ГЛАВА 1

Матч на звание чемпиона мира, выигранный Анатолием Карповым в Багио в трудной (разве будет преувеличением сказать — драматической?) борьбе, привлек к шахматам внимание и тех слоев населения, которые относились к ним как к приятному времяпрепровождению — не более. До начала поединка услышал из уст поэта Н. примерно следующее:

— Ты что, действительно собрался на другой конец света, чтобы посмотреть, как двигают эти деревяшки? — В голосе собеседника угадывалась снисходительность, а во взгляде — сострадание.

Месяца через три, однако, когда события в Багио приняли непредсказуемый характер, когда сравнялся счет и все стало зависеть вдруг от одной-единственной партии, Н. умоляюще спросил:

— Скажи, у Карпова есть хоть какие-то надежды? Не хочу даже думать, что будет, если проиграет. — Мой товарищ крякнул, словно вспомнив первый наш разговор, и, как бы оправдываясь, произнес: — Сын, понимаешь, с шахматной доской не расстается. Да и жена...

— Полно вам всем переживать, «какие-то деревяшки»... Между прочим, я тоже не желаю даже думать, что будет, если проиграет. Давай верить в лучшее.

— Условимся, если первым узнаю результат, я позвоню, а если ты — звони в любое время.

Услышав о том, что тридцать вторая партия отложена с большим преимуществом у Карпова, он поднимает меня среди ночи и, пробормотав торопливое извинение, начинает предлагать свои варианты — как следует довести партию до победы. Диктуя несусветные продолжения, он просит меня комментировать чуть не каждый его ход. Зная, сколь ранима поэтическая душа, стараюсь делать это по возможности тактично. В трубке слышны его легкие пререкания с женой.

Она: «Догадываешься, который час? Дай человеку поспать».

Он: «А он все равно не спит, тоже смотрит партию».

Она: «Откуда ты это взял?»

Он: «Если бы мне кто-нибудь сказал, что он спит в такой час, я бы выбросился со своего одиннадцатого этажа».

Надо ли возбуждать воображение, чтобы догадаться, как забрали и моего товарища шахматы в те дни? Забрали, чтобы уже не отпустить.

И я нисколько не удивился, встретив однажды своего товарища в шахматном клубе. Привыкнув к тому, что в наше время любое вступление требует соответствующих отношений, заявлений, справок и ходатайств, он интересовался, какими документами надо обзавестись для того, чтобы стать членом клуба. Беседа с приветливым администратором открывала перед ним еще одну — гуманную, демократическую сторону шахмат. Сегодня у поэта Н. уже третий разряд. И одна только вещь смущает его:

— Никак не научу себя спокойно относиться к поражениям. Даже три выигранные партии не дают мне столько положительных эмоций, сколько одна проигранная — отрицательных. Переживаю, плохо сплю. Жена, кажется, догадывается, хотя я и не охоч извещать о неудачах мир.

— Так, говоришь, сколько человек узнаёт о каждой твоей плохой партии?

— Не считал... Двадцать, может, двадцать пять.

— Теперь поставь себя на место Карпова. И подсчитай, сколько миллионов (не на миллиарды ли счет?) узнаёт в тот же или на следующий день не только об его выигрышах, но и проигрышах тоже. Если бы он не научился приглушать силой воли отрицательные эмоции, многого достиг бы?

— Жизнь впитывалась в него маленькими капельками яда... через шахматы, когда он был еще молодым, быть может, поэтому...

Это вовсе неплохо, когда жизнь впитывается в молодого человека маленькими капельками яда — тогда большая не ведет прямиком в реанимацию. Шахматные проигрыши — одни из самых благодатных, за них, как сказал мудрец, «надо платить в юности большие деньги». Они учат тому, как выходить из трудного положения, выходить с честью, не теряя лица, они учат искать причины невезений не в других, в себе! Учат избавляться от неумейства и отрицательных качеств, видеть цель, идти к ней. Убежден, что и жизненные цели успешнее достигают умеющие играть в шахматы.

У Анатолия Карпова на одну проигранную партию приходится шесть-семь выигранных. Но это счет не всей шахматной карьеры, а карьеры, начавшейся после того, как к нему пришли известность и титулы. Молодому, вступающему в шахматы человеку полезно бы знать, что на пути к признанию счет бывает прямо противоположный.

Потерпев поражение, не опускайте носа, не вещайте о нем всем встречным-поперечным. Каждое из них несет в себе частицу будущих побед, тут счет верный. Боитесь поражений, не можете преодолеть в себе неуверенность — уходите из шахмат и из спорта вообще. Попробуйте свои силы, например, в драматических самодеятельных кружках. Там все просто: вы будете знать, в какую минуту надо выйти на сцену, куда стать, на кого посмотреть, что произнести, и даже ваш злейший враг по пьесе не сделает ничего для того, чтобы унизить вас, артиста, наоборот, и он, и вся труппа подчинят свои усилия одному — дать вам сыграть хорошо. Если же вам даст хорошо сыграть партнер по шахматам... можно только представить, что скажет ему тренер. Вот почему еще с очень большой натяжкой можно отнести шахматы к искусству.

Самого Анатолия Карпова матч в Багио — его выигрыши и его проигрыши — наделил мудростью, примеры того наделения мы увидим через три года в Мерано.

А скольких филиппинский поединок просвещал, скольким помогал понять радость, таинственно заключенную в шестьдесят четыре клетки!

* * *

Лет десять назад Нона Гаприндашвили, чемпионка мира, сказала:

— Дайте нам небольшой срок, и мы догоним их.

«Их» — это значило мужчин. Заявление казалось

сверхсмелым, и лишь из уважения к чемпионке мира его опубликовали без комментариев, хотя в сказанное верилось с трудом. Многие убеждены, что этого не произойдет никогда по ряду причин. О первой в шутку сказал Пауль Керес:

— Женщине очень трудно молчать пять часов подряд.

Однако Нона показала на своем собственном примере, как дальновиден и точен был ее прогноз, завоевав звание гроссмейстера... в международном мужском турнире. Длинная вереница мужчин — не только мастеров, но и гроссмейстеров, «пострадавших через Нону», была принята в клуб ее имени. Гаприндашвили возвысила женские шахматы, породила и в Грузии, и далеко за ее пределами бесчисленное множество последовательниц.

Перед вылетом в Мерано была командировка в Тбилиси, на матч между Майей Чибурданидзе и Наной Александрия. Обстановка взаимной приязни и уважения, переполненный зал Дворца шахмат и девиз «Мы одна семья» под эмблемой ФИДЕ на сцене...

Есть во дворце большая фотография: тренер Вахтанг Карселадзе положил руки на плечи своих учениц Ноны Гаприндашвили и Наны Александрия. То был тренер необыкновенный, презиравший житейскую суету, заботу о личном благополучии, в глазах иных обывателей он выглядел человеком, не сумевшим «устроить жизнь». У него был свой яркий и необычный мир — шахматного кружка Тбилисского Дворца пионеров, у него было свое счастье — видеть, как раскрываются маленькие характеры, как мудреют девочки, получают свой взгляд на шахматы, не всегда согласующийся со взглядом тренера (кого-то это бы огорчало, Карселадзе же только радовало), и, хотя он не был человеком с высокоразвитым честолюбием, радовался до небес, стараясь не выдавать этой радости, любой победе своей воспитанницы в городском ли, республиканском, или всесоюзном турнире. Рано ушел из жизни Вахтанг Карселадзе, но добрые имена, как и добрые дела, живут на земле долго: сперва в первом, а потом и во втором поколении грузинских шахматисток повторился и воскрес необыкновенный учитель. И если допустимо подразумевать под быстро сменяющимся шахматным поколением «волну», то мы можем, не сделав никакой ошибки, написать, что пример Ноны Гаприндашвили породил Нану Александрия и что уже по их стопам шли и Нино Гуриели, и Нана Иоселиани, и Майя Чибурданидзе.

Любопытную магнитофонную запись дал мне прослушать журналист Нодар Гиоргобиани, много лет верно служащий спорту. Его беседа с тогдашней чемпионкой мира Ноной Гаприндашвили состоялась в 1972 году... Нодар сохранил пленку для того, чтобы с годами проверить, насколько сбудется один прогноз.

Нодар спросил: «Кого вы считаете наиболее вероятными претендентками на будущие матчи с вами?»

Среди тех, кого назвала Нона, были Александрия, Иоселиани и Гуриели. «Эти девушки играют смело и быстро набирают силу».

«Вы умышленно не назвали Майю Чибурданидзе?» — спросил журналист.

«Нет, просто я собиралась сказать о ней отдельно. Эта одиннадцатилетняя кутаиска на редкость талантлива... Она — будущее наших шахмат. Запомните, Майя обязательно, повторяю, обязательно будет бороться за звание чемпионки мира».

Журналисту показалось странным, что столь категорично отозвалась об одиннадцатилетней школьнице строгая и знающая вес своим словам Гаприндашвили.

Только вряд ли думала тогда, в семьдесят втором, Нона, что ее прогноз сбудется уже через шесть лет и что в семьдесят восьмом, в Пицунде, она уступит Майе свою корону.

В спорте одному только — победителю — говорят «ура!», побежденному же приходится слышать «увы»; нас интересует новый чемпион, что испытал он, что пережил на пути к триумфу, переживания же испытавшего поражение остаются за кадром.

Нона и ее муж врач Анзор Чичинадзе — мои старые друзья (когда-то они познакомились в моем доме), и это обстоятельство позволяет мне спросить Анзора о том, о чем я вряд ли решился бы спросить кого-нибудь другого.

— Нона шестнадцать лет носила звание чемпионки мира, много раз отстаивала его в матчах с шахматистками № 2. Был всемирный почет и всемирное признание... скажи, трудно было Ноне почувствовать себя в новом качестве? Если тебе неприятна эта тема, поговорим о чем-нибудь другом.

— Сказать честно, приятного мало... но все уже давно прошло и переболело. Конечно, бросалось в глаза: кто-то поздоровался не так приветливо, как раньше, куда-то забыли пригласить, где-то забыли упомянуть. Все это жизнь, к этому надо относиться философски. И все же иногда вспоминали с улыбкой восточную мудрость: «Лучше не иметь, чем иметь и потерять».

— Но ведь не зря говорят, что корона имеет свойство падать и что постоянную прописку на Олимпе имели одни только боги. Нона — человек неординарный, разве она не готовила себя исподволь?..

— Мы не думали, что это случится уже в семьдесят восьмом. Нона переживала, и я ее хорошо понимал, из-за того, что не выиграла ту важную партию, которую могла и должна была выиграть. Настроение было... И мы глубоко благодарны друзьям из Зугдиди, которые пригласили нас с Ноной сразу после Пицунды, постарались развеять мрачные мысли, вселить веру в шахматное будущее. И еще не могу не вспомнить Виктора Андреевича Ивонина, заместителя председателя Спорткомитета СССР. В дни, когда сыскались люди, отвернувшиеся от Ноны, он пригласил ее и сказал: «Мы ценим все, что вы сделали и что еще сделаете для шахмат... Вам всегда будет открыта дорога, я хочу, чтобы вы запомнили эти слова. Пожалуйста, перенесите поражение мужественно, найдите в себе силы снова побороться за шахматную корону. Я вам очень желаю и жизненных и шахматных удач».

Это достойное искусство — постичь умом и сердцем человека, испившего горькую чашу спортивного поражения, помочь ему поверить в себя, ободрить его добрым словом, не случайно из одних букв состоят два близких по смыслу глагола: «одобрить» и «ободрить». О, сколько прошло перед взором одаренных тренеров и наипаче спортсменов, которые свернули прочь со своей неспокойной стези, так и не раскрыв себя, их поражения не стали провозвестниками побед, не стали... ибо не везде и не всегда жалуем мы проигравших. Бываем торопливы в оценках и горазды на оргвыводы, которые стали синонимами выводов из команды.

Человек, отдающий шахматам ли, футболу, или легкой атлетике лучшие годы своей жизни, должен иметь ясный взгляд в завтра и уверенность в том, что поражения, от которых не застрахован ни один истинный Мастер, не приведут к потере интереса к его личности и судьбе.

И пусть не одна Нона Гаприндашвили запомнит эти слова: «Мы ценим все, что вы сделали и что еще сделаете... Вам всегда будет открыта дорога». Пример, достойный и внимания и подражания!

Вскоре после Пицунды была женская шахматная олимпиада в Буэнос-Айресе, Нона впервые выступала на непривычной второй доске. Сумела приглушить обиду и неприятные воспоминания, показала на своей доске лучший результат и помогла сборной СССР выиграть приз.

В дни, когда в Тбилиси проходил матч на первенство мира между Чибурданидзе и Александрия, в Ивано-Франковске разыгрывалось звание чемпионки страны, там вновь напомнила о своей силе Нона Гаприндашвили и вновь подтвердила нарастающую свою силу Нана Иоселиани, поделившие два первых места.

А матч в Тбилисском Дворце спорта выливался в новое русло. К середине его с разницей в два очка вела Чибурданидзе, но претендентка совершила невозможное, сравняла счет, матч пошел на изогнутом острие кавказского клинка, симпатичные соперницы предстали в облике воительниц высшего класса, оказалось вдруг, что шахматы — единственный вид спорта, который способен разбить Грузию (обычно единодушную в своих спортивных привязанностях) на два лагеря. И хотя матч закончился вничью и Майя, согласно хорошему правилу «женских шахмат», сохранила свое звание, многие верят, что Александрия еще скажет о себе. Верю в это и я.

Майя же вновь показала нам, сколь счастливо и благотворно слияние таланта и веры в себя в юные годы... в двадцать лет стать двукратной чемпионкой мира. Шахматная летопись еще не знала таких примеров. Студентка медицинского института, дочь агронома и преподавательницы русского языка стала грозой не только противниц. Из газеты:

«Многие гроссмейстеры-мужчины вынуждены были убедиться в том, что высказывание дерзкой девушки о том, что она мечтает сражаться за доской с мужчинами, не только юмор. Дважды подряд пробиться в первую лигу мужского чемпионата страны — таким достижением не может похвастаться ни одна шахматистка. Такому достижению могут позавидовать и многие гроссмейстеры-мужчины».

* * *

Между тем начался матч и в Мерано. Начался ошеломляюще для претендента. После четырех партий счет 3 : 0 в пользу чемпиона Анатолия Карпова. Если так продолжится и дальше, наша поездка, назначенная на 21 октября, «пойдет по местам боевой славы».

Не послать ли Анатолию такую телеграмму:

Был претендент перед матчем неистов,

Да сник понемногу,

Скукожился то есть.

Дождитесь советских туристов,

Побойтесь бога,

Имейте совесть.

— Так-то оно так, — говорит мой товарищ по путешествию в Багио и предполагаемой поездке в Мерано. — А вдруг сбудется ваше пожелание, вспомним, что случилось в Багио... Как вы себя будете чувствовать?

Едва начался матч, как в Первомайском универмаге Москвы (и в других магазинах тоже) резко возрос спрос на шахматные комплекты, а отрада любителей — миниатюрные магнитные шахматы исчезли вовсе. С новой доской и новыми часами пришел к излюбленной скамье в Измайловском парке мой добрый знакомый и партнер Григорий Трофимович Руденко. Это один из тех, кто всем сердцем в Мерано... У верного, хотя и немногословного поклонника Карпова распрекрасное настроение. Когда хорошее настроение, не только легко дышится, спится, работается, но и легко играется. В очередном блицтурнире этот кандидат в мастера общелкивает одного соперника за другим. Только дают ему по одной минуте форы, не на раздумья, нет — на то, чтобы сделать ход и перевести часы, Григорию Трофимовичу нужно чуть больше времени, чем его партнерам.

Лет семь назад мы с младшим сыном поехали на велосипедах в Измайловский парк и в одной из его аллей встретили довольно большую группу симпатичных шахматных зевак, не скрывавших радости по поводу того, что их домашнего чемпиона-задаваку нещадно обыгрывает немолодой степенный незнакомец. Взглянув из-за голов на позицию, я увидел, как тот без раздумий пожертвовал слона в итальянской партии и через семь или восемь ходов заматовал противника. Играл спокойно, а показался человеком нервным, при каждом ходе как-то неестественно поводил плечами.

Сын сказал:

— Папа, а ты на его руки посмотри.

Надо было внимательно приглядеться, чтобы понять — эти руки искусственные. На груди незнакомца был знак фронтовика, и тогда стало все понятно. Позже, когда мы познакомились ближе, оказалось, что у Григория Трофимовича два боевых ордена и много медалей, но он носит один только знак.

Вот что я узнал с годами о Григории Трофимовиче. Родом он из Славгорода, что на Алтае. Там вырос, учился, работал на селекционной станции, играл в шахматы, любил книги, мечтал о дальних путешествиях. Ему действительно выпало много пошагать и поездить по миру, только не дай бог никому такого знакомства с миром.

Его призвали в армию в первую же неделю войны. Наскоро обучили строевому шагу, обращению с винтовкой, штыковому бою и метанию гранаты. В ту пору все всё делали быстрее, чем обычно, время сжалось, спружинилось, Сибирь отправляла на фронт, неумолимо приближавшийся к Москве, свои полки и дивизии...

Слушаю ветерана, и на память приходят строки прекрасного поэта Василия Федорова из стихотворения «Сибирь», написанного в сорок втором; будто бы в наши дни переносился поэт, когда говорил:

Далекой битвы рваный след

Спокойно обведя рукою,

Он скажет: в дни народных бед

Сибирь стояла под Москвою.

Григорий Трофимович начал войну под Москвой на Можайском направлении солдатом. Приметили в первых боях и повысили: стал помощником командира пулеметного взвода. И пролег первый его фронтовой путь от Города Славы до Погорелого Городища, будто из былинного повествования пришли эти два названия, нарочно не придумаешь их. На верстах до того Городища многих своих боевых товарищей потерял Руденко; когда от взвода отделение оставалось, говорили: повезло взводу. Но благосклонность военной фортуны имела и для Руденко срок действия: февраль сорок второго. В бою за город, несколько раз переходивший из рук в руки (что за мрачный провидец назвал его в стародавние времена Погорелым?), ударило осколком в щеку, выбило зубы, контузило. Полгода пролежал в Ульяновске в госпитале, а когда поправился, второй раз двинулся на запад. Только уже не пулеметчиком, а десантником — его взвод был придан танковому полку. Сперва обычному, в районе Курской дуги, а потом и необычному — тяжелому танковому полку прорыва.

Представим с тобой, читатель, что значит это — десант танкового полка прорыва. Клином идет полк, рассекая вражеские оборонительные линии, враг вгрызся в землю, понастроил и долговременные и кратковременные огневые точки, линия фронта — сплошное многоточие, а рядом с танкистами, защищаемыми броней, десантники, защищаемые одними только пуленепробиваемыми шлемами. Он был быстр умом и решительным в действиях — не свидетельство ли тому ордена за освобождение Литвы, за прорывы в Пруссии? И не эти ли качества сделали его, хорошо разбиравшегося в технике не только боя, но и в технике вообще, командиром танкового взвода? Он служил в армии Черняховского, той, что была примером порыва, наступательного одушевления, воинского мастерства. Много километров и родной освобожденной и чужой очищенной земли намоталось на лязгающие ленты его машин. И когда казалось — все, дело сделано, враг законопатил себя в своей берлоге, когда уже мечталось о близком мире, о жизни без разрывов, без потерь, в одном из самых последних боев ударил в его тяжелый танк снаряд чудовищной силы. ИС горел — это еще он помнит. И еще помнит нечеловеческую боль, судорогой сведшую тело. Кто спас его, не знает. Что стало с тремя другими товарищами, не знает тоже. Знает одно: когда пришел в себя и сделал попытку пошевелить пальцами рук, подивился, как легко послушались они приказа, да только совсем не там, где он предполагал, приподнялась простыня. Руки ему ампутировали — одну выше локтя, другую чуть ниже. Не одни эти потери подстерегали солдата. И в семье тоже была потеря — жена. Маленьких детей он купал в ванне ногами.

Была сибирская закалка, умноженная фронтовым терпением. Сколько людей на месте Руденко пало бы духом. Он задался мыслью сконструировать протезы, которые были бы послушны малейшему движению плеч. «Я создал эти протезы не только для того, чтобы держать ложку и нож, но чтобы играть в шахматы. Они уносят все горести этого мира и несут все его радости». Не знаю, сказал ли кто-нибудь о шахматах лучше. Он, фронтовик, думал не только о себе, о многих тысячах таких, как он. Стал инженером на протезном заводе. Как шахматист поставил перед собой далекую цель. И шел к ней, хотя и непосвященному ясно, что значит в наши дни заявка на изобретение.

...Перед отъездом на матч я встретился с Григорием Трофимовичем. Он попросил:

— Передайте, пожалуйста, Толе: пусть повторится и пусть не повторится Багио. До победного счета надо играть из всех сил. И еще мое отцовское пожелание удачи. Она нужна не только ему, она нужна всем шахматам.

Встретившись с Анатолием Евгеньевичем после девятой партии, я передал ему пожелание старого солдата. Карпов искренне поблагодарил. И написал на сувенирной шахматной открытке: «Мужественному человеку и хорошему шахматисту Г. Т. Руденко сердечно. А. Карпов».