Глава 13.

НЕ ПОДНИМАЙТЕ ПЫЛИ, НЕ ОСТАВЛЯЙТЕ СЛЕДОВ

9 марта 1977 года, Пуна, Индия

Герцог My из Цинь сказал По-ло: «Вы состарились, есть ли в вашем семействе кто-нибудь, кого я могу послать вместо вас найти мне лошадей?»

«Хорошую лошадь можно определить по её форме и виду, по её костям и мускулам, но великие лошади в мире, должно быть, угасли, исчезли, погибли, потерялись. Такие лошади не поднимают пыли и не оставляют следов. У всех моих сыновей талант меньше моего: они могут отобрать хорошую лошадь, но не великую. Но есть человек, я знаю, который носит, запасает и собирает для меня дрова, Цзю-фан Као. Как знаток лошадей он равен мне. Я предлагаю вам повидаться с ним».

Герцог My повидался с этим человеком и послал его найти лошадей. Через три месяца он вернулся и рассказал герцогу: «Я добыл одну, в Шао-чью».

«Что это за лошадь?».

«Кобыла, желтая».

Герцог послал кого-то привести её. Она оказалась черным жеребцом. Герцог, недовольный, вызвал По-ло. «Он не хорош, этот парень, которого вы послали мне, чтобы найти лошадей. Он не может даже отличить одну масть от другой и кобылу от жеребца. Что он может понимать в лошадях?»

По-ло вздохнул в удивлении. «Так теперь он вырос, так много!? Это показывает, что теперь он стоит тысячи, десяти тысяч, любого числа таких, как я. То, что видит такой человек, как Као, — это самый природный импульс, скрытый движениями лошади. Он схватывает существенное и забывает второстепенное, идет прямо вовнутрь и забывает внешнее. Он ищет и находит то, что ему нужно, игнорирует то, что ему не нужно. Суждение о лошадях такого человека, как Као, содержит нечто более существенное, чем лошади».

Когда лошадь прибыла, точно было доказано, что это великая лошадь.

Дао — видение всеобщего, видение целого. Части не имеют значения; части не имеют смысла сами по себе. Смысл принадлежит целому, единому, органическому единству — если вы ищете смысл в части, вы ищете напрасно. И не только это: если вы настаиваете на поиске смысла в частях, вы скорее разрушаете смысл, чем находите его. Это будет позиция разрушения.

Например, поэма не существует в словах, составляющих её, она существует в чем-то за словами. Она трансцендентальна. Если вы анализируете слова, предложения, лингвистическую форму, что вы хотите выиграть? Если вы разбираете поэму, если вы расчленяете поэму, вы убиваете живое единство. Вы как бы разбираете тело человека: к тому времени, когда вы преуспеете в разборке тела человека, дух его уйдет. Все, что вы найдете, будет мертвым трупом. А вы искали человека, а не мертвый труп. Человек — это единство, как и поэма.

Если вы расчлените поэзию, вы найдете предложения; если вы расчлените сложные предложения, вы найдете простые предложения; если вы расчлените простые предложения, вы найдете слова; если расчлените слова, останется алфавит. Но где же поэзия — поэзия, взволновавшая ваше сердце? Где же красота, тронувшая ваше существо, давшая вам крылья? Где это видение? В алфавите ничего этого нет.

Как исчезло все это? Ваш подход был в основном неправильным. Ваш подход был в основном разрушительным, насильственным. Вы расчленяли. Поэзия должна рассматриваться в целом. Она должна схватываться как целое. Если вы схватываете её как целое, то каждое слово вносит свой вклад; если вы не можете схватить её как целое, то слова не составляют её. Слова составляют только тело поэмы, но не её сердце. Да, сердце не может существовать без тела, но сердце — это не тело.

Человек, конечно, не может существовать без тела, но человек — это не просто тело. Человек — это нечто гораздо большее. Человек гораздо превосходнее. Человек гораздо выше. Он погружен в тело, живет в теле, но он — не само тело. Тело — это храм, и человек — Бог в нем. Да, если вы разрушите храм, Бог не будет иметь местопребывания; он исчезнет, испарится.

Так испарится и поэма. Поэма — это Бог, располагающийся в словах, в ритме, в смысле, в красоте.

Послушайте маленькое хайку Басё, величайшего мастера хайку. Это очень маленькое хайку, несколько слов.

В старинный пруд...

Когда я говорю эти слова, нужно представить себе картину, — хайку нужно представлять себе визуально. Это поэма-картинка. Только в наглядном представлении вы поймете.

В старинный пруд

Лягушка прыгает,

Шлеп.

Все. Представьте себе это, представьте своим внутренним зрением — старинный пруд, окруженный замшелыми скалами. Вы как будто, касаетесь их. Можете ощутить их покров. Очень старинный пруд. Сухие листья на воде, сухие листья по берегам. Старые сосны стоят на страже, благоухание, прохлада. Может быть утреннее солнце...

И лягушка. Она живая. Лягушка прыгает. В буквальном переводе с японского будет: лягушка-прыжок, не лягушка прыгает. Лягушка-прыжок. Лягушка и прыжок — это не две разные вещи, нельзя отделить лягушку от её прыжка. Она есть прыжок. Она есть в прыжке. Японский и китайские языки много глубже других языков. Но чтобы перевести правильно, мы должны сказать: «Лягушка прыгает», — как будто она делает что-то. Для лягушки прыжок — это не делание чего-либо, не действие. Это спонтанность.

Лягушка прыгает,

Шлеп.

Звук, волнение на поверхности старого озера — и тишина.

Если вы расчлените эту маленькую поэму — в ней всего одиннадцать слогов — что вы получите? Получите несколько слов. Расчлените слова и получите алфавит — лингвистические элементы. И весь смысл теряется. Все равно, как вы рассматриваете красивую картину и расчленяете её на цвета. Картина исчезает. Или если я даю вам красивый цветок лотоса, а вы расчленяете его на химические составляющие — цветок теряется.

Вот так наука разрушила весь смысл жизни. Если люди на Западе чувствуют, что жизнь бессмысленна, то это следствие их научных устремлений. Наука пыталась сделать жизнь более разумной — она сделала жизнь более разумной, но весь смысл жизни потерян.

Люди, не имевшие больших знаний о жизни, были гораздо более счастливыми. Для них сама жизнь имела больше смысла. Они не расчленяли лотос, они наслаждались лотосом. Они не беспокоились о составляющих, о химии, они не беспокоились о том, что такое красота, — они наслаждались ею, они были в ней, они поглощали её, они были поглощаемы ею. Они были настроены в лад с красотой, жизнью, существованием, и был смысл.

Теперь наука сделала все гораздо более разумным, она объяснила почти все, и через эти объяснения разрушается вся красота. Объяснение у вас в руках, но где же загадка жизни? Если пойти к биологу и спросить его о том, что такое любовь, он объяснит. Это нечто гормональное. Некоторые химические вещества идут по вашим венам, вашим артериям, по вашей крови, некоторые гормоны выделяются вашими железами — вот что такое любовь. Теперь расскажите матери, что её любовь к ребенку — это не что иное, как гормоны; расскажите женщине, влюбившейся в мужчину и готовой пожертвовать всей своей жизнью, готовой умереть, счастливой умереть ради этого человека, расскажите ей, что все это просто гормоны...

И вы не говорите неправды, вы совершенно правы, вы совершенно истинны, — но что-то упускается в вашей правде. Ваша правда мертва. Ваша правда касается наименьшего общего знаменателя. Все равно, как если бы вас спрашивали о лотосе, а вы говорили бы о грязи. Что такое лотос? Не что иное, как грязь, потому что он растет из грязи. Что такое любовь? Гормоны, потому что она происходит от действия гормонов.

Вот почему Фрейд свел всю любовь к сексуальности — то же самое он сделал с молитвой, то же самое — с Богом. Все становится сексуальным. В тот момент, когда молитва, любовь, Бог — все становится сексуальным, что-то теряется.

Даосский подход противоположен. Дао говорит, что прежде, чем объяснять вещь по её частям, прежде чем объяснять целое по его части, следует попытаться объяснить часть по целому.

Например, это хайку, которое я рассказал вам...

В старинный пруд

Лягушка-прыжок,

Шлеп.

Слово «лягушка» или слово «шлеп», звук «шлеп», могут существовать в тысяче и одном контексте. В каждом контексте слово будет иметь иной смысл, поскольку смысл зависит от контекста. «Шлеп» само по себе не несет смысла. Смысл определяется контекстом. В хайку Басе вы неожиданно узнаете его благодаря лягушке. Лягушка придает смысл этому «шлеп», старинный пруд придает смысл этому «шлеп». В различных контекстах это будет обозначать разные вещи. Контекст, целое, дает смысл части.

Старинный пруд... Слово «старинный» может использоваться тысячью и одним способом. Можно найти множество способов его применения. В каждом контексте оно будет иметь иное значение. Так что смысл не содержится в слове «старинный», смысл содержится в том целом, где используется это слово.

Это можно видеть во всей вашей жизни. Каждая вещь имеет смысл только благодаря тому, что является частью органического единства, которое больше её, выше её. Смысл исходит от более высокого, смысл исходит от большего. Смысл, конечно, исходит и от низкого, но низкое не является определяющим фактором. Посмотрите на другой подход. Если вы спросите ученого, он скажет, что лотос — это просто грязь; если вы спросите даоса, он скажет, что грязь — это лотос.

Различие потрясающее. Когда вы говорите, что лотос — это не что иное, как грязь, мерзкая грязь, вы разрушаете всю красоту. Тогда в ваших руках и в вашей душе остается только мерзкая грязь. Тогда вы остаетесь с отвратительной жизнью. Даосы говорят, что если лотос происходит из грязи, то грязь не может быть просто грязью, она должна быть носителем лотоса, потенциальной возможностью лотоса. Аромат цвет, красота лотоса должны быть спрятаны где-то в грязи. Так что не называйте её просто грязью — она несет в себе лотос, она — утроба лотоса. Поэтому даже грязь становится прекрасной. И вы начинаете отыскивать смысл и в грязи. Он где-то там — вы можете увидеть его, вы можете не увидеть, это зависит от вашей ясности, от ваших глаз. Но осуждение исчезнет.

Фрейд говорит, что вся любовь — это не что иное, как секс; даже любовь к Богу, даже любовь Миры к Кришне, любовь Ананды к Будде, любовь Марии Магдалины к Иисусу — не что иное, как сексуальность. Видите ли вы, как много красоты сразу разрушается одним ударом? Если вы спросите даоса, он скажет, что даже если человек идет заниматься сексом с проституткой, то и в этом есть что-то от молитвы, есть что-то божественное.

Как раз несколько дней назад я видел статью, написанную Даттабалом. Он сравнил меня с Фрейдом, он сказал, что мы оба говорим одно и то же. Это сравнение — больше, чем неправильное понимание. Я говорю, что секс — это любовь, Фрейд говорит, что любовь — это секс, и разница потрясающая. Я говорю, что и в сексе есть проблеск самадхи; я делаю и секс священным. Фрейд говорит, что в самадхи, в самадхи Рамакришны, нет ничего, кроме подавленной сексуальности. Он делает и самадхи мирским понятием.

Тот, кто не имеет понимания, заключает меня в одни скобки с Фрейдом. Это очень легко, просто. Они говорят: «Какая разница, назвать секс любовью или назвать любовь сексом? Нет разницы». Не много, если вы думаете только о словах. Тогда разница только в том, что я ставлю секс на одно место, а любовь на другое, а Фрейд ставит их на противоположные места. Так что большой разницы нет.

Но разве вы не видите разницы? Она огромна, жизненна, ценна. И от этой разницы зависит многое.

Видение даоса — это взгляд на часть через целое, так, чтобы целое придавало смысл части, делало её осмысленной. Не иначе. Ваши глаза прекрасны, но, взятые вне вашего тела, они ничто.

Это случилось в жизни Винсента Ван Гога... Он был очень безобразен — великий художник и прекрасная душа, но безобразное тело. Ни одна женщина, ни разу не влюбилась в него. Он был омерзителен, он был ужасен. И он очень сильно страдал. В возрасте тридцати трех лет он совершил самоубийство. Если никто не любит вас, то для чего жить?

Однажды, будучи у проститутки, он сказал: «Никто ни разу не сказал мне что-либо с любовью. Никто не сказал мне, что я красив, или хорош, или я такой и сякой. Я страстно желаю этого». Женщина пожалела его, у нее, должно быть, было очень сострадательное сердце. Она оглядела его, чтобы найти что-нибудь, что можно было бы оценить высоко, но не нашла ничего. Лицо было безобразно, нос был безобразен, глаза были безобразны, все было в беспорядке — за исключением ушей. Поэтому она сказала: «Но у вас красивые уши». И она играла его ушами.

Он пошел домой, отрезал себе ухо и подарил его той женщине. Она не могла поверить! Он принес ухо со стекающей с него кровью и сказал: «Тебе оно нравится, теперь оно твое».

Но ухо, отрезанное от тела, более не прекрасно — даже самое прекрасное ухо станет безобразным.

Изымите что угодно из его контекста, и оно потеряет весь смысл, потеряет всю красоту, потеряет всю истину. Истина пребывает с целым, то же и красота, то же и доброта. Первое, что нужно понять в Дао, — это видение целого.

И целое не может быть собрано... это второе, что следует запомнить. Были люди, пытавшиеся составить целое. Например, в своем психоанализе Фрейд пытался разобрать человеческий ум, человеческую психику на фрагменты, поэтому и такое название — анализ, психоанализ. Сначала он разобрал человеческий ум на составляющие его части и многое разрушил. Затем пришел Ассаджоли и создал психосинтез. Ассаджоли пытается переделать то, что сделал Фрейд. Он снова соединяет части. Фрейд разрушил, но Ассаджоли неспособен ничего оживить, не может.

Будет трудно, но это нужно понять — это поможет вам понять позицию Дао. Фрейд делает анализ. Сначала он отрезает члены тела, затем раскладывает их на столе и обследует их. Затем приходит Ассаджоли. Он снова составляет все члены вместе, привязывает их друг к другу, приклеивает их друг к другу и думает, что теперь человек стал целым. Оба неправы. Если вы убили что-то, вы не сможете сложить это в целое. Жизнь так драгоценна, что, когда она уходит, она уходит навсегда. Вы не сможете составить её из частей.

Если вы разделите розу на лепестки, а затем придет Ассаджоли, сложит лепестки вместе, приклеит их, приколет их булавками и скажет, что теперь это настоящий цветок, он будет неправ. Это не настоящий цветок. Он лишь представляет ложную идею единства. Единства нет, поскольку булавки, которые держат цветок, никогда не были его частью; клей, который держит цветок, никогда не был частью живой розы. Живая роза держалась сама — помните это. Она не держалась чем-то еще, она держалась сама. Это дух соединяет вас, держит вас в состоянии целого. Это не ваши руки, и ваши ноги, и ваши глаза соединились вместе, нет. В вас существует что-то, что держит их вместе. Когда разрушается это единство, тогда, даже если вы снова все сложите вместе, это не будет настоящее единство.

Поэтому я не являюсь ни сторонником анализа Фрейда, ни сторонником синтеза Ассаджоли. Моя позиция — это в точности позиция Дао.

Что говорит Дао? Дао говорит, что искать существующее единство надо до начала анализа. Надо идти к первоначальному единству, первичному единству, исходному единству. Идти к исходному. Синтез приходит после анализа, он следует за анализом. А Целостность? Целостность предшествует анализу. Она была до того, как анализ разрушил её. Нужно иметь полное видение и видеть вещи в их всеобщности. Не следует складывать их вместе. Если вы будете складывать их, это будет ложное единство, это будет синтетический синтез, искусственный, пластиковый. Он не будет истинным.

Ясно ли это вам? Посмотрите на дерево. Дерево цельно. Глубоко всмотритесь в дерево. Дерево цельно с землей, ведь они соединены вместе. Если вы всмотритесь глубоко, то увидите, что земля существует вместе с солнцем. Без солнца земля существовать не может; без солнца дерево не было бы зеленым, не было бы живым; без воздуха, окружающего его, оно не дышало бы. Поэтому дерево цельно с воздухом, землей, солнцем, со звездами — со всем. Все сущее переплетено; мы переплетены друг с другом. Я в вас, вы во мне; мы в дереве, деревья в нас; мы в земле, земля в нас, и мы переплетены. Мы члены друг друга, мы не существуем порознь.

Смотреть с этой высокой точки предельного единства — вот что такое Дао. И тогда все окрашивается в совершенно другой цвет. Тогда ваше видение открывает вам то, что нельзя открыть на более низких уровнях. В Дао не нужно складывать вещи в целое.

Однажды ко мне пришел христианский миссионер и сказал: «Я чувствую себя счастливым оттого, что вы пытаетесь собрать все религии вместе». Я сказал: «Вы не поняли меня. Я не собираю их вместе. Я смотрю на них, как на одно целое».

Я не собираю их вместе, я не занимаюсь синтезом. Я не согласен с Махатмой Ганди, который пытается создать синтез, собирая вместе ислам, индуизм, христианство — несколько частей из Библии, несколько частей из Корана и несколько частей из Гиты — и делая что-то из всего этого. Это сборная солянка, кхичарщ это не единство, это не всеобщее видение. Я не собираю вместе Христа, и Мухаммеда, и Махавиру, и Кришну, и Лао-цзы. Нет, я вижу их как одного. Для меня не стоит вопроса, чтобы собирать их вместе, я не делаю усилий, чтобы собрать их вместе, я не пытаюсь заниматься синтезом их. Они суть одно — вот мое переживание. Они суть одно. Они никогда не были порознь. Существование порознь невозможно. Они соединены вместе в истину. Они знают одну истину, они живут одной жизнью, они наслаждаются одним блаженством. Их самадхи одно. Я не собираю их вместе, я просто говорю, что это так.

Второе: Дао не заинтересовано в понимании чего-либо порознь — такое понимание будет ложным, ошибочным. Нельзя понять вещь отдельно, поскольку в самом этом отделении, в самом этом определении, вещь выхватывается из общего контекста, из её органического единства. Тогда можно иметь объяснение, но не понимание.

Наука объясняет; религия понимает. Объяснения касаются частей; понимание касается целого. Понимание — это очень неуловимо, текуче, туманно; объяснение — это очень ясно и резко. Из-за этой резкости объяснение неверно. В жизни нет ничего резкого. Границы сливаются и пересекаются.

Например, взгляните на женщину. Утром она может быть женщиной, вечером она может стать мужчиной. Видите мужчину, он очень сердит. А через мгновение он смягчится и может стать женщиной.

Это случилось прошлой ночью. Я сильно ударил по голове Ятри, и он закричал, завопил и сказал: «Я отрежу вам голову, Бхагаван!» А я знаю его, он очень женственный человек. Но он стал очень, очень агрессивен. Затем он остыл и упал к моим ногам. Что теперь делать? Вместо того чтобы отрезать мне голову, он пал к моим ногам. Нет, это не тот человек, который собирается отрезать мне голову. Он кладет свою голову к моим ногам. А прошло не много времени — все произошло в течение пяти минут. В один момент он был мужчиной, ян; затем он стал женщиной, инь.

Границы пересекаются и сливаются. Человек, любящий вас, может быть в гневе; человек в гневе может любить вас.

В реальности ничто не бывает очень резким, и это хорошо, что все не очень резко. Посмотрите: чем выше существо, тем больше в нем неуловимого; чем ниже существо, тем оно резче очерчено. Скала имеет гораздо больше резких очертаний, чем человек. Скала остается скалой. Можно прийти утром, можно прийти вечером, можно прийти ночью — скала остается скалой. Но человек все время меняется, меняется, меняется. Чем выше единство, тем более тонким является равновесие; чем ниже единство, тем равновесие фиксированнее.

Когда человек по-настоящему достиг предельного, он очень текуч, он подобен реке. Он больше не похож на льдину. Он расплавился. Льдина имеет определенные границы, льдина определена, но когда вы расплавились, все определения исчезают.

Дао не дает никаких объяснений, но оно понимает; наука дает объяснения, но она не понимает. И сами эти объяснения становятся преградами для понимания. В тот момент, когда вы объяснили что-то, вы разрушили тайну этого. Никогда не говорите, что что-то объяснено полностью, — это означает, что это полностью бессмысленно. Объясните вещь — и вы объяснили её, чтобы выбросить.

Когда муж говорит, что он полностью понимает свою жену, любовь исчезла. Теперь любви нет и не может быть. Любовь может быть тогда, когда все еще остается тайна: когда муж все еще не понимает, когда жена все еще не понимает, когда все еще есть возможность того, что муж сделает что-то, а жена удивится, когда все еще возможно удивление. Это означает, что еще не объяснено все. Что-то остается необъясненным, что-то остается неуловимым, что-то остается текучим, как ртуть. Вы хватаете, а оно ускользает — в этом красота жизни.

Дао говорит, что вся жизнь подобна ртути. Всеобщее так живо, что невозможно никакое фиксированное объяснение. Ни на что нельзя повесить ярлык, поскольку все изменяется очень быстро. Пока вы вешаете ярлык, он становится ложным: вещь изменилась. В тот момент, когда вы сказали что-то, сказанное уже бессмысленно, поскольку реальность уже не та самая. Объяснение — Дао не имеет таковых; понимание — является потрясающим в Дао. И одной из основных составляющих понимания является то, что жизнь — это тайна.

Третье: наука пытается объяснять вещи их причинами, а Дао пытается понять вещи по их последствиям. Различие имеет огромную важность, это нужно понять. Наука идет к причинам, в «как» вещей. Дао идет к целям, в предельное цветение, в «зачем» вещей. Например, вы влюбляетесь в женщину или мужчину, наука спросит «как» — как вы влюбились? Она пойдет к причине этого. Дао спросит «зачем». Оно пойдет к цели этого. Наука движется к семени за объяснением, а Дао движется к цветку или плоду за пониманием. Наука идет в прошлое, Дао идет в будущее. Наука смотрит в мертвое, Дао смотрит в возможность и потенциальность.

Великий иранский король направил одного суфийского мистика в качестве посла к индийскому императору. Из-за некоторого конфликта индийский император немного волновался. Поэтому король послал этого суфийского мистика уладить дела и наладить понимание между двумя странами.

Мистик явился к индийскому императору, представил свои верительные грамоты и выразил свое почтение индийскому императору словами: «Вы как полная луна».

Новость о том, что он сказал императору: «Вы как полная луна», — достигла Ирана. Покидая Иран, он говорил иранскому королю: «Вы как новая луна». И теперь иранский король очень разгневался. Новая луна? Это означает как раз начало, луну первого дня, её даже не видно. Только на второй день она становится немного видимой, на третий день еще немного. Между тем, индийскому императору он сказал, что тот как полная луна. Это было оскорбительно для эго иранского короля. Пусть он только явится!

Король ожидал в гневе. Когда мистик вернулся, он был немедленно схвачен, приведен ко двору, и от него потребовали объяснения. Он рассмеялся. Он сказал: «Это просто. Полная луна кончается. Она уже мертва. Полная луна на своем смертном одре. Она готова пасть. У нее есть прошлое, но нет будущего. Поэтому я сказал индийскому королю: «Вы как полная луна». Вас я назвал луной первого дня, новой луной. У вас есть будущее, у вас есть потенциальность, вы растете. Может быть, индийский император и велик, но он мертв».

Посмотрите: если что-то имеет прошлое, оно уже старо. Наука идет в прошлое — вот почему, если вы идете к психоаналитику, вы отправляетесь в свое прошлое. Он скажет: «Вспомните все ваше прошлое. Что случилось в прошлом? Начните с самого вашего детства и отправляйтесь оттуда». Он идет в прошлое. Если человек сошел с ума и его привели к психоаналитику, тот идет к причинам: прежде всего, выясняет, почему этот человек сошел с ума? Психоаналитик должен идти в прошлое. Он должен заглянуть в прошлое, чтобы найти там причину.

Если вас приведут к даосу, он не пойдет в прошлое. Он будет смотреть в будущее. Он будет думать, для какой цели можно использовать ваше сумасшествие. Вот посмотрите на подход. Для какой цели можно использовать ваше сумасшествие? Если вы сошли с ума, то можно ли ваше сумасшествие применить к танцу, медитации, пению. Конечно, сумасшедший человек имеет больше доступной энергии — может быть, именно поэтому он и сошел с ума. Его сумасшествие можно использовать созидательным образом. Не нужно думать, как разрушить его, проблема в том, как использовать его, как быть созидательным в нем.

Если вы пойдете к даосу, он будет смотреть в ваше сумасшествие, он будет пытаться сформулировать ваше будущее, ваши высшие возможности, и он попытается понять, как использовать ваше сумасшествие для будущего, как заставить ваше сумасшествие служить вашему предназначению.

Это то, что я делаю здесь. Когда вы приходите ко мне, вы безумны, вы невротичны. Я не беспокоюсь об этом. Моя задача здесь — это как сделать ваше безумие созидательным. Безумие — великая энергия. Если вы смотрите в прошлое, оно — проблема, если вы смотрите в будущее, оно может быть использовано, оно может стать камнем для перехода через ручей. Все может быть использовано.

Подход Дао в точности подобен тому, что делает садовник, использующий навоз. Можно запасти навоз, и он будет просто вонять и делать вашу жизнь невозможной. Но можно разбросать навоз по цветочным грядкам, и тот же самый вонючий навоз станет потрясающе ценным ароматом в цветах. Он был использован правильно. Навоз не надо собирать, его надо разбрасывать по цветочным грядкам. Тогда цветы растут выше, окрашены ярче, несут больше жизни, больше аромата, более стойки, несут больше пикантности и энтузиазма. И это тот же навоз, который так дурно пах, делал жизнь невозможной.

Что такое сумасшествие? Это навоз. Что такое гнев? Что такое ненависть? Что такое ревность? Все это навоз. Если вы продолжаете запасать все это, вы определенно сойдете с ума. С этим будет невозможно жить. Подход Дао заключается в том, чтобы разбросать это по цветочным грядкам. Это может служить медитации, это может служить любви, это может служить радости, это может служить счастью, это может служить Богу.

Сумасшедший может достичь Бога быстрее, чем так называемые святые люди, потому что святые люди движутся очень осторожно. Они не бегут, они не рвутся. Святые люди движутся лишь постольку-поскольку и всегда думают, сомневаются, колеблются, мешкают, ожидают. У них много-много вещей, удерживающих их. Сумасшедший просто рвется. Ничто не держит его. Он точно сумасшедший. Нет ничего, что бы удерживало его. Если он хочет что-то делать, он будет делать это.

Если сумасшедший человек начинает интересоваться Богом, то он точно собирается достичь этого. Если сумасшедший человек становится художником, его картины будут иметь определенное качество. Ни один святой человек не может писать картины так, как сумасшедший, поскольку сумасшедший не только пишет, он вкладывает в это всю свою жизнь. Ван Гог был сумасшедшим, то же и Пикассо. На самом деле все великие художники были сумасшедшими, и все великие поэты были сумасшедшими. На самом деле обо всех великих людях, существовавших когда-либо на земле, кто-то когда-то думал, что они сумасшедшие. Сумасшествие имеет потрясающие потенции.

Все потенциально — посмотрите, как это может быть использовано. Посмотрите в будущее. Никогда не думайте о себе в понятиях полной луны, оставайтесь новой луной.

Итак, подход Дао никогда не связан с причиной, но всегда с целью. Он является эсхатологическим, направленным на конечный итог, он не является причинным. И он является потрясающе прекрасным, ведь Бог — цель всего сущего. Это — то предельное, куда мы движемся, куда мы направляемся. Это — то, чем мы собираемся быть. Все можно поставить на правильный путь для того, чтобы мы могли более легко, более мягко, более радостно достичь этой цели.

И последнее перед тем, как мы войдем в притчу: философия разделяет знание надвое — субъект и объект. С объектом у вас не может быть никакого диалога. Скала — это объект; у вас не может быть с ней никакого диалога. Вы можете смотреть, вы можете разбирать, вы можете наблюдать, вы можете найти несколько подходов к ней, но у вас не может быть никакого диалога, поскольку вы не верите, что скала является личностью. Она объект.

Слово «объект» прекрасно. Оно происходит от «объектум» — это то, что стоит на вашем пути, что не дает вам двигаться, что загораживает ваш путь. Объект означает то, что стоит на пути как преграда, как стена. Если вы верите, что весь мир объективен, как верит наука, тогда весь мир — это Великая Китайская Стена. Никакой диалог невозможен.

Если вы смотрите на свою жену, как на объект, подлежащий сексуальному, или финансовому, или иному применению; если вы смотрите на вашего мужа, как на объект, как на средство обеспечения безопасности или на что-то вроде этого, как на кого-то, на кого можно опереться, кого можно использовать, на кого можно положиться, но как на объект, тогда диалог невозможен. Между мужем и женой диалог не происходит, поскольку они думают друг о друге, как об объекте, как о средстве. Они не думают о другом, как о личности.

Дао говорит, что все является субъектом; даже то, что стоит на вашем пути, имеет свою собственную субъективность. Вы можете вызвать диалог со скалой, вы можете вызвать диалог с деревом. А что говорить о человеческих существах? Вы можете вызвать диалог с чем угодно: с самой вселенной, с небом, с ветром, — и тогда есть связь, вы связаны. Когда вы думаете о вещах, как о вещах, а не как о личностях, когда вы думаете о мире, как об объективности, как тому учит вас наука, тогда вы можете выколотить несколько фактов, но истина останется неоткрытой. Истина открывается только тогда, когда вы убеждаете существование, когда соблазняете существование великой любовью и симпатией, когда вы в согласии с существованием, когда вы касаетесь скалы, как если бы вы касались личности: вы ощущаете её покровы, вы закрываете глаза, вы создаете своего рода взаимосвязь с ней. И если вы готовы, если вы понимаете Дао, вы будете в состоянии создать со скалой взаимоотношение. Она рано или поздно начнет говорить с вами, она будет откликаться.

Все сущее наполнено Богом. Нет ничего мертвого, не может быть. Как что-то может быть мертвым? Все живо, пышно цветет, пульсирует. Послушайте тихо, и вы повсюду ощутите биение сердца — и в скале тоже. И тогда возможен диалог.

В старых священных индийских книгах говорится, что великая наука аюрведа была найдена не объективными исследованиями, но субъективным диалогом. Врачи аюрведы ходили к деревьям, медитировали с деревьями, сидели тихо рядом с деревьями, и, когда они впадали в согласие с существом дерева, они спрашивали: «Сэр (или мадам — в зависимости от случая), не хотели бы вы сказать нам что-нибудь? Я ищу лекарства для определенного заболевания, не скажете ли вы мне, могут ли мне помочь ваши листья, или ваши плоды, или ваши корни, или ваша кора? Или еще: для чего их можно использовать? Как вы можете помочь человечеству? Каким образом?» И говорят — это красивая история, — что вот так были открыты растительные лекарства аюрведы. Не объективным исследованием, не путем расчленения дерева, не химическим анализом, но диалогом.

И то же говорят о медицине унани. Величайший врач унани Лукман делал такие же вещи. Он шел к растениям. Он прикладывал ухо к корням дерева и тихо слушал. Он впадал в глубокое согласие, становился безмысленным, тихо присутствовал, слушал биение сердца дерева, и, когда наступал нужный момент, и дерево было готово открыть свой секрет, он брал его.

И представляется, что эти истории — не просто истории, ведь еще не было инструментов отыскивать что-либо. Инструменты совсем еще не были известны. А все, что говорили о деревьях, оказалось истиной. Так что эти истории кажутся истинными буквально. Только один человек, Лукман, рассказал о полумиллионе растений. Другого способа быть не могло, ведь не существовало лабораторий для химического анализа. Всего лишь один человек? Как он мог найти все, о чем рассказал? Его способ не был связан с анализом, не был связан с синтезом, не был связан с умом — способ был связан с сердцем, диалогом. Когда вы в диалоге, дерево переходит на «ты». Вы — «я», дерево — «ты», и возможность диалога открывается.

Исследуйте эту возможность. Это займет время, поскольку ваш ум сформирован быть объективным. Это потребует времени, но это случится. Вы можете развить эту чувствительность. И когда такая чувствительность разовьется, вы станете даосом.

Нет объекта как просто объекта. Каждый объект полон субъективности, поскольку в каждом объекте есть его душа. Все имеет душу. Все остальное, как и вы, полно души, «внутреннего мира».

Теперь эта потрясающе красивая притча.

Герцог My из Цинь сказал По-ло: «Вы состарились. Есть ли в вашем семействе кто-нибудь, кого я могу послать найти мне лошадей?»

В древнем мире лошади были очень важны, примерно, как сейчас самолеты-истребители. Лошадь была самым центром внимания на войне, она была скорейшим средством передвижения. Лошади очень высоко ценились. Они были единственным источником силы — вот почему мы до сих пор говорим, что двигатель автомобиля имеет пять лошадиных сил. Поскольку они были единственным источником силы, они были единственным средством измерения. До сих пор мы говорим: «Сколько сил в этой машине? Пять лошадиных сил? Десять лошадиных сил?» Измерение все еще остается, по крайней мере, в языке. Лошади исчезли мало-помалу; в них больше нет нужды, их больше не применяют, как раньше.

Но в те дни люди, способные найти великую лошадь, были великими Мастерами. Они были уважаемыми. Императоры содержали их, платили им, почитали их — ведь все зависело от великой лошади. И великая лошадь... мы не знаем, что они понимали под «великой лошадью», потому что тот язык стал почти бесполезен для нас. Для нас лошадь — это просто животное, для них это было не так. Лошадь — очень разумное животное, и иногда разумность лошади имела огромную ценность для короля. Это могло спасти жизнь.

Этот человек, По-ло, должно быть, был знатоком, мастером-знатоком, знающим, какая лошадь хорошая, какая плохая, а какая лошадь по-настоящему великая.

«Хорошая лошадь может быть определена по её форме и виду, по её костям и мускулам, но великие лошади в мире, должно быть, угасли, исчезли, погибли, потерялись. Такие лошади не поднимают пыли и не оставляют следов. У всех моих сыновей талант меньше моего: они могут отобрать хорошую лошадь, но не великую. Но есть человек, я знаю, который носит, запасает и собирает для меня дрова, Цзю-фан Као. Как знаток лошадей, он равен мне. Я предлагаю вам повидаться с ним».

Этот человек, По-ло, стал очень старым и не мог отправиться на поиски лошадей. Герцог спросил его, может ли он предложить кого-нибудь другого.

Прежде всего, его определение:

«Хорошая лошадь может быть определена по её форме и виду...»

По своим характеристикам. Хорошая лошадь — это тренированная лошадь. Тренировка никогда не проходит бесследно. Она дает свои плоды. Человек характера подобен хорошей лошади. Моральный человек подобен хорошей лошади. Он культивирован, хорошо развит, правильно сформирован, имеет правильные ценности. Неправильные ценности были подавлены, а правильные подчеркнуты. Хорошая лошадь имеет характер, как у хорошего человека, но это не великая лошадь.

Тогда, что такое великая лошадь? Великая лошадь — это та, которая имеет присущие ей свойства — свойства, не навязанные извне. Великая лошадь — это та, которая имеет прирожденные потенции; она не тренируется. Великая лошадь — это естественная сила, прирожденная сила. Хорошая лошадь — талантливая лошадь, великая лошадь — гений.

Некто пришел к Моцарту, великому композитору и музыканту, и сказал: «Я хотел бы учиться музыке и хотел бы стать таким же великим музыкантом, как вы. Как мне начать?»

Человек был очень молод, не более двадцати лет от роду. Моцарт сказал: «Поищите Учителя». Но молодой человек сказал: «Я слышал, что вы никогда не учились ни у какого Учителя, почему же я должен искать? И я слышал, что вы начали сочинять великую музыку, когда были ребенком семи лет. Мне двадцать. Почему я должен идти искать Учителя?»

Моцарт сказал: «Таков ваш удел. Когда мне было семь лет — даже когда мне было семь, — я никогда не спрашивал никого, что мне делать. Вы пришли ко мне и спросили. Это просто показывает, что самое большее, — что у вас есть талант, но вы не гений».

Таланты должны учиться. Талантливый человек имитирует, он имитирует гения. Гений не имитирует, гений оригинален. Хорошая лошадь — это лошадь, натренированная так, чтобы выглядеть великой. У нее нет души великой лошади, у нее есть только характер.

Вот так и в человеческой жизни. Хороший человек — это человек, культивированный так, чтобы выглядеть великим человеком. Христианский святой — это хорошая лошадь, Иисус — великая лошадь. Христианский святой просто культивировал свой характер так, чтобы выглядеть, как Иисус. Он — копия. То же и буддийский монах: он хорошая лошадь, определенно хорошая, и это лучше — быть хорошим, чем плохим, я не против хорошего. Относительно это хорошо. Лучше быть святым, чем преступником, но нечего и сравниваться с мудрецом, нечего и сравниваться с Буддой. Будда не имитировал никого. Это его оригинальное лицо, некультивированное. Он такой есть.

Тогда в чем различие? Если кто-то может культивировать Будду и путем культивирования стать Буддой, то почему мы должны быть против него? В обыкновенных ситуациях он может притвориться, но в экстраординарных ситуациях он не сможет притворяться. В обыкновенных ситуациях он будет выглядеть как Будда, но при любом экстраординарном давлении он будет сдаваться.

Вот в чем различие между хорошей лошадью и великой лошадью. Хорошая лошадь будет выглядеть, притворяться, прыгать, показывать, что она великая лошадь, но когда придет момент, когда усилится опасность, когда будет предстоять испытание, она сдастся. Копия не может пойти далеко, нужен оригинал. Только на оригинал можно полагаться. Доверять можно только оригиналу.

Когда вы ищете Учителя, всегда ищите оригинального человека. Не ищите человека культивированного. С оригинальным человеком трудно жить, определенно трудно. Трудно, потому что трудно расти. Но с оригинальным человеком рост и происходит. Очень легко быть с имитатором.

Вы, должно быть, читали очень хорошо известную книгу Томаса Кемписа «Имитация Христа». Она, самое большее создает лишь хорошую лошадь. Можно выглядеть почти как Христос, но вы не будете Христом. Единственный способ быть Христом — это быть собой. Будда — это Христос, Христос — это Будда. Буддийский монах, пытающийся быть Буддой, — не Будда, но Иисус, который никогда не пытался быть Буддой, — Будда. Когда вы являетесь собой, когда вы истинны по отношению к вашему существу, вы создаете великую душу, кем бы вы ни были. Если вы простой дровосек, не о чем беспокоиться — будьте оригинальным дровосеком, будьте настоящим плотником. Этого будет достаточно. Через это вы достигнете состояния Будды. Это будет вашей дверью. Не нужно становиться великим поэтом, вы можете быть поваром, — но будьте оригинальным. Имитация — величайшее бедствие.

Старик сказал:

«Хорошая лошадь может быть определена по её форме и виду, по её костям и мускулам, но великие лошади в мире, должно быть, угасли, исчезли, погибли, потерялись. Такие лошади не поднимают пыли и не оставляют следов».

Посмотрите на красоту этого высказывания. Эти притчи не просто истории. Они полны великого внутреннего смысла. Такие лошади не поднимают пыли и не оставляют следов. Великая лошадь — это лошадь, у которой нет прошлого и нет будущего, которая живет в этом мгновении. Вот в чем смысл этого высказывания, такая лошадь не поднимает пыли... Когда приближается великая лошадь, вы не сможете увидеть, что она приближается, поскольку она не поднимает пыли; вы не увидите поднятых клубов пыли. Вы сможете увидеть её только тогда, когда она встала прямо перед вами, но и тогда слишком поздно, тогда вы не успеете приготовиться. Вы не сможете последовать за великой лошадью, она не оставляет следов. Никаких отпечатков не остается.

Это свойство Будды, Христа. Это свойство великого человека. Он в настоящем. Он непредсказуем. Вы не можете сказать, что он собирается делать, говорить, где собирается быть. Никто не знает. Он всегда удивителен. Он не оставляет следов позади. Он как птица, летающая в небе, — птица летает, но нет следов, нет дорожки позади, нет отпечатков.

Есть книга, очень знаменитая книга, называемая «Следы Будды». Название безобразное, поскольку Будда не оставляет следов. Есть множество книг вроде этой, демонстрирующих неправильное понимание. Будда не оставляет отпечатков. Он ходит так осторожно и так бдительно, что не оставляет следов. Вы не можете последовать за ним. Он не оставляет знаков, указаний, карт — иначе становишься имитатором.

Вот история об одном великом дзэнском монахе, Бокудзю. Умирая, он попросил своих учеников принести все его книги, все, что он сказал, и все, что он написал. Все это была сложено, но они не могли понять, что он собирался делать. А он начал сооружать из них костер.

Они начали кричать и визжать и сказали: «Что вы делаете?» В те дни еще не было печатной прессы, и поэтому все книги были рукописными. Поэтому они терялись, терялись навсегда.

Бокудзю сказал: «Я собираюсь уходить и хочу не оставлять за собой следов. Я не должен оставить ни одного отпечатка своих ног. Отныне тот, кто пожелает следовать за мной, должен будет следовать за собой. Тот, кто захочет понять меня, должен будет понять себя. Я бросаю вас, всех моих учеников, на самих себя. Вот почему я уничтожаю все эти книги».

Еще одна история о дзэнском монахе...

Умирая, находясь на своем смертном ложе, Учитель дзэна позвал к себе своего главного ученика и из-под подушки достал книгу. Каждому всегда была любопытна эта книга, поскольку он никому и никогда не позволял заглядывать в нее. Иногда люди по ночам подсматривали в замочную скважину, как он читал её.

«Что это за книга? Почему он так сильно охраняет её?» А Учитель никогда не оставлял своей комнаты незакрытой и никому не позволял входить в комнату одному. Так что никто не видел, что содержится в этой книге.

Вот он позвал своего главного ученика и сказал: «Храни эту книгу. В этой книге есть все, чему я учил. Береги её, как, ты видел, хранил её я. Её дал мне мой Учитель, теперь я передаю её тебе. Эта книга — наследие». А ученик бросил книгу в огонь.

Все остальные не могли поверить этому. Они были поражены ужасом. Но Учитель положил руку на голову ученика и благословил его. Он сказал: «Ты понял. Если бы ты сохранил книгу, ты вовсе не был бы моим учеником. На самом деле в этой книге ничего не было. Она была пуста. Ты выбросил её — хорошо. Ты понял, ты понял мое учение: никто не должен следовать ни за кем; каждый должен идти в свою собственную душу».

«Такие лошади не поднимают пыли и не оставляют следов. У всех моих сыновей талант меньше моего — они могут отобрать хорошую лошадь, но не великую».

Итак, он говорит; «Я предлагаю человека, Цзю-фан Као, он знаток лошадей, он так же компетентен, как я, равен мне».

Герцог My повидался с этим человеком и послал его найти лошадей. Через три месяца он вернулся и рассказал герцогу:

«Я добыл одну, в Ша-чью».

«Что это за лошадь».

«Кобыла, желтая».

Герцог послал кого-то привести её. Она оказалась черным жеребцом.

Вот абсурд! Этот человек совсем не может быть знатоком лошадей. Он не может даже понять, жеребец это или кобыла. И не только это: он не может даже рассудить, черная она или желтая. Этот человек слеп, он ничего не понимает в лошадях. Такие простые вещи. Каждый знает. Не нужно быть Мастером, чтобы рассудить, желтая лошадь или черная. Естественно, герцог был очень недоволен.

...вызвал По-ло. «Он не хорош, этот парень, которого вы послали мне, чтобы найти лошадей. Он не может даже отличить одну масть от другой и кобылу от жеребца. Что он может понимать в лошадях?»

Теперь нужно понять кое-что. Это даосский подход. Кобыла означает женское начало, кобыла означает свойство инь. Герцог не мог понять этого человека. Этот человек говорит не о теле, этот человек говорит о душе, этот человек говорит о целом. Целостное свойство этой лошади есть инь: пассивное, восприимчивое, лоноподобное. Целостное свойство этой лошади округлое, мягкое, без углов. Целостное свойство этой лошади такое же, как у красивой женщины: неагрессивное, ненасильственное, любящее, сострадательное. Вот что он имеет в виду, когда говорит, что эта лошадь — кобыла. Он не говорит о теле, он не говорит о физическом, он не говорит о части — он говорит о целом. В целом эта лошадь женственна.

Разве вы не наблюдали этого много раз? Вы видите мужчину, и он выглядит очень женственно, а иногда вы видите женщину, которая выглядит очень по-мужски. Это свойства. Будда очень женственен, Будда — кобыла, не жеребец. Вот так Ницше критиковал его: он назвал его женственным. Ницше также критиковал Иисуса, называя его женственным. Он критиковал этих двух людей, говоря, что они разрушили всю мужественность мира, все мужское начало. В этой критике он по-своему прав. Эти два человека принесли в мир женственное, женскую грацию.

Вот почему вы никогда не увидите усов на статуях Будды. Это не значит, что у него их не было, просто те, кто знает свойства великих лошадей, знают, как изображать Будду. Не тело должно изображаться, должна проявляться внутренняя сердцевина.

Разве вы не замечали этого? У Махавиры не было ни усов, ни бороды; у Рамы не было ни усов, ни бороды; у Кришны не было ни усов, ни бороды; у Будды не было ни усов, ни бороды. Все великие мудрецы Индии, все тиртханкары, аватары не имели ни усов, ни бороды. Вы думаете, что с ними было что-то гормонально не в порядке? Вы думаете, что они были женоподобными, что они что-то упускали в сексуальном плане, что они были не вполне мужчинами? Нет. Они были великими мудрецами. У них были бороды, у них были усы, но люди, изображавшие их, знали свойства великой лошади. Нужно смотреть на вещи в их всеобщности.

В этом смысле Иисусу не так повезло. Он не смог найти настоящего художника. Если бы он родился в Индии, он был бы изображен без бороды и усов. Люди, изображавшие Иисуса, должно быть, видели его со стороны, они не видели его внутреннее свойство, внутреннее свойство женственности.

Говоря, что лошадь была кобылой, этот человек, Цзю-фан Као, сказал что-то потрясающе ценное. Лошадь неагрессивна, а даосы говорят, что, когда личность неагрессивна, она непобедима. Когда личность агрессивна, она может быть побеждена — ведь агрессивная личность полагается на свою собственную энергию. Все энергии ограничены, и когда личность агрессивна, она понапрасну тратит свою энергию на агрессию. Рано или поздно она ослабнет от своей собственной агрессии, она будет побеждена.

Как был побежден Адольф Гитлер? Он был слишком агрессивен. Это стало его поражением. Разве вы не видите? Все великие агрессоры были, в конце концов, побеждены. Что происходило? Они сами растрачивали свою энергию. Адольф Гитлер, или Муссолини, или Наполеон, или Александр — все умерли в крахе, в поражении. Что происходило с ними? Они растрачивали свою энергию в борьбе, в агрессии.

Будда умер победителем. Он победил без борьбы. Лао-цзы — победитель. Он достиг предельной победы без каких-либо усилий.

Великая лошадь имеет свойство неагрессивности. Никто не может победить её. Вот в чем смысл «кобылы».

И желтый цвет тоже очень символичен. Он имеет несколько значений. Во-первых, желтый — это цвет золота, самого драгоценного металла. Золото всегда использовалось как наивысшая ценность. Золото стало алхимическим символом. Превращение простого металла в золото, означает превращение низкого в высокое, превращение дьявольского в божественное, превращение большого в тонкое.

Когда он сказал, что лошадь имеет желтый цвет, он имел в виду, что она золотая, не из простого металла. Он не говорит о цвете тела, это несущественно. Какое значение может иметь цвет? Цвет тела не имеет никакого значения, будет ли лошадь черной, или белой, или желтой. Как цвет может сделать лошадь великой или невеликой? Будет ли человек негром, индийцем, китайцем или американцем — черным, белым, желтым — какое это может иметь значение? Цвет кожи не имеет отношения к сути. Это просто очень дешевый пигмент.

Если вы спросите ученого, он скажет, что различие между наичернейшим негром и наибелейшим белым человеком заключается в пигменте стоимостью что-то около четырех центов. Совсем немного. Просто у негра есть определённый пигмент, которого нет у белого. Так что на самом деле упускает белый человек. Негр — это нечто большее. Негру нужен черный пигмент, чтобы защищать его от солнца, от тепла. Естественно, он сильнее. Он может переносить большое тепло и оставаться в норме. Ему не нужно подниматься в высокогорье. Он везде в норме. У белого человека будут проблемы. Он не переносит тепло. У него слабая выносливость, его тело не так сопротивляется.

Но большого различия нет. И какое значение может иметь это различие, когда дело касается великого? Негр Иисус или белый, какая разница? Это не имеет отношения к делу.

Вот почему старик не говорит о цвете тела. Он использовал алхимический символ, золото. Это наивысшее свойство, наичистейшее свойство.

Во-вторых, желтый цвет символизирует солнце: жизненность, излучение, оживленность, молодость, жизнь. Так что он говорит, что великая лошадь очень живая: желтая, как солнце, жизненная, как солнце.

И в-третьих, желтый цвет — это цвет смерти. Вот почему Будда выбрал желтый цвет для своих бхикшу. Их одеяния были желтыми. Почему? Почему желтый — это цвет смерти? Когда умирает лист, он становится желтым, когда что-то умирает, оно становится желтым. Желтый — это приближение смерти. Желтый — это тень смерти.

Но зачем нужно было говорить герцогу, что лошадь желтая? Потому что, только если человек воспринимает смерть полностью, он бесстрашен, иначе нет. Буддийский монах воспринял смерть, воспринял желтое, цвет смерти, с великой благодарностью, с почтением. Он готов умереть в любой момент, поэтому страха нет. Весь страх от смерти; за всеми вашими страхами стоит смерть. Рано или поздно, если вы будете наблюдать, вы обнаружите, что за всеми страхами стоит смерть. Поэтому если человек не находится полностью в глубоком восприятии смерти, в гармонии со смертью, то он не может быть бесстрашным.

Старик говорит, что цвет лошади желтый. Он говорит, что лошадь совсем как буддийский монах — она не беспокоится о смерти, поэтому она бесстрашна.

Герцог послал кого-то привести её. Она оказалась черным жеребцом. Герцог, недовольный, вызвал По-ло. «Он не хорош, этот парень, которого вы послали мне, чтобы найти лошадей. Он не может даже отличить одну масть от другой и кобылу от жеребца. Что он может понимать в лошадях?»

Поло вздохнул в удивлении. «Так теперь он вырос, так много?!»

В этом красота Дао. Даосы абсурдные люди, очень парадоксальные, но если вы полюбите их, вы узнаете, что они обладают качеством, которого нет нигде.

Поло вздохнул в удивлении. Он не мог поверить этому, это было невероятно, это означает предельное в Дао. «Так теперь он вырос, так много?!» Он даже не судит о том, кобыла или жеребец эта лошадь, — эти различия только на поверхности, а он достиг глубочайшей сердцевины.

Кто вы, мужчина или женщина, в вашем глубочайшем существе? Если я вижу вас как мужчину, то я не вижу вас. Если я вижу вас как женщину, то я не вижу вас. Тогда, когда я увижу вас ни как мужчину, ни как женщину, но ваше внутреннее свойство откроется мне, тогда я увижу вас.

«Так теперь он вырос, так много?! Это показывает, что теперь он стоит тысячи, десяти тысяч, любого числа таких, как я».

Теперь это качественный скачок. Нет количества, с которым можно сравнивать. «...Он стоит тысячи, десяти тысяч, любого числа таких, как я». Сначала этот старик сказал, что он равен ему, но теперь он говорит: «Я ничто, я просто нуль в сравнении с ним».

Как он поднялся до такого проникновения в суть? Он не видит, что лошадь черная, он видит только желтизну лошади. Он не видит, что лошадь — жеребец, он видит только спрятанную в ней кобылу. Он обрел способность видеть бестелесные свойства, духовные свойства. Теперь он несравненен.

«То, что видит такой человек, как Као, — это самый природный импульс, скрытый движениями лошади».

Тело — это только поверхность, движущаяся поверхность. Это все равно, как смотреть на озеро и видеть рябь на его поверхности. Эта рябь — ненастоящее озеро. Чтобы узнать настоящее озеро, нужно погрузиться вглубь. Тело — просто поверхность, движущаяся, изменяющаяся. Нужно смотреть в сердцевину, в неизменяемое, постоянное, неподвижное. В то, что есть истина.

«То, что видит такой человек, как Као, — это самый природный импульс, скрытый движениями лошади. Он схватывает существенное и забывает второстепенное, идет прямо вовнутрь и забывает внешнее. Он ищет и находит то, что ему нужно, игнорирует то, что ему не нужно. Суждение о лошадях такого человека, как Као, содержит нечто более существенное, чем лошади».

Так что он не просто человек, понимающий в лошадях, теперь он знает нечто большее. Он знает настоящее Дао. Он имеет способность видеть целое и не беспокоиться о частях. Он видит самый образ, внутренний образ лошади, теперь его не беспокоит тело, цвет, пол. Его это совсем не волнует. Это все случайное, несущественное. Он отыскивает только существенное, поскольку только существенное имеет смысл. Смысл исходит от существенного, но мы постоянно отыскиваем случайное.

Когда вы видите очень богатого человека, вы говорите: «Как он богат». Может ли человек быть богат просто потому, что у него есть деньги? Нельзя быть богатым просто потому, что есть деньги. Если человек богат так, то Будда не богат. А если Будда не богат, то кто богат? Богат ли Александр? Александр — бедный человек, нищий. Поэтому на Востоке мы поклонились нищим и забыли императоров. Мы не очень заботились об императорах. Они приходят и уходят — это поверхность сущего, несущественное.

Знаете ли вы то, что на Востоке мы совсем не имеем письменной истории? Запад очень удивляется тому, что на Востоке люди не имеют письменной истории. История так важна.

Нет, мы не пишем историю — или мы начали писать историю только под влиянием Запада. Мы пишем мифы, мы пишем мифологию, мы пишем пураны, прекрасные притчи. Мы не беспокоимся об истории, потому что история касается несущественного, история касается политики, повседневных событий, политиканов, генералов, войн, голода. История касается очень несущественного, подвижного, текучего. Миф, мифология, пурана касается существенного.

Поэтому возникают проблемы, когда западный человек начинает читать «Рамаяну». Его беспокоит, когда родился Рама. Когда? Об этом совсем не говорится. Нас это не беспокоит. Какое это имеет значение? Подойдет любой день, подойдет любой год. Это несущественно. Мы смотрим в суть, мы смотрим в существенное свойство Рамы. Что за человек он? Какое величие несет он в своем существе, какой аромат? Какая песня его — подлинно его? Мы не беспокоимся о хронологическом, мы беспокоимся о духовном. Время не относится к делу. Мы смотрим в безвременное.

Вот почему По-ло говорит: «Суждение о лошадях такого человека, как Као, содержит нечто более существенное, чем лошади». Он сам стал мудрецом.

Что он ищет, прежде всего? Он схватывает существенное и забывает о том, что явно. Запомните это. Когда вы смотрите на человека, или смотрите на дерево, или смотрите на скалу, всегда отыскивайте существенное, забывайте о явном. Явное не важно. Но в современном мире мы забываем о существенном и смотрим на то, что явно. Если у человека много денег, мы видим это. Если у него есть большой автомобиль, мы видим это; если у него есть большой дом, мы видим это. Мы забываем существенное. Мы не смотрим прямо в его сердце. У нас нет глаз. На самом деле мы не верим, что у него есть сердце, мы не верим, что у него есть душа. Человек — это просто тело, физическая вещь и все остальное тоже.

Так что неудивительно, что вся наша жизнь стала такой тупой. Она стала обузой. Нет радости, нет праздника. Какой может быть праздник без души? Празднование исходит из души, из духовного, из существенного. Радость возникает из внутренней вашей сердцевины, — а мы отвергаем это.

Вы не смотрите в себя и не смотрите в других. Встречаются только ваши внешние поверхности. На самом деле неправильно говорить «встречаются» — они лязгают друг о друга, поскольку нет диалога. Есть дискуссия, но нет диалога. Есть спор, но нет встречи, нет любви, любовь может существовать только между двумя душами. Любовь возникает, когда два существа смотрят друг в друга. Бог возникает, когда вы через вашу существенную сердцевину смотрите в существенную сердцевину существования.

Не спрашивайте, где Бог. Бог — это диалог с существованием, Бог — это не существо, Бог — это не личность. Когда вы знаете, как быть в диалоге с существованием, вы знаете, что есть Бог. Бог — смысл существования, смысл, пронзающий целое. Но это может быть познано только движением через существенное. Существенное — это дверь.

Као смотрит и схватывает существенное, забывает о явном. Он смотрит во внутренние природные импульсы, он смотрит в естество лошади, а не в то, что было культивировано в ней.

Не в характер... Человек может быть праведником, или он может быть грешником. Не смотрите на праведность человека и не смотрите на его греховность — смотрите в потенции его существа. И тогда вы увидите, что никто не грешник, никто не праведник, каждый — мудрец. Каждый божественен, грешники и праведники — все. Поэтому, что бы ни делал человек — это не имеет большого значения. Важно существо. То, что вы делаете, совсем не важно; кто вы — вот что относится к делу. Ваши действия поверхностны, ваше существо фундаментально.

Он ищет и находит то, что ему нужно. Вы не ищете то, что вам нужно. Вы смотрите лишь на то, что предстает перед вами, на объект. Вы не ищете. Вы смотрите на то, что случайно оказывается перед вами. Вы не идете вглубь, вы не исследуете никаких потенций, вы не погружаетесь. Вы просто стоите в стороне. Самое большее, вы — зритель.

Но жизнь можно понять только через участие. Не будьте зрителем. Весь современный мир стал просто зрителем, толпой зевак. Кто-то танцует, вы смотрите. Что вы делаете? Как вы можете смотреть на танец? Танец нужно почувствовать, танец нужно танцевать. Кто-то поет, а вы смотрите и слушаете. Чтобы узнать песню и красоту её, нужно петь, нужно участвовать. Но это бедствие приняло размеры эпидемии. Вы продолжаете лишь смотреть.

Вы рветесь в кино — для чего? Не можете жить красивой жизнью? Зачем вам нужно идти и смотреть кино? Люди приклеены к своим креслам перед телевизорами и просто смотрят, как живут другие люди. А те даже не живут, лишь представляют всё для вас. Они представляют для вас, а вы наблюдаете этих актеров, и никто не живет. Танцор не является истинным танцором, он профессионал, а вы — его аудитория. Все ложно.

Поверхностное лязгает друг о друга, а существенное не встречается. Ищите существенное. Когда вы начнете искать существенное, вы станете участником. Вы узнаете. Танец нужно познавать только одним способом — танцуя. Как можно узнать, что такое плавание, если вы просто стоите на берегу и смотрите, как плавает кто-то другой? Вы будете видеть гребки, вы будете видеть, как человек что-то делает в воде, но как вы узнаете волнение, возникающее в нем, толчок, возникающий в нем, ощущение, плавучесть, радость? Ощущение реки, течение с рекой, танец с рекой — как вы узнаете это, стоя на берегу? Прыгните в реку, это единственный способ узнать жизнь. Прыгните в реку. Не будьте зрителем. Зритель — наибеднейший человек в мире. Участвуйте. Через участие приходит любовь, через участие приходит истина, через участие приходит красота, через участие, в конце концов, приходит Бог.

«Суждение о лошадях такого человека, как Као, содержит нечто более существенное, чем лошади».

Да, в этой притче речь не о лошадях, лошади — лишь оправдание разговора о вещах, потрясающе важных и значительных.

Когда лошадь прибыла, точно было доказано, что это великая лошадь.

Вы тоже можете стать великими лошадьми, и вы тоже можете стать знатоками великих лошадей.

Но помните, эта притча не о лошадях; лошадь — только предлог. Притча о мудреце, даосском мудреце, великом мудреце.

Медитируйте над ней. Пусть она глубоко пропитает вас. Она вооружит вас глубоким пониманием, много большим, чем я показал вам. Вы получите много больше понимания, потому что не все можно выразить словами. Это открывается только тогда, когда вы медитируете. Вы получите много больше, поскольку, медитируя, подходите в оценках совершенно по-другому, под своим собственным углом зрения, со своим видением.

Я дал вам лишь несколько указаний. Это не фиксированные правила. Я не интерпретатор — всегда помните это, я не интерпретатор. Я люблю эти истории и пытаюсь разделить свою любовь с вами. Это не интерпретация. Я не комментатор. Комментирование — мерзкая работа, почему я должен комментировать? Я не комментирую. Я люблю эти истории, я чувствую аромат этих историй, и мне нравится разделять ощущение этого аромата с вами.

Может быть, этот аромат заинтересует и вас. Может быть, когда вы слушаете меня, в вас возникает великое желание зайти поглубже в эти воды. Если случится так, мои усилия были плодотворны.

Так что не принимайте мои интерпретации за твердые правила и не думайте, что я сделал работу за вас. Я не могу жевать за вас, вы должны будете жевать сами. Я просто соблазняю вас. Это соблазны, а не комментарии — соблазны для того, чтобы вы заинтересовались другим измерением. Каждая даосская притча открывает новое измерение, открывает новую дверь. Если вы войдете в нее, откроется больше дверей, и если вы войдете в эти двери, откроется еще больше. Это бесконечная тайна.