14. КАПЛЯ НЕ МОЖЕТ ОСКОРБИТЬ ОКЕАН

5 февраля 1987.

Возлюбленный Мастер,

И есть среди вас старцы, которые вспоминают удовольствия с сожалением, как ошибки, совершенные в опьянении.

Но сожаление — это помрачение ума, а не наказание для него. Им стоило бы вспоминать об удовольствиях с благодарностью, как о летнем урожае.

Но если их утешает сожаление, пусть они утешатся.

И есть среди вас те, кто не столь молоды, чтобы искать, и не столь стары, чтобы вспоминать.

Б своем страхе перед поиском и воспоминанием они сторонятся всех наслаждений, дабы не пренебречь духом и не оскорбить его.

Но даже их воздержание приносит им удовольствие.

Так и они находят сокровище, хотя дрожащими руками ищут в земле коренья.

Но скажите мне, кто может оскорбить дух? Разве оскорбит соловей тишину ночи или светляк — звезды? Разве ваше пламя и ваш дым отяготят ветер? Или вы думаете, что дух — это тихая заводь, которую можно всколыхнуть посохом?

Нередко, отказывая себе в удовольствии, вы лишь откладываете желание в тайники своего естества.

Кто знает, быть может то, что упущено сегодня, ждет завтрашнего дня?

Даже ваше тело знает, что ему завещано, знает, в чем оно нуждается по праву, и его не обманешь.

А тело ваше — арфа вашей души.

И вы вольны извлечь из нее нежную музыку или нестройные звуки.

И сейчас вы вопрошаете в своем сердце: «Как различить нам, что есть благо в удовольствии и что не есть благо?»

Пойдите в свои поля и сады, и вы узнаете, что для пчелы собирать нектар с цветка — удовольствие.

Но и для цветка удовольствие — давать нектар пчеле.

Ибо для пчелы цветок — источник жизни,

А для цветка пчела — вестник любви.

И для обоих — пчелы и цветка — приносить и получать удовольствие — это и потребность, и экстаз.

Народ Орфалеса, уподобься в своих удовольствиях цветам и пчелам.

Человек очень странное существо. Он не был задуман таким, но его всеми способами принуждали быть неестественным — в этом источник его странности. Он стал чужим не только для других, он стал чужим также и себе самому, потому что все, что против природы, то и против себя самого… Вы не что иное, как песня природы, как поющие птицы и деревья, стоящие в молчании.

Кроме человека, в едином сущем все спокойно, прекрасно, без всякого разделения на высшее и низшее — нет дерева святого или грешного. Но человек пришел в такой разлад, что его жизнь стала не радостью, а бременем, которое он должен как-то нести от колыбели к могиле.

Здесь очень тонкая логика: сперва священники всех религий натравили вас против себя самого, заставили вас быть против жизни, и когда вы стали несчастны, они пришли через заднюю дверь — утешать вас. А потом они стали посредниками между вами и Богом.

Я слыхал о двух братьях, которые были деловыми партнерами — так действуют и священники. Первый брат обычно шел в город ночью, в темноте, когда все спали, и обмазывал людям окна, двери и стены дегтем. Утром, когда люди видели это, они не могли поверить в то, что произошло: весь город стал безобразным.

Но внезапно, пока они дивились, кто бы мог натворить такое, они слышали, как другой брат говорит, что если есть желающие очистить свои окна или двери, он располагает всем необходимым для этого — так он чистил и зарабатывал деньги. Пока он чистил и зарабатывал деньги, второй брат перебирался в другой город. Таким образом они провернули массу дел.

Но это не бизнес. Это заговор.

Это и есть то, что священники проделали с человеком.

Сначала они делают вас больными, а потом приходят как ваши спасители. Сначала они раздавливают вас до недочеловеческого существа — униженного, недостойного, отверженного, осужденного, — а потом они приходят со словами: «Не бойтесь, если вы последуете за нами, все ваше страдание исчезнет; если вы послушаете нас, мы договоримся с Богом, и Он вас примет в раю — с великими наградами».

Этот заговор длится с самого начала. Он становится огромным бизнесом: почти каждый является клиентом, покупателем какой-то разновидности духовенства — индуистской, христианской, буддийской, джайнистской, мусульманской — но основной бизнес один и тот же. А соперничество между

религиями можно понять просто как соперничество лавочников, которые торгуют одним и тем же товаром.

Каждая религия старается доказать, что ее товар лучше, чем чей-то еще. Их Иисус говорит: «Те, кто следуют мне, войдут в царство Божье, а те, кто не следуют мне, попадут в вечный ад». Но то же самое верно насчет всех религий. Разными способами, на разных языках, послание такое: только мы можем спасти вас.

Я считаю самым странным феноменом, что миллионы людей не разглядели, кто сделал их столь виновными, что их надо спасать от вины? Кто сделал вас столь самоосуждающими, что кому-то надо учить вас, как отбросить это? Кто искалечил вас? Тот же источник, который калечил вас, приходит учить вас, как ходить, как бегать, — это одни и те же люди.

Они боролись между собой — не за какой-нибудь фундаментальный вопрос жизни, а просто за количество покупателей. Каждая религия хочет, чтобы все человечество принадлежало ей. Это большой бизнес.

Я слышал, что евреи так и не смогли простить себе того, что они распяли Иисуса — который родился евреем, жил евреем, умер евреем. Евреи очень разумные люди — они не простили себе даже спустя две тысячи лет потому что, распяв Иисуса, они потеряли величайший бизнес, который предлагал этот бедный парень. Сейчас христианство — величайшая религия; величайшая официальная фирма, которая торгует невидимым товаром. А бизнес, который имеет дело с невидимым товаром, никогда не обанкротится.

Один человек из Нью-Йорка заявил — поместил рекламу, — что он нашел секрет изготавливать шпильки-невидимки для волос женщин. Естественно, огромная толпа все время стремилась в его магазин, а он вручал им красивые свертки. Они распечатывали свертки и, конечно, внутри не было ничего. Как же вы можете увидеть невидимые шпильки?

Только одна женщина оказалась немного подозрительной. Она спросила продавца: «Вы уверены, что шпильки-невидимки в коробке?»

Тот сказал: «На ваш вопрос, мадам, я отвечу: у нас был запас на три недели, но дело идет, и поэтому мы прекратили производство. Какой смысл? — раскупаются и пустые коробки, зачем еще делать шпильки-невидимки для волос?»

Религия продавала вам невидимые вещи: Бога, который есть просто обман, — а один обман приводит к другому: молитва, священник, храм, синагога, церковь, Священная Библия, Гита, Коран… бизнес продолжается и продолжается. Священники захватывают ребенка с самой колыбели — они не теряют ни единого мгновения. И они продолжают эксплуатировать его, даже когда он умрет. Тогда от его имени они эксплуатируют его родственников — после смерти должны быть проведены ритуалы.

Индуизм, возможно, гораздо умнее, чем любая другая религия, — очевидно, это старейшая религия в мире. Вас продолжают эксплуатировать не только когда кто-то умирает, вас продолжают эксплуатировать, ради всех людей, которые умерли — ваш отец, ваши предки. Каждый год для них, должен быть проведен определенный ритуал. И, разумеется, священнику нужно заплатить за это.

Священники придумали выдающиеся стратегии. Одна из них — это покаяние, и сегодняшние утверждения Халиля Джебрана обсуждают эту уродливую идею — покаяние.

И есть среди вас старцы, которые вспоминают удовольствия с сожалением, как ошибки, совершенные в опьянении.

У старших, когда они были молоды, хватало мужества бороться со всеми антижизненными принуждениями. Они жили своей жизнью, насколько это возможно, в согласии с природой — они наслаждались, смеялись, любили, плясали.

Но в преклонном возрасте смерть становится самой важной проблемой. Теперь они пугаются всех тех дней удовольствия, теперь они припоминают то, что священники втолковывали им: «Не совершайте этих грехов, иначе вы будете страдать». Теперь смерть может произойти в любой момент, а они не обрели никакой добродетели для награды; в их руках только так называемые воспоминания грехов, которые они наделали. Они сожалеют, они раскаиваются, они исповедуются священнику: «Попроси Бога простить нас; мы не осознавали, мы жалеем, что не послушали тебя».

Каждая религия создавала свою собственную стратегию.

Всего несколько дней назад католический Папа объявил: «Нельзя исповедоваться непосредственно Богу. Один из величайших грехов — исповедоваться непосредственно Богу. Вы должны исповедоваться католическому священнику. Он посредник, он и передаст послание Богу».

Здесь видна незамысловатая хитрость. Как может человек не быть прямо соединенным с источником жизни? Он уже соединен, как иначе вы могли бы оставаться в живых? Кто дышит в вас, как не Бог? Под «Богом» я подразумеваю всеобщность жизни. Кто бьется в вашем сердце? Кто поет в вас, кто любит в вас, кто танцует в вас? Вы непрерывно в контакте с источником жизни, вы погружены в него — посредник не нужен вовсе.

Но католический Папа понимает, что если люди начнут исповедоваться Богу непосредственно, то миллионы католических священников станут безработными. И они не только станут безработными, если люди не будут исповедоваться им, — они потеряют свою власть над людьми.

Величайшая власть на свете у того, перед кем люди раскрывают себя, особенно если они не хотят обнародовать то, что считается злом, грехом.

Когда вы исповедались перед священником, вы не сможете оставить католическую церковь, вы будете всегда бояться — священник может разоблачить вас перед публикой. Так что здесь очень глубокое психологическое рабство. И это очень удобно, потому что священник назначит вам какое-то наказание: он попросит вас положить в ящик для пожертвований десять долларов, двадцать долларов, тридцать долларов — согласно серьезности вашего греха. Есть такая история. Рабби и епископ были большими друзьями, они обычно вместе ходили в кино, на ипподром. Весь город удивлялся: «Один — рабби, еврей; другой — епископ, а у них такая большая дружба!» В воскресенье рабби подошел к церкви, и ему сказали: «Епископ, наверное, не сможет пойти с вами играть в гольф, много людей ожидает исповеди; он в исповедальне». Рабби вошел в исповедальню и сказал: «Быстрее заканчивай».

Тот ответил: «Я стараюсь изо всех сил, но, похоже, за эту неделю слишком много грехов натворили в городе — очередь все еще большая, а к игре мне еще надо переодеться».

Рабби сказал: «Дай-ка я погляжу, как ты это делаешь, я ведь не знаком с исповедью. Всего один или два примера, а потом ступай и переодевайся — никто не узнает», — исповедальня устроена таким образом: небольшое окошко, за которым исповедующийся, а священник сидит с другой стороны стенки и слушает оттуда. Рабби сказал: «Я займусь этим, иди». Он прослушал две-три исповеди, и епископ ушел. Вошел мужчина и сказал: «Отец, я очень сожалею, но я опять изнасиловал женщину». Рабби растерялся: что сказать? Он никогда не занимался этим прежде, он не был подготовлен профессионально. Но все же он слышал две-три исповеди, и он сказал: «Двадцать долларов».

Мужчина сказал: «Это слишком много, ведь когда я прошлый раз кого-то изнасиловал, вы попросили всего десять долларов».

Но рабби есть рабби. Он сказал: «Не волнуйся — десять долларов это аванс. Можешь насиловать еще раз и не приходить исповедоваться. Только выкладывай двадцать долларов». Еврей понимает бизнес.

Сначала религии заставили людей почувствовать вину за все удовольствия. Когда вы молоды, вы можете не слушать; наверное, жизненная энергия столь сильна, что, даже если все проповедники будут кричать с крыш, жизнь все равно увлечет вас на свой собственный путь. Жизнь не верит ни в какую религию. Жизнь сама себе религия. Она не слушает никого.

Она знает свой путь, свою потребность, свое желание. Она знает, куда двигаться. Ей не требуется никакого руководства, потому что всякое руководство — это заблуждение.

Никогда не говорите реке: «Ты движешься неверной дорогой, я покажу тебе короткую и добродетельную. Ты слишком сильно наслаждаешься горами, долинами, лесами и песнями деревьев и цветов — это непростительно. Я покажу тебе правильный путь — путь через пустыню».

Но реки не слушают священника, они продолжают петь свою песню в диковинных горах и девственных лесах. Без всякого проводника и без всякой карты, без всякого проповедника, без всякой церкви они достигают океана — просто и естественно.

Если следовать жизни без всякой задержки, без всякого колебания, всем сердцем — это поведет вас к божественному источнику всего. Священник не понадобится.

Папа говорит: «Без священника вы не должны общаться, вы не должны исповедоваться Богу; это грех».

Я говорю вам, что Папа величайший грешник, если сказал такое. Он пытается разъединить вас с Богом и соединить вас с агентом, священником. Те доллары, что забраны в наказание, никогда не достигнут Бога; и что Богу делать с долларами? Там нет торгового центра. Я заглядывал во все писания мира, но там даже не упоминается о существовании торгового центра или кинотеатра. Что Богу делать с этими долларами?

Те доллары идут в карман священников — не все, лишь комиссионные; большая часть идет к Папе, в Ватикан. Это бизнес, чистый бизнес — эксплуатация, замаскированная под религию. Но у всех религий разные способы.

Я часто выступал в Аллахабадском университете. Аллахабад — это одно из священных мест индуистов, и там вы найдете индуистских священников — самых уродливых в мире эксплуататоров. А поскольку они обязаны соблюдать безбрачие, происходит психологический феномен: тот, кто пытается соблюдать безбрачие, начинает есть слишком много, в качестве замены. Поэтому они толстые и уродливые. Я всегда считал, что точно так же, как бывают конкурсы красоты, должны быть и конкурсы уродства; и я абсолютно уверен, что индуистский священник выиграл бы мировой приз.

От самой железнодорожной станции, как только вы сходите, священник начинает хватать вас. Точно как таксисты: «Иди ко мне в такси, оно самое лучшее», — те священники стараются: «Заходи в мой дом», — у них есть гостиница, где останавливаются их клиенты. Они должны будут платить священнику, потому что тот будет провожать их к священной реке Ганг для омовения, будет декламировать мантры из Вед, иначе ваши грехи не отмоются.

Случилось так, что один человек пришел к Рамакришне и спросил: «Я состарился и весьма сожалею, что растратил свою жизнь, наслаждаясь мирскими удовольствиями, никогда не слушая святых. Теперь уже не осталось времени для практики и дисциплины добродетели. Но наши великие мудрецы обнаружили кратчайший путь для людей вроде меня: я еду к Гангу». А Ганг протекал как раз за храмом Рамакришны, где они беседовали.

Рамакришна сказал: «Ты едешь к Гангу? Но Ганг течет прямо за храмом. Ты можешь делать сколько угодно омовений; можешь плавать, можешь стать рыбой и остаться в Ганге. Зачем тебе ехать к Гангу в Аллахабад?»

Тот ответил: «Потому что если священник не произнесет особые мантры, от Ганга не будет никакой помощи. Священник необходим как посредник».

Рамакришна был человеком очень простым. Он сказал: «Если ты должен ехать, значит, ты должен ехать. Запомни одно: ты видел огромные деревья, стоящие на берегу Ганга?»

Тот сказал: «Да, я видел их, но при чем здесь те деревья?» Рамакришна сказал: «Похоже, ты не знаешь… Это верно, что, когда священник декламирует мантры и ты омываешься, все твои грехи отмываются, но задумывался ли ты, куда они деваются?» Тот ответил: «Я никогда не думал над этим».

Рамакришна сказал: «Они просто выскакивают из тебя, садятся на деревья и ожидают, когда ты выйдешь. Сколько времени ты можешь оставаться в Ганге, и сколько может священник продолжать декламировать? Они просто наслаждаются этим; твои грехи наслаждаются и смеются над глупостью, потому что скоро ты пройдешь под теми деревьями и они прыгнут на тебя снова. Опасность еще и в том, что грехи других людей могут тоже спрыгнуть на тебя. У них есть выбор, и они могут перебраться с персоны, где они были, увидев такого замечательного парня, как ты… Твои грехи обязательно спрыгнут на тебя, а еще грехи других… Все эти деревья не стоят там просто так. Можешь идти, но оставайся в Ганге; ни за что не выходи из него».

Тот сказал: «Но это будет означать смерть». Рамакришна ответил: «Ничем не могу помочь». Каждая религия сначала создает идею вины внутри вас. Вины за что? За то, что вы полюбили женщину; за то, что вы полюбили мужчину? Что в этом неправильного? За то, что вы наслаждались прекрасной одеждой? Что в этом неправильно? Существование не против красоты, иначе оно не создавало бы такого разноцветного павлина. Существование не против красоты, иначе не было бы цветов, были бы только колючки.

Существование не против наслаждения. Поют птицы, вызывая своих возлюбленных, танцуют павлины, радуги появляются в небе, молчаливая музыка ночи и миллионы звезд… существование так безмерно прекрасно. Но религии говорят: «Ценить красоту, быть восприимчивым к красоте — это грех. Даже наслаждаться своей едой грех». Все они против чего угодно, приносящего вам удовольствие: «Однажды вы пожалеете об этом. Лучше жить жизнью пустыни, а не сада».

Это антижизненная позиция… Когда люди становятся старыми, слабыми, больными и смерть стучится в их дверь, они становятся жертвами таких идей. Показательны ваши старцы, которые вспоминают удовольствия с сожалением, как ошибки, совершенные в опьянении. Вот полнейшая глупость! Те удовольствия — дары существования для вас, но вместо благодарности вы раскаиваетесь; вместо того, чтобы быть благодарными, вы испытываете сожаление.

Религии разрушили человеческие души так сильно, что человеку никогда не обрести достоинства, пока все религии не окажутся в музеях. Им нет места в жизни.

Халиль Джебран говорит:

Но сожаление — это помрачение ума, а не наказание для него.

Оно не делает вас целомудренными, это просто облака в вашем уме, делающие вас несчастными. Что это за добродетель, которая не приносит вам танца, улыбки, а только помрачает ваш ум? Вы наполнены всевозможным священным навозом, потому и сожаление.

Люди умирают сожалея — несчастные, напуганные, виноватые, грешные. Они упускают красоту смерти, молчание смерти, глубину смерти. Они упускают высочайшую кульминацию жизни.

Смерть — это не конец.

Это истинное крещендо жизни.

Они упустили свою жизнь, потому что никогда не жили в полноте. Все религии не давали им жить полноценно. Они всегда были жаждущими и голодными, потому что их чаши никогда не наполнялись, никогда не переполнялись. Капля воды жажды не утолит, будет только хуже — вы почувствуете большую жажду. Под злосчастным влиянием религий человек становится почти скелетом, теряя свое достоинство, свою красоту, свою отвагу, свою смелость — полное недоразумение — и умирает со слезами, а не с улыбкой на устах.

Полезно понаблюдать за умирающим. Посмотрите на лицо человека — сияет ли оно радостью? Это покажет, что он жил своей жизнью, он не волновался насчет всех этих идиотских идей — не относящихся к жизни, противных жизни. Все, что противно жизни, противно и Богу, потому что жизнь и Бог — это просто разные названия одного и того же источника. Но редко вы найдете человека, умирающего с сияющим лицом. Вы увидите несчастного, грешника: все всплыло, и страх наказания, ада написан на лице.

Я никогда не видел ничего более преступного, чем учения религий… они убийственны. И весь их успех зависит от убивания вас постепенным уничтожением вашей отваги жить, запугиванием вас перед неведомым.

Халиль Джебран говорит:

Им стоило бы вспоминать об удовольствиях с благодарностью… а не с сожалением.

Это была замечательная жизнь — столько сладких воспоминаний любви, дружбы, музыки, поэзии, живописи, созидания. Такая замечательная жизнь, — которой вы не просили, свободный дар, — и вы умираете с сожалением?

Вы должны умирать с благодарностью.

Все, что было, сделало вас зрелым, центрированным, обосновавшимся, сделало вас осуществленным, удовлетворенным, привело вас к величайшим пикам и глубинам. Вы познали красоту тьмы, и вы познали красоту света.

Даже если и были ошибки, сожалеть нечего — вы были новы в мире, вы были ребенком в мире. Много раз вы падали, но каждое падение укрепляло ваши ноги, с каждым падением вы падали все меньше. Каждое падение было огромным уроком, оно создавало сострадание в вас.

Поэтому при падении кого-то другого вы не осуждаете его; вы знаете, что он такой же человек, как и вы, и не имеете никакого суждения об этом. Учатся только через ошибки; если кто-либо уверен, что не совершает никаких ошибок, он не учится ничему в жизни.

Он приходит пустым, он уходит пустым.

Я слышал историю. В праздник на курорте в Калифорнии, превосходный лимузин остановился перед отелем. Вышла женщина и попросила управляющего: «Немедленно пришлите четырех человек, моего сына нужно доставить в заказанный номер».

Управляющий, разумеется, подумал, что сын, должно быть, калека. Он прислал четверых крепких мужчин, потому что заметил, что сын был очень толстым. Однако служащие обнаружили, что у того идеальные ноги. Зачем его надо переносить, как труп? Сам управляющий изумился: прекрасный парень, не больше двенадцати лет, и такой толстый. Управляющий спросил женщину, мать ребенка: «Зачем это… он болен? В чем дело, зачем его переносить? Он не может пройти всего несколько шагов?»

Она сказала: «Мы в состоянии позволить себе это. Ходьба для тех, кто беден, а мой сын никогда не будет ходить: его всегда переносят слуги».

Вы думаете, этот сын будет когда-нибудь жить, если ему не дают ходить из-за того, что мать в состоянии позволить себе слуг? Если он не может ходить, можете ли вы предположить, что он когда-нибудь будет танцевать? Это слугам можно танцевать. Будет он когда-нибудь любить? — слуги будут делать это.

Любовь — великое испытание. Нужно помнить, что ни одно человеческое существо, мужчина или женщина, никогда не умерло во время любовных отношений. Никакого сердечного приступа… Люди умирали во всевозможных ситуациях, но никогда во время любовных отношений, потому что во время любовных отношений их жизнь приходит к своей кульминации. Умирать не время, время жить и пить этот сок. Человек никогда не умирал от сердечного приступа во время любовных отношений — это самый надежный способ выжить. Наиболее опасное место — это ваша кровать: девяносто девять процентов людей умирают в кровати, помните об этом! Когда все уйдут, спускайтесь на пол, если не хотите умирать.

Им стоило бы вспоминать об удовольствиях с благодарностью, как о летнем урожае.

Жизнь должна быть севом зерен — удовольствия, песен, — и жизнь должна быть летним урожаем. Подлинный человек — это тот, кто жил полноценно, не обеспокоенный всевозможными идиотами — христианами, индуистами, мусульманами… Они мертвы, и они против того, чтобы жили вы. Они поглупели и завидуют, что вы можете жить и наслаждаться. Поэтому все то, чему обучают в каждом храме, каждой синагоге, каждой церкви, — противно жизни, противно любви, противно наслаждению, противно удовольствию. Но что остается тогда, просто быть несчастным?

Если вы остаетесь несчастными, то, естественно, ваша смерть будет тьмой. Но если вы прожили свою жизнь в полноте — с радостью, всеми ее подъемами и спадами, всеми ее слезами и смехом, — ваша смерть будет красотой, открытием двери к большей жизни, уровнем выше, к большему сознанию.

Но если их утешает сожаление, пусть они утешатся.

Есть столько несчастных людей — фактически, они в большинстве — и они не потерпят никого, кто не является несчастным…

Почему весь мир против меня? Я не навредил никому, я не совершил никакого преступления. Это беспрецедентно, что весь мир, все религии, все нации, все политики против человека, который совершенно невинен. Но я знаю причину, почему они против меня: они несчастны, а я учу вас быть счастливыми.

Они жили в унынии — уныние стало их второй натурой — а я учу вас жить полно, интенсивно и тотально. Тогда даже ваши слезы будут частью вашего смеха. Тогда ваши темные ночи тоже станут только моментами расслабления и мира, и лоном для нового дня, новой зари.

Мое учение за жизнь, а все учения в мире против жизни — вот их проблема. С этим они не могут спорить.

Халиль Джебран говорит: Но если их утешает сожаление, пусть они утешатся. Это их дело. Выскажите истину и оставьте это им, не нарушайте даже их страдание. Возможно, в глубине они наслаждаются своим страданием.

В психологии хорошо установлен факт, что люди наслаждаются страданием, поскольку оно вызывает сочувствие. Когда вы несчастны, все сочувствуют вам, все утешают вас. Когда же вы счастливы, никто не приходит к вам утешать вас, сочувствовать вам — это было бы абсурдно. Здесь очень хитрая игра: вы несчастны — и кто-то сочувствует вам, вы наслаждаетесь сочувствием, но лишь потому, что упустили любовь.

Сочувствие — жалкая замена для любви, очень скудная. Вы не знаете любви. Вы считаете сочувствие очень любящим отношением, и поэтому наслаждаетесь сочувствием; а сочувствующий наслаждается, глядя на ваше горе. Он становится выше вас; он выражает сочувствие, а не получает его — он в лучшем положении. Когда ваш дом горит, целый город соберется посочувствовать вам, чувствуя в глубине счастье, что их дома не горят.

Мой дед умер. В моей семье он был самым старым, а я был самым молодым, но по странному совпадению мы были большими друзьями, а все находящиеся между нами были против нас обоих. Они были против меня, они говорили: «Ты что водишь старого человека в кино? Это неприлично в его возрасте». А когда в город прибыла великая танцовщица, и я повел моего деда, вся семья до того рассердилась, что, когда мы вернулись домой, они не открывали двери.

Я закричал им: «В чем дело? Если вы не откроете двери, я разбужу всех соседей». Они знали, что если я говорю что-то, я сделаю, и поэтому сразу открыли двери. Они сказали: «Ты испорченный, но мы никогда не думали, что маленький ребенок может испортить старейшего человека семьи. Та женщина — проститутка!»

Я сказал: «Мы не ходили ни к какой проститутке, мы ходили посмотреть замечательную танцовщицу. Может, она и проститутка в ваших глазах, но мы не лезем в ее личную жизнь, это ее дело. Мы ходили смотреть на ее танец. Она танцует так прекрасно, что я не мог позволить себе не повести моего деда — он мой друг».

Как только в город приходил святой, он брал меня и говорил: «Устрой из него хорошее посмешище. Задай такой вопрос, чтобы он не смог ответить. Не бойся, я с тобой». Так что я обычно вставал посреди собрания, а мой дед стоял около меня со своим большим посохом и поэтому никто не мешал мне.

Они знали: «Этот величавый старик к тому же и опасен».

Постепенно святые перестали приходить, потому что у них не было ответов ни на какие реальные вопросы — простые незначительные вопросы, но ответов у них не было.

Когда он умер, я сидел… Было прекрасное зимнее утро, солнце уже взошло. Я просто сидел у двери, потому что все домашние окружили старика. Один из моих дядей спросил: «Это странно: твой большой друг умер, а ты сидишь во дворе, наслаждаясь утренним солнцем».

Я сказал: «Когда он был жив, никто из вас не сидел с ним, кроме меня. Я просто даю вам шанс, которого никогда больше не будет. Но вы можете сидеть лишь рядом с мертвым, не рядом с живым».

Пришли соседи сочувствовать, утешать — сперва они встретили меня, потому что я сидел во дворе, и начали плакать; слезы катились по их лицам. Я сказал: «Не притворяйтесь», — они были очень сильно шокированы, — «Эти слезы — крокодиловы слезы, потому что я никогда не видел вас у старика, когда он был жив. Он был львом, он мог сделать завтрак из вас. Но теперь, когда он умер…»

Но он жил столь полно, что и его смерть была прекрасной. В последний момент он позвал меня, взял мою руку в свою и сказал: «Я жил полноценно и ни о чем не жалею. Запомни это: никогда никого не слушай, прислушайся к своему собственному сердцу».

Поэтому я сказал соседям: «Не нужно рыдать о человеке, который жил так счастливо, так прекрасно. Когда умрет ваш дед, можете рыдать — и запомните, я не приду даже утешить вас».

Они не могли понять, о чем я говорю, и тогда кто-то из моей семьи затащил их внутрь: «Не разговаривайте с ним». Они сказали: «Он наговорил нам оскорблений, что наши слезы — это крокодиловы слезы».

Войдя следом, я сказал: «Радуйтесь тому, что ваш дед еще жив, утешайтесь этим — я же вижу, как наслаждается ваше сердце, что у кого-то другого умер дед. Ваш дед жив, но я хочу сказать вам, что ваш дед был мертвым всю свою жизнь!»

Они сказали: «С тобой мы не желаем разговаривать».

Я сказал: «Не важно. Я хотел прояснить вам, что все это утешение и сочувствие — для тех, кто упустил жизнь, кто упустил любовь, кто не жил согласно своим собственным устремлениям».

Мой дед был простым человеком, его не осквернили, не развратили священники. Его смерть была так же прекрасна, как его жизнь.

Халиль Джебран говорит: Но если их утешает сожаление… если они чувствуют какое-то утешение в сожалении — может, они считают, что сожалением, раскаянием они будут прощены — тогда… пусть они утешатся. Но они совершенно упустили возможность, которая давалась им природой. Они пришли с пустыми руками, и они ушли с пустыми руками.

И есть среди вас те, кто не столь молоды, чтобы искать, и не столь стары, чтобы вспоминать…

Люди среднего возраста — это не молодежь, вибрирующая энергией, переполненная жизнью, ищущая и исследующая новые пути к все большему и большему удовольствию и, в конечном счете, блаженству. Если вы не слишком молоды, чтобы искать, и не слишком стары, чтобы вспоминать… Старому человеку некуда больше деваться — он просто вспоминает, сожалеет. Жизнь выскользнула у него из рук, и нет возврата; нет возможности получить эту жизнь снова.

В своем страхе перед поиском и воспоминанием они сторонятся всех наслаждений…

Эти люди среднего возраста в определенного рода заточении. Они не столь молоды, чтобы искать, и не столь стары, чтобы сожалеть. Они зависли между — ни то, ни се. Они не могут идти дорогой молодых, и не могут идти дорогой стариков. Они в постоянном конфликте и разладе — какая-то часть их хочет быть молодой, а какая-то часть — старой. Они живут в мучениях.

Хочу напомнить вам, что большинство сердечных приступов происходит приблизительно в сорокадвухлетнем возрасте — годом раньше или годом позже. Юность ушла, старость не наступила, и напряжение слишком велико. Сердечный приступ в этом возрасте в действительности не физическая вещь. Разумеется, это выражается как физический симптом, но в источнике это психологично.

Человек среднего возраста живет самой трудной жизнью. Он похож на мост — ни на этой стороне, ни на другой стороне. Он не может сойтись с теми, кто еще танцует, и он не может сойтись с теми, кто молится и исповедуется в церквах, храмах, мечетях. Он действительно потерян; он не знает, что делать, куда идти.

И так происходит только потому, что он не прожил свою юность тотально.

Если вы прожили свою юность полноценно, вы будете оставаться молодым до самого последнего дыхания своей жизни. Ваше тело может стариться, но ваша свежесть и молодость будет оставаться прежней.

Индуисты очень гордятся тем, что в их времяисчислении начало было лучшим веком — сатьяюга, век истины, — и хвастают тем, что никто не умирал молодым.

Разговаривая с индуистским святым, я сказал: «Не хвастайте этим, тут нечем хвастать. Я вижу в этом другое значение, и мое видение поддержано неопровержимым доказательством, найденным наукой. Чем дальше назад пойти… найдены скелеты людей, умерших где-то в сорокалетнем возрасте, и не нашли ни одного скелета человека, прожившего больше сорока лет; так что не хвастайте этим — вы не знаете реальности. Реальность такова, что в вашей сатьяюге люди старились обычно, около тридцати пяти, а умирали около сорока — естественно, никто не умирал молодым».

По моему же представлению должно быть прямо противоположное: даже если вы умираете в возрасте девяноста или ста лет, вы должны умирать все еще молодыми. Ваша молодость — совершенно иной феномен, чем ваш возраст: возраст — это физическое, а молодость — ваш подход к жизни.

Если вы за жизнь, а не против жизни, вы будете оставаться молодыми в своем внутреннем мире — до самого последнего дыхания; не будет среднего возраста.

Средний возраст — это промежуток — промежуток, который больше похож на кошмар, потому что юность ушла, а старость еще не пришла. Вы не можете ни искать удовольствия — ни даже сожалеть: о чем сожалеть? Вы никогда не жили, и даже вопроса о сожалении не возникает. Поэтому человек чувствует крайнюю опустошенность между юностью и старостью. Этот промежуток ужасен — самое мучительное испытание жизни.

В своем страхе перед поиском и воспоминанием они сторонятся всех наслаждений…

Они не могут искать удовольствия, потому что неловко общаться с молодыми людьми, ходить на дискотеку и танцевать — человек среднего возраста не находит места; он не может и сесть со стариком, который полон только раскаянья. Его состояние действительно ужасно!

…они сторонятся всех наслаждений, дабы не пренебречь духом и не оскорбить его.

Они живут только в страхе, трепеща.

Но даже их воздержание приносит им удовольствие.

Есть психическое заболевание, называемое «мазохизм». Ни в одном древнем писании нет даже идеи об этом — не потому, что болезни не было тогда, этого было больше, чем теперь, — но у них было другое название для нее. Прежде они называли это «святостью». Мазохизм происходит от имени мужчины Мазоха, который постоянно бил себя, истязал. Если бы в этом не было какого-то удовольствия, зачем бы он занимался этим?

Есть также противоположное заболевание, которое уравновешивает мазохизм, — садизм. Оно тоже происходит от имени мужчины, де Сада. Садизм означает наслаждение мучением других. Кстати, если садист и мазохист поженятся, это будет лучшая пара в мире. Они будут абсолютно счастливы, потому что оба будут наслаждаться, один — мучаясь, другой — мучая. Если вы вступаете в брак, не спрашивайте совета у астролога, а идите к психоаналитику и установите, к какому классу вы относитесь. Если вы садист, тогда бракосочетание с садистом — несчастье; если вы мазохист, то бракосочетание с мазохистом означает, что вы будете страдать всю свою жизнь и никогда не получите никакого удовольствия. Установите, к какому классу вы относитесь — садистам или мазохистам, — и всегда вступайте в брак с противоположным, так же как мужчина женится на женщине.

Люди, которые все время раскаиваются в грехах, совершенных ими в юности спьяну… — понаблюдайте за их лицами: они наслаждаются этим.

Одна женщина исповедовалась в католической исповедальне. Священник уже устал от женщины, которая постоянно вдавалась в такие детали, что даже он сам начал ощущать сексуальное возбуждение. Она обычно начинала: «Отец, простите меня, я прелюбодействовала. Попросите Бога, чтобы Он простил меня». А потом она описывала в деталях, как это происходило, шаг за шагом. Первый раз это было еще ничего, потом второй раз… на третий раз это было уже слишком — ведь это были те же детали, тот же мужчина.

Священник спросил: «Если вы сожалеете так сильно, зачем же вы продолжаете прелюбодействовать с тем мужчиной?»

Она сказала: «Кто прелюбодействует с тем мужчиной? Это случилось лишь однажды, но само воспоминание приносит мне столько удовольствия. Это такое приятное воспоминание — а кому рассказать? Эта исповедь — единственная возможность… Я ожидаю семь дней, чтобы, когда наступит воскресенье, прийти опять, и войти во все детали, снова и снова». Священник сказал: «Послушайте, в первый раз деталей было не так много, во второй раз их стало больше, а в третий раз их стало еще больше».

Она ответила: «Когда вы чем-то наслаждаетесь, почему бы, не преувеличить?»

Мой собственный опыт восприятия людей, которые всегда говорят, что в юности сбились с пути, забыли Бога, не слушали советов мудрых, — один и тот же: я всегда видел их лица горящими. Они наслаждаются этим снова. Это не просто память, они переживают это снова. У них в уме есть две разные вещи. Сама память механистична: два плюс два четыре, это и есть память. Но при их воспоминании о любовных отношениях с женщиной или мужчиной я видел их возбужденными, с раскрасневшимися лицами, а их глаза вновь становились молодыми, блестящими. Это не сожаление, они переживают это.

Стало быть, даже в людском сожалении, раскаянии есть что-то, дающее им удовольствие, но оно скрыто под спудом. Внешне, на поверхности они стараются стать святыми, а в глубине души они наслаждаются тем, без чего жить не могут. Те дни прошли, та энергия ушла, но они могут, по крайней мере, пережить это. Но если бы они переживали это открыто, каждый осуждал бы их, и поэтому исповедь, покаяние, сожаление — хороший предлог. Таким способом исповедующийся наслаждается — и священник тоже.

Я слышал историю. Женщина описывала, как ее изнасиловали. Отец-священник знал, что это прекрасная женщина. Он сказал ей: «Это очень плохо, вам надо было сопротивляться; нужно было делать все, чтобы помешать этому».

Та сказала: «Я старалась, но не слишком — поэтому я и пришла на исповедь. В противном случае это был бы не мой грех — кто-то другой насиловал меня, и он должен был бы идти исповедоваться… Но пришла исповедоваться я — хоть я и старалась, моя попытка была неохотной; неосознанно я желала быть изнасилованной».

В этот момент священник — тоже обыкновенное человеческое существо, не просветленный Гаутама Будда — сказал: «Случай действительно серьезный; пройдемте ко мне в комнату, сначала я хочу понять в точности то, что он делал».

Женщина сказала: «Он приказал мне раздеться».

Священник спросил: «Так вы раздевались?» Она сказала: «Я разделась». Священник сказал: «Это странно, ведь вы знали, что он собирается изнасиловать вас…»

Та сказала: «Я никак не могла знать, что он собирается насиловать меня. Я подумала: может, какой-то медицинский осмотр или что-то в этом роде… Поэтому я разделась». Священник сказал: «Сделайте это, чтобы я увидел, как это было».

Она разделась. Священник поцеловал женщину и спросил: «Делал он это?» Женщина сказала: «Да, отец, но он делал больше».

Тут он принялся ласкать ее грудь и спросил: «Делал он так?» Она сказала: «Да, отец, но он делал больше».

Это было слишком. Отец уже трепетал; он совсем забыл Святую Библию, Бога, исповедь и занялся женщиной. Потом он спросил: «Тот негодяй делал и это тоже?»

Женщина сказала: «Да, отец, и он сделал кое-что еще». Тот сказал: «Еще что-то? — это невероятно. Что это за "кое-что еще"?»

Женщина сказал: «Отче, он наделил меня гонореей».

Но это именно то, что ваши священники делают во время ваших исповедей. Теперь отец жалеет об этом, да слишком поздно.

Так и они находят сокровище, хотя дрожащими руками ищут в земле коренья.

Но скажите мне, кто может оскорбить дух?

Он поднимает очень значительный вопрос.

Халиль Джебран говорит: Но скажите мне, кто может оскорбить дух?

Эти незначительные события, о которых вы сожалеете, не могут оскорбить источник жизни, потому что это сам источник жизни выражает себя через вас. Вы не ответственны. Сожалением вы придаете себе излишнюю важность, как будто это ваше деяние, — это не ваше деяние. Все, что вы делали, делалось через ваши естественные потребности, и если кто-нибудь и ответствен, так это сам источник жизни. Вам не нужно исповедоваться.

Исповедь — это не что иное, как новая декорация для эго: «Я делал так, а теперь я делаю другую вещь — я сожалею об этом».

Халиль Джебран говорит: нет способа оскорбить дух. Вы можете жить или естественно, радостно, или в страдании; но вы оскорбляете только себя, вы раните только себя. Вы не можете оскорбить дух, универсальный источник жизни, вы слишком малы. Капля не может оскорбить океан, что бы капля ни делала.

Нужно всегда помнить, что вы не можете оскорбить сущее, поэтому и нет нужды ни в каком сожалении, нет нужды чувствовать вину. Это сам универсальный дух выражает себя в разных формах. Не взваливайте ответственность на свои плечи, это эгоистическая точка зрения. Вот почему вы можете увидеть, что ваши святые все переполнены эго.

Разве оскорбит соловей тишину ночи?..

Когда соловей поет в ночи, разве ночная тишина оскорблена? Нет, вовсе нет — напротив, соловьиная песня делает тишину ночи глубже. До песни, и после песни… Вы можете почувствовать глубину, соловьиная песня была не нарушением, а подношением; она сделала тишину полнотой, а не просто пустой.

…или светляк — звезды?

Может ли светлячок оскорбить дух звезд? Надо ли ему исповедоваться, надо ли ходить в католическую церковь? Никто не оскорблен. На самом деле, светлячок приносит что-то от звезд — поближе к вам, поближе к вашему саду, к вашим розам и цветам, иногда даже в ваш дом… нечто от звезд в темноту вашей комнаты.

Он не оскорбляет звезды. Он вестник, нет проблемы — никакого сожаления. Это не конкуренция звездам, это просто внесение частички того же света, того же танца. Куда не смогут добраться звезды, доберется светлячок.

Разве ваше пламя и ваш дым отяготят ветер?

Не думаете ли вы, что ваше пламя, ваша юность, или ваш дым, ваша старость, смогут отяготить ветер?

Тогда что за необходимость каяться? Иисус был одержим покаянием, он повторяет это слово больше, чем любое другое: «Покайтесь, покайтесь…» — снова и снова.

Христианство — религия покаяния; следовательно — я утверждаю — это низшая религия в сравнении с другими религиями. И ответственность ложится только на Иисуса, потому что он настаивает на покаянии, заставляя вас чувствовать вину. Но жизнь всегда сбалансирована…

Заратустра уравновешивает Иисуса — Заратустра, единственный из всех религиозных основателей, кто глубоко любит жизнь. Возможно, в этом причина того, что последователей Заратустры так мало, меньше всего в мире. Большая часть их живет здесь, в Бомбее; Бомбей — это весь их мир. Может, несколько живет в Кандале и Лонавле, но Пуна — это предел; дальше вам не найти ни одного последователя Заратустры. И никто не считает их религиозными, потому что они любят жизнь, они наслаждаются жизнью.

Когда Фридрих Ницше захотел написать что-то аналогичное евангелиям Иисуса, он выбрал имя Заратустры — хотя знал о Заратустре немногое. Это такая малость, что никто не включает этого в мировые религии. Но Фридрих Ницше так же сильно любил жизнь, как и Заратустра, это их связующее звено.

Когда он написал «Так говорил Заратустра», он высказывался от имени Заратустры; но все то, что он говорит, не зная Заратустры, гармонирует с духом Заратустры, потому что это единственная жизнеутверждающая религия в мире. Фридрих Ницше — это возрожденный Заратустра, и ни Заратустра не был понят, ни Фридрих Ницше.

Эта книга, «Пророк», была написана Халилем Джебраном под влиянием книги Фридриха Ницше «Так говорил Заратустра». Книга настолько впечатлила его, что он и сам попытался написать книгу подобными строками. Заратустра не историческая фигура у Ницше, ведь он ничего не знал о Заратустре, кроме имени; просто он избрал подходящего представителя для своей собственной философии.

Таким же способом Халиль Джебран избрал Альмустафу — вымышленное имя — и говорит через него. Альмустафа просто маска. Маска понадобилась, потому что он говорит вещи, которые идут против христианства: поскольку это всего лишь вымысел — никто не оскорблен. Даже Папы не внесли его книгу в свой черный список, в котором все то, что никакой католик не должен читать. Мои книги в их черном списке — никакой католик не должен читать их; даже при чтении их совершается великий грех.

Или вы думаете, что дух — это тихая заводь, которую можно всколыхнуть посохом?

Нередко, отказывая себе в удовольствии, вы лишь откладываете желание в тайники своего естества.

В этом единственном утверждении содержится вся философия Зигмунда Фрейда… Отказывая себе в удовольствии… вы лишь складываете все эти желания в ваше бессознательное. Скоро они взорвутся или отыщут какой-то извращенный путь. Все сексуальные извращения в мире из-за жизнеотрицающих религий. Гомосексуализм, содомизм и всевозможные извращения не исчезнут, если не запретить безбрачие и если все человечество не осудит отречение от жизни как грех против жизни.

Человек продолжает становиться все более и более извращенным; и чудо из чудес в том, что причина этого — те же люди, ответственные за создание гомосексуализма, содомизма и всевозможных отклонений, — которые с одной стороны осуждают гомосексуализм, а с другой стороны проповедуют безбрачие.

Гомосексуализм и содомизм были рождены в религиозных монастырях, поэтому я и осуждаю все эти религии — ведь это они ответственны за возникновение опасной болезни СПИД. Это религиозная болезнь, духовная болезнь, самая почтенная болезнь; у нее древнее наследие — все великие основатели религий сделали вклад.

Но люди, похоже, до сих пор не в своем уме. Сейчас многие правительства мира принимают законы против гомосексуализма — гомосексуализм уже преступление во многих местах — но никто не упоминает насчет провозглашения безбрачия преступлением, хотя как раз безбрачие и создало гомосексуализм. Гомосексуализм всего лишь симптом, а борьба с симптомом не поможет — болезнь придет из какого-то другого источника и может быть еще хуже. Если гомосексуализм будет остановлен, появится содомизм. Содомизм означает скотоложество; это из Ветхого Завета. Когда-то был город, Содом, где люди занимались скотоложеством, оттуда и это слово: «содомизм».

Если вы останавливаете гомосексуализм, вы будете толкать людей к содомизму; потом вы будете останавливать и это — лишь бы не смотреть на коренную причину!

Никакое животное не бывает гомосексуальным на воле, но животные становятся гомосексуальными в зоопарке, потому что не могут найти самку. Что они могут поделать со своей сексуальной энергией? Выражаясь точно, религии превратили всю землю в зоопарк.

Кто знает, быть может, то, что упущено сегодня, ждет завтрашнего дня?

Сегодня вы можете подавить что-то, но завтра оно утвердит себя с лихвой. Сегодня это было естественным — завтра будет извращением.

Даже ваше тело знает, что ему завещано, знает, в чем оно нуждается по праву, и его не обманешь.

Слушайте мудрость вашего тела. Оно знает свое наследие, оно знает свои потребности. Вместо того чтобы слушать святую Библию, святой Коран и святую Гиту, послушайте святое тело.

А тело ваше — арфа вашей души.

И вы вольны, извлечь из нее нежную музыку или нестройные звуки.

Если вы остаетесь естественными, придет мелодичная музыка. Если становитесь извращенными, ваше тело будет создавать только нестройные звуки.

И сейчас вы вопрошаете в своем сердце:

«Как различить нам, что есть благо в удовольствии и что не есть благо?»

Пойдите в свои поля и сады, и вы узнаете, что для пчелы

собирать нектар с цветка — удовольствие,

но и для цветка удовольствие давать нектар пчеле.

Помните: не бывает ничего плохого в жизни; дело в том, что одна часть наслаждается — отдавая, а другая часть наслаждается — получая. Это словно две ваши руки — одна рука дает, другая рука берет.

Он говорит: «Вместо того чтобы философствовать над проблемой, сходите в сад и посмотрите: какое удовольствие для пчелы собирать нектар! И в этом нет ничего плохого, это не вредит цветам — Но и для цветка удовольствие — давать нектар пчеле. Они оба наслаждаются мгновением. В том, что пчела радостно жужжит, собирая нектар, а цветок танцует под солнцем, отдавая свой нектар, нет ничего неправильного.

Но если бы спросили священников, они бы сказали пчелам: «Это нехорошо. Вы воруете нектар, не состоя в законном браке с цветком. Где ваше брачное свидетельство?»

Они осудят также и цветок: «Нехорошо привлекать пчел своим нектаром, ведь это порождает страсть». Священники очень умны в разрушении всего прекрасного.

Но жизнь — это и то, и другое — день и ночь, цветок и пчела, мужчина и женщина, рождение и смерть. Нет ничего неправильного и нет ничего злого.

Понимать это — значит, войти в мир религиозного сознания.

Ибо для пчелы цветок — источник жизни, А для цветка пчела — вестник любви. И для обоих — пчелы и цветка — приносить и получать удовольствие, — есть и потребность, и экстаз. Народ Орфалеса, уподобься в своих удовольствиях цветам и пчелам.

Здесь я должен прочесть: «Народ Пуны — кроме полицейского комиссара Пуны — уподобься в своих удовольствиях цветам и пчелам!»

— Хорошо, Вимал?

— Да, Мастер.