Введение

Я вспоминаю, что, несмотря на строгое католическое воспитание и восемь лет учебы в приходской школе, я все время находилась под впечатлением, что все эти взрослые являются бандой глупых, поверхностных дураков. У меня всегда было ощущение, что Библия и, особенно, слова Иисуса были поэтическими метафорами некоторого существенного проживания, которое невозможно было описать только словами. В глубине сердца я не верила их поверхностным объяснениям, произносимым со скучными, серьезными лицами сквозь сжатые губы. Религия, Иисус и духовность казались мне очень, очень печальными вещами, в которые люди углублялись только в том случае, если неудачей заканчивалось их путешествие по мирской жизни или если они боялись секса. Я думаю о тех людях, которые несли все это детям, и все еще ощущаю слепоту и темноту вокруг и внутри себя.

Но, к счастью, моя жизнь дома была жизнью типичной христианской семьи. В церкви это было «Господи помилуй», а дома была очень колоритная кубинская мама, много музыки и католицизм, который был больше похож на какой-то «фокус-покус». Наблюдение за «одержимыми» в спиритических сеансах было много более увлекательным делом, чем стояние на коленях в церкви, которая пропахла чьими-то попытками удалить запах из людей. Это было некоторое негласное соглашение между нами: удобно было играть в некоторую игру, но все мы знали, что это не является чем-то реальным.

Но конечным итогом было то, что я полностью отвратилась от религии.

Затем, однажды, я взглянула на себя и мне показалось, что кульминацией всей моей жизни было ощущение ее бессмысленности. Я поняла, что подошла к тому состоянию, когда другие делают выбор между религией и наркотиками, и решила не жить больше в этой лжи. Что мне было делать?

Приблизительно в это же время, которое я называю для себя духовным спазмом, я натолкнулась в Лондоне на книги человека по имени Раджниш. Я упивалась ими как голодная собака костью. Они вызывали во мне смех, слезы, радость, печаль. Внутри меня тоненький голосок говорил: «Да, это тот самый человек». На поверхности я была осторожной и циничной, но внутри я радовалась: «Он обращается непосредственно к моему сердцу!»

И пребывание с Бхагаваном является пищей, превышающей всякие слова, чем-то большим, чем я в состоянии усвоить. Этому нет никакого объяснения, я ничего не сделала, чтобы заслужить это, и все же это случилось! Все, что я могу сказать, это: «О, Иисус!»

И Иисус, о котором говорит Бхагаван, - это именно тот Иисус, который всегда жил в моем сердце. В событиях от «Тайной вечери» до воскресения Бхагаван раскрыл перед нами нового Иисуса: Иисуса - сына человеческого и Иисуса - сына Божьего; Иисуса - учителя и Иисуса - ученика; Иисуса - поэта и Иисуса - просветленного; Иисуса, который кричит в страдании на кресте, и Иисуса, отдающегося своему Отцу. Этот Иисус близок нам, поскольку он кровоточит так же, как и мы, и все же он выше своего тела, выше мирских событий. Все время создается впечатление о его внутреннем смехе, радости, независимости. Я легко могу представить себе Иисуса, поднимающего тост за Иуду и благодарящего его за сотрудничество в этой игре.

Не удивительно, что Иисуса так не понимали. Он является поэзией существования. В нем сочетаются поэзия и игра. В нем противоположности танцуют, играют и, наконец, объединяются. Благодаря Бхагавану я очень медленно стала хоть что-то понимать в этом: что ближе всего человек может подойти к описываемому религиозному переживанию, используя язык поэзии, метафор, притч. Это очень тонкое явление, очень легко ошибиться, нужно продвигаться очень медленно и с высочайшей чувствительностью. Мне кажется, что христианство прошлось по Иисусу в грубых солдатских ботинках, разрушив все, что он оставил после себя.

Но все это время рядом - Бхагаван. Он не интерпретирует события, как все остальные. Его видение является кристальным видением человека, живущего вне этого мира. Он и с Христом, и с нами - Бхагаван Иисус, Бхагаван Шри Раджниш - одна и та же преобразующая сила.

Я вспоминаю, как несколько месяцев назад, когда умер мой отец, я смотрела на гнев, на страдание, на сущее страдание, застывшее на его лице. На его лице лежала печать его прошлого, его надежд, его неудовлетворения. Его распятие на кресте было болезненным, потому что за всю свою жизнь он не научился искусству умирания. То же самое относится и к нам, если только между «там» и «тогда» мы не научимся чему-то новому.

И Христос снова с нами. Прямо здесь, в Пуне, в Индии, имеется возможность трансформировать нас. Вместо того чтобы рассуждать о том, что бы мы делали во времена Иисуса, мы можем делать это непосредственно сейчас, потому что Христос снова некоторое время находится с нами. Я думаю, что у нас нет времени откладывать все это снова.

Бхагаван сказал: «Я не хочу, чтобы вы стали христианами; это чепуха. Я хочу, чтобы вы стали Христами».

Они здесь - тот же самый поэт, та же самая поэма, та же самая поэзия.

Ма Йога Судха