Глава 7. Гармония любви и отречения

1.107. КОЛОТ МОНСО ОКОП КИНХИ

Заставил я молчать свой беспокойный ум,

Теперь я радуюсь всем сердцем:

Ибо в явном видел я неявное.

Среди всего, что видел, я встречал Его,

Живя в цепях, я сделался свободным,

Я вырвался из хватки всех оков.

Кабир сказал:

я достиг недостижимого

И мое сердце окрасилось в цвета любви.

1.105. ДЖО ДИСОИ СО ТО ХАИ НОХИН

То, что вы видите — не существует.

Тому, что существует, вы не найдете слов.

Пока вы не увидите все сами,

не верьте никому. Чему учили вас, не сможете принять.

О ком я говорю — тот знает все без слов.

Невежды остаются в пустоте.

Одни пытаются бесформенное знать.

Другие медитируют над формой.

Но знает мудрый человек, что

Брахма — и ни то, и ни другое,

Что красота Его невидима глазами,

Что звук Его посланья уху незнаком.

Кабир сказал:

тот, кто пришел одновременно

И к любви и к отреченью.

Становится навеки превзошедшим смерть.

БЫЛО прекрасное утро, солнце только что взошло над горизонтом, и первые его лучи играли на листьях миндаля. Вдруг я увидел на миндальном дереве сову. Она сказала:

Уже темнеет; можно ли здесь переночевать до утра? Ее слушал один лишь кролик. Он сказал:

Сударыня, ведь уже рассвет! Солнце взошло. Все — совсем наоборот.

Понимание совы совершенно иное: для нее ночь — это день, а день — это ночь; утром она ложится спать, вечером она просыпается. И такая же огромная пропасть лежит между мистиками и немистиками. То, что для мистиков — рассвет, для вас — глухая ночь; а то, что для мистиков — глухая ночь, для вас — все, что у вас есть в этой жизни. Поэтому они вам непонятны.

Мистиков всегда не понимали. Они скажут одно, а мы слышим совершенно другое. Непонимание между мистиками и немистиками — такое обычное явление, что понимание кажется почти чудом. Когда же случается понимание между мистиком и немистиком, то немистика уже не назовешь немистиком: само это понимание трансформирует его.

— Я тебе помогу, с твоего разрешения, иначе ты утонешь, — сказала обезьяна, подвешивая рыбу на дерево.

Она от всей души оказывает помощь, пытаясь не дать рыбе утонуть. Она убьет рыбу своим состраданием. Это нужно очень хорошо понимать; это должно стать отправной точкой.

Кабир — это мистик, один из величайших. Но, во-первых, то, что он пытается сказать, искажается в тот момент, когда он это говорит, потому что он понял это там, куда слова никогда не проникают, где тишина неподвластна времени. Он познал, пережил это, видел сам — но тогда, когда он не был в уме.

Затем он хотел это выразить: пришлось воспользоваться умом, который должен был играть определенную роль. Ум пытался это выразить, но сама эта попытка все портила. Тишина должна была перейти в звук, тишина должна была стать своей противоположностью, бессловесное нужно было заключить в слова, неопределенное сделать определенным; нечто необъяснимое пришлось объяснить… конечно, все было потеряно. Если не все, то почти все. Только лучина правды осталась, почти намек. Если его собственный опыт был подобен великому океану, то это было подобно маленькой ванне.

И все же мистикам приходится говорить. Им приходится делиться. Это для них тоже опыт — делиться. Это подобно цветку, который, открываясь, делится с миром своим ароматом. Это приходится делать; никто не сможет хранить это долго в себе. Ему захочется подарить это человечеству и всем тем, кто продолжает искать в темноте. Может быть, он не сможет передать вопрос. Она многих заставит искать. Поэтому мистику приходится говор И когда мистик об этом говорит, он просто плачет, потому что он видит, как разница между тем, что случилось с ним, и тем, что получается из сл девяносто девять процентов сразу теряется. К тому же, когда вы слышите слово, вы понимаете его согласно своему собственному опыту.

Главное — это переживание; затем мистику приходится выразить его помощью ума. А ум он получен им от общества, ум обусловлен общество: Сам ум — это не что иное, как накопленный опыт жизни среди люде Мистику приходится переводить: то, что узнают только в полном одиночестве то. что возможно пережить только в себе, приходится выражать с помощь обычных слов, приходится делать частью языка, частью масс. Очень много теряется.

Но даже когда вы слышите слово, то вместо того, чтобы почувствовать невыраженное, вы ловите смысл слова, которое само по себе не имеет значения. Вы снова упускаете главное. И даже тогда вы приспосабливаете эти слова к своему собственному уму, сопоставляете со своим опытом. Теперь вы ушли за тысячи миль от настоящего переживания.

Однажды я слышал…

Великий Мастер Дзен Сосан на просьбу объяснить высший смысл учения Будды ответил:

— Вы не поймете, пока его не получите.

Но тогда отпадает вопрос о понимании. Если вы уже получили, вы уже получили; уже не нужно стараться понять. Только если вы не имеете, вы хотите понять и не можете понять. Это парадокс: вы можете понять это только тогда, когда сами это получите. До этого нет возможности понять это, нет таких средств. Но тогда, когда вы получили, у вас уже есть; это уже Щ не нужно. Что есть, то уже есть, Нет уже никакого желания понимать, потому что это уже произошло, вы уже сами знаете, это стало вами.

Это подобно приему пищи: когда вы едите, вы же не становитесь пищей. Понимаете? Иначе вы стали бы бананом. Вы едите банан, но не вы становитесь бананом, а банан становится частью вас. Совершенно то же самое, когда вы узнаете Бога: Бог становится частью вас. Когда вы узнаете истину, истина становится частью вас; она в вас всасывается, она попадает в вашу кровь, она поглощается вашими костями, она входит в вашу плоть, она становится всем, что вы есть. Тогда нет необходимости ее понимать. Тогда нет никого, кто бы мог понять, кет никого вовне, все в вас стало этим. Ваше понимание само превратилось в это. Мы хотим понять, потому что не понимаем. И поэтому мы ищем объяснений. Но ни одно объяснение этого не объяснит.

Таков парадокс религиозных переживаний: тем, кто испытал, уже не нужно ничего понимать. Им совершенно достаточно самого переживания; более чем достаточно. Они могут танцевать, они могут петь, они могут смеяться, но они не чувствуют никакой потребности это объяснять. Онимогут сейчас это переживать, ничего об этом не говоря — они могут просто спокойно сидеть, либо они могут несказанно этому радоваться, но их совершенно не заботит то, как объяснить.

Вот почему все великие писания мира: Упанишады, Дао дэ Дзин, Откровения Иисуса, Дхаммапада Будды — просто утверждения, а не объяснения. Упанишады не доказывают присутствие Бога, они просто утверждают, они говорят: это так, это бесспорно. Они не выдвигают никаких гипотез, они просто заявляют: это так. Это скорее провозглашение. Они не приводят ничего в подтверждение своих заявлений. Они просто говорят: это так — можете принять, можете не принять, но это так. И нет необходимости что-либо оказывать: это самоочевидно.

Но для тех, чьи души все еще находятся в глухой ночи, кто спотыкается, идет наощупь, нужны некоторые объяснения. Они будут очень, очень далеки от истины, это будет просто ложь, но все же необходимая.

Поэтому мистики говорят. Им приходится говорить, им приходится проливаться, зная, что это немногим поможет. Это помогает очень немногим людям. Это помогает тем, кто уже готов слушать — только тогда это помогает. Если вы начинаете спорить все становится бесполезным: мистики не будут спорить, они не могут вас убедить. В этом смысле все мистики очень хрупкие. Если трезво на них посмотреть, они очень неопределенны: они не умеют спорить и не умеют доказывать. Вы только можете подойти ближе к ним, вы можете почувствовать их существо, посмотреть в глаза, взять за руку. Вы можете полюбить этого человека, вы можете открыться этому сумасшедшему, этому мистику, вы можете отправиться с ним в неизвестное. И если у вас достаточно смелости и доверия, это будет путешествие, полное приключений. Но стоит вам усомниться, вы мгновенно оказываетесь там же, где и прежде. Если вы сомневаетесь, нет никакой возможности подойти ближе. Нужно доверять.

Если вы принимаете слова мистика, то они могут вдруг что-то в вас задеть. Иначе, если вы сомневаетесь, даже этого не произойдет.

Слушая Кабира, Христа или Кришну, помните: их надо не просто слушать, это не обычная лекция. Их надо слушать с такой любовью, с таким доверием, чтобы вы не чувствовали себя отделенным, чтобы вы стали ушами, чтобы вы стали женственными, чтобы вы стали восприимчивыми, чтобы вы просто пели. Чтобы у вас не было своих идей и чтобы вы не пытались истолковывать по-своему. Вместо того, чтобы спешить и переводить это на свой язык, интерпретировать, думать, так это или не так, просто слушайте — так же, как вы слушаете музыку.

Когда играет Рави Шанкар, вы же не думаете, прав он или не прав? Да и что вы понимаете под словами: прав или не прав? Музыка есть музыка — хорошая ли, плохая ли, но она не может быть права или неправа. Вы не думаете; вы просто слушаете. И, так как в музыке нет языка, вам нечего переводить. Вы просто есть, и музыка просто есть, она вас обволакивает, она вас переполняет, она переносит вас в далекие края. Но вы не можете судить, права она или не права, логично это выглядит или нот. Вы слушаете сердцем.

Мистиков нужно слушать так, как вы слушаете музыку. Так оно и есть, я уверяю вас: это музыка, и она гораздо глубже, чем любое музыкальное произведение. Стоит вам только начать ее переводить, вы окажетесь в затруднении.

Даже прекрасные переводы Рабиндраната Тагора неполноценны, да и не могут быть полноценными. Песни Кабира были написаны на хинди; затем они были переведены на бенгальский, затем с бенгали Рабиндранат перевел их на английский. Остались лишь далекие отголоски, очень многое не дошло. Например: «Заставил я молчать, свой беспокойный ум, теперь я радуюсь всем сердцем: ибо в явном видел я неявное, среди всего, что видел, я встречал Его».

«Заставил я молчать свой беспокойный ум»… Калат минса акал'кинхи: у оригинального текста совершенно другой вкус. Если бы я переводил, я бы сказал так: «Мой господин, неужели ты мне это дал? Неужели ты сделал мой движущийся ум неподвижным?» Вот в чем смысл этой фразы: Калат маиса акал кинхи.

«Тот ум, который всегда движется, всегда движется… «Мой господин, неужели ты дал мне это? Неужели ты сделал его неподвижным?» Кабир просто изумителен! Кабир говорит: «Мой Бог, неужели ты это сделал? Я пытался, пытался и пытался, но никак не мог его остановить, а ты взял и остановил. И это было для меня столь трудно, просто невообразимо. Даже всего лишь одну мысль было так трудно убрать, в теперь вообще ничего нет, теперь я не знаю, где эти мысли! Я больше не мо1-у их найти. Все вибрации в уме, все волны, волна за волной, все мысли, все размышления — все исчезло. Неужели ты это сделал?» Калат манса акал кинхи? Рабиндранат перевел это так: «Заставил я молчать свой беспокойный ум». Он совершенно ничего не перевел. Он написал: «Заставил я молчать свой беспокойный ум». Нет же, Кабир говорил" вовсе не это. Так, конечно, тоже можно перевести; я вовсе не говорю, что перевод лингвистически неверный: он неверен мистически.

Так тоже можно перевести. Калат минса акал кинхи! Ведь Кабир вовсе ничего не говорит о том, кто остановил я или вы. Он ничего не говорит. Это можно перевести так: «Я заставил молчать свой ум». Но это же невозможно, потому что «я» и есть ум, и «я» не может остановить само себя. Это будет то же самое, что вытаскивать себя за волосы — операция «Барон Мюнхаузен». Вы не вылезете, это невозможно. Только Бог может остановить… Поэтому я говорю, что лингвистически здесь все правильно, но неправильно мистически.

Только Бог может остановить ум. Это дар. Это — благодать, которая на вас снисходит, это не что-то, что вы можете сделать, потому что, что бы вы ни делали, вы останетесь собой. Ваши действия не могут устранить вас. Ваши действия будут давать вам все больше и больше сил. Ваши усилия станут пищей для вашего эго.

Как вы можете остановить свой ум?» Кто в вас собирается его останавливать? Сам ум. Это будет гонка собаки за своим хвостом. Вот почему я говорю, что мистически это неверно. Я не специалист в языке, но я разбираюсь в мистицизме. Я могу не очень много знать о мистицизме, мне даже не нужна об этом никакая информация; это мой собственный опыт.

Информация — это знания, полученные через изучение, а знание — это знания, достигнутые через откровение. Я — мистик, а не поэт. Рабиндранат был великим поэтом, и ему казалось, что перевод должен быть поэтичным и лингвистически правильным, но он упустил нечто невероятно важное.

Позвольте мне повторить: Калат манса акал кинхи? О мой Бог, это изумительно. Это чудо. Я представить себе не мог, что это случится. Это поразительно. Ты это сделал?! Я просто изумлен… Я не могу поверить, но это произошло. Я исчез; ты меня остановил. Велика твоя благодать.

Кабир благодарен; это песнь его благодарности. И Кабир не верит в методы. Он не верит, что человек для того, чтобы достичь Бога, должен что-то делать. Что человек может сделать? Человеческие руки столь малы; их далеко не вытянуть. То, что мы можем достать, будет пределом Для нас. Как же мы можем достичь Бога человеческими усилиями? Это невозможно. Только сам Бог может достать до нас. Мы просто можем быть доступными, вот и все. Мы можем поклониться, сдаться, вот и все.

Кабир не верит в усилия, он верит в самоотдачу. Вот что он называет сахадж самадхи, спонтанный экстаз. Кабир это любящий; его путь это путь любви.

Любви чужды усилия.

Разве вы не видели это в своей собственной жизни? Можете ли вы что-нибудь сделать с любовью? Если я скажу вам: «Идите и полюбите того человека!», что вы сделаете? Вы скажете: «Какая чушь! Как я могу пойти и просто полюбить?» Невозможно просто приказать кому-нибудь пойти и полюбить. Если любовь возникла, она возникла; если не возникла, то ее нет. Нет способа воспроизвести ее по команде. И в этом одна из причин страданий мира: мы все учимся воспроизводит:, любовь по команде, и естественно, что возникает фальшь.

Мать говорит ребенку: «Люби меня, я твоя мать». А ребенок беспомощен и столь зависим! И он вместо того, чтобы любить свою мать, становится политиком. Он начинает притворяться: «Да, я тебя люблю». И он улыбается. Мы сами портим детей, мы сами превращаем их в политиков. Он совершенно не чувствует любви, но ему приходится это делать; мать говорит: «Я твоя мать, и ты должен меня любить». Что же теперь он должен делать? Как любить? Что вы можете сделать, чтобы кого-то полюбить? Вы можете притвориться, вы можете что-то предпринять, вы можете поиграть в любовь, но это будет вовсе не любовь. Поэтому ребенок начинает играть в тонкую дипломатическую игру. Он превращается в политика. Когда мать приходит, он улыбается, но эта улыбка только лишь на его губах.

Вы не можете заставить свое сердце улыбаться. Самое большее, вы можете растягивать свои губы.

И он смотрит на мать преданными глазами. Фальшь. И он говорит матери снова и снова: «Я люблю тебя», и так далее. Он должен любить отца, всех ребенок хочет быть единственным; он ненавидит всех своих братьев и сестер, потому что ему приходится с ними соперничать. Но его заставляют любить. Это твой младший брат приходится любить. Он ненавидит этого младшего брата, он не против был бы даже убить его, потому что из-за этого младшего брата ему уже не уделяют столько внимания, сколько уделяли раньше. Он уже больше не центр внимания семьи. Он отодвинут на второй план: это младший брат, это враг, перетянул на себя все внимание теперь он властвует, распоряжается всем вокруг. А он теперь не более, чем второстепенный персонаж: за что он будет любить своего младшего брата? Но он должен показывать любовь… иначе ему придется плохо. Вот как любовь с самого раннего возраста становится фальшью. Теперь всю свою жизнь вы будете любить так же фальшиво. Вы будете притворяться и не позволите настоящей любви прийти к вам. И вы всегда будете бояться настоящей любви, пг- тому что настоящая любовь будет похожа на стихийное бедствие непредсказуемую опасность, пришедшую из неизвестное! и. Вы научились обману.

Естественно, что ваша любовь настолько слаба, что ею можно управлять. Она настолько фальшива, что ее можно держать под контролем. Она в ваших руках, вы можете делать с ней все, что угодно. Настоящая же любовь всегда выше, чем вы. Это почти необъятное, непостижимое. Она просто затопляет вас, вы просто исчезаете. Вас уже нигде ног. Вы все теряете в настоящей любви; она величественна, она льется с небес.

То же самое можно сказать о медитации: она льется с. небес, Это нечто-то, что вы делаете: это что-то, что с вами происходит. С вашей стороны требуется только одно: оставаться восприимчивыми, текучими, готовыми плыть с Богом. Бог на север, и вы на север.

Когда флюгер поворачивается на север, то это не значит, что флюгер порождает северный ветер, помните. Когда флюгер указывает на север, он не вызывает северного ветра. Он просто указывает, что ветер подул на север.

Такова же и медитация, такова же любовь, такова же молитва: все это не должно быть попыткой привести Бога к вам, это просто то, что указывает, что Бог направляется к вам, что божественный ветер подул в вашу сторону. Медитация это не метод, по крайней мере для Кабира. Вот в чем разница между Патанджали и Кабиром. Патанджали это методы; он верит в методику. Кабир же верит в любовь. То, что Патанджали называет симадхи, Кабир считает искусственным самадхи. В полную противоположность Патанджали Кабир говорит: «Подумайте о сахадке, о спонтанности, о простоте, о том, что не в ваших руках, что сотворено не вами — ибо все, что сделано вами, будет бесполезным, не имеющим никакой ценности. В нас самих нет никакой ценности, поэтому все, что вы будете делать, автоматически не будет иметь ценности. Ваш почерк сразу будет видео».

Сахадж самидхи означает то, что сделано не вами. Это не бывает самодельным, это дает Бог. Почерк но ваш, а Бога. Вот почему я говорю, что путь Кабира это путь любви.

«Заставил я молчать свой беспокойный ум»…

Нет же. «Ум успокоился. Я вдруг увидел, что ум успокоился, я вдруг это понял. Боже, ты это сделал? Мое сердце в восторге».

Когда ум спокоен, сердце торжествует. Когда ум болеет, сердце мертво. У вас нет ничего в сердце, если вы в уме. Если вы в уме… Ум очень ревнив и очень жаден; он не позволит вам обратиться к сердцу. Ум — это очень ревнивая жена: он завладевает вами полностью, он не даст вам ни одного мгновения, чтобы вы могли обернуться к сердцу. И, даже если вы начнете думать о сердце, ум сотворит фальшивое сердце прямо в голове. Он даже начнет вырабатывать сердечные чувства.

Иногда кто-то приходит ко мне и говорит: «Я в тебя влюбился, Ошо». Я говорю: «Неужели?» Он говорит: «Я думаю — да». Чувствует он или думает? Можно либо любить меня, либо не любить. Но разве можно думать, что вы меня любите?» Мышление — это фальшь, но ум тем и занимается, что чеканит фальшивые монеты, обманывая вас. Он говорит: «Вам нужна любовь? Пожалуйста, получите». И сразу появляется мысль о любви, появляется мысль о чувстве. Ум невероятно изобретателен, он без конца будет играть. И это необходимо видеть, иначе вы никогда не выберетесь из головы. Голова необыкновенно хитра, и она всегда вас перехитрит. Это уникальная ловушка, она способна на что угодно. Она очень производительна, придумывая ложные ходы.

Один молодой человек сказал мне, что он не может плакать — он плакал без слез. И он сказал: «Я делаю все возможное, потому что теперь я понял, ч го плакать необходимо, Что слезы принесут мне покой, что слезы откроют мне путь к чувствительности, поэтому я делаю все, что могу». Я ответил: «Если ты хорошо постараешься, у тебя может получиться, но ты сделаешь еще хуже. Ум может сделать даже слезы. Он может заставить глаза лить слезы, но это никак не будет связано с вашим сердцем. И стоит вам научиться лить слезы, вы поверите, что вам удалось. А ум вас просто обманул».

Нужно быть очень, очень наблюдательным. Кабир говорит: только когда сам Бог остановит ваш ум, это произойдет. Так что же необходимо с нашей стороны?» Кабир отвечает: «Мы должны стать воспринимающей стороной. Со своей стороны мы просто должны открыться, наблюдать, ждать. Со своей стороны нам не нужно ничего делать, потому что любое настоящее делание это наше Неделание». И это трудно. Попробуйте. Это легко — что-то делать; но самая трудная вещь в мире — это ничего не делать. Ничего не делать — это высшее достижение. Люди Дзен называют это одним словом- задзен: сидеть спокойно, ничего не делая.

Я слышал одну очень красивую историю Дзен. Послушайте ее внимательно, это история и о вас.

Позади храма было поле, где поспевало множество кабачков. И однажды началась война. Сами понимаете, кабачки есть кабачки… битва была великая. Кабачки разделились на две группировки и подняли великий шум, крича друг на друга. Все они, конечно, принадлежали храму, они выросли в храме, поэтому эти две группировки были религиозными: христиане и иудеи, или буддисты и джайны, или индуисты и мусульмане — что-то типа» этого. Начались великие теологические дебаты. Главный священник услышал, шум. Он стал кричать и браниться на них: «Эй вы, кабачки! Откуда эта идея борьбы между вами?» Да еще в храме Дзен IА ну-ка всем сесть в задзен! Всем сидеть и ничего не делать! Священник показал им, как делать задзен: «Подогните ноги следующим образом; сядьте прямо, спина и шея — прямые». Пока кабачки сидели в задзен, их гнев успокоился, и они пришли в себя. Затем священник сказал: «Все положите руки на голову». Когда кабачки положили руки себе на голову, они нащупали там странную вещь. Это оказались стебельки, которые связывают их с землей. Они начали смеяться и говорить: «Это действительно нелепо! Мы все взаимосвязаны, а зачем-то ссорились».

Сидя в задзен, человек обнаруживает, что, все существование едино. Сидя в тишине, человек обнаруживает, что противоречий нет, что врагов нет, что враги — это всего лишь наши собственные иллюзии; что напряжение, тщеславие, вражда — всего лишь игры ума. Враждовать не с кем; все едино. Когда вы понимаете, что все едино, что мы связаны друг с другом, что мы неразделимы, что я — часть вас, а вы — часть меня, что мы участвуем друг в друге, тогда вы внезапно открываетесь. Это понимание приходит не через усилия, а просто, когда вы сядете в тишине, ничего не делая, просто ожидая, но, конечно, не теряя осознания. Потому что, если вы заснете, ничего не произойдет.

Просты две вещи: делать что-либо или спать. Когда вы прекращаете что-либо делать, вас вдруг клонит ко сну. Вы знакомы только с двумя состояниями: либо что-нибудь делать — тогда вы не спите; либо ничего не делать — тогда вы засыпаете. Прямо посередине будет третье: ничего не делать, быть в полном молчании, как будто вы спите, и, все же, наблюдать, как если бы вы что-то делали — быть столь же бдительным, как если бы вы сражались с врагом саблями, и столь же спокойными, как если бы вы спали. Где сон и осознание сливаются вместе, получается сахадж самадхи, спонтанный экстаз. В этот момент вы вдруг чувствуете, что вся ваша энергия устремилась к сердцу, голова исчезла, и вы стали безголовыми. Еще недавно Савита сказала мне, что была ошеломлена: она видела меня во мне, или это был просто образ, где я был без головы. Я сказал: «Совершенно верно, Савита, ты достигла великого сатори, это великий опыт. Я без головы, и вы тоже без голов, все могут быть без голов».

Это случается, когда энергия начинает перемещаться к сердцу: однажды вы вдруг понимаете, что головы нет. Не то, чтобы ваша физиологическая голова исчезла, эта голова на месте, но она больше уже не является центром вашего существа. Голова на месте, но она больше не главенствует, она уже больше не управляющая, больше уже не контролер, больше уже не хозяин, больше уже не босс.

Ум успокоился, движение стало недвижением. Ум, когда он неподвижен, становится не-умом, потому что ум и есть движение. Когда ваш ум неподвижен, что будет с ним? Мысль, чтобы существовать, должна двигаться. Если в вашем уме нет никакого движения, если все мыслительные процессы остановились, то ума больше нет, потому что ум — это не что иное, как мыслительный процесс. «Когда ума уже нет, мое сердце торжествует»: тогда вдруг в вашем сердце восходит солнце. Вы полны света, вы полны радости, вы полны любви.

Ибо в явном видел я неявное…

И здесь вы соприкасаетесь с запредельным. Именно в тот момент вы видите то, что есть: реальность. А через ум вы всегда будете видеть свои собственные проекции. Через ум вы никогда не придете к реальному. Ум занимается постоянным идеализированием реальности. Вы никогда не видите реальности таковой, какая она есть; перед вами постоянный экран мыслей, и все эти мысли непрерывно искажают реальность. Вы никогда не видите того, что есть на самом деле, вы не объективны. Ваше воображение продолжает работать, вы продолжаете строить надежды, ваши желания продолжать окрашивать все в свой цвет. Вы никогда но увидите вещей такими, какие они есть, пока не выйдете за пределы ума. Только тогда вы начнете смотреть через сердце, вы увидите реальность.

Ибо в явном видел я неявное…

В этом невыразимом свете,

в этом сиянии сердца я смотрел в глубину,

я смотрел в запредельное.

…Среди всего, что видел, я встречал Его.

Теперь я знаю, что все, что вокруг меня, есть Он. Среди всего, что видел, я встречал Его: теперь моя жопа уже больше не моя жена, теперь это — Бог, исполняющий роль моей жены. Сын уже больше не сын; муж уже больше не муж — это Бог, исполняющий роль мужа или сына. Даже враг уже больше не враг, а Бог в роли врага, желающий сделать жизнь немного более занимательной, желающий сделать жизнь немного богаче, более творческой, динамичной. Чтобы обогатить жизнь, Бог воплощается во множество форм.

…Среди всего, что видел, я встречал Его. Живя в цепях, я сделался свободным…

Теперь не нужно никуда идти. Кабир говорит: «Живя в цепях, я сделался

свободным».

Это — действительно величайшая свобода, более великая, чем свобода от цепей. Это настоящая свобода: Она — не следствие борьбы с цепями, она просто выше цепей. Вы можете быть свободны даже за решеткой; только когда вы действительно свободны. Только тогда в вашей свободе есть духовность. Тогда вы можете быть даже закованными снаружи, и все же в глубине своего сердца быть столь же свободными, как птица в небе. Тогда вы не в состоянии войны, даже со своими цепями.

Я слышал одну историю…

Однажды Диогена схватили несколько человек, разбойников. Диоген был очень здоровым физически — мистиком. На Западе он, наверное, был единственным, кого можно сравнить с Махавирой на Востоке. Он обычно был голым, и у него было красивое тело. Говорят, что даже Александр ему завидовал. Он был голым факиром; у него не было ничего, кроме его славы, кроме его красоты. Его схватили: он медитировал под деревом в лесу, когда разбойники напали на него. Они думали: «Хорошая находка. За него дадут хорошие деньги. Его можно продать на рынке рабов». Но они побаивались, потому что человек этот выглядел очень сильным. Разбойников было с добрый десяток, но все же они боялись. Они неслышно подкрались к нему: ведь он мог дать отпор. Он один казался достаточно сильным, чтобы противостоять им всем.

Диоген посмотрел на них и сказал: «Не бойтесь, не бойтесь, я не буду с вами бороться. Можете подойти ко мне, можете заковать меня в цепи».

Они очень удивились, но все же заковали его, они взяли его в плен и повели его на рынок. По пути он сказал: «А зачем вы меня заковали? Могли бы просто попросить, и я бы пошел с вами. Зачем такая суета?»

Они сказали: «Трудно поверить, чтобы кто-то так сильно хотел стать рабом!»

Диоген засмеялся и сказал: «Меня это не беспокоит, потому что я — свободный человек!»

Они но поняли. Тогда, встав посреди базара, он закричал: «Господин пришел, чтобы быть проданным здесь. Есть ли какой-нибудь раб, который пожелает его купить?»

Посмотрите, что он сказал: «Пришел Господин, он хочет, чтобы его здесь продали. Есть ли какой-нибудь раб, который пожелает его купить?»

Господин есть Господин. Настоящая свобода не противостоит рабству, настоящая свобода — выше рабства. Если ваша свобода против рабства, вы не свободны по-настоящему. Вы, конечно, можете идти в Гималаи, потому что вы боитесь мирского шума, жены и детей, но вы не будете по-настоящему свободны. Гималаи не принесут вам свободы. Вы боитесь жены; и, если жена придет в Гималаи повидаться с вами, вы сразу выйдете из своего равновесия. Тот муж, которого она держала под каблуком, появится вновь.

Есть история о Свами Рам Тиртх. Он путешествовал вокруг света, распространяя мысль Востока. Он был великим мыслителем, великим мистиком. Вскоре он вернулся назад. В Гималаях он жил со своим учеником Панси. Панси пишет в своем дневнике следующее: «Его жена пришла повидать его. Я видел, как Рам Тиртх встречался с тысячами людей, самых разных людей, мужчин и женщин, но на этот раз я вдруг почувствовал, что с ним что-то случилось: пришла жена, и на его лице появился страх». И он сказал Панси: «Скажи моей жене, что я не хочу ее видеть». Панси это поразило, он сказал: «Уважаемый, если вы боитесь своей жены, я бы тоже хотел от вас уйти, тогда вы мне больше не Мастер. Почему вы боитесь какой-то бедной женщины? Она так долго шла из своей деревни, из Пенджаба. Вы ее покинули, оставили с детьми, и она кое-как существовала в нищете, в большой нужде, ни на кого не жалуясь. Она пришла просто, чтобы дотронуться до ваших ног, просто, чтобы вас повидать, а к вечеру уйти — а вы даже не хотите ее видеть? Вы, должно быть, чего-то боитесь; вы все еще боитесь ее. Тогда вы все еще муж. Тогда вы еще не стали настоящим саньясином».

Рам Тиртх, выслушав Панси, все понял и сказал: «Ты прав, позови ее: не только она должна коснуться моих ног, но и я должен коснуться ее ног. Это, наверное, послание от Бога. Это, должно быть, мой последний страх, это что-то из моего подсознания; ты прав».

Панси писал в своем дневнике: «С того дня Рам Тиртх сиял, как никогда раньше. С того дня он стал действительно свободным; он стал самой свободой. Последняя тень оков исчезла: он принял и свою жену также. Не осталось больше сожалений, страхов, недоверия, он перестал избегать».

Вот что я имею в виду, когда говорю, что свобода должна быть выше рабства, а не против рабства. Свобода, которая против рабства — это страх рабства; свобода не имеет ничего общего со страхом. Свобода не уживается со страхом. Страх — это смерть свободы, а свобода возможна только тогда, когда исчез страх, исчез полностью.

Вот смысл слов Кабира:

Живя в цепях, я сделался свободным…

Теперь все просто. В такой свободе нет никаких условностей: «Я уеду в Гималаи и стану свободным», «Я уеду в католический монастырь и там буду свободен», «Я буду избегать женщин и таким образом стану свободным», «Я не притронусь к деньгам, и это сделает меня свободным». Это все чушь, все мусор, созданный трусостью человека, порожденный его страхом.

Живя в цепях, я сделался свободным: Я вырвался из хватки всех оков.

Вот эта свобода: быть свободным ото всех оков. Если, вы индуист, вы не можете быть свободным, вы очень ограничены. Вы движетесь в туннеле под названием Индуизм. Если вы мусульманин, вы не свободны. Если вы рассматриваете себя как мужчину или как женщину, вы не свободны — вы в туннеле; все это туннели. Если вы думаете о себе как о нефе или как о белом, вы не свободны — снова туннели. Если вы считаете себя коммунистом или антикоммунистом, если вы придерживаетесь какой-либо идеологии, вы снова не свободны.

Свобода не имеет ограничений. В вас нет ограничений, вы столь же необъятны, как и сама жизнь. И это правда, это действительно так. Татвамаси: вы есть то. Вы есть целое, не меньше. Часть есть целое: позвольте мне это отметить. С точки зрения математики сказать, что часть есть целое — нелогично, но мистицизм — это не математика. Если вы обратитесь к математику, он скажет: «Как может часть быть целым? Часть есть часть. Часть никогда не будет целым. Часть никогда не будет равна целому, часть неизбежно будет меньше целого». Конечно, с точки зрения математики это правильно, но с точки зрения мистики это полная чушь.

Часть есть целое, равна целому, и нисколько не меньше его, ни на йоту. Часть неотделима от целого: как она может быть меньше целого? Представьте себе волну. Математик скажет: «Волна меньше океана». Мистик же скажет: «Волна — это и есть океан». Как она может быть меньше океана? Можете ли вы представить волну отдельно от океана? Можете?» Можете уложить ее в чемодан? Попробуйте, и увидите, что в тот момент, когда вы ее взяли, это уже не волна. Волна бывает только в океане; ее невозможно отделить. Волна — это не что иное, как волнение океана.

Волна — это проявление океана. Это — не отдельная вещь. Волна и есть океан. Часть и есть целое; и, пока вы это помните, вы можете сказать, подобно Христу: «Мой Бог и я — едины». Или как Аль-Хилладж Мансур сказал: «Она — Эль Хагг — я и есть правда». Или подобно Упанишадам: «Ахам Брахмасми — я есть Бог, я есть Абсолют, я есть целое».

Я вырвался из хватки всех оков. Кабир говорит: Я достиг недостижимого…

Посмотрите, какая красота:

Я достиг недостижимого,

И мое сердце окрасилось в цвета любви.

Зачем понадобилось называть это недостижимым, если уже сказано: «Я достиг»? Здесь логика и мистика расходятся. Логики… если вы спросите Артура Кестлера о высказывании Кабира, где он говорит: «Я достиг недостижимого», тот скажет: «Абсурд! Если это недостижимо, то как вы его достигнете? Если вы говорите, что вы достигли этого, то как вы можете назвать это недостижимым?» Он скажет, что это — мистификация, что сказавший это — ненормальный.

Но послушайте… это совсем не мистификация. Кабир пытается выразить нечто необыкновенно ценное. Ему пришлось говорить этот абсурд, потому что это — единственный способ что-то выразить. Истина может быть выражена только через парадокс.

Я достиг недостижимого…

Тогда что же он хочет сказать? Он называет это недостижимым потому, что вы не можете достичь этого сами, вы не можете сделать это своей целью, бесполезно любое усилие, нет никакого метода, чтобы это достичь. Нет путей, ведущих к этому, поэтому он называет это недостижимым». Но все же это достижимо. Однажды, вдруг, это приходит как дар, а вовсе не как достижение. Не то чтобы вы достигли; вы просто изумляетесь, вы не можете поверить своим глазам оно здесь, оно повсюду. 11 парадокс заключается г. следующем: чем больше вы будете пытаться этого достичь, тем меньше будет шанс получить подарок.

Когда вы оставите все попытки этого достичь, когда вы забудете, что есть какие-либо достижения, когда вы поймете, что этого достичь нельзя, когда это понимание придет из самой глубины вашего сердца, когда вы, наконец, расслабитесь, когда не будет никакого желания чего-то достичь, куда-то идти, кем-то стать, что-то получить какое-нибудь переживание Бога, мокши, нирваны — когда все эти желания исчезнут… Ведь вы уже знаете, что это недостижимо, что глупо этого желать, что это не может быть объектом для удовлетворения эго, потому что все такие объекты будут усиливать эго, а с помощью эго это тем более невозможно. Как с помощью эго вы можете стать безграничным?» Эго — это туннель; возможно ли оставаться в туннеле и одновременно ощущать простор великого неба? Невозможно.

Поняв, что я и есть главная причина моих страданий, я и есть ограничение, человек расслабляется. А когда приходит глубокое расслабление, полное расслабление, тогда приходит и дар.

Поэтому Кабир говорит: Я достиг недостижимого — не то, чтобы я достиг этого; это было мне дано, это было благоволением. Бог дал.

Вот почему я сказал, что Рабиндранат сделал неправильный перевод.

Калат нанса акал кинхи? Неужели, мой Бог, Ты это сделал? Я потерял всякую надежду. Я перестал даже посылать молитвы; это стало бессмысленным. Тысячи и тысячи жизней я искал этого, но затем отбросил все, всякий поиск. А теперь, когда я отбросил всякий поиск, это — здесь. Ты удивил меня! Когда я пытался, Ты отворачивался. А теперь, когда я уже ничего не хочу, Ты дал мне это. Когда я думал, что могу этого достичь, когда я думал, что я этого достоин, Ты меня даже не слушал. Ты был бесконечно далеко. А теперь, когда я понял, что я этого не заслуживаю, что это не для меня, Ты пришел.

Я достиг недостижимого, И мое сердце окрасилось в цвета любви.

Только когда с вами случится Бог, ваше сердце окрасится в цвета любви, не раньше. Либо: только когда ваше сердце окрасилось в цвета любви, можно сказать, что вы нашли Бога, ничуть не раньше.

И, пожалуйста, не надо это анализировать: не спрашивайте, что первое, а что второе, курица или яйцо.

Либо живите с любовью, и вы придете к Богу; либо идите к Богу, и вы придете к любви. Это происходит одновременно. Курица и яйцо взаимосвязаны: яйцо для курицы — это не что иное, как способ произвести больше куриц; а курица для яйца — это не что иное, как способ произвести больше яиц. Они неразделимы. Яйцо — это порождение курицы, а курица — порождение яйца. Это две стороны одного и того же явления. Таковы же Бог и любовь. Вот почему Иисус говорит: «Бог есть любовь». А я говорю вам: «Любовь есть Бог». И это то же самое. Бог-это одна сторона той же энергии, той же вибрации, другой стороной которой является любовь. Начать можно откуда угодно.

И, пожалуйста, начинайте; просто сидеть и думать — что сначала, с чего мне начать — этого недостаточно. Люди, которые думают, с чего начать, никогда не начинают. Думающие никогда не начинают. Только не думающие могут совершить прыжок.

Иногда ко мне приходят люди, и я спрашиваю: «Как насчет саньясы? Готов ли ты совершить прыжок?» И человек отвечает: «Я подумаю». Думающие никогда никуда не прыгают. Подумать — означает: подготовить все заранее, до того, как это произойдет. Мышление — это попытка сделать непознанное известным, даже не испытав еще его. Подумать — это значит: «Я все приготовлю, я не буду окунаться в какую-то непонятную игру». Мышление — это мнительность; мыслители, в действительности, трусы.

Да и что вы можете знать в этом таинстве жизни? Что вы можете знать? Знать нечего.

Я слышал одну историю…

В переполненном автобусе молодая секретарша с большим трудом пыталась выудить монету из своей сумочки, чтобы заплатить за проезд. Рослый парень, стоявший вплотную к ней, предложил:

— Не могу ли я заплатить за ваш билет?

— Нет, нет, — сказал она, извиняясь, — я не хотела бы, чтобы вы за меня платили. В конце концов, мы совершенно незнакомы.

— Не совсем так, — сказал он ей, — вы расстегивали мою ширинку уже три раза.

Но это именно то, что мы называем знакомством, познанием. Знаете ли вы свою жену? Знаете ли вы своего мужа? Знаете ли вы своего ребенка? Знаете ли вы свою мать? Знаете ли вы меня? Что мы можем знать? Всякое знание поверхностно. Но, несмотря на это, мыслитель думает, что сначала он должен все узнать, сначала он должен во всем разбираться, сначала он должен составить карту, путеводитель, где должен учесть все возможное опасности, выгоды, а затем пойти вперед. Тогда можно пойти куда угодно, но только не в саньясу, потому что саньяса — это авантюра. Таким способом вы не придете к Богу, потому что Бог — это высшая авантюра. То, что вы знаете — это не Бог, поэтому, о чем вы будете думать? Да и что вы можете определить?

То, что вы видите, не существует. Тому, что существует, вы не найдете слов.

То, что есть, вы не видите из-за вашего мышления. Размышления величайшая глупость человечества. Ведь вы постоянно несете в голове свои идеи, и эти идеи накладывают отпечаток на все, что вы видите.

Я слышал одну историю…

Фермерам из Коннектикута уже давно надоело безобразие в службе железных дорог, но когда электричка приползла на главный вокзал на полтора часа позже расписания, тогда как весь путь занимает сорок пять минут, то даже самый кроткий фермер с горы Вермон запротестовал.

Проводник напомнил ему:

— Мы всегда опаздываем, когда идет снег.

— Я знаю, — настаивал фермер, — но сегодня с самого утра на небе не было ни облачка.

— Это не наша вина, — заверил его проводник. — Снег объявили в прогнозе погоды.

Вот как мы познаем. Мы обращаем больше внимания на то, что предсказано, но не на то, что есть на самом доле. Вы обращаете внимание на то, на что вас приучили обращать внимание, но остом: юе чы упускаете из виду. Вы обращаете внимание на то, чему вас обучило общество, но вы н: видите реальности. Еще ни одно общество в истории человечества не было готово научить людей видеть реальность, потому что само общество не реально. Общество — это фикция, общество — это ложь.

Я слышал одну очень редкую историю, которая была правдой; это известно из достоверных источников.

Однажды, когда Дарвин и его сподвижники путешествовали на большом корабле, они проплывали мимо маленького острова. Жители острова никогда еще не видели такой большой вещи. Они пользовались очень маленькими лодками — лодками для рыболовов — где могло сидеть, самое большее, два человека. Дарвин писал в своих дневниках, что, когда этот большой корабль бросил свой якорь неподалеку от остова, островитяне его не увидели. Никто не обратил внимания. Люди работали на берегу, ловили рыбу, а корабль был такой большой, и никто даже не посмотрел. Люди на корабле удивились: «В чем же дело? Они что — все сумасшедшие?» Обычно люди начинают бегать, толпиться. Весь маленький остров уже должен был собраться на берегу; Дарвин именно так и предполагал.

Когда они вышли на берег и начали спрашивать, то постепенно островитяне стали обращать внимание на корабль. Вождь сказал: «Так как мы никогда не видели такой большой вещи, то мы и не могли предполагать, что она есть».

Если вы не предполагаете чего-то, как вы можете это увидеть? Но стоит вам предположить, как вы сразу начинаете видеть. Если вы случайно попадете в монастырь, не зная, что это монастырь, вы можете увидеть там то. чего там нет. Если же вы знаете, что это монастырь — а это может быть и не монастырь — вы можете увидеть то, чего там нет. Если вы идете по кладбищу и не знаете, что это кладбище, вы не увидите никаких привидений, но если вы узнаете, что это кладбище — а это может быть вовсе не так, вас могли дезинформировать — перед вами сразу появятся привидения. Ваше видение окрашивается тем, что вы хотите видеть. Ваше видение не имеет чистоты.

То, что вы видите, не существует,

Тому, что существует, вы не найдете слов.

Пока вы не увидите все сами, не верьте никому.

Чему учили вас, не сможете принять.

Кабир добавляет: «Я знаю, что вы не поверите в то, что я скажу, потому что вы не видели этого сами. Как же вы можете в это поверить? Я вполне понимаю ваши затруднения». Когда я говорил вам: «Прыгайте в саньясу», я знал о ваших затруднениях. Вы этого не видели: как вы можете поверить? Вы даже меня-то еще не знаете, как вы можете мне доверять? Вы даже себя-то не знаете, как вы можете себе доверять? Представляю вашу растерянность, представляю, как вам трудно. А те, которые совершили прыжок, сделали это не потому, что пришли к такому заключению. Они прыгнули, несмотря ни на какие страхи, несмотря ни па какие сомнения. Они прыгнули вопреки своему собственному уму. Дело было вовсе не в том, Что они убедились в необходимости прыжка: в этом невозможно убедиться. То, о чем я говорю — это нечто, что вы можете только пережить: только тогда вы будете это знать. Поэтому, как можно вас в этом убедить? Ведь невозможно убедить вас в том, чего вы не знаете.

Кабир говорит: «Я знаю».

Пока вы не увидите все сами, не верьте никому. Чему учили вас, не сможете принять. О ком говорю, тот знает все без слов. Невежды остаются в пустоте.

Ибо тому, кто познал, достаточно доже мгновения, тому даже мирская суета будет приносить весть из запредельного. Он уже знает; он знает себя, он пробудился.

Однажды встретились Кабир и Фарид. Они только молчали. Два дня они просто были вместе и молчали. Время от времени они посмеивались, иногда обнимались. Взявшись за руки, они иногда садились и смотрели на луну, на солнце. Ученики были в недоумении: «Что происходит с этими двумя?» Они же раньше только и делали, что говорили.

Фарид был великим Мастером; таким же был Кабир. Фарид постоянно путешествовал по стране, и однажды его ученики сказали ему: «Здесь недалеко ашрам Кабира. Было бы так замечательно увидеть вас вместе. Для нас это было бы что-то незабываемое». Втайне они надеялись, что когда эти два человека встретятся, это будет непрерывное общение, диалог, от которого все они получат огромную выгоду. Ученики Кабира тоже сказали ему: «Мы слышали, что мимо нас проезжает Фарид. Было бы хорошо его пригласить. Это будет великое событие для всех нас: увидеть вас вместе, слушать, как вы будете общаться. Это нас несказанно обогатит».

Кабир рассмеялся. Фарида пригласили. Фарид жил в ашраме Кабира два дня, но за все это время ни один из них не произнес ни слова. Ученикам стало уже очень-очень скучно. Они так много ожидали, поэтому, естественно, сильно расстроились. Они старались не уходить ни днем, ни ночью, потому что боялись, что именно в тот момент, когда они уйдут, эти двое заговорят. Они и не уходили никуда, они даже не спали. Даже когда Фарид и Кабир спали, они продолжали наблюдать. Но ни единого слова так и не было произнесено.

Затем Фариду настало время уезжать. Кабир пришел попрощаться; но даже тогда не было произнесено ни слова. Они обняли друг друга и расстались.

В тот момент, когда они отошли друг от друга, ученики просто подскочили от нетерпения. Ученики Фарида побежали к нему с вопросом: «Что с тобой случилось? Мы никогда не видели тебя таким немым! Почему ты молчал? Зачем ты так долго нас мучил? Тишина была просто невыносимой, мы же ждали какого-то общения между вами».

Фарид сказал: «Но что я мог сказать? Он же знает». То же самое было с Кабиром. Он сказал: «Что я мог сказать? Сказать ему что-либо просто означало бы, что я этого не знаю. Он знает, я знаю; мы знаем одно и то же. Мы посмотрели в глаза друг другу, и этим все было сказано. Зачем повторять?» Это было бы просто повторение, и бессмысленное».

Когда человек знает, не нужно даже слов, или достаточно одного слова.

Одни пытаются бесформенное знать,

Другие медитируют над формой,

Но знает мудрый человек,

Что Брахма — и ни то, и ни другое.

Одни думают, что Бог имеет форму — сагуна; другие считают, что Бог не имеет формы — ниргуна. Кабир говорит: «Бог за пределами и того и другого, Бог — это и то и другое, и все же — ни то и ни другое. Он — в формах, но все же не имеет форм. Он проявляет себя в миллионах и миллионах форм, и все же остается непроявленным».

Что красота Его невидима глазами…

Если вы хотите Его увидеть, эти глаза будут совершенно бесполезны.

Что красота Его невидима глазами…

… в действительности, вам даже придется закрыть эти глаза, а вместо этого открыть глаза вашего сознания, начать осознавать. Физические же глаза ничем не помогут.

… Что звук Его посланья уху не знаком…

Эта мелодия, эта музыка, этот звук, эта песнь недоступна для этих ушей. Вам придется заглянуть вовнутрь. Он поет там, внутри вас, не снаружи. Эти уши могут слышать только внешнюю музыку. Вам придется заглянуть в себя; там вы и услышите певца, там вы и услышите музыканта. Там он поет непрерывную песнь. Эта песнь есть сама ваша жизнь.

Но вам нужно будет слушать ее не как обычную песнь; вам придется видеть совершенно иным способом.

Кабир сказал:

Тот, кто пришел одновременно и к любви, и к отреченью,

Становится навеки превзошедшим смерть.

Помните, что высшая гармония — это гармония между любовью и отречением. Посмотрите на эту необыкновенно прозорливую сутру: любовь с отречением. Вот весь смысл моего учения.

Люди приходят ко мне и говорят: «Если бы вы просто учили медитации, этого было бы вполне достаточно. Зачем вы вдобавок учите любви? Мы еще не слышали, чтобы какой-либо святой говорил о любви. Зачем вы говорите о любви? Ведь даже когда святые говорили о любви, они никогда не говорили об обычной человеческой любви».

Совсем недавно, когда я сказал: «Бог есть любовь, но любовь не с большой буквы», — одна женщина написала письмо с протестом. Она написала: Почему не писать «л» заглавной?» Почему вы настаиваете, что «л» должна быть маленькой?» Я понимаю ее протест. С большой буквой «л» любовь кажется чем-то божественным, нечеловеческим. С большой буквой «л» эта любовь неземная; любовь между Кришной и его голи, любовь между Богом и его преданными; но совсем не та любовь, которая может быть между вами и вашим ребенком. Тогда это была бы любовь с маленькой буквы. Да, приятно слышать, когда я говорю Любовь с большой буквы и когда я говорю, что это и есть Бог. Но чтобы обычную любовь, человеческую любовь, назвать божественной?! Это было бы трудно, это было бы подобно богохульству но это и есть все, чем я здесь занимаюсь.

Не существует заглавной «л». Даже слово «Бог» следует писать с маленькой буквы, потому что все вокруг божественно. Все существование… в самом обычном содержится необычайное. Смотрите на все через маленькую «л», и вы увидите «Л» большую.

В обычном камушке, даже в камне, Он сияет так же, как и в дорогом Кохиноре. Для Него нет ограничений. Все существование сияет Его присутствием.

Кабир сказал:

Тот, кто пришел одновременно и к любви, и к отреченью…

Это очень трудно понять, это что-то наиболее нелогичное… Мы можем понять, что такое любовь, но как это соотнести с отречением? Мы можем понять, что такое отречение, но как это соотнести с любовью? Эти две вещи кажутся наиболее противоречивыми. Если вы любите, как вы можете отречься? Если вы уже отреклись, как вы можете любить?

Но попытайтесь это понять. Обычная любовь похожа чем-то на сон: вы привязываетесь к объекту любви, начинаете его ревновать, начинаете его контролировать — и ваша Жадность и ревность сразу изгоняют всякую любовь. Любовь разрушается. Она разрушается из-за ревности и жадности. Как только вы решаете завладеть объектом вашей любви, вы тем самым лишаетесь любви; значит, любви уже нет. Этим вы как бы заявляете, что вы уже не любите.

Любовь возможна только тогда, когда нет ни жадности, ни ревности. Это означает, что любовь достигла степени отречения. Вы любите человека, но вы отреклись от всякого желания им обладать; вы любите человека, но вы отреклись от ревности; вы любите человека, но вы не хотите сделать его или ее своим рабом; вы любите человека, но вы уважаете его или ее свободу; вы любите человека, но ваша любовь не становится для него клеткой. Вы любите, и все же остаетесь непривязанными. Вы любите, вы любите всем сердцем, и все же не цепляетесь. Это и есть отречение.

Любите этот шумный мир, но не будьте к нему привязаны. Живите в миру, но не будьте только мирянином: вот что такое отречение. Вот что я называю саньясой: великую гармонию между любовью и отречением. Великую гармонию между миром этим и тем; великую гармонию между Богом, Творцом и миром, творением; великую гармонию между телом и душой; великую гармонию, без противоречий; исчезновение всех противоречий.

Если ваша любовь настолько велика, что она может вместить в себя отречение, то только тогда это любовь. Если ваше отречение столь велико, что оно может вместить любовь, то только тогда это настоящее отречение. А человек, который любит и все же достиг отречения, достиг величайшего, пришел к главному. Это именно то, к чему мы стремимся. И до тех пор, пока этого нет, ничто другое нас не удовлетворит. Бог — это и любящий, и саньясин.

Взгляните… Он любит этот мир, иначе этого мира не было бы. Он любит этот мир… и все же вы нигде Его не найдете. Его просто нигде нет; Его отречение абсолютно. Он любит этот мир, и Он продолжает творить. Он любит всем сердцем: иначе зачем Он будет творить? Он так заботится обо всем, — 'о так непривязан к своим творениям. Он не приходит в мир и не заявляет: «Смотрите, я все это создал».

У Него нет я. Он творит даже без тени мысли «Я — творец». Его отречение абсолютно, и столь же абсолютна Его любовь.

Саньясин — это Бог в миниатюре: его любовь должна быть абсолютной, и таким же должно быть его отречение.

Кабир говорит:

Тот, кто пришел одновременно и к любви, и к отречению,

Становится навеки превзошедшим смерть.

Он неподвластен смерти; он становится бессмертным; он испил божественный нектар. Он выпил эликсир. Именно этого эликсира искали все алхимики. Именно этот эликсир может случиться и с вами. Необходимо лишь одно соединение, лишь один, но великий синтез: синтез любви и отречения.