OCR: Juri Hannolainen Уже полвека в жизнь людей входит новое сознание, новое ...

OCR: Juri Hannolainen

Уже полвека в жизнь людей входит новое сознание, новое ведение, которое иначе как необыкновенным, духовным, не назовешь. Если вы решили прочитать сию книгу, то, возможно, уже чувствуете в себе этот процесс.

Начинается все с обостренного ощущения движения жизни вперед. Мы замечаем, что события, которые кажутся случайными, происходят в самый нужный момент, люди на нашем пути встречаются именно те, что нам нужны, и это придает жизни новизну и значимость. Возможно, мы интуитивно угадываем за этими загадочными явлениями гораздо больший смысл, чем люди, жившие в иные времена.

Мы знаем, что жизнь на самом деле – это некое удивительное духовное раскрытие, которое присуще каждому и глубоко индивидуально. Этому духовному раскрытию в полной мере еще не дано объяснения ни наукой, ни философией, ни религией. Известно и другое: когда мы действительно поймем суть происходящего, поймем, как овладеть этим пробуждающим мысль процессом и предпринять все для того, чтобы он занимал в нашей жизни как можно больше места, человеческое общество сделает значительный шаг вперед, жизнь примет абсолютно иное развитие и воплотит все лучшее, что унаследовано нами из прошлого. Таким образом, будет положено начало той культуре человечества, к которой люди стремились во все времена.

О таком новом восприятии и повествует эта книга. Если вы не останетесь равнодушными, если она даст ответы на мучающие вас вопросы, передайте другому обретенное вами понимание. Ведь именно таким образом, как мне кажется, передается новое восприятие духовного: не как прежде, когда духовные истины вдалбливались или открывались благодаря случайностям, но через личное общение, когда, словно во время эпидемии, люди заражаются положительными эмоциями.

Каждому из нас остается лишь отставить сомнения и на какое-то время сосредоточиться, чтобы произошло чудо и новая, необыкновенная реальность вошла в нашу жизнь.

Критическая масса

Подъехав к ресторану, я остановил свой грузовичок на стоянке и, откинувшись на сиденье, задумался. Чарлин, конечно, уже там и ждет нашего разговора. Интересно, что случилось? Шесть лет от нее не было вестей. Почему она объявилась именно сейчас, когда я, бросив все дела, на неделю уехал в лес?

Я вышел из машины и направился к ресторану. За спиной у меня гасли последние лучи заката, и на влажном асфальте стоянки играли золотисто-янтарные блики. Час назад пронеслась гроза, и все вокруг затопило потоками воды. Воздух был напоен свежестью, и это придавало летнему вечеру какую-то обновленность, а гаснущий свет делал его, чуть ли не волшебным. Над головой висел серп луны.

Я не переставал размышлять о Чарлин – той, прежней. Так же ли она привлекательна и энергична? Или со временем стала другой? И причем здесь этот Манускрипт, о котором она обмолвилась, – какая-то древняя рукопись, которую обнаружили в Южной Америке и о которой ей так не терпелось рассказать?;

«Я в аэропорту: мой рейс задерживается на два часа, – сказала она по телефону. – Может, поужинаем вместе? То, о чем говорится в Манускрипте, тебе страшно понравится – такие тайны как раз в твоем вкусе».

Тайны в моем вкусе?.. Что бы это могло значить? Ресторан был переполнен. Несколько пар ожидали, когда появятся свободные места. Я стал взбираться по ступенькам к столикам, которые поднимались уступами над главным залом, – туда, где, по словам метрдотеля, уже устроилась Чарлин. Вокруг одного из этих столиков столпились люди. Среди толпы я заметил полицейских, которые, выбравшись из нее, бросились мимо меня вниз по ступенькам. Когда оставшиеся зеваки стали расходиться, я заметил того, кто, похоже, привлек всеобщее внимание: за столиком сидела женщина. Чарлин! Это была она. Я быстро подошел к ней:

– В чем дело, Чарлин? Что-нибудь случилось?

В притворном негодовании она откинула назад голову и встала, ослепив меня своей неподражаемой улыбкой. Прическа Чарлин, кажется, изменилась, но лицо ее осталось в точности таким, каким я его помнил: те же тонкие черты лица, большой рот, огромные голубые глаза.

– Ты не поверишь, – проговорила она, дружески обнимая меня. -Несколько минут тому назад я ненадолго отлучилась, и у меня украли сумку.

– А что в ней?

– Ничего особенного, всего лишь книги и журналы, которые я взяла в дорогу. С ума можно сойти. Люди за соседними столиками сказали, что кто-то просто подошел, взял сумку и спокойно ушел. Полицейским описали внешность вора, и они пообещали, что прочешут все вокруг.

– Может, пойти помочь им?

– Нет-нет. Оставим это. У меня немного времени, а так хочется поговорить с тобой.

Я кивнул, и Чарлин предложила мне сесть. Подошел официант, и мы, пробежав глазами меню, сделали заказ. Потом минут пятнадцать болтали о пустяках. Я пытался избежать разговора о своем добровольном отшельничестве, однако Чарлин почувствовала, что я что-то скрываю. Она наклонилась и снова одарила меня своей замечательной улыбкой.

– Ну и что же с тобой творится на самом деле? Подняв глаза, я встретил ее пытливый взгляд.

– Ты хочешь, чтобы я выложил тебе все сразу?

– Естественно. ю»

– Ну что ж, дело в том, что именно сейчас мне захотелось некоторое время побыть одному, и я обосновался на озере. Раньше я много работал, а теперь думаю изменить всю свою жизнь.

– Ла, припоминаю, ты рассказывал об этом озере. Я считала, что вам с сестрой пришлось продать его.

– Нет, продать еше не продали, но все дело в налогах на имущество. Город совсем рядом, и поэтому выплаты все время растут.

– Чем же ты собираешься заниматься дальше? – спросила она.

– Еще не знаю. Чем-нибудь другим. Чарлин со значением взглянула на меня:

– Такое впечатление, что тебя, как и всех, что-то одолевает.

– Похоже, что так. Ну и что?

– Об этом упоминается в Манускрипте. Посмотрев друг на друга, мы замолчали.

– Расскажи-ка об этом Манускрипте, – попросил я. Она откинулась на стуле, как будто собираясь с мыслями, а потом внимательно посмотрела мне в глаза:

– Кажется, я уже говорила, когда звонила тебе, что несколько лет назад ушла из газеты и теперь работаю на одну фирму, которая исследует для ООН культурные и демографические изменения в мире. Последний раз я ездила от этой компании в Перу.

Когда я выполняла одно из исследований в университете Лимы, до меня постоянно доходили слухи о некоем Манускрипте. Однако добиться от кого-либо подробностей было просто невозможно, даже на кафедрах археологии и антропологии. А когда я связалась по этому поводу с властями, мне ответили, что ничего не знают.

Один человек подсказал мне, что на самом деле власти по какой-то причине стараются скрыть существование этого документа. Однако он тоже ничего толком не знал.

– Ты помнишь, – продолжала Чарлин, – я – человек любопытный. Когда моя работа была выполнена, я решила задержаться еще на пару дней и посмотреть – может, удастся что-нибудь выяснить. Поначалу мне не удалось обнаружить ни одной зацепки. Но однажды за завтраком в одном из кафе в предместье Лимы я заметила, что за мной пристально наблюдает какой-то священник. Спустя несколько минут он подошел ко мне и признался, что слышал, как утром я расспрашивала про Манускрипт. Священник не стал называть своего имени, но согласился ответить на все мои вопросы.

На какое-то мгновение моя собеседница в нерешительности умолкла и пристально посмотрела на меня:

– По его словам, Манускрипт относится к 600-му году до Рождества Христова. В нем предрекаются глобальные преобразования человеческого общества.

– Ну и когда же они начнутся? – усмехнулся я.

– В последние десятилетия двадцатого века.

– То есть сейчас?!

– Ну да, сейчас.

– Что же это за преобразования? – не унимался я. На какую-то секунду Чарлин смутилась, но потом решительно заговорила:

– Священник поведал мне, что это некое возрождение сознания и что протекает оно очень медленно. Это не религия, но духовность его несомненна. Нам предстоит узнать нечто новое о жизни людей на нашей планете, о смысле нашего существования, и это знание, как он утверждал, совершенно изменит человеческую цивилизацию.

Она снова остановилась, а потом добавила:

– По словам священника, Манускрипт состоит из нескольких частей или глав, и каждая несет отдельное жизненное откровение. В Манускрипте предсказано, что именно сейчас люди начнут постепенно, одно за другим, познавать эти откровения, и по мере этого мы будем продвигаться вперед от того, что мы есть, к высшему уровню духовной жизни на Земле.

Я недоверчиво поднял бровь и покачал головой:

– И ты на самом деле веришь во все это?

– Ну, я полагаю…– начала она, но я ее перебил и указал на сидящих в зале под нами полей:

– Оглянись вокруг. Вот он. реальный мир. Разве меняется в нем хоть что-нибудь?

Не успел я произнести эти слова, как из глубины зала донесся полный негодования голос. Слов было не разобрать, но сказано было достаточно громко, чтобы весь зал замолчал и прислушался. «Еще одно ограбление», -было первое, что пришло мне в голову. Но я тут же понял, что это всего лишь ссора. Из-за столика вскочила женщина лет тридцати, возмущенно глядя на своего собеседника.

– Нет! – пронзительно кричала она. – Я хочу других отношений! Понятно тебе? Других!

Она подхватила свои вещи, швырнула на стол салфетку и быстро вышла.

Мы с Чарлин смущенно смотрели друг на друга: ведь этот инцидент случился именно тогда, когда мы говорили о сидящих внизу. В конце концов, Чарлин кивком указала на столик, за которым сидел оставшийся в одиночестве мужчина, и проговорила:

– Вот этот реальный мир и меняется.

– Но каким образом? – Я никак не мог прийти в себя.

– Преобразование начинается с Первого откровения, и, как утверждал священник, это откровение обнаруживается на первых порах бессознательно и выражается в поднимающемся откуда-то из глубины души нетерпении.

– Нетерпении?;

– Да.

– И что же нам не терпится сделать?

– В этом-то все и дело! Поначалу трудно даже сказать – что. В Манускрипте говорится, что нам начинает открываться какой-то другой опыт… иногда случается так, что начинаешь чувствовать себя иначе, ощущаешь в жизни большую наполненность и вдохновение. Но мы не знаем, ни что собой представляют эти ощущения, ни как сохранить их. И когда это состояние проходит, остается лишь чувство неудовлетворенности, и кажется, что нет больше сил терпеть нашу жизнь во всей ее обыденности.

– Ты считаешь, что женщина, которая сейчас устроила скандал, разошлась так из-за этого нетерпения?

– Да. Она ничем не отличается от любого из нас. Мы все стремимся к более полной жизни и не хотим мириться с тем, что, как нам кажется, приводит нас в уныние. Именно эти не дающие людям покоя искания лежат в основе характерного для последних десятилетий типа поведения – «я прежде всего», проявление которого можно усмотреть в каждом – от банкира с Уолл-Стрит до бандита из уличной шайки.

– А когда дело доходит до отношений с другими, – добавила Чарлин, буквально пронзая меня взглядом, – мы' становимся такими требовательными, что делаем эти отношения почти невозможными.

При этих словах мне пришли на ум два моих последних увлечения. Они были поначалу захватывающими, но в течение года оба сошли на нет. Чарлин терпеливо ждала, пока я снова вспомню о ней.

– Так что же в действительности происходит с нашими любовными увлечениями? – поинтересовался я.

– Мы долго говорили об этом со священником. Он утверждает, что когда партнеры излишне требовательны друг к другу, когда каждый считает, что другой должен жить в его или ее мире и непременно принимать участие в облюбованной им или ею деятельности, то противостояние становится неизбежным.

Сказано было в самую точку. Мои последние увлечения действительно обернулись, в конечном счете, борьбой за главенствующую роль. Как в первом, так и во втором случае оказалось, что нас обоих не устраивает распорядок дня другого. Наши отношения разворачивались чересчур стремительно. У нас было слишком мало времени для того, чтобы вместе решить, что делать, куда ходить, какие цели ставить перед собой. В конце концов вопрос, кто будет верховодить, кто задаст тон всему, превратился для нас в неразрешимую проблему.

– Этим стремлением, во что бы то ни стало контролировать друг друга, – продолжала Чарлин, – Манускрипт объясняет, почему нам так непросто подолгу оставаться с одним и тем же человеком.

– Ну и ничего особенно духовного я в этом не нахожу.

– Я ответила священнику точно так же. На это он мне сказал: «Запомни, пока мы можем проследить, что невзгоды общества порождаются в основном именно этими исканиями и нетерпением, – это всего лишь временные трудности, и они будут изжиты. В конце концов мы осознаем, чего страждем, в чем на самом деле заключается наполняющий жизнь новый опыт. Когда мы сможем объять его во всей полноте, мы и сподобимся Первого откровения».

В это время подоспел наш ужин, и мы на несколько минут прервали беседу. Официант разливал по бокалам вино, а мы снимали пробу с блюд, которые стояли перед каждым из нас. Перегнувшись через стол, чтобы взять у меня с тарелки кусочек семги, Чарлин наморщила нос и коротко рассмеялась. А мне подумалось: как с ней все-таки легко!

– Хорошо, – начал я, – так что же это за опыт, которого мы так страждем? В чем состоит Первое откровение?

Словно не зная, с чего начать, Чарлин заговорила не сразу.

– Это не так просто объяснить. Но, по словам – священника, Первое откровение приходит тогда, когда мы начинаем понимать, что значат в нашей жизни случайные стечения обстоятельств.

Моя собеседница наклонилась ко мне ближе:

– У тебя никогда не возникало предчувствия или интуитивного предвидения того, что ты собирался сделать или какой путь хотел выбрать в жизни? Ты когда-нибудь задумывался, – откуда это берется? Ведь потом, когда ты, почти забыв о своих прозрениях, увлекался совсем другим, с то бою неожиданно происходила необъяснимая встреча, или ты что-то вычитывал, или отправлялся как раз туда, где происходило именно то, что тебе привиделось?

– – Так вот, – продолжала она, – этот священник не сомневается, что подобные стечения обстоятельств происходят все чаше, и при этом их последствия гораздо значительнее, чем можно было бы ожидать от чистой случайности. Начинает казаться, что по жизни нас ведет не поддающаяся объяснению сила. Вместе с этим опытом приходит ощущение таинственности, и мы начинаем испытывать необыкновенный жизненный подъем.

Священник говорит, что это и есть тот опыт, который нам иногда удается уловить на мгновение и который сегодня мы пытаемся сделать нашим постоянным спутником в жизни. С каждым днем все больше людей убеждаются в том, что это загадочное явление существует на самом деле, что в нем заложен определенный смысл, и что за обыденностью жизни кроется что-то еще. Осознание этого и есть Первое откровение.

Чарлин выжидающе взглянула на меня, однако, я промолчал.

– Неужели непонятно? – не успокаивалась она. – Первое откровение -это взгляд со стороны на окружающую нас тайну, которая является неотъемлемой частью жизни каждого человека на нашей планете. Мы испытываем на себе эти загадочные стечения обстоятельств и, даже отчетливо не понимая, что это такое, уверены в их существовании. Мы вновь испытываем пережитое в детстве ощущение присутствия еще чего-то другого в жизни. Нам предстоит открыть для себя нечто, происходящее как бы за кулисами повседневности.

Говоря это, моя приятельница отчаянно жестикулировала и нагибалась ко мне все ближе.

– Неужели ты действительно так увлечена этим? – спросил я.

– Было время, – заметила она, и в ее голосе зазвучали жесткие нотки, – когда о подобном рассказывал ты.

Ее замечание потрясло меня. Чарлин была права. В моей жизни действительно было время, когда все происходило именно так, я же не пытался дать этому психологическое объяснение. В какой-то момент я изменил свою точку зрения. Не знаю, что стало тому причиной, но я начал относиться к подобным ощущениям как к чему-то незрелому и далекому от действительности и в конце концов перестал обращать на них внимание.

Я взглянул прямо в глаза Чарлин и проговорил, как бы оправдываясь:

– Наверное, я начитался тогда книг по философии Востока или христианской мистике. Вот о чем ты вспоминаешь. Во всяком случае, Чарлин, о том, что ты называешь Первым откровением, уже писали, и неоднократно. В чем здесь разница? Каким образом восприятие некой тайны, скрытой за случайными стечениями обстоятельств, может привести к преобразованиям человеческой цивилизации?

На какой-то миг Чарлин опустила глаза, потом снова посмотрела на меня:

– Не нужно толковать мои слова превратно. Несомненно, это уже было осознано и описано прежде. Священник сам заострил на этом внимание, пояснив, что Первое откровение неново. В истории человечества были люди, которые знали об этих необъяснимых совпадениях. Постижение этой загадки подвигло их на величайшие философские и религиозные дерзания. Сегодня же разница заключается в числе таких людей. Священник убежден, что причина происходящих ныне преобразований заключается в громадном числе посвященных, которые одновременно несут в себе это понимание.

– А что именно он имел в виду?

– В Манускрипте сказано, говорил он, что на шестое десятилетие двадцатого века придется основной рост числа людей, понимающих, что стоит за этими совпадениями. По его словам, этот рост будет продолжаться до тех пор, покак началу следующего столетия количество посвященных не достигнет некой особой отметки – уровня, подобного критической массе.

– В Манускрипте предречено, – продолжала убеждать меня Чарлин, – что когда мы достигнем этой критической массы, все человечество начнет воспринимать эти вроде бы случайные совпадения серьезно. Мы начнем размышлять над этими загадочными явлениями, которые скрыты за жизнью людей на этой планете. И именно этот вопрос, который в одно и то же время зададут себе определенное число людей, позволит прийти к постижению и других откровений. Ибо, утверждается в Манускрипте, когда достаточно много людей по-настоящему задумаются о смысле жизни, для нас многое начнет проясняться. Нам будут даны и остальные откровения… одно за другим.

Чарлин замолчала, и некоторое время была занята едой.

– Значит, когда мы постигнем остальные откровения, цивилизация подвергнется изменениям? – спросил я.

– Так утверждал этот священник.

Некоторое время я смотрел на свою собеседницу, размышляя о понятии критической массы, а потом заметил:

– Знаешь, больно мудрено все это для Манускрипта, написанного в 600-м году до Рождества Христова.

– Да уж, – согласилась она. – Я и сама спрашивала об этом. Однако священник заверил, что ученые, первыми переводившие Манускрипт, абсолютно убеждены в его подлинности. Главным образом потому, что он написан на арамейском языке, том самом, на котором изложена большая часть Ветхого Завета.

– Арамейский язык в Южной Америке? Как он мог оказаться там, в 600-м году до Рождества Христова?

– Этого священник не знает.

– А католическая церковь, к которой он принадлежит, за Манускрипт или против него?

– Против, – вздохнула Чарлин. – Он рассказывал, что большая часть церковников изо всех сил стараются скрыть Манускрипт. Именно поэтому священник не стал открывать мне своего имени. По всей видимости, даже просто говорить о Манускрипте для него небезопасно.

– А этот священник не объяснял, почему служители Церкви ведут борьбу против Манускрипта?

– Да, он упомянул об этом. Церковники боятся, что Манускрипт может нанести урон целостности их религии.

– Каким же образом?

– Точно не знаю. Он не распространялся на эту тему, однако, похоже, в остальных откровениях некоторые традиционные воззрения Церкви толкуются так, что это не может не тревожить ее иерархов, которые считают, что все хорошо так, как есть.

– Понятно.

– Священник утверждал, – продолжала Чарлин, – что Манускрипт никоим образом не подрывает принципы Церкви. Помимо всего прочего, он делает более явным все, что подразумевается ее духовными истинами. Священник твердо убежден, что иерархи Церкви, несомненно, поймут это, если попытаются снова взглянуть на жизнь как на таинство, а затем постигнут остальные откровения.

– А он говорил, сколько всего откровений?

– Нет, но он упоминал о Втором откровении. Он сказал, что в нем толкуется о недавнем прошлом человечества, которое как раз и проясняет суть грядущих преобразований.

– Священник еще что-нибудь говорил об этом?

– Нет, у него не хватило времени. Он сказал, что, из-за срочного дела ему пора уходить. Мы договорились встретиться с ним еще раз во второй половине дня у него дома, но, когда я приехала, его там не было. Я прождала три часа, но он так и не появился. В конце концов мне пришлось уйти, чтобы успеть на самолет.

– Ты хочешь сказать, что больше не говорила с ним?

– Да. Я больше не видела его.

– И тебе так и не удалось получить от властей подтверждение того, что Манускрипт существует? – Нет.

– Когда все это произошло?

– – 11римерно полтора месяца назад. Несколько минут мы молча ели. Потом Чарлин подняла на меня глаза:

– Ну и что ты думаешь об этом7

– Не знаю, – смутился я. Отчасти я скептически отношусь к тому, что люди могут стать другими. Но в то же время просто дух захватывало при одной только мысли, что на самом деле существует подобный Манускрипт, в котором заключены такие невероятные знания.

– Священник показывал тебе копию Манускрипта или что-нибудь вроде того? – спросил я.

– У меня есть только мои записи. Мы вновь замолчали.

– Знаешь, – проговорила Чарлин, – я была уверена, что эти идеи заденут тебя за живое. Я поднял на нее глаза:

– Думаю, мне понадобятся серьезные доказательства того, что сказанное в Манускрипте – истина. Она снова расплылась в улыбке.

– Что еще? – недоумевал я.

– Ты опять точь-в-точь повторил сказанное мною.

– Кому, священнику?

– Ну да.

– И что же он ответил?

– Что подтверждение – в практическом опыте.

– Как это понимать?

– Он хотел сказать, что изложенное в Манускрипте будет доказано нашей жизнью. Когда мы по-настоящему задумаемся над тем, что чувствуем в глубине души, над тем, чем является жизнь, мы осознаем, что мысли, выраженные в Манускрипте, содержат зерно истины. – Чарлин сделала паузу. – Понял, в чем здесь смысл?

На какое-то мгновение я задумался. Понял ли я смысл?

Все, как и я, не могут найти покоя, но если это так, то обязана ли эта неуспокоенность своим появлением незамысловатой истине – постигнутой к тридцати годам, – которая заключается в том, что в жизни на самом деле существует нечто большее по сравнению с тем, что мы знаем, большее, чем нам дает повседневный опыт?

– Не уверен, – наконец проговорил я. – Мне необходимо время, чтобы все это обдумать.

Я вышел из ресторана в сад и остановился за кедровой скамьей напротив фонтана. Справа мерцали огни аэропорта и доносился рев двигателей готового взлететь самолета.

– Какие прекрасные цветы, – послышался сзади голос Чарлин. Я обернулся: она шла ко мне по дорожке, с восхищением оглядывая петунии и бегонии, окаймлявшие площадку со скамьями. Чарлин встала рядом, и я обнял ее за плечи. Потоком нахлынули воспоминания. Много лет назад, когда мы жили в Шарлоттсвилле, у нас проходили за разговорами целые вечера. В основном это были обсуждения научных теорий и человеческой психологии. Мы оба были увлечены и этими беседами, и друг другом. Тем не менее наши отношения всегда оставались платоническими.

– Просто не передать, – проговорила она, – как замечательно снова увидеться с тобой.

– Еше бы, – подхватил я. – Вот встретились, и нахлынуло столько воспоминаний.

– И почему, интересно, мы не пытались найти друг друга?

Ее вопрос снова заставил меня вернуться в прошлое. Я вспомнил последний день, когда мы виделись. Она прощалась со мной, стоя рядом с моей машиной. Тогда я был полон новых идей и отправлялся в свой родной город ра'бо-тать с детьми, перенесшими тяжелые психические травмы. Мне казалось, я знаю, каким образом эти дети могут избавиться от своего чрезмерно вызывающего поведения, желания играть какую-то роль, что мешает им жить своей жизнью. Однако через некоторое время я понял, что мой подход неверен. Пришлось признать, что я в этом не разбираюсь. Для меня до сих пор остается загадкой, каким образом человек может отрешиться от своего прошлого. Теперь же, оглядываясь на эти минувшие шесть лет, я не сомневаюсь, что полученный жизненный опыт не пропал даром. К тому же появилось желание двигаться дальше. Но куда? И для чего? О Чарлин я вспоминал лишь несколько раз с тех пор, как мои идеи о травмах детской психики с ее помощью приняли конкретную форму, и вот теперь она снова появилась в моей жизни – и во время беседы с ней я ощутил то же волнение, что и прежде.

– Наверное, я с головой ушел в работу, – ответил я.

– И я тоже, – откликнулась она. – В газете шел один репортаж за другим. Было просто головы не поднять. Обо всем остальном пришлось забыть.

Моя рука сжала ее плечо:

– Знаешь, Чарлин, я уже и не помню, какие славные у нас были беседы: уж больно легко да ладно выходит сейчас. Ее глаза и улыбка говорили о том же.

– Знаю, – подтвердила она. – Ведь разговоры с тобой заряжают такой энергией!

Я хотел что-то добавить, но заметил, что Чарлин, широко открыв глаза, смотрит уже не на меня, а в сторону входа в ресторан. Она побледнела, и на ее лице появилось выражение тревоги.

– Что случилось? – спросил я, стараясь понять, что ее так испугало. Несколько человек, непринужденно болтая, шли на автостоянку, и, казалось, ничего особенного не происходило. Я снова повернулся к Чарлин. Было такое впечатление, что она по-прежнему испытывает тревогу и замешательство.

– Что ты там увидела?

– Там, возле первого ряда машин… ты заметил человека в серой рубашке?

Я снова взглянул в сторону стоянки. Из дверей выходили посетители.

– А как он выглядит?

– Сейчас его уже, наверное, там нет, – взволнованно проговорила Чарлин, напряженно всматриваясь в людей на улице. Потом наши глаза встретились, и она продолжала: -Свидетели утверждали, что вор лысоват, носит бороду и на нем серая рубашка. Мне кажется, я заметила его сейчас на стоянке около машин… он следил за нами.

Я встревожился не на шутку. Сказав Чарлин, что сейчас приду, я дошел до автостоянки, поискал вокруг, стараясь не уходить далеко. Никого похожего на ее описание я не заметил.

Когда я вернулся обратно, Чарлин приблизилась ко мне и тихо проговорила:

– Как ты думаешь, этот человек считает, что у меня есть список Манускрипта? Поэтому он и украл мою сумку? Он решил во чтобы то ни стало заполучить Манускрипт и вернуть его в Перу?

– Не знаю, – ответил я. – Но сейчас мы снова обратимся в полицию и расскажем о том, что ты видела. Полагаю, им не мешало бы проверить и тех, кто полетит твоим рейсом.

Мы зашли в ресторан, позвонили в полицию и, когда полицейские прибыли, рассказали о том, что произошло. Минут двадцать они проверяли все машины подряд, но потом сказали, что у них больше нет времени. Однако они согласились проверить пассажиров, летящих тем же самолетом, что и Чарлин.

Полицейские ушли, и мы с Чарлин вновь остались у фонтана одни.

– Послушай, а о чем мы, собственно, говорили? – спросила она. – До того, как я увидела этого человека?

– Мы говорили о нас с тобой, – отозвался я. – Чарлин, а почему ты решила рассказать об этом именно мне? Она взглянула на меня с недоумением:

– Там, в Перу, когда священник рассказывал о Манускрипте, мне в голову то и дело приходили мысли о тебе.

– Да что ты говоришь?

– Тогда я не придала этому особого значения, – продолжала она, – но потом, когда вернулась домой в Штаты, всякий раз, задумавшись о Манускрипте, вспоминала о тебе. Много раз собиралась позвонить, однако каждый раз что-нибудь отвлекало. Затем получила это назначение в Майами, куда я сейчас и направляюсь, и уже в самолете выяснилось, что здесь будет промежуточная посадка. Из аэропорта я позвонила. Автоответчик сообщил, что ты на озере и беспокоить тебя можно лишь в самом крайнем случае. Но я решила, мол, ничего страшного, позвоню.

Некоторое время я молча смотрел на нее, не зная, что и подумать.

– Да-да, конечно, – выдавил я из себя, наконец. – Я рад, что ты позвонила.

Чарлин бросила взгляд на часы:

– Времени уже много. Пожалуй, мне пора в аэропорт.

– Я подвезу.

Мы подъехали к главному терминалу и прошли на посадку. Я внимательно смотрел по сторонам, стараясь не упустить ничего необычного. Началась посадка. Уже знакомый нам полицейский осматривал каждого пассажира. Когда мы подошли, он сообщил, что все прошедшие регистрацию осмотрены, но никого, кто внешне отвечал бы описанию вора, среди них не оказалось.

Мы поблагодарили его, и он ушел. Улыбающаяся Чарлин повернулась ко мне.

– Похоже, мне пора, – сказала она и обняла меня. – Вот мои телефоны. На этот раз давай не терять друг друга.

– Послушай, – взволнованно проговорил я. – Прошу тебя, будь осторожнее. Если заметишь что-нибудь подозрительное, вызывай полицию!

– Обо мне не беспокойся. Все будет хорошо. На какое-то мгновение наши взгляды встретились.

– А что ты собираешься предпринять относительно Манускрипта? -поинтересовался я.

– Не знаю. Наверное, ждать сообщений о нем в сводках новостей.

– А если Манускрипт окажется под запретом? Она одарила меня еще одной из своих лучезарных улыбок:

– Я так и знала. Вот ты и попался. Говорила же, что тебя это заинтересует. А что ты собираешься делать? Я пожал плечами:

– Видимо, попробую по возможности выяснить о нем что-нибудь еще.

– Прекрасно. Если удастся, дай мне знать. Мы еще раз попрощались, и Чарлин ушла. Я видел, как один раз она обернулась, махнула рукой, а потом скрылась в посадочном коридоре. Я же вернулся к своему грузовичку и покатил обратно на озеро. По дороге я остановился лишь один раз, чтобы заправиться.

Добравшись до места, я прошел на крытую веранду и устроился в кресле-качалке. В вечернем воздухе разносился многоголосый хор: звенели цикады, скрипели древесные лягушки, а где-то вдали слышался крик козодоя. От висевшего низко над водой месяца через все озеро по покрытой рябью поверхности протянулась дорожка лунного света.

Вечер получился занятным, но ко всей этой идее преобразования человеческой цивилизации я был настроен скептически. Как и многие другие, у меня в голове роились идеалистические идеи, которые были в ходу в шестидесятые – семидесятые годы, и я даже воспринял что-то от духовных интересов восьмидесятых. Однако судить о том, что происходит на самом деле, было непросто. Каким должно было быть новое знание, благодаря которому возможно изменить весь мир людей? Все это сильно отдавало идеализмом и казалось весьма сомнительным. Ведь в конце концов люди уже давно живут на этой планете. С какой стати им должно быть ни с того ни с сего ниспослано откровение о бытии именно сейчас, по прошествии столь долгого времени? Еще несколько минут я смотрел на воду, потом погасил свет и пошел читать в спальню.

Утром я проснулся внезапно, и в сознании четко запечатлелось виденное во сне. Минуту-другую я лежал, уставясь в потолок и, пытаясь восстановить в памяти как можно более полную картину приснившегося. Мне нужно было что-то отыскать, и я пробирался сквозь густой лес. Он был на редкость красив, и ему не было конца.

Двигаясь вперед, я постоянно попадал в такие переделки, когда наваливалось чувство потерянности и безысходности. Я не знал, что делать дальше. Но что самое невероятное – каждый раз, будто нарочно, как бы ниоткуда появлялся какой-то человек, и становилось ясно, куда нужно идти. Мне так и не удалось вспомнить, что было целью моих поисков, однако сон этот оставил ощущение невероятного подъема и уверенности в своих силах.

Сев в постели, я увидел полоску солнечного света, протянувшуюся от окна через всю комнату. В ней сверкали висевшие в воздухе пылинки. Я подошел к окну и раздвинул шторы. Лень был просто блеск: голубое небо, яркое солнце. Свежий ветер слегка раскачивал деревья. В эти утренние часы озеро покрывается рябью, которая отсвечивает на солнце. А выйдешь из воды, ветерок будет холодить мокрую кожу.

Я вышел из дома и бросился в воду. Вынырнув, я доплыл до середины и лег на спину, чтобы полюбоваться родными горами. Озеро было расположено в глубоком ущелье, на стыке трех горных цепей. Замечательный озерный край, открытый давным-давно моим дедом.

Прошло уже сто лет с тех пор, когда он впервые взобрался на эти склоны. Юный исследователь, чудо-ребенок, он вырос в тех местах, где еще оставалась дикая природа, где можно было встретить пуму, кабана и индейцев – крик, живших в своих незамысловатых хижинах выше по северному склону. Тогда мальчик поклялся, что придет день, когда он будет жить в этой чудной долине, где растут такие огромные старые деревья и бьют семь родников. В конце концов, дед в этой долине и поселился, потом поставил хижину и столько раз ходил на прогулки с маленьким внуком, что и не сосчитать. Мне так было до конца и не понять, чем эта долина приворожила его, но я прилагал все усилия, чтобы оставить за собой эту землю, даже когда на нее стала наступать, а потом и окружила цивилизация.