Конец XII в. стал для Японии временем тяжелых потрясений. На фоне засухи и чумы в смертельной схватке за власть сошлись 2 крупнейшие группировки самураев – Тайра и Минамото. В те дни сражения более не походили на грандиозные турниры. Это была жестокая борьба за выживание, в которой все средства были хороши. В ней победить мог только тот, кто умел нестандартно мыслить и действовать. Именно в это суровое время на небосклоне военного искусства вспыхнула ярчайшая звезда гениального полководца Минамото Ёсицунэ.

Ёсицунэ оставил заметный след в истории нин-дзюцу. Согласно позднейшим источникам именно он стал основателем первой школы шпионского искусства, названной его именем, – Ёсицунэ-рю.

Создание особой школы нин-дзюцу стало замечательной вехой в развитии этого искусства. Ранее приемы рукопашного боя, методы разведки и шпионажа и военной стратегии как особые разделы военной науки не различались. Соответственно не существовало и специализации в этих областях. Выделение же традиции нин-дзюцу из всего объема военных знаний свидетельствовало о том, что к этому времени методы разведки и шпионажа достигли уже очень высокого развития и потребовали от воинов целенаправленной углубленной подготовки. Переоценить значение этого факта невозможно. По сути с Ёсицунэ-рю начинается нин-дзюцу как особое искусство.

Ёсицунэ был сыном Минамото Ёситомо и младшим братом Минамото Ёритомо, основателя первого в истории Японии сёгуната. Он родился в 1159 г., за 1 год до рокового инцидента Хэйдзи, в котором погиб его отец. Враждебные Тайра приняли тогда решение истребить род Минамото под корень, но потом все же оставили в живых нескольких сыновей Ёситомо, хотя и приняли меры предосторожности, рассовав их по разным буддийским монастырям, чтобы превратить их в смиренных служителей Будды.

Ёсицунэ был помещен в монастырь Курама-дэра неподалеку от Хэйана. Однако Ёсицунэ, в жилах которого текла кровь многих поколений профессиональных воинов, отказался смиренно принять свою участь ученого монаха и тайком стал изучать военное искусство. По легенде, его наставниками были тэнгу, населявшие гору Курама. Когда по ночам юноша выбирался из монастыря, они обучали его приемам фехтования мечом, боевым веером и… чайником для кипячения воды!

Около 1174 г. Ёсицунэ тайно покинул монастырь на горе Курама и направился под защиту Фудзивары Хидэхиры, сторонника Минамото, чьи владения находились на севере острова Хонсю. По дороге он одолел нескольких разбойников и изучил древний китайский трактат по военному искусству «Лютао».

О том, как Ёсицунэ изучал «Лютао», красочно повествует «Гикэйки». Копия этой книги хранилась в доме Киити Хогана, великого гадателя и стратега, жившего в столице Хэйан. Киити был приверженцем Тайра. Поэтому Ёсицунэ никак не мог подобраться к заветной книге. А прочитать ее он страстно желал, ведь о «Лютао» говорили: «Ни в Китае, ни в нашей земле не знал неудачи никто из тех, кому она попадала в руки. В Китае, прочтя ее, старец Ван овладел способностью взлетать на стену высотой в 8 сяку и с нее подниматься в небо. Чжан Лян назвал ее „Однотомной книгой“; прочтя ее, он обрел способность на бамбуковой палке длиной в 3 сяку перенестись из Магадхи в страну киданей. После знакомства с этой книгой Фань Куай, облаченный в броню, сжимая в руках лук и стрелы, в ярости воззрился однажды на ряды врагов, и волосы на голове его, ощетинившись, прободали верх шлема, а усы проткнули насквозь нагрудник панциря».

Ёсицунэ долго размышлял, как же заполучить этот трактат в свои руки, и наконец разработал хитроумный план проникновения в дом Киити Хогана. Узнав, что у гадателя была юная дочь-красавица, он стал играть ей на флейте под окном, пока не добился признания. Пробравшись в дом под видом влюбленного, Ёсицунэ упросил «возлюбленную» раздобыть ему заветную книгу из кладовой отца, после чего в течение 60 дней и ночей заучил трактат страницу за страницей. Когда книга подошла к концу, юный самурай объявил девушке, что его ждут бранные дела, и покинул безутешную красавицу.

Хотя этот эпизод может показаться просто красивой выдумкой сочинителей, исследователю нин-дзюцу он не может не напомнить многие методы проникновения во вражеские замки с использованием легенды, чрезвычайно разработанные в классическом нин-дзюцу.

Овладев всеми премудростями военного дела, Ёсицунэ явился к своему старшему брату Ёритомо, который в 1180 г. поднял восстание против Тайра. Фактически встав во главе его войск, Ёсицунэ в ряде сражений нанес серьезные поражения Тайра, а в 1185 г. в решающей битве в заливе Данноура разгромил их наголову, открыв путь установлению власти сёгуна из дома Минамото. Победу ему неизменно приносили необычные методы ведения войны, кардинально отличавшиеся от общепринятых «турнирных боев» того времени.

Однако победы не принесли счастья самому Ёсицунэ. Всего через несколько лет после битвы при Данноуре Минамото Ёритомо, опасавшийся, что его младший брат попытается захватить власть, развернул на него форменную охоту. Несколько лет гениальный военачальник уходил от погони, но в конце концов попал в ловушку и покончил с собой, совершив харакири.

Прекрасными образцами тактического искусства Ёсицунэ являются битвы у горы Микуса и битва при Ясиме.

У горы Микуса располагась крепость Тайра Итинотани. По сути, это был простой палисадник, но он обеспечивал довольно надежную защиту. Итинотани занимала очень выгодное в тактическом отношении положение. Здесь отвесные скалы, образуя естественную стену, с 3-х сторон окружали узкую полоску земли и пляжа, с 4-й стороны было море, где господствовал флот Тайра. Если бы Минамото предприняли традиционную лобовую атаку, их почти наверняка ожидало бы тяжелое поражение. В этой ситуации Ёсицунэ принял решение напасть на Итинотани с двух сторон. Одна группа войск должна была нанести удар с востока, вдоль побережья, а сам Ёсицунэ с небольшим отрядом решил обрушиться на крепость с тыла, со стороны гор.

Ночью, в 18 день 3 месяца 1184 г., армия Минамото разгромила форпост Тайра у горы Микуса, в 35 км к северу от Итинотани. После этого Ёсицунэ выслал вперед основную группировку во главе с Дои Санэхарой, а сам с двумя сотнями отборных воинов направился в обход по отвесным кручам в тыл крепости. По словам местных охотников, горы были совершенно непроходимы для людей и доступны лишь оленям. Но Ёсицунэ, помня о способности старых коней отыскивать дорогу на заснеженном поле, поставил в голову отряда старого мерина, за которым воины и двинулись по горным кручам.

Когда Ёсицунэ и его воины добрались до вершины, битва внизу уже началась. Бой был жестоким, но никто не мог взять верх. А спуск в тыл крепости оказался столь крутым, что даже обезьяны не рискнули бы воспользоваться им. Тогда Ёсицунэ приказал погнать по тропинке одних коней без седоков. И лишь когда те благополучно спустились, весь отряд бросился вниз. Неожиданно ударив в тыл Тайра, бойцы Ёсицунэ опрокинули их и потом гнали до самого моря. Тайра бежали на корабли и бросились наутек в море.

В другой раз Ёсицунэ решил обрушиться на крепость Тайра в Ясиме. Однако, в то время как армия Минамото находилась на главном японском острове Хонсю, база Тайра располагалась на острове Сикоку. Поэтому для переправы в местечке Ватанабэ были собраны различные суда – от настоящих морских кораблей до рыбацких лодок. Минамото готовились к отплытию, когда налетел, ломая деревья, ураганный южный ветер. Потом ветер переменился и задул к югу, что и нужно было Ёсицунэ. Но дул он столь сильно, что никто не решался выйти в море. Тогда Ёсицунэ под страхом смерти вынудил взойти небольшой отряд на корабли. «При обычной погоде враг начеку, врасплох его не застанешь. Но в такой ураган, в такую свирепую бурю противник никак не ждет нападения! Тут-то мы и нагрянем! Только так и нужно разить врага!» – заявил он.

И оказался прав. В Ясиме Минамото не ждали. Появление отряда Ёсицунэ было подобно грому среди ясного неба. Никто из Тайра даже не сообразил, что Минамото было всего несколько десятков. Как говорится, у страха глаза велики. Победа Ёсицунэ была полной.

Эти 2 операции Ёсицунэ являются наглядным примером использования на практике учения Сунь-цзы о различении «полноты» и «пустоты» и выборе подходящего момента для действия. Они свидетельствуют о том, что Ёсицунэ сумел проникнуть в суть наставлений китайского стратега и блестящим образом воплотил их в жизнь. Он дал вдохновляющий пример мобильной войны и продемонстрировал возможности применения небольших, но хорошо подготовленных специальных отрядов, способных действовать в тылу у противника, передвигаться с большой скоростью и наносить неожиданные удары. Конечно, примеры использования диверсионных отрядов японцы знали и ранее. Вспомним хотя бы шпиона императора Тэмму Такоя или «чертей» Фудзивары Тикаты. Однако масштабы их действий не идут ни в какое сравнение с массированным применением «спецназа» Минамото Ёсицунэ. По сути, для японцев он явился родоначальником новой военной доктрины – доктрины мобильной войны с использованием диверсионных групп. Последующие войны показали, что этот урок Ёсицунэ не пропал даром, и, как мы увидим в дальнейшем, судьбу крупных сражений подчас решали умение и ловкость нескольких десятков профессиональных диверсантов.

В отличие от полководцев последующих веков Ёсицунэ всегда лично принимал участие в боях. Поэтому немалый вклад он внес и в боевые искусства. В «Гикэйки» имеется немало колоритных описаний его фантастической прыгучести, или «летучести», замечательного фехтовального мастерства. Одно из самых интересных мест этого произведения – рассказ о «знакомстве» юного военачальника с воином-монахом Мусасибо Бэнкэем.

Произошла их встреча в Хэйане, как раз в то время, когда Ёсицунэ изучал трактат «Лютао». Однажды, когда он шел по ночной улице, дорогу ему преградил здоровенный монах и потребовал отдать замечательный меч, висевший у него на поясе. Дело в том, что в те дни Бэнкэй развлекался коллекционированием отобранных у прохожих мечей.

Заслышав отказ, монах, с криком выхватил свой огромный меч и налетел на Ёсицунэ.

Ёсицунэ тоже обнажил свой короткий меч и отскочил под стену…

Экое чудище! – подумал Ёсицунэ, быстро, как молния, уклоняясь влево. Удар пришелся по стене, кончик меча в ней увяз, и, пока Бэнкэй тщился его выдернуть, Ёсицунэ прыгнул к противнику, выбросил вперед левую ногу и с ужасной силой ударил его в грудь. Бэнкэй тут же выпустил меч из рук. Ёсицунэ подхватил выпавший меч и с лихим возгласом: «Эйя!» – плавно взлетел на стену, которая высотой была не много не мало в целых 9 сяку. А оглушенный Бэнкэй остался стоять, где стоял, и грудь у него болела от ужасного пинка, и ему и впрямь казалось, будто его обезоружил сам черт".

После этого Ёсицунэ попенял за бесчинства Бэнкэю, прижал его меч пятой…, согнул в 3 погибели и швырнул вниз. Тот подобрал меч и стал поджидать, пока Ёсицунэ не спрыгнет вниз. Далее в «Гикэйки» говорится: «Ёсицунэ плавно слетел со стены, и ноги его были еще в 3-х сяку от земли, когда Бэнкэй, взмахнув мечом, ринулся к нему, и тогда он вновь плавно взлетел на стену…»

Ёсицунэ настаивал на использовании короткого меча. И в «Гикэйки» описано несколько ситуаций, раскрывающих превосходство такого оружия над длинным. Вот несколько характерных пассажей на этот счет.

«Думая покончить бой одним взмахом меча, он (разбойник Юрино Таро) отклонился назад и рубанул со всей силой. Но был он весьма высокого роста, да и меч у него был длинный, и острие увязло в досках потолка. И пока он тужился вытянуть меч, Сяна-о (детское имя Ёсицунэ) яростно ударил его своим коротким мечом и отсек ему левую ладонь вместе с запястьем, а возвратным взмахом снес ему голову…»

"Тут Ёсицунэ подозвал Таданобу к себе и сказал ему так:

– Длинный меч у тебя, как я погляжу, и, когда ты устанешь, будет биться им несподручно. Ослабевшему воину хуже нет большого меча. Возьми же вот этот для последнего боя.

И он вручил Таданобу изукрашенный золотом меч в 2 сяку и 7 сунов (ок. 88 см) длиной с желобом по всей длине великолепного лезвия".

Использование короткого меча прекрасно отвечало всем особенностям работы лазутчика: взбирался ли он на стену или дерево, забросив меч за спину, сражался ли в тесноте коридора, кладовой или узенького переулочка средневекового замка или в традиционной комнатке с низеньким потолком – всюду сказывались преимущества короткого меча над более длинным. Поэтому с легкой руки Ёсицунэ короткие клинки вошли в моду у шпионов и диверсантов. Впрочем, следует заметить, что речь идет вовсе не о прямом мече ниндзя, какой часто можно увидеть в художественных фильмах, а о стандартной самурайской катане, только с укороченным клинком.

Где же поднабрался Ёсицунэ хитростей военного дела? Ответ на этот вопрос найти сложно, поскольку юность великого полководца известна нам лишь по позднейшим легендам. Однако некоторые источники утверждают, что источником вдохновения для Ёсицунэ послужила уже упоминавшаяся школа Кёхати-рю. В некоторых легендах говорится, что Киити Хоган был предводителем тэнгу с горы Курама. А если вспомнить о тесной связи ямабуси и тэнгу в японском фольклоре, получается, что Хоган – это сэндацу ямабуси!

Особое внимание в Кёхати-рю уделялось изучению военной стратегии на основе китайских трактатов, фехтованию мечом, боевым веером и различными подручными предметами, а также развитию прыгучести (тёяку-дзюцу) за счет облегчения веса. Иными словами, в рамках этой школы изучались все 3 традиционных для Японии аспекта военного дела: стратегия (хэйхо), боевые искусства (бу-дзюцу) и искусство шпионажа (нин-дзюцу).

Особый интерес представляет упоминание о том, что последователи Кёхати-рю стремились развить невероятную прыгучесть. Известно, что позднее тренировка прыгучести и овладение методами облегчения веса были характерными особенностями подготовки ниндзя. Бег на большие расстояния, лазание по деревьям и стенам – все это требовало от ниндзя легкости тела. В некоторых наставлениях по нин-дзюцу школы Ига-рю упоминаются даже специальные соевые пасты для похудения. Выделение этого компонента тренировки в рамках Кёхати-рю позволяет предположить, что начиная с этой школы уже стали формироваться специальные методы тренировки лазутчиков-диверсантов.

Судя по сообщениям источников о действиях Ёсицунэ, он в совершенстве овладел всей программой Кёхати-рю. Однако гениальный полководец пошел дальше. Как уже говорилось, он выделил методы шпионажа в особую отрасль. Что вызвало этот шаг? Думается, немалую роль здесь сыграла необыкновенная кампания Ёсицунэ: бывшие разбойники, монахи-расстриги, ямабуси… Все они прекрасно разбирались в искусстве тайной войны и разведки, но двоих из них все же следует выделить особо – слишком заметный след они оставили в истории нин-дзюцу. Это Исэ Сабуро Ёсимори, начальник разведки в армии Ёсицунэ, и отважный сохэй Мусасибо Бэнкэй, любимейший герой японского народа.

Исэ Сабуро Ёсимори – личность весьма загадочная и историками нин-дзюцу пока недооцененная. А вместе с тем в его лице мы встречаем, пожалуй, первый пример настоящего ниндзя.

Источники сообщают о Ёсимори совершенно противоречивые сведения. Например, его называют то уроженцем провинции Исэ, то провинции Кодзукэ, то провинции Ига. В разных текстах по-разному описана встреча Ёсимори с его будущим господином Минамото Ёсицунэ. Даже о гибели его однозначных сведений нет. Так «Гикэйки» сообщает, что Ёсимори оставался со своим господином до самого его конца и сложил голову в неравном бою с войском Минамото Ёритомо. В других источниках говорится, что он расстался с Ёсицунэ, бежал на гору Судзука, что в провинции Ига, и там, когда его окружили воины Ёритомо, покончил с жизнью самоубийством.

Ёсимори – это человек призрак. Порой даже возникает подозрение, что такого человека никогда не было, что это образ собирательный. Однако на деле все эти неясности можно легко объяснить. Дело в том, что Исэ Сабуро Ёсимори как истинный ниндзя следовал концепции мугэй-мумэй-но дзюцу – «искусство [жизни] без искусства и без имени», согласно которой профессиональный разведчик должен скрывать свою биографию, место жительства, владение специальными шпионскими навыками и т.д. В дальнейшем мы еще встретим образцы использования мугэй-мумэй-но дзюцу, но Ёсимори, по-видимому, первым в Японии додумался до этого.

Кто же все таки в действительности был этот Исэ Сабуро Ёсимори? Историки нин-дзюцу полагают, что родился он в местечке Дзайрё в деревне Инако-мура в провинции Ига, и по-настоящему звали его Якэси-но Короку. О детстве и юношестве Короку ничего не известно, но, когда мальчик превратился в мужчину, он встал во главе местных разбойников, орудовавших в горах Сэки и Камэ. Со временем его банда переросла в небольшую армию, насчитывавшую до 500 бойцов. Сам Короку на горе Кабуто-яма выстроил себе мощную крепость, господствовавшую над всей округой. С тех пор слухи о проделках Якэси-но Короку стали доходить даже до столицы.

Тем временем в стране началась война между Тайра и Минамото. И армия Ёсицунэ через Ига двинулась на столицу Хэйан. Когда один из его отрядов приблизился к горному хребту Судзука, он подвергся нападению банды Короку. Поначалу разбойники взяли верх, но, когда подошли главные силы Минамото и окружили крепость на горе Кабуто, Короку был вынужден запросить мира. По-видимому, тактика действий и боевая подготовка его банды произвела впечатление на Ёсицунэ, и тот решил сделать Якэси Короку своим вассалом. С тех пор Короку принял новое имя – Исэ Сабуро Ёсимори (как полагают историки, фамилию Исэ он взял себе потому, что его банда совершала нападения в основном на соседнюю с Ига провинцию Исэ) – и вместе со своими «сподвижниками» присоединился к армии Минамото. А сила это была довольно внушительная: «Было ему (Ёсимори) всего лет 25, поверх одежды с узором в виде опавших тростниковых листьев облегал его желто-зеленый шнурованный панцирь в мелкую пластину, имел он у пояса меч и опирался на огромное копье с изогнутым лезвием. И шли за ним несколько столь же грозных молодцов; один сжимал в руках секиру с вырезом в виде кабаньего глаза, другой – боевой серп с выжженым по лезвию узором, этот алебарду с лезвием в форме листа камыша, а тот боевое коромысло или булаву с шипами», – описывает Исэ Сабуро и его банду «Гикэйки».

Чем же занимался Исэ Сабуро на службе Ёсицунэ? Некоторые указания источников позволяют предположить, что он стал начальником разведки в армии великого полководца. Интересную информацию на этот счет дает «Хэйкэ-моногатари». В ней говорится, что после одной из битв «не спали только Ёсицунэ и Исэ-но Ёсимори. Ёсицунэ, поднявшись на холм, глядел вдаль, высматривая, на крадется ли враг, а Ёсимори, притаившись в лощине, прислушивался, не собираются ли недруги нагрянуть внезапно ночью, и готовился прежде всего стрелять в брюхо вражеским коням».

Внимательное чтение той же повести «Хэйкэ-моногатари» раскрывает, сколь много мог сделать Исэ Ёсимори для победы благодаря замечательному умению манипулировать человеческими мыслями.

Когда Минамото Ёсицунэ высадился с небольшим отрядом на Сикоку, выяснилось, что там находилась сильная вражеская армия во главе с Авой-но Нориёси. Тогда Исэ Сабуро Ёсимори во главе всего 16 безоружных воинов выехал ей навстречу и вступил с Нориёси в переговоры. Он сказал, что в битве накануне пали многие родственники Нориёси, а его отец добровольно сдался в плен. По словам Ёсимори, «всю минувшую ночь он пребывал в великом горе, говоря мне: „Увы, сын мой Нориёси, ни сном ни духом не ведая, что я остался в живых, будет завтра сражаться и падет мертвый! Сколь это скорбно!“ И стало мне жаль твоего отца, так жаль, что я прибыл сюда, дабы встретиться с тобой и поведать тебе эти вести. Решай же сам, как тебе поступить – либо принять бой и погибнуть, либо добровольно сдаться нам в плен и вновь свидеться с отцом… От тебя самого зависит твоя дальнейшая участь!»

Трудно сказать, каким образом Ёсимори смог убедить врага сдаться – то ли его помощники распустили по округе слух о пленении отца Нориёси, то ли коварный шпион использовал гипноз или еще что-нибудь в этом роде, но Нориёси сдался на милость Ёсицунэ. А вслед за ним перед отрядом Минамото всего в 500 бойцов капитулировала и его трехтысячная армия. «Замысел Ёсимори увенчался поистине блестящим успехом! – восхищался Ёсицунэ хитроумной уловкой своего вассала».

Дело на этом не кончилось. В самый разгар битвы при Данноуре, в которой решалась судьба войны между Минамото и Тайра, Ава-но Сигэёси, отец Нориёси, вероятно «купленный» Исэ Сабуро на сына, перешел на сторону Минамото и ударил в тыл Тайра, в результате чего те потерпели сокрушительное поражение.

Этот пример показывает, что Исэ Ёсимори был замечательным мастером составления хитроумных стратагем. В этом случае он использовал комбинацию стратагем «Убить чужим ножом», «Извлечь нечто из ничего», «Чтобы обезвредить разбойничью шайку, надо сначала поймать главаря», «Сеяние раздора» и некоторых других.

Исэ Сабуро несомненно владел всеми премудростями шпионского дела, но у кого он сумел им обучиться точно неизвестно. Окусэ Хэйситиро высказал предположение, что он, подобно Ёсицунэ, изучал военную науку школы Кёхати-рю. А согласно генеалогии, составленной крупным мастером бу-дзюцу Такамацу Тосицугу якобы на основе устных преданий ниндзя и не вызывающей большого доверия, Исэ Сабуро изучал традицию нин-дзюцу, переданную неким Хатирё нюдо[31] («вступивший на Путь», т.е. постригшийся в буддийские монахи) Тэнъэем, и преподал ее таинства Минамото Ёсицунэ.

Исэ Сабуро Ёсимори был не только замечательным практиком нин-дзюцу, давшим прекрасные образцы эффективного использования этого искусства. После себя он оставил сборник стихотворений, который ныне известен как «Ёсимори хякусю-ка» – «Сто стихотворений Ёсимори» – или как «Исэ Сабуро синоби гунка» – «Шпионские военные песни Исэ Сабуро». Этот сборник представляет собой древнейшее письменное наставление по нин-дзюцу. Хотя стихи Ёсимори не изобилуют стилистическими красотами и ныне известны лишь единицам специалистов по японской поэзии, для историков нин-дзюцу это бесценный источник. В нем в стихах описана шпионская наука в том виде, как она существовала во второй половине XII в. О чем же писал Ёсимори?

В одних стихотворениях он дает практические советы об организации подготовки лазутчиков. Например, Ёсимори указывает, что их обучение нужно начинать с овладения незаметным бесшумным подкрадыванием к противнику.

В [искусстве] невидимости
есть много путей обучения,
Но прежде всего приближайся к человеку.

– говорится в одном из стихотворений.

В других стихах Ёсимори поднимается до осмысления шпионского искусства как особого Пути – Ниндо:

Того, кто преступит Путь синоби,
Не защитят ками и будды.
Воин всегда должен взращивать веру в богов,
Ибо тот, кто преступает законы Неба, не найдет добра.
Ложь тоже причиняет различные страдания,
Поэтому воин должен ставить во главу угла Путь верности.
Когда лазутчик вновь пойдет в разведку,
Пусть он оставит записки для последующих поколений.

Немалый вклад в развитие нин-дзюцу внес и другой вассал Ёсицунэ, гигантский монах-воин с горы Хиэй Мусасибо Бэнкэй.

В биографии Бэнкэя правда и вымысел переплетены столь сильно, что различить их порой не представляется возможным. По легенде он появился на свет после трехлетнего пребывания в чреве матери огромным ребенком со ртом полным зубов и длинными волосами на голове. Прозвали его за это Онивака – Чертенок. Поскольку рос Чертенок настоящим сорванцом, родители приняли решение отдать его на воспитание в знаменитый храм Энряку-дзи. Но со временем Бэнкэй стал столь буйным, что даже тамошние сохэи не выдержали и «вежливо» попросили его уйти.

После знакомства с Ёсицунэ, Бэнкэй стал его самым преданным вассалом и сопровождал его во всех походах. Даже когда Минамото Ёритомо, став сёгуном, стал преследовать своего брата, он не покинул господина. А Ёсицунэ, окруженный врагами, меж тем попал в очень сложное положение. Поначалу он надеялся собрать войско и двинуться на брата, но когда этот план провалился, единственное, что ему осталось – бежать на север Хонсю, в край Осю, где находились владения его давнего сторонника Фудзивары Хидэхиры. Но как пробраться туда, если враги перекрыли все дороги и тропинки?

Ёсицунэ и его вассалы долго гадали, как пройти через заслоны незамеченными. И тогда верный слуга полководца Катаока предложил отправиться в путь, переодевшись странствующими ямабуси. Мусасибо Бэнкэй поддержал его и сумел убедить остальных, что это лучший выход из создавшегося положения.

Вот как рассказывает об этом «Гикэйки»:

Сказал Катаока:

– Пойдемте хоть под видом ямабуси.

– Да как же это возможно? – произнес Ёсицунэ. – С того самого дня, как мы выйдем из столицы, на пути у нас все время будут храмы и монастыри: сначала гора Хиэй, затем в провинции Этидзэн – Хэйсэн-дзи, в провинции Кага – Сиро-яма, в провинции Эттю – Асикура и Имакура, в провинции Этиго – Кугами, в провинции Дэва – Хагуро. Мы будем повсеместно встречаться с другими ямабуси, и везде нас будут расспрашивать о том, что нового в храмах Кацураги и Кимбу-сэн, а также на священной вершине Шакья-Муни и в других горных обителях, и о том, как поживает такой-то и такой-то…

– Ну, это не так уж трудно, – сказал Бэнкэй. – Все таки вы обучались в храме Курама, и повадки ямабуси вам известны. Вон и Хитатибо пожил в храме Священного колодца Миидэра, начнет говорить – не остановишь. Да и сам я с горы Хиэй и кое-что знаю о горных обителях. Так что ответить мы как-нибудь сумеем. Прикинуться ямабуси ничего не стоит, если умеешь читать покаянные молитвы по «Сутре лотоса» и взывать к Будде согласно сутре «Амида». Решайтесь смело, господин!

– А если нас спросят: «Откуда вы, ямабуси?» Что мы ответим?

– Гавань Наои-но цу в Этиго как раз на середине дороги Хокурокудо. Если нас спросят по сю сторону, скажем, что мы из храма Хагуро и едем в Кумано. А если спросят по ту сторону, скажем, что мы из Кумано и едем в храмы Хагуро.

– А если встретимся с кем-нибудь из храма Хагуро и он спросит, где мы там жили и как нас зовут?

Бэнкэй сказал:

– Когда подвизался я на горе Хиэй, был там один человек из храма Хагуро. Он говорил, что я точь-в-точь похож на некоего монаха по имени Арасануки из тамошней обители Дайкоку. Ну, я и назовусь Арасануки, а Хитатибо будет Тикудзэмбо, мой служка.

Ёсицунэ сказал с сомнением:

– Вы-то оба настоящие монахи, вам даже притворяться не надо. А мы-то каковы будем ямабуси в их черных шапочках токин и грубых плащах судзугаки, окликающие друг друга по именам Катаока, Исэ Сабуро, Васиноо?

– Ну что же, всем дадим монашеские прозвания! – бодро сказал Бэнкэй и тут же напропалую наделил каждого звучным именем…

Судья Ёсицунэ облачился поверх ношеного белого косодэ в широкие жесткие штаны и в короткое дорожное платье цвета хурмы с вышитыми птицами, ветхую шапочку токин он надвинул низко на брови. Имя же ему теперь было Яматобо. Все остальные нарядились кто во что горазд.

Бэнкэй, который выступал предводителем, надел на себя безупречно белую рубаху дзёэ с короткими рукавами, затянул ноги исчерна-синими ноговицами хабаки и обулся в соломенные сандалии. Штанины хакама он подвязал повыше, на голову щегольски нахлобучил шапочку токин, а к поясу подвесил огромный свой меч «Иватоси» – «Пронзающий камни» – вместе с раковиной хорагаи. Слуга его, ставший при нем послушником, тащил на себе переносной алтарь ои, к ножкам которого была привязана секира с лезвием в 8 сунов, украшенным вырезом в виде кабаньего глаза. Там же был приторочен меч длиной в 4 сяку и 5 сунов…

Всего их было шестнадцать, вассалов и слуг, и было при них 10 дорожных коробов. В 1 из алтарей уложили святыни. В другой уложили десяток шапок эбоси, кафтанов и штанов хакама. В остальные уложили панцири и прочие доспехи…

…Бэнкэю пришлось взять на себя заботу о наружности госпожи (Ёсицунэ вез с собой беременную жену), хотя никогда прежде не был он приближен к ее особе. И безжалостно срезал он по пояс волосы, струившиеся, словно читай поток, по ее спине ниже пят, зачесал их высоко и, разделив на два пучка, кольцами укрепил на макушке, слегка набелил личико и тонкой кистью навел ей узкие брови. Затем облачил он ее в платье цвета светлой туши с набивным цветочным узором, еще одно платье цвета горной розы, ярко-желтое, со светло-зеленым исподом, а поверх – косодэ из ткани, затканной узорами; нижние хакама скрылись под легким светло-зеленым кимоно. Затем надел на нее просторные белые хакама «большеротые», дорожный кафтан из легкого шелка с гербами, узорчатые ноговицы, соломенные сандалии, высоко подвязал штанины хакама, накрыл голову новехонькой бамбуковой шляпой, а к поясу подвесил кинжал из красного дерева в золоченых ножнах и ярко изукрашенный веер. Еще дал он ей флейту китайского бамбука и на шею – синий парчовый мешок со свитком «Лотосовой сутры».

«Гикэйки» подробно повествует обо всех перепетиях этого необычного путешествия. Поскольку Бэнкэю пришлось играть роль предводителя группы ямабуси, именно ему пришлось вести переговоры со стражей на заставах и властями. Играл свою роль он отменно: если надо было лупил Ёсицунэ веером как простого служку, читал молитвы, а один раз даже стребовал со стражи подаяние «на восстановление Великого Восточного храма». Благодаря его находчивости, Ёсицунэ и его сподвижники вышли из всех передряг и благополучно добрались до владений Фудзивары Хидэхиры.

Это замечательное путешествие под видом ямабуси надолго запомнилось потомкам и послужило основой для сотен легенд. Что же касается нин-дзюцу, то переодевание в ямабуси стало одним из 7 классических амплуа шпиона, действующего под прикрытием. И если Бэнкэй полагался в основном на собственную находчивость и экспромт, ниндзя последующих поколений превратили маскировку под ямабуси в продуманную до мелочей систему, что отражено, например, в первой главе первого свитка знаменитого наставления XVII в. по нин-дзюцу «Сёнинки»: «В старину, когда Минамото Ёсицунэ [и его вассалы] под видом 12 ямабуси направились в Осю, то, что Мусасибо на заставе Адака назвал имевшийся у него с собой свиток „книгой пожертвований“ и принялся читать ее вслух, было проявлением находчивости, но, если он хотел обмануть [врага], представившись [монахом] из Южной столицы (г. Нара) и [при этом] не изготовил настоящей книги для учета пожертвований, это было опасно».

Бэнкэй оставался со своим господином до последних мгновений и погиб, защищая его: "Он встал в воротах навстречу напиравшим врагам. Он рубил навзлет и наотмашь, он протыкал животы коням, а упавшим всадникам отсекал головы ударами алебарды под шлем либо оглушал их ударами тупой стороной меча и резал насмерть. Он рубил направо, налево и вокруг себя, и ни один человек не мог к нему подступиться и схватиться лицом к лицу. Бессчетное число стрел торчало в его доспехах. Он ломал их, и они повисали на нем, как будто надел он шиворот-навыворот соломенную накидку мино. Оперения черные, белые и цветные трепетали под ветром, словно метелки тростника обана в осеннюю бурю на равнине Мусаси.

В безумной ярости метался Бэнкэй, нанося удары на все стороны, и нападающие сказали друг другу:

– Что за диво! Сколько своих и чужих уже перебито, и только этот монах при всем безумстве своем жив до сих пор! Видно, самим нам не справиться с ним. Боги-хранители и демоны смерти прийдите на помощь и поразите его!

Так взмолились они, и Бэнкэй разразился хохотом.

Разогнав нападавших, он воткнул алебарду лезвием в землю, оперся на древко и устремил на врагов взгляд, исполненный гнева. Стоял он как вкопанный, подобный грозному божеству Нио. Пораженный его смехом, один из врагов сказал:

– Взгляните на него, он готов перебить нас всех. Недаром он уставился на нас с такой зловещей ухмылкой. Не приближайтесь к нему!…

А Бэнкэй был давно уже мертв… Да, Бэнкэй умер и закостенел стоя, чтобы не пропустить врага в дом, пока господин не совершит самоубийство".

Ко времени войн между Тайра и Минамото предания относят и возникновение традиции нин-дзюцу Ига-рю. У истоков ее стояла влиятельная семья Хаттори, а конкретнее, если верить сообщению «Записей о создании нин-дзюцу» («Нинсо-но ки») из книги XVI в. «Нинпо-хикан»[32], – тогдашний глава этого рода Ига (Хаттори) Хэйнайдзаэмон.

Род Хаттори был одним из очень древних и уважаемых провинциальных аристократических родов. Согласно древнейшему генеалогическому списку японских аристократических родов «Синсэн сёдзироку», свою родословную Хаттори возводили к одному из важнейших богов синтоистского пантеона Амэ-но минака-нуси. Как показывает само название этого рода – а «Хаттори» в переводе на русский означает «ткач [работающий] на станке», – его представители издревле занимались ткачеством и прядением. Поскольку в синто ткани наделялись сакральным значением, Хаттори были тесно связаны с синтоистским культом. В «Энги-сики»[33], например, имеется описание обряда Каммисо-сай, в котором одну из главных ролей играли как раз представители этого рода.

Однако Окусэ Хэйситиро излагает историю семьи Хаттори иначе. Он считает, что Хаттори были потомками китайского иммигрантского рода Удзумаса, приехавшего в Японию в середине IV в. Удзумаса завезли в Японию разные ремесла, но главным их занятием были ткачество и театральное искусство саругаку.

Театр саругаку представлял собой сочетание песен, танцев, акробатики, силовых номеров, фокусничества, чревовещания и кукольных представлений. Зародился он в западных районах Китая. Попав в Японию, представления саругаку стали устраиваться главным образом в синтоистских храмах во время праздников.

Как бы то ни было, к началу эпохи Хэйан семья Хаттори занимала довольно высокое положение. В источниках того времени встречаются упоминания о Хаттори-но мурадзи – «губернаторе» провинции из семьи Хаттори. Ее члены служили даже в императорской охране.

Возвышение семьи Хаттори продолжалось и в XII в., особенно во второй его половине, когда Хаттори установили вассальные отношения с Тайрой Томомори, представителем крупнейшей самурайской фамилии Тайра и сыном фактического правителя страны Тайры Киёмори.

В это время Хаттори были назначены «представителями» (дайкан) Тайры Киёмори в провинции Ига и стали проводниками его политики. Чтобы еще больше укрепить свои позиции в Ига, Тайра Киёмори построил на горном плато неподалеку от замка Хаттори монастырь Хэйраку-дзи (ныне находится на территории г. Ига Уэно).

Согласно преданиям, семья Хаттори уже в это время практиковала нин-дзюцу. Однако в источниках той поры непосредственных указаний на это нет, хотя кое-какие косвенные данные позволяют предположить такую возможность. Здесь особое внимание следует обратить на некоторые обряды, к которым допускались исключительно члены клана Хаттори.

В 977 г. в Ига был построен крупнейший синтоистский храм этой провинции Айкуни-дзиндзя. Он был посвящен двум божествам-прародителям рода Хаттори – Сукунабикона-но микото и Канэяма-химэ. Само строительство этого храма отражает усиление позиций Хаттори в регионе. Характерно, что со временем на службу в него перестали допускаться представители других родов.

В Айкуни-дзиндзя проводились самые разные ритуалы, посвященные богам Хаттори. По мере усиления рода они становились все пышнее и пышнее. Одно из таких празднеств в конце периода Хэйан получило название «Курото-мацури» – «Праздник черного объединения». Откуда взялось столь странное название, и что оно означает?

Празднество Курото-мацури начиналось в день зайца в 12 месяц года. В этот день из храма Айкуни-дзиндзя на берег реки Цугэ выносились священные паланкины, в которых якобы пребывали божества Сукунабикона-но микото и Канэяма-химэ, и помещались в специально построенный храм-дворец богов. Ритуальное поклонение божествам на берегу Цугэ продолжалось в течение 7 дней, после чего их торжественно водворяли назад в святилище. Процессия, сопровождавшая микоси, состояла исключительно из членов семьи Хаттори, которые были поголовно одеты в особые костюмы черного цвета, напоминающие маскировочные костюмы (синоби-сёдзоку) ниндзя. Посторонние на церемонию не допускались.

Вся атмосфера обряда, странные одеяния участников да и само их название – «черное объединение» – позволят предположить, что уже в то время Хаттори практиковали нин-дзюцу.

Впрочем, есть и другая версия происхождения названия «Курото-мацури». В некоторых текстах, оно записывается другими иероглифами, которые в совокупности обозначают «тяжелый праздник». Дело в том, что проведение этого обряда требовало немалых затрат и потому сильно «било по карману» – отсюда и «тяжелый праздник».

Как уже говорилось, некоторые тексты ниндзя называют создателем школы нин-дзюцу Ига-рю Ига (Хаттори) Хэйнайдзаэмона Иэнагу, который жил во второй половине XII в. Что же нам известно об этом человеке? По сути, лишь несколько легенд.

Согласно одной из них, Хаттори Иэнага был замечательным стрелком из лука. В молодости он служил в охране императорского двора. И как-то раз ему довелось продемонстрировать свое мастерство перед самим императором на стрельбах во дворце Рокудзё-ин. Выдающееся мастерство Иэнаги, одержавшего победу в состязаниях того дня, произвело большое впечатление на императора, и тот щедро наградил его и пожаловал ему тележку с тысячей отборных стрел.

После этого случая Хаттори, якобы, приняли новый фамильный герб: в широком кольце, изображающем колесо тележки, на которой были привезены стрелы – дар императора, еще одно кольцо, образованное выемками в стрелах для вставления тетивы, а в нем – оперения двух стрел летящих друг навстречу другу. До нас дошла и еще одна версия этого герба: оперения двух стрел летящих друг навстречу другу на фоне солнца и луны. Вассалы Хаттори тоже стали изображать на своих гербах оперения стрел.

Еще одна интересная история рассказывает об участии Хаттори Иэнаги в войне с Минамото. Как верный вассал во время боевых действий он вместе со своим отрядом постоянно находился при Тайра Томомори, пережил страшную битву при Данноуре, но убит не был и харакири не совершил, а бежал на родину в Ига. Там он укрылся в тайной деревне Ёно на западе провинции. В Ёно он принял новую фамилию Тигати и так избежал ареста. В этом поведении прослеживается характерный обычай ниндзя, которые считали, что умирать вместе с господином совсем необязательно, важнее сохранить жизнь для будущей работы.

Интересно и другое. Дело в том, что поражение Тайра отнюдь не подорвало позиций Хаттори, так как Хаттори Ясукиё, родной сын Хэйнайдзаэмона, заранее присоединился к Минамото и после их победы получил все владения, принадлежавшие его отцу, сражавшемуся на стороне Тайра. Иными словами Хаттори заранее устроили так, что при любом исходе войны они ничего не теряли!

К периоду войны Гэмпэй относится и появление на исторической сцене другой знаменитой семьи ниндзя из Ига – Момоти. Впервые эта фамилия всплывает в материалах о строительстве буддийского монастыря школы Сингон Тёкуган-дзи (ныне Эйхо-дзи). Согласно преданиям, император Сиракава в 1082 г. обратился к семье Момоти с просьбой выстроить этот монастырь в провинции Ига, что она и сделала, возведя его в селении Ходзиро в деревне Юсэй провинции Ига. После этого Момоти поселились в Ходзиро и построили там же собственную крепость в непосредственной близости от Тёкуган-дзи (крепость Момоти фактически примыкает к монастырю с одной стороны). Таким образом, уже на заре своей истории Момоти были довольно известной семьей, имевшей крепкие связи с центральной властью. К концу XII в. Момоти едва ли уступали по влиянию даже знаменитым Хаттори. Так же, как и Хаттори, члены семьи Момоти служили в дворцовой страже в столице.

Ряд данных свидетельствует, что, по-видимому, Хаттори и Момоти были родственниками. Это подтверждается, например, сходством их фамильных гербов и преданий, описывающих происхождение этих гербов. Вот что рассказывается о гербе Момоти.

Когда Момоти Тамба Ясумицу (это имя носили многие представители семьи Момоти, поэтому нередко возникает путаница, кто из них что и когда делал) проходил службу в дворцовой страже (при каком императоре это было точно неизвестно), в императорском дворце появилась злая волшебная лиса. Она вывесила на небе 7 лун и из ночи в ночь стала мучать императора. Ясумицу же был мастером стрельбы из лука и отважным воином. И однажды ночью он прицелился из лука и послал стрелу в одну из колдовских лун, и – чудо! – попал прямо в зловредную лисицу. С тех пор колдовские чары развеялись, и все пришло в порядок.

Император восхитился отвагой Ясумицу, не побоявшегося вступить в схватку с нечистью, и щедро наградил его. После этого Ясумицу изменил родовой герб. С тех пор на нем на фоне 7 звезд Большой Медведицы красуются оперения 2-х стрел летящих друг навстречу другу.

Нет сомнений, что эта история была придумана гораздо позднее, чем жил пресловутый Момоти Ясумицу (в ней смешаны 2 легендарных сюжета японского фольклора: предание о храбром воине Минамото Ёримицу и легенда о девятихвостой лисице), особенно, если сравнить ее с довольно реалистичной историей герба Хаттори. Однако, важно отметить само появление этой легенды, так как, вероятно, она была сфабрикована в период выделения Момоти из рода Хаттори с целью доказать независимость и высокое происхождение первых. Возможно, произошло это после поражения Тайра в войне Гэмпэй, и было сделано одной из ветвей Хаттори, чтобы подчеркнуть свою непричастность к Хаттори Хэйнайдзаэмону Иэнаге, запятнавшему себя сотрудничеством с побежденными.

Точно неизвестно, к кому присоединились Момоти в период войны Гэмпэй – по одним сведениям, к Минамото Ёриёси, по другим, – к Тайре Кагэмасе. Это не может не напомнить нам хитрый ход семьи Хаттори, одни члены которой стали на сторону Тайра, другие – на сторону Минамото. И это очень важно, так как согласно преданиям жителей Ига Момоти уже в это время практиковали искусство нин-дзюцу, которое они, якобы, изучили у ямабуси из так называемых «49 обителей Ига», которые располагались совсем неподалеку от Ходзиро.

Примечания:

31 Принявший монашество.

32 «Тайный свиток по учению ниндзя».

33 «[Уложение] о церемониях годов Энги».