К началу 1945 года исход Второй мировой войны был предрешен. Поражение Германии становилось неизбежным. Еще в начале января советско-германский фронт и рубеж, занимаемый англо-американскими войсками, разделяло более тысячи километров. Причем Берлин находился как раз посередине. Однако спустя месяц положение кардинально изменилось. В ходе стремительного наступления Красная армия вторглась в пределы Германии и к концу января вышла на ближайшие подступы к Берлину, ей оставалось преодолеть всего 60 км. Англо-американские войска смогли начать наступление только 8 февраля — после того, как оправились от внезапного и мощного контрудара немцев в Арденнах. В начале апреля западные союзники, окружив рурскую группировку вермахта, находились от столицы Германии в 300 км.

И Красная армия, и англо-американские войска стремились овладеть Берлином первыми. В таком состязании не было никакой военной необходимости. Главная причина имела политическую подоплеку, хотя границы оккупационных зон Германии были уже согласованы главами правительства СССР, США и Великобритании на Крымской конференции. Согласно ее решениям, западная граница советской зоны оккупации должна была проходить в 150 км западнее от Берлина, который также надлежало поделить между союзниками.

Идея упредить Красную армию в овладении германской столицей принадлежала британскому премьер-министру Уинстону Черчиллю. Свои соображения по этому поводу он изложил еще осенью 1944 года, но, несмотря на изменившуюся обстановку, продолжал отстаивать их и весной 1945 года. 1 апреля Черчилль настойчиво уговаривал президента США Франклина Рузвельта: «Если Берлин окажется в пределах нашей досягаемости, мы, несомненно, должны его взять. Это кажется разумным и с военной точки зрения». Однако Главнокомандующий союзными войсками в Западной Европе генерал Дуайт Эйзенхауэр имел все основания считать, что «с военной точки зрения будет неправильно при данной стадии развития операции делать Берлин главным объектом наступления, особенно ввиду того, что он находится в 35 милях от рубежа расположения русских».

Эйзенхауэр еще 28 марта направил И.В. Сталину личное послание, в котором излагал план своих дальнейших действий. Он рассчитывал в конце апреля, а может быть, и ранее, разгромить окруженного в Руре противника и продолжать наступление с целью рассечения всех его сил путем соединения с советскими войсками. Главный удар предполагалось нанести в направлении Эрфурта, Лейпцига, Дрездена, где и намечалась встреча с Красной армией. В послании ни слова не говорилось о Берлине, хотя на Крымской конференции было решено, что именно сюда будут наступать англо-американские войска.

На 21 марта 1945 года германские соединения на Западном фронте располагались в составе следующих группировок. На фронте от реки Маас до Дуйсбурга (200 км) действовали группа армий «X» в составе двух армий (25-я полевая и 1-я парашютная). От Дуйсбурга до Висбадена (250 км) оборону занимала группа армий «Б», имевшая в своем составе три армии (5-ю танковую, 15-ю и 7-ю). Фронт от Висбадена до швейцарской границы (270 км) обороняла группа армий «Г» в составе двух армий (1-й и 19-й).

Немецкие оборонительные порядки почти всегда строились в один эшелон, резервы фактически отсутствовали. Лишь в полосе группы армий «Х», в районах северо-восточнее Эссена и севернее Дортмунда, располагались относительно боеспособные 15-я панцергренадерская и 116-я танковая дивизии, но и эти соединения не имели полной укомплектованности.

Всего к концу марта 1945 года в составе германских войск на Западном фронте имелось 73 дивизии и 6 различных формирований (боевые группы и бригады). Из них 5 дивизий были танковыми и 3 — панцергренадерскими. При этом, по оценке англо-американского командования, в некоторых соединениях некомплект живой силы и техники достигал 75 %. С воздуха германскую группировку прикрывало около 300 самолетов.

Англо-американские войска на рубеже реки Рейн располагались в следующей группировке. 6-я группа армий в составе двух армий (1-я французская и 7-я американская) находилась на фронте от швейцарской границы до Вормса (250 км). 12-я группа армий в составе двух армий (1-я и 3-я американские) действовала на фронте от Вормса до Кельна (200 км). В полосе этой группы имелось два плацдарма в районе реки Рейн: один в районе н/п Оппенгейм и другой — в районе Ремагена. 21-я группа армий имела в своем составе три армии (9-ю американскую, 2-ю английскую и 1-ю канадскую) и действовала на фронте от Кельна до устья реки Маас (250 км).

В резерве главнокомандующего экспедиционными силами генерала Дуайта Эйзенхауэра находилась 15-я американская полевая армия, предназначавшаяся для действий на центральном направлении и несения оккупационной службы. Часть ее сил все еще продолжала блокировать гарнизоны германских войск в портах атлантического побережья Западной Европы.

Всего на Западном фронте к концу марта 1945 года англо-американское командование имело 95–100 дивизий (из них более 25 % бронетанковых), свыше 11 тысяч танков и свыше 10 500 самолетов. Большинство дивизий было укомплектовано на 80–90 %.

Немецкие бронетанковые силы, еще столь грозные в 1944 году, уже не доставляли англичанам и американцам много хлопот. В группе «Х» действовали 116-я танковая (11 StuG III, 6 Pz.Kpfw. V, 7 Pz.IV/70, 10 Flakpz и 32 Pz.Kpfw.V) и 15-я панцергренадерская (14 StuG III, 3 Pz.Kpfw.IV, 21 САУ Pz.IV/70, 2 Flakpz) дивизии. Немецкую группу армий «Б» поддерживали 2-я (22 StuG III, 16 Pz.Kpfw.IV, 5 Flakpz, 35 Pz.Kpfw.V), 9-я (2 StuG III, 5 Pz.Kpfw.IV, 8 Pz.IV/70, 4 Flakpz, 18 Pz.Kpfw.V), 11-я (6 StuG 111, 17 Pz.Kpfw.VI, 11 Flakpz, 33 Pz.Kpfw.V) и учебная (6 танков Pz.Kpfw.IV, 2 Flakpz, 29 Pz.Kpfw.V, 14 Pz.Kpfw.V/70) т д. Там же находилась 3-я панцергренадерская дивизия (9 StuG III, 1 Pz.Kpfw.IV, 20 Pz.IV/70), 106-я танковая бригада (3 Pz.Kpfw.IV, 7 Pz.IV/70, 3 Flakpz, 5 Pz.Kpfw.V), 301-й специальный бронетанковый батальон радиоуправления (13 танков Pz.Kpfw.VI) и 506-й отдельный тяжелый танковый батальон (15 Pz.Kpfw.VI). Группу армий «Г» поддерживала единственная в этом объединении 17-я панцергренадерская дивизия СС «Гетц фон Берлихинген» (62 StuG III, 2 Pz.Kpfw.IV, 4 Flakpz). Всего на 15 марта на Западном фронте было 488 различных германских танков и САУ. Из этого количества около 60 % материальной части было неисправно, однако постоянно на фронте находилось 3–4 бригады штурмовых орудий, каждая из которых имела по 20–25 исправных машин. Таким образом, превосходство союзников в танках и САУ было подавляющим.

Свое техническое и тактическое отставание от германских войск наши союзники также постепенно ликвидировали. Если в 1944 году более или менее эффективно с «Тиграми» и «Пантерами» могли бороться танки спецмодели «Шерман Фаерфлай» и немногочисленные «Челленджеры» и «Ахиллесы», то в 1945 году этот список расширился. Как и ранее, британцы старались вооружить новые образцы БТТ своей 76,2-мм противотанковой пушкой МКЛ (имевшей при угле встречи 90° и дальности стрельбы 1000 м бронепробиваемость 90 мм) или ее модификациями. Так, в октябре 1944 года в производство пошла САУ «Арчер» на базе легкого танка «Валентайн». Перед самым Рождеством в действующую армию стали поступать крейсерские танки модели А34 «Комета» (глубокая модернизация «Кромвеля»), главным достоинством которой стала новая модификация вышеописанной ранее противотанковой пушки фирмы «Виккерс» HV75 (танковая версия MK.I). Боеприпасы для нее остались теми же, только гильза стала короче и шире, что облегчало работу заряжающегося в башне танка. Несмотря на укороченный ствол и меньшую начальную скорость снаряда, новая пушка превосходила по своим баллистическим качествам все танковые орудия союзников (за исключением самоходных установок — истребителей танков). Во избежание ошибок в обозначении и путаницы при снабжении боеприпасами артсистему «Кометы» стали называть «77-мм». Из-за слабости английской промышленности во время войны «Кометы» получила на вооружение только 11-я бронетанковая дивизия. Уже в мае 1945 года для испытаний на фронте прибыло несколько прототипов нового среднего танка «Центурион».

Американцы преодолевали свое техническое и тактическое отставание несколько иным путем. В первую очередь с большим упорством и систематичностью они совершенствовали конструкцию своего среднего и основного танка М4 «Шерман».

Слабая толщина брони оказалась не единственным недостатком «Шермана» — танк был очень пожароопасен, что в первую очередь было вызвано наличием в танке, как и на большинстве машин американской армии, карбюраторного двигателя, а не дизеля. Дизели стали пользоваться популярностью только после установки на некоторые истребители танков М10. Их безопасность вскоре выявилась в полной мере, и в некоторых частях истребителей танков даже стали практиковать следующий обряд «посвящения» новичков. Испытуемому предлагали определить на глаз, сколько в баке осталось солярки. Когда новобранец отчаивался что-либо разглядеть в темноте, его экзаменатор чиркал спичкой и швырял ее в бензобак. Ожидая пожара и взрыва, новичок в панике бросался на землю, к большому удовольствию зрителей.

Однако опыт сражений и испытания Артиллерийского департамента показали, что главной причиной пожаров на «Шерманах» была детонация метательного заряда боеприпасов. Значительно реже причиной пожара становилось загорание масла в гидравлической системе привода башни, личных вещей экипажа и топлива. По оценкам, 60–80 процентов подбитых «Шерманов» сгорало. Это вполне вероятно, поскольку попадание снаряда в переднюю полусферу танка неминуемо поражало боезапас, а из-за того, что большинство немецких бронебойных снарядов имели разрывной заряд, то взрыв и пожар становились неизбежны. Перегрузка танков боезапасом только обострила эту проблему. Если происходило возгорание метательного заряда, то у экипажа оставались считаные секунды на то, чтобы покинуть обреченную машину.

Артиллерийский департамент предложил два пути решения этой проблемы. Первое подобное решение заключалось в усилении брони над боеукладками в спонсонах при помощи дополнительных бронеплит толщиной 25–35 мм. Эта полумера повысила устойчивость танков типа «Шерманов» к мелкокалиберному противотанковому оружию и неплохо себя показала в Италии в 1943 — начале 1944 года, но оказалась полностью неэффективной против тяжелых «Тигров», «Пантер» и противотанковых гранатометов.

В феврале 1944 года на некоторых М4А3 поздних выпусков применили новые «мокрые» боеукладки-стеллажи, погруженные в воду. У этих машин боезапас был убран из спонсонов и перенесен в «мокрые» укладки, расположенные на дне танка. В 10 укладках на дне корпуса размещалось 100 выстрелов калибра 75 мм, залитых 163 литрами воды. Еще четыре снаряда хранили в контейнере на полике башни. Эти снаряды заливались 4,4 литрами воды. Боеприпасы калибра 76,2-мм размещались в двух укладках, расположенных на полу корпуса и залитых 152 литрами воды — всего 75 выстрелов. Еще шесть таких снарядов хранились в контейнере на полике башни. От детонации эти снаряды предохраняло 9 литров воды. Танки армии США, оборудованные «мокрыми» боеукладками, обозначались буквой «W» (wet — мокрый). Отличительной чертой этих танков было отсутствие дополнительных бронеэкранов на бортах. Чтобы совсем предотвратить замерзание воды, в нее добавляли этиленгликоль. Коррозия металла предотвращалась при помощи специального средства «Аммудамп». На гаубичных танках «мокрых» боеукладок не применяли, вместо них использовали бронированные контейнеры.

При попадании бронебойного снаряда в «мокрую» боеукладку поврежденные снаряды заливало водой, что или предотвращало пожар или замедляло его распространение, тем самым давая экипажу возможность покинуть подбитый танк. Склонность американских танкистов перегружать свою машину боеприпасом снижало эффективность таких боеукладок, но гореть танки стали значительно реже. Так, боевые машины, оборудованные боеукладками, сгорали в 10–15 процентах случаев против 60–80 процентов у необорудованных танков. «Мокрые» боеукладки устанавливались на танках М4А1 и М4А3, вооруженных 76-мм пушкой, и на очень небольшом количестве танков М4А3 с 75-мм артсистемой.

Чтобы бороться с замаскированными пушками противника, в некоторых частях передовые танки для лучшей защиты стали обкладывать мешками с песком. Однако от этого приема в конце концов отказались, так как перегрузка передней оси повреждала подвеску и вызывала в жаркий день разрушение резинового бандажа опорных катков всего за 30–40 км пути.

Артиллерийский департамент США предложил более эффективное решение этой проблемы, сконструировав штурмовой танк М4А3Е2 «Джамбо» («здоровяк»). По сравнению с обычным М4А3 лобовую броню и борта усилили бронелистами толщиной 38 мм. Толщина маски пушки составила 140 мм, а башня, по форме напоминавшая башню Т23 под 76-мм пушку, имела толщину брони не 63, а 152 мм. Таких танков было выпущено всего 254, но они стали очень популярны в частях, куда начали поступать осенью 1944 года. Больший вес брони снизил скорость танка, но хорошее бронирование в глазах танкистов с лихвой компенсировало низкую скорость. Эти танки обычно шли впереди танковых колонн, выявляя замаскированные противотанковые пушки противника. Поначалу М4А3Е2 имели на вооружении 75-мм пушки, но впоследствии, уже в частях, машины часто перевооружались пушками калибра 76 мм. Кроме того, некоторые «Джамбо» получили взамен курсового пулемета огнемет. Выпуск штурмовой модификации такого «Шермана» был приостановлен, когда приняли решение пустить в серию тяжелый танк М26 Но из-за задержек до конца войны в части успела прийти только горстка «Першингов», и основная тяжесть военных действий продолжала лежать на «Шермане».

Несмотря на то что к весне 1945 года в распоряжении германского военного командования оставалось немного танков, американских танкистов, так же как и их советских коллег, стали беспокоить новые противотанковые гранатометы типа «Панцерфауст» и «Панцершрек», обобщенно называемых фаустпатронами.

Немцы же называли фаустпатронами (от нем. Faust — кулак и патрон) только динамореактивные одноразовые РПГ. Идея объединить в одной конструкции кумулятивный боеприпас с реактивным двигателем принадлежала инженеру Генриху Лангвайлеру, работавшему на фирме HASAG в Лейпциге. Первая модель 1943 года «Панцерфауст Кляйн 30М» калибром 101 мм имела гранату массой 1,65 кг и с 30 метров пробивала броню толщиной 140 мм. В конце 1943 года появился модернизированный 149-мм РПГ «Панцерфауст 30М» с массой гранаты 2,4 кг, позволяющий пробивать бронированную плиту толщиной 200 мм при дальности стрельбы 30 м. В 1944 году подобная конструкция дважды модернизировалась, в основном за счет увеличения дальности действия сначала до 60, а затем и до 100 метров. Германские боевые динамореактивные гранатометы стали не только одним из самых массовых видов оружия немецкой армии, но также и самым дешевым: на выпуск подобного РПГ затрачивалось 8 человеко-часов, а стоимость равнялась 25–30 маркам. С августа 1943 по март 1945 года включительно общий выпуск таких РПГ составил 9,21 млн единиц, в том числе «Кляйн 30М» и 30М — 2,077 млн, 60М и 100М — 7,133 млн РПГ.

Реактивный 88-мм многоразовый противотанковый гранатомет RPzB.43 явно создавался с оглядкой на американский РПГ «Базука», но был помощнее и эффективнее. Бронепробиваемость РПГ типа «Офенрора» (неофициальное название РПГ, с нем. Ofenrohr — дымовая труба) составляла 150–220 мм на всей дальности полета гранаты (до 200 м). Летом 1944 года на вооружение поступил модернизированный спецгранатомет RPzB.54 «Панцершрек» (угроза танкам). Отличие RPzB. 54 от RPzB.43 состояло в том, что для защиты стрелка от пламени при выстреле был введен легкий металлический щиток, увеличивший массу РПГ на 300 г. В декабре 1944 года появилась модернизированная версия «Панцершрека» — RPzB.54/1 с более мощной кумулятивной гранатой, которая пробивала броню до 220 мм на расстоянии до 200 метров. Длина всей системы сократилась с 1640 до 1070 мм. Себестоимость РПГ подобного типа составляла 70 марок. Всего в годы войны промышленность германской армии выпустила около 300 тысяч 88-мм гранатометов «Панцершрек» всех трех модификаций.

Существовал также 88-мм станковый противотанковый боевой гранатомет «Пюппхен» (Pueppchen, с нем. — куколка), разработанный конструктором фирмы WASAG Эрихом Хольтом. В ноябре 1943 года под индексом PWR.43 эта система была принята на вооружение. Кумулятивная граната отстреливалась пороховым зарядом, размещенным в небольшой гильзе, а после вылета из канала ствола включался маршевый ракетный двигатель. При начальной скорости боеприпаса 130 м/с бронепробиваемость RWR.43 составляла 180 мм. Максимальная дальность стрельбы достигала 700 метров, но масса оружия в 149 кг сводила на нет все преимущества этой системы. Изготовив 3150 «Пюппхенов», в июле 1944 года немецкая промышленность свернула производство станкового РПГ. Ручные «Панцершреки» и «Панцерфаусты» были гораздо эффективнее.

Это оружие могло эффективно использоваться только на близких расстояниях, когда кумулятивная боевая головка легко пробивала броню «Шермана», неминуемо вызывая пожар. Чтобы защитить себя и свои танки, американцы предприняли несколько импровизаций с целью усилить броню «Шерманов». В некоторых частях на броню танков навешивали запасные гусеничные траки, однако самым распространенным способом стало обкладывать лобовую броню (а иногда и борта) корпуса и башни мешками с песком. Вдоль корпуса приваривалась двутавровая мощная балка, которая поддерживала мешки, а сверху они прижимались металлической решеткой или сеткой. На танк укладывали около 150 мешков с песком, добавляя тем самым около двух-трех тонн веса. Эффективность подобной защиты была сомнительной, вот что вспоминал наводчик из 2-й танковой дивизии:

«Мы шли в атаку на „Шермане“, вооруженном 75-мм пушкой. Видимость была хорошей. Передовая линия фрицев была в 40 метрах перед нами. Несколько немцев вскочило и бросилось бежать. Вдруг в наш танк попали из фаустпатрона — разбили левую гусеницу. Танк потерял ход и тогда в нас попали из фаустпатрона во второй раз. Ракета попала в лоб башни, но не смогла пробить броню. Третье попадание пришлось в лобовую часть корпуса, сорвало все мешки с песком и раскололо лобовую бронеплиту. Четвертая ракета расколола лобовую бронеплиту еще сильнее и вызвала пожар. Пятая ракета разбила дополнительные бронелисты танка, толщиной около полутора дюймов, навешенные около курсового пулемета, и пробили лобовую броню».

Несмотря на свою сомнительную эффективность, мешки с песком поднимали уверенность экипажей, которые часто были обеспокоены безопасностью своей машины. В некоторых частях, например, в 4-й танковой дивизии, мешки с песком не практиковались, поскольку они повышали массу танка и снижали его боевые характеристики, лишь незначительно усиливая защиту. Вместо мешков с песком в этой дивизии на броню навешивали запасные и трофейные гусеничные траки, а также приваривали дополнительные бронеплиты, вырезанные у подбитых «Тигров» и «Пантер». Защищенные трофейной броней танки ставили впереди, подобно штурмовым танкам М4А3Е2 «Джамбо».

В начале 1942 года на двух танках М3 впервые испытали горизонтальную спирально-пружинную подвеску (HVSS — horizontal volute spring suspension), по своей конструкции напоминавшую подвеску танка М2. Эта подвеска позволяла поддерживать постоянное натяжение гусениц, а также использовать гидравлический амортизатор между плечами переднего и заднего катка в каждой тележке, что более равномерно распределяло нагрузку на подвеску.

После двух лет испытаний этой конструкции военные пришли к выводу о том, что новая подвеска значительно улучшила ходовые качества танка. В августе 1944 года начался переход на подвеску HVSS, а в начале 1945 года они уже начали массово появляться в действующей армии. Именно такой подвеской был оснащен самый совершенный из «Шерманов» — модификация М4А3Е8.

Так как американская 76,2-мм длинноствольная танковая пушка М1 и ее модификации (М1А1, М1А1С, М1А2) не отличалась особо выдающимися баллистическими характеристиками, конструкторы США попытались поставить на гусеничное шасси более мощную артсистему. Основой для модернизации стала САУ М10 «Вулверин» (ее сняли с производства в декабре 1943 года). Модификацию М1А1 модернизировали, установив в открытой сверху рубке 90-мм пушку М3 (длина ствола 53 калибра, начальная скорость бронебойного снаряда 9,10 кг 850 м/с; бронепробиваемость под углом 30° к нормали на дистанции 457 м — 120 мм обычным, 195 мм — подкалиберным боеприпасом, а на дистанции 914 м — 88 мм обычным снарядом, а 133 мм — подкалиберным боеприпасом) и назвали новую САУ М36 «Слаггер». Вновь изготовлено было 85 САУ М36, а 1213 машин были переделаны из М10А1.

САУ новой модификации М36В1 выпускались в конце 1944 года (187 единиц), а М36В2 (переделка М10А1) — весной 1945 года (237 машин). Они имели усиленную броню, в результате чего возросла их масса.

В 1945 году на фронте появился тяжелый американский танк «Першинг», в очередной раз названный именем генерала армии США. Танки модификации Т26Е3 имели 90-мм пушку, 20 таких машин в январе 1945 года были поставлены американским войскам. Так как действовали они успешно, «Першинги» пошли в крупносерийное производство. По июнь 1945 года было выпущено 1436 единиц М26, а также 52 Т26. Они приняли участие в заключительных боях войны.

А чем же ответили на это немцы? В течение второй половины марта на Западный фронт были отправлены для компенсации потерь 66 танков Pz.Kpfw.IV, 61 танк Pz.Kpfw.V «Пантера» и 34 Pz.Kpfw.VI — все «Тигры» различных модификаций. В апреле 1945 года на Запад была отправлена новая танковая дивизия «Клаузевитц» (10 «Пантер», 5 «Ягдпантер», 10 истребителей танков Pz.IV/70 на 14–15 апреля) и танковый батальон «Путлос» (7 Pz.Kpfw.IV, 12 Pz.Kpfw.V, «Пантера», 2 «Тигра», Jagdpanzer IV, StuG III, 4 Pz.IV/70 на 17 апреля 1945 года). Десятиорудийными батареями 75-мм САУ «Хетцер» были оснащены 187-я и 716-я народно-гренадерские дивизии, которые отправили на Западный фронт. В апреле 1945 года такие батареи получили 85, 212-я и 715-я пехотные дивизии, а также 1-я и 2-я морские пехотные дивизии. На Западном фронте также сражались две гренадерские дивизии СС: 34 тд СС «Ландштурм Нидерланд» и 38 тд «Нибелунги», которые получили по 10 CАУ «Xeтцep» в апреле 1945 года. Против англо-американских войск использовались две парашютно-десантные бригады — XI и XII, а также еще несколько соединений армейской штурмовой артиллерии. В учебных и тыловых частях на 1 марта 1945 года было 328 танков Pz.Kpfw.III, 130 Pz.Kpfw.IV, 2 истребителя танков Pz.IV/70 (А), 2 Pz.IV/70 (V), 189 Pz.Kpfw. V, 38 «Тигров» и 17 «Королевских тигров», 3 Flakpz (20 мм) и 2 Flakpz (37 мм) — всего 711 машин. И это — все резервы на Восточный, Западный и Итальянский театры военных действий.

Предполагая свое основное сопротивление на советско-германском фронте, на Западе немцы прибегли к психологическому оружию особого рода. Например, именно против союзников в основном использовали самые тяжелые боевые машины из всех серийно изготовлявшихся образцов БТТ в годы Второй мировой войны. 70-тонная тяжелая 128-мм самоходно-артиллерийская установка называлась «Ягдтигр».

Техническое задание на САУ со 128-мм пушкой на базе «Королевского тигра» еще в 1943 году было выдано заводу «Нибелунгенверке». Прототип установки завод представил в апреле 1944 года. Было заказано 150 САУ, но из-за бомбардировок с июля 1944 по март 1945 года было выпущено 77 машин (в 1944 году — 48, в 1945 году — 29).

«Ягдтигр» вооружался 128-мм полуавтоматической пушкой Pak 44 L/55 с горизонтальным клиновым затвором, пулеметом у радиста в шаровой установке корпуса, а иногда и зенитным пулеметом. Артсистема САУ была сконструирована на основе германских зенитных пушек. Как ни странно, выбор калибра был связан прежде всего с увеличением поражающей силы не бронебойного, а фугасного боеприпаса. Снаряд пушки весом в 28,3 кг, начиненный 3 кг взрывчатки, обладал страшной разрушительной силой и мощью, но скорострельность такой артсистемы раздельного заряжания не превышала 2–3 выстрелов в минуту.

Броня этой САУ была еще мощнее, чем у «Королевского тигра»: лоб корпуса — 150 мм (под углом 50°), лоб рубки — 250 мм (15°). Боковые стенки корпуса (верхняя часть) и рубки выполнялись из единого бронелиста толщиной 80 мм, установленного под углом 25°. Нижние листы корпуса составляли: лоб — 100 мм (50°), борт — 80 мм (вертикальный). Над гусеницами навешивались 5-мм экраны.

Эту «бронекрепость» обслуживали 6 человек. Чтобы неисправная САУ не досталась врагу, в ней постоянно возилось два подрывных заряда — один под двигателем, другой — под казенником пушки.

Истребители танков «Ягдтигр» использовались против союзников в составе тяжелых танкоистребительных дивизионов. Последний из таких дивизионов — 512-й вместе с 507-м тяжелым батальоном «Королевских тигров» (также в нем находились 88-мм САУ типа «Ягдпантера») прибыли на Западный фронт в конце марта 1945 года. Так же как и в Австрии (там тоже активно использовались «Ягдтигры»), особенных преимуществ перед другими тяжелыми машинами эти самоходки не снискали. «Ягдтигры» были явно перетяжеленными машинами, не могли совершать длительных маршей и, как правило, оставлялись экипажами из-за технических аварий и неисправностей. Американские БРЭМ без какой-либо предварительной подготовки не могли их даже сдвинуть с дороги, так и стояли они большими «пирамидами» впустую растраченных средств и ресурсов. Также в районе Падеборна английскими войсками был захвачен опытный образец гигантского танка Е-100 (на него предполагалось установить орудие калибра 150 или 170 мм), который уже в июне 1945 года был отправлен в Великобританию для испытаний.

Наступление союзников развивалось достаточно успешно и стремительно. Войска вермахта на Западном фронте не оказывали серьезного сопротивления. Однако в ходе быстрого продвижения армий союзников к Эльбе верховное командование союзных войск встретилось с рядом сложных проблем. Прежде всего необходимо было срочно оказать продовольственную помощь населению оккупированных немцами районов Голландии, а также разрешить трудности, внезапно возникшие во взаимоотношениях с французами в связи с занятием англо-американскими войсками Штутгарта.

В последнюю неделю апреля союзники даже вынуждены были прекратить свои боевые действия в Западной Голландии с тем, чтобы дать возможность разным представителям верховного командующего союзников и нацистского верховного комиссара в Голландии Зейс-Инкварта обсудить порядок снабжения продовольствием населения в оккупированных районах данной страны. Этот вопрос беспокоил западные державы со времени Арнемской операции, которая проводилась осенью 1944 года. Нехватка продовольствия имела место частично в результате эмбарго, введенного 3ейс-Инквартом в отместку за ослабление и прекращение голландцами железнодорожного сообщения в оккупированной части страны. После продолжительных переговоров в январе 1945 года было ввезено некоторое количество продовольствия через шведскую организацию Красного Креста и из Швейцарии. В том же месяце верховное командование союзников направило своих представителей в Эйндховен, чтобы обсудить с голландскими медицинскими экспертами вопрос о помощи. После дальнейших встреч в Лондоне и Брюсселе были подобраны врачи и другой подготовленный персонал для оказания медицинской помощи людям, подверженным начальной стадии дистрофии. В апреле, несмотря на помощь органов Красного Креста и строгое ограничение потребления пищи, положение с продовольствием угрожало принять катастрофический характер. Когда запасы продовольствия достигли минимума и когда немцы намекнули, что затопят страну в случае наступления союзников, находившееся в изгнании голландское правительство обратилось к союзникам за помощью. Тем временем 3ейс-Инкварт обсуждал с известным доктором Хиршфельдом, генеральным секретарем по экономике, различные возможности избежать катастрофы в Голландии. Зейс-Инкварт указал, что он, возможно, согласится начать по данному вопросу переговоры с союзными властями. Это заявление было передано в Лондон. 19 апреля Черчилль запросил об этом мнение Вашингтона. Американские начальники штабов, высказав сомнение в том, что немцы осуществят свою угрозу против голландцев, подчеркнули опасность самовольного изменения формулы безоговорочной капитуляции и возможной неблагоприятной реакции советского руководства. Они просили не предпринимать ничего без предварительной консультации с русскими и Эйзенхауэром. Когда у верховного командующего спросили его точку зрения, он заявил, что нужно что-то сделать, чтобы помочь голландцам, даже с риском помешать боевым операциям. Он одобрил намерение вступить в переговоры с Зейс-Инквартом при условии, что руководство СССР также согласится с этим. В случае неудачи в достижении соглашения он считал нужным использовать 1-ю канадскую армию для помощи населению оккупированного района.

Эйзенхауэр, все более обеспокоенный положением в Голландии, предупредил германского командующего в Нидерландах, что он понесет заслуженную кару, если немцы усилят страдания голландцев. Утром 28 апреля боевые действия были прекращены, и генерал Гинган с бригадиром Уильямсом из штаба 21-й группы армий направился в Ахтервелд, чтобы встретиться с немецким представителем. Англичане предложили план союзников на оказание помощи населению Голландии, но встреча оказалась безрезультатной, так как немцы заявили, что они не уполномочены давать на что-либо свое согласие. Тогда генерал Гинган стал настаивать, чтобы через сорок восемь часов они вернулись туда с Зейс-Инквартом или по меньшей мере с полными правами принимать решения.

30 апреля Зейс-Инкварт и сопровождавшие его лица встретились с делегацией союзников. Была достигнута договоренность о том, что в десяти пунктах будет сброшено с самолетов союзников продовольствие. Кроме того, должна была быть открыта одна дорога для подвоза продовольствия на грузовиках, а в Роттердаме должны быть приняты суда с продовольствием.

В ходе обсуждения вопроса о помощи голландцам генерал Смит пытался внушить Зейс-Инкварту безнадежность положения немцев в Голландии и указал, что настало время для перемирия или безоговорочной капитуляции. Зейс-Инкварт согласился с выдвинутыми доводами, но заявил, что, пока германские гражданские и военные власти в Нидерландах имеют связь с Берлином, они должны оставить вопрос о капитуляции на решение высших инстанций. Он доказывал также, что немцы должны продолжать драться в Голландии до тех пор, пока в Германии существует какое-либо правительство.

В конце апреля 1945 года союзное командование столкнулось еще с одной, достаточно болезненной проблемой. Так называемый Штутгартский инцидент возник неожиданно и буквально на ровном месте, после того как этот французский город был окружен войсками 7-й американской армии. 1-я французская армия тут же заняла город. За день до его падения генерал Деверс изменил границы армии в своей полосе, включив Штутгарт в полосу 7-й армии. Его целью было не допустить перемешивания американских и французских частей и предоставить своим армиям надлежащие линии коммуникаций. Однако генерал де Голль, по-видимому, полагал, что Деверс поступил так прежде всего с целью выдворить французов из этого важного германского города, а не для того, чтобы обеспечить эффективную работу линий снабжения 7-й армии. Поэтому он решил, что, пока Франции не будет выделена определенная ей зона оккупации, он должен удерживать то, что имеет. Де Голль указал генералу де Латтру, что это вопрос не военный, а политический, и что в этом случае французские войска не ответственны перед Эйзенхауэром или Деверсом. Когда вслед за этим американские войска 24 апреля вошли в Штутгарт, чтобы сменить в городе французские части, французы были вежливы, но полны решимости не уходить. По получении вторичного указания Деверса французской армии очистить город де Голль отдал де Латтру следующий приказ: «Я приказываю Вам иметь в Штутгарте французский гарнизон и установить там немедленно военное управление… На возможные нарекания американцев Вам надлежит отвечать, что Ваше правительство приказало удерживать и управлять территорией, захваченной нашими войсками, до тех пор, пока заинтересованными правительствами не будет установлена французская зона оккупации, что, к Вашему сведению, еще не было сделано».

Вслед за этим генерал де Латтр информировал командующего 6-й группой армий о невозможности передать город американцам, но заявил, что Штутгарт может быть использован 6-й группой армий.

Когда командующий 6-й группой армий пожаловался, что его властью пренебрегают, Эйзенхауэр заявил де Голлю официальный протест, указав, что город крайне необходим как звено в системе снабжения 7-й армии. Он выразил беспокойство по поводу того, что французы используют этот вопрос, чтобы вынудить английское и американское правительства к уступкам, а затем заявил: «Ввиду сложившихся обстоятельств я, конечно, должен согласиться с существующим положением, поскольку я сам не желаю предпринимать какие-либо действия, которые могли бы уменьшить эффективность военных усилий против Германии, отказав 1-й французской армии в снабжении или прибегнув к другим мерам, которые могут повлиять на ее боевую мощь. Более того, я лично никогда не буду принимать участие в каких-либо разногласиях или спорах между вашим правительством и войсками, находящимися под моим командованием, могущих иметь своим результатом лишь ослабление их национальной дружбы, а равно и образцового духа сотрудничества, которые характеризуют действия французских и американских войск на поле сражения. Соответственно вышеизложенному я ищу иного решения вопроса снабжения 7-й армии».

Эйзенхауэр твердо заявил: «Отдача непосредственно 1-й французской армии приказов, основывающихся на политических соображениях и идущих вразрез с оперативными приказами, отданными по командной линии, нарушает договоренность с американским правительством, согласно которой французские дивизии, вооруженные и снаряженные Соединенными Штатами, должны быть отданы в распоряжение объединенного штаба, чьи приказы я выполняю на данном театре военных действий». Он далее заявил, что счел своей обязанностью передать этот вопрос объединенному штабу, доложив ему, что не может далее определенно рассчитывать на оперативное использование каких-либо французских войск, которые предполагается оснастить в будущем. Эйзенхауэр выразил сожаление, что не знал о переговорах между французским и союзными правительствами относительно проблемы французской зоны оккупации. «Вследствие этого затруднения, испытываемые мною в снабжении и в руководстве тылом 7-й армии и в координации боевых операций, в которых участвует 1-я французская армия, представляются заслуживающими наибольшего сожаления»

Де Голль отверг протест, напомнив, что расположение французских штабов в Манси и Меце не служило препятствием к «великолепным успехам генерала Паттона». Он согласился, что возникшие трудности не являются результатом действий Эйзенхауэра. Они имели место скорее потому, что между французским и союзными правительствами не было согласия «в отношении военной политики в целом и оккупации территории Германии в особенности». Французское правительство, не будучи в состоянии согласовать свои взгляды со взглядами союзников, должно выступать с ними самостоятельно. Поскольку французы не принимали участия во встречах объединенного штаба, решения, принимаемые им, не берут в расчет государственные интересы Франции. В результате это положение, как писал далее де Голль, «вынуждает меня лично, к моему большому сожалению, выступать иногда по вопросу о планах или их осуществлении. Вы, конечно, знаете, что, соглашаясь отдать французские действующие войска на Западном театре под Ваше верховное командование, я всегда оставлял за французским правительством право в случае необходимости принять меры к тому, чтобы французские войска использовались в соответствии с национальными интересами Франции, единственными интересами, которым они должны служить».

Он подчеркивал, что вооружение для этих войск получалось в порядке ленд-лиза и что в обмен на это предоставлялось французское обслуживание. Он напомнил о том, что после начала операций на Западе Соединенные Штаты не оснастили полностью ни одной новой французской дивизии. Он выразил свою признательность за ту роль, которую играл лично Эйзенхауэр, и выразил надежду на сохранение духа добрых отношений между французскими и американскими войсками на театре военных действий.

В Вашингтоне Трумэн заявил, что он шокирован действиями де Голля и обеспокоен тем, что сообщение об инциденте, которое получено в Соединенных Штатах из французских источников, по-видимому, вызовет бурю негодования. По его мнению, если пришло время, когда французскую армию следует рассматривать как армию, выполняющую лишь политические устремления французского правительства, тогда следует внести изменения в структуру командования. Генерал де Голль выразил пожелание избежать создания такого положения и указал, что легко добиться этого, если только союзники Франции признают, «что такие непосредственно затрагивающие Францию вопросы, как оккупация германской территории, должны обсуждаться и решаться при ее участии. К сожалению, несмотря на мои неоднократные просьбы, дело не обстоит таким образом».

В той мере, в какой это касалось Эйзенхауэра, с выводом американских войск из Штутгарта инцидент был исчерпан. Война была так близка к концу, что неудобства оставления путей снабжения неприкрытыми хотя и были неприятны, но не носили серьезного характера. Вскоре после этого случая союзники достигли соглашения по вопросу о французской зоне оккупации и участии Франции в контрольном органе для Германии. Этим были удовлетворены главные требования де Голля.

В коалиционной войне в Северо-Западной Европе, когда силы союзных и объединенных держав неудержимо неслись навстречу друг другу через территорию противника, уже к концу марта возникла опасность, что через несколько недель или даже дней могут произойти столкновения между наземными силами дружественных государств. Такие столкновения между частями, дерущимися бок о бок, могли случиться и случались, когда отсутствовала надлежащая координация и связь. Еще более велика была опасность такого столкновения между советскими войсками и англо-американскими союзниками, так как между ними не было прямой проводной связи, а сражение достигло той стадии, когда даже командиры дивизий не всегда полностью были уверены в местонахождении в данный момент своих передовых частей. До первых чисел апреля 1945 года эта трудность не достигла особенной остроты в наземных войсках, но между советской, английской и американской авиацией неприятности возникали еще с лета и осени прошлого года. Усилия, предпринятые с обеих сторон после высадки союзников в июне 1944 года с целью разрешения этого вопроса, осложнялись отсутствием какой-либо договоренности по таким моментам, как установление предельной глубины бомбовых ударов, характер демаркационных линий, метод действий на тот случай, когда соприкосновение окажется неизбежным, отвод войск сторон в соответствующие зоны оккупации и вопрос о продвижении далее согласованной демаркационной линии, когда это окажется необходимым для спасения населения дружественной страны от расправы со стороны немцев.

Попытки выработать единую систему взаимоопознавания техники войск антигитлеровской коалиции начались в 1945 году, когда Красная армия вышла на границы Германии. На одном из совместных совещаний было решено, что для взаимоопознавания на советские танки будет наноситься одна, а на союзные — две белые полосы по периметру башни. На крыши танковых башен и рубок САУ также наносились перекрещенные белые полосы. Подобная система использовалась у союзников в авиации, где широкие белые полосы дополнительно помогали визуальному опознаванию. Но на земле подобный подход прижился лишь частично. На Западном фронте эта система так и не была применена, там продолжали все еще использовать красно-желтые флюоресцирующие панели для воздушного опознавания (войск), продублированные хорошо узнаваемым символом — белой пятиконечной звездой — американским национальным опознавательным знаком, принятым в качестве базового для всех войск антигитлеровской коалиции на Западе (США, Великобритания, Канада, Франция, а также польские, бельгийские, голландские и чехословацкие части). В советских и польских танковых подразделениях (Войско Польское) белые полосы наносили только на танки и САУ, участвовавшие в Берлинской операции, да и то частично. К тому же оказалось, что немцы раскрыли этот «опознавательный код» и стали тоже наносить опознавательные полосы на свои танки. Поэтому уже в майских, завершающих боях на советской технике кроме полос можно было видеть вновь нанесенные кистью довольно традиционные опознавательные знаки — белые треугольники.

Определенное политическое сотрудничество было выработано между англичанами и русскими еще вскоре после германского вторжения в СССР и между американцами и русскими после переговоров о соглашении по ленд-лизу в 1941 года, но систематические усилия по согласованию планов Красной армии и планов вторжения на Европейский континент предпринимались лишь в конце 1943 года. Американская и английская военные миссии в Москве предприняли меры к тому, чтобы информировать высшее советское командование о повседневных действиях вооруженных сил западных держав и в обмен получать некоторую информацию о действиях Красной армии. Вскоре после высадки в Нормандии была достигнута договоренность, согласно которой союзники сообщали советскому правительству общие планы предполагаемых боевых операций Эйзенхауэра и в необходимых случаях — его планы на будущее. Советское командование, в свою очередь, давало военным миссиям союзников в Москве копии коммюнике Красной армии за короткое время до того, как они передавались в прессу.

С продвижением Красной армии на запад возникла необходимость в официальном соглашении о демаркационных линиях и зонах оккупации. В начале 1944 года европейская Консультативная комиссия обсудила в Лондоне этот вопрос. В январе 1944 года был представлен на рассмотрение английский план разделения Германии на три зоны фактически в том же виде, в каком он был окончательно принят. Этот план, который выносил советскую зону далеко на запад от Эльбы, был в феврале принят советскими представителями и, по-видимому, удовлетворял управление гражданской администрацией военного министерства США. В конце февраля представители управления гражданской администрацией предложили новый план, по которому все три зоны оккупации должны сойтись в Берлине. Это предложение было признано неясным и неосуществимым, и работа по определению зон заглохла до апреля 1944 года, когда президент США уполномочил своих представителей в Лондоне одобрить общие основы от первоначального английского предложения о зонах оккупации. Он возражал лишь против того, чтобы Соединенные Штаты имели свою зону на юге Германии, и просил, чтобы она была на севере. Его настояния по этому вопросу затянули достижение окончательного соглашения о протоколе, рассматривающем зоны оккупации, до окончания второй Квебекской конференции, когда он наконец согласился на зону в Южной Германии. Вплоть до сентября месяца 1944 г. (европейская) Консультативная комиссия не посылала свой протокол о зонах оккупации трем главным заинтересованным правительствам. Даже и тогда окончательное одобрение протокола задержалось из-за того, что английский и американский представители не могли прийти к соглашению по поводу права американцев вступить в район Бремерхафена. Этот вопрос получил разрешение в ноябре, и пересмотренный протокол был в декабре 1944 года одобрен английским правительством.

В январе 1945 года американский посол в Великобритании Вайнат был обеспокоен тем фактом, что Соединенные Штаты и Советский Союз все еще официально не одобрили зоны оккупации. Он выразил свою озабоченность Гопкинсу, когда последний находился в пути на Мальту и в Ялту, высказав опасение, что при отсутствии соглашения в ближайшее время русские могут продолжать наступать на запад и после того, как пересекут границу намеченной для них зоны. Государственный секретарь США Стеттиниус и министр иностранных дел Англии Иден 1 февраля обсуждали на Мальте этот вопрос и пришли к соглашению побудить объединенный штаб достигнуть немедленного решения о зонах оккупации в Германии. Позднее в этот же день генерал Маршалл и фельдмаршал Брук после обмена мнениями по данному вопросу со Стеттиниусом и Иденом распорядились об отправке телеграммы (европейской) Консультативной комиссии с извещением, что английское и американское правительства одобрили протокол о зонах оккупации. Этот шаг был предпринят, по-видимому, без ведома президента США. Как потом писал Стеттиниус, когда 2 февраля Рузвельт прибыл на Мальту, он, «казалось, испытал большое облегчение, услышав от меня, что генерал Маршалл и фельдмаршал Брук наконец одобрили план зон оккупации и что Иден и я послали инструкции нашим представителям в (европейской) Консультативной Комиссии в Лондоне».

Начертание зон, произведенное по принципу равного распределения населения и ресурсов между оккупирующими державами, не соответствовало военным соображениям в части, касающейся рубежей, на которых прекращалось продвижение. Часть русской зоны находилась намного западнее от Эльбы, но было бы неразумным остановить продвижение войск западных держав у границы этого района, оставляя немецкие войска здесь неразгромленными до тех пор, пока Красная армия не займет свою зону полностью. Было очевидно, что армии должны продолжать наступление с востока и запада до тех пор, пока они фактически не соединятся или не достигнут ясно обозначенной демаркационной линии непосредственно перед тем, как должно будет произойти соединение. В начале апреля Дуайт Эйзенхауэр указал, что не следует ограничивать продвижение с какой-либо стороны демаркационными линиями, установленными заблаговременно. Гораздо лучше, если обеим сторонам будет предоставлена свобода продвижения, пока они не войдут в соприкосновение. Он считал, что в дальнейшем в зависимости от оперативной необходимости либо Красная армия, либо верховное командование западных союзников могут просить другую сторону отойти за межзональную границу, установленную (европейской) Консультативной комиссией. Английские начальники штабов по политическим и военным соображениям были против упоминания о межзональной границе, поскольку боевые действия еще продолжались. Вместо этого они предложили, чтобы армии оставались на месте до тех пор, пока не получат от своих правительств приказ на отход.

Английское предложение вызвало немедленное возражение со стороны американского военного министерства и госдепартамента. Работники европейского и русского отделов госдепартамента считали, «что руководство передвижениями войск со стороны правительства указывает определенно на политический характер этих действий и что подобные передвижения должны остаться военным мероприятием по меньшей мере до тех пор, пока не ликвидировано верховное командование и не создана союзная контрольная комиссия». Они очень опасались, что английское предложение может побудить «русских погнаться за остальной частью территории Германии, чтобы приобрести по возможности больше квадратных миль, прежде чем кончится война». Работники из военного министерства США считали такое толкование означающим, что госдепартамент предпочитает «прямое военное решение данного вопроса, а именно, чтобы Эйзенхауэр готовил передвижение американских и английских войск, если позволят боевые действия, соответственно в американскую и английскую зоны, согласовывая эти передвижения с местным военным командованием или, если необходимо, с И.В. Сталиным через генерала Дина и адмирала Арчера».

Позднее объединенный штаб союзных войск более полно выразил свою точку зрения, предложив, чтобы обе стороны оставались в таком положении и месте, как они встретились, и чтобы рубеж расположения войск был затем уточнен местным военным командованием с учетом необходимости ликвидировать сопротивление остатков войск противника. После прекращения военных действий войска западных союзников должны быть расположены в соответствии с военной необходимостью независимо от границ зон оккупации. Насколько позволит обстановка, верховный командующий, прежде чем производить крупные изменения в начертании границ зон, должен получить одобрение объединенного штаба. В этих пределах он свободен вступать в переговоры непосредственно с советским генеральным штабом через миссию союзников в Москве. В случае если в ходе операций возникнут важные для английского и американского правительств политические и военные вопросы, верховный командующий должен, прежде чем обращаться к советскому высшему командованию, проконсультироваться с объединенным штабом, кроме случая, когда, по его мнению, задержка будет нежелательна «по важным военным соображениям». Эти указания в день их получения были Эйзенхауэром переданы командующим группами армий.

В то время как союзники, решая проблемы снабжения населения Голландии продовольствием и разрешая противоречия с де Голлем, почти не встречая сопротивления со стороны германских войск, продвигались на восток, советское командование завершало планирование Берлинской операции. На заседании Ставки ВГК 1 апреля в присутствии командующих 1-м Белорусским и 1-м Украинским фронтами обсуждался ее замысел. Мощными ударами 1-го и 2-го Белорусских и 1-го Украинского фронтов намечалось прорвать оборону противника на Одере и Нейсе, окружить и уничтожить основные силы его берлинской группировки и, выйдя на Эльбу, соединиться с наступающими с запада союзниками. Одобрив общий замысел наступления, И.В. Сталин потребовал подготовить операцию в короткие сроки, причем начать ее не позднее 16 апреля, а завершить через 12–15 дней. Ставка спешила, опасаясь, как бы союзники не опередили советские войска в овладении Берлином.

Именно в этот же день, после совещания, Сталин ответил на послание от 28 марта. Он сообщал, что план Эйзенхауэра целиком совпадает с планами командования Красной армии. Сталин заверял союзника, что Берлин якобы уже утратил свое прежнее стратегическое значение и поэтому для взятия его советское командование выделяет лишь второстепенные силы, а главный удар нанесет с целью соединения с англо-американскими войсками. Наступление главных сил начнется приблизительно во второй половине мая. «Впрочем, — писал он далее, — этот план может подвергнуться изменениям в зависимости от изменения обстановки».

В какой-то мере последнее дополнение должно было оправдать две сознательно допущенные советским лидером неточности: во-первых, для наступления на Берлин выделялись главные силы советских войск, а не второстепенные; во-вторых, согласно только что намеченному сроку оно должно было начаться на целый месяц раньше.

Германское командование стремилось любой ценой сдержать наступление Красной армии в надежде выиграть время для заключения сепаратного мира с западными державами. Такая политика, рассчитанная на раскол антигитлеровской коалиции, после Крымской конференции глав правительств трех великих держав стала уже абсолютно нереальной. В опубликованном коммюнике об итогах работы конференции Ф. Рузвельт, И.В. Сталин и Уинстон Черчилль заявили: «Нацистская Германия обречена. Германский народ, пытаясь продолжать свое безнадежное сопротивление, лишь делает для себя тяжелее цену своего поражения».

Однако Гитлера волновала не судьба германского народа, а сохранение нацистского режима. Все его помыслы о сепаратном мире были устремлены на Запад. На Восточном фронте он потребовал от вермахта, наоборот, усилить сопротивление. В специальных указаниях национал-социалистической партии от 3 апреля говорилось: «Наш взор должен быть обращен только на восток, независимо от того, что будет происходить на западе. Удержание Восточного фронта является предпосылкой к перелому в ходе войны!»

При организации обороны на советско-германском фронте немецкое командование основные силы сосредоточило на берлинском направлении. Спешное оборонительное строительство здесь началось в январе, когда советские войска прорвали оборону на Висле. Интенсивность его нарастала за счет привлечения местного населения, иностранных рабочих и даже части военнопленных, хотя использование последних на объектах военного значения международными законами категорически запрещалось.

Основой обороны противника на берлинском направлении являлся рубеж вдоль рек Одера и Нейсе. Наиболее сильные рубежи и на большую глубину были созданы против 1-го Белорусского фронта, войска которого ближе всех подошли к Берлину. За одерско-нейсенским рубежом был оборудован Берлинский оборонительный район, который состоял из трех кольцевых обводов вокруг столицы.

Берлинское направление обороняли войска групп армий и под командованием генералов Г. Хейнрици и Ф. Шернера. 5 апреля Гитлер присвоил последнему звание генерал-фельдмаршала. Войска немцев, сосредоточенные на этом направлении от Балтики до Карпат, насчитывали около 1 млн солдат и офицеров, 1,5 тыс. танков и штурмовых орудий, 10,4 тыс. орудий и минометов. Их поддерживали основные силы люфтваффе в количестве 3,3 тыс. боевых самолетов, в том числе 120 новейших реактивных истребителей Ме-262.

В составе группы армий «Висла» на 15 марта 1945 года находились 25-я танковая дивизия (1 StuG III, 31 Pz.Kpfw.IV, 19 Pz.IV/70), танковая дивизия «Мюнхеберг» (4 StuG III, 4 Pz.Kpfw.IV, 1 Pz.IV/70, 11 Pz.Kpfw.V типа «Пантера», 11 Pz.Kpfw.VI), дивизия «Гренадеры фюрера» (34 StuG III, 3 Pz.Kpfw.IV, 7 Pz.IV/70, 3 Flakpz, 26 Pz.Kpfw.V), 20-я панцергренадерская дивизия (19 Pz.Kpfw.IV, 21 Pz.IV/70, 3 Flakpz), 25-я панцергренадерская дивизия (30 StuG III, один танк Pz.Kpfw.IV, 3 Flakpz), панцергренадерская дивизия «Курмарк» с приданным ей 2-м батальоном 9-го танкового полка (20 Pz.Kpfw.IV, 9 Pz.IV/70, 38 Pz.Kpfw.V, 1 Pz.Kpfw.VI «Тигр»), 10-я танковая дивизия СС «Фрундсберг» (32 Pz.Kpfw.IV, 8 Pz.IV/70, 8 Flakpz, 50 Pz.Kpfw.V), 11-я панцергренадерская дивизия СС «Нордланд» (26 StuG III, 2 Pz.Kpfw.V), 502-й тяжелый танковый батальон СС (31 танк Pz.Kpfw.VI), 503-й тяжелый танковый батальон СС (8 Flakpz, 12 Pz.Kpfw.VI).

В составе группы «Центр» на 15 марта 1945 года находились 8-я танковая дивизия (42 Pz.Kpfw.IV, 30 Pz.IV/70, 10 Pz.Kpfw.V), 16-я танковая дивизия (31 StuG III, 4 Pz.Kpfw.IV, 16 Pz.IV/70, 14 Pz.Kpfw.V), 17-я танковая дивизия (14 Рz.Kpfw.IV, 19 Pz.IV/70, 3 Flakpz), 19-я танковая дивизия (20 Pz.Kpfw.IV, 11 Pz.IV/70, 17 Pz.Kpfw.V), 20-я танковая дивизия (13 StuG III, 21 Pz.Kpfw.IV, 10 Pz.IV/70, 2 Flakpz, 9 Pz.Kpfw.V), 21-я танковая дивизия (1 StuG III, 31 Pz.Kpfw.IV, 16 Pz.IV/70, 4 Flakpz, 33 Pz.Kpfw.V), спецдивизия «Охрана фюрера» (43 StuG III, 10 Pz.Kpfw.IV, 20 Pz.IV/70, 5 Flakpz, 20 Pz.Kpfw.V), 10-я панцергренадерская дивизия (29 StuG III, 9 Pz.IV/70), панцергренадерская дивизия «Бранденбург» с приданными ей 1-м батальоном 39-го танкового полка вермахта, 1-м и 2-м танковыми батальонами «Штансдорф» (58 StuG III, 1 Pz.Kpfw.IV, 23 Pz.Kpfw.V), 1-я парашютно-танковая дивизия (20 Pz.Kpfw.ІV, 20 Pz.Kpfw.V, 1 Pz.Kpfw.VI), 18-я панцергренадерская дивизия СС «Хорст Вессель» (19 StuG III).

Уровень исправности материальной части колебался в пределах 65–70 %. Во второй половине марта 1945 года на советско-германский фронт было направлено 41 Pz.Kpfw.IV, 82 Pz.Kpfw.V «Пантеры» и 31 танк Pz.Kpfw.VI «Тигр». Фактически — 154 танка на весь фронт, полностью включая не только вышеперечисленные объединения, но и группы армий «Юг», «Север» и «Курляндия».

Кроме танковых соединений в боях за Берлин германское командование активно использовало отдельные бригады штурмовых орудий. В обороне столицы рейха участвовали: 184-я бригада штурмовой артиллерии, 249-я бригада штурмовой артиллерии, 322-я бригада штурмовых орудий, 394-я бригада штурмовых орудий, 920-я учебная бригада штурмовых орудий, 111-я учебная бригада штурмовой артиллерии, III учебная бригада штурмовых орудий, учебная бригада («Фердинанд фон Шилль», дивизион «Бург» и 1170-й дивизион штурмовых орудий.

Советским войскам предстояла тяжелая борьба, особенно 1-му Белорусскому фронту КА. Против кюстринского плацдарма на реке Одер, захваченного войсками этого фронта, на участке 44 км генерал Г. Хейнрици сосредоточил 14 дивизий. В среднем на каждый километр фронта приходилось 60 немецких орудий и минометов, 17 танков и штурмовых орудий. Самый мощный узел сопротивления на пути к Берлину немцы оборудовали на Зееловских высотах. Их крутые, изрезанные оврагами склоны, которые возвышались над широкой долиной Одера в 10–12 км от кюстринского плацдарма, танки могли преодолеть только по дорогам. Фронту предстояло прорвать подготовленную и заранее занятую войсками оборону противника общей глубиной около 100 км. В то же время 2-му Белорусскому и 1-му Украинскому фронтам противостояли значительно меньшие силы, оборона которых имела глубину не более 40 км.

Наступление советских войск осложняли весеннее половодье и распутица. В первую очередь это касалось 2-го Белорусского фронта, который должен был начинать прорыв обороны с форсирования Одера. Река здесь имела два рукава — Ост-Одер и Вест-Одер, — разделенные двухкилометровой поймой. Сильно залитое половодьем междуречье допускало движение только по дамбам. Для 1-го Белорусского фронта значение Одера как водной преграды снижалось наличием кюстринского плацдарма. Однако на коротком пути к Берлину его войскам нужно было продвигаться по густо населенной местности с множеством каменных построек. В полосе предстоящих действий 1-го Украинского фронта основными естественными преградами были реки Нейсе и Шпрее, не говоря уже о сплошных лесных массивах.

Разгром мощной группировки войск противника на берлинском направлении в сжатые сроки требовал больших усилий. Кроме армии трех фронтов к проведению Берлинской операции привлекались часть сил 18-й воздушной армии дальней авиации, войск противовоздушной обороны страны, Балтийского флота и Днепровская военная флотилия. Всего имелось 2,5 млн человек, 41,6 тыс. орудий и минометов, 6250 танков и боевых самоходных артиллерийских установок, 7,5 тыс. боевых самолетов. Никогда еще за всю войну столь большое количество сил и средств не сосредоточивалось для наступления в такой узкой полосе, общая ширина которой составляла всего 385 км.

Советское командование добилось на берлинском направлении превосходства над противником в личном составе в два с половиной раза, артиллерии и танках — в четыре и самолетов — более чем вдвое. Основная роль в предстоящей операции отводилась 1-му Белорусскому фронту. Его войсками тогда командовал прославленный полководец маршал Г.К. Жуков, который одновременно являлся первым заместителем Верховного главнокомандующего вооруженными силами. Наступая по кратчайшему пути на столицу рейха, войска фронта наносили три удара. На направлении главного удара, который Г.К. Жуков планировал с кюстринского плацдарма, наступали четыре общевойсковые и две танковые армии. Они уже на шестой день операции должны были взять Берлин. Севернее и южнее плацдарма наносили удары по две общевойсковые армии. Отрезая противника от Берлина, они должны были на одиннадцатый день выйти к Эльбе.

С войсками маршала Г.К. Жукова очень тесно взаимодействовали 1-й Украинский и 2-й Белорусский фронты, возглавляемые маршалами И.С. Коневым и К.К. Рокоссовским. 2-й Белорусский фронт должен был ударом трех армий из района южнее Штеттина отсечь противника от Берлина в Западной Померании и уничтожить его. Войскам И.С. Конева предстояло нанести два удара: главный — силами трех общевойсковых и двух танковых армий южнее Берлина, а вспомогательный — двумя армиями на Дрезден. Ставка приказала Коневу предусмотреть поворот танковых армий на север, чтобы в случае необходимости помочь войскам 1-го Белорусского фронта в овладении Берлином.

Такое решение вполне устраивало И.С. Конева. «Разумеется, это было моим страстным желанием, — писал он после войны об ударе на Берлин. — Не боюсь в этом признаться и сейчас». Однако Г.К. Жуков делиться славой в овладении столицей Германии с соседом не хотел. Вернувшись из Москвы, он изменил задачу танковым армиям, которые, согласно только что полученной директиве Ставки от 2 апреля, должны были обходить Берлин с севера. Г.К. Жуков приказал 1-й гвардейской танковой армии наступать южнее города, чтобы уже на второй день выйти к нему, а затем на западной окраине соединиться со 2-й гвардейской танковой армией, которой по-прежнему предстояло продвигаться севернее столицы.

С военной точки зрения, изменение задачи танковой армии было вполне обоснованным. Она могла быстрее общевойсковых армий выйти на южную окраину Берлина и лишить гарнизон противника возможности получать помощь с юга. И.В. Сталин утвердил новое решение командующего. «Действуйте, как считаете нужным, вам на месте виднее», — заявил он Г.К. Жукову, когда тот изложил свои доводы.

Задачи фронтам Ставка ВГК поставила 26 апреля. До начала наступления оставалось совсем немного времени, а работа предстояла огромная. Главная трудность заключалась в создании ударных группировок. Дело в том, что основные силы фронтов находились в стороне от намеченных ударов. Из Восточной Пруссии в состав 1-го Украинского фронта прибывало две армии, которые, следуя в железнодорожных эшелонах, еще не подошли. В особенно сложных условиях оказался К.К. Рокоссовский: 2-му Белорусскому фронту предстояло перегруппировать войска из-под районов Данцига и Гдыни на расстояние 300 км и, сменив армии правого крыла 1-го Белорусского фронта, занять исходное положение для наступления в низовьях Одера. К 16 апреля 2-й Белорусский фронт никак не поспевал выйти в новые районы. Г.К. Жуков лично докладывал об этом И.В. Сталину еще 29 марта. «Ну что ж, — ответил Верховный, — придется начать операцию, не ожидая действий фронта К.К. Рокоссовского. Если он запоздает на несколько дней — не беда». 1-му Белорусскому и 1-му Украинскому фронтам было приказано перейти в наступление 16 апреля, а 2-му Белорусскому — 20 апреля.

В целом к назначенным срокам войска завершили подготовку. Однако 28-я и 31-я армии 1-го Украинского фронта находились еще на подходе. Не успели полностью сосредоточиться в новых районах и некоторые части двух других фронтов. Их пришлось выделить во второй эшелон и резерв, а операцию начинать, не дожидаясь опоздавших.

Сжатые сроки подготовки наступления отразились и на других вопросах, важнейший из них — тыловое обеспечение войск. В ходе их предыдущего продвижения, которое шло почти непрерывно уже более двух месяцев, большая часть запасов была израсходована; склады фронтов и армий отстали, тыловые коммуникации растянулись. Движение по железным и шоссейным дорогам восстанавливалось медленно. Работы было много, следовало спешить.

Тем не менее тыл со своими задачами справился в целом успешно. К середине апреля были созданы необходимые запасы, хотя предстоящее наступление до реки Эльбы обеспечивалось боеприпасами лишь с учетом планируемых поставок. Оставалось их своевременно получить. Для облегчения подвоза фронтовые и армейские базы были сосредоточены непосредственно у Одера, что не требовало их перемещения до конца операции. Перед наступлением госпитали были освобождены от не подлежащих лечению во фронтовом тылу больных, а армейские госпитали подготовлены к перемещению и быстрому приему раненых.

Кропотливая работа велась и среди личного состава. Все воины от маршала до солдата понимали, что война подходит к концу. Вполне понятное стремление каждого остаться живым до долгожданной победы создавало определенные трудности. К тому же понесшие большие потери войска получили пополнение в основном за счет новобранцев, призванных из Прибалтики, Молдавии и западных районов Украины и Белоруссии, только что освобожденных от германской оккупации. Они были плохо обучены военному делу, в довершение слабо владели русским языком. Все это требовало от наших командиров и политработников особых усилий.

Пока советские войска завершали подготовку к Берлинской операции, западные союзники стремительно продвигались на восток. 11 апреля бронетанковые дивизии из 9-й американской армии генерала Симпсона начали выходить к Эльбе. До столицы Германии оставалось немногим больше 100 км. Оторвавшись от главных сил, подходившие к реке дивизии испытывали недостаток горючего. Генерал уверял, что если ему в течение двух суток подвезут запасы, он через 24 часа, опередив русских, будет в самом Берлине. Об этом доложили Эйзенхауэру, но главнокомандующий отклонил предложение. 15 апреля он писал в Вашингтон: «Хотя и верно то, что мы захватили небольшой плацдарм за Эльбой, однако следует помнить, что на эту реку вышли только передовые части; основные же силы пока находятся далеко позади». Реально оценивая обстановку, он как главнокомандующий отдавал себе отчет, что необходимых для овладения Берлином сил у него пока нет. Тем не менее Черчилль смирился с этим лишь после того, как Красная армия прорвала немецкую оборону на берлинском направлении и двинулась на столицу Третьего рейха.

К середине апреля 1945 года все подготовительные мероприятия к последнему броску советских войск на Берлин были в целом завершены. До начала общего наступления 1-й Белорусский фронт провел разведку боем. Выделенные для этого батальоны и полки с утра 14 апреля атаковали с кюстринского плацдарма позиции противника. За два дня они продвинулись на 5 км. Наибольшего успеха достигли передовые части из 8-й гвардейской армии генерала В.И. Чуйкова. Сдержать их натиск 20-я панцергренадерская дивизия немцев не смогла. Взбешенный полученным об этом известием, Гитлер назначил расследование. Не дожидаясь его результатов, он приказал отобрать у всего личного состава провинившейся дивизии ордена и другие знаки отличия до тех пор, пока солдаты и офицеры не заслужат их вновь. Однако важно другое: германское командование приняло разведку боем за наступление главных сил и считало, что оно отражено. Но то было заблуждение и неправильная оценка обстановки.

16 апреля за два часа до рассвета войска маршала Г.К. Жукова начали наступление. После короткой, но мощной артиллерийской подготовки пехота и танки двинулись на немецкую оборону. На каждом километре участка прорыва сокрушительный огонь вели в среднем около 300 орудий и минометов, атаковали более 40 танков непосредственной поддержки пехоты. С началом атаки на участках прорыва были включены 143 зенитных прожектора. Их ослепительный свет немцы приняли за новое оружие. Противник был так ошеломлен, что смог организовать сопротивление только на рассвете. Особой силы сопротивление достигло в середине дня, когда атакующие войска подошли к 3ееловским высотам, где германское командование и сосредоточило свои основные силы. Атака стрелковых дивизий захлебнулась. Г.К. Жуков планировал ввести танковые армии после того, как пехота овладеет этим мощным противотанковым препятствием. Однако усилий первого эшелона фронта для прорыва обороны на высотах оказалось недостаточно. Во второй половине дня пришлось ввести в сражение 1-ю и 2-ю гвардейские танковые армии генералов М.Е. Катукова и С.И. Богданова. Наши танки могли продвигаться только по дорогам, вдоль которых противник создал сильную противотанковую оборону, для чего широко использовал скорострельные мощные зенитные пушки, снятые с противовоздушной обороны Берлина. Несмотря на все усилия, в первый день советские войска выполнить задачу не сумели. Высоты были взяты лишь на второй день.

Ожесточенная борьба по прорыву одерского оборонительного рубежа, общая глубина которого достигала 30 км, продолжалась. Каждый день наше наступление начиналось после сильной артиллерийской подготовки и шло при непрерывной поддержке огнем артиллерии и ударами авиации. Танковые и стрелковые соединения совместными усилиями упорно прогрызали мощную немецкую оборону. Только на четвертый день, к исходу 19 апреля, главная ударная группировка 1-го Белорусского фронта прорвала одерский рубеж. Танковые армии, которые по замыслу Г.К. Жукова должны были на второй день наступления выйти к Берлину, не сумели оторваться от пехоты. До столицы им оставалось 30 км.

В своих воспоминаниях маршал Г.К. Жуков признает, что допустил оплошность, которая затянула сражение на один-два дня: «При подготовке операции мы несколько недооценили сложность характера местности в районе 3ееловских высот, где противник имел возможность организовать труднопреодолимую оборону. Находясь в 10–12 километрах от наших исходных рубежей, глубоко врывшись в землю, особенно за обратными скатами высот, противник смог уберечь свои силы и технику от огня нашей артиллерии и бомбардировок нашей авиации». Одновременно маршал считал, что свою долю ответственности за недостаточную готовность к взятию высот должны взять на себя командующие армиями, чьи войска прорывали оборону противника на этом направлении.

Удар с кюстринского плацдарма наносили 3-я и 5-я ударные, 8-я гвардейская и 47-я армии генералов В.И. Кузнецова, Н.Э. Берзарина, В.И. Чуйкова и Ф.И. Перхоровича, из которых в конце 60-х годов, когда были опубликованы мемуары Георгия Константиновича, в живых остался только один В.И. Чуйков. Он на 8 лет пережил Г.К. Жукова.

Сам Жуков требовал не прекращать наступать и ночью. Командиры дивизий, корпусов и даже командующие армиями получили его приказ перенести свои наблюдательные пункты в боевые порядки частей и соединений. Все это мало отразилось на ходе операции. Войска, особенно наступавшие впереди танковые армии, несли большие потери. Во 2-й гвардейской танковой армии 18 апреля был тяжело ранен командир 12-го гвардейского танкового корпуса генерал Н.М. Теляков, погиб командир 48-й гвардейской танковой бригады полковник В.И. Макаров, которого всего две недели назад поздравляли с присвоением звания Героя Советского Союза. Значительно больше гибло солдат, сержантов и младших офицеров. Что говорить: война без жертв не бывает, но гибель воина, который прошел всю войну и на пороге победы погиб, особенно тяжела.

Медленное продвижение войск 1-го Белорусского фронта беспокоило Ставку. Из Москвы требовали ускорить темпы наступления. Маршалу Жукову пришлось выслушивать и упреки И.В. Сталина. «Вы напрасно ввели в дело 1-ю гвардейскую танковую армию на участке 8-й гвардейской армии (то есть для обхода Берлина с юга), а не там, где требовала Ставка», — резко отчитывал Верховный своего заместителя. Упрек был несправедлив уже потому, что и севернее Берлина дела шли не лучше. Севернее кюстринского плацдарма 61-я и 1-я польская армии генералов П.А. Белова и С.Г. Поплавского за четыре дня вклинились в оборону противника на 8 км, а наступавшие южнее плацдарма 69-я и 33-я армии под командованием генералов В.Я. Колпакчи и В.Д. Цветаева — всего лишь на 6 км.

1-й Украинский фронт перешел в наступление одновременно с 1-м Белорусским. В ночь на 16 апреля была проведена разведка боем, с рассветом началась артиллерийская и авиационная подготовка атаки, а также постановка плотной дымовой завесы. Передний край обороны немцев задымлялся не только в 90-километровой полосе, где наступала ударная группировка 1-го Украинского фронта, но и на остальном 300-километровом рубеже. Такая огромная дымовая завеса за годы войны применялась впервые. С одной стороны, она имела цель прикрыть переправу войск через реку Нейсе, а с другой — помешать противнику определить направление ударов фронта.

В ходе мощной артиллерийской подготовки, которая длилась почти 2,5 часа, пехота переправилась через Нейсе и атаковала противника. Уже через час были наведены тяжелые мосты и на помощь нашей пехоте пришли танки непосредственной поддержки. Враг яростно оборонялся, бросив на помощь своей пехоте три танковые дивизии и танкоистребительную бригаду. Но и маршал И.С. Конев наращивал усилия. В сражение были введены 4-й гвардейский и 25-й танковые корпуса, которыми командовали генералы Н.П. Полубояров и Е.И. Фоминых. Из-за того что они имели слишком мало танков, в бой пришлось ввести также передовые отряды 3-й и 4-й гвардейских танковых армий.

К исходу дня 3-я и 5-я гвардейские танковые армии вместе с 13-й армией под командованием генералов В.Н. Гордова, А.С. Жадова и Н.П. Пухова прорвались на глубину 13 км. При этом пришлось преодолевать не только сопротивление противника, но и лесные массивы, в которых от ударов авиации и огня артиллерии возникли пожары. Хуже шло дело на дрезденском направлении. Наступавшая там 52-я армия генерала К.А. Коротеева вместе со 2-й польской армией генерала К.К. Сверчевского сумели лишь на небольшом участке вклиниться в немецкую оборону лишь на 4–5 км.

17 апреля командующий усилил главную ударную группировку фронта, введя в сражение 3-ю и 4-ю гвардейские танковые армии. Сломив сопротивление противника, танкисты генералов П.С. Рыбалко и Д.Д. Лелюшенко с ходу форсировали реку Шпрее и на следующий день завершили прорыв оборонительного рубежа, имевшего глубину 40 км.

Напряженные бои разгорелись и на дрезденском направлении. Обеспокоенный прорывом обороны на реке Шпрее, командующий группой армий «Центр» генерал-фельдмаршал Шернер начал сосредоточение в районе Герлица 9 дивизий. Контрударом на север по левому флангу главной ударной группировки 1-го Украинского фронта он стремился задержать ее наступление на Берлин. Не дожидаясь, пока сосредоточатся все дивизии, фельдмаршал приказал уже 18 апреля нанести удар. Командующий 52-й армией генерал К.А. Коротеев вынужден был прервать наступление и отражать натиск противника. Под ее прикрытием 2-я польская армия продолжала наступление. К этому времени в состав 1-го Украинского фронта начали прибывать соединения 28-й армии. И.С. Конев приказал ее командующему генералу А.А. Лучинскому выдвигаться на главное направление.

Учитывая, что после форсирования Шпрее на пути войск 1-го Украинского фронта к Берлину германское командование крупных резервов не имело, а 1-му Белорусскому фронту еще предстояло прорываться через прочную оборону, Ставка решила все же повернуть танковые армии И.С. Конева на столицу Германии. Соответствующие указания он получил еще 17 апреля и сразу же поставил задачу командующим 3-й и 4-й гвардейскими танковыми армиями: после преодоления Шпрее развивать наступление на Берлин, чтобы в ночь на 21 апреля ворваться на его южные окраины. Задача предстояла нелегкая: до Берлина по прямой 120 км, а на их преодоление отводилось всего двое суток.

Получив долгожданную команду, танковые армии П.С. Рыбалко и Д.Д. Лелюшенко 18 апреля форсировали Шпрее и устремились на север. Стремясь во что бы то ни стало первым ворваться в Берлин, И.С. Конев основные надежды возложил на многоопытного командарма П.С. Рыбалко. Командующий фронтом усилил 3-ю гвардейскую танковую армию зенитной артиллерийской дивизией, артиллерийским корпусом прорыва, истребительным авиакорпусом. 21 апреля в полосе наступления танковой армии И.С. Конев ввел в сражение прибывшую 28-ю армию, усилив ее артиллерийской дивизией. Для быстрой переброски стрелковых частей в распоряжение командующего 28-й армией генерала А.А. Лучинского был выделен автотранспорт.

На пути танкистов П.С. Рыбалко к Берлину оказался Цоссен. Здесь глубоко в подземелье располагался главный командный пункт вермахта, где размещались штаб оперативного руководства во главе с генералом А. Йодлем и штаб сухопутных войск, возглавляемый генералом Г. Кребсом. При появлении советских танков личный состав обоих штабов в спешке покинул Цоссен.

Несмотря на быстрое продвижение, 3-я гвардейская танковая армия не смогла выполнить задачу в указанный срок. Лишь вечером 22 апреля, то есть с опозданием почти на сутки, передовые танковые бригады подошли к Берлину. Однако преодолеть Тельтов-канал с ходу не удалось: оборона южной окраины города оказалась сильной.

Упорно продвигались к Берлину и войска 1-го Белорусского фронта. Получив сообщение о наступлении на столицу танковых армий 1-го Украинского фронта, маршал Г.К. Жуков вечером 20 апреля направил командующим 1-й и 2-й гвардейскими танковыми армиями срочную директиву — им поручалась «историческая задача: первыми ворваться в Берлин и водрузить Знамя Победы». Требовалось выделить от каждого корпуса по лучшей бригаде и «не позднее 4.00 21 апреля любой ценой прорваться на окраину Берлина и немедля донести для доклада Сталину и объявления в прессе». Однако к городу удалось прорваться только к вечеру, когда к северо-восточной окраине вышла 2-я гвардейская танковая армия, а вместе с ней стрелковые соединения 3-й и 5-й ударных армий. Наступавшая на южном фланге главной ударной группировки 1-го Белорусского фронта 1-я гвардейская танковая армия отстала. До столицы ей оставалось еще 20 км.

Такими результатами боевых действий Г.К. Жуков был недоволен. «Оборона Берлина организована очень слабо, — убеждал он командармов в телеграмме от 22 апреля, — а операция наших войск по взятию города развивается очень медленно». Командующий фронтом требовал быстро организовать круглосуточное наступление. Сильно отставшей 1-й гвардейской танковой армии было приказано переправиться через Шпрее на участке 8-й гвардейской армии и не позднее 24 апреля овладеть на юго-востоке районом столицы Темпельхоф.

В целом к исходу 22 апреля над противником, оборонявшимся в Берлине и южнее, нависла угроза окружения. Всего 40 км разделяли войска 1-го Белорусского фронта, обходящие Берлин с севера, от войск 1-го Украинского фронта, наступавших на столицу с юга. Ставка ВГК требовала от Г.К. Жукова и И.С. Конева ускорить окружение берлинской группировки.

24 апреля 8-я гвардейская и 1-я гвардейская танковая армии 1-го Белорусского фронта встретились с 3-й гвардейской танковой и 28-й армиями на юго-восточной окраине Берлина. На следующий день 2-я гвардейская танковая и 47-я армии, обойдя столицу севернее, соединились с 4-й гвардейской танковой армией 1-го Украинского фронта западнее Берлина. Группировка противника численностью более 500 тыс. человек была не только окружена, но и рассечена на две части: одна осталась в Берлине, другая — южнее города.

21 апреля 1945 года Красной армией был занят танковый испытательный полигон в Кумерсдорфе. Среди различных БТТ там находилось два (по некоторым немецким данным три) экспериментальных танка Тип 205 «Маус». Один из них впоследствии в полуразрушенном состоянии достался советским специалистам, потом нашли и остатки другого. После войны части от обоих танков были перевезены морем в Ленинград, а затем на Кубинку. Там из двух танков в 1951–1952 годах собрали только один, который затем активно испытывался. Танк Тип 205 «Маус», экспонируемый в Кубинке, состоит из корпуса 1-го образца и башни 2-го.

Самый большой танк Второй мировой войны носил скромное и неприметное название «Маус-мышь», хотя боевая масса этой машины (180 т) соответствовала весу четырех или трех танков типа «Тигр». При проектировании планировали использовать как танк прорыва хорошо укрепленных оборонительных полос противника, но по окончании войны, несмотря на указание Гитлера прекратить разработку сверхтяжелых танков еще в конце 1944 года, Тип 205 стал ассоциироваться с одним из образцов «чудо-оружия», способного остановить наступление войск Красной армии. Однако на самом деле все было гораздо прозаичнее.

Весной 1945 года оба (или три) опытных образца Тип 205 находились на германском танковом полигоне в Кумерсдорфе. Все прототипы были подготовлены к уничтожению, если на полигон войдет Красная армия. В последний момент пришел новый приказ, согласно которому необходимо было использовать танки в обороне полигона. Полуразрушенный танк 205/2 был захвачен нашими солдатами в районе железнодорожной станции в Кумерсдорфе. Неизвестно, была ли эта громадная машина, вооруженная 128-мм и 75-мм пушками, взорвана экипажем или повреждена в бою. О том, как были использованы в обороне полигона остальные танки этого типа, данных нет.

2-й Белорусский фронт к 20 апреля завершил подготовку к наступлению. К исходу 19 апреля его войска полностью очистили междуречье между Ости Вест-Одером и, наведя мосты через восточный рукав, заняли исходное положение для форсирования Вест-Одера. Основную часть артиллерии пришлось оставить перед Ост-Одером. Затопленное междуречье не позволило разместить артиллерию ближе, что затрудняло эффективную поддержку атаки переднего края, который проходил за основным, западным рукавом Одера.

Как и планировалось, наступление главных сил 2-го Белорусского фронта началось 20 апреля. Согласно новой задаче, полученной К.К. Рокоссовским два дня назад, его войска должны были после форсирования Одера не позднее 22 апреля нанести удар в юго-западном направлении на Берлин, чтобы помочь маршалу Г.К. Жукову в овладении столицей рейха.

В 50-километровой полосе южнее Штеттина наступали 65, 70-я и 49-я армии, которыми командовали генералы П.И. Батов, В.С. Попов и И.Т. Гришин. Каждая армия прорывала оборону на узком участке от 4 до 6 км, где и сосредоточивались почти все силы. Севернее Штеттина оборонялась 2-я ударная армия. Ее задача состояла в том, чтобы активно демонстрировать форсирование Одера и не допустить переброски немецких войск на направление, где наносился главный удар.

Несмотря на то что армии имели по девять стрелковых дивизий, против которых оборонялась всего одна боеспособная пехотная дивизия, 20 апреля только 65-й и 70-й армиям удалось захватить на левом берегу Вест-Одера три небольших плацдарма глубиной до полутора километров. При этом 49-я армия, где К.К. Рокоссовский сосредоточивал основные силы, преодолеть реку не сумела. Генерала И.Г. Гришина подвела разведка: не разобравшись в хитросплетении рукавов и каналов, она неправильно определила основное русло реки, а значит, и передний край обороны противника. Результат оказался плачевным: авиация и артиллерия нанесли удары по пустому месту, а двинувшиеся в атаку подразделения попали под губительный огонь противника. 49-я армия форсировала Одер только 25 апреля.

21 апреля К.К. Рокоссовскому пришлось перенести основные усилия ударной группировки фронта на правый фланг в полосу 65-й армии, которая добилась большего успеха. Подобный маневр осуществлялся перенацеливанием ударов 4-й воздушной армии, перегруппировкой артиллерии и переправочных средств. Уже к вечеру на участке форсирования 65-й армии через Вест-Одер было наведено шесть паромных переправ для грузов до 16 тонн. Возможности армии резко возросли. К тому же через восточный рукав к этому времени были наведены переправы, выдерживающие 30–50 т, что позволило перебрасывать тяжелую технику, включая танки. 24 апреля через Одер была переправлена вся армия.

Генерал Хассо фон Мантейфель — командующий 3-й немецкой танковой армией, которая оборонялась против войск 2-го Белорусского фронта, бросил к участку прорыва 65-й армии все свои резервы. При поддержке артиллерии крепости Штеттин они непрерывно контратаковали советские войска.

23 апреля по каналам междуречья удалось провести тяжелые понтоны и собрать через Вест-Одер мост грузоподъемностью 60 т. Противник открыл по нему ураганный артиллерийский огонь. Хотя ряд понтонов был поврежден, мост удалось быстро восстановить, а батареи немцев, обстрелявшие его, были уничтожены. Советские танки начали переправу без особых помех со стороны противника.

25 апреля 1-й гвардейский танковый корпус генерала М.Ф. Панова, вступив в сражение на участке 65-й армии, завершил прорыв главной полосы обороны. Достичь большего успеха ему не удалось; сопротивление противника, усиленного резервами, нарастало. В тот день более значительным оказалось продвижение 70-й армии, наступавшей в центре ударной группировки фронта. Воспользовавшись тем, что противник бросил основные силы против 65-й армии, стрелковые дивизии 70-й армии вырвались вперед и к исходу дня продвинулись более чем на 20 км. Теперь путь им преграждала река Рандов, по которой проходила вторая полоса обороны немцев. Левофланговая 49-я армия преодолела Одер, используя переправы соседней армии, и к вечеру продвинулась на 5–6 км.

К этому времени удар войск 2-го Белорусского фронта для помощи в овладении Берлином уже не требовался. Оценивая решение И.В. Сталина повернуть войска этого фронта на Берлин, Г.К. Жуков писал: «Есть такая пословица: „Поспешишь — людей насмешишь“. Так и получилось с этой директивой Ставки». 25 апреля К.К. Рокоссовскому было приказано действовать в общем направлении на северо-запад, прижимая противника к морю.

Наступление Красной армии на Берлин изменило обстановку на Западном фронте. Уже 15 апреля командующий группой армий «В» генерал-фельдмаршал Модель, войска которого были окружены в Руре, после долгих раздумий приказал солдат старших и младших возрастов, только что призванных в армию, распустить по домам, а остальным с 17 апреля сопротивление прекратить и сдаваться в плен или пробиваться из окружения. Однако прорваться стремились немногие. 20 апреля началась массовая сдача в плен. Сам Модель на следующий день застрелился. Западный фронт немецких войск прекратил существование.

Гитлер и его приближенные до последнего момента надеялись, что встречное наступление Красной армии и англо-американских войск приведет к вооруженному столкновению, а вслед за этим и распаду союза трех великих держав. Однако их расчеты не оправдывались; никаких боевых стычек между союзниками не произошло, и последние иллюзии нацистского руководства на благополучное для себя окончание войны рухнули безвозвратно.

Один из штабных офицеров из оперативного командования вермахта (ОКВ) в ночь с 20 на 21 апреля докладывал Гитлеру о прорыве советских войск в районе Котбуса (который привел к развалу всего Восточного фронта и окружения Берлина). Тогда германский вождь внимательно слушал полные трагизма слова донесения, но так и не нашел иного объяснения успеху советских войск, кроме слова «предательство».

На следующий день, когда Гитлер узнал, что в некоторых городах и деревнях Германии при приближении американских танков вывешивались белые флаги, этот же офицер услышал из его уст слова: «Если немецкий народ стал труслив и слаб, он не заслуживает ничего иного, как позорной гибели».

21 апреля Эйзенхауэр направил через военную миссию США в Москве начальнику Генерального штаба Красной армии генералу А.И. Антонову информацию о своих планах и предложил рубеж рек Эльбы и Мульде для соединения англо-американских войск с советскими. Антонов ответил согласием. О возможности встречи с войсками западных союзников маршалы Г.К. Жуков, И.С. Конев и К.К. Рокоссовский заранее были предупреждены еще 20 апреля, когда им сообщили согласованные с союзниками сигналы для взаимного опознавания. Согласно полученным указаниям, командующие армиями должны были при встрече по договоренности со старшим начальником войск союзников установить временную линию, исключавшую их перемешивание.

Официально первая встреча союзников произошла 25 апреля на реке Эльбе. Как сообщал в тот день А.И. Антонову начальник штаба 1-го Украинского фронта генерал И.Е. Петров, в районе Торгау в 15.00 передовые подразделения 58-й гвардейской стрелковой дивизии встретились с разведывательными группами американской 69-й пехотной дивизии.

В реальности первая встреча произошла несколько раньше у города Ризы.

В ночь на 25 апреля 1945 года бойцы 175-го стрелкового полка 58-й гвардейской стрелковой дивизии (5-я гвардейская армия 1-го Украинского фронта), овладев восточным берегом Эльбы, вели огневой бой с частями противника, расположенными на другом берегу.

К утру огонь затих. В 12.00 через реку в 8 км севернее Ризы переправилась 6-я стрелковая рота (разведывательный отряд), имея задачу выявить наличие и состав группировки противника на левом берегу реки. Не встречая сопротивления, рота под командованием старшего лейтенанта Г.С. Голобородько продвигалась в направлении населенных пунктов Герциг, Штрела. В Герциге противника не оказалось. Выйдя на высоту с отметкой 129,8 (5 км северо-западнее Ризы), наши разведчики обнаружили невдалеке группу солдат, пускавших ракеты. Это был условный сигнал, установленный для встречи с союзными войсками. На ответный сигнал Г.С. Голобородько к высоте приблизилась группа американских солдат, которые оказались разведчиками 69-й пехотной дивизии 5-го пехотного корпуса 1-й американской армии. Разведчиков было 22 во главе с лейтенантом Котцебу. Эта встреча произошла в 13.30 25 апреля 1945 года.

После взаимной проверки документов лейтенант Котцебу сообщил по радио в свой штаб о встрече с подразделением Красной армии. 10 человек из этой группы он отправил в расположение своей части, а сам с 11 солдатами, приняв приглашение старшего лейтенанта Г.С. Голобородько, поехал в штаб 175-го гвардейского стрелкового полка.

На правом берегу реки в районе населенного пункта Крейниц произошла встреча представителей союзных войск с нашей делегацией, которую возглавил заместитель командира 175-го гвардейского стрелкового полка по политчасти гвардии подполковник Я.Е. Козлов.

Вторая по времени встреча произошла через 2 часа в районе шоссейного моста через Эльбу, восточнее Торгау.

Дело было так. 173-й гвардейский стрелковый полк 24 апреля 1945 года, прорвав оборону противника и ликвидировав небольшой плацдарм немцев на правом берегу реки Эльбы восточнее города Торгау, закреплялся на захваченном рубеже. Днем 25 апреля наши наблюдатели, осматривая Торгау, расположенный на левом берегу реки, обнаружили на колокольне церкви солдата, который активно размахивал флажками и что-то выкрикивал. Полагая, что это солдат немецкий, командир взвода лейтенант А.С. Селивашко пытался поговорить с ним на немецком языке, однако разговора не получилось. Когда же неизвестный солдат приблизился к реке и на русском языке громко прокричал: «Москва — Америка!», наши воины позвали его к себе. Солдат перешел реку по фермам взорванного моста и сообщил, что в н/п Торгау находятся американские солдаты. Вскоре к реке подошел американский офицер лейтенант Робертсон, а вслед за ним группа солдат. Робертсон сообщил, что он с разведывательной группой 69-й пехотной дивизии направлен командиром дивизии в Торгау для установления контакта с частями Красной армии. Из 13 своих разведчиков 8 он отправил обратно в часть, а сам с четырьмя солдатами на двух машинах переправился на восточный берег. Вместе с командиром батальона 173-го гвардейского стрелкового полка капитаном В.П. Недой они выехали в штаб полка.

А уже потом непрекращающейся чередой начались официальные встречи, в том числе и постоянно упоминаемые в отечественной историографии.

Момент этих встреч был поистине исторический; почти год, громя общего врага, продвигались навстречу друг другу союзные армии и наконец соединились. Москва отметила важное событие традиционным салютом: прогремели 24 артиллерийских залпа из 324 орудий. До сих пор так отмечалось освобождение столицы союзной республики или государства. А поздравительный приказ И.В. Сталина был адресован не непосредственному виновнику торжества — войскам 1-го Украинского фронта, как это обычно делалось, а всей действующей армии. По этому же поводу 27 апреля было опубликовано обращение Верховного главнокомандующего к Красной армии и войскам союзников. Аналогичным образом поступили Черчилль и Трумэн, ставший после смерти Рузвельта президентом США.

Несмотря на то что событие на Эльбе оценивалось главами союзных держав как рассечение войск Германии на две части, оно имело чисто символический характер. С войсками 1-го Украинского фронта встретились только передовые разведывательные подразделения 1-й американской армии. Ее главные силы находились на взаимно обусловленном рубеже реки Мульде, что в 50 км западнее Эльбы. Главные же силы 1-го Украинского фронта вышли к Мульде позднее, в начале мая, готовясь к проведению Пражской операции.

Вслед за первыми встречами последовали взаимные визиты. 26 апреля командир 58-й гвардейской стрелковой дивизии генерал В.В. Русаков принимал командира 69-й пехотной дивизии США генерала Э. Рейнхардта. На следующий день командир 34-го гвардейского стрелкового корпуса генерал Г.В. Бакланов встречал командира 5-го армейского корпуса генерала К. Хюбнера. Больше всего убеленных сединами американцев удивила и восхитила молодость советского генерала, которому в ту пору шел тридцать пятый год. 30 апреля генерал А.С. Жадов, командующий 5-й гвардейской армией, устроил прием в честь генерала США Э. Ходжеса, командующего 1-й американской армией. Двумя днями раньше на приеме у маршала И.С. Конева командующий 12-й группой армий США генерал о. Брэдли заявил: «Наш народ всегда с восхищением следил за боями и победами славной Красной армии, и мои солдаты и офицеры стремились подражать боевому примеру, который подавали им войска 1-го Украинского фронта». Ответные визиты наносили советские военачальники. Повсеместно воины союзных армий, с трудом еще сознавая окончание так опостылевшей всем войны, встречались как братья по оружию.

Уже после сообщения о первом соприкосновении армий верховное командование союзных войск приняло особые меры к организации тесной связи с советскими войсками, тщательно устанавливая принадлежность танков и войск в передовых районах, прежде чем разрешать авиации наносить удары по противнику.

Стремление генерала Эйзенхауэра остановить войска на хорошо заметном естественном рубеже встретило политические возражения со стороны английских начальников штабов. В конце апреля они подчеркивали, что западные державы могут извлечь большие политические преимущества, освободив Прагу и возможно большую часть Чехословакии. Они соглашались с тем, что не следует допускать, чтобы эти действия проводились за счет сил, используемых для наступления в сторону Балтики и в Австрию, но предлагали Верховному командующему использовать улучшение положения со снабжением для наступления в Чехословакию. Генерал Маршалл, передавая эти высказывания на суждение Эйзенхауэра, заявил: «Не касаясь тылового обеспечения, тактических и стратегических соображений, я лично не хотел бы рисковать жизнью американцев для достижения чисто политических целей».

Это заявление, которое потом могло казаться сенсационным, соответствовало политике, которой обычно следовали американские начальники штабов на протяжении всей войны: вложить всё в те наступательные операции, которые могут наиболее быстро привести к военной победе. Они рассуждали так: в Европе, где советские войска завершают разгром остатков немецкой армии, война фактически заканчивается. Если война в Европе и на Тихом океане имеет целью нанести лишь поражение немцам и японцам, тогда нет смысла продолжать применять американские войска для захвата объектов, которые легко могут быть взяты Красной армией. Это было особенно верно в тот момент, когда все еще казалось необходимым посылать войска на Тихоокеанский театр и когда казалось, что советская помощь может быть необходима для разгрома противника на Дальнем Востоке.

Эйзенхауэр указал, что в наступлении его войск главное значение имеет удар на севере в направлении Любека и Киля с целью упредить русских и наступление на юг в направлении Линца и «австрийского редута». Если в его распоряжении окажутся дополнительные средства, он будет готовиться нанести удар по силам противника, которые все еще держались в Чехословакии, Дании и Норвегии. Эйзенхауэр считал, что западные державы должны заниматься противником в Дании и Норвегии, а Красная армия, занимая удобное положение для очищения всей Чехословакии, конечно, выйдет к Праге раньше американских войск. Он заверил Маршалла: «Я не прибегну к каким-либо действиям, которые считаю неблагоразумными, только для того, чтобы получить политическую выгоду, если только я не получу особый приказ на это от объединенного штаба». Подобный приказ никогда не отдавался, и, как видно из заметок адмирала Леги о заседаниях объединенного штаба, этот вопрос, как и вопрос о том, следует ли брать Берлин, особо никогда не рассматривался там. Когда несколько позже Черчилль поставил на обсуждение вопрос уже другого порядка — уточнение зон оккупации, — президент Трумэн заявил, что проблема подобного характера должна быть оставлена на решение военного командования на театре.

30 апреля Верховный командующий союзников полностью информировал советское руководство о своих планах наступления на восток. Он разъяснил, что в центре демаркационная линия устанавливается по рекам Эльба и Мульде; на севере он предпримет операцию через Нижнюю Эльбу с целью установить демаркационную линию примерно на рубеже Висмар, Шверин, Дёмитц. Точное начертание этой линии должно быть установлено на месте региональным местным военным командованием. От верхнего течения реки Мульде на юг он был намерен установить демаркационную линию примерно по чехословацкой границе 1937 года через Гарц и Богемский лес. В последующем союзные войска могли выйти к н/п Карлсбаду, Пильзену (Пльзеню) и Ческе-Будеевице. На южном фланге по его предложению союзные войска должны были выйти в район Линца, откуда они могли быть направлены к югу для ликвидации возможных очагов сопротивления. Он считал, что на этом участке фронта подходящей демаркационной линией является главное шоссе, идущее с севера на юг восточнее Линца и далее по долине реки Энс. Если когда-либо обстоятельства потребуют, чтобы его войска наступали дальше, он, если обстановка позволит, предпримет такие действия.

Советское Верховное командование высказало свое полное согласие с этими предложениями. 4 мая, однако, когда Эйзенхауэр высказал желание продвигаться вперед после занятия Ческе-Будеевице, Пильзена и Карлсбада к Эльбе и Влтаве, чтобы очистить от противника западный берег этих рек, генерал А.И. Антонов выразил решительное несогласие. Он настоятельно просил Эйзенхауэра во избежание сложностей «возможного перемешивания войск не продвигать союзные войска в Чехословакии к востоку от первоначально намеченной линии: Ческе-Будеевице, Пильзен (Пльзень) и Карлсбад». Генерал Антонов многозначительно добавил, что советские войска, как просил Эйзенхауэр, остановили свое продвижение к Нижней Эльбе восточнее линии Висмар, Шверин, Дёмитц, и он надеется, что генерал Эйзенхауэр согласится с желанием русских относительно продвижения американских войск в Чехословакии. Генерал Эйзенхауэр заверил советское командование, что его войска не будут продвигаться далее предложенной линии. Этим ответом было предрешено, что саму Прагу и большую часть территории Чехословакии должны будут освобождать советские войска. Боевые действия западных союзников подходили к концу, не считая некоторого уточнения границ и выхода к демаркационным линиям. Вместе с тем советские войска готовились к последней битве за Берлин.

После 25 апреля основная задача советских войск заключалась в разгроме группировок противника, окруженных в Берлине и южнее его. Гитлер попытался принять меры к продолжению существования своего правительства, во-первых, на тот случай, если часть Германии будет отрезана от его резиденции, и, во-вторых, на тот случай, если его настигнет смерть. Он пытался также руководить обороной Берлина и принять меры к наказанию своих коллег и слуг, которым он раньше верил, а теперь обвинял в измене.

Гитлер был в достаточной степени в курсе зловещего развития событий, чтобы знать, что его войска могут вскоре оказаться рассеченными в результате соединения его противников, что сделало бы для него невозможным сохранить какое-либо непосредственное руководство всеми частями Германии. Фюрер решил, что, если он при этом окажется в южной части Германии, адмирал Дениц будет осуществлять командование на севере; если Гитлер сам будет в северной части, командование на юге примет на себя фельдмаршал Кессельринг. Фюрер оставил за собой право объявить момент, когда это решение войдет в силу.

Он признавал трудность удержания Берлина в течение длительного времени и, по-видимому, намеревался отправить своих министров и их аппарат в различные пункты Южной Германии, где он рассчитывал присоединиться к ним с целью обороны рейха до самого конца. Большинство л/с персонала министерств уже к середине апреля отправилось на юг, и только министры и небольшая часть их аппарата еще оставались в Берлине. Гитлер продолжал откладывать окончательное решение об эвакуации столицы до тех пор, пока продвижение советских войск сделало слишком опасным для главных министров отъезд из Берлина на юг на автомашинах. Тогда было решено, что они должны отправиться в какое-нибудь безопасное место севернее Берлина, а оттуда улететь на юг. В ночь с 20 на 21 апреля и в течение последующего дня министры и основной персонал министерств ускользнули из Берлина в Витин, что на полпути между Любеком и Килем и недалеко от того места, где Дениц в будущем имел свой штаб.

Герман Геринг, который являлся преемником Гитлера, 20 апреля, в день рождения фюрера, обсуждал с ним вопрос об эвакуации на юг. В этом последнем совещании двух нацистских вождей Геринг заявил, что он или начальник штаба воздушных сил генерал Коллер должны находиться в Южной Германии, чтобы обеспечить единство командования уже почти несуществующих воздушных сил Германии. Получив ответ Гитлера, что Коллер должен остаться, а Геринг может уехать, последний поспешил к веренице своих машин, загруженных и ожидающих отправки, и уехал в Берхтесгаден.

Все более возраставшее массовое бегство из Берлина теперь стало еще интенсивнее. Советское наступление вынудило германское Верховное главнокомандование покинуть свою ставку в Цоссене в ночь с 20 на 21 апреля и перейти в н/п Ваннзее — западный пригород Берлина. Не задерживаясь здесь, оно начало перебираться в н/п Струб близ Берхтесгадена. Лишь Вильгельм Кейтель, Альфред Йодль и небольшая группа офицеров штаба остались на месте.

Следующим должен был отбыть адмирал Карл Дениц. 20 апреля ему было сказано, что он должен организовать оборону в северной части Германии. По предложению Кейтеля, который был обеспокоен ухудшением обстановки в районе Берлина, Дениц 21 апреля обсуждал вопрос с Гитлером и получил указание уехать в самое ближайшее время. Рано утром 22 апреля адмирал Дениц и его штаб отправились из Берлина и в тот же день прибыли в свой новый штаб в н/п Плен.

Пока делались усилия обосновать правительственные органы в других местах Германии, Гитлер пытался спасти Берлин. Сообщения от 21 апреля указывали, что удар из района севернее Берлина в южном направлении, который Гитлер ранее приказал провести генералу СС Штейнеру, осуществить не удалось. В результате всех усилий в этом направлении удалось лишь отвести немецкие части с севера, где прорвались войска Красной армии. Неудача в нанесении удара 22 апреля группировкой Штейнера и сообщения о других неудачах, по-видимому, вынудили Гитлера в первый раз допустить мысль, что продолжать войну безнадежно. Как сообщал Йодль Коллеру, Гитлер решил остаться в Берлине, принять на себя его оборону и в последний момент застрелиться.

По совету своего верного соратника генерала Йодля Гитлер все-таки решил повернуться спиной к англо-американским войскам, а все усилия сосредоточить на удержании Берлина. Еще 20 апреля фюрер провел со своими приближенными последнее совещание, после которого они направились в войска для организации помощи Берлину. 12-я армия, которая держала оборону вдоль Эльбы против американских войск, спешно перебрасывалась на восток. Она получила приказ пробиться навстречу войскам 9-й и 4-й танковой армий, окруженным южнее Берлина, чтобы отрезать армии 1-го Украинского фронта, ворвавшиеся в столицу с юга. Соединившись, немецкие армии должны были наступать на север и разорвать кольцо окружения берлинского гарнизона. С севера же на помощь столице направлялась армейская группа обергруппенфюрера СС Штейнера. Предполагалось, что претворению в жизнь подобного замысла будут способствовать и действия герлицкой группировки, которая продолжала наносить удары по войскам 1-го Украинского фронта, наступавшим на Дрезден.

Прекращая сопротивление на западе, Гитлер намеревался создать благоприятную почву для соглашения с англо-американским руководством. Как говорил генерал Йодль начальнику штаба люфтваффе генералу Коллеру в личной беседе 23 апреля, «совсем безразлично, что при этом предпримут американцы на Эльбе. Может быть, удастся доказать этим, что мы хотим воевать только против Советов».

Ожесточенность боев на советско-германском фронте в эти последние дни войны не только не ослабевала, но и усиливалась.

Окруженные южнее Берлина войска противника, основу которых составляла 9-я армия под командованием генерала Т. Буссе, насчитывали до 200 тыс. человек, более 300 танков и штурмовых орудий, свыше 2 тыс. орудий и минометов. Взявшие в кольцо эту группировку войска 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов КА превосходили ее по личному составу почти в полтора и по артиллерии в четыре раза. Танков у той и другой стороны было поровну, ибо основные силы танковых войск обоих советских фронтов сражались за Берлин.

В очень сложном положении оказался 1-й Украинский фронт. Его войскам предстояло действовать одновременно на четырех направлениях: наступая на север, штурмовать Берлин; не допустить прорыва из окружения 9-й армии на запад; сорвать наступление 12-й армии на восток; отразить контрудар герлицкой группировки с юга. Штурм Берлина и разгром всей 9-й армии предстояло осуществлять в тесном взаимодействии с 1-м Белорусским фронтом, войска которого, кроме того, обходя столицу с севера, выходили на Эльбу.

Сложность предстоящих задач, решаемых двумя фронтами, требовала четкого и оперативного взаимодействия. Между тем наступление войск на берлинском направлении по-прежнему координировал И.В. Сталин. Так как Верховный находился в Москве, его реакция на изменения обстановки не могла быть полностью своевременной. Командующие больше действовали самостоятельно.

Несмотря на отсутствие единого руководства уничтожением окруженного противника, распределение задач между фронтами было естественным и целесообразным. Командование 1-го Украинского фронта не только предвидело, но и вовремя вскрыло подготовку 9-й армии немцев к прорыву на запад. Конев уделил основное внимание организации обороны на участке, где генерал Буссе готовил удар. Такая задача была поставлена 3-й гвардейской армии, а также 28-й и 13-й армиям, которые выделили для обороны по одному стрелковому корпусу. Перейдя к обороне фронтом на восток, эти войска спешно оборудовали три оборонительные полосы общей глубиной до 20 км. Одновременно 3, 69, 33-я армии и 2-й гвардейский кавалерийский корпус 1-го Белорусского фронта получили задачу ударами с севера и востока расчленить и во взаимодействии с войсками 1-го Украинского фронта уничтожить немецкую группировку южнее Берлина. Против 12-й армии противника предстояло действовать 4-й гвардейской танковой и 13-й армиям, которые продолжали наступать в общем северо-западном направлении, находясь к исходу 25 апреля в 50 км западнее окруженных сил врага.

Для поддержки войск маршал И.С. Конев выделил шесть авиационных корпусов, что составляло три четверти всех сил 2-й воздушной армии. В полосе 1-го Белорусского фронта главные силы авиации поддерживали войска, которые штурмовали Берлин. В интересах армий, наносивших удары по 9-й армии противника, Г.К. Жуков выделил всего три штурмовые авиадивизии.

В ночь на 26 апреля германское командование, используя лесные массивы, скрытно сосредоточило на узком участке пять дивизий, но уже на рассвете воздушная разведка 1-го Украинского фронта вскрыла их. Командир 4-го бомбардировочного корпуса генерал П.П. Архангельский сразу же поднял в воздух 70 бомбардировщиков, которые нанесли удар. Противник был ослаблен, но все же перешел в наступление и атаковал еще не успевшие окопаться советские войска.

Удар пришелся как раз в стык двух дивизий 21-го стрелкового корпуса генерала А.А. Яманова. Немцы наступали колоннами. В голове двигались танки, которые буквально таранили боевые порядки наших оборонявшихся войск. Как показали взятые в плен, их гнала вперед не только угроза расстрела за невыполнение боевой задачи, но и страх перед ужасами сибирской каторги, усиленно раздуваемый нацистской пропагандой. Уже через три часа после начала атаки ударная группа противника прорвалась на глубину 10–15 км.

Прорванный фронт окружения удалось восстановить благодаря контрудару 25-го танкового корпуса, которым командовал генерал Е.И. Фоминых. В отражении попыток немцев вырваться из окружения большую роль сыграла 2-я воздушная армия генерала ВВС С.А. Красовского. Особенно напряженно работали экипажи самолетов 1-го и 2-го гвардейских штурмовых авиакорпусов. Группами по 8–10 штурмовиков они наносили непрерывные удары. Немецкие солдаты не выдерживали налетов и разбегались по горящему лесу.

Войска 1-го Белорусского фронта теснили 9-ю армию Буссе с севера. Утром 27 апреля навстречу им перешла в наступление 3-я гвардейская армия 1-го Украинского фронта под командованием генерала В.Н. Гордова.

Возраставшая угроза уничтожения, следовавшие один за другим грозные приказы Гитлера гнали окруженную группировку немцев на запад, навстречу 12-й армии. В свою очередь, генерал-фельдмаршал Кейтель и генерал Йодль, на которых фюрер возложил организацию встречного наступления, требовали от обеих армий самых решительных действий.

9-ю армию генерала Буссе и попавшие в окружение дивизии 4-й танковой армии советские войска сжимали со всех сторон. В довершение к этому они подвергались сильным ударам авиации. Задыхаясь в дыму лесных пожаров, немцы отчаянно стремились вырваться из этого ада. Ночь на 27 апреля Буссе использовал для подготовки нового прорыва, а с утра предпринял очередную атаку. Наиболее результативным для оставшихся в окружении германских войск оказался день 29 апреля: они сумели на узком шестикилометровом участке прорваться на 25 км. Контрудары советских войск при поддержке авиации заставили противника остановить дальнейшее продвижение. Прорвавшиеся части были окружены в трех изолированных друг от друга районах. До соединения с 12-й армией оставалось менее 30 км.

12-я армия генерала В. Венка перешла в наступление 25 апреля. Ее ударную группировку составляли дивизии вермахта «Фердинанд фон Шилль», «Ульрих фон Хуттен», «Шарнхорст», а также соединения немецкой пехоты, сформированные из членов имперской службы трудовой повинности (РАД): 2-я дивизия «Фридрих Людвиг Ян» и 3-я «Теодор Кернер». Эту группировку поддерживало около 65 танков и САУ самых разных конструкций: StuG III, Pz.IV/70(А), Jagdpanzer 38 и даже около 10 новейших 88-мм САУ Waffentrager. 5-й механизированный и 102-й стрелковый корпуса генералов И.П. Ермакова и И.М. Пузикова отразили удар. Уже через день активность противника резко снизилась. По категорическому требованию Кейтеля и Йодля Венк ввел в сражение свои последние резервы и вновь предпринял попытку прорваться к 9-й армии. 2-я воздушная армия генерала С.А. Красовского нанесла удар такой силы, что от дальнейшего наступления Венку пришлось отказаться. На следующий день Кейтель признал, что попытка деблокировать Берлин окончательно провалилась, о чем вынужден был доложить Гитлеру.

Тем не менее 20 тыс. немецких солдат и офицеров упорно пробивались из окружения для соединения с армией Венка. В ночь на 1 мая они вышли в тыл 5-го гвардейского механизированного корпуса, который оборонялся против 12-й армии. Между выходящими из окружения и армией Венка оставалось всего 3–4 км. Корпус генерала И.П. Ермакова занял круговую оборону. На помощь ему командующий 4-й гвардейской танковой армией бросил свои последние резервы. Разгорелись ожесточенные бои. Стремясь не допустить соединения противника, советские войска напрягали все силы. Даже раненые не покидали боевые порядки. В рядах танкистов генерала Д.Д. Лелюшенко таких было более 2 тысяч. Решающую роль сыграли штурмовики Ил-2 1-го гвардейского авиакорпуса генерала В.Г. Рязанова. Совместными усилиями танкистов и летчиков противник был разбит.

1 мая 9-я армия и попавшая в окружение часть 4-й танковой армии противника реально прекратили свое существование. Немцы потеряли 60 тыс. убитыми, а 120 тыс. сдались в плен. Лишь немногим удалось прорваться на запад. В качестве трофеев советским войскам достались более 300 танков и штурмовых орудий, 500 пушек и минометов, свыше 17 тыс. автомобилей и много другого имущества.

Одновременно войска 1-го Украинского фронта отражали контрудары герлицкой группировки немцев. 19 апреля ее девять дивизий нанесли удар по 52-й и 2-й польской армиям, наступавшим на дрезденском направлении, потеснив их на 20 км к северу. В помощь нашим войскам, отражавшим контрудар, маршал И.С. Конев направил соединения 5-й гвардейской армии, в том числе успевший выйти к Эльбе 4-й гвардейский танковый корпус генерала П.П. Полубоярова. На поддержку войск была выделена штурмовая и истребительная авиация, а с 22 апреля — и часть бомбардировщиков. Отражая контратаки противника, советские войска перешли к обороне и к исходу 24 апреля остановили его дальнейшее продвижение.

Стремясь облегчить положение Берлина, Гитлер потребовал от командующего группой армий «Центр» генерал-фельдмаршала Шернера возобновить наступление герлицкой группировки. С утра она опять предприняла контрудар. Атаки немцев продолжались до конца апреля, когда противник полностью исчерпал свои боевые наступательные возможности. Вклинившись почти на 35 км, герлицкая группировка перешла к обороне. Выйти на тыловые коммуникации 1-го Украинского фронта, как предполагал генерал-фельдмаршал Шернер, она не смогла.

Главная задача 1-го Белорусского фронта, вместе с которым действовала часть войск 1-го Украинского, заключалась в штурме Берлина. Еще в начале марта Гитлер объявил его городом-крепостью, и теперь это был мощный оборонительный район.

22 апреля адмирал Дениц. который должен был возглавить войска, находящиеся в Северной Германии, получил от Гитлера телеграмму следующего содержания: «Битва за Берлин — решающая для судеб Германии. Все остальные задачи имеют второстепенное значение. Отложить все мероприятия военно-морских сил и поддержать Берлин переброской в город войск воздушным путем, по воде и суше». На следующий день по радио было передано заявление Иозефа Геббельса, который сообщал, что руководство обороной Берлина взял на себя сам фюрер и это придает битве за столицу европейское значение. По его словам, на оборону города выступило все население, а все члены партии НСДАП, вооруженные фаустпатронами, автоматами и карабинами, заняли посты на перекрестках улиц.

Между тем в той обстановке дальнейшее сопротивление в Берлине не имело никакого смысла. Армия была обречена. Еще до окружения в городе кончились запасы угля, прекратилась подача электроэнергии, а 21 апреля остановились все предприятия, трамваи, метро, перестали работать водопровод и канализация. С выходом советских войск на окраины города гарнизон и жители лишились продовольственных складов. Населению на неделю выдали на человека по 800 г хлеба, 800 г картофеля, 150 г мяса и 75 г жиров. Жизнь города была парализована, начался голод. Дальнейшее сопротивление вело только к разрушению столицы и напрасным жертвам, в том числе и среди мирных жителей.

Окруженный гарнизон Берлина к 25 апреля, по советским оценкам, насчитывал 300 тыс. человек, 3 тыс. орудий и минометов, 250 танков и штурмовых орудий. Впрочем, по немецким данным, в пределах города находились войска общей численностью 41 тыс. человек, в том числе 24 тыс. представителей фольксштурма (18 тыс. из которых принадлежали к «Призыву Клаузевица» из 2-го разряда и находились в состоянии шестичасовой готовности). Возглавлял его генерал Г. Вейдлинг, назначенный 12 апреля комендантом города-крепости. В городе находились танковая дивизия «Мюнхеберг», 118-я танковая (иногда ее звали 18-й панцергренадерской), 11-я добровольческая панцергренадерская дивизия СС «Нордланд», части 15-й гренадерской латышской дивизии, батальоны фольксштурма, орудия ПВО и другие части. Окружившие столицу войска 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов имели около 464 тыс. солдат и офицеров, 14,8 тыс. орудий и минометов, почти 1500 танков и самоходных артиллерийских установок. В ходе штурма города к ним присоединились еще 12,5 тыс. польских воинов. Таким образом, советские войска по численности превосходили противника в 11 раз, в артиллерии и танках — в 5–6 раз. Такого превосходства было бы вполне достаточно для разгрома врага в полевых условиях, но не в городе, где применение танков, естественно, затруднено, а укрытые в каменных зданиях живая сила и огневые средства имеют большие преимущества перед наступающими.

Во избежание нового напрасного кровопролития командование 1-го Белорусского фронта 23 апреля предложило гарнизону Берлина сдаться, но ответа не последовало. Днем 25 и в ночь на 26 апреля более 2 тыс. самолетов 16-й и 18-й воздушных армий, которыми командовали генерал С.И. Руденко и главный маршал авиации А.Е. Голованов, нанесли по городу три массированных удара. Утром четыре общевойсковые армии и столько же танковых обоих фронтов, наступая с севера, востока и юга, начали штурм.

Удары наносились на узких участках общего 100-километрового фронта окружения города. Вклинившись в глубину, войска отсекали один квартал за другим и нарушали стройную систему обороны противника. Основную роль в его уничтожении в зданиях играли штурмовые группы и отряды, которые состояли из пехоты, усиленной танками, артиллерией, саперами и огнеметчиками. Пехота при их поддержке врывалась в здание и, продвигаясь с одного этажа на другой, уничтожала засевших там немецких солдат. Бои шли круглые сутки одновременно на земле, в подземных коммуникациях и в воздухе. Сменяясь, штурмовые подразделения армий продвигались вперед.

Из-за того что Берлин был окутан дымом пожаров, летчики с большим трудом отличали своих от чужих. Для поддержки штурмовых отрядов использовались главным образом пикирующие бомбардировщики Пе-2, причем экипажи подбирались лучшие из лучших. Точными ударами они обеспечивали штурм наиболее прочных зданий, истребительная авиация не только прикрывала войска, но и блокировала берлинский гарнизон от снабжения воздушным путем.

Как всегда, труднее всего пришлось пехоте. Кто еще, кроме пехотинцев, мог врываться в здания и уничтожать противника в подвалах и подземных коммуникациях? Без пехоты даже танкам опасно было продвигаться по улицам. Дело в том, что немцы широко применяли так называемые фаустпатроны (уже упоминаемые противотанковые средства типа «Панцерфауст» или «Панцершрек»). Пользоваться этими простыми противотанковыми средствами были обучены даже немецкие подростки из фольксштурма; стрелял он всего на 30–60 м, но пробивал броню до 200 мм. На узких улицах города фаустпатроны стали грозой танков. Одна только 2-я гвардейская танковая армия за неделю боев в Берлине потеряла 204 танка. Половина их оказалась подбитой фаустпатронами. Вот почему танкисты предпочитали наступать под прикрытием автоматчиков, в задачу которых входило уничтожение засевших в домах фаустников.

Нельзя сказать, что советские специалисты не знали об этих проблемах. Часть танков в ремонтных парках их соединений оснастили специальными сетчатыми экранами, снижавшими кумулятивный эффект и защищающими наиболее «жизненные» места бронетехники. Однако подобные мероприятия затронули далеко не всю технику.

В то же время танковые армии, имея в своем составе небольшое количество мотопехоты, не могли одновременно обеспечивать полное сопровождение наступающих по городу танковых подразделений и создавать штурмовые группы для захвата зданий. Пришлось выделить для совместных действий со 2-й гвардейской танковой армией 1-ю польскую дивизию, а 3-ю гвардейскую танковую армию сопровождали три стрелковые дивизии 28-й армии. 1-я гвардейская танковая армия наступала совместно с 8-й гвардейской армией. При этом каждый корпус генерала М.Е. Катукова продвигался с одним из стрелковых корпусов 8А генерала В.И. Чуйкова. Такое взаимодействие решило проблему.

Однако вскоре возникли новые трудности: все войска устремились к центру города Берлина — к Рейхстагу. Естественно, полосы действий войск, в том числе и танковых армий, сужались, и им негде было развернуться. В это время танковая бригада наступала вдоль какой-нибудь улицы, ширина которой позволяла пройти, как правило, двум-трем развернутым в линию танкам и за ними — трем-четырем самоходным артиллерийским установкам. Остальные стояли, неся напрасные потери.

Советскому командованию наряду с руководством боевыми действиями пришлось взять на себя заботу о местном населении. Эти обязанности были возложены на командующего 5-й ударной армией генерала Н.Э. Берзарина, назначенного военным комендантом Берлина. Комендатуры создавались во всех только что взятых районах города. Так как в городе возник голод, тыловые органы фронтов и армий организовали выдачу продуктов горожанам. Советские солдаты и сами делились пищей с детьми, женщинами и стариками.

26 апреля от всей группировки, окруженной в Берлине, удалось отсечь Потсдам — пригород столицы. На следующий день 47-я армия генерала Ф.И. Перхоровича совместно с соединениями 2-й и 4-й гвардейских танковых армий уничтожила отрезанные там немецкие войска. В самом Берлине благодаря ударам с севера и юга противник оказался зажатым в узкой, не более 2–4 км, полосе, вытянутой с запада на восток почти на 20 км. К вечеру 28 апреля противник был рассечен на три части. Сообщение между ними сохранялось только по подземным коммуникациям. Чтобы советские войска не смогли использовать метро, Гитлер приказал открыть шлюзы на Шпрее, хотя он не мог не знать, что будет затоплен участок метро между Лейпцигер-штрассе и Унтер-ден-Линден, где на станциях укрывались тысячи берлинцев.

В 22.00 генерал Вейдлинг доложил Гитлеру, что боеприпасов осталось приблизительно на два дня, по его мнению, дальнейшее сопротивление бесполезно. Генерал предложил план прорыва остатков частей на запад, к англо-американским войскам. «Фюрер долго размышлял, — рассказывал уже в плену Вейдлинг. — Он расценивал обстановку как безнадежную». Однако мысль о прорыве Гитлер отклонил.

Советские войска продолжали упорно пробиваться к Рейхстагу. Это величественное здание в северо-восточной части парка Тиргартен было многим знакомо. С севера через реку Шпрее к Рейхстагу продвигалась 3-я ударная армия генерала В.И. Кузнецова: кстати, ее 79-й стрелковый корпус первым из советских войск ворвался в город. Теперь командир корпуса генерал С.Н. Переверткин лелеял надежду первым водрузить красное знамя над Рейхстагом. С юго-востока через плотно застроенную часть города наступали гвардейцы 8-й гвардейской и 1-й гвардейской танковой армий. Генерал В.И. Чуйков поставил корпусам задачу: 28 апреля выйти в район Рейхстага и во что бы то ни стало взять его. С юга продвигалась 3-я гвардейская танковая армия 1-го Украинского фронта. Ее (армии) 9-й механизированный корпус генерала И.П. Сухова только что вышел к Ландвер-каналу. Утром 29 апреля он должен был форсировать его, а затем по улице Геринг-штрассе двинуться к Рейхстагу.

В соответствии с директивой Ставки ВГК от 23 апреля разграничительная линия между 1-м Белорусским и 1-м Украинским фронтами на севере заканчивалась Ангальтским вокзалом, расположенным в центральной части города в 2 км южнее Рейхстага. 28 апреля войска 1-го Белорусского фронта овладели вокзалом. Строго говоря, это являлось нарушением установленной границы, так как вокзал входил в полосу наступления 1-го Украинского фронта. В ней еще больше, чем командование 1-го Белорусского фронта, были повинны Генеральный штаб и Ставка, которые не сумели обеспечить на должном уровне взаимодействие двух фронтов, направив их на одну и ту же цель. Основная причина перемешивания войск заключалась в несвоевременном разграничении районов действий фронтов. С началом Берлинской операции граница между войсками 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов была определена всего-навсего на глубину 50 км — до Люббена. Несмотря на то что войска маршала И.С. Конева ворвались в Берлин 21 апреля, Ставка установила разграничительную линию между фронтами в городе только 23 апреля. Трудности не замедлили сказаться. И Конев, и Жуков стали получать от своих войск одно донесение за другим о том, что собственная авиация наносит по ним удары. Разобраться, авиация какого фронта виновата, в тех условиях было невозможно.

Однако и назначенная 23 апреля разграничительная линия, упорядочив действия войск на суше, не устранила неразберихи в воздухе. По мере продвижения к центру Берлина она нарастала. Летчики нередко ошибались. Как докладывало командование 3-й гвардейской танковой армии, 16-я воздушная армия, входившая в состав 1-го Белорусского фронта, случайно нанесла мощный удар по 6-му гвардейскому танковому корпусу, причинив ему серьезный урон. Случалось, что танкистов генерала П.С. Рыбалко бомбила авиация своего же фронта. Дело доходило до того, что П.С. Рыбалко попросил И.С. Конева совсем убрать авиацию. Когда все войска устремились к Рейхстагу, даже артиллерия иногда обстреливала своих соседей.

28 апреля, наступая на запад южнее Ландвер-канала, 29-й гвардейский стрелковый корпус 8-й гвардейской армии пересек железные дороги, которые идут на север к Ангальтскому и Потсдамскому вокзалам. При этом продвижение 9-го механизированного корпуса армии генерала П.С. Рыбалко на север, вдоль железных дорог, к Ландвер-каналу пришлось как раз по тылам 8-й гвардейской армии. Последствия продвижения войск перпендикулярно друг другу могли быть непредсказуемыми.

В 20.45 И.С. Конев направил Г.К. Жукову телеграмму: «По донесению П.С. Рыбалко армии В.И. Чуйкова и М.Е. Катукова получили задачу наступать на северо-запад по южному берегу Ландвер-канала и таким образом режут боевые порядки войск 1-го Украинского фронта, наступающих на север. Прошу изменить направление наступления армий Чуйкова и Катукова». Копия телеграммы тут же была передана в Москву генералу А.И. Антонову. В принципе выполнение просьбы И.С. Конева должно было привести к прекращению наступления армий В.И. Чуйкова и М.Е. Катукова.

Получив телеграмму командующего 1-м Украинским фронтом, Г.К. Жуков доложил И.В. Сталину: «Наступление частей Конева по тылам 8-й гвардейской армии и 1-й гвардейской танковой армии создало путаницу и перемешивание частей, что крайне вообще осложнило управление боем. Дальнейшее их продвижение в этом направлении может привести к еще большему перемешиванию и затруднит управление». Маршал Жуков просил установить новую разграничительную линию между фронтами или заменить войска И.С. Конева в Берлине войсками 1-го Белорусского фронта. Буквально через несколько минут Москва установила такую разграничительную линию, которая требовала вывода армий П.С. Рыбалко и А.А. Лучинского из города на запад.

3а разграничительной линией, которая устанавливалась с 24.00 28 апреля, оказался 9-й механизированный корпус, продолжавший по-прежнему наступать к Рейхстагу. Получив директиву Ставки, И.С. Конев приказал П.С. Рыбалко отвести войска.

«Он (генерал Рыбалко) буквально должен был пересилить себя, чтобы выполнить мой приказ, — вспоминал маршал И.С. Конев после войны. — И я не склонен его осуждать за эти хорошо понятные мне личные переживания».

Первой к Рейхстагу вышла 3-я ударная армия. Наступая с севера, ее 79-й стрелковый корпус прорвался к мосту через Шпрее и после ожесточенных боев в ночь на 29 апреля захватил его. От моста до Рейхстага оставалось каких-нибудь 500 м, но они оказались необычайно трудными. Площадь перед зданием обороняли подразделения СС и батальон фольксштурма. Предыдущей ночью сюда для подкрепления прибыли три роты морской школы из Ростока. Почти 5 тысяч немецких солдат и офицеров, сосредоточенных у стен Рейхстага, поддерживали 3 дивизиона полевой артиллерии и зенитный артиллерийский дивизион. Система обороны на подступах к зданию включала 3 траншеи, прикрытые минными полями и противотанковым рвом с водой, 15 железобетонных ДОТов. Ходы сообщения связывали траншеи с подвалами Рейхстага. В целом оборона была прочной.

Штурм Рейхстага начался перед рассветом 30 апреля. К зданию германского парламента устремились 150-я и 171-я стрелковые дивизии, которыми командовали генерал В.М. Шатилов и полковник А.И. Негода. Первая попытка овладеть зданием с ходу окончилась полной неудачей. Началась тщательная подготовка штурма. Для поддержки атаки пехоты только для ведения огня прямой наводкой было сосредоточено 135 орудий, танков и самоходных артиллерийских установок. Еще десятки пушек, гаубиц и реактивных установок вели огонь с закрытых позиций. С воздуха штурмующих поддерживали эскадрильи 283-й истребительной авиационной дивизии полковника С.Н. Чирвы.

В 12.00 началась артиллерийская подготовка. Через полчаса пехота ринулась на штурм. Ей осталось преодолеть всего 250 м. Казалось, успех был обеспечен. «Вокруг все ревело и грохотало, — вспоминал полковник Ф.М. Зинченко, полк которого входил в 150-ю стрелковую дивизию. — Кому-то из командиров и могло показаться, что его бойцы если еще не достигли, то вот-вот достигнут заветной цели… Вот и полетели по команде донесения. Ведь всем так хотелось быть первыми!..»

Генерал В.М. Шатилов сначала по телефону, а затем и письменно сообщил командиру 79-го стрелкового корпуса генералу С.Н. Перевёрткину, что в 14.25 стрелковые батальоны из дивизий под командованием капитанов С.А. Неустроева и В.И. Давыдова ворвались в Рейхстаг и водрузили на нем знамя. В настоящее время подразделения продолжают очищать здание от немцев.

Столь долгожданная весть понеслась дальше — в штабы 3-й ударной армии и 1-го Белорусского фронта. О ней сообщило советское радио, а следом и зарубежные радиостанции. Военный совет фронта приказом от 30 апреля уже поздравил воинов с одержанной победой, объявил благодарность всем солдатам, сержантам, офицерам 171-й и 150-й стрелковых дивизий и, разумеется, генералу С.Н. Перевёрткину и обязал военный совет армии представить наиболее отличившихся к наградам.

К Рейхстагу устремились военные кинооператоры, фотокорреспонденты, журналисты, среди них известный писатель Б.Л. Горбатов. Увиденное разочаровало: штурмующие батальоны по-прежнему вели бои на подступах к зданию, где ни одного советского солдата и ни одного флага не было.

Третья атака началась в 18.00. Вместе с атакующими батальонами 674, 756-го и 380-го стрелковых полков, которыми руководили, соответственно, подполковник А.Д. Плеходанов, полковник Ф.М. Зинченко и исполняющий обязанности командира майор В.Д. Шаталов, наступали двегруппы добровольцев, возглавляемые адъютантом командира 79-го стрелкового корпуса майором М.М. Бондарем и командиром батареи управления командующего артиллерией корпуса капитаном B. Н. Маковым. По инициативе командования и политотдела корпуса эти группы были созданы специально для водружения изготовленных в корпусе флагов.

Эта атака увенчалась успехом: батальоны капитанов C. А. Неустроева, В.И. Давыдова, старшего лейтенанта К.Я. Самсонова и группы добровольцев ворвались в здание, о чем Зинченко доложил генералу В.М. Шатилову. Тот всю вторую половину этого дня неоднократно требовал ворваться в Рейхстаг и, что его больше всего беспокоило, водрузить на нем знамя. Доклад обрадовал командира дивизии и одновременно огорчил: знамя все еще не было установлено. Генерал приказал очистить здание от противника и «немедленно установить на его куполе знамя военного совета армии!» Чтобы ускорить выполнение задачи, командир дивизии назначил Ф.М. Зинченко комендантом Рейхстага.

Однако полковник Ф.М. Зинченко понимал, как он писал уже после войны, «что ни за вечер, ни в течение ночи рейхстаг полностью не очистить, но знамя должно быть установлено любой ценой!..» Он приказал до наступления темноты отбить у противника как можно больше комнат, а затем дать личному составу небольшой отдых. Для водружения знамени военного совета армии, врученного полку еще 26 апреля, командир выделил группу во главе с политработником батальона 150 сд лейтенантом А.П. Берестом. Входившие в нее сержанты М.А. Егоров и М.В. Кантария в ночь на 1 мая водрузили флаг на Рейхстаге. Через два дня он был заменен большим красным стягом. Снятый флаг 20 июня специальным рейсом самолета с воинскими почестями отправили в Москву. Он стал почитаться как Знамя Победы, которое хранится в Центральном музее вооруженных сил России.

Кроме знамени военного совета армии на здании Рейхстага было укреплено много других флагов. Первый флаг водрузила группа капитана В.Н. Макова, которая атаковала немцев вместе с батальоном капитана Неустроева. Возглавляемые капитаном добровольцы старшие сержанты А.П. Бобров, Г.К. Загитов, А.Ф. Лисименко и сержант М.П. Минин сразу же бросились на крышу Рейхстага и укрепили флаг на одной из скульптур правой башни дома. Произошло это в 22.40, что на два-три часа раньше водружения флага, которому историей суждено было стать Знаменем Победы.

Большая группа воинов была представлена к наградам, а вся группа капитана В.Н. Макова по ходатайству командира 79-го стрелкового корпуса — к званию Героя Советского Союза. Однако приказом командующего 1-м Белорусским фронтом от 18 мая 1945 года их удостоили только орденом Красного Знамени. Такую же награду получили М.А. Егоров и М.В. Кантария, а звание Героя им было присвоено вместе с командирами штурмовавших рейхстаг батальонов В.И. Давыдовым, С.А. Неустроевым и К.Я. Самсоновым только через год — 8 мая 1946 года, к первой годовщине Победы над нацистской Германией.

В конце апреля имперскую канцелярию, в подземном убежище которой укрывался Гитлер, с внешним миром соединяла только радиосвязь. Фюрер, все еще надеясь на помощь извне, то и дело запрашивал, когда же войска деблокируют столицу. Наконец 30 апреля пришел ответ. Кейтель радировал, что 9-я армия Буссе из окружения так и не вырвалась, а 12-я армия Венка наступать на Берлин не может. Потеряв всякую надежду на спасение, Гитлер в 15.30 (по среднеевропейскому времени) застрелился.

В ночь на 1 мая в расположение войск 8-й гвардейской армии прибыл немецкий офицер-парламентер с пакетом, адресованным советскому командованию. В нем содержалась просьба установить время и место перехода линии фронта начальником Генерального штаба сухопутных войск (ОКХ) вермахта генералом Г. Кребсом для сообщения особой важности. Просьба была удовлетворена, и в 3.00 Кребс был доставлен к командующему армией (8А) генералу В.И. Чуйкову.

Начальник генерального штаба сообщил о самоубийстве Гитлера, о составе нового правительства Германии и передал обращение Геббельса и Бормана к Главному командованию Красной армии с просьбой о временном прекращении боевых действий в Берлине как условии для мирных переговоров между Германией и СССР.

Сообщение тотчас было передано маршалу Г.К. Жукову, который, в свою очередь, доложил о нем в Москву, выделив для переговоров с германским руководством в Берлине своего заместителя генерала В.Д. Соколовского. Вскоре позвонил сам Сталин и сказал: «Передайте Соколовскому, никаких переговоров, кроме безоговорочной капитуляции, ни с Кребсом, ни с другими гитлеровцами не вести». Г. Кребс в 9.00 отбыл для передачи ответа советского командования. В 18.00 пришел ответ с отклонением полной, безоговорочной капитуляции гарнизона.

Кстати, какого-либо ослабления сопротивления противника переговоры не убавили, но после отказа капитулировать советские войска усилили удары по врагу. Весь день 1 мая остатки 18-й панцергренадерской дивизии при поддержке артиллерии, нескольких танков и САУ продолжали оказывать сопротивление в районе Зоологического сада. 2 мая в первом часу ночи по московскому времени радиостанция 79-й гвардейской стрелковой дивизии, входившей в состав 8-й гвардейской армии, приняла радиограмму на русском языке: «Просим прекратить огонь. К 12 час. 50 мин. по берлинскому времени высылаем парламентеров на Потсдамский мост». В указанное время на мост прибыл немецкий офицер, который от имени генерала Вейдлинга заявил о готовности берлинского гарнизона прекратить сопротивление.

Утром 2 мая сдался в плен Вейдлинг. По его словам, такое решение он принял самостоятельно, так как Геббельс отравился. Генералу было предложено отдать письменный приказ о капитуляции подчиненных ему войск гарнизона, что он и сделал. Вскоре по просьбе советского командования аналогичный приказ отдал от имени германского правительства заместитель Геббельса знаменитый диктор и политический обозреватель Ганс Фриче. Приказы по усилительным радиоустановкам передавались всем немецким войскам. Началась массовая сдача в плен. 2 мая, по советским данным, сдались 134 700 человек. Тем не менее отдельные группы продолжали вопреки приказам пробиваться на запад. Самых крупных было две: одна (численностью около 17 тыс. человек) прорывалась из Берлина, другая (до 30 тыс. солдат и офицеров) — из Шпандау. Вместе с ними из окружения выходили около 300 видных функционеров нацистской партии. Обе группы в тот же день были разгромлены.

С 26 апреля 2-й Белорусский фронт наступал в северо-западном направлении, стремясь прижать 3-ю танковую армию генерала Хассо фон Мантейфеля к Балтийскому морю. Маршал Рокоссовский наращивал силу ударов по противнику: кроме трех армий в наступление перешла также 2-я ударная армия генерала И.И. Федюнинского. Вступили в сражение переправившиеся через Одер все танковые, механизированный и кавалерийский корпуса. При поддержке 4-й воздушной армии генерала К.А. Вершинина они стремительно продвигались в глубину Германии.

Навстречу войскам К.К. Рокоссовского наступала 21-я группа армий союзных войск. Командовал ею британский фельдмаршал Монтгомери. В конце апреля английские войска форсировали Эльбу и, не встречая сопротивления, быстро шли на восток. 3 мая им без боя сдался гарнизон Гамбурга. С утра 5 мая прекратили боевые действия немецкие войска и силы флота в Голландии и Дании, на северо-западе Германии и островах Северного моря.

Однако против Красной армии вермахт продолжал борьбу. Командующий группой армий «Висла», куда входила и 3-я танковая армия, получил приказ ставшего преемником Гитлера гросс-адмирала Деница вести боевые действия так, чтобы как можно больше своих сил отвести на запад, за линию Демиц, Висмар. То есть в зону боевых действий английских и американских войск. 2-й Белорусский фронт следовал за 3-й танковой армией по пятам, хотя при отходе противник минировал дороги и взрывал мосты. Своим упорным сопротивлением на подготовленных по рекам, каналам и в межозерных дефиле оборонительных рубежах он стремился задержать преследующих. 2-я ударная и 65-я армии 2 мая вышли на побережье Балтийского моря. 70-я и 49-я армии, преследуя дивизии 3-й танковой и только что сформированной 21-й армий, наступали на запад. До соединения с группой армий фельдмаршала Бернарда Монтгомери советским войскам оставалось всего 20–30 км.

Главные силы Монтгомери в это время наступали на север, к Балтийскому морю. Для прикрытия с востока британский фельдмаршал выделил один американский корпус. 4 мая советские войска на рубеже Висмар, Шверин, Демиц соединились с союзниками, но противник куда-то бесследно исчез. Выяснилось, что еще два дня назад командующие 3-й танковой и 21-й армий вермахта генералы Мантейфель и Типпельскирх установили контакт с американцами. В самый последний момент, когда советские войска должны были вот-вот подойти, обе немецкие армии перешли линию американского фронта и сложили оружие. При этом Мантейфель со своей 200-тысячной группировкой сдался только одной американской пехотной дивизии.

Важно то, что за весь период боевых действий 2-й Белорусский фронт не позволил противнику перебросить под Берлин ни одной дивизии. Даже те боевые части, которые германское командование уже начало передвигать из-под Данцига к столице, были скованы и разгромлены.

Войска 1-го Белорусского фронта, которые в период штурма Берлина обходили его с севера и с юга, теперь продвигались к Эльбе. 2 мая передовые отряды 61-й армии генерала П.А. Белова встретились южнее Виттенберга с 84-й пехотной дивизией американских войск. В период с 4 по 7 мая на Эльбу вышли, соединившись с 9-й американской армией, 1-я польская и 47-я армии. Отступавшая под их натиском 12-я армия генерала Венка после предварительных переговоров с американцами переправилась на западный берег реки и сдалась им. По словам Типпельскирха, тогда «удалось спасти примерно 100 тыс. человек от русского плена». Еще южнее, сменив войска 1-го Украинского фронта, рубеж Эльбы заняли 3, 69-я и 33-я армии 1-го Белорусского фронта. К реке Мульде вышли, соединившись с главными силами 1-й американской армии, две стрелковые дивизии 13-й армии 1-го Украинского фронта, в то время как его главные силы со 2 мая перемещались на юг, готовясь для наступления на Прагу.

Советским войскам, проводившим Берлинскую операцию, существенную помощь оказал Балтийский флот, которым командовал адмирал В.Ф. Трибуц. 22 апреля народный комиссар Военно-морского флота адмирал Н.Г. Кузнецов потребовал от Трибуца сразу же после завершения разгрома немцев в Кенигсберге и Данциге поддержать наступление войск 2-го Белорусского фронта вдоль морского побережья. Трибуц стремился воспретить эвакуацию германских войск из Восточной Пруссии и Курляндии в порты западной части Балтийского моря. Для выполнения поставленных задач флот использовал военно-воздушные силы, торпедные и сторожевые катера, тральщики и развернутые на позициях подводные лодки. Как и прежде, крупные надводные корабли оставались в Кронштадте, лишенные возможности из-за сложной минной обстановки выйти из Финского залива в открытое море.

В начале мая авиация Балтийского флота нанесла массированные удары по военно-морской базе противника в Свинемюнде. Успех превзошел все ожидания: был потоплен германский линкор «Шлезиен», уничтожены и повреждены шесть транспортов, три эскадренных миноносца, несколько тральщиков и сторожевых катеров. Войска 2-го Белорусского фронта, используя удары флота, 5–6 мая овладели Свинемюнде и островом Рюген.

Вечером 7 мая командующие советскими фронтами, действовавшими против Германии, получили директиву Ставки ВГК, в которой указывалось, что германские вооруженные силы как на западном, так и на восточном фронтах 8 мая с 23.00 среднеевропейского времени согласно достигнутому в Реймсе соглашению должны капитулировать. Ставка приказывала любыми средствами известить об этом командование и войска противника, потребовать от них сложить оружие и сдаться в плен, а в случае продолжения сопротивления — нанести решительные удары. Правда, в полосе 1-го и 2-го Белорусских фронтов сопротивляться было уже некому. От капитуляции уклонялись лишь группировка противника, сосредоточенная в Южной Германии и Чехословакии, а также военно-морские силы вермахта на Балтийском море.

Итак, Берлинская операция успешно завершилась. 1-й и 2-й Белорусские и 1-й Украинский фронты поставленную перед ними задачу выполнили. С 16 апреля по 8 мая, продвинувшись на глубину от 160 до 220 км, они овладели Берлином и соединились с англо-американскими войсками. За такой короткий срок Красная армия разгромила 93 германские дивизии, большое количество отдельных полков и батальонов; было захвачено около 480 тыс. военнопленных, 11 тыс. орудий и минометов, более 1,5 тыс. танков и штурмовых орудий, 4,5 тыс. боевых самолетов разных марок. Столь высокой результативности не достигалось ни в одной из проведенных ранее операций Великой Отечественной войны.

Берлинская операция содержит много поучительного и по праву составляет отечественную военную гордость. Возросшее мастерство, несокрушимая воля к победе советских солдат и офицеров были очень убедительно продемонстрированы как при прорыве мощной обороны, так и при уничтожении окруженного противника. Если под Сталинградом разгром 300-тысячной группировки занял более двух месяцев, то на уничтожение полумиллионной группировки врага, окруженной в Берлинской операции, потребовалось только семь суток.

Тем не менее оценка Берлинской операции также содержит немало преувеличений, навеянных эйфорией победного завершения войны. Прежде всего необходимо напомнить, что общая военно-политическая обстановка, в которой проводилась операция, была особенно благоприятной. Германия вела вооруженную борьбу на два фронта, отражая одновременно удары с востока и запада. Ей, оставшейся в одиночестве, теперь противостояли державы, которые обладали сильной экономикой, огромными людскими ресурсами, могучими вооруженными силами.

И при всем этом войска трех советских фронтов и силы Балтийского флота за три недели наступления потеряли убитыми, ранеными и пропавшими без вести 361 367 человек, в число которых входят 8,9 тыс. воинов 1-й и 2-й польских армий. Фронты потеряли 2108 орудий и минометов, 1997 танков и самоходных артиллерийских установок, 917 боевых самолетов. Берлинская операция занесена в книгу рекордов Гиннесса как самое кровопролитное сражение современности, в котором с обеих сторон участвовало 3,5 млн человек, 52 тыс. орудий и минометов, 7750 танков и 11 тыс. самолетов.

Разумеется, столь огромные потери советских и польских войск — это следствие прежде всего отчаянного сопротивления немцев. Слишком велик был их страх, что пришло время держать ответ за многочисленные злодеяния, совершенные на оккупированной территории СССР. Однако и действия Красной армии страдали недостатками. Это прежде всего спешка с началом наступления, вызванная больше всего политическими мотивами: стремлением опередить англо-американских союзников в овладении Берлином. Неудачным оказался лобовой удар 1-го Белорусского фронта по Берлину, что привело к необходимости прорывать оборону в самом сильном месте.

Признавая недостатки руководства в наступлении на Берлин, маршал Г.К. Жуков писал в своих мемуарах: «Взятие Берлина следовало бы сразу, и в обязательном порядке, поручить двум фронтам: 1-му Белорусскому и 1-му Украинскому… Мог быть, конечно, и иной вариант; взятие Берлина поручить одному 1-му Белорусскому фронту, усилив его левое крыло не менее чем двумя общевойсковыми и двумя танковыми армиями, хотя бы одной авиационной армией, а также соответствующими артиллерийскими и инженерными частями». Но такие силы Г.К. Жуков мог получить прежде всего за счет 1-го Украинского фронта, потому что две танковые армии взять было больше не у кого. Кстати, второй вариант вообще исключал участие маршала И.С. Конева в овладении столицей Германии. В этом случае, по мнению Г.К. Жукова, было бы меньше всяких трений и неясностей, которые в конце концов возникли в ходе взаимодействия двух фронтов при штурме Берлина.

Да и Конев уже спустя 20 лет после войны признавал, что после окружения Берлина никакой надобности помощи 1-му Белорусскому фронту в штурме города не было. Напрашивается вывод: выделение чрезмерного количества войск для овладения столицей при неумелой организации взаимодействия между фронтами только увеличило потери.

Немногим выпала честь наступать на столицу Германии, но еще меньше советских воинов осуществили свою заветную мечту войти в Берлин победителями. В ознаменование этого события была учреждена медаль «За взятие Берлина». Вручили ее непосредственным участникам штурма города — 1082 тыс. солдатов, сержантов и офицеров Красной армии и Войска Польского. Москва щедро наградила победителей. Так, в 1-м Белорусском и 1-м Украинском фронтах, которые к началу наступления насчитывали около 1,5 млн человек, ордена и боевые медали получили 1141 тыс. воинов. Г.К. Жуков стал трижды Героем Советского Союза, маршалы Конев и Рокоссовский были удостоены второй Золотой Звезды. Почетное наименование Берлинских было присвоено 187 частям и соединениям.

После разгрома противника на основном берлинском направлении единственной силой, способной оказать серьезное сопротивление Красной армии, оставались группа армий «Центр» и часть группы армий «Австрия», сосредоточенные на территории Чехословакии. Они насчитывали 900 тыс. солдат и офицеров, 9,7 тыс. орудий и минометов, 1,9 тыс. танков и штурмовых орудий, около тысячи боевых самолетов. Войска 4-го и 2-го Украинских фронтов под командованием генерала А.И. Еременко и маршала СССР Р.Я. Малиновского, освободив Словакию, в начале мая продолжали громить противника на территории Чехии. С севера, занимая оборону в предгорье Рудных гор и Судет на рубеже свыше 400 км, над группировкой противника в Чехословакии нависали войска 1-го Украинского фронта.

Основные силы маршала И.С.Конева в начале мая находились еще в районе Берлина. С запада к границе Чехословакии продвигалась 3-я американская армия под командованием знаменитого генерала Паттона, имевшая задачу овладеть уже согласованным с советским командованием рубежом Ческе-Будеевице, Пльзень, Карлови-Вари. Против американских войск в полосе около 200 км вдоль реки Мульде и границы Чехословакии оборонялись 5 немецких дивизий, понесших большие потери.

Быстрое приближение советских и американских войск активизировало движение Сопротивления в Чехии. В апреле 1945 года там действовало 120 партизанских отрядов, насчитывавших 7,5 тыс. человек. Деятельность партизан носила оборонительный характер, что объяснялось прежде всего нехваткой оружия и недостатком опытных кадров. Чешское партизанское движение не имело центрального штаба. Связь отдельных отрядов с командованием Красной армии была эпизодической или отсутствовала вовсе.

Формирование в стране Чешского национального совета (ЧНС) как единого руководящего органа чешского Сопротивления шло с трудом и завершилось лишь к концу апреля 1945 года. ЧНС состоял из представителей разнородных в политическом отношении национальных организаций. Важную роль в нем играли коммунисты. Совет возглавил профессор Пражского университета А. Пражак. Во внутренней политике ЧНС ориентировался на «самую широкую демократию», во внешней — на «теснейшее сотрудничество» с Советским Союзом и на «дружественные отношения» с остальными союзниками. Однако глубокие внутренние противоречия и слабая связь с восставшими на местах снижали руководящую роль Совета.

Немедленное начало восстания не входило в расчеты ни ЧНС, ни коммунистов. Подпольное руководство КПЧ 4 мая решило на два-три дня повременить с призывом к восстанию.

5 мая постановление не начинать восстания приняли около 100 представителей 70 предприятий Праги, Бероуна, Кладно и Пльзеня, собранных по инициативе нелегального Центрального совета профсоюзов.

Восстание в Праге готовило командование бывших чехословацких военнослужащих «Бартош» во главе с генералом К. Кутлвашром. Действуя независимо от ЧНС, оно в первых числах мая вступило в контакт с командиром 1-й дивизии так называемой Русской освободительной армии С.К. Буняченко. Сформированная генералом А.А. Власовым из попавших в немецкий плен советских солдат и офицеров, «армия» двигалась на запад, находясь в 50 км юго-западнее Праги. С.К. Буняченко и почти все командиры полков дивизии, рассчитывая на политическое убежище в Чехословакии, согласились на союз с чехами в борьбе против «нацизма и большевизма». А.А. Власов же не верил в успех, но предоставил командиру дивизии полную свободу действий.

1-й Украинский фронт 1 мая получил задачу — не позднее 4 мая передать 1-му Белорусскому фронту рубеж по Эльбе, а высвободившиеся силы стремительно бросить на Прагу. На следующий день такая же задача была поставлена и 2-му Украинскому фронту с использованием успеха 4-го Украинского фронта. В результате три Украинских фронта должны были окружить и уничтожить противника в Чехословакии.

Советские войска и действовавшие вместе с ними 2-я польская, 1-я и 4-я румынские армии и чехословацкий армейский корпус насчитывали более 2 млн человек, 30,5 тыс. орудий и минометов, около 2 тыс. танков и самоходных артиллерийских установок, более 3 тыс. боевых самолетов. Они превосходили немцев в личном составе в два с лишним раза, артиллерии и авиации в три раза, танков было поровну. Такое превосходство не предвещало легкого успеха, но характер действий противника определялся теперь не столько соотношением сил, сколько критическим положением Германии.

Еще 3 мая новое правительство Германии во главе с К. Деницем провело совещание, на котором кроме Кейтеля и Йодля присутствовали представители оккупационной власти и командования вермахта в Чехословакии. Был сделан вывод, что положение германских войск в Чехии безнадежно, но решено было не капитулировать перед Красной армией, а попытаться найти выход путем переговоров с американским командованием и, выжидая удобного момента, подготовить войска к отходу на запад.

Британского премьер-министра Черчилля чрезвычайно волновал вопрос о распространении коммунизма в Европе. 30 апреля он писал новому президенту США Трумэну: «Можно почти не сомневаться в том, что освобождение вашими войсками Праги и как можно большей территории Западной Чехословакии может полностью изменить послевоенное положение в Чехословакии и вполне может к тому же повлиять на соседние страны». И в начале мая Черчилль продолжал настаивать на продвижении американских войск к столице Чехословакии. Однако Трумэн считал недопустимым вмешательство в военные планы Эйзенхауэра, который все же сделал попытку прощупать возможность наступления на Прагу.

4 мая Эйзенхауэр направил начальнику Генерального штаба Красной армии послание. Подтвердив согласованный ранее рубеж своего продвижения в Чехословакии, он добавил о вероятном выходе американских войск к реке Влтаве, что означало овладение левобережной Прагой. Генерал А.И. Антонов с этим согласиться никак не мог, потому что советские войска уже завершали подготовку Пражской операции. По его мнению, внезапное изменение рубежа встречи с американскими войсками грозило опасностью; наступление навстречу друг другу союзных армий могло привести к жертвам. Аргумент был, несомненно, важен. Но главной тут была невысказанная политическая мотивация: Чехословакия, согласно представлениям советского руководства о национально-государственных интересах СССР, входила в сферу его интересов. Поэтому не менее, чем Черчилль, настаивавший на том, чтобы в Прагу первыми вступили американские войска, советские руководители были заинтересованы в освобождении чехословацкой столицы Красной армией. Эйзенхауэр принял во внимание соображения, изложенные в телеграмме А.И. Антонова, и 6 мая отдал приказ командующему 12-й группой армий генералу Омару Брэдли дальше рубежа Ческе-Будеевице, Пльзень, Карлови-Вари не продвигаться. В посланной А.И. Антонову телеграмме Эйзенхауэр писал: «Полагаю, что советские войска смогут быстро перейти в наступление и разгромить силы противника в центре страны».

Операцию 1-го и 2-го Украинских фронтов намечалось начать 7 мая. 4-й Украинский фронт продолжал наступление, преследуя начавшего отход противника.

В начале мая 1945 года в ряде городов Чехии возникли антинацистские выступления, переросшие в Майское восстание чешского народа. Оно началось стихийно. 5 мая восстала Прага. Желание спасти город от разрушения заставило десятки тысяч горожан выйти на улицы. Они не только соорудили сотни баррикад, но и овладели центральной почтой, телеграфом, вокзалами, важнейшими мостами через Влтаву.

Повстанцы, захватив ряд военных складов и разоружив несколько мелких немецких частей, дислоцированных в Праге, установили контроль над значительной частью города. В первый же день позиции немцев в Праге были серьезно ослаблены. Как представитель революционного движения чешского народа и как доверенный орган правительства Чехословацкой республики, ЧНС взял на себя законодательную и исполнительную власть на территории Чехии, Моравии и Силезии.

Однако ЧНС по-прежнему не координировал действия с советским командованием и даже не установил с ним контакт. К Совету, о котором практически ничего не было известно, не испытывали доверия ни советское командование, увидевшее в нем ставленника Лондона, ни чехословацкое правительство, действовавшее на освобожденной территории страны.

Командующий группой армий «Центр» генерал-фельдмаршал Шернер приказал подавить восстание, которое перерезало основной путь намеченного отхода немцев на запад. 6 мая нацисты, применив против восставших танковые части и авиацию, снова овладели частью города. Восставшие, понеся большие потери, обратились по радио к союзникам за помощью. Как вспоминал маршал Конев, «одновременно мы получили разведывательные данные о том, что немецкий генерал-фельдмаршал Ф. Шернер поспешно стягивает к Праге войска. 5 мая я отдал приказ войскам ударной группировки начать наступление утром 6 мая».

Оказавшись в трудном положении и не зная, скоро ли придет военная помощь со стороны союзников, ЧНС, которому теперь подчинилось и командование «Бартош», вынужден был согласиться на сотрудничество с власовцами. 6 мая дивизия С.К. Буняченко вошла в Прагу. Власовцы шли в бой против вчерашних союзников под лозунгами: «Смерть Гитлеру!», «Смерть Сталину!» К вечеру они овладели западными районами города. На другой день подразделения дивизии переправились на правый берег и рассекли противника на две части.

По отношению к новым союзникам в руководстве восстанием единства не было. ЧНС после определенных колебаний и под давлением коммунистов отказался от дальнейших переговоров с «власовцами» и от их помощи, понимая, что такой «союз» мог бы быть негативно воспринят советским руководством и командованием.

Прибывшие в штаб С.К. Буняченко посланцы от ЧНС привезли благодарственное письмо генералу А.А. Власову за оказанную помощь и сообщили решение Совета отказаться от услуг его армии. С.К. Буняченко готов был действовать против немцев и отдельно от ЧНС. Теперь он просил чехов передать по радио его меморандум, разъясняющий, почему он оказался в РОА, почему пришел на помощь Праге и теперь будет продолжать воевать против нацистов. Представители ЧНС отказались выполнить это требование.

Поняв, что американские войска не собираются наступать к Праге и в нее войдут части Красной армии, дивизия С.К. Буняченко вечером 7 мая стала покидать сражавшийся город, уходя теперь на запад, к американцам. Не вняли власовцы и просьбам повстанцев оставить им оружие. Впрочем, часть бойцов дивизии осталась в Праге и продолжала борьбу. Несомненно, что среди власовцев были люди, искренне желавшие сражаться с нацистами и тем самым получить прощение Родины. Всего в боях за город, по некоторым данным, погибло около 300 власовцев. С отходом на запад их основных сил немцы снова стали хозяевами положения в Праге.

1-й Украинский фронт наносил удар на Прагу с севера через Рудные горы. Ранним утром 6 мая разведка установила, что сплошной обороны противник создать не успел. Во второй половине дня стрелковые дивизии 13-й и 3-й армий совместно с соединениями 3-й и 4-й гвардейских танковых армий нанесли мощный и внезапный удар по самым слабым местам в обороне немцев. 5-я гвардейская армия сумела завершить подготовку к наступлению только к вечеру, когда основные силы фронта уже прорвали оборону и, несмотря на сильные дожди, затруднявшие движение по размокшим дорогам, продвинулись более чем на 20 км.

6 мая войска генерал-фельдмаршала Шернера начали общий отход из Чехословакии. В этот же день прекратил сопротивление блокированный еще с середины февраля 40-тысячный гарнизон города-крепости Бреслау; он сдался, убедившись в бесплодности дальнейшей борьбы в тылу советских войск. Маршал И.С. Конев приказал всем армиям немедленно преследовать противника. 7 мая наступление войск 1-го Украинского фронта развернулось в полосе более 400 км.

К исходу дня главная ударная группировка фронта вышла к северным отрогам Рудных гор. Особого успеха добилась 13-я армия генерала Н.П. Пухова. Действуя совместно с 4-й гвардейской танковой армией, она значительно вырвалась вперед. 5-я гвардейская и 3-я гвардейская танковая армии генералов А.С. Жадова и П.С. Рыбалко, завязав бои за Дрезден, отстали.

7 мая наступление на Прагу начал и 2-й Украинский фронт. Его 7-я гвардейская армия под командованием генерала М.С. Шумилова сразу же продвинулась на 12 км. Используя ее успех, командующий фронтом маршал Р.Я. Малиновский на следующий день ввел в сражение 6-ю гвардейскую танковую армию генерала А.Г. Кравченко, которая устремилась к столице Чехословакии.

Во второй половине дня 7 мая Шернер получил по радио приказ генерал-фельдмаршала В. Кейтеля о капитуляции немецких войск на всех фронтах, но до подчиненных его не довел. Позже, находясь в советском плену, Шернер оправдывался: «…приказ о капитуляции мною в мои войска передан не был, так как я полагал, что он невыполним… Нами был выработан по этапам план отхода войск группы армий „Центр“». Фельдмаршал просто-напросто лукавил. Приказ он отдал, но в нем говорилось, будто слухи о капитуляции распространяет англо-американская и советская пропаганда. Шернер заверял войска, что «война против Советского Союза будет продолжаться». По существу, подобная позиция — это даже не своеволие фельдмаршала, а реальное отражение официальной точки зрения нового руководства Германии.

7 мая для повстанцев в Праге был самым тяжелым днем. Именно тогда в штаб генерала К. Кутлвашра прибыли американские офицеры, которые сообщили о немецкой капитуляции и советовали прекратить бои в Праге.

Ночью стало известно о том, что начальник гарнизона немецких войск в Праге генерал Р. Туссэн готов вступить в переговоры с руководством восстания о капитуляции. Они начались 8 мая в 10 часов в здании, где размещался штаб ЧНС. В 16.00 представителями Национального совета, с одной стороны, а с другой — генералом Туссэном был подписан акт о капитуляции немецкого гарнизона. Согласно протоколу, немецкие войска могли свободно отойти на запад, оставив тяжелое вооружение на выходе из Праги, а остальное сложив перед американской демаркационной линией. Это дало возможность части нацистских сил избежать советского плена. Соглашаясь с такими условиями, мало похожими на капитуляцию противника, восставшие попросту стремились быстрее избавиться от оккупантов и избежать кровопролития.

8 и 9 мая стали решающими днями наступления советских войск к Праге. Войска правого крыла 1-го Украинского фронта преодолели сопротивление противника на перевалах через Рудные горы. На рассвете 9 мая передовые части 3-й и 4-й гвардейских танковых армий ворвались в Прагу. Днем с востока в город вступили передовые части 60-й и 38-й армий 4-го Украинского фронта. В течение нескольких часов город был очищен от остатков немецких войск.

Основные силы группы армий «Центр» были окружены и к исходу 11 мая сдались в плен. Советские войска вышли в районы Хемница, Пльзеня и Ческе-Будеевице и установили контакт с союзниками. На следующий день они встретились в Карлови Вари и южнее Пльзеня в Клатови.

Выдвигаясь в район Клатови, разведка 25-го танкового корпуса генерала Е.И. Фоминых установила, что на запад отходит дивизия РОА С.К. Буняченко, вместе с которой находился и генерал А.А. Власов. Для его захвата Е.И. Фоминых выделил группу во главе с капитаном М.И. Якушевым. Как докладывал в Москву начальник политуправления 1-го Украинского фронта генерал Ф.В. Яшечкин, 12 мая танкистами 25-го танкового корпуса был захвачен генерал А.А. Власов. При нем были найдены американский паспорт на его имя, старый партбилет и копия его приказа войскам сложить оружие и сдаться в плен Красной армии. По показаниям самого А.А. Власова, «он намеревался пробраться на территорию, занятую нашими союзниками».

Подошедшая к занимаемому американцами рубежу дивизия С.К. Буняченко не была принята командованием союзников. Он сорвал с себя погоны немецкого генерал-майора и распустил личный состав. Некоторые офицеры и солдаты тут же застрелились, другие безучастно опустились на обочину дороги, третьи направились на восток, навстречу советским войскам. А.А. Власова и его сподручных в Москве ждали суд и виселица. За 13 и 14 мая, говорилось в вышеупомянутом донесении, в районе города Пльзень «до 20 тысяч власовцев сложили оружие, сдались к нам в плен». Их дорога вела в ГУЛАГ.

В результате боевых действий в Пражской операции в плен было взято около 860 тыс. солдат и офицеров, захвачено 9,5 тыс. орудий и минометов, 1,8 тыс. танков и штурмовых орудий, более тысячи боевых самолетов. Потери советских, румынских, польских и чехословацких войск составили 12 тыс. человек, а 40,5 тыс. солдат и офицеров получили ранения. Кроме того, было потеряно 373 танка и самоходные артиллерийские установки, тысяча орудий и минометов, 80 боевых самолетов.

Берлинская и Пражская операции завершили вооруженную борьбу на советско-германском фронте. Овладение столицей Германии сорвало расчеты руководства рейха на затягивание боевых действий на востоке с целью поисков благоприятного окончания войны. Последним звеном такой политики была попытка избежать капитуляции перед Красной армией германских войск в Чехословакии. В результате их разгрома у вермахта не осталось сил для продолжения сопротивления, и Германия безоговорочно капитулировала.

Подобный принцип безоговорочной капитуляции нацистской Германии, Италии и Японии, выдвинутый президентом США Рузвельтом, был принят главами правительств США и Великобритании в январе 1943 года на конференции союзников в Касабланке. Поддержанный Советским Союзом, он в целом способствовал укреплению антигитлеровской коалиции и решимости всех входивших в нее стран вести войну до полного разгрома фашизма. Требование безоговорочной капитуляции как единственного условия окончания войны против Германии затрудняло ее руководству заключение сепаратных соглашений с западными державами. В то же время этот принцип не давал не только нацистским лидерам, но и всему немецкому народу никакой альтернативы выхода из войны, и нацистская пропаганда в полной мере использовала его для сплочения сил государства воевать до последней возможности.

В 1945 году лидеры Третьего рейха все еще надеялись на раскол антигитлеровской коалиции. Придя к власти 2 мая, новый президент и военный министр германской империи адмирал Карл Дениц в узком кругу своего штаба в Фленсбурге обсудил вопросы продолжения войн. Было решено капитулировать перед англо-американскими войсками, но активно продолжать боевые действия против Красной армии. В тот же день Дениц обратился к народу и армии Германии с воззванием, из которого следовало, что война продолжается с единственной целью — спасти немцев от уничтожения «везде наступавшими большевиками». Убедившись, что на какую-либо общую капитуляцию на всем Западном фронте ни Вашингтон, ни Лондон не пойдут, правительство К. Деница приняло план капитуляции по частям. «Поскольку политические связи союзников между собой не позволяют нам выполнить этот замысел официальным путем, следует попытаться провести его через группу армий и постепенно», — говорится в протокольной записи того совещания у К. Деница.

Опыт капитуляции по частям немцы уже имели: ведь 29 апреля они договорились о прекращении боевых действий в Италии (на этом ТВД действовали 2б-я танковая дивизия вермахта: 8 StuG III, 84 Pz.Kpfw.IV, 6 Flakpz, 26 танков Pz.Kpfw.V; 29-я панцергренадерская дивизия: 17 StuG III, 46 танков Pz.Kpfw.IV, 7 Flakpz; 90-я панцергренадерская дивизия: 42 StuG III, 1 Pz.Kpfw.IV, 8 Flakpz; 504-й тяжелый отдельный танковый батальон: 36 Pz.Kpfw.VI; все данные на 15 марта с исправностью техники около 55 процентов; там же были 242-я, 907-я бригады штурмовой артиллерии). При подписании документа о капитуляции войск группы армий «Ц» (он вступал в силу со 2 мая) присутствовал и советский представитель генерал А.П. Кисленко. Еще 21 апреля военные миссии США и Великобритании в Москве уведомляли Генеральный штаб Красной армии: «Начальники Объединенного штаба считают, что каждая из главных союзных держав, если она этого пожелает, должна получить возможность послать своих представителей для присутствия на переговорах по поводу любой из подобных капитуляций. Однако никакому предложению о сдаче не может быть дано отказа только потому, что будут отсутствовать представители одного из трех союзников». Советская сторона ответила на это согласием, что означало признание капитуляции по частям нормальным явлением.

Утром 3 мая К. Дениц направил военную делегацию во главе с новым главнокомандующим военно-морскими силами адмиралом Г. Фридебургом к командующему 21-й группой армий фельдмаршалу Б. Монтгомери. Перед адмиралом стояла задача считать главным вопросом переговоров с англичанами спасение как можно большего числа немецких солдат от «порабощения большевиками». Возглавляемая им делегация добивалась того, чтобы германским войскам, в том числе и 3-й танковой армии, которая сражалась против Красной армии, было разрешено пройти через расположение английских войск. Разумеется, права принимать капитуляцию от противника, который сражался против советских войск, Монтгомери не имел. Это было в компетенции Эйзенхауэра, который вмешался и не разрешил фельдмаршалу принимать капитуляцию на советско-германском фронте и в Норвегии. На следующий день германская делегация подписала протокол о безоговорочной капитуляции перед англичанами, который вступал в силу 5 мая с 8.00.

В тот же день капитулировали германские войска, действовавшие в Хорватии, Австрии и Баварии. «Мы должны просто радоваться каждой возможности оккупации нашей территории американскими, а не русскими воинами», — так оценили эти события в ставке Деница.

Все немецкие боевые группировки, расположенные в Голландии и Северо-Западной Германии, капитулировали перед 21-й группой армий. Прекратили сопротивление и военно-морские силы на Балтийском и Северном морях, но лишь против англо-американских сил. Выполняя соглашение о перемирии, командование германского военно-морского флота вместе с тем поставило своим кораблям задачу продолжать эвакуацию войск из Курляндии и Восточной Пруссии. Оно приказало направить туда все, что только возможно, в том числе и 12 эсминцев из Дании. Словом, Монтгомери, несмотря на запрет Эйзенхауэра, правда, неофициально, но все же разрешил незаконную эвакуацию немцев с восточного фронта.

Разоружение противника в Дании и Норвегии в некоторых деталях отличалось от разоружения в других странах, оккупированных немцами. С одной стороны, здесь противник не потерпел поражения на поле боя и был склонен поэтому требовать особого обращения. С другой стороны, наличие здесь большого количества немецких раненых и беженцев, а также перемещенных лиц ненемецкой национальности накладывало на оккупированные страны и союзные части тяжелое бремя ответственности за их эвакуацию. Более того, в обеих этих странах силы противника значительно превосходили количество войск союзников, направленных сюда. В обеих этих странах представители Верховного штаба союзных войск испытывали трудности во взаимоотношениях с разными советскими властями. Задача разоружения противника в этих странах была верховным командующим поручена представительствам верховного штаба, созданным в 1944 году, которым были приданы войска на случай, если Германия потерпит поражение и капитулирует. В Дании представительство фактически завершило свою работу ко времени расформирования Верховного штаба, но в Норвегии представительство закончило свои дела лишь осенью 1945 года.

Глава представительства Верховного штаба в Дании генерал-майор Дьюинг, сопровождающие его лица и парашютная рота 5 мая, вскоре после капитуляции немцев в Люнебурге, прилетели в Копенгаген и отдали приказы на эвакуацию сил противника из Дании. Он также информировал главнокомандующего германскими вооруженными силами в Дании генерала Линдеманна, что он должен увести свои войска обратно в Германию под руководством своих офицеров и при их обычном вооружении. Госпиталям с их больными и обслуживающим персоналом было разрешено пока остаться. Генералу Линдеманну было дано указание арестовать личный состав войск СС и гестапо в Дании и списки их направить англичанам. Генерал Дьюинг запретил высаживать на берег немецких солдат и беженцев с кораблей, стоявших на копенгагенском рейде, и не разрешил использовать датские порты кораблям, которые тогда проводили эвакуацию немецких войск из Курляндии и Восточной Пруссии. Он обещал запросить дальнейших распоряжений по этому вопросу.

Для проведения своей работы с немецкими войсками, насчитывавшими 206 тыс. в строю, 80 тыс. больных и раненых на территории Дании и 48 тыс. солдат и беженцев в портах Дании, Дьюинг имел кроме парашютной роты, с которой он прибыл туда, парашютный батальон, а также 1-й бронекавалерийский полк английских драгун. К ним прибавилось 6–9 тыс. человек датской полиции. Вскоре после капитуляции в Реймсе численность немцев увеличилась, так как Дьюинг дал указание высадить на берег раненых с кораблей, пришедших в Копенгаген из Курляндии.

Дьюинг имел косвенное отношение к вопросу о разоружении немцев на датском острове Борнхольм. Хотя остров этот находился значительно восточнее того рубежа, на который должны были выйти советские войска, он 4 мая капитулировал совместно с другими датскими территориями перед войсками Монтгомери. Зная об этом, германское Верховное главнокомандование 8 мая приказало войскам на этом острове противодействовать высадке на него советских войск до тех пор, пока не вступит в силу официальная капитуляция. Командование 21-й группы армий предложило направить на остров отряд союзных войск, но советские войска упредили союзников, начав действия до того, как те смогли предпринять этот шаг.

Главная трудность в эвакуации войск противника из Дании возникла, когда датские силы Сопротивления попытались разоружить немцев. Немецкое командование болезненно реагировало на разоружение немецких войск, так как они не потерпели поражения на поле боя. Поэтому оно протестовало, заявив, что они не капитулируют перед датчанами. Несмотря на эти затруднения, вывод немецких войск проходил быстро. К концу первой недели после освобождения страны было отправлено около 43 тыс. человек, а к концу второй недели это количество почти удвоилось. К концу первой недели июня Дьюинг пришел к заключению, что он может обойтись без услуг генерала Линдеманна, и приказал арестовать его. Ко времени расформирования Верховного штаба в Дании осталось менее 50 тыс. немцев. Так как представительство верховного штаба не выполнило полностью своей задачи, оно разделилось на две части — английскую и американскую. Приданные этому представительству войска остались под английским командованием.

Разоружение немецких войск в Норвегии потребовало более тщательного планирования и более широкой деятельности, чем в Дании, из-за обширности страны, труднодоступности некоторых ее частей и количества войск, подлежащих разоружению. На всей территории Норвегии было разбросано около 400 тыс. немцев, включая рабочих организаций Тодта, 90 тыс. советских пленных и перемещенных лиц и около 30 тыс. перемещенных лиц других национальностей. Эти войска под общим командованием генерала Бёме, командующего 2-й горной армией и германскими силами в Норвегии, как и германские силы, находившиеся в Дании, не потерпели поражения на поле боя и не были склонны капитулировать, если в отношении соблюдения их достоинства не будет допущено различие.

Задача очищения Норвегии от немцев была по указанию Эйзенхауэра возложена на представительство Верховного штаба, возглавляемое генералом Торном. Когда немцы капитулировали в Реймсе, им было приказано направить представителя армии в Эдинбург для подписания документов о капитуляции их войск, находившихся в Норвегии. Им было также сказано, чтобы они ожидали скорого прибытия представителей генерала Торна в Осло.

8 мая представители Торна полетели в Норвегию, чтобы передать его приказ генералу Бёме. В последующие три дня туда были переброшены воздушно-десантные войска, чтобы помочь в выполнении задачи эвакуации немцев. Затем в норвежские порты прибыли английские эсминцы, которые высадили персонал групп по военному и морскому разоружению и затем направились в северные воды, когда оказалось, что советское командование проявляет к этим местам повышенный интерес. В начале июня для усиления войск союзников в Норвегии прибыл усиленный американский полк. Всего в Норвегию было прислано почти 40 тыс. союзных войск для разоружения 400 тыс. немцев.

В период своего нахождения в Норвегии Торн в числе своих основных обязанностей имел задачу убедить советские власти, чтобы они приняли в свою зону немцев из Норвегии, и эвакуировать югославских и русских перемещенных лиц. Отношения с русскими ухудшились, когда Торн смягчил приговор немецкому офицеру, который был приговорен к смертной казни за убийство советского гражданина.

В первую очередь были приняты меры к эвакуации союзных военнопленных и советских перемещенных лиц. По соглашению с правительством Швеции эвакуация проводилась через Швецию в советские порты на Балтийском море. До расформирования Верховного штаба из Норвегии было отправлено около 42 тыс. русских и столько же там осталось.

Новое руководство Германии особую заботу проявляло о войсках группы армий «Центр» и «Австрия», общее командование которыми теперь осуществлял фельдмаршал ВВС А. Кессельринг. По поручению Деница 5 мая в Реймс, где находился штаб генерала Эйзенхауэра, прибыл адмирал Г. Фридебург. Когда он поставил вопрос о капитуляции войск обеих групп армий перед американскими войсками, ему объяснили, что речь может идти только об общей безоговорочной капитуляции, в том числе и на советско-германской линии фронта, причем германские войска везде должны оставаться на достигнутых рубежах.

Адмирал уехал ни с чем. Следом Кессельринг обратился к Эйзенхауэру с просьбой принять его посланника по этому же вопросу. Но Эйзенхауэр был неумолим, заявив, что это не имеет никакого смысла, если Германия не собирается капитулировать одновременно перед англо-американскими и советскими войсками. В конце концов Деницу пришлось начать переговоры о всеобщей капитуляции. 6 мая он направил в Реймс генерала Йодля, который приступил к переговорам с начальником штаба союзных войск в Европе генералом У. Смитом.

Йодль изложил намерения Деница по поводу скорейшего окончания войны. «Никакая сила в мире не может заставить войска групп армий Лера, Рендулича и Шернера (войска Восточного фронта в Югославии, Австрии и Чехословакии) исполнить приказ о капитуляции, — доказывал он Смиту. — С мужеством отчаявшихся они сметут со своего пути все, мешающее им, и в конце концов в полном составе или отдельными группами придут к вам».

В ответ на возражения Смита Йодль предложил такой вариант: пусть документы о капитуляции подпишут командующие видами вооруженных сил Германии. Йодль имел в виду, что на сбор командующих и последующее доведение приказов до войск потребуется не менее двух суток. Тогда перемирие вступит в силу не ранее второй половины дня 10 мая, а за это время удастся отвести войска вермахта на запад. Смит немедленно информировал об этом Эйзенхауэра. Тот категорически отклонил предложение Йодля и потребовал в тот же день незамедлительно подписать документ о капитуляции, который при всех обстоятельствах должен вступить в действие с началом суток 9 мая. Эйзенхауэр дал Йодлю 30 минут на размышление и был категоричен: если немцы отклонят его условия, переговоры прекратить, а немцев через линию англо-американских войск больше совсем не пропускать. Главнокомандующий пригрозил возобновлением воздушной войны против Германии и отказом от продолжения переговоров, которые германской стороне в дальнейшем придется вести только с русскими.

Поняв невозможность дальнейшего затягивания переговоров, Йодль запросил у Деница полномочий подписать капитуляцию на предъявленных условиях и сразу же получил их. 7 мая в 2.41 (по центральноевропейскому времени) генералы А. Йодль, У. Смит — США и представитель СССР генерал И.А. Суслопаров в присутствии свидетеля от Франции подписали протокол о капитуляции.

Текст акта о военной капитуляции, подписанный Йодлем, гласил:

«1. Мы, нижеподписавшиеся, действуя по полномочию германского верховного главнокомандования, в настоящее время осуществляем безоговорочную капитуляцию перед верховным командующим союзными экспедиционными силами и одновременно перед Советским Верховным Главнокомандованием всех наземных, морских и воздушных сил, находящихся в данное время под германским контролем. Германское верховное главнокомандование немедленно отдаст приказ всем германским военным, морским и авиационным властям, находящимся под германским контролем, прекратить активные боевые действия 8 мая в 23 часа 01 мин. по центральноевропейскому времени и остаться на позициях, занимаемых к этому времени. Ни одно боевое и вспомогательное судно или самолет не должны быть уведены, никакого вреда не должно быть причинено их корпусу, машинам или оборудованию.

3. Германское верховное главнокомандование незамедлительно доведет до надлежащих командующих и обеспечит выполнение любых дальнейших приказов, отдаваемых верховным командующим союзными экспедиционными силами и Советским Верховным Главнокомандованием.

4. Этот акт о военной капитуляции не может осуществляться в ущерб любому общему документу о капитуляции, принятому объединенными государствами или от их имени, в отношении Германии и германских вооруженных сил в целом и подлежит замене таким документом.

5. В случае если германское верховное главнокомандование или какие-либо военные силы, находящиеся под его контролем, не будут действовать в соответствии с этим актом о капитуляции, верховный командующий союзными экспедиционными силами и Советское Верховное Главнокомандование предпримут такие карательные и другие действия, какие сочтут подходящими.

Подписано в Реймсе в 02 часа 41 мин., мая 7-го дня 1945 г.»

В 3.24 Д. Эйзенхауэр телеграфировал объединенному штабу, что «задача союзных сил выполнена в 02.41 по местному времени 7 мая 1945 г.». Вслед за этим он официально информировал советское Верховное главнокомандование, подчеркнув согласие немцев послать представителей в намеченное Эйзенхауэром и советским командованием место для официального подтверждения капитуляции.

Условия капитуляции, подписанные в Реймсе, должен был заменить акт о всеобщей капитуляции. Йодль уже в Реймсе сообщил состав германской делегации, полностью уполномоченной ратифицировать окончательный акт. В нее входили начальник штаба Верховного командования вермахта вместе с главнокомандующими военно-воздушными и военно-морскими силами. Время и место ратификации надлежало определить совместным решением западных держав и Советского Союза.

Трумэн и Черчилль предложили Сталину объявить о победе над Германией уже 8 мая, но Сталин не согласился с этим. Отвечая главам правительства США и Великобритании, он писал, что на советско-германском фронте противник продолжает сопротивляться; более того, советская сторона имеет сведения о намерениях значительной группировки немцев продолжать борьбу. Сталин предлагал подождать, когда вступит в силу намеченный в Реймсе срок окончания боевых действий. По московскому времени это был 1.00 9 мая.

Опасения Сталина имели веские основания. Буквально через пять минут после того, как Йодль получил разрешение подписать документ о капитуляции в Реймсе, Дениц отдал фельдмаршалу Кессельрингу и генералу Винтеру, возглавлявшим войска в Чехословакии, приказ: «Задача состоит в том, чтобы отвести на запад возможно больше войск, пробиваясь при этом в случае необходимости через расположение советских войск с боем».

Вместе с тем Сталина беспокоило не только продолжение сопротивления противника, но и то, где будет подписан протокол о капитуляции. Как вспоминал заместитель начальника Генерального штаба генерал С.М. Штеменко, И.В. Сталин тогда заявил: «Договор, подписанный в Реймсе, нельзя отменить, но его нельзя и признать. Капитуляция должна быть учинена как важнейший исторический акт и принята не на территории победителей, а там, откуда пришла нацистская агрессия — в Берлине, и не в одностороннем порядке, а обязательно верховным командованием всех стран антигитлеровской коалиции».

С союзниками быстро достигли договоренности, согласно которой было решено акт о безоговорочной капитуляции оформить именно в Берлине. 7 мая заместитель Верховного главнокомандующего маршал Г.К. Жуков получил из Москвы телеграмму: «Ставка Верховного Главнокомандования уполномочивает Вас ратифицировать протокол о безоговорочной капитуляции германских вооруженных сил».

В полдень 8 мая в Карлсхорст, восточное предместье Берлина, прибыли представители Верховных главнокомандований союзников. Командование экспедиционных сил в Европе представлял заместитель Д. Эйзенхауэра главный маршал авиации Великобритании A. Теддер, вооруженные силы Соединенных Штатов Америки — командующий стратегическими военно-воздушными силами США генерал К. Спаатс, французские вооруженные силы — главнокомандующий армией генерал Ж.-М. де Латтр де Тассиньи. Из Фленсбурга под охраной английских офицеров в Карлсхорст была доставлена делегация Германии: фельдмаршал B. Кейтель, адмирал Г. Фридебург и генерал-полковник авиации Г. Штумпф.

Церемонию подписания Акта о военной капитуляции, как был дословно назван этот документ, подводивший черту под существованием вермахта, открыл Г.К. Жуков. За главным столом располагались представители четырех союзных держав. Введенные по распоряжению маршала Г.К. Жукова члены германской делегации подписали акт. Затем свои подписи поставили А. Теддер и Г.К. Жуков, а в качестве свидетелей — представители США и Франции. «В 00.43 9 мая 1945 года, — писал Г.К. Жуков, — подписание акта безоговорочной капитуляции было закончено. Я предложил немецкой делегации покинуть зал». Новый документ окончательно закрепил подписанные в Реймсе условия прекращения военных действий и полного разоружения вермахта с 23.01 центральноевропейского времени 8 мая.

Сухопутные, морские и воздушные силы вермахта на советско-германском фронте начали складывать оружие. В 23.00 8 мая прекратила сопротивление прижатая к Балтийскому морю группа армий «Курляндия», утром 9-го сдались в плен остатки германских войск в районе Данцига и Гдыни. В Норвегии капитулировала оперативная группа «Нарвик». Советский десант, начавший высадку 9 мая на датский остров Борнхольм, через два дня завершил прием немецких войск.

Только на юго-западном участке советско-германского фронта войска групп армий «Центр» и «Австрия» по-прежнему пытались пробиться к американцам. 10 мая Эйзенхауэр вынужден был отдать приказ, в соответствии с которым те германские военнослужащие, что нарушат акт о капитуляции и попытаются ускользнуть от Красной армии, будут возвращены советскому командованию. Так как группировка противника в Чехословакии к тому времени была уже окружена, значение приказа Эйзенхауэра оказалось практически незначительным. Однако для самого генерал-фельдмаршала Шернера он стал роковым. Попытка фельдмаршала укрыться в американском плену закончилась неудачей: американцы передали его именно советскому командованию. Мелкие группы немцев на территории Чехословакии и Австрии пришлось уничтожать вплоть до 19 мая.

Согласно сведениям, которые по требованию советского командования представил генерал-фельдмаршал Кейтель, 9 мая на советско-германском фронте вермахт имел более 1,5 млн солдат и офицеров. С 9 по 17 мая советские войска взяли в плен или приняли при капитуляции 1 390 978 солдат и офицеров, а также 101 генерала.

Несколько затянуло с принятием капитуляции разгромленных частей вермахта руководство союзных войск. Первоначально Верховное командование союзников, планируя мероприятия по оккупации Германии, приготовило ряд приказов, которые должны были быть вручены высшему командованию германской армии, флота и авиации во время капитуляции. Однако за несколько дней до капитуляции Германии обнаружилось, что штабы германской армии и воздушных сил либо лишены власти, либо перестали существовать. Поэтому Эйзенхауэр решил вручить немцам только ту часть приказов о капитуляции, которая относилась к морским силам. Затем он передал командующим группами армий задачу по изданию подробных приказов германскому командованию по вопросу о разоружении немецких войск. Адмирал Барроу во время подписания акта о капитуляции в Реймсе отдал адмиралу Г. Фридебургу подробные указания, касавшиеся германского флота, а генерал У. Смит дал краткий приказ А. Йодлю о том, чтобы местное германское армейское и авиационное командование на Западном фронте, в Норвегии, на Нормандских островах и в блокированных гарнизонах, которые еще, возможно, сохранились, было готово к получению подробных указаний от командования противостоящих им союзных войск.

Одним из главных средств обеспечения быстрой капитуляции и разоружения германских войск, несомненно, было установление твердого контроля над правительством адмирала Деница. Менее чем через семь часов после капитуляции в Реймсе представители Верховного командования встретились с германской делегацией в Реймсе и договорились об обмене группами связи между Верховным штабом и германским штабом во Фленсбурге. Представители Верховного командования приняли предложение Йодля снова объединить южный и северный отделы германского Верховного командования, которое было разъединено в конце апреля, и согласились разрешить элементам вермахта, заслуживающим доверия, на короткое время сохранить свое вооружение для поддержания порядка и охраны имущества.

Через четыре дня после капитуляции в Реймсе Эйзенхауэр приказал заместителю начальника оперативного управления Верховного штаба генерал-майору Руксу создать во Фленсбурге группу контроля, чтобы диктовать германскому Верховному командованию волю союзного Верховного командующего в областях и районах, оккупированных западными союзниками. Для осуществления своей миссии генерал Рукс должен был отдавать необходимые приказы, наблюдать за их прохождением через органы германского командования и собирать сведения о системе германского командования посредством сбора и охраны всей документации Верховного командования вооруженных сил Германии, находящейся во Фленсбурге. Советское командование было также информировано об этом приказе Эйзенхауэра и приглашено направить аналогичную группу в штаб Деница. Германскому главнокомандующему было приказано со своей стороны послать группу связи в Реймс и в советский штаб в Берлин. Такая немецкая группа связи во главе с генералом Фангором была назначена в Верховный штаб союзников, но ей нечего было делать, так как миссия генерала Рукса использовалась как главный канал связи.

Генерал Рукс действовал энергично, чтобы утвердить власть Верховного командования. В своей первой беседе с Деницем он приказал арестовать фельдмаршала Кейтеля и заменить его генералом Йодлем. Он разъяснил, что все последующие указания германским войскам должны отдаваться от имени Верховного командующего союзников и что он требует, чтобы группа контроля получила доступ во все служебные помещения и ко всем документам германского Верховного главнокомандования. Он заявил, что командующим группами армий передаются функции контроля в их зонах, а Верховное командование будет иметь дело с германским Верховным главнокомандованием только по общим вопросам, относящимся ко всем трем видам вооруженных сил и всем зонам союзников. Йодль заверил Рукса, что он примет меры к выполнению указаний Верховного командования в интересах установления порядка и спасения немецкого народа от катастрофы. Дениц же заявил, что германские вооруженные силы присягали лично ему и будут повиноваться его приказам. Он воспользовался возможностью, чтобы упомянуть о тяжелых проблемах, стоящих перед немецким народом, как-то: вопросы продовольствия, денежное обращение и топливо, и подчеркнул надобность в центральной власти в Германии для поддержания порядка. Генерал Рукс отверг это предложение и ясно заявил, что западные державы намерены действовать через оккупационные органы гражданского управления.

По просьбе Рукса Дениц составил обращение к германским вооруженным силам, которое было в целом одобрено представителем Верховного командования союзников 17 мая с небольшими изменениями. Это обращение устранило всякие сомнения в том, что противник капитулировал перед лицом превосходящей силы. В нем указывалось: «Германское государство должно было капитулировать, потому что оно исчерпало способность к сопротивлению. Первый вывод, какой мы должны извлечь, заключается в самом лояльном выполнении предъявленных нам требований. Не должно быть ни одного офицера и солдата, который пытался бы при помощи незаконных средств уклониться от последствий, возникших из минувшей войны и безоговорочной капитуляции». Все официальные документы должны были предъявляться союзникам. В случае если бремя, налагаемое союзниками, окажется слишком тяжелым, немцы могут обратить внимание на возможность тяжелых последствий, но не могут протестовать каким-либо иным путем. Дениц требовал от каждого солдата и офицера корректного поведения в отношении оккупационных войск.

Несмотря на эти признаки сотрудничества, было несколько инцидентов, приведших к тому, что в Соединенных Штатах и в Англии потребовали ликвидации режима Деница и принятия строгих мер против германского командования. Главнокомандующий на северо-западе генерал-фельдмаршал Буш 11 мая выступил по радио во Фленсбурге, и это вызвало резкие запросы в английской палате общин. Буш заявил, что он с согласия англичан принял командование Шлезвиг-Гольштейном и районом, занятым 21-й группой армий, и что все германские военные и гражданские власти в этой местности подчинены ему. Он ссылался на соглашение от 5 мая, согласно которому 21-я группа армий создала свою систему германского командования, через которую она могла бы полностью осуществлять первоначальные меры по роспуску немецких войск. Это выступление дало повод к нареканиям, так как оно было сделано через мощный передатчик, расположенный на территории германского Верховного штаба во Фленсбурге, на которую английские войска не имели возможности вступить. Эйзенхауэр немедленно приказал установить строгий контроль над фленсбургским радио и в дальнейшем подвергать цензуре все передачи. Англичане закрыли станцию, а генерал Рукс запретил немцам вновь открыть ее. Были нападки и по поводу того, что офицеры союзных войск фотографировались в дружеских позах с немецкими офицерами высоких рангов, а также по поводу сообщений в прессе, что для германских лидеров созданы особые условия. Эйзенхауэр осудил такие действия и приказал принять меры к недопущению их в будущем.

Протесты по поводу этих инцидентов проистекали из опасения в некоторых кругах, что союзники не собираются проявлять необходимую твердость в отношении германских командующих и что некоторые деятели старого режима могут сохранить власть и в дальнейшем. Заявления генерала Эйзенхауэра о его тогдашних целях указывают, что его главным желанием было распустить германскую армию быстрее, чтобы смягчить растущие затруднения с обеспечением немецких войск продовольствием. Он надеялся, что штаб Деница окажется полезным в обеспечении полного контроля над германскими войсками и в ускорении процесса разоружения.

Однако группа контроля во Фленсбурге и политический советник Верховного штаба уже пришли к другому выводу. 17 мая они согласились рекомендовать Эйзенхауэру немедленно распустить «так называемое правительство» Деница и арестовать гросс-адмирала и его приближенных. На следующий день уже верховное командование указало, что этот вопрос должен быть обсужден с советским командованием, и приказало принять все предварительные меры к аресту, чтобы быть уверенным, что Дениц и его штаб прекратили выполнять свои функции. 19 мая верховный командующий дал указание 21-й группе армий проконсультироваться с группой контроля во Фленсбурге, а затем арестовать членов «так называемого правительства» Деница и верховное главнокомандование германских вооруженных сил. Архивы должны были быть изъяты и полностью сохранены. Командование флота пока под этот приказ не подпало.

Утром 23 мая Дениц, Йодль и Фридебург были вызваны к Руксу и информированы о приказе Эйзенхауэра. Они затем были взяты под стражу, но, несмотря на все меры предосторожности, адмирал Фридебург покончил жизнь самоубийством, приняв яд. Дениц и Йодль в тот же день были отправлены в немецкий концлагерь. Госдепартамент в своем заявлении, одобряющем эти аресты, указал, что не может понять, почему Деницу и его приближенным так долго разрешали действовать в качестве правительства Германии. Госдепартамент просил, чтобы все офицеры германского Генерального штаба, независимо от чина, были арестованы, так как их подготовка и опыт могут оказаться полезными при возрождении германского милитаризма.

С арестом последнего правительства нацистской Германии завершилась история Третьего рейха.

По поручению своих правительств, действовавших на основе решений Крымской конференции, маршал Г.К. Жуков, генерал Д. Эйзенхауэр, фельдмаршал Б. Монтгомери и генерал де Латтр де Тассиньи, которые составили Контрольный совет, подписали Декларацию о поражении Германии. В этом документе они взяли на себя верховную власть в отношении побежденного государства. Для оккупации, которую четыре державы-победительницы осуществляли с целью демилитаризации страны, развязавшей Вторую мировую войну, Германия была разделена на четыре зоны. В каждой из них верховная власть теперь принадлежала соответствующему главнокомандующему. Декларация о поражении Германии вместе с актом о военной капитуляции заложили основные принципы управления этой поверженной страной. Свое дальнейшее развитие они получили в решениях Потсдамской конференции глав правительств Советского Союза, Соединенных Штатов Америки и Великобритании. Агрессор был разбит, в Европе наконец-то наступил долгожданный мир.

1. Журналы боевых действий 1, 2, 3-й 4-й гвардейских танковых армий в Великой Отечественной войне Советского Союза.

2. История Второй мировой войны 1939–1945. М., Воениздат, 1979. 544 с.

3. Берлинская операция 1945 года. М., Военное издательство Военного министерства Союза ССР, 1950. 652 с.

4. От «Барбароссы» до «Терминала» (взгляд с Запада). М., Издательство политической литературы, 1988. 464 с.

5. Катуков М.Е. На острие главного удара. М., Воениздат, 1974. 429 с.

6. Мюллер-Гиллебранд Б. Сухопутная армия Германии 1933–1945. М., Воениздат, 1976, т. III. 415 с.

7. Погью Ф.С. Верховное командование. М., Военное издательство Министерства обороны Союза ССР, 1959. 528 с.

8. Розанов Г.Л. Конец «Третьего рейха». М., «Международные отношения», 1985. 350 с.

9. Секистов В.А. Война и политика. М., Воениздат, 1989. 454 с.

10. Типпельскирх К. История Второй. мировой войны. Санкт-Петербург, 1994, т. 2. 304 с.

11. Thomas L. Jentz. Panzertruppen 1943–1945. Schiffer Military History, 1996. 297 р.

Боевой и численный состав 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов, действовавших непосредственно против Берлина и берлинского гарнизона немцев, на 25 апреля 1945 года

^{Схема встречи советских войск с американскими на реке Эльба в районе Ризы и Торгау 24–25 апреля 1945 года}

^{Схема штурма Рейхстага 30 апреля — 2 мая 1945 года}

^{Боевые действия советских и германских войск во время проведения Берлинской стратегической наступательной операции (16 апреля — 8 мая 1945 года)}

^{Боевые действия противоборствующих сил при проведении Пражской стратегической наступательной операции (6–11 мая 1945 года)}