Бином Ньютона

Кубань стекает капельками с ледников Эльбруса, объединяется в отдельные безобидные ручейки, которые, сливаясь и принимая притоки Даут и Худес, образуют стиснутый горами необузданный поток. Перед самым городом скалы, словно устраивая последнюю проверку мощи реки, сжимают русло до нескольких метров. Тут вода завивается в один ярящийся жгут. Страшным, почти горизонтальным водопадом, он выносится в огромный котлован, вырытый им за много тысячелетий неустанной работы. Разогнавшийся центр потока пролетает по прямой, а его края завиваются водоворотами, вращающимися с одной стороны потока по часовой стрелке, а с другой — против.

Деревья, которые смогла выкорчевать река за сорок километров своего пути, черными жуткими чудовищами выныривают из воронок, заставляя отводить от них взгляд, так как эта жуткая карусель заманивает к себе неведомой магической силой.

Здесь, в самом узком месте, люди перебросили через реку мост, и хотя мост был сделан из бревен и досок, его почему-то назвали каменным, а поселок из убогих домиков, разместившийся неподалеку — Каменомостом.

Известно, что поездка на автомобиле по горным дорогам опасна по определению, но это не останавливало и не останавливает водителей, не способных устоять перед соблазном заложить за воротник.

Мост настолько узкий, что по нему может пройти только одна машина. Крепко подгулявший шофер, перед глазами которого оказывалось почему-то два, а то и три моста, как правило, делал ошибочный выбор. В этом случае и машина, и шофер исчезали бесследно. И такая новость нет-нет да и взбудоражит город.

Несмотря на то, что своей самой высокой температуры в восемь градусов вода в Кубани достигает только к началу августа, местные мальчишки даже учились в ней плавать.

Иногда река забирала кого-нибудь из них. Особенно она любила мальчишек, приехавших с родителями в отпуск из больших городов, они, как тепличные растения, были не приспособлены к плаванию в холодной и бурной реке. Но местные горевали недолго, мальчишеское безрассудство брало верх, и они, бахвалясь друг перед другом, вновь пускались в опасное плавание.

Так и Юрка, за свою худобу прозванный Хрустиком, в начале лета после окончания второго класса имел неосторожность увязаться за ребятами постарше. Едва они подошли к реке, как взяли его за руки да за ноги, раскачали и по счету три забросили в воду. Он барахтался, хлебал воду, за это время река пронесла его несколько метров, пока нога достала дно и он смог оттолкнуться в сторону берега.

Позже, он несколько раз чуть не утонул, но все же научился покорять эту реку даже в тех местах, где сделать это, казалось бы, невозможно.

Так, наверное, казалось и работникам большого сада на противоположном на берегу Кубани, чуть ниже по течению от того места, где впадает река Теберда. Сад обнесли со всех сторон живой изгородью из кустов с острыми, в палец размером, шипами. Но со стороны Кубани он был открыт.

А в том саду росли самые вкусные на свете огурцы и помидоры, черешня, яблоки и груши. И хотя этого добра было полно в каждом дворе, рискованный, но успешный набег на сад-огород считался особой доблестью. Авторитет участников набега среди шкетов такого же возраста поднимался на небывалую высоту и находился там, пока не были выплюнуты последние косточки.

В майках, обвязанных снизу прочным шпагатом, они входили в реку Теберду, и она выносила их сразу на середину Кубани. Делая изо всех сил гребки поперек течения (продольное перемещение обеспечивала сама река), они высаживались на вожделенный берег. Но из сада обратного хода через Кубань не было — берег на той стороне, увенчанный аэродромом, обрывался в воду отвесной кручей, тянувшейся вниз по течению на несколько километров. Вернуться же в исходную точку этого маленького путешествия можно было, лишь просочившись из сада через узкую лазейку в колючей ограде, перебравшись через ручей и пройдя метров двести вверх по течению Кубани.

Едва они расселись по деревьям и стали набивать пазухи отборными грушами, как внизу появились сторожа с ружьями.

Прямо под Юркиным деревом остановился щупленький дедок в соломенной шляпе с такими большими полями, что она полностью перекрывала своего хозяина. С высоты Юркиного положения можно было определить, куда смотрит дед, только по стволу ружья, выступавшего за пределы шляпы, будто указка.

Затаившийся Юрка лишь на мгновенье открывал глаза, поглядывая на сторожа, и тут же закрывал их, боясь привлечь внимание деда энергетикой своего взгляда.

И когда указка повернулась в противоположную от Юрки сторону, он свалился с дерева и метнулся к лазейке. Дед, позади которого рухнул какой-то увесистый предмет, от неожиданности выстрелил, чем только добавил Юрке прыти. С мыслью о том, что дедок с таким треском напорол в штаны, что он, Юрка, принял это за выстрел, он достиг темневшей в кустарнике потаенной дыры и едва успел нагнуться, чтобы нырнуть в нее, как получил в одну из ягодиц порцию соли, выпущенной вдогонку вторым выстрелом.

Но зато он смог угостить грушами, добытыми, можно сказать, с риском для жизни, свою одноклассницу Ляльку, случайно встреченную им после того, как растаяла соль в кубанской воде, в которой он просидел на корточках битый час, оглаживая рану для ускорения процесса.

Теперь, оканчивая школу, Юрка любил в одиночку готовиться к экзаменам на берегу Кубани, с которой так много было связано. Можно было, позанимавшись, поплавать, взбодриться, и, буквально играючи, подготовиться к очередному экзамену. Но когда черед дошел до алгебры, к нему неожиданно подошла ставшая красавицей Лялька и попросила:

— Юр, а Юр, помоги мне подготовиться к математике.

На самом деле Ляльку звали совсем иначе, но это дела не меняло — все равно по математике она звезд с неба не хватала.

А Лялькой ее прозвали в тот момент, когда ее за ручку ввели родители в первый класс и она, похожая на красивую фарфоровую куклу, смотрела на ребят испуганными небесными глазами.

Юрка вот уже несколько лет чувствовал нечто похожее на тревогу, когда Лялька оказывалась рядом.

Чтобы хоть чем-нибудь обратить на себя ее внимание, он стал с седьмого класса заниматься гимнастикой на снарядах.

Ребята, заполнявшие на переменах школьный двор, улюлюкали над его неповоротливостью, наблюдая, как он сучит ногами, пытаясь подтянуться на турнике:

— Гля, Хрустик болтается, как мешок с …ном!

Но Юрка проявил завидное упорство. И теперь запросто крутил целые каскады фигур. Но Лялька все равно не выделяла его толпы одноклассников. Даже после похода, во время которого все стали считать его самым смелым.

Это было так необычно — впервые всем классом подняться на одну из гор, окружавших город. У них тогда был замечательный классный руководитель Николай Васильевич Амосов. Он и обратил внимание учеников на то, что герои Лермонтова жили рядом с этими местами. Бэла, Казбич, Печорин, Мартынов… Такие страсти!

И Юрка решил добраться до пещеры, что была в отвесной скале, рядом с которой устроился на отдых класс. Скала была похожа на слоеный пирог. Вокруг торчали гранитные пики или темнели гранитные скалы. У этой же горизонтальные каменные плиты чередовались с прослойками песка и гальки. Вымытые дождями и выдутые ветрами тысячелетий, в местах этих прослоек образовались карнизы, по одному из которых можно было доползти до пещеры.

Но когда Юрка был почти у цели, высота карниза так уменьшилась, что ползти по нему стало невозможно. Чтобы достичь пещеры, Юрка должен был, держась за верхнюю плиту, выбраться из карниза так, чтобы встать на него пальцами ног.

Спиной к пропасти, ощупывая на поверхности скалы каждую трещину, в кровь срывая ногти, ему все же удалось сделать это. Уже уверенно стоя на карнизе, он взглянул, куда поставить правую ногу для следующего шага, и тут Юрка, как-то неожиданно для самого себя, увидел под собой скалу, уходящую почти отвесно вниз. А там, далеко внизу, — узкую ленту каменистой дороги и речку Теберду с белыми завитками бурунов.

Вот тут-то он испугался по-настоящему. Желание выбраться, каких бы это сил ни стоило, постепенно уступало возможности легонько оттолкнуться пальцами рук.

Борясь с самим собой, он взглянул вверх. Появляясь из-за скалы, по небу плыли кучевые облака, отчего Юрке казалось, будто скала падает вместе с ним в бездну Но тут его глаза увидели небольшую серую ящерицу, прилепившуюся к скале и гревшуюся в лучах весеннего солнца. Ящерица с полным безразличием наблюдала за происходящим, и это вдруг успокоило его, и он непередаваемым усилием воли заставил себя выбраться, заплатив за это на всю жизнь боязнью высоты.

Понятно, что потерявший надежу Юрка от Лялькиного предложения слегка опешил:

— А знаешь, где я учу? На Кубани, вон там, — и указал на свое место выше по течению.

— Ну и что? Мне бы только математику свалить, а дальше я сама.

Они взяли билеты, учебники и пошли. Лялька впереди легко и свободно, даже с некоторым вызовом, а он — отстав на несколько метров, показывая всем своим видом, что идет исключительно по принуждению.

Каждый билет они учили намного дольше, чем это понадобилось бы Юрке одному.

Лялька сидела, охватив руками колени, и неотрывно смотрела на меняющийся каждое мгновение бег воды, а Юрка перелистывал учебники, но ничего толком не видел и не понимал.

А видел ее ноги, покрытые светлым пушком, и прилипшие к ним песчинки и тогда, побаиваясь, что она догадается об этом, спрашивал, понятно ли ей то, что они пытались выучить.

Лялька, отрываясь от воды, утвердительно кивала и переводила отрешенный взгляд на него, и ее синие глаза наполняли его душу, заставляя вздрагивать.

Когда же она утвердительно кивнула и по поводу бинома Ньютона, до Юрки, наконец, дошло, что она находится в каком-то другом, неведомом ему мире.

Вот тут-то он, хорошо не подумав, ляпнул:

— А хочешь, я Кубань переплыву?

Царским движением она повела головой и взглянула на него, и Юрка в подтверждение своей догадки увидел, что сейчас ни один Ньютон с самым совершенным мышлением не способен хотя бы тенью отразиться в ее безоблачных глазах.

Конечно, Юрка хорошо не подумал: Кубань, скатываясь по перекату выше по течению, набирая силу после небольшого поворота, вновь неслась всей своей массой на противоположный крутой берег.

А чтобы тот берег не подмывало, его защитили дамбой — стенкой из плетеных фашин; дамба, с одной стороны засыпанная булыжником, другой стороной удерживала напор воды.

Посреди реки, как раз между перекатом и дамбой, торчал островерхий камень, иногда из воды выныривал его островерхий клык, через который тонкой пленкой переплескивалась вода.

Лялька пристально осмотрела реку, оценивая будущую траекторию Юркиного движения: совершенно верно, если он начнет плыть у самого переката, приложит зверские усилия и окажется по ту сторону черного камня, то благополучно выплывет на той стороне реки еще до дамбы.

Если же он не сможет выложиться, то случится одно из двух: либо его изуродует о камень, либо он проплывет мимо камня с ближней стороны. И тогда затраченные усилия окажутся напрасными. Поток воды отбросит Юрку к этому берегу, и он уже не сможет вернуться, мощный поток неминуемо понесет его на дамбу.

А там… Страшно подумать, острые обломанные ветки, каменная стена, о которую всей мощью бьется водный поток, и, поворачивая, несется вдоль этой стены недобрую сотню метров.

Оценив ситуацию, Лялька твердо сказала:

— Не-а, ни за что не переплывешь!

Юрка встал и пошел к перекату, изредка поглядывая на реку, будто соразмеряя свои возможности с ее нравом.

Дошел до переката, немного постоял и вошел в воду. Оскальзываясь на камнях и пытаясь как можно дольше устоять под напором течения, он двинулся вперед. Вода сбила его с ног и понесла.

Плыл он уверенно, так как не раз покорял эту реку, правда, в других местах.

Он чувствовал, что Лялька наблюдает за ним, переживает за него, а, возможно, и сожалеет, что не остановила его, а, наоборот, подтолкнула пуститься в такое безрассудное плавание.

А вдруг с ним случится беда? Тогда Лялька всю жизнь будет помнить его — смелого, сильного, умного и отчаянного, и никто не сможет перечеркнуть этого в ее памяти.

Поднимая голову при очередном взмахе рук, он видел приближающийся камень. Наступило мгновенье, потребовавшее однозначного решения — плыть вперед с риском попасть на клык черного камня, или приостановиться на долю секунды, чтобы проскочить мимо камня со стороны того берега, откуда он начал плыть. И хотя это почти означало катастрофу, Юрка был все-таки вынужден приостановиться. Он так и не смог заплыть за камень, и река теперь мчала его на дамбу.

Он лежал на левом боку, вытянув вперед руки и ноги, чтобы спружинить, насколько это возможно, предстоящий удар. И все же удар был так силен, что вышиб воздух из его легких. Юрка сразу обессилел и попытался судорожно цепляться за торчащие острые обломки ветвей.

Но сучки обламывались, и его тело, припечатанное водой к дамбе, скользило по ней, и в него впивались и царапали острые шипы ветвей. Иногда удавалось ухватиться за, казалось бы, прочную ветку, но мощь течения побеждала Юрку, обрывала кожу с ладоней и неумолимо тащила его дальше.

Юрку охватила паника. Он понял, что на дамбу не выбраться, через несколько секунд его покинут последние силы и вода расшибет его о камни.

Тут он решился из последних сил оттолкнуться от дамбы, чтоб оказаться в центре мчащегося потока.

Его легкие рвались от желания сделать хотя бы спасительный маленький вдох, но проблесками сознания заставлял себя не делать этого до тех пор, пока река сама не решила исторгнуть его из себя как инородное тело. Он сделал усилие, чтоб вынырнуть и осмотреться. Разлепив глаза, он увидел, что поток несет его к отмели.

Юрка возвращался к месту, где они готовились к экзамену тем же путем, которым они шли недавно с Лялькой.

От полученных ударов тело болело, но он все равно ощущал себя победителем.

Ему казалось, что вот выйдет он из олешника, а навстречу поднимется сияющая Лялька, восхищенная его отвагой и ловкостью, и исчезнет незримая преграда. Встанет Лялька навстречу, и он скажет ей, как она дорога ему, и хотя им придется вскоре расстаться, но это мелочь, если они пообещают друг другу ждать, И все остальные люди перестанут для них существовать, да что там перестанут, уже не существуют!

А вдруг она поедет с ним? Боится, что в Москве не поступит в институт? Но он поможет ей, ничего невозможного нет.

Юрка вышел к тому месту, где они учили математику и дошли до бинома Ньютона. Учебники и его одежда лежали на месте, а Ляльки не было.

Юрка оторопел, какое-то время приходил в себя, потом рванулся по тропинке и увидел ее. Она уходила быстро, не оглядываясь, и Юрка понял, что затея с математикой оказалась не просто ее выдумкой, а желанием понять саму себя. И она уходит теперь, навсегда прощаясь с детством и точно зная, что ей нечего так безоглядно и бескорыстно, как Юрке, положить на алтарь любви.

Силы покинули его, он опустился на колени и беспомощно, по-детски, заплакал.

Откуда ему было знать, что всего лишь через год, когда он приедет после первого курса на каникулы, Лялька буднично, как само собой разумеющееся, отдастся ему на скамейке в школьном дворе, породив в его душе небывалые и неизведанные доселе разочарование, горечь и муку.