16. ОТ ЖИЛИЩА К ДОМУ, ОТ ДОМА К ХРАМУ

16 января 1987.

Возлюбленный Мастер,

Тогда вышел вперед каменщик и просил: «Скажи нам о Жилищах».

И сказал он в ответ:

«Постройте в пустынном месте беседку из своих мысленных образов, прежде чем строить жилище в стенах города.

Ибо, как вы возвращаетесь домой в своих сумерках, так возвращается странник в вас, вечно далекий и одинокий.

Жилище ваше — это ваше увеличенное тело.

Оно растет под солнцем и спит в ночной тиши, и ему снятся сны. Разве не спит ваше жилище и не уходит оно во сне из города в рощу или на вершину холма?

Если б я мог собрать ваши жилища в свои ладони и, как сеятель, разбросать их по лесам и лугам!

Если бы долины были вашими улицами и зеленые тропы — аллеями, чтобы вы могли искать друг друга в виноградниках и приходить с ароматом земли в своих одеждах!

Но этому не настал еще срок.

В страхе своем ваши праотцы собрали вас слишком близко друг к другу. Не сразу исчезнет этот страх. Не сразу перестанут городские стены отделять очаги ваши от ваших полей».

Тогда вышел вперед каменщик и просил: «Скажи нам о Жилищах». Первое, что мне хотелось бы, чтобы вы помнили: жилище и дом — две абсолютно разные вещи. Вопрос исходит от каменщика — ему известно только строительство жилищ. Жилища мертвы. Если они не наполнены вашей любовью, вашей тишиной, вашей песней, если ваше жилище не становится отражением вашего танцующего сердца, оно остается мертвым.

Но в тот момент, когда появляется любовь, когда появляется благодарность, празднование, — жилище больше не жилище: оно становится домом. Оно живое. Оно начинает дышать. Оно наполняется всем ароматом, который вы создаете.

Есть еще один шаг — когда дом становится храмом. Но бедный каменщик не может задать эти вопросы.

Когда ваша медитативность уходит к таким глубинам, что вы начинаете чувствовать себя беременными Богом, дом становится храмом. Но миллионы людей так несчастны, они продолжают жить в жилищах. Даже преобразить жилище в дом для них кажется трудным. А из-за того, что они не могут преобразить свой дом в храм, они вынуждены создавать храмы, создавать церкви, создавать соборы как место пребывания Бога.

Но я говорю вам: ни церковь, ни храм, ни синагога не смогут стать местопребыванием Божьим, если сначала вы не станете местопребыванием божественности.

Если произойдет эта серия трансформаций — от жилища к дому, от дома к храму, — миру не понадобятся ни церкви, ни храмы, ни мечети. Люди ходят в храм — это же абсурд. Храм должен прийти в их сердце и трансформировать все место их пребывания в священное, святое, божественное место.

Говорят, когда на Моисея слишком уж наседали его последователи: «Сколько еще нужно, чтобы достичь града Божьего, божественной земли, Израиля? Почему ты не пойдешь и не спросишь самого Бога? Ведь ты рассказывал нам, что ты просто посланник, и послание не твое, а Божье. На этот раз довольно, похоже мы на неверном пути».

Тогда Моисей сказал: «Я пойду, но ни один не должен следовать за мной, потому что Бога можно встретить только в абсолютном одиночестве».

Поэтому весь караван евреев ожидал в долине, когда Моисей отправился на вершину горы Синай. Там он столкнулся с удивительным феноменом. Он не увидел Бога, но он увидел сверхъестественную вещь: зеленый куст, окруженный пламенем, — и все же зеленый. Он, должно быть, горел давным-давно, и тем не менее куст был усыпан благоухающими цветами.

Он не мог поверить своим глазам. Чтобы рассмотреть получше, он двинулся ближе к кусту. Когда он приблизился, послышался голос — он не смог увидеть, чей это был голос. А голос произнес: «Моисей! Оставь свою обувь и себя самого снаружи этого священного места. Только после этого можешь входить».

Это, может быть, и притча — скорее всего, так оно и есть, — но она содержит глубокую истину. Огонь Божий никогда не уничтожает. Он прохладен, он животворящ. И во-вторых, там, где создана такая тишина, прохлада, живительная атмосфера, место становится священным — храмом. И, разумеется, вы должны оставить свою обувь и себя самого снаружи священного места. Это показывает дорогу к цели: если вы оставляете обувь снаружи своего жилища, оно становится домом. Но если вы сможете оставить и самого себя тоже, вместе с обувью, — дом становится храмом. И тогда вы ходите по святой земле.

Меня не интересует историческая достоверность рассказанного. Меня интересует сущностная истина, которую оно содержит. Странно, что Альмустафа не делает различия между жилищем, домом и храмом. Может он, и сам не осознает.

И сказал он в ответ:

«Постройте в пустынном месте беседку из своих мысленных образов, прежде чем строить жилище в стенах города».

Вместо того чтобы заставить каменщика осознать науку трансформации, он начинает рассказывать о строительстве жилья в пустынном месте. Но это по-прежнему будут жилища, а если каждый построит свое жилище в пустынной местности, то это уже не будет пустынная местность. Вскоре там появятся рестораны, дискотеки, кинотеатры, проститутки и политики. Вся шайка, которой он опасается, живет в городе, она будет создавать город вокруг вас.

В Индии на протяжении столетий люди путешествовали к подножию Бадри Кедарнатха — Гималаи так девственны, чисты, не осквернены человеком и его дуростью. И поскольку так много людей ходит — а это опасно, тропинка узка, многие погибли или навеки потерялись, — решено было сделать дорогу.

Дорога сделана. Теперь люди не ходят к подножию, они путешествуют автобусом. На каждой остановке есть ресторан, чайные, продавцы и все, что угодно. Они уничтожили красоту. Теперь Бадри Кедарнатх уже не то священное место, что прежде. Потому что не место священно. Сердце, полное любви — настолько полное любви, что даже готово умереть, — вот что делает место священным.

Теперь садитесь в автобус, все доступные удобства ждут вас вдоль дороги… но прекрасное явление испорчено. И люди, испортившие его, полагают, что они служат Богу, поскольку теперь больше людей смогут побывать там. Сейчас Бадри Кедарнатх всегда переполнен. Это не те люди. Их единственное достоинство заключается в том, что они могут позволить себе билет на автобус; а с людьми, которые прежде ходили к подножию, прощался весь город, потому что возможность их возвращения была невелика. Тропа была опасной, высота была опасной, но они слышали некий зов и были готовы жертвовать своими жизнями ради него. Это были храбрые люди.

Тогда, в тишине и вечном спокойствии Гималайских пиков, Бадри Кедарнатх был совершенно другим явлением. То был храм. Теперь это даже не дом. Это просто жилище, окруженное всевозможными деловыми людьми, лавками. Все, что угодно, вы можете получить. Это стало базаром. Теперь только идиоты ходят туда, или туристы — что, в принципе, одно и то же. Прежде это было духовное паломничество — потому что оно было рискованным, потому что вам приходилось забыть о себе, забыть все свои страхи смерти.

Поверхностно судя, он прав: Постройте в пустынном месте беседку из своих мысленных образов, прежде чем строить жилище в стенах города.

Города сделались тюрьмами. Нации — это большие тюрьмы. Все человечество живет в заключении, не осознавая этого факта. Вы считаете Пуну местом, где люди живут? Это же тюрьма.

Совсем недавно одна газета опубликовала угрозу от того же человека, который в заговоре с полицейским комиссаром и другими. Ему не удалась первая попытка… но что же это за город? Я никогда не совершал никакого преступления в этом городе или где-нибудь еще в мире. Полиция располагает документами о моем семилетнем пребывании здесь. Усталый, я добрался сюда, а через несколько часов мне приказали оставить город в течение тридцати минут, потому что я представляю опасность для спокойствия города.

Полицейский комиссар, очевидно, думал, что точно так же, как он продолжает поступать с другими людьми, у которых нет никакого чувства собственного достоинства… Я отказался переселяться! Я хотел знать: что за преступление я совершил? Я находился здесь в течение семи лет…

Видя, что теперь он попал в беду… а я пояснил его офицерам, которые приходили, что ему придется смотреть мне в лицо на суде и объяснять, на каких это основаниях он заявляет, что я буду нарушать спокойствие города. Фактически, это он нарушает спокойствие города заговором с индуистскими шовинистическими гандас, хулиганами, преступниками. Видя, что ему придется защищать свою акцию, он немедленно приостановил ее.

Вилас Тупе, лидер опасной группировки, опять угрожает — теперь он нашел новую угрозу; но эти люди, похоже, совершенно тупы. Так и должно быть, ибо никакой шовинист — индуист, христианин или мусульманин — не может быть умным. Разумная и фанатичная позиции сосуществовать не могут.

Теперь он угрожает, что каждый саньясин, въезжающий в Индию, сперва должен будет пройти медицинское обследование на заболевание СПИДом. Почему он боится СПИДа? Он что, гомосексуалист?

Еще до его угрозы я уже знал, что если он провалится в своей первой попытке, то второй попыткой будет медицинское обследование такими же индуистскими шовинистически настроенными докторами. Если он смог найти полицейского комиссара для своей поддержки, он сможет найти и докторов для своей поддержки, у него хватит низости. Увидев эту возможность, я уже отдал распоряжение всем центрам, попросил все наши газеты и журналы по всему миру опубликовать, что кто бы ни собирался в Пуну, должен иметь при себе медицинский сертификат о том, что у него нет СПИДа, что его проба негативна.

В Пуне есть и другие учреждения, куда приезжают люди со всего мира. Угроза только моим людям — но не людям, которые учатся в институте Макса Мюллера, не людям, которые изучают йогу с Айенгаром. Вам видна глупость?

И во-вторых, мои люди совсем не заинтересованы в любви этих отвратительных мертвых людей. Не мои люди опасны городу — город опасен моим людям. И я требую, чтобы ежедневная газета «Гарун Бхарат» Маратхи взяла назад свое заявление и принесла извинения. Вы уверены, что в Пуне нет гомосексуалистов? Здесь проходили хоть какое-нибудь медицинское обследование все люди Пуны? Особенно индуистские монахи, шанкарачарьи, джайнские монахи, Ачарья Гулси и другие… а их немалое количество — более двадцати миллионов людей в стране.

Они верят в безбрачие, а безбрачие — мать гомосексуализма. И не только гомосексуализма, ведь другой человек может распространить новость, и престиж великого святого будет в опасности. Поэтому ваши так называемые святые — просто чтобы выпустить свою сексуальную энергию — опустились даже ниже гомосексуализма, к содомству. Они занимаются любовью с невинными животными. И это не ново.

В Ветхом Завете упоминается, что раньше было два города, Гоморра и Содом. И Бог стал сыт по горло их людьми, потому что Гоморра была гомосексуальной, а в Содоме люди начали заниматься любовью с животными.

Стало быть, слово «содомство» — от города Содома. Бог уничтожил оба города полностью.

Нагасаки и Хиросима — не новы. То же произошло в Гоморре и Содоме за тысячи лет до этого.

Я требую от правительства и ответственных медицинских лиц, чтобы каждый житель Пуны, взрослый он или нет — а обнаружены малые дети, новорожденные, с заболеваниями из-за того, что у матери или отца было заболевание; никто не может быть исключением, — я требую, чтобы все в этом городе были обследованы.

Но каждая страна, каждый город, каждая религия старается скрыть подобные факты. В Техасе никто никогда не слыхал о гомосексуалистах. Это наиболее отсталая часть Америки, это пустыня. Полагая, что в Техасе не будет никакой проблемы, так как там нет гомосексуалистов, техасская ассамблея приняла закон, что гомосексуализм — это преступление, и любой, кого схватят и раскроют как гомосексуалиста, должен будет провести от пяти до десяти лет в тюрьме. Но, кажется, идиотизму нет пределов, потому что тюрьмы — одно из мест, где гомосексуализм остается единственным выходом, из-за того, что вы содержите женщин и мужчин раздельно.

Но как только закон приняли, весь Техас был шокирован: целый миллион гомосексуалистов запротестовал. Они заявили: «Это наше прирожденное право. Никого не касается, что мы делаем со своей сексуальностью, а если вы настаиваете…» Теперь они сформировали организацию и все ушли в подполье. Подполье означает… Ни у кого на лице не написано, что он гомосексуалист. Это еще более опасно, ведь теперь никого из этих людей не знают как гомосексуалиста, и они будут практиковать все виды контактов с другими.

Америка неохотно объявила, сколько именно гомосексуалистов в ней есть. Каждой стране неохота, поскольку это так безобразно.

Совсем недавно я услышал, что ООН создала документальный фильм о бездомных людях, нищих. В Америке тридцать миллионов нищих, но правительство не готово согласиться с этим фактом. Было отведено небольшое место для нескольких сотен бездомных людей, предоставлено жилье, пища, одежда и некоторые виды работы. ООН включила этот эксперимент в свой документальный фильм, с тем, чтобы и другие страны увидели, что нужно что-то делать. Это делалось с благими намерениями, они не имели в виду критику Америки. Они включили этот материал, чтобы похвалить Америку, но американское правительство вынудило ООН исключить эту часть.

Даже уполномоченные ООН были удивлены. Они сказали: «Эта часть самая важная, и она делает вам честь: вы занимаетесь чем-то для тех несчастных, голодных, бесприютных людей, недостаточно одетых, спящих прямо на улицах». Но у американских политиков другая позиция. Они заявили: «То, что вы подразумеваете, хорошо, но на весь мир станет известно, что в Америке тоже есть бездомные люди». Они постоянно отрицали, что у них есть какие-либо нищие, и это абсолютный вздор.

Мой конфликт с американским правительством начался с вопроса об уличных нищих, потому что я пригласил три тысячи уличных нищих стать частью нашей коммуны. Коммуна стала международным центром; там были люди из каждой страны, и тысячи людей приходили и уходили. Увидев, что три тысячи бездомных людей попали в коммуну… А они были так счастливы! — в первый раз с ними обходились как с человеческими существами: та же любовь, та же пища, та же одежда, то же жилье со всеми удобствами, что и у саньясинов, которые пожертвовали миллионы долларов. Может быть, в первый раз их признали, что они тоже человеческие существа, не собаки с улицы.

Таково было начало конфликта между Рональдом Рейганом и мной. Какой ущерб я наносил Америке? Если три тысячи человек смогла вобрать пятитысячная коммуна, разве не может вся Америка вобрать тридцать миллионов человек?

Но настоящее беспокойство состоит в том, что все те тридцать миллионов человек почти все черные; и они испугались. Службы новостей беспрерывно прибывали в коммуну. Ежедневно их самолеты приземлялись в аэропорту коммуны. Они были удивлены, увидав три тысячи черных людей — людей, на которых они никогда не обращали никакого внимания. Но теперь им пришлось обратить внимание.

Американское правительство старалось всеми путями — как и христианская церковь — убедить тех людей: «Только ради приюта, пищи, одежды и работы, которые вы получаете, вы скоро отбросите и христианство, не подозревая этого». Опасность потери количества — вот в чем был страх христианской церкви.

И они занимаются одним и тем же повсюду в мире. В Индии кого обращают в христианство? — нищих, сирот. А мы не обращали их в другую религию — у нас нет другой религии. Я только за религиозность. Правительство испугалось, что миру станет известно об американских нищих.

Я был первым человеком во всем мире, который заговорил о СПИДе, его опасности и о том, как предотвратить его. Я первый пригласил каждого члена коммуны пройти медицинские тесты: «И если у вас СПИД, не нужно чувствовать вину, не нужно стыдиться. Мы позаботимся о вас». Мы обнаружили двоих людей, у которых был СПИД, и приготовили им самые прекрасные дома в лучшем живописном месте коммуны, совсем рядом с озером, в окружении леса. И никто не выказал неуважения к ним, никто не осудил их

— ведь это жертвы христианских монахов, монастырей; все они нуждаются в нашем сострадании, особенно потому, что им не прожить больше шести месяцев.

Я сказал им: «Делайте все то, что вы всегда хотели делать, но все откладывали, а коммуна обеспечит все, что вам захочется, — какую угодно пищу, одежду, или все, что вам понадобится. Вам будет трудно жить в изоляции, далеко от коммуны».

Я позволил им приходить на каждую беседу, на каждую медитацию и сказал им: «Смотрите, коммуна так любит вас. Вы тоже должны быть осторожными, чтобы не заразить никакого другого человека своей болезнью».

И они были благодарны. Они сказали: «Сидеть целый день трудно. Нам тоже нужна какая-то работа, мы не хотим обременять коммуну».

Поэтому я сказал им: «Здесь столько работы. Вы можете создавать прекрасные сады вокруг своих домов».

Они создали сады, горные сады вокруг своих домов. И я сказал: «Вы не отделены от коммуны; но эта болезнь может быть опасной для ваших братьев и ваших сестер, ваших возлюбленных. Необходимо полнейшее понимание».

Вся американская пресса смеялась, когда я говорил о СПИДе. Смеялись политики, смеялись соседние американские города: «Странные люди. В целом мире ни у кого нет дела до СПИДа, почему должно быть у них?»

А мы уже построили большой лагерь, где могли разместиться три тысячи человек. Мы хотели открыть первый дом по уходу за людьми, которые страдают от СПИДа, но нам помешали. Коммуну уничтожили.

Теперь почти каждое правительство на западе делает то же самое — без упоминания имени того, кто начал. Они следуют точно тем же правилам, которые мы составили для коммуны: во время любовных актов следует быть очень осторожным, пользоваться презервативами.

Но стыдно приходить на медпункт или к доктору и говорить: «Я стараюсь предотвратить СПИД и мне нужны презервативы». У нас был свой собственный госпиталь, но все же человеческий ум есть человеческий ум; поэтому мы клали в каждом туалете целую упаковку, что могло предотвратить болезнь. И когда журналисты увидели, что в туалетах были презервативы, и вы можете запросто идти и брать их, никого не спрашивая, то они написали отрицательные статьи об этом!

Теперь то же самое делает каждый парламент в Европе, в Америке, но не с такой человечностью. Вам приходится приобретать презервативы у аптекаря и испытывать стыд.

Этот странный мир — такой слепой, такой безобразный. И вот угроза — только из-за моих саньясинов; а как же институт Макса Мюллера, куда приезжают обучаться люди со всего света? Как же университет Пуны? Как институт йоги Айенгара? Их названия не упоминаются.

Я хочу, чтобы Вилас Тупе запомнил, как следует: прежде чем вы пригласите любого саньясина для обследования по поводу СПИДа, — вы, члены вашей партии, полицейский комиссар, все полицейские офицеры — вся Пуна — должны получить негативный тест и сертификат, потому что я беспокоюсь о своих людях. Мои люди останавливаются в отелях. СПИД инфекционен не только при сексуальных связях, он может передаваться со слюной. Если чашка не продезинфицирована, не стерилизована, если сиденье в туалете не простерилизовано каждый раз после использования — можно пострадать, не будучи гомосексуальным. Есть несколько экспертов, которые считают, что вирус СПИДа может заразить вас прямо через дыхание, и если вы сидите рядом с человеком, у которого СПИД, его дыхание несет вирус, — если вы вдохнете его, то пострадаете от страшной болезни, для которой никакого медицинского лечения не существует. Врачи говорят: «Мы не видим никакой возможности найти лекарство».

СПИД — это медленная смерть в течение шести месяцев. Что делает сейчас по этому поводу индийское правительство? Только не говорите, что у нас нет никакого гомосексуализма. Вам придется доказывать это, потому что мне известны профессора-гомосексуалисты, мне известны студенты-гомосексуалисты в общежитиях. А в армии гомосексуализм — единственный способ избавиться от своего сексуального бремени.

В стране полно проституток. И вот для людей побогаче… Они не могут пойти к проституткам, чья территория отмечена красным светофором, им не положено входить туда. Так что для уважаемых людей — губернаторов, министров — возникла новая категория проституток: это девушки по вызову. Вы просто звоните ей, и она придет к вам домой. Она не записана как проститутка, она записана как «девушка по вызову», и это выглядит так, что она вроде бы и не проститутка.

Все мусульмане гомосексуальны: ведь если вы женаты на четырех женщинах, то как же те трое мужчин, которые остались без женщин? Они вынуждены быть либо гомосексуалами, либо содомистами, что еще хуже.

Все ваши так называемые святые должны быть обследованы, начиная с Сатьи Саи Бабы — его гомосексуальность подтверждена. И не обычная гомосексуальность, ведь есть книги, написанные людьми, с которыми у него были гомосексуальные связи. Так что это зафиксировано, а он не опровергал этого и не ходил в суд. Он — причуда природы, у него есть оба органа, мужские гениталии и женские. Немного тренировки, и он мог бы заняться любовью сам с собой.

Поэтому я хочу, чтобы редактор газеты «Тарун Бхарат» забрал все те слова назад и принес извинения. В противном случае скоро они окажутся в суде.

Города предельно больны. Все больше и больше населения переезжает из деревень в города, потому что в деревнях получить образование невозможно. Вы не можете там разбогатеть, не можете жить со всей той роскошью, которая есть у городских людей. Деревни пустеют, а города становятся перенаселенными.

Совет хороший: строить свой дом в пустынной местности, а не в стенах города, потому что города — это просто тюрьмы, часть большой тюрьмы, которую вы зовете нацией. И в этой стране, забавно: Пуна — часть штата, названного Махараштрой — «великая нация». Индия только нация; внутри нации есть великие нации. Никто не видит нелепости этого. Так что сначала вашей тюрьмой является город, а уж потом ваш штат.

Мохаджи Десай, когда он был главным министром Гуджарата, хотел принять резолюцию в ассамблее, чтобы я не мог приехать в Гуджарат. С одной стороны, конституция говорит, что у каждого гражданина этой страны есть свобода передвижения, он может ходить куда угодно. Он волен, выражать свои мысли абсолютно свободно. Но не тут-то было — на самом деле все по-другому.

Мне тоже хотелось бы, чтобы вы покинули все тюрьмы. Но просто уйти в пустынное место — это не способ выйти из тюрем, потому что если девятьсот миллионов человек в этой стране переберутся в пустынное место, то пустынное место будет уничтожено. Города вы уже уничтожали. Девятьсот миллионов людей, которые переселятся в горы и леса, должны будут строить жилье. И начнут расти города, так как у вас есть нужды, которые могут быть удовлетворены только другими. Вы не в состоянии делать все; вам понадобится доктор, вам понадобится зубной врач, вам понадобится одежда. Вам понадобится тысяча и одна вещь, и вокруг вас начнет расти город. Вам понадобятся дороги, и по тем дорогам поедут автобусы и автомобили.

Только самые богатые могут позволить себе строить дом в пустынной местности, ведь это обходится дорого. Скоро им понадобятся вертолетные площадки, аэропорты и вся бессмыслица будет здесь. Всего оставшегося недостаточно, мы уничтожили природу безжалостно. Оставьте то, что осталось. Время от времени вы можете выезжать, но жить вам придется в городах.

Но городу не обязательно быть тюрьмой. Кто такой полицейский комиссар — приказывать мне покинуть город за тридцать минут? Я заключенный? Он тюремщик этого города?

Совет, данный Халилем Джебраном, неосуществим. Вот что я говорю людям, живущим где бы то ни было: нужно больше осознавать свободу, нужно быть готовым бороться за свободу. Даже одному дюйму своего существа нельзя позволять быть в рабстве.

Не нужно штатов, не нужно наций. Все это исчезнет с земли, и вся земля будет принадлежать людям… а свобода передвижения где угодно на земле станет нашим правом по рождению. Это единственный способ уничтожить незримое рабство и незримую стену вашей тюрьмы.

Ибо, как вы возвращаетесь домой в своих сумерках, так возвращается и странник в вас, вечно далекий и одинокий.

Человек в основе своей странник. Те дни, наверное, были суровы, но безмерно прекрасны… Перед началом цивилизации человеку приходилось быть странником, потому что он охотился. Города возникли из-за возделывания земли. Вы должны заботиться о своих полях и фруктовых садах, вы должны оставаться на одном месте. Но в дни охоты животные убегали отовсюду, где они встречали людей, и людям приходилось следовать за ними.

Тот странник есть до сих пор в вашем существе. Он сократился до туриста. Туризм безобразен — со своими солнечными очками, камерами, висящими на плечах, они не видят ничего. Они просто фотографируют, а дома они сделают замечательный альбом, и тогда увидят, как выглядит Тадж Махал.

Но в самом человеческом духе существует стремление исследовать новые пространства. Это стремление не должно быть унижено до безобразного туризма. Это стремление можно преобразовать из хождения смотреть Тадж Махал, пирамиды и соборы Европы: тот же самый странник может обратиться внутрь. И в этом вся тайна медитации.

Как только ваш странник начинает новое путешествие в ваше внутреннее… И помните: это не малое место, оно так же велико и обширно, как и вселенная снаружи, потому что наружное и внутреннее должны быть уравновешены. Сущее пребывает в непрерывном равновесии. В вашем небольшом теле есть измерение сознания, которое так же огромно, как целая вселенная. Каждый человек несет вселенную внутри себя.

В тот миг, когда странник поворачивает внутрь, ваше блуждание становится духовным поиском. И я безмерно счастлив, что вы не можете взять свои камеры, свои очки и все туристское снаряжение внутрь.

Вам придется идти одинокими, обнаженными, без своих чемоданчиков.

А внутри вас находится ваша настоящая свобода, ибо вашего сознания не может коснуться никто другой. Вы — единственный мастер вашего существа.

Жилище ваше — это ваше увеличенное тело.

Это обычное утверждение, но с некоторым смыслом. Думали вы когда-либо о том, как вы обращаетесь, поступаете со своим жилищем? Осматривая ваше жилище, я могу многое сказать о вас; мне совсем не нужно знать вас. Если вы в замешательстве, ваше жилище будет в беспорядке. Если у вас нет никакого чувства эстетики, ваше жилище покажет это. Так что это правильно: Жилище ваше — это ваше увеличенное тело. Не поступайте дурно со своим жилищем.

Оно растет под солнцем и спит в ночной тиши, и ему снятся сны. Разве не спит ваше жилище и не уходит оно во сне из города в рощу или на вершину холма?

Это поэзия, но символическая, метафизическая. Ваш дом так же хочет быть прекрасным, как и ваше тело хочет быть прекрасным. Ваш дом тоже хочет быть молодым и свежим. Точно как ваше тело желает юности, ваш дом тоже хочет оставаться молодым, не хочет умирать. Ваш дом должен представлять вас, ваши грезы, ваши стремления, состояние вашего существа.

Вы думаете, что если пройдете мимо дома Гаутамы Будды, то увидите такой же дом, как и любой другой? Нет, у него будет аромат Гаутамы Будды.

Я был совсем юным, наверное, лет двенадцати, когда очень странный человек посетил наш дом. Мой отец привел его, потому что тот был ученым — и не только ученым, у него были собственные уникальные переживания. Может быть, он и не был просветленным — этого я не могу припомнить точно. Я не могу даже вспомнить его лица. Я только знаю, что это был суфий, мусульманский мистик, а мой отец прислушивался к нему в надежде, что тот что-то сделает, что-то посоветует, убедит меня в чем-то — так все беспокоились обо мне. Хоть я и жил в их доме, все они чувствовали, что я чужак. И они не ошибались.

Бывало, я сидел тихо, а моя мать подходила и спрашивала меня: «Ты никого не видел? Мне нужны овощи». Я был рядом, но она знала, что посылать меня за овощами — очень неразумная затея. Раз или два они попытались, а потом оставили это.

В конце концов, мое присутствие стали воспринимать так, будто никого нет. Я смеялся надо всем этим — ей нужны овощи, а в доме никого. Я сказал ей: «Ты дала мне мое точное описание. Я никто. Ты права, в доме нет никого. Если я увижу кого-нибудь, то сообщу тебе».

Меня послали однажды купить бананов. Я еще никогда не покупал бананы, поэтому я спросил у лавочника — и весь город вскоре узнал, что «это не наш мальчик». Это был хороший шанс надуть меня, потому что я всегда доверял. Я спросил его: «У вас много разных сортов бананов; какой лучший?»

И он показал мне худший сорт, гнилые бананы, а запросил почти двойную цену лучших бананов. Я отдал ему деньги и забрал всю партию. Это было отвратительно.

Я сказал: «Странно, что лучшие бананы так отвратительны. Я не могу перенести их запах». Кое-как я добежал и отдал их своей матери: «Я нашел лучшие бананы и, конечно, заплатил двойную цену».

Она посмотрела на бананы, стукнула себя по лбу и приказала мне: «Убери их, не то провоняется весь дом!»

«Но это ведь лучшие бананы», — сказал я.

Она сказала: «Сделай еще одну вещь, и я больше никогда ни о чем не буду просить тебя». Прежде там жила старая нищенка, прямо под деревом. — «Ступай и отдай все это ей».

Я отнес все те бананы старухе, и, увидя это гнилье, она сказала: «Выбрось их! Возможно, я и нищая, но это еще не значит, что ты можешь давать мне всякое гнилье. Я — человек».

Я сказал: «Боже мой, кому же я отдам их?»

Она ответила: «Это меня не касается. Только уходи прочь, потому что вонь слишком сильная».

И мне пришлось выбросить их в реку.

Мой отец привел этого суфийского мистика, думая, что тот сможет помочь. И мой отец был озадачен, моя семья была озадачена — тем, что сделал этот человек… Они отвели для меня отдельную комнату, чтобы я не вызывал у них постоянную досаду. Потому что просто сидеть, ничего не делая, было достаточно для их раздражения: они все работают, каждый занят, а я с закрытыми глазами медитирую.

Поэтому они отдали мне отдельную комнату с отдельным входом в нее. Суфий пришел с моим отцом и стал ходить по комнате, обнюхивая стены у этого угла, у того угла… Мой отец сказал: «Боже мой, я привел его вернуть тебя к здравому смыслу, а он сам, похоже, в последней стадии».

Моя комната была совершенно пустой. Я всегда любил пустоту, ведь только пустота может быть абсолютно чистой. Все, что вы накапливаете у себя в комнате, рано или поздно становится ненужным хламом. Поэтому в моей комнате не было ничего.

Мой отец посмотрел на него, посмотрел на меня и сказал: «Я приглашал его, поэтому я должен видеть, что он делает».

Потом он подошел и принялся обнюхивать меня. Теперь это было уже слишком. Мой отец сказал: «Я уже объяснил вам, что мой мальчик немного эксцентричен, а вы укрепляете его эксцентричность!»

«Нет, — сказал он, — я чувствую запах комнаты и его запах. Это запах безмолвия, аромат безмолвия. Вы благословенны, имея такого сына. Мне пришлось обнюхать все, чтобы узнать, связан ли этот аромат с его присутствием. Он связан с его присутствием, эта комната наполнена его присутствием. Не нужно беспокоить его».

И он попросил у меня прощения, сказав:

«Прости меня; я помешал, войдя в твою комнату».

Мой отец вывел его, а потом возвратился и сказал: «Прежде я считал, что только ты ненормальный. Есть даже более ненормальные люди — обнюхивающие комнату!»

Но я сказал ему: «Твой дом — это твое продолжение; неуловимым образом он представляет тебя. А человек, которого ты привел, определенно великое человеческое существо, человек интуиции и понимания».

Если б я мог собрать ваши жилища в свои ладони и, как сеятель, разбросать их по лесам и лугам! Если бы долины были вашими улицами и зеленые тропы — аллеями, чтобы вы могли искать друг друга в виноградниках и приходить с ароматом земли в своих одеждах!

Но этому не настал еще срок.

Он великий поэт и мечтатель — вот такой должна быть земля. Но вместо этого в столь высоком темпе растет население, что мы должны погибнуть, поскольку придется рубить все больше и больше деревьев, создавая пространство для людей. Вам придется уничтожать все больше и больше растительности.

Прежде эксперты полагали, что к концу этого столетия в Индии может быть один миллиард человек. Сейчас они изменили свое мнение, так как темпы роста не соответствуют их расчетам. Чем беднее страна, тем больше демографический взрыв. Теперь они добавили еще почти полстолько: один миллиард и четыреста миллионов человек будут жить в этой стране к концу нашего столетия.

Во время Будды было только двадцать миллионов человек на всей земле. Возможно, это предел, когда его мечта может исполниться: Если б я мог собрать ваши жилища в свои ладони и, как сеятель, разбросать их по лесам и лугам!

Но Халиль Джебран никогда и никак не пробовал воплощать свои мечты. Я попробовал — и обжег себе пальцы. А что же правительства? Они не позволят вам сделать эту землю более прекрасной, более любящей, чтобы на ней было больше цветов, больше зелени, больше птиц, больше диких животных, не опасающихся, что вы убьете их. Правительства продолжают лгать обо всем. Они продолжают творить все виды преступлений против человечества.

Этим утром мне сообщили, что Рональд Рейган был в тайном сговоре с Аятоллой Хомейни, — Аятолла Хомейни задержал людей из американского посольства, не позволяя им возвратиться в Америку, и поэтому Рональд Рейган подписал секретное соглашение с ним: «Вы освобождаете американцев, а мы дадим вам столько оружия, сколько пожелаете».

И это продолжалось почти два года. Хомейни такой же подлый, как и Рональд Рейган. Он не будет освобождать всех заложников. Он освобождает несколько человек через шесть месяцев и получает партию оружия. Разумеется, он отдает деньги, но эти деньги тоже не принадлежат ему, они принадлежат бывшему шаху Ирана.

И что же делает Рональд Рейган? Тайком от американцев он отправляет на эти деньги еще больше вооружения террористам, которые стараются уничтожить небольшую страну, Никарагуа. Поэтому не нужно спрашивать ни с какого Сената — в течение двух лет он был в состоянии хранить этот секрет.

На миллионы долларов вооружение отправлялось террористам — разрушать несчастную страну, которая хочет жить своей жизнью, по своему собственному выбору. Это совсем не дело Рональда Рейгана.

Недавно это вышло наружу, и Рональд Рейган отрицает, что здесь имел место какой-либо сговор. Главу Си-Ай-Эй, который был посредником между Аятоллой Хомейни и Рональдом Рейганом, вызывали в Сенат для дачи показаний — и прямо по дороге он потерял сознание. Он хорошо знает, что если расскажет истину, то будет еще один Уотергейт; они уже назвали его «Ирангейт». Рональд Рейган пропадет, а с ним и глава Си-Ай-Эй пропадет; лучше притвориться, что потерял сознание.

Но сколько же он может оставаться без сознания? И вот дело открылось, скоро станут известными многие доказательства, потому что весь Белый Дом знал об этом в течение двух лет, но молчал.

Порой думаешь, что все политики должны быть за решеткой. Правительства могут состоять из простых людей — поэтов, художников, мистиков, танцоров, творческих людей — не преступников.

То, что говорит Альмустафа, замечательно. Но он знает: этому не настал еще срок. А человек все надеется и надеется, в течение миллионов лет, что однажды все мечты осуществятся. Прекрасная мечта:

Если бы долины были вашими улицами и зеленые тропы — аллеями, чтобы вы могли искать друг друга в виноградниках и приходить с ароматом земли в своих одеждах!

Прекрасная мечта — и простая мечта, — но человек кажется почти бессильным. Он остается игрушкой в руках преступников.

В страхе своем ваши праотцы собрали вас слишком близко друг к другу.

Это верно, города и толпы рождены страхом. В одиночестве вы начинаете бояться. В толпе более уютно, страха нет: столько людей вокруг вас. Только запомните — все в толпе по той же причине. Трус не становится меньшим трусом в толпе из тысячи трусов. Да, он может чувствовать, что с ним тысяча человек, но это ничего не меняет в его внутреннем мире.

Не сразу исчезнет этот страх. Не сразу перестанут городские стены отделять очаги ваши от ваших полей.

Просто слова мечтателя, ведь мы слышим такие же обещания постоянно… Не сразу исчезнет этот страх. Когда же? Есть какой-нибудь предел? Это утешает людей, но не преображает их. Страх не исчезнет сам собой.

Не успокаивайтесь. Вам придется подняться над страхом, он не оставит вас просто потому, что есть надежда.

Разве миллионы лет, которые прошли, не достаточно доказывают то, что я говорю? Ничего не меняется в человеке по той простой причине, что вы продолжаете надеяться. Надежда — не что иное, как опиум, наркотик, еще вреднее любого наркотика, так как она сохраняет ваше страдание, ведь «завтра все будет в порядке».

«Скоро…» Но это завтра никогда не приходит, и «скоро» продолжает растягиваться на миллионы лет.

Халиль Джебран никогда не конфликтовал по поводу прав на имущество, потому что он никогда не пытался реализовать какую-нибудь мечту. Тем, у кого власть, не страшны ваши надежды. На самом деле они хотят, чтобы вы продолжали надеяться.

Все правительства мира и все религии мира против меня просто потому, что я старался воплотить мечту — это непростительно. Я совершил великое преступление из-за того, что дал людям вкус реальности — не просто дозу опиума для продолжения их мечтаний.

Прямо перед моим домом когда-то жил старый парикмахер. Это был опиумный наркоман, самый замечательный человек. Я очень любил его, и он любил меня очень сильно. Хоть он и был в возрасте моего дедушки — это мой дедушка познакомил меня с ним, — но постоянно находился под влиянием опиума.

Он был бедным человеком, потому что никто не шел к нему, разве что очень редко какой-нибудь чужак, посторонний мог зайти в его салон. И не их вина…

Бывало, я просиживал с ним часами, так как он часто рассказывал замечательные вещи. Однажды он сказал мне: «Я слыхал, собираются запретить опиум и все другие наркотики. Если такое случится, все опиумные наркоманы должны создать политическую партию и бороться на выборах».

Я заметил: «У тебя хорошая идея, но опиумным наркоманам создать политическую партию и бороться на выборах будет трудновато».

Он сказал: «Я тоже считаю, что это будет трудновато, ведь даже незначительные вещи затруднительны. Люди приходят сюда и говорят: «Побрей мне бороду», — а я брею им головы! Но когда они останавливают меня, половина их головы уже побрита, и они сильно сердятся».

— Что же ты делаешь тогда? — спросил я.

— Я говорю им: «Ничего страшного. Можете заплатить мне только половину, в чем проблема? Или, если вы слишком возмущены, не платите совсем». Кто же уйдет…

В то время панков не было, иначе бедный парикмахер был бы одним из лучших мастеров по панкам.

Время от времени он спрашивал меня: «Ты что же это? Все сидишь здесь, часами растрачивая мое время, — и без дела. Может, мне побрить твою голову? Бесплатно, просто по дружбе».

Я отвечал: «Я не прихожу сюда для дела. Я прихожу сюда послушать тебя — что тебе принес опиум».

Он сказал: «Он принес многое. Прошлой ночью я услышал, как кто-то доит мою корову. Я взял фонарь — это было очень трудно, потому что ночью я принимаю хорошую дозу, — и прошелся вокруг коровы, но там никого не было. Однако звук продолжался по-прежнему.

Потом я обнаружил человека, который мочился на улице. Чтобы выяснить, кто это, я снова пошел с фонарем — вокруг него. Он спросил: «Что ты делаешь?» Я сказал: «Я пытаюсь разузнать, кто это доит мою корову».

Тот сказал: "О боже, я не дою твою корову!"»

— Так что, — заключил он, — опиум много значит для меня.

Однажды он шепнул мне на ухо: «Хочешь немного опиума?»

Я сказал: «Хватит одного тебя! Довольно тебя одного на всю деревню».

Но то был человек необъятной любви. Он был очень беден. Мой отец стал замечать, что я постоянно там, и он сказал: «С ним уже и так проблема. Если он начнет принимать опиум, то нам конец!»

Той ночью он подошел к моей кровати и сказал:

«Нехорошо сидеть с тем идиотом, опиумным наркоманом, и тратить свое время».

Я сказал: «Это не трата моего времени. Я научился от него намного большему, чем от кого-нибудь еще».

Он спросил: «Ты тоже начал принимать опиум?»

Я сказал: «Еще нет».

Он сказал: «Что ты подразумеваешь под «еще нет»?»

Я ответил: «Кто знает о будущем? Но одно я могу сказать — я не могу обещать — одно могу сказать: я уже испил божественное. Мне не нужен никакой другой опиум или какой-нибудь иной наркотик, так что не беспокойся».

Он сказал: «Ты не предложишь тому человеку остановиться?»

Я сказал: «Он уже и так в бедности и страдании. Опиум — единственное, что дает ему мечтать, и он забывает обо всех своих проблемах. Будет слишком тяжело, если он перестанет принимать опиум».

Это и есть ситуация всего человечества. Вы все продолжаете надеяться — из-за того, что не можете справиться, не можете встретиться с безобразной действительностью, которая окружает вас.

Если вы оставите свои надежды, будет великая революция: рождение нового человечества.

— Хорошо, Вимал?

— Да, Мастер.