Ах, дельтаплан, дельтаплан!

Баженов стоял в самом начале небольшой каменистой и пологой площадки, созданной на склоне горы капризом природы ещё в те времена, когда силами остывающей Земли вздыбливались Кавказские горы.

Позади его резко начиналась и круто уходила вверх заснеженная вершина с вертикальным пунктиром опор третьего яруса подъёмника. Подъёмник из-за отсутствия желающих подняться на вершину пока ещё не работал. Но сюда, на площадку, прямо к небольшому ангару, где дельтапланеристам разрешили оставлять на ночь свои такие простые на взгляд непосвящённых летательные аппараты, второй ярус подъемника периодически высаживал редких отдыхающих.

Баженов, нагруженный привычной тяжестью дельтаплана, перед тем, как разбежаться и броситься с горы, каждый раз, будто перед прыжком в неизведанный омут, мысленно проигрывал свои действия на случай неожиданного, нового, не встречавшегося ранее, сюрприза, который сейчас подарит ему гора.

Он умеет пилотировать самолёт и вертолёт. В большей степени его привлекают полеты на планёрах, во время которых из-за отсутствия мотора нужно научиться по рельефу местности, по расположению и чередованию на ней лесов, полей, озёр, или, отыскав взором парящих птиц-хищников, находить восходящие потоки, перелетать, преодолевая маршрут, от одного потока к другому, чтобы вновь набрать высоту. И, выполняя восходящую спираль, чувствовать, как упруго «дышит» ручка управления, передавая от рулей малейшие колебания обтекающего их воздуха.

Во всех случаях, уходя в полёт на планёре, самолёте или вертолёте, или выполняя посадку, вы переходите от земной тверди в воздушную газообразную среду А твердь и газ такие разные.

Это пилоты современных лайнеров фактически уже не лётчики, а операторы, потому что их задача ввести в бортовой компьютер необходимые данные, а оборудование самолётов и аэродромов само осуществит посадку.

Пилотам же спортивных самолётов или маленьких частных машин приходится выполнять посадку «вручную». То есть, научиться управлять машиной, предвидя неожиданности, возникающие на стыке двух сред. Это и свежий «боковичок», и неожиданные порывы ветра из-за какого-нибудь лесочка, на опушке которого расположился аэродром, и внезапный поток нисходящего холодного воздуха. Это и необъяснимо неодинаковое поведение машин разных конструкций, несмотря на то, что все они выполнены по классической схеме — имеют фюзеляж, крыло и хвостовое оперение. Поэтому, возвращаясь домой после полётов в толчее снующих справа и слева автомобилей, вы будете чувствовать, будто познали, победив воздушную стихию, нечто такое, чего не познали окружающие вас люди.

Но пространство, ограниченное бортами кабины, приборной доской, остеклением, отделяет от непосредственного контакта с природой. И хотя, к примеру, полёт на планёре полностью зависит от явлений природы, всё равно он не приносит такой полноты ощущений, такого чувства единения с природой, синтезированного с зависимостью от непредсказуемых явлений, как полёт на дельтаплане. Кроме сказанного, полет на дельтаплане настолько сопряжён с реальным риском из-за малейшей ошибки в пилотировании, что чувство удовлетворения и победы после возвращения на грешную землю, и обострённое ощущение ценности жизни в несравненно большей степени, чем после полётов на летательных аппаратах иных типов, будет переполнять вас.

До недавнего времени мальчишки всех стран и поколений складывали из обыкновенного листка бумаги маленький остроносый голубок, но ни один из них так и не додумался сделать последний шаг — увеличить птичку в размерах и попробовать полететь на ней. И только во второй половине двадцатого века решили применить «крыло Рогалло» для посадки возвращаемых космических аппаратов.

В первых экспериментах трепетание в полёте задней кромки паруса было настолько неуправляемым и сильным, что не выдерживал даже самый прочный синтетический материал.

Но очень скоро непреодолимое желание летать изменило «крыло Рогалло» до неузнаваемости. Пытливые умельцы веером развернули у него передние трубы, вставили в карманы паруса латы из тонких алюминиевых трубок, придали парусу профиль крыла, как на планёрах, добавив ещё один слой синтетического материала, убрали трепетание задней кромки, оснастили подвесной системой и треугольником ручки управления, чтобы получить возможность отклонять центр масс.

Так, шаг за шагом, действуя, где с помощью расчетов, где методом проб и ошибок, ценой которым были многочисленные человеческие жертвы, получили привычный теперь для всех дельтаплан.

Но отважиться и полететь на нём всё равно может совсем не каждый. И не потому, что дельтаплан и экипировка к нему, несмотря на кажущуюся простоту, стоят значительную сумму денег. При желании, это препятствие можно легко преодолеть. При желании летать.

Дело в том, что непреодолимым желанием испытать восторг полёта, перед которым меркнет реальная опасность для жизни, обладает далеко не каждый человек.

Поэтому, если кто-то впервые, в простейших условиях, чтобы почувствовать себя птицей, полетел на дельтаплане, можно считать, что он выдержал экзамен, прошёл первый круг отбора, и — добро пожаловать в сумасшедшие.

Второй круг отбора, ломая руки, ноги, ребра, позвоночники, или убиваясь напрочь, проходят уже летающие дельтапланеристы. Одни в силу излишней самоуверенности, другие, наоборот, из-за недостатка опыта, когда в полете хотя бы на мгновение появляется непредвиденная опасность, а отреагировать автоматически человек ещё не может, а делает это только после размышления, которое и занимать-то может всего лишь доли секунды.

Судя по месту, где мы застали Баженова перед стартом, он считается достаточно опытным дельтапланеристом, прошедшим второй круг отбора. Он подготовлен к полету и хорошо экипирован — слева, на поясе, закреплена радиостанция, на боку, справа — компактный, почти незаметный ранец парашюта, изготовленного из лучших материалов одной из лучших фирм мира. Кольцо для раскрытия парашюта выведено и закреплено ухватисто, под левую руку. На спине, в центре масс тела, пристегнут трос, соединяющий его с центром масс дельтаплана, чтобы после взлёта объединить тело и дельтаплан в единое целое.

Баженов, несомненно, знает многое из того, что поджидает его в предстоящем полёте.

А поджидать его могут следующие сюрпризы и фокусы природы.

Точка площадки, которую он наметил рядом со слегка выпирающим из горы камнем, где он, разбежавшись изо всех сил, оттолкнется перед тем, как уйти в полёт, находится на высоте примерно три тысячи метров над уровнем моря. Ниже её на шестьсот метров лежит долина Домбая. Там течет река Аманауз, едва начавшая свою жизнь в полукилометре отсюда, с ледника у вершины Софруджу, но уже успевшая стать бурной и своенравной. Гора Софруджу, голубея в тенях вечными снегами и искрясь ими под солнцем, указывает высоко в ультрамариновое небо острым пиком Зуба Софруджу.

Аманауз чуть ниже по течению сольётся с Гоначхиром и от их слияния появится река Теберда.

По правому берегу Аманауза, то есть, под горой, на которой стоит готовый к старту Баженов, извивается лента дороги из Теберды, поворачивая на мост, перекинутый на левый берег реки у большого камня или обломка скалы, непонятно как оказавшегося здесь. На вертикальной стенке этого камня альпинисты оттачивают мастерство скалолазания перед походом на серьёзные вершины.

За камнем расположено резко контрастирующее с пейзажем Домбая здание гостиницы.

На левом берегу реки стоит самое первое на Домбае, построенное ещё в конце тридцатых годов прошлого века, деревянное одноэтажное здание с вычурными башенками и шпилями. Отсюда, с площадки, видна его яркая, лубочная раскраска. Это здание стоит на фоне небольшого темного соснового леса. Теперь, ранней весной, лес, лишённый листвы, просвечивается насквозь.

А дальше, за лесом, дорога через просторную поляну на ледник Алибек. Сейчас поляна прикрыта ярким, слепящим снегом, а летом на ней буйствует дурманящим разнотравьем альпийский луг.

Правее, за зданием ярко-лубочной раскраски, панораму закрывает отвесная гранитная скала почти черного цвета. Снег никак не может удержаться на ней из-за крутизны, и поэтому завалил камни у её основания многометровой осыпью, наклонной в сторону реки. Сама же скала на фоне наполненного снегом горного царства кажется обнажённой.

Всё, что мало-мальски темнее снега — скала, на которую почти вертикально падают лучи раскалённого мартовского солнца, валуны на берегу реки, деревья, дома, дорога, разогрето весенним солнцем. Солнце расположилось за спиной.

Баженова в распадке между горой, на которую ведет третий ярус подъемника, и горой Домбай-Ульген, и рождает мощные восходящие потоки тёплого воздуха. Эти потоки подхватят дельтаплан после старта и не только удержат его в полёте, но и дадут возможность набрать высоту.

В то же время, пространство, сдавленное горами, делает потоки хаотичными и непредсказуемыми.

Чтобы читателю это явление стало понятным, попросим его представить, что он идёт перед самой грозой среди высоких зданий. Уже налетел первый порыв ветра, предвещающий начало грозы, и вы подставили ему зонт. Но едва вы успели сделать несколько шагов, как из-за угла налетает другой порыв ветра, прямо противоположный по направлению первому. И неожиданно выворачивает ваш зонт наизнанку.

В этом примере вы находитесь на земле и вам ничто не угрожает. Самая крупная ваша потеря — сломанный зонт.

А теперь представьте, что вы в полете, и вам сразу же станет понятным тот риск, испытание которым ожидает стартующего дельтапланериста.

Баженов знает, что на высоте в три тысячи метров, с которой он будет стартовать, скорости, какой бы он ни достиг в беге в сторону пропасти, всё равно не достаточно для взлёта. Виною тому сильное разрежение воздуха.

В некоторых странах для более безопасного старта дельтапланеристов делают специальные помосты, выступающие своей оконечностью далеко над пропастью. При этом, перепад высот по вертикали от обреза помоста до земли составляет от трёхсот до шестисот метров. Пилот дельтаплана, разбежавшись по такому помосту, имеет возможность для достижения скорости, необходимой для устойчивого полёта, перевести свой аппарат в пикирование. В этом случае, риска удариться о склон горы, с которой он стартовал, сводится до минимума.

Здесь же, на Домбае, площадка хоть и наклонена в сторону склона, что, безусловно, облегчает разбег, но имеет плавное скругление со склоном. Поэтому, малейший «перебор» ручки «от себя» при ещё не набранной скорости полёта, будет означать неминуемый срыв и удар о склон. Если же «недодать» ручку управления, то парус дельтаплана не сможет создать необходимую подъёмную силу за отведенное для этого мгновение времени, и дельтапланерист ударится о склон сразу.

И в том, и в другом случае, дельтапланериста ожидает безостановочное и беспорядочное падение с ударами о камни или скалистые выступы вместе с ломающимся аппаратом. Так было с Наташей Петровой, чей дельтаплан никак не мог набрать в парус воздуха, необходимого для создания подъёмной силы. Почти не управляемый, её дельтаплан, войдя в плавную спираль, ударился о склон чуть выше случайного скалистого выступа и удержался там. Чтобы снять оттуда смелую девушку, пришлось просить альпинистов о помощи.

Как мы помним, в нашем случае уклон составляет 45–50 градусов при перепаде высоты в шестьсот метров. Воображение читателя само дорисует результат такого старта.

Так что же? Выходит, старт невозможен?

Нет, возможен, если дельтапланеристу удастся заполучить в союзники ветер.

Ветер обязательно должен быть встречным и дуть со скоростью хотя бы не менее пяти метров в секунду. Тогда, разбежавшись, можно сразу, не имея на дельтаплане никаких приборов, опираясь лишь на собственный опыт, по крохам собираемый в предыдущих полётах, и собственные ощущения, поставить крыло дельтаплана на тот единственно правильный угол к потоку воздуха. Это позволит разогнаться до нужной скорости, пикируя эквидистантно к профилю склона.

Но если где и можно положиться на стабильность встречного ветра, так это на равнине, а не в горах. Мы уже рассказывали о восходящих потоках, которые царят в момент старта в узком Домбайском ущелье, накладываясь друг на друга, и тем самым, то усиливая, то ослабляя своё влияние.

Вот со стороны пропасти на площадку подул, казалось бы, устойчивый свежий ветер. Можно начинать разбег. Но в это время встречный ветер сник, и тут же, после секундной паузы, подул не менее свежий попутный ветер. И, не дай Бог, дельтапланеристу оттолкнуться от горы в этот момент.

Попытаться найти некую закономерность в смене ветра — занятие неблагодарное.

А теперь можно сказать, что если бы Баженов стоял на изготовке к старту столько времени, сколько понадобилось вам, чтобы прочитать о щекочущих нервы сюрпризах, что поджидают его в полёте, то это вызвало бы, по меньшей мере, недоумение как у дельтапланеристов, поджидавших своей очереди стартовать, так и у тех, кто уже в полёте. Вот и Андрей Барнагов успел выполнить несколько спиралей и летит выше площадки, с которой он стартовал перед Баженовым.

Известно, что спортсмены перед прыжком в длину, высоту, или при толкании ядра, метании копья, диска или молота, сосредотачиваются, концентрируются, сжимая волю в кулак, чтобы затем взрывным разрядом вложить все силы в прыжок или бросок.

Может быть, даже в большей степени это характерно для парашютистов, прыгающих с мачт, труб или вертолётов с высоты, не превышающей сотню метров. И они, сконцентрировав волю, подбадривая себя хлёсткими выкриками таких слов, которые мы здесь не можем озвучить по соображениям этики, бросаются с высоты, не дающей права на ошибку, чтобы встать на землю всего лишь через секунду после полного раскрытия парашюта.

Так и для Баженова — всё вокруг перестало существовать, только сконцентрированное напряжение сил, точка отрыва у слегка выступающего камня на перегибе площадки и зарождающийся поток свежего встречного ветра.

Разбег изо всех сил, будто разжалась спущенная с предохранителя пружина, толчок, начало полёта, безвольное трепетание и желанное наполнение воздухом паруса дельтаплана, пологий выход из пикирования и — восторг полёта.

Кстати, и, может быть, это добавит вам уважения к птицам, всё то, о чём мы вам так долго рассказываем, знает любая ворона. Не говоря уже о таких птицах, как орлы, которые могут часами кружить над местностью, не сделав ни единого взмаха крыльями, а только слегка пошевеливая концевыми перьями для управления полётом. Они не изучают ни физики, ни аэродинамики, ни метеорологии, а запросто пользуются воздушным пространством, потому что воздушное пространство — их стихия. А для человека — чуждая среда.

А теперь, пока Баженов летит горизонтально, любуясь ущельем, пенящейся рекой и горами, которые его окружают, получая непередаваемое ощущение свободного, будто птица, полёта, которое пилоты передают ёмким словом «балдеет», попробуем прикинуть теоретически, сколько времени понадобится свободно падающему телу, чтобы преодолеть расстояние до земли с высоты триста метров. Условимся при этом для упрощения расчёта, что в нашем случае отдельные факторы ввиду их незначительного влияния приниматься во внимание не будут.

В учебнике физики находим, что ускорение свободного падения физического тела равно девять целых восемь десятых метра в секунду за секунду. Следовательно, за первую секунду тело пролетит девять целых восемь десятых метра. К концу второй секунды тело к первым девяти и восьми десятых метра скорости добавит ещё столько же, то есть за две секунды путь, пройденный телом, составит двадцать девять и четыре десятых метра. За третью секунду будет достигнута скорость двадцать девять и четыре десятых метра в секунду, а тело за это же время преодолеет путь в пятьдесят восемь и восемь десятых метра. К концу четвертой секунды скорость тридцать девять и две десятых определит пройденный путь цифрой девяносто восемь метров.

К концу пятой секунды физическое тело покажет предельную скорость для тела человеческого в условиях атмосферы Земли для малых высот — сорок девять метров в секунду, и к этому моменту тело пролетит сто сорок восемь метров. Это значит, что оставшиеся сто пятьдесят два метра тело пролетит со скоростью около пятидесяти метров в секунду примерно за три секунды.

Итак, получается, что в свободном падении с высоты триста метров человеку отведено восемь секунд на все размышления, поиск и принятие решений, на воспоминания о прожитой жизни и подведение итогов той самой жизни. И встреча человеческого тела с матушкой землей произойдет на скорости пятьдесят метров в секунду.

Между тем, над ярко окрашенным зданием с башенками Баженову встретился восходящий поток, и он, летая спиралью, набрал высоту. Теперь можно планировать в любом направлении, ну хотя бы к той черной гранитной отвесной скале, которую разогревают почти под прямым углом раскалённые лучи мартовского солнца. Там должен быть мощный восходящий поток, который вознесет его сразу на несколько сотен метров.

Баженов подвёл дельтаплан плавно, по касательной, в лёгком правом вираже к предполагаемому потоку, и поток с силой отбросил его в сторону.

Убедившись, что мощный восходящий воздушный поток существует, Баженов вторично подвёл дельтаплан к нему. На этот раз порыв воздуха был не таким сильным, хотя, судя по наземным ориентирам, Баженов подвёл дельтаплан чуть-чуть ближе к скале, чем в предыдущем заходе. Похоже, восходящий поток дышал и извивался, словно невидимый Джинн, постоянно меняя свою вертикальную границу, то отдаляясь от скалы, то приближаясь к ней, и Джинн отмахнулся от дельтапланериста, как от назойливой мухи.

Но Баженову теперь уже остро требовался набор высоты, он вновь выполнил правую спираль и в третий раз повёл дельтаплан в сторону потока.

Удар восходящего потока был настолько мощным, что дельтаплан перевернуло на спину, сделав ручку управления безвольной. И боковые трубы, и килевую трубу дельтаплана, поток мгновенно сломал в двух местах каждую, абсолютно симметрично относительно продольной оси, продемонстрировав, таким образом, удивительную равнопрочность конструкции.

Баженов успел отметить, что это произошло метров на тридцать выше первого яруса подъёмника, то есть на высоте порядка трёхсот тридцати метров.

Поняв, что падает, Баженов кинул левую руку туда, где должно быть кольцо парашюта. Но кольца не было. Он подумал, что может, перепутал что-нибудь при подготовке к старту, и, на всякий случай, кинул правую руку к левой стороне туловища. Но кольца не было и там. А дальше…

А дальше времени не осталось.

В его сознании не мелькали картины прожитой жизни, не появилось чувства страха или сожаления, что эта жизнь сейчас оборвётся. Он видел только место, куда упадет, и это место находилось на снежной осыпи, наклонной в сторону реки. И оно не приближалось, нет. Земля от этого места с шипящим звуком «фффух!» мгновенно расширилась в стороны.

Баженов пришел в себя оттого, что его лёгкие разрывались от необходимости сделать вдох, а он не мог этого сделать. Это обстоятельство заставило мыслить с лихорадочной скоростью. Прежде всего, он попробовал пошевелить руками или ногами. Они не двигались, несмотря на то, что боли нигде не было. Он вдруг понял, почему — это от удара снег спрессовался так плотно, что между его телом и снегом не осталось даже малейшего зазора.

Баженов мелкими движениями начал расталкивать снег, и вскоре почувствовал, что снежные тиски разжимаются, можно приподнять голову и сделать вдох, такой сказочно желанный, такой спасительный, такой нужный для жизни каждой клеточки тела. И встать.

К нему бежали люди. И друзья, с которыми он приехал на Домбай, и местные жители.

— Юра, ты живой?!

— И даже невредимый, — ответил он.

Что это было?

Будто неведомая сила провела его по грани, с одной стороны которой была жизнь, а с другой стороны — смерть. И в последний момент эта сила почему-то всё решила в пользу жизни. А может, это был предупреждающий, нет, даже не звонок, а колокольный набат судьбы, — не летай?!

Слишком много случайных совпадений, и выпади из этой цепочки хотя бы одно, трагедия стала бы неизбежной.

В самом деле, разрушение дельтаплана произошло точно над снежной осыпью, а не над рекой с гигантскими валунами по берегам, не над дорогой, домами или крутым, обрывистым склоном. Да и сама осыпь укрыла камни достаточно толстым слоем снега. Сломанный и сложившийся дельтаплан стабилизировал полёт таким образом, что корпус Баженова во время свободного падения был наклонён головой вниз ровно под таким же углом и в том же направлении, как осыпался снег под скалой. И, наконец, траектория падения дельтаплана при соприкосновении с землёй не пересеклась с корпусом человека.

Нет уж, дудки!

А вдруг это не запретный набат, а, наоборот, судьба подсказывает ему — видишь, я твоя судьба, та, которую ты испытываешь всякий раз, как только подходишь к краю пропасти, я спасла тебя, провела по грани, отделяющей жизнь от смерти, а ведь на этой хрупкой грани бывает всякое. Человека можно убить сразу, а можно убивать его медленно и долго, и превратить его существование в пытку. В пытку не столько от боли, а оттого, что он станет обузой для всех, и его за это начнут ненавидеть. Особенно, самые близкие родственники. И человек будет понимать это и страдать.

А я, судьба, даю тебе возможность летать дальше, пока ты ещё молод и полон сил. Ты сможешь летать столько времени, сколько тебе захочется, и предстоящие полёты укрепят твой дух и помогут тебе стать стойким перед лицом всех невзгод, что в изобилии поджидают каждого на жизненном пути.

И Баженов понял, что если не полететь прямо сейчас, то позже, когда он до мельчайших деталей восстановит и осмыслит только что произошедшее, решиться на полёты он уже не сможет. А значит, летать больше не будет никогда.

— Андрей, дашь свой аппарат? — обратился Баженов к Барнагову.

А ещё через полчаса Баженов вновь стоял у самого края небольшой каменистой и пологой площадки. Рядом поджидали своей очереди друзья дельтапланеристы, изумлённые силой духа этого человека.

Дальше, дорогие читатели, начинайте читать рассказ сначала, потому что все опасности и сюрпризы, поджидающие Баженова в предстоящем полёте, остались прежними, с той лишь только разницей, что полёт на этот раз будет успешным.