ПРОЛОГ ЧАСТЬ 2

27 марта 1987 года.

Возлюбленный Ошо,

Пролог часть 2

Заратустра спустился с горы, не повстречав никого на своем пути. Но когда вошел он в лес, перед ним неожиданно предстал старец, оставивший священную хижину свою, чтобы поискать в лесу кореньев. И обратился старец к Заратустре с такими словами:

«Мне знаком этот странник: несколько лет тому назад проходил он здесь. Имя его Заратустра; но преобразился он.

Тогда ты свой пепел нес в горы: неужели ныне хочешь ты нести огонь свой в долины? Неужели не боишься кары, грозящей поджигателю?

Да, я узнаю Заратустру. Взор его чист, и нет на лице его отвращения. Не оттого ли и идет, он так, словно танцует?

Заратустра изменился, ребенком стал Заратустра и пробудился от сна. Чего же хочешь ты от спящих?

Словно в море, погрузился ты в одиночество, и море носило тебя. Увы! Тебе хочется снова выйти на берег? И опять самому таскать бренное тело свое?»

И отвечал Заратустра: «Я люблю людей».

«Но не потому ли, — сказал святой, — ушел я в лес и пустыню, удалившись от всех, что слишком любил людей?

Теперь я люблю Бога: людей я не люблю. Человек для меня слишком несовершенен. Любовь к нему убила бы меня».

Заратустра отвечал: «Разве говорил я что-то о любви? Я несу людям дар».

«Не давай им ничего, — сказал святой, — лучше возьми у них часть их ноши и неси вместе с ними — это будет для них лучше всего, если только это будет по вкусу и тебе самому!

И если хочешь ты давать им, дай не больше милостыни, да еще заставь просить ее!»

«Нет, — отвечал Заратустра, — я не подаю милостыни. Для этого я недостаточно беден».

Святой посмеялся над Заратустрой и сказал: «Так постарайся же, чтобы они приняли сокровища твои! Не доверяют они отшельникам и не верят, что приходим мы к ним ради того, чтобы дарить.

Слишком одиноко звучат шаги наши по их улицам. И если ночью, лежа в своих постелях, задолго до восхода солнца услышат они идущего человека, то спрашивают сами себя: «Куда это крадется вор?»

Так не ходи же к людям, оставайся в лесу! Иди лучше к зверям! Почему не хочешь ты быть, подобно мне, — медведем среди медведей, птицей среди птиц?»

«А что святой делает в лесу?» — спросил Заратустра.

И тот отвечал: «Я слагаю песни и пою их; слагая песни, я смеюсь, плачу и напеваю: так славлю я Бога.

Пением, плачем и смехом славлю я Бога, Господа моего. Что же несешь ты нам в дар?»

Услышав эти слова, Заратустра поклонился святому и сказал: «Что могу дать я вам! Лучше позвольте мне уйти поскорее отсюда, чтобы, ничего не отнять у вас!» И так расстались они друг с другом, старец и муж, смеясь, словно двое детей.

Но когда Заратустра остался один, так сказал он в сердце своем: «Возможно ли это? Этот святой старец в своем лесу еще ничего не слышал о том, что Бог умер!»

Заратустра ушел в горы в поисках уединения. В толпе вы можете почувствовать себя одиноким, но никогда не одним.

Одинокость — голод по другому. Вы лишены другого. Вы не достаточны в самом себе — вы пусты. Поэтому все хотят быть в толпе и опутывают себя всевозможными отношениями просто для того, чтобы обмануть себя, чтобы забыть о своем одиночестве. Но эта одинокость прорывается снова и снова. Никакие отношения не могут его скрыть. Все отношения так тонки и хрупки. В глубине себя вы отлично знаете, что, несмотря на толпу, вы — среди чужих. Вы чужой даже самому себе.

Заратустра и все мистики уходили в горы в поисках уединения. Уединение — это положительное чувство, это чувство своего собственного существа и чувство, что вы самодостаточны — вам никто не нужен.

Одиночество — это болезнь сердца.

Уединение — это исцеление.

Тот, кто познал уединение, навсегда превосходит одиночество. Один он или среди людей — он центрирован в себе. Он один в горах, он один в толпе, поскольку это — его реализация: уединение — наша природа. Одинокими мы пришли в этот мир и покинем его вновь одинокими.

Между двумя этими одиночествами, между рождением и смертью вы все равно одни; но вы не поняли красоты одиночества, и поэтому вы в заблуждении — в заблуждении одинокости.

Чтобы открыть уединение, нужно выйти из толпы. Мало-помалу, по мере того, как забывается мир, все осознание концентрируется на самом себе, и это — вспышка света. Человек впервые приходит к познанию красоты и благословения одиночества, огромной свободы и мудрости одиночества.

Когда Заратустра жил в горах, при нем обычно были змея и орел. На Востоке змея всегда символизировала мудрость. Величайшая мудрость — постоянно ускользать от прошлого, не цепляясь за него, подобно тому, как змея выскальзывает из старой кожи и никогда не оглядывается назад. Она всегда движется от старого к новому.

Мудрость — не накопление прошлого; мудрость — это переживание постоянно обновляющейся жизни.

Мудрость не собирает пыль воспоминаний; она подобна чистому зеркалу, отражающему то, что есть - всегда свежее, всегда новое, всегда в настоящем.

Орел — символ свободы. Одинокий, летит он навстречу солнцу, высоко в безграничное небо, без страха. Мудрость и свобода — две стороны одной монеты.

Прожив в горах десять лет, Заратустра постиг экстаз одиночества, чистоту одиночества, независимость одиночества — и именно здесь он уникален среди других пробужденных: обнаружив это, они остались на своих высотах. Заратустра решил «закатиться», вернувшись в толпу.

Он должен принести человечеству весть: вы страдаете понапрасну, ваша зависимость бесполезна; вы создаете всевозможные тюрьмы для самих себя — чтобы чувствовать себя под защитой и в безопасности. Но единственная защита и единственная безопасность — в знании себя, ибо тогда даже смерть бессильна. Она не может уничтожить вас.

Заратустра спускается с гор, чтобы сказать людям: мудрость — не синоним знания; на деле, знания — противоположность мудрости. Мудрость в своей основе невинна. Знания — это эго, а мудрость — исчезновение эго. Знания наполняют вас информацией. Мудрость делает вас абсолютно пустым, но эта пустота — новый вид полноты. Это всеохватность.

Он идет к людям, чтобы сказать им: мудрость приносит свободу. Другой свободы нет; политические, экономические, социальные — все остальные свободы поддельны. Единственная подлинная свобода — это свобода духа, который может превратиться в орла и без всякого страха лететь в неведомое и непознаваемое. Ибо он достиг этого состояния предельной сознательности, он хочет поделиться. Его уникальность в том, что он все еще любит род человеческий. Нет никакого осуждения спящих, слепых. Есть глубокое сострадание к ним. Он спускается, потому что любит жизнь. Он не против жизни.

Этот небольшой разговор со старым святым, живущим в лесу, очень значителен. В нем много такого, что можно не заметить, но мы постараемся посмотреть в него как можно глубже.

Заратустра спустился с горы, не повстречав никого на своем пути. Но когда он вошел в лес, перед ним неожиданно предстал старец, оставивший священную хижину свою, чтобы поискать в лесу кореньев. И обратился старец к Заратустре с такими словами:

«Мне знаком этот странник: несколько лет тому назад проходил он здесь. Имя его Заратустра; но преобразился он».

Старый святой смог увидеть перемену; хотя это тот же человек, это не та же энергия; это тот же человек, но совершенно другая индивидуальность. Он ушел в горы невежественным, но идет с гор как мудрейший из мудрецов. Он ушел туда спящим; он возвращается пробужденным. С ним произошла трансформация.

Когда он шел в горы, он был простым смертным, но он возвращается с гор, достигнув бессмертия. Теперь он полон радости, полон мира, благословляя все вокруг. Он переполнен любовью, состраданием.

«Тогда ты свой пепел нес в горы...» Ты был всего лишь трупом. И ты нес свой пепел в горы, «...неужели ныне хочешь ты нести огонь свой в долины?» Произошла такая радикальная трансформация — теперь, вместо пепла, он стал огнем. Он ушел темным, а теперь он пламенеет.

«Неужели не боишься кары, грозящей поджигателю?» Это важно отметить. Старый святой говорит: «Неужели тебе не страшно возвращаться к слепым, имея глаза? Идти к мертвым, полному жизни? Идти к спящим, пробужденному?

Когда ты уходил от них, ты был одним из них. Теперь ты совершенно другой. Не кажется ли тебе, что ты рискуешь? Они накажут тебя. Они не простят тебя. Твое счастье слишком велико; они не смогут вынести его».

Это странный факт: мы можем стерпеть человеческое страдание, как бы глубоко оно ни было. Мы испытываем определенное удовольствие, когда другие несчастны, поскольку, когда они несчастны, мы выше их. Вы можете выразить сочувствие и порадоваться тому, что вы не так несчастны. Поэтому ни один несчастный человек никогда не был распят, отравлен, насмерть побит камнями.

Но быть счастливым среди несчастных опасно, потому что вы высоко, и они чувствуют себя задетыми. Вы можете понять, а они не могут. Это невыносимо. Они мертвы, а вы живы. Вы должны быть наказаны. Вы отбились от толпы. Вы не боитесь, что вас накажут?

«Да, я узнаю Заратустру. Взор его чист, и нет на лице его отвращения. Не оттого ли и идет он так, словно танцует?»

Глаза очень символичны. Они — часть вашего тела, но они также и окна вашей души. Когда ваша душа становится тихой, мирной, радостной, ваши глаза приобретают глубину, ясность, чистоту, невинность. Они становятся такими прозрачными, что вы можете заглянуть в самую душу человека.

«Взор его чист, и нет на лице его отвращения».

Посмотрите на людей: они испытывают отвращение к жизни в целом, и вы не можете винить их. Что у них есть? Вся их жизнь — не что иное, как затянувшаяся трагедия. Это болезнь, приводящая к смерти. Они продолжают дышать, они продолжают жить, они продолжают надеяться. Но эти надежды вечно остаются надеждами. Их мечты никогда не сбываются.

По мере своего старения они видят, что их надежды все больше и больше рушатся. Естественно, они наполняются отвращением ко всей этой жизни. Ведь они не просили, чтобы их родили, они никогда не говорили, что им должно быть дано сердце, которое чувствует, которому нужно тепло, которому нужна любовь.

Они никогда не требовали, чтобы им дали душу, которая тоскует по предельным высотам радости и экстаза. Они неожиданно обнаруживают самих себя, и все, что дано им существованием, остается нереализованным. Они действительно сердиты.

У одного из самых глубоких писателей, Федора Достоевского, в его великом романе «Братья Карамазовы» есть один герой, который говорит: «У меня есть лишь одно отношение к Богу, и это — отвращение. Я зол; и если бы я мог встретиться с Ним, единственное, что я сделал бы — это получил бы у Него обратный билет и попросил Его найти способ избавить меня от жизни. Это жестокая шутка. Он дает нам столько желаний, столько страстей... и их невозможно удовлетворить. И нет никакой надежды». Каждый рождается с огромным энтузиазмом, а умирают все разочарованными.

Старый святой говорит: «Теперь я не вижу никакого отвращения, никакого страдания; вместо них я вижу экстаз: он идет, словно танцует...» Ты шел в горы, ты тащился кое-как, неся на плечах свой собственный труп, а теперь: «Не идет ли он так, словно танцует?» Произошла трансформация. Этот человек самореализовался. Этот человек испил от божественного источника.

«Заратустра изменился, ребенком стал Заратустра...» Это величайшая перемена в жизни — снова стать ребенком, «...и пробудился от сна. Чего же хочешь ты от спящих?»

Вопрос святого — вопрос всех святых в мире, всех будд, всех мистиков, всех пробужденных. Ты стал ребенком, ты пробудился: чего же ты хочешь теперь от спящих? Ты абсолютно чужд им. Они накажут тебя, они могут убить тебя. Само твое присутствие станет опасностью для их сна, опасностью для их несчастья, опасностью для их слепоты.

«Словно в море, погрузился ты в одиночество, и море носило тебя. Увы! Тебе хочется снова выйти на берег? И опять самому таскать бренное тело свое?» Ты забыл тот день, когда ты ушел в горы? Ты хочешь вновь стать таким, каким ты был? Зачем ты спускаешься, покидая свои солнечные вершины? Ты знаешь, что в долинах — одна тьма. Для чего ты идешь?

И отвечал Заратустра: «Я люблю людей». В этих трех словах заключается вся философия Заратустры: «Я люблю людей. Я люблю жизнь. Я не отрекся от мира. Я ушел в горы не как беглец, отрицающий жизнь. Я ушел в горы, чтобы найти себя, свое одиночество, свою свободу, свою мудрость. Я нашел.

Теперь мне больше не нужно оставаться на вершинах. Наоборот, я так полон, что нуждаюсь в людях, чтобы поделиться. Я хочу поделиться своей любовью, я хочу поделиться своей мудростью, я хочу разделить свою свободу. Я слишком перегружен — я переполнен».

«Но не потому ли, — сказал святой, — ушел я в лес и пустыню, удалившись от всех, что слишком любил людей?» Святой говорит: «Я тоже ушел в горы, в лес, потому что я тоже слишком любил людей; это стало рабством, это превратилось в зависимость, и это принесло мне лишь страдание и больше ничего».

Но здесь есть разница. Он любил людей «слишком», когда он был невежественным, когда он сам спал. Заратустра любит людей, будучи полностью пробужденным, просветленным. Любовь непробужденного — всего лишь вожделение. Лишь пробужденному известна красота, духовность и божественность любви. Это больше не рабство.

Любовь пробужденного дает вам свободу.

Любовь непробужденного — это любовь нищего: он хочет, чтобы вы любили его, он хочет получать все больше и больше любви.

Любовь пробужденного — как раз обратное. Это любовь императора. Он хочет давать вам — у него так много, такое изобилие. Он дарит, он делится, не желая никакой награды, не желая ничего получить взамен.

Святой сказал: «Теперь я люблю Бога: людей я не люблю». В этих словах полностью выражена позиция всех так называемых религий. Они создали разделение: если вы любите людей, вы не можете любить Бога. Ветхозаветный Бог говорит: «Я очень ревнив. Если вы любите меня, вы не можете любить никого другого».

Но это — позиция почти всех религий. Либо вы любите этот мир — тогда вы должны отречься от иного мира... Если вы любите человека, вы забыли Бога. Вы можете выбрать. Если вы любите Бога, вы должны взять назад свою любовь к людям. Фактически, вы должны возненавидеть людей, вы должны возненавидеть жизнь, вы должны возненавидеть все удовольствия жизни. Это религиозное представление очень монополистично. Бог желает любви всего вашего сердца целиком. Он не может терпеть никаких соперников.

«Теперь я люблю Бога: людей я не люблю. Человек для меня слишком несовершенен. Любовь к нему убила бы меня». В старом святом полностью выражено религиозное отношение — антижизненное, направленное против радости, против удовольствий. Почему вы не можете любить людей? - потому что люди слишком несовершенны. Бог совершенен.

«Любовь к людям убила бы меня». Реальность такова: любовь в своей чистоте, в своем духовном цветении не делает никаких различий. Она любит не потому, что вы достойны, она любит не потому, что вы совершенны, она любит не потому, что вы — Бог: настоящая любовь любит ради самой любви. Объект любви не важен. Вы так полны любовью, что вы постоянно делитесь с теми, кто несовершенен. И на самом деле они нуждаются больше. На самом деле те, кто недостойны, нуждаются больше. Тому, кто не заслуживает, любовь нужнее.

Совершенному Богу не нужна ваша любовь: совершенный Бог — всего лишь гипотеза, он существует только у вас в уме. Вы никогда не встречали его; в противном случае человек, который всегда ищет несовершенство, найдет несовершенство также и в Боге.

Задумывались ли вы об этом? Если бы Бог вдруг появился перед вами, неужели вы не смогли бы найти в Нем несовершенство? — вы нашли бы несовершенство и в Нем. Возможно, Он не так прекрасен, как вы воображали. Может быть, Он похож на китайца, возможно, он негр или даже негритянка! Возможно, Он слишком стар, слишком дряхл: в Нем нет свежести, одна только вонючая старость; Он ведь прожил целые века.

Существует такое множество гипотетических представлений о Боге. Кто-то верит, что у Него четыре руки. Вы думаете, что четыре руки — это красиво? А кто-то думает, что у Него тысяча рук. Очень правильно будет поместить человека с тысячей рук в музей, но любить Его... а если Он обнимет вас — тысячью рук? Если вам удастся высвободиться из Его объятий, вы никогда больше не подумаете о Боге.

Есть представления о Боге с тремя лицами. Интересно было бы посмотреть на Него, но человек с тремя лицами вряд ли покажется красивым. И кто знает, какие эти лица?

Совершенство Бога — в вашем уме, поскольку Бог - всего лишь проекция ума. И вам очень легко любить Бога, ведь никакого Бога нет, так что нет никаких проблем.

Любить женщину или мужчину... здесь есть проблемы. У вас разные вкусы; у вас разные склонности. Вы хотите пойти в кино, а ваша жена требует, чтобы вы не ходили в кино; у нее болит голова.

Однажды Генри Форда спросили:

— Вы становитесь все богаче и богаче; что вас побуждает?

Он сказал:

— По правде говоря, я хотел проверить, могу ли я заработать больше, чем моя жена может потратить; и я вынужден признать, что проиграл.

С другим человеком всегда проблемы. Вы хотите спать, а ваш муж храпит. Что вам делать с этим мужем, который спит и храпит вам прямо в ухо? И он тоже беспомощен. Храпение пытались предотвратить тысячью методами. Самое последнее изобретение — это мешочек с электрическим оснащением, подвешенный надо ртом мужа. В тот момент, когда он начинает храпеть, мешок тут же падает на его лицо, и он просыпается — как вы думаете, сможет ли он спать ночью или нет? — ведь как только он захрапит, мешок тут же падает на его нос и рот и закрывает их.

У тела вашей жены запах, которого вы не переносите...

С Богом все прекрасно, потому что вы не должны ни спать с Ним — пусть себе храпит, — ни жить с Ним; если Его тело воняет, пусть воняет. Это — чистая гипотеза вашего ума. Но быть связанным с реальным человеком — совершенно другое. Это — первое испытание вашей любви. Очень легко любить Бога; очень трудно любить человека.

Любить Бога ничего не стоит; для того, чтобы любить человека, необходимо огромное понимание.

Так что тот, кто ушел в лес, в горы и проецирует идею Бога, и любит этого Бога, выбрал очень легкую любовь. Его любовь не будет расти, потому что нет вызова.

Старый святой почти полностью высказывает сущность метода всех религий: «Любовь к людям убьет меня. Человек для меня слишком несовершенен». Это эгоизм. Он считает себя совершенным, а людей — слишком несовершенными. Конечно, совершенный человек может любить только совершенного Бога; но Бог — всего лишь ваша галлюцинация. Если вы настойчивы, вы, может быть, увидите Бога, которого представляете: это не что иное, как сон с открытыми глазами, это галлюцинация. Перед вами никого нет, но вы загипнотизированы своей собственной идеей.

Вот почему христианин видит Иисуса, буддист видит Будду, а индуист — Кришну. Христианин даже по ошибке никогда не увидит Будду или Кришну. Даже по ошибке Кришна никогда не придет к христианину, а Христос никогда не явится индуисту — потому что этих людей не существует. Они — часть вашего ума; вы создаете их. Библия говорит, что Бог создал человека по образу Своему. Я говорю вам: человек создал Бога по образу своему.

Заратустра отвечал: «Разве говорил я что-то о любви? Я несу людям дар».

Любовь — всегда дар; иначе она — абстрактная поэзия. «Разве говорил я что-то о любви? Я несу людям дар». Старый святой говорит очень важные слова: «Не давай им ничего, ибо они никогда не прощают тех, кто дает им что-нибудь».

Сократ дал людям чрезвычайно ценный метод поиска истины: сократический диалог. Но что сделали с ним люди? — отравили его.

В словах старого святого есть некая истина: «Не давай им ничего. Лучше возьми у них часть их ноши и неси вместе с ними — это будет для них лучше всего, если только это будет по вкусу и тебе самому».

Это свойство человеческой психологии: вы хотите быть дающим; вы не хотите быть принимающим. Но есть вещи, которые вы должны принять. Вы не можете дать их, поскольку не имеете их.

Что вы можете дать Гаутаме Будде, Иисусу Христу или Заратустре? Вы нищий, и, тем не менее, ваша психология такова: вы должны дать им что-то, и это принесет вам счастье. Возможно, они дают вам несметные сокровища, но вы никогда не простите их, потому что они — дающие, а вы - получатели. Вы нищий. Как вы можете простить того, кто сделал вас нищим?

У меня был приятель, который родился бедным, но его усыновила одна из самых богатых семей в Индии. Он был очень щедрым человеком — он сделал всех своих родственников богатыми, обеспеченными людьми. Он все время давал друзьям, родственникам, даже чужим. Но однажды, когда мы вместе ехали в поезде, он признался мне:

— Я всегда хотел спросить у вас кое-что, но не мог набраться смелости открыться. Я обеспечил всех своих родственников, которые были бедняками, и теперь они богаты. Я давал своим друзьям, я давал даже чужим людям, которые просили денег; я никогда никому не говорил «нет» — у меня так много денег, что я могу все время отдавать их. Но все они сердиты на меня; все они настроены против меня.

Я сказал:

— Это очень просто: вы когда-нибудь давали им возможность дать что-нибудь вам? Он ответил:

— Мне ничего не нужно. Я сказал:

— В том-то и дело. Но мелочи... например, вы можете позвонить другу, которому вы дали деньги, фабрику, которого вы сделали богатым, и сказать: «Я проезжал мимо твоего дома и видел в твоем саду прекрасные розы. Не пришлешь ли ты мне несколько роз?» И отношение вашего друга к вам изменится.

Вы больны: вы можете позвонить кому-то и сказать: «Я лежу в постели, у меня лихорадка и страшно болит голова; я очень хочу видеть тебя рядом. Приезжай, возьми меня за руку и посиди со мной». Этого достаточно.

У вас много машин, но вы могли бы сказать одному из своих родственников: «Мне на один день нужна твоя машина». Вы можете не пользоваться ею. Просто подержите в гараже, и к вечеру верните. Но ваш родственник или друг подумает, что он тоже может дать вам кое-что. В нем тоже нуждаются.

Он сказал:

— Я попробую, хотя мне и не хочется. Я сделал из них то, что они есть. Почему я должен что-то просить? В моем саду есть розы. У меня есть своя машина, а их машины дал им я; и их дома им тоже дал я.

Я сказал:

— Это ваше дело. Именно ваше эго задевает их всех - что вы дающий, а они всегда принимают. Если вы хотите, чтобы их отношение к вам изменилось, вы должны что-нибудь принять. Дайте их эго на несколько мгновений насладиться даванием.

Он попробовал, и когда мы встретились в следующий раз, он сказал:

— Это сработало, происходят чудеса! Я никогда не видел... эти люди так счастливы со мной. Они разговаривают о моей щедрости. Теперь, когда я беру у них вещи, я стал щедрым; а раньше они всегда говорили: «Он просто эгоист; он дает нам не потому, что мы нуждаемся, он дает нам только для того, чтобы унизить нас!»

Старый святой прав: «Не давай им ничего. Лучше возьми у них часть их ноши и неси вместе с ними — это будет для них лучше всего, если только это будет по вкусу и тебе самому! И если хочешь ты давать им, дай не больше милостыни, да еще заставь просить ее!»

Его совет очень значителен и основан на глубокой психологической истине. Дай им только милостыню. Не давай им слишком много. Дай им столько, чтобы они захотели больше. Тогда они всегда будут махать перед тобой хвостом. Давай им только когда они просят, и они будут счастливы с тобой, потому что ты не делаешь их нищими. Они сами обнищали. Это не твоя вина; они не могут сердиться на тебя.

Но это не для такого человека, как Заратустра. «Нет, - отвечал Заратустра, — я не подаю милостыню. Для этого я недостаточно беден». Великие слова: Для этого я недостаточно беден. Заставить кого-нибудь выпрашивать и давать так мало, чтобы создать в них желание большего — значит показать свою бедность. Для этого я недостаточно беден.

Во мне есть изобилие: изобилие любви, изобилие мира, изобилие истины, изобилие мудрости, изобилие свободы, и все это нельзя раздавать по частям. Это можно отдать только целиком. Вы не можете разрезать истину на куски. Вы не можете разрезать любовь на части. Или вы даете, или вы не даете. Но если вы даете, вы должны отдавать от всего сердца, тотально. Даже если они распинают вас, это не важно; если вы раздражаете и надоедаете им, это не важно.

Святой посмеялся над Заратустрой и сказал: «Так постарайся же, чтобы они приняли сокровища твои!» — ибо они всегда отвергали их. В глубине они желают сокровищ, но когда кто-то приходит, чтобы отдать им, они отвергают их. В отречении есть удовольствие: почему вы отвергаете Будду, Махавиру или Иисуса? Отвергая, вы показываете им: «Возможно, у вас есть сокровище, но мы не настолько бедны, чтобы принять его. Возможно, вы богаты, обладая им. А мы богаты, богаче вас, отвергая его».

Совет старика основан на глубокой мудрости. «Так постарайся же, чтобы они приняли сокровища твои! Не доверяют они отшельникам и не верят, что приходим мы к ним ради того, чтобы дарить.

Слишком одиноко звучат шаги наши по их улицам. И если ночью, лежа в своих постелях, задолго до восхода солнца услышат они идущего человека, то спрашивают сами себя: "Куда это крадется вор?" Так не ходи же к людям, оставайся в лесу! Иди лучше к зверям!»

Мне по душе этот совет старого святого, потому что звери невинны: они не станут отвергать вас, они не станут раздражаться на вас, и они не будут распинать вас.

Я бы добавил: иди к зверям, иди к деревьям — они более чувствительны. Человек стал почти бесчувственным, и чем выше ценность, тем он нечувствительнее. Он понимает лишь язык денег, власти, престижа. Он забыл язык любви, язык радости, язык танца.

«Почему не хочешь ты быть, подобно мне, — медведем среди медведей, птицей среди птиц?»

«А что святой делает в лесу?» — спросил Заратустра.

И тот отвечал: «Я слагаю песни и пою их; слагая песни, я смеюсь, плачу и напеваю: так славлю я Бога.

Пением, плачем и смехом славлю я Бога, Господа моего. Что же несешь ты нам в дар?»

Услышав эти слова, Заратустра поклонился святому и сказал: «Что могу дать я вам? Лучше позвольте мне уйти поскорее отсюда, чтобы ничего не отнять у вас!» И так расстались они друг с другом, старец и муж, смеясь, словно двое детей.

Заратустра сказал: «Что могу я тебе дать? Ты поешь, ты слагаешь песни, ты радостен. Ты совершенно счастлив в своем уединении. Что я могу тебе дать? Позволь мне уйти, я боюсь взять у тебя что-нибудь — а я уже слишком нагружен песнями и счастьем. Мы оба отягощены. Ты выбрал жить медведем среди медведей; жить птицей среди птиц; жить деревом среди деревьев. Я выбрал вернуться к людям и жить как человек. У меня нет ничего, чтобы дать тебе. У тебя это уже есть». Они поняли друг друга, старик и Заратустра, и, смеясь, как два мальчишки, разошлись по сторонам.

Но когда Заратустра остался один, так сказал он в сердце своем: «Возможно ли это? Этот святой старец в своем лесу еще ничего не слышал о том, что Бог умер!»

Это следует понять любому, кто находится в поисках истины, в поисках религиозности, в поисках духовного роста: Бог — просто гипотеза. Это всего лишь способ выражения — Бог умер, — Бог никогда не жил. Просто для того, чтобы удовлетворить человеческое любопытство, хитроумные изобрели идею Бога. Это не откровение, это просто воображение, и оно навязано многовековым воспитанием.

Но в своем сердце он сказал: возможно ли, чтобы такой прекрасный старец, который слагает песни и поет, который живет с птицами, деревьями и животными, еще не слышал в своем лесу, что Бог умер? — что он все еще говорит о любви к Богу?

Я полностью согласен с Фридрихом Ницше и Заратустрой. Отличается лишь мой способ выражения. Я хочу сказать, что Бог никогда не жил; никогда не было никакого Бога. Бог — это изобретение страха, жадности или разочарованности.

Бог — изобретение тех, кто не смог научиться искусству жизни. Из-за того, что они не могли танцевать, они начали осуждать танец. На самом деле, они сами были калеками, потому что не могли жить. Для жизни нужна бдительность, разумность, терпение, терпимость. Поскольку им не удалось создать в себе эти качества, они создали представление о том, что жизнь — нечто нехорошее: от нее нужно отречься. Но вы не можете отречься от чего-то до тех пор, пока нет ничего большего, что вы получите через свое отречение. Поэтому Бог — проекция величайшей жадности: отрекитесь от мира, и вы можете получить Бога. Отрекитесь от мира, и вы можете получить рай.

Это изобретения изгоев, калек, недоразвитых; тех, кто не смог научиться искусству любви, искусству жизни, кто не умеет петь, кто не умеет танцевать. Естественно, тот, кто не умеет танцевать, будет осуждать танец. Тот, кто не умеет петь, будет осуждать пение. Это защитное средство, чтобы скрыть свое уродство, скрыть свое невежество.

Бог — создание неразумных, а не мудрых. Это творение рабов, а не тех, кто любит свободу.

Заратустра невероятно любит жизнь и все, что в ней есть. Он — единственный мистик с таким невероятным жизнеутверждением. Какое может быть отречение: жизнь — это дар существования. Научитесь наслаждаться ею! Получайте от нее удовольствие! Танцуйте с деревьями, танцуйте со звездами. Любите без ревности. Живите без соперничества. Примите любого без рассуждений. И тогда не нужен никакой Бог. И тогда не нужен никакой рай.

Мы можем преобразить эту самую землю в божественное существование. Сама наша жизнь может стать выражением божественности.

Я полностью за божественность, потому что божественность — это качество, которому вы можете научиться, вы можете расти. Бог — всего лишь мертвая идея. Чем быстрее она будет отброшена, тем лучше, поскольку это напрасная трата вашего времени.

Миллионы людей на всей земле молятся, не зная, что их молитвы некому слушать. Миллионы поклоняются каменным статуям. Если они не могут любить живых людей, разве могут они любить каменные статуи? Но каменные статуи удобны. Они не могут доставить вам никаких неприятностей. Вы можете делать все, что хотите: вы можете лить на них воду или молоко, вы можете жертвовать им гнилые кокосы — они даже не будут возражать. Каменной статуе вы можете говорить на любом языке все, что угодно, правильное или неправильное — не имеет значения.

Любовь требует, чтобы другой был жив, чтобы он жил. Но тогда вы должны научиться искусству.

Это большая глупость — что ни в одном университете мира людей не учат искусству жизни, искусству любви, искусству медитации. И я считаю, что все остальное гораздо ниже, чем любовь, жизнь, медитация, смех. Вы можете быть великим хирургом, великим инженером, вы можете быть великим ученым — и, тем не менее, вам понадобится чувство юмора, вам понадобится искусство любви, вы не проживете без искусства жизни, в жизни вам потребуются все эти великие ценности.

Но вы будете удивлены: я учу только этому — любви, жизни, смеху, и как основе всего этого, медитации — однако индийское правительство не желает признать эту школу образовательным учреждением. Они признали бы ее образовательным учреждением, если бы я учил географии, истории, химии, физике — предметам светской жизни.

Я не говорю, что им не нужно учиться, но образование не должно сводиться только к этому. Они должны быть низшим родом образования, и каждый университет должен иметь факультет высшего образования, где вы учитесь реальным ценностям жизни... потому что география не может сделать вас лучше, история не может научить вас лучше любить, а химия не сделает вас медитативным.

Все, чему вас учат в университете, не может дать вам чувства юмора. Вы не умеете смеяться, вы не можете танцевать, вы не можете петь. Ваша жизнь стала почти пустыней.

Заратустра хочет, чтобы ваша жизнь стала садом, в котором поют птицы, цветут цветы, танцуют деревья, куда с радостью приходит солнце. Заратустра полностью за жизнь, и в этом причина того, что у него немного последователей. У отравителей и разрушителей миллионы сторонников. А единственный в своем роде учитель и уникальный мистик, все послание которого — любовь и жизнь, имеет самую маленькую религию в мире.

Религия Заратустры должны быть единственной религией. Все остальные религии следует похоронить на кладбищах, ибо нет никакого Бога, кроме жизни, и никакой молитвы, кроме любви.

... Так говорил Заратустра.