Во время Пасхи, перед праздничным седером, рабби Исахар Бейер подозвал своего гостя, рабби из Могельника, внука Магида из Козниц к окну и указал на что-то снаружи.

"Ты видишь, рабби из Могельника? — спросил он. — Ты видишь?"

Когда празднество окончилось, рабби из Могельника стал танцевать вокруг стола и тихо петь:

"Святой старец, наш брат, показал мне свет. Велик свет, что он показал мне.

Но кто знает? Кто знает, сколько лет должно пройти, сколько мы должны еще спать, прежде чем он придет к нам, прежде чем он придет к нам?"

Царь услышал, что часть его царства почти в полном хаосе. Люди сражались друг с другом. Люди вредили друг другу как только могли.

Царь встревожился.

Он послал в эту область особого вестника с магическим кристаллом. У этого магического кристалла было такое свойство: если посмотреть сквозь него, ты увидишь все как есть — не так, как вы воображаете, не так, как вы думаете, не так, как вы интерпретируете. Магический кристалл устранит ваш ум, и вы сможете видеть все прямо, непосредственно. Как только вы увидите все, как оно есть, сам опыт становится преображением. Тогда вы уже не сможете остаться прежним.

Вестник оставил магический кристалл людям и возвратился в столицу, зная, что случится, потому что уже выполнял подобные поручения.

Магический кристалл был помещен на распутье, чтобы каждый мог посмотреть сквозь него и преобразиться; так, чтобы он мог быть доступен каждому.

Но вот как реагировали люди: огромное большинство дало кристаллу имя и стало молиться ему как высшему божеству. Но они ни разу не посмотрели сквозь него. Они стали молиться, но ни разу не взглянули сквозь него. На самом деле, их моление было способом избегнуть магического кристалла.

Другая часть была скептична с самого начала. "Это просто глупо, — говорили они. — Как может кристалл помочь видеть все как есть? Это предрассудок". Они не пробовали, они ни разу не испытывали кристалл. Это были скептики, а скептики мыслят предрассудками.

В глубинной сути обе группы не отличались одна от другой: и те и другие избегали кристалл — одни молением; другие, говоря, что все это бессмысленные предрассудки.

Верующие и неверующие -и те и другие — избегают медитации. Одни — говоря, что Бога нет, другие — говоря, что Бог есть, и Ему нужно только молиться. По сути они не отличаются друг от друга.

Была еще и третья группа: практики, прагматики, эмпирики. Они говорили: "Магический кристалл — это интересно, но нам трудно представить, как он может помочь нам в наших делах. Это непрактично". Они тоже ни разу не посмотрели через кристалл. Это были ученые. Это эмпирическое мышление.

Была и четвертая группа людей. Они говорили: "Кристалл не только бесполезен, он опасен: на что ни поглядишь сквозь него, становится искаженным". Они были решительными его противниками и собирались уничтожить его при первой возможности. Они тоже ни разу не смотрели сквозь него.

Была группа людей, которые избегали кристалл. Они перестали ходить по улицам, близким к кристаллу. Они никогда не выходили к нему на перекресток. "Нам и так хорошо, мы и так счастливы", -говорили они. Счастливы они не были. Но подумали: "Кристалл может помешать нам жить, жить так, как мы привыкли".

Но нашлось несколько человек, они были просты, совсем просты. Они взглянули сквозь кристалл и преобразились. Они стали совершенно новыми существами.

Тогда повсюду разнесся слух, что их зачаровал этот дурацкий кристалл, и они стали дурнями. А то как иначе кристалл может преобразить человека? Их считали за сумасшедших.

Забудьте об этой истории: такова ситуация во всем мире.

Религия — это магический кристалл. Скрытое ее свойство в том, чтобы преобразить вас. Но она не может заставить вас преобразиться. Вы должны позволить, чтобы это случилось: вы должны быть в состоянии восприятия. Молитва не поможет. Дело тут хитро и тонко. Логика не поможет: здесь дело в опыте, а не в силлогизмах. От скепсиса будет мало проку: лишь сомневаясь, нельзя ничего узнать. Надо испытать это. Только опыт может быть критерием истины и лжи: размышлений недостаточно.

Прячась, избегая видеть жизнь как она есть, вы остаетесь трусом, вы упускаете всю волнующую прелесть, весь риск приключения, все самое главное.

Только тот, кто прост и невинен, как ребенок, кто готов заглянуть в кристалл, кто готов к преображению, изменению, мутации -только им поможет религия. Христиан — миллионы, буддистов -миллионы, индусов — миллионы, мусульман — миллионы, а религиозных людей очень мало. Их можно пересчитать по пальцам.

Принадлежать к организации не значит быть религиозным. Совершить прыжок в глубочайшую истину и невинность значит быть религиозным.

Быть хасидом значит быть готовым видеть, видеть жизнь как она есть.

Это надо понять: вы тоже видите, но вы не видите явления как они есть. Прежде, чем они входят в вас, вы уже изменили их цвет, вы дали им другую форму, вы уже интерпретируете.

Ваше сознание неизменно интерпретирует окружающее, фальсифицирует его. Ваш ум не прекращает создавать иллюзии вокруг вас. А вы считаете, что видите мир как он есть, но ничего подобного. Лишь только вы увидите мир как есть, все исчезнет — остается только Бог. Лишь только вы сможете видеть мир как он есть, остается только Одно. Миллионы форм исчезают в Одном — лишенном формы.

Тогда нет больше дерева. Тогда нет больше камня. Тогда нет больше реки. Есть только существование, пульсирующее везде и во всем тысячекратно, тысячеобразно.

Пока вы не увидите единого, вы вообще не видите. Пока вы видите многое, вы слепы. Пока вы слышите многое, вы глухи. Если вы слышите один звук — беззвучный звук, тогда впервые вы слышите.

Если вы любите многих, ваша любовь ложна. Она исходит из ума; она не из сердца. Если вы любите одно во многом, тогда впервые вы любите.

Помните: критерий один. Многое — это мир; одно — Бог. Хасид — тот, кто достиг видения Одного.

Теперь послушаем эту замечательную историю.

Во время Пасхи, перед праздничным седером, рабби Исахар Бейер позвал своего гостя, рабби из Могельника, внука Ма-гида из Козниц, к окну и указал на что-то снаружи.

Старик подозвал молодого человека к окну и указал на что-то снаружи. "Ты видишь?" — спросил он. "Ты видишь?"

На что он указывал? Вас, должно быть, занимает, что же там было за окном. Вас, должно быть, занимает, почему же оно не было названо — то, на что указывалось.

За окном не было ничего особенного. Окно было самое обыкновенное, как и все окна. За окном был обычный мир, как и всюду. Вот почему то, на что указывалось, не было названо. На самом деле, главное тут не видимый объект, главное — тот "Ты видишь?" Дело не в том, что вы видите, дело в том, видите ли вы. Этот главный акцент следует понять, потому что здесь сосредоточено все. В этом тайный ключ: "Ты видишь?"

Ко мне приходят и спрашивают: "Мы слушаем вас, нам нравится. Нам тоже хотелось бы видеть Бога. Где он?" Они спрашивают об объекте, а Бог — не объект. Если вы можете видеть, Он здесь. Если не можете, Его нет здесь. Дело не в том, что ты видишь, дело в другом: "Ты видишь?" Акцент на способности видеть, воспринять, получить. Акцент на глазах, на способности видеть.

"Ты видишь?" — спросил старик рабби из Могельника. "Ты видишь?"

За окном ничего не было; это было обычное окно, как любое другое. Не было указано ни на что. Напротив, было указано на способность видеть.

В Индии мы философию называем даршан. Это значит способность видеть. Мы не называем ее любовью к мышлению, что и означает слово "философия". Мы называем это способностью видеть. "Философия" — неверный перевод слова даршан. Правильным переводом было бы филосия — "любовь к видению". Философия означает любовь мыслить. "София" — мышление, а "фило" — любовь.

Индийская философия это не философия; это филосия. "Сия" — видеть. Все внимание не на объекте; центр внимания — субъект. Субъективность есть религия. Объективность есть наука« Обобщать свое внимание к объекту значит быть религиозным. Вы смотрите на цветок. Если внимание ваше сосредоточено на цветке, то это научный подход. Если внимание ваше сосредоточено на наблюдающем за цветком, ситуация становится религиозной. Религиозный человек и ученый могут стоять бок о бок, глядя на один и тот же цветок, но смотрят они по-разному. Религиозный человек видит цветок и вспоминает себя. Это полная перемена направленности. Попробуйте. Посмотрите на цветок, а затем внезапно перемените направление. Теперь вглядитесь в видящего цветок.

Вот вы сейчас меня слушаете. Ваше внимание может быть обращено на то, что я говорю — это значит слушать, как ученый. Или вы можете вслушиваться в слушающего, осознавать того, кто слушает меня внутри вас, тогда ситуация становится религиозной. Разница очень деликатная и тонкая.

Попробуйте прямо сейчас. Слушайте меня. Забудьте себя. Это по-ученому.

Ученый, когда он работает, предельно сконцентрирован. Наука — это концентрация. Религия — это медитация. И в этом разница между концентрацией и медитацией.

Концентрация не есть медитация. Медитация не есть концентрация. Концентрация означает фокусирование взгляда на объекте; медитация — это фокусирование себя на себе самом. В медитации нет никакого объекта; это чистая субъективность.

Слушайте меня. Сконцентрируйтесь. Тогда вы забудете себя. Тогда вы не знаете, кто вы. Вы просто слушатель. Затем смените направление. Тут нужно особое умение. Невозможно научить тому, как это сделать. Вы просто его меняете. Вы просто осознаете, что вы слушаете. Осознанность становится важнее, чем то, о чем вы слушаете. И тотчас же во всем вашем существе наступает глубокая перемена. В этот момент вы становитесь религиозным.

Если вы продолжаете слишком много внимания уделять объекту, вас, быть может, ожидает успех, — вам доведется узнать многие секреты природы, но ни на одном из ваших путей Бог вам никогда не встретится. Ваши путешествия никогда не станут паломничеством, "тирт-хятра". Вы будете блуждать и блуждать в пустынях и джунглях мира и материи. Вот почему наука не может думать, что есть Бог — для нее это невозможно.

Бог не есть объект. Весь ваш подход таков, что Бог — это ваше пребывание внутри себя. Это не объект концентрации. Это субъективность медитации. Он — это вы.

Я слышал прекрасную притчу. Был человек, всем сердцем преданный Будде. Была у него прекрасная старинная деревянная статуя Будды, настоящий шедевр. Он относился к ней, как к величайшему сокровищу.

Однажды, холодной зимней ночью, он остался один в соломенной хижине. Был жуткий мороз, он в отчаянии трясся от холода. Похоже было, что приходит его смертный час. Не было ни щепки, чтобы развести огонь.

Рассказывают, что в полночь, когда он, дрожа, почти окоченел, перед ним явился Будда и спросил: "Почему ты не сожжешь меня?" Деревянная статуя все так же стояла у стены. Человек очень испугался. Это, должно быть, дьявол. "Что ты сказал? Сжечь статую Будды? Никогда! Ни за что!"

Будда рассмеялся и сказал: "Если ты видишь меня в статуе, ты упускаешь меня. Я в тебе, а не в статуе. Я не в предмете моления, объекте; я в молящемся. И это я дрожу в тебе! Сожги статую!"

Бог — это ваша субъективность. Он здесь, внутри. Когда вы фокусируетесь на наружном, там объекты. Когда вы расфокусированы и вглядываетесь внутрь — без всякого фокуса — Он здесь: предельно живой, пульсирующий, трепещущий.

"Ты видишь, рабби из Могельника?" — спросил он. — "Ты видишь?"

Запомните, на чем ударение. Он говорит: "Ты видишь?" Он говорит: "Есть ли у тебя глаза, чтобы видеть?"

Когда празднество окончилось, рабби из Могельника стал танцевать вокруг стола и тихо петь: "Святой старец, наш брат, показал мне свет. Велик свет, что он показал мне. Но кто знает? Кто знает, сколько лет должно пройти, сколько мы должны еще спать, прежде, чем он придет к нам, прежде, чем он придет к нам?"

Тут надо понять каждое слово.

Когда празднество окончилось, рабби из Могельника стал танцевать вокруг стола и тихо петь...

Что-то просочилось, что-то случилось — что-то из неведомого, что-то не от мира сего. В тот момент, когда старик спросил: "Ты видишь? Ты видишь?" — что-то произошло. Что же?

Впервые молодой раввин осознал свою наблюдательную сущность. Многое видел он в жизни; но впервые ощутил проблеск видящего в нем самом.

Когда вы рядом с человеком, который стал истинно мудрым, тем, кто достиг, легко нестись на его волне. Рядом с Буддой возникают мгновенья, когда вы можете взглянуть Его глазами. В этом смысл нахождения цадика, мастера. Учителей много — цадики редки. Если вы найдете учителя, он объяснит вам много-много всего, но он не может дать вам свои глаза. У него их нет. Он так же слеп, как и вы. Слепой ведет слепого. Быть может, он опытнее вас, быть может, он дольше вас пробирался в темноте наощупь, но он все же слеп. Он может дать вам много объяснений, но он не может дать вам испытанного переживания. У него самого его нет. Поделиться можно только тем, что имеешь. Нельзя поделиться тем, чего у тебя нет.

Цадик — это познавший, нашедший центр и укоренившийся в нем. Отныне поиск окончен, и он переполнен достигнутым. Вы можете скользить на его приливной волне. Конечно, это не может стать важным опытом, но это может стать проблеском. А проблеск может быть очень и очень важным.

Проблеск может преобразить всю вашу жизнь. Это только проба на вкус. Он не утолит вашего голода. Как раз напротив, все обстоит как раз наоборот: тут-то вы впервые и почувствуете голод.

До сих пор вы старались не замечать свой голод. Когда нечего есть, лучше забыть, что голоден, лучше сделать вид, что не хочется есть. Когда хочется пить, а воды достать негде, лучше забыть о жажде. Иначе она причинит горькие страдания.

Когда вы приходите к познавшему, тому, кто больше уже не мучается от голода, само его присутствие волнует и тревожит все ваше существо. Впервые вы ощущаете голод, который прятали веками, жизнь за жизнью. Вы избегали глядеть ему в лицо. Вы жаждали, вы никогда не знали утоления. Но как тяжело было жить с такой жаждой, что приходилось подавлять ее, вытеснять ее в бессознательное. Вы низвергли ее в свои глубины, чтобы никогда не встречаться с нею в своей повседневной жизни. Но она всегда продолжала быть в вас.

Когда вы приходите к человеку, вполне насыщенному, все существо которого цветет, в ком нет больше никакой жажды, никакого голода,- достигшему,- вдруг вспыхивает жажда, ваша жажда. Из глубин подсознания выходит она на поверхность, достигает сознания. Вы испытываете настоящий голод и жажду.

Достигший может на мгновение позволить вам глянуть на его окна. В этом смысл притчи. Он может позвать вас: "Подойди-ка поближе.

Глянь из этого окна. Ты видишь?" Так что, окно тут — не обычное домашнее окно; это окно сердца.

Говоря: "Ты видишь? Ты видишь?", старик спрашивал: "Понимаешь ли ты, в чем дело? Получил ли ты мои глаза и мое видение?" Конечно, его можно одолжить лишь на малое мгновение, потом оно уходит.

Нельзя одолжить просветление. В лучшем случае, одолженное просветление может стать вспышкой молнии в темной ночи. Постоянным светом оно не может стать. Но когда вы пробираетесь нао-щупь темной ночью, и вдруг вспыхивает молния, на единое мгновение все вокруг становится ясно. Затем вспышка гаснет, но она переменила все.

Теперь вы знаете, что путь есть. Может быть, вы все еще не на пути. Может быть, есть еще тысяча барьеров, но вы знаете, что путь есть. Знать, что путь существует, само по себе большое достижение: растворяется неуверенность, исчезает сомнение, нет больше колебания. Появляется вера. Возникает вера.

Путь существует — это становится глубоко укоренившимся в вас фактом. Отныне вы больше не верите другим; вы знаете сами.

Может быть, теперь это осталось лишь как воспоминание, но эта память будет вести вас, руководить вами. Теперь пробираться нао-щупь вы будете в нужном направлении; это блуждание не будет уже слепым. Вы видели, где путь. Север, юг, восток: вы станете пробираться в нужном направлении, хорошо зная, что оно есть. Теперь это только вопрос времени. Вы достигнете.

Когда старик спросил: "Ты видишь? Ты видишь?" — он стал молнией для этого молодого человека. Молния эта есть окно, должно быть, он вспыхнул; на единое мгновение он просиял для юноши так, чтобы тот смог ощутить, так, чтобы тот смог глянуть. Это лишь малый проблеск, но он навсегда меняет человека.

Гурджиев говорил, что есть семь типов людей. Позвольте мне пояснить это.

Первые три самые обычные. Вы найдете их повсюду, в себе и в других.

Первый тип Гурджиев назвал "отождествленные с телом". Такие люди живут телом. Они — тело на девяносто процентов. Вся их жизнь ориентированна на тело. Человек не ест, чтобы жить, он живет, чтобы есть.

Второй тип — эмоциональный, чувственный, чувствительный. Третий тип — интеллектуальный.

Это три обычных типа. Они почти на одном уровне. Они давно известны в Индии. Живущий для тела называется "шудра". Чувствительный, эмоциональный называется "кшатрий", воин. Ориентированный на интеллект — "брахман", интеллектуал. Четвертый, "вайшья", делец, — вовсе и не тип, но сплав всех троих. Это не чистый тип, это смесь. По сути дела, он и составляет большинство, ведь чистый тип найти очень трудно. Трудно найти чистого шудру. Трудно найти чистого брахмана. Трудно найти чистого воина, самурая. Мир состоит из вайшьев, смеси; не тип, в чистом виде, а просто толпа.

Таковы три эти типа. Покуда вы не минуете их, вы не сможете видеть. Слепы они все.

Один ослеплен телом. Другой ослеплен чувствами, эмоциями. Третий ослеплен интеллектом, мышлением. Но все они слепы.

Четвертый тип Гурджиев называет так; тот, кто начинаем сознавать. Первые трое живут неосознанно, бессознательно, в глубоком сне. Они не знают, где они, кто они, откуда они пришли, куда идут. Четвертый — это тот, кто немного уже пробудился, кто способен видеть.

Когда этот старик подозвал молодого раввина к окну, он, должно быть, почувствовал в нем возможность стать человеком четвертого типа, четвертым. Только четвертого можно позвать к окну. Только с четвертым мастер может поделиться опытом.

С первым говорить почти невозможно. Первому лучше дать поесть. Первого лучше пригласить на пир. Религия для него — не что иное, как праздничный стол. Всякий раз в дни религиозных праздников он лучше ест, лучше одевается; ему они очень нравятся.

Второму можно дать эмоциональную пищу; молитву, катящиеся слезы, чувствительность.

С третьим можно хорошо поговорить. Будет казаться, что он все понял, но он не поймет ничего. Он интеллектуал.

Только с четвертым можно разделить это — только с тем, кто немного пробудился, или на грани этого. Он спит, но ворочается во сне; и вы знаете: он уже готов проснуться; теперь он может проснуться в любое мгновение. Только в эту минуту мастер может разделить с ним свое видение. Когда он видит, что вы уже на грани пробуждения, или уже проснулись, но лежите с закрытыми глазами, или нужно лишь чуть-чуть потрясти, и ваши глаза откроются... видимо, такая минута и настала в этой притче.

"Ты видишь? Ты видишь?"- спросил старик.

Эти слова — встряска, чтобы помочь ему пробудиться — пусть на единое мгновение; этого достаточно. Раз испробовав понимание, осознанность, вы станете тосковать по нему. Оно станет вашей целью, венцом вашего устремления. Тогда вас не сможет удовлетворить этот обыденный мир и все, что он предлагает. Тогда возникнет странная неудовлетворенность, которая не может быть удовлетворена этим миром.

Рабби Лейб говорил: "У меня чувство такого неудовлетворения, что оно не может быть утолено этим миром. Вот почему я знаю, что должен быть Бог. Иначе, кто утолит мою неудовлетворенность? Должен быть иной мир, должен быть иной способ бытия".

Сама неудовлетворенность указывает на другой способ бытия, ведь ее не утолить здесь. Ничто нельзя утолить здесь. Жажда, которую нельзя утолить здесь есть указание, что должна быть некая другая вода, некое другое утоляющее вещество, некий другой мир.

Рабби Лейб говорил: "Я не знаю, есть ли Бог, но я знаю, что во мне есть неудовлетворенность, указывающая на то, что должно быть некоторое место, некоторая область бытия, где неудовлетворенность исчезнет".

Бог возможен только для того, кто может видеть,- для четвертого. С четвертым в мир входит религия.

Вплоть до третьего мир материалистичен. Третьего можно встретить в церквях, храмах, но это ничего не меняет. Начиная с четвертого, религия становится живой: она пульсирует, живет, дышит. Этот юноша, видимо, был четвертым.

Я здесь только для четвертых. Спешите стать четвертым: если вы немного проснулись, я могу одолжить вам свое существо. Через него вы можете получить видение. Я могу подвести вас к своему окну и спросить: "Ты видишь?" Но это возможно только для четвертого.

Есть еще и пятый, чья осознанность, понимание укоренилось. Для пятого уже не нужна молния; в нем горит его собственный свет.

Есть еще шестой, тот, у кого вся неудовлетворенность исчезла, тот, кто полностью удовлетворен. Для него больше нет надобности ни в каком достижении.

Но вы удивляетесь: почему существует еще седьмой? Для шестого все уже достигнуто, исполнено; нечего больше достигать. Нет ничего выше шестого; шестой — высочайший. Почему же есть еще седьмой?

У седьмого исчезает удовлетворение. У шестого есть чувство испол-ненности, глубокая удовлетворенность, достижение. У седьмого исчезает даже это. Ни удовлетворенности, ни пустоты, ни полноты. Седьмой стал самим Богом. Седьмого мы называем аватар: Будда, Махавира, Кришна, Христос. Это седьмой.

Этот юноша, должно быть, был четвертый.

Вам следует помнить: я все говорю и говорю с вами; разговоры эти -лишь подготовка почвы, чтобы однажды я смог пробудить вас и подвести к моему окну.

Так что, все усилие должно быть направлено к этому: как видеть. Все усилие должно быть направлено к этому: как увеличить количество и качество видения, как все существо свое сделать глазами.

Бога не надо искать. Надо создать видение.

Когда празднество окончилось, рабби из Могельника стал танцевать вокруг стола и тихо петь...

Что-то произошло, что-то необычайно важное. Только пением можно выразить свою благодарность. И даже это — "потихоньку": громко было бы вульгарно. Проникло что-то из неведомого; нечто запредельное стало видимым. Можно только тихонько напевать. Само это так значительно, так священно, что идут осторожно, как в зимнюю бурю, или как бы боясь врагов. Колеблются. В этом смысле — "стал тихо петь".

"Святой старец, наш брат..."

Будда, Христос — святейшие, но все же нам братья. Как это красиво. Пусть Будда превзошел все и стал Богом, но он остается нам братом: он был частью нас. Он шел по тому же пути; он пробирался наощупь в той же темноте. Он из нашей семьи. Он стал святейшим: "святой старец, наш брат".

Бог так далеко. Он — святое святых. Неподобающе было бы называть Бога "нашим братом". Вот почему между тобой и Богом есть что-то непреодолимое, бездна. Моста нет. Только Будда или Иисус становится мостом: мост соединен и с тем и с этим берегом.

Иисуса называют "Сын Божий" и "Сын Человеческий". Он и то и другое. Сын человеческий, наш брат — сын Божий, святой старец. У моста два конца. Один принадлежит нашему берегу; второй принадлежит другому берегу. Вот почему Учитель важнее даже Бога.

Несколько дней назад я говорил о женщине-мистике Сахайо.

Она говорила: "Я могу оставить Бога, но я не могу оставить моего Учителя, ведь Бог дал мне только этот мир, узы. Учитель дал мне свободу, дал мне самого Бога. Я могу оставить Бога, но я не могу оставить моего Учителя. Я могу отречься от Бога, но не могу отречься от моего Учителя". Очень важное утверждение. Великое утверждение любви и понимания!

Бог так далеко. Иисус -и то и другое: далекое и близкое. Бог может быть только целью, Иисус -и то и другое: путь и цель. Как можно достичь цели без пути? Цель повисает в пустоте. Не будет никакого моста, чтобы ее достичь. Иисус -и то и другое: и цель, и средство. Сын Человеческий и Сын Божий.

"Святой старец, наш брат, показал мне свет".

Что за свет показал он? — Свет, который приходит при ясных глазах; свет, который приходит с пробуждением видящего; свет, который приключается, когда вы становитесь наблюдающим. Не то чтобы он что-то показал! Он просто показал вам вашу способность видеть: показал, что даже Бог возможен, если правильно видеть.

"Ты .видишь?" Если ты видишь, все возможно. Если не видишь, ничего. не возможно. Возможность открывается с открытием глаз.

"Святой старец, наш брат, показал мне свет. Велик свет, что он показал мне".

Но он ни на единое мгновение не забывает, что этот свет — свет, который ему показали. "Я еще не видел его. Это еще не мое достижение. Он одолжил мне свое видение. Это его сочувствие, сострадание, любовь. Он поделился. Он подозвал меня к своим глазам, своим окнам; я заглянул через них. Он показал мне свет. Велик этот свет! Велика эта молния! Он показал мне, но это его. Я благодарен, я растроган и благодарен за такую его любовь и доброту".

"Но кто знает? Кто мает, сколько лет должно пройти, сколько мы должны еще спать, грежде чем он придет к нам, прежде чем он придет к нам?"

Он понимает, что при озаряющем свете молнии он что-то видел. Но кто знает, когда займется заря? Кто знает, когда придет рассвет и настанет утро? На самом деле, тут-то и вспыхивает жажда. И жажда эта в этом пении. Вспыхивает голод.

"Он показал мне свет. Велик свет, что он показал мне".

Да, впервые — неудовлетворенность: "Свет есть, и мне надо достигнуть его".

"Но кто знает?" Кто знает, сколько же лет должно пройти..." чтобы этого достичь, чтобы это заработать, чтобы сделать это своим собственным?

Может быть, понадобится длительное странствие. Но теперь вспыхнула жажда. Каким бы долгим ни был путь, можно все равно петь. Это есть — это уж известно наверняка.

Тогда время не так уж важно. Можно петь, не переставая. Раз вы знаете, что это есть, ждать можно бесконечно.

Вы не можете ждать по той причине, что в глубине души вы не вполне уверены, что это есть. Спокойствие трудно, потому что вы думаете:" Может быть, этого нет? Может быть, я трачу жизнь понапрасну?" Ваше нетерпение есть не что иное, как ваше сомнение. Вера — это терпение; сомнение очень нетерпеливо.

Много раз вы думали, что нетерпелива ваша вера. Вы ошибаетесь. Много раз вы думали: "Мое нетерпение говорит лишь о великом моем желании и стремлении". Вы неправы.

Нетерпение говорит лишь о том, что вы не согласны терять время, потому что в глубине души вы боитесь, подозреваете: "Может быть, все это просто глупость? Бога нет. Истина? — Кто знает, есть ли она? Жизнь вечная — может быть, просто желаемое. Что-то после смерти? — Может, просто искусная выдумка ума? Пережить смерть? Принять смерть? Жить со смертью? Быть может, все это умствование и тонкая ловушка?"

Но раз увидев свет... даже чей-то свет, который ваш путь осветить не может, но может дать вам веру. От Учителя не получают мудрость. От Учителя получают веру.

Но к вам должна прийти вера. Когда вы будете готовы, она придет. Никто другой не может дать вам истину.

Но веру может дать достигший в его ауре, аромате, климате — вера заразительна, вы можете подхватить ее.

Если вы близки ко мне (близки не только физически), открыты, доступны мне, рано или поздно случится это, единственно возможное: это и будет вера. Но веры недостаточно. Я не говорю, что вера и есть цель. Но без веры нет цели. Вера — это начало, семя. Когда семя у вас в руке, недалеко и до дерева. Оно уже началось. Оно уже на подходе.

"Велик свет, что он показал мне. Но кто знает?" — Возникла тоска и стремление.

"Но кто знает, кто знает, сколько лет должно пройти... "

Но пройти они могут в песне и танце; но пройти они могут в вере и надежде; пройти они могут в ожидании. И это ожидание не будет ожиданием Годо! Потому что возникла вера. Теперь же то, что вы не знаете, кого ждете, вы точно знаете, кого ждете! ы больше не ждете Годо! Вы ждете Бога. И в этом вся разница между Годо и Богом.

Годо — нечто обещанное вам вашим же умом. Бог — сверкнувшее через того, кто знает. Бог — это вера; Годо — вера. Годо — от священных текстов и учителей; Бог — от Учителя.

"Кто знает, сколько лет должно пройти... "

Но теперь можно ждать. На самом же деле ожидание становится глубоким восторгом. Когда вы знаете, что нечто должно произойти и излиться на вас, вы ждете с таким восторгом покоя... Позвольте воспользоваться парадоксальным термином "восторг покоя". Восторг присутствует каждое мгновение, но он абсолютно спокоен; гигантский резервуар тоски и стремления без малейшей ряби, ведь даже малейшая рябь может помешать и испортить.

Ждут расслабленно и напряженно. Трудно это объяснить. Расслабленно и напряженно, и то и другое. Напряженно: что-то должно случиться. Расслабленно: случиться это может только, когда вы расслабленны.

Один немецкий мыслитель, Херригель, изучал в Японии искусство стрельбы из лука у большого Мастера. Три года он старался, как проклятый, и у него ничего не получалось — западному сознанию очень трудно понять восточное: они функционируют на совершенно различном уровне.

Западный ум логичен — восточный ум алогичен. Быть может, не нелогичен, но алогичен.

Херригель полностью изучил искусство стрельбы из лука. Он поражал сто целей из ста. Но Мастер был не доволен. "Ты все еще не обрел верной позиции".

А что такое верная позиция? Верная позиция — это, когда вы натягиваете тетиву, ни одна мышца ваша при этом не напряжена. Но это же абсурд. Ведь при натягивании тетивы мышцы неизбежно напрягаются. Но они должны быть расслаблены. Херригель не раз подходил и трогал мышцы Мастера, когда тот натягивал тетиву: -все его мышцы были расслаблены, как рука ребенка, — ни малейшего напряжения.

"Когда ты расслаблен, стрела летит сама", — сказал ему Мастер.- "Тогда ее несет Бог, а не ты. Ты не стрелок, стреляет Бог. Ты просто создаешь ситуацию, и это случается. Не ты действующий". Это и есть расслабленное напряжение. Вы с напряжением натягиваете лук, и в тоже время совершенно расслаблены.

Тосковать и стремиться к Богу значит быть напряженным. Но чтобы позволить Богу, позволить, чтобы это случилось с вами,- надо быть полностью расслабленным. Восторг покоя, расслабленное напряжение — ожидание, как если бы это должно было случиться прямо сейчас, и готовность ждать вечность. Позвольте мне повторить: ожидание — как если бы это должно было случиться прямо сейчас, и готовность ждать вечность.

Когда бы это ни настало, оно никогда не приходит с опозданием. Когда бы это ни настало, это всегда рано; событие столь громадно, что невозможно приписать его себе. Невозможно сказать: "Я это заработал". Событие столь громадно, что оно всегда — от благодати, а не от усилия. Оно наступает от "безусилья". Когда бы оно ни настало, вы хорошо знаете, что это милость, благодать — это то, что случилось. Оно никакого отношения не имеет к вам или к тому, что вы заслужили.

"Святой старец, наш брат, показал мне свет. Велик свет, что он показал мне. Но кто знает, сколько лет должно пройти, сколько нам еще спать, прежде чем он придет к нам, прежде чем он придет к нам?"

Это последнее, что надо понять в этой короткой истории: когда вы глядите через видение просветленного человека, Бог не приходит к вам, вы приходите к Богу. Когда вы сами становитесь пробужденным, когда сон ваш окончился, вы не приходите к Богу; Бог приходит к вам. В этом разница.

Можно посмотреть на Гималаи из окна: далекие в своем величии, сияющее солнце и белый снег в его лучах. И даже на расстоянии в тысячи миль можно ощутить прохладу, можно ощутить великолепие, тишину, высоту, чистое величие, чудо.

Но это ваши глаза, а не Гималаи отправились так далеко. Это вы отправились в Гималаи в воображаемое путешествие. Двигались ваши глаза; Гималаи не двинулись с места. Так бывает, когда глядят через чьи-то окна. Это случилось с молодым раввином,. когда он глянул через окна этого старца. Далеко отправился он.

Но когда вы способны, когда ваши глаза открылись, все по-другому. Это не вы отправляетесь в дальнее путешествие, дальнее стало ближе. Бог приходит к вам. Как только вы вполне готовы воспринять, он мчится стремглав. Это стремление так же естественно, как дождевой поток в Гималаях: когда идет дождь, вершины не могут удерживать воду. Вода устремляется вниз. Она стремится в долину. Всюду, где она может найти низину, озеро, она мчится туда.

Как только вы пробудились, вы становитесь пустым пространством. Потому что, как только вы пробудились, вы уже не заполнены своим "я". Вы — пустое пространство, долина, низина. Оно обрушивается. Оно заполняет вас.

Один богач пригласил хасидского Мастера посетить его дворец. Дворец был необыкновенно роскошен. Он был уникален. Он прямо ломился от всевозможных ценностей: картины, ковры, античность, мебель всех веков.

Богач вел хасидского Мастера из одной комнаты в другую. Они ходили час за часом; дворец был огромен. Богач, не переставая, хвастался. Он чувствовал себя на грани блаженства в своем "я".

Показав хасидскому Мастеру весь дворец, богач сказал: "Ну, как впечатление?"

Хасид ответил: "То, что мир настолько прочен, чтобы снести тяжесть такого гигантского дворца, да еще и тебя, — произвело на меня огромное впечатление". Да еще и тебя!

Каждый сделал дворец из своего "я". Каждый переполнен им. Когда вы пробуждаетесь, "я" исчезает; "я" — это сон. Чувствовать, что "я" есть, значит спать. Оказаться внезапно без всякого чувства, что "я" есть, значит пробудиться. Быть без всякого "я" есть — это открытие.

Чувствовать, что "я" есть, значит быть закрытой системой, монадой; у нее нет окон, нет открытостей. Вы живете в намертво запечатанной комнате.

Как только вы пробудились, вы стали пусты. Вы стали ничем, никем. Бог устремляется к вам со всех сторон: Он врывается и наполняет вас.

Когда верующий готов, он вовсе никуда не отправляется. Когда меди-тирующий готов, он никуда йе едет. Бог приходит. Приходит всегда Бог.

Когда мы возносимся к Богу, это только видение. На мгновение облака исчезли, и просияло солнце. Но вот снова наползли тучи — и солнце, свет, все переживание стало лишь воспоминанием. Оно преследует, но не преображает вас.

"Святой старец, наш брат, показал мне свет.

Велик свет, что он показал мне.

Но кто знает? Кто знает,

Сколько лет должно пройти,

Сколько мы должны еще спать,

Прежде чем он придет к нам,

Прежде чем он придет к нам?"

ВОПРОС Мне кажется, что я не просто в мире и не наблюдатель на холме. Как найти свое место? Я чувствую себя "между" , что бы я ни делал.

ОТВЕТ Значит, это то самое место, где вам следует быть.

Вы продолжаете создавать проблемы. Где бы вы ни были, будьте там. Вовсе не обязательно быть наблюдателем на холме.

Не должно быть никаких "должен". Как только в жизнь входит "должен", вы уже отравлены. Не надо никаких целей. Не надо никаких "хорошо" и "плохо". Есть только один грех: мыслить в категориях разделения ценностей, осуждения, приятия.

Где бы вы ни были... Нет ничего плохого в положении между наблюдателем на холме и человеком в мире. Именно там вам следует быть.

Я говорю: где бы вы ни были. Бели вы можете принять это, вы тут же становитесь наблюдателем на холме. Даже в аду; если вы принимаете ад, он исчезает, потому что ад остается адом только из-за вашего отрицания. Ад исчезает, и возникают небеса. Все, что вы принимаете, становится небесным, и все, что вы отвергаете, становится адом.

Говорят, что святого нельзя бросить в ад, потому что он знает секрет, как преобразить его. Вы слышали, что грешники отправляются в ад, а святые на небеса; но это не так. Все как раз наоборот: куда бы ни попал грешник, он создает ад, и куда бы ни попал святой, там небеса.

Святых не посылают в рай. Нет никого, кто посылал бы и управлял всем этим. Но куда бы святые ни попали, они такие: они создают свой рай. Они несут свой рай с собой. А грешники? Можно их посылать в рай — они создадут в нем ад. Они иначе не могут.

Итак, в чем сущность святого и грешника? Мое определение таково: святой тот, кто узнал секрет алхимии преображения всего в рай. А грешник тот, кто не знает секрета преображения всего в прекрасное существование. Скорее напротив, он продолжает все уродовать.

То, что вы есть, отразится на вашем окружении. Так что, не пытайтесь быть другим. И не пытайтесь найти какое-то другое место. Это болезнь, называемая человеком: всегда стать кем-то, оказаться где-то в другом месте, всегда отвергать то, что есть, и всегда жаждать того, чего нет. Это болезнь, называемая человеком.

Пробудитесь! Вы видите?! То, что надо увидеть, очень просто. Я не теоретик, я не теоретизирую об этом. Я просто указываю на голый факт: если вы можете жить в данный момент там, где вы есть, и забыть о будущем, о целях, о мысли, быть чем-то другим, — тут же весь мир вокруг вас преображается; вы становитесь преображающей силой.

Приятие... глубокое, полное приятие — вот в чем вся религия. А хочет стать В, В хочет стать С. Создается лихорадка "стать другим".

Вы не то, чем вы будете, вы то, что есть. Вы уже то, чем вы можете быть, чем вы могли бы быть, — вы уже это. Ничего больше нельзя с вами сделать; вы — законченный продукт.

В этом смысл истории, смысл, который я придаю истории о том, что Бог создал мир: когда творит совершенный, творение совершенно. Если творит Бог, как вы можете это улучшить? Подумайте об абсурдности подобного: абсурдна вся идея. Вы стараетесь улучшить Бога; вы не можете улучшить. Можно стать несчастным, вот и все. Можно страдать без необходимости. И вы будете страдать от болезней, существующих только в вашем воображении и больше нигде.

Вы совершенны! Больше ничего не нужно. Загляните сейчас, в этот самый момент, в себя. Взгляните прямо. Что нужно? Все совершенно и просто замечательно. Я не вижу ни облачка. Только загляните в себя — ни облачка в вашем внутреннем пространстве. Все полно света.

Но ум скажет рано или поздно, что надо быть чем-то еще, быть где-то еще, "стать". Ум не разрешает вам быть. Ум — становящееся, а ваша душа — бытие. Вот почему Будда говорит: "Вы не достигнете, пока вы не отбросите все желания".

Желания означают "становление". Желание означает "быть кем-то еще". Желание означает: не принимать то, какой вы есть, не быть в настроении полного "да", какова бы ни была ситуация.

Сказать жизни "да" — значит быть религиозным; сказать жизни "нет" -значит быть нерелигиозным. А как только вы желаете чего-то, вы говорите "нет". Вы говорите, что возможно что-то лучшее.

Деревья счастливы, птицы счастливы, облака счастливы — ведь у них нет никакого желания чем-то стать. Они просто то, что они есть. Розовый куст не пытается стать лотосом. Розовый куст вполне счастлив быть розовым кустом. Нельзя переубедить розовый куст. Как ни расписывайте лотос, вам не удастся внушить розовому кусту желание стать лотосом. Розовый куст просто будет смеяться, потому что розовый куст — это розовый куст. Он укоренился, утвердился в своем существе. Вот почему его существо избавлено от лихорадки: он тихий, спокойный, мирный. И утвердившийся!

Только человеческий ум в хаосе, потому что каждый жаждет быть кем-то другим. Вот чем вы заняты в течение тысячи жизней. Если вы не пробудитесь сейчас, когда вы еще думаете пробудиться? Вы уже созрели для пробуждения.

Начните прямо сейчас жить, наслаждаться, радоваться. Отбросьте желания! Чем бы вы ни были, наслаждайтесь этим. Радуйтесь всем своим существом.

И тогда внезапно время исчезнет, потому что время существует только вместе с желаниями. Будущее существует, так как вы желаете.

Тогда вы будете, как птицы; послушайте их. Тогда вы будете, как деревья; посмотрите: свежесть, зелень, цвет.

Будьте там, где есть. Я не создаю в вас новое желание, я здесь для того, чтобы вы поняли всю абсурдность желаний. Желания — это сан-сара. Понимать тщетность желаний значит стать просветленным. Тот, кто обнаружил, что он уже такой, каким всегда хотел быть, будда.

Все вы будды, которые крепко спят и похрапывают. Но это не важно. Я буду для вас колокольчиком. Откройте глаза. Вы уже достаточно проспали. Время просыпаться. Утро стучится в дверь.

ВОПРОС Всегда мы встречаем в вас полное сочувствие и теплоту любви. Почему в вас не встретишь вспышки гнева, как у Гурджиева и мастеров дзен? Честно говоря, иногда этого не хватает.

ОТВЕТ Конечно! Вы жаждете этого. Но это не моя система, я не такой. Я не веду себя так, как это подходит вам. Я веду себя, как это подходит мне. Я ни вот столечко не делаю специально для вас. Это было бы неестественно, это было бы притворство, и я ушел бы от своей подлинной природы.

Вы хотите этого, я знаю, но ничего не поделаешь. Ничем не могу помочь. Можете хотеть гнева, но я буду продолжать давать любовь. Вот все, что я знаю: единственный путь сделать вас осознанными и пробужденными — оставаться в моей подлинной природе, чтобы это постоянно побуждало вас попасть в вашу подлинную природу.

Я хочу, чтобы вы утвердились в себе так, чтобы ничто не уводило, не отвлекало. Все, происходящее вокруг — сон, а вы остаетесь укоренившимся в своем существе. Этого можно достичь единственным путем: я должен оставаться полностью укоренившимся в себе; я не должен позволить вам уводить меня. Что вы делаете — не важно. Важно только то, что спонтанно делает моя собственная, подлинная природа.

Все, что я знаю: моя любовь сможет преобразить вас, мой гнев не сможет. Потому что любовь — большая сила, чем любой гнев. Если не поможет мое сочувствие, ничто не поможет. Чем больше вы пробуждаетесь, тем больше вы это чувствуете. Вы легко снесете мой гнев; вы готовы к нему. Но вам не снести сочувствия, оно ранит вас сильно и глубоко.

Так что, может быть, Гурджиев работает по-своему; может быть, для него это спонтанно. Люди различны и уникальны. Или, может быть, он работает в очень особенных условиях. Он работает с западными умами, в западном климате, и он первый, приносящий им восточные методы. Это трудно; надо все перевести на их понимание.

Мастера дзен пинают и бьют своих учеников. Они выбрасывают их из окон домов. Иногда они прыгают на них. Но надо всегда понимать: они не гневаются; это тоже часть их сочувствия. Они не гневаются вовсе; ведь если бы они гневались, все было бы утеряно. Как тогда можно преобразить другого? Ты тогда в одной лодке с ним, и вы вместе тонете. Нет, так нельзя помочь.

Гнев — тоже сочувствие, но это возможно только в Японии. Ни в одной другой стране это невозможно, нужна определенная традиция. Такая традиция существовала в течение почти тысячи лет. Поэтому, когда мастер дзен бьет своих учеников и прыгает на них, ученики понимают этот язык. Если я начну бить вас, вы не поймете, вы просто разозлитесь, вы сообщите в полицию. И это никому не поможет. Нет, вы не поймете этого.

В Японии это понимают. Когда мастер дзен бьет ученика, ученик принимает это с глубокой благодарностью. Вы, может быть, удивитесь — но с тех пор, как мастер дзен изобьет ученика, он становится главным учеником. Он чего-то достиг. Вот почему Мастер проявил к нему такую любовь и сочувствие, вот почему Мастер, избивая его, благословляет.

Ученики дзен про себя мечтают о том дне, когда мастер изобьет их. Они ждут. Они молятся об этом. Они соперничают друг с другом.

Но это возможно только потому, что существует долгая традиция. Странная традиция, но, когда она укоренилась в подсознании расы, страны, она действенна.

Но это не мой путь. Я знаю, что нет лучшего лекарства, чем любовь. Другие не могут проникать так глубоко. Если не удается любви, то ничто не поможет.

Итак, я знаю, что вы ждете гнева. Пожалуйста, не ждите.

ВОПРОС Даже пересказывая ваши шутки другим, мы сами громко смеемся. А вы рассказываете забавнейшие истории, и пока аудитория ревет от смеха, даже легкая улыбка не появляется на вашем лице. В чем дело?

ОТВЕТ Все очень просто: я знаю, как рассказывать анекдоты, а вы нет.

ВОПРОС Чем ближе я к вам, тем больше кажется, что вы исчезаете. Как река: она есть и ее нет. Где вы, Бхагаван? Чем ближе я к вам, тем больше вы исчезаете.

ОТВЕТ Так это и происходит. Потому что все мои усилия — помочь вам исчезнуть. Чем ближе вы ко мне, тем больше оказывается, что я исчезаю. Это просто намек, указание для вас следовать мне, исчезнуть.

Так что, вы приблизитесь ко мне, только если захотите исчезнуть. Вот почему есть много умных: они не подходят слишком близко. Это опасно; это приближение к огню. Это приближение к смерти!

В древних индийских писаниях Мастера называют смертью. Мастер — это смерть; но это также и воскресение. Вы должны умереть в нем. И затем родиться вновь. Но смерть — начало.

Так что, когда вы близко подходите ко мне, вы непременно чувствуете, что я исчезаю. Поймите намек, и следуйте за мной, следуйте мне в исчезании. Потому что меня можно встретить, только когда ни вас, ни меня нет. Когда обоих нет, — встреча, соединение.

"Чем ближе я к вам, тем больше кажется, что вы исчезаете". Вы на верном пути. Не бойтесь. Ближе!

Когда Рама Прия навестила меня, она села подальше. И я сказал ей: "Сядь поближе". Она подвинулась на два дюйма. Я повторил: "Еще поближе". Опять на два дюйма. "Еще ближе". Она наверняка знала, что совсем близко значит умереть. Она села ближе, но не без колебаний, это естественно. Она подошла, смеясь и радуясь, но также со страхом и колебанием.

Я зову вас быть ближе, и я не оставлю вас, пока вы не исчезнете. Я бу-. ду преследовать вас днем и ночью, в мыслях и снах. Где бы вы ни были, если вы однажды встретились со мной, только однажды, я начну преследовать вас. Вы никогда не останетесь в мире, до самой смерти.

"Как река: она есть и ее нет". Да, я здесь, и меня нет. Если вы далеко от меня, я здесь. Если близко, меня нет. Если вы войдете в меня, вы никого там не найдете. Никто, ничего, глубокая пустота.

Вы спрашиваете: "Где вы, Бхагаван?"

Нигде. "Где" исчезло. "Когда" исчезло. Понятие времени и пространства больше не подходит.

И учтите: если хотите быть всем, нельзя себе позволить быть кем-то. Если хотите быть везде, надо не быть нигде. Если хотите стать вечностью, то вам нельзя быть ни в какой точке времени. Если хотите быть Богом, надо выпустить все. Это величайшая игра. Ставя на всеобъемлющее, теряют себя. Но никогда не проигрывают. Теряют себя, но целое достигается.

Иисус сказал ученикам: "Держитесь за себя — потеряете себя. Потеряете себя — достигнете. Держащийся за жизнь умрет. Готовый умереть перешагивает смерть, становится бессмертным".

Я нигде. И я зову вас из моего "нигде" прийти и самим стать "ни-где". Я ни-когда. И Я зову вас из моего ни-когда, моего безвременного, чтобы вы тоже могли стать ни-когда.

Необычайно прекрасно исчезнуть. Необычайный экстаз! Величайшее благословение — не быть.

Шекспир говорит: "Быть или не быть..." Это то, что всегда говорит ум. Я бы изменил: "Быть и не быть", — .не или — Быть и не быть, вме-сте,так как я сейчас.

Если взглянуть на меня издалека, это форма быть. Если подойти ближе, форма становится неясной. Вы вступаете в "не быть". Быть -это только мое наружное, не быть — мое внутреннее. Быть — только мое тело; не быть — моя душа. Вот почему Будда говорит, что душа — это не душа, анатма. Это "не — я". Нельзя сказать, что это есть. Лучше сказать, что этого нет.

Быть и не быть одновременно вместе, значит быть истинным мудрецом. Не выбирайте между быть и не быть. Оба возможны вместе; примите их вместе, не выбирая.

Тогда вы будете в мире, и вы не будете в мире. Вы будете в сознании и не будете в сознании. Вы будете в теле и не будете в теле. Вы будете во времени и пространстве и вне времени и пространства. И это единственный путь стать свободным.

Быть и не быть вместе — значит достигнуть полной свободы. Нирвана, мокша — назовите ее как хотите.

ВОПРОС Как просветленный может умереть?

ОТВЕТ Он никогда не умирает, потому что он уже мертв.

Вы умираете, так как держитесь за жизнь. В этом случае жизнь приходится отнять, вам приходится умереть.

Просветленный не умирает, потому что он не держится за жизнь. Он добровольно отказался от нее; он уже мертв. Но вам кажется, что он умирает, как и вы. Это только кажется — не обманывайтесь кажущимся.

Будда, конечно, умирает. Махавира умирает. Бал Шем Тов умирает, Моисей умирает. Все умрет. И на первый взгляд, они умирают, как вы, но это только на первый взгляд.

Посмотрите, как умирает обыкновенный человек. Он прикладывает все усилия к тому, чтобы не умереть, он цепляется за жизнь до самого конца. Он кричит и плачет от страдания и страха и весь дрожит. Ужас окружает его, он ошеломлен ужасом. И посмотрите, как умирает просветленный. Он умирает, как будто он жених, встречающий невесту. Он умирает, как будто отправляется в далекое прекрасное путешествие, которое он всегда ждал, о котором думал. Он умирает — закончился земной период обучения. Он принят. Он стал зрелым. Теперь он возвращается домой из школы. Он умирает, но смерти нет; есть Бог. Лицо смерти для просветленного — это лицо Бога.

Лицо Бога для просветленного — это лицо-смерти.

Когда вы узнаете, что такое жизнь, Бог ожидает вас у двери, которую вы называете смертью.

Пока вы не узнали, что такое жизнь, вы просто боитесь. Так боитесь, что, когда дверь и в самом деле открывается, вы почти без сознания, вы упускаете. Вы упускали момент уже много раз. Вы умирали уже много раз и всякий раз упускали.

Есть только один способ не упустить: умереть прежде смерти!

Вот почему я называю медитацию добровольной смертью прежде смерти так, чтобы почувствовать ее вкус.

И это так прекрасно, так благодатно, что вы готовы танцевать, когда приходит смерть. Вы готовы петь, когда приходит смерть. Будете ждать в глубоком молчании, благодарности и вере. Вас не заберут; вы будете плыть на волне — не как пораженный, а как победитель.

Просветленный никогда не умирает. Он уже умер и знает, что смерти нет.

Смерть — это ложь. Она есть, потому что вы держитесь за жизнь.

Почувствуйте разницу. Когда несчастный человек дает пищу нищему или хоть одну монетку, он держится за нее. Он сто раз подумает, дать или нет. Он приводит доводы, чтобы не дать. Он рассуждает: эти нищие просто обманщики; он рассуждает: подавать нищему значит потакать росту нищенства. Сто доводов, чтобы не дать. И даже если дает, он дает неохотно. Так умирает обычный человек: неохотно, цепляясь, пытаясь найти любой способ, чтобы задержаться подольше.

Тот, кто любит и дарит, чтобы дарить, совсем другой... Снаружи то же самое. Дар может не иметь никакой цены, это может быть простой сорванный цветок, просто полевой цветок, но он приносит его в подарок. Или это может быть Кохинор, не важно. Когда он дает, он дает полностью. И счастлив, что дар 'принят. Он испытывает благодарность, что его дар не отвергнут. Он благодарит берущего. Он мечтал, представлял себе момент, когда он подарит.

Факт — физический факт — один и тот же: оба дают. Оба пользуются руками, что-то передается. Если спросить ученого, он не сможет отличить, он не сможет различить. Даете вы неохотно или даете любя, физический факт тот же. Но внутри- вы знаете- все по-другому; никакого сходства, ни грана.

Когда вы даете неохотно, вы по сути дела не даете. Когда вы даете с любовью, только тогда вы даете. Когда вы даете неохотно, у вас как бы отнимают, похищают, вы чувствуете себя ограбленным. Когда вы дарите с любовью, что-то расцветает в вас. Вы с кем-то поделились, кто-то принял ваш дар, вас благословили.

Смерть для непросветленного человека — это борьба. Он сдается, но только после борьбы и напряжения всех сил. Вот почему он чувствует себя пораженным.

Для просветленного это хорошо как есть. Он ждет и ждет — ждет, когда придет корабль, и он отправится. Он узнает то, для чего ему дана была эта жизнь; теперь он готов. Он ни разу не оглядывается. Ни разу. Когда корабль приходит, он просто ступает на него и забывает все о мире, который он оставляет, потому что уходит в большой мир, большое бытие, к Самому Богу.

ВОПРОС Глядя на себя и других, хочется спросить, были ли и другие похожи на нас — скажем, ученики Будды? Поражались ли они и смеялись ли тому, какими они оказались завистливыми, хитрыми, негодными и вовсе не похожими на то, чем положено быть саньяси. Или мы особо отличились?

ОТВЕТ Человек всегда оставался тем же. Ученики Будды или Махавиры — человек всегда оставался тем же. То же убожество, тот же экстаз; та же зависть, то же отречение; та же привязанность к вещам и та же свобода неба, открытого пространства.

Человек всегда оставался тем же. Меняется только внешнее. Другие дома, другие дороги. Исчезли повозки, появились ракеты и авто.

Снаружи все другое. Но внутри сущность человека всегда та же. Та же болезнь и то же здоровье.

Я вспоминаю одну касыду, одно высказывание Магомета.

Человек пришел к Магомету и спросил: "Кто был первый, созданный на Земле?" — "Адам", — ответил Магомет. "А до Адама?" "Адам", -опять ответил Магомет. "А до этого?" Магомет сказал: "Если ты будешь задавать этот вопрос до скончания времени, я буду продолжать повторять: Адам, Адам, Адам... Так что, пожалуйста, остановись".

Тот был очень удивлен, а Магомет не пожелал дать никаких пояснений.

Тут какая-то тайна. Почему Магомет настаивал: "Адам, Адам, Адам?.." Дело как раз в том, о чем я говорю. Человек всегда был здесь. С самого начала вы были здесь и не было времени, когда вас не было.

Человек — одно из самых важных существ в существующем. Вот почему Магомет говорит, что не было никаких "до него". Человек всегда был здесь.

Вам трудно будет это понять, потому что современный ум приучен верить в эволюцию. Да, была и эволюция, но не в сердцевине человека.

Есть в человеке что-то, остающееся неизменным. Снаружи все меняется и меняется. Человек, как колесо повозки: колесо все поворачивается, но колесо поворачивается вокруг оси, которая остается неподвижной, не меняется. И колесо может двигаться только потому, что опирается на нечто неподвижное. Все меняется: общество, культура, цивилизация. Но глубинное в человеке остается тем же. Это то, что Магомет назвал "Адамом".

Человек, его сущность, остается той же. И всегда помните: он тот же в двух отношениях. Если вернуться и заглянуть в учеников Будды, вы увидите те же проблемы. Загляните в священные тексты буддизма — те же проблемы. Та же зависть, то же раздражение, та же злоба, та же жадность, то же соперничество (как превзойти другого), те же амбиции, то же эго.

Почему я это говорю? Потому, что если взглянуть на учение, которое Будда оставил своим ученикам, вы тут же поймете. Он говорит: "Не будьте злы, не будьте завистливы, избавьтесь от страстей". Если бы у учеников уже не было страстей, Будда выглядел бы дураком. Почему он учит не иметь страстей? Ученики должны были иметь страсти. Будда говорит: "Не будьте жадны". Ученики должны были быть жадными. Будда говорит: "Не будьте завистливы". Ученики должны быть завистливыми.

В мире нет ни одного священного писания, которое не учило бы тому же. Везде те же десять заповедей. Это показывает, что человек остается тем же, ведь ему нужно то же учение. И то же учение будет нужно всегда.

Человек может существовать только в двух состояниях; нет никакой эволюции. Либо вы живете, как невежественный человек, неосознанный, в глубоком сне, — тогда зависть, раздражение, амбиции, эгоизм будут следовать за вами; или становитесь пробужденным.

Пробуждение — это прыжок! Тогда возникает другая категория человека. Тогда любовь, сочувствие следуют за вами. Тогда нет никакой зависимости, никакой зависти, никакого раздражения.

У невежественного человека сегодня те же свойства, что и всегда. У просветленного те же свойства, что и всегда.

И это единственные два состояния человека: или сонный, упускающий представляющуюся возможность; или пробужденный, наслаждающийся этим и празднующий.

Так что, не думайте, что в прошедшие времена, в золотом веке, люди отличались от вас. Они не отличались, хоть ваши священники и продолжают твердить это. Вот почему вы называете то время "золотым веком". Никогда не было золотого века: никогда не будет золотого века. Были золотые люди, но никогда не было золотого века.

Перед Буддой благоговели. Это показывает, что другие крепко спали, потому что только те, кто спит, уважают Будду. Если бы каждый был Буддой, кого бы это волновало. Будду помнят двадцать пять столетий. Это показывает, какой редкостью было состояние Будды в те дни. Иначе кого бы оно волновало? Если бы Будда был в каждой деревне, в каждом городе, во все времена, в каждом закоулке, кто бы тогда стал помнить Гаутаму Сиддхартхи? Его бы уже забыли сейчас. Но он был таким редким цветком, что прошли века, и не появилось ни одного Будды. Вот почему мы продолжаем нести с глубоким благоговением имя, уважение, благодарность, которую чувствуем.

Человек всегда был тем же. Величайшие тексты мира всегда говорили о худших человеческих свойствах; им приходилось. Я читал... Есть китайская книга, которую считают самой старой, древнейшей — ей почти десять тысяч лет. Книга очень мала, сохранилось только несколько страниц. И эти несколько страниц написаны на человеческой коже. Но учение то же: не завидуй, не воруй, не гневайся. Десять тысяч лет прошло, — учение осталось тем же, потому что человек остался тем же.

В Вавилоне нашли камень с надписью. Почти пятьдесят лет ушло на ее расшифровку. Но если прочесть, не скажешь, что ей семь тысяч лет. Она выглядит, как передовица в газете.

Она гласит: "В доброе старое время все было прекрасно; теперь все пришло в упадок. И новое поколение совершенно безнравственно". Семь тысяч лет — и новое поколение безнравственно. "Никто не уважает старших. Больше не уважают отца; больше не уважают мать. Семья разрушена. Сами основы общества пошатнулись..." Можно ли подумать, что это написано семь тысяч лет назад? Похоже на передовицу из "Пуна Геральд".

Человек тот же. Никакой эволюции. Человек может пройти перерождение, но нет никакой эволюции. Либо вы спите, либо пробудились — вот единственное преображение. Но эволюции нет.

Спящий человек всегда тот же. И те, которые пробудились, всегда те же.

Так что, не осуждайте себя. Не говорите, что век в глубоком кризисе -всегда так было. И не говорите, что в прошлом было все прекрасно. Это извечное человеческое представление: вот раньше... этого раньше не было.

И не думайте, что в будущем все будет хорошо. Так тоже думали всегда.

Все, что возможно, — здесь и сейчас! И скачок полностью индивидуален. Общество остается тем же. Скачок полностью индивидуален. Если хотите совершить его, пробудитесь.

Прыгайте, не ждите, пока придет золотой век. Никогда не будет золотого века. Конечно, было несколько золотых людей; они и сейчас есть.

ВОПРОС Многие люди теперь молчат. Это вы посоветовали им? Зачем? Поможет ли это?

ОТВЕТ Я не советовал, но они поняли. Я не советовал ничего в частности, кроме понимания. Но если вы поняли, вы полюбите молчание.

Я не говорю: "Молчите", потому что это стало бы подавлением. Если вы понимаете меня, если вы глядите в мою сторону, вы увидите перед собой молчание. И в вас возникнет глубокое желание замолчать. Потому что в глубоком молчании все прекрасное и подлинное становится доступным.

Но вы постоянно болтаете; не прерывается внутренняя речь. Или вы говорите с другими или с собой. Вы говорите целый день, даже ночью во сне вы говорите. Эта непрерывная речь становится барьером, через который не видно; это похоже на густой туман, который плотно окружает вас. Ваш ум разрушен из-за этой непрерывной речи.

Я ничего не советую. Потому что тогда это станет учением. Тогда вы принуждены будете молчать, так как я это говорю. Принужденное молчание выглядит уродливо. Принужденное молчание не дает вам вкуса настоящего молчания.

Нет. Просто поймите. Постарайтесь понять меня, почувствовать меня. И тогда вам понравится молчание. И только тогда, когда вам понравится молчание, это станет прекрасно.

Когда молчание поднимается из вашего сердца, с глубоким пониманием, постепенно вы умолкнете. На самом деле, вы не умолкаете, а постепенно вы отбрасываете разговор, внутреннюю речь и внешнее занятие. Тогда молчание — не что-то особенное; вы просто понимаете, что все разговоры — глупость. Зачем говорить? Для чего? Сказать нечего, а вы продолжаете говорить.

В китайском языке есть идеограмма, которая имеет сразу два значения. Китайский, действительно, очень отличается от всех других языков, потому что в нем нет алфавита, а только картинки. А каждая картинка означает много всего.

Идеограмма "пи" имеет два смысла. Один: "объясняет", одно значение-"объяснять". Другое значение — "напрасно". Объяснять — это объяснять напрасно. Разве это не прекрасно? Нечего объяснять. Нечего сказать. В самом деле. Только посмотрите! О чем вы говорите целый день? Девяносто девять процентов сказанного легко можно не говорить. Я не говорю о ста, потому что знаю кое-что -несколько повседневных фраз приходится сказать. Но как в телеграмме. Не надо ходить все вокруг да около. Часто достаточно только "да" и "нет". Часто даже этого не нужно: просто кивнуть головой. А часто и этого не нужно, потому что другому не интересно, что ты думаешь; он просто опорожняет себя. Понаблюдайте: даже слушать не надо.

Бели вы станете осознанными, внешняя речь, внутренняя речь постепенно исчезают. Не то чтобы вы практиковали молчание. Просто внешняя и внутренняя речь становятся совершенно абсурдны, бессмысленны. Вы отбрасываете речь. И наступает молчание. Когда слова исчезают, возникает молчание. Его не достигают прямо, это побочный продукт понимания.

Да, многие понимают. Я надеюсь, вы тоже поймете, я хочу, чтобы вы поняли. Но со мной всегда помните, что я ничего не советую, потому что вам и так советуют слишком много. И советы становятся уродливы. Я не даю вам учение, я не даю вам внешний образ жизни. Я даю вам только внутренний свет. В этом внутреннем свете вы найдете свое учение.

Я хочу, чтобы вы поняли определенные вещи. Поймите намек и не ждите прямых рекомендаций, потому что тогда вы промахнетесь. Я ничего не собираюсь вам давать прямо, потому что прямое учение нужно только ограниченным. Я надеюсь найти в вас больше ума, больше ответственности. Станьте более ответственными.

Вы видите разницу? Если я говорю: "Умолкните!" — вам остается следовать этому, это будет принужденно, как если насильно раскрыть бутон цветка. Он не открылся сам.

Цветы раскрываются сами. Пусть ваше молчание станет цветком, который раскрывается сам, сообразно себе.

ВОПРОС Я чувствую потребность в усилии, чтобы остаться в настоящем. И это усилие не дает расслабиться до конца. Пусть-будет-как-есть (let go) часто возвращает прошлое или будущее. Не объясните ли вы, как быть пробужденным без напряжения?

ОТВЕТ Мысль в том, чтобы быть в настоящем, не дает вам расслабиться. На самом деле, если вы расслабитесь, вы будете в настоящем. Поначалу, когда вы расслабляетесь, прошлое устремляется на вас. Все, что вы подавляли, все, чему вы не позволяли подняться к сознанию, все, чего вы избегали, — устремляется на вас. Когда вы расслаблены, двери открыты. Все это всегда хотело появиться перед вашим сознанием, но вы не позволяли. Теперь, когда вы не удерживаете, оно устремляется на вас. Но это не будет продолжаться долго.

Придет много подавляемых мыслей о будущем. Вначале будет хаос. Надо расслабиться и наблюдать хаос. Вовсе не надо тревожиться — это естественно. Это подобно много дней не проветриваемой комнате. Ее открывают, и начинает выходить дурной запах. Но если продолжать держать ее открытой, будет течь свежий воздух, и дурной запах совсем уйдет.

Ваше подсознание накопило весьма дурной запах. Подобно запертому дому, который стал свалкой. Все дурное — или то, что считают дурным ваши священники и воспитатели — вы продолжаете выкидывать на эту свалку. Вы сидите на вулкане. Когда вы расслабляетесь, все всплывает вверх, становится поверхностью. Дозвольте это. Так должно быть. И не тревожьтесь.

Итак, не пытайтесь быть в настоящем. Лучше расслабьтесь; пусть будут и прошлое и будущее, они уйдут сами. Не тревожьтесь, просто наблюдайте; так или иначе вы снова начнете подавлять. Ничего не делайте. Просто наблюдайте. Словно птицы летят по небу, а вы глядите, лежа на траве. Птицы летят по небу, облака ползут медленно, лениво. Мысли тоже, как облака, желанья — как птицы. Будьте наблюдателем.

Проблемы возникают от того, что вы становитесь действующим. Говорите: "Этой мысли не должно быть". Кто вы такой, чтобы говорить : "Этого облака не должно быть". ^Кто вы такой? Почему вы пытаетесь изменить?

Облака идут по внешнему небу, а мысли — по внутреннему небу. Ну и пусть. Расслабьтесь. Дремлите. Пусть будут. Хотите посмотреть -смотрите. Не хотите смотреть — дремлите. Но ничего не делайте. Скоро небо очистится. Если вы ничего не делаете, многое начнет происходить. И первое: все подавленное, а теперь освобожденное, улетит от вас. Скоро придет день, когда небо станет совершенно чистым. Тогда все будет в настоящем.

Так что не начинайте с неверного конца. Не пытайтесь быть в настоящем; лучше будьте в хорошо-как-есть. Не думайте о том, что должно быть и чего не должно быть в хорошо-как-есть. Пусть-бу-дет-как-есть может быть только безусловным. Вы просто расслабляетесь; теперь что бы ни было, пусть будет. А если ничего не будет, тоже хорошо.

Хорошо-как-есть это хорошо-как-есть^. Нет ни одной мысли о том, что должно быть. Если наваливается прошлое — пусть наваливается, если нахлынет будущее — пусть нахлынет. Не надо даже беспокоиться о том, чтобы быть в настоящем, потому что это не позволяет быть и хорошо-как-есть. Просто расслабьтесь.

Но расслабление становится почти невозможным, потому что у вас много усилий: этого не должно быть; эта мысль дурная, эта мысль хорошая; это от черта, это от Бога. Вы постоянно выбираете, что-то делаете, боретесь и наводите порядок. Вы не можете быть в хорошо-как-есть.

Отбросьте всю мораль. Отбросьте все оценки. Нет ничего хорошего. Нет ничего плохого. Что бы ни было, это есть. Расслабьтесь. Вдруг, однажды, настоящее возникнет в глубоком слиянии. Тогда не будет никаких облаков, никаких мыслей, никаких желаний.

А быть в настоящем — значит войти в дверь существования.

ВОПРОС Я чувствую себя подлинным. Но через час чувствую, что все же не был подлинным. А еще через час новая подлинность снова кажется ложной. Когда я смеюсь над этой глупой ситуацией, я чувствую, что это уже подлинно на самом деле. Но, рано или поздно, я начинаю сомневаться в этом. Не абсурдна ли сама концепция подлинности?

ОТВЕТ Нет, концепция подлинности не абсурдна. Но это не концепция. И проблема не из-за подлинности. Она возникает из-за сравнения.

В этот момент вы чувствуете себя подлинным. Вы вспоминаете об этом через час; возникает сравнение. Через час подлинность уже не подлинность, это память. Память кажется слабой, память уже туманная, смутная. И вы сравниваете эту память с настоящим моментом. Конечно, она покажется не подлинной, а настоящий момент подлинным. И снова, через час, этот настоящий момент уже не настоящий момент. Снова вы сравниваете. Проблема — из-за сравнения.

Каждое мгновенье уникально и несравнимо; его нельзя сравнить. Забудьте о нем! Подлинное или не подлинное — оно ушло. Забудьте о нем. Вовсе не нужно нести его с собой и сравнивать.

Утро было прекрасно, но день — это не утро. Вы несете с собой утро, а потом возникает подозрение, было ли оно таким прекрасным или нет. Потому что теперь день, и реальность утра исчезла. Теперь это только память, легкое воспоминание о том, что было. Было ли оно на самом деле? Как теперь решить? Его больше нет. И вы сравниваете утро с днем. День реален. Но вечером день уходит, и вы уже сравниваете день с вечером. Теперь взошли прекрасные звезды. И вы думаете: "Было ли то реальностью, или я только все себе вообразил?"

Настоящее всегда реально; прошлое всегда память. Не сравнивайте настоящее с прошедшим, иначе прошедшее покажется не подлинным. Дело не в подлинности, а дело в сравнении. А ум упорно стремится сравнивать; он сравнивает каждый шаг и так продолжает упускать славу. Совершенная слава упускается, потому что ум продолжает сравнивать.

Вы видите розовый куст и розу на нем; ум тут же начинает сравнивать: вы видели розы больше, а эта так себе. Но эта роза — это эта роза, ей нет никакого дела до других роз. Есть, может быть, розы больше, есть, может быть, розы красивее, но у этой розы своя красота и реальность, своя подлинность, здесь и сейчас. Отчего же вы упускаете это, внося сравнение?

Взгляните на эту розу. То, что может дать эта роза, не может дать ни одна другая. Смотрите. Наслаждайтесь. Танцуйте с ней. Пойте рядом с ней. Откройте ей свое сердце. Пусть она распространит свой аромат на все ваше существо. Пусть она плывет к вашему сердцу, и пусть ваше сердце плывет к ней. Зачем привносить сравнение?

Если вы не поняли абсурдность сравнения, вы упустите все. На следующий день будет другая роза — ее вы тоже упустите. Особенно глупо, что вы упускаете и вчерашнюю и сегодняшнюю розу. Когда вы смотрите на розу, вы вспоминаете о вчерашнем. А стоя рядом со вчерашней розой, вы думаете о других. Вы ни разу ни на что не смотрели.

Сравнивающий ум упускает все и продолжает думать, что другие мгновения, которых больше нет, лучше.

Будьте верными мгновенью, а прожив его, не несите с собой; не нужно. Переплыв реку, не несите в голове лодку. Оставьте ее там. Она больше не нужна. Иначе она станет обузой. И на ярмарке люди будут смеяться над вами.

А вот другая история. Два монаха особо строгой школы подошли к реке. Молодая девушка, стоя у потока, никак не решалась перейти. Один из монахов взял ее на руки и перенес через реку. Долго монахи шли молча, наконец второй спросил: "Но как же ты все-таки решил прикоснуться к женщине?" "Как, она все еще с тобой? А я ее оставил там, на берегу реки".

ВОПРОС Что самое глупое сделал Мулла Насреддин?

ОТВЕТ На это трудно ответить, потому что он все еще жив. И одно можно сказать наверняка: он умрет не раньше меня. Не спрашивайте; никто не может предугадать, он не предсказуем. А он будет делать все большие и большие глупости; человек совершенствуется с опытом.

Он вряд ли умрет до меня. Я не могу это допустить. Так что не могу сказать. Когда я уйду, и он уйдет. Тогда и подумайте над этим. Придется здорово покопаться.

Мулла Насреддин не человек, он — все человечество. Он — это вы; он -это вы, все вместе. Чтобы вы ни делали, Мулла сделает еще глупее. Он совершенен. Чтобы ни делал человек, он может сделать это в совершенстве. Он — ваша глупость. И если вы поймете это, вы будете смеяться и плакать одновременно. Вы будете смеяться над своей глупостью, и вы будете плакать, потому что глупость эта ваша. Когда вы смеетесь над Муллой Насреддином, помните, что вы смеетесь над собой. Он просто ставит вас лицом к лицу с тем, что вы есть, так, чтобы можно было встретиться.

Мулла Насреддин не молод, он — давняя находка суфиев. Есть истории о Мулле Насреддине, которым сто, двести, даже триста лет. Он -давняя находка.

Много стран считает себя родиной Муллы Насреддина, борются за эту честь. Русские говорят, что он родился в России. У них есть могильная плита, доказывающая, что он их. Иранцы говорят, что он их. В Бухаре есть место, посвященное памяти Насреддина.

Он побывал всюду. Везде, где есть глупость, там Мулла Насреддин. Он принадлежит всем, ни у кого нет исключительных прав.

А я говорю, он все еще жив. Он мог умереть в одной стране и воскреснуть в другой. Много раз я сам видел, как он умирал, а на следующий день он стучался в мою дверь. Невозможно. По-видимому, он не может умереть. Он — людская глупость.

Но если глубоко заглянуть в эту глупость, вы увидите в ней и мудрость. Во всех его глупостях есть росток скрытой мудрости.

Как раз на днях случилось так... Он сидел в своей лавке, а я сидел рядом. Маленькая, подвижная женщина пришла в самое людное время и перевернула всю лавку. Часами она не давала покоя На-среддину. Только после долгих часов борьбы она была удовлетворена.

И тогда женщина сказала: "Знаешь, Мулла, когда я пришла в твою лавку, у меня была страшная головная боль. А теперь она ушла".

Мулла Насреддин ответил: "О, не тревожьтесь, мадам. Не тревожьтесь! Она не ушла. Она перешла ко мне".

Может быть, он выглядит глупо, но он еще и мудр. Если вы поймете его, вы будете смеяться и будете плакать, потому что в этом вы увидите себя и все человечество.

Не спрашивайте: "Что самое глупое сделал Насреддин?" Он всегда делает еще большие глупости, чем раньше. Каждый его поступок уникален, несравним. Если вы заглянете в него, то сочтете его лучшим, но когда последует новый, он будет совершенно бесподобен, что-то истинно великое.

Почитайте о Мулле Насреддине, и попробуйте понять его. Сделайте это медитацией. Это веками было медитацией для суфиев.

Учителя суфиев обычно давали шутки Муллы Насреддина для размышления, обдумывания и медитации. Потому что во всем, что он говорит, есть смысл. Это не просто шутки, — учтите. Я их рассказываю не для того, чтобы просто вы посмеялись. Это не просто шутки; это указатели. Они не для того, чтобы посмеяться и забыть, их надо сделать частью своего понимания. И тогда вы увидите, как Мулла Насреддин постоянно возникает в вас, — действующий, поступающий. Вот тогда вы посмеетесь. И если вы сумеете смеяться над собой, вы засмеетесь впервые.