувство вины является нормальным явлением для человека. Эта эмоция избавляет каждого из нас от искушения обижать своих близких. И это нормально, если данная способность не развита чрезмерно. Один из моих пациентов постоянно чувствовал себя виноватым, особенно перед матерью. Это чувство его не оставляло даже после ее смерти, и он тратил огромные усилия для ослабления чувства вины: все свои средства тратил на сооружение дорогого памятника на ее могиле. Но это чувство его не отпускало даже после того, как этот памятник был сооружен. Ритуалы, связанные с уходом за памятником, давали только временное облегчение. Не касаясь причин этого навязчивого чувства вины, мы можем сказать, что подобная чрезмерная эмоция делала невозможным достижение не только гармонии черт, но и какого-либо сносного согласия с самим собой. Аналогичные ситуации имеют место, если какая-либо другая эмоция получает чрезмерное развитие, например стыд, обида, отвращение или зависть. Я мог бы увеличить число примеров из моего опыта консультирования, показывающих, что достижение гармонии черт или согласия с самим собой составляет одну из важнейших и жизненно необходимых целей самосовершенствования.

Достижение согласия с самим собой как цель самовоспитания Когда мы говорили о таких эмоциях, как стыд или чувство неполноценности, зависть или тщеславие, то обращали внимание читателя на то, что эти эмоции происходят вследствие автоматических операций ума, в процессе которых осуществляется сличение информации о том, каков я здесь и теперь, с тем, каким я должен быть согласно моей Я-концепции. При рассогласовании возникают эмоции, которые, с одной стороны, способствуют более эффективному приспособлению к социальному окружению, ведут к более глубокому самопознанию. Но с другой стороны, при чрезмерном развитии, они приводят к чувству внутренней рассогласованности, разорванности души, не только причиняют страдание, но порождают различные компенсаторные действия, нарушающие гармонию и удовлетворенность жизнью.

Достижение согласия с самим собой может быть получено путем выработки способности исполнять важный и существенный акт нашей души, который может быть назван принятием самого себя таким, каков я есть. Это принятие становится возможным только путем выработки двух способностей: терпимости к рассогласованию, что достигается в результате осознания этого внутреннего конфликта, и изменением представлений о самом себе, т. е. подлинной коррекцией черт Я-концепции, что представляет очень трудную задачу для самосовершенствования. Если я испытываю чувство вины перед матерью даже при сознании того, что я ее не обижаю, или если эта вина намного превосходит обычную нормальную реакцию на ее недовольство или обиду, если я вдруг начинаю стыдиться того, что мой рост на десять сантиметров меньше, чем принято для героя вестерна, то передо мной стоит задача самопознания и самосовершенствования, никак не связанная с какими-то действиями, направленными вовне, например на мою мать или на применение операций, удлиняющих кости ног, или другие способы самоутверждения. Эта задача внутренняя, и внешними путями ее не решить. По-видимому, самосовершенствование в этом случае будет состоять в выработке нового мышления о себе и восприятия самого себя.

Достижение гармонии с окружением Наше окружение — это другие люди, а также природная и вещественная среда. С вещественными и природными условиями мы достигаем согласия путем их изменения в нужном направлении. Это проблема технологии и экологии. Но было бы неверным подгонять полностью среду под самих себя. Автомобиль помогает быстро двигаться, но его скорость не избавляет нас от спешки и суетливости. Мы овладеваем большим пространством, но количество проблем не уменьшается, а скорее возрастает под влиянием гипокинезии и роста внутреннего напряжения от скорости. Недостающие вещи приобретаются и заполняют пространство жилья, вызывая дополнительную заботу. Показателем привязанности к вещам является не количество предметов в комнате, а сила мыслей, "привязанных" к этим предметам. Приобретение свободы и согласия с природным и вещным окружением может быть достигнуто лишь путем изменения нашего отношения к этому окружению. Этого достичь трудно, так как вещи насыщены энергией труда, который воплощен в них, и приобрели дополнительную валентность в нашей психике. Поэтому отношение к вещам, приобретенным или созданным нами самими, определяется нашей способностью быть свободными от плодов своего труда, практиковать непривязанный труд.

Для этого нужно научиться здоровому мышлению, лежащему в основе этой способности. Какая же может быть свобода от вещей, если, потеряв или сломав свой велосипед, я буду думать о том, сколько времени мне нужно работать в своем учреждении или мастерской, чтобы заработать деньги для компенсации нанесенного ущерба, хотя на моем счету имеется достаточная сумма сбережений? И если эти мысли будут приводить меня в раздражение или даже в ярость? Это нездоровое мышление превратит мою жизнь в последовательность больших и малых неприятностей, так как мое вещественное окружение нестабильно и вещи ломаются, теряются, нуждаются в уходе и ремонте.

Важной задачей самосовершенствования является достижение гармонии с окружающими меня близкими. Этому мешают неконтролируемые эмоции. Мое согласие с близкими может нарушаться, например, в результате зависти, невнимания окружающих. Как же быть, если они не замечают своих поступков, ограничивающих мою свободу или ущемляющих мое достоинство, или умаляют мои достижения, престиж, нуждаются в помощи в самый неподходящий для меня момент, наносят ущерб моим сбережениям в обмен на сохранение моего чувства достоинства или проявляют полное безразличие к общим интересам, которым я придаю значение? Можно привести бесчисленное множество этих "если", которые порождают эмоциональные барьеры и уничтожают согласие с другими с помощью неприятных эмоций, возникающих при этом.

Следовательно, самосовершенствование для меня будет состоять в том, чтобы контролировать эти эмоции, т. е. осознать те умственные операции, в результате которых они возникают. Эти операции должны быть осознаваемы так же отчетливо, как я осознаю операции, из которых складывается мое внешнее поведение, полностью контролируемое мною, когда, например, бреюсь или делаю гимнастические упражнения. Если я полностью контролирую умственную операцию сравнения себя с другими, т. е. могу совершать этот акт или не совершать, а если совершаю, то отстраняюсь от него, то это мне обеспечит свободу от зависти. Но для этого я должен научиться отделять от моего Я содержание умственной активности, что входит в овладение здоровым мышлением. Однако для этого придется приобрести навыки контроля привычек, устранения нежелательных действий, ставших автоматическими.

Устранение плохих привычек Привычки входят в наши черты. В каждой черте можно найти оттенок, выражающийся в нежелательной форме. К плохим привычкам относятся и потребности, ненужные для нормального развития личности: потребность в курении, наркотиках, алкогольном опьянении, праздность, боязнь усилия и даже страх перед усилием, повышенная тревожность, недоверие к другим, некоторые навязчивые состояния и многое другое. Мы должны хорошо знать наши плохие привычки, чтобы включить их устранение в программу своего самосовершенствования и самоопределения. Ведь некоторые такие привычки полностью блокируют наши жизненные цели. Например, чрезмерная потребность в общении полностью исключает возможность быть руководителем, курение — профессию космонавта или летчика-истребителя, боязнь воды блокирует профессию моряка, обидчивость делает для нас невозможной жизнь на полярной станции или в любом месте, где небольшая группа людей находится в длительной изоляции, ревность полностью исключает возможность построения счастливой семьи, обжорство раз и навсегда способно ликвидировать все ваши надежды на то, чтобы быть здоровым и стройным мужчиной, лень блокирует все проявления жизни и превращает вас в балласт для близких и даже объект их критики и недовольства, так как никто не желает, чтобы его эксплуатировали своей слабостью и никчемностью. Тщеславие постепенно делает вас одиноким, так как никому не хочется в общении с вами постоянно чувствовать себя орудием вашего самоутверждения и источником похвал реальным или мнимым вашим способностям. К тому же результату приводит ваша обидчивость. Если вы обидчивы, то те, кто с вами общаются, будут часто испытывать чувство вины.

Поскольку общение с вами будет каждый раз подкрепляться у них сильным чувством вины, то им проще оставить вас одного. Каждый из приведенных выше примеров последствий плохих привычек имеет свой механизм действия, и осознание этого механизма способно породить в нас уверенность в необходимости устранения этих привычек для достижения более высокого качества жизни: иметь желательную профессию, быть благополучным даже в длительной изоляции в узком кругу людей, иметь любящую жену и детей, быть стройным мужчиной или женщиной, общаться с друзьями, которые тяготеют к вам. Ведь им с вами легко и приятно, поскольку вы лишены тщеславия, не нуждаетесь в постоянных похвалах и замечаете достоинства и малейшие достижения ваших друзей, освобождаете их от зависти к вам. Потребности ваших друзей и близких удовлетворяются в общении с вами. Но для этого нужно уметь удовлетворять их, владеть своими потребностями, управлять ими.

Контроль своих потребностей Всякая чрезмерная потребность человека превращает его в свой придаток и тем самым блокирует другие его жизненные проявления. Гурман и обжора становится придатком пищевого поведения, так как весь его интеллект и чувства направлены только на одно; стремящийся к престижу приносит все другие проявления в жертву этому стремлению; ориентированный на власть и доминирование всю жизнь проводит в том, что манипулирует людьми и остается в полном одиночестве; личность, поглощенная сексуальным влечением, становится придатком этой потребности, и все многообразие жизни сводится у нее к половому общению. Тот, кто не может контролировать свои потребности, находится в постоянном состоянии неудовлетворения и страдает. Это страдание поглощает все его силы, которых не остается для творческих проявлений личности. О таких можно сказать, что это пищевые алкоголики, алкоголики сексуальные, алкоголики власти и престижа, алкоголики вещизма и другие, так как при отсутствии контроля любой потребности человеческое поведение приобретает черты поведения алкоголика: навязчивая концентрация мысли и желаний на данной потребности, принесение других в жертву на алтарь этой потребности, состояние постоянной неудовлетворенности и ощущение внутренней дисгармонии, нарушение человеческих отношений. Единственное различие состоит в том, что преждевременная смерть не наступает так рано, как от употребления спиртного, хотя мы знаем много случаев, когда гурманы очень быстро приводили свои организмы в полное расстройство, завершавшееся смертью. Поэтому каждый должен подумать над тем, какая его потребность развита чрезмерно и подчиняет его индивидуальность, мешает целостно жить, и как ее ослабить. Важно также подумать и над теми потребностями, которые развиты слабо, например потребность в труде, в заботе о близких, потребность в уединении, в самореализации и другие. Интроверсия, связанная с недостаточным развитием потребности в общении, также препятствует развитию личности.

Отсутствие или слабое развитие потребности в оказании помощи приводит к холодности и в конечном счете к одиночеству и неимоверным страданиям.

Причиной одиночества в старости может быть и собственный эгоизм (а не только эгоизм детей), беспощадность к своим детям, которые, даже став взрослыми, не могут преодолеть чувство дискомфорта и скрытого страха перед своими родителями. Недостаток потребности любить и быть любимым делает людей одинокими, окружает их личность барьером отчуждения от самых близких. Поэтому развитие этих потребностей в самих себе является первейшей задачей самовоспитания.

Существование наших потребностей предполагает наличие способностей к деятельности, которая приводит к цели, делающей возможным это удовлетворение. Мы обычно не задумываемся о наших способностях, необходимых для удовлетворения потребности в пище, которую мы можем купить. Однако, чтобы иметь деньги, требуется какой-то минимум способностей, не связанных пищевым поведением. Иначе обстоит дело с потребностями, удовлетворение которых вплетено в процесс общения. Например, потребность любить другого кроме желания требует достаточно высокого уровня способностей к поведению, действиям, удовлетворяющим эту потребность.

Потребность во власти над другим, кроме желания доминировать, наслаждаться восприятием поведения другого, против воли реализующего вашу цель, нуждается еще и в способности влиять на людей и управлять поведением сопротивляющегося другого. Поэтому самосовершенствование, контроль и управление потребностями предусматривают и развитие способностей.

Развитие способностей Человек должен делать определенное дело, которому он предан в результате жизненного самоопределения. Это дело представляет его в обществе как личность, и от успеха или неудачи в профессиональной деятельности зависит очень многое. Поэтому наша задача состоит в развитии определенных общих и частных способностей интеллекта, творческого воображения, способностей к восприятию, развитию профессиональной памяти, определенных навыков. Сами по себе способности не имеют особого значения. Они приобретают его в связи с выбором профессии. Поэтому в школе целесообразно развивать общие способности, которые могли бы быть трансформированы в частные. Умение мыслить нужно в любой профессии, умение быть сдержанным и дисциплинированным еще никому не повредило, общий уровень здоровья и выносливость необходимы везде, приобретение способностей к развитию тела и нервной системы тоже желательно в любом деле. К сожалению, мы не будем в этой книге разбирать проблему развития способностей, так как, во-первых, это потребовало бы много места, а во-вторых, само развитие способностей зависит от степени развития индивидуальности. Однако способности к концентрации внимания, его подвижности, к контролю чувств, развитию силы воли будут рассмотрены.

Овладение саногенным мышлением Вы, наверное, заметили, что достижение целей самосовершенствования — гармонии черт, согласия с самим собой, согласия с природным и вещным окружением, устранение плохих привычек, управление своими эмоциями, контроль потребностей, развитие способностей предусматривают определенное изменение мышления, более глубокое осознание самого себя. Если эмоции порождаются определенными автоматизированными умственными действиями, которые нами, как правило, не осознаются, то контроль эмоций будет состоять не в простом их сдерживании, а в приобретении умения управлять своим мышлением в соответствии с определенными правилами, которые не совпадают с логическими правилами, а большей частью противоречат им. Это мышление, которое уменьшает внутренний конфликт, напряженность, позволяет контролировать эмоции, потребности и желания и, соответственно, предотвращает заболевания, мы назовем саногенным мышлением, мышлением, порождающим здоровье. Соответственно обыденное мышление, находящееся во власти привычного и автоматизмов, программируемых требованиями культуры, мы назовем патогенным мышлением, т. е. мышлением, порождающим болезнь.

З. Фрейд был убежден, что культура порождает болезнь, невроз. Золотой век здоровья, по его мнению, был в прошлом. Однако сексуальная революция показала, что неврозы проистекают не от блокировки половых влечений человека. Секс был относительно освобожден, а неврозы сохранились, хотя роль конфликтов сексуальности в столкновении секса с культурой и остается достаточно большой, чтобы идеи Фрейда по этому поводу не сбрасывать полностью со счетов.

Влияние культуры на поведение человека, его состояние и неврозы опосредствовано мышлением. Одни и те же ситуации определяются людьми по- разному в зависимости от того, что они об этом думают. То, что обижает другого, меня может и не обидеть; оскорбление для одного — похвала для другого. Самосовершенствование, таким образом, можно рассматривать как преодоление патогенного мышления и овладение саногенным мышлением.

Далее мы подробнее расскажем, что представляет собой саногенное мышление и чем оно отличается от патогенного. Но сейчас продолжим обсуждение целей самосовершенствования.

Восхождение к индивидуальности Происхождение черт личности объясняется из социального контекста. Если поведение определенного вида будет получать эмоциональное подкрепление одобрением, любовью или подавляться путем мер социального устрашения, с помощью осуждения, наказания, стыда, чувства вины и других отрицательных эмоций, то происходит становление одних черт и вытеснение других. Если успешность будет поддерживаться любимыми, то я постепенно становлюсь достигающей личностью. Если сексуальность девочки будет подавляться стыдом, осуждением, то постепенно девочка становится бесполым, асексуальным существом, если этот вид социализации будет происходить успешно.

Процесс социализации поддерживает определенные черты в каждом индивиде в соответствии с типом личности, наиболее адекватным для данной культуры.

Поэтому люди поразительно похожи друг на друга, если мы их недостаточно понимаем. Можно предполагать, что внутри этого типа личности постепенно зреет определенная индивидуальность, отличающаяся от того, как ее воспринимает окружение.

Различие между личностью и индивидуальностью может быть проиллюстрировано на примере одной черты, например правдивости. Как личность человек может быть правдивым или лживым, и окружение наделяет его соответствующими характеристиками. Однако каждый правдив на свой лад.

Правдивые отличаются друг от друга по мотивации соответствующей черты.

Кто-то правдив по неведению того зла, которое причиняет другим его правдивость, другой же лжет в интересах правды. Чувства, которые при этом испытывает человек, характеризуют не его личность, а скорее его индивидуальность. Можно сказать, что как личности мы представляем собой тип, категорию людей данной культуры, а в качестве индивидуальности мы неповторимы, мы индивидуальности в подлинном смысле слова — не как единичные индивиды, а как индивидуальности, которые переработали в себе личность и подчинили ее себе.

Каждый из нас объективно представляет собой индивидуальность. Однако мы не являемся таковыми для самих себя. Поскольку Я-концепция закрепляется в именах, с помощью которых обозначаются черты (правдивый, лживый, смелый, трусливый и т. д.), то каждый из нас осмысливает, понимает и чувствует себя через символизацию самого себя посредством имен. Поэтому индивиду, несмотря на всю неповторимость его переживаний, трудно и часто совершенно невозможно ощущать свою индивидуальность, неповторимость. Будучи глупым, он не может принять себя таковым, причем мыслит он себя глупым именно так, как мыслит глупость его сообщество. Поэтому герой русских народных сказок Иванушка-дурачок поразительно глуп с позиций обыденного сознания, но в конце концов оказывается, что он мудр, в отличие от братьев, которые весьма умны, но не способны на поступки, которые делают Иванушку индивидуальностью. Он становится индивидуальностью именно потому, что принимает себя таковым и действует в соответствии с этим, что неминуемо повышает эффективность его действий. Известный принцип Питерса является одной из характеристик индивидуальности, которая состоит в осознании уровня своей некомпетентности. Если это — подлинное осознание, то подобная некомпетентность переживается совершенно иначе, чем если бы оно пришло в результате конфликта и неудач.

Личность и индивидуальность отличаются тем, что индивидуальность является таковой вследствие своей интуитивности. Иванушка принимает решения, не пускаясь в длительные рассуждения и обоснования, он действует точно в контексте возникающей ситуации, полностью поглощаясь ею, и его решения совсем непонятны для "умного" человека, для личности. То, что Иванушке кажется в данный момент, оказывается истиной лишь потому, что он не находится во власти социальных стереотипов, что и позволяет его братьям, личностям с недоразвитой индивидуальностью, считать его дураком. Нетрудно понять, что его индивидуальность развилась вследствие его созерцательности и того, что он не вовлечен в повседневное запрограммированное культурой выполнение обязанностей и удовлетворение потребностей. Он — созерцатель и может видеть ситуации в совершенно неожиданном контексте. Поэтому он — индивидуальность.

К. Юнг рассматривал процесс совершенствования как движение по пути индивидуации. Естественно, он искал ту скрытую, подлинную индивидуальность, которая должна быть реализована в жизни или в последовательности жизней. То, что реализуется сегодня, по его мнению, уже существовало в прошлом в виде архетипа данной личности. Эти скрытые черты он искал в мифах, порожденных анимистическим восприятием мира. Путем самопогружения и медитации он пытался вызвать образы бессознательного, чтобы получить какое-то обоснованное представление о конечной цели индивидуации.

Однако эти архетипы, воплощаемые в реальность поведения, порождают неразрешимые конфликты. Например, существовавшая тысячелетие тому назад манихейская ересь может быть отнесена к архетипическому способу мышления и понимания реальности. Это разделение черт человека как в самом себе, так и в другом на хорошие и плохие является атавизмом зороастрийского мышления, в котором происходило резкое разделение на добрые и злые начала. Манихейская ересь в современном мышлении препятствует возможностям индивидуации, так как закрепляет мертвое расчленение живого на хорошее и плохое. Стремление наделять себя и других хорошими и плохими качествами и обозначение их именами препятствует принятию и переживанию себя индивидуальностью. Это проявляется и в научном мышлении, когда ученый с серьезным и компетентным видом толкует о полезных и вредных насекомых, или когда врач мечтает о тотальном уничтожении насекомых или грызунов — переносчиков опасной болезни и мечтает о лекарстве, которое должно уничтожать микробов в жидких тканях человеческого тела и устранять инфекцию. Это проявляется и в обыденной жизни, когда мы любим только хороших, которые могут стать плохими, как только мы перестали их любить.

Соответствие архетипу не может способствовать индивидуации, так как пробуждает атавистические методы и стиль мышления. Когда мы описывали главную причину, порождающую эмоцию обиды, то обратили внимание читателя на атавизмы магического мышления, которое было естественным в прошлом. В настоящем оно, кроме эстетического отношения к действительности и наделения ее свойствами духа и мистического освоения мира, делает нас склонными отрицать реальность другого существа, равного себе, в особенности если мы идентифицируем себя с ним, и фетишизировать свойства поведения, закрепляя их в хороших и плохих именах. Следует иметь в виду, что подлинное отрицание реальности магическим мышлением не обязательно выражается в виде утверждения, что "дух реален, а материя иллюзорна". Одно дело — просто утверждать, что другие люди реальны, и совсем другое — переживать их подлинную реальность, когда их поведение резко отклоняется от моей программы и моих ожиданий. Моя обида и возмущение как раз и являются симптомом отрицания их реальности и независимости. Преодоление архетипических черт в мышлении является наиболее важным и трудным путем восхождения к индивидуальности. Когда я внушаю своему пациенту, жалующемуся на то, что жена его не любит, что "никто не обязан вас любить, ни жена, ни мать, ни дети", то ему оказывается труднее всего сжиться именно с таким суждением и принять его. Когда пациент сживается с этим и принимает постепенно данный постулат саногенного мышления, ему становится легче, и более того — он приятно удивляется, когда обнаруживает, что любим, и рассматривает это как дар. Однако для этого, кроме приведенного постулата, он должен понимать сущность любви и ответить на вопрос о том, отчего любовь растет и отчего она умирает. Было бы более верным рассматривать процесс индивидуации как развитие способности воспринимать реальность, как научение реальности.

Если же процесс индивидуации рассматривать по отношению к архетипу, то самосовершенствование как раз состоит в преодолении способов мышления и понимания, определяемых архетипическими особенностями личности. Наша склонность к фетишизации динамических свойств и отдельных качеств и является атавизмом, поддерживаемым архетипом каждого из нас.

Но было бы неверным рассматривать архетипическое наследие как нечто вредное и тянущее нас вниз. Когда филиппинский "хирург" руками, без ножа "удаляет опухоль", то он использует архетипические атавизмы магического сознания пациента с целью включения биохимических механизмов иммунной системы для растворения реальной опухоли. Точно так же когда я наслаждаюсь красотой пейзажа или созерцанием иконы, я одухотворяю реальность, которая представляет собой дерево и хорошо организованные пятна краски, искусно расположенные в пространстве поля восприятия. Я совершаю определенные действия относительно этого объекта, вижу, как другие совершают подобные действия, невольно наделяю этот предмет некоторыми свойствами — и испытываю переживания, сохранившиеся в архетипе моей личности как представителя определенного рода, племени или государства. Без архетипа, в котором сохраняются программы, на которые опирались архаические верования, я не испытывал бы тех переживаний, которые я имею сейчас при созерцании икон. Прошлое существует в настоящем в преобразованном, или, как говорил Гегель, в "снятом" виде. Самосовершенствование должно учитывать то обстоятельство, что прошлое влияет на настоящее; манихейская ересь была осуждена давно, много столетий назад, но она и по сегодняшний день существует в нашем поведении и мышлении, когда мы резко разграничиваем добро и зло, олицетворяем, фетишизируем эти динамические характеристики человеческого поведения и мышления, наивно думаем, что зло может быть устранено путем умножения зла с помощью насилия, нетерпимости, бесчеловечного обращения с "носителями" бесчеловечности. Программы манихейского способа мышления хранятся в нашем бессознательном и оказывают влияние на то, как мы относимся к близким, коллегам, какие решения принимаем. Самосовершенствование состоит не в реализации архетипического и не в полном его уничтожении, что невозможно, а в осознании бессознательного, в развитии способности различения добра и зла и в понимании их диалектики, причин, порождающих их в конкретном случае. Восхождение к индивидуальности состоит не в реализации архетипа, а в его осознании и преобразованном применении возможностей прошлого в настоящем, в современной культуре.

Когда мы думаем о самоактуализации, то прежде всего должны задать себе вопрос; "Актуализации чего во мне?" Если актуализации идеала, то его нет, а имеется только образ того, каким я должен быть, если наделять себя свойствами, обозначенными словами, которым в данном обществе придают особое значение и реагируют на них положительно. Если же под актуализацией понимать достижение согласия со своей Я-концепцией, то придется принять во внимание, что восхождение к индивидуальности будет связано с ассимиляцией и плохих черт, образующих мою индивидуальность. Первым шагом к самоактуализации должно быть осознание пути, освещаемое самосознанием, а вторым шагом — жизнь, осуществляемая с осознанием самого себя.

Трудность в понимании процесса самоактуализации состоит как раз в том, что в нем рассматриваются как реализующиеся и плохие и хорошие черты, и нам придется обязательно принимать во внимание те переживания, которые в нас будут возникать вследствие того, что другие одобрительно или неодобрительно относятся, оценивают их. Причем их отношение будет определяться критериями культуры. Люди будут принимать меня как жестокого, властного, если эта жестокость и властность будет удовлетворять их потребности в безопасности, приобретении благополучия.

Однако мне бы не хотелось развитие этих отвратительных качеств включать в процесс самоактуализации. Все зависит от того, в какой степени переживание этих черт входит в смысл моей жизни. Если другие требуют применения этих черт, то я могу причинить себе вред, наслаждаясь злоупотреблением властью и развивая в себе эту наклонность. Однако в тех же обстоятельствах я могу применять власть и быть жестоким непривязанно, не предаваясь гедонизму власти, если в этом вижу более далекий и глубокий смысл. Однако для этого я должен быть внутренне свободен от стремления к примитивному наслаждению властью.

Следовательно, восхождение к индивидуальности невозможно без приобретения внутренней свободы, обусловленной осознанием своих эмоций и управлением ими. Если я осознаю истинную природу власти над другим человеком, ее происхождение, силы, которые ее поддерживают и способствуют развитию во мне этой примитивной атавистической потребности, то я смогу иметь смысл жизни даже в тех мерзких ситуациях, когда я должен применять власть.

Восхождение к индивидуальности — расширение смысла жизни Понятие смысла жизни является одним из самых запутанных. Это происходит от того, что недостаточно ясно понимается само слово "смысл". К нему можно приблизиться через такие слова, как "знак", "значение". Когда я вижу на обочине дороги столб, на котором изображены перекрещенные ложка и вилка, то мне уже известно, что недалеко есть место, где можно пообедать. Когда я не хочу есть, то эти знаки для меня — просто знаки. Но если я очень проголодался, то они превращаются в символ утоления голода. Тогда значение знака расширяется до смысла, который активно работает в спазмах желудка и сильных позывах к пище. Если я очень голоден, то все возможные смыслы для меня концентрируются в пищевом импульсе: это и удовольствие, и устранение дискомфорта, и, возможно, приятное общение за столом, которые я предвосхищаю и, естественно, стремлюсь реализовать. Таким образом, этот смысл превращается уже в побуждение и объяснение, ради чего я направляюсь к этому ресторанчику. Поэтому любой объект, реальный или воображаемый, любой символ имеют смысл, который можно считать смесью из переживаний, действий, которые предвосхищаются на основе воспоминаний об этих переживаниях, побуждениях, действиях.

Любое слово имеет смысл. Однако некоторые из них, поскольку они связаны с нашими фундаментальными потребностями и желаниями, такие, как "секс", "успех", "неудача", "любовь", "смерть", "насилие", имеют более насыщенный смысл, чем, например, "луна", если я, конечно, не селенолог. Имена, с помощью которых обозначаются черты, желания, влечения, имена отдельных людей приобретают смысл именно в связи с нашим опытом взаимодействия с данными желаниями, влечениями и людьми или употребления этих имен, или когда нас называют, обозначают, в результате чего мы совершаем действия, или думаем определенным образом, или переживаем приятные или неприятные эмоции.

Смысл моего имени "Юрий" меняется в зависимости от того, кто и каким тоном произносит его — мама или отец, мой друг, жена или сын. Если это имя произносилось как "Юрий Михайлович", то оно вдруг приобретало совершенно иной смысл. То же можно сказать и о смысле реальных предметов, например вещи, которую мне подарили в день моего успеха. Эта вещь будет символизировать, по-видимому, успех или же напоминать о том сборище, которое праздник превратило в ссору, завершившуюся скандалом, начавшимся с невинных воспоминаний о добродетелях наших родителей, после чего гости постепенно перешли к решению вопроса о том, чем эти родители занимались во время массового террора. Хотя дети за родителей не отвечают, но все равно стараюсь не выносить из пыльного чулана эту подаренную мне вещь.

Может быть, читатель и будет шокирован, но я его постепенно подвожу к мысли о том, что смысл может существовать и неосознанно. Если у меня вдруг портится настроение, когда мне на глаза попадается этот предмет, случайно вынутый из чулана моей женой, которая полагает, что эта красивая ваза должна украшать мой кабинет, то это свидетельствует как раз о том, что его смысл мной не осознается явно. Этот смысл может быть осознан явно, если мне удастся обнаружить, что мое настроение зависит от того, попадется ли этот предмет на мои глаза. Я постараюсь его не видеть. Более того, я могу его подарить своему коллеге, которого недолюбливаю… Не знаю, будет ли эта ваза у него вызывать такие же сдвиги в настроении, как и у меня. По-видимому, нет, так как у него не было подобного опыта, связанного с этой вазой. Сказанное позволяет говорить о смыслах, которые могут мной осознаваться и могут не осознаваться, хотя я на них все равно реагирую. Самосовершенствование, если принять во внимание сказанное, как раз состоит в том, что все смыслы, которыми я обладаю, должны быть познаны, осознаны. Неосознание собственных смыслов, некоторых сторон своей собственной жизни не всегда безобидно.

Смысл окружающих нас вещей, как правило, нами не осознается.

Молодая женщина обратилась ко мне с жалобами на подавленность и ощущение потери смысла жизни, которое стало возникать чаще в последнее время. Я расспрашивал ее обо всем, что могло произойти в ее жизни и могло стать причиной данного явления. Жалобы на потерю смысла жизни имели место на фоне общего благополучия и даже процветания.

Эта женщина купила дорогой и красивый гарнитур, украсивший гостиную и спальню ее небольшой квартиры, в которой жили еще ее родители и в которой она выросла. Эта женщина даже гордилась тем, что наконец ей удалось "стать как все" и удовлетворить свое тщеславие, выбросив "эту старую рухлядь": несколько старинных шкафов, двуспальная кровать, комод и еще кое-что.

Дальше мне удалось выяснить, что эти предметы, в окружении которых она росла, постепенно, в течение жизни приобрели многообразный положительный смысл и стали стимулами, бессознательно вызывающими положительные реакции, создающими общее хорошее настроение и чувство благополучия и целостного единства с семьей, с родителями, которые уже умерли. Она могла сообщить мне только обрывки этого смысла: шкаф, в который они с братиком прятались, играя в прятки, и откуда с визгом выскакивали, когда папа "никак их не мог найти"; кресло, в котором сидел опять-таки папа и часто качал ее на ноге; стол, за которым вечером, когда по углам комнаты было темно, бабушка читала страшные сказки, а в самый напряженный момент брат подкрадывался из-под стола и с устрашающим криком и рычанием, изображая лешего, хватал ее за коленки, отчего древние архетипические страхи перед духами леса сливались с чувством безопасности и защищенности в семье; большая кровать, на которой иногда она играла с подружкой в "мать и дочку" и даже несколько раз в "папу — маму". А однажды она подглядела, как "мама любила папу" и как "папа любил маму". Это было немного страшно, какая-то сладкая жуть, и сильная зависть к маме, и желание стать взрослой, чтобы быть как мама, и многое другое.

Не нужно обладать большой проницательностью или быть психологом, чтобы понять, что неповторимый индивидуальный смысл той стороны жизни, который активизировался в результате скрытых реминисценций памяти, вызываемых этими стимулами, "ненужной рухлядью", и набор общепринятых значений расходятся, не совпадают. Стол, шкаф, кровать, кресло, которые определяются как предметы, предназначенные для еды или работы, хранения одежды, посуды, для спанья, для сидения или отдыха, — это общепринятые значения. Но эти значения и индивидуальный смысл вещей — совершенно разные вещи. Поэтому когда эта женщина действовала не "по смыслу", а "по значению" и выбросила "всю эту рухлядь", она дезорганизовала значительную часть своей души, которая создавала изрядную часть смысла ее жизни.

Смысл жизни — неповторим и многообразен. Он состоит из бесконечного множества наших реакций на символы, знаки, предметы, людей и их поведение.

Имена наших потребностей, имея значение, определяемое культурой, содержат неповторимый смысл, который часто находится в противоречии, конфликте со значениями. Деформации смыслов, связанных с определенными именами, часто создают проблемы, которые кажутся неразрешимыми, а иногда болезненными.

Смыслы, связанные с половыми отношениями людей, приобретают иногда странные и причудливые конфигурации. Женщина, находящаяся во власти престижа и самоутверждения как сексуально привлекательной женщины, невольно начинает играть роль "секс-бомбы", которая изображает страсть, оставаясь фригидной. Причем эта роль автоматически включается лишь в ситуации, которые ею определяются как половые, в то время как ее способность наслаждаться эротическими контактами, похожими на те, которые она переживала в семнадцать лет, сохранена полностью.

Переживание процесса жизни не тождественно пониманию или осознаванию смысла жизни. Становление индивидуальности происходит именно в процессе осознания смысла, который реализуется в конкретном сегменте жизненного процесса. Это понимание, осознание оказывает терапевтическое значение, когда смысл деформирован. Я мог бы подробно описать случай, когда человек, страдающий обжорством, постепенно освободился от компульсивного побуждения к еде после того, как узнал становление этого импульса, его смысл.

Склонность к еде возрастала у него именно в периоды напряжения и тревоги, так как всякий раз в. детстве его кормили, если у него было плохое настроение, или он был обижен, или ему было страшно. Таким образом, пищевое поведение исполняло роль защитного механизма против тревоги. Осознание этого и соответственно достижение внутренней стабильности, устранение тревожности ослабили и стремление к еде, которое ранее было неодолимым.

Экзаменационный стресс у абитуриентов порожден различными смыслами экзаменационной ситуации, своеобразными для каждого из поступающих в вуз.

Среди этого многообразия особую роль играет значение ситуации внешнего оценивания, в то время как учащиеся обычно думают, что тревога вызывается недостаточным знанием предмета и тем, что "может попасться незнакомый вопрос, на котором я завалюсь". Моя практика обучения саногенному мышлению, довольно весомой частью которого является познание смысла тревоги, убеждает меня и моих учеников, что познание смысла тревоги способствует ее снижению. По крайней мере происходит угашение значительной ее части, которая поначалу воспринимается пациентом как иррациональная тревога. В среднем познание смысла тревоги уменьшает ее почти вдвое, если ее измерять с помощью разработанной нами шкалы экзаменационной тревоги (ШЭТ).

Итак, необходимо не только познание смысла жизни, но и действительное его расширение в процессе познания. Недостаточно развитая индивидуальность склонна отождествлять смысл жизни со смыслом ее части. Потерпевший неудачу в карьере или в любви склонен терять весь смысл жизни, когда поражена только ее часть. Ребенок, лишенный любимой игрушки, горько плачет, как будто случилось ужасное несчастье, и взрослые со снисхождением жалеют его. Но ребенок находится только на начальном этапе процесса индивидуации.

Однако сколько взрослых в периоды несчастий обнаруживают, что они не индивидуализированы, а представляют собою частичного человека, полностью поглощенного частичным нарушением смысла жизни. Молодой солдат, раненный в пах, узнав, что лишился значительной части полового органа, после успешной операции, спасшей ему жизнь и сохранившей ему органы, обеспечивающие мужской тип обмена веществ, покончил жизнь самоубийством, так как жизнь для него потеряла смысл, поскольку он был сконцентрирован на одной, хотя и важной части смысла сексуальности.

Австрийский психотерапевт В. Франкл, разработавший логотерапию — лечение, основанное на познании смысла жизни, показал эффективность самопознания в обретении согласия с самим собой и расширении смысла жизни, ведущего к оздоровлению, хотя он не связывал этот процесс с индивидуацией.

Движение к индивидуальности через последовательность внутренних рождений Под рождением мы понимаем отделение ребенка от тела матери, которое его питает, обеспечивает безопасность, защищает от неблагоприятных воздействий стихий. Вместе с тем человек еще длительное время связан с матерью, и его существование невозможно без нее или лица, ее заменяющего. С развитием способностей, интеллекта, умений, навыков и привычек человек приобретает самостоятельность: он уже связан с матерью не физически, а морально, эмоционально и оказывается в лоне семьи, которая осуществляет те же функции, что и материнская утроба ранее, до рождения. Семья также защищает его от воздействия, питает, обеспечивает безопасность, удовлетворяет растущие потребности в безопасности, эмоциональных контактах, игре, самоутверждении и многие другие. В процессе удовлетворения этих витальных потребностей происходит становление индивидуальных особенностей поведения, направленных на достижение целей, создается характер. Вместе со становлением Я-концепции происходит развитие самосознания и соответственно начинается процесс индивидуации. Постепенное развитие индивидуальности приводит к тому, что оболочка семьи становится тесной и человек "вылупляется" из семьи. Происходит второе рождение, когда человек выходит за пределы семьи, включаясь в более широкий социальный контекст. Сейчас уже функции, которые раньше выполняла семья — безопасность, моральная поддержка, эмоциональные контакты, начинает выполнять более обширное сообщество по месту жительства: школа, двор, трудовое сообщество, где впоследствии начинается самостоятельная деятельность по удовлетворению жизненно важных потребностей, опосредованному в современном обществе зарабатыванием денег, престижа, статуса, авторитета. Кроме семейного коллектива человека начинает окружать более неопределенное и динамичное сообщество коллег, товарищей, друзей, приятелей и членов других референтных групп, участие в которых становится значимым.

Еще в подростковом сообществе "на углу улицы" человек получает поддержку и опору, приобретает умения и привычки, позволяющие ему эффективно жить в других референтных группах. Однако он не освобождается от семьи полностью, поскольку в определенный момент создает свою семью, которая обеспечивает удовлетворение тех же потребностей, что и в родительской семье, и, кроме того, новую потребность в сексе, родительские потребности. В новой семье происходит замена ролей: если в родительской семье человек исполнял роль сына или дочери, то здесь он начинает вживаться в роль отца или матери, мужа или жены, основные ролевые ожидания и обязанности которых он усваивает в процессе социализации. Эти роли определены состоянием культуры, и он их берет в готовом виде.

Если же процесс индивидуации происходил неудовлетворительно, то это обнаруживается в задержке развития самостоятельности, в инфантильности, которая проявляется в неготовности принять новые роли и жить в новом социальном окружении. Маменькин сынок, ставший мужем, часто не может построить свою семью, чтобы в ней не господствовали отношения, аналогичные отношениям в родительской семье, в которой он был беспомощным ребенком и объектом заботы и внимания матери. Сейчас же он начинает культивировать к жене отношения, аналогичные отношению к матери, что приводит к конфликтам. Не изжитая потребность в зависимости делает такого мужчину неспособным принять на себя ответственность и заботу о новой семье и собственных детях.

Социализация склонна стирать индивидуальность, так как процесс вплетения в ткань существующей культуры, формирование личности, усвоение программ жизнедеятельности, речи, способов коммуникации, техники удовлетворения потребностей, правил межличностного взаимодействия, методов и стиля мышления, правил, логики ведет к деиндивидуализации, поскольку окружающие бдительно следят за тем, чтобы все многообразие проявлений жизни соответствовало нормам и стандартам, одинаковым для всех, относящихся к определенной категории людей, определенного культурного типа. Для того чтобы иметь возможность пользоваться могуществом совокупной энергии человечества, воплощенной в материальной и духовной культуре, человек должен усвоить огромное количество правил и критериев и сжиться с ними.

Приспособление к данным правилам и повторяющееся соблюдение их способствуют нивелировке личности в направлении деиндивидуализации, когда человек все начинает делать "так, как принято", "как все", что обеспечивает ему эффективность в удовлетворении большинства потребностей, кроме потребности быть индивидуальностью.

Уже сам процесс овладения речью делает мышление стандартным, деиндивидуализированным, хотя взамен этого человек приобретает возможность приводить в движение и использовать весь совокупный опыт и знания человечества в целом, возможность быть членом сообщества, коллектива, иметь защиту и условия для удовлетворения большинства потребностей.

Культура могущественна и опасна. Процесс присвоения культурного опыта, ведущий к деиндивидуализации, встречает сопротивление в виде мышления и поведения, не соответствующего ее требованиям: появляются хиппи, преступники, шизофреники. Однако эти методы отрицания культуры непродуктивны. Этим достигается лишь то, что в обществе увеличивается терпимость к инакомыслию. Сейчас еретиков не сжигают, и они могут выражать свои мысли, не боясь, что ими займется инквизиция. Однако и сейчас есть учреждения, главная забота которых — контроль отклоняющегося поведения; появилась психиатрия, которая изолирует из общества под благовидным и гуманным предлогом людей, которые не разделяют устоявшуюся в данной культуре систему значений и ценностей.

Полное слияние человека с культурой смертельно для процесса индивидуализации. Это хорошо понял выдающийся психиатр XX века Рональд Лейнг, который был убежден, что шизофрения является не результатом дезадаптации человека к современной культуре, а скорее следствием его чрезмерной адаптации к культуре, в которой человек категоризирован и расчленен на роли и функции в рамках большого целого. Культура программирует поведение каждого из нас с помощью такого посредника, как эмоции. Всякий раз, когда я отклоняюсь от ее предписаний, меня терзают чувства неудачи, зависти, вины, стыда. Эти уколы побуждают меня к добродетели, которая бессознательно и постоянно внедряется в меня моими близкими. Поэтому тот коллектив, семья или круг близких друзей, коллег, внутри которого я чувствую себя в относительной безопасности, в конечном счете стирает индивидуальность, поскольку он программирует меня своими ожиданиями и санкциями, делает похожим на абстракцию.

Это порождает неразрешимые конфликты. Усвоив требование взрослых "быть правдивым", я обнаруживаю, что наиболее развитые и привлекательные члены моего сообщества нарушают это требование, и в конце концов оказывается, что они поступили лучше, чем тот, кто слепо запрограммирован максимами культуры. Я видел моего отца, который был очень внимателен к чужой женщине. Они гуляли по берегу Енисея, и у них было хорошее настроение. Но когда мама спросила, не видел ли я папу, я ответил, что нет. Я солгал — и был прав! Я знал, что моя мать всякий раз расстраивается, когда отец проявляет внимание к той женщине.

Можно привести бесчисленное множество примеров, когда культура программирует каждого из нас, не заботясь о нашем благополучии. Она может дразнить меня успехом и заставить выкладываться до изнеможения и потери здоровья, поскольку "хорошо быть успешным". Когда я вижу, как чье-то поведение отклоняется от правил, меня это раздражает, я возмущен и участвую в моральном линчевании этого человека, даже не зная о том, почему он так поступает. Обижаясь, я программирую поведение другого в соответствии с ролью, терзая его чувством вины только потому, что он меня любит. Однако во всем этом есть внешнее для меня значение: через мое запрограммированное поведение культура поддерживает и восстанавливает себя.

Полностью отдаваясь требованиям культуры, находясь в ее лоне, как в утробе, которая меня вынашивает и должна "родить", я делаюсь механическим человеком, который запрограммирован чем-то внешним. Наступит момент, когда я буду ощущать себя лишенным индивидуальности, лишенным Я. По- видимому, для человека, который не может еще вылупиться из лона культуры, вполне нормально иметь "сделанные мысли", "навязанные побуждения", "быть абстракцией, частичным человеком", а отсюда чуть-чуть — и я могу сказать, что "я — чайник" или "сделан из стекла". Для такого рода сдвигов оказывается достаточно какого-либо кризиса или хронического конфликта.

Против такого развития моей индивидуальности восстает моя потребность быть неповторимым, отдельным, ориентация на большее, чем нормы культуры, когда меня принимают независимо от того, соответствую я ее критериям или нет. А это возможно только в экзистенциальной любви, когда меня любят таким, каков я есть, и не оценивают. При отсутствии любви, особенно в детском возрасте, я не смогу противостоять тому, что культура отштампует меня в автомат, в человекообразного робота, заранее запрограммированного максимами культуры.

Любовь позволяет мне взглянуть на себя со стороны как на неповторимую индивидуальность.

Новое рождение происходит с момента, когда человек, следуя требованиям и программам культуры, начинает понимать сущность этих требований применительно к себе, понимает свою индивидуальность и начинает ее проявлять. Понимание максим морали, требований культуры осуществляется благодаря способности смотреть на них с более высокой точки зрения, с позиций целого вне меня. Именно любовь создает мотивацию, выходящую за границы критериев и норм.

Не нужно особого анализа, чтобы понять, что было бы невозможно солгать матери, если идти по линии наименьшего сопротивления, следуя привычным правилам, которые она сама же мне и внушала. Но поскольку я ее люблю, то следование этим правилам означало причинение ей боли, что невозможно.

Однако для того, чтобы так поступать, нужно приобрести способность принимать себя не только правдивым, но и лживым; и я бы так не поступил, если бы не смог в какой-то мере влиять на свой стыд, страх ("А если бы она меня уличила во лжи?").

Я перестаю быть механическим человеком, жестко запрограммированным культурными шаблонами и нормами, с момента действия любви, которая здесь начинает проявлять себя как надкультурный фактор. Действительно, сущность любви неизменна, даже если меняются и эпохи культуры, и способы, с помощью которых проявляется любовь. В приведенном примере именно действие любви способствовало импульсу встать над нормой, одновременно не отказываясь от нее полностью, соблюдая ее. Благодаря любви я побуждаюсь отделить себя от программы нормативного поведения и приобретаю способность сделать ее предметом понимания — и в этом пункте я перестаю быть механическим человеком. Любовь создает импульс к такому отделению, благодаря же самопознанию подобное отделение закрепляется и становится легким и привычным. Происходит следующее рождение — рождение индивидуальности.

Ему препятствует непроизвольность основных эмоций, которые возникают в результате механической работы ума. Овладев этой сферой души, сделав ее сознательной, я приобретаю способность к новому рождению. На Востоке термин "дважды рожденный" применяется к одухотворенным людям, которые смогли стать выше повседневных страстей, приобрели свободу от них. Они стали таковыми не только потому, что "боролись со страстями и справились с ними", а прежде всего в результате того, что их индивидуальность прошла фазу второго рождения, вылупления из кокона культурных шаблонов, что сделало возможным управление страстями.

Практика дзен состоит как раз в том, чтобы ученик приобрел способность стать над культурными шаблонами, в первую очередь над шаблонами логического мышления и интеллектуальными стереотипами.

Коаны, бессмысленные вопросы вроде "Как будет звучать хлопок одной ладони?" своей парадоксальностью способствуют освобождению от стереотипов (например, освобождению от мысли, что фигуры логики абсолютны) и позволяют заглянуть за их "изнанку". Если ученика каждый раз, как он реагирует на вопрос стереотипно, будут бить бамбуковой палкой по спине и он за это должен еще и благодарить учителя, то не нужно много повторений такой ситуации, чтобы была приобретена способность на каждую максиму, на каждый критерий, программу культурного поведения взглянуть совершенно с иной точки зрения. Однако я не разделяю этот прием, так как он является крайним применением насильственной парадигмы управления. Стереотипы должны быть изжиты иначе, путем размышления, а не устрашения болью от удара палкой.

Современная культура постоянно порождает механического человека вследствие поглощения каждого из нас частичной деятельностью, которая идентифицируется с нашим Я. Мы можем гордиться тем, что лучше всех прыгаем с шестом или можем носом прокатить горошину на 20 километров.

Опыты Милгрэма показали, что эта механизация не так безобидна. Его испытуемые, не подозревавшие о том, что эксперимент ставится над ними, получали инструкции, находясь в роли помощника экспериментатора, изучающего воздействие электрического шока на человека, должны были включать рубильник. Они почти полностью превратились в придаток инструкции и проявляли бесчеловечность, которая доступна только механическому человеку. Несмотря на то, что мнимые "жертвы" (актеры) демонстрировали ужасные страдания и умоляли перестать, просили пощады, эти "помощники экспериментатора" могли нажимать кнопки с надписями "почти смертельно" лишь потому, что это соответствовало инструкции. В этом свете становятся понятными истоки и возможности гитлеровского Освенцима и сталинской Колымы.

Р. Штейнер, глава антропософского направления оккультизма, обладал огромной интуицией, проницательностью и даром предвидения. Он еще в двадцатых годах нашего столетия говорил о торжестве насекомообразного человека, который руководствуется "инстинктом", представленным программами культурного поведения. Возрастание шизоидности нашего мира подтверждает это предвидение, так как жизнь все больше структурируется. Компьютеризация, на которую перекладываются многие функции механического человека, не столько противостоит этому процессу, сколько усугубляет его.

Семья, в силу недостатка любви, а также вследствие дефицита времени, тоже не в состоянии противостоять этому процессу. Поразительное обстоятельство: дети, выросшие в отсутствие любви, имеют в дальнейшем мало шансов на второе рождение, поскольку они не получают того толчка, который позволяет отделить от себя и понять культурные шаблоны. Нелюбимый и не любящий склонен идентифицировать себя с требованиями культуры. Он все понимает буквально.

Из него может получиться прекрасный бюрократ, который верит в значительность предписаний и не желает заглядывать за изнанку этих оторванных от жизни программ.

Процесс индивидуации неминуемо приводит к раздвоению человека культурного, человека предписаний обыденной морали, норм, требований повседневной жизни — и человека, которым движут надкультурные импульсы, вечное, благо, любовь безотносительно к тому, как реализуются это благо и эта любовь на данном этапе жизни общества. Это раздвоение человека представляет собой ступень к достижению более высокой целостности. Страх перед раздвоением препятствует вылуплению из кокона данной культуры, продуктом которого является человек. Но человек выше его культуры, он должен ее превзойти, пребывая одновременно в ее недрах. А для этого ему предстоит выработать в себе терпимость к самому себе и другим, на практике реализуя изречение: "Кесарю — кесарево, богу — богово". Для того чтобы выделиться из кокона данной культуры, надо быть терпимым к отделению самого себя от ее отдельных элементов.

Управление собой и другими Самовоспитание не может миновать проблемы управления собой и другими.

Если люди побуждаются к действию угрозой бича, то по отношению к такой системе управления они теряют свою индивидуальность, становятся сходными в страхе и в методах его возбуждения. Целью их действия, какой бы она объективно ни была, является снижение страха и угрозы, радость избавления, а не самореализация в достижении объективной цели. Восхождение к индивидуальности состоит в овладении совершенной системой саморегуляции и управления другими, кто с вами связан.

Целью управления является получение желательного вида поведения.

Итак, управляя самим собой, я хочу, чтобы я действовал определенным образом и достигал желательных результатов. Управляя другими, я хочу, чтобы их поведение приводило к желательным для меня результатам.

С момента появления кибернетики понятие управления стало разрабатываться и психологами. Приведенный в начале этого параграфа пример характеризует определенную парадигму управления. Если бы кто-то побуждался к действию предвосхищением какой-то радости, то, по-видимому, это была бы совершенно противоположная парадигма, чем если бы он побуждался страхом боли, или стыда, или неудачи, потери денег, разорения. Чтобы выработать совершенную систему управления собой, быть индивидуальностью, нужно по крайней мере получить представление о возможных и наиболее часто встречающихся парадигмах управления.

Парадигма насильственного управления Принципы, которые управляют нашим поведением, могут быть представлены в виде различных условных суждений, где результат и его условие представляют самостоятельные элементы. Эти суждения не обязательно высказываются и осознаются. Тот, кто управляет пищевым поведением льва в саваннах, действует через категорию времени, не высказывая никаких суждений. Если прошло более двух суток после последней трапезы этого животного, то у него возникает беспокойство, завершающееся переживанием голода. Оно будет усиливаться до тех пор, пока не будет дан внешний толчок к охотничьему поведению. Природа вызывает нужное поведение по простой схеме: если нет …, то будет неприятное переживание, если есть …, то будет приятное переживание.

Вместо отточия можно подставить любое "желательное для управляющего поведение". В примере со львом можно подставить "охотничье поведение". Если его не будет, то страдания голода будут усиливаться до невыносимого. Если это поведение есть и оно успешно, то возникает приятное переживание удовлетворения голода, в котором мы можем выделить и удовольствие от устранения дискомфорта голода, и наслаждение поеданием пищи. Психологи предпочитают вместо термина "положительное переживание" чаще употреблять термин "положительное подкрепление".

Это первая парадигма управления, с помощью которой действует природа, управляя поведением живых тварей, не только животных, но и человека. Она отражается, например, в следующих условных суждениях: "Если я не открою зонтик, то меня промочит и мне будет неприятно", "Если на моем лице не будет нужной почтительности, то мой начальник сделает мне неприятность, скажем, откажется подписать договор о выгодном сотрудничестве", "Если я не позвоню матери, то она на меня обидится и я буду испытывать чувство вины", "Если я не буду работать, то у меня не будет денег и я потеряю уважение моего сообщества". Нетрудно заметить, что данная парадигма насильственного управления тождественна с управлением нашей матушки Природы и варьирует лишь формами, видами, свойствами "желательного" поведения, а переживания варьируют начиная от ударов бича, мук голода или холода и кончая состояниями тревоги, чувства вины, стыда и страха.

Я называю эту парадигму управления насильственной, так как формула насилия полностью определяется именно этой парадигмой: если не будет желательного поведения, то я сделаю тебе плохо. Человек с самого начала применяет эту парадигму к себе и другим, и его воображения часто хватает только на вариации желательного поведения и на изобретение страданий, начиная от бича надсмотрщика и кончая способами вызывания угрызений совести. Насилие, осуществляемое с помощью вызывания угрызений совести, не принято считать насилием, хотя боль от стыда и вины не уступает часто палачеству надсмотрщика.

Управление собой вырастает из того, как мной управляли мои родители.

Вследствие интериоризации этого процесса я начинаю обращаться с собой так же, как они обращались со мной. Мысли типа "Если я не сделаю этого, то мне будет плохо" не способны породить ничего кроме глобального защитного поведения, в котором стирается моя индивидуальность: что бы я ни делал, это имеет своей целью избавление от страха и наказания. Основной моей характеристикой, как всех, кто саморегулируется подобным образом, является в этом случае синдром возмездия за недеяние, который стирает мою индивидуальность, делая из меня абстракцию и помещая в категорию людей, побуждаемых к действию страхом возмездия.

Проявления этого синдрома многообразны, однако большая часть его проявлений считается скорее достоинством, чем недостатком. Человек, который не может отдаваться покою, так как все время что-то должен делать, часто наделяется свойством трудолюбия, несмотря на то, что эта постоянная занятость носит компульсивный, навязанный характер. Когда он ничего не делает, празден, у него возрастает тревога, а иногда страх или чувство вины, стыда. Это происходит оттого, что в течение всей сознательной жизни этот человек был виноват, когда что-то не делал. Работомания считается нормальной манией, положительной чертой, хотя часто сам носитель этой черты вынужден обращаться к психологу, чтобы тот помог ему освободиться от этого "положительного" качества.

Если в приведенной выше первой строке насильственной парадигмы управления вместо отточия мы поставим выполненное действие или поведение, которое нежелательно управителю, то данная парадигма приводит к отрицательному подкреплению действия и тем самым способствует его подавлению. Сначала происходит сдерживание, поскольку управляемый помнит, что в прошлом исполнение этого действия привело к неприятным переживаниям, потом, когда сдерживание становится привычным, нежелательное поведение вытесняется и полностью блокируется. Управление состоит не только в решении задачи вызывания желательного поведения, но и в устранении нежелательного.

Если для того, чтобы устранить нежелательное поведение в другом, мы будем сразу же после его выполнения вызывать неприятные переживания, наказывать другого, то мы устраняем это поведение, применяя первую, насильственную парадигму управления. То, что наказуется, быстро прекращается, и это создает иллюзию эффективности наказания. Однако это не так. Любой результат характеризуется его постоянством, распределенностью во времени. Применение насилия в этом смысле неэффективно.

Неэффективность устранения действия по схеме насильственной парадигмы управления доказана психологами, изучающими поведение: сдерживание или подавление нежелательного поведения продолжается лишь до тех пор, пока существует практически достоверная возможность наказания за выполненное действие. После устранения угрозы энергия, мотивация, амплитуда данного действия полностью восстанавливаются после первого положительного подкрепления.

Неэффективность схемы подавления особенно ярко иллюстрируется последствиями лечения алкоголизма путем устрашения. Стоит больному только раз попробовать своего зелья, как алкогольное поведение восстанавливается полностью. Когда же человек пытается методами устрашения самого себя управлять собой, то оказывается, что для получения результата требуется постоянная бдительность и усиление методов самоустрашения, методов насилия и самоподавления. Насилие над самим собой поддерживается формулами "преодолеть себя", "закалять силу воли" и другими.

Наказание за нежелательное управителю действие, несмотря на свою неэффективность, употребляется с момента возникновения человечества, хотя сама эта парадигма управления выросла из природы. Авторитетный бабуин, обнаруживший нежелательные признаки поведения у другого бабуина, ниже по рангу, задает последнему хорошую трепку, чтобы в дальнейшем предотвратить подобное. Так же он устраняет нежелательное для нет поведение, когда кто-то пытается взять корм раньше него. Это управленческое поведение бабуина не обязательно является сознательным, так как, обнаружив нежелательное поведение, например, леопарда, он приходит в такую ярость, что не в состоянии воздержаться от нападения, которое для него является смертельным.

Управленческое поведение как управителя, так и управляемого выработано не ими. Оно существовало до них и было усвоено через инстинкт и научение.

Человек же в готовом виде принял эту парадигму, и в этом смысле он не отличается от животных. Значительное отличие существует лишь в системе ориентировки в ситуации управления. Здесь человек превзошел животных, поскольку им выработана система символов устрашения, которые предупреждают необходимость практической реализации парадигмы насилия немедленно и в каждой ситуации. Насилие лишь предполагается и символизируется в природных условиях свойствами самого объекта, а в человеческих отношениях управитель производит действия, предупреждающие возможность возмездия за нежелательное действие. Пользование речью и мышлением создает безграничные возможности применения парадигмы управления через насилие, не приводя ее в актуальное состояние. Если мой Полкан просто рычит при восприятии нежелательного поведения другого, то общество в этой ситуации создает уголовный кодекс.

Обладание самосознанием приводит к тому, что с возникновением Я-концепции возможности парадигмы насилия расширяются, так как его (насилия) облик трансформируется и функции управителя берет на себя наше Я. Возмездие за нежелательное действие приходит автоматически, само собой, и управителю не приходится сохранять бдительность. Способности испытывать стыд и чувство вины, ущемленного достоинства мы носим в самих себе. Если в чувстве вины управителем моего поведения выступает конкретный другой человек, который обижается на меня, то в чувстве стыда этот управитель безличен, это — совокупная личность, представленная всем сообществом, которое данный вид поведения считает стыдным.

Правда, мы не рассматриваем это как насилие, так как конкретного человека, который нас наказывает и побуждает, не видно простым глазом. Насилие — это отношение между людьми. Сообщество людей может применять анонимное насилие, виды которого многообразны. Разрабатывается идеология насилия, парадигма которой пронизывает всю духовную жизнь человека, философию, религию. Бог грозит правоверным карами за нежелательные виды поведения даже после смерти, причем в разряд нежелательного поведения включаются такие виды поведения, на которые обыкновенный управитель не обращает внимания, а именно — умственное поведение, мышление. Нежелательный ход мышления наказывается более жестоко, чем реальный поступок. Это понятно, поскольку наше мышление является обобщенным опосредствующим звеном между управителем и поведением управляемого. Точно так же в управлении собственным поведением между нашим Я-управителем и нашим поведением лежит мышление, в котором происходит отработка программ ориентировки в обстоятельствах.

Парадигма ненасильственного управления Качество мышления, опосредующее наше поведение, обусловлено той парадигмой управления, которой придерживается Я. Одно и то же действие или поведение может побуждаться различными и часто противоположными мотивами. Я могу работать, чтобы избавиться от наказания за невыполнение задания, но я могу делать то же самое потому, что это доставляет мне удовольствие. Это не простое различие. В первом случае я руководствуюсь парадигмой насилия, управляя собой, а во втором я пользуюсь совершенно другой парадигмой, о которой мы еще не говорили и которой человечество пользуется очень редко, — парадигмой ненасилия. Парадигма управления, которой пользуется живое существо, не обязательно, как мы заметили выше, осознается.

Приведу свои наблюдения проявления парадигмы ненасильственного управления в ситуации, когда управителем является животное.

Дело было на даче. Под яблоней резвились котята, а кошка сидела поблизости и лениво посматривала на свое потомство. Собак не было, и никто не мешал.

Вдруг кошка присела, стала бить хвостом, изготовилась, прыгнула, взобралась на яблоню и стала сверху смотреть на котят. Потом слезла с дерева и, посидев немного, повторила свои странные действия. Они были странными прежде всего потому, что изображали опасность в то время, когда никакой опасности не было.

Кошка вела себя так, как будто ей было страшно "понарошку". Она повторяла взбирание на дерево до тех пор, пока котята не стали сами взбираться на дерево.

По-видимому, это входило в программу воспитания потомства. Котята должны были научиться этому, и потому ими надо было управлять. Следовательно, взбирание на дерево было желательным поведением для управителя. Если бы кошка применяла парадигму насилия, то от нее следовало ожидать совершенно других действий. Она могла их испугать или начать кусать, бить лапой, пока они не взобрались бы на дерево. Но стоило бы ей начать такие действия, как котята, а их было пять, могли просто разбежаться по кустам, а не взбираться на дерево.

Она могла бы сначала их испугать, потом показать, "как это делается", т. е.

взобраться на дерево. После этого она могла надеяться на то, что когда она начнет их наказывать, они, может быть, взберутся на дерево, что ей и нужно. Я не думаю, что кошка обдумывала все возможные варианты управления.

Поскольку она была в безопасности, а котята были сыты, то она применяла ту схему управления, которая была для нее естественна. Возможно, ей не хотелось "зря" наказывать котят, для этого в ней не было нужного количества агрессивности, поскольку все было благополучно.

После этого котята безо всякого повода стали взбираться на яблоню. Однако когда во двор забрел соседский пес, через мгновение все они были на дереве, и пять пар зеленых глаз зорко следили за поведением собаки, пока она не была прогнана кошкой. Они научились взбираться на дерево, а управление обучением осуществлялось по парадигме ненасилия, так как обстоятельства позволяли это (терпение, безопасность, игра).

Когда я консультирую матерей по поводу злостного непослушания и упрямства детей, их нежелания без окрика и угроз садиться за уроки, я убеждаюсь в неэффективности использования парадигмы насилия в управлении детьми. В этих условиях воспитанность детей измеряется той степенью насилия, которую эти дети могут применить к себе, заставляя себя делать то, чего "не хочется" и "от чего нужно избавиться", иначе мама будет "ругаться".

Матери используют парадигму насилия, в результате чего и управляемые начинают ее применять к самим себе.

Консультирующий психолог, конечно, старается оказать влияние на адекватный выбор парадигмы управления, отучить матерей от насильственной схемы, которая в них внедрена социальным воспитанием. Я иногда рассказываю о кошке и показываю, что поведение кошки как раз и является образцом ненасильственного управления. Некоторых это возмущает, а другие жалуются, что не могут вести себя как эта кошка, так как "не хватает сил и терпения".

Однако я, несмотря на все старания, не могу похвастаться тем, что мне всегда успешно удается реконструировать схему управления детьми.

Насилие явное и скрытое Насильственная схема управления пронизывает почти все сферы жизненных проявлений современного человека, она проявляется даже в любви, что не может не деформировать это чувство. Половые отношения, в основе которых лежит гедонистическое поведение, часто деформируются под влиянием того, что здесь в скрытом виде, непроизвольно применяется насильственная парадигма управления.

"Когда мой муж чем-либо недоволен, я становлюсь ласковой и стараюсь вовлечь его в эротические контакты, — признается пациентка, обратившаяся к психологу по- поводу нарушения их интимных отношений. — Я изображаю страсть, и он не знает, что я притворяюсь. На самом деле мне было бы лучше, если бы вообще я могла заниматься любовью не так часто". В данном случае ее поведение только внешне любовное, а на самом деле это защитное поведение против обвинений в черствости, в нелюбви или защита против неприятных проявлений ревности.

Аналогичные последствия возникают в принудительном кормлении детей. Еда — гедонистическое поведение, которое должно приносить удовольствие. Если же ребенок добросовестно поедает свой обед, чтобы показаться "послушным и хорошим", то это извращение в конечном счете не может не уменьшить вкус к пище.

Насильственная парадигма управления неминуемо способствует развитию в человеке садистических черт. Ведь управление всегда ориентировано на то, чтобы изменить поведение другого в желательном направлении, что в конечном счете должно принести удовлетворение управителю. Но поскольку данная парадигма включает в себя причинение страдания другому, то в определенный момент происходит смещение акцентов, когда страдание другого, управляемого, само по себе становится источником удовлетворения управителя.

Процесс управления возможен еще и потому, что тот, кем управляют, испытывает определенные чувства удовольствия, удовлетворяя желания управителя и избавляясь от наказания. Избавление от наказания всегда приятно, и эта приятность становится эмоциональным подкреплением желательного для управителя поведения.

В результате же происходит отчуждение акта управления самим собой, внутренний отказ от самоуправления, управляемый становится жертвой управителя и лишается индивидуальности, самостоятельности, внутренней свободы, и это ему доставляет удовлетворение, самовыражение.

Эрих Фромм в книге "Бегство от свободы" отказ от свободы в пользу деспотизма объяснял разрушением сообщества, которое жестко программировало жизненные проявления человека. В результате свобода оказалась не по вкусу, поскольку люди были не готовы к самостоятельному принятию решений и нуждались во внешней силе, которая управляла бы ими. Они не созрели, по его мнению, для того, чтобы принять свободу от ограничений, которые накладывало на них их стабильное сообщество в рамках средневекового цеха, деревни.

Свобода от этих ограничений внушала им страх и толкала на поиски безопасности за спиной у сильной личности.

Но мы хотим обратить внимание прежде всего на то, что выход из традиционного сообщества не менял парадигмы управления. Да, трудно сравнивать количество насилия над личностью в традиционном сообществе и в свободном, даже если оно потом подвергалось фашизации. Количество насилия в традиционных обычаях часто оказывается большим, чем в бесчеловечных предписаниях или кодексах тиранических обществ. Разница состоит в том, что в первом случае это не так заметно для невооруженного психологическим знанием глаза.

Этим, например, можно объяснить, почему люди могут предпочесть войну или мятеж тихому респектабельному существованию, хотя в этих состояниях, кажется, внешнего насилия (больше. Будучи деревенским жителем, я помню, как смолой вымазали ворота дома, стоящего через улицу. Мне было шесть лет, и я никак не мог понять, почему девушка, дочь хозяина дома, взяла вожжи и ночью, когда все спали, повесилась в амбаре. Сколько здесь насилия и какими способами оно может быть измерено? А как третируют в мирной деревеньке, жители которой придерживаются патриархальных норм, одиноких матерей или девушек, оставшихся старыми девами! Поэтому фашизм возникает не вследствие бегства от свободы, а в результате того, что насильственная парадигма управления, одетая в политические одежды и примененная в государственном масштабе, используется для подавления одного слоя населения другим в интересах власти и самоутверждения. Это дает нам основание думать, что причина стремления к рабству и поиска беспощадного правителя лежит не в разрушении средневекового сообщества, как думал Э. Фромм, а в парадигме насильственного управления, которое привычно и практикуется в этом сообществе. Повторим, что разница здесь только в том, что эта парадигма не столь явно проявляет себя в традиционном сообществе, так как насилие является там привычным, а в нетрадиционном, новом сообществе эта парадигма непривычна, и поэтому в нем создаются новые традиции насилия.

Условия парадигмы насильственного управления Условия для реализации насильственной парадигмы могут быть сведены к следующим: а) отрицание свободы управляемого, признание иллюзорности его существования, признание того, что его поведение ущербно и нуждается в управлении, отрицание саморегуляции; б) построение эмоционального барьера и уменьшение проницаемости Я управителя по отношению к управляемому, отрицание идентичности или сходства между управителем и управляемым;

в) повышенная чувствительность управителя к наличию или отсутствию желательного или нежелательного поведения управляемого и соответственно страх недостижения цели управления, неспособность ждать и нетерпимость к рассогласованию ожиданий и реальности, что соответствует эмоциональной, социальной и духовной незрелости управителя и управляемого; г) основанная на этих предпосылках особенность мышления управителя, характеризующаяся наличием стереотипа первой парадигмы: "Если ты этого не сделаешь, то тебе будет плохо", который остается непроницаемым для опыта.

Эти условия связаны между собой и взаимно определяют друг друга. Например, чувствительность к рассогласованию ожиданий и реальности и страх, что желательного поведения не будет, приводят к нетерпимости, к отрицанию свободы управляемого, приписыванию ему неспособности свободного, по собственному импульсу поведения, желательного для управителя. К тем же последствиям приводит дефицит времени на достижение цели. Страх, в свою очередь, питается предвидением неудовлетворенности и страдания, вызванного недостижением цели. Незрелость, неспособность управлять своим внутренним миром, потребностями, эмоциями, в свою очередь, делают человека агрессивным и нетерпимым к самостоятельности управляемого, который постепенно превращается в жертву управленческих действий, например наказания за недеяние.

Чувство вины или страх перед стыдом принуждают родителей применять первую, насильственную парадигму управления, так как они, размышляя над последствиями недеяния (например, ребенок не делает уроки), преувеличивают их и реагируют, как будто подобные последствия неминуемы.

При условиях, указанных выше, невозможна вторая, ненасильственная парадигма управления: "если …, то тебе будет приятно, хорошо", где под отточием, как мы показали выше, предполагается поведение, желательное для управителя. Поскольку его исполнение подкрепляется положительно, то предполагается, что это поведение должно стать привлекательным для управляемого.

Соотношение парадигм управления в поведении Как виды желательного поведения, так и способы вызывания положительного переживания отработаны культурой, традициями. Подкрепление может быть двойственным, содержащим как удовольствие избавления от наказания за недеяние, так и удовлетворение, которое получается вследствие выполнения желательного для управителя поведения. Соотношение между радостью избавления от страдания и радостью сознания выполненного долга, с одной стороны, и получение удовлетворения в результате достижения цели — с другой, свидетельствуют о соотношении первой и второй парадигм управления. Чем выше уровень безопасности и защищенности от непредвиденных травмирующих и устрашающих обстоятельств, тем в большей степени преобладает ненасильственная парадигма при условии, что она известна и привычна как для управителя, так и для управляемого.

Если управитель-невротик в условиях разумной и даже полной безопасности чувствует тревогу и его мышление постоянно преподносит возможные и невозможные угрозы от недеяния управляемого, то он не в состоянии реализовать ненасильственную парадигму. Страх, чувство вины, стыд, зависть не располагают к терпимости, выдержке, выработке способности к ожиданию и развитию других положительных качеств.

Я хотел бы особое внимание обратить на способность ожидания и "овладения" временем для того, чтобы применять ненасильственную схему управления.

Дефицит времени — типичное свойство культуры, в которой "гонка с препятствиями", где каждый стремится- быть первым, является естественным состоянием. Известно, что для людей, которые ждут, время течет медленно. Для них даже деревья растут медленно, и они хотят ускорить этот рост, чтобы получить прибыль и стать первыми. Люди в такой культуре спешат. Когда они пробуют управлять другими, то проявляют нетерпеливость и нежелание ждать.

Если наказание ускоряет получение результата, то они избирают наказание как средство побуждения другого к активности. Это общество страдает синдромом возмездия за недеяние, поскольку в нем применяется первая парадигма управления. Мы прибегаем к ней, потому что спешим. Разницу между этими двумя схемами управления поведением других мы чувствуем повседневно, в обыденных обстоятельствах. Приведу пример.

Мой сын сидит согнувшись за столом. У него узкая грудь и поверхностное дыхание; уже третий час он лишает свою кровь нормальной оксигенации, а на дворе прекрасная погода и воздух насыщен свежестью. Это — как раз то, что ребенку надо. Мне хотелось бы, чтобы он освежился. Для этого он должен оставить свое интересное занятие, встать, одеться, выйти за дверь, позвать своего товарища и прогуляться. Но он сидит и увлечен тем, что делает. Думаю, что мне легче оторвать от письменного стола моего лентяя, чем засадить его за этот стол. Я говорю: "Прекрасная погода! Через час будет дождь, и сейчас неплохо бы подышать свежим воздухом!" Намек пропущен мимо ушей. Он сидит неподвижно. Я мог бы позвать жену на прогулку и изобразить, что это очень завлекательная вещь, а его попросить остаться дома и присмотреть за трехлетней сестренкой. Раньше он немедленно отказался бы присматривать за нею и пошел бы с нами на прогулку. Но мне самому не хотелось гулять, хотя я считал, что для сына это полезно. Я смотрю в окно и вижу за домом, на углу, движение подростков. "Кажется, за углом этот оболтус Василий выгуливает пса", — говорю я безо всякой заинтересованности в том, чтобы сын услышал.

Подействовало: сын отставляет свой компьютер и собирается во двор. Действует вторая парадигма, так как я не привязан к результату. Он может и не гулять. Я делаю только намеки. Стоило бы мне показать, что я очень хочу, чтобы он пошел гулять, как он стал бы сопротивляться. Он — подросток, и ему надо отстаивать свое право управлять своим собственным поведением.

Мать в этой ситуации применила бы совершенно другую схему управления.

"Сколько ты уже сидишь? А врач тебе велел гулять чаще. У тебя круги под глазами! Иди на двор!" Он, конечно, мог бы пойти, зная, что она не отстанет. В этом случае была бы применена насильственная парадигма управления: избавление или от матери и ее требований, или от "кругов под глазами", хотя он не верит, что от прогулки они надолго пройдут. Она могла сказать что-нибудь похлеще вроде: "Ты посмотри на Василия, какой он крепкий и сильный Это потому, что он много бывает на вольном воздухе и не ленится заниматься спортом, не то что ты, Эдисон!" В данном случае включается зависть к внешности друга. Если это принимать всерьез, то можно подумать, что мама испытывает враждебность и зависть за сына к этому крепкому Васе.

Сложнее дело обстоит, когда возникает желание усадить его за стол, чтобы он начал писать сочинение. Мать просто требует: "Хватит, побаловался с этим ящиком для производства дураков, садись и пиши сочинение, которое тебе задали". Подросток знает, что будет, если он не сядет за стол. Он садится и делает вид, что обдумывает что-то. На самом деле его мысли далеки от сочинения. Применение первой парадигмы к творческому процессу написанияя сочинения кроме отвращения к процессу письменного выражения своих мыслей ничего более воспитать не сможет. Каждая победа матери становится актом внедрения насильственной парадигмы, которую он станет далее применять к себе и к другим.

Мы специально привели банальный пример, чтобы показать отличия двух парадигм управления, встречающихся в обыденных обстоятельствах. Мы хотим обратить внимание читателя на то, что каждый акт повторения определенной парадигмы усиливает ее. Мы далее станем применять ее не только к себе, но и к другим.

Если в семье внедряется насильственная парадигма управления другими, то трудно ожидать, что человек, прошедший такую школу, станет в общественной, производственной и даже политической жизни пользоваться другой парадигмой.

Когда мы показываем фильм, где "хороший" герой эффективно осуществляет насилие над "плохими", то мы прежде всего внедряем в него, даже запечатлеваем в нем насильственную парадигму управления, которая будет применяться как к другим, так и к самому себе. Поэтому не нужно удивляться тому, что, наблюдая за поведением героев "хороших, идейно выдержанных фильмов", наши подростки вдруг объединяются в шайки и ведут войну с "плохими" соседями- и дело не ограничивается драками, но и доходит до террора и убийств.

Почему мы должны думать, что, вылупившись из респектабельной семьи и став руководителем, такой человек не будет практиковать насильственную парадигму, если еще на студенческой скамье его обучают, что "насилие — повивальная бабка истории" и что все попытки улучшить жизнь путем революционных преобразований были тщетны, так как революционеры неэффективно применяли насилие, были подчас либеральны. Применение ненасильственной парадигмы он рассматривает как слабость и оппортунизм. Что же будет, если он станет политиком? Сталинизм был возможен только потому, что первая, насильственная парадигма управления разделялась всем обществом поголовно, за редким исключением, как управителями, так и жертвами, а ненасильственная схема управления третировалась как буржуазный либерализм или еще какой-либо "изм", каждый из которых был опасен.

Стремление свалить ужасающий террор на Сталина и его приспешников свидетельствует о желании оставить в неприкосновенности подлинные причины терроризма, ограничившись осуждением отдельных людей и отдельных решений.

Применение парадигмы насильственного управления к самому себе имеет простые и легко распознаваемые симптомы. Если я что-то делаю или что-то не делаю потому, что мне будет стыдно, обидно, что я буду виноват или мне будет страшно, а не потому, что4 мне не хочется или хочется это делать, то это как раз свидетельствует о полном господстве насильственной парадигмы, которая работает или непосредственно через меня, или через других людей. Если то же самое я делаю потому, что хочу, и не делаю потому, что не хочу, мне неприятно это делать, то это свидетельствует о здоровом мышлении и преобладании второй, ненасильственной парадигмы саморегуляции.

Соотношение этих двух парадигм управления для каждой индивидуальности свое, и оно варьирует от видов ситуаций, в которых человек действует. Если вас остановили бандиты и требуют "кошелек или жизнь", то для здорового человека выбор будет однозначным, он без колебаний расстанется со своим кошельком, т. е. будет действовать по первой парадигме, которую к нему применяют. Другой человек, может быть, будет этой ситуацией настолько унижен и ему будет стыдно до такой степени, что он забудет об опасности и ввяжется в борьбу с преобладающими силами — и вполне может быть победителем, если грабители не всерьез ставили альтернативу между кошельком и жизнью, или недостаточно владели своим ремеслом убийства, или им что-то помешало. Однако в том и другом случае здесь работает первая парадигма. Она уместна.

Тем не менее та же парадигма, примененная к ситуации, когда мне, например, стыдно за своего сына или дочь, так как они ведут себя неподобающим образом, может дать совершенно неожиданные результаты. Я буду стремиться устранить это нежелательное поведение. Моя парадигма будет исключать импульс к познанию того, почему они так себя ведут, и мне не придет в голову ничего другого, кроме как присоединиться к тем, кто их осуждает, и лишить их поддержки и любви. Неизвестно, как они будут выходить из этой ситуации.

Если же я придерживаюсь второй парадигмы управления, то стыд за другого диктует прежде всего стремление понять причины подобного поведения, вызывающего осуждение других. Это размышление позволит мне избежать применения таких санкций, которые будут потом расцениваться мной как ошибка.

Стыд за другого способен порождать кошмарные виды насилия, так как сам стыд есть концентрация парадигмы насилия в человеке, запечатленного и сконцентрированного в течение всей сознательной жизни. Трудно удержаться, чтобы не использовать художественные произведения для иллюстрации этого.

Когда Степан, муж Аксиньи (в романе Шолохова "Тихий Дон"), вернувшись с военной кампании, узнает, что все жители станицы знают о связи его жены с Григорием, то его стыд за нее и за себя получает традиционные формы выражения в виде длительного гнева и палачества, что в общем является обыкновенным и одобряемым сообществом, в особенности женщинами, способом отреагирования эмоции. Нетрудно видеть, что управление поведением жены осуществляется по первой парадигме.

В аналогичной ситуации вторая парадигма может проявлять себя иначе. Я помню из детства случай в нашей деревне, когда кузнец Василий, вернувшись с заработков, получил известие от блюстительницы морали, которую довольно часто бил муж, известие о неверности своей жены. Дальше все произошло так, как предписывает мораль идиотизма деревенской жизни. Вся деревня с удовлетворением слышала вопли истязаемой женщины и ругань разъяренного кузнеца, который по традиции пользовался вожжами.

Я дружил с сыном этой женщины, и нам было по семь лет. Однажды я спросил его, любит ли он отца или боится. Он мне ответил, что не боится и любит. Я был удивлен и заметил: "Как его можно любить, если он так бил твою маму? Он, наверное, и тебя бьет?" На это мой друг по большому секрету сообщил: "Не бил он мамку! Когда приехал, я из-за перегородки слышал, как они разговаривали.

Папка ей сказал, что он ни одному слову не верит. Но отругал ее, что повод для сплетен дает. Потом он сказал: "Кричи вовсю, как будто я тебя бью, и причитай, что больше не будешь!" Опосля он заорал, как будто его режут, выбежал во двор, заматюгался, стал мамку ругать, схватил вожжи, бегал по двору, всю скотину перепугал, аж бараны разбежались по всему двору, стал хлопать дверями, а мамка все кричала. После этого они перестали и стали тихо смеяться.

Только ты никому не говори, мне мамка сказала, чтобы я не говорил никому".

Все это произвело тогда на меня огромное впечатление. Я удивлялся этому розыгрышу и только потом понял его смысл. Кузнец, если смотреть на его поведение с точки зрения излагаемой концепции управления, придерживался второй, ненасильственной парадигмы, а традиционное деревенское сообщество — первой, насильственной. Чтобы удовлетворить жажду насилия и прекратить разговоры и сплетни, он и сделал свой розыгрыш. Насколько я помню, вся деревня действительно была удовлетворена торжеством нравственности и реализацией насильственной парадигмы управления, которую они разделяли. Я очень внимательно читал роман Шолохова, и мне не удалось найти ни одного героя, который бы придерживался ненасильственной схемы управления. Это понятно, ведь казачество — военное сословие, и в период гражданской войны, этой вакханалии насилия, трудно было ожидать высшей парадигмы управления самим собой и другими. А неграмотный кузнец Василий во время насильственной коллективизации сохранил свои принципы, хотя в то время все были озабочены тем, чтобы не прослыть подкулачниками со всеми вытекающими последствиями. Он просто любил свою жену! Этого оказалось достаточно, чтобы быть на уровне ненасилия. Притом это был человек с развитым чувством достоинства и тем самым имел иммунитет против насильственного программирования своего поведения со стороны уважаемого деревенского сообщества. Он был индивидуальностью! Можно привести много примеров, когда сложившаяся парадигма управления сохраняла себя при неблагоприятных обстоятельствах.

Процесс самосовершенствования предусматривает уяснение того, какая парадигма используется вами для управления своим поведением. Большинство людей в самовоспитании применяют насильственную парадигму, что не может не препятствовать индивидуации. Если самосовершенствование идет по пути увеличения способности насилия над самим собой, чтобы "преодолеть себя", то необходимость в таком насилии будет возрастать с каждым шагом продвижения вперед, с той лишь разницей, что это насилие вследствие выработки привычки к нему будет требовать меньше сознательного усилия, что создает иллюзию свободы.

Однако принуждение, каким бы оно ни было, сознательным или бессознательным, требует затрат психической энергии, так как вытесненные импульсы и запреты сдерживают соответствующие сознательные усилия, имея противоположную им направленность и питаясь энергией нашего Я. Эти разнонаправленные тенденции могут уравновешивать друг друга. Сильные, вытесненные путем подавления с помощью стыда или чувства вины, импульсы не теряют своей энергии от того, что нами не осознаются. И в этом отношении З.

Фрейд был совершенно прав, полагая, что психический заряд их сохраняется и создает проблемы для нашего Я, которое должно интегрировать как приемлемые, так и неприемлемые побуждения в хорошо скоординированное поведение.

Применение парадигмы ненасилия к самому себе позволяет контролировать сильные недозволенные импульсы, не вытесняя их в бессознательное, и угашать их психическую энергию. Ненасильственная парадигма устранения нежелательного поведения состоит не в наказании этого поведения, свойственного насильственной парадигме, а в угашении, т. е. в неподкреплении нежелательного поведения.

Любое поведение закрепляется в результате его положительного эмоционального подкрепления, а повторение без переживания удовольствия ситуаций, в которых это поведение зарождалось, способствует угашению. Но поскольку в жизни реально это иногда невозможно сделать, то человек может проиграть соответствующие ситуации в воображении, в мышлении и достичь желательного эффекта угашения. Поэтому применяющий ненасильственную парадигму может путем размышления устранять нежелательные импульсы и нежелательное поведение и не нуждается во внешнем подавлении наказанием, которое, как мы уже говорили ранее, неэффективно.

Так как нежелательнее поведение управляемого обязательно мотивировано и направлено на удовлетворение конкретной витальной или социогенной потребности, то приобретение способности контролировать свои потребности и желания с помощью саногенного мышления позволяет применять к себе парадигму ненасильственной саморегуляции. Саногенное мышление, например, приводит к тому, что предпочтение правильного питания становится не следствием насильственного подавления в себе желания отведать запрещенной диетической идеей пищи, а результатом того, что постепенно угашается желание есть таковую, ибо оно замещено другим желанием, предметом которого является объект, соответствующий диетической идее. Как это делается, мы узнаем ниже, когда речь пойдет о контроле пищевого влечения путем саногенного мышления.

Итак, после того как мы в общем охарактеризовали цели самосовершенствования, перейдем к вопросам организации самовоспитания.

Трудно найти человека, который был бы полностью доволен собой и не стремился стать лучше. Если вы внимательно прочитали первую часть и добрались до второй, то это свидетельствует, что вопросы самовоспитания вас задевают и вы недовольны некоторыми сторонами своей личности. Вам могут не нравиться слишком сильно развитые черты или слабость других качеств. А после знакомства с защитными механизмами вам ясно, что очень многое в нас происходит не ради достижения конструктивных целей, а в виде самозащиты, и что есть очень много желаний, служащих тому, чтобы обезопасить наше Я от вины, угрызений совести, тревоги или прямого Страха перед возмездием за то, что мы не такие, какими должны быть.

Я однажды предложил группе студентов экзамен-"автомат", оценив их по прошлым успехам. Но я ввел условие, что тем, кто учился на "отлично", я, чтобы не ошибиться, поставлю только " хорошо", тем, кто сдавал на "удовлетворительно", обещал поставить то же, а "хорошистам"- снизить балл до "удовлетворительно". Я ожидал возмущения и отказа от таких условий. Но, к моему удивлению, даже отличники согласились на них. "Лучше получить меньше, чем участвовать в неприятной процедуре экзамена!" — говорили они.

Этот естественный эксперимент убедил меня в том, что большинство студентов соглашаются на заниженную оценку своих личных достижений ради того, чтобы избавиться от процедуры оценивания. Впоследствии я убедился в этом экспериментально. Мой сотрудник В. И. Шкуркин установил, что примерно 77 % студентов мотивируют учение защитными мотивами, т. е. для них учебная деятельность является средством избавления от неприятностей, вызванных неуспеваемостью.

Это как раз свидетельствует о том, что не только психические механизмы, но и предметная деятельность может приобрести защитный характер. Сколько угодно взрослых, которые работают только потому, что если не работать, то будут неприятности; школьников, которые учатся ни шатко ни валко, чтобы только родители не ругали и учителя "не приставали". Если труд не стал первой потребностью человека, то работа превращается для многих в род самозащиты.

В самом деле, если учеба или труд являются для меня деятельностями избавления от неприятностей, то от меня трудно ожидать творческого подхода и наслаждения учебой и трудом. А учимся и трудимся мы примерно одну треть своей жизни. Таким образом, когда я не люблю свою работу и учебу, примерно одна треть жизни теряет свой смысл.

Немало людей, начинающих с завтрашнего дня "новую жизнь". Но очень мало среди них тех, кто в состоянии продолжать ее. Как начать новую жизнь? Кто ее не начинал? Я сегодня решаю, что с завтрашнего утра начну пробежки по скверу или сделаю гимнастику. Я решаю не давать никаких поблажек своему "человеку привычки", так как считаю, что он недостаточно воспитан и у него много недостатков. Но почему-то бывает так, что когда все это надо делать, находятся причины, чтобы не делать этого. Мой "человек привычки" включает известные защитные механизмы против усилия, которое он не хочет применять, и найдет причины, чтобы не начинать новую жизнь. Наши привычки устроены так, что они не желают меняться. И среди этих привычек особое значение имеют привычки умственного поведения, которые управляют нами. Под влиянием человека, чтения книги бывает так, что мы начинаем думать о пути движения к лучшему. И действительно, если даже некоторое время нам и удается начать жить по-новому, то под влиянием тех же привычек все постепенно возвращается "на круги своя". Это происходит потому, что отказ от привычек всегда труден и неприятен.

В оправданиях такого рода отказа есть одна главная мысль: "Воспитывать себя трудно, и самовоспитанием я не хочу увеличивать трудности своей жизни".

Действительно, трудно самовоспитание или легко? Правомерно ли так ставить вопрос? Ведь большей частью люди бывают вынуждены взяться за самовоспитание из-за обстоятельств, угрожающих их благополучию или жизни.

Кто-то вследствие инфаркта оказался на грани жизни и смерти и вынужден взяться за свое оздоровление. Кто-то, тренируясь и стараясь стать чемпионом, применил к самому себе столько насилия, что его организму пришлось впасть в

смертельную болезнь, чтобы извлечь себя из пучины бесконечной чемпионской гонки. Потом мы узнаем, как путем беспощадной тренировки этот человек себя постепенно оздоровил. Кто-то бросил курить с того момента, как врачи сказали, что ему угрожает ампутация ноги по колено, так как развивается облитерирующий эндартериит, который иначе остановить невозможно.

Естественно, что эти люди обращаются к самовоспитанию как к последнему средству избавления от страдания, хотя это и трудно.

Читатель без труда даст объяснение внутренней причине такой решимости, так как знает, что описанные мысли возбуждаются действием первой, насильственной парадигмы саморегуляции.

А возможно ли совершенствовать себя легко, с удовольствием? Возможно. Но тогда за самовоспитание нужно браться не под бичом вынужденности и давления обстоятельств, а свободно, из глубокого, истинно человеческого желания стать лучше, совершеннее. В основе этого стремления лежит потребность в самореализации, т. е. в пробе и развертывании в жизни заключенных в человеке возможностей. Нетрудно увидеть, что самовоспитание, ориентированное на получение радости и удовлетворения от самосовершенствования, основывается на управленческой парадигме ненасилия. Эта книга написана не для тех, кто ищет выхода от скуки в интересном чтении. Я бы им предложил различные книги по занимательной физике или психологии.

Эта книга написана для людей, ставящих перед собой задачу самосовершенствования и способных набраться терпения, чтобы прочитать "скучное" научное изложение предмета, которым они намерены заниматься.

Мне хотелось бы заметить, что процесс воспитания протекает объективно, независимо от того, "воспитывает" нас кто-то или нет. Но обычно только незначительная часть этого процесса контролируется достаточно надежно. А в основном он происходит как бы стихийно. Итак: Отчего трудно и отчего легко? Я с удовольствием играю в шахматы или разгадываю головоломку, взбираюсь на утес или стремлюсь переплыть Волгу. Мне не нужно принуждать себя к этим

занятиям, так как я хочу играть в шахматы, решать головоломку и переплыть Волгу. Следовательно, мне легко тогда, когда не нужно принуждать себя что-то делать или принуждение настолько слабо, что делается незаметным по сравнению с удовольствием, которое я получу.

Психологи здесь говорят так: субъективное усилие, необходимое для исполнения деятельности, определяется силой мотивации. Чем сильнее мотивация, тем меньше требуется усилий на целеполагание, поддержание деятельности в соответствии с целью, на противостояние помехам и искушениям прекратить деятельность под влиянием усталости. Значит, чем сильнее мотивация, желание, тем меньше усилий. Иными словами, чем сильнее желание, тем в меньшей степени в работе задействован наш "человек воли".

Первое условие того, чтобы было легко что-то делать, — это добровольность, когда цели деятельности определяются нами самими. В тех случаях, когда эти цели определяются кем-то другим или обстоятельствами, мы всегда чувствуем вынужденность, что снижает мотивацию деятельности. Поэтому для тех, кто был вынужден заняться самовоспитанием под давлением обстоятельств, страха перед болезнью или возмездием за невоспитанность, самовоспитание трудно. Если же человек сам определяет цели деятельности, то ему легче ее исполнять, поскольку она является результатом свободного решения. Но это еще не все.

Когда я наблюдаю, как бегун с наслаждением заканчивает бег в 10 км, то мне трудно поверить, что он при этом испытывает реальное удовольствие. То же, когда друг говорит мне о том, что для него нет большего наслаждения, чем исследовать древние тексты. Кто-то висит в люльке на высоте 20–30 м, на ветру монтируя линию электропередачи, и на вопрос о том, трудно ли ему, отвечает, что вначале было трудно, а теперь ему даже это нравится, он получает удовольствие от высоты и свежести. Читатель уже понял, что я веду речь о привычке. Легко делать привычное дело, так как при этом включается вся мощь нашего "человека привычки", почти само собой, безо всякого усилия в поведении происходит освобождение огромного количества энергии. "Человек воли" почти дремлет и лишь иногда просыпается для того, чтобы слегка

поправить "человека привычки". Если же мы начинаем делать что-то еще не привычное, то нам трудно. Повышается внутреннее напряжение, проявляются неуверенность, страх, и за какие-то полчаса мы очень сильно устаем, хотя можем быть и довольны этой усталостью. Поэтому до того как появляются навыки, приходится тратить усилия. Но они будут эффективными только тогда, когда правильно применяются к себе, с соблюдением закономерностей становления навыков и привычек. Так, чрезмерное усилие всегда способствует становлению страха перед ним, и получается так, что человек начинает бояться усилий вообще. Поэтому в самовоспитании усилие должно применяться на уровне, который можно назвать усилием на грани приятного. Если постепенно мы приучим самих себя к дозированному усилию, которое всегда исполнялось бы и завершалось с удовольствием, то происходит развитие способности производить усилие. Отсюда вытекает правило постепенности процесса самосовершенствования.

Если вы начали обливаться водой по утрам и постепенно снижаете температуру, не глядя на градусник, а по субъективным ощущениям, соблюдая требования "на грани приятного", то вы сможете в будущем купаться в проруби, испытывая реальное удовольствие. Если же вы не будете соблюдать требование постепенности, основанное на извлечении удовольствия из обливания, а будете следовать механическим советам, вроде того, что надо понижать температуру каждый день на полградуса, то может получиться, что для вас этот темп слишком быстрый и вы в конечном счете тоже будете купаться в проруби, не рискуя схватить воспаление легких, но для вас это всегда будет связано с усилием, принуждением, и вы будете купаться без удовольствия. Следовательно, соблюдение постепенности и систематичности облегчает формирование привычки. Определяя самостоятельно цели самосовершенствования, соблюдая принцип усилия на грани приятного, набравшись терпения и не думая о скорости самосовершенствования, полагаясь на получение удовлетворения и удовольствия здесь и теперь, вырабатывая нужную привычку, вы применяете вторую, высшую, ненасильственную парадигму управления самим собой.

Применение этой схемы требует от вас по-иному мыслить о своих результатах, препятствиях, успехах и неудачах.

Однако мы устроены так, что всегда могут быть обстоятельства, побуждающие нас именно сегодня, "только сегодня" отменить процедуру, разрушить систему, постепенность, а завтра опять появляется свое "сегодня", и так мы можем полностью выключиться из программы самовоспитания. Подчас приходится наблюдать, что человек не может сделать даже нечто привычное, так как чувствует некоторые внутренние препятствия к этому. Мы можем испытывать трудность, например, выступить публично или встретиться с определенным человеком и обсудить с ним свои проблемы, войти в кабинет к директору и согласовать с ним даже какой-то пустячный вопрос. Эти трудности совсем другие, чем те причины, которые мы рассмотрели. Здесь появляется что-то новое, что затрудняет нас. Легко общаться, говорить с человеком, который нам нравится, и трудно с тем, с которым мы поссорились. Если даже я невольно обидел товарища, то мне трудно начинать с ним общение. Иногда мы чувствуем, как трудно сделать даже простое., привычное действие, например извиниться.

Нам что-то мешает. Вот эти внутренние препятствия мы можем объединить под одним термином эмоциональные барьеры к действию. Чем сильнее эти эмоциональные барьеры, тем труднее исполнять действие. Мне один мой товарищ сказал, что он с удовольствием может бегать по безлюдному лесу, но почему-то бежать по скверу ему трудно и он даже утомляется быстрее. Здесь, видимо, действует эмоциональный барьер, связанный с тем, что он чувствует себя объектом восприятия и оценивания со стороны других. Нетрудно понять, что устранение эмоциональных барьеров к деятельности облегчает ее.

Для того чтобы устранить эмоциональные барьеры, нужно научиться размышлять над ними, понять, из каких эмоций складывается этот барьер. Из стыда? Чувства неполноценности? Зависти? Страха? Ранее мы описали, как устроены эти эмоции, и можем осмыслить их, сделать сознательными и постепенно устранить эмоциональные барьеры. Если же мы этого не сделаем, то вынуждены будем практиковать принудительную схему саморегуляции, что

немедленно снизит эффективность работы по самоактуализации. Нам же следует стремиться применять ненасильственную, непринудительную, свободную парадигму управления самим собой. Запомним это.

Повторим еще раз. Чтобы самовоспитание стало приятным и легким, требуется: 1) желание, 2) выработка больших и малых привычек, 3) постепенность и 4) устранение эмоциональных барьеров. При этих условиях любое дело становится легким, приятным, а не только самовоспитание.

Однако те, кто жалуется, что воспитывать себя трудно, как раз и не могут провести в жизнь эти требования: начинают работу вынужденно, хотят немедленно иметь результаты, нарушают принцип постепенности, не работают над созданием благоприятных привычек и сами формируют и поддерживают в себе эмоциональные барьеры или уже имеют их в готовом виде. Действительно, так воспитывать себя трудно, а тем более начать новый образ жизни. Читатель понимает теперь, почему трудно. Однако недостаточно просто умом принять ненасильственную парадигму саморегуляции, нужно знать, как она работает и проявляется в том, как мы действуем.

Самовоспитание становится легким, если мы при этом используем психические механизмы, управляющие деятельностью, которую хотим освоить, понимаем природу и структуру действия и осваиваем его постепенно.

Увидев вашу улыбку, я улыбаюсь в ответ, подкатившийся к моим ногам футбольный мяч автоматически вызывает удар, кубик Рубика вызывает желание его собрать. Вспомним, что привычное действие вызывается автоматически образом-стимулом. Поэтому желающий выработать привычку и управлять собой с ее помощью должен прежде всего выработать образы-стимулы к действию.

Они могут вызывать поведение двух классов: направленное в сторону этого стимула или избегание (представив себе бормашину, мы с трудом подавляем в себе импульс к бегству, и только "человек воли" ставит нас на место, принуждая сохранять приличия в общении с врачом). Когда мы стараемся выработать в себе определенное поведение, то нужно ясно определить, какой образ его вызывает.

Например, вид сигареты или пепельницы автоматически вызывает у курильщика желание схватить сигарету, спички и закурить. Если же под рукой их не окажется, то вероятность того, что курильщик закурит, меньше. Однако образ сигареты и всего, что связано с курением, может возникнуть и без ее восприятия, благодаря бесконтрольному действию воображения. Поэтому курильщику, наверное, в первую очередь нужно подумать о том, чтобы в нем не возникали определенные стимулы-образы, если он на самом деле хочет отказаться от этой ужасной привычки.

То, что мы сейчас узнали, налагает определенные требования к саморегуляции.

Если возник образ, вызывающий действие, то дальше все идет автоматически; и если мы захотим прекратить его действие, то нам. придется совершить насилие над ним, заблокировать его. Это уже насильственная акция. Если мы хотим этого избежать и культивировать ненасилие, нам придется быть более бдительными к окружающей среде и к собственному воображению, так как побудитель импульса, вызывающего привычку, скрывается в свойствах окружения и мышления.

Главное внимание нужно направить на эти стимулы. Если я могу управлять этими стимулами-образами, или, как их еще называют, пусковыми образами, то я смогу управлять своими привычками. Это первый механизм, который нужно знать для управления привычками. Конечно, управлять этими пусковыми образами намного сложнее, чем говорить об этом, хотя само знание уже кое-что дает. По крайней мере я буду внимателен к окружению и к собственному воображению, не буду думать, что позыв голода вызван голодной кровью, а не внешними обстоятельствами и моим собственным воображением. В связи с этим я также должен знать, что эти образы могут возникать под давлением внутренней среды, потребности.

Однако действие не возникает само по себе, а всегда имеет определенную цель и дает некоторое удовлетворение. Предвосхищение этого удовлетворения и создает побуждение к действию, особенно если стало привычным получать удовлетворение именно с помощью данного действия. Это второй механизм, который надо знать, если мы хотим сформировать действие или его устранить.

Поскольку действие вызывается предвосхищением какого-либо удовлетворения, то вместо того, чтобы задерживать импульс, мне легче заменить удовлетворение от одного действия удовлетворением от другого действия, если первое нежелательно.

Курильщик должен научиться получать удовлетворение от других действий (например, от общения, разгрызания леденцов и т. д.), тогда ему легче будет сдержать и вытеснить привычное действие курения. Лучше всего курильщику иметь сырные палочки, сделанные в форме сигареты. При позыве к курению он достает из сигаретницы нечто похожее на сигарету, разминает его, вставляет в рот, играет со спичками и, немного пососав палочку, получает удовольствие не меньшее, чем от табачного дыма, особенно когда голоден, т. е. привычный механизм получения удовольствия после выполнения действия используется для смещения удовольствия в сторону пищевого. Это смещение уменьшает степень насилия, которое он совершает над собой. Это важно для перестройки актуальной парадигмы управления самим собой.

Любое действие определенным образом регулируется. Например, мы должны координировать действие питья, особенно в момент, когда подносим стакан ко рту. В привычках такая координация осуществляется автоматически. Но когда мы намерены контролировать действие сознательно, то должны делать объектом своего наблюдения этот процесс координации, обратной связи, что немедленно уменьшает мотивацию и импульс к выполнению действия, так как ее цель исчезла из сознания. Это сосредоточение внимания на психической структуре действия, на программе, на обратной связи важно не только для контроля действия, но и для выработки нового, замещающего действия. Для того чтобы оно стало автоматическим, недостаточно просто его повторять, но, по мнению психолога П. Я. Гальперина, надо его осознать и ясно представить структуру действия.

Поэтому если я хочу научиться, например, правильно держать скрипку, то должен обращать особое внимание на правильность всех приемов этого действия. Овладение действием, создание привычки всегда связано с усвоением и управлением всеми функциональными элементами действия. В этом состоит третий психический механизм образования привычки.

Сознательное овладение этими психическими механизмами способствует выработке привычки, постепенному ее подчинению сознанию и воле. "Человек воли" подчиняет "человека привычки" через знание. Поэтому-то знание и есть сила. Этот принцип давно используется психотерапевтами при устранении некоторых навязчивых состояний.

Любой психотерапевт знает, что привычка — не просто автоматизированное действие, но действие, связанное с потребностью в нем, что проявляется в стремлении получить удовольствие от привычки. Этим привычка отличается от навыка, тоже автоматизированного действия, но в исполнении которого нет потребности. Поэтому психотерапевт стремится к тому, чтобы навязчивое привычное действие с помощью определенного навыка переключить на удовлетворение другого рода. Например, пациент жалуется на то, что в состоянии волнения начинает непроизвольно хрустеть костяшками пальцев или навязчиво считать шаги перед входом в школу. Никакие попытки прекратить эти действия со стороны больного не приводят к успеху. Чем сильнее он старается этого не делать, тем сильнее проявляется навязчивость. Психотерапевт ему говорит, чтобы он перестал насиловать себя, а, наоборот, постарался понять, в каких обстоятельствах это действие возникает и какого рода удовольствие он при этом получает. Врач рекомендует, выполняя в следующий раз это действие, внимательно пронаблюдать, как око осуществляется, осознать его. После некоторого времени наблюдения это действие постепенно начинает подчиняться сознанию, более того, с момента, как пациент усвоил и смог представить потребность, удовлетворяемую в этом действии, способности контролировать действие возрастают. Сделать привычку сознательной — значит научиться ею управлять. А когда мы не осознаем ее, то она не подчиняется нам и работает сама через нас. Так действуют любые привычки — и хорошие, и плохие. От хороших нам польза, а от плохих вред. Но психические механизмы тех и других одинаковы. Поэтому, зная их, мы облегчаем себе выработку полезных привычек и устранение вредных. Механизмы привычек ковыряния в носу и самомассажа одинаковы. Они различаются тем, что мы по-разному относимся к ним. Разница еще и в том, что ковыряние в носу возникает непроизвольно, в самый неподходящий момент, а самомассаж мы делаем произвольно.

Задача управления состоит не только в устранении нежелательного поведения в другом или в себе, не только в вызывании желательного поведения, которое было сформировано ранее; она состоит также и в том, чтобы на основе имеющихся уже программ элементарных реакций, действий создать новое поведение. Если я не умел писать, а сегодня умею, то это является следствием управления процессом научения данному действию. Эти действия можно довести до уровня навыка, привычки; и опять-таки при этом совершается процесс управления как самим собой, так и другим, если я вырабатываю их в нем.

С момента, как человек понял преимущество привычки или навыка перед сознательным действием (они не требуют напряжения внимания и сознательной концентрации, отнимающей много психической энергии), он стремился вырабатывать привычки путем повторения определенных действий в соответствующих обстоятельствах. Он также заметил, что некоторые повторения эффективны, некоторые — нет. Многие действия повторяются часто, но все равно не превращаются в навык. Но несмотря на это он все равно стремился упражняться, когда нужно было выработать навык.

Действия, основанные на знании, всегда эффективнее. Они быстрее превращаются в навык. Когда мы хотим выработать в себе полезные привычки, нам нужно знать, как совершается процесс превращения обыкновенного действия сначала в навык, а потом, может быть, и в привычку. Нужно знать закономерности научения, чтобы эффективно учить себя желательным действиям и при необходимости превратить их в навык или привычку, присоединив к навыку потребность исполнять это действие.

В течение своей жизни мы усваиваем огромное количество самых различных действий, обеспечивающих жизнедеятельность. Многообразие нашего поведения не врожденно, а возникает вследствие научения. Причем значительная его часть происходит без участия сознания, как бы сама собой. Кто помнит, когда и как он научился стыду, обиде, чувству вины, гордости, преодолению страха и боли? Мы этого не помним. Более того, многие не помнят, как им удалось научиться писать и читать. Однако когда перед нами стоит задача научиться чему-либо сейчас, мы начинаем повторять, подражать определенному действию, знакомимся с инструкцией. В любом случае научение будет протекать эффективно, быстро и будет прочным, если при этом соблюдать его закономерности.

Сначала о том, как мы научаемся чувствовать, переживать. Когда младенец чувствует голод, он издает гневный, сочный, насыщенный чувством крик. Он весь воплощен в этом крике. Он в гневе оттого, что ему плохо от ощущений, поступающих из его тела. Но через минуту он блаженствует и ворчит от удовольствия, припав к материнской груди. Его чувства бесконтрольны, он полностью находится в их власти. Он не может сдерживать себя и каждому переживанию отдается полностью, "всем телом". Поскольку он переживает приятное и неприятное помимо своей воли, как-то сам по себе, то отсюда вытекает важное следствие: если эти переживания самостоятельны, то они также самостоятельно выполняют функции эмоционального подкрепления того, что происходило до или во время переживания. Это приводит к научению тому, что делал организм до и во время переживания.

Сначала улыбка матери, по-видимому, не имела какого-либо смысла для ребенка, пока восприятие того, как рот матери растягивается в улыбку, не стало сочетаться с приятными переживаниями, вызванными прикосновениями или кормлением. Не так уж много нужно этих сочетаний, чтобы улыбка приобрела реальный смысл. Значит, этот смысл реален как непроизвольное воспоминание прошлых прикосновений и кормлений.

Мы воспринимаем мир в образах. Любая ситуация и даже "сообщения" изнутри нашего тела воспринимаются как отчетливые или смутные образы. Но сами образы уже есть продукт определенной, как говорят психологи, перцептивной деятельности, т. е. работы психики по восприятию и конструированию образа. Способность образа вызывать определенное переживание не дана от рождения.

Переживание должно лишь позднее связаться с образом. Эмоции в чистом виде врожденны. Сейчас ученые умеют вживлять в мозг электроды и вызывать с помощью слабой электрической стимуляции эти эмоции в чистом виде: удовольствие, страх, боль, тоску и т. д. Однако так извлекаются чистые, примитивные эмоции. А наши переживания всегда сложны. Как же они возникают? Если образ сочетается с определенным переживанием и если это повторяется достаточно часто, то постепенно сам образ становится источником такого переживания. Но это не переживание в чистом виде, а скорее непроизвольное воспоминание о бывшем переживании. Когда мы воспринимаем бифштекс, то получаем иные переживания, чем когда его едим. В первом случае — непроизвольные оживления в памяти прошлых переживаний. Вот это воспроизведение, которое возможно благодаря памяти и прогностической деятельности нашего мозга, и создает неповторимое переживание. Образ матери, сочетающийся с мощными пищевыми переживаниями и переживаниями от прикосновения, в результате многих повторений насыщается или приобретает способность вызывать сильное переживание, которое уже не похоже на удовольствие от еды или простого прикосновения, а представляет собой совершенно новое переживание, называемое нежным чувством к матери. Так возникла нежность. Стремление испытывать состояние нежности или быть объектом нежности постепенно формируется в потребность в нежности, которая в будущем может лечь в основу любовного чувства, правда, опять-таки в преобразованном виде.

Если же образ сочетается с неприятными переживаниями, то в результате повторения такого рода ситуаций он приобретает способность сам по себе вызывать отрицательные чувства. И здесь в результате реминисценций (случайных и непроизвольных воспоминаний) это новое переживание не является повторением ранее пережитых эмоций. Например, боль и состояние рвоты, испытанные от какой-либо пищи, вызывают уже не боль и рвоту, когда мы ее видим снова, а отвращение. Так, вследствие воспоминания и прогностической деятельности мозга происходит формирование нового чувства, или эмоционального барьера, которого не было раньше.

То, что мы узнали сейчас, дает нам возможность правильно искать причины и истоки своих различных, иногда и странных переживаний, "комплексов". Так как любая эмоция существует в единстве образа, или, как говорят психологи, когнитивной структуры и аффективного тона эмоции, то, зная, как связался этот аффективный тон с этим образом, извлекая из прошлого научения эту связь, мы легче пойдем по пути самопознания своих эмоций.

Если мы знаем, как происходит процесс научения, то можем разложить на элементы наши эмоции и тем самым понимать их и даже управлять ими.

Например, неприятное чувство, испытываемое во время бега по скверу, может быть реминисценцией чувств стыда или неполноценности, которые мы испытывали ранее в ситуациях оценивания, создававшихся случайно в подростковой компании или преднамеренно, например во время экзаменов или соревнований. Если это так, то мы, размышляя над эмоциями стыда, которые испытывали в подростковом возрасте, разлагая этот стыд на элементы, приобретаем власть над стыдом. Мы можем проанализировать, отчего нам неприятно, если вспомним те ситуации оценивания, в которых нам было плохо.

Например, один мой знакомый до сих пор не может забыть то чувство унижения, боли и удушья, которое он испытал в пятом классе во время соревнования по бегу. Он пришел предпоследним перед совсем хилой девочкой. У него была колющая боль в правом боку, он с трудом подавлял рвоту, вызванную давлением в желудке (он только что по глупости поел), и жадно глотал открытым ртом воздух, как рыба, выброшенная на песок. Эти ощущения и переживания (особенно унижение) вызывали впоследствии отвращение ко всякой форме бега.

Сейчас же, когда он стал анализировать свои эмоции, то прежде всего нашел, что они похожи на те переживания, которые он испытывает и сейчас, когда оказывается в чем-то несостоятельным. Это привело к тому, что он понял структуру своего стыда и отвращения к бегу. После такого самопсихоанализа ему легче было начать заниматься бегом. Сейчас он легко пробегает 20 километров ради отдыха и развлечения.

Возможности такого самоанализа ограничены уровнем вашей проницательности и способности к интроспекции. Ваше постижение сущности собственных переживаний зависит от того, в какой степени вы можете реконструировать это переживание на основе прошлого опыта, который можете вспомнить. Однако знание закономерностей научения может оказать большую помощь, если придется обратиться к психоаналитику, который использует ваш опыт в воспроизведении прошлых переживаний.

Теперь ясно, что ни одно переживание не проходит бесследно. Физиологи установили, что при переживаниях происходит кодирование информации в долговременной памяти посредством молекулярных изменений в мозгу.

Следовательно, навечно записывается вся информация, происходившая перед и во время переживания. Поэтому основой научения является переживание. Итак, для научения должно произойти переживание. В случае хорошего переживания образы наполняются приятными чувствами, а при плодом-неприятностью, отвращением, тревогой и беспокойством. Мы не боимся бормашины и врача до первого опыта в зубоврачебном кресле.

В современной психологии закономерности научения изучены достаточно хорошо. В результате работ И.П. Павлова были открыты законы научения, действующие в любом существе, начиная от амебы и кончая человеком. Так же как законы тяготения распространяются на все тела, имеющие массу, так и законы научения распространяются на все живые существа, которые вынуждены управлять своим поведением, приспособляясь к среде посредством психического отражения.

Мы установили, каким образом происходит связывание образа и переживания.

Но ведь образ может выступать и в качестве стимула к действию. Поэтому важно знать также и то, как зарождается новое действие. Я когда-то не умел ходить, а сейчас бегаю. Зарождение и закрепление действия лежит в основе порождения новых видов поведения. Переживание и здесь играет центральную роль.

Если какое-либо действие сочетается с приятным переживанием, то при достаточно частом повторении это действие приобретает мотивацию, т. е. его возбуждение и исполнение вызывается предвосхищением переживания. Но этого мало. Облегчается сам "пуск" действия, для чего становится достаточно незначительного намека. При этом возрастает энергия и размах действия. Этот закон распространяется на любое действие — инструментальное оно, перцептивное или даже висцеральное, т. е. выполняемое нашими внутренними органами. Если мы думаем о предмете любви и при этом испытываем приятные переживания, то начинаем все больше и больше влюбляться, так как действия, воспроизводящие умственный образ любимой, получают сильное положительное эмоциональное подкрепление. Человек обладает способностью самоподкрепления и часто не нуждается в том, чтобы кто-то другой реально создавал ему переживание. Ведь стоит только подумать о любимом человеке, как радостное переживание приходит само. А благодаря взаимовлиянию людей, их ценностей и наличию речи эта способность человека к самоподкреплению развивается безгранично. От этого мы имеем много хорошего, но и много плохого.

Когда обиженный человек перед сном вспоминает обиду и загорается мыслью о том, чтобы отомстить, то он снова переживает это чувство, каждое такое воспоминание усиливает в нем агрессивное поведение. Постепенно образы и действия, связанные с обидой, все больше насыщаются чувствами, и человек благодаря собственной распущенности становится обидчивым и даже может выработать в себе, по терминологии психиатров, паранойяльную установку, состоящую в том, что человек начинает рассматривать весь мир и свое окружение как потенциальных обидчиков и постоянно находится "в боевой готовности", намереваясь сразиться с каждым. Таким образом, он сам себе порождает обидчиков и отдаляет себя от общества. А все оттого, что в мышлении он не учитывает законов научения: любой акт мысли, сочетающийся с переживаниями, способствует усилению этой мысли.

Именно эта закономерность и превращает нас в жертвы собственных мыслей.

Лишенный культуры саногенного мышления всегда мыслит патогенно, так как его мысли и переживания, связанные с ними, повторяясь, насыщают эти образы и символы все большей и большей психической энергией, и может наступить момент, когда наше Я с этой энергией не сможет справляться. Тогда с определенного момента наступает состояние, которое можно охарактеризовать так: "Не я мыслю, а меня мыслит". Чем уже сознание человека, тем быстрее эти автоматические мысли становятся механическими, "сделанными", поскольку стимулируются агентами окружающей или внутренней среды, которые не распознаются. Если навязчивыми и сделанными становятся "хорошие", "полезные" мысли, то мы относимся к ним терпимо (например, сюда можно отнести умственные стереотипы и предрассудки, которые разделяются близкими и не только близкими членами сообщества). Тогда мы "здоровы", "нормальны".

Если же данные мысли не разделяются близкими и считаются "плохими", то это начинает нас беспокоить. Нас очень сильно будет беспокоить, если эти умственные действия будут происходить вопреки нашей воле, нашему Я. Но об этом после Продолжим обсуждение факта самоподкрепления.

Это верно не только для умственных, но и для любых действий. Если во время изготовления табуретки в школьной мастерской я испытаю много приятных переживаний, мне в дальнейшем будет хотеться мастерить и даже сам вид рубанка будет вызывать приятные ощущения. Со временем, если это будет повторяться, ситуация труда будет для меня притягательной и во мне выработается любовь к труду, насыщенная переживаниями. При этом совсем не важно, каков их источник: близкий человек, восхищающийся моей работоспособностью, или переживание успешности творчества, коренящееся во мне самом, или воображение, как мое изделие увидят друзья.

Итак, следует продумать, как присоединить радостные переживания к тем действиям, которые я хочу выработать в себе. Но следует помнить о том, что те же закономерности подкрепления могут способствовать становлению таких действий, которые осуждаются окружением и нам самим нежелательны.

Внимательный читатель может остаться недовольным нашими рассуждениями и сказать: "Мы постоянно говорим о том, как научиться какому-то новому поведению. Но в жизни это не имеет особого значения, так как чаще бывает важнее отучиться от плохих привычек, чем усвоить новые привычки. Ведь мы часто не властны над тем, что с нами произошло. Если мои родители постоянно создавали неприятные ощущения и переживания в связи с моей учебой, учебные ситуации часто мной воспринимались как неприятные, и я приобрел отвращение к учению, то для меня важнее устранить его, чем овладеть чем-то новым и наращивать на свои недостатки что-то положительное. Ведь от таких наращиваний мне не будет лучше". В самом деле:

Учить легко, а переучивать трудно, особенно если порочные реакции доставляют нам удовольствие. Если я стал таким, что получаю удовольствие от унижения слабого, то как научиться получать радость от помощи ему? Как быть, если я просто не в состоянии быть один вследствие чрезмерной потребности в общении? Стоит мне остаться дома одному, как обязательно хочется кому-то позвонить или я нахожу повод выйти во двор, хотя у меня куча дел. Как быть с отвращением к занятиям физкультурой? У каждого может быть свой список недостатков. Но наша цель — указать общие закономерности переучивания, т. е. устранения привычных действий и закрепившихся неприятных переживаний.

Задумаемся над некоторыми парадоксами жизни. Чем объяснить, что, однажды научившись плавать, мы никогда не забываем, как это делается? Точно так же, научившись бегать на коньках, мы никогда не забываем это искусство. А ведь бег на коньках требует удивительной координации движений. Почему, изучив иностранный язык, мы его можем очень быстро забыть? Каждый ученик средней школы думает, что забывание происходит оттого, что мы не повторяем материал. Тогда чем объяснить, что некоторые образы детства сохраняются на всю жизнь, хотя мы ни разу в своей жизни не повторяли детства? Но почему мы иногда забываем то, что часто повторяется? Мой сотрудник, побыв в отпуске, забыл номер своего телефона и был вынужден посмотреть в свою записную книжку. При этом он клятвенно заверял меня, что несколько раз звонил оттуда домой. Симптоматично ли то, что это забывание совпало с моментом, когда он находился в конфликте с женой? Эти парадоксы можно объяснить только психологически.

Приведу один эксперимент. Две крысы были обучены нажимать на рычаг для того, чтобы получить пищу. Степень развития навыка у обеих была одинаковой.

Но потом условия изменились. Первую крысу убрали из клетки и перевели в другую, а вторую оставили. Затем рычаги перестали работать, т. е. при нажатии пища не появлялась. Психолог дождался, чтобы у обеих крыс полностью исчезла реакция нажимания рычага в состоянии голода. Животных кормили обычно.

Потом первую крысу вернули в прежнюю клетку с рычагом. Крыса, все время сидевшая в ней, отказалась пользоваться рычагом, а вернувшаяся крыса как ни в чем не бывало им воспользовалась, т. е. у одной крысы, хотя все это время она рычагом не пользовалась, навык сохранился, а у другой исчез. Эта схема дает кое-что к пониманию забывания привычки. Исчезновение навыка в данном случае явилось следствием его угашения. (Этот процесс психологи еще называют изживанием).

Под угашением понимают повторение ситуации, в которой происходило заучивание, но без эмоционального подкрепления. Значит, для того чтобы привычка исчезла, надо создать схему угашен и я, т. е. воспроизводить ситуацию научения без ее существенного элемента — соответствующего переживания.

Теперь мы понимаем, отчего воспоминания детства держатся крепко. Все дело в том, что детские ситуации в нашей жизни не повторяются и, таким образом, схема угашения к ним неприменима. В этом коренится парадокс: память у детей хуже, чем у взрослых, но ситуации детства они сохраняют лучше, чем взрослый сохраняет в памяти свои ситуации. Точно так же навыки плавания хорошо сохраняются потому, что в нашей жизни не бывает случаев, чтобы ситуация, когда мы купаемся (не в ванне, конечно), была без плавания и положительных переживаний. А иностранный язык мы быстро забываем потому, что создается схема угашения: в сходных речевых ситуациях мы говорим по-русски и необходимость в иностранном языке отпадает. "Иностранные" навыки угашаются в каждом акте говорения по-русски, так как иное речевое поведение не получает подкрепления определенными смысловыми переживаниями. Но стоит иностранный язык включить в реальную речевую ситуацию с говорением и соответствующими переживаниями, как будет быстро происходить научение.

Поэтому мне кажется очень неэффективным школьное изучение иностранного языка. Мы его усвоим тогда, когда он нам станет нужен и мы будем испытывать удовлетворение от говорения или чтения на нем.

Когда мы обсуждали ненасильственную парадигму управления процессом изживания или устранения нежелательного поведения, то упоминали процесс угашения. Установлено, что при угашении действительно устраняется навык, хотя некоторые предрасположения к нему могут оставаться и вести к спонтанному восстановлению действия. Значит, для того чтобы применять к себе ненасильственную парадигму управления, нужно овладеть методами угашения нежелательных навыков. Приведенные выше примеры служат для объяснения этого механизма.

Я привел примеры, которые на первый взгляд далеки от наших задач. Но это только кажется. В устранении любого навыка действуют законы угашения. И их надо использовать.

Мне вспоминается один случай из моей практики консультирования. Мать жаловалась на ужасную драчливость ребенка. Ему было только пять лет, но он все свои жизненные проблемы решал путем насилия над сверстниками и дрался ради удовольствия. Все попытки воспитателей и матери путем наказаний подавить эту наклонность оказались тщетными. Они просто не знали того, что, согласно закономерностям психологии, наказание не столько подавляет агрессию, сколько усиливает ее. То, что агрессия перестает проявляться внешне, не означает, что наказываемый ребенок становится менее агрессивным, как думают незадачливые родители. Им следовало бы знать, что любое наказание, даже справедливое, усиливает агрессию. Известно, что наказание имеет целью прежде всего создать неприятные переживания виновному, а страдание, в свою очередь, вызывает защиту в виде бегства, а если оно невозможно- агрессию.

Сегодня его накажет мать, а завтра он вымещает агрессию, по законам психологической защиты, на сверстниках. Как поступить? Если читатель намерен к этой ситуации применить первую парадигму, то он должен разработать систему неотвратимого наказания любого (даже в мыслях) проявления агрессивности. Но если он предполагает применять ненасильственную парадигму устранения нежелательного поведения, то должен поступать иначе.

Прежде всего надо уяснить, как произошло научение агрессивному поведению, т. е. как получилось, что в драке ребенок стал получать удовольствие. В случае, о котором я сказал ранее, в результате психоанализа обнаружилось, что отец мальчика придерживался концепции: "Пусть научится постоять за себя, если он настоящий мужчина". Отец одобрительно относился к прямому насилию над другим ребенком. Поскольку ребенок любил отца, то его одобрение вызывало сильное переживание радости, постепенно перенесенное на действия агрессии и насилия. Агрессия стала уже не защитой, а средством получения удовлетворения, самоутверждения. Кроме того, он впитывал в себя систему ценностей родителей, которые рассматривали насилие как единственный и достаточно эффективный способ не только защиты, но и самоутверждения. Это, по-видимому, повторялось настолько часто, что у мальчика развилась агрессивность.

Как может быть устранена эта вредная наклонность? Во-первых, требуется построение схемы угашения данной привычки. Но как воспроизвести ситуации? Ведь они уже прошли и лишь оставили след в воображении и представлениях ребенка. Восстановить их можно в игре. Следующим элементом ситуаций, которые надо воспроизвести, является отец, не изменившийся за это время. По; этому нужно было убедить его в том, что он должен неодобрительно относиться к проявлениям агрессии у ребенка. Были организованы игры с моделированием ситуаций, сходные с теми, в которых в период научения проигрывались агрессивные акты, получавшие теперь неодобрение со стороны отца, что привело к быстрому угашению привычки.

Почему же усилия матери были бесполезны в устранении привычки? Во-первых, мать не входила в ситуацию научения. Поэтому мать не смогла бы ее смоделировать, так как ребенок совсем иначе воспринимает ее и отца. Во- вторых, она пыталась подавить наклонности ребенка путем наказывания и усиливала его отрицательные переживания, тем самым закрепляя агрессию, так как после наказания, став более агрессивным, он получал большее удовлетворение от своего насилия.

В отличие от других видов поведения агрессивное поведение в результате применения насильственной парадигмы не просто не прекращается, а скорее усиливается и меняет формы, в частности усиливаются агрессивное мышление и агрессивные выражения в речи. Поскольку за это поведение чаще всего наказание шло от матери, которая должна ребенка любить, то это способствовало порождению внутреннего конфликта, затруднявшего угашение.

Однако приведенная схема угашения применима и к другим нежелательным привычкам. В тех случаях, когда мы помним обстоятельства, в которых происходило формирование дурной привычки, мы можем смоделировать схему ее угашения.

Однако это не такая простая задача, так как мы часто не помним обстоятельств, поэтому вынуждены прибегать к помощи психотерапевта. Его помощь особенно нужна в случаях, когда дурная привычка сложилась, например, в раннем детстве.

Но мы можем, как правило, вспомнить, при каких обстоятельствах возникло неодолимое отвращение к физкультуре или к общению с людьми определенного типа, или осознать появление эмоционального барьера к написанию сочинений или решению задач по физике. Тогда мы можем создать схему угашения. Однако мы должны научиться тому, как это делается. Чуть позднее мы специально разберем методы оздоравливающего, или, как мы его называем, саногенного мышления, способствующего устранению плохой привычки, конечно, в сочетании с усилиями воли.

Психологи выделяют два вида поведения: конструктивное, стимулируемое положительными мотивами, направленными на ожидание какого-либо удовлетворения, и защитное, мотивируемое стремлением избавиться от неприятных состояний. Конструктивное поведение легко описать. Например, мы можем учиться плавать не столько для того, чтобы не утонуть, сколько ради приятных ощущений, получаемых при плавании. Мы можем вступать в общение ради получения радости общения. Но бывает так, что мы общаемся, чтобы почувствовать помощь другого или уменьшить свою тревогу за счет общения.

Заметили вы, какими общительными становятся люди в приемной у зубного врача? В данном случае общение носит защитный характер, так как имеет целью уменьшить состояние тревоги. Я могу учиться не ради получения радости познания или овладения навыками, а ради того, чтобы избавиться от порицания учителя или недовольства родителей. Именно моя установка превращает столь возвышенную и прекрасную работу учения в защитно-оборонительное поведение, в результате чего мною овладевают апатия и лень. Я лишь только тогда прихожу в движение, когда ожидаю угрозу. Я именно потому могу ждать последнего дня, чтобы сдать сочинение, что, когда угроза становится явной, включается мое защитное поведение. Поэтому в своей лени, может быть, я сам и виноват.

Но не менее меня повинны в этом и мои родители, которые были нетерпеливы или по неведению считали единственно правильным способом воздействия или угрозы, или вызывание чувства вины и стыда. Они действовали по схеме: "Если ты не будешь делать это, то тебе будет плохо", что способствовало тому, что я делал что-то, чтобы мне не было плохо. Поэтому во мне быстрее развивалось стремление избегания неудачи, чем стремление к успеху. Читатель без труда может квалифицировать тактику моих родителей как применение насильственной парадигмы управления. Вполне понятно, ведь они моей книги не читали. Надеюсь, что, прочитав мою книгу, вы не повторите ошибок моих родителей. Трудно точно дозировать, кто внес больший вклад в мое защитно- оборокительное поведение. Может, и учителя тоже, ведь им некогда было уделить мне внимание и для них самое главное было в том, чтобы я не получал двойки и учился чуть выше среднего, хотя я, наверное, мог учиться лучше. В результате моя учебная деятельность превращалась в защитное поведение! Но сейчас-то я понимаю, что учитель не мог дойти до каждого из нас, ведь в классе более 40 учеников. Учитель не сверхчеловек. Все это позволяет считать, что в своей лени в большей степени повинен я сам, хотя и с учителей не снимаю вины.

Однако они тоже моей книги не читали. Я ознакомился с учебниками по психологии для педагогических институтов как нашей страны, так и Англии и США и, к сожалению, нигде не нашел описания двух известных читателю парадигм управления. Поэтому, может быть, и они не так виноваты. Учителя всего мира ведут тщетную борьбу с ленью, и им редко удается справиться с этим пороком, который считается почти массовым в школах. Они в этом не виноваты, так как их родители, а потом, в детском саду, и воспитатели, как правило, предпочитают пользоваться первой, насильственной парадигмой управления поведением детей, ибо она требует меньше терпения, внешне кажется эффективной, поскольку результаты усилия учителя и воспитателя почти немедленны — стоит пожаловаться отцу, и тот может сразу же схватиться за ремень! Да и сам воспитатель, когда был маленьким, подвергался в школе управлению по этой парадигме, с которой мы ведем сейчас теоретическую борьбу. Этим двум видам парадигм управления соответствуют и два способа получения удовольствия у управляемого: радость избавления и радость деяния.

Итак, мы способны получать два вида удовольствия: удовольствие в результате достижения конструктивной цели и удовольствие избавления от неприятностей, являющееся результатом защитного поведения. Например, выпивая стакан воды, я могу получить удовольствие от устранения неприятного запаха во рту.

Понимание этого, а также закономерностей научения дает в наши руки ключи к устранению плохих привычек. Для примера возьмем вредную и злостную привычку курения.

Привычек, которые заслуживают устранения и с которыми мы ведем борьбу, много, но способы их угашения сходны. Мы выберем наиболее распространенную привычку, которая превратилась в потребность человека, — привычку к курению, и на ней проиллюстрируем типичные приемы применения второй парадигмы управления для устранения ее.

Если вы еще не втянулись в курение, а только балуетесь, то самое лучшее, что можете сделать — прекратить. Курение — примитивный способ самоутверждения, приобретения внешней скорлупы взрослости. По последствиям курение — тяжкий недуг, опасный так же, как алкоголизм. Поэтому не следует баловаться сигаретой. Однако тот, кто уже приобрел эту вредную и опасную для здоровья привычку, поступит разумно и как сильный человек, если немедленно начнет работу над собой, чтобы изжить эту привычку, т. е. бросить курить. Ниже я постараюсь популярно рассказать, как это следует делать. Не спешите.

Курить я бросил давно и самым варварским образом. Просто бросил и, несмотря на все мучения, не курил. До сих пор остаются в душе неприятные воспоминания и появляются угрожающие позывы к курению. Но я знаю — стоит только раз уступить, как эта привычка вновь безжалостно оседлает меня и, наверное, уже будет терзать до самой смерти. Поэтому я, наверное, не притронусь к сигарете. Но я пишу это, чтобы вы не повторили моего печального опыта бросания курить, так как не каждый может выдержать многолетние искушения.

Читатель, наверное, понимает, что в то время, как я бросал курить варварским способом, т. е. управляя собой по первой насильственной парадигме, я своей книги не читал. Да тогда у меня и не было идей о разработке ненасильственной схемы управления самим собой. Я бросил курить, будучи курсантом военно- морского училища, так как считал, что для морского волка требуется хорошее здоровье. Тогда я уже преодолел романтические представления о морских волках, не выпускающих толстую сигару из зубов и за раз выпивающих бутылку ямайского джина перед тем, как встать на вахту. Я хотел быть здоровее — и бросил курить.

Для этого я выбросил пачку сигарет, объявил всем, что бросаю курить, дал устрашающие обеты и надолго перестал быть нормальным человеком.

Раздражение и агрессия, бессонница, тоска … Но я все вынес, чтобы не упасть в глазах товарищей, которые каждый день мне предлагали сигарету и посмеивались, спокойно выпуская дым из ноздрей. Без содрогания не могу вспоминать об этой победе над собой, хотя в свое время этим гордился. Если бы я сейчас бросал курить, то поступал бы по схеме второй парадигмы управления самим собой, так, как поступают мои ученики, изучающие саногенное мышление.

Сейчас же, когда мы знаем, как устроены наши влечения и как возникают привычки, нам окажется нетрудным сделать это.

Изучите сначала, когда, при каких обстоятельствах и сколько вы курите.

Просто ведите записи. Примерно за месяц картина станет ясной. Проведя эту работу, вы выполните разведку в стане врага и ответите на вопрос: какие ситуации, обстоятельства усиливают импульс к курению, какие образы способствуют началу курения? Чтобы правильно ответить на этот вопрос, надо наблюдать не только внешние, но и внутренние обстоятельства, в частности узнать, с какими переживаниями, желаниями связан импульс к курению. Если мы вспомним, что было написано о привычках и механизмах психики, то поймем, что это задание направлено на поиск ваших стимулов-образов, побуждающих к курению.

Курение является сильным релаксирующим и заместительным средством, с помощью которого человек удовлетворяет некоторые подавленные импульсы.

Поэтому в самонаблюдении следует обратить внимание именно на то, блокировка каких ваших желаний, какие конфликты, общение с какими людьми усиливают в вас импульс к курению. Это очень важная работа. В некоторых случаях курение связано с нейтрализацией весьма сильного конфликта в бессознательном — и тогда нужно быть осторожным, так как воздержание от курения может вызывать напряжение не вследствие абстиненции, а в результате оживления комплекса, сдерживаемого и защищаемого курением. Однако этот комплекс самому трудно распознать, здесь требуется помощь психоаналитика.

Воспроизведение в сознании обстоятельств, в которых вы приучили себя к курению. Какого рода удовольствие вы при этом получали? Гордились взрослостью? Может быть, вас приняли в свою компанию курильщики? Вас хвалил ваш друг-курильщик ("Вот теперь ты стал настоящим мужчиной")? Эти сведения полезны в плане самопознания собственной потребности к курению, так как удовлетворение от курения некоторым образом связано с удовлетворением тех потребностей, которые актуализировались в процессе приобщения к курению. Например, мужчина, который, будучи подростком, ужасно гордился тем, что он "взрослый", в тот момент, когда воздерживался от курения и был в напряженном состоянии, оказался очень чувствителен к проблемам достоинства и самоуважения. Когда в раздражении он третировал домашних, то чаще всего обращал внимание на то, что домашние неуважительно относятся к нему. Нетрудно понять, что если вы начали курить в качестве средства борьбы с одиночеством и тем, что вас не любят, то вам надо заранее знать о том, что абстиненция будет проявляться, кроме неприятных ощущений, также и в мыслях, что вас не любят. Курильщики такого рода обычно в этот период устраивают женам сцены ревности. Наряду с воспоминаниями о начале курения важно также проанализировать свое состояние и в настоящем.

Ясно представьте то удовлетворение, которое получаете в результате выкуренной сигареты. Подумайте, на что оно похоже: на удовольствие от общения; от манипуляции сигаретой; от восприятия запаха дыма; может быть, особо приятно снятие напряжения в общении путем ритуальных действий курения; удовольствие от сосания сигареты; от впечатления, которое вы производите на других; от возможности блеснуть оригинальными и редкими сигаретами и т. д.? Эта информация дополнит ваши воспоминания о начале курения и окажется полезной в дальнейшем. Можете быть уверены, что такая интроспекция дает для самопознания больше, чем если вы будете изучать свои конспекты или дневники или записанные мысли. Любое влечение имеет не только качественные, но и количественные характеристики. Поэтому идите дальше в познании своего влечения к сигарете. 4. Дайте количественную характеристику вашей потребности. Для этого можно построить график числа выкуриваемых сигарет в течение дней недели и по праздникам; можно определить число выкуриваемых сигарет в течение дня, например в каждые два часа. Для того чтобы проделать эту работу, не требуется особая сила воли. Почти любой может составить такого рода карту и описать своего опасного врага. Теперь, спустя примерно месяц, мы знаем повадки "человека привычки".

Вам нисколько не помешает наряду с графиком выкуриваемых сигарет параллельно составить графу, куда вы запишете события вашей жизни. Тогда легко можно сличить два ряда изменений в динамике вашего влечения и его связь с другими сторонами жизни. Думаю, что это сделать нетрудно, если вы действительно хотите совершенствоваться. Главное — постичь основные особенности вашего "человека привычки".

Для борьбы с ним в нашем распоряжении есть уже отработанные приемы.

Требуются анализ и перестройка защитных механизмов, "оберегающих" нашу привычку.

Сначала пронаблюдайте, как работает механизм рационализации, с помощью которого ваше Я оправдывает курение, вашу неспособность бросить курить.

Прежде всего это оправдание направлено на снижение вреда курения. Потом подумайте, как совершается проекция: "Все курят, а я чем хуже других? Есть очень хорошие люди, которые курят, например преподаватель физики, а им все восхищаются".

Эти вещи знать важно, так как импульс к курению трансформируется в поведение не автоматически, а включает эти защитные мысли, которые должны потворствовать вашему желанию закурить. Если же вы заранее знаете об этих мыслях, то их воздействие не будет сильным. Вы можете сказать: "Ага! Тебя я ждал! Ты как раз таким образом станешь думать, чтобы освободить сидящего во мне курильщика!" Однако одной отрицательной работы недостаточно. Нужен положительный импульс, ведь мы намерены применить ненасильственную парадигму. Займитесь созданием образа некурящей личности, с которой можно было бы себя идентифицировать. Кто из ваших знакомых, которых вы уважаете, не курит? Постарайтесь чаще думать о нем, и это облегчит выработку отрицательного отношения к курению. Лучше было бы, если бы этот человек курил и бросил.

Формируйте отрицательное отношение к процессу курения. Для этого попробуйте не слышать разговоры курильщиков и наблюдайте, как они ведут себя в процессе общения. Когда вы не улавливаете смысла речи, вы можете выделить весь ритуал курения и удивитесь уродливости этого ритуала.

Попробуйте не курить примерно сутки специально для того, чтобы проследить, как будете реагировать на это. Обратите внимание на то, как в результате начавшегося кашля начинается отделение из легких той копоти, которую вы туда заносите с каждой затяжкой. Представьте, сколько смол и копоти вынуждены усваивать ваши легкие, которые в общем-то предназначены поглощать кислород, выводить углекислоту и вбирать в организм энергию ионизированных частиц воздуха, "заряжающих" тело и нервную систему.

Запишите на магнитофонную ленту свое дыхание, и вы услышите его хриплость и сиплость. Все это вы делаете для выработки отрицательной установки к курению. Не огорчайтесь, что эти Приемы взяты из арсенала первой, насильственной парадигмы устрашения. Когда враг опасен, не всегда эффективен принцип ненасилия, приходится прибегать и к некоторому прямому подавлению, чтобы усилить отказ от курения. К этому приходится прибегать потому, что само курение есть защитное поведение, способ нейтрализации напряжения, который превратился в привычку. Но первая парадигма не должна быть основной, а лишь вспомогательной тактикой борьбы с пороком.

Запомните, что "человека привычки" невозможно победить в результате энергичной и устрашающей атаки. Он требует длительной осады с обеспеченными тылами.

Если вы в течение месяца, пока изучали вашего врага, обдумывали, как он поражает вас изнутри, то можете постепенно перейти в наступление.

Первая атака: отделить процесс курения от связанных с ним дел. Обычно курение вовлечено в процесс общения, доставляющий радость. Таким образом, курение использует радость от общения и, сливая его с ощущениями от курения, усиливает их значение. Поэтому обычный курильщик не в состоянии отделить удовольствие от воздействия табачного дыма от эксплуатируемых им удовольствий: общения, принятия пищи и других действий, в которые включено курение. В этой атаке вы должны изолировать вашего противника, и вы увидите, что он слаб и не может самостоятельно возбуждать удовольствия, приписываемые ему вашим сознанием. Надо перестать курить с приятными вам людьми, с товарищами, с любимой девушкой. Если очень захотелось курить, уединитесь и покурите. Не нужно особенно насиловать себя. Через некоторое время вы почувствуете, что позыв к курению ослабевает, так как в нем уже нет той силы удовольствия и приятных переживаний. В распоряжении вашего врага остается одно средство — устрашение. Вы замечаете, что когда некоторое время не курите, начинается недомогание, так называемый абстинентный синдром: неприятные ощущения, которые проходят сразу же, как вы покурите. Теперь ваш курильщик полностью обнажил свое лицо: вы видите, что он держится за счет принесения страдания, если вы ему не приносите в жертву ваше здоровье.

Маски сброшены и враг обнажен.

Двенадцати часов воздержания от курения достаточно, чтобы ваша кровь стала освежаться и организм начал освобождаться от табачного стресса. Но могут возникнуть неприятные состояния вплоть до болей в животе или общей раздражительности. Это ваш "человек привычки" дает о себе знать и возмущается лишением табачного яда. Также уменьшается сосредоточенность и способность к исполнению точных движений. Поскольку вы знаете причину возникновения этих симптомов, готовы к ним, они не должны вас пугать. Но при этом вы узнали то, какими методами действует ваш враг: только устрашением ("Если ты не будешь курить, то тебе будет плохо, примерно так, как плохо сейчас!"). А раньше вы думали, что он вам еще и друг: дает удовольствие, обеспечивает эффективность общения, создает успокоение. Это враг, дремлющий до тех пор, пока вы его услаждаете и уступаете ему, а стоит вам проявить свое намерение, он озлобляется и переходит в наступление.

Любопытно обратить внимание на то, какой парадигмы управления придерживается ваш курильщик, "человек привычки". Он вас устрашает и наказывает за то, что нет желательного курительного поведения! Если вы будете пользоваться той же насильственной парадигмой, то вам с ним не справиться, у него больше способностей к насилию. Поэтому нужно быть осторожным, его не трогать, не пугать воздержанием, а продолжать дипломатическую работу.

Вторая атака. Подмена союзников и помощников вашего врага. Еще римляне знали, что для того чтобы победить врага, надо отделить его от союзников или добиться их дружбы. Мы должны заменить сопутствующие курению действия другими, нейтральными. Если вы привыкли держать во рту сигарету или трубку, замените эти манипуляции чем-то другим, например зубочисткой или мятной конфетой. Акт сосания в младенчестве являлся источником огромного удовольствия, и когда вы сосете сигарету или трубку, происходят реминисценции этих удовольствий, приписываемые вашим внутренним курильщиком удовольствию от курения. А теперь, перед тем как взять сигарету, вы совершаете другие манипуляции: сосете конфету, играете во рту зубочисткой. Спустя некоторое время берете сигарету, но ее не сосете, а просто втягиваете несколько раз дым. Можете держать сигарету в руке, стараясь не получать от нее прежних ощущений на губах. Хорошо пользоваться жевательной резинкой, которую следует сосредоточенно пожевать перёд и после курения. Заменяйте манипуляции сигаретой и спичками другими предметами, похожими на них. Можете строить из спичек замок, домик или выкладывать какой-либо рисунок.

Очень сильным средством замены импульса к курению является дыхание, которое йоги называют "ситали". Сложите трубочкой язык и через это отверстие медленно втягивайте в себя воздух. Движение воздуха возбуждает нервные окончания на языке, особенно на его кончике, и заменяет ощущения, возникающие при курении. Дальнейшее дыхание состоит в том, чтобы втягиваемый воздух направлять к корню языка и нёбу, что охлаждает их и устраняет позыв к курению именно в данный момент.

Третья атака. Угашение импульса к курению. Когда появился позыв к курению, вы берете сигарету, спички, сосредоточиваетесь на самом себе, рассматриваете вашего внутреннего курильщика со стороны и как бы обращаетесь к нему в третьем лице: "Он опять захотел, чтобы я втянул в себя табачный дым. Но сначала я посмотрю на то, как он ведет себя, какие переживания в нем возникают". Потом манипулируете сигаретой, зажигаете ее, наблюдая за курильщиком, подносите сигарету ко рту, медленно прикасаетесь к ней губами.

Проецируя эти ощущения в голову курильщика и рассматривая их, презираете его, курильщика, и гасите сигарету. Вы можете сделать это каждый раз, когда появляется позыв к курению, и пронаблюдать все, что происходит с курильщиком. Это наблюдение весьма поучительно: оказывается, что позыв к курению не так силен, как кажется на первый взгляд. Когда я рассматриваю этот позыв со стороны, он теряет свою энергию. Если я думаю: "Он опять захотел курить", то происходит отделение моего Я от образов, стимулирующих "курительное поведение", и импульс неминуемо ослабевает. Попробуйте хотеть курить, одновременно представляя себе, как это вы хотите курить… Если это повторять достаточно часто, то позыв постепенно будет ослабевать. Это ослабление происходит вследствие угашения импульса. Вспомните, что в этом случае происходит повторение курительной ситуации, но без эмоционального подкрепления. Проделав эти приемы, вы можете позволить курильщику закурить, но он уже не сможет извлечь из курения с такой предварительной игрой столько удовольствия, как прежде. Поэтому целесообразно перед тем, как полностью уничтожить противника, перед последней атакой на него, максимально его ослабить, лишив союзников и подорвав его внутреннюю энергию. Хорошенько запомним, что чем меньше удовольствия предвосхищается в результате выполнения определенного действия, тем меньше и сила мотивации в нем, меньше позыва к действию.

Временные отступления допустимы. Твоя задача состоит не в том, чтобы выигрывать каждое сражение с врагом, — надо выиграть всю кампанию в целом.

Поэтому можно временно и отступать, когда враг сильнее в данный момент и данном месте. Но если он победил и тебе пришлось закурить, не падай духом и не терзай себя виной слабоволия. Бывают моменты, когда твой "человек воли" слабеет на минуту, а твой курильщик как раз и использует минутную слабость.

Ты нечто большее, чем твой "человек воли", и несомненно выше твоего курильщика. Ты должен выиграть кампанию и поэтому снова продолжай атаки, ослабляй противника угашением импульсов. Если уступаешь, то всегда с угашением, сопротивлением; изматывай его побочными действиями, заменами, рассматривай его со стороны, подвергай критике и презрению твоего курильщика. Если после этого ты уступишь ему, то он никакого удовольствия от этого не получит. Процесс замещения может сочетаться с работой, с развлечениями. Если вы пошли в кино, то там нельзя курить. В московском метро не курят, и все курильщики начисто забывают на время поездки о том, что они курильщики. Некоторые молодые женщины не курят в присутствии родителей. В этом случае им полезно чаще их навещать.

Итак, вы порядком измотали вашего курильщика и он ослабел.

Четвертая атака. Полное воздержание от курения в течение суток или двух.

После того как вы почувствовали, что ваш курильщик стал нервничать и потерял самоконтроль, изолирован, угашен, потерял силу, обнажен перед вашим умственным взором, можно поставить его на место путем одно- или двухсуточного воздержания. В этом случае уже через 12 часов вы почувствуете на фоне абстиненции и приятные состояния. Старайтесь их усилить, концентрируйте внимание и наслаждайтесь тем, что у вас улучшился аппетит, компенсируйте наслаждением от пищи и сладостями неприятные ощущения, старайтесь почувствовать, как обострилось обоняние и вы можете наслаждаться запахом цветов, свежевыпеченного хлеба, глубиной и чистотой дыхания, прекращением кашля и постепенным возрастанием благозвучия голоса.

Посмотрите на свои зубы. Они стали белее, мысль работает лучше, голова свежая. Если вы накопили двое суток воздержания, то подумайте, трудно ли вам будет воздерживаться и третьи. Заранее не надо намечать длительность воздержания, чтобы при неудаче не чувствовать слабость и поражение. Однако каждое утро вы можете принять твердое решение — сегодня не курить.

Вполне может случиться, что ваш курильщик вынудит вас взять сигарету. Не набрасывайтесь на нее, как голодный волк на ягненка. Вам надлежит обращаться с курильщиком в точном соответствии с завоеванными позициями: изолировать курение от других удовольствий (общения, еды, питья), совершать акты угашения и интроспекции, т. е. рассмотрения его (курильщика) со стороны. Не теряйте бдительность! Это даст вам возможность почувствовать еще раз, что искушение не так велико, как казалось до того момента, как вы решили уступить. Помните, что вы изматываете противника, даже уступая. Окажется, что после этого удовольствие от курения уже не стоит того, чтобы курить. Это позволит усилить решимость воздерживаться от курения дольше.

Пятая атака. Окончательное уничтожение курильщика. К этому времени вы уже в точности знаете, что представляет собой ваша привычка, импульс. Вы уже пробовали ее подавлять, третировать путем разыгрывания замещающих действий. Вспомните моего знакомого, который манипулировал вкусными сырными палочками, как сигаретами, съедая их. Можно воспользоваться антитабачной жевательной резинкой или другими препаратами. Главное, решение должно быть окончательным. Лучше всего дать слово значимым людям, любящим вас, и если вы начнете курить, их это огорчит. Этот день окончательного воздержания должен быть отмечен приятным событием. Ритуал можете придумать сами. Однако в нем должен быть акт символического отделения от себя — и навсегда — пачки сигарет. Можно организовать торжественные похороны этой пачки со всеми ритуалами и разыграть спектакль, который может хорошо запомниться. Эта пачка символизирует курильщика, уничтоженного вами. Если это происходит на даче, то на месте захоронения можете поставить надгробие с определенной надписью. После этого знайте, что вам не хочется курить.

Не следует стремиться бросить курить просто воздержанием, так как после этого останется сильное влечение к курению и вам придется постоянно бороться с самим собой в различных ситуациях! Наша система требует времени и работы.

Не ленитесь! Ведь вы приучали себя курить достаточно долго. А на отучивание уйдет намного меньше времени, и его не стоит жалеть.

В борьбе с любой дурной привычкой важно иметь союзников, с которыми вы могли бы обсуждать свои проблемы. Если вы намерены бросить курить, то желательно, чтобы того же хотел и ваш курящий друг. С ним можно держать пари. Но здесь есть своя опасность: не выдержав перед искушением и начав курить, ваш товарищ может способствовать тому, чтобы вы тоже начали курить.

Полезно вовлечь в работу над собой близких и быть уверенным в их сочувствии и помощи. От них требуется, чтобы они при тебе не курили, дабы не создавать искушения. Мне приходилось видеть людей, мужественно боровшихся со своим пороком, пока не приходил курящий родственник. Не совсем разумно выбрасывать или дарить оставшиеся дома сигареты. В этом есть что-то детски беспомощное. Нужно просто докурить оставшиеся сигареты и больше их не покупать. При этом можно подумать о том, сколько стоят сигареты, выкуриваемые в течение месяца, года. Нужно научиться спокойно проходить мимо табачного киоска, преодолевая искушение купить сигареты. Совсем плохо поступает отказавшийся покупать сигареты под предлогом борьбы с привычкой, но постоянно выпрашивающий сигареты. При этом он находит оправдание в том, что решил бросить курить, но позволяет себе выкурить последнюю сигарету в обществе друга. Он нарушает правила бросания курить.

Каждый, ведущий организованную борьбу с потребностью в курении по указанным правилам, сможет ее устранить. Она отпадет как гнилой плод, перезревший от времени. Чтобы ясно это представить, подумайте над тем, что вам сегодня не хочется играть в солдатики или пользоваться любимой в детстве игрушкой. Вы просто выросли. Точнее, эта игра с игрушкой переросла в другие игры, и в оловянных солдатиках вы уже не нуждаетесь! Точно так же и потребность в курении при соблюдении указанных правил постепенно отпадет, и никогда не будет желания возвращаться к ней: искать в курении релаксации и успокоения, украшать общение (как она красиво держит сигарету), курением приправлять еду и питье.

Но советовать всегда легче, чем исполнять. Курение в жизни человека выполняет защитно-эмоциональную роль. В период напряженности и тревог вы чаще курите, и сигарета дает вам временное успокоение. Но в тот момент, когда вы страдаете, вы не задумываетесь о плате, вносимой за это успокоение.

Поэтому мало шансов на успех в преодолении этой привычки, если вы начинаете эту борьбу в период, когда совсем не устроены или в вашей семье проблемы.

Для перестройки своей личности и изгнания из себя курильщика нужно выбрать хороший период жизни, в котором вам будет легче обойтись без никотиновой соски.

Я неспроста подробно описал борьбу с курением. Любая дурная привычка устроена так, что в результате прямой атаки она только усиливается и полнее захватывает душу. Тот, кто нахрапом стремится бросить курить, остается навсегда закомплексованным до такой степени, что начинает ненавидеть тихой ненавистью курильщиков или ведет яростную антиникотиновую пропаганду, с угрозами и устрашениями, произносимыми с явным удовольствием, чтобы вызвать страх и дискомфорт у курильщиков. Точно так же невозможно отделаться от привычки только путем запрета. Хорошо известно, что запрет действует до тех пор, пока сознание остается бдительным и не забывает сдерживать импульс к запретному действию. Но стоит потерять бдительность, как привычка полностью компенсирует себя.

Любая привычка преодолевается путем терпеливого перевоспитания нашего "человека привычки". Если вы решили изменить диету, то нужно преобразовать свои пищевые влечения так, чтобы захотелось есть то, что полезно, и не хотелось есть то, что вредно или опасно. Дурная привычка все откладывать на завтра не может быть преодолена принудительно: вы заставляете себя во что бы то ни стало сделать уроки, представляя в уме все неприятности за невыполненное задание. Каждый раз вам придется представлять все более устрашающие сцены, чтобы заставлять себя. Вы справитесь с привычкой откладывать дело с момента, как оно вам понравится.

Итак, дурные привычки, носящие защитный характер, могут быть устранены начисто, если они будут побуждаться не стремлением избавиться от навязчивого действия или обстоятельств, а положительным желанием делать не это, а что-то другое. Дурные привычки, от которых мы получаем удовлетворение, будут устранены, если от выполнения привычных действий мы перестанем получать удовлетворение. Поэтому устранение дурных привычек всегда есть работа по управлению желаниями. Если я буду получать удовольствие в действии, противоположном дурной привычке, то дурная привычка угаснет под влиянием того, что энергия удовлетворения, получаемая от привычки, переключится на новое действие. Поэтому борьба с дурными привычками большей частью состоит не в насилии над ними или самим собой, но в том, чтобы угасить привычку путем создания ситуаций, в которых исполнение привычного действия не вызывает положительных переживаний, а противоположное действие создает их. Идея проста, но ее реализация затруднительна для человека, рассматривающего любое самовоспитание как борьбу с дурным и мало думающего над выработкой в себе хороших привычек. В процессе формирования хороших привычек дурные постепенно отмирают и исчезают из репертуара поведения. Поэтому всякий раз, когда мы задумываемся над проблемой удаления плохой привычки, мы должны основательно подумать над тем, какой хорошей привычкой ее заменить.

Если мы охвачены идеей самосовершенствования и хотим выработать новые привычки, радость от которых будет сильнее, чем от удовольствия следованию дурной привычке, то последняя отпадет сама собой, угаснет. Дурные привычки следует не просто подавлять, а изживать. Любое действие, доставляющее удовольствие, постепенно приобретает способность возникать спонтанно под влиянием довольно слабых импульсов из окружения или собственной воли человека. Закон становления как хороших, так и дурных привычек одинаков — это удовольствие, возникающее при следовании им. Поэтому управление становлением привычек в конечном счете сводится к управлению переживаниями удовольствия, радости, сочетающихся с определенными действиями, восприятием ситуаций, в которых они возникают, т. е. с образами, связанными с ними.

Ленивый ученик мне признается в том, что всегда с отвращением выполняет задания на дом, чтобы потом получить какое-то удовольствие, исключающее работу, удовольствие развлечения. Он говорит, что ждет не дождется, как выполнит задание и потом сможет с наслаждением пробежать 5 километров на вольном воздухе, ежедневную норму. Другой же с отвращением думает о том, что вынужден будет бежать кросс по настоянию преподавателя физкультуры, а после этого дома с наслаждением окунется в дебри химических формул. Все зависит от того, какие привычки у нас сложились. Нам в жизни ужасно повезло, если большая часть наших привычек — хорошая, а дурных мало. Однако если мы набросимся на наши дурные привычки, пытаясь удалить их путем простого подавления, то рискуем, что их число увеличится. Лучше всего идти путем увеличения числа и силы хороших привычек, которые могли бы заменить дурные. Но как это сделать? Когда мы ведем борьбу с дурным, со злом, трудно воздержаться от насилия, хотя оно и противопоказано. Поэтому в борьбе с дурными привычками мы вынуждены наряду с основной парадигмой ненасилия применять и первую парадигму. Однако следует считать, что она не основная, а дополнительная схема управления. Чем больше мы ослабим силу привычки, тем меньше насилия нам нужно сделать над собой, чтобы ее устранить. Аналогично тому, как во время войны в управлении вынуждены прибегать к насильственной парадигме.

Другое дело, когда мы переходим к выработке положительных, полезных привычек, которые одобряются обществом и приносят нам благо. В этом случае исключительной и безусловной стратегией управления является ненасильственная схема, основанная на применении принципа опоры на положительное, на одобрение, на радость. Итак, переходим к воспитанию хороших привычек.

Часто родители слышат от учителей следующую характеристику сына или дочери: "Мальчик (девочка) способен, но неусидчив, ленив, а мог бы учиться хорошо". Многие думают о себе подобным же образом: "Стоит мне захотеть, как я это сделаю. Но мне этого не хочется". Вера в то, что в нас есть возможности, которые проявятся, стоит нам этого только захотеть, держится долго, но потом истощается, и мы перестаем думать подобным образом. Некоторые психологи говорят, что такой способ мышления суть не что иное, как самооправдание своего нежелания или неспособности. Однако это не совсем так. Действительно, если мы сильно чего-то захотим, то своего добьемся. Когда говорят, что талант- это прежде всего труд, то часто забывают о том, что творческий труд имеет своей основой желание труда. Но как захотеть? Если мы не хотим этого делать, но сознательно заставляем себя делать это, то мы применяем насильственную парадигму управления, какими бы соображениями не прикрывали это принуждение. Люди выработали много слов для маскировки насилия: "ответственность", "необходимость", "долг" и многое другое. За долгом и ответственностью скрывается насильственная парадигма.

Только подразумевается, что наказание будет не палочное, а угрызениями совести, чувством вины или стыдом. Но, как мы уже убедились раньше, от замены одних неприятных переживаний, возникающих вследствие недеяния, на другие, более респектабельные, суть не меняется. Я имею в виду суть парадигмы, хотя для нас большая разница: или меня за недеяние будут бить палками, как китайца в X веке, или будут штрафовать, или подвергнут остракизму, или от меня уйдет жена, или вынесут выговор. Надо хотеть, а не бояться недеяния. Хотеть делать. Поэтому важно понять, как порождается желание что-то делать.

Наши переживания удовлетворенности или неудовлетворенности кроются в удовлетворении или неудовлетворении потребностей. Чем сильнее потребность, тем больше наслаждение от ее удовлетворения. Однако чем сильнее потребность, тем сильнее и страдание от ее неудовлетворенности. Поэтому желание захотеть что-то может быть реализовано только в том случае, если это действие связано с удовлетворением какой-то потребности. Поэтому если мы знаем свои потребности, то нам нетрудно испытывать радость в деятельности, удовлетворяющей их или хотя бы как-то связанной с ними. Мы знаем, что если дело (например, безразличное для вас) осуществляется в окружении людей, которые вам нравятся, то в нем начинает удовлетворяться определенная потребность (в данном случае потребность в общении) и это дело само становится приятным. Поэтому можно вывести простое правило: если ты хочешь заняться чем-то, то подумай, какого рода удовольствия могут быть получены в ситуации исполнения этого дела. По законам научения эти "приятности" постепенно распространяются и на дело, которое вначале не было привлекательным. И обратно: если ранее приятное занятие странным образом начинает сочетаться с неприятными переживаниями, то постепенно это занятие становится неприятным.

Я часто имею дело со студентами и учащимися, жалующимися на то, что им очень неприятно заниматься каким-либо делом, которое они должны исполнять.

При анализе этих жалоб не было ни одного исключения из сформулированных правил. Всегда я находил, что это дело, например учение, было связано с ситуациями, порождающими неприятные переживания. Накопление этих переживаний со временем образовало эмоциональный барьер, через который не так-то легко прорваться даже при желании.

Учащийся, вставший на путь самовоспитания, должен ответить на вопросы: что же в этой ситуации вызывает плохие переживания, которые переносятся на данное занятие? Что мне мешает наслаждаться познанием? Каждый без труда найдет ответ на этот вопрос, если он действительно обусловлен ситуацией. Если же мы не можем найти ответа, то начинаем думать, что нам не нравится сама деятельность. Говорят: "Мне не нравится эта работа". А при ближайшем рассмотрении оказывается, что плохие переживания возникают вследствие общения с людьми, включенными в трудовую ситуацию, их отношения к тому, что я делаю. А может быть, начальник чем-то мне напоминает моего отца, которого я боялся и ненавидел, что заставляет меня предполагать, что в основе отвращения к работе лежит не изжитый Эдипов комплекс. Может быть и что-то другое. Но если я не познаю причины моего отрицательного отношения к работе, то не смогу улучшить свое отношение к ней. Если же я опрометчиво сменю ее, то где гарантия, что на новом месте не будет хуже и к моему комплексу не прибавится еще кое-что, о чем я не имел представления.

Я не могу из-за ограничений объема подробно разбираться в том, почему что-то "не нравится делать". Моя задача сейчас проще: нужно ответить на вопрос, как сделать так, чтобы мне это хотелось делать. И ответ этот состоит не в том только, чтобы избавиться от отрицательных переживаний, отбросить свои комплексы и плохое отношение к делу. Это сделать почти невозможно без созидания радости, которая сопровождала бы дело. И эта радость зависит как от нас самих, так и от людей, с которыми мы имеем дело. С возрастанием радости постепенно отпадают, разрушаются и эмоциональные барьеры. Выше мы подробно описали сущность радости и удовольствия. Теперь имеет смысл применить эти знания к пониманию того, как сделать так, чтобы мое дело или отношение мне нравились. Сначала поставим наш вопрос прагматически:

Мало кто задумывается над этим. Считается, что радость ценна сама по себе и не имеет смысла вопрос об извлечении из нее пользы. Поскольку мы так думаем, то возникающие жизненные удовольствия остаются неиспользованными.

Правда, врачи могут сказать, что при радости происходит выделение эндорфинов, которые включаются в биохимический обмен, обеспечивая более высокий уровень жизнедеятельности. Однако этот процесс происходит в области того, что мы называем физиологией. А нам хотелось бы использовать радость психологически.

Я расскажу о том, как некоторую пользу можно извлечь и из радостей, которые в общем причиняют вред. Я здесь должен извиниться перед юным читателем, что пример, который я разберу ниже, взят из жизни взрослых. Так как взрослые имеют большой жизненный опыт, более зрелый ум, то и механизмы, которые я буду описывать, в их опыте представлены более отчетливо. При этом я также имею в виду, что каждый из вас должен и будет скоро вполне взрослым. Здесь важен для нас не сам пример, а то, что следует понять через него.

Ко мне на прием пришла женщина, хотевшая выяснить причины распада своей семьи. В разговоре выяснилось, что она и сама их понимает.

— Я просто невыносима в общении, — сказала она. — Я делаю все, чтобы быть в центре внимания Не было еще случая, чтобы в компании центром внимания был кто-нибудь кроме меня. Меня раздражает общение, если мне приходится прекратить свою речь и выслушивать кого-либо. Когда я начинаю говорить, меня остановить невозможно! — добавила она к своей короткой и энергичной исповеди. — Меня может выдержать лишь тот, кто способен выслушивать молча, показывая всем видом-, что ему очень интересно.

— Простите, — остановил я этот динамичный рассказ, — тогда чего же вы хотите от меня? Ведь вы, наверное, пришли не только рассказать о себе, но и выслушать меня.

— Я хочу, — сказала она уверенно, — чтобы вы помогли мне научиться сдерживать себя, по крайней мере говорить медленнее, и чтобы я смогла выслушивать другого человека и считаться с его мнением. Уже в школе я была одинокой из-за того, что была безапелляционной в суждениях и считала, что можно соглашаться только с моим мнением. А сейчас я понимаю, что дальше так жить нельзя.

Невозможно быть в постоянном одиночестве в окружении людей. Даже моя мать не может выдержать меня.

— А на каком еще основании вы считаете себя слабовольной? — спросил я, представив в воображении ее "человека привычки" в окружении близких.

— Например, пыталась три раза бросить курить, но не смогла. Стоит мне оказаться в гостях или в общении с кем-либо, как позыв к курению становится невыносимым, — поясняла она откровенно.

Я подумал о том, что в ней импульс к курению настолько крепко сросся с общением, что при любом акте общения немедленно возникает потребность манипулировать сигаретой. Видно было, что ей очень хотелось курить, но она стеснялась попросить разрешения Я разрешил ей курить. Оказалось, что она очень изящно манипулирует сигаретой и становится спокойней. Я понял, что для нее на данном этапе отказ от курения невозможен даже в мыслях.

— А зачем вам отказываться от курения? — спросил я доверительно. — Вы еще молоды и можете долго транжирить свое здоровье. Вам идет курить. Почему бы вам не извлечь пользу из курения? — предложил я. Ее удивление граничило с возмущением.

— Ведь курение вредно! — сказала она назидательно. — Какую же пользу можно из него извлечь? Я ее спросил, испытывает ли она удовольствие от курения.

— Да, — ответила она. — Особенно в тех случаях, когда ради сохранения здоровья пытаюсь ограничить число сигарет: от 25 сигарет в день до 5. Тогда каждая сигарета дает очень много приятных ощущений.

Я взял листок и напечатал несколько предложений повелительного характера Вроде: "Я говорю медленно! Я говорю немножко нараспев! Я выслушиваю до конца собеседника, чего бы это мне ни стоило!" Я показал ей текст и спросил, устраивает ли он ее.

— А, это формулы самовнушения! — поняла она. — Но я уже пробовала… Не действует! Могу повторять их до одурения, но стоит оказаться в ситуации общения, как я не контролирую себя.

Я ей объяснил, что это не формулы самовнушения, а средство самоконтроля.

"Любое поведение, если оно сочетается с удовольствием, усиливается. А сдерживание ведь тоже акт, который может рассматриваться как поведение.

Говорение нараспев тоже поведение, точно так же, как выслушивание собеседника, — пояснил я. — А теперь представьте себе, что вы позволяете себе удовольствие от сигареты в том случае, если вам удалось осуществить одно из описанных здесь поведений Притом немедленно. Никогда не позволяйте себе сигареты, если вам не удастся осуществить одно из правил, — сказал я строго и внушительно. — Пусть это продолжается постоянно. От курения не отказывайтесь, но только при соблюдении этого правила Но все-таки создайте оптимальную численность сигарет, чтобы уровень удовольствия от каждой из них был максимален. Потом через месяц позвоните мне".

Читатель, наверное, уже понял мой замысел. Задача состояла в том, чтобы усилить сдерживание и контроль речевого поведения. Для этого используется удовольствие хотя и от вредной, но зато сильной привычки. Примерно через две недели раздался телефонный звонок и женщина с приятным голосом спросила меня, узнаю я ее или нет. Я ответил, что нет.

— Юрий Михайлович! Вы меня не узнаете?! Это так приятно. Но меня теперь никто из моих знакомых по телефону не узнает. Я им говорю, что я Ирина, они мне отвечают: перестаньте нас дурачить, мы Ирину знаем по голосу! Мама говорит, что меня как подменили.

Все это было сказано размеренным голосом с прекрасной дикцией и уместными паузами. Эта женщина постепенно, соблюдая нетрудное для нее условие, выработала в своем "человеке привычки" сдерживание, способность говорить плавно, не торопясь и не боясь, что ее не выслушают, и способность прекратить речь и выслушать собеседника, что ранее было для нее почти невозможным.

Правда, этого приема хватило ненадолго. Она, по-видимому, перестала работать над собой, а ее экспансивность определялась более глубинными личностными факторами, которые в конце концов взяли верх. И когда я ее еще раз увидел через год, ее временно устраненные недостатки проявились в полной мере: она развелась с очередным мужем. Дело было в чем-то другом, чего мы не касались, когда стали вырабатывать плавную и сдержанную речь.

Я хочу здесь подчеркнуть, что природа удовольствия, с помощью которого подкрепляется вырабатываемое поведение, не имеет значения. В данном случае нам удалось использовать для хороших целей удовольствие от порока. "Человек привычки" устроен примитивно, и он не различает, откуда возникает удовольствие. Поэтому его следует дрессировать путем наград за хорошее поведение. В слове "дрессировать" нет ничего, что принижало бы наше чувство достоинства. Хотя сознание важности выработки нужной привычки способствует более быстрому ее образованию, но это не исключает того, что "человека привычки" я дрессирую, награждая и наказывая его. Однако, хочу я этого или нет, наше самосознание выполняет эту работу без нашего участия и избирательно. В данном случае сознание взяло на себя функции самосознания и быстро выработало соответствующее сдерживание. Для этой женщины главным было овладеть своим общением, и лишь только после этого можно было начинать борьбу с курением.

Этот пример приведен для того, чтобы показать, что удовольствия жизни можно включить в самовоспитание и извлечь из них максимум пользы, помимо радости, приносимой "человеку привычки". В целом все привычные радости могут быть использованы для выработки в себе желательных видов поведения, которые стали бы устойчивыми формами проявления нашего "человека привычки". Для этого достаточно, чтобы этим радостям предшествовали желательные виды поведения.

Если вы награждаете себя конфетой за то, что перед этим вам удалось сделать что-то хорошее, скажем, выполнить хорошо и с удовольствием домашнее задание, сделать уборку в квартире, что вам раньше делать не нравилось, то можете быть уверены в том, что чем сильнее удовольствие, которое вы получите от этой конфеты или от чего-то другого, тем сильнее будет закрепляться в вашем "человеке привычки" данный вид поведения, предшествующий этому удовольствию. Вы человек, и у вас есть сознание, принявшее решение дрессировать вашего "человека привычки", и ему от этого некуда деться. Вы заметите, что и предшествующие удовольствиям действия вам будут даваться легче, возникать спонтанно, с меньшими усилиями, доставлять больше радости.

Как говорят психологи, усилится мотивация этих действий, так как мотив всегда есть предвосхищение некоторого приятного переживания.

Однако надо иметь в виду, что переживание радости выращивает любое поведение, хорошее или плохое. Поэтому если вы злословили, солгали, предались лени (лень ведь тоже определенное поведение), нагрубили, проявили агрессию и если после этого было что-то приятное, не обязательно оттого, что вы это сделали, то все равно тенденция к усилению этих действий будет налицо.

Ни одно переживание не проходит бесследно! Вот поэтому-то слепая любовь, неразборчиво награждая дитя радостью, чаще выращивает пороки, чем добродетель.

Однажды, после лекции по самовоспитанию, один из слушателей заявил мне, что ему это не нравится.

— Ведь человек — это самосознательное существо, а вы предлагаете какую-то примитивную дрессировку. Может быть, нужно воспитывать силу самосознания, а не привычки. Ведь самосознание может преодолеть привычки. Так можно подходить к дрессировке собак и кошек, а не к человеку.

Я понял его возмущение. Действительно, нам бывает тяжело признать, что наряду с самосознанием и высшей сферой проявления личности в нас существуют системы, уровень существования которых не поднимается над биологией и поведение которых определяется тем, чему научилось наше тело.

Психологи выделяют даже висцеральное научение, происходящее в наших органических системах. Представим себе на минуту, что наш желудок научился реагировать отделением крепкого, кислого желудочного сока не на бифштекс, который мы видим, а на социальную ситуацию, скажем, на обиду, или неудачу, или потерю любви. Что будет происходить? А то, что желудок будет выделять крепкий и кислый сок в ответ на изменения моих отношений, а не на появление бифштекса. Сколько смогут стенки желудка выдержать такое неправильное и "своевольное" его поведение? А все дело в том, что примитивный "человек привычки" научился вести себя подобным образом, и вы, царь природы, чувствуете, что больны. И никакая диета не спасет вас, пока желудок ведет себя подобным образом. Вам нужно переучить своего примитивного "физиологического человека", чтобы он не реагировал так на социальные ситуации. Только тогда вы почувствуете себя здоровым, не будете отделять кислый сок на обстоятельства, никакого отношения к приему пищи не имеющие.

Я привел этот грубый пример, чтобы показать, что каждый из нас содержит в себе еще и "физиологического человека" и лишь над ним "человека привычки", "человека воли", "человека морали" и, наконец, личность, которая стремится всех соединить в одно целое. Однако уровень "человеков", которых личность хочет заставить работать по единому плану, различен: "человек привычки" имеет более высокий уровень, чем "физиологический человек", а "человек воли" выше "человека привычки". И к каждому нужно применять свои методы. "Человека привычки" следует обучать методами, какими формируются навыки по законам научения. Если "человека привычки" не окультуривать, то он войдет в силу и победит "человека воли" и морали. Ведь "человек привычки" находится в союзе с физиологией. Это очень древний человек. Если вашей Я-концепции на 3–4 года меньше, чем ваш хронологический возраст, записанный в паспорте, то "физиологическому человеку", формируемому с помощью генетического кода, около полутора миллионов лет! Об этом нельзя забывать.

— Однако эта программа неразрешима, — возразил мне один оппонент. — Ведь невозможно организовать свою жизнь так, чтобы нашим удовольствиям обязательно предшествовали какие-то полезные и нужные действия, которые мы хотим выработать. Так можно превратиться в робота. А человек не автомат, а самостоятельное существо. Оно может принимать самые странные решения и даже менять их без видимой причины, — заключил он свое возражение.

Я согласился с ним, что человек свободно меняет решения, но заметил, что неправильно думать, что это происходит без причины. Эти причины могут быть неизвестны внешнему наблюдателю, но они понятны самому человеку, так как обусловлены мотивами изменения решения. Но я также заметил, что для самовоспитания совсем не нужно превращаться в запрограммированного робота.

Нужно просто иметь установку к тому, чтобы положительные переживания выступали в качестве эмоционального подкрепления тех действий, которые должны быть выработаны и закреплены в репертуаре нашего поведения. Для этого не обязательно, чтобы каждое хорошее действие подкреплялось удовольствием, но если у вас выработалась данная установка, то в процессе жизни будет чаще происходить эмоциональная поддержка желательного поведения, чем при ее отсутствии. Разве плохо со временем обнаружить, что письменный стол воспринимается вами с явным удовольствием и желание работать за ним усиливается. Разве не обрадует вас, когда вы почувствуете, что вам за этим столом требуется все меньше времени, чтобы полностью войти в работу, легче сосредоточиться и не приходится с такой силой принуждать себя к началу работы, как это было раньше. Ради этого можно приложить и незначительное усилие, чтобы реализовать эту установку.

Когда я был студентом, то стремился, как будто в шутку, применять на себе то, что написал выше. Уже примерно через месяц я заметил, что описанные выше симптомы с рабочим столом и вхождением в работу представляют собой приятную реальность, и мне стало легче учиться! Как только мне удалось почувствовать положительные результаты моей схемы, мое желание приурочивать к повседневным удовольствиям какие-то полезные дела усилилось. И это оказалось тоже нетрудным. Я дрессировал своего "человека привычки" в связи с учением в институте Настолько успешно, что закончил институт вместо пяти лет в два е половиной года. Я учился на заочном отделении, и тогда разрешалось досрочно сдавать экзамены и зачеты. И для этого мне не требовалось особых усилий, и все это делать мне было приятно! Это произошло не потому, что у меня были какие-то особые способности к самоуправлению. Те области и стороны жизни, которые я не воспитывал в себе, изменялись, но незначительно.

Меня каждый раз огорчал тот факт, что не всегда удавалось использовать радости в соответствии с моей установкой. Человек устроен так, что при предвосхищении радости обо всем забывает и концентрируется на том, что должно произойти в ближайшее время. Потребовались значительное время и усилия, чтобы научить говорить себе "стоп!" перед тем, как должно происходить что-то приятное. Мне сейчас смешно, но научила меня этому домашняя кошка! Я заметил, что она не набрасывается на еду как дикий зверь, а совершает некоторые ритуалы: обходит лакомый кусочек, садится рядом, спокойно обнюхивает и осторожно приступает к получению пищевого наслаждения. Я сравнил собственное поведение в предвкушении утоления голода, и сравнение оказалось не в мою пользу. Я набрасывался на пищу именно неосмотрительно. Я решил в случае любого приятного предвкушения сдерживать себя и осмотреться.

"Чем ты хуже кота?" — думал я. Оказалось, это делать не так трудно. Но возникли вопросы: чем заниматься в этот момент? о чем думать? Сначала я старался сосредоточиться на объекте удовольствия и ориентироваться на то, чтобы извлечь из него как можно больше положительных эмоций. Но потом увидел бесполезность этого. "Что это мне дает?" — задал я себе вопрос. И однажды меня осенило. Ведь я могу в уме воспроизводить те виды поведения, которые мне предстоит усилить и развить! Тогда я в эти моменты сдерживания перед чашечкой кофе, или наслаждением книгой, или общением уделял только десяток секунд, чтобы представить себе свой рабочий стол и то, как я за ним работаю. И это было правильное решение. В эту паузу с помощью воображения я представлял виды желаемого поведения, имевшие место в прошлом и соответствующие моей установке на самосовершенствование. Оказалось, что работа воображения почти полностью может заменить реальное исполнение действия. Она даже имеет преимущество: я могу воспроизвести ту ситуацию и поведение, которые считаю нужными, не дожидаясь обстоятельств, которые сделали бы их возможными. Именно после этого прогресс стал настолько ощутимым, что я его заметил сразу.

Теперь, когда я обучаю психической саморегуляции моих учеников, я в первую очередь учу их правильно осмысливать предстоящее удовольствие, даже если оно появилось неожиданно. Представив, как это действие исполнялось в прошлом, совсем недавно, следует, например, сказать себе: "Я награждаю себя этой радостью за то, что хорошо вскопал эти грядки в огороде нашей соседки, старушки!", если ты хочешь развивать в себе альтруистические тенденции. Ты тем же можешь наградить себя за то, что вдохновенно работал над неприятной работой. Вообще человек большей частью задумывается над необходимостью работы над собой, если встречает препятствия или эмоциональные барьеры в исполнении своей ведущей деятельности — учении, труде. Вот в эти моменты, когда испытываете затруднения что-то делать, полезно дать ход воображению в направлении той награды, которую вы получите вследствие выполнения дела.

Чем сильнее воображение, тем больше эффект. Потом вы заметите, что такого рода упражнения способствуют усилению воображения, делают его ярким и удивительно конкретным.

— А не будет ли человек, занимающийся такого рода тренировкой, выглядеть странно? — спросил меня оппонент. — А не снизит ли такого рода воображение тот уровень удовольствия, который мы можем получить? Ведь это отвлекает внимание на объекты, не связанные с получением радости.

Я ответил, что происходящее в нашей голове невидимо для наблюдателя, каким бы он внимательным ни был. По крайней мере он не знает, о чем вы задумались в течение 15 секунд. Я практикую это давно и не заметил, что после такого кратковременного акта воображения я получал меньше наслаждения от бифштекса, приключенческого фильма или общения с приятными людьми.

Правда, иногда забываешь делать это. Я рекомендую не обвинять себя в этом случае в нарушении установки. Человек не автомат. Вы можете ошибаться, но установка свое возьмет, и вы реализуете свою программу. В отличие от робота, вы сами составляете программу своего поведения и сами ее выполняете. А это чего-то стоит! Чтобы лучше использовать радости вашей жизни, необходимо иметь ясные представления о том, какие виды поведения вы желаете превратить в привычку.

А привычка не только некоторый стереотип поведения, но и определенная реакция на свойства ситуации, образы, "запускающие" данную привычку.

Поэтому в процессе воображения нужно правильно представлять формируемое действие, которое должно превратиться в привычку. Что нужно для этого сделать? 1. Ясно представить извлекающий образ и воспроизвести его в сознании.

Например, учебник на столе или дневник могут быть пусковыми образами, если вы в прошлом реагировали на них как на импульс к началу работы. Он может быть и другим. Например, для одного моего ученика это был голос матери, напоминающей о том, что пора готовить уроки. Поскольку он любил свою мать, то ему приятно было представлять ее голос и проигрывать в воображении свою работу.

Действие кратко проигрывается от начала до конца, и ясно представляется его результат. Для воображения нужно мало времени. Если вы писали сочинение на прошлой неделе в течение двух часов или в два присеста, то в воображении вы можете "прогнать" все это за 15 секунд. Яснее всего надо представить полученный результат и сравнить его с ожидаемым результатом, целью. В этом представлении надо акцентировать внимание именно на признаках соответствия и хороших качествах результата, не "включаясь" в его отрицательные свойства.

Скажите себе, что в следующий раз это будет сделано лучше.

Специально сосредоточьте свою мысль на том, что этот результат вас интересует сам по себе, безотносительно к его оценке со стороны учителя, товарищей и других значимых для вас людей. Если этот результат оплачивается, то нужно отделить от себя материальный интерес и сказать себе, что вы это дело сделали хорошо независимо от того, какую плату — получите. Это необходимо, чтобы закрепить в себе установку на полную поглощенность делом безотносительно к его оценке со стороны других и установку на непривязанный труд, творческий труд ради самого труда.

Нужно сказать себе, что вы награждаете себя именно за эти (1–3) свойства вашего действия и за то, что вы его выполнили таким образом.

Вначале эти этапы представления будут протекать медленно, но после того как отработается привычка такого думания, достаточно будет 10–15 секунд, чтобы свернуто проиграть ваше прошлое хорошее и желаемое действие. Выбор действий, которые вы проигрываете подобным образом, определяется вашей программой самовоспитания.

Вы помните, выше я рассказывал о моем знакомом, который потерял охоту к бегу после соревнований на уроках физкультуры. Похожая история была и со мной. Кроме того, я с детства был неповоротлив и толст, а наш учитель физкультуры был беспощаден к слабости и признавал только тех, кто сможет быть первым, поделив всех нас на перспективных и бесперспективных. После этого я уже помню себя как человека не бегающего. Теперь-то я знаю подлинные причины этого: идея бега была крепко связана с отвратительными органическими переживаниями, само ожидание повторения которых превращало бег в наказание. Я несколько раз брался тренироваться, но меня одолевали отвращение и страх. Думаю, тот факт, что некоторые люди не хотят бегать, обусловлен психологическими факторами. У каждого из них в свое время был свой физкультурник, который сформировал это отвращение. Это отношение к бегу, естес1венно, не способствовало улучшению здоровья и снижению веса.

Когда я приступил к изучению психологии, то стало ясно, что у меня имеется эмоциональный барьер к активному движению. Мне удалось найти повторяющиеся ситуации, которые привели к нему. Одну из них я описал. Как прорваться через этот барьер? Я познакомлю читателя с тем, как научился бегать в полное свое удовольствие. Я пришел к следующим выводам: 1. Цель бега должна состоять в самом беге, а не во внешних целях, таких, как скорость, техника, длительность; сосредоточение внимания на внешних результатах приводит к потере наслаждения от самого бега как естественного вида активности.

Если внимание сконцентрировано на движении, ритмичном напряжении и расслаблении мышц, то они сами по себе являются источником удовольствия. Я впоследствии узнал, что первичным источником удовольствия являются ритмичные движения, которые, например, в ребенке проявляются в акте сосания; наслаждение возникает и когда ребенок является объектом прикосновения, давления и поглаживания.

Если внимание сконцентрировано на движении, то это движение способствует генерированию удовольствия. Если же внимание сконцентрировано не на движении, а на чем-то внешнем (скорости, способе исполнения, цели вне бега — кого-то перегнать, от кого-то не отстать, успеть), то такое движение не может генерировать удовольствие, так как внимание сконцентрировано не на движении, а на его последствиях, на символах. Но почему же человек испытывает радость от успешного достижения цели, например если ему удалось на дистанции сократить время? Да, это удовольствие имеет место. Но оно является удовольствием не от движения, а от удовлетворения потребности в достижениях, от самоутверждения, от победы над другим, над самим собой. Все эти удовольствия являются не первичными, а вторичными, возникшими вследствие научения. В обучении себя бегу нужно стремиться получать первичное удовольствие от гармоничной естественной работы мышц. Нужно приучить себя "вспомнить, как это приятно".

Поняв это, я сразу же отказался от всех беговых символов: формы, скорости, длительности, чувства гордости за результаты. Обнаружилось, что даже имитация беговых движений около рабочего стола (бег на месте) с полным сосредоточением на ощущениях от движения своего тела, особенно после длительного сидения, оказалась сразу же приятной. Это удовольствие свежести усилилось после того, как я впервые испытал очищающее потоотделение в результате примерно 10 минут такого бега. Сейчас это было просто приятно.

При дальнейшем ощущении усталости и неудобства я замедлял бег. На улице занимался ходьбой с полным сосредоточением на собственных ощущениях.

Спустя примерно неделю у меня прошли некоторые неприятные ощущения от непривычной работы мышц, и я испытал глубокое удовлетворение, узнав, что эта боль была вызвана включением в мышцах ранее не работавших капилляров.

Я не считал каждый раз время бега, но в определенный период заметил, что мне не хочется его прекращать. Потом мне стало тесно дома, и я пошел в лес и на лесной тропинке на краю прекрасной поляны бегал примерно так же, как и дома, В некоторых случаях погружение в самого себя было настолько полным, что происходило отключение от окружения и полное наслаждение движением. Тогда я понял, что целью бега надо сделать мышечную радость.

Бег я стал совмещать с другими удовольствиями, в частности с общением. Я познакомил с идеями обучения себя бегу своих товарищей, и мы имели много радостей от общения молча во время бега. Однако при этом скорость бега определялась членом коллектива, бежавшим медленнее всех, и была договоренность никого не обгонять. Все члены нашего коллектива влюбились в бег! Они каждое свободное время стремились использовать для бега. Лидьярд, новозеландский тренер, был великим человеком, который впервые в истории обучения бегу дал человеку внутреннюю свободу в беге тем, что установил правило: "равняемся на того, кто бежит медленнее всех" — и тем самым на время бега освободил человека от давления культуры, которая ориентирована на то, чтобы "быть первым, быстрее всех, лучше всех". После этого бег трусцой распространился по всему миру, так как немедленно приобрел психотерапевтическое значение. Он применил ненасильственную парадигму и принцип усилия на грани приятного, что сделало для его учеников занятие бегом приятным и творческим.

Я заметил, что начинающие бегать ради здоровья вынуждены постепенно принуждать себя к бегу ради того, чтобы избавиться от болезней. Несмотря на привычку бегать и даже на успехи в этом, они все равно вынуждены принуждать себя, так как бег для них не выступает как самоцель, направленная на наслаждение мышечной радостью. Начать заниматься бегом нужно не потому, что вы чувствуете себя плохо или нужно избавиться от лишнего веса, а ради увеличения общей суммы радостей от жизни. Если вы вступаете в общение, то хотите им насладиться. Если же вы включились в общение ради какой-то другой цели, например вовлечь человека в какое-либо мероприятие, то можете получить удовольствие лишь от того, что вам удалось это сделать, а не вследствие самого общения.

Бег является приятным занятием, дающим как следствие, или побочный продукт, здоровье, жизненную активность, выносливость и терпимость к другим. Поэтому усвоение бега следует включить в программу самовоспитания. Я рассказал об этом, так как хочу поделиться своей радостью и тем, как мне удалось научиться бегу (лучше поздно, чем никогда). Этому немало способствовало и то, что я в воображении часто соединял бег с самыми различными жизненными удовольствиями.

Аналогично следует действовать, если вы хотите научиться каждое утро обливаться ледяной водой. Наступит момент, когда вам это будет просто приятно. Главное при этом помнить, что чему бы вы себя ни обучали, боритесь с искушением скатиться к применению насильственной парадигмы управления самим собой, так как это делать легче и проще — и так делают все. Наш конформизм толкает нас к насилию над самим собой и другими — и часто мы не задумываемся о последствиях его. Если вам удалось достичь того, что с удовольствием ныряете в прорубь и для этой процедуры вам не надо заставлять себя, принуждать, то вы действуете правильно. Однако для этого не нужно, приняв решение, немедленно взять ведро ледяной воды и вылить себе на голову.

Начинать нужно постепенно. Пусть вначале вам понравится стоять голым в ванной и смотреть, как течет струя холодной воды из крана. Думайте об этой струе, о ее свежести и энергии, которая заключена в воде.

Становитесь на время водопоклонником. Потом подставьте палец под струю воды и получите удовольствие от прикосновения к прохладной воде. Потом пусть омывается вся ладонь. На следующий день можно почувствовать брызги этой воды на ногах и так далее. Главное, чтобы каждый раз количество удовольствия, которое вы получаете от холодной воды, увеличивалось. Вот и вся премудрость применения ненасильственной парадигмы управления к обучению себя плавать в проруби. Усилие и принуждение, которое придется иногда применять, должно быть на грани приятного! Тот же принцип используется и в приучении себя к управлению пищевым влечением.

Для этого нужно, чтобы вам не хотелось есть продукты, которые по какой-то причине вы считаете вредными для себя (по совету врача или по собственному решению), и хотелось есть продукты, которые вы считаете полезными. Каждый из нас подчас принимает такие решения: не есть много, отказаться от мучного, долго и тщательно жевать, предпочесть, например, сырые овощи разваренным.

Но эти решения чаще всего остаются невыполнимыми по разным причинам: нам это надоедает, или мы часто нарушаем собственные запреты, или полезная пища оказывается настолько невкусной, что следовать своему решению совсем не хочется. Проблема в конечном счете сводится: а) к управлению потребностью в пище; б) к управлению пищевым поведением.

Мне иногда говорят, что проблема диеты — это проблема взрослых, а подростку или юноше еще рано думать об этом. В основе этого суждения лежит представление о том, что соблюдение диеты всегда есть осуществление пищевого запрета. На самом деле это не так. Контроль пищевого поведения — искусство, которым нужно овладевать как можно раньше. Я однажды спросил одного долгожителя: что он считает главным в его несокрушимом здоровье? Он неожиданно ответил: "Я был еще мальчиком, когда бабушка научила меня правильно жевать пищу и не есть то, что не следует!" Встречается много подростков, которые начинают стыдиться, что у них быстро возрастает вес и им неприятно ходить на занятия по физкультуре, так как там приходится быть в спортивном костюме и в глаза бросается излишняя полнота. Поэтому то, что я здесь пишу о контроле пищевого поведения, важно как подросткам, юношам, девушкам, так и взрослым. Думаю, что эти вещи полезно знать и родителям, так как они берут на себя функции управления пищевым поведением своих детей и не всегда осуществляют их правильно, без вреда для здоровья детей. Итак, начнем обсуждать проблемы контроля пищевого влечения.

То, что нам уже известно о контроле влечений, позволит быстро понять сущность проблемы.

Поскольку каждая потребность обнаруживает себя в образах объектов ее удовлетворения, то надо научиться контролировать пищевое воображение. Тот, кто дает себе слово: "Как бы я ни захотел, есть это не буду!", всегда его нарушает. Чем сильнее он будет бороться с влечением, тем сильнее будет представляться этот пищевой образ, и в конце концов наша привычка есть плохую пищу лишь потому, что она вкусная, победит. Требуется очень сильное самоустрашение, чтобы одним запретом удалось победить "человека привычки".

У первобытных людей пищевое поведение регулировалось различного рода пищевыми табу, нарушение которых тяжко каралось. Полинезиец XVII века, отведав запрещенную пищу, если не умирал, то надолго заболевал. Но когда мы нарушаем запреты, то относимся к этому легко, так как нет непосредственной угрозы нашему здоровью, кроме неприятного ощущения, что нарушено собственное слово. В некоторых случаях врач прибегает к устрашению, говоря, что если вы будете это есть, то к вам вернутся страшные колики, и воспоминания о них наполняют нас уверенностью в том, что, видимо, следует воздерживаться от вредной пищи. В этом случае устрашение приходит извне и наполняет нас решимостью выполнять предписание. Иногда мы наполняемся решимостью и без посредничества врача, если твердо уверены в том, что нарушения диеты приведут к разрушению здоровья и приобретению избыточного веса, что уронит нас в глазах других.

Но у читателя, естественно, может возникнуть недоумение: "Неужели для того, чтобы контролировать свою диету, обязательно нужно оказаться перед какой-то опасной границей? А нельзя ли. просто есть то, что нам хочется, и чтобы это соответствовало требованиям гигиены? Ведь существует же пищевая интуиция, управляющая нами изнутри, и мы хотим есть то, что для нас полезно". Все дело в том, что при наличии двойственной природы наших потребностей (сама потребность и "аппетит") наши позывы к определенным видам пищи определяются не потребностями организма в данном питании, а влечением к определенному пищевому удовольствию, т. е. "аппетитом". Поэтому, не овладев этим влечением, мы не в состоянии прислушаться к нашему внутреннему голосу, звучащему слишком слабо. Так что при наличии установки на получение пищевых удовольствий мы не можем решить нашу проблему путем простого запрета. Значит, как я уже сказал вначале, нужно хотеть есть то, что полезно, и перестать хотеть есть то, что вредно и запрещено. Для этого нужно научиться извлекать удовольствие из пищевого поведения, жевания и смакования, глотания полезной пищи, что будет способствовать становлению полезной установки. В управлении пищевым влечением следует использовать приемы, подробно описанные в разделе о борьбе с курением, поэтому буду конспективен.

Надо изучить, как ведет себя влечение, в какое время и в каких обстоятельствах оно усиливается и когда становится безудержным. Один из моих учеников, например, говорил, что всегда испытывает желание есть, приближаясь к своему дому. Читатель без труда поймет, что так сложилось потому, что начиная со школьной скамьи мать кормила его немедленно, как только он входил в свой дом. Так сложился стереотип привычки. У другого (его кормили точно по часам) безудержное пищевое влечение вызывал вид циферблата в определенное время.

Данные стереотипы программируются внешними обстоятельствами: приближением к дому, стрелкой часов и многими другими ритмическими процессами, в частности сменой труда и отдыха, суточными изменениями на поверхности земли. Например, римляне эпохи республики ели один раз в сутки, примерно в пять часов вечера. Это вовсе не значит, что римлянин томился от голода целый день, он просто не хотел есть раньше, так как его пищевое влечение было запрограммировано на конец второй половины дня. Отсюда понятно, что контроль пищевого влечения состоит прежде всего в том, чтобы оно как можно меньше зависело от случайно сложившихся в прошлом условий.

Чем в меньшей степени мы запрограммированы внешними обстоятельствами, тем лучше. Это делает нас относительно свободными в контексте своего влечения. Оно будет иметь меньше шансов на то, чтобы в определенный момент дня вырвать нас из занятий и принудить к его удовлетворению.

Нужно научиться получать наслаждение именно от полезной пищи. Вспомним, как работает техника удовлетворения любой потребности: удовлетворение определяется количеством наслаждения, полученным от техники удовлетворения. Поскольку наслаждение всегда сознательно, то чем сильнее сосредоточено ваше внимание на процессе удовлетворения потребности в пище, в частности на пищевом поведении удовлетворения (жевании, смаковании, глотании), тем больше удовольствия вы сможете извлечь из этого. Тот, кто умеет есть, получит больше удовольствий от сухой корочки и листа свежей капусты, чем другой от изысканно приготовленных кушаний, которые он жует и глотает почти бессознательно, так как занят общением, разговорами и другими действиями, которые сами по себе не имеют никакого отношения к пищевому удовлетворению. Признаком насыщения для последнего из указанных людей является переполненный желудок, вызывающий неприятное давление и т. п.

Чтобы научиться есть, нужно многое знать о пище, уметь сосредоточиться на пищевом поведении удовлетворения и стремиться извлекать из пищи как можно больше удовольствия.

Следует отработать пищевые ритуалы и соблюдать их. Поскольку количество наслаждения и, следовательно, насыщение от пищи зависит именно от техники удовлетворения потребности, то последняя может быть увеличена за счет ритуала. Он облегчит, во-первых, включение всех механизмов пищевого поведения и, во-вторых, контроль пищевого влечения, так как со временем для человека станет невозможным испытывать и удовлетворять пищевое влечение вне данного ритуала. В-третьих, ритуал увеличивает количество действий, приходящихся на определенную единицу пищевых объектов. Когда английский аристократ манипулирует многообразными обеденными приборами, пользуется различными вилочками и ножами, большими и маленькими, то все это направлено на увеличение количества пищевых действий, а не на поддержание этикета и духа дома, как он сам думает. Пищевые ритуалы играют большую роль в удовлетворении потребности, и пренебрегать ими опасно, так как пищевое влечение становится неконтролируемым, со всеми плохими последствиями. Тот, кто по первому позыву идет на кухню и ест то, что ему сейчас захотелось, не сервируя стол, в одиночестве, похож на пищевого алкоголика, который уже совсем не контролирует свое влечение и попал в полную зависимость от него. Пьяница утверждает, что он не болен, потому что, как он говорит, "я не пью один!". Значит, удовлетворение этого влечения в одиночестве, по его мнению, является уже признаком алкоголизма. Врачи с этим диагностическим признаком не согласны, но физическая зависимость от пищевых объектов часто проявляется в том, что человек не может дождаться обеда и сесть за стол вместе со всеми, а старается "перехватить" до обеда.

Я хочу обратить внимание на то, что в пищевом поведении и ситуациях удовлетворяются не только потребности в пище, но и другие, например эстетические, потребность в общении, а в некоторых случаях потребность в престиже, когда на столе находятся престижные пищевые объекты, такие, например, как красная икра, которую получают в закрытых распределителях только люди, имеющие высокий ранг в управленческой иерархии. Итак, об эстетике.

Если пищу готовят ваши родители, то убедите их в том, что полезной пище следует придавать внешний вид той, которая вам нравится, но от которой вы должны отказаться. Когда врач предписывает есть сырые овощи, а вы их не хотите, так как ленитесь жевать, не любите их запах и предпочитаете котлеты, то целесообразно делать капустные котлеты, внешне и по запаху похожие на мясные, и постепенно уменьшать влияние огня на продукт, только внешне обжаривая их. Этим вы постепенно расшатаете установку есть пережаренные и почти сожженные пищевые продукты, увеличивающие пищевые отравления отходами от них, которые организм не может вывести из себя обычными путями.

Подобно тому как в курении вы создавали заместительные ритуалы, так же и здесь вы стремитесь одурачить "человека привычки" внешними признаками соответствующего поведения и включенных в него объектов.

Следует научиться отчетливо отделять пользу пищи от удовольствия от нее.

Тогда вам будет нетрудно отказаться от пожирания с жадностью вкусных конфет. Поскольку вы понимаете, что от них только вред, то, чтобы получить нужное удовольствие, вы можете довольствоваться четвертью конфеты, не поглощаемой как хлеб (так делают развращенные матерями дети), и наслаждаться минимальным количеством этого вредного для здоровья вещества.

Любое вещество, даже пищевое, если оно оказывается в организме в избытке, начинает причинять вред. Углеводы — не исключение, хотя в нашем организме есть депо для углеводов.

Желательно создать для себя дружественное в смысле достижения ваших целей социальное окружение, стремиться к тому, чтобы ваши близкие и друзья помогали реализовать вашу программу соблюдения диеты, а не препятствовать ей. Это окружение позволяет удовлетворять в пищевом поведении и смежные потребности, например в общении, в безопасности, в оказании помощи. Однако очень плохо, когда в пищевой ситуации начинают удовлетворяться потребности во власти, самоутверждении и пищевая ситуация выступает как средство замещения конфликтов. Принудительное кормление, т. е. применение первой парадигмы управления пищевым поведением детей, лежит в основе почти всех психосоматических гастроэнтерологических заболеваний. Поэтому наличие благоприятного окружения само по себе не гарантирует саногенные свойства пищевой ситуации.

Но мы еще к этому вернемся.

Нужно много знать о своей диете, знакомиться с основами гигиены питания, свойств пищи, с тем, что с нею происходит в организме. Какой-то минимум знаний из психологии и физиологии питания необходим для того, чтобы мы сознательно выполняли программу контроля пищевого поведения.

При управлении любой привычкой надо помнить, что с помощью насилия и принуждения мы ничего не добьемся, так как дурная привычка всегда есть некоторый дурной способ получения удовлетворения. Поэтому нужно добиться того, чтобы мы получали аналогичное удовлетворение с помощью полезного или приемлемого поведения, не причиняющего прямого вреда нам и другим. Если вы научили своего "человека привычки" получать наслаждение от полезных пищевых продуктов, то его влечение к вредным ослабевает и потом отпадает совсем, как падает с дерева перезревшее или сгнившее яблоко.

В любой программе самосовершенствования бывают случаи нарушения запретов, которые мы ставим себе. Не нужно сокрушаться по поводу такого рода нарушений и обвинять себя в слабоволии и беспомощности. Если есть установка к самосовершенствованию, то таких нарушений будет становиться все меньше и меньше и постепенно они исчезнут, если будет возрастать тенденция удовлетворения потребностей желательным способом. В конечном счете мы достигаем эти цели в той степени, в какой приобрели способность и умения извлекать пользу из удовлетворений и радостей, которыми нас награждает жизнь.

Пожалуй, ни одно из влечений человека, разве что за исключением полового влечения, не подвергается такой деформации, как пищевое влечение, если оно управляется по первой парадигме. Причем последствия этого управления не проявляют себя непосредственно в особенностях пищевого влечения. Например, при язвенной болезни или при дискинезии желчных путей нет нарушений пищевого влечения. Аппетит и другие признаки влечения остаются "в норме".

Однако эти болезни являются результатом существенных деформаций в личности, возникающих вследствие применения насильственной парадигмы.

Если пищевое поведение приобретает защитный характер как средство избавления от неприятностей или как удовлетворение требования взрослых есть столько, сколько нужно для того, чтобы быть "хорошим ребенком", то оно ведет к заболеванию, сущность которого состоит в том, что пищеварительные реакции осуществляются не на пищу, не на пищевую ситуацию и служат не средством удовлетворения голода, а средством достижения или безопасности, или признания себя "хорошим". Если эта схема закрепляется, то, как мы уже говорили об этом раньше, она приводит к "желудочной реакции на социальные ситуации", что не остается бесследным для человека. Если защитной станет антипищеварительная реакция, например закрытие желчевыводящего протока, то такая реакция на социальные ситуации тоже приведет к болезни. Поэтому читатель должен проникнуться желанием неукоснительно следовать второй, ненасильственной парадигме в саморегуляции пищевого влечения как у себя, так и у других, в особенности если этими другими являются дети, дети читателя.

Если же читатель — врач, то ему следует разъяснить пациенту вредные последствия применения насильственной парадигмы управления пищевым влечением.

Для того чтобы эффективно применять ненасильственную парадигму управления самим собой, нужно как раз овладеть способностью извлекать максимальную пользу из наших радостей. Однако при этом возникает вопрос: можно ли извлечь аналогичную пользу из. наших страданий?

С точки зрения закономерностей научения можно сказать, что если действие (поведение) сочетается с отрицательными переживаниями, то оно сдерживается и при достаточно частом повторении данных ситуаций подавляется или полностью вытесняется, если сдерживание стало привычным. Если же образ сочетается с отрицательными переживаниями, то он сам при достаточно частом повторении приобретает способность вызывать эти переживания, являющиеся реминисценциями эмоциональной памяти, т. е. воспроизведениями переживаний, которые были ранее связаны с этими образами. Если вдуматься в сказанное, то можно наметить пути извлечения пользы из наших страданий. Какая это может быть польза? "Наши дети нас не понимают и ведут себя черство по отношению к близким, потому что им все легко дается", — говорят некоторые. За этим высказыванием кроется представление о том, что для того чтобы понимать страдания других, надо самому пережить страдание. Против этого нечего возразить. Это верно.

Однако оттого, что человек страдает, он не становится обязательно хорошим, а тот, кто не страдает, — плохим. Способность понимать страдание другого человека может быть основой как альтруизма, когда мы ориентированы на то, чтобы снизить страдание другого, так и садизма, когда мы получаем удовлетворение от того, что причиняем и увеличиваем страдание другого. Эти садистические наклонности находят оправдание и рационализацию в том, что этого другого мы начинаем рассматривать в качестве врага, которому следует причинять страдания. Мы не будем вести здесь разговор о том, хорошо или плохо страдание само по себе. Наш вопрос — как извлечь пользу из страдания для самовоспитания, самопознания и формирования в себе определенных черт.

Ни одно переживание не проходит бесследно. Это верно и для отрицательных переживаний. Если вы получили на экзамене двойку, то ваше самосознание может работать в различных направлениях. Например, можно объяснять неудачу случайным стечением обстоятельств: "несчастливый билет достался", "экзаменатор придрался" (так как у него дома "неприятности и он ищет, на ком бы выместить зло"). Такого рода рационализация дает некоторое успокоение, но пользы для самовоспитания в этом нет никакой. Такого рода защитные объяснения своих неприятностей вредны, так как не ориентируют нас в будущем развивать соответствующий уровень активности и прилежания. Эти объяснения усиливают "внутреннюю трусливость" нашего самосознания, которое не может признать подлинные причины неудачи в разгильдяйстве и пренебрежении ведущей деятельностью.

Все наши защитные механизмы, как внешние, так и внутренние, имеют целью или избавиться от страданий, или уменьшить их действие. Но они неэффективны потому, что не устраняют источника страдания. Если мне очень неприятно, что я потерпел неудачу, то как бы я ни объяснял эту неудачу, все равно моя способность страдать от неудачи не уменьшится, пока я не научусь контролировать свое желание успеха, пока не выработаю тот уровень личности, когда можно сказать о себе, что "я равнодушен к успеху и неудаче". Может показаться, что это невозможно, но на самом деле тот, кто достиг внутреннего согласия, как раз прежде всего достиг его за счет именно саногенного размышления над успехом и неудачей.

Но было бы неверно отказаться от психической защиты, считая ее неэффективной. Если умственная защита включилась и я начинаю думать, что на экзамене со мной были несправедливы, то лучше всего не подавлять эту мысль, а подумать: почему я так думаю? Подчас мы виним в своих неприятностях других. Это стремление нам присуще, можно сказать, от природы. Я наблюдал белых крыс в клетке, которые были дружелюбны только до определенного момента, пока по сеточке, лежавшей на полу клетки, не стали пропускать слабый ток, достаточный для того, чтобы у крыс возникли неприятные ощущения. Через какой-то промежуток времени эти крысы стали вести себя злобно и начали нападать друг на друга безо всякой видимой причины. Страдание, которое возникло без причины, трансформировалось в агрессию, направленную против ни в чем не повинных членов этого маленького сообщества. Психологи такую агрессию называют респондентной, т. е. направленной не против подлинного источника страдания, а против членов своего сообщества. Не вдаваясь в причины такого направления агрессии, мы можем сделать вывод о том, что это поведение неконструктивно и вредно, так как увеличивает страдания.

Подчас и мы так же ведем себя в состоянии страдания, становимся агрессивно- раздражительными, чувствительными к любому изменению нашего окружения или впадаем в подавленное состояние. Мы зачастую ищем причину наших страданий в близких, и нам всегда удается найти признаки, которые можно истолковывать как причины, приведшие к кризису, конфликту, страданию.

Слабость духа проявляется и в том, что мы не в состоянии не только извлечь пользу из страдания, но и даже сохранить прежнее положение, т. е. не причинять нового вреда себе и другим. Однако при объективном рассуждении всегда можно обнаружить, что причиной наших неприятностей являемся мы сами или в крайнем случае обстоятельства, но не другие люди. Однако нам что-то мешает думать подобным образом. Что же мешает? Конечно, уже известные вам механизмы психологической защиты. В общем плане ответ на поставленный в заголовке вопрос звучит так: чтобы извлечь пользу из наших страданий, нужно понять их действительные объективные причины, как правило, кроющиеся в нас самих, а не в чем-то другом.

Я с удивлением замечаю, что большинство курильщиков, пожелавших бросить курить, как правило, получили жестокое предупреждение. Пережитые страдания или ожидание новых страданий, вызванных разрушенным здоровьем, побуждают их на героизм борьбы с курением, которую они чаще всего ведут варварскими приемами глобального насилия над самими собой, а не только над "человеком привычки". Ожидание немедленного возмездия за пренебрежение какими-либо своими обязанностями по отношению к нашему телу или делу часто делает нас удивительно активными и способными на значительные усилия: мы аккуратно посещаем зубного врача, делаем гимнастику, соблюдаем диету, поддерживаем хорошие отношения с коллегами, которые "включены" в нашу жизнь и могут на нас влиять отрицательно, и многое другое.

Но в целом наши страдания могут оказаться бесполезными, если мы не в состоянии извлечь из них определенной коррекции нашего поведения.

Жизненные неприятности всегда сигнал, что в нас что-то не так, как должно быть. Если мы понимаем эти сигналы и соответственно изменяемся, то страдания приносят нам пользу.

Если же причины наших неприятностей мы ищем в ком-то другом, скажем, в родителях, учителях, товарищах или других людях, то в этом случае мы отделяем эти причины от себя и данное страдание теряет свой воспитательный заряд. Если же это отделение имеет изрядную долю враждебности к тем, кому мы приписываем причины неприятностей, то мы уподобляемся крысам, о которых я рассказал ранее. Ни один такой акт приписывания причин не проходит для нас бесследно. Если агрессивная установка к "носителям причин моих страданий" получает достаточно частое подкрепление, то формируется паранойяльная установка к окружению, в результате чего мы начинаем думать, что мир наполнен злом и враждебными нам людьми. Такие мысли приводят каждого к состоянию постоянной вражды с другими, войны, в которой бывают только временные перемирия. Поскольку в человеке агрессия и враждебность принимают подчас утонченные и скрытые формы, то эта установка может длительно существовать тайно и скрыто от самого человека и других людей, что препятствует своевременному прекращению ее роста. Поэтому главный и столбовой путь извлечения пользы из наших страданий- это поиски их действительных причин, которые лежат в нас самих. Если меня укусила собака, то причиной этого может быть разгильдяйство ее хозяина, позволяющего своему злобному Полкану гулять без ошейника. Но для меня более правильным будет думать о себе: "Не шляйся там, где гуляют бродячие собаки!" Или: "Не веди себя по отношению к собакам, бегающим без намордника, агрессивно, так как они это чувствуют. Ведь Полкан мог бы укусить кого угодно, но он почему-то выбрал меня, и это нельзя объяснить только случайностью"; "В том, что эта рана долго болела после укуса, виноват я сам, так как слабо забочусь о своем здоровье". Я выбрал самый абсурдный пример для того, чтобы показать, что и в этом случае можно извлечь хоть маленькую пользу из неприятности, которая произошла с вами совершенно случайно. А о причинах, лежащих в основе ссоры с другом, гораздо легче правильно думать, так как они-то лежат именно в вас, а не в поведении других.

"А как быть тогда с подлинными причинами, создающими неприятности? Ведь если мы будем относить их только на самих себя, то подлинные виновники будут действовать безнаказанно и зло в наших отношениях будет усугубляться, — возразил мне один из слушателей на лекции по самовоспитанию. — Ваша установка невольно приводит к примирению со злом, и здесь что-то попахивает толстовством". Я ему ответил, что то, что я думаю о причинах страдания, может быть неизвестным носителям подлинных причин неприятностей. Я так думаю для себя, для самовоспитания. А действовать я должен в соответствии с установленным в коллективе порядком. Я могу испытать огорчения и понимать подлинную причину того, почему с моей лекции ушли студенты. Я знаю, что очень плохо прочитал лекцию и они в гневе ушли с нее. Если я буду думать подобным образом, то мне придется заняться собой, чтобы научиться читать лекцию хорошо. Я должен извлечь для себя пользу из этих неприятных переживаний. Однако я все же пишу докладную декану и настаиваю, чтобы эти студенты были наказаны за своеволие, так как согласно инструкциям они не должны таким образом выражать свое недовольство, нарушать порядок. Это необходимо для того, чтобы студенты поддерживали порядок в вузе, а не разрушали его. Однако если бы я стал считать, что студенты плохие и не смогли меня, такого умного, понять, то тем самым я своими руками уничтожил бы возможности своего самовоспитания и профессионального самосовершенствования. Аналогично обстоит дело и во многих случаях, которые дают нам повод для обнаружения нашей зрелости и способности извлечь пользу из неприятностей, случающихся и не по нашей вине.

Наше рассуждение в этом параграфе можем завершить максимой: ищи причины своих неприятностей в себе, а не в других, постарайся понять их действительную причину, научи себя тому, чтобы эти неприятности не повторились.

Чтобы свободно следовать этой простой максиме, нужно придерживаться ненасильственной парадигмы, так как насилие прежде всего поддерживается не насилием над самим собой, а насилием над другим. Если поведение другого не соответствует нашим ожиданиям, то первым импульсом современного человека является стремление наказать этого другого. Поэтому поиски причин своих неприятностей и страданий в других полностью соответствуют идее первой, насильственной парадигмы. Это симптом вашего неблагополучия на пути индивидуации и самосовершенствования.

Научившись извлекать пользу из наших радостей и неприятностей, мы в состоянии реализовать поставленную перед собой программу самовоспитания.

Но каждый из нас не мыслит самосовершенствования без развития своих способностей.

Но прежде чем перейти к разговору о способностях, мы обратим внимание читателя на одно коренное свойство поведения, без знания которого трудно правильно судить о способностях.

Когда я ем потому, что действительно хочу этого, кутаюсь в одежду потому, что холодно, делаю красивую вещь ради того, чтобы под рукой иметь красоту и чаще ею наслаждаться, когда я улыбаюсь тебе потому, что мне приятно видеть тебя, то на этих примерах видно, что потребность и мотив, которые вызывают соответствующее поведение, согласованы, не разорваны. Но так бывает не всегда. Я могу есть, чтобы не обидеть жену, которая приготовила эту еду; эта еда невкусна, но я изображаю аппетит и удовольствие, да еще добавляю: "Как вкусно!" Когда я покупаю красивую вещь не ради наслаждения красотой, а ради того, чтобы быть респектабельным, когда я одеваю свою дорогую и престижную шубу, несмотря на то, что на дворе уже тепло и мне следовало бы одеть плащ, то здесь обнаруживается рассогласование между действительным содержанием поведения и теми силами, которые им движут, т. е. потребностями. Поскольку каждый из нас находится в сложных отношениях не только с вещным миром и природой, но и с другими людьми, ожидания которых приходится учитывать, возникает рассогласованность между мотивом, потребностью и реально осуществляемым поведением. До тех пор пока я это делаю сознательно (я, например, знаю, что поедаю эту пищу, чтобы не только не обидеть жену, но и для того, чтобы поддержать в ней кулинарные установки, так как видел, как она старалась; что, покупая эти красивые, по мнению других, вещи, я подкрепляю свой конформизм; и что одеваю свою дорогую шубу для нанесения визита человеку, который встречает "по одежке", и я собираюсь произвести на него нужное мне впечатление), это осознание примиряет меня с расхождением потребностей и поведения. Более того, я постепенно привыкаю к этому рассогласованию, и оно как будто мне не вредит. Эта разорванность между поведением и потребностями, вызывающими это поведение, в норме у человека динамична, она то возрастает, то уменьшается в зависимости от обстоятельств. Сам факт сознательности устраняет или довольно значительно уменьшает страдание и боль, возникающие в результате отклонения моей индивидуальности от требований личности, отклонения реального поведения от требований, которые предъявляются к этому поведению со стороны потребностей. Я всегда могу отказаться от этой игры мотивов, если захочу. Эта рассогласованность подчиняется мне.

Совсем иначе обстоит дело, когда данная разорванность не осознается и действует автоматически, принудительно. Мы ранее говорили о том, что вследствие применения насильственной схемы управления происходит деформация поведения. Например, я могу начать хотеть есть не потому, что в моей крови недостаточно питательных веществ, а потому, что меня обидели, или я испытал неудачу, или меня не любят. Это извращенное и защитное влечение (и соответствующее поведение) возникло в прошлом, вследствие сочетания релаксации, устранения неприятного состояния фрустрации с поеданием пищи.

Если каждый раз, когда я плакал от горя и одиночества (моя мама ушла), мне давали конфетку или кормили, а если я ревел особенно настойчиво, то неожиданно появлялась мать, ласкала меня, жалела, брала на руки, давала сладости, то неудивительно, что в состоянии одиночества я буду есть конфеты и другие сладости. Это пищевое поведение не является "истинным", т. е. оно не соответствует своей идее: есть для утоления голода и наслаждения пищей. Это — псевдоповедение, которое в свое время соответствовало ситуации и способствовало разрешению проблемы одиночества и заброшенности. Но сейчас, когда я стал взрослым, это поведение не разрешает моих проблем, а все равно в состоянии одиночества и заброшенности, когда я никому не нужен, мне хочется сладостей. Если я этого не осознаю, не понимаю причин позывов к сладкому, я буду думать, что "я так устроен". Тогда мое псевдоповедение будет мной считаться истинным поведением. Другое дело, когда пациент осознает сущность своего поведения. Тогда постепенно он приобретает способность оказывать влияние на него в направлении исправления. Он думает: "Мне одиноко. Вот сейчас начнутся позывы к поискам сладкого, как это было в детстве!" Эти мысли позволяют контролировать импульс.

Ранее мы обратили внимание читателя на то, что каждая потребность имеет свою идею, т. е. понятие, отражающее ее сущность. Поскольку потребность реализуется в поведении, ведущем к ее удовлетворению, то это понятие может быть исходным пунктом понимания поведения. Можно сказать, что поведение "истинно", если оно соответствует идее той потребности, которая вызывает и поддерживает это поведение. Но поведение может поддерживаться не одной, а несколькими потребностями. Поэтому всегда существует возможность, что основная потребность перестанет быть таковой, а движущей силой поведения может стать другая, которая до определенного момента была второстепенной.

Кто-то будет ухаживать за женщиной и страдать не потому, что он ее любит, а потому, что она желанна и престижна, соответствует эталонам красоты, сложившимся в данном сообществе, а может быть, просто она богата. Это любовное поведение не истинное, а псевдолюбовное, поскольку оно движется не идеей любви, а совершенно другими потребностями.

В консультировании часто обнаруживается, что псевдоповедение встречается чаще, чем мы думаем. То, что обычно принимается за любовь, часто оказывается чем-то другим: зависимостью, вызванной страхом, навязчивостью, инфантильностью, незрелостью или потребностно-мотивационным отношением, когда общение с другим, "любимым" человеком удовлетворяет потребность в безопасности, престиже, красоте, комфорте, но все это может и не иметь какого- либо отношения к любви. Когда думают, что это любовь, обозначают свою зависимость или обладание словом "любовь", то включаются все общественные стереотипы, связанные со значением этого слова и программирующие поведение. В результате оно обнаруживает все признаки псевдоповедения, в котором вместо любви движущей силой становится техника удовлетворения какой-либо из перечисленных потребностей, замешанной на сексе.

Сексуальное поведение человека, пожалуй, в самой большой степени подвергается извращению под влиянием последствий социализации.

Христианство внедряет в идею полового поведения человека только одно: репродуктивную функцию. Человек может заниматься сексом, если он — "истинный человек", только ради продолжения рода, ради потомства.

Обыкновенное сознание стремится очеловечить секс и вносит в его идею функцию наслаждения как главную. Более того, оно стремится одухотворить наслаждение, внося в него принцип любви, наслаждение наслаждением любимого человека. Таким образом, в идею секта вносится любовь. Истинный секс неминуемо будет порождать любовь, так как единственный путь для человека увеличить наслаждение — это эмпатическое наслаждение наслаждением другого.

Однако этому препятствует многое, поэтому люди часто не могут из секса вырастить любовь. Более того, в современной семье любовь, если она была вначале, подчас исчезает, погибает в столкновении с сексом, т. е. с момента появления необходимости придать своей любви сексуальное выражение.

Интеграция секса и любви предъявляет к человеку значительные требования, одно из которых состоит в культивировании истинного поведения и устранении псевдоповедения.

Половое поведение, как и любое другое, многовалентно. Наслаждения не являются результатом удовлетворения какой-то одной потребности, например потребности в оргазме. Оно включает в себя и другие наслаждения — вплоть до удовлетворения потребности в неповторимости, в индивидуальности, наслаждении красотой, самоутверждением и многое другое. Однако в этих условиях всегда появляется возможность такой ситуации, когда одна из многих потребностей, удовлетворяемых в половом поведении, становится преобладающей и возникает псевдоповедение, которое становится неузнаваемым, так как оно лишь внешне сексуальное, а по сути социальное, например поведение престижа и самоуважения или самоутверждения. С того момента как секс трансформируется в псевдоповедение, возникают различные отклонения, извращения, которые превращаются часто в болезнь, если секс берет на себя защитные функции. Психоаналитики часто обнаруживают, что половое удовлетворение для многих служит или снотворным, или средством разрешения конфликтов, или средством борьбы против одиночества.

Поскольку аффективные сдвиги, возникающие в сексуальном удовлетворении, сильны, то в жизни людей секс приобретает заместительные функции. Люди могут вступать в половые связи не в результате любви или полового влечения, а от одиночества, страха, фрустрации любой потребности. Эта многофункциональность секса представляет собой серьезную проблему для человека, который выбирает путь самосовершенствования. Перед ним встает вопрос: в чем должно быть мое самосовершенствование в области сексуальных проявлений? От того, как я буду практически отвечать на этот вопрос, зависит многое. Какой бы ни была сексуальность человека, главное требование — чтобы сексуальное поведение не было псевдоповедением. Чем больше секс человека соответствует его идее, тем легче будут разрешаться другие проблемы самосовершенствования.

Когда говорят: "Человек должен быть естественным", то под естественностью, по-видимому, понимается соответствие поведения идее, лежащей в основе потребностей, которые возбуждают это поведение. Не более. Человек — неестественное существо, если понимать действительный смысл естественности как природности. Человек — существо общественное. Быть естественным — значит контролировать свои эмоции, вызываемые, например, ситуацией оценивания или самооценки. Эта естественность свидетельствует о высоком уровне развития индивидуальности, о развитии способностей, вовлеченных в ситуации, в которых мы должны быть естественными. Перейдем теперь к проблеме развития способностей.

Под способностями мы обычно понимаем психические условия, наши индивидуальные особенности, обеспечивающие успешное исполнение определенной деятельности. Проблема классификации способностей в психологии до сих пор окончательно не решена. Грубо можно сказать, что сколько деятельностей, столько и способностей. Но вместе с тем выделяют общие способности, необходимые для многих деятельностей, например такие, как способность решать интеллектуальные задачи (уровень интеллекта), способность запоминать, сохранять и воспроизводить информацию или опыт (уровень памяти), способность к сопереживанию, вчувствованию (эмпатия), делающая эффективным процесс общения, способности к сосредоточению и распределению внимания и многие другие. Выделяют и специальные способности, необходимые только в конкретном деле.

Нетрудно заметить, что под способностями понимаются не только условия исполнения деятельности в целом, но и условия, обеспечивающие свойства этой деятельности, некоторые ее признаки (например, быстрота, скорость исполнения). Способности касаются также и различных видов поведения, например мнемического поведения, которое характеризует нашу память, или способность к концентрации внимания.

Почти все способности могут измеряться. Для этого созданы специальные тесты, которыми несложно измерить, как способности изменяются в результате упражнений. Когда я, будучи студентом, из лекций по психологии узнал, какое огромное влияние на результативность деятельности оказывает внимание, я решил упражнять его. Я нарисовал на листе бумаги точку и старался сосредоточить внимание на ней, смотреть постоянно, не отвлекаясь. В этом упражнении (о нем узнал из какого-то руководства) развивается устойчивость внимания, сосредоточенность. Я упражнялся некоторое время и заметил положительные сдвиги: стал быстрее входить в работу, лучше писал сочинение, улучшилось и мое математическое мышление. Все это, очевидно, произошло потому, что меня стало труднее отвлечь в тот момент, когда я работал.

Однако эти положительные сдвиги все же не сделали меня более постоянным в упражнениях. У меня просто не было времени, чтобы сидеть уставившись в эту точку, да и окружение мне мешало. Поэтому я постепенно забросил эти весьма полезные упражнения. "Почему, — подумал я, — мне надо обязательно сосредоточиваться на точке, нарисованной на чистом листе бумаги? Ведь сосредоточиваться можно на чем угодно". Постепенно вывел правило: что бы я ни делал, я делаю это с абсолютной сосредоточенностью.

После этого заметил, что рутинные виды деятельности перестали меня раздражать, так как я стал их использовать как случай, благоприятный для упражнений в сосредоточенности. Оказалось, что чем рутинней исполняемая деятельность, тем она полезней, если выбрать подходящий объект сосредоточения, Тем самым любая деятельность могла выступать как средство самосовершенствования. Вообще, чем больше вы сосредоточены, тем быстрее течет время и тем эффективнее деятельность, какой бы вид она ни имела.

В этих упражнениях я почувствовал, что самовоспитание — это не какой-то особый вид деятельности, а такой способ выполнения любой деятельности, при котором сама она выступает в качестве средства. И это не зависит от окружения, а полностью определяется вами.

Способность к сосредоточению — вот условие контроля психики. Когда мне жалуются на то, что не хватает воли, чтобы совершенствовать себя или улучшать здоровье, на то, что кто-то не может заставить себя делать что-то нужное, то я прежде всего обращаю внимание на способность сосредоточения. Чем сильнее эта способность, тем в большей степени человек может контролировать свое мышление и сознание. Для того чтобы быть в состоянии вызвать в сознании те образы, которые являются необходимым условием успешной деятельности, например образы удовлетворенности результатом деятельности, или воспроизвести в памяти те ситуации прошлого, в которых эта или подобная ей деятельность исполнялись бы с поражающей ум успешностью, нужно обладать способностью к сосредоточению на этих образах и способностью устойчиво некоторое время держать их в сознании, чтобы потом они заменились приятными состояниями, сопровождающими данную деятельность. Психологи, изучая умственно отсталых детей, нашли очень много вариаций их умственных способностей, а иногда даже какие-то сверхспособности, например поразительно точную память. Однако во всех случаях для умственной отсталости они усматривали одно свойство: полное отсутствие сосредоточенности внимания.

При недостатке внимания человек не может мыслить конструктивно, так как для воспроизведения ситуации будущей деятельности и умственного экспериментирования требуется устойчивость внимания; то же можно сказать и об управлении своими собственными импульсами, потребностями, влечениями, терпением и самодисциплиной.

В упражнениях по сосредоточению внимания мы приобретаем силу воли и самодисциплину. Вот главный вывод этого раздела. Второй вывод состоит в том, что любые способности человека в конечном счете связаны со способностью к устойчивости внимания и тренировка ее в повседневной жизни стоит того.

Однако когда мы оцениваем свою способность к сосредоточению, концентрации внимания, следует также иметь в виду и способность отвлечения от доминирующего в сознании образа. Если мне нужно сосредоточиться на предмете моей статьи, а в голове упорно доминирует образ моего обидчика или образ предстоящего мне удовольствия, то мое внимание упорно отказывается отстраняться от них и концентрироваться на предмете моей работы. Поэтому переключение моего внимания зависит еще и от того, в какой мере я могу отстраниться от других образов, привлекательных для сознания.

Простейшие примеры самонаблюдения обнаруживают, что чем больше я придаю значения этому отвлечению, тем мне труднее это сделать. Такого рода приказ: "Я не думаю об этом! Я хочу думать о своей работе здесь и теперь!" — мало помогает. Формула "Я не думаю об этом!" как раз заставляет меня сосредоточиваться на том, что подразумевается под "этим". Подразумеваемое немедленно актуализируется и становится притягивающим элементом моего сознания. "Прикасаясь" к нему своим Я, желая "вытолкнуть" его из поля внимания, я заряжаю его большей энергией. Это похоже на то, что я положительно заряженной стороной стеклянной палочки пытаюсь оттолкнуть отрицательно заряженные мелкие обрезки бумаги, которые, вопреки моему намерению, немедленно прилипают к палочке. Однако если я переменю заряд, т. е. стану манипулировать противоположной стороной, то быстро добьюсь своей цели. Так же и в управлении вниманием. Нужно сосредоточиться не на отрицательном действии удаления, а на положительном действии привлечения внимания, в результате чего все, что не относится к этому положительному объекту внимания, будет оттеснено на край сознания и далее.

Нужно помнить, что наше внимание может достаточно быстро менять свой объект и полярность: сосредоточение на приятном вытесняет неприятные образы, если они несходны с предметом внимания. От сосредоточенности зависит и работа памяти.

Здоровый человек не чувствует себя здоровым. Но заболев, он начинает получать представление о состоянии здоровья. Точно так же память обнаруживает себя тем, часто ли она вас подводит. Человек с прекрасной памятью вовсе не интересуется ею, так как она сама себя в его деятельности не обнаруживает. Кажется, он ничего не помнит, но все, что нужно для того, чтобы нечто было сделано в нужный момент, в нужное время и в нужном месте, приходит на ум и немедленно включается в работу. После того как в шестом классе я не смог прочитать наизусть стихотворение, учитель сказал, что нужно специально развивать память, и я задумался над этим. Я взял длинным список слов и стал его заучивать. Чтобы была польза, я подобрал список немецких слов с русским переводом. Через некоторое время я мог воспроизводить почти пятьсот слов безошибочно. Но оказалось, что моя память от этого не стала лучше. Слова немецкого языка я запомнил, но стихотворения все равно не смог заучивать так, как этого хотел преподаватель литературы. Мне просто не хотелось этого делать. Хотя я заставлял себя повторять стихотворение, смотря в потолок, и, казалось, его заучил, но когда учитель попросил меня рассказать его, я сбился и не смог вспомнить нужную строку. После того как учитель потерял всякую надежду на то, что я смогу это стихотворение прочитать наизусть, я в отчаянии упер глаза в потолок, и слова проклятого стихотворения стали мне приходить на ум сами собой! Однако мне для этого пришлось представить потолок моей собственной квартиры, с которого я заучивал эти стихи, как бы спроецированные туда, как на экран. Тогда я не придал этому значения. Просто не понял, отчего я вдруг вспомнил все что надо.

Недавно мой коллега рассказал неприятное событие, которое с ним произошло.

Он примерно 20 лет за рулем и считает себя опытным водителем. Но после нарушения какого-то правила его обязали восстановить свои права на вождение, прослушав лекции и сдав экзамен в качестве наказания за нарушение.

"Я слушал эти лекции по правилам уличного движения со скукой, так как все это мне было знакомо, — рассказал он. — Потом был письменный тестовый экзамен.

Представь себе, что я получил двойку, в то время как начинающие водители — еще желторотые птенцы — получили хорошие и отличные оценки. Что это за экзамен и что со мной случилось? Почему же я сразу не смог сдать экзамен, а эти начинающие, которые на простом-то перекрестке теряются, сдали? Что это за экзамен и что он определяет?" — возмущался он.

Почему так случилось? Чтобы это понять, нужно иметь в виду, что наша способность памяти — не просто "отпечаток", как думали древние, а определенное мнемическое действие по запоминанию, сохранению и воспроизведению материала. А любая деятельность или действие определенным образом вызываются. "У вас, — сказал я, — профессиональная память водителя, у которого вся информация вызывается конкретной ситуацией на улице, т. е.

образом ситуации. При этом вы даже и не помните, а информация сразу же, минуя сознание, превращается в основание для принятия решения. В обстоятельствах же экзамена в ГАИ тем образом, который должен был вызывать определенное мнемическое действие, была не конкретная ситуация, а словесное изображение или чертеж в тестовом задании. А вы уже давно отвыкли и забыли, как читаются эти схемы. Да и в то время, когда вы сдавали экзамены, в ГАИ не было таких тестов. Поэтому ваша память, привыкшая реагировать на конкретные ситуации, не смогла отреагировать на искусственные модели". Образы этих моделей не "срослись" с определенным мнемическим действием. Подобные ситуации мы наблюдаем, когда студент изучил все симптомы болезни по учебнику, но, встретившись с больным, обнаружил, что из памяти не приходит соответствующая информация. Дело в том, что, когда он заучивал, он смотрел в учебник, а сейчас смотрит на больного, который не вызывает в нем определенную реакцию памяти. При больном студенту неудобно смотреть в справочник, он чувствует, что ничего не может, и постепенно начинает вести непрофессиональный расспрос или светскую беседу.

Я привел эти примеры, чтобы провести различие между искусственной памятью и подлинной, профессиональной или жизненной памятью.

Давайте, уважаемый читатель, вместе подумаем, стоит ли тренировать память, заучивая длинные списки символов и стихотворений. Ясно, что не стоит. Память должна быть конкретной и служить определенному делу. Я знаю людей с прекрасной памятью, читающих наизусть "Евгения Онегина", но в жизни они забывчивы и часто имеют неприятности оттого, что не помнят в нужный момент того, что нужно помнить. А как тренировать память? Любая информация должна быть усвоена с определенной целью, а именно для исполнения определенного дела. Поэтому нужно представлять типичные ситуации, в которых данная информация пригодится, и тогда образы ситуаций будут вызывать ее в памяти. Не следует пользоваться записной книжкой для того, чтобы в нужный момент делать то, что надо. Все равно забудете. Трудно представить более беспомощного человека, который каждый раз, когда ему нужно что-то делать, смотрит в записную книжку. Если вам нужно не забыть что-то сказать тому, кого вы встретите на улице, во дворе или в классе, то просто надо представить себе сосредоточенно и отчетливо, как вы увидите е г о, и вам захочется сказать ему что нужно. После этого сосредоточения можете забыть об этом с уверенностью в том, что когда увидите этого человека, вам сразу же придет на ум сказать то, что надо. Если вы забываете утром надевать галстук, то можно взять теннисный мяч и положить его в ботинок, чтобы он напомнил вам о галстуке. Но в этом есть опасность, что вы всякий раз будете забывать ваш галстук, если забудете положить мяч в ботинок. Лучше всего включить в стереотип памяти то действие, которое предшествует воспоминанию о галстуке, например надевание рубашки, т. е. каждый раз после того как вы наденете рубаху, вы обязаны подумать о галстуке и принять сознательное решение, надевать его или нет. Тогда надевание рубашки обязательно приводит к активности памяти в связи с галстуком, и вы никогда не забудете его надеть. Я привел этот полушутливый пример, чтобы показать, как отрабатывать память.

Профессиональная память отличается от памяти студента. Мнемические реакции профессионала вызываются определенными деловыми ситуациями, а студента — лицом и речью экзаменатора или видом тетради. Поэтому если посадить за экзаменационный стол врача и студента IV курса, то трудно быть уверенным в том, что этот хороший врач сможет сдать экзамен так же успешно, как тренированный для экзамена студент! Но разве это свидетельствует о том, что длительное время работающий врач менее компетентен, чем начинающий студент? Наша память похожа на библиотеку, в которой по стеллажам расставлены книги и даны указатели, как их найти. Если мы будем складывать книги "навалом", не представляя, как и для чего будем их искать, то нам и не удастся в нужный момент найти нужную книгу. Точно так же устроена память неорганизованного и непрактичного человека: он помнит много ненужного, а нужного не помнит.

Искусство памяти есть искусство запоминания в связи с обстоятельствами и делом, ради которого что-то запоминается. Поэтому было бы лучше не записывать номера телефонов друзей в записную книжку, а представлять этого человека и запоминать его телефон. Тогда вам не будет нужна записная книжка.

Формулы следует заучивать, представляя то, как вы решаете задачу, в которой эта формула используется. А простое повторение формулы или списка формул приносит мало пользы. Если вы заучиваете таблицу удельных весов, чтобы быстрее решать задачи, и если эти задачи представляются в конкретности, то все коэффициенты вам будут приходить на ум в нужный момент. А в обычной ситуации вы просто их не помните, так как они вам не нужны. Если вы хотите научиться хорошо сдавать экзамены, то должны запоминать материал для экзаменов в воображаемой экзаменационной ситуации, принимая во внимание поведение экзаменатора.

Этот умственный диалог с недоброжелательным экзаменатором, с которым вы ведете борьбу, будет способствовать тому, что вы именно перед экзаменатором будете знать то, что надо знать. С вами не произойдет обычного случая, когда студент говорит, что "растерялся и не смог ответить, хотя потом вспомнил".

Оказалось, что потом он вспомнил, когда просто взглянул на обложку учебника.

Неправильно тренированная память приводит к тому, что студент может помнить целые страницы из учебника, но ответить на конкретный вопрос, который требует материал этой страницы в другом контексте, не в состоянии.

Читателю уже понятно, почему это происходит.

Учение в школе или в институте носит искусственный характер. На занятиях жизненные ситуации только моделируются с помощью учебных задач. Поэтому успешная учеба еще не является залогом того, что вы будете иметь профессиональную память. У учащегося или студента вуза память "натаскана" на эти искусственные ситуации, и ему еще предстоит сделать свою память профессиональной, научив ее реагировать не на модели, а на подлинные жизненные обстоятельства. Вы, может быть, будете сдавать экзамены хуже, чем тот, кто натаскивает себя на искусственные модели, но зато приспособление к профессии у вас будет происходить успешнее. Приходится выбирать… Сказанное позволяет нашему читателю вслед за мной сделать вывод, что тренировка памяти неразрывно связана с тренировкой воображения, с чьей помощью воспроизводятся те ситуации, в которых и на которые наша память должна реагировать. Чем выше у вас способность к сосредоточению внимания, тем успешнее будет работать ваше воображение и тем быстрее и подробнее вы будете воспроизводить нужные ситуации, к которым будут присоединены ваши реакции памяти.

Тот, кто помнит все и вся, конечно, изумляет сверстников своими способностями. Он может даже выйти на подмостки с демонстрациями своих способностей и удовлетворить свое тщеславие. Но этот человек похож на мастерового, который всегда носит с собой свои инструменты, даже там, где они не нужны (например, в гостях), и затрудняет себя. Поэтому надо стремиться к такой памяти, в которой мы не нуждаемся и которую мы не замечаем, так как она работает хорошо и выполняет свое назначение в нужное время, в нужном месте и в нужных обстоятельствах.

Следовательно, при организации запоминания следует придерживаться правила: я вспоминаю только то, что мне нужно в определенном месте и времени, и не более.

"Когда я не занята делом, мне становится плохо. Я страдаю от скуки, в голову приходят различные мысли, воспоминания, и мне трудно с ними справиться.

Чаще всего эти мысли неприятны, и если я начинаю их обдумывать, то мне

становится совсем плохо. Поэтому я обязательно чем-нибудь занята, — говорит женщина, обратившаяся ко мне по поводу ее навязчивого стремления постоянно наводить порядок и чистоту в доме. — Я просто не могу сидеть без дела, — сказала она, — подруги завидуют моей работоспособности, но если бы они знали, как мне плохо, они бы мне не завидовали", — добавила она после некоторой паузы.

Этот случай — пример того, что в состоянии покоя, когда мысль не сосредоточена на какой-либо хотя бы пустячной цели, воображение включается непроизвольно и тем самым начинает вызывать неприятные переживания, актуализирующиеся под влиянием спонтанно возникающих образов. Нечто похожее мы можем наблюдать на себе: вдруг всплывает ситуация, в которой я был обижен, или претерпел неудачу, или мне было стыдно, и невольно снова переживаются те же чувства, которые были в прошлом, когда эти события происходили. Однако чаще всего возникают приятные переживания; в этом случае мы не огорчаемся, так как получаем удовольствие от них. Мечтаем. Но, оказывается, в этом нет ничего хорошего. Привыкнув к непроизвольному течению воображения для переживания приятного, мы привыкаем и к тому, чтобы не управлять своим воображением, а следовать за ним. Поэтому мы и не гарантированы от того, что при такой расслабленности нашего ума в сознании могут спонтанно возникать и "плохие" образы.

Воспитание воображения прежде всего состоит в его обуздании и в отказе от привычки давать ему полную свободу. Поэтому упражнения в сосредоточенности внимания постепенно вырабатывают способность контролировать ум и тем самым повышают нашу внутреннюю силу, которую можно назвать и "духовной силой". Если я владею своим воображением, то я контролирую образы и их течение в сознании.

"Но что это дает? — спросили меня однажды. — Что толку, если мы владеем своим воображением, а дела все продолжают идти плохо? Гораздо вернее будет контролировать не воображение, а обстоятельства и других людей, которые включены вместе с нами в эти обстоятельства".

Читатель, внимательно ознакомившийся с тем, как устроены наши потребности,

может сам ответить на эти вопросы. В частности, он знает, что управление воображением способствует управлению и нашими влечениями. Ведь невозможно испытывать голод, не представляя себе пищевых ситуаций. Если силой воображения заменить пищевые объекты в сознании другими образами, то тем самым устраняется чувство голода. То же касается и других потребностей.

Поэтому контроль воображения дает ключ к управлению потребностями. Если я управляю своими потребностями, то мной невозможно управлять с помощью моих потребностей. Например, если мы в походе чувствуем, что еды не хватает и ее надо распределить поровну, то владеющий собой может вполне уменьшить свою порцию в пользу более слабого. Он сможет это сделать, а другой, находящийся во власти пищевого влечения, не сможет. Если я владею своими чувствами, то мой противник, например в боксе, не сможет вывести меня из равновесия. Если же я не владею своими чувствами, то стоит ему меня оскорбить, как я приду в ярость, и с этого момента со мною покончено: агрессивность делает любое поведение примитивным, и я буду побит. Еще хуже, если после этого я в воображении буду представлять это оскорбление и последующее поражение. Следовательно, нужно владеть воображением, контролировать его и, соответственно, контролировать свои чувства. Если же меня невозможно обидеть, то в жизни и делах я в большей степени руководствуюсь разумными решениями, чем чувством оставшейся обиды.

Можно привести бесчисленное множество примеров в пользу того, что через управление воображением мы повышаем свою эффективность.

Почему управление чувствами достигается через управление воображением? Да просто потому, что любое переживание, происходящее в нас, вызвано определенными обстоятельствами и образы этих обстоятельств и людей, которые вызывают в нас определенные чувства, выступают в качестве "представителей" этих переживаний. Когда в сознании возникает данный образ, то благодаря эмоциональной памяти вызываются соответствующие переживания. Поэтому у того, кто контролирует воображение, образы спонтанно не возникают. Тем самым он контролирует и свои чувства. Ведь невозможно

испытать чувство ревности, не воображая сцену супружеской измены. Ревнивец тем и отличается от нормального человека, что в его воображении эти ревнивые образы возникают чаще и влияют сильнее на его психическое состояние.

Тот, кто хочет управлять своими чувствами и поведением, своими потребностями, должен научиться контролировать свое воображение. Как этого достичь? Если вы с ходу начнете удерживать свою мысль, будете бороться с нею, то постепенно приобретете головную боль, и мысли вас победят. Когда к мудрецу пришел ученик и попросил научить его мудрости, то учитель предложил первое задание: "Не думай об обезьянах!" Через неделю ученик ворвался в хижину к мудрецу с жалобами на то, что тот его заколдовал: "С тех пор как я побывал у тебя, меня везде преследуют обезьяны! Я не могу не думать о них, они даже снятся мне каждую ночь!" Ученик, стремясь не думать об определенном образе, сам его вызывал и, поскольку старался отбросить его, заражал этот образ все новой и новой энергией. А нужно было не бороться с определенным образом, а думать о другом. Бороться с образом — это все равно что стремиться потушить костер, пытаясь залить его керосином. Ученик не контролировал свое воображение. А когда получил задание обуздать его, то взялся за эту задачу не с того конца.

Аналогично совершается работа воображения у обиженного человека, который старается не думать об обиде, а сам постоянно воспроизводит в сознании образы, связанные с нею. Если это будет продолжаться достаточно долго и превратится в привычку, то он станет обидчивым человеком, никогда не забывающим обид, и это его приведет к вражде со своим окружением. Он станет настолько чувствительным к обиде, что как бы вы ни старались, вы все равно совершите оплошность и обидите его. Такого человека просто невозможно не обидеть! То же происходит и с ревнивцем: стоит ему увидеть радостное и похорошевшее лицо жены, как в нем немедленно всплывают ревнивые образы со всеми последствиями.

Воображение, которое нами не контролируется, можно квалифицировать как непроизвольное мышление, цели которого различны. Например, если я

непроизвольно представляю, как мой враг провалился в яму с нечистотами, то это мышление символически удовлетворяет мою потребность в мстительности, или в агрессии, или в самоутверждении, или в злорадстве. Если я воображаю, как мои друзья отнесутся ко мне после того, как смогу победить в конкурсе, или те удовольствия, которые последуют после встречи с моей любимой, то в данном случае мое воображение имеет целью символически удовлетворить мои желания. Если я предаюсь приятным мечтам, и если это происходит достаточно часто, и если вдобавок я наслаждаюсь этими мечтами, то мое воображение начинает действовать, как капризный, своевольный ребенок, шутки и проделки которого приятны отцу. Но избалованный ребенок после этого с такой же легкостью может проделывать и неприятные шутки, раз к ним привык и у него сложилась дурная наклонность как следствие полной бесконтрольности. Так же и наш ум в приятных мечтаниях привыкает к бесконтрольности. Мечтания превращаются в привычку, последствия которой нетрудно предвидеть.

Если представить на минуту, что мой ум с такой же легкостью и привычно будет воспроизводить ситуации обиды, ревнивые образы, то за этим последуют акты такого мышления, вроде обдумывания планов мести обидчикам или посрамления соперника, или еще хуже — мысли о том, как я накажу свою любимую за неверность. Отсюда нетрудно прийти к выводу, что мой вздорный ум приведет меня к несчастью. Такое мышление мы называем патогенным, т. е.

мышлением, порождающим болезнь, патологию характера. Это не патологическое мышление, какое наблюдается у психически больных людей, оно вполне нормальное, но направлено оно на то, что порождает болезнь. Я кратко опишу его особенности, чтобы каждый из нас не допускал такого мышления у себя, и если оно все же есть, то стремился бы избавиться от него.

Полная свобода воображения, мечтательность, отрыв от реальности. Эта непроизвольность воображения переносится на отрицательные образы, которые способствуют непроизвольным эмоциональным и инструментальным реакциям.

Например, обдумывая обиду, человек невольно начинает предвосхищать наказание обидчиков и непроизвольно разрабатывает планы мести: представляет в воображении, какое возмездие должно настичь обидчиков. Аналогично протекает и воображение, связанное с другими чувствами, такими, как ущемленное достоинство, стыд, ревность. Поскольку эти эмоции причиняют страдание, то непроизвольно включаются механизмы защиты, в частности определенный вид мышления, целью которого является уменьшение этого страдания, переключение энергии эмоции в активность мышления, чаще всего агрессивного. Причем если агрессия направлена против других, против обидчика или человека, в глазах которого особенно остро чувствуется ущемленное достоинство, то мысли становятся агрессивными, т. е. содержание их связано с причинением неприятностей этим людям. Если же агрессия направлена против самого себя, то возникают угрызения совести, самоунижение. Обычно в этих случаях энергия мысли переключается на образы, связанные с наиболее ранними эмоциями, в которых происходило разрешение напряжения; чаще всего это жалобы, апеллирование к другим, иногда капризность.

Так как у человека отсутствует привычка контролировать и сдерживать такого рода мысли, поскольку он не знает об их вредоносности, то они полностью овладевают сознанием и насыщаются чувством, что приводит к закреплению такого рода мыслей. Когда человек занят повседневными делами, общается с другими или работает, то он вынужден в это время сосредоточивать внимание и соответственно мыслить о некоторых объективных предметах, что в некоторой степени сдерживает патогенное мышление, не дает ему свободы. Но стоит человеку оказаться наедине с собой, например перед сном или в состоянии покоя, как патогенные мысли сразу же роем окутывают его сознание. В этом случае человек не в состоянии овладеть своими мыслями и вынужден применять снотворные или вовлекаться в деятельность, отвлекающую его, например в чтение перед сном. Если вы обнаруживаем в себе эти симптомы, то первое, что нужно сделать, это не позволять себе приятного воображения, а сдерживать его.

Тогда легче будет сдерживать и неприятные мысли, контролировать патогенные акты мышления.

Поскольку каждый акт такого размышления и воображения сочетается с определенными переживаниями, то они по известным читателю закономерностям научения закрепляются с образами, вызываемыми в воображении. Вследствие этого эти образы приобретают большую энергию чувств и способствуют накоплению отрицательного опыта: обиженный становится обидчивым, агрессивный-еще более агрессивным, ревнивый превращается в патологического ревнивца, трусливый — в патологического труса (оттого, что, кроме реальных событий, он и сам постоянно пугает себя). То же происходит с человеком, который перемалывает в голове ситуации, в которых он, например, испытал стыд и унижение, в результате чего вместо естественного стыда вырабатывает глубокое чувство неполноценности. Мы должны принимать во внимание тот факт, что закономерности научения проявляют себя не только тогда, когда мы хотим чему-нибудь научиться, но и всякий раз, когда испытываем переживания, особенно положительные. Ни одно переживание не проходит бесследно, оно увеличивает вероятность того акта мышления или припоминания, которое происходило перед этим или одновременно с переживанием.

Например, мне очень неприятно вспомнить ситуацию, где я испытал стыд.

Казалось бы, этот акт воспоминания, получивший сильное отрицательное подкрепление, должен подавляться и сдерживаться. А на самом деле происходит наоборот, я часто вспоминаю об этом. Однако этот парадокс раскрывается просто. С момента, как возникает чувство стыда, немедленно включаются акты защитного мышления и воображения, приводящие к совершенно другому результату: я получаю приятные переживания, представляя, как я поступлю или поступил бы в этой ситуации, и это представление в конце концов доводится до такой степени, что содержание ситуации преобразуется в свою противоположность. Таким образом, стыд или обида мною даже не осознаются, а осознаются защитные мысли и представления, которые ими вызываются. Когда я спрашиваю агрессивного человека, часто ли он испытывает стыд или обиду, то он отвечает: "Никогда!" Однако, обучившись совершать интроспекцию своего агрессивного мышления и после того, как ему разъяснили, какие трансформации претерпевает его мысль, он был в состоянии обнаружить эти глубинные эмоции.

Чаще всего оказывается, что он очень чувствителен к ним и болезненно реагирует на них.

Если бы каждый из нас имел возможность или научился выполнять акт прекращения мышления, исполнять стоп-реакцию, то он прекратил бы процесс научения, ведущий к закреплению актов патогенного мышления, порождаемых отрицательной эмоцией. Но это не решает проблемы, так как наказуемая эмоция не исчезает, а только сдерживается, подавляется, и на сдерживание, так же как и на стоп-реакцию, наша душа должна будет тратить известную часть своей энергии, чтобы противостоять бессознательному. Читатель понимает, почему это происходит. Дело в том, что в этом приеме контроля нашего ума мы применяем первую насильственную парадигму управления: наказание нежелательного акта мышления. Если же применять ненасильственную схему управления, то мы должны открыть путь течению мыслей, с помощью которого происходит ослабление неприятной эмоции. Однако это, как мы показали выше, способствует развитию защитного, чаще всего агрессивного мышления, или мышления самоутверждения. Это противоречие может быть разрешено, и мышление перестанет быть патогенным, если мы в состоянии отделить себя, отстраниться от мыслительного процесса, что без специального обучения сделать трудно. Но если мы можем отстраниться, то и последующее заключительное переживание устраняется. Отсюда понятно, что: Патогенное мышление характеризуется полным отсутствием рефлексии, т. е.

способности рассмотреть себя и свое состояние со стороны. Для него характерна полная включенность в ситуацию даже после того, как она прошла или разрешилась определенным образом; если принять во внимание наше Я, то для патогенного мышления характерно полное слияние Я с образами, которые продуцируются в сознании. Эти образы заражаются энергией от нашего Я, приобретают исключительный "магнетизм", притягивают другие образы и образуют целые комплексы, насыщенные необыкновенной эмоциональной энергией. Эти комплексы приобретают особое значение и проявляют себя в том, что их актуализация в сознании вызывает чрезмерные, "ненормальные" реакции.

Несмотря на то, что патогенное мышление причиняет страдания, оно, став стереотипным, привычным, сохраняется, как и всякая привычка.

Для патогенного мышления характерна тенденция лелеять в себе и сохранять эти образования: обиду, ревность, страх, стыд. Налицо полное отсутствие стремления отделаться от этих переживаний, непонимание того, что именно эта тенденция постепенно приводит к формированию патологии. Эта личностная особенность патогенного мышления обычно сочетается с полным невежеством и иногда неприятием принципов психогигиены.

Мы заметили, что достаточно человеку понять, что практика бесконтрольной фантазии чревата неприятными последствиями, как само это сознание усиливает способность к контролю мышления и воображения. Принципы гигиены внедряются в наше сознание и становятся элементами саногенного поведения, если мы их усвоили.

Ребенок тянет в рот все подряд, чтобы ощупать губами, языком и глубже воспринять предмет, проверить тактильно свои зрительные образы; в этом опыте он насыщает зрение богатством прикосновения и ощупывания. Но в определенном возрасте он узнает, что этого нельзя делать, так как это противоречит принципам гигиены, которой придерживаются родители. Поэтому подросший ребенок не допускает облизывания незнакомых предметов. Он усвоил саногенное поведение, точнее, саногенный запрет, так как его внешнее поведение было доступно восприятию окружающих и определенным образом понималось ими. Однако акты мышления, противоречащие принципам психогигиены, не воспринимаются окружающими не только потому, что они трудно распознаваемы, но и еще потому, что взрослые не понимают патогенного характера этих актов. Когда гигиенист говорит, что условием здоровья является чистота окружения, чистота пищи, чистота мышления, то мало кто придает последнему требованию особое значение. Поэтому патогенное мышление, свойственное данной культуре, является естественным и развивается спонтанно.

Действительно, если окружающие считают, что обида должна быть отомщена, то соответственно работают и мысли человека, даже если он их не выдает внешне в речи, обсуждая с близкими планы мести.

Следующей и главной особенностью патогенного мышления является неосознанность тех умственных операций, которые порождают эмоцию.

Человек, не знающий, как порождается эмоция, не в состоянии ни понять, ни контролировать эти автоматизированные действия нашего ума. Поэтому он относится к эмоции как к реальности, которая не зависит от его души, порождается сама собой, и с ней он не в состоянии справиться. Тысячелетняя традиция считает эмоции самостоятельной сущностью, особой сферой нашей души и идет от платоновских представлений, сохраняясь по сегодняшний день не только в обыденном сознании, но и в научной психологии.

Мы описали в общих чертах особенности патогенного мышления, не касаясь его содержания, лишь по внешним признакам. Содержание патогенного мышления составляет множество программ мышления, приобретающих стереотипный характер, мало зависящих от ситуации и не учитывающих индивидуальные особенности как самого носителя стереотипа, так и обстоятельств, относительно которых высказывается суждение. Этим стереотипам придается значение "объективных законов", над происхождением которых не задумываются.

Патогенное мышление культурными стереотипами придает мышлению автоматический характер, в котором выводы не учитывают обстоятельств, конкретности и протекают с механической последовательностью силлогизма, вроде; "Люди должны поступать справедливо, мой муж поступил со мною несправедливо, следовательно, он должен быть наказан"; "Любовь всегда связана с самопожертвованием, в данном случае моя жена не желает жертвовать своим отношением к ребенку, следовательно, она меня не любит, а любит только сына"; "Этот человек невоспитанный, у него плохие манеры, от него нельзя ждать ничего хорошего"; "Она дала слово любить меня до гробовой доски, но она меня не любит; ей нельзя доверять, она не выполняет свое слово и не следует долгу"; "Порок должен быть немедленно наказан, чтобы ему не дать разрастаться" и многое другое. Нетрудно понять, что все эти суждения являются результатом применения первой, насильственной парадигмы управления поведением других; в качестве желательного поведения выступает нечто, соответствующее стереотипу, а отсутствие такового должно обязательно приводить к наказанию.

Посмотри, читатель, какие черты этого мышления есть в тебе. Если ты убедился в том, что это плохие черты, то имеет смысл задуматься на. тем, чтобы устранить их в себе и овладеть с а но-генным мышлением, т. е. таким мышлением, которое способствует оздоровлению психики, снятию в ней внутренней напряженности, устранению застарелых обид, комплексов и многого другого. Самовоспитание состоит не только в том, чтобы выработать в себе какие-то новые черты или устранить или ослабить дурные привычки, которые обнаруживаются вовне и шокируют других или вас самих, но и в том, чтобы устранить внутренние комплексы, внешне не обнаруживающие себя, но препятствующие хорошему самочувствию, ощущению уверенности в себе. Они повышают тревожность и беспокойство в обстоятельствах, которые разумом мы признаем сносными, например процесс экзаменов.

Самовоспитание не может пройти мимо такой работы, как повышение уверенности и снижение тревожности. Этому может способствовать саногенное мышление, основами которого можно овладеть самостоятельно, хотя под руководством специалиста этот процесс происходит эффективнее. Тревога всегда связана с ожиданием неприятных переживаний. Она — безобъектный страх. Поэтому в тревогу может перерастать ожидание как боли, обиды, так и зависти, стыда, неудачи и многих других эмоций. Если человек приобретает способность управлять своими эмоциями, то значительная часть его тревожности устраняется. Если я спокойно могу размыслить стыд или обиду, то страх перед обидой или стыдом не возникнет и не будет порождать состояния тревоги. Но чтобы уметь "размыслить" свои эмоции, нужно овладеть методами саногенного, оздоравливающего мышления.

Прежде чем перейти к описанию этого мышления, нужно сделать предварительные замечания, которые избавили бы нас от возможных недоразумений в понимании этого термина. В психологии мышлением принято называть совокупность умственных действий, с помощью которых в уме решается определенная проблема, задача. Мышление включается с того момента, когда под влиянием потребности определяется цель и в определенной ситуации возникает препятствие к ее достижению: не хватает или средств, или знаний, или способностей для того, чтобы достичь цели и удовлетворить потребность. Это мышление представляет собой оперирование в уме образами, символами, знаками, для того чтобы принять правильное решение. Когда вы решаете задачи вроде "Из пункта А в пункт Б" или какую-либо другую, то мышление как раз должно выработать тот порядок действий, который приведет к желаемому результату. В данном случае цель этого мышления определяется и нашей потребностью, и ситуацией, задачей.

Но когда мы решаем проблемы внутренние (например, как ослабить боль и страдания от обиды, или ревности, или пережитой неудачи), то это тоже мышление, но оно меняет свой характер, так как преследует не внешние, а внутренние цели, например достижение более полной интеграции нашего представления о себе и нашего реального поведения; а в некоторых случаях оно направлено на то, чтобы повысить радость и удовлетворение существованием или достичь смысла жизни. К сожалению, в психологии это мышление недостаточно исследовано. Те защитные механизмы, с которыми читатель познакомился ранее, выступают как "непроизвольное мышление", целью которого является снижение страдания. В саногенном же мышлении этот процесс протекает сознательно, произвольно; цель такого мышления также определена сознательно. Я, например, могу размышлять над ситуацией с целью не обижаться на других или не ревновать жену. Но, все дело в том, что этому мышлению нас никто никогда не обучал. Поэтому для читателя важно ознакомиться с тем, как устроено саногенное мышление.

Но чтобы лучше это понять, давайте повторим наши представления о патогенном мышлении, чтобы легче было определить различия.

Образное представление ситуаций, в которых происходили определенные события жизни, позволяет "проигрывать" их в голове. Тот, кто часто "проигрывает" в голове ситуацию неудачи, которую он, например, испытал на прошедшем экзамене, невольно повторно переживает напряжение. Такое отрицательное подкрепление собственных мыслей является проявлением патогенного мышления, порождающего болезнь, невроз. Патогенное мышление умножает страдания человека: ведь с помощью своего мышления он воспроизводит ситуацию стресса бесчисленное множество раз, вводит себя в состояние хронического стресса, разрушающего организм.

Саногенное же мышление угашает "отрицательный заряд", заключенный в воспоминаниях о ситуациях, в которых человек переживал страдание. Оно освобождает образы от этого заряда и тем самым снимает напряженность, вызываемую им.

Это происходит за счет использования эффекта угашения, когда ситуации, бывшие в прошлом очень неприятными, "проигрываются" в воображении в состоянии покоя и отстранения. В результате возрастает терпимость к ситуациям, которые раньше травмировали, и снижается чувствительность к ним.

Это не значит, что человек станет подобен дереву и на него обычные стимулы не будут действовать. Но его особенность состоит в том, что в ситуации, когда ему обидно, он будет переживать обиду, но зато после он устранит эту обиду намного быстрее, чем тот, кто не владеет этим мышлением.

Для саногенного мышления характерны следующие особенности.

Во-первых, динамизм связи нашего Я с миром образов, в которых отражаются жизненные ситуации. С одной стороны, способность Я полностью срастаться с ними и заряжать энергией и активностью, когда требуется эффективная деятельность, полное погружение в деятельность, в общение, в творчество, в результате чего исчезает все, кроме предмета деятельности. Эта сосредоточенность и погруженность приводят к повышению эффективности и устраняет побочные эмоции, вносящие помеху в деятельность. А с другой стороны, наше Я характеризуется отделением от ситуаций и образов, насыщенных отрицательным эмоциональным содержанием. Эта особенность мышления проявляется в рефлексии или интроспекции, в которой наше Я делает объектом рассмотрения именно сами образы и эмоциональные реакции на них.

Субъект отделяет себя от собственных переживаний и наблюдает их. Это отделение Я от чувств способствует ослаблению переживаний, освобождает образы от их "эмоциональной энергии". В самом деле, попробуйте представить со стороны, как у вас протекает радость, и вы почувствуете, что радость ослабела или исчезла вовсе. Разумеется, когда дело касается радости, мы огорчаемся тем, что она исчезла. Но важен сам факт, что переживание исчезло.

Исчезает не только положительное, но и отрицательное переживание, если мы сделаем его объектом умственного наблюдения со стороны.

Если мне удастся рассмотреть самого себя обижающимся, представить внутреннюю структуру обиды, которая возникла в конкретной ситуации, то постепенно переживание обиды исчезает. Это наблюдение со стороны и проигрывание ситуации обиды может быть выполнено и в письменном виде, чем часто пользуются психотерапевты.

Мужчина жаловался на то4 что его часто оскорбляет жена и это его травмирует.

Он подолгу реагирует в воображении на оскорбления. Я ему предложил подробно записывать в тетради ситуации, в которых она его оскорбляет, и сами оскорбления, и притом как можно подробнее. Я сказал, что список оскорблений мне как психологу пригодится. Через некоторое время он принес тетрадь со списком оскорблений и пожаловался, что оскорбления банальные и, наверное, не будут представлять для меня интереса. "Притом, — заметил он, — они перестали на меня действовать. Оскорбления слишком однообразны, и теперь я заранее знаю, что она будет говорить и в каких обстоятельствах". В данном случае его терпимость к этим ситуациям вызвана именно процессом угашения, который происходил, когда он их записывал и стремился, чтобы их было больше, чтобы коллекция была достаточно репрезентативной и интересной. Ему даже показалось, что она стала его реже оскорблять, хотя, как я узнал потом, это было не так, частота оскорблений была той же, что и ранее, просто он перестал на них реагировать и стал быстро забывать. Тот же самый результат был получен, когда я предложил ревнивцу творчески и художественно описать свои ревнивые образы. Вначале это его трогало и было "трудно писать", но потом он вошел во вкус, и его творческие успехи были обратно пропорциональны тому, как он реагировал теперь на ревнивые мысли.

Почему это происходит? Ответ лежит в признании того, что переживание всегда "занимает" сознание, а в момент рассмотрения, например, своей обиды сознание направлено не на обстоятельства и образы, которые ее вызывают, а на то, как она "устроена", и, естественно, происходит ее устранение из сознания.

Во-вторых, при саногенном мышлении интроспекция, или размышление, направленное внутрь самого себя, осуществляется на фоне глубокого внутреннего покоя, в результате чего субъект воспроизводит, "проигрывает" ситуации стресса, пережитые ранее, на фоне релаксации (расслабления). Такого рода мышление создает угасающий эффект. Образы, насыщенные аффектом, как мы показали ранее, постепенно освобождаются от эмоционального содержания, и воспроизведение их в сознании не вызывает реакции стресса.

Когда мы на фоне покоя воспроизводим стрессовую ситуацию, происходит приспособление к подобным ситуациям, так что когда они повторяются, то острые и сильные чувства уже не возникают.

Наиболее трудным является достижение покоя и мира в момент размышления над эмоциогенными ситуациями. Нужно научиться приводить себя в состояние покоя и мира путем тренировки в релаксации и методами медитации. Полезно вспомнить какую-либо жизненную ситуацию, когда вам было мирно и спокойно, ничего не хотелось и было полное безразличие к настоящему и будущему, представить ее в цвете и форме, в конкретности и вещественности; работать над этим представлением, подкрепляя его покоем, который желательно испытывать всякий раз, когда этот стимул мира и покоя вызывается вами в сознании.

Постепенно это представление приобретет релаксирующее значение. Будет полезно этому представлению в целом присвоить имя, которое вы будете называть про себя, вызывая этот образ.

В-третьих, саногенное мышление основано на конкретном представлении в сознании строения тех психических состояний, которые контролируются. Так, размышление об обиде предусматривает знание того, как устроена обида, какова ее структура. Такого рода самонаблюдение невозможно без знания основ психологии чувств и психологии личности. Чтобы думать о том, как устроена моя обида, мое тщеславие, мой стыд и мой страх, надо прежде всего знать, как вообще устроены эти психологические реальности. Поэтому мы подробно описали строение основных эмоций: обиды, вины, стыда, зависти, тщеславия и гордости, страха. Если вы снова перечитаете эти главы, то получите материал для интроспекции. Самонаблюдение предусматривает знание психологических механизмов объектов размышления. Тот, кто знает, как устроена его обида, может сделать ее объектом интроспекции и саногенного мышления. Тот, кто не знает этого, потерпит неудачу, так как будет воспроизводить в своем воображении лишь образы, вызывающие переживание обиды. Поэтому изучение методов интроспекции должно происходить под наблюдением психолога- учителя, помогающего устранить грубые ошибки, которые поначалу допускает ученик. Лишь усвоив основы саногенного мышления, приобретая соответствующие умственные навыки, человек может в дальнейшем самостоятельно продолжать работу по самосовершенствованию и оздоровлению своей психики.

В-четвертых, овладение саногенным мышлением предусматривает расширение кругозора, внутренней культуры, которое прежде всего состоит в понимании истоков происхождения стереотипов, программ культурного поведения, истории культуры, особенно строения архетипа. Когда мы думаем, что "он поступил несправедливо", то что это означает? Что такое справедливость? Откуда в нас появляется чувство справедливости? Такого рода понимание позволяет правильно осмысливать обиду, которая возникает от несправедливого поступка другого. Почему он так поступил? Для ответа на данный вопрос недостаточно иметь представление о справедливом или несправедливом. Нужно знать также и то, чем определяется поведение в широком смысле, чтобы понять конкретное поведение другого, который обижает вас. Если мы думаем о пороке или долге, то должны понимать подлинное содержание данных понятий, их внутреннюю структуру.

В-пятых, саногенное мышление невозможно без достаточно развитого уровня сосредоточенности и концентрации внимания на объектах размышления.

Процесс интроспекции невозможен, если наше внимание "плавает", рассеивается и не может сосредоточиться на умственных объектах интроспекции. Поэтому формирование саногенного мышления имеет своей предпосылкой концентрацию внимания.

Для развития способности концентрации внимания полезны упражнения, практикуемые йогой на стадии пратьяхары. Способности концентрировать и вызывать необходимые образы достигаются практикой визуализации объектов, как реальных, так и умственных. Если вы внимательно смотрите на стакан с водой и, закрыв глаза, воспроизводите его образ как можно точнее, а потом снова, открыв глаза, корректируете образ вплоть до идентификации с конкретным восприятием, и если это повторяется достаточно часто в состоянии покоя, то в результате у вас постепенно и неуклонно вырабатывается способность представлять отчетливо то, что хотите и чего перед вами нет. Эта выработанная сила представления оказывается необходимым условием эффективности саногенного мышления.

Чем яснее и отчетливее вы представляете конкретную ситуацию, которую хотите размыслить, чем она ближе к реальности, тем эффективнее осуществляется процесс угашения. Однако в этом есть и опасность. Человек, слабо владеющий своими эмоциями и потребностями, при отчетливом представлении тех или иных образов может сильно вовлекаться в эту ситуацию и получить патогенные результаты. Если он размышляет над обидой или оскорблением, то ясность представления вместо угашения приведет к подкреплению и фиксации представляемых образов и их аффективному насыщению. Мне не раз приходилось видеть молодых людей, увлеченных йогой и практикующих пратьяхару, которые вместо пользы получили невроз. Это понятно, потому что сила представления может самым незначительным импульсам, идущим из бессознательного, придавать энергию, свойственную реальному восприятию объекта. Слабое чувство вины, например, мы довольно часто испытываем при любой неловкости или неудобстве, которые нечаянно причиняем другим.

Однако оно может усилиться вплоть до симптомов невроза, если к этому присоединяется еще и сила специально тренированного представления.

Работая над обдумыванием своих обид с соблюдением принципов саногенного мышления, вы становитесь более зрелыми существами, чем были ранее.

Обижаться не следует даже на любимых, а надо признавать их свободными.

Ведь всегда можно установить действительные причины того, что они ведут себя в рассогласовании с нашими ожиданиями. Вы же не будете обижаться на сына за то, что он не сходил в магазин, если заболел! Но не каждый раз эти причины нам известны. Поэтому заранее надо признать эти причины существенными, раз они препятствовали исполнению действия, которое вызвало нашу обиду. Чтобы не обижаться, надо принимать, что поведение другого определяется им, а не мной.

Ведь обижаясь на любимых нами людей, близких друзей, мы рискуем потерять их любовь, так как другой, чувствуя себя виноватым, связывает непроизвольно ваш образ с неприятным переживанием.

В каждом переживании можно найти его структурные элементы, и знание их позволяет правильно совершать акты саногенного мышления. Поэтому каждому из нас, ставшему на путь самосовершенствования, необходимо самостоятельно и углубленно изучать психологию личности.

Процесс саногенного мышления может осуществляться в одиночестве, в состоянии релаксации. Но это не значит, что обдумывание своих внутренних проблем должно осуществляться только на фоне релаксации. Если вы доверительно обсуждаете это с товарищем и обдумываете, скажем, природу обиды, ревности вообще и вашей обиды, ревности в частности, то это будет способствовать их угашению. Самое главное при этом — не испытывать повторных переживаний обиды, ревности в процессе обдумывания.

Если вы научились не обижаться, то это не может не оказать определенного влияния на ваше общение. Обидчивый человек всегда в одиночестве, так как никому не хочется испытывать лишний раз чувство вины от того, что он непреднамеренно кого-то обидел. Поэтому преодоление обидчивости всегда способствует повышению уровня общения. Однако общение и само по себе выступает как определенная область самосовершенствования. И этому искусству тоже надо учиться.

Подросток, в отличие от младшего школьника, включен в более широкий круг общения. У юноши или девушки этот круг еще шире. Еще больше круги общения у взрослого. Ведь ему приходится иметь дело" не только с приятными людьми, но и с теми, с которыми не хотелось бы быть вместе ни минуты. Однако ради своих более важных интересов мы должны научиться общаться не только с теми, кто нам нравится, но в особенности с неприятными людьми. Поэтому искусство общения — одно из высших искусств. Потеря контактов с окружением, эмоциональные барьеры к общению не проходят бесследно. Они приводят к деформации личности, интроверсии, которая, в свою очередь, увеличивает трудности общения. Как и всякое искусство, общение не может быть усовершенствовано только через чтение книг и получение знания о человеке и его общении. Общение скорее основано на интуиции, чем на ясно осознанном знании. Мы можем предчувствовать определенное состояние партнера, нравится ему что-то или нет, хочет он этого или нет, думает ли он об этом или нет, по неуловимым признакам.

Эта способность, сходная с эмпатией, приобретается только в опыте, а не прямо через знание. Об этой способности можно сказать, что это — знание, превратившееся в интуицию. В какой степени знания о человеке, о его мотивах, чувствах превратятся в нас в интуицию, зависит от нас самих. Однако в любом случае знание необходимо, и его нужно искать. Поэтому далее я поведу речь о психологических закономерностях общения, которые следует учитывать, принимать во внимание и использовать в общении с друзьями, старшими, знакомыми и незнакомыми. Эмоциональная жизнь, протекающая в межличностном взаимодействии, способствует формированию многих черт поведения и характера. Поэтому решение задач воспитания и самовоспитания невозможно без учета социально-психологических закономерностей общения.

Мы всегда предвидим поведение другого человека и формируем определенные ожидания того, как он будет поступать в конкретной ситуации. Формирование этих ожиданий определяется прежде всего так называемыми ролевыми ожиданиями. Они зависят от того, кто этот другой — отец или мать, дядя, брат или сестра, мой друг или неприятель, учитель или директор. Эти ролевые ожидания определяются характером культуры, и нам почти не приходится раздумывать о том, как должен или будет себя вести тот или другой представитель этих ролей по отношению к нам и, самое главное, как мы должны себя вести в соответствии с их ожиданиями. Ведь они тоже воспринимают нас в контексте того, к какой категории ролей нас относят.

Мои ролевые ожидания и ожидания других сложились в процессе социализации, и культура внедрила в меня и в других в общем абстрактные программы поведения, которое психологи называют ролевым. Оно-то меня и программирует, так как на ролевые ожидания других я реагирую соответствующим поведением, а иначе поступать мне трудно. Мне легче быть с ними согласным, чем вступать в противоречие.

Однако, кроме ролевых ожиданий и ролевых "предписаний" (я поставил это слово в кавычки, так как где-то записанных предписаний не существует, они хранятся в головах людей, с которыми я обычно имею дело), мое поведение определяется еще и индивидуальными особенностями этих других. Этими особенностями могут быть их ожидания, касающиеся меня, и их собственные особенности выполнения ролей. Строгость начальника может проявляться по- разному в зависимости от его индивидуальности. Поэтому индивидуальный характер носят и его ожидания. Они как бы конкретизируются на основе общих шаблонов культуры. Все сказанное не стоило бы выеденного яйца, если бы не роль ожиданий других в программировании моего поведения. Мы думаем, что наше поведение определяется только нашими желаниями и потребностями. Это действительно так, если бы мы действовали в одиночку. Но чаще всего мы действуем совместно или в связи с другими. Большая часть моего поведения, точнее, мои программы реагирования определяются скорее ожиданиями других, чем моими собственными желаниями. Более того, мои желания в большей степени согласуются с этими ожиданиями, чем я думаю. Если в гости ко мне пришел друг, то мое поведение будет различным, считает ли он меня хлебосольным хозяином или скупердяем.

Точно так же мое поведение будет зависеть от того, какие черты характера мне будут приписывать другие и, соответственно, какие у них будут ожидания. Если они считают меня лжецом, то мне легче подтвердить их ожидания, чем силиться изображать из себя правдивого человека. Знание сказанного позволяет мне лучше понимать свое поведение. Если я подвержен воздействию ожиданий других больше, чем своих планов и целей, то, естественно, бессмысленно в деталях планировать, что я буду делать при встрече, скажем, с начальником или коллегой. Все будет определяться равнодействующей от моих интенций и моей реакции на ожидание другого. Следует помнить об этом. Влияние других на меня может быть различным, но никто не в состоянии без ущерба для своей психики полностью стать над окружением. Поэтому в организации самовоспитания важно определить круги общения.

Моральная поддержка других людей тем эффективнее, чем больше мы их уважаем и любим. Согласие — великий стимул движения вперед, несогласие же — тормоз. Правда, человек может отделить себя от окружения, если оно его не удовлетворяет. Лучше не тратить сил для борьбы со своим окружением.

Разумнее превратить его в союзника, чтобы согласие с ним давало дополнительную энергию к жизни и деятельности, а не на борьбу с окружением.

Однако иногда существует жизненная необходимость отделить себя от окружения. Но для этого требуется усилие. Наши способности освободить себя от влияния окружения незначительны и зависят от того, в какой мере мы управляем своими психическими силами, в особенности эмоциями и воображением, умеем мыслить саногенно. Тот, кто может конструировать мир, наполненный воображаемыми лицами, оказывающими нашему "фантазеру" поддержку, в конечном счете может стать в некотором смысле независимым от своего социального окружения. Еще лучше, если он обнаружит в людях, окружающих его, те мотивы и ценности, которые согласуются с его целями. Это до какого-то времени помогает. Но можно ли гарантировать, что при этом он не создает изолированную систему смыслов и значений, непонятных для других людей и не разделяемых ими? Сила воображения полезна, если она дополняет влияние внешнего мира, опирается на него. Полная же потеря эмоциональных контактов и связей с социальным окружением ведет к болезни, так как человек — социальное существо и без общества не может нормально существовать.

Итак, самосовершенствование без развития искусства общения будет ограниченным. Мы нуждаемся в друзьях, нам нужно действовать совместно в труде, учении, и результативность работы в большей степени зависит от этого.

Движущими силами любого общения являются наши потребности, и нам следует получить представление о них.

Мы вступаем в общение с другими людьми благодаря потребностям, удовлетворяемым при этом. В общении происходит также и отработка умений и навыков, называемых техникой общения. Уровень ее развитости в большой степени определяет эффективность межличностного взаимодействия. Отработка техники общения, кроме упражнений, предусматривает знание о структуре общения.

В процессе общения человек не задумывается над тем, как оно устроено. Другое дело, когда он ставит задачу усовершенствовать свою способность к общению, устранить внутренние препятствия. В этом случае необходимо сделать общение объектом своего внимания, познания. Совершенствование общения необходимо именно потому, что большая часть конфликтов порождается в общении с близкими, коллегами, незнакомыми людьми, с которыми мы вынуждены вступать в контакт.

Поскольку большинство фундаментальных потребностей человека удовлетворяется в поведении других людей (см. первую часть), то вполне естественно возникают вопросы: какие потребности удовлетворяются в общении? Какова движущая сила общения? Ради чего люди вступают в контакт между собой? Если в каждом отдельном случае ответить на эти вопросы конкретно (Чего хочет этот человек от меня? Какого рода удовлетворение получаю я? Ради чего я поддерживаю это общение?), то будут понятны внутренние силы общения и устранены ошибки, ведущие к конфликтам и напряжениям. Поэтому важнейшей задачей самовоспитания является повышение способности понимания внутренних пружин общения.

Предположим, вас спрашивают: "Который сейчас час?" или: "Вы не слышали прогноз погоды на завтра?" Смысл, заключенный в этом единичном акте общения, может быть различным. Может быть, студент интересуется погодой в связи а завтрашним культпоходом? Или он хочет просто заговорить- с вами, так как страдает от скуки и одиночества? Может быть, у него тревога перед экзаменами? Возможно, он хочет перевести разговор на обсуждение его вчерашнего выступления на семинаре и услышать ваше суждение? Неизвестно, какое из этих предположений верно. Успешность общения будет зависеть от проверки ваших предположений и того, принимаете ли вы его мотивацию общения. Чтобы судить о мотивах, надо знать, какие потребности поддерживают общение. В любом случае ваши предположения о мотивах общения будут более правильными, если у вас имеются достаточно достоверные сведения о преобладающих потребностях и мотивах общения другого человека.

Мы сосредоточиваем внимание читателя на потребностях, а не на мотивах, так как последние чрезвычайно многообразны и тесно связаны с ситуациями, и поэтому их описать трудно, разве что можно классифицировать, а этого недостаточно. Еще средневековый философ Оккам говорил: "Не умножайте сущностей без нужды". Поэтому если мы сосредоточимся на мотивах, то они в качестве сущностей, объясняющих поведение, будут слишком многочисленны, чтобы легко ими оперировать для понимания. Число же фундаментальных потребностей ограничено, их несколько, и если их знать, то можно достичь понимания.

Можно говорить о достигающем, или доминирующем, поведении или о поведении, ориентированном на престиж, безопасность или самоутверждение через власть над другим. В этом случае мы используем в качестве объясняющей сущности хорошо отработанные психологической наукой понятия потребностей в престиже, безопасности, доминировании. В этом случае мы лучше понимаем простой факт, что общение может быть вызвано самыми различными потребностями. Общение может повышать наш престиж или стремление к самоутверждению, доминированию над другими; в общении мы спасаемся от гнетущего чувства одиночества, общение снижает напряженность и страх перед неизвестностью; вступая в контакт, мы обнаруживаем свои неповторимые качества, можем казаться себе лучше, чем на самом деле, или хуже чем есть; через общение мы чувствуем заботу других и сами можем оказать покровительство и помощь; в общении развивается человек, расширяется его кругозор, и именно в общении мы в состоянии наиболее полно насладиться красотой окружающего нас мира и красотой человека.

Достигающая личность ориентирована на успех. Лежащая в основе большинства ее устремлений потребность в достижениях вовлекает личность в общение, чтобы усилия и способности других людей использовать или в качестве опоры, или чтобы пережить успех совместно. Мы любим разговаривать, обсуждать свой успех в не меньшей мере, чем неудачу. Нетрудно установить, что часто нашим стремлением к общению управляет переживание успеха, которое состоит из реакции сравнения настоящих и прошлых результатов какой-либо деятельности.

Это сравнение вызывает приятные переживания, представляющие собой реминисценцию тех одобрений, наград за успех, которые мы имели еще в детстве. Если меня любили сильнее и восхищались мной за то, что сегодня башню из кубиков я собрал лучше, чем вчера, и если я хорошо различал, чем отличалась вчерашняя башня от сегодняшней, то я приобрел способность быть чувствительным к малейшей успешности, и не нужно удивляться тому, что иногда успех радует меня больше, чем само общение. Ситуации неудачи мне легче переживать в общении, так как мои товарищи будут разделять те приемы психической защиты, которые свойственны мне. Например, мы можем дружно осудить тот ученый совет, который воздержался в присуждении мне ученой степени на основе представленной работы. Из этого примера вытекает, что общение выполняет еще и защитные функции. Однако все зависит от того, с кем я общаюсь. Переживание неудачи может стать невыносимым, если мне будет заметно, что мои друзья очень плохо скрывают злорадство, порожденное длительно сдерживаемой завистью.

Поэтому для понимания общения надо знать потребности, действующие через него.

Потребность в престиже. Когда человек, вступая в общение, надеется выразить свои личностные качества через признание, восхищение, положительные оценки со стороны другого человека, первый удовлетворяет потребность в престиже.

Мы часто в общении ищем признания наших способностей и, не найдя его, бываем огорчены, а иногда разочарованы и даже агрессивны. Неудачи в одном заставляют нас искать признания в другом, и большей частью мы его находим в общении с людьми, склонными оценивать нас положительно.

Однако если эта потребность в нас гипертрофирована, то это может привести к потере друзей или к полному одиночеству. Ведь они почувствуют, что я только и жду, что они будут восхищаться мной. Не каждому захочется играть такую роль, особенно когда я обижаюсь, если они не находят во мне положительных качеств.

Значит, для гармонического общения наши потребности должны быть управляемы.

Потребность в доминировании. Это стремление оказывать активное влияние на образ мыслей, поведение, вкусы, установки другого человека. Если под нашим влиянием происходит изменение ситуации или поведения другого человека в желательном для нас направлении, то мы бываем удовлетворены. Одновременно с этим другой рассматривает нас в качестве человека, который берет на себя тяжесть принятия решения. Поэтому наряду с потребностью в доминировании у некоторых людей есть потребность в подчинении другому. Эти потребности могут выступать и как факторы, нарушающие общение, если, например, в споре мы стремимся доказать свою правоту безотносительно к тому, правы мы или нет, или же принимаем решения и установки другого независимо от того, приемлемы они для нас или нет. Человек может вступать в общение и исключительно ради того, чтобы оказать влияние на другого, ради самого этого влияния. Если мы склонны поддерживать с ним общение, то нам придется с ним все время соглашаться, иначе будет конфликт. Если же мы оба стремимся к доминированию, то возможность разрешения конфликта, как правило, исключается, если не вмешается кто-то третий. Если ваш коллега, спрашивающий о прогнозе погоды на завтра, хочет вовлечь вас в общение, чтобы сегодня доказать вам то, что не смог доказать другим вчера, то мотивацией его поведения является именно стремление к доминированию.

Потребность в доминировании при недостатке способностей для подлинного влияния способствует развитию доминантности, при которой человек получает удовлетворение не просто от влияния на другого, но при этом стремится обязательно преодолеть сопротивление, нежелание другого подчиниться.

Иерархическая структура любой организации в соответствии с первой парадигмой управления делает возможной реализацию власти даже при недостатке способностей к этому, если используется соответствующий социальный механизм. Доминантность усиливает в доминировании садистическую компоненту, состоящую в наслаждении страданием другого, ибо сломленный человек всегда страдает. Неконтролируемая потребность в доминировании деформирует общение, придавая ему односторонний характер.

Потребность в аффилиации проявляется в общении ради самого общения, ради поддерживания теплых отношений, устранения дискомфорта одиночества.

Сильная аффилиация проявляется как неспособность человека быть одному. Он даже к экзамену не может готовиться один. Оказавшись в комнате один, человек стремится немедленно восстановить общение с помощью, например, телефона. В общежитии он бродит из комнаты в комнату, разговаривая о чем угодно, лишь бы общаться. Возможно, что он спрашивает прогноз погоды на завтра, чтобы просто поговорить. У студентов с сильной потребностью в аффилиации успеваемость иногда бывает ниже не потому, что у них меньше способностей к наукам, а потому, что они не могут самостоятельно организовать самообучение.

Потребность в безопасности, снятии напряжения, тревоги проявляется в том, что мы общаемся ради снижения страха, тревоги или внутреннего конфликта. Даже совсем незнакомые люди становятся более общительными в ситуации тревожного ожидания. В этих условиях, если вас спросят, каков прогноз погоды на завтра, то вероятнее всего мотивом общения будет желание снизить тревогу и напряженность. Если же каждый раз такое снижение напряжения происходит эффективно, то может сформироваться навязчивое стремление к общению с кем угодно, лишь бы поговорить.

Техника удовлетворения потребности в безопасности чрезвычайно многообразна, она выражается в бегстве, нападении, притворстве, конформизме, неврозах, психосоматических симптомах и механизмах психической защиты.

Блокировка любой потребности, любая угроза актуализирует потребность в безопасности. Мы должны научиться отличать подлинную потребность в общении от потребности в безопасности, которая удовлетворяется в общении.

Потребность быть индивидуальностью проявляется в стремлении к такому общению, при котором мы могли бы "прочитать" на лице, в речи и поведении другого человека признание нашей неповторимости, уникальности, необычности. Эта потребность зарождается еще в младенческом возрасте, когда мать обращается с ребенком как с единственным и неповторимым существом.

Жажда быть неповторимым порождает стремление в общении с другими увидеть себя как единственное в своем роде для них существо. Вполне возможно, что, спрашивая, который сейчас час, ваш собеседник попытается перевести разговор на то, каковы его последние успехи в спорте или учебе. Тогда мотивом общения является именно потребность быть оригинальным, единственным. Если вы это поймете, то можете доставить вашему собеседнику несколько приятных минут, оставить в нем глубокие и теплые впечатления о себе, удовлетворяя эти его ожидания. Для этого достаточно включиться в обсуждение того, "как это было оригинально и необычно по сравнению с тем, что мне приходилось видеть и слышать ранее", когда ваш собеседник станет переводить общение на разговор о своем успехе. Если же предмет разговора вам незнаком, в некоторых случаях достаточно просто внимательно слушать. Чтобы огорчить человека, достаточно просто отказаться его выслушать или, более того, усомниться в достигнутом, включить его в ситуацию неблагоприятного для него социального сравнения.

Человек стремится быть индивидуальностью, и для этого ему приходится сопротивляться нивелирующему влиянию культуры, которая каждого из нас относит к определенной категории людей с готовыми программами реагирования на категоризированные ситуации, возникающие в жизни. Это сопротивление, становясь привычным, и составляет основу потребности быть индивидуальностью, а иногда толкает к эксцентричным поступкам ради того, чтобы быть "не как все".

Желание быть индивидуальностью всегда связано с восприятием самого себя глазами других, не более. Знающий это не будет шокирован тем, что с ним общаются как с человеком определенной категории, так как он понимает, что это типичное реагирование в соответствии с требованиями культуры Не следует предъявлять другим требование быть всегда конкретными и проявлять творчество в общении.

Потребность в покровительстве или заботе о другом проявляется в стремлении кому-то в чем-то помочь и испытать при этом удовлетворение. Эта потребность предполагает наличие потребности принять помощь, потребность в помощи.

Потребность в заботе о другом социально значима и может быть удовлетворена лишь в том случае, если другой нуждается в помощи и принимает ее. Вполне возможно, что некто другой, спрашивая, который сейчас час, хочет перейти к сообщению сведений, в которых вы очень нуждаетесь, так как из вашей вчерашней беседы он понял, что вам недостает этой информации. Приняв его помощь, вы доставите ему глубокое удовлетворение, а отказавшись, произведете впечатление человека с огромным самомнением. А может быть, он сам нуждается в помощи? Он слышал о вас и думает, что вы можете ему помочь.

Если у вас достаточно развита потребность в оказании помощи, вы получите не меньшее удовлетворение, воспользовавшись тем, что к вам обращаются за поддержкой.

Итак, потребность в заботе о другом, удовлетворяясь в различных ситуациях, возникающих в течение жизни, постепенно формирует альтруизм, человеколюбие. Для того чтобы проявить альтруизм, нужно кому-то обязательно дать облегчение, уменьшить его страдания, тревогу и беспокойство. Поэтому потребность в альтруизме, оказании помощи другому заключает в себе требование, чтобы были объекты этой помощи, страждущие, тревожные, больные. Поэтому, если потребность в оказании помощи развита чрезмерно, если она становится одной из форм самоутверждения человека, то естественно, что носитель этой потребности будет чувствовать себя неудовлетворенным и даже будет терять смысл своей жизни, если вокруг него не будет страждущих и неполноценных, нуждающихся в помощи. Я был знаком с семьей, которую сотрясали конфликты до тех пор, пока муж основательно не заболел. Это дало возможность жене самореализовать себя в уходе и заботе, так как в ней была гипертрофирована потребность в оказании помощи другим. Когда же ее муж был абсолютно здоров и не нуждался в помощи, она испытывала потерю смысла жизни.

Потребность в познании часто мотивирует общение, когда мы через другого человека желаем уточнить свои представления, расширить возможности своего мышления, узнать человека, его способности и состояния. Познать другого можно только через общение. Точно так же познание самого себя осуществляется в общении. Знание того, каким я выгляжу в глазах другого, вносит большой вклад в самопознание. Когда человек рассматривается как источник определенной, нужной в данный момент информации, то главным мотивом общения с ним становится потребность в познании. Например, общение с лектором в основном мотивировано познанием. Поэтому о лекторе мы судим по тому, как он удовлетворяет эту потребность Если же наша потребность в познании не удовлетворена, то лектор нам не нравится независимо от других его достоинств. Например, он может быть хорошим семьянином или альтруистом, но это не касается нас, если он не удовлетворяет нашу любознательность.

Многие стремятся поддержать общение посредством того, что могут рассказать что-то интересное. Эта установка порождает в некоторых случаях эрудитов, которые знают много обо всем, ловко пускают это знание в общение и становятся временно привлекательными личностями, "интересными". Однако мы быстро в них разочаровываемся, если в общении с ними не удовлетворяются другие наши фундаментальные потребности. Тот, кто накапливает эрудицию ради общения, поступает неразумно, так как знания прежде всего нужны для дела, а не для общения. Знание, не включенное в дело, остается мертвым знанием. Ум эрудита превращается в кладезь мертвых знаний, отягощающих его голову и препятствующих эффективной деятельности.

Потребность в красоте также может мотивировать общение. Восприятие красоты музыки, художественного произведения, красоты окружающего нас мира дает более сильные переживания, если происходит совместно, в общении.

Восприятие красоты другого человека будет более полным именно в общении с ним. В его речи, мимике, движениях тела выражается духовная красота, которая остается невидимой без общения. Вас могут спросить "Который час?" только ради того, чтобы вы на это ответили, чтобы услышать ваш голос. Именно в общении, мотивированном красотой, наибольшее значение имеет его техника.

Отработанная дикция, благозвучный голос, адекватная мимика и хорошие манеры сами по себе создают очарование.

Заметим, что мы дали далеко не полный перечень потребностей, вызывающих и поддерживающих общение.

Чем сложнее деятельность, тем труднее осознавание и точная постановка ее цели. В общении наши цели чаще всего выражены недостаточно отчетливо.

Точно так же мы имеем недостаточно ясные представления о целях общения другого человека, особенно если он и сам их плохо осознает. Поэтому одним из главных факторов, дезорганизующих общение, является неопределенность его целей.

Первым актом в развитии общения является приписывание другому тех или иных целей общения, принятие или отвергание его целей, а также формирование собственных целей. Если этот процесс происходит неадекватно, неправильно, то общение дезорганизуется. Чего я хочу? Него он или она от меня хочет? Каким должен быть общий результат общения? От постановки этих вопросов, от ясного ответа на них зависит эффективность общения. Например, мы хотим позаниматься вместе, готовясь к очередному уроку. В данном случае цель общения отчетливо обозначена: мы должны, скажем, выполнить задание по программе или помочь друг другу в запоминании материала. Во многих же других ситуациях цели не определены отчетливо и не задаются ситуацией. Тогда строятся предположения о целях, которые или должны быть специально согласованы, или согласуются сами по себе обстоятельствами совместной деятельности.

У человека цели и мотивы общения могут не совпадать. Если достигнуто согласие относительно целей, а мотивы, вовлекающие людей в деятельность, не скоординированы, то общение тоже нарушается. Сначала это незаметно, но позднее общение дезорганизуется. Если у обоих учеников, которые захотели вместе позаниматься, обнаруживается преобладание мотивации доминирования, то несомненно порождается конфликт, поскольку никто из них не желает, чтобы его учили, каждый хочет учить другого. Другое дело, если бы стремление одного к оказанию помощи другому сочеталось с мотивацией принятия помощи.

Общение в этом случае происходило бы гармонично. Поэтому эффективность общения зависит от того, в какой мере вступающие в него в состоянии правильно приписывать друг другу его мотивы и проверять правильность своих предположений.

Если все идет гладко, то мы не задумываемся о мотивах общения. Если же возникают препятствия и конфликты, мы невольно начинаем задумываться о мотивах другого, проверяем предположения о них и корректируем собственные ожидания и поведение. Следует иметь в виду, что неадекватное приписывание мотивов партнеру дезорганизует общение. Если я думаю, что мой партнер по общению хочет оказать мне помощь, а на самом деле он стремится лишь показать свою эрудицию или превосходство, то напряженность и неудовлетворенность в общении мне быстро покажут, что я ошибаюсь в приписывании этих альтруистических мотивов моему партнеру. Мне придется или изменить свою мотивацию и принять его стремление к самоутверждению, или вовсе отказаться от общения. Если же я не смогу этого сделать, то возникнут конфликт и напряженность. Поэтому отсутствие гибкости мотивов, их жесткая фиксация вызывают дезорганизацию общения.

Следующим фактором, вызывающим дезорганизацию общения, является неадекватная техника общения. Этот предмет требует детального рассмотрения.

Любая потребность, возбуждаясь, вызывает работу воображения, ведет к активизации деятельности, включающей технику удовлетворения этой потребности. Так, достижение цели, вызванной потребностью в престиже, включает определенную технику удовлетворения этой потребности, вызывающую те или иные действия в партнере: положительную оценку моих достижений, восхищение мной. Способы, какими человек вызывает нужное ему поведение в партнере, собственно, и составляют эту технику, которой некоторые владеют хотя и бессознательно, но в совершенстве. Если, спросив о прогнозе погоды, студенту удалось вовлечь партнера в обсуждение доклада, который он сделал вчера, то вполне естественно ожидать, что он захочет услышать суждение о том, как этот доклад был выполнен. Если у собеседника хорошее настроение и он настроен благодушно, то скорее всего ему придется похвалить доклад. Все, что при этом происходит, составляет именно технику удовлетворения потребности в получении признания, увеличении престижа.

Общение зависит от того, в какой степени нам удалось вызвать в партнере желательные переживания, стремления и виды поведения. На улыбку, как правило, отвечают улыбкой, на приветствие- приветствием, на вопрос — ответом.

Если попросить товарища: "Улыбнись, пожалуйста, мне", ему трудно будет это сделать, а может быть, он даже и не сможет улыбнуться. Если же улыбнуться ему, то он автоматически в ответ улыбнется, так как именно так научился реагировать на улыбку другого человека. Поэтому искусство общения состоит как раз в том, чтобы непринужденно вызывать в другом действия, поддерживающие общение. Нарушение этого правила встречается слишком часто, чтобы на это не обратить внимания. Когда мы предписываем другому, что делать, явно или скрыто, то изнанкой такой техники является применение первой парадигмы управления.

Когда вы говорите другому: "Расскажите что-нибудь интересное", вместо того чтобы просто завести речь об интересующем вас предмете, то, встав на позицию другого, с очевидностью обнаружите, как вами применяется довольно утонченное насилие. Если он не сможет произвести желательное для вас поведение, то будет испытывать смущение тем, что не оправдал ваших ожиданий. Это в лучшем случае. А вероятнее всего он, принудительно вовлеченный в разговор, скажет какую-либо глупость, от которой ему будет стыдно. Если женщина говорит мужу: "Ты не любишь меня, потому от тебя и ласки не дождешься!" — то поведение мужа будет программироваться по-разному, в зависимости от того, что обычно следовало за такого рода высказываниями: или длительное обиженное молчание, или сцена ревности. Это опять насильственная схема управления. Женщине даже и в голову не пришло самой на мгновение стать ласковой, чтобы получить желаемый ответ. Ни одному животному не приходит в голову применять парадигму насилия для вовлечения другого члена сообщества, например, в игру. Самой невоспитанной дворняжке не придет в голову угрозами вовлекать другую в игру, поскольку она бессознательно, инстинктивно придерживается ненасильственной парадигмы управления поведением других членов своего сообщества.

Техника вовлечения другого в общение будет различной в зависимости от того, какая потребность актуализируется в данной ситуации, какие образы возникают в сознании партнера по общению.

Каждая потребность имеет свою специфическую технику удовлетворения. Она вырабатывается большей частью бессознательно в повседневном общении и может быть адекватной или неадекватной, эффективной или неэффективной.

Она способствует удовлетворению потребностей, вызвавших необходимость общения.

С того момента как мы делаем объектом наблюдения собственную технику удовлетворения потребности, т. е. на первый взгляд неуловимые нюансы нашего общения, мы достигаем более глубокого понимания самого себя и создаем благоприятные условия управления и контроля своей потребности. Надо анализировать свои влечения для того, чтобы ими управлять. Надо установить изъяны в технике удовлетворения потребности, которые подчас вызывают обескураженность и напряженность.

Главным путем здесь является самостоятельное изучение техники удовлетворения основных потребностей, которые вовлечены в деятельность общения.

Нужно наблюдать поведение других в общении и предполагать, какие желания скрываются за ним, проверять свои предположения. Если мы привыкли предполагать, а потом обязательно проверять правильность наших предположений относительно поведения людей, то в нас постепенно развиваются интуиция, предвидение, происхождение которых невозможно рационально объяснить.

Одним из факторов, дезорганизующих общение, является навязывание другому неестественных и не вытекающих из ситуации ожиданий. Если вы хотите участия со стороны другого и одновременно демонстрируете свою силу, агрессивность, непримиримость и жесткость, то даже человеку, склонному проявлять участие, трудно проявить его по отношению к вам. Если вы нуждаетесь в участии, то нужно, чтобы другой увидел, что вы в нем действительно нуждаетесь, и это способствует возникновению в нем действий и переживаний участия, заботы и покровительства. Если же вы демонстрируете силу и умение, показываете, что все можете, то это, наоборот, способствует со стороны другого появлению реакций, направленных на поиск у вас помощи и заботы; если же окажется, что вы не можете оказать помощи, то вы разочаруете партнера, который будет уязвлен в своих ожиданиях. Сказанное наводит на мысль о том, что искусство общения состоит в том, чтобы быть естественным, т. е. таким, каков вы есть. Это главный пункт в развитии техники общения. Любое отклонение от этого принципа в конечном счете ведет к нарушению динамики общения, разочарованию партнера, обиде и неудовлетворенности.

Таким образом, искусственно разыгрываемая роль неминуемо приведет к конфликту, если теряется бдительность, и мы далее не в состоянии поддерживать эту роль. Психологи нашли, что среди мужчин, имеющих внешность, которая в условиях современной культуры рассматривается как эталон мужества, силы воли, самодисциплины (крепкие челюсти, выдающийся подбородок, пронизывающий взгляд и т. п.), нервное истощение встречается чаще, чем среди тех, кто не имеет таких внешних признаков. Объяснение этому находят в том, что им в жизни, в общении постоянно приходится играть роль, соответствующую ожиданиям других, что требует большего эмоционального напряжения и постоянных усилий, которые не могут не вести к истощению нервной системы.

Быть естественным в общении — одна из труднейших задач. Этому постоянно мешает процесс социального сравнения самого себя с другими, приписывание себе качеств, которые, как нам кажется, приписывают нам эти другие. Если искажение происходит в неблагоприятную сторону, то это дезорганизует общение. Такого рода тенденция смотреть на себя через кривое зеркало, искажающее в неблагоприятную сторону, получила название "комплекса неполноценности". Для человека с этим комплексом не имеет значения, как на самом деле на него смотрят другие. Он сам отрицательно оценивает себя. Имея такой комплекс, трудно совершенствовать технику общения. Поэтому единственно правильным путем совершенствования техники общения в этом случае является полная поглощенность общением, его целями и мотивами, реагирование не на воображаемые признаки поведения другого, а на реально осуществляемые действия партнера. Однако в жизни все сложнее. Наше общение дезорганизуется прошлым неблагоприятным опытом общения не меньше, чем ошибками, которые мы допускаем в данный момент. Если определенные ситуации и общение с той или иной категорией людей в прошлом сопровождались неприятными переживаниями, то когда мы снова оказываемся в такого рода ситуациях, мы ощущаем напряженность безотносительно к тому, что представляет эта ситуация в данный момент. Возникают эмоциональные барьеры, препятствующие общению, иногда просто делающие его невозможным. Так, ситуация оценивания человеком может порождать тревогу и напряженность, и это проявляется в полной мере на экзаменах или в любой другой обстановке, в которой мы себя рассматриваем как объект оценивания.

Совершенствование техники общения не может происходить в уме. Оно требует практики. Однако те эмоциональные барьеры, которые мешают становлению искусства общения, должны быть устранены путем аутотренинга. Напрасно было бы отрабатывать хорошие манеры в поведении или внимательность к другому, если вы чувствуете свою малоценность или чрезмерно застенчивы.

Сердцевиной развития техники общения является способность к управлению собственными эмоциями. В основе эмоциональных барьеров и других сил, дезорганизующих наше поведение в отношении к другим, являются те эмоции, которые возникают в общении. Зависть, тщеславие, гордость, вспыхнув в процессе общения, когда мы непроизвольно совершаем акты социального сравнения себя с другими или с партнером, немедленно вызывают эмоции и состояния, которые не разделяются другим или, наоборот, передаются путем заражения, что может привести к совершенно неожиданным результатам.

Гордясь, мы можем индуцировать в партнере зависть и соответственно скрытую агрессию против себя, и наоборот, завидуя другим, поддерживаем злорадство или тщеславие в партнере, которые нас еще больше шокируют и обескураживают, в то время как мы ждем сочувствия по поводу того, что у нас хуже, чем у другого.

Если в процессе общения усиливаются стыд или чувство вины, то включаются защитные действия или агрессии, или бегства, которые в конечном счете не улучшают общения и не разрешают проблемы Ведь тогда уход из ситуации или избегание ситуаций, связанных с эмоциональными барьерами общения, также не могут устранить трудности, так как такого рода барьеры имеют тенденцию генерализоваться, обобщаться, переноситься на новые и новые ситуации. Эта генерализация происходит вследствие действия патогенного мышления, ведущего к отрицательному самоподкреплению образов травмирующих ситуаций.

Все сказанное является основанием для выведения основных правил совершенствования самоанализа и техники общения.

Правило 1. Любой акт общения следует рассматривать с точки зрения ответа на вопрос, какого рода потребности находят удовлетворение в этом общении. Какие мотивы его поддерживают и придают ему смысл? Именно с этой точки зрения следует анализировать в памяти прошлое общение. Такой анализ расширяет наше представление о мотивах общения и совершенствует его опыт.

Правило 2. Контролируй свои потребности, удовлетворяемые в общении.

Чрезмерная потребность, например, получить признание может сделать тебя смешным и странным. Следует помнить, что контроль потребностей не снижает наслаждения от их удовлетворения.

Правило 3. Ясно и отчетливо определяй цели общения, как свои, так и партнера.

Вопросы: "Чего я хочу? Чего хочет он?" — требуют точного ответа.

Правило 4. Приписывая мотивы, цели общения другому, проверяй их, и если они не согласуются с реальными признаками поведения партнера, отказывайся от данного предположения и выдвигай другое. Мотивация общения гибка и изменяется не только от ситуации, но и в зависимости от личности человека, которого ты вовлекаешь в общение. Не повторяй ошибки глупой кокетки, которая в любой ситуации всем мужчинам приписывает мотивы поухаживать за ней и, конечно, выглядит смешной.

Правило 5. Изучай способы удовлетворения потребностей, описанных в данной книге, как они проявляются в твоем общении и в поведении других, особенно значимых для тебя людей.

Правило 6. Не навязывай другому свои шаблоны поведения и свою мотивацию, совершай те действия, которые у партнера вызывают желательные для тебя реакции. Твои действия должны быть стимулом к действиям твоего партнера.

Правило 7. Стремись быть естественным и не принимай на себя роль, которую трудно исполнить. Для этого надо быть правдивым не только перед партнером, но прежде всего перед самим собой.

Правило 8. Признавай себя неповторимым и уникальным существом, интересным для общения. Этому есть все основания. Каждый из нас представляет собой конфигурацию многих черт личности, и любого из нас невозможно сравнить с другим одновременно по всем чертам. А сравнение по отдельной черте не даст оснований для выводов о том, кто из нас в целом лучше, кто — хуже. Только узость сознания при фиксации его на отдельном свойстве приводит к такого рода сравнению.

Правило 9. Следует помнить, что искусство общения полностью исключает решение его задач с помощью силы и навязывания. Любое насилие в общении порождает не ответное удовлетворяющее действие общения, а защитное поведение партнера, что приводит к отчуждению людей. Поэтому партнеры должны соответствовать целям и задачам общения и иметь желание к такому общению. Это правило предусматривает применение второй, ненасильственной парадигмы управления общением, поведением другого Сформулированные правила многочисленны, но это не препятствует их применению, поскольку они применяются не одновременно. Правила 2, 5, 8, 9 не относятся к конкретной ситуации, а скорее подходят для размышлений об общении и о самом себе. Следует также иметь в виду, что общение-это не просто применение правил, а живой процесс, который осуществляется сам собой, если мы в него вовлечены. Однако правила будут полезны для понимания общения и его трудностей. Всегда можно понять неудачу, установив, какое правило нарушено. Это уже кое-чего стоит.

Важно уяснить закономерности формирования тех или иных личностных качеств. Но не менее важно уметь правильно организовать свою жизнь, чтобы с наименьшими усилиями могли использоваться эти закономерности. Приводим наиболее важные рекомендации.

Важно отчетливо уяснить для себя, какие черты характера должны быть выработаны в первую очередь. Выработанные черты должны быть органически связаны между собой. Например, меры оздоровления должны сказываться на работоспособности и тем самым формировать оптимистическую установку на трудовую деятельность.

Чтобы дополнительно убедиться в правильности и обоснованности поставленных целей, стоит обсудить программу самовоспитания с близкими людьми. Они могут дать полезные советы. По крайней мере важно знать, как они вас будут воспринимать и как относиться к вашей программе. Это поможет скорректировать наши представления о самом себе, которые искажаются под влиянием защитных механизмов психики. Суждения других могут помочь заметить и устранить эти искажения. При этом можно задаться вопросами к самому себе. Действительно ли вы таковы, каким кажетесь другим? Какой парадигмы управления вы придерживаетесь с теми, кто выше вас по социальному положению, каким образом влияете на них и на тех, кто ниже вас по рангу, кто вам подчинен? Какой схемы управления придерживаетесь по отношению к жене, мужу, детям, родственникам? Если в одних случаях вы применяете первую парадигму, то почему вторую к другим, например к начальству? Умеете ли вы в общении создавать у партнера переживание его значимости и нужности? Соответствуют ли ваши мнения о себе действительности? Верно ли, что вы не склонны к самоутверждению за счет других?

Программу самовоспитания желательно обсудить с психологом, а если программа связана с достижениями гигиенических, оздоровительных целей, то с врачом. Целесообразно познакомиться с соответствующей литературой по самовоспитанию, с жизнеописанием замечательных людей, уделявших много внимания проблеме самовоспитания.

"Если есть ученик, учитель найдется", — говорят на Востоке. В этом изречении заключен глубокий смысл. Никакой учитель не в состоянии обучить того, кто не хочет учиться. Кто же хочет учиться, найдет учителя. Человек — существо социальное, общественное. Личность формируется в процессе взаимодействия с другими. Сначала мать, отец и другие члены семьи, потом детский сад, сверстники по играм, соученики, учителя школы, коллеги по работе или члены студенческой группы, друзья — словом, все, с кем мы имеем дело, постоянно или временно оказывают влияние на формирование нашего Я. Причем это влияние тем больше, чем значимей для нас эти люди. Значимый, компетентный человек может оказать огромное влияние Он становится наставником. Поэтому в реализации программы самосовершенствования наставник имеет исключительное значение. Именно наставник, полностью разделяя вашу программу самовоспитания, и может оказать наиболее действенное влияние на вас. Наличие наставника не устраняет самовоспитания, а, наоборот, делает его более эффективным.

Благоприятное отношение окружающих помогает осуществлять цели самовоспитания. Нужно стремиться к тому, чтобы близкие, друзья, домашние поддерживали вашу программу, радовались успехам, с пониманием относились к сложностям, неизбежно возникающим при ее реализации. Ведь даже сегодня человек, бегущий по бульвару трусцой, вызывает порой недоуменные взгляды.

Поддержка членов семьи и добрых знакомых особенно эффективна, если они ознакомлены с деталями программы. Кроме моральной поддержки, они могут оказывать чисто организационную помощь: напомнить, помочь освободиться от каких-либо дел, подменить и т. д. Целесообразно создать небольшое сообщество, например клуб любителей бега, туризма. Однако лучше всего включиться в уже действующую группу. Правда, для работы над такими чертами личности, как отработка техники общения, усиление интуиции, совершенствование памяти, повышение самообладания, труднее подобрать сообщество. Но тем не менее заинтересованное общение способствует положительному эмоциональному подкреплению малейших достижений.

Наиболее благотворным и простым делом является организация группы по физической культуре. Однако при этом не обязательно стремиться стать чемпионами или соревноваться друг с другом. Нужно соблюдать принципы, изложенные в этой книге.

Соревнование в самовоспитании не должно превращаться в борьбу за первенство. Каждый продвигается в соответствии со своими способностями и целями Дух нездорового, болезненно переживаемого соперничества противопоказан в работе над собой. Он часто оказывает губительное действие на эмоциональный фон деятельности по самосовершенствованию. Каждый из нас уникален и неповторим, и ценность каждого человека в его индивидуальности.

Принимайте другого человека таким, каков он есть, в сумме его достоинств и недостатков, ищите в нем положительное. Так же относитесь к самому себе.

Многие стоят на такой позиции: "Если что-либо делать, то делать лучше всех.

Но я не смогу этого достигнуть. Тогда лучше ничего не делать". Эта позиция ложного самооправдания — прямой путь к движению по наклонной плоскости.

Сравнивайте себя с самим собой. Истинной является установка: "Я сегодня это делаю лучше, чем вчера, а завтра сделаю лучше, чем сегодня. Помогаю тем, кто еще не может делать так, как я. Радуюсь, если у кого-то лучше, чем у меня, учусь у них".

Если вы превзошли других в чем-то, то это может свидетельствовать о том, что у вас больше резервов для успеха, или о том, что у других этих резервов меньше.

И ничего более. А в этом нет оснований для гордости и самомнения.

В соответствии с выработанными целями самосовершенствования нужно принять обязательство. Оно должно быть посильным и выполнимым на уровне оптимальной трудности, так, чтобы исполнение требовало усилия на грани приятного, а не превращалось в тотальное подчинение всей личности данной цели. Это обязательство может быть зафиксировано в программе самовоспитания с указанием приблизительных сроков выполнения. Если с вашей программой знакомы близкие, товарищи или наставник, то это создает мощный стимул к ее выполнению. Однако если некоторое обязательство оказалось невыполненным, не следует огорчаться и винить себя. То, что помешало его выполнить, видимо, было существенным, и вы не учли всех своих возможностей и обстоятельств. Ни одно обязательство не должно превращаться в самоцель.

В некоторых случаях возникают различного рода искушения, мешающие выполнить действия, предусмотренные программой. Тогда следует приказать самому себе сделать нечто во что бы то ни стало, скажем, зарядку, или выполнить какой-то фрагмент работы. Однако не следует злоупотреблять самоприказом, так как любой приказ есть насилие над самим собой. Поэтому человек, постоянно пользующийся самоприказом, вырабатывает в себе не какие- то новые черты, а только одну: способность эффективного насилия над самим собой. Обычно к самоприказу часто прибегают люди, которые в детстве подвергались суровой дисциплине и тотальному принуждению, из которого не было выхода. Воспроизводя во взрослом состоянии ситуации своего неблагоприятного детства, они быстрее достигают эффекта. Но следует помнить, что маленькое насилие сегодня потребует большого принуждения завтра, самопринуждения. Чтобы избежать такого рода эскалации насилия применительно к самому себе, нужно "подсластить пилюлю".

Задача состоит в том, чтобы соединить желания с нужным, необходимым и полезным. Человек, который с удовольствием делает зарядку или бегает трусцой, достиг неизмеримо большего, чем тот, кто каждый раз с усилием заставляет себя бегать быстрее и дольше. Несостоятельность глубокого применения метода самоприказа демонстрируют люди, достигшие высоких результатов в спорте путем систематического и усиливающегося насилия над собой. Когда же они перестают быть чемпионами или по какой-либо другой причине их дух ослабевает, то они перестают даже делать зарядку. Поэтому самоприказ — частный метод, который должен применяться ограниченно.

Применяя, самоприказ, следует иметь в виду, что вы пользуетесь первой, насильственной парадигмой управления самим собой. Это может быть только тактическим приемом, а не стратегией. Например, вы можете заставить себя приступить к работе, которую сейчас и здесь не хочется делать. Однако усилие принуждения должно быть на грани приятного, чтобы далее было легко войти в работу и начать получать от нее приятные переживания, что отменяет принуждение. Так — применительно к любому делу, которое вам не хочется начинать. Не следует немедленно набрасываться на дело, как вы кидаетесь в холодную воду. Иногда правильное размышление, в котором вы находите много приятных оттенков в предстоящем деле, меняет вашу парадигму управления самим собой. Это правильное размышление, в котором вы предвосхищаете приятные вещи, устраняет принудительный характер сложившихся обстоятельств.

Но если мы вовлечены в ложное размышление или испытываем сильные чувства, то обычно теряем самоконтроль и становимся придатком своих мыслей.

Это плохо. Один римлянин, чтобы не забываться, поручил своему рабу каждый раз, когда он начинает сердиться или болтать лишнее, бить его по голове надутым бычьим пузырем, наполненным сухим горохом, что ему напоминало о самоконтроле, чтобы он не забывался. Однако мы можем функции этого раба передать предметам из окружения, которыми манипулируем или на которые наталкиваемся или пользуемся. Но для этого мы должны выработать для себя специальные стимулы.

Наша память подчиняется нашим целям и потребностям, которые возбуждаются в данный момент. Увлеченные одним делом, мы забываем о других. Так, решая головоломку, можно забыть о лекции, к которой нужно быть готовым.

Представьте себе, что вы узнаете за полчаса о том, что в расписании лекций стоит ваша, и для того чтобы доехать до института, у вас осталось всего десять минут! Запись об этой злополучной лекции была сделана в записной книжке, но вы туда не заглянули (не хотелось лезть в карман). Ничто другое вам не могло напомнить об этом. Наша забывчивость объясняется просто: не было ни одного стимула, который бы привел в движение вашу память о предстоящей лекции.

Поэтому, чтобы такое не повторялось, приходится вырабатывать такую систему стимулов, которая напоминала бы не только о предстоящих делах, но и о правилах саморегуляции и принципах самовоспитания. Для этого лучше использовать не записную книжку, а предметы, которыми мы пользуемся, и превратить их в знаки для памяти.

В некоторых случаях в качестве средства, напоминающего о ваших задачах самовоспитания, можно использовать предмет, которым вы чаще всего пользуетесь. Скажем, авторучка с надетым кольцом из пластмассы может быть вашим мнемотехническим знаком с таким, например, значением: "Увидев кольцо, я вспомню, что мне нужно сделать то-то и то-то". Поскольку ручкой вы пользуетесь часто, то она будет напоминать о действии или установке, которую следует вызывать, скажем, формулу самовнушения или какое-либо правило из вашей системы самовоспитания. Ваш галстук может стать знаком, приводящим к жизни ответ на вопрос: "Что же я должен взять с собой, прежде чем выйти из дома?" Взгляд на портфель должен напомнить о том, что я должен туда положить и что я должен успеть сделать на пути к месту своей работы.

Чтобы добиться того, чтобы вещи вам служили, нужно воспользоваться закономерностями мнемических действий, о которых мы уже писали. То, что вы намерены сделать, следует при запоминании ассоциировать, например, с вашим портфелем, или с дверной ручкой вашего рабочего кабинета, или с рабочим столом, в зависимости от ваших обычаев. Для этого нужно использовать ассоциации по сходству или по контрасту, в зависимости от того, что вам больше подходит. Я, например, выработал ассоциацию между образом любого человека и необходимостью применять не первую, а вторую парадигму управления поведением в виде краткой формулы: "Пусть он это захочет сделать!" Эти выработанные нами знаки могут использоваться не только для вызывания мнемических реакций, воспоминания, но и для создания предрасположения к определенным психическим состояниям, например к состоянию покоя и мира, состоянию отрешенности и отстранения от стимулов, готовности погружения в деятельность, в состояние вдохновения. Эти знаки-образы следует сочетать с соответствующими состояниями в воображении или с реальными состояниями, которые иногда возникают. Создание такого образа проходит два этапа: первое — отыскание образа из прошлого опыта, второе — усиление этого образа путем подкрепления его переживанием реальных состояний. Желательно также этот образ связать с именем, чтобы мы могли произвольно его называть. Вы сможете управлять в какой-то степени вашим вдохновением, если создадите для себя привычный стимул для вдохновения.

Опыт каждого из нас неповторим. Стимул вдохновения для одного не будет таковым для другого. Все зависит от того, в какой ситуации вы испытали состояние необыкновенного подъема. Вспомните эту ситуацию, постарайтесь воспроизвести ее в представлении как можно подробнее, вплоть до мельчайших деталей, и постарайтесь восстановить также и переживания, имевшие место в тот момент. Если это повторится несколько раз, то потом заметите, что после воспроизведения этой ситуации вы быстрее входите в работу и быстрее появляется вдохновение. Хочется предупредить, что на этот раз нужно не вызывать вдохновение, а просто погружаться как можно полнее в работу, вдохновение же само придет. Итак, вспомните ситуацию, в которой вы испытывали необыкновенный прилив вдохновения. Представьте ее отчетливо, обозначьте кратким словом. И потом в нужный момент представьте эту ситуацию и максимально сосредоточьтесь на ней. Всякий раз, когда вас охватывает вдохновение, вызывайте этот образ. Таким образом вы "выращиваете" внутренний стимул-орудие, вызывающий состояние вдохновения и радость творчества. Аналогично следует разрабатывать стимулы, вызывающие успокоение, снимающие напряженность и тревогу.

Выработка такого рода стимулов-орудий, позволяющих управлять психическими состояниями, облегчает вхождение в работу, прекращает импульсы к нежелательному действию, тормозит неуместную в данный момент потребность, облегчает психическую саморегуляцию.

Радости, которые мы испытываем в жизни, оказывают положительный эффект тем, что улучшают настроение, кровообращение, общий тонус нервной системы.

В общем радость улучшает наше здоровье. Плохо, когда наши радости остаются нейтральными к нашей программе самосовершенствования. А ведь многое зависит от того, что мы перед этим сделали, о чем думали. Если было что-то хорошее, то мы стали лучше, если плохое, то хуже. Нужно так организовать нашу жизнь, чтобы радости способствовали самосовершенствованию. Так, вспомним пример с учеником, сбежавшим с урока и получившим от этого сильные и приятные впечатления. Конечно, он усилит в себе тенденцию быть недисциплинированным; если это происходит часто, то вредное влияние радостей, полученных после акта недисциплинированности, станет угрожающим для его личности. И наоборот, если его радости сочетаются и идут после действий выполнения долга, то каждое такое эмоциональное переживание укрепляет его чувство долга. От каждого из нас зависит, будем мы улучшаться от получаемых радостей или ухудшаться.

В деле самовоспитания очень важен принцип опоры на положительные эмоции.

Каждый шаг в достижении цели должен быть не только доступным, но и приятным, любое действие должно быть связано с предвкушением удовольствия, которое действительно наступает после его исполнения. Напомню еще раз, что любое удовольствие можно использовать в целях самовоспитания. Если, например, вы произвели уборку или сделали великолепную зарядку, то чашечка любимого вами чая с лимоном может стать наградой за это. После хорошо исполненного дела можно вслух или даже письменно похвалить себя.

Один мудрец делил людей на две группы по их способности или неспособности учиться на своих несчастьях. Напоминаю читателю, что в самовоспитании обращение неприятностей в пользу не менее важно, чем правильное использование радостей. При ближайшем рассмотрении большая часть неприятностей и страданий является продуктом нашего собственного поведения.

Разгильдяйство и безделье, неаккуратность и безответственность, отсутствие любви к другим, враждебность и подозрительность приводят часто к такому состоянию, которое мы называем неприятностью. Понимание действительных ее причин, отказ от самооправдания имеют серьезное воспитывающее значение.

Механизм воздействия страдания на человека достаточно сложен. Если какое- либо поведение, образ ситуации сочетается с неприятным состоянием, то предшествующее поведение скорее всего будет подавляться. Неприятности, происходящие после, скажем, деятельности учения, способствуют подавлению этой деятельности. Ученик с неразвитой способностью к самонаблюдению связывает неприятности, происходящие с ним на занятиях, с деятельностью учения вообще. "Если бы я не учился, то у меня не было бы этих неприятностей", — думает он. Такие мысли, связывая процесс учения с отрицательным подкреплением, способствуют отрицательному отношению к учению. Правильнее было бы неприятности ассоциировать с действительными их причинами, которые имели место ранее: пропуски занятий, предпочтение развлечений выполнению долга, отсутствие усидчивости, разгильдяйство и распущенность. При правильном осмыслении неприятностей они будут способствовать подавлению этих недостатков поведения и характера.

Человека с гипертрофированными защитными механизмами неприятности ничему не учат. Думаю, что у читателя при неприятностях не будет желания обвинять других и полностью оправдывать самого себя. Ведь такой способ мышления чреват опасными тенденциями, проявляющимися в убеждении, что личные неприятности являются следствием злокозненных действий окружающих.

Особую пользу мы можем извлечь из переживания неприятных эмоций. Если мы обиделись, то интроспекция обиды дает представление о себе как носителе готовых схем, которые мы накладываем на поведение других и жестко его программируем. В состоянии обиды мы приобретаем опыт принимать других в их реальности и учимся прощать близких. В стыде я получаю прекрасную возможность познать скрытую до поры неосознаваемую часть моей Я- концепции, чувствительность моей "самости", приобретаю опыт принимать себя таким, каков я есть. Более того, через собственный стыд я осознаю некоторые собственные черты, в особенности защитные механизмы ума. Через переживание вины понимаю то, как реагирую на обиды, которые сам же наношу, и начинаю понимать ожидания других, ориентированные на меня, как они понимают мою роль и как воспринимают мою индивидуальность. Стараясь уменьшить чувство вины, я учусь просить прощения даже в тех случаях, когда и не виноват, но знаю, что обидел другого. Через переживание зависти могу обнаружить степень своего тщеславия и гордости и в особенности те пункты социального сравнения, к которым я особенно чувствителен. Переживание фрустрации дает мне представление о развитости моих конкретных потребностей и того, в какой степени я являюсь придатком, рабом своих желаний. Мои эмоции за других, обида за близкого, стыд за жену, или мужа, или детей, за свою профессию указывают на степень моей идентификации с близкими, на проницаемость моего Я.

Хочу обратить внимание читателя на то, что реальное переживание эмоции ничему не учит, кроме того, что создает защитное поведение: не обижай, не делай того, что стыдно и что вызовет чувство вины, старайся преодолеть зависть путем самосовершенствования, не делай этого, потому что будет страшно. Самое большее, что делает переживаемая эмоция, — это то, что она крепче вплетает вас в ткань культуры и жестче внедряет в душу программы культурного поведения.

Простое переживание эмоции не ведет к самопознанию и самосовершенствованию по пути индивидуации, оно ведет по пути закрепления культурного шаблона, запечатления в вас типовой личности. Не более. Это сделает вас хорошим роботом, автоматом.

Самопознание происходит не в процессе переживания эмоции, а при размышлении в результате переживания. Если человек мыслит при этом патогенно, то эти эмоции не являются толчком к самопознанию. Если же человек размышляет над своими эмоциями саногенно, то не только происходит самопознание, но и возрастает способность к управлению эмоциональной жизнью, способность контролировать умственную активность, порождающую эмоцию. Именно в этом смысле мы говорим об извлечении пользы из переживания эмоций обиды, вины, стыда, страха, зависти, тщеславия и гордости.

Любая деятельность направлена на достижение определенной, заранее поставленной цели. Поглощенность целью пробуждает силы, организует знание, повышает чувствительность к информации, необходимой для реализации плана деятельности и регулирования, управления ею. Ученик может усматривать в качестве цели удовлетворение потребностей, не имеющих отношения к содержанию учебной деятельности. Например, изучать учебник можно ради успешной сдачи экзамена, или ради повышения своего престижа, или ради избегания неприятностей. Взрослый может стремиться скорее к славе, а не к удовлетворению работой. Он может быть полностью поглощен вознаграждением, а не содержанием своей работы.

Мотивы такой деятельности "привязывают" человека не к процессу, а только к результатам труда, так как он связывает с достижением цели удовлетворение "параллельных", косвенных относительно труда потребностей (в престиже, безопасности, успехе, признании, доминировании над другими и т. д.). Эта мотивация неминуемо порождает беспокойство по поводу того, в какой степени достигнутая цель удовлетворит его ожидания, связанные с многочисленными мотивами, среди которых, правда, нет мотивов самого процесса труда.

Такого рода отчуждение от реального содержания деятельности не может не подавлять развитие способностей человека, препятствовать внутреннему согласию. Отчуждение человека от труда происходит не потому, что общество делает его частичным человеком, исполнителем функции, а потому, что он полностью принимает программу общества, ориентированного на успех ("больше и лучше") во что бы то ни стало, и парадигму управления, культивируемого миром. Приняв формулу: "Пусть неудачник плачет!", каждый из нас подвергает себя отчуждению и отрывает мотив деятельности от содержания, сам разрывает себя. Этому способствует распространенный стереотип: "Жить в обществе и быть свободным от общества нельзя!" Этот стереотип верен для тех, кто его разделяет. Однако освоивший саногенное мышление, научившийся отделять от себя стимулы и рассматривать их, применяющий парадигму ненасильственного управления собой и другими, знающий строение своих эмоций и влечений вполне может быть в обществе, быть полезным для общества и одновременно быть свободным от огромного количества культурных стереотипов, быть внутренне свободным.

Отчуждение происходит не от того, что вы делаете частичную работу и вам за это платят деньги. Деньги — удивительное и великое изобретение человека, повышающее его мощь и свободу. Ведь если бы не было денег, то мне пришлось бы для того, чтобы поесть, делать все, что для этого надо, что уничтожило бы меня как психолога, в то время как мне достаточно заплатить официанту за его услуги. Отчуждение происходит оттого, что эта частичная работа мне не нравится — и отсюда я поглощен ее плодами и деньгами и не могу получить радость от того, что делаю. В этом повинно не общество, не капитализм и не социализм, а я сам, находящийся во власти культурных стереотипов и извращенных мотивов моего труда, над которыми мне не нашлось времени поразмыслить саногенно.

Сколько мотивов деятельности, столько и оснований для опасений! Страх, тревога, беспокойство снижают эффективность как учебной, так и практической деятельности. Привязанность к результатам труда делает вовсе невозможным творческий труд. Поэтому для достижения полной поглощенности самим процессом деятельности необходимо внутренне отказаться от ожидания таких ее результатов, как повышение престижа, получение вознаграждения, оценки со стороны других. Этот отказ способствует пробуждению высших психических сил человека, его таланта и способностей. Поэтому стремись к непривязанности к "параллельным" результатам своего труда! Тогда минуты вдохновения будут возникать чаще.

Любая деятельность регулируется и управляется благодаря обратной связи. Если "внутренние" результаты самовоспитания растут, то усиливается мотивация деятельности.

Усиление стремления, желания самосовершенствования — одно из наилучших желаний человека. Оно лежит в основе потребности в самореализации, т. е.

развертывании скрытых в человеке возможностей. Кто я есть? Каково мое назначение? На что я способен? Вот вопросы, ответ на которые может быть получен в практической работе самосовершенствования. Многие психологи считают потребность в самореализации одной из ведущих в иерархии потребностей человека.

Проверка результатов своей работы создает сильное положительное эмоциональное переживание и стимулирует деятельность самосовершенствования. Если человек узнал, что в данный момент уровень его способностей выше, чем в прошлом, черты его характера изменились в благоприятную сторону, его самочувствие лучше, работа выполняется быстрее, точнее и эффективнее, чем вчера, если в какое-то время преобладает оптимистическое настроение и нет тревоги и напряженности при мысли о том, что предстоит какое-либо ответственное дело, и если в напряженной обстановке он может действовать спокойно, осмотрительно и уверенно, если опасности не пугают, а рассматриваются как вызов и человек с интересом идет навстречу им как к испытанию на прочность, используя их как упражнения по самосовершенствованию, предъявляемые жизнью, то все это не только повышает уровень мироощущения, но и дает новый импульс к самосовершенствованию. Поэтому для успеха самовоспитания необходимо регистрировать свои результаты. Так, человек, страдающий боязнью социальных

контактов, получит достаточно сильный стимул, узнав, что по соответствующей шкале, скажем интроверсии, его показания стали более благоприятными. При самовоспитании желательно проходи1ь периодические обследования у психолога. Установлено, что обращение человека к психологу в целях самопознания и самовоспитания является признаком эмоциональной зрелости и серьезного стремления к самосовершенствованию.

Следует при этом иметь в виду, что сам психолог является продуктом культуры, в которую вы и он вплетены, и он тоже подвержен жесткому программированию культурными стереотипами, хотя в значительной степени освобождает себя, поскольку вынужден заниматься исследованием человека. Поэтому он может способствовать вашему самопознанию, однако не может обеспечить его без вашего усилия, порыва к постижению. Психолог поможет вам взглянуть на себя не только глазами других, но и со стороны реальности.

Лишь эмоционально и социально зрелый человек может беспристрастно взглянуть на себя со стороны. Зрелый человек свои успехи и неудачи рассматривает в контексте своих поступков, правильно оценивая свой вклад в достижение успеха, и не стремится в причинах своих неприятностей непременно найти козни других. Когда же он не может понять причин неудач, то, в отличие от человека незрелого, обращается за помощью к специалисту. Зная, как функционирует психика человека, каковы индивидуальные особенности человека, психолог, психотерапевт может подсказать более правильный выход.

Трудно представить процесс самосовершенствования без овладения принципами здорового мышления. Любое поведение, включая и умственное, усваивается двумя путями: путем самостоятельного исполнения действия, которое получает положительное подкрепление или самоподкрепление, и путем наблюдения моделей желательного поведения, путем подражания образцу. Когда мы слышим чье-то рассуждение по какому-либо вопросу, то на основании того, что говорится, мы судим и о характере того мышления, которое приводит к обнаруженным в речи выводам. Более того, наша речь позволяет нам даже раскрыть процесс этого мышления, когда, например, мы думаем вслух или участвуем в рассуждении. Таким образом, путем наблюдения определенных моделей мышления и решения умственных задач мы обучаемся мышлению о внешнем. Аналогично происходит и научение мышлению о внутреннем, которое вызывается эмоциями стыда, обиды, зависти, успехом, гордостью и другими переживаниями. Думаю, что я не ошибусь, сказав, что основы саногенного мышления мы можем усвоить путем подражания образцу. Точно так же путем наблюдения образцов образуется и патогенное мышление. Усвоение культурных стереотипов, как полезных, так и вредных, происходит а общем не на собственном опыте, а путем наблюдения соответствующих моделей поведения и мышления.

Наблюдаемое поведение, которому можно обучаться, может быть представлено в виде реального поведения людей, членов группы, семьи, в виде кинофрагмента, рассказа или письменного описания. В этом отношении художественное произведение может нас обучать поведению, которое описано в символическом коде, расшифровывая который читатель отчетливо представляет это поведение. С помощью тщательно отработанных экспериментов установлено, что научение наблюдаемому поведению происходит эффективнее, если это поведение подкрепляется положительно. Если же оно подвергается наказанию, то процесс становления этого поведения в наблюдателе тормозится.

Причем эффективность научения наблюдаемому поведению определяется тем, в какой степени наблюдатель идентифицирует себя с героем. Не нужно быть особо проницательным читателем, чтобы понять, что идентификация и возрастающая проницаемость нашего Я способствуют возникновению эмоций за других, будь то радость, удовлетворение или стыд, обида, страх за другого. Кроме собственного опыта подражания поведению и мышлению, эти переживания могут способствовать закреплению наблюдаемых моделей поведения, если они подкрепляются радостью. Аналогично происходит научение и моделям умственного поведения, которое мы для удобства именуем мышлением. Если ученик и учитель одновременно будут представлять эмоциогенную ситуацию и размышлять над нею, то последний может рассуждать вслух и его раздумья могут выступать в качестве модели наблюдаемого поведения, т. е. мышления, которое усваивает ученик.

Методика обучения саногенному мышлению довольно проста: представляется эмоция, и учитель демонстрирует, как нужно об этой эмоции думать. Способы моделирования эмоциогенных ситуаций в психологии достаточно отработаны, например в психодраме, группах встреч, и нам нет необходимости их описывать.

После некоторого периода занятий ученик усваивает способы мышления, связанные с конкретной эмоцией, учится наблюдать умственные действия, осуществляемые привычно и автоматически, и тем самым приобретает способность представлять и делать объектом созерцания когнитивную структуру этой эмоции. Здесь особое значение приобретает психологическое знание о строении эмоций.

Ниже мы приведем образцы саногенного мышления, которые были описаны некоторыми нашими учениками. Эти образцы могут дать представление о саногенном размышлении обиды, стыда, вины, зависти, страха. Хотя имело бы смысл дать образцы размышления для каждой эмоции, объем книги не позволяет это сделать. Мы намерены выпустить специальную книгу о саногенном мышлении, где и выполним это обещание. Ниже приводим размышление вслух, выполненное одним из учеников, с некоторыми редакционными поправками.

Состояние обиды невыносимо, и поэтому мы защищаемся от нее, культивируя защитно-агрессивное мышление.

Я вернулся домой и нахожу свою квартиру запущенной, а дочь, хотя она была весь день дома, не потрудилась сделать уборку. Я начинаю о ней думать как о законченной эгоистке, которая знает только себя, а родителей рассматривает только как условие удовлетворения ее желаний. Она отказывается вносить свой посильный вклад в нашу общую жизнь. Ведет себя как квартирантка. Становится ласковой, когда ей что-то нужно. Вот и сейчас она, по-видимому, ушла на свидание к своему прыщавому оболтусу. Стоит этому недоноску позвонить, как она о нас забудет полностью и о своих обязанностях в придачу. Нет, я больше этого терпеть не буду. Если ты хочешь проявлять самостоятельность и нас ни во что не ставишь, то придется эту самостоятельность тебе предоставить. Я ей откажу в поездке на теплоходе. Просто скажу, что путевка стоит денег и их нужно заработать. Если ты еще не можешь работать и зарабатывать деньги, то хоть помогай взрослым в их работе. Веди домашнюю работу. Нет, не хочет. Да, я ей скажу, что мне придется воздержаться от материальной помощи, если она вздумает все-таки продолжать себя так вести и в особенности вздумает выходить замуж за этого субъекта.

Стоп! Я обиделся. А теперь подумаем, как образовалась эта обида. Из чего она состоит.

Три элемента обиды.

Каковы же мои ожидания относительно поведения дочери? Как она должна вести себя по отношению ко мне? Стоит об этом подумать, как обнаруживается, что ни один реальный человек, даже моя собственная дочь, не может соответствовать моим ожиданиям. Она должна постоянно помнить о том, "что она должна … соответствовать моим ожиданиям". Я даже сам не всегда соответствую собственным ожиданиям о самом себе. А здесь она должна соответствовать моим ожиданиям. Итак, каковы мои ожидания? Да они именно такие, какие были, когда ей было 5 лет, когда она старалась получить похвалу родителей и старалась все делать для этого. Это она училась быть одобряемой, быть "хорошей"- и ей нравилось соответствовать этим ожиданиям, а сейчас ей этого не хочется. Она стала взрослее и сама желает определять свои цели, приспосабливается к ожиданиям других, например к желаниям этого парня.

Итак, представим отчетливо, как должна была вести себя моя дочь, чтобы меня не обидеть? Если вообразить все это, то окажется, что ни одна нормальная дочь не в состоянии соответствовать этим требованиям, если ей позвонит ее парень.

Но было бы глупым считать, что я обиделся на нее только потому, что ее поведение отклоняется от моих ожиданий. Наверное, здесь что-то еще есть.

Почему меня особенно раздражает, что она оставила свои обязанности ради этого парня? Ревность? Наверное, да. Стоит мне представить, что она его любит и соответственно ласкает его, то мне становится не по себе. Значит, ревность.

Мне обидно, что она кого-то любит, — значит, нас любит, наверное, меньше, чем раньше. Но она этого парня любит по-другому, чем меня. Должна же она кого-то начать любить. Вполне возможно, что она испытывает к нему половое влечение.

Почему-то мне неприятно представлять ее эротическое поведение, его ласки.

Значит, ревность.

Но почему я должен ее ревновать? Ведь она ведет себя, как и все девушки в 16 лет, легкомысленно. Вот это-то меня и раздражает. Ведь этот парень может воспользоваться ее легкомыслием, совратить, сделать меня дедом. Это ужасно.

А так ли это ужасно? Когда-то она начнет заниматься сексом. Это естественно.

Почему я не должен этому радоваться? Если я ее люблю, то ее радость и наслаждение должны радовать и меня. Значит, я должен радоваться тому, что происходит. А мне это неприятно. Что во мне говорит? Мой эгоизм. Значит, она не так эгоистична. Эгоист — я. Интересно, как бы я вел себя на ее месте? Мне вспоминается то, что я делал, когда первый раз влюбился. Кажется, я вел себя нисколько не лучше моей дочери, а хуже. Но я был парнем, а она — девушка.

Двойная мораль: то, что можно мне, парню, девушке нельзя. То, что можно было мне, моей дочери нельзя. Интересная логика. А я считаю себя сторонником эмансипации женщин, интеллигентным человеком. Принимать женщину равной мужчине, преодолеть патриархальный подход на деле труднее, чем его просто провозглашать. Значит, я должен спокойно относиться к тому, что она сама определяет, что для нее хорошо, что плохо. Быть в этим парнем ей хорошо, лучше, чем получить похвалу за хорошо выполненную уборку квартиры. Вот она так себя и ведет.

Но она может раньше времени заняться сексом. Это плохо, так как может привести к непредвиденным последствиям, например он сделает ее сексуально зависимой и бросит — и она будет страдать. Мне будет мучительно обидно за нее.

Или сделает беременной Представляю выражение лица моей жены, когда она узнает, что ее дочь беременна! Почему я подумал о сексуальной зависимости? Зависимость появляется, когда желания сильны, а объект их удовлетворения непостоянен или неустойчив. Но если этот парень ее любит? Наверное, он сам от нее станет сексуально зависимым А хорошо ли это? Мы почему-то не думаем о пищевой зависимости от того, что хотим есть. Не думаем об эстетической зависимости, если привязаны к художественному творчеству или восприятию прекрасного Ведь при отсутствии прекрасного мы будем страдать от неудовлетворения этой потребности в прекрасном. А я сейчас думаю, что если в ней пробудится желание, то она будет страдать Наверное, ничуть не более, чем в тех случаях, о которых подумал ранее.

Мне, наверное, следует подумать также и о том, что общение с этим парнем, который, кажется, года на три старше, будет полезным для ее сексуального развития. Ведь нет ничего плохого в том, что она приобретет сильную и здоровую сексуальность. Известно, что она не врождена, а является следствием благоприятного эротического опыта. Ведь если этого опыта нет, например у недотроги, которую никто никогда не гладил, не ласкал, го откуда у нее появится влечение, когда эта недотрога выйдет замуж? Недавно я читал книгу, в которой автор утверждает, что для нормального полового развития девочке нужно пройти стадию петтинга, в котором она приобретает способность испытывать оргазм от ласк. Ничего в этом плохого нет. Читал также, что Кинси находит, что вероятность быть фригидной меньше среди женщин, которые в подростковом и раннем юношеском возрасте имели практику петтинга.

Да. Это все правильно. А каково, если ты станешь дедушкой на три-пять лет раньше, чем запланировано и как принято в нашем обществе? Ты уверен, что он на ней женится? Ведь молодые люди сейчас смертельно боятся стать папами.

Представляешь, ты станешь дедом у незамужней дочери, которая будет считаться одинокой матерью. Каково будет ей? Ведь она еще не закончила свои десять классов. А в современной средней школе неодобрительно относятся к беременности учениц, хотя и старшеклассниц. Притом как на это посмотрит общественность? Он женится на ней, это очевидно Любит, наверное. Придется ему жениться, так как в противном случае можно завести уголовное дело за совращение несовершеннолетней. Боже мой, о чем я думаю! Не думал, что у меня могут быть такие мерзкие мысли. Представляю — судебный процесс, скандал, показания потерпевшей — моей дочери… Вспоминается случай, когда такой судебный процесс завершился тем, что пострадавшая после суда оказалась надолго в психиатрической больнице, откуда вышла "спящей красавицей" и, как оказалось, не могла потом приспособиться в браке.

Если он не женится, пусть не женится. Воспитаем и без него. А общественное мнение и коллектив учителей? Переведу по семейным обстоятельствам в вечернюю школу, и пусть рожает. Помню, моя жена мне однажды сказала, что самое лучшее время в ее жизни было, когда дочери было год-полтора. "Жаль, что такое не повторится", — сказала она тогда. Вот и повторится, если дочь родит ребенка от этого парня. Даже хорошо, что он на ней не женится. Дочь будет зависимой, останется дома, и ее мама получит возможность повторить радости материнства уже в роли бабушки. Плохо, если женится, тогда они уйдут от нас и будут жить своим домом, а нам придется к ним ездить в гости, чтобы потрогать малыша и попестовать его. Что это со мной? Мне хочется, чтобы она скорее родила и по возможности вне брака! Ну и желание! Никогда бы не подумал, что такая мысль будет для меня нормальной и приемлемой! Интересно, почему вначале эта мысль приводила меня в состояние раздражения, отчаяния, беспомощности и гнева на дочь? Почему она была неприемлемой? Постараюсь понять. Наверное, все-таки была виновата ревность. Трудно представить свою дочь в любовных объятиях. Говорят, есть Эдипов комплекс, когда девочка испытывает влечение и любовь к отцу и ревность и враждебность к матери. Но может быть и наоборот, когда отец испытывает любовь и ревность.

Помню, даже я сам ревновал ее, маленькую, к матери, так как дочь всегда предпочитала ее, а когда плакала в отсутствие жены и я хотел ее успокоить, она зло кричала- "Не хочу тебя, папка! Хочу маму!" А тут ревность к этому парню.

Значит, ревность… Но это еще не все. Подверженность стереотипному мышлению. Всегда считалось, что только у плохих родителей дочери беременеют вне брака. Так считалось тысячи лет. Попробуй освободиться от этой запрограммированности мысли. Думать иначе, отлично от общепринятого, трудно и не получается. Сегодня мне удалось прорваться через этот стереотип.

Стало легче, кажется, и не обижаюсь на нее. Прихожу в ужас, что бы я наделал и как обидел бы ее, если бы отдался стандартному мышлению. Ни за что обидел бы, а может быть, и оскорбил бы любимую дочь Незаслуженно обидел бы.

А что, заслуженно можно обижать? Если она в чем-то виновата, нужно ли обязательно обижать? Вот сейчас хотят поставить памятник жертвам сталинщины "Невинно убиенным". А что, виноватых надо убивать? Ведь вину всегда можно найти. Значит, главное в том, чтобы не обижать ни дочь, ни жену, ни других, даже если они и виноваты. Вот в чем задача саногенного мышления, которому я обучаюсь.

Видимо, и это еще не все. Мое чувство, раздражение и гнев были защитой не только от обиды, а еще от чего-то другого. Подумаем.

Ведь поведение дочери, которая не выполняет своих домашних обязанностей и убегает на свидание с большой вероятностью сексуальных контактов и беременности до брака, является отклонением от ожиданий общества, от общепринятого и, главное, от моих ожиданий и ожиданий матери. Значит, здесь замешан стыд. Точнее, стыд за другого, стыд за свою дочь. Стыд. Страх, что меня осудят другие. Кто-то будет злорадствовать: "Не только моя дочь, но и твоя дочь забеременела до брака". Кто-то скажет: "В такой приличной семье — и вдруг распущенная дочь. А еще воспитывает других, призывает к нравственности!" Значит, стыд за дочь. А кто сказал, что она должна быть респектабельной девочкой? Почему о ней не может случиться то, что вызовет стыд? Ведь я или мать не можем вместо нее жить и заниматься любовью. Она сама должна делать это, как она умеет и научится. Плохо, что мы ее не подготовили к этому, считая, что она маленькая. Надо, чтобы с ней на эту тему поговорила наша знакомая, которая кое-что смыслит в половом воспитании.

Стыд за самих себя, за семью. Но с этим нетрудно справиться, если принимать себя, семью, свою дочь такими, какие есть, неповторимыми как в достоинствах, так и в недостатках и даже пороках. Если я принимаю дочь такой, какая она есть, даже такой, какой я ее еще не знаю, то нет места для обиды или стыда. Нет необходимости ее прощать.

Если я покажу, что обиделся на нее, то только с одной целью — чтобы вызвать в ней чувство вины перед нами. Мы такие хорошие, а она такая плохая. Чувство вины, конечно, заставит ее быть более респектабельной, и даже, может быть, она станет врать, чтобы сохранить свое лицо в наших глазах. Но это, наверное, ни к чему. Я ее не буду спрашивать и требовать каких-либо объяснений.

Мое беспокойство и гнев прошли, я совершенно спокоен.

Теперь можно сесть и почитать и поработать… Через час она приходит домой. Уже поздно. Говорит, что у подруги повторяли биологию" Сейчас это называется повторением биологии или занятием биологией… Конечно, то, что было у нее, имеет какое-то отношение к биологии, если рассматривать это как имитацию репродуктивного поведения. Губы у нее припухли. В лице очарование. Вспомнил, что у ее матери было такое же лицо после свидания со мной. Наверное… Врет. Надо бы обидеться, поскольку дочь мне прямо в глаза врет. Но пусть врет.

Это меня не беспокоит и не оскорбляет. Подумаем о противоположном.

Предположим, что она не будет лгать и понесет правду-матку вроде: "Папа, мы были на квартире у Вовки. Его родители на даче. Мы закрылись в его комнате и "складывали на диване зверя с двумя спинами". Могла сказать и деликатнее, вроде "мы с ним уже живем". Интересно, каким должно быть при этом мое выражение лица, если учесть пуританизм ее матери? Но я знаю мою дочь. Она — умница. Она никогда так не будет ломать нас своей правдивостью, стоеросовой откровенностью. Она прекрасно понимает, что в этом случае мы с ее матерью должны стать соучастниками, "потворствующими разврату", а если посмотреть с юридической точки зрения, то соучастниками развращения и совращения несовершеннолетней. "Знали, но не приняли мер".

Она — деликатная девочка. Не стремится сложить ответственность за "взрослую жизнь" на других, например на родителей или на школу. Интересно, как она станет вести себя, когда забеременеет? Кому скажет об этом первому — мне или матери? Или соберет обоих за столом вечером, после чая, и скажет "У меня будет ребенок" или что-нибудь другое. Ведь один и тот же смысл можно выразить многими приемами, вроде: "У меня уже третий месяц нет менструаций, мама, отчего бы это?" Будет, конечно, надежнее организовать ей встречу с нашей знакомой, чтобы та ее научила, как лучше поступить в ее ситуации. Помню, она говорила, что чаще всего добрачная беременность происходит не от распущенности, а от невежества и неумения, за которые приходится расплачиваться.

Все это промелькнуло в голове довольно быстро. Я позвал дочь: "Ольга, поставь чай. Попьем чаю. Мама сегодня придет поздно". Эти мысли меня успокоили, и мне самому было любопытно, что я даже словом не намекнул, что несколько минут тому назад был на нее очень зол и собирался наговорить ей кучу неприятностей.

Этот пример размышления над обидой, составленный из записи, сделанной по памяти одним из моих учеников, изучающих саногенное мышление, нуждается в комментарии.

Первой реакцией человека, обнаружившего рассогласование своих ожиданий с реальностью, является эмоция обиды. Это нетрудно увидеть из текста.

Поскольку это состояние обиды неприятно, оно стимулирует защитные психические реакции, в данном случае агрессивные мысли, сопровождающиеся переживанием гнева и раздражения. Однако ученик не дает ходу этим защитным действиям и прекращает их движение путем стоп-реакций.

Так как размышляющий знает строение обиды, т. е. те шаблоны автоматических умственных действий, которые порождают эту эмоцию, то он концентрирует свое внимание на своих ожиданиях, программирующих поведение дочери, и размышляет об их происхождении и содержании. Обнаруживается их оторванность от реальности и насыщенность культурными стереотипами, стимулирующими шаблонные реакции без учета индивидуальности дочери.

Представив, как должна вести себя дочь в точном соответствии с ожиданиями отца, размышляющий приходит к выводу о нереальности этих ожиданий, что, естественно, побуждает к их корректировке в направлении повышения чувства реальности.

Сосредоточение внимания на когнитивной структуре ожиданий требует развития способности к интроспекции. Такая направленность внимания вовнутрь предусматривает известную степень развития умения "отстранения от стимула", которое облегчается в данном случае сосредоточением на ожидаемом поведении дочери.

Далее интроспекция направляется на эмоциональное содержание переживания обиды, и здесь обнаруживается, что обида замешана на чувстве ревности, представляющей более сложную эмоцию, чем обида, так как ревность может содержать обиду как некоторый ее существенный элемент. Размышление о ревности переводит внимание отца на проблемы секса, относительно которых он обладает достаточно большой терпимостью и свободой от культурных стереотипов. Размышление над половым влечением дочери приводит к пониманию побуждений и причин, определяющих поведение дочери, отклоняющееся от ожиданий отца. Он выделяет двойную мораль, которую, по- видимому, сам осуждает. Это облегчает осуществление акта принятия дочери такой, какая она есть.

Осуществление этого акта — довольно трудная задача, включающая в себя наличие способности преодоления магической установки, вытекающей из идентификации себя с дочерью. Это принятие другого должно происходить на фоне идентификации себя с дочерью, а не отделения ее от себя, отказа от нее.

Этот акт включает в себя преодоление противоречия, конфликта между принятием ее плохой и признанием ее своей дочерью, частицей самого себя.

Этот конфликт ослабляется, а не устраняется путем отстранения, рассмотрения, рефлексирования по поводу конфликта.

Если бы размышляющему не удалось справиться с этой задачей принятия дочери такой, какая она есть, то следовало бы ожидать две реакции: а) стремление переделать ее и соответственно наказывать до тех пор, пока не будет устранено нежелательное поведение (применение первой парадигмы управления), или б) отказаться от нее, отделить ее от себя, не считать дочь подобной себе. Если бы он остановился на втором варианте, то, по-видимому, ему пришлось бы признать себя "плохим отцом", что ведет уже к другим путям решения проблемы.

Размышление о последствиях сексуального поведения дочери позволяет выделить две альтернативы: положительную и отрицательную, нежелательную.

Однако обдумывание постепенно размывает грани между этими альтернативами, оцениваемыми с позиций "хорошего" или "плохого". Отец примиряется с мыслью о том, что он может "раньше времени" стать дедом. Нужно заметить, что такая перспектива для многих отцов является стимулом к агрессивности и жесткому подавлению индивидуальности дочерей. Мужчины-отцы терпимо относятся к тому, что их сыновья раньше, чем дочери, вступят в половые отношения, потому что "они не беременеют, пусть приобретают опыт". Но они нетерпимы к аналогичному поведению дочерей. Нашему отцу удается размыть этот в общем-то архаический стереотип. Наиболее эффективным в этом размышлении является обращение к недостаточно удовлетворенному родительскому чувству, отцовскому и материнскому поведению как техникам удовлетворения родительских потребностей.

Далее размышление снова обращается к ревности, которая интерпретируется в контексте атавизмов Эдипова комплекса "наоборот". Это приводит к дальнейшему отстранению от обиды как ревности, которую отец считает неприемлемым чувством по отношению к дочери; притом в ее поведении он перестает находить признаки того, что дочь его меньше любит в ситуации появления "этого прыщавого оболтуса".

Следующим важным актом обдумывания своей эмоции является размышление над последствиями действий, вызываемых защитным поведением, в данном случае актами агрессии против дочери, которые вызревают в состоянии обиды.

Расширение сознания за пределы переживания данной эмоции приводит к новой ступени отстранения от эмоции обиды, что позволяет увидеть ее последствия в виде агрессивного поведения, направленного против дочери. Представление о том, что он накажет дочь, действия защиты от эмоции уже не могут дать удовлетворения, так как будут возбуждать чувство вины перед дочерью. Ответ на вопрос "Можно ли заслуженно обижать виноватого?" получается отрицательным. Оказывается, что нельзя, ибо обида неконструктивна и не ведет к положительным результатам в управлении поведением дочери. В данном случае размышляющий резко отстраняется от парадигмы насильственного управления в сторону ненасильственной парадигмы, что облегчается его любовью к дочери и размышлением о последствиях своих санкций.

Далее в этом размышлении обнаруживается, что наш герой понимает, что стыд представляет собой запечатленную ранее и поставленную "на автомат" насильственную парадигму управления, точнее самоуправления. Он чувствует, что она работает в нем в виде стыда за дочь, стыда за свою семью, которая должна соответствовать некоторым социальным стандартам, принятым не нами, а нашими предками. Но мир изменился, происходят сексуальная и другие революции, и автор размышления об этом знает. Но 6н снова повторяет акт принятия себя и своей семьи такими, какие они есть. Этот акт устраняет эмоциональную реакцию на рассогласование того, какие мы есть здесь и теперь, и тем, какими мы должны быть согласно Я-концепции или концепции семьи. В данном случае принимается и образ должного, и образ того, что есть, которые как будто находятся в конфликте. Однако этот конфликт ослабляется и даже полностью устраняется путем отстранения, можно сказать, отделения Я от этих образов, которые несовместимы, конфликтны. Эти две системы контрастирующих образов, освобождаясь от психической энергии, лишаясь ее, постепенно в размышлении становятся нейтральными друг другу, и стыд становится лишь знаком того, что здесь и теперь я не соответствую своей Я- концепции, а не эмоцией.

Здесь мне хотелось бы обратить внимание на то, что превращение эмоции в простой знак невозможно объяснить без допущения того, что, во-первых, имеется психическая энергия, что, во-вторых, источником ее является наше "Я и, в-третьих, что отстранение от образа представляет собой акт лишения психического заряда, оттягивания психического заряда из образа или любой когнитивной структуры, любого когнитивного образования.

Саногенное мышление — это разговор с самим собой, общение между Я- управителем и Я — идентифицирующим себя с социальными стереотипами (тем, как я воспринимаю себя глазами других). Если же они сильно отчуждаются и отношения между ними становятся ригидными, то может начаться болезнь, проявляющая себя в расщеплении личности. Читателю нетрудно понять, что это расщепление возможно только в том случае, когда конфликт между ними неразрешим и Я не может сладить с ним.

Акты саногенного мышления можно рассматривать как тренировку взаимодействия между этими двумя инстанциями. Это видно из размышления, которое мы разбираем. Когда отец совершает акт принятия дочери такой, какая она есть, то он вынужден отделять от себя обиду, которая представляет собой конфликт между "мое" и Я, и в результате этого акта он облегчает процесс коммуникации между обеими инстанциями. Эта тренировка делает коммуникацию гибкой, поскольку отец принимает не только дочь, но и себя, признавая "плохим отцом". Этот акт избавляет его от симптомов, когда ему пришлось слышать "голоса", которые обвиняли бы его в том, что он "плохой отец" и что "твоя дочь — шлюха!".

Можно считать, что в процессе саногенного мышления человек воспроизводит самостоятельно и произвольно те умственные операции, которые, будучи непроизвольными и автоматическими, создавали симптомы или глубокого невроза, или слуховых галлюцинаций. Тот факт, что умственные операции проигрываются, избавляет человека от того, что они будут осуществляться принудительно в целях защиты Я от конфликта. "Идущего судьба ведет, а упирающегося — тащит!" Мы применяем саногенное мышление именно чтобы идти и чтобы нас "не тащили". При этом важно различать парадигмы управления. Если мы применяем ненасильственную парадигму, то мало вероятности, что наше Я самостоятельно и непроизвольно будет применять насилие в нашей умственной активности. Однако продолжим рассмотрение материала саногенного мышления.

Далее мы видим, что размышляющий понимает, что обида есть не что иное, как применение насильственной парадигмы управления к любимым, которые должны быть наказаны чувством вины за то, что не порождают поведения, соответствующего его ожиданиям. Поэтому он признает, что "это ни к чему", что управление поведением любимых путем терзания их изнутри чувством вины- неприемлемая для него схема управления. Применение насильственной парадигмы сознательно и с удовольствием наш автор считает для себя, как любящего отца, невозможным, поскольку ведет в тупик.

Описанное выше размышление ослабляет чувство вины, вызванное мыслями о том, что отец накажет свою дочь "за эгоизм", осознанием того, что обида находится в связи с чувством вины: чем сильнее мы обижаемся, тем в большей мере склонны вызывать в обидчике чувство вины. Обе эмоции устроены одинаково, они различаются только ориентацией: обида возникает, когда поведение других не совпадает с моими ожиданиями, а чувство вины — когда мое поведение не совпадает с ожиданиями других относительно моего поведения.

Поэтому тот, кто становится менее обидчив, постепенно уменьшает свою эмоциональную реакцию и на ситуации, порождающие чувство вины. Ведь для вины необходимо остро чувствовать, что ты обидел другого. Размышляя над обидой, я косвенно врачую свою склонность страдать от чувства вины. Автор размышления знает об этом и применяет к себе это знание.

Все предыдущее облегчает отношение автора к тому, что его дочь врет. Он понимает, что эта ложь представляет собой не только действия, защитные для дочери, избавление от неприятного разговора, но она этим защищает и отца, освобождая его от ответственности, если строго следовать культурным стереотипам.

Читатель, знакомый со строением обиды, без труда увидит, что данная интроспекция обиды была бы невозможна, если бы автор размышления не знал тех основных операций, которые порождают эту эмоцию: нереалистические ожидания, автоматическое включение культурных стереотипов, несоответствие этих ожиданий реальному поведению того, на кого обижаются, стремление не принимать другого таким, каков он есть, и реакция на рассогласование этих когнитивных структур. Обиду можно рассматривать также как эмоцию, вызываемую особого рода когнитивным диссонансом, который большей частью не осознается человеком, а он переживает лишь результат. Причем этот диссонанс порождается функционированием некоторой целостной психической функциональной системы, которую можно рассматривать как особое психическое образование, порождающее обиду. Она — элемент личности, как и любая черта. Если обида проявляется достаточно часто, мы склонны приписывать человеку черту обидчивости. Причем каждая черта может рассматриваться как самостоятельная психическая функциональная система, связанная с другими и взаимодействующая с ними.

Саногенное мышление имеет целью контролировать работу этой функциональной системы путем интроспекции, делающей работу этого психического образования сознательной. Осознание облегчается тем, что мы знаем то, как оно будет работать, и можем это воспринимать, следить за актами, совершающимися автоматически. Далее саногенное мышление состоит в изживании архаических проявлений магического сознания, направленных к тому, чтобы жестко программировать поведение тех, с кем мы идентифицируемся. Этот процесс завершается включением другого в структуру реальности, что осуществляется принятием другого таким, каков он есть, состоит в понимании его поведения, мотивов и признания их уместности, адекватности. Все это делается возможным благодаря осознанию Я, т. е.

отделению Я от актов работы души, что лишает энергии отделенную от источника этой энергии когнитивную структуру.

Способность к контролю психического образования, делающего возможным испытывать эмоцию обиды, совершенствуется от практики саногенного мышления обиды, какой бы вид она ни приобретала. Практикующий это мышление может с пользой для себя классифицировать свои обиды, выбирая любой принцип их группировки. Он постепенно обнаружит, что переживанию этой эмоции всегда предшествуют стереотипные автоматические умственные действия, которые весьма незначительно варьируют в зависимости от ситуаций и отношений к другим. Это приведет его к убеждению в том, что он обижается почти одинаково на разные обиды. Он найдет, что реагирует одинаково по качеству на то, что кто-то не сдержал обещание, что кто-то его не уважает, высказал о нем неожиданно плохое мнение, не отдал деньги, которые обещал вернуть быстро, и многое другое. Качество обиды расцвечивается оттенками, которые не изменяют композицию и суть картины. Если мы вспоминаем обиды детства, то нам кажется, что эти ситуации не должны бы вызывать обиды, и мы снисходительны к этим обидам, не подозревая того, что способ, каким мы обижались в детстве и сейчас, когда мы взрослые, одинаков, и в любом случае мы вынуждены признать, что обида — инфантильная, незрелая реакция на ситуации, когда наши ожидания относительно поведения других не подкрепляются. Это видно даже внешне, когда выражение лица обиженного, если обида не успела перерасти в гнев и агрессию, приобретает детское выражение. Поэтому я часто советую обидчивым попробовать посмотреть на себя в зеркало, когда становится невыносимо от обиды. Однако было бы лучше посмотреть видеофрагмент, если кому-то из близких удастся заснять ваш облик в состоянии обиды. Впечатляет… Хотя этот метод уместен для получения впечатления о себе при переживании любой эмоции.

Проигрывание эмоции Когда меня спрашивали: "Ты не обиделся?", то в случае, когда я отвечал, что не обижаюсь, чувство обиды всегда переживалось сильнее, чем если я естественно обижался. Это я запомнил с детства. По-видимому, усиление эмоции происходит оттого, что те реакции, с помощью которых осуществлялась обида, вызывали ощущение сопротивления, когда я старался их сдержать. Наверное, поэтому и переживание обиды становилось острее. Сдерживание является сопротивлением нашего Я против естественного течения реакций. Это не может не способствовать накоплению энергии в узловых пунктах функционирующей когнитивной структуры эмоции, что и переживается как прилив эмоции. Если исходить из этого, то естественно дать эмоции ход. Тогда ее сила ослабеет.

Поэтому эмоцию нужно проигрывать, выражать вовне. В этом случае всегда наступает момент, когда мы в состоянии контролировать прохождение эмоции.

Поэтому я могу рекомендовать обидевшемуся — обижаться, стыдящемуся — стыдиться, ревнующему — ревновать, боящемуся — бояться.

Эмоции всегда возникают в отношениях между людьми. Даже если в данный момент, например, когда нам стыдно, нас никто не видит. Ведь другие люди имеются в виду. По крайней мере другие, как правило, значимые, ранее воспринимали мое отклонение от того, каким я должен быть согласно Я- концепции. Реакция на покачивание головой и звуки "ай-яй-яй!", которые издавала когда-то моя мама, аккумулирована в стыде. Поэтому они всегда выражались вовне, чтобы дать определенное удовлетворение этим другим. Если на замечание матери я реагировал стыдом, покраснением кожных покровов лица, то реакция матери быстро прекращалась, так как она была удовлетворена этим.

"Мой ребенок нормален. Он стыдится, и в дальнейшем не будет этого делать!" — думала она. Еще в детстве, обижаясь на родителей, я вызывал в них чувство вины, и это изменяло их поведение. Они сдерживали свои действия, которые вызывали у меня обиду. Если бы не было видно, что я обижаюсь, то они не получали бы желательного результата от того, чем они меня обижали, если имели целью обидеть меня. Если бы я не обижался на явно отклоняющееся поведение родителей, то они стали бы подозревать серьезную болезнь, связанную с врожденным бесчувствием. Не только родители, но и дети воспитывают родителей. Если ребенок начинает плакать после того, как ему сделали замечание словом, то родители приучаются действовать словом. Если же он настолько агрессивен и зол, что не плачет от родительских слов, то ему придется плакать оттого, что его начинают бить. Если же ребенок и в этом случае не выражает эмоций, то дело доходит до истязаний и пыток. Я помню, что мой друг, которого часто били, признался мне еще в детстве: "Как только меня мама тронет, я начинаю так кричать, вопить, что они все не рады. Поэтому мама меня не бьет. Я плачу громко и жалобно!" — завершил он свое бесхитростное признание в постижении практической психологии.

Проигрывание эмоции не только усиливает возможности ее контроля, но и оказывает воздействие на других, с которыми эта эмоция связана. Однако эффект проигрывания не кончается на этом. Акты сознательного моделирования эмоции способствуют познанию этой эмоции. Если я проигрываю обиду и хочу даже представить ее в своем символическом поведении, то не только сам понимаю ее лучше, но и обидчик постигает структуру моей обиды, и это может вызвать в нем чувство вины, блокирующее его поведение, вызывающее у меня обиду. Когда наш автор размышления об обиде хотел сказать дочери, почему он обиделся на нее, то это способствовало бы возникновению чувства вины у дочери. Однако эту обиду он проиграл в уме, и далее уже не было необходимости выражать ее вовне, так как она угасла.

Проигрывание эмоции имеет социальное значение, выходящее за пределы нашего существования. Если мне стыдно или обидно, то я этим поддерживаю культурные стереотипы, на которых держится мой социум. Этим самым я вношу свой вклад в развитие культуры и поддержание социальных стереотипов, значение которых для меня не всегда ясно. "Дети должны быть послушны", "виновный должен быть наказан", "девочки до брака не должны заниматься сексом"-это и многое другое необходимо, поскольку эти нормы представляют как бы точки отсчета, вокруг которых варьируют человеческие отношения и поведение отдельных людей. Культура не может существовать без такой системы координат, именуемых нормами. Культура меня программирует на собственное выживание примерно так же, как инстинкт заставляет пчелу жалить человека, несмотря на то, что она от этого погибает, потеряв жало и внутренности. Однако пчела действует как автомат. Человек же может освободиться от автоматизма и перестать быть роботом, который жестко программируется культурными стереотипами, хотя он и должен продолжать поддерживать эти стереотипы. Именно способность отделить себя от стереотипов, какими бы хорошими они ни были, делает человека индивидуальностью, а не личностью.

Я склонен думать, что личность — это психическое образование, целью которого является жесткое программирование поведения стереотипами культуры.

Поэтому если личность не дополнена развитой индивидуальностью, то она отличается от пчелы не качественно, а только степенью сложности программ, детерминирующих ее поведение. В ней не используется тот дар, который имеет человек, дар свободы воли, хотя он может думать, что он его использует.

обиды может завершиться полной ликвидацией этой эмоции, если приведет к чрезвычайно эффективному приему, акту прощения обидчика. Умение искренне и от чистого сердца простить обидчика, независимо от того, был он прав или не прав, является самым важным актом саногенного мышления. Когда мы прощаем невиновного, когда другой нас обидел ненамеренно, нечаянно, то здесь мы не выходим за пределы патогенного мышления. Социальные стереотипы требуют этого от нас, и здесь мы проявляем себя просто как личность, разделяющая эти стереотипы и владеющая ими.

Индивидуальность же обнаруживает себя в акте прощения именно когда другой виновен, когда он намеренно нанес обиду и не испытывает чувства вины, но индивидуальность жертвы проявляет себя в акте прощения.

Страх приобретает различные облики. Страх смерти представляет собой один из видов индуцированного страха, так как ни один человек не имеет подлинного опыта смерти. Опыт клинической смерти не является подлинным опытом смерти, так как смерть не произошла. Поэтому размышление об этом виде страха является важным пунктом обучения саногенному мышлению. Размышление о страхе смерти полезно также и потому, что при этом происходит постижение индуцированного страха, а последний составляет существенный элемент и других страхов, таких, как страх перед болью, страх перед тем, что будет стыдно, или страх перед одиночеством.

Размышление о страхе смерти существенно отличается от размышления о смерти, ее сущности и обликах, практикуемых учителями мудрости или теоретиками медицины, пытающимися понять сущность смерти. Танатология как наука не может дать ответ на вопрос о природе страха смерти. Она в лучшем случае способствует пониманию ее сущности. Но поскольку смерть как термин, символ, свидетельствующий о прекращении определенной формы жизни, в обществе сакрализируется, или табуируется, то размышление о сущности смерти не дает представления о сущности страха смерти. Она в лучшем случае дает материал для размышления. Саногенное мышление исходит из допущения о том, что страх смерти и сама смерть — понятия совершенно различные и ни в коей мере не накладываются друг на друга.

Страх смерти в значительной степени зависит от социальной функции смерти.

Там, где смерть используется как наказание в системе управления поведением людей, она приобретет совершенно другой облик, чем в обществах, где смерть не используется как средство управления человеком, его поведением и мышлением. Применение насильственной парадигмы управления поведением других неминуемо ведет к разработке способов, приемов создания неприятных переживаний в том случае, когда или нет желательного для управителя поведения, или имеет место манифестация нежелательного для него поведения.

Это поведение может быть как инструментальным, висцеральным, так и умственным или социальным, ориентированным на другого. Способы создания неприятных переживаний у управляемого могут выступать или как средство вызывания эмоции, или как средство устрашения, когда человек, манипулируемый со стороны другого, получает опыт отрицательных переживаний, связанных с определенным контекстом жизни и отношений людей.

Среди средств устрашения человека страх смерти занимает первое место, хотя нет основательных данных, свидетельствующих в пользу того, что этот страх является самым сильным. Страх перед стыдом часто оказывается сильнее страха смерти или боли, о чем свидетельствует практика самоубийства как пути избавления от других страхов. О том, что страх смерти не занимает вершины иерархии страхов, свидетельствует то, что в любой религии, за исключением ересей, самоубийство рассматривается как страшный грех, за который придется расплачиваться мучениями в загробном мире. Если бы страх смерти был достаточно сильным, то не было бы необходимости формулировать такое требование, нарушение которого является тягчайшим грехом.

С момента появления государства способы смерти всегда сопровождались мучительством, утонченными или грубыми пытками для того, чтобы к страху смерти прибавить страх перед мучениями, с которыми каждый знаком, поскольку всем приходилось испытывать боль от повреждения тканей, ожогов, раздавливания, переломов и других стимулов эмоции боли. Публичные казни всегда имели целью усилить эффект управления путем устрашения. Страдания, предшествующие процессу смерти, усиливаются с помощью специальных ритуалов, смысл которых состоит в оказании воздействия не только на казнимого, но и на тех, кто воспринимает казнь. Однако частое созерцание этих ритуалов способствовало выработке защитных психических механизмов у воспринимающего их, что уменьшало эффект устрашения. Это побудило функционеров смерти скрыть эти ритуалы за покровом тайны, таинственности, которые рационализируются соображениями гуманности и цивилизованности.

Даже поэт Жуковский предлагал казни совершать скрыто, в сопровождении таинственных песнопений, что, конечно, способствовало бы усилению эффекта устрашения. Неопределенность всегда является могучим стимулом повышения тревоги и страха, если ситуация насыщена угрозой. Поэтому тиранические режимы всегда стремились к усилению неопределенности как условий, которые должны вести к смертной казни, так и самого исполнения ее.

Процесс символизации смерти осуществляется не только усилиями государства, но и средствами массовой коммуникации, печати, телевидения, кино и художественной литературы. Индуцированный страх смерти возникает вследствие того, что наблюдаемое поведение, ведущее к смерти, или танатическое поведение, поведенческий облик смерти, всегда сопровождается переживаниями страха тех, кто его воспринимает. Ребенок, который видит, как при слове "смерть" или других проявлений смерти его мать испытывает страдание, ужас, сам легко заражается страхом. Ранее, когда мы говорили об индуцированных эмоциях, мы обращали внимание читателя на викарное научение наблюдаемому поведению, если оно сопровождается определенным подкреплением. Страх других перед обликом смерти способствует ее символизации у наблюдателя этого страха, который им заражается.

В большинстве известных нам культур, в особенности в западной, смерть считается наивысшим страданием. Об этом говорят философы, психологи, теологи. Экзистенциальная психология и философия, рассматривая диалектику Бытия и Ничто, наделяет человека экзистенциальным страхом перед Ничто и тем самым, принимая следствие за причину, приписывает человеку изначальный страх смерти, который рассматривается как необходимый элемент существования. Вместо того чтобы изучать, откуда возникает страх смерти, он постулируется и провозглашается как изначальное состояние души человека, которое может маскироваться частными видами страха: страхом перед болью, потерей лица, стыдом, одиночеством и другими. На самом же деле страх смерти представляет собой интегральный и вторичный страх, производный от частных страхов, которые интегрируются вокруг символа смерти. Понимание природы страдания, с которым ранее познакомился читатель, позволяет увидеть компоненты, из которых складывается страх смерти в процессе ее символизации.

Одним из источников страдания является фрустрация, вызванная блокировкой поведения, направленного на удовлетворение потребностей человека. Чем витальнее потребность, тем сильнее переживается страдание лишения. Сколько у человека потребностей, столько же у него путей испытать страдание.

Блокировка потребности в дыхании создает удушье, вызывающее немедленно наибольшее, почти смертельное страдание. При ближайшем рассмотрении оказывается, что это страдание удушья вызывается блокировкой дыхательных действий, задержкой активности дыхательных мышц и ощущений, сопровождающих дыхание, а не самой гипоксией. Последняя, наоборот, способствует возникновению эйфорического состояния, которое часто становится опасным для водолазов или летчиков. Поэтому предвосхищение удушья тесно связано со страхом смерти, поскольку большей частью смерть, как правило, возникает вследствие удушья тканей организма. Мы привели пример суммации страха удушья со страхом смерти. Точно так же и страх ожидаемой фрустрации любой потребности суммируется со страхом смерти.

Лишение пищи вызывает страдание, и ожидание этого страдания порождает страх. Питание неразрывно связано с жизнью, с процессами ассимиляции, поэтому лишение пищи легко ассоциируется со смертью, соответственно происходит и интеграция страхов. Но процесс питания содержит в себе также, как мы показали ранее, сильную компоненту наслаждения, лишение которого причиняет страдание. Страх лишения наслаждения пищей также суммируется со страхом смерти.

Отрыв от любимых с самого раннего детства был связан со страданием вследствие как неудовлетворения гедонистических ожиданий, так и воздействия голода и холода. Поэтому одиночество можно рассматривать как тотальное лишение, если оно является вынужденным. В общении удовлетворяются различные социогенные потребности, и лишение общения не может не вызывать страха, который тоже может наслаиваться на страх смерти, поскольку смерть прерывает возможности общения. Попытки компенсации этого путем похоронных ритуалов и ухода за могилой недостаточно эффективны, чтобы устранить страх.

Выдающийся русский философ Н. Н. Федоров в своей "Философии общего дела" предлагает пути преодоления страха смерти посредством культа мертвых, последствия которого должны привести человечество к переживанию чувства бессмертия. Однако он при этом опирается скорее на мистику и элементы оккультизма, чем на научные знания психологии в области танатологии и генезиса страха смерти, что делает его философию непрактичной. Наиболее эффективным путем к освоению человеком чувства бессмертия является усвоение принципов саногенного размышления над смертью и восхождение к индивидуальности, что невозможно без освобождения от страха смерти, который тысячелетиями культивировался государством и церковью, склонными управлять поведением людей через первую парадигму управления, с которой читатель познакомился ранее. Однако вернемся к рассмотрению структуры страха смерти.

Поскольку смерть является таким состоянием, в котором человек не может удовлетворять свои витальные потребности, то мы приписываем страданию смерти реальные страдания, которые имеем в опыте неудовлетворения наших потребностей. Если подумать, из каких элементов состоит страх смерти, то прежде всего приходит на ум страх потерять удовольствия, которые мы имеем в жизни и которые составляют смысл жизни. Обжора будет думать, что он никогда после смерти не будет в состоянии насладиться поеданием пищи; тот, кто ориентирован на сексуальные наслаждения, содрогается при мысли о том, что он их будет лишен; богач с ужасом думает о том, что кто-то другой будет транжирить его наследство; тиран мучительно переживает потерю возможности казнить своих недругов или мысль, что властью будет пользоваться кто-то другой; ревнивец ассоциирует со страхом смерти страдание, когда он чувствовал, что его не любят и предпочтение отдается сопернику; родитель с ужасом представляет, что о его ребенке будет некому заботиться и его потребность в родительском поведении, ориентированном на заботу и покровительство, не будет удовлетворена. Страдание, вызванное лишением удовлетворения и радости, полностью приписывается смерти и интегрируется в ее символизации. Поскольку смерть — наивысшее страдание, то и будущие страдания в связи с потерей тела приписываются смерти. Нечто подобное, именуемое замещением, мы видели и в том, что курение приписывает себе наслаждение общением и релаксацией. Точно так же смерть приписывает себе все страдания лишения.

Следующим источником страха смерти является воздействие стимулов, вызывающих отрицательные эмоции. Боль, одиночество, обида, стыд, удушье, страх, дезинтеграция представляют собой стимулы, которые вызывают страдание сами по себе. Но поскольку в процессе символизации смерти происходит приписывание смерти именно этих стимулов лишь только потому, что они предшествуют состоянию смерти, то оказывается, что в смерти соединяются все эти страдания. По простым психологическим законам ассоциации символы смерти автоматически вызывают ожидания, связанные с возбуждением самых различных отрицательных эмоций. Если к этому еще добавить религиозную индоктринацию посмертного возмездия за грехи при жизни, то любые знаки смерти начинают выступать в качестве пусковых стимулов для возбуждения ожидания отрицательных эмоций. Состояние после смерти является стыдным, поскольку тело может быть обнажено и быть предметом восприятия других; беспомощность мертвого тела может вызывать чувство неполноценности или обиды, что с ним могут обращаться неподобающим образом, и так далее. Этим объясняется потребность в детальной разработке ритуалов ухода за мертвым телом и похорон и исключительная чувствительность человека к нарушениям этих ритуалов.

Страх перед удушьем приписывается состоянию смерти, так как в результате смерти прекращается дыхание. В Упанишадах смерть рассматривается как прекращение движения праны в человеческом теле и потеря дыхания. Страх удушья связывается с состоянием смерти и составляет значительную компоненту страха смерти. Это очевидно из того, что с того момента, как йог начинает контролировать дыхание и может длительно задерживать его, не испытывая эмоции удушья, поскольку он приобрел способность в совершенстве управлять дыхательными мышцами, у него возникает чувство бессмертия, которое является противоположным эмоции страха смерти. Тем самым приобретается новое качество существования, необычное для обыденного человека и его сознания.

Следующим источником страха смерти является индуцированное страдание.

Идентификация с другим позволяет испытывать любовь, радование радостью другого человека, объекта любви. Восприятие радости вызывает в наблюдателе радость, если объект восприятия любим. Но вместе с возможностями испытывать индуцированные положительные эмоции идентификация порождает и возможности переживать отрицательные эмоции, если объект восприятия и любви страдает. Обида может быть следствием того, что нас обижают, но она возникает с такой же силой, если обижен тот, кого мы любим. Обида, стыд, эмоция за другого являются уникальными свойствами человека, которые способствуют и усилению страха смерти. Если страх возникает от предвидения того, что другой будет испытывать неприятные эмоции, то этот страх переносится и на страх смерти.

Когда мы мучаемся от мысли о том, что умирающий и любимый нами человек страдает, то мы заражаемся этим страданием и, естественно, испытываем страх перед повторением его. Этот страх будет усиливаться оттого, что мы приписываем другому чувства, которые испытываем сами. Поведение человека в процессе смерти, агония, прекращение дыхания, которые происходят уже после потери сознания, и умирающий эти состояния не может переживать, воспринимаются наблюдателем, вызывают в нем переживания, страдание и даже боль и символизируются идеей смерти.

Танатическое поведение человека как объект восприятия насыщено аффектом и не может не способствовать усилению страха смерти. Этому способствуют средства массовой коммуникации, кино, телевидение. Описание явлений смерти в художественной литературе, в которой страх самого художника становится источником его вдохновения, поскольку он в описании склонен отреагировать свой аффект, оказывает огромный эффект научения страху смерти. Описание явлений смерти, наряду с сексом и проявлениями инстинкта драчливости и охотничьего инстинкта, оказывается настолько притягательным, что даже при недостатке художественных способностей писатель может надеяться на внимание читателя, которого вовлекают в чтение в общем-то довольно низменным и антихудожественным путем. Если художественное воспитание при таком чтении проблематично, то очевиден вред, который мы имеем от чтения подобной литературы, в процессе которого происходит научение страху смерти.

Механизм такого научения понятен. Поскольку в процессе восприятия художественного произведения читатель идентифицирует себя с каким-либо из героев, то последствия этой идентификации проявляются в индуцированных страданиях, которые испытывает герой, и заражают читателя. В художественных произведениях смерть достаточно часто становится предметом художественного описания, и это способствует формированию у читателя страха смерти. Даже талантливые писатели, такие, как, например, В. Набоков в своем произведении "Приглашение на казнь", способствовали отнюдь не угашению страха смерти, а, наоборот, его усилению. Нагнетание страха от главы к главе отнюдь не способствует порождению саногенного мышления у читателя, что нельзя сказать об авторе. Можно ожидать, что все это произведение представляет собой не что иное, как художественное отреагирование аффекта, порожденного страхом смерти у самого автора. Итак, символизация смерти порождает страх смерти. Из сказанного можно выделить три его основных источника: 1) смерть связывается с тотальной фрустрацией всех витальных и социальных потребностей человека и страдания лишения приписываются смерти; 2) она также связывается с действием всех отрицательных эмоций, для которых становятся пусковыми стимулами образы, слова, знаки, ритуалы смерти; 3) способность человека к идентификации с другими и способность к проекции своих переживаний вовне, приписывание их другим порождают индуцированное страдание, которое тоже приписывается смерти.

Осознание процесса символизации смерти, интроспекция страха смерти, осмысливание, интеллектуализация этого страха способствуют угашению его.

Поэтому саногенное мышление способствует сознательному контролю и управлению процессами переживаний, возникающих в связи с восприятием символов смерти. Управление переживаниями, вызываемыми символами смерти, зависит от того, в какой степени человек овладел приемами саногенного мышления, связанными с составляющими страха смерти. Для того чтобы уменьшить страх от фрустрации потребностей, нужно овладеть приемами размышления о своих потребностях, в особенности витальных и социогенных.

Для устранения страдания от страха ожидания стыда, вины, отвращения потребуется развитие способности к саногенному размышлению об этих эмоциях. То же потребуется для овладения индуцированным страданием и соответственно индуцированным страхом, что потребует психоаналитического воспроизведения развития этих страхов начиная с первых испугов, в связи с восприятием знаков смерти и слов, связанных с этим явлением.

Мы привели несколько примеров саногенного размышления над основными эмоциями и переживаниями, которые причиняют нам беспокойство. Влияние знания собственной души оказывается достаточно сильным для воздействия на ее состояния.

Обыденная жизнь ведет нас к скрыванию эмоций; мы стремимся не проявлять их вовне, боясь прослыть невоспитанными. Однако естественность и единение с собственной природой состоят в том, что мы отдаемся своим чувствам определенным образом, сочетая этот процесс с интроспекцией.

Тот, кто нашел в себе силы дочитать эту книгу до конца, приобрел знание о своих эмоциях и тем самым осознал путь овладения ими. Если вы видели город, то не можете сказать, что не видели его. Если вы заглянули внутрь себя и проследили, как работают ваши эмоции, из каких умственных операций строится их переживание, то не можете сказать, что вы этого не видели, и поэтому незаметно приобретаете власть над эмоциями и обретаете путь овладения собой.

Если это так, то вы не зря тратили время на чтение этой книги и я не зря ее написал.