Любимый Бхагван!

Что низводит меня в Вашем присутствии и при одной лишь мысли о нем на уровень истеричного, нелепого ребенка? Связано ли это с некоей нелепостью, присущей взаимоотношениям мастера и ученика, или же с моей собственной психической незрелостью: а может быть, и с тем, и с другим сразу?

Панкайя, человечество еще не достигло зрелости. У нас лишь лица людей, в то время как наше сознание плетется далеко позади. В обыденном мире легко носить маску, легко притворяться и лицемерить. Но когда вы приходите к мастеру... само ваше стремление прийти к нему указывает на величайшую внутреннюю потребность увидеть свое истинное лицо, познать себя.

Личина, которую вы сейчас носите, — не есть ваше истинное лицо, не есть вы.

Я говорю вам, что вы — это не вы, и вы это знаете.

Мастер — это только зеркало. Вам не удастся обмануть зеркало, ведь оно — всего лишь отражение вашей сущности. Существует древняя притча об одной очень уродливой женщине, которая ненавидела зеркала, полагая так же, как и все вы полагаете, что в уродстве ее повинно зеркало, ведь когда его не было — исчезало и уродство. Ненависть ее возросла до того, что стоило ей увидеть зеркало, как она разбивала его. Притча эта весьма наглядна. Именно так мы и поступаем в жизни тем или иным образом. Мы старательно избегаем любого отражения своей сущности, поскольку оно не льстит.

Панкайя, если в моем присутствии или даже думая обо мне, ты вдруг почувствуешь себя незрелым, как умственно отсталый ребенок, не пытайся объяснить это себе. Это правда. И правда эта касается не тебя одного: она касается всего человечества. Просто тебе повезло, что ты узнал об этом. Ты встретился с зеркалом.

И если ты разобьешь его, это тебе не поможет.

Греки отравили Сократа, однако это их не спасло — он был зеркалом. Евреи распяли Иисуса, но это им не помогло — он был зеркалом. Убийство аль-Хиллая Мансура не улучшило положения магометан — он был зеркалом.

Напротив, в результате все они остались на запоздалом, детском уровне развития, поскольку некому было больше указать им на то, кто они есть и где находятся. Все они затерялись в толпе подобных им отсталых детей.

После I мировой войны в Германии была впервые осуществлена попытка вычислить средний умственный возраст солдата. Тысячи солдат участвовали в опыте, подвергаясь множеству экспериментов. Результаты оказались ошеломляющими и нанесли удар по гордости всего человечества.

Оказывается, средний умственный возраст солдата — всего 14 лет.

А средний возраст тех, кто солдатами не является, ненамного превышает данный. Человеку может быть хоть 70 лет: тело его может состариться, но ум по-прежнему останется на уровне развития 14-летнего возраста. Иногда вы сами можете по себе это заметить, . а в определенных ситуациях — и по другим.

Каждой женщине знакомы вспышки раздражения — их нельзя рассматривать как признак зрелости. Каждый мужчина знает, что такое закурить, когда нервничаешь. Курение, хотя ничем и не помогает, зато отвлекает ум от нервозности.

Курят только нервные люди. И вы могли заметить, что в какие-то дни вы курите больше, в какие-то — меньше. Обычно вы больше курите в дни больших волнений, мук и напряжения. Мир становится невыносим. Ваше волнение достигает такого накала, что вам необходимо переключить свой ум на что-нибудь другое, несложное, что-нибудь, в чем никто иной бы не участвовал и не усложнял бы вам жизнь.

Сигарета действует исключительно облегчающе и успокоительно, поскольку содержит то же химическое вещество, что чай и кофе, дающее на мгновение определенный успокоительный эффект. На более специфическом уровне курение Дает сходство с глубоко укоренившимся воспоминанием о кормлении грудью. Грудь и молоко почти такие же теплые, как дым от вашей сигареты или сигары. Сигарета или сигара оставляют на ваших губах почти такое же ощущение, как и соски матери. И дым проникает в вас, как молоко через сосок. Вы впадаете в детство — те золотые дни, когда не существовало ни забот, на проблем, ни волнений. Поэтому, стоит вам начать нервничать, как вы хватаетесь за сигарету.

А когда вы не нервничаете, когда вы полны блаженства и радости, вы совершенно забываете о ней.

Все курильщики — это люди отсталые в развитии. Таким образом, большинство людей в мире — отсталые. Существуют и другие замены. Вы можете и не быть курильщиком, полагая: «Я не отсталый человек, потому что я жую жвачку.» А это еще хуже сигарет! Если вас устраивает такое никчемное и бессмысленное занятие, как излишнее утомление рта и зубов, значит, вы не просто отсталый человек, но к тому же и тупой.

Но, оказывается, прав был Чарльз Дарвин. Сколькими способами ни пытались ученые опровергнуть теорию эволюции, им предложенную, психологическая значимость этой теории столь велика, что даже опровержение самой теории не способно эту значимость уничтожить.

Взять, к примеру, обезьяну. Животное не способно усидеть на одной ветке, не меняя своего положения. При этом обезьяна постоянно что-нибудь жует — и так день напролет. Она жует непрерывно с момента, как проснулась, и до тех пор, пока снова не уснет. Возможно, человек все еще не освободился от этого животного наследия, хоть он и ходит на двух ногах, что не составляет такой уж большой разницы. Насколько мне известно, обезьяны не считают, что вы опередили их в развитии. Сама эта идея их весьма забавляет. Они уверены, что вы свалились с деревьев. И в этом есть резон. Вы уже не так сильны, как обезьяны: вам не под силу ни жить на деревьях, ни преодолевать расстояния в несколько миль, перепрыгивая с одного дерева на другое. Вы утратили ту красоту тела, которой наделена обезьяна. А все из-за того, что начали ходить на двух конечностях...

Обезьяны рассуждают так: «Вот бедняжки эти обезьяны, которые и на деревьях-то жить не могут! — а ведь это жизнь, полная борьбы, риска и опасностей. —Мало того, что эти трусы спустились на землю и начали ходить на двух ногах, они еще придумали теорию эволюции ради оправдания собственной трусости!» Ни одна обезьяна не признает теорию эволюции.

Если мое присутствие, Панкайя, вызывает в тебе ощущение собственной детскости, незрелости твоего ума — прекрасно, что ты осознаешь это.

Как только до тебя дойдет, что твое развитие на чем-то затормозилось, что нечто блокирует твое сознание, так у тебя появится и возможность для устранения этих блоков. По существу, само осознание наличия подобных блоков устраняет их.

Существуют вещи, которые необходимо осознать. Осознание само по себе совершает трансформацию, не подразумевая действия для осуществления изменений. Обнаружив детскость своего ума, вы можете также увидеть и то, что вы им не являетесь; а иначе кто же обнаруживает детскость ума. Существует некто за пределами ума — некий наблюдатель на вершине холма. Вы лишь созерцаете собственный ум. Но вы абсолютно забыли, кто его созерцает.

Созерцайте свой ум, но не забывайте и о том, кто созерцает. Именно в нем, а не в уме, сосредоточена ваша реальность. А созерцатель — это всегда совершенно взрослое, зрелое, сосредоточенное сознание. Оно не нуждается в росте. С момента, как вы осознали, что ум — лишь инструмент в руках души, наблюдающей со стороны, ваши проблемы отпадают сами собой: теперь вы можете правильно пользоваться умом. Очнувшийся от сна господин начинает распоряжаться слугой по мере своих надобностей. Обычно господин пребывает в состоянии сна. Мы забываем о своем наблюдателе, и слуга становится господином. А слуга — это всего лишь слуга: он не слишком интеллектуален.

Напомню вам основополагающий факт: интеллектуальность присуща созерцающему сознанию, память — уму.

Память — нечто совсем иное, нежели интеллектуальность. Однако на протяжении веков человечество обманывали, косвенно внушая ему, что в памяти и заключается его интеллектуальность. Ваши школы, колледжи и университеты вместо раскрытия вашей интеллектуальности занимаются раскрытием ваших способностей к запоминанию по принципу: кто больше запомнит.

Теперь нам прекрасно известна механическая природа памяти: ею может обладать и компьютер, но не интеллектом.

Причем компьютерная память может оказаться куда лучше вашей.

Недалек тот день, когда вместо ненужного многолетнего изучения истории и географии, химии и физики люди будут просто носить в карманах маленькие компьютеры. И в любой нужный момент подобный карманный компьютер сможет предоставить вам всю необходимую информацию, причем абсолютно верную.

Человеческая память не столь надежна. Ей свойственно забывать, путать, блокироваться. Иногда вы говорите: «Да, помню-помню, на кончике языка вертится...» Странно, не правда ли? Если это вертится у вас на кончике языка, отчего бы не сказать вслух?

Но вы скажете, что это никак не приходит: «Ну вот сейчас с языка сорвется... И я ведь знаю, что я это знаю. Вот сейчас вспомню.» И все же остается некий блок, совсем тонкий, возможно, всего лишь завеса, не пропускающая это воспоминание. И чем больше вы прилагаете усилий, чем сильнее напрягаетесь, тем меньше у вас шансов вспомнить. В конце концов вы забываете об этом, переключаясь на что-то другое: заваривание чая или работу в огороде. И вдруг, поскольку вы расслабились, успев уже совсем забыть об этом, и напряжение ваше улеглось, это приходит вам на память само собой.

Находясь в напряжении, память сжимается. В расслабленном состоянии — расширяется и способна выдать гораздо больше воспоминаний. Напряженная память сужается до такой степени, что почти их не пропускает.

Однако заблуждение, связанное с приписыванием памяти свойств интеллекта, наблюдается уже на протяжении тысячелетий вплоть до настоящего времени. И тем не менее это лишь заблуждение.

Вы можете встретить как людей, обладающих великолепной памятью, но не блещущих интеллектом, так и лишенных развитой памяти интеллектуалов.

Говорят, Томас Альва Эдисон,.. — возможно, единственный человек, прославившийся по меньшей мере тысячей изобретений, в принципе не обладал памятью.

Как-то в годы I мировой войны он стоял в очереди за продуктовой карточкой. Такие карточки тогда появились впервые. Мало-помалу очередь его приближалась. И вот, наконец, он оказался первым. «Томас Альва Эдисон!» — выкрикнул служащий. На что тот принялся оглядываться, успев забыть собственное имя. Ведь столько лет минуло с тех пор, как отец с матерью, когда еще были живы, звали его по имени. Он давно уже стал таким знаменитым, выдающимся ученым, великим профессором, что никто уже не называл его по имени. К нему обычно обращались: «профессор». Вот он и забыл.

К счастью, один из стоявших в очереди обратил внимание на сходство с Томасом Альва Эдисоном чудака, стоявшего впереди и озиравшегося по сторонам. «Как вас зовут?» — поинтересовался он.

«О, Господи, мне надо сходить домой и узнать у жены», — ответил тот.

«Насколько мне известно, вы Томас Альва Эдисон», — предположил собеседник Эдисона.

«Кажется, я уже слышал это имя, — согласился тот. — Очень может быть, что это я и есть. Если никто больше не претендует на эту карточку, то, вероятно, она моя.»

И это человек интеллекта столь блистательного, каких мало.

Но, отправляясь в турне со своими лекциями, целуя жену, прежде чем сесть в машину, и помахав служанке на прощание рукой, он слышал в ответ: «Вы перепутали: это я ваша служанка, а она жена!»

На что он замечал: «Целыми днями я настолько занят своими экспериментами, что дома оказываюсь лишь ночью. Я видел собственную жену при свете так давно, что прошу меня извинить. Ну давайте же я поцелую настоящую жену, помашу служанке и, наконец, уеду. Поезд уже на платформе.»

Налицо полное отсутствие памяти. Его жена имела обыкновение записывать за ним его мысли... Ведь случалось так, что на ум ему приходила мысль, но незаконченная, обрывочная. И тогда он спешил поделиться ею с кем-нибудь, пока не забыл. И просил того, кто оказывался рядом: «Прошу вас записать эту мысль и сохранить для меня. А когда она снова мне понадобится, напомните ее мне, поскольку это лишь половина мысли. Ко мне, конечно, придет и вторая половина, но я боюсь к этому моменту забыть первую.»

Как-то ему предложили .«Почему бы вам не завести записную книжку, раз у вас такие странности?»

На что ученый ответил: «В том-то и проблема, что когда-то я заводил их, но потом стал постоянно забывать, куда я их деваю. И это только создавало дополнительные трудности. А так мне гораздо удобнее. По крайней мере ответственность за первую половину мысли лежит на ком-то другом, и он мне сам напоминает: «У меня половина вашей мысли. Если к вам в голову придет вторая, избавьте меня, пожалуйста, от этой.»

В Индии, так же, как и в Аравии, Китае, Греции, Риме и вообще странах с древней культурой, язык опирается не на интеллект, а на память. Без помощи интеллекта вы можете стать выдающимся знатоком санскрита, достаточно лишь совершенства вашей памяти.

По принципу попугая... Не понимая, что он говорит, попугай может выговаривать это абсолютно правильно, да еще и с хорошим произношением. Его можно обучить чему угодно.

Так что все древние языки мира опираются на память. Как и мировая система образования. На экзаменах студенту задают вопросы не на интеллект, а на память: на то, как много он способен запомнить из материала учебников. Вы обращаетесь со своей памятью так, будто это интеллект. И в этом кроется колоссальное непонимание. Исходя лишь из собственных знаний, памяти и способности цитировать первоисточники, вы возомнили себя взрослыми, зрелыми, знающими и мудрыми.

Здесь-то и кроется, Панкайя, ощущаемая вами проблема.

Я не являюсь приверженцем памяти. И мои усилия направлены на то, чтобы спровоцировать в вас те движения, которые привели бы вас к вашему интеллекту.

Не важно, как много вы помните. Важен ваш опыт самопознания. А для изучения своего внутреннего мира требуется огромная сила интеллекта. Память здесь бесполезна. Конечно, если вам так хочется сделаться человеком науки, профессором, стать эдаким ученым мужем, вы можете просто забивать память первоисточниками и гордиться обширностью своих познаний. И другим тоже будет казаться, что вы человек очень сведущий. Однако в глубине вас, за вашей памятью, притаится невежество.

Но от меня вам его не скрыть. Всевозможными способами я добиваюсь того, чтобы вы оказались лицом к лицу с собственным невежеством. Поскольку чем скорее вы его обнаружите, тем скорее от него и избавитесь. А знание — это опыт столь удивительный, что в сравнении с ним все взятые напрокат знания покажутся вам чистым идиотизмом.

Я слыхал об одном японском архиепископе, пожелавшем обратить в Христианскую веру мастера Дзэн. Ничего не зная о глубинах внутреннего мира, ничего в нем не понимая, он пришел к мастеру. И был принят им с величайшей любовью и уважением.

Архиепископ раскрыл принесенную с собой Библию и принялся читать мастеру Нагорную проповедь. Желая потрясти мастера Дзэн, он сказал: «Мы последователи этого человека. А что вы думаете о нем, о его словах?»

Не успел он прочесть и нескольких предложений, как мастер прервал его. «Достаточно, — сказал он. — Вы следуете за хорошим человеком. Но и он следовал за хорошим человеком. Ни вы, ни он не знаете. Возвращайтесь домой.»

Архиепископ был страшно шокирован: «Вы могли хотя бы позволить мне дочитать.»

«В этом нет ничего удивительного, — ответил мастер. — Если вы знаете нечто, вы говорите это. Закройте вашу книгу: мы не верим в книги! Истина заключена в вас, а вы ищете ее в мертвых книгах. Ступайте домой и ищите внутри себя. И если найдете, приходите. Если вы думаете, что те строки, которые вы мне повторили, от Иисуса Христа, вы ошибаетесь.»' Иисус Христос лишь вторил Ветхому Завету. Всю свою жизнь он пытался убедить людей, что является последним пророком еврейского народа. Он никогда не знал слова «христианин», не слыхал слова «Христос». Он был рожден евреем, прожил свою жизнь евреем и умер евреем. И все его усилия были направлены на то чтобы убедить евреев: «Я ваш долгожданный пророк, спаситель, завещанный Моисеем.

Евреи могли бы простить его... Они неплохие люди и отнюдь не сторонники насилия.

Народ столь разумный, как евреи, не может быть привержен насилию. Именно евреям достаются 40% всех нобелевских премий, что выходит за всякие рамки пропорции: чуть ли не половина всех премий npиходится на долю евреев, а другая половина - на весь остальной мир.

Столь разумные люди не стали бы распинать Иисуса, говори он что-нибудь из области собственного опыта. Но он не черпал все это из личного опыта, а лишь заимствовал, претендуя на авторство.Такой нечестности евреи простить не смогли. Будь это иначе, Иисус никому бы не мешал в такой степени. Ну был бы он эдаким досадным явлением, как, к примеру. Свидетели Иеговы или поющие «Харе Кришна», просто маленьким досадным явлением. Если такие доберутся до вас, они не станут вас слушать, а примутся учить мудрости и давать всякого советы. Вы не находите это интересным и просто уходите по другим делам, предпочитая побыть в одиночестве. Но они-то обязаны вас спасти! И не важно, хотите вы этого или нет _ вы должны быть спасены. Однажды в предзакатный час сидел я на берегу Ганги в Аллахабаде, как вдруг услыхал крики, доносившиеся с реки-,«Спасите! Спасите “вовсе не заинтересован в том, чтобы спасать кого бы то ни было. Вследствие этого я огляделся по сторонам, предоставляя возможность сделать это тому, кто заинтересован. Однако никого вокруг не оказалось, и в конце концов прыгать пришлось все-таки мне.

Мне пришлось нелегко... Это оказался весьма тяжелый, тучный человек. Самый толстый человек, какого только можно сыскать во всем Аллахабаде и Варанаси! Брамин, индусский священник, занимающийся исключительно обжорством.

Наконец я его вытащил. И тут он напустился на меня: «Для чего вы меня спасли?»

«Ничего себе! — возмутился я. — Вы же сами просили о помощи. Вы же кричали: спасите!»

«Это я просто испугался смерти, — возразил тот. — А вообще-то я пытался покончить с собой.»

«Простите, — извинился я, — мне это как-то не пришло в голову.»

И с этими словами столкнул его в воду!

«Помогите!» — снова закричал он. «Ну нет, теперь дожидайтесь кого-нибудь другого. А я буду сидеть и наблюдать за вашим самоубийством», — ответил я.

«Да что вы за человек? Я же умираю!» — кричал тот.

«Ну и умирайте, — согласился я. — Это ваше личное дело.»

Но есть люди, которые просто не могут вас не спасать.

Мастер Дзэн сказал архиепископу: «Иисус вторил прежним пророкам. Вы вторите Иисусу. Повторение никому не приносит пользы. Вам необходим личный опыт — в нем одном избавление и освобождение.»

Это хорошо, Панкайя, что ваш ум начинает казаться вам незрелым, подобным ребенку. Не забывайте о том, кто наблюдает за этим ребенком — вашим незрелым умом, — и пребывайте с наблюдателем. Оставьте все свои привязанности к уму, поскольку ум — лишь механизм. И тогда этот механизм будет превосходно работать. А с момента пробуждения в вас наблюдателя впервые начнет развиваться ваш интеллект.

Работа ума связана с памятью. И по этой части он мастер. Но общество отяготило ум интеллектуальной деятельностью, которая вне его компетенции. Это лишь искалечило память, но не увеличило вашего интеллекта, сделав вашу память способной ошибаться. Помните всегда, что ваши глаза предназначены для того, чтобы смотреть. Не пытайтесь ими услышать. Для этого у вас есть уши, но не пытайтесь ими увидеть. А иначе сделаетесь ненормальным: имея абсолютно полноценные глаза и уши и пытаясь сделать с этими механизмами нечто, для чего они не предназначены. Если же вы отчетливо различаете в себе наблюдателя, ваше тело будет четко выполнять свои функции, ум — свои, а сердце — свои. При этом ни одно не будет вторгаться в сферу деятельности другого. И жизнь станет гармонична, как созвучия оркестра.

Любимый Бхагван!

Отчего я непрестанно чувствую себя таким несчастным? Позволял ли я Вам когда-либо по-настоящему проникнуть в меня? Тем не менее в момент, когда я оказываюсь сидящим перед Вами, все проходит. Что же происходит со мною? Не могли бы Вы полностью избавить меня от этого?

Ответ кроется в самом вашем вопросе. Вам не хочется брать на себя ответственность за собственное существование, и вы ждете, что это сделает за вас кто-то другой.

И в этом единственная причина того, что вы ощущаете себя несчастным.

Но не существует способа, чтобы кто-то другой избавил вас от этого ощущения и даровал вам блаженство. Если вы осознаете, что никто, кроме вас самого, не несет ответственности за то, пребываете вы в несчастии или в блаженстве... вы поймете, что никто, кроме вас, не сможет тут ничего поделать. Несчастье ваше, равно как и ваше блаженство, — дело исключительно ваших собственных «рук». Принять это, однако, непросто. Выходит, я и являюсь причиной собственного несчастья? Каждый привык винить в своих несчастьях других: муж — жену, жена — мужа, дети — родителей, родители — детей. Такая сложная система! Но, возлагая ответственность за свое несчастье на другого, вы не отдаете себе отчета в том, что с ответственностью теряете и свободу.

Ответственность и свобода — лишь две стороны одной медали.

А поскольку вы считаете, что другие ответственны за ваши несчастья... Потому-то и появляются шарлатаны, так называемые спасители, посланники Бога, пророки, без устали твердящие: «Вам не нужно ничего делать, лишь следуйте за мной. Верьте в меня, и я спасу вас. Я ваш пастырь, вы мои овцы.» Удивительно, что ни один человек не восстает против людей вроде Иисуса Христа со словами: «Да это прямое оскорбление называть себя пастырем, а нас овцами; объявлять себя спасителем и ставить нас в зависимость от своего сострадания. И посвящать целую религию вере в себя.» Однако, привыкнув перекладывать ответственность за свои несчастья на плечи других, мы в результате вынуждены принять и блаженство как исходящее от них.

Если перекладываешь на других свои несчастья, естественно от них же ожидать и блаженства. Но что же в таком случае зависит от вас? Если вы не ответственны ни за собственное несчастье, ни за блаженство, в чем же тогда заключаются ваши функции? В чем же тогда цель вашего существования? Неужели лишь в том, чтобы просто быть мишенью для причинения несчастий одними людьми и спасения, блаженства другими? Вы что, просто марионетка? Все веревки в руках у других, и вы уже не уважаете в себе человека, не уважаете себя самое. У вас не находится любви для собственного существа, любви к собственной свободе.

Если же вы с уважением относитесь к собственной жизни, то отвергните любых спасителей.«Убирайтесь! Спасите самих себя; довольно с вас и этого. А это наша жизнь, и мы должны прожить ее самостоятельно. За свои ошибки мы будем расплачиваться несчастьями, и мы безропотно принимаем подобное следствие собственных ошибок.»

Возможно, в том и состоит путь обучения: упав, снова подняться; а сбившись с пути, вернуться обратно.

Допустим, вы совершили ошибку. Но с каждой ошибкой возрастает ваш интеллект. Подобной ошибки вы больше не совершите. А если совершите, это будет лишь означать, что вы ничему не научились. Вы не используете свой интеллект, а действуете наподобие робота. Все мои усилия направлены на то, чтобы вернуть каждому человеку принадлежащее ему по праву самоуважение, отданное им неизвестно кому. Вся ваша тупость начинается с того, что вы не готовы принять то, что это ваша ошибка, ваша ответственность.

Вы только подумайте: ведь невозможно отыскать такое несчастье, за которое вы не были бы сами в ответе. Будь то ревность, гнев или жадность — что-то в вас самом создало причину возникновения несчастья.

А встречали ли вы на земле кого-нибудь, кто был бы в силах сделать другого блаженным? Ведь и это зависит от вас самого: от вашего безмолвия, вашей любви, вашего покоя, вашего доверия, в результате которых случается чудо. И никто иной его не создает.

В Тибете рассказывают красивую притчу о Марпе. Возможно, этого и не было на самом деле. Тем не менее это очень существенно.

Мне нет особого дела до фактов. Я делаю акцент на существе и истине. А это совсем иное... Марпа услышал об одном мастере. Он искал мастера и, когда наконец пришел к нему, полностью сдался, с бескрайним доверием. «Что я должен теперь делать?» — спросил он мастера. «Если ты полностью сдался мне, — ответил тот, — то ничего больше делать и не нужно. Необходимо лишь верить в меня. Мое имя Должно сделаться твоей единственной сокровенной мантрой. Лишь вспомни его в трудную минуту, и все будет в порядке.»

Марпа на прощание прикоснулся к ногам мастера. И тут же решил это испробовать: он был такой простой человек. Он вышел к реке...

Каково же было изумление других учеников, проведших с мастером годы, когда они увидели Many идущим по воде!

«Вы не знаете этого человека, — тут же сообщили они мастеру. — Это не простой смертный: он может ходить по воде!»

«Не может быть», — подивился мастер. Все они бросились к реке, и глазам их предстал Марпа, разгуливающий по воде с песнями и приплясыванием. «В чем же тут секрет?» — стал допытываться мастер, когда ученик приблизился к берегу.

«Как в чем?» — удивился Марпа. — Вы же сами мне его открыли: это сделало ваше имя. Я просто помнил о вас. Я сказал: «Мастер позволяет мне ходить по воде» — и это свершилось.Мастер никак не мог поверить, что его имя...

Сам-то он ходить по воде не умел. Однако как знать....ведь он ни разу не пробовал. Но прежде, чем попробовать, стоило еще как следует убедиться. «А с горы спрыгнуть сможешь?» — спросил он Марпу.

«Как скажете», — ответил тот. Он поднялся на гору и спрыгнул. Остальные стояли в долине, ожидая увидеть лишь куски его тела: уж слишком высока была гора. Но Марпа опустился с нее, улыбаясь, сидя в позе лотоса. Он опустился как раз под то дерево в долине, под которым собрался народ, и уселся перед всеми. Его тут же окружили и принялись разглядывать — ни единой царапины!

«Вот это да! — подивился мастер. — И ты воспользовался моим именем?»

«Именно им я это и совершил», — был ответ.

«Довольно. Теперь и я попробую», — с этими словами мастер ступил на воду и с первого же шага начал тонуть.

Марпа глазам не мог поверить. Ученики попрыгали в реку и кое-как вытащили уже полумертвого мастера из воды. Ему откачали воду из легких, и чудом он остался в живых.

«Как же так?» — недоумевал Марпа.

«Прости меня, — сказал ему мастер. — Я не мастер, я лишь притворщик».

«Но если вы лишь притворщик, как же могло ваше имя совершить такое?» — возразил Марпа.

Притворщик ответил: «То сделало не мое имя, а твое доверие. И не важно, в кого ты веришь. Чудо совершается лишь благодаря любви и вере, их безграничности. Я сам не верю в себя. Я ни в кого не верю. Я лишь всех обманываю — как же я могу верить. Ведь раз я сам всех обманываю, я постоянно ожидаю обмана и от других. Вера для меня исключена. Ты же невинная душа, и поверил в меня. И вера твоя сотворила чудеса.» Какая разница, происходило ли это на самом деле?

Ясно одно: ваши несчастья обусловлены ошибками, а блаженство — верой и любовью.

Вы сами делаете себя рабами и сами объявляете себя свободными. Вы спрашиваете меня: «Почему я чувствую себя несчастным?» А потому, что вы не хотите взять на себя за это ответственность. Просто поймите, в чем состоит ваше несчастье, разберитесь в причинах, и вы обнаружите их в себе самом. Устраните причины, уйдут и Несчастья.

Но людям не хочется устранять причины, им хочется устранять несчастья. Но это невозможно и совершенно ненаучно. А потом вы просите меня помочь вам, спасти вас. А вам вовсе не нужно оставаться попрошайкой. Приходящие ко мне не должны становиться попрошайками. Они не овцы, они императоры. Примите ответственность за собственные несчастья. И вы обнаружите в себе самом причины всех ваших состояний блаженства, свободы, озарения, бессмертия.

И не нужен никакой спаситель. Да и не существовало никаких спасителей. Одни псевдоспасители. Им поклонялись только из вечного желания, чтобы кто-нибудь спасал. Они всегда являлись, поскольку на них постоянно был спрос. А есть спрос, будет и предложение. Ставя себя в зависимость от других, вы утрачиваете собственную душу. Вы забываете, что обладаете столь же универсальным, как и у других, сознанием. Оно столь же велико, как и сознание Гаутамы Будды, просто вы об этом не подозреваете, вы его не ищете. А не ищете его потому, что все озираетесь по сторонам: кто бы вас спас, кто бы помог!

Что ж, попрошайничайте, забывая о царстве, сокрытом в вас самих.

Вы должны понять это как один из основополагающих принципов саньясина: объявление самоуважения, свободы и ответственности.

Любимый Бхагван!

Не могли бы Вы рассказать о садхане, основанной на принципе сосредоточенного проникновения в понятия «я» и «я есть» и на задавании себе вопросов типа «Кто я?» или «Откуда берется это понятие «я»?»

Чем данный медитативный подход отличается от созерцания промежутков между вдохом и выдохом? И важно ли при созерцании дыхания фокусироваться на сердечном центре или на центре, расположенном ниже, в области живота?

Такой древний способ медитации существует, но таит в себе много опасностей. Если вы еще не пробудились, он скорее уведет вас в сторону от верной цели, нежели приведет к ней.

Метод прост: концентрируйтесь на концепции я, закрыв глаза и пытаясь выяснить, «кто же я такой».

Величайшая проблема состоит в том, что, когда вы спрашиваете: «Кто я есть?», — кто будет вам отвечать? Скорее всего, ответ придет из ваших традиций, писаний, условий вашей жизни. К примеру, вы слышали: «Я не тело, я не разум. Я душа, я абсолют, я Брахма, я Бог, » — все эти мысли уже приходили вам в голову.

Так вы спросите несколько раз: «Кто я? Кто же я?», — а затем скажете: «Я абсолют, я Брахма». Но это будет не открытием, а просто глупостью.

Если вы хотите правильно применять этот способ, не нужно словесно формулировать вопрос. Не нужно вербально повторять: «Кто я?» Потому что до тех пор, пока этот вопрос будет оставаться в своем словесном выражении, до тех пор ваш ум будет посылать вам на него словесный ответ. Вам следует отбросить словесную формулировку. Должна остаться лишь чистая идея, подобная жажде, но не в формулировке «я испытываю жажду». Улавливаете разницу? Когда вы испытываете жажду, вы ее ощущаете.

А находясь в пустыне, вы ощущаете ее всем своим существом. Вы не твердите: «Мне хочется пить, мне хочется пить.» Это для вас уже не лингвистический вопрос, а насущный.

Если вопрос «Кто я?» является экзистенци-ональным, если вы не высказываете его языковыми средствами, а, наоборот, ощущение его поселяется в центре вас, тогда никакой ответ и не требуется.

Тогда ума это не касается. Ум не услышит не вербализованное и не ответит на него. А все ваши священные писания в уме. И все ваши знания тоже. И вот вы попадаете в невинное пространство.

Вы не получаете ответа. Вы получаете чувство, вы ощущаете вкус, вы чувствуете запах. И по мере вашего углубления вас будет все больше и больше наполнять ощущение бытия, бессмертия, благословения, безмолвия... неиз-реченной благодати.

И никакого ответа типа «Я есть то» или «Я есть это». Все это из священных писаний. Только ощущение из вас самого, ощущение истины о вас.

Действенность данного метода совершенна.

Один из великих мастеров этого века, Рамана Махарши, использовал для своих учеников только этот метод: «Кто я?» Но я встречал сотни его учеников, и ни один из них не постиг сути. А все из-за того, что ответ им наперед известен. «Вам известен ответ?» — спрашивал я их.

«Известен», — отвечали они.

«Но для чего же вы спрашиваете, если вам известен ответ?» — удивлялся я. — Да и нельзя спрашивать так долго. Достаточно двух-трех раз, и ответ придет. Он уже был здесь раньше, чем был задан вопрос.» Так что это просто игра ума. Играйте в нее, если вам охота. Но если вам действительно захотелось проникнуть внутрь, как подразумевал Рамана Махарши, а также пророки времен античности, то это уже не словесная жажда. Незнание себя приносит боль — это рана. Незнание себя обрекает всю жизнь на бессмысленность. Вы можете знать все; все, кроме себя; и это будет первым, что вам потребуется узнать.

Так что прекрасно, если вам удастся избежать опасности падения в вербальный вопрос. Тогда смело вперед!

Вы также задали вопрос о созерцании собственного дыхания и о том, где этим можно заниматься. Да где угодно. Дело не в том, где вы за ним наблюдаете, а в том, что вы за ним наблюдаете. Акцентируется наблюдение как таковое, само это состояние. Все остальное не имеет значения. Можете созерцать собственное дыхание, сконцентрировавшись на кончике носа, через который оно входит; можете наблюдать, как оно входит; можете — как выходит; причем где угодно. Можете заняться созерцанием внутреннего движения мыслей. Главное, не растеряться перед созерцаемым, сочтя это чем-то важным... Это таковым не является. Важно только то, что вы пребываете в состоянии созерцания, что вы не забываете созерцать, что вы созерцаете... созерцаете... созерцаете.

И мало-помалу, по мере того, как созерцающий становится все более тверд, уверен, спокоен с ним происходит трансформация.

Созерцаемое исчезает. И впервые созерцающий превращается в созерцаемого, наблюдатель становится наблюдаемым. Вот вы и пришли домой.

Любимый Бхагван! Я ничего не ждал от Вас. Вы же обвели меня вокруг пальца, подарив столько прекрасного! Должен ли саньясин задавать вопросы, или все должно идти своим чередом?

Все идет своим чередом. Но саньясин всегда должен бодрствовать, чтобы не упустить свой поезд. Поезд приходит в свой черед, но вы должны быть начеку. Вокруг вас столько всего происходит. И 24 часа в сутки, в состоянии сна или бодрствования, вы должны следить за тем, что происходит. И, став бодрее духом, вы поразитесь: происходят те же самые вещи, что и раньше, но меняется их смысл, и они приобретают новое значение.

Роза все та же, но теперь от нее исходит некое излучение, некая новая энергия, о существовании которой вы и не подозревали, — это красота совсем иная. Похоже, раньше вы обращали внимание лишь на внешность розы, теперь же ее внутренний мир предстал вашему взору. Вы видели дворец только снаружи, и вот ступили в его внутренние чертоги. Сотни раз вы видели луну. Но, созерцая ее безмолвно, мирно, в состоянии медитации, вы открываете ее новую красоту, красоту, недоступную ординарному восприятию, для созерцания которой необходимо выработать способность видения сути.

И способность эта возрастает, когда вы пребываете в состоянии мира и безмолвия.

Как-то раз... Это весьма поучительная история. Один индийский поэт, Рабиндранат Тагор, сделал перевод своего небольшого поэтического сборника, Gitanjali, что в переводе означает «Подношение Песен». За этот маленький сборник он был удостоен Нобелевской премии.

Сам Рабиндранат был несколько обеспокоен, поскольку это был перевод, а поэтический перевод — дело всегда непростое. Легко переводить прозу, поэзию всегда невероятно сложно, поскольку прозой изъясняются на рынке, а поэтический слог относится к ведомству любви и красоты, к обители луны и звезд. Здесь нужен весьма деликатный подход.

К тому же каждому языку свойственны свои нюансы, практически не поддающиеся переводу. Так что даже перевод собственной поэзии вызывал в поэте сомнения. И тогда он показал его одному миссионеру-христианину, пользо-вавшемуся в те дни большой популярностью. То был С.Ф.Эндрюс, человек весьма культурный, литературно грамотный и утонченный. Эндрюс предложил автору внести четыре изменения. «Здесь все верно, — вынес он свое заключение, — за исключением четырех мест.»

Рабиндранату ничего другого не оставалось, как принять полученный совет и внести соответствующие правки в этих четырех местах.

Его друг, ирландский поэт Йетс, организовал в Лондоне встречу английских поэтов для заслушивания перевода Рабиндраната. Он заслужил всеобщее одобрение. Красота его поэзии являла собой нечто совершенно новое для западoro мира.

Однако сам Йетс, один из самых выдающихся поэтов того времени, заметил: «Здесь все верно, за исключением четырех мест, где, похоже, некто не принадлежащий к поэтическому сословию вносил свои правки.»

Рабиндранат не мог поверить. «Что же это за четыре места?» — воскликнул он.

«С грамматической-то точки зрения они верны, — ответил его друг. — Однако с поэтической... Предложивший их знаком с грамматикой, но не с поэзией. Это человек, живущий разумом, но не сердцем. Он перекрыл течение — и будто река ударилась о скалу.»

«Я обращался к С.Ф.Эндрюсу, и это его слова, — подтвердил Рабиндранат. — А вот какие слова были прежде.»

И когда он поставил на место собственные слова, Йетс заметил: «Они абсолютно верны, хоть и не с грамматической точки зрения. Но грамматика здесь не имеет значения. В вопросах поэзии грамматика не решает. Верни свои слова на прежнее место.»

Я всегда полагал, что есть пути ума и есть пути сердца. И они не нуждаются во взаимной поддержке. И если ум в несогласии с сердцем, стало быть, не прав ум. В согласии он или в несогласии, не имеет никакого значения. Важно лишь, чтобы сердце пребывало в состоянии мира, покоя, безмолвия, гармонии — как дома. Наше обучение сводится к тренировке ума. Так что ум в достаточной степени проясняется. Однако никто не заботится о сердце. По сути, все его игнорируют: какой от него прок на рынке; что пользы от него в мире, где правят амбиции; оно непригодно в политике, бесполезно в бизнесе.

А на мой взгляд, все наоборот: это ум никому не нужен. Но сердце... Все свершится, только бы сердце было готово вместить. Все приходит, но если ваше сердце закрыто... Потайные пружины жизни таковы, что в его двери и не постучатся. Бытие умеет ждать. Оно способно ждать целую вечность. Все зависит исключительно от вас. Каждое мгновенье все готово свершиться. Распахните лишь все свои двери, все окна, предоставляя сущему со всех сторон изливаться на вас. Нет никакого иного бога, кроме сущего. И нет никакого иного рая, кроме вашего собственного бытия. Когда сущее изливается в ваше бытие, в вас входит рай, или вы входите в рай — это одно и то же, только в разных формулировках.

Лишь помните: никто от вас ничего не ожидает.

Все религии веками твердили вам: делайте то, делайте это. Твердили, что вы должны заниматься самоистязанием, отказываться от удовольствий, бороться с собственным телом, отвергать мир. В священных текстах Буддизма содержатся тридцать три тысячи принципов, которых должен придерживаться саньясин. Их и упомнить-то все практически невозможно, не говоря уже о том, чтобы им следовать.

Я не предлагаю вам следовать ни одному принципу. Просто поймите, что это ваша жизнь — наслаждайтесь ею, позвольте ей стать в вас песней, танцем. Вам ничего не нужно специально делать — лишь быть доступными.

И небо осыплет вас цветами.