Высказывания мудреца Птахотепа и история о приключениях Синухе показывают, что египтяне не пытались поэтизировать старость. Старость безобразна, ей сопутствует физическая и духовная немощь; это время, когда зрение, слух и память ослабевают, когда даже пища перестает приносить радость. Тем не менее египтяне, как и все прочие, вовсе не стремились покинуть юдоль слез раньше времени. Старик, которому ценой немыслимых страданий удалось сохранить юношескую внешность и силы, вызывал всеобщее восхищение. Верховный жрец Рама-Раи признается, что благодаря тому, что жизнь его прошла в служении Амону, ему удалось достичь редкого счастья в старости: «Крепки члены мои и остры глаза мои, и пища храма его не выпадает из моих уст». Было время, когда в царском дворе распространились слухи о некоем старце, который дожил до ста десяти лет. Ему не составляло труда съесть пятьсот лепешек и грудинку и выпить сто кувшинов пива (правда, о том, сколько времени занимал у него подобный подвиг, – день, месяц или целый год – ничего не говорится). Этот древний старец был мудрым и могучим магом, поэтому фараон решил позвать его ко двору, пообещав кормить с царского стола и предоставить все блага, коими пользуются члены царской свиты, вплоть до того дня, пока он не присоединится к своим предкам в некрополе. Передать приглашение отправили царского сына, которому пришлось для этого совершить путешествие – сперва на лодке, а затем на кресле, водруженном на плечи его слуг, – колесниц в то время еще не существовало. Царевич нашел старика отдыхающим на циновке перед входом в свой дом; один из слуг обмахивал его голову веером, в то время как другой массировал ему ноги. «Мир тебе, мир тебе, Дедефхор, возлюбленный сын своего царственного отца. Да воздаст отец твой, Хеопс, должное тебе, чей голос звучит словно музыка, и да вознесет тебя до высот, подобающих зрелому мужу. Да будет у души твоей ка довольно сил расстроить планы недругов твоих, а у души твоей ба – довольно знаний найти пути, ведущие к Воротам». Принц помог старику подняться и отвел его к воде. Разместившись в трех лодках, они достигли резиденции царя и без промедления были приняты. Царь выразил свое изумление, что ему прежде не довелось познакомиться с почтеннейшим из своих слуг. Старик ответил ему с благородной простотой, добавив в свой ответ нотку безукоризненно вежливой лести: «Гость приходит, когда его приглашают, мой владыка-царь. Меня позвали, и вот я перед тобой».

Однако отсутствие физических немощей – это еще далеко не все. Для счастливой старости необходимо было богатство или хотя бы стабильный доход. Тот, кто получал звание имаху, мог быть уверен не только в том, что в старости ему не придется голодать, но и в том, что после смерти ему будут обеспечены первоклассные похороны. Когда Синухе вернулся из изгнания, ему даровали дом и землю, как подобает царским придворным. Толпы работников занимались строительством этого дома, который сооружался не из древесины, оставшейся от старых разобранных зданий, а из новых материалов. «Кроме того что царские дети даровали мне в вечное владение, мне приносили пищу из дворца трижды и четырежды в день». А еще Синухе была оказана великая честь быть погребенным за счет царя. Он сам следил за созданием своего последнего пристанища: наполнил его мебелью и украшениями и тщательнейшим образом продумал все мелочи, касающиеся убранства гробницы и его посмертного культа. Подобное удовольствие мог позволить себе любой пожилой египтянин, входивший в число друзей царя, который мог свободно раздавать и отнимать звание имаху. Но если царь был не только всемогущ и всеведущ, как отзывались о нем авторы панегириков, но еще и добр и справедлив, его подданные могли рассчитывать, что он не обойдет вниманием никого из своих верных слуг. Любой, кто занимал достаточно высокое положение, следовал примеру царя: правители городов и провинций, первые пророки и военачальники имели в своем подчинении множество людей, и, когда его подданные и слуги достигали старости, хороший хозяин брал на себя заботу о том, чтобы они имели работу по силам, еду и кров. Так, фараон, который не желал простить Синухе из-за его бегства, пока тот был в расцвете лет, счел, что его бывший вассал может вернуться в Египет, когда достигнет преклонного возраста. За стариками здесь ухаживали с той же заботой, что и за детьми. Разумеется, я не стал бы утверждать, что в этой доброй земле никогда не бывало такого, чтобы нетерпеливый наследник не пытался сократить последние дни своего престарелого родственника, который не скрывал своего намерения жить до ста десяти лет; в конце концов, здесь даже свергали с престола царей. Однако следует помнить и о том, что Аменмес I, который после двадцати лет правления фактически передал управление страной сыну, продолжал жить в мире и спокойствии еще десять лет, сочиняя на досуге свои довольно циничные сентенции; а Априй, который был разгромлен и потерял трон, мог бы спасти свою жизнь, если бы своей неоправданной жестокостью не настроил против себя народ. В целом Египет был благодатной страной для стариков.

Было бы ошибочно предполагать, что перспектива отправиться в мир иной доставляла египтянам большую радость. Однако они сознавали, что смерть безжалостна и никакие мольбы не помогут прогнать ее. Глупо похваляться своей юностью, ибо «смерть отрывает младенца от груди матери и забирает того, кто достиг старости». Более того, «что есть годы, отведенные человеку на земле, сколь бы много их ни было? Запад – земля сна и глубокой тьмы, земля покоя для обитающих там. Они спят, обмотанные повязками, и просыпаются, лишь чтобы встретиться со своими братьями. Более не знают они ни отцов своих, ни матерей, и в сердцах их нет памяти ни о женах, ни о детях их. Свежая вода – дар земли для живущих на земле, но для меня она лишь стоячая вода.

Воды текут рядом с теми, кто живет на земле, но вода у ног моих – застойная».

Наиболее привлекательной стороной жизни в ином мире считалось то, что в нем у человека не будет больше ни соперников, ни врагов и он, наконец, сможет отдохнуть в безмятежности и покое. Отдельные циники утверждали, что «никто не возвращается из могилы, чтобы рассказать нам, как живут мертвые и чего не хватает им, чтобы дух наш был спокоен, когда придет нам время последовать за ними». Тот же мудрец добавил, что рано или поздно все гробницы рушатся и даже могилы великих мудрецов древности «ныне стали, будто их никогда и не было». Тем не менее он не считал обустройство гробниц и размышления о смерти бесполезным времяпрепровождением. Даже если бы он пришел к такому выводу, ему едва ли удалось бы поколебать убеждения своих современников, которые всегда старались самым тщательным образом подготовиться к переходу из одного мира в другой: и во времена, которым посвящена наша книга, и раньше, в эпоху строительства великих пирамид.

При вступлении в Аментет, загробный мир, все мертвые должны были пройти весьма непростую процедуру – взвешивание деяний. Отдавая наказ, Мерикара, старый царь, предостерегал сына против притеснения бедного люда и среди прочего так отозвался об иных, высших, судьях: «Не думай, что все будет позабыто в судный день, и не вверяй надежду свою долгим годам. Для них [для богов] жизнь – лишь краткий миг. После смерти человек продолжает существовать, и все дела его кладутся перед ним на весы. Тот, кто предстанет без греха пред судьями мертвых, будет среди них как бог, он будет свободно гулять вместе с властителями вечности». Сетне, сыну Рамсеса Усирмара, выпало необыкновенное счастье: ему довелось при жизни спуститься в Аментет и увидеть там «Осириса, великого бога, восседающего на троне из чистого золота и увенчанного диадемой с двумя перьями; великий бог Анубис стоит по левую его руку, а великий бог Тот – по правую; боги судилища Аментета восседают слева, справа же выставлены перед всеми весы, на которых взвешивают они злые дела против дел добрых, великий же бог Тот записывает то, что они показыавают, а Анубис оглашает приговоры богов». Мертвые были разделены на три группы. Тех, чьи злодеяния были более многочисленны, чем добрые, тут же отдавали на съедение чудовищной собаке, по имени Амаит. Тех, чьи добрые дела перевешивали, вводили в совет богов. Тех же, у которых добрых и злых дел было поровну, оставляли прислуживать увешанному амулетами богу Осирису-Сокару.

Египтяне считали, что лишь немногим безгрешным смертным дано предстать перед высшим судом, а значит, необходимо, чтобы боги простили человеку его грехи и очистили его. Многие надеялись, что боги даруют им отпущение грехов, и это нашло отражение в литературе, посвященной переходу в мир иной: «Грехи мои очищены, ошибки мои прощены, проступки мои забыты. Оставь грехи свои в Ненисуте».

«Великое волшебство очищает тебя. Ты признаешься в грехе своем, и он более не существует для тебя, и дальше ты делаешь так, как сказал. Хвала тебе, Осирис в Диду, ты, кто слышит слово человека. Ты смываешь с него грех. Ты подтверждаешь его слова против недругов его, и он преисполняется силы на земном суде».

«Ты стоишь твердо, и твои враги повергаются ниц. Зло, что люди говорят о тебе, не существует. Ты предстаешь перед богами Эннеады с правдой в голосе твоем».

Главное предназначение всех ста двадцати пяти глав Книги Мертвых – научить грешника, как очиститься от грехов. Некоторые египтяне копировали ее и клали свернутый папирус с текстом в гроб между ног мумии. В этих главах содержится своего рода отчет о последнем суде, о том, как следует себя вести «подсудимому», чтобы все окончилось благоприятно для него. Помещение, где происходит суд, по каким-то необъяснимым причинам называется залом Двух Истин. Осирис восседает на троне, установленном в нише, позади него стоят Исида и Нефтис. Ниже расположились четырнадцать членов совета, между ними возвышаются огромные весы, укрепленные на столбе, верхушку которого украшает голова Истины, Анубиса или Тота. Чаши весов охраняет чудовище. Тот, Анубис, в некоторых случаях Хор и Две Истины стоят в центре зала.

Анубис подводит умершего, одетого в льняные одежды, поприветствовать судью и всех присутствующих. «Хвала тебе, великий владыка, Властитель Двух Истин. Я предстаю пред тобой, преданный в твои руки. Я созерцал совершенство твое. Я знаю тебя и знаю имя твое и имена сорока двух богов, сопровождающих тебя в зале Двух Истин, которые смотрят за нечестивыми, которые пьют сегодня кровь их, чтобы вынести свое суждение об их честности перед Благостным». Затем умерший произносит длинную речь, которая должна доказать его невиновность, изложенную в форме отрицаний: «Я не совершил ни одного греха против человека… Я не был жесток со своими людьми… Я не нагружал никого работой свыше его сил… Я не поносил бога. Я не был груб с бедняком… Я не вынудил никого голодать… Я не обвешивал… Я не обмеривал… Я не обманывал при обмере земли… Я не давил на стрелку весов… Я не отнимал молоко изо рта ребенка… Я не преграждал путь воде, когда ей надлежало течь… Я не преграждал пути богу, шествующему вперед».

Перечислив таким образом тридцать шесть грехов, которых он не совершал, умерший мог считать себя очищенным, ибо теперь он являлся «носом Владыки Дыхания», который дает жизнь всему сущему в Египте. После этого, как бы опасаясь, что слова его прозвучали недостаточно убедительно, он начинал по очереди уверять в своей невинности каждого из сорока двух богов, которых он приветствовал при входе в зал Двух Истин. Боги эти носили имена, способные внушить ужас любому грешнику: Широко Шагающий, Глотатель Теней, Разбивающий Кости, Лакающий Кровь, Громогласный, Предвещающий Битву. В конце он добавлял, что не боится кары, поскольку никогда не поносил бога, не совершал проступков против царя, соблюдал законы человеческие и всегда поступал так, как было угодно богам. «Он отдал богу то, что любил, тем обратив его на свою сторону. Он отдал хлеб голодному, воду – жаждущему, одежду – нагому; он дал лодку тому, кто хотел переплыть на другой берег». Он совершил и множество других благочестивых и достойных деяний, например, выслушал спор между ослом и кошкой (к великому сожалению, до нас этот спор не дошел).

Осталось лишь завершить суд. На одну чашу весов клали сердце умершего, а на другую – маленькую статую Тота. Но что, если сердце станет говорить и очернит своего владельца? Чтобы оградить себя от этого, необходимо было прочитать специальное заклинание, приведенное в тридцатой главе Книги Мертвых. «О сердце мое, сердце моей матери, сердце тела моего! Не свидетельствуй против меня, не говори против меня перед судьями, не клади вес свой против меня перед владыкой весов. Ты есть мое ка в груди моей, Хнум (бог-творец), соединяющий члены мои. Да не будет имя мое вызывать отвращение, не возводи на меня напраслину перед богами!» Сердце, к которому было обращено это заклинание, молча выслушивало две исповеди. Результат был неизменно успешный: Анубис останавливал весы и объявлял, что чаши находятся в равновесии. Теперь Тоту оставалось лишь записать это на папирусе и провозгласить умершего невинным (маа херу – «правдивый голос»). Умерший вступал в царство Осириса, а чудовище, надеявшееся сожрать его за грехи, оставалось ни с чем.

Неужели египтяне на самом деле считали, что, дабы изгнать свои грехи из памяти богов и людей, достаточно просто отречься от них? В ряде последних работ по египетской религии сто двадцать пятая глава Книги Мертвых рассматривается как магический текст. Слово «магический», однако, имеет много значений; египтологи не должны забывать, что долгое время трактат о том, как вернуть старику молодость, также считался магическим текстом, но более тщательное изучение показало, что это всего лишь сборник советов, как избавиться от морщин, бородавок, пятен на коже и других малопривлекательных признаков старения. Я полагаю, что, давая свои наставления и утверждая, что никто не может ввести высшего судью в заблуждение, старый царь Мерикара повторял всеобщее убеждение. Вероятно, египтянин так настаивал на своей чистоте и невиновности потому, что ему каким-то образом удалось избавиться от тяжести грехов еще при жизни. Именно это освобождало его от страха перед судьями мира иного.

Итак, главной целью для египтянина было заслужить звание маа херу – правдивого голоса, – а чтобы его добиться, необходимо было предстать перед высшими судьями. Однако на стелах и саркофагах, в надписях на стенах гробниц мы постоянно встречаем имена египтян, перед которыми написано: маа херу; считается, что таким образом они выражали благочестивую надежду, что их голоса (или же голоса их родственников и друзей) будут сочтены праведными на загробном суде. Эта надежда была настолько распространена, что в какой-то момент маа херу стало практически синонимом слова «мертвый». Тем не менее, нам известно, что были и египтяне, которым удалось получить это звание при жизни. Так, в истории о том, как сыновья Хеопса по очереди рассказывали отцу истории о магах, говорится, что к этому времени великий царь, которого греки обвиняли в нечестивости) уже был маа херу. Был им и Парамсес, когда Хоремхеб повелел ему проследить за работами в храме Опета, еще до того как он стал царем Рамсесом I; и великий вождь народа Ma, прежде чем взошел на трон под именем Шешонк I. Бакенхонсу, верховный жрец Амона, получил звание «правдивого голосом» за то, что пообещал Рамсесу II поставить царские статуи прямо в храме, «в окружении Достославных». Ему тогда уже стукнул девяносто первый год, однако впереди у него было еще несколько лет жизни. Точно так же и один из его преемников, Рамсеснахт, назван маа херу в надписи, найденной в Вади-Хаммамат: в этой надписи рассказывается о великом путешествии к горе камня бехена, снаряженной по приказу Рамсеса IV в третий год его царствования. Нам известно, что Рамсеснахт все еще был жив в правление некоего царя, предположительно Рамсеса IV или V.

Я полагаю, эти примеры достаточно убедительно показывают, что египтянин мог стать маа херу при жизни; остается только выяснить, как можно было этого достичь. Первым маа херу был Осирис, который, вернувшись к жизни, преследовал своего убийцу Сета, пока не заставил его предстать перед судом богов, возглавляемым богом Ра, и не добился его осуждения. Исида не желала, чтобы ее труд и доказательство ее преданности мужу были преданы забвению, и потому учредила священные таинства, которые должны были одновременно напоминать людям о ее подвиге и утешать в несчастьях. В дни Геродота эти мистерии символизировали страсти Осириса, однако несколько раньше египтяне организовывали представления на другой сюжет. Они рассказывали о борьбе сторонников Осириса за тело своего господина и о его триумфальном возвращении в храм Абидоса. После этого следовала мистерия, символизирующая суд богов, – в главе восемнадцатой Книги Мертвых перечисляются города, в которых осуществлялась «церемония суда»: Он, Диду, Имит, Хем, Пе и Деп, Рехти в Дельте, Расетау (район Мемфиса), Нареф близ Фаюма и Абидос в Верхнем Египте. Все указывает на то, что набожный египтянин мог обеспечить себе вечное блаженство, подражая Осирису. В конце сто двадцать пятой главы помещен абзац, по-видимому, написанный в качестве инструкции живым. «Прочитать эту главу внятно и без ошибок, облачившись в лучшие одежды, обсыпав глаза свои черной пудрой и умастившись прекраснейшим фимиамом, прежде же принести в жертву, как подобает, быков и птиц, живицу, хлеба, пиво и овощи». Далее священный текст гласит: «Кто сделал все это для себя, будет зелен (то есть будет процветать), и дети его будут зелены. Цари и Великие будут взирать на него благосклонно. Ни в чем не будет он знать недостатка и в конце вступит в царство Осириса».

Таким образом, мы можем получить некоторое представление о том, в чем же заключалось это самое таинство, благодаря которому египтянин мог избавиться от бремени грехов. Тот, кто чувствовал, что дни его на земле сочтены, – предчувствуя скорую смерть от старости или тяжелой болезни или же получив тайное послание от Осириса, иногда предупреждавшего людей, что вскоре они предстанут перед судом богов, – должен был торопиться в один из перечисленных выше городов и выполнить все эти рекомендации, не забыв, разумеется, и о подобающих жертвоприношениях.

Судя по содержанию сто двадцать пятой главы, «таинство суда» состояло из двух стадий. Во время первой Осирис доказывал свою невиновность, обращаясь к богу Ра и с помощью тридцати шести отрицаний убеждая его, что в течение года он не совершил ничего дурного. Египтянин повторял слова Осириса, поддерживая себя надеждой, что решение суда, как и в случае с богом, будет в его пользу.

Однако на этом церемония суда не заканчивалась; Осирис покидал «скамью подсудимых» и всходил на помост. Египтянин вслед за богом произносил вторую «отрицательную исповедь» и приближался к весам. На одну чашу клали сердце из лазурита, на котором было вырезано его имя, на другую статуэтку, символизирующую истину. Затем он с удовлетворением видел, что чаши пришли в равновесие, писец записывал его имя и добавлял к нему звание «правдивого голосом». После этого успокоенный египтянин возвращался домой, уверенный, что теперь врата в иной мир будут перед ним открыты.

Обретя таким образом душевный покой, египтянин начинал заниматься подготовкой своего «последнего пристанища».

Фараоны никогда не забывали вовремя позаботиться об этом. Строительство пирамиды, пусть даже весьма скромной, было предприятием очень серьезным. Во-первых, следовало снарядить и отправить «экспедиционные войска» в долины Гизы или Саккары добыть гранитные или алебастровые блоки. В начале Нового царства царский некрополь был перенесен в Долину царей, занимавшую большую область западнее Фив. Потомки Рамсеса I, хотя и были выходцами из Дельты, переняли некоторые традиции смещенной ими династии – в частности, они тоже стали высекать свои гробницы в фиванской горе. Эти подземные своды, или «гипогеи», могли простираться на сотни ярдов в длину. Стены их проходов и зал были испещрены странными рисунками, изображавшими Ра во время его достославного путешествия по двенадцати землям подземного мира или борьбу верховного бога с врагами света, однако ничто здесь не напоминало о подвигах, совершенных царем, которому, собственно, и принадлежала гробница. Здесь не было ничего, что было бы предназначено для глаз любопытного посетителя. Царские гробницы являлись своего рода частным владением, вход в которые держался в строжайшем секрете.

Этим они резко отличались от гробниц обычных египтян, как правило, состоявших из двух отдельных частей. Внизу был расположен зал, выдолбленный из камня, к нему вела длинная шахта. Именно здесь предстояло покоиться умершему. Когда все необходимые ритуалы над его мумией, лежащей здесь в саркофаге, были совершены, вход в этот зал замуровывали, а саму шахту закладывали камнями. Теперь (теоретически) никто уже не мог нарушить покой умершего. Наверху, над залой, возвышалось довольно значительное здание, открытое для тех, кому посчастливилось пережить владельца гробницы. Фасад здания выходил во внутренний двор, там стояли стелы с надписями, рассказывавшими грядущим поколениям о добродетелях и заслугах покойного. Иногда во дворе был вырыт пруд, его окружали сикоморы и пальмы. Через двор посетитель мог попасть в изысканно украшенное прямоугольное помещение. Даже на потолке его вился изящный цветочный или геометрический узор, стены и колонны были покрыты рисунками, изображавшими владельца гробницы в наиболее характерной для него ситуации. Так, крупный землевладелец представал перед посетителями в поле, наблюдающим за работой своих людей; на охоте, гоняющим антилоп в пустыне, целящимся дротиком в птиц на болоте, или занесшим гарпун на гиппопотама, или, наконец, отдыхающим на рыбной ловле. Мы видим, как следит за работой скульпторов, ювелиров и краснодеревщиков в мастерских Амона; как он собирает царские подати; как обучает новичков военному делу. Он мог быть изображен на царском приеме или же провожающим во дворец вереницы послов из какой-либо дальней страны, впервые прибывших в Египет, – они шли за ним, согнувшись под тяжестью даров, с их помощью надеясь уговорить царя даровать им «дыхание жизни». Это помещение служило своего рода прихожей; выйдя из нее через широкий коридор (на одной стене – путешествие лодки умершего в Абидос, на другой – сцены из погребального обряда), посетитель оказывался во внутренней палате. Здесь все должно было подчеркивать благочестие умершего: он был изображен совершающим возлияния в честь богов, подносящим им зажженную жаровню, распевающим хвалебные песни. В награду за набожность и предусмотрительность боги обеспечивали ему никогда не оскудевающий запас пищи после смерти.

Разумеется, одно из почетнейших мест среди предметов обстановки гробницы занимал саркофаг. Неферхотеп не единожды посещал мастерские, в которых шли работы над его «последним ложем»; он видел свой саркофаг, водруженный на два табурета, и работников, стоящих или сидящих над ним; они украшали его резьбой, полировали или наносили на него рисунок. Он видел также жрецов, которые окропляли его святой водой. Царь и богачи не могли удовольствоваться только одним гробом. Так, мумия царя Псусеннеса с маской из чистого золота на лице была положена в серебряный саркофаг, повторяющий ее форму, который, в свою очередь, с трудом влезал в другой саркофаг из черного гранита. Второй саркофаг помещали в большой прямоугольный сундук, украшенный внутри и снаружи фигурами божеств, стерегущих покой мумии. Во всю длину внешней поверхности его резной крышки вытянулась фигура бога с атрибутами Осириса, на внутренней же – богини Нут, владычицы неба, окруженной барками с обозначениями созвездий. Несколько футов отделяют ее стройное, изящное тело от саркофага из черного гранита. Своими глазами из камня царь мог с беспредельным восхищением взирать на прекрасную богиню, дарующую ему поцелуй вечности. Это ли не сбывшаяся мечта любого египтянина – жить на небесах, бродить среди звезд, не знающих отдыха, и среди планет, не знающих устали. По бокам саркофага были вырезаны глаза, через которые умерший мог взирать на окружающий мир. Кроме того, саркофаг был снабжен специальной дверью, через которую мумия могла покидать свое последнее пристанище и возвращаться в него, если у нее вдруг возникнет желание пройтись.

Богатство и разнообразие обстановки гробниц, естественно, различались в зависимости от могущества их владельцев. Так, гробница Тутанхамона превосходит любые описания: она наполнена роскошными ложами и кроватями, колесницами и лодками, ящиками и сундуками, креслами, стульями и табуретами, всевозможным оружием, разнообразными жезлами, посохами и тростями, украшениями, играми, металлическими и каменными сосудами и ритуальными принадлежностями. Будучи подданным в царстве Осириса, царь должен был после смерти продолжать демонстрировать свое благочестие, а будучи главой семьи и правителем страны, он должен был продолжать оказывать гостеприимство своим детям, родственникам, друзьям и слугам (поэтому в его гробнице было найдено огромное количество тарелок). Здесь стояло множество разнообразнейшей посуды для посетителей, которые могли в любой момент отведать птицы, мяса, фруктов и овощей – словом, еды и питья было запасено на любой вкус.

В дополнение к саркофагу непременно полагалось иметь большой деревянный или каменный сундук, в котором стояли четыре сосуда – канопы (ошибочно считалось, что их начали изготовлять в городе Канорос), в которых хранились вырезанные во время мумификации органы умершего. Сосуды эти находились под защитой четырех богов: Амсета с человеческой головой, Хапи с головой собаки, Дуамутефа с головой шакала и Кебехсенуфа с головой сокола – и четырех богинь. Некоторым, однако, канопы казались слишком скромными, и они заказывали для своих внутренних органов отдельные крошечные гробики, их помещали в специальные алебастровые сосуды.

Поля Иалу, царства Осириса, напоминали сад вольтеровского Кандида – это было самое прекрасное место в мире, однако и здесь человек должен был вспахивать, засеивать, землю пропалывать и убирать урожай, точно так же как в мире живых. Он должен был не только следить за тем, чтобы оросительные каналы были в хорошем состоянии, но и заниматься работами, назначение которых нам не совсем понятно, например, перетаскивать песок с одного берега на другой. Земледелец воспринимал все это как обыденное и привычное занятие, тем же, кто привык проводить свои дни на земле в лени и праздности и нисколько не интересовался земледелием, эта работа казалась невыносимо тяжелой. Египтяне обладали уникальной способностью верить, что изображение предмета или человека в некоторой степени обладает свойствами оригинала, поэтому они считали, что избежать трудностей в загробной жизни можно с помощью статуэток, которые будут работать вместо умершего. Такие статуэтки делали из эмалированного фаянса, иногда из бронзы в форме мумии. Иногда их лицам придавали индивидуальные черты, вероятно, скульптор пытался добиться портретного сходства. Однако это не имело большого значения, поскольку статуэтки всегда снабжали надписями, где указывали имя и титул человека, которого ей предстояло заменить в мире ином, например: «Осирис, Первый Пророк Амонрасонтера, Хорнехти». Нередко текст надписи был более подробным: в нем перечислялись те виды работы, которые должна выполнять статуэтка: «Осирис N говорит тебе: «О статуэтка (ушебти), когда будет названо имя Осириса N и вызван он будет, чтобы делать то, что положено делать здесь в некрополе, – удобрять поля, наполнять каналы водой, носить песок с востока на запад и с запада на восток, выдергивать сорные травы, как делает человек при жизни для себя, – ты должна сказать: Я сделаю это, вот я здесь».

Идея эта понравилась, и производство статуэток, которые могли спасти своих обладателей от страшной угрозы тяжелого принудительного труда, стало поистине массовым. В руки им вкладывали инструменты, на спину вешали сумки. Стали появляться статуэтки, предназначенные не только для людей физического труда, но и для писцов и надсмотрщиков, поскольку и в мире ином поблизости от работников всегда кормятся чиновники и писцы. В конце концов появилась крупная индустрия, производящая множество миниатюрных фаянсовых или бронзовых акссесуаров для статуэток: коромысла для переноски песка или воды, корзины, большие и маленькие, кирки и киянки. На каждом предмете вырезалось имя конкретной статуэтки, иначе он мог быть украден и передан для работы другой статуэтке вопреки желанию законного владельца.

Впоследствии из тех же соображений начали изготовлять фигурки обнаженных женщин для мертвых. Цари и царевичи привыкли иметь множество наложниц, и они вовсе не собирались обходиться без них в загробной жизни. Такие фигурки были найдены в гробнице Псусеннеса, на некоторых из них написано имя царя, на других – женские имена. Если наложницы, услугами которых царь пользовался при жизни, действительно были похожи на очаровательные фигурки в гробнице, мы можем лишь позавидовать царю.

Украшения мумии любили не меньше, чем живые. Нередко мумий наряжали в те же драгоценности, которые умерший носил при жизни, чаще, однако, делали новые украшения. Ниже приводится список уборов, которые полагалось иметь мумии царя или высокого сановника.

Маска золотая для царей и членов царской семьи, из папье-маше для простых смертных.

Воротник из двух толстых пластин золота, вырезанных в форме грифа с распростертыми крыльями.

Одно или несколько ожерелий из золотых или фаянсовых бусин или из драгоценных камней. Ожерелья состояли из нескольких рядов бусин или подвесок с одной или несколькими пряжками. К пряжке иногда прикреплялась подвеска из золотых, иногда фаянсовых бусин или драгоценных камней, подобранных по размеру.

Одна или две пекторали, подвешенные на цепочках. Чаще всего они имели следующий вид: крылатый скарабей, по бокам в качестве подвязок – фигурки Исиды и Нефтис, на внутренней стороне вырезаны слова знаменитого обращения к сердцу: «О сердце мое, сердце моей матери, сердце тела моего! Не свидетельствуй против меня, не говори против меня перед судьями, не клади вес свой против меня перед владыкой весов. Ты есть мое ка в груди моей, Хнум, соединяющий члены мои. Да не будет имя мое вызывать отвращение, не возводи на меня напраслину перед богами!»

Набор украшений в виде крылатых и бескрылых скарабеев с надписями без оправы и сердечек из лазурита на цепочках. На каждом непременно было указано имя умершего.

Браслеты всех видов: гибкие и твердые, полые и цельные. Их надевали на запястья, предплечья, бедра и колени. Перстни для каждого пальца рук и ног. Сандалии.

Амулеты и статуэтки богов, которые вешали на шею или прикрепляли к нагруднику.

Благодаря своей роли во время процедуры взвешивания деяний Анубис и Тот являлись своеобразными посредниками в общении с мертвыми, однако это вовсе не означало, что мумии были необходимы только амулеты этих богов. Иногда вместо них использовались фигурки стервятников или соколов с расправленными крыльями или со змеиными головами (змея почиталась как хранительница засова, запиравшего двери между разными зонами загробного мира), идолами Осириса и Исиды или магическими амулетами в виде глаза – уджат.

Помимо всех этих украшений, мумия должна была иметь набор миниатюрных жезлов, скипетров, предметов оружия и разнообразных атрибутов божественности или царственности, которые всегда полезно иметь рядом.

Выбрать изысканное и ценное убранство для гробницы, проверить, чтобы все было сделано на совесть, – все это требовало тяжелой и кропотливой работы. Однако, что бы ни говорили об этом отдельные циники, будущее умершего во многом зависело от того, успел ли он должным образом подготовить, украсить и обставить свое последнее пристанище. После смерти человеку не дано наслаждаться покоем – загробный мир полон ловушек, избежать их можно, лишь заблаговременно приняв все необходимые меры предосторожности.

Итак, наш египтянин, достигший преклонных лет, проследил за строительством и обустройством своего «дома вечности», заказал украшения для своей гробницы у краснодеревщиков и столяров. Он приказал ювелирам и золотых дел мастерам сделать множество украшений, амулетов и талисманов – теперь у него есть все, что, по его мнению, может понадобиться в мире ином. Однако ему предстоит еще убедиться, что потомки проявят должное почтение к его памяти, позаботятся, чтобы его имя продолжало жить в грядущих поколениях. «Я передал свое дело сыну еще при жизни, – утверждает один из египетских вельмож. – Я оставил ему больше, чем отец оставил мне. Мой дом стоит крепко, и земля моя приносит хороший урожай; все владения занимают место свое, где им следует быть. Теперь сын мой сделает так, чтобы сердце мое продолжало жить в этой стеле; он наследует мне, как и подобает хорошему сыну». В подобных надписях покойный часто выражает надежду, что сын сохранит жизнь его имени и имени его предков. Правитель Сиута Хапиджефаи назначил сына жрецом своего ка, или «жрецом двойника», – это примерно то же самое, что душеприказчиком. Имущество, унаследованное сыном в этом качестве, имело особый статус; в частности, в случае смерти его обладателя его не делили между братьями, а снова передавали его сыну, который с этого момента нес ответственность за гробницу деда и участие в церемониях в его честь. Эти церемонии обычно совершались в первый день нового года и длились вплоть до празднества под названием Уаг, которое отмечалось через восемнадцать дней в гробнице, в храмах Упуата, владыки Сиута, и Анубиса, владыки некрополя.

За пять дней до Нового года жрецы Упуата отправлялись в храм Анубиса, и каждый приносил лепешку для стоявшей там статуи. В последний день старого года служитель храма выдавал жрецу двойника свечу, которую до этого уже зажигали в храме. То же самое делал и верховный жрец Анубиса: он выдавал свечу для освещения храма человеку, занимавшему место главного служителя некрополя. Тот должен был отправиться в гробницу вместе со смотрителями горы и передать свечу жрецу двойника.

В первый день нового года, после того как освящение храма было завершено, каждый жрец Упуата должен был поднести лепешку статуе Хапиджефаи. После этого они организовывали шествие, возглавляемое жрецом двойника и посвященное прославлению памяти владыки; главный служитель некрополя и смотрители подносили его статуе лепешки и пиво и также восславляли его память. Вечером того же дня служители храма, предоставившие им свечу, выдавали им еще одну. Как и прежде, то же самое делал и верховный жрец Анубиса: в этот день статую умершего снова освещали свечой, предварительно очищенной в храме.

Все эти церемонии с незначительными отличиями проводились во время празднества Уаг. В храме Упуата каждый из жрецов преподносил статуе лепешку и участвовал в шествии. Жрец двойника Хапиджефаи зажигал третью свечу, которая всю ночь горела перед статуей. Жрецы Ану-биса также участвовали в шествии: распевая хвалебные песни богу, они шли до самых ступеней, ведущих в гробницу, и клали лепешки перед освещенной свечой статуей.

Жрец, ответственный за богослужение в храме, исполнив все необходимые обряды, тоже совершал жертвоприношение перед той же статуей, после чего еще один участник церемонии – смотритель холмов в пустыне – давал жрецу двойника лепешки и кувшины с пивом.

Хапиджефаи позаботился и о том, чтобы его имя не было забыто во время празднеств, происходящих в начале каждого сезона. Эти празднества были скромнее, чем новогодние торжества, однако имели для египтян довольно большое значение. Отряд охраны пустыни во главе с главным служителем некрополя собирался в саду при гробнице Хапиджефаи и торжественно переносил в храм стоявшую в саду статую Анубиса. Теперь оставалось лишь выполнить последнюю волю умершего. Поскольку при жизни он был главой жрецов Упуата, то каждый праздник (а мы помним, как часто отмечались праздники в Египте) получал в качестве подношения мясо и пиво. В своем завещании он велел продолжать подносить дары своей статуе. Ответственность за это также возлагалась на жреца двойника.

Разумеется, подобные почести обходились недешево, и, чтобы оплатить их, Хапиджефаи был вынужден отказаться от некоторых привилегий, полагавшихся ему как правителю нома и как главе жречества Упуата. Проявив поистине царственную заботу о собственной персоне, он заложил свои официальные должности, обязав своего преемника тратить часть дохода, который они приносили, на чествование его памяти. Каждый год на него одного расходовалось двадцать семь «храмовых дней», то есть двадцать семь триста шестьдесят пятых (или почти одна четырнадцатая) общего ежегодного дохода храма. Храм Упуата был, без сомнения, всего-навсего провинциальным святилищем, однако его служители имели довольно значительный доход, так что, лишившись по прихоти Хапиджефаи около 7,5 % своего обычного дохода, его наследники должны были ощутить весьма существенное снижение своего жизненного уровня. Более того, общая сумма дохода храма уменьшилась еще и из-за того, что Хапиджефаи завещал жрецу своего двойника часть земель, принадлежавших храму. По этой причине содержание гробниц, которое обходилось египтянам все дороже, постепенно превратилось для них в неприятную обязанность. Египет слабел под тяжестью добровольно взятой на себя ноши. Хапиджефаи это было совершенно безразлично: перед смертью он распорядился, что никто из его потомков не имеет права отменить соглашение, заключенное им со жрецами его дней. Но как бы тщательно ни были подготовлены посмертные церемонии, через два-три поколения египтяне, как правило, отказывались исполнять их, вернее, направляли выделенные на них средства для прославления памяти тех, кто умер не так давно. Как мы видели, и цари, и простые смертные считали восстановление гробниц и памятников и жертвоприношения в честь мертвых делом благочестивым и богоугодным, однако Война с Нечистыми превратила усилия многих из них в ничто. В конце войны Египет пребывал в состоянии анархии и разрухи; разоренным египтянам было не до того, чтобы заботиться о своих давным-давно почивших предках.

Теперь, когда наш египтянин получил предупреждение от Осириса, позаботился о строительстве и обустройстве своего «дома вечности», сделал все, чего требовало благочестие и уважение к древним традициям, ничто более не удерживало его на земле. В тот день, когда он «отправлялся на другой берег» (египтяне не любили слово «умирать» и использовали вместо него этот эвфемизм), его близкие облачались в траур и сохраняли его по крайней мере семьдесят дней. В течение этого времени они не работали и не выходили из дома, пребывая в состоянии молчаливой скорби. Если им нужно было выйти на улицу, они вымазывали лица грязью – то же самое сделал Анупу, когда решил, что его младший брат убит вместо него, – и в приступе горя обеими руками колотили себя по голове. Тем не менее им еще предстояло исполнить свои обязанности перед умершим: передать его тело бальзамировщикам и выбрать метод обработки тела. Таких методов, если верить Геродоту и Диодору, было три. Самый роскошный из них требовал много времени и довольно сложной работы. Мозг и все внутренние органы, кроме сердца, извлекали из тела и обрабатывали отдельно. Затем их заворачивали в отдельные свертки и помещали в четыре канопы. Затем тело вычищали еще раз и наполняли ароматными пряностями. После этого тело клали в раствор натра, который в больших количествах добывался на соляной равнине Вади-Натрон, расположенной к северо-западу от Фаюма, а также в долине Нехеб. Египтяне использовали натр для самых разных целей, в первую очередь для домашней уборки. Через семьдесят дней тело обмывали и обертывали повязками – полосками льна, вымоченными в клейкой жидкости. Всего для этой операции использовали пятнадцать продуктов: пчелиный воск, которым заклеивали уши, глаза, нос, рот и надрезы, сделанные бальзамировщиками, кассия, корица, можжевеловое масло, камедь, хна, ягоды можжевельника, лук, пальмовое вино, разные виды смолы, древесные опилки, деготь, вар и, само собой, незаменимый натр. Некоторые из этих продуктов привозили из иноземных стран; деготь и камедь, например, добывали в хвойных лесах Ливана, поэтому, когда морское сообщение с Библом было прервано, бальзамировщики и их состоятельные клиенты в отчаянии пытались найти замену этим материалам.

Изготовление канопы и ушебти (Скальные гробницы Дейр-эль-Гебрауи, I)

Когда все описанные процедуры были завершены, тело превращалось фактически в скелет, облаченный в сморщенную кожу, однако лицо сохраняло узнаваемые черты, несмотря на ввалившиеся щеки и ссохшиеся губы. Через тысячи лет мы можем составить представление о чертах и общем облике великого царя Сети I по его мумии; то же самое относится и ко многим другим царям и вельможам.

Теперь настало время одеть и украсить мумию. На шею ей вешали множество ожерелий, пекторалей и амулетов, на руки надевали браслеты, перстни и кольца, ноги обували в сандалии. Разрезы, через которые извлекали внутренние органы, прикрывали толстой пластиной золота, на которой были вырезаны или выложены драгоценными камнями знаки уджат, священного глаза, способного исцелять раны, и четырех божеств, защищавших канопы. Между ног мумии клали свиток с текстом Книги Мертвых, этим незаменимым «руководством» по поведению в подземном мире. После этого туловище и конечности умершего обматывали льняными повязками, а на лицо ему клали маску. Маска для простых смертных делалась из ткани и известкового раствора, лица царей и высших сановников прикрывали золотыми масками, которые иногда крепили к расшитому бисером одеянию. Затем тело заворачивали в саван и перевязывали ремнями. Возможны были и другие варианты: в одной из зал гробницы фараона Псусеннеса в Танисе была обнаружена мумия царя Шешенка – она была положена в картонный футляр, к которому крепились тонкие панели золота и голубого фаянса, воспроизводящие рисунок, вырезанный на серебряном саркофаге. При условии, что все это время краснодеревщики, столяры, оружейники и другие ремесленники, занимавшиеся изготовлением всего необходимого для похорон, работали не покладая рук, со дня смерти до закрытия гроба и погребения проходило не меньше двух с половиной месяцев.

Похороны в Египте представляли собой зрелище печальное и вместе с тем весьма живописное. Близкие покойного, не скрывая своего горя, рыдали и размахивали руками. Боясь, что одним им будет не под силу выразить всю глубину своей скорби, они нанимали плакальщиц и плакальщиков, которые, вымазав лица грязью и порвав на себе одежды, без устали издавали горестные стоны и колотили себя по голове. Более сдержанные участники процсесии не позволяли себе столь открыто проявлять скорбь, они чинно шествовали позади, обсуждая добродетели покойного: «Сколь прекрасно происшедшее с ним… он наполнил собой сердце Хонсу в Фивах, и великий бог позволил ему отправиться на запад и присоединиться ко многим поколениям своих слуг». После этого похоронная процсесия превращалась в своего рода движущийся дом: впереди шли слуги с лепешками и цветами, керамическими и каменными вазами и подвешенными на коромысла ящиками со статуэтками и их орудиями. За ними следовала вторая группа слуг, тащивших стулья и кресла, кровати, шкафы и сундуки, а также колесницы. Следующая группа несла предметы личного пользования покойного: сундуки для каноп, жезлы, скипетры, статуи и опахала. Драгоценные камни, ожерелья, соколы или стервятники с распростертыми крыльями, птицы с человечьими головами и другие ценности были расставлены на блюдах на обозрение праздным зевакам, в восхищении наблюдавшим за шествием. Саркофаг был скрыт от любопытных взглядов под катафалком, который тащили две коровы и несколько человек. Саркофаг состоял из разборной деревянной панели или рамы, с нее свисали тяжелые занавески из кожи или богато расшитой ткани. Его укрепляли на лодке, а по обе стороны ставили статуи богинь Исиды и Нефтис; затем лодку водружали на деревянные полозья.

Процсесия медленно двигалась по направлению к Нилу, где ее уже поджидали несколько барок. Главное судно имело изящно изогнутые нос и корму, оканчивающиеся украшением в виде цветка папируса; на палубе была сооружена большая кабина, внутри драпированная дорогой материей и полосками кожи. В эту кабину вносили катафалк вместе со статуями Исиды и Нефтис. Жрец, облаченный в шкуру пантеры, воскуривал фимиам, плакальщицы стояли на берегу, опустив головы. Управлял судном матрос с помощью шеста; в большой команде необходимости не было, так как барка шла на буксире. На буксирном судне матросов было много, капитан занимал свое место на носу, у руля стоял кормчий. На этом судне также стояла кабина, на крышу которой забирались плакальщицы, ни на мгновение не перестававшие рыдать и горестно простирать руки в направлении катафалка. Плач по умершему мог звучать так: «Да прибудет он скорее на запад, в землю истины. Женщины с библской лодки рыдают в печали. С миром, с миром живи, о славнейший, в западной земле. Если будет угодно богу, когда день сменится вечностью, мы встретимся с тобой, кто ныне отправляется в ту землю, где все люди равны». Читателя может удивить упоминание библской лодки (кебенет), которая была предназначена для плавания в открытом море – ведь барка, на которую был погружен катафалк, должна была лишь пересечь Нил. Кое-что, однако, объединяло эти суда; когда Исида в Библе получила священное дерево с телом своего мужа Осириса, она перенесла его в лодку, отбывавшую в Египет. Там она обнимала дерево и окропляла его слезами. Так же плакали женщины и теперь, когда катафалк с телом умершего переправлялся через Нил.

Похоронная процсесия (Дейвис. Гробницы скульпторов)

Носильщики со своим грузом, а также все, кто хотел сопровождать умершего до конца его путешествия, поднимались на борт других четырех барок. Оставшиеся на берегу выкрикивали последние пожелания ушедшему другу: «Живи с миром на западе Фив» или «На запад, на запад, в землю праведников. Город твой, который ты так любил, стонет и рыдает по тебе». В этот момент раздавался и горестный стон вдовы умершего: «О брат мой, муж мой, друг мой! Останься, обрети покой в городе своем, не покидай место, где положено быть тебе. Увы, ты уходишь отсюда, чтобы плыть через Нил. О матросы, не торопитесь, пусть побудет он здесь дольше. Вы еще вернетесь в дома свои, а он отправляется в Землю Вечности».

Между тем на другом берегу процсесию уже поджидали. Народ собрался на пристани, а торговцы разбили на набережной палатки, наполненные разнообразными предметами, необходимыми для религиозных обрядов на случай, если кто-либо забыл захватить все необходимое в городе. Барки вытаскивали на берег, и вскоре и груз и пассажиры оказывались на суше. Процсесия – пожалуй, теперь чуть более скромная – продолжала свой путь. Две коровы тащили древнюю лодку на полозьях. Исида и Нефтис снова заняли свои места по обе стороны катафалка. За погонщиками с плетками шел человек, державший сверток папируса. Следом, стараясь держаться стройным рядом, двигались женщины и дети из семьи умершего и плакальщицы. То тут, то там раздавались звуки трещоток. Мужчины, работавшие вместе с умершим, шествовали с важным видом, сжимая в руках посохи и рассуждая о достоинствах своего друга, а также о недолговечности и бренности человеческой жизни. Процсесия шла мимо небольших палаток, возле которых стояли мужчины, помахивающие зажженными курильницами. Наконец пахотная земля заканчивалось, и процсесия подходила к подножию Ливийских гор. Здесь кончалась и ровная дорога, поэтому коров распрягали, и дальше катафалк тащили несколько человек, перед ними шел жрец, непрерывно окроплявший его водой и окуривавший благовониями. И вот на горе появлялась богиня Хатхор в обличье коровы; она возникала из зарослей папируса, чудесным образом произраставшего на голом камне, и приветствовала прибывших.

Наконец многотрудное путешествие закончено, и участники процсесии собрались у входа в гробницу. Здесь тоже были разбиты небольшие палатки, внутри суетились люди, разжигавшие курильницы с длинными рукоятками и переливавшие воду в специальные кувшины, чтобы она дольше оставалась прохладной. Саркофаг вытаскивали из катафалка и прислоняли к стеле, а женщины падали перед ним на колени и обнимали его. Плакальщицы, дети и близкие умершего рыдали и колотили себя по голове с удвоенной силой. Жрецам же еще предстояло выполнить ряд важных церемоний. Они уже разложили на столе хлеб и поставили кувшины с пивом, а также целый набор замысловатых инструментов: скобель, изогнутый нож в форме страусиного пера, искусственный кусок мяса и палитру с загнутыми в форме свитков краями.

Плакальщицы (Дейвис. Гробница визиря Рамоса)

Эти предметы помогут вернуть умершему власть над его членами и отсутствующими органами: он снова сможет видеть, открывать рот и говорить, есть, шевелить руками и ногами.

Приближался момент расставания. Скорбь присутствующих достигает предела. Жена умершего кричала: «О господин мой, жена твоя, Меритра, говорит с тобой. Не покидай меня! Неужели тебе угодно расстаться со мной? Если не я, то кто же последует за тобой. Раньше ты бывал весел со мной, теперь же молчишь и не проронишь ни слова». Другие женщины отвечали ей криками: «Горе, горе, горе, трижды говорю я, пусть же не смолкают рыдания! Добрый пастырь отправляется в Землю Вечности. Здесь останутся люди, пришедшие проститься с тобой, а ты останешься в земле, которая любит уединение. Тебя, любившего гулять, ныне крепко связывают ленты. Ты, чьи хранилища полны были прекраснейших одеяний, ныне спишь во вчерашних пеленах».

Теперь оставалось лишь отнести саркофаг в гробницу и расставить там предметы, сопутствующие погребению. Жрецы отвозили пустой катафалк в город, где его уже ждали новые клиенты. Саркофаг в форме мумии помещали в прямоугольный футляр, высеченный и украшенный надписями еще при жизни умершего. Вокруг тела раскладывали трости, оружие, иногда амулеты. Затем футляр закрывали тяжелой каменной крышкой. Рядом стоял сундук с канопами, шкатулки со статуэтками ушебти, столы и стулья.

Кувшин с лотосом (Ньюберри. Бени-Хасан, IV)

Особенно важно было не забыть о том, что понадобится умершему в первую очередь: еду и так называемые фигурки «прорастающего Осириса». Эти фигурки представляли собой деревянные рамки, повторяющие контуры тела лежащего бога, в них клали смесь песка с ячменем. В течение нескольких дней их регулярно поливали, пока ячмень не начинал прорастать сквозь песок. Когда он достигал высоты двух-трех футов, ему давали засохнуть и затем заворачивали в льняную материю. Таким образом египтяне надеялись приблизить момент воскрешения умершего, поскольку сам Осирис точно так же прорастал сквозь землю, пока не воскрес. В более древние времена в гробницу клали сосуды, состоящие из двух частей, разделенных поперечной перегородкой с отверстием посередине: в нижнее отделение наливали воду, а в верхнее клали луковицу лотоса. Она пускала корни, которые через отверстие опускались в воду. Вверх через одно или два узких горлышка тянулся стебель, и лотос расцветал. Эта практика была распространена в эпоху Среднего царства, однако, после того как в моду вошли «прорастающие Осирисы» из ячменя, от нее постепенно отказались. Лотос считался растением Ра, и этот переход стал отражением недавней победы культа Осириса над древним культом солнца.

Когда подземная усыпальница была обставлена как полагается, жрец и его помощники удалялись. Каменщик замуровывал вход. Родственники и друзья, сопровождавшие умершего в его «дом вечности», однако, не спешили возвращаться домой. Египтяне прекрасно знали, что эмоциональное напряжение пробуждает аппетит, поэтому носильщики, доставившие все, что нужно покойнику, не забыли о пище и для живых. Все собирались либо в гробнице, либо в легких беседках, установленных неподалеку от входа в нее.

Арфист, повернувшись к тому месту, где отныне покоилась мумия, начинал восхвалять родственников, сделавших все возможное для умершего: «Ты воззвал к Ра, тебе внимает Хепри и отвечает Атум. Владыка вселенной сделает все, что тебе нравится… Ветер с запада долетает до тебя, до твоего носа. Южный ветер для тебя превращается в северный ветер. Помещают твой рот к сосцам коровы Хесат. Ты становишься чистым, чтобы созерцать солнце. Ты совершаешь омовение в божественном водоеме. Все твои члены здоровы. Ты оправдан перед Ра. Ты бсесмертен перед Осирисом. Ты принимаешь наилучшие приношения. Ты насыщаешься, как на земле. Твое сердце успокоилось в некрополе. Ты пришел в свое обиталище с миром. Боги Дуата говорят тебе: «Приди к твоему ка в полном спокойствии!» Все люди другого мира в твоем распоряжении. Ты призван излагать просьбы перед великим богом. Ты вершишь правосудие, Осирис-Чанефер оправданный».

Другой арфист читает куда более печальные стихи о божественном отце Неферхотепе. Все помнят, что усопший отмечен особыми привилегиями. Сколько гробниц разрушено, сколько исчезло! Им больше не приносят жертв, хлеб их покрылся пылью. «Но стены твоей гробницы тверды, и ты посадил деревья вокруг твоего пруда. Твой ба отдыхает под ними и пьет их воду». Арфисту кажется, что это самый подходящий момент немного пофилософствовать: «Тела уходят туда со времени богов, и молодое поколение занимает их место. До тех пор пока Ра будет восходить на востоке, а Атум заходить на западе, мужчины будут оплодотворять, женщины – зачинать и все носы будут дышать. Но тот, кто рожден, однажды вернется на свое место». А потому радуйся жизни, пока еще можешь. Любопытно, что арфист обращает этот совет тому, кто покоится в саркофаге, а следуют ему присутствующие на прощальной трапезе. Воздав должное еде и питью, они возвращались в город шумной, веселой толпой, совсем непохожей на похоронную процсесию.

Это описание похорон богатого египтянина. Стоит ли говорить, что похороны простых людей обходились без этих церемоний. Бальзамировщик даже не вскрывал тело и не вынимал внутренние органы. Он только вводил в тело через задний проход маслянистую жидкость со смолой можжевельника и выдерживал его в натроне. А для самых бедных смолу можжевельника заменяли дешевыми дезинфицирующими средствами. Подготовленную таким образом мумию клали в гроб и относили в старую, покинутую гробницу. Там эти гробы громоздились до потолка. И все равно даже в таких случаях мумия получала необходимый минимум того, что могло понадобится ей в мире ином. В гроб клали инструменты, сандалии, сплетенные из папируса, бронзовые или фаянсовые кольца, амулеты, скарабеев, глаза уджат и фаянсовые статуэтки богов.

Удел беднейших – общая могила. В центре богатого некрополя Ассасиф в Фивах сохранилось кладбище таких бедняков. Оно представляло собой глубокую яму, куда сбрасывали мумии, завернутые в грубую ткань. Их присыпали тонким слоем песка и тут же сваливали сверху новые мумии. Повезло тем беднякам, чьи имена или фигуры остались запечатлены в гробницах визиря или наместника Куша; им предстояло продолжить службу своему господину в следующем мире. А поскольку любая работа заслуживает вознаграждения, они могли рассчитывать, что не останутся без куска хлеба в следующем мире.

Лишь наивный мог считать Аментет обителью мира и отдохновения: мертвые недоверчивы и мстительны, они боятся грабителей, привлеченных их золотом и серебром, боятся непочтительных или равнодушных посетителей гробниц, боятся служителей некрополя. Они призывали самые страшные наказания на головы тех, кто пренебрегает своим долгом и плохо заботится о гробницах: «Он предаст их огню фараона в день его гнева… Они опрокинутся в море, которое поглотит их тела. Они не получат почестей, предназначенных праведным людям. Они не смогут есть приношения покойным. Перед ними никто не совершит возлияний свежей водой. Их сыновья не займут их места. Их жен изнасилуют у них на глазах… Они не услышат слов фараона в день его радости… Но если они будут хорошо заботиться о погребениях… они получат все наилучшее… Амон-Ра, царь богов, пошлет вам долгую жизнь. Царь, правящий в ваше время, вознаградит вас так, как следует вознаградить. Для вас будут умножены должности без конца, которые вы будете получать от сына к сыну и передавать от наследника к наследнику… Они будут погребены в некрополе, достигнув возраста ста десяти лет, и приношения им будут множиться…»

Некоторые из умерших были настроены по отношению к живым особенно враждебно. Одни потому, что их забыли потомки, другие потому, что им нравилось творить зло. Боги не могли помешать их злодеяниям, так как они обманывали богов, выходили из гробниц и преследовали живых. Именно этих покойников и покойниц считали причиной большинства болезней. Матери боялись за своих детей: «Если ты пришел, чтобы обнять мое дитя, я не позволю его обнять. Если ты пришел баюкать мое дитя, я не позволю баюкать его. Если ты пришел, чтобы унести его, я не позволю его унести».

Египтяне часто посещали «дома вечности» не только из почтения, но и из страха перед мертвецами. Родственники, дети и вдовы поднимались по склону горы и ставили на жертвенные столы перед погребальной стелой или между пальмами при входе в гробницу еду и кувшин с водой, произнося при этом угодные покойному слова: «Тысячи хлебов и кружек пива, быки и птица, масло и фимиам, лен и веревки, превосходные и чистые вещи, которые приносит Нил, которые дарит земля и которыми живет бог, для ка такого-то, правдивого голосом».

В прежние времена не так-то просто было помолиться на могиле своего близкого. Мы уже приводили выше признания безупречного мужа и верной вдовы. О великих добродетелях несчастного мужа мы знаем лишь потому, что он подвергся тяжким испытаниям. Ему во всем не везло с тех пор, как он потерял жену. И тогда он написал ей длинное письмо, которое и дошло до нас. В нем он излагает печальные факты, напоминает обо всем, что сделал для нее до и после ее смерти, и горестно вопрошает: «Какое зло я содеял, чтобы попасть в положение, в котором нахожусь? Что содеял я против тебя, чтобы ты подняла на меня руку, хотя я не сделал тебе ничего плохого? Я взываю к богам Запада словами из моих уст, и пусть они будут судьями между тобой и тем, что написано».

Автор этого письма жил при первых Рамсесидах и лишь следовал старому обычаю, который подтверждается более древними текстами. Но это письмо доказывает, что в Египте по-прежнему верили в действенность таких посланий мертвецам. В эпоху Среднего царства покойнику предпочитали писать на перечне пожертвованных ему блюд, чтобы он заметил послание. Например, предка уведомляли, что его потомков пытаются лишить наследства и покойному следовало бы вмешаться. Пусть призовет он всех членов своей семьи и всех своих друзей на помощь тому, кого собираются обездолить. Ибо сын, создавая свой «дом вечности», заботится о доме его отцов и дает жизнь их именам, и, если он разорится, горе постигнет не только его потомков, но и его предков.

Но при всем уважении египтянина к усопшим никакие угрозы, никакие заклинания не могли его заставить тратить время и средства на содержание могил далеких предков. И приходил день, о котором пел арфист; его предвидел и древний мудрец: «Те, кто строил из гранита, кто выкладывал усыпальницу в пирамиде… их жертвенные столы пусты, как у несчастных, которые умирают на берегу, не оставив потомства». Так постепенно некрополь становился местом, где прогуливались любопытные посетители, равнодушно читавшие надписи. Кое-кто из них, подобно современным туристам, оставлял памятку о своем визите, не забывая отметить свои благие намерения. Например, писцы такой-то и такой-то посетили гробницу Интефикера и долго молились. Другие с радостью отмечали, что гробница хорошо сохранилась: «Они нашли, что внутри она подобна небесам».

Писец с искусными пальцами, писец, которому нет равных во всем Мемфисе, скромно называющий себя просто Аменемхет, посетил древнюю гробницу фараона Джо-сера. Он удивлен, что увидел там надписи с ошибками, начертанные, видимо, неразумной женщиной, а не ученым писцом, учеником Тота. Поспешим заметить, что этот Аменемхет обрушился, и не без причины, на безграмотные и уродливые писульки, нацарапанные второпях его современниками, и вовсе не имел в виду прекрасных надписей, исполненных древними художниками. Во времена Рамсеса II некий Хеднахти, писец сокровищницы, со своим братом, писцом визиря, отправились погулять и поразвлечься в некрополь Мемфиса. «О все боги на западе от Мемфиса, все боги, правящие на этой священной земле, Осирис, Исида и все великие боги, которые на западе от Анхтауи, пошлите мне долгую жизнь, чтобы служить вашему ка! Даруйте мне достойное погребение после прекрасной старости, чтобы я мог созерцать запад Мемфиса как высокочтимый писец и как вы сами!» Некий Неферкаптах – герой романа, сочиненного в эпоху Позднего царства, но якобы живший во времена Рамсесов, должно быть, для того только и жил на свете, чтобы разгуливать по некрополю Мемфиса, читая вслух надписи в гробницах фараонов и на стелах жрецов Дома жизни, которые его, по-видимому, очень интересовали. У этого Неферкаптаха был соперник, такой же мудрец и большой знаток древних надписей, Сатни-Хаэмуас, сын Усермаатра (Рамсеса II), который нашел в Мемфисе под головой мумии магические формулы, содержащиеся в папирусе 3248, хранящемся в Лувре. Добавим к этому, что недавно обнаруженная надпись на южной стороне пирамиды Униса в Саккаре сообщает нам, что Рамсес II поручил царскому сыну Хаэмуасу, великому жрецу Она, восстановить имя Униса, властителя Верхнего и Нижнего Египта, на его пирамиде, ибо царский сын Хаэмуас очень любил заботиться о забытых гробницах фараонов юга и севера, которым, несмотря на их солидный вид, грозило разрушение.

Нам остается лишь гадать, предполагал наш древний мудрец, предшественник Мариетта и специалистов Египетской службы изучения древностей, что после долгих веков забвения потомки варваров, «не знающих Египта», последуют по его стопам. Что они будут ревностно изучать некрополи юга и севера, стремясь вернуть к жизни имена его далеких предков и современников и получше познакомиться с ними. Мы надеемся, что читатель, у которого хватило терпения дочитать эту книгу до конца, не будет слишком строг к обитателям Древнего Египта. Ренан изобразил их в виде беспомощных рабов, готовых слепо подчиниться любой прихоти безжалостного фараона и фанатичных и корыстных жрецов. Это неверно. Конечно, при Рамсесидах, как и во все времена, было немало обездоленных; конечно, палки слишком часто пускали в ход. И все же чаще фараон и его верные помощники предстают перед нами гуманными хозяевами живых людей, которым религия помогала найти утешение и мир в их нелегкой жизни. Я убежден, что в жизни простого египтянина было больше хорошего, чем плохого.