|
||||
|
4. Прямо к свободе … птица вылетела через единственное открытое окно
Есть древняя история: в Таиланде существует очень старинный храм, И легенда говорит, что в начале Творения Бог разгневался на одного ангела. Ангел был обвинен в неповиновении, и это было так серьезно, что Бог сбросил его на землю и велел ему жить невидимым змеем в этом древнем храме. В храме было башня с сотней ступеней и каждый паломник, который приходил в храм, должен был пройти в башню — это была часть паломничества. И Бог сказал ангелу: "Ты должен будешь жить на первой ступени башни, и должен будешь идти с каждым паломником, который придет". В Таиланде сознание человека делится на сто ступеней, и змей мог подняться с паломником только до того уровня на котором существует его сознание. Если он достиг 20-й ступени познания, сознания, тогда змей мог следовать до 20-й, если до 50-й, то до 50-й. И Бог сказал: "Если ты сможешь трижды достичь последней ступени, тогда ты будешь освобожден от греха". Легенда говорит, что до сих пор только однажды змей мог достичь сотой ступени. Не меньше 10000 тысяч паломников приходит каждый день в древний храм. Тысячелетия прошли — паломники и паломники, А змей следовал за каждым из них. Иногда, редко, он мог достичь 25-й ступени, очень редко — 50-й и лишь один раз — сотой. Он упал обратно на 1-ю ступень. И теперь даже змей стал очень и очень умным — по всей видимости, нет надежды. До сих пор только один раз… а он должен трижды достичь сотой, только тогда он будет освобожден, освобожден от греха. Легенда прекрасна. Она говорит о многом, первое: среди миллионов людей только однажды случается, что человек становится Просветленным. Стать просветленным трудно, но существует еще большая трудность, о которой я хотел бы вам рассказать. Среди миллионов, один становится просветленным, а среди тысяч Просветленных один становится Мастером. И стать Мастером почти невозможно. Чтобы стать Просветленным, вам надо работать с собой, со своими барьерами, со своими препятствиями, но со своими собственными. Чтобы стать Мастером, вам надо работать с чужими барьерами, препятствиями. Работать над собой очень трудно, а работать с кем-то еще почти невозможно. Существовало много Будд, но пока что только один Будда стал Мастером. Знаменитое имя Будды Гаутамы известно только потому, что он был Мастером. Миллионы Будд предшествовали ему, но не были Мастерами. Случилось так: однажды кто-то спросил Будду: "Вокруг тебя почти 50 000 саньясинов — сколько из них стали такими как ты?" Будда, как известно, сказал, что многие стали. Но вопрошающий был озадачен. Он сказал: "Если многие стали такими, то почему никто не знает о них?" Будда ответил: "Они стали просветленными, но они не Мастера! Они точно такие же, как я, они существуют на таком же плане бытия это одно. Но убедить другого привести свое сознание на тот же план есть очень трудное искусство." Убедить другого двигаться к высшему пику бытия почти невозможно, потому что он будет оказывать все виды сопротивления. И чем дальше вы будете стараться поднять его, тем сильнее его эго, эго будет сопротивляться, И эго будет радоваться все большему падению. Это будет врагом, А он отождествлен со своим эго, он думает, что он есть эго. Поэтому, когда Мастер пытается изменить или помочь, вы создаете возможные барьеры, чтобы вам нельзя было помочь. Учителей много, Мастеров мало. Учителя очень дешевы: вы можете достать их дюжину на рупию, потому что быть учителем — ничто. Вам нужна небольшая интеллектуальная способность, небольшая способность объяснять — если вы немного владеете речью, вы можете стать учителем. Есть писания, вы можете запомнить их после небольшой практики, вы можете добиться определенной логической проницательности, вы можете успокоить людей, можете доказать что-либо. И многие будут привлечены, потому что люди живут на интеллектуальном центре — они живут в своей голове. Учитель — это интеллектуально направленный человек, гораздо более от головы, чем вы. Он впечатляет вас, но это впечатление никуда не ведет. Вы останетесь на той же колее. Он сам нигде не находится. Учитель — это человек, который учит, не зная, чему он учит. Учитель — это человек, который говорит о вещах, которых он не знает, который говорит обо всем мире, не имея опыта. Он не пробовал ничего неизвестного. Он, возможно, испробовал многое из Вед, Корана, Библии, Упанишад, знаний он мог собрать много, но постижения в нем нет. Но вы можете приладиться к учителю очень легко, потому что он того же типа, он принадлежит к тому же уровню бытия, тому же плану. Учителя стали очень и очень влиятельны они возглавляют великие движения, миллионы привлекаются к ним, потому что они говорят на том же языке, который вы можете понять. Мастера не возглавляют больших движений — это почти невозможно. На самом деле, в то время, когда они становятся известными, их уже нет здесь, в то время, когда люди слышат о них, они уходят. Тогда люди поклоняются им тысячелетиями, но это поклонение не поможет сильно. Подучить впечатление от Мастера трудно, так как это значит умереть для своего эго. Разрешить Мастеру работать с вами, требует храбрости: вы открываете сердце, становитесь уязвимыми, и никто не знает, куда он ведет — вы должны верить. Логика не поможет — только любовь. А любовь редка. Все логичны: кто любящий? У каждого есть хитрый интеллект, но у кого есть верное сердце? Это первая вещь, которую надо постичь, прежде чем мы приступим к нашей истории. Суфии не верят в учителя и учителей. Этот человек, Бахауддин, один из величайших Мастеров. Мастер не учит — он демонстрирует, все его бытие — это демонстрация. Мастер открывает новые перемены и приглашает вас посмотреть через эти новые изменения, новые перспективы, новые окна. Он демонстрирует, он не учит. И даже когда он учит, это только чтобы убедить ваш интеллект прийти к его окну, из которого вещи имеют совершенно другой вид. И Мастер должен обладать умением в величайшем искусстве: искусстве человеческого сердца — потому что проблемы очень тонкие, очень сложные и комплексные. Например: приходит ко мне человек. Он готов сделать прыжок, он думает, что готов сделать прыжок, но он не готов. А я вижу, что это не подходящий для него момент: если он прыгнет, то упадет, я должен уговорить его подождать, я должен убедить его подождать подходящего момента. Я должен отвлечь его ум, я должен дать ему какие-то другие занятия, так, чтобы он забыл, хотя бы сейчас, о финальном прыжке. Однажды он будет готов — а все приходит в свое время. Вы не можете форсировать такой феномен, как Просветление, вы никогда не можете управлять им. Вы должны ждать его: оно приведет, когда придет само собой. Фактически, нет способа форсировать его, нельзя контролировать его. Bсe, что вы можете сделать — это научиться, как любовно ждать его, как верить. Когда наступит подходящий момент, это произойдет. Кто-то приходит, он говорит, что готов, он думает, что готов, но я вижу, что это не так. Поэтому я должен отвлечь его ум, я должен дать ему с чем-то поиграться, тогда время пройдет, и он созреет. Он думает, что готов. Это не реальное думание: это его. Он говорит: "Прямо сейчас помоги мне". Далее есть кто-то еще, кто думает, что не готов, думание не имеет большой ценности в мире внутреннего. Кто-то есть, кто готов, но думает, что не готов. Я должен уговорить, я должен фактически соблазнить его сделать прыжок. Он колеблется. Он боится. Он говорит, что не готов. "Что ты делаешь? Зачем ты заставляешь меня? Почему ты навязываешь мне? Но я знаю, что он готов и если этот момент упущен, могут пройти годы до прихода следующего момента, или может быть жизнь. В некотором смысле все существование готово принять вас, но вы колеблетесь. Такого момента может скоро не быть. Может быть, жизнь пройдет, или много жизней, пока он снова придет. Я должен наблюдать. Я не слушаю вас. Я не могу. Я должен продолжать свое дело. Я не могу слушать вас, ибо вы не знаете, что говорите! Вы не знаете, что с вами происходит, вы в замешательстве. Если я послушаю вас, тогда я никак не смогу помочь вам, Я должен продолжать по-своему, и я должен создать в вас ощущение, будто я слушаю вас, и я должен продолжать убеждать вас, что именно согласно вам все происходит. Иногда я вижу, что будет лучше для вас прекратить все медитации, потому что с вашим умом даже медитация может стать преградой, напряжением, и эго станет барьером. Иногда я должен насильно ввести вас в медитацию, против вашей воли, потому что пока в вас нет определенного напряжения, натянутости, трансформация невозможна. Искусство это очень тонкое. Вам нужно определенное натяжение — точно, как стрела накладывается на лук, необходимо определенное напряжение, иначе стрела не полетит. Но слишком сильное напряжение может сломать лук. Медитация нужна с энергичным усилием, но вы не знаете, где начать и где остановиться — ум должен наблюдать. Поэтому когда я буду говорить вам: "Прекратите медитации", а вы можете понять не так, потому что я продолжительно учил: "Медитируйте!" И иногда я должен сказать: "Войдите в медитации", — и тогда вы не можете понять, почему я продолжительно учил, что не нужно никакое усилие — это придет, когда придет — это хэппининг. Попробуйте понять мое положение, а я должен работать со многими, поэтому я буду делать множество противоположных утверждений. Я скажу что-то одному, совершенно противоположное — другому, потому что они различны. Поэтому все, что я говорю — персонально. Когда я говорю это вам, это не только персонально, это также моментально, потому что завтра вы изменитесь, и тогда вам будет сказано нечто иное. Это постоянная ответственность, живой ответ. Учитель мертв, у него мертвое учение. Он не беспокоится о вас, вы не имеете значения, У него есть учение, он продолжает. Он более сфокусирован на учении, нежели на вас — фактически, вообще не сфокусирован. Учитель — это безумец, учение важно, учение существует не для человека, человек существует для учения доктрины. Но для Мастера, учение — это игрушки. Доктрины хороши, если они помогают, плохи, если нет. Иногда они помогают, иногда — нет. Для одних они становятся мостом, для других — барьером. Человек важен. Для Мастера человек — это мера всех вещей — индивидуальный, персональный, не люди, но человеческое существо, не человек, но вы, в вашей полной персональности, уникальной персональности. Что бы ни сказал Мастер — это адресовано личности, это письмо. Из этого нельзя сделать критерий. Нельзя ввести обобщение. Все обобщения фальшивы, даже это обобщение, что все обобщения фальшивы. Очень тонкое это искусство, оно должно быть таким, потому что это попытка изменить человеческое сердце, величайшую вещь в эволюции, высочайший пик, которого достигло существование. Учитель продолжает давать вам информацию о Боге, об Истине, о рае и аде. Мастер просто открывает вам свое бытие, демонстрирует вам, что такое Истина. Что я делаю здесь? Я напиваюсь существованием — пьяница. И я разрешаю вам подойти ко мне ближе, чтобы напиться вместе со мной, принять участие. Чем ближе вы подходите, тем сильнее вы напиваетесь. И приходит момент, когда ученик и мастер сидят тихо — никто не знает, кто ученик, а кто Мастер. Они подошли так, близко, как два пламени подходят близко, ближе и ближе. Внезапный прыжок и два пламени стали одним. Чтобы понять Мастера, вы должны подойти ближе, С учителем вы можете оставаться на любом возможном расстоянии. Нет проблемы: близость не нужна, интимность не включена. С учителем вы остаетесь без доверия. С Мастером окончательное, полностью окончательное доверие необходимо. В этом смысл: "Вы не сможете ничего получить от меня, пока не умрете". В этом смысл этого суфийского высказывания, потому что когда вы умираете, вы полностью доверяете. Теперь возврата нет. Нет никого, кого вы могли бы вернуть. Доверие — это точка без возврата. Куда вы вернетесь? Вы сожгли дом. Хитрый ум любит находиться на расстоянии, не участвовать, но наблюдать. Держитесь на расстоянии, он держит наготове дом, если что-то не так, он может вернуться назад, он может вернуться обратно. Но все прекрасное в жизни приходит через доверие. На Западе в особенности, "доверие" стало плохим словом, слово табу. В тот момент, когда вы слышите "доверие", вы пугаетесь. Вот почему на Западе все прекрасное и глубокое исчезло. Любовь невозможна — только секс возможен. Секс существует без вовлечения, любовь — это доверие. Секс — между двумя незнакомцами, любовь — между двумя, которые находятся в интимности, которые чувствуют родство, которые существуют не для того, чтобы эксплуатировать друг друга, но ради того, чтобы расти друг с другом. Доверие необходимо в любви. А без любви секс становится бесполезным. Так уже стало на Западе. Медитация невозможна, если вы не доверяете. Вы не можете остаться наблюдающим, Если вы хотите быть наблюдающим, тогда вы останетесь на периферии. Доверие ведет вас в самый центр вещей. Быть с Мастером — это доверие. Это высшая форма любви, высшая форма медитации, высшая форма молитвы. На Западе существуют только учителя. На Западе "учитель" и "мастер" не являются двумя совершенно различными словами, они синонимы, они означают одно и то же. Вот почему в этой истории "мастер" переведен как "учитель". Бахауддин не учитель — он мастер. Но по-английски нет разницы между Мастером и учителем. В английском нет такого слова как гуру. Это есть глубокое участие в человеке, такое глубокое, что вы готовы умереть за него. Любовь, медитация, молитва — все они — глубокое доверие. А кто боится доверия? Эго боится доверия, потому что доверие означает, что теперь больше не пойдешь назад. Мост разрушен. Вы боитесь. Только будущее, неизведанное будущее есть, прошлого нет, больше. Вы будете ошеломлены. Если вы смотрите в глаза Мастера, вы будете ошеломлены — потому что он пуст. Это как пропасть без дна. Вам хотелось бы уцелеть, уцепиться за что-нибудь, потому что есть опасность, что вы потеряетесь навсегда. И это так! Но вы не можете найти себя, пока не потерялись. И вы не можете переродиться, пока не умрете. Мастер — это смерть и жизнь. Мастер — это смерть и воскрешение. Теперь давайте медленно вникать в историю:
Выглядит слишком грубо, слишком жестоко. Но соответствует идеалу Мастера. Человек пришел, как искатель, он искал помощи, он пришел, как нищий — и это невежливо со стороны Мастера говорить: "Откажись от духовных занятий и покинь этот дворец немедленно, прямо сейчас!" Почему Бахауддин выкинул его назад? Мастер существует для помощи. Мастер приглашает людей, он существует для этой цели — тогда почему Бахауддин так плохо себя вел? Никто не ждет от Мастера такого поведения. А человек попросил помощи в его проблемах и руководства на Пути.
Должно быть, там был добросердечный посетитель, и он сказал: "Что это? Объясни это, почему ты так себя повел? А этот человек не сделал ничего плохого. Невинный искатель, а ты прогнал его какова цель твоего пребывания здесь? Он просил помощи, а ты закрыл дверь. Он просил, а ты был жесток".
Бахауддин сказал: "Подожди! Есть вещи, которые нельзя объяснит! Подожди — ты получишь доказательство". Только интуиция может объяснить некоторые вещи, потому что они становятся очевидными только в жизненной ситуации — объяснение не поможет. И как вы можете объяснить? Потому что Бахауддин увидел нечто в искателе, чего добросердечный посетитель увидеть не мог. Как вы объясните свет слепому человеку? Никакое объяснение не будет достаточным. И что бы вы ни сказали, все будет выглядеть рационализацией, будет выглядеть так, будто вы жестоки и грубы, и теперь вы пытаетесь рационализировать свое поведение, Бахауддин сказал: "Подожди — и ты получишь доказательство"
Это действительно прекрасная ситуация. Бахауддин сказал много вещей, не говоря их. Он сказал: "Человек, который приходил, был на самом деле, на самом краю полного освобождения. Ему не нужна никакая помощь. Помощь станет рабством для него, он будет обременен ею. Он не нуждается больше ни в чьих учениях, эта фаза прошла. Он почти готов улететь в небо. Ему не нужна никакая тренировка. Его нужно подтолкнуть, и это-то, что я сделал. Если бы я разрешил ему быть здесь, это не было бы состраданием. Отбрасывание его прочь от двери и закрывание дверей — это сострадание". Бахауддин сказал: "Я понял этого человека. Его сердце абсолютно готово. В любой момент птица взлетит" сейчас не надо привязываться к словам, не надо учений, не надо понимания пути." Это необходимо: на определенной стадии духовного роста вам нужны учения и все, и вам необходимо быть обученными относительно пути, вы должны быть уверены в нем. Вам необходимы многие тренировки, но наступит момент, когда перерастаешь это. Сначала медитации, а затем надо научиться выкидывать это в мусорный ящик. Сначала надо отойти от концепций, слов и научиться молчанию. А потом приходит момент, когда вы должны отбросить и молчание, иначе это тоже может стать зацепкой. Вы можете прицепиться и к мысли, вы можете прицепиться к молчанию, потому что тогда молчание — это нечто иное, как мысль в молчании. Откуда вы знаете, что стали молчаливыми? Это снова мысль. Откуда вы знаете, что вы сейчас счастливы? Это опять мысль. И если есть счастье, и ощущение счастливого бытия, и мысль то тогда где-то позади должно быть несчастье, скрывающееся и ждущее, словно тень. Сначала надо отбросить несчастье, а потом также и счастье, иначе счастье само станет тюрьмой. А вы так искусны в создании тюрем: вы можете создать тюрьму из чего угодно — даже из Бога. Из Божественного вы создали заключение для себя, вы создали тюрьмы: ваши церкви, храмы, мечети и гурудвары. Из прекрасных писаний… Упанишады прекрасны, их поэзия — чистейшая, но никто не читает Упанишады ради поэзии. Как поэзия, они прекрасны, они удивительны, как поэзия, они несравненны — их ни с чем не сравнить. Только сейчас я читал интервью с Дж. Кришнамурти, одного журналиста. Я не думаю, что журналист мог бы последовать ему, тому, что он сказал. Кришнамурти сказал: "Я прочитал Новый Завет это прекрасная поэзия. И я полюбил её, но как писание — это скучно". Он абсолютно прав. Нужно прочитать Библию: это действительно одно из величайших литературных свершений всех времен. А Новый Завет просто превосходен. Нигде больше вы не сможете найти слова, так насыщенные значением — но не смыслом, потому что в тот момент, когда входит смысл, исчезает поэзия: это становится доктриной. Значение, но не смысл. Величие, красота, но не догма. От Упанишад, Нового Завета, Корана — такая красота! Если вы можете петь — прекрасно! Если вы думаете — вы потеряли дорогу. Если вы сможете спеть Коран, ничто не может быть более прекрасно. Вы видели когда-нибудь декламирующего Коран? Это нечто, что должно быть декламировано, спето, это то, чем наслаждаются. Вы можете танцевать, отлично — но не думайте об этом. Как только вы думаете, рождается магометанин, фанатичный магометанин. Если вы любите, радуетесь, танцуете, поете — рождается суфий. А суфий дальше всего от магометанина, так далеко, как возможно. Если вы поете Упанишады, суфий рождается. Если вы верите в Упанишады, индуист рождается, мертвый индуист, привязанный к корням. Вы так искусны в создании заточений для себя, что все, что попадает в ваши руки, становится цепями. Даже Будда, Иисус, они пришли освободить вас, они пытались освободить вас — и, в конце концов, стали рабством — из-за… из-за вас. Этот человек, который пришел к Бахауддину, был готов, созрел, чтобы упасть с дерева. Даже легчайшая помощь не была нужна. Бахауддин мог бы разрешить этому человеку сидеть во дворце, стать частью его, стать учеником — это не было бы состраданием, и не один Бахауддин не мог этого позволить. Но на поверхности он выглядит недобрым, он выглядит, как если бы он был безо всякого сострадания: ищущий пришел, и вы закрыли дверь перед носом его. Помните: в этом заключается разница между добротой и состраданием. Доброта — это нечто понятное, понятое поверхностью. Даже невежественный человек может быть добрым, даже глупый человек может быть добрым, грешник может быть добрым — доброта ценна только на поверхности ума — но невежественный человек не может быть сострадающим. Это невозможно. Это качество, которое появляется, когда достигнут центр. Когда вы сцентрированы, тогда приходит сострадание. А сострадание может не всегда выглядеть как доброта. Запомните: сострадание может иногда выглядеть очень недобрым. Добрый человек, добросердечный посетитель, протестовал против Бахауддина: "Что ты наделал?" Бахауддин увидел нечто, чего добросердечный не мог увидеть. Он увидел человека прямо на краю пропасти. Если он будет выброшен, он освободится. Если ему позволят, а он готов, он пришел искать ученичества. Если бы он пришел к учителю, а тот был бы очень добросердечен, он принял бы его. Учитель принял бы его, но не Мастер, потому что Мастер есть для того, чтобы помочь вам быть совершенно свободными. Если он пригласит, это просто как шаг, это не конец. В итоге, возможно, он собирается выкинуть вас в открытое небо. Раз вы готовы, вы будете выброшены в открытое небо. Дом Мастера — это только тренировочное место, где вы становитесь готовым, но это не конечный дом. Это то место, где вы становитесь готовым, и тогда Мастер выбрасывает вас в небо, потому что там — последний дом, в полной свободе — в мокше. Мастер полезен только на пути. Перед Храмом Божьим он внезапно покидает вас. Перед Храмом Божьим он подтолкнет вас внутрь, и если вы оглянетесь, вы больше не найдете его, его там не будет, потому что с Божественным вы должны быть наедине. Работа Мастера завершена. Но этот человек был уже на краю. Он не мог знать этого. Откуда вы узнаете, что вы на краю? До этого вы никогда не были на краю, поэтому как может ум понять? Этот человек, который на краю, не знает, он не был никогда в этом состоянии, поэтому как он может узнать? Он ищет поддержки, не зная, что в ней нет теперь необходимости. А если ему позволят сесть, то много вещей может случиться, и они могут быть опасны. Я знаю, что если бы Бахауддин разрешил ему сесть, этот человек мог бы полюбить Бахауддина — эта любовь стала бы рабством. Вы так искусны, так эффективны, поэтому лучше быть жестоким с самого начала. Если даже на одно мгновение этому человеку позволили бы, ему было бы трудно покинуть Бахауддина. Ему нельзя было разрешить даже взглянуть на сердце Бахауддина, его любовь, его сострадание. Бахауддин должен был показать ему очень жестокое лицо, так, чтобы он не подумал о Бахауддине снова. Это то, что Гурджиев делал со многими учениками, и они не могли понять, потому что на Западе это трудно понять. Восток имеет свои способы. Гурджиев был суфием: он учился у суфийских Мастеров, он посещал много суфийских монастырей, жил со многими суфиями и имел отношение суфия. Но на западе нет понимания, суфийские символы, суфийские демонстрации не имеют того смысла. Я читал одну книгу ученицы Гурджиева — женщины, очень талантливого музыканта — и она пишет о том, что Гурджиев разгневался на что-то, что она сделала, и чего ей нельзя было делать: он очень рассердился и сказал ей: "Это все — НИКОГДА не возвращайся и НИКОГДА не приходи больше". Конечно, женщина покинула его, но она сделала это как западный человек и упустила. Она подумала: "Этот человек еще не просветленный, иначе, почему он такой гневный?" Ваше суждение соответствует вашему собственному критерию. "Почему вы такой злой? Из-за такой обычной вещи. Если я ослушалась в такой незначительной вещи, он мог бы простить меня! Великие мастера — это прощение, воплощенное прощение. Будда сострадает, а Иисус прощает даже своих врагов, палачей, которые убили его — а он прощает их! А я не допустила ничего такого. Только маленькую вещь: он сказал, а я не последовала ей — кажется, нет никаких причин быть таким сердитым". А она почти 20 лет жила с Гурджиевым: ученик "двадцати лет" просто вышвыривается вон, и дверь закрывается. А Гурджиев сказал: "Чтоб ты меня больше не видела. Если захочешь увидеть, то только тогда, когда я умру". Эго было задето, и она никогда не приходила снова посмотреть на Гурджиева: она пришла только когда он умер — и она упустила. Что сказал Гурджиев? Если бы это произошло на Востоке, где проходит долгое-долгое внутреннее ученичество, внутренняя дисциплина многих людей, это могло бы быть совсем по-другому. Что на самом деле говорил Гурджиев? Он говорил: "Или ты придешь ко мне умерши, или придешь, когда я умру, иначе нет смысла". Но это подразумевалось. Поэтому она ждала еще 20 лет, и когда Гурджиев умер, она пришла, чтобы отдать дань уважения. Она могла бы умереть сама. Это была ситуация. Гурджиев не разгневался из-за того, что она ослушалась! Этот гнев создал ситуацию: ослушание было тем, к чему можно было придраться. Гурджиев мог рассердиться, ослушалась бы она или нет — это безразлично. Он нашел бы что-нибудь и рассердился. Это было необходимо: жесткое лицо, очень гневное, потому что человек, который прожил с ним 20 лет, не мог бы обмануться поверхностно, мог бы быть способен проникнуть глубже, посмотреть в сердце. А в сердце Гурджиев был такой сострадательный, такой любящий, но имел жестокую оболочку. Эта женщина, которую прогнали, если она имела западный подход, мы не знаем, история ничего не говорит о ней, что с ней произошло, но было бы неплохо знать на самом деле, что возможно. Если она имела западный подход — эгоистический подход — она подумала, что её выгнали из-за того, что она не пригодна, если её эго было задето, она упустила. Если бы она имела восточный подход: если Мастер разгневан, в этом должно быть сострадание, иначе, почему бы он разгневался? Если Мастер закрыл дверь, он открывает другую. Если Мастер сказал прекратить все духовые занятия и покинуть дворец немедленно, ни один момент не должен быть потрачен, это значит, что есть необходимость, необходимость оставить все духовные занятия, духовный путь, поиск, все, есть некая необходимость. Если бы подход был восточный, как у ученика, как у скромного человека, как у того, кто готов умереть, эта женщина была бы Просветленной — прямо у дверей, прямо в тот момент. Но это зависимо. Это не зависит только от Мастера, это зависит также от ученика. Это тонкая кооперация, там существует тонкая гармония.
И в каждый момент птицы влетают в комнату, потому что в каждый момент ситуации влетают в комнату. В ситуациях нет недостатка. Если вы обладаете ощущением Мастера, если у вас есть ключ Мастера, все становится ситуацией. Вы можете все превратить в ситуацию — это становится демонстрацией. Влетает птица, А ведь как это происходит, не только с птицами, но и с вами тоже, со всеми типами умой… Вы можете иногда наблюдать: птица попадает в комнату — она влетает в окно, поэтому она должна знать, где она влетела, но в тот момент, когда она влетает, она забывает об окне, затем она мечется туда-сюда. Она выглядит очень глупо, потому что она влетела и знает, так почему бы не вернуться через то же самое окно? Зачем метаться? И чем более возбужденной, испуганной становится птица, тем больше теряет вход. Далее происходит чудо: птица подлетает к каждой стене и стукается головой об неё, но не об окно. Не смейтесь над птицей. Птицу жалко — бедная птица! Но и с вами та же история. Каждый день я встречаю людей, которые знают, как войти в ситуацию, но не знают, как выйти. Вы вступаете в брак, далее возникаем трудность — как выйти из него? Вы знаете окно — как вы вошли с самого начала? — тогда почему бы не шагнуть назад? Разочарованные, вы хотите выйти, Почему это так сложно? Почему вы не можете все понять и выйти? Вступить в брак очень легко, очень и очень трудно выйти из него. Вы приходите в гнев — вы никогда не спрашиваете, как разгневаться — и тогда вы приходите ко мне и спрашиваете: "Как выйти из гнева?" Но как вы вошли? Происходит тот же феномен: птица знает, как влететь в комнату, но моментально забывает… Кажется, что где-то в уме есть обманывающий механизм, иначе, откуда проблемы? Это так очевидно. Окно открыто, птица влетела — выйти наружу через то же окно. Но, кажется, что в уме есть идея, где-то в подсознании, что для вхождения нужен один маршрут, а для выхода — другой. В этом проблема. Вы приходите в беспокойство, и тогда вы спрашиваете, как выйти. Вы в тоске, и тогда вы спрашиваете, как выйти. Но как вы вошли? Случилось так: мулла Насреддин гулял с ребенком, и ребенок увидел лежащее у дороги беспризорное яйцо. И как, все дети, он спросил отца: "Я всегда удивляюсь, как птицы попадают в яйцо?" Мулла Насреддин сказал: "Я тоже удивляюсь, — но я удивляюсь, как они выходят из него. И я не знаю ответа. Я всю жизнь удивлялся, а сейчас ты создал новый вопрос. Я не отыскал ответа на то, как они выходят, а теперь ты создал новую проблему: как они попадают внутрь". Где-то в подсознании ум обладает глубоко укоренившимися устройствами, устройством. Он чувствует, что должно быть два пути: как войти и как выйти. Нет, нету двух путей. Это одно и то же: дверь, через которую вы вошли — та же, через которую вы выходите. И если вы можете понять, как вы вошли, вы можете понять, как выйти. Поэтому, когда вы разгневались, только понаблюдайте — и неожиданно вас осенит. Вы почувствуете внезапный свет, что это и есть путь, которым вы должны возвращаться. Птица вылетела. В этот момент, когда Бахауддин сказал: "Скоро я продемонстрирую", птица влетела в комнату, начала метаться туда и сюда, не зная, куда двинуться, чтобы улететь. Это ситуация каждого. Вы входите в жизнь. Теперь вы мечетесь туда-сюда, не зная, как выйти, где выйти. Все техники медитации — не что иное, как средства сделать вас сознательными относительно того, как вы вошли. Это хождение назад. Когда ваш ум спокоен, вы способны идти назад. Вы можете прокрутит всю пленку назад. Вы двигаетесь в детство, двигаетесь в утробу. И далее приходит момент, когда вы видите первую вещь — как вы вошли в утробу. Ваш отец и мата только создали ситуацию. В этой ситуации вы вошли. И таков же путь выхода. Глубокие медитации обнаружат все ваше прошлое. Не только в этой жизни, но также и в других. Будда говорит о многих своих жизнях: как он был слоном и как он умер, как он стал зайцем и как он умер, и как он стал львом и как он умер, он рассказал, как он стал Сиддхартхой. Просто двигаясь назад, вы приходите к самой двери, через которую вы вошли в существование, а это и есть дверь, через которую вы можете вылететь.
В такой истории каждое слово значительно.
Вы не можете помочь птице, пока она сама пытается искать путь наружу. Вы не можете. Ваша помощь все больше помешает птице. Вы сделаете её более возбужденной и сумасшедшей. Она потеряет сознание: если вы попробуете ей помочь в тот момент. А это то, что я должен наблюдать. Много раз вы приходите ко мне, и вы так неуспокоенны, так смущены, так смущены, что если я начну помогать вам сразу же, это смутит вас еще больше. Я должен подождать, когда вы сядете, смущение немного пройдет, вещи уйдут в подсознание. Приходя ко мне, каждый становится беспокойным. Должно ли так быть? — потому что вы входите в совершенно новый способ жизни. Это если бы дом был много лет закрыт, а потом вы открываете двери. За годы пыль осела в доме, вы открываете дверь, и пыль поднимается, и все становится туманным и спутанным. Когда вы приходите ко мне, вы открываете дверь вашего собственного дома, который вы захлопнули на много лет, или много жизней, много пыли там скопилось. Когда вы открываете дверь и начинает дуть свежий ветер, все взметается. Каждый, кто приходит ко мне, становится смущенным, более смущенным, чем когда-либо. И это естественно. И в этом смущении, если вы убежите от меня, вы уйдете от меня, вы уйдете от очень потенциальной ситуации. Многие уходят. Они думают, что из-за меня они стали беспокойными. Нет. Из-за меня они вошли в собственное подсознание. Конечно, поднимается пыль, ум становится облачным, не знаешь, где находишься, кто ты есть. Старая тождественность утеряна. Волнение, лихорадочное состояние — а вы хотите, чтобы я помог тотчас же. Конечно, вы думаете, что вам нужна немедленная помощь, но если я что-то сделаю сразу же, это взметнет в вас еще больше пыли. Я должен много, много раз быть лжецом — из-за вас — иначе вы не сможете понять. Я могу помочь вам только когда, птица усядется, тогда нечто может быть сделано. Теперь птица в той ситуации, когда что-то может быть сделано.
Птица уселась около окна. Теперь птица не так помешана на выходе наружу. Когда вы слишком помешаны на Просветлении — оно невозможно. Когда вы захвачены медитацией — она невозможна. Когда вы угомонитесь немного, все становится возможным. Когда вас лихорадит, первое, что может вам помочь, это выйти из лихорадки. Сейчас ничего другого не может быть сделано. Никакая другая тренировка, никакая дисциплина сейчас невозможна. Поэтому, когда бы ко мне не приходили люди, я говорю им; "Отдохните несколько дней, успокойтесь, почувствуйте себя дома" тогда я могу хлопнуть в ладоши. Испуганная, встревоженная, шокированная птица вылетела в открытое окно.
Он спросил добросердечного посетителя: "Каково отношение птицы? Хлопок моих ладоней должен был быть шоком, но это — единственный способ помочь ей. Это было жестоко, это должно было быт оскорблением, но только через это птица достигла свободы. Теперь она летает высоко в небе. Теперь она чувствует благодарность ко мне, но когда я хлопнул в ладоши, птица, должно быть почувствовала гнев, должна была почувствовать, что я жесток, что я враг. Птица была испугана, но сейчас, когда она в полете и снова наслаждается небом, абсолютно свободная, теперь она может быть благодарна мне, она чувствует благодарность." Много раз я буду ранить вас. Много раз я уже ранил вас. Много раз вы будете шокированы. Много раз вы увидите во мне врага, не друга. Но это таково, каково есть — естественно. Ничего другого я и не ожидаю сейчас. Это невозможно для вас. Но когда вы полетите, двигаясь в безграничное небо, тогда вы поймете те раны, которые я вам причинил. Они были не из-за того, что я жесток, это был единственный способ помочь вам. Только тогда вы будете благодарны. Случилось так: в дзенском монастыре в Китае, Мастер отмечал день Просветления своего Мастера, его Мастер уже умер. В Китае ученик празднует день Просветления своего Мастера, только если он посвященный ученик, иначе — нет. Люди ближайшей деревни собрались и спросили этого Мастера, который праздновал день Просветления своего Мастера: "Почему ты празднуешь? Ведь мы никогда не слыхали, что ты когда-либо был принят Мастером или Посвящен. Скорее наоборот, ходил слух, что когда ты просил посвящения, он отказал тебе, даже прогнал. Так почему ты празднуешь? Мастер засмеялся и сказал: "Потому что он отказал мне — вот почему. Его отказ был посвящением, но в это, в то время, я не мог этого понять. Прими он меня, я не стал бы Просветленным так скоро. Он отказал мне из-за глубокого сострадания. И сам отказ был посвящением. В самом отказе он принял меня. Он сказал: "Теперь тебе это не нужно", Он сказал: "Уходи прочь! Как можно дальше от меня, иначе ты сделаешь из меня тюрьму". И когда он отказал мне, я почувствовал очень сильную рану, я носил эту рану много лет. И она была так болезненна, что я никогда не пробовал с другими Мастерами. И стал очень бояться! Я просто ушел в лес и стал там сидеть сам, потому что, если этот сострадательный человек отказал мне, то кто примет меня? Это был последний порог, и дверь закрылась. Больше нет для меня порогов. Чувствуя себя недостойным, раненым, я шел. Я никогда не пробовал, никогда не стучался в двери к другим мастерам. Я стал таким испуганным. Но сидя спокойно, не делая ничего — потому что я не знал, что делать: Мастер отказал мне, он не дал мне никакой техники, никакого метода, ничего — чувствуя одиночество, оставаясь одиноким, в начале, это было печально, в начале, это было негативно. В начале, я постоянно чувствовал отказ. Но мало-помалу одиночество исчезло: я стал одиноким. И понемногу я начал чувствовать, что Мастер отказал мне только для того, чтобы направить меня в мое одиночество, там в лесу. Может, он сказал, что не надо методов — ты должен просто тихо сидеть, — может он отказал мне, чтобы я не начал цепляться за него. Постепенно рана исчезла. Она залечилась. А я начал ощущать глубокую любовь к Мастеру. И постепенно любовь стала верой. И однажды внезапно я понял и засмеялся, звонко засмеялся, потому что, этот Мастер был очень странен: он посвятил меня через свой отказ! Вот почему я праздную его день Просветления. Я — его ученик: он посвятил меня отказом — я был посвящен. Я — его ученик. Я — Просветленный из-за него. И было бы жестоко, если бы он меня принял", Пути тонки, И вы не можете судить своими грубыми критериями. Ваш критерий — поверхностен.
И я спрашиваю у вас то же самое: вы не согласны? Если вы чувствуете, что согласиться трудно, это значит, что эго сильно. Если вы чувствуете, что согласие приходит, втекает в ваше существо, тогда эго не сильно, И вы ничего не можете получить от меня, пока не умрете — не согласны ли вы? 14 апреля 1975 года |
|
|||
|
Главная | Контакты | Прислать материал | Добавить в избранное | Сообщить об ошибке |
||||
|
|
||||
