В «Веданта-сьямантаке» (1.2) Шрила Баладева Видьябхушана определяет чувственное восприятие как индрьяртха санникарше пратьякшам, «непосредственный контакт органов чувств со своими объектами». В результате подобного контакта приобретается опыт. Но является ли этот опыт знанием? Последователи школы наивного, или бульварного, реализма отвечают на этот вопрос утвердительно: все именно таково, каким кажется.

Однако еще во времена Декарта наивный реализм считался несовершенным. Чувства воспринимают только то, что западные философы называют явными качествами природы, например вкус и цвет. Но явные качества не обнаруживают собственную причину, тогда как Новая философия семнадцатого века ставила перед собой задачу эту причину найти. За этот период первые ученые в современном понимании этого слова, разработали обширную программу экспериментов, рассчитанных на то, чтобы вырваться за пределы наивного опыта.

Латинские слова experientia и experimentum – опыт (жизненный) и опыт (эксперимент) – тесно связаны. До Декарта они были почти синонимами. Средневековые ученые проводили наивные experimentа fructifera – «плодоносные опыты», рассчитанные на то, чтобы получить определенный результат или принести практическую пользу. Металлурги того времени стремились получить высококачественные металлические орудия, закаливая их в экспериментальных ваннах, наполненных веществами растительного или животного происхождения. Например соком «острого» хрена, который якобы придавал остроту лезвиям. Подобные «плодоносные» эксперименты имели дело только с явными свойствами природы. Но со временем ремесленники и химики, усвоившие новые способы обработки, пришедшие в Европу из исламского мира, стали проводить более изощренные experimentа lucifera – так называемые «светоносные опыты», предназначенные для того, чтобы выявить скрытые (оккультные и эзотерические) свойства природы.

Изначально предполагалось, что скрытые качества, например свойство магнита притягивать железо, являются таинственными, хотя и естественными явлениями. Однако с появлением философии нового времени все воспринимаемые качества природы стали считаться скрытыми, или эзотерическими. Английский ученый Джозеф Гланвилл (1636–1680) заявлял в своей книге «Научный скепсис»:

«Самые обычные явления не могут быть познаны или усовершенствованы без проникновения в их скрытую природу. Ибо ко всем вещам Природа приложила невидимую руку».

В этих словах кратко сформулирована основная предпосылка науки – не только западной, но и ведической. И та и другая признают, что чувственный опыт имеет отношение только к внешней стороне явления, тогда как истина лежит гораздо глубже. Но эти две науки отличаются по методологии. Западная полагается на «светоносные опыты», в то время как ведическая – на адхьятма-дипу, «свет трансцендентного знания». В любом случае, чтобы рассеять тьму, необходим свет. Но что такое тьма? Согласно Ведам, это ложное эго (на санскрите аханкара), о котором Господь Кришна поведал в «Шримад-Бхагаватам» (11.24.7—11.24.8).[16]

Чувственное восприятие является функцией сознания. Как говорит Господь Кришна в «Бхагавад-гите» (9.2), павитрам идам уттамам пратьякшавагамам дхармьям – чистое сознание дает нам возможность непосредственно воспринимать свою природу. Физическое чувственное восприятие затемняет эту способность, ставит ей препятствия. Это происходит, когда душа ошибочно отождествляет себя с телом. Эта ошибка и есть ложное эго. Истинным эго, которое наблюдает объекты чувственного восприятия, является душа (атма), которая принципиально отлична от материи: эвам драшта танох притхак.[17] Дух отличается от материи способностью сознавать себя. Однако ложное эго привязывает сознание к материи.

Ложное эго преобразуется в три формы нечистого сознания. Гуна невежества (тамаса-аханкара) управляет восприятием. Под действием невежества в сознании появляются пять качеств (панча-тан-матрас): звук, прикосновение, форма, вкус и запах. Они являются тонкими качествами пяти стихий (панча-маха-бхута): земли, воды, огня, воздуха и эфира. Согласно ведической натурфилософии, стихия – этот тот агент, который при соприкосновении с тем или иным органом чувств приводит к появлению соответствующего качества. Например, звук проявляется при соприкосновении уха с «эфиром» (вибрирующим пространством), а форма проявляется при соприкосновении глаза с «огнем» (солнечным светом).

Чувства возникают при воздействии на ложное эго гуны страсти (раджаса – или тайджаса-аханкары). А из гуны благости (саттвика – или вайкарика-аханкары) появляются на свет одиннадцать полубогов, пять из которых управляют функциями пяти органов восприятия (уха, осязания, глаза, языка и носа). Другие пять полубогов управляют органами действия: ртом, руками, ногами, гениталиями и анусом. Одиннадцатый полубог управляет умом.[19]

С помощью света трансцендентного знания, адхьятма-дипы, можно отличить чувственное восприятие от собственного восприятия. Поскольку наше «я», или душа, как известно, отлично от тела, то воспринимающая способность нашего «я» освобождается от ограничений, навязанных материальными органами чувств. С окончательным освобождением «я» Вселенная предстает перед нами как энергия Всевышнего. Как говорит Сам Кришна в «Шримад-Бхагаватам» (11.24.19), этот способ восприятия представляет собой непосредственное познание реальности.

«Материальную Вселенную можно считать реальной, при этом природа является ее изначальной составной частью и конечным состоянием. Природа покоится в теле Господа Маха-Вишну, проявляясь под действием времени. Таким образом, природа, всемогущий Вишну и время неотличны от Меня, Высшей Абсолютной Истины».

Опираясь именно на этот стих, Шрила Баладева Видьябхушана считал таттвами (истинами) материальную природу, время и их взаимодействие (карму). На самом деле они неотличны от Кришны, как неотличны от Него живые существа. Однако они всегда подчинены Ему, ибо Он – их вечный Повелитель (ишвара). Хотя таттвы неотличны от Кришны, Он Сам отличается от них, как солнце отличается от света и тени, источником которых оно является.

В «Шримад-Бхагаватам» (11.24.20) утверждается, что материальный мир существует только благодаря тому, что его созерцает Верховная личность Бога:

«Пока Верховная Личность Бога продолжает глядеть на природу, материальный мир будет существовать, постоянно являя великий и разнообразный поток вселенского творения, обусловленный способностью [живых существ] к размножению».

Реальность такова, какой ее воспринимает Верховный Господь. В этом состоит истинное познание, или сознание Кришны. «Шримад-Бхагаватам» (4.29.69) утверждает:

«Сознание Кришны – это постоянное общение с Верховной Личностью Бога, при котором преданный находится в таком ментальном состоянии, что может наблюдать космическое проявление точно так же, как его наблюдает Верховная Личность Бога».

Великие души, такие как Брахма, очистившиеся благодаря аскезе, аналогичным образом видят всю Вселенную. Подобная аскеза нам недоступна, но мы, по крайней мере, можем научиться правильно видеть вещи через призму богооткровенных писаний (шастр). Тот, кто смотрит на мир глазами писания, называется шастра-чакшуша. В ведических кругах именно такое восприятие пратьякши считают истинной праманой. По словам Шрилы Прабхупады, даже если Сам Бог предстанет перед нами, без шастра-чакшуша у нас не будет глаз, чтобы увидеть Его. Шастра-чакшуша зависит не от тела или ума, а от видения Верховного Господа и Его авторитетных представителей, первым из которых является Брахма. В действительности Бог в данный миг стоит перед нами в окружении Своих разнообразных энергий. Но пока наше видение окутано психосоматической тенью нашего «я», мы не способны Его увидеть.

Приведенное выше описание, в котором фигурируют Бог, душа и одиннадцать полубогов, некоторым читателям может показаться слишком эзотерическим. Однако не будем забывать, что новая европейская философия, прямая предшественница современной науки, считала эзотерическими все качества природы, воспринимаемые нами. Эта точка зрения коренится в проблеме причинности. Само понятие «скрытое качество» отражает наш ограниченный опыт познания скрытой причины. Эту причину и пыталась научно объяснить философия нового времени.

Ведические писания объясняют эту проблему следующим образом: ум питается впечатлениями, воспринимаемыми органами чувств; эти впечатления свидетельствуют о существовании внешней по отношению к нам реальности (на санскрите васту). Эта реальность и является причиной всего того, что мы воспринимаем. В действительности этой реальностью является Кришна, причина всех причин. Однако если мы в полной мере не обладаем сознанием Кришны, то мы не воспринимаем Его как объективную реальность, истинный объект чувственного восприятия. Как указывал Шрила Прабхупада в своем комментарии к «Бхагавад-гите» (14.8), васту-ятхатмья-гьянаваракам випарьяя-гьяна-джанакам тамах – «человек, находящийся во власти невежества, не в состоянии понять вещь такой, как она есть». Вместо этого мы воспринимаем только объекты, которые способны воспринять наши обусловленные материей чувства: звук, прикосновение, форму, вкус и запах.[19] Мы не можем постичь реальность вне и помимо этих ощущений.[21] Таким образом, восприятие всегда эзотерично, поскольку его природа скрыта. Любое «знание», опирающееся на авторитет пратьякши, окружено пеленой невежества, мешающего нам составить представление об истинной природе реальности.

Мало того, что пратьякша ограничена нашими ощущениями, но и наши чувства не всегда их верно схватывают. Шрила Баладева Видьябхушана указывает, что органы чувств способны воспринимать лишь те объекты, которые находятся в пределах их досягаемости. Они не могут воспринимать то, что находится слишком далеко или слишком близко. Не могут воспринимать слишком мелкие или слишком крупные объекты. А когда ум наш рассеян, мы не замечаем даже тех предметов, которые находятся в сфере нашего восприятия. Чувственные объекты заслоняют друг друга подобно тому, как свет солнца затмевает свет звезд или простокваша и молоко, смешанные вместе, делаются неразличимыми.[21]

Другие дефекты чувственного восприятия описаны в «Шримад-Бхагаватам». Нам кажется, что пламя свечи горит ровно, тогда как в действительности пламя ежесекундно возникает, претерпевает некие превращения и исчезает.[22] Иногда, принимая мираж за реальность, мы видим воду среди песков пустыни.[23] Когда мы видим отражение неподвижного предмета на движущейся поверхности, нам кажется, что движется сам этот предмет.[24]

Изъяны чувственного восприятия признает и западная философия. Вот четыре классических примера: 1) иногда один и тот же предмет в разных условиях по-разному воспринимается одним и тем же человеком – например, зеленое дерево ночью кажется черным; 2) иногда один и тот же предмет воспринимается по-разному разными людьми – например, зеленое дерево кажется дальтонику красным; 3) мы составляем себе представление о форме и других свойствах воспринимаемого объекта посредством наших органов чувств, однако и сами объекты и органы чувств на самом деле только атомы, определенным образом расположенные в пустоте; 4) в момент восприятия его объект уже не является таким, каким мы его воспринимали, так как для восприятия требуется время – например, солнечный свет достигает земли за восемь минут, значит, мы видим солнце таким, каким оно было восемь минут назад.

Каждый из этих примеров иллюстрирует различные аспекты проблемы скрытого (эзотерического) качества восприятия: что в действительности представляет собой внешний мир? Попытки ученых-экспериментаторов разрешить эту проблему лишь усугубили ее. Экспериментальная наука изучает бытие и отвечает на поставленные вопросы, опираясь на пратьякшу (опыт и эксперименты). В ведической литературе такая философия называется пратьякшавадой.[25]

Существует две разновидности философов-пратьякшавади – эмпирики и скептики. Эмпирики приравнивают чувственное восприятие к знанию. Хотя их знание неполно, они утверждают, что по мере развития экспериментальной техники его объем будет увеличиваться. Ведические авторитеты отрицают эту попытку как порочную по сути. Даже если мы расширим границы нашего восприятия с помощью научных инструментов, его изъяны никуда не исчезнут.

Скептики утверждают, что в силу несовершенства органов восприятия нужно оставить все попытки получить достоверное знание. Древнегреческий скептик Кратил, живший в Афинах, считал чувственное восприятие настолько бессмысленным, что вообще перестал говорить. Вместо этого он шевелил пальцем, показывая, что реагирует на внешние раздражители. Подобные взгляды также не одобряются людьми, сведущими в ведических писаниях.

Конфликт между эмпириками и скептиками особенно ярко проявляется в вопросе о присутствии и отсутствии объектов восприятия. Наши органы чувств, побуждаемые желанием, ищут контакта со своими объектами. В присутствии желанных объектов мы чувствуем удовлетворение. Однако время рано или поздно разлучает нас с ними. Либо объекты исчезают вопреки нашей воле, либо со временем мы пресыщаемся и сами отказываемся от них. Несмотря на это, некоторые люди возлагают большие надежды на то, что присутствие объектов чувств принесет им счастье. Другие люди, многократно убедившись в неизбежности разлуки с объектами своих желаний, теряют надежду на счастье. Но почти все колеблются между надеждой и безнадежностью.

Закоренелые эмпирики привязаны к объектам чувственного восприятия, они полагают, что знание приобретается только путем контакта органов чувств со своими объектами. Закоренелые скептики, напротив, отдают предпочтение бесчувственности неизвестного. Они отрицают значимость чувственного восприятия. Хотя в истории философии редко встречаются такие пратьякшавади, как Кратил, которые последовательно доводят ту или иную точку зрения на воспринимаемый мир до логической завершенности, пусть термины «эмпирик» и «скептик» обозначают крайние полюса пратьякшавады. С точки зрения Вед ни одна из этих позиций не является разумной, ибо ни одна не предлагает объяснения причины присутствия и отсутствия объектов чувственного восприятия.

Только осознав причину присутствия и отсутствия объектов восприятия, наше восприятие «обретет смысл». Шрила Баладева Видьябхушана приводит в пример кувшин с водой, который слуга переносит из одной комнаты в другую. Когда кувшин исчезает из поля нашего зрения, мы понимаем, что его унесли.[26] Однако, если мы забудем о том, чем вызвано присутствие или отсутствие кувшина, несовершенство наших чувств возобладает над нашим интеллектом. Увидев, что кувшина нет на месте, мы можем не поверить в то, что он исчез. Увидев кувшин перед собой, мы можем не поверить, что он появился. Подобная путаница свидетельствует об умственном расстройстве.

Для расстроенного ума истинность или ложность знания приобретенного с помощью чувств, становится серьезной философской проблемой. В «Шримад-Бхагаватам» (4.22.31) сказано:

«Лишившись своего изначального сознания, обусловленная душа утрачивает память о том, кем она была в прошлом, и перестает понимать свое нынешнее положение. А когда память потеряна, все знания, которые приобретает душа, основаны на ложной предпосылке. Душу, с которой это произошло, ученые мудрецы называют погибшей».

В период, начавшийся с Декарта, когда сомнение было возведено в ранг абсолюта, философы стали задаваться вопросом о том, существует ли в действительности то, что мы воспринимаем, а если существует, то где – во внешнем мире или в нашем уме. Приведем в пример рассуждения одного из современных философов на эту тему. Обратите внимание на то, как проблема замкнутости на себя, которая, как мы показали во введении, подрывает авторитетность свидетельств ануманы, теперь подрывает авторитетность свидетельств пратьякши.

«Если вы попытаетесь доказать существование внешнего физического мира, ссылаясь на то, что коль скоро мы видим здания, людей или звезды, значит, вне нас существуют предметы, которые отражают или излучают свет, попадающий нам в глаза и приводящий к тому, что мы их видим, в ответ на это легко возразить: „Откуда вам это известно?“ Вы просто в очередной раз утверждаете что-то о внешнем мире и своих отношениях с ним, которые неизбежно опираются на свидетельство наших органов чувств. Но положиться на это свидетельство о том, каким образом возникает визуальный опыт, вы можете лишь в том случае, если уже можете полагаться на содержимое вашего ума, дающего вам сведения об окружающем мире. А именно оно-то и ставится нами под вопрос. Когда вы пытаетесь доказать достоверность своих впечатлений, апеллируя к самим этим впечатлениям, вы попадаете в заколдованный круг и топчетесь на месте».[27]

Откуда мы знаем, можно ли доверять тому, что мы воспринимаем? Откуда мы знаем, когда ему можно доверять, а когда нет? Когда мы стоим на железнодорожном полотне, мы видим, что рельсы на горизонте сходятся, хотя нам известно, что ширина пути остается одной и той же. Мы знаем: то, что мы видим в данном случае, просто иллюзия. Откуда мы это знаем? «Если я пойду вперед, к горизонту, то я увижу, что расстояние между рельсами не меняется».

Здесь мы снова сталкиваемся с проблемой: наше доказательство снова замыкается на себя. Нам уже известно, что наше зрение несовершенно, поэтому мы видим, что рельсы на горизонте встречаются. Какое восприятие реально, а какое иллюзорно? В какой степени то, что мы, как нам кажется, воспринимаем, отражает реальный мир? Откуда я знаю, что цвет, который вы считаете голубым, это тот же цвет, который считаю голубым я? Откуда мы знаем, что все воспринимаемое нами не иллюзия?

Таковы некоторые из многочисленных вопросов, с которыми сталкиваются пратьякшавади, пытаясь установить истину посредством чувственного опыта. Наивный реализм, утверждающий, что все именно таково, каким кажется, бессилен отличить истинное восприятие от ложного.

Экспериментальную науку называют эмпирической, так как она ставит знак равенства между понятиями «достоверное знание» и «результаты непосредственного наблюдения». Однако ученые никогда не согласятся с тем, что их наблюдения тождественны наивному реализму. Но самое интересное, что, отделяя адекватное восприятие от неадекватного ученые исходят из предпосылок, опирающихся на тот же авторитет ipse dixit. Таким образом, восприятие, даже если оно регламентировано строгими правилами наблюдения, а границы его расширены с помощью инструментов, на самом деле не является мерилом истины в науке. Так называемые твердолобые реалисты, заявляющие, что они «считают истиной только то, что доказано эмпирической наукой», в главном принимают на веру предположения, которые не могут быть доказаны эмпирически.[28]

Одно из таких предположений состоит в том, что мир можно познать с помощью чувств. Другое – в том, что мир объективно реален. Эти предположения плохо согласуются друг с другом. Сказать, что мир объективно реален, значит сказать, что он независим от чувственного восприятия. Тогда что мы можем знать о мире? Мы можем знать только то, какое воздействие оказывает мир на наши чувства, но познать мир как таковой мы не в состоянии. Как замечает философ Д.У. Хемлин, проблема для эмпириков состоит в том,

«…что если мы воспринимаем только воздействие физических объектов на наши органы чувств, то мы не можем получить непосредственное знание о физических объектах. Поэтому мы не в состоянии верифицировать никакое утверждение о природе того, что вызвало наше восприятие, и следовательно, физические объекты сами по себе являются тем, что Иммануил Кант назвал „вещами-в-себе“, всегда непознаваемыми и находящимися вне нашего опыта».[29]

На самом деле «вещи-в-себе» – это Кришна и Его энергии таттвы. Но, как отмечалось выше, когда живое существо находится в своем изначальном состоянии сознания Кришны, оно ограничено и может воспринимать только впечатления от этих таттв, которые они оставляют, воздействуя на чувства. Поскольку причина этих впечатлений остается живому существу неизвестной, чувственное восприятие никогда не отражает реальности. Таким образом, оно не может выступать в роли самоочевидного авторитета.

Однако ученые, исходя из предположения о том, что человек способен познать мир эмпирически, с помощью чувств, по-прежнему стремятся получить непосредственное знание о реальности через восприятие. Вера в эмпирический метод побудила некоторых выдающихся философов науки отказаться от казуальной теории восприятия и предпочесть ей теорию, получившую название феноменализм.

Согласно феноменалистической теории восприятия, вся информация о реальности поступает к нам от органов чувств, однако сама воспринимаемая реальность не может служить источником знания о тех данных, которые поставляют нам чувства; следовательно, вне и помимо данных чувственного восприятия не существует никакой глубинной реальности, воспринимаемой чувствами. Это утверждение вполне соответствует взглядам как эмпириков, так и скептиков.[30] Радикальные скептики, вроде солипсистов, утверждают, что наше восприятие «реальности» вполне может оказаться сном. Если в нем, помимо данных чувственного восприятия, нет никакой реальности, тогда все бытие есть просто состояние ума. Объективного знания не может быть в природе. Мы можем знать только то, что содержится в нашем уме, и нет никакого способа определения истинности или ложности нашего знания, который не зависел бы от нашего ума.

Эмпирики отвечают на это, что сравнения знания, полученного на основании чувственных данных, со сном неправомерно, потому что мы не имеем возможности проснуться и воспринимать реальность, не прибегая к помощи наших органов чувств. Реальность является непосредственно физической. Нам нет нужды гадать о существовании некой скрытой причины, вызвавшей появление физической реальности, поскольку «мозг каждого из нас, – по словам анатома Дж. З. Янга, – в буквальном смысле творит свой собственный мир».[31] Все, что мы знаем, зависит от физического строения нашего мозга: наш ум – лишь порождение нейрохимической деятельности мозга. И поскольку чувственное восприятие возникает в результате деятельности объективно существующей нервной системы, состоящей из сплетения нервных волокон, то и само восприятие является объективной реальностью. Скептики могут возразить на это, что «материя – это такая форма бытия, какой она видится уму».[32] Человеческий мозг, этот комок серого вещества, который мы видим внутри черепа, – не более чем мыслеобраз, к которому наш ум приклеил ярлык «физическая материя»! У нас нет никаких доказательств того, что мозг (или любая другая вещь, воспринимаемая нами) действительно является материей. К тому же ученые, которые доводят эмпирический метод до крайности, сами заявляют, что Вселенная «больше похожа на гигантскую мысль, чем на гигантский механизм».[33]

Эмпиризм и скептицизм являются зеркальным отражением друг друга – точным, но перевернутым. Ни одна из двух точек зрения («данные чувственного восприятия – это физическая реальность», «нет, данные чувственного восприятия – реальность ментальная») никогда не возобладает окончательно над другой, поскольку обе основаны на одной и той же предпосылке – единственным источником познания мира могут служить данные, поставляемые нам нашими несовершенными органами чувств. Именно в силу своего несовершенства данные чувственного восприятия не могут быть ведой, то есть достоверным знанием.

Подведем итог: если мы полагаемся только на свое восприятие, у нас никогда не будет уверенности в истинности нашего знания. Философ Брайен Мейджи пишет:

«Тот факт, что вся наука построена на основании, надежность которого невозможно доказать, смущает очень многих. По этой причине многие философы-эмпирики стали скептиками, иррационалистами или мистиками, а некоторые обратились даже к религии».[34]

Смысл этого высказывания сводится к тому, что основанием эмпиризма является не объективная истина, а вера. Давайте попытаемся внимательно разобраться в этом вопросе. Философия определяет веру как состояние ума, соответствующее обладанию истиной.[35] Состояние ума – вещь субъективная. Объективным подтверждением веры является истина.

Следовательно, если бы утверждение эмпиризма «знание – это данные чувственного восприятия» было истиной, то эмпирики могли бы объективно доказать, что нет иной реальности помимо той, что воспринимают наши чувства. Однако сам термин «эмпиризм» (от греческого empeiria – «опыт») подразумевает, что эмпирическое знание не может выйти за пределы чувственного опыта. Оставаясь в рамках своего метода, эмпирики не располагают никакими средствами, с помощью которых они могли бы доказать существует ли иная реальность, кроме чувственного опыта, или нет. Таким образом, утверждение «данные чувственного восприятия – это и есть знание» основано только на вере. Проанализировав эту ситуацию, эмпирики должны понять следующее:

«…вы должны признать несовершенство ваших чувств. Отсюда следует, что с помощью собственных умозаключений невозможно обрести совершенное знание. Это самоочевидная истина».[36]

Итак, истина заключается в том, что пратьякшавади пребывают в невежестве.[38] Если бы они были честными, то они говорили бы: «Я верю в то, что воспринимаю своими чувствами, и соответственно верю в то, что обладаю знанием». Они не в праве судить о других верованиях – например о вере в Бога или о вере в бессмертие души. Однако, как это ни странно, известные эмпирики склонны публично заявлять, как это сделал А. Дж. Айер, выступая в лондонском Конвей-холле, что «Бога нет, как нет и загробной жизни».[38]

Рассмотрим в связи с этим термин «рефлексивность», который в последнее время часто употребляется в философской литературе. Он происходит от латинского reflectare, «склоняться назад». Рефлексивно критиковать оппонента – значит выдвигать аргументы, которые в конечном счете обратятся против нас самих и опровергнут нашу позицию.

«Пилить сук, на котором сидишь, всегда считалось гиблым делом. Рефлексивность, несущая в себе угрозу для себя самой, должна рассматриваться как предупреждение о том, что в наших рассуждениях что-то не ладится».[39]

Для эмпирика рефлексивным будет утверждение, что «Бог и душа существуют только как субъективные верования», ибо эмпирик погружен в свои собственные субъективные верования, согласно которым знание сводится к тому, что воспринимается чувствами. Рефлексивность поднимает голову, когда ученый, верящий в то, что наше знание ограничено сферой чувственного опыта, не хочет признать, что его вера не является знанием. К примеру, откуда скептик, заявляющий, что «истина непознаваема», знает, что его утверждение истинно?

Следующее высказывание может служить примером попытки пратьякшавади разрешить проблему рефлексивности.

«Ни на одной стадии познания мы не имеем возможности доказать истинность нашего „знания“. Всегда остается возможность того, что оно окажется ложным. В самом деле, вся интеллектуальная история человечества убеждает нас в одном: почти все, что было „известно“ науке, со временем утратило свое значение. Поэтому глубокой ошибкой было бы делать то, чем обыкновенно занимаются ученые и философы, то есть доказывать истинность своей теории или обосновывать нашу веру в теорию, поскольку это логически невозможно».[40]

Такова точка зрения философа Карла Поппера (1902–1994) утверждавшего, что наука не может ничего проверить или безоговорочно доказать. Она способна только доказывать ложность чьих-то претензий на обладание знанием. По-настоящему научным является такое утверждение, в котором содержится информация высокого уровня и которое допускает попытки опровергнуть его. Если оно выдержало критику, оно имеет право называться знанием, хотя и не может претендовать на абсолютную истинность. Рано или поздно, по мере развития методов проверки, это суждение будет признано ложным.

Итак, наука не в состоянии проверить утверждение верующего о том, что Бог существует. Значит, наука никогда не сможет доказать, что Бога нет. Но верующий тоже никогда не сможет доказать, что Бог есть, ибо, согласно Попперу, никто не может доказать ни одной истины. Поэтому, даже если Бог есть, с научной точки зрения Его все равно нет, поскольку наука в этой области некомпетентна. Вместо того чтобы опровергать утверждения о существовании Бога и прочие «догмы», ученые должны просто игнорировать их, ибо это убережет науку от того, чтобы самой превратиться в догму. По меньшей мере на это надеялся Поппер.

Однако остается еще одна проблема. Если теорию Поппера проверить с помощью его же определения научного знания, ее нужно будет признать ненаучной. Принцип опровержимости не может считаться научным в силу того же парадокса замкнутости на себя, от которого, по идее автора, он был свободен. Способа проверить саму теорию опровержимости с помощью самой этой теории не существует!

Мы убедились в том, что эмпирическая философия («знание – это данные чувственного опыта») в действительности является верой, и увидели, сколько неприятностей это приносит материальной науке. Эмпиризм неотделим от экспериментальной науки, но именно благодаря ему наука никогда не сможет установить истину. Однако не будем спешить: эмпирики предложили свое определение истины. Любопытно, что идея эта не нова, для нее даже существует древний санскритский термин: артха-сарупья, или вишайя-сарупья – структурное сходство между вербальным предложением и его реальным объектом. На языке современных эмпириков то же самое понятие называется теорией соответствия истине. Эта теория утверждает, что истина достигается в том случае, когда язык соответствует наблюдаемому миру.

Возможно ли такое соответствие? Разумеется, нет, и вскоре мы убедимся в этом. Но даже если бы подобное соответствие было возможным, оно неизбежно привело бы к очередному парадоксу. Язык, в точности соответствующий тому, что мы воспринимаем, состоял бы только из сообщений о чувственных данных. Откуда мы знаем, что данные чувственного восприятия – истина? Перефразируя вопрос, можно спросить: откуда мы знаем, что мир воспринимается нами таким, каков он есть на самом деле? Мы не найдем ответа на этот вопрос в сообщении о том, каким мир кажется нам. В то же время, сообщение, в котором с полной уверенностью утверждается, что истиной являются только наши впечатления о мире, является сообщением о том, что находится в области, недоступной нашим чувствам. Подобное сообщение не может быть эмпирической истиной, ибо оно не соответствует тому, что мы воспринимаем своими чувствами. Вне пратьякши не существует опытных данных, с помощью которых мы могли бы удостовериться в истинности этого сообщения.

Эмпирический аргумент должен по форме соответствовать чувственному опыту. Теория соответствия не удовлетворяет этому критерию. Она сообразуется с другими теориями: о том, что такое язык, что такое значение слова и какова природа мира. А эти теории, в свою очередь, зависят от способностей и влияния теоретиков, а не от чувственного опыта. Итак, следует честно признать, что наука с самого начала исходит из предпосылки о том, что мир рационален (то есть умопостигаем). Я не считаю, что в эмпирической науке теоретики не играют важной роли, однако, в конечном счете, научной может быть названа только такая теория, которая соответствует чувственному опыту, во всяком случае, так нам говорили.

Примером теории о природе Вселенной может служить теория относительности Эйнштейна. Имя Эйнштейна, пожалуй, самое громкое в современной науке. Его теория относительности пользуется всеобщим признанием. В наши дни едва ли будет принят к рассмотрению научный доклад, опровергающий теорию Эйнштейна. Однако теория относительности никак не соответствует нашим прямым наблюдениям. В ней утверждается, что во Вселенной все движется относительно других вещей. Но каждый день мы наблюдаем неподвижные предметы. «Но это всего лишь ваш наивный опыт, – могут нам возразить. – Наблюдения ученых гораздо глубже ваших. Ученые говорят, что вся материя находится в движении, хотя простые люди этого не видят». Это значит, что соответствие теории и реальности не воспринимаемо чувствами большинства из нас, и нам предлагают принять это на веру, положившись на авторитет науки. Но имеет ли этот авторитет под собой основание?

Давайте коротко рассмотрим то, как сами ученые оценивают теорию Эйнштейна. Она предсказывает, что скорость света всегда остается одной и той же, исходит ли свет от источника, движущегося навстречу наблюдателю, или же от источника удаляющегося. Во всех учебниках сообщается о двух исторических экспериментах, продемонстрировавших точность этого главного предсказания теории относительности. Это измерение скорости света, осуществленное в 1887 году Майкельсоном и Морли, и измерение отклонения светового луча звезд близ солнечного диска, проведенное А.С. Эддингтоном во время полного солнечного затмения в 1919.

К сожалению, тщательное исследование результатов этих экспериментов показывает, что они все не подтверждают теорию Эйнштейна.[41] На самом деле они показывают, что теория относительности соответствует не наблюдаемому миру, а воображению Эйнштейна. Любопытно, что он сам утверждал, что «теорию нельзя построить на основе наблюдения, ее можно только изобрести».[42] Выходит, соответствие утверждения наблюдению не является золотым правилом современной науки.

«В реальности процесс, приводящий к научному открытию, меньше всего похож на тщательно контролируемый эксперимент, скорее он напоминает пантомиму, в которой главные роли играют совпадения, случайности и невезение. Многие ученые, чтобы они не заявляли публично, строят свои теории, модели, идеи, гипотезы, не располагая соответствующими данными, и только потом ищут доказательства своей теории».[43]

Теория соответствия не может считаться реалистичной еще и по другой причине, на которую указывает философ Фридрих Вейсман:

«Если мне нужно описать мою правую руку, которую я сейчас поднял, я могу описать ее размер, форму, цвет, ткань, химический состав ее костей, клеток, и, возможно, прибавить что-нибудь еще; но как бы далеко я ни пошел, я никогда не достигну точки, в которой мое описание будет полным: с точки зрения логики всегда остается возможность расширить описание, добавив ту ли иную деталь».[44]

В книге «Скрытое измерение» ученый М. Полиани пишет, что восприятие имеет «неисчерпаемую глубину», так как содержит в себе «безграничный, нераскрытый, возможно, еще не осмысленный опыт».[45] Иными словами, наше восприятие всегда гораздо глубже того, что можно выразить словами. Полиани утверждает, что наше знание о жизни по большей части является скрытым; в отличие от явного знания, оно не может быть выражено в словах или символах. Он приводит в пример игру на фортепиано. Научиться хорошо играть на этом инструменте, следуя словесным инструкциям, практически невозможно, даже если эти инструкции сопровождаются иллюстрациями. Подобно тому, как опыт игры на фортепьяно только отчасти соответствует словесному описанию, весь опыт, утверждает Полиани, даже научный, является скорее скрытым, чем явным. Изучать науку – значит главным образом изучать такую деятельность, которая слишком многопланова, чтобы ее можно было полностью выразить в словах. Явное знание так же относится к скрытому знанию, как географическая карта – к изображенной на ней местности. Карта помогает нам ориентироваться, но совершенно не соответствует данной местности по полноте извлекаемого из нее опыта.

Если мы удовольствуемся даже ограниченным соответствием между утверждением и данными наблюдений, то это не означает, что «истина», которую я извлеку из этого утверждения, будет той же самой, что и та, которую извлечете вы. Есть древняя индийская притча о повесе, аскете и бездомном псе: каждый из них видит одно и то же – женщину. Однако каждый видит ее по-своему: как объект наслаждения, комок плоти и пищу. Если соответствие является истиной, то чьей истине соответствует предположение: «Вот женщина»? Сторонники строго научного языка могут заявить, что слово «женщина» следует определить «наглядно». Делается это так: демонстрируется научно достоверный образец женщины, голос ученого произносит: «Это женщина». Считается, что наглядная демонстрация раз и навсегда недвусмысленно закрепляет слово за объектом. В своей книге «Философия науки» Ром Харре пишет:

«Немного поразмыслив над этой теорией, мы поймем, насколько она несовершенна. Конечно, демонстрация примеров играет определенную роль в процессе обучения словам, но насколько важную? Она не может заменить собой все, потому что там, куда указывает палец, имеются самые разные качества, отношения, индивиды и материалы, и каждый из них может быть предметом нашего внимания».[46]

Повеса, аскет и бездомный пес, глядя на наглядный образец женщины, обратят внимание на разные свойства, отношения и аспекты определяемого объекта. Каждый, как и прежде, будет понимать слово «женщина» и его значение по-своему.

Теория соответствия не может объяснить такое утверждение, как например: «У меня болит рука». Хотя всем ясно, что оно означает, слову «боль» не соответствует ни один объект, который можно было бы эмпирически определить или продемонстрировать. Боль субъективна. Она не поддается научному наблюдению. Даже если к больной руке присоединить прибор, отмечающий нервную реакцию в момент боли, мы не сможем признать показания прибора соответствующими слову «боль». Поэтому некоторые эмпирики предлагали изгнать слово «боль» из научного обихода.[47]

Тогда, вероятно, следует упразднить и слово «электрон». Ведь мы не можем наблюдать объект, которому оно соответствует. Объясняя нам результаты опыта, доказывающего существование электронов, ученый может сказать: «Вот здесь мы видим электрон». Однако в действительности мы видим только полоску конденсата в камере. Слово «электрон» так же мало соответствует полоске конденсата, как слово «боль» показаниям приборов. Однако для некоторых эмпириков «боль» ненаучное слово, а «электрон» научное.

Неудивительно, что научное определение слов стало рассматриваться как одна из многих «языковых игр» – термин, предложенный Людвигом Витгенштейном (1889–1951). Языковые игры не дают представления об окончательной истине. Они отражают только то, что происходит в различных сферах человеческого общества. Бизнесмены играют в свои языковые игры, музыканты – в свои, то же можно сказать о поэтах, священниках, ученых и т. д. Истина в языке зависит от договоренности между игроками, а не от соответствия утверждений реальным вещам, находящимся вне языка. Витгенштейн утверждает, что попытка ученых придать своим играм особую важность является ни на чем не основанной претензией, ибо ученые, как и все остальные, способны только наблюдать за миром. А наблюдение не позволяет подойти вплотную к реальным жизненным проблемам, поэтому ни один наблюдатель, будь он ученым или кем-нибудь еще, не может предъявлять каких-то особых претензий на истину. Как указывал Витгенштейн в своих «Записных книжках», настоящая проблема жизни состоит не в том, как выглядит мир, а в том, почему он существует.

«Я осмелюсь утверждать, что даже, когда наука ответит на все мыслимые вопросы, проблемы жизни по-прежнему останутся не тронутыми».

Разработанная Витгенштейном философия языка широко признана, хотя в ней есть собственные противоречия, как мы покажем в третьей главе. Но, к чести Витгенштейна, следует сказать, что распространение его идей значительно подорвало веру в эмпирическую науку как в надежное средство постижения истины.

Строгие эмпирики считают, что восприятие является наиболее точным, когда влияние ума на чувства сведено к минимуму. Ученый должен тщательно наблюдать за миром, не позволяя предвзятым представлениям влиять на его объективность. Высмеивая это представление в книге «Предположения и опровержения», Карл Поппер рассказывает о лекции, которую он читал студентам. Он попросил их провести тщательное наблюдение, а затем записать результаты своих наблюдений. Естественно, студенты захотели узнать, зачем они должны наблюдать. Иными словами, они хотели знать идею, которая будет руководить их наблюдением. Эта идея, в свою очередь, должна быть привязана к восприятию: «Смотрите, что я делаю» или «Смотрите, что происходит за окном». Даже эмпирическая «истина», согласно которой реальность сводится к тому, что способны воспринять наши чувства, на самом деле является всего лишь идеей, привязанной к восприятию.

Вайшнавская веданта признает два вида пратьякши: бахья (внешняя) и антара (внутренняя). Бахья-пратьякша – это контакт телесных органов с внешними объектами. Но для того, чтобы объекты чувств были нами восприняты, они должны стать объектами ума. По словам Шрилы Бхактисиддханты Сарасвати Тхакура, ум является «телеграфным центром чувств».[48]

Из центра поток ментальной энергии направляется к чувствам, аванпостам тела, собирающим информацию. Возбудившись от контакта со своими объектами, чувства передают тонкие сигналы уму, обобщающему эту информацию. Ментальное сознание как бы «считывает» сигналы, поступающие от чувств: звук, прикосновение, форму, вкус или запах. Считывание умом чувственной информации называется антара-пратьякша. Таким образом, границы чувственного восприятия очерчивают сферу влияния нашего «я», или, другими словами, территорию, на которую простирается действие нашего ума (манасо-вритти).[49]

Из-за привязанности к данным чувственного восприятия ум приходит в возбуждение. Поскольку эгоистическая привязанность порождена гуной невежества (тамо-гуной), это возбуждение является следствием недостаточности знаний о чувственном восприятии, и прежде всего о том, как можно наслаждаться звуком, прикосновением и всем остальным, не создавая для себя проблем. В возбужденном состоянии ум вырабатывает множество идей, чтобы разрешить проблемы, с которыми он сталкивается, пытаясь наслаждаться чувственным восприятием. Это называется мано-дхармой, воображением. Даже сами ученые признают, что их метод познания представляет собой комбинацию работы органов чувств и воображения.[50]

Таким образом, результат эмпирической науки, материальное знание, также является воображаемым. Чтобы яснее это себе представить, рассмотрим приведенные в «Шримад-Бхагаватам» слова Прахлады Махараджи (7.5.31): дурашайя йе бахир-артха-манинах. Дур означает «трудный», ашайя – «намерение». Таким образом, выражение дурашайя означает противоречивое намерение, ставящее нас в затруднительное положение. Какое намерение Прахлада считает самопротиворечивым? Наслаждение материальным миром, в котором целью (артха) являются внешние объекты чувств (бахих). Противоречие здесь состоит в том, что наше мнимое обладание чувственными объектами не помогает нам насладиться материальным миром, потому что мы не знаем, как наслаждаться материей, не навлекая на себя страданий. Пытаясь как-то преодолеть это противоречие, мы позволяем воображению (манине) делать с чувственными объектами все, что оно хочет.

Примером деятельности воображения служит попытка эмпирически измерить все в материальной природе. Материальная природа бесконечно велика и неисчерпаема (махат), неизмерима. Однако ученые вознамерились обрести власть над природой. Эмпирический метод отводит центральное место измерению как средству ограничить природу, подчинить ее своей власти. Измерение – это систематическая попытка описать природу в категориях человеческого дуализма: большой /маленький, горячий / холодный, тяжелый / легкий, светлый / темный, быстрый / медленный, положительный / отрицательный, успешный / неуспешный.

Подобные измерения – категории ума, навязанные им материи. Вместо того чтобы давать представление о реальной природе «вещей-в-себе», они представляют спектр человеческих ощущений. И мы прибегаем к их помощи, как дикари прибегают к помощи добрых или злых духов, чтобы объяснить смысл неведомых им явлений.

Например, физики определяют (измеряют) субатомные «квантовые объекты», называя либо волнами, либо частицами. Когда представлять объект в виде волны, а когда в виде частицы, как ни странно, зависит от ума наблюдателя. Но если отложить в сторону корпускулярно-волновой дуализм в уме ученых и задаться вопросом, что же представляют собой квантовые объекты на самом деле, то никто не сможет дать на это вразумительного ответа. В настоящее время по меньшей мере девять научных школ спорят по этому поводу. Спор о существовании квантовых объектов напоминает спор о существовании привидений. В связи с этим астрофизик Джон Гриббен замечает:

«К квантовой физике трудно относиться иначе, как к аналогии – классическим примером служит корпускулярно-волновой дуализм, к помощи которого мы прибегаем, пытаясь „объяснить“ то, чего не понимаем сами».[51]

Эмпирические измерения проводят люди, а людям свойственно ошибаться. Представление о том, что данные научных измерений являются «установленными фактами», не более чем плод воображения.[52] Майя, иллюзорный аспект материальной природы (пракрити), увлекает наше воображение, якобы подтверждая и вознаграждая его. Выше мы отмечали, что Альберт Эйнштейн завоевал мировую славу, когда измерения Эддингтона как будто подтвердили его теорию относительности. Затем, с соизволения майи, ученые использовали эту теорию себе на пользу. И в настоящее время теория относительности считается установленным фактом.

Но это лишь одна часть истории. Другая часть заключается в том, что Эйнштейн, и Эддингтон умерли и похоронены, побежденные природой, которую они пытались измерить и объяснить. Где они сейчас, не знают даже их самые верные последователи. Со временем теория относительности также уйдет в небытие. Ее заменит новая теория, которую майя сначала подтвердит и вознесет на гребень, а потом бросит на обочину истории.

Неумолимый ход времени вращает колесо противоположностей: на смену счастью приходит горе, жара сменяется холодом, слава – бесславием и т. д. Душу, достигшую большого материального успеха в этой жизни, в будущем наверняка ждет соразмерная неудача. В «Шримад-Бхагаватам» (4.29.26) говорится:

«Все, что происходит во времени – в прошлом, настоящем и будущем, – не более чем сон. Таков откровенный смысл всех ведических писаний».

Этот сон не похож на тот, о котором говорили скептики, утверждавшие, что мир полностью субъективен и существует только внутри человеческого ума. Наши чувства связаны с реальностью, которая существует вне и помимо нас. Выражение «сон все, что происходит во времени» относится к скоротечной природе наших впечатлений от этой реальности. Сновидения, которые мы видим ночью, называются антара-пратьякша – впечатления, оставляемые тонкими элементами. Хотя они и тонкие по природе, они представляются нам такими же реальными, как и впечатления, оставляемые у нас грубыми материальными элементами, которые мы получаем во время бодрствования. Мы отличаем сон от реальности не потому, что мы видим, а по тому, как быстро исчезает видение. Но то, что мы воспринимаем наяву, также исчезает во времени. Момент смерти очень похож на момент пробуждения ото сна. Таким образом, все утверждения о том, что то, что мы воспринимаем, во сне или наяву, является достоверным конкретным фактом, не что иное, как плод нашего воображения.

Майя, вознаграждая наше воображение преуспеванием, почетом и известностью, опьяняет ум гордостью и привязанностью. Кришна не желает, чтобы Его неотъемлемые частицы все глубже погружались в эту иллюзию. Время, кала-таттва Кришны, силой разрушает гордость и привязанность. Таким образом, время символизирует намерение Кришны. Как только живое существо откажется от своих ложный намерений и предастся Кришне, его намерения совпадут с намерениями Господа. Его восприятие и знание тут же выйдут из потока времени. Но тот, кто останется дурашайя (то есть тот, кто держится за ложные намерения), вновь и вновь будет прибегать к помощи своего воображения.

Истории известны знаменитые эмпирики, которые упрямо надеялись наслаждаться своими чувствами вечно и воображали, что наука может одолеть смерть. Были и знаменитые скептики, которые считали смерть порождением ума и упрямо намеревались победить ее, отрицая в уме ее реальность. Но со временем обе позиции обнаружили свою безнадежность.

«Спекулятивные утверждения философов: „Этот мир реален“, „Нет, он нереален“ – основаны на неполном знании о Высшей Душе и просто нацелены на постижение двойственности материального мира. Хотя подобные аргументы бесполезны, люди, отвернувшиеся от Меня, их истинного „Я“, неспособны отказаться от них».[53]

Подведем итоги.

Во-первых, пратьякша порождена невежеством. Таким образом, знание, ограниченное чувственным восприятием, вовсе не является знанием. Рефлексивные аргументы эмпириков и скептиков показывают, что на основе чувственного восприятия ум и материю невозможно отличить друг от друга.

Во-вторых, сам факт нашего восприятия указывает на существование объективной реальности. Однако мы неспособны установить с ней прямой контакт с помощью пратьякши. А происходит это потому, что наши чувства несовершенны – это в-третьих. Признав авторитет Вед, мы просто должны согласиться с тем, что восприятие убеждает нас в реальном существовании внешнего мира. Если мы сомневаемся в ведическом объяснении причины чувственного восприятия (пратьякши), то лишь потому, что будучи очарованными своими чувствами, мы упорно не желаем видеть их недостатков.

В-четвертых, все, что мы воспринимаем, имеет начало. Очевидность этого никто не станет отрицать.

«Все, что вы видите, все материальное, имеет дату рождения. Кто станет это отрицать? Можете ли вы представить себе что-нибудь материальное, не имеющее начала? У всего есть начало. Тогда, как можно говорить, что у материального мира нет начала? Это чепуха. Поэтому говорится: хетумадбхир винишчитаих. Хету означает «с помощью разума», а не догматического упрямства. У всего должно быть начало».[54]

С помощью разума можно получить представление о скрытых началах явлений природы. Когда мы были детьми, наши глаза еще не умели различать время. Часы казались нам просто предметом, сделанным из металла, пластмассы и стекла. То, что они показывали время, было от нас скрыто, поскольку причина существования часов была неизвестна нашим чувствам. Но после того, как нас научили разумно мыслить – понимать, для чего существует часы, – мы научились видеть время (одну из таттв) всякий раз, когда смотрим на часы. Часы «обрели смысл».

Аналогичным образом с помощью ведического метода познания сознание освобождается из плена ложного эго, и вследствие этого качества пракрити проявляются в сознании, так как их начала перестают быть скрытыми. Освобожденное сознание вступает в контакт с высшей таттвой, Личностью Бога, Шри Кришной, от которого все – время, природа, деятельность и жизнь – берет свое начало. Это сознание называется сознанием Кришны. Оно-то и составляет истинный смысл, скрытый за проявленными качествами материальной природы.