6. Двери в сознание

Миллионы людей живут, глядя в зеркало; они думают, что то, что они видят в зеркале, — и есть их лицо. Они думают, что это их имя, тождественность и так далее.

Вам нужно войти немного глубже. Закройте глаза. Наблюдайте изнутри. Будьте в молчании.Пока вы не придёте к точке абсолютного молчания внутри, вы никогда не узнаете, кто вы такие. Я не могу этого вам сказать. Сказать это невозможно. Каждый должен найти это сам.

Но одно я могу сказать точно: вы есть. Нужно только достичь собственного глубочайшего внутреннего ядра, найти себя. И именно этому я учу все эти годы. То, что я называю медитацией, — не что иное как средство к нахождению себя.

Не спрашивайте меня. Не спрашивайте никого. Ответ внутри вас, и, чтобы его открыть, вы должны пойти глубоко внутрь себя. И он так близок — стоит всего лишь развернуться на сто восемьдесят градусов, и вы окажетесь с ним лицом к лицу.

И вы будете удивлены: вы — не ваше имя, вы — не ваша раса, не тело и даже не ум.

Вы — часть целого существования, во всей его красоте,во всём его великолепии, блаженстве, безмерном экстазе. Знать себя — вот всё, что значит сознание.

Тело, само по себе, — ничто. Оно сияет только благодаря тому, что остаётся за пределами тела. Слава тела содержится не в самом теле — это привидение — славой обладает его гость. Если вы забываете гостя, тогда тело — ничто, кроме самопотакания. Если вы помните гостя, тогда любить тело, праздновать тело — это часть поклонения.

Американское поклонение телу бессмысленно. Люди начинают увлекаться здоровым питанием, массажем, рольфингом, тысячей и одним способом пытаются создать в жизни смысл. Но посмотрите им в глаза: там совершенно пусто. Вы видите, что они что-то потеряли. Аромата нет; цветок не расцвёл. Глубоко внутри они похожи на пустыню, — заблудившиеся, не знающие, что делать. Они продолжают что-то делать для тела, но в этом отсутствует цель.

Я слышал историю…

Розенфельд пришёл домой с довольной ухмылкой на лице.

— Никогда не угадаешь, что мне посчастливилось купить, — сказал он жене. — Четыре полиэстровых шины — стальной обод, диагональное рифлёние, белые стенки, повышенная проходимость — и по цене распродажи!

— Ты что, с ума сошёл? — сказала миссис Розенфельд. — Зачем ты купил шины? У тебя же даже машины нет!

— Ну и что? — ответил Розенфельд. — Ты ведь тоже покупаешь себе лифчики?

Центра ещё нет, но вы продолжаете украшать периферию. Это может обмануть других, но не может принести вам осуществлённости. Иногда это может обмануть даже вас, потому что даже собственная ложь, если она повторяется достаточно часто, начинает выглядеть, как правда. Но она не может вас осуществить, не может дать удовлетворённость. Американец изо всех сил пытается радоваться жизни, но никакой радости, кажется, не получается. Помните это: если вы пытаетесь радоваться, ничего не получится. Сама попытка достичь счастья абсурдна — потому что счастье уже есть: вы не можете его достичь. С ним ничего не нужно делать, нужно просто его позволить. Оно происходит, оно всюду вокруг вас; внутри, снаружи — нет ничего, кроме счастья. Ничто другое не реально. Наблюдайте, смотрите глубоко в мир, вглядитесь в деревья, в птиц, в реки, в звёзды, в луну и солнце, в людей, в животных — всмотритесь глубоко: существование состоит из вещества счастья, радости. Существование состоит из блаженства. Ничего делать с ним не нужно; само ваше действие может стать преградой. Расслабьтесь, и оно вас осуществит; расслабьтесь, и оно изольётся в вас; расслабьтесь, и оно наполнит вас до краев.

Американец напряжён. Напряжение возникает, когда вы за чем-то гонитесь; расслабление — когда вы что-то позволяете.

Американец гонится, гонится изо всех сил, пытаясь что-то получить от жизни, пытаясь выжать из жизни всё. Ничего из этого не получается, потому что так не бывает. Нельзя ничего выжать из жизни; ей следует сдаться. Нельзя победить жизнь. Нужно быть достаточно храбрым, чтобы позволить жизни победить себя. В этом случае победа — в поражении, и попытки одержать победу не приведут ни к чему, кроме окончательного, полного поражения.

Жизнь нельзя победить, потому что целое не может быть побеждено частью. Всегда оказывается так, что маленькая капля пытается победить океан. Да, маленькая капля может упасть в океан и стать океаном, но не победить океан. Фактически упасть в океан, соскользнуть в океан — единственный способ победить.

Американец пытается найти счастье, отсюда его чрезмерная озабоченность телом. Это почти одержимость. Его отношение вышло за рамки заботы, оно стало одержимостью: постоянные размышления о теле, те или другие действия, все возможные мероприятия… Его усилия устремлены в том направлении, чтобы установить связь со счастьем посредством тела. Это невозможно.

И второе: американский ум склонен к соревнованию. Необязательно вся эта забота значит, что вы действительно любите тело; это может просто значить, что вы соревнуетесь с другими. Поскольку что-то делают другие, делаете и вы. Американский ум — самый поверхностный и амбициозный ум, который только бывает в мире. Это очень грубый, практический ум. Именно поэтому в Америке бизнесмен может стать основой всего уклада жизни. Всё остальное меркнет на заднем плане; бизнесмен, человек, контролирующий деньги, оказывается основой всего. В Индии основой всего служат брамины — искатели Бога. В Европе основой всего служат аристократы — культурные, образованные, бдительные, сонастроенные с тонкими нюансами жизни: музыкой, искусством, поэзией, скульптурой, архитектурой, классическим танцем, языками, латынью, греческим. Аристократ, веками воспитывавшийся на тонких ценностях жизни, составлял в Европе центр жизненного уклада. В Советской России основа жизненного уклада — пролетариат… человек отверженный, угнетённый, человек физического труда является центром реальности… В Америке — это бизнесмен, контролирующий деньги.

Деньги — это царство соревнования. Вам не нужна культура, нужно только иметь деньги. Не нужно знать ничего о музыке, не нужно знать ничего о поэзии. Не нужно знать ничего об античной литературе, об истории, религии, философии — нет, ничего этого не нужно. Если у вас большой счёт в банке, вы значительны. Именно поэтому я говорю, что это самый поверхностный ум, который только существует в мире. И этот ум всё обращает в коммерцию. Этот ум находится в постоянном соревновании. Даже если вы покупаете картины Ван Гога или Пикассо, вы их покупаете не ради Пикассо. Вы их покупаете потому, что купили соседи. У них в гостиной висит картина Пикассо, как вы можете себе позволить её не иметь? Вы должны её иметь. Может быть, вы ничего не знаете — может быть, не знаете даже, как её повесить, какой стороной кверху… Потому что это определить непросто, если речь идёт о Пикассо, — картина висит, как надо, или вверх ногами? Может быть, вы даже не знаете, действительно ли это настоящий Пикассо. Может быть, вы вообще на неё не сморите, но только потому, что она есть у других, и все говорят о Пикассо, вы должны тоже показать свою культуру. Вы просто показываете деньги. И всё, что стоит дорого, становится важным; всё, что стоит дорого, считается важным.

Деньги и соседи кажутся для людей единственным решающим критерием, определяющим всё: их машины, их дома, их картины, их украшения. Люди устраивают в ванных сауны, и не потому, что любят тело, — необязательно, — но потому, что это модно; это есть у всех. Если у вас этого нет, вы покажетесь бедным. Если у каждого есть дом на холмах, он должен быть и у вас. Может быть, холмы не доставляют вам никакого удовольствия; может быть, вы там просто скучаете. Или вы берёте с собой телевизор и радио и просто слушаете там то же самое радио, что и дома, и смотрите те же самые программы по телевизору. Какая разница, где вы сидите — на холмах или дома в гостиной? Но эти дома есть у других. Нужен гараж на четыре машины; он есть у других. Может быть, у вас нет четырёх машин… Я слышал…

Всю жизнь старый Люк и его жена пользовались славой самых скупых людей в долине. Прошло несколько месяцев после смерти Люка; его жена тоже умирала. Она позвала соседку и сказала слабым голосом:

— Рути, похорони меня в чёрном шёлковом платье, но прежде чем его на меня надеть, вырежи спину и сделай из неё новое платье. Материал хороший, жалко, если он пропадёт.

— Как же можно, — сказала Рути. — Когда вы с Люком подниметесь по золотой лестнице, что скажут ангелы, если у тебя на платье не будет спины?

— На меня смотреть никто не будет, — сказала она. — Я похоронила Люка без штанов.

Внимание всегда на другом — Люк окажется без штанов, и все будут смотреть на него. Американца интересует другой…

Вы когда-нибудь видели ребёнка, который просто бегает, кричит, танцует без всякой причины? — потому что у него ничего нет. Если его спросить: «Почему ты так счастлив?» — он не сможет ответить. На самом деле он подумает, что вы сошли с ума. Нужна ли какая-нибудь причина, чтобы быть счастливым? Его шокирует сама возможность появления «почему». Он пожмёт плечами и пойдёт своей дорогой, продолжая по-прежнему петь и танцевать. У ребёнка ничего нет. Он ещё не премьер-министр, он не президент Соединённых Штатов, он не Рокфеллер. Ему ничто не принадлежит — может быть, несколько раковин или камешков, которые он собрал на берегу моря, не более.

Жизнь американца кончается, когда кончается жизнь. Когда тело кончается, кончается и американец. Поэтому американец очень боится смерти. Из страха смерти американец пытается, как только возможно, продлить себе жизнь, иногда доходя в этом до абсурда. Сейчас есть много американцев, которые просто ведут растительное существование в больницах, в приютах для душевнобольных. Они не живут; они давно уже как мёртвы. Жизнь в них поддерживается врачами, лекарствами, современным оборудованием. Так или иначе, им удаётся продолжать цепляться…

Страх смерти так велик: как только вас не станет, вас не станет навсегда, и ничего не останется — потому что американец знает только тело, ничего больше. Если вы знаете только тело, вы очень бедны. Во-первых, вы будете оставаться в вечном страхе смерти, а человек, который боится умереть, боится и жить — потому что жизнь и смерть так связаны, что если вы боитесь умереть, то будете и бояться жить. Именно жизнь приносит смерть, и, если вы боитесь смерти, как вы можете по-настоящему любить жизнь? В вас будет страх. Именно жизнь приносит смерть; вы не можете жить её тотально. Если смерть кладёт конец всему, если таково ваше представление и, понимание, ваша жизнь будет жизнью гонки и преследования. Поскольку смерть приближается, вы не можете быть терпеливыми. Отсюда американская мания скорости: всё должно быть как можно быстрее, потому что смерть приближается, и до смерти нужно попытаться успеть как можно больше. Прежде чем умереть, нужно постараться набить своё существо как можно большим количеством опытов, потому что, когда вы умрёте, вы умрёте.

Это создаёт острое чувство бессмысленности, и, конечно, душевную боль, тревогу. Если нет ничего, что может пережить тело, тогда ничто из того, что вы делаете, не может быть глубоким. Тогда ничто из того, что вы делаете, не может принести удовлетворённости. Если смерть положит конец всему, и ничто не выживет, в жизни не может быть никакого смысла и никакой важности. Тогда это сказка, рассказанная идиотом, полная ярости и шума, ничего не значащая.

Баул, сознательный человек, знает, что он — в теле, но он — не тело. Он любит тело; это его жилище, его приют, его дом. Он не против тела, — потому что глупо быть против собственного дома, — но он и не материалист. Он — земной человек, но не материалист. Он очень реалистичен, не материалистичен. Он знает, что в смерти ничто не умирает. Смерть приходит, но жизнь продолжается.

Я слышал…

Погребальная служба завершилась, и Дезмонд, агент похоронного бюро, обнаружил, что рядом с ним стоит какой-то пожилой господин.

— Родственник усопшего? — осведомился он.

— Так и есть, — ответил старик.

— Сколько вам лет?

— Девяносто четыре.

— Гм, — сказал Дезмонд. — Может быть, вам будет экономичнее не заезжать домой?

Вот вся идея телесной жизни: если вам девяносто четыре года, всё кончено! Тогда вряд ли стоит заезжать домой; лучше умереть на месте. Какой смысл возвращаться? — вы вскоре снова окажетесь на кладбище. Это вряд ли экономично… Если смерть — единственная реальность, девяносто четыре года или двадцать четыре, что это меняет? Дело всего лишь в нескольких годах. Тогда самый молодой человек начинает чувствовать себя старым, ребёнок начинает чувствовать, что почти уже умер. Как только вы понимаете, что это тело — единственная жизнь, тогда какой во всём смысл? Зачем тогда вообще продолжать?

Камю написал, что единственная основная метафизическая проблема человека — это самоубийство. Я с ним согласен. Если тело — единственная реальность, и в вас нет ничего, выходящего за рамки тела, тогда, конечно, это самый важный предмет для обдумывания, размышления, медитации. Почему не совершить самоубийство? Зачем дожидаться девяноста четырёх лет? Зачем страдать по пути к могиле от всех возможных проблем и несчастий? Если человек всё равно должен умереть, почему не умереть сегодня? Всё кажется тщетным.

Таким образом, с одной стороны, американец постоянно мечется из одного места в другое, чтобы так или иначе урвать от жизни какой-то новый опыт, чтобы ни в коем случае ничего не упустить. Он мечется по всему миру, из одного города в другой, из одной страны в другую, из одной гостиницы в другую. Он бежит от одного гуру к другому, от одной церкви к другой, в постоянных поисках, потому что смерть подходит всё ближе. И это — постоянная, безумная погоня. С другой стороны — глубокое предчувствие, что всё бесполезно, — потому что смерть положит конец всему. И какая разница, жили вы бедной или богатой жизнью, были разумны или глупы, были великим влюблённым или ничего не пережили? В конце концов, приходит смерть, и она уравнивает всех: мудрых и глупцов, святых и грешников, просветлённых и дураков — все они уходят в землю и исчезают. Так какой во всём этом смысл? Будда ли это, Иисус или Иуда, какая разница? Иисус умирает на кресте, Иуда на следующий день совершает самоубийство — оба они исчезают в земле.

С одной стороны — этот страх, что вы упустите, а другие достигнут; с другой стороны — глубокое предчувствие, что даже если вы достигнете, ничто не будет достигнуто. Если вы прибудете, то не прибудете никуда, потому что смерть придёт и разрушит всё.

Сознательный человек живёт в теле, любит тело, празднует тело, но он — не тело. Он знает, что в нём есть что-то, что переживёт смерть. Он знает, что в нём есть что-то, что вечно, и что не может разрушить время. К этому чувству он пришёл в медитации, в любви, в молитве. К этому чувству он пришёл изнутри своего существа. Он свободен от страха. Он не боится смерти, потому что знает, что такое жизнь. И он не гонится за счастьем, потому что знает, что Бог посылает ему миллионы возможностей; ему остаётся только позволить.

Разве вы не видите деревья, прикованные к земле? Они не могут сдвинуться с места, и всё же они счастливы. Они не могут гнаться за счастьем, несомненно; они не могут отправиться на поиски счастья. Они укоренены в земле, они не могут двигаться, но неужели вы не видите их счастья? Неужели вы не видите их радости, когда идёт дождь, их огромной удовлетворённости, когда вокруг танцуют ветры? Неужели вы не видите их танца?.. Они прикованы к месту; они никуда не движутся. Но всё же жизнь приходит к ним сама.

Всё приходит — нужно только создать в себе воспринимающую способность; всё приходит — нужно только это позволить. Но вы создаёте столько препятствий, и величайшее препятствие, которое только можно создать, — это погоня. Из-за этой погони и суеты, когда жизнь приходит и стучит к вам в двери, вас никогда нет дома. Вы всегда — где-то в другом месте. Вы продолжаете гнаться за жизнью, а жизнь — гнаться за вами, и вы никогда не встречаетесь.

Будьте… просто будьте… и ждите… и ждите с терпением.

Ваше тело — это энергия, ваш ум — это энергия, ваша душа — это энергия. Какая разница между ними тремя? Разница только в различии ритма, в разности длины волны, не более. Тело грубо — энергия, вибрирующая на грубом уровне, на видимом уровне.

Ум немного более тонок, но всё же не слишком тонок, потому что вы можете закрыть глаза и увидеть, как движутся мысли; их можно увидеть. Они не настолько видимы, как тело; тело видимо для всех, его видимость общедоступна. Мысли же видимы частным образом. Никто другой не может видеть ваших мыслей; их видеть можете только вы — или люди, которые очень глубоко работали над тем, чтобы видеть мысли. Но обычно мысли невидимы для других.

И третий, высший слой внутри вас — слой сознания. Оно не видимо даже для вас. Его нельзя низвести до объекта, оно остаётся субъективным.

Если все эти три энергии действуют в гармонии, вы здоровы и целы. Если эти энергии не действуют в гармонии и согласии, вы больны, нездоровы; вы больше не целы. А быть целым — значит быть здоровым.

Всё моё усилие здесь направлено на то, чтобы тело, ум и сознание в вас могли танцевать в одном ритме, в одном единстве, в глубокой гармонии — без всякого конфликта, в содружестве…

Сознание — это энергия, чистая энергия; ум не так чист, тело — ещё менее. Тело очень запутанно; ум тоже не так чист. Сознание — тотальная, чистая энергия. Но вы можете узнать это сознание, только если сможете привести эти три силы в космос, не в хаос. Люди живут в хаосе: их тела говорят одно, тела хотят двигаться в одну сторону; умы совершенно слепы к телам, потому что веками вас учили, что вы — не тело, веками вам говорили, что тело вам враг, что вы должны с ним бороться, что вы должны его разрушить, что тело по своей натуре грешно.

Из-за всех этих идей — как они ни глупы и ни абсурдны, как они ни вредны и ни ядовиты, им учили так долго, что они стали частью вашего коллективного ума, проникли в него — вы не переживаете опыта тела, танцующего с вами в ритм.

Поэтому я придаю такую важность танцу и музыке, — потому что только в танце вы чувствуете, что тело, ум и вы сами действуете в согласии. И когда все энергии действуют в согласии, это приносит бесконечную радость, огромное обогащение.

Сознание — высшая форма энергии. И когда все три энергии в согласии, есть четвёртая. Четвёртая присутствует всегда, когда первые три действуют в согласии. Когда все три действуют в органическом единстве, всегда есть четвёртое; четвёртое — не что иное, как это органическое единство.

На Востоке мы назвали четвёртое просто «четвёртым» — турийей;мы не дали ему никакого названия. У первых трёх есть названия, четвёртое — безымянно. Знать четвёртое — значит знать Бога. Давайте скажем это так: Бог — это когда вы находитесь в органическом, оргазмическом единстве. Бог — это когда вы не в хаосе, не в разъединённости, не в конфликте. Когда вы становитесь домом, разгороженным и полным раздора, Бога нет.

Когда вы безмерно счастливы сами с собой, счастливы такими, как есть, блаженны такими, как есть, благодарны такими, как есть, и все ваши энергии танцуют вместе, когда вы — оркестр всех ваших энергий, — Бог есть. Это чувство тотального единства — и есть Бог. Бог — это не где-то находящийся человек, Бог — это опыт всех трёх сил, приходящих в такую гармонию, что возникает четвёртая. И четвёртая — больше полной суммы её составляющих.

Если вы «разберёте» картину, то найдёте холст и краски, но картину составляет не просто сумма холста и красок; это нечто большее. Это «нечто большее» выражает себя посредством картины, краски, холста, художника, но это «нечто большее» — и есть красота. Анатомируйте цветок розы, и вы найдёте все составляющие его ткани и вещества, но красота исчезнет. Она не была только полной суммой составляющих, она была чем-то большим.

Целое больше, чем полная сумма его составляющих; оно выражается посредством составляющих, но он их больше. Понять это большее — значит понять Бога. Бог есть это большее, есть этот избыток. Это не теологический вопрос, это не может быть доказано логической аргументацией. Вы должны сами чувствовать красоту, чувствовать музыку, чувствовать танец. И в конечном итоге вы должны почувствовать этот танец в своём теле, уме, душе.

Вы должны научиться извлекать музыку из этих трёх энергий, чтобы они стали оркестром. Тогда Бог есть… я не говорю, что вы видите Бога, потому что видеть нечего… Бог — высший видящий — свидетельстование. Научитесь сплавлять тело, ум, душу; найдите пути к тому, чтобы действовать как единство.

Часто бывает так, что бегуны… Вы не думаете о беге как о медитации, но бегуны иногда переживали невообразимый опыт медитации. Они этому удивлялись, потому что не искали его — кому придёт в голову, что бегун переживёт опыт Бога? — но это случалось, и теперь бег более и более становится новым видом медитации. Она может случиться в беге. Если вы были бегуном, если вы наслаждались ранним утром, когда воздух свежий и юный, и весь мир возвращается из сна, пробуждается, вы бежите, и всё тело действует так красиво… и свежий воздух, новый мир снова рождается из ночной темноты, и всё вокруг поёт, и вы чувствуете себя таким живым… приходит момент, когда бегун исчезает, остаётся только бег. Тело, ум и душа начинают действовать в согласии; внезапно высвобождается внутренний оргазм.

Бегуны иногда случайно переживают опыт четвёртого, турийи, но упускают его, потому что думают, что благодаря самому бегу они так наслаждались этим мгновением; что день был такой ясный, что тело было таким здоровым, и мир — таким красивым, и что это было только определённое настроение. Они не обращают на это внимания. Но если бы они обратили на это внимание, — таково моё наблюдение, — бегунам было бы гораздо легче приблизиться к медитации, чем кому-либо ещё. Бег может быть безмерно полезным, плавание может быть безмерно полезным. Все эти вещи можно трансформировать в медитацию.

Отбросьте старые идеи медитации, которые говорят, что медитация — это когда человек сидит под деревом в позе йоги. Это только один из способов, и, может быть, он подходит некоторым людям, но не всем. Для маленького ребёнка это не медитация, это мучение. Для молодого человека, который вибрирует жизнью, это подавление, не медитация. Может быть, для старика, который прожил жизнь и энергии которого идут на спад, это будет медитацией.

Люди разные, и типов людей много. Для какого-то человека с низким уровнем энергии сидеть под деревом в позе йоги может быть лучшей медитацией, потому что поза йоги очень энергосберегающая — самая энергосберегающая. Когда позвоночник распрямлен в положении под углом девяносто градусов к земле, тело расходует наименьшее возможное количество энергии. Если вы наклоняетесь влево или вперёд, тело расходует больше энергии, потому что сила гравитации начинает тянуть вас вниз, и вы должны ей противодействовать, прилагать усилие, чтобы не упасть. Это определённый расход. Поза, при которой позвоночник выпрямлен, была найдена самой нетребовательной в плане расхода энергии.

Таким образом, поза со сложенными на коленях руками будет очень полезна людям с низкой энергией, потому что, когда руки касаются друг друга, телесное электричество начинает двигаться по кругу. Оно не уходит за пределы тела; оно образует внутренний круг, и энергия движется внутри вас.

Наверное, вы знаете, что энергия всегда высвобождается из пальцеобразных форм; она никогда не высвобождается из шарообразных форм. Например, голова не может высвобождать энергию, она её содержит. Энергия высвобождается из пальцев, пальцев ног и рук. В определённой позе йоги ноги соединены, чтобы энергия, которая высвобождается из одной ноги, входила в другую; одна рука высвобождает энергию, и она входит в другую. Вы продолжаете впитывать собственную энергию, становитесь внутренним кругом энергии. Это приносит большой отдых, расслабление.

Поза йоги — самая расслабленная поза из всех возможных. Это даже большее расслабление, чем сон, потому что во сне всё тело притягивается к земле силой гравитации. Находясь в горизонтальном положении, оно расслабляется совершенно по-другому. Оно расслабляется, потому что возвращает вас в древние времена, когда человек был животным, оставался в горизонтальном положении. Это расслабление становится регрессивным; оно вам помогает снова стать животным.

Именно поэтому, лёжа горизонтально, вы не можете ясно мыслить; думать становится трудно. Попытайтесь. Будет легко видеть сны, но трудно думать; чтобы думать, вам придётся сесть. Чем более прямо вы сидите, тем лучше возможность думать. Мышление — это почти новинка; мышление появилось, когда человек стал прямоходящим. И когда вы ложитесь горизонтально, начинается сновидение, мышление исчезает. Это своего рода расслабление, потому что мышление прекращается; вы регрессируете.

Поза йоги хороша для медитации тем людям, у кого низкий уровень энергии, тем, кто болен, тем, кто стар, тем, кто прожил всю жизнь и теперь подходит ближе и ближе к смерти.

Тысячи буддистских монахов умерли, сидя в позе лотоса. Поза лотоса — это самый лучший способ принять смерть, потому в позе лотоса вы останетесь полностью бдительным, потому что энергии будут исчезать и с каждым мгновением становиться меньше и меньше. Приходит смерть. В позе лотоса вы можете сохранить бдительность до самого конца. А быть бдительным, когда вы умираете, — один из самых красивых опытов, предельный оргазм.

И если вы пробуждены, когда умираете, вы получите совершенно другого рода рождение: вы родитесь пробужденным. Человек, который умирает пробужденным, рождается пробужденным. Человек, который умирает бессознательным, рождается бессознательным. Человек, который умирает в осознанности, может выбрать для себя подходящее материнское чрево; у него есть выбор, он его заслужил. Человек, который умирает бессознательно, лишён права выбирать ситуацию зачатия; это происходит бессознательно, случайно.

Человек, который умирает полностью бдительным, вернётся только один раз, потому что в следующий раз возвращаться необходимости не будет. Работы осталось совсем немного: следующая жизнь сделает эту работу. Для того, кто умирает в осознанности, остаётся только одно: ему не хватило времени, чтобы излить свою осознанность в сострадание. В следующий раз он сможет излить эту осознанность в сострадание. И пока осознанность не станет состраданием, что-то останется незаконченным, что-то останется несовершенным.

Бег может быть медитацией — бег трусцой, танец, плавание — что угодно может быть медитацией. Вот моё определение медитации: в любое мгновение, когда ваше тело, ум, душа действуют в согласии и в ритме, это медитация, потому что это внесёт четвёртое. И если вы бдительны в том, что с вами происходит именно медитация, — и делаете это не ради участия в Олимпийских играх, но ради медитации, — тогда это безмерно красиво…

Но вот основной закон: какой бы ни была медитация, она должна осуществить то условие, что тело, ум, сознание — все три силы должны действовать в единстве. Тогда однажды внезапно является четвёртая: свидетельствование. Или, если хотите, можете назвать это Богом — назовите это Богом, нирваной, дао или как вам будет угодно.

Если человек чувствует себя отождествлённым с телом, он всегда спешит, отсюда спешка Запада, отсюда одержимость Запада скоростью. В основе этого лежит отождествление с телом. Жизнь проходит быстро, ускользает у вас из рук — сделайте что-то, и сделайте немедленно, поспешите, иначе упустите. И найдите лучшие средства, самые быстрые средства это сделать. Скорость стала манией. Как попасть в определённое место с наибольшей скоростью — это стало единственной заботой. Зачем вы хотите туда попасть, это никого не заботит. Почему, прежде всего, вы туда хотите? Суть не в этом, суть в том, чтобы туда попасть как можно быстрее. И как только вы там оказываетесь, вы начинаете думать, как попасть куда-то ещё.

Ум постоянно остаётся в лихорадочном состоянии. И главная причина — в том, что мы отождествились с периферией, и тело смертно, и человека преследует смерть. На Западе смерть всё ещё остаётся табу. Одно табу было разрушено — сексуальное табу, но второе табу, которое гораздо глубже первого, по-прежнему существует. Нужен какой-то новый Фрейд, чтобы разрушить и это табу. Люди не говорят о смерти, и даже если говорят, то при помощи эвфемизмов — человек «вернулся к Богу», «на небеса», отправился на «вечный отдых». Но если человек жил только в теле, он никуда не вернулся и не отправился. Он мертв, просто мертв — из праха во прах. И человек, который перешёл в другое тело, никогда не был здесь, в этом теле, потому что никогда этого не осознавал; этот человек оставался к этому совершенно слепым.

Другой выход состоит в том, чтобы стать бдительным к своему внутреннему сознанию. Тело тяжело, очевидно, заметно, видимо, осязаемо, доступно восприятию. Сознание не видимо, не так очевидно. Его приходится искать, и в поисках его — копать глубоко. Это требует усилий, постоянной решимости исследовать собственное существо. Это целое путешествие, но как только вы начинаете ощущать себя сознанием, вы живёте в совершенно другом мире. Тогда спешки нет, потому что сознание вечно, и нет беспокойства, потому что сознание не знает никакой болезни, никакой смерти, никакого поражения.

Тогда нет необходимости искать ничего другого. Телу чего-то недостаёт, поэтому оно создаёт одно желание за другим; тело постоянно просит милостыню. Но сознание — император; оно владеет всем миром; оно — хозяин.

Однажды узнав лицо своего внутреннего существа, вы расслабляетесь. Тогда жизнь — больше не желание, но празднование. Тогда всё уже дано: звёзды и луна, солнце, горы, реки и люди — всё уже дано. Нужно начать это переживать.

Это должно стать вашим исследованием. Именно в этом и состоит жизнь: это исследование сознания. Оно в вас есть, но это сокровище скрыто. И естественно, когда у вас есть сокровище, вы держите его в глубокой тайне, чтобы никто не смог его украсть. Бог вложил сознание в глубочайшее ядро вашего существа. Тело — только крыльцо, не внутренние покои. Многие люди просто живут на крыльце, но думают, что это и есть жизнь; они никогда не входят в дом своего существа.

Пусть жизнь станет путешествием в собственное «я». Используйте тело, любите тело — это красивый механизм, драгоценный дар, и тайны его велики — но не отождествляйтесь с ним. Тело — как самолёт, в котором вы занимаете место пилота. Самолёт — это красиво и очень полезно, но пилот — не самолёт, и пилот должен помнить, что он сам по себе от него отстранён, отрешён, отдалён, отделён. Он — хозяин этого средства транспорта.

Таким образом, используйте тело как средство транспорта, но пусть короновано будет сознание.

Расслабление — это положение вещей, при котором ваша энергия никуда не движется, ни в будущее, ни в прошлое, — она просто остаётся с вами. Вас окутывает безмолвный водоём собственной энергии, его тепло. Это мгновение — всё, что есть. Никакого другого нет. Время останавливается — это расслабление. Если есть время, расслабления нет. Но часы просто останавливаются; времени нет. Это мгновение — всё. Вы не просите ничего большего, вы просто наслаждаетесь. Обычно чем-то можно наслаждаться, потому что это красиво… Фактически, ничто не обычно — если существует Бог, необыкновенно всё.

Даже в небольших вещах… Прогуливаясь по лужайке, когда роса ещё не испарилась…и полнота чувствования — текстура поверхности, прикосновение травы, прохлада капель росы, утренний ветер, восходящее солнце… Что ещё вам нужно для счастья? Возможно ли что-то большее для счастья? Просто лёжа ночью на прохладной простыне в постели, ощущая качество поверхности; чувствуя, как простыни становятся теплее и теплее, и вас окутывает темнота, молчание ночи… С закрытыми глазами просто чувствуйте себя. Что ещё вам нужно? Это уже слишком много — возникает глубокая благодарность: это расслабление.

Расслабление означает, что этого мгновения более чем достаточно, и оно больше, чем можно просить или ожидать. Просить не о чем, есть более чем достаточно, более, чем вы можете желать, — тогда энергия никогда никуда не движется. Она становится безмятежной заводью. В собственной энергии вы растворяетесь. Это мгновение расслабления. Расслабление не принадлежит ни телу, ни уму; расслабление принадлежит всему целому. Именно поэтому будды говорят: «Останьтесь без желаний», — потому что они знают, что, если есть желание, вы не можете быть в расслаблении. Они продолжают говорить: «Хороните мёртвых», — потому что, если вы слишком озабочены прошлым, вы не можете быть в расслаблении. Они продолжают говорить: «Радуйтесь этому мгновению».

Иисус говорит: «Посмотрите на эти лилии. Подумайте о лилиях в полях — они не трудятся, но красотой и величием они превосходят царя Соломона. Их окутывает такой аромат, о котором никогда не мечтал царь Соломон. Посмотрите, подумайте об этих лилиях!»

Что он говорит? Он говорит: «Расслабьтесь! Для этого не нужно тяжко трудиться — фактически, всё уже дано». Иисус говорит: «Если Он заботится о небесных птицах, о животных, диких зверях, деревьях и травах, почему тогда беспокоитесь вы? Неужели Он не позаботится о вас?» Это расслабление. Почему вы так беспокоитесь о будущем? Подумайте об этих лилиях, посмотрите на эти лилии, станьте, как эти лилии, — и тогда расслабьтесь. Расслабление — это не поза; расслабление — это полная трансформация вашей энергии.

У энергии могут быть два измерения. Первое — мотивация, целенаправленное движение, достижение какой-то цели; это мгновение — только средство, но где-то вдалеке есть цель, которая должна быть достигнута. Это одно измерение вашей энергии, измерение активности, устремления к цели. Тогда всё обращается в средство достижения; так или иначе цель должна быть осуществлена, вы должны её достичь, и тогда вы расслабитесь. Для энергии такого типа цель никогда не осуществляется, потому что энергия такого типа каждое настоящее мгновение превращает в будущее, в средство к достижению чего-то другого. Цель всегда остаётся на горизонте. Вы продолжаете бежать, но расстояние остаётся прежним.

И есть другое измерение энергии: измерение немотивированного празднования. Цель — здесь, сейчас; цели нет больше нигде. Фактически вы сами — и есть цель. Фактически, нет другого осуществления, кроме этого мгновения, — подумайте о лилиях. Когда цель — вы сами, и цель не в будущем, когда её нужно не достигать, а, напротив, праздновать, вы уже её достигли, она перед вами. Это расслабление, немотивированная энергия.

Таким образом, с моей точки зрения, есть два типа людей: люди устремления к цели и люди празднования. Люди устремления к цели безумны; они мало-помалу сходят с ума и катализируют собственное безумие. И безумие набирает собственную инерцию: мало-помалу они движутся в него всё глубже — пока не теряются полностью. Человек второго типа не устремлён ни к какой цели — он вообще ни к чему не устремлён; он празднует.

И этому я учу вас: будьте людьми празднования, празднуйте! Того, что уже есть, более чем достаточно: цветы расцвели, птицы поют, солнце восходит в небе — празднуйте это! Тогда внезапно вы приходите в расслабление, тогда никакого напряжения нет, тогда нет никакой душевной боли. Вся энергия, которая становилась болью, становится благодарностью; всё ваше сердце продолжает биться в глубокой благодарности — это молитва. Именно в этом состоит вся молитва — это сердце, бьющееся в глубокой благодарности.

Для этого ничего не нужно делать. Просто поймите движение энергии, немотивированное движение энергии. Она течёт, но течёт не к какой-то цели, течёт в самом праздновании. Она движется, но движется не к какой-то цели, движется благодаря собственному переполнению.

Ребёнок танцует, прыгает и бегает; спросите его, куда он хочет попасть. Он никуда не хочет попасть — вопрос покажется ему дурацким. Дети всегда считают взрослых глупыми. Какой бессмысленный вопрос: «Куда ты хочешь попасть?» А разве куда-то нужно? Ребёнок просто не сможет ответить на ваш вопрос, потому что он бессмыслен. Он никуда не стремится. Он просто пожмёт плечами. Он скажет: «Никуда». Тогда целеустремлённый ум спросит: «Зачем же тогда ты бегаешь?» — потому что для нас деятельность имеет смысл, только если она к чему-то ведёт.

Но я вам скажу, что стремиться некуда: всё уже здесь. Всё существование кульминирует в этом мгновении, сходится в этом мгновении. Всё существование уже изливается в это мгновение; всё, что есть, изливается в это мгновение — оно здесь, сейчас. Ребёнок просто наслаждается энергией. Её слишком много. Он бегает, но не потому, что хочет куда-то попасть; ему приходится бегать, потому что у него слишком много энергии.

Действуйте без мотивации, из сущей переполненности энергией. Делитесь, не торгуйтесь, не заключайте сделки. Отдавайте просто потому, что у вас что-то есть, не отдавайте с тем, чтобы что-то получить взамен, — потому что тогда вы будете оставаться в нищете. Все торговцы попадают в ад. Если вы хотите найти лучших торговцев и дельцов, идите в ад, там вы найдёте их всех. Рай — не для торговцев. Рай — для празднующих.

Но что же тогда нужно практиковать? Быть более и более в непринуждённости. Быть более и более здесь и сейчас. Быть более и более в действии, менее и менее в деятельности. Быть более и более полым, пустым, пассивным, ничего не желающим. Быть счастливым в себе, таким, как есть. Быть празднующим.

Человек находится в теле, но он — не тело. Тело красиво, тело должно быть любимо и почитаемо, но нельзя забывать, что человек — не тело; он — только обитатель тела. Тело — это храм: оно встречает вас как гостя, но вы не становитесь его частью. Тело — это подарок земли; ваша родина — небо. В вас, как и в каждом воплощённом существе, встречаются небо и земля: вы — история любви неба и земли.

В то мгновение, когда вы умираете, ничто не умирает; это только кажется другим, кажется со стороны. Тело снова сливается с землей, чтобы немного отдохнуть, а душа, чтобы немного отдохнуть, снова сливается с небом. Снова и снова случится эта встреча; в миллионах форм игра будет продолжаться. Это вечное свершение.

Но человек может полностью отождествиться с телом; это создаёт страдание. Если человек начинает чувствовать: «Я — это тело», жизнь становится очень тяжёлой. Тогда небольшие мелочи вызывают большое беспокойство, небольшая боль становится невыносимой: достаточно небольшой царапины, и человек приходит в смятение и теряет почву под ногами.

Между вами и телом необходима небольшая дистанция. Эта дистанция создаётся осознанием факта: «Я — не тело и не могу быть телом. Я его осознаю, следовательно, это объект моего сознания, а всё, что может быть объектом моего сознания, не может быть моим сознанием. Сознание наблюдает, свидетельствует, а всё, что подвергается свидетельствованию, от него отдельно».

По мере того как этот опыт углубляется в вас, страдания начинают исчезать и испаряться. Тогда боль и удовольствие становятся похожими, и успех и поражение — это почти одно и то же, и жизнь и смерть ничем не отличаются друг от друга. Тогда у человека нет выбора, он живёт в безмятежной неизбирательности. И в этой безмятежной неизбирательности нисходит Бог. Вечный поиск всех религий — эта безмятежная неизбирательность. В Индии мы назвали её самадхи, в Японии её назвали сатори; христианские мистики назвали её экстазом.

Слово «экстаз» очень значительно; оно означает: «стоя снаружи». Стоять снаружи, вне тела, знать, что вы отдельны, — вот смысл экстаза. И в то мгновение, как это происходит, вы снова становитесь частью потерянного рая, и рай обретён вновь.