Глава 2

ВЛАСТЬ И УПРАВЛЕНИЕ

Важно то обстоятельство, что османам удалось, учитывая размах их завоеваний и разнообразие культур и укладов, проявить недюжинный талант в государственном управлении. Фактически именно это, а не обширность их территориальных приобретений характеризует величие Османской империи и определяет качество жизни ее подданных. На такую одаренность осман указывают сочетание отлично организованной государственной службы, системы социальной справедливости, основанной на сакральных законах ислама и потому вызывающей к себе благочестивое отношение населения, и наличие жестокой, преданной и дисциплинированной армии. Все это вполне совмещалось с местными обычаями, укоренившимися столь глубоко, что их нарушение было либо опасным, либо невозможным. К этому следует добавить гуманность турок на моральном и бытовом уровнях, которая способствовала тому, что христианское население многих завоеванных территорий смирилось со своей судьбой. В самом деле, притом что большая часть населения многих провинций разительно отличалась в расовом и религиозном отношении от управлявших ими осман, социальный протест поражал своим незначительным масштабом. Даже во время войны правительственные силы поддержания порядка отвлекались на ведение боевых действий, оставляя горстку чиновников управлять подданными завоеванной провинции. В сложившихся обстоятельствах мусульманское население завоеванных территорий, воспитанное в традициях подчинения и неприятия перемен, за исключением некоторых непримиримых и разбойничьих племен, без особого труда управлялось османами. Благодаря взаимодействию многих факторов, сохранявших свое влияние в эпохи становления, расцвета и упадка Османской империи, она представляла собой внушительную силу в продолжение 600 лет, имея в качестве символа своего могущества и великолепия верховного правителя – султана.

Хотя Османская династия просуществовала тот же исторический срок, что и империя, наследование в ней монаршей власти старшим сыном происходило отнюдь не автоматически. В 14 лет или примерно в этом возрасте после церемонии обрезания юных принцев отсылали управлять различными провинциями Анатолии, откуда в столицу следовали отчеты о результатах их правления. Со временем правивший султан решал, какой из сыновей мог считаться его наследником, тому и предоставлялся важный административный пост близ столицы. Для того чтобы избежать заговоров враждующих группировок двора, поддерживающих разных претендентов на трон, как уже упоминалось, существовала практика умерщвления других братьев (и их сыновей). Их душили шелковой удавкой – такая казнь приберегалась для тех, пролитие благородной крови которых считалось делом нечестивым. Эта варварская практика воспринималась как недорогая плата за избавление от династических войн и гражданского противостояния: «Смерть принца менее прискорбна, чем потеря провинции».

Траур по случаю кончины самого султана не был слишком длительным, его гарем быстро удаляли в Старый дворец, а фаворитов и фавориток разгоняли. Новый султан немедленно вступал в должность, усевшись на троне перед Вратами счастья в Новом дворце, которые Мехмет Фатих (Завоеватель) построил на мысе, обращенном к входу в Босфор. Там ему присягал двор: знатные лица империи целовали край его одежды и клялись в преданности. За этим следовала церемония заседания его совета – дивана, – где объявлялось о назначении новых министров и раздавались подарки. На заседании дивана отдавались официальные повеления о чеканке новых монет, на которых были выгравированы имя, титулы и дата восшествия на престол. Каждый султан владел особой печатью – тугрой, которая использовалась как в качестве подписи, так и монаршего вензеля в форме замысловатой монограммы его имени. Оттиски этой тугры ставились на документах, султанских декретах – везде, где требовалась султанская печать, а позднее и на монетах. Через 5–15 дней наступало время Опоясывания – церемонии несколько мистического характера, проводившейся в узком кругу приближенных. Султан совершал морскую прогулку на барке по акватории бухты Золотой Рог к гробнице Эюба – соратника пророка Мухаммеда, который пал в сражении и был похоронен на месте гибели, а его мавзолей стал самой почитаемой мусульманской святыней в Европе. Там в торжественной обстановке султана опоясывали поясом с обнаженными мечами – иногда не одним, – которые изымали из сокровищницы. На церемонии присутствовали великий муфтий, олицетворявший духовную власть, главный меченосец, представлявший султанскую семью, а также небольшое число приближенных, находившихся в это время в особой милости, таких, как главы определенных дервишских орденов. После этой церемонии султан мчался верхом на коне в Стамбул, останавливаясь по пути у гробниц своих великих монархов-предшественников.

О том, что новый султан пришел к власти, оповещали все провинции империи и всех других государей. Он получал такие богатые подарки, что многие иностранные послы и посланники, наблюдавшие в Стамбуле великолепие этих подарков, впадали в уныние от скудости собственных средств и невозможности преподнести султану дар такой же ценности. Они отсылали на родину отчеты, находясь в смущении и отчаянии от зрелища проходивших по улицам города верблюдов с грузами сокровищ из России, Китая и Индии.

По восшествии на престол султан становился абсолютным деспотом – вершиной системы правления, основанной на священном законе ислама. Это, наряду со строгими ограничениями, тем не менее наделяло его огромным авторитетом как верховного правителя, властителя, особенно с тех пор, как султан унаследовал сан халифа – преемника пророка. Он также становился административным, политическим и военным главой мусульманской общины. Однако для удостоверения того, что все политические действия султана соответствуют законам шариата, он при принятии важного политического решения получал благословение великого муфтия – высшей религиозной инстанции. Если случалось, что муфтий отказывал в благословении, султан оставлял свой проект. Если же у него было достаточно прочное положение, чтобы настаивать на своем решении, то добивался смещения муфтия и замены его более покладистым, способным найти религиозные обоснования решению государя. С другой стороны, слабый и непопулярный суверен мог ожидать, что грозный муфтий при поддержке мятежного населения осудит его как правителя, не способного применить религиозный закон. Тогда султана смещали и заменяли другим членом семьи, более заслуживающим такой чести. Обычно же султаны держали бразды правления в руках крепко, и в этом им помогало то, что администрация, отчасти и в армии, состояла фактически из рабов, жизнь и смерть которых зависела от государя. Сложилось это таким образом.

Численность рабов, рождавшихся в мусульманских владениях империи, все уменьшалась, по мере того как их господа в стремлении угодить Аллаху предоставляли им свободу или из-за того, что дети матерей-рабынь и господ-мусульман автоматически получали свободу. Это означало, что следовало пополнять количество рабов либо путем завоеваний, либо покупкой на чужих территориях. Из трофеев войны пятая часть поступала султану; в дальнейшем рабами султана становились в этой пропорции все пленные, захваченные в войнах с неверными, а наиболее пригодных из них делали солдатами. Однако с наступлением перерыва в войнах в Европе поток пленников-христиан иссяк, а поскольку священный закон запрещал обращать в рабство единоверцев-мусульман, азиатские завоевательные походы не давали новых рекрутов. Вот почему родился совершенно оригинальный замысел: периодически, в зависимости от потребностей, производился набор рекрутов из владений султана, населенных христианами, главным образом из Балканских стран. На воинскую службу отбирали холостых юношей в возрасте между 10 и 20 годами. В этом случае офицер-янычар с помощником объезжал подведомственные районы в христианских провинциях, таких, как Румелия, Албания, Греция и Сербия, имея в своем распоряжении удостоверяющий документ с подписью командующего янычарами, предписание с указаниями его полномочий и нарядом-заказом на воинскую форму. Глашатаи вызывали на просмотр детей, которые приходили вместе с отцами и деревенскими священниками. Те приносили свидетельства о рождении детей. Офицеры, ответственные за набор рекрутов, отбирали в присутствии местного судьи и богатых землевладельцев наиболее пригодных для службы юношей, то есть физически крепких, привлекательных, психически устойчивых, которые не знали турецкого языка и не владели никаким ремеслом, не состояли в браке, не проживали в городе и не были сиротами, вынужденными заботиться о себе. Отбирались только дети христиан, а также дети одной специфической народности – боснийцев-мусульман. Они должны были представлять собой чистый, простой, сырой материал, из которого следовало вылепить новые судьбы. Хотя отбору не подлежали сыновья, являвшиеся единственной опорой своих родителей, эта беспощадная рекрутская практика доставляла много горя и переживаний. Она явилась причиной многих ранних деревенских браков, при помощи которых юноши избегали неволи. Тем не менее, последующая подготовка юных рекрутов открывала для них такие необозримые перспективы продвижения по службе, что многие семьи смирялись с такой системой набора и даже радовались расставанию со своими сыновьями. За принятие юношей-немусульман на службу была предложена такая сумма взяток, сколько денег заплачено за покупку юношей-христиан. Молодых мусульман Боснии, уже подвергшихся обрезанию, охраняли по пути в столицу с особой бдительностью, чтобы в их среду не проникли юноши-турки. Чтобы избежать злоупотреблений, помощник, сопровождавший офицера-янычара, составлял документ, где указывались имена, происхождение, возраст и характеристика рекрутов, в двух экземплярах. Одна копия документа передавалась офицеру, другая – смотрителю, доставлявшему юношей в Стамбул. Такой набор рекрутов называли «девширме» – «сбор».

По прибытии в столицу рекруты официально принимали ислам, то есть поднимали правую руку и произносили: «Свидетельствую, что нет бога, кроме Аллаха, и Мухаммед – пророк Его». Затем они подвергались обрезанию. Наиболее сообразительные и способные юноши отбирались для службы во дворце, остальные передавались внаем турецким семьям Малой Азии и Румелии для сельскохозяйственных работ, изучения турецкого языка и окончательной исламизации. Затем, когда освобождались вакансии, их брали на службу в элитное армейское подразделение – корпус янычар – или на какую-нибудь иную службу. В любом качестве они оставались рабами султана пожизненно, покорными его прихотям и повелениям, обязанными идти туда, куда их пошлют, выполнять то, что им поручат, и готовыми отдать свою жизнь в любое время. С другой стороны, в меру своих способностей и преданности они могли добиться, особенно на дворцовой службе, вершин власти и богатства, а титул раба султана считался почетным. Совершенно оторвавшись от прежней жизни и подвергнувшись суровой и всепоглощающей муштре, они одновременно полностью зависели от султана и обладали абсолютной компетентностью относительно требований своей службы. Многие из этих сыновей забитых и безграмотных родителей были настолько удачно отобраны и подготовлены к выполнению своих обязанностей, что становились высокообразованными и культурными, чрезвычайно одаренными людьми, на административном таланте которых держалась огромная и сложная империя.

Наиболее сообразительные юноши, отобранные для службы в столичном дворце, направлялись туда в качестве пажей под присмотр главного белого евнуха. Другие попадали в тот или иной из султанских дворцов в Бурсе и Эдирне или в специальные школы при дворце в Галате и Стамбуле. За ними осуществлялся хороший уход, но с соблюдением условий простоты быта и дисциплины, с явным акцентом на повиновение и хорошие манеры. Наказывали юношей строго, но не жестоко: не более раза в день наносили тонким прутом десять ударов по подошвам стоп. Обслуживая султанскую семью в качестве пажей, они проходили вместе с тем основательное обучение турецкому языку, чтению по-арабски, поскольку арабский – язык Корана, и по-персидски, поскольку персидский был языком литературы и поэзии, равно как истории, юриспруденции и религии. Для страховки от возможной безработицы или, вероятно, в качестве дани традиции, которой следовали даже султаны, каждого юношу обучали также какому-либо ремеслу, а кроме того, владению оружием, искусству верховой езды и военной стратегии. Обо всех достижениях учащихся докладывал по инстанции их главный наставник – евнух, опекавший группу из десяти человек денно и нощно. В соответствии со своими способностями ученики проходили различные ступени дворцовой службы. Наиболее способные прислуживали самому султану до 25-летнего возраста, когда считалось, что они готовы вступить в самостоятельную жизнь вне дворца. Из этих юношей отбирали назначенцев на должности губернаторов в провинциальные города. Некоторые поступали на службу в Почетную гвардию – ударный корпус специального назначения, однако большинство отправляли служить в кавалерию регулярной армии – Сипахи Порта. На торжественных церемониях выпуска учащихся присутствовал сам султан, он поздравлял каждого из них с получением назначения и дарил расшитый вышивкой френч, хорошего коня, а иногда и деньги.

Тех, кто поступил на государственную службу и кто доказал своей преданностью и способностями, что достоин занимать высокие должности, повышали по службе до тех пор, пока лучшие из них не возвращались во дворец на самые ответственные посты. Даже в этом случае учебный процесс продолжался, поскольку Тайный совет тоже был своеобразной школой, где его члены усваивали опыт высокопоставленных сановников, обсуждали их идеи и демонстрировали способность занимать более высокие посты, и даже должность главы государственного аппарата – великого визиря. Он считался представителем султана, главным министром, ответственным за все назначения в армии, столичной и провинциальной администрации. Великий визирь командовал армией во время войны, если султан не брал эти обязанности на себя, нес ответственность за поддержание законности и порядка в столице. Его официальная резиденция, известная как «Баб-и-Али» – «Высокие ворота», которой европейцы дали более яркое название «Высокая Порта», – отождествлялась Западом с правительственной резиденцией Османской империи. Тем не менее этот назначенец был таким же рабом султана, как простой рекрут, и так же, как раб, подвергался суровым наказаниям, впав в немилость, в случае признания не соответствующим своему посту или вовсе ненужным.

Наряду с государственной службой, в которой руководителями могли быть как свободно рожденные мусульмане, так и рабы-христиане, властью обладали представители судебной системы и иерархи духовенства. Правовые нормы черпались в империи из четырех источников. Во-первых, из шариата – свода священных законов ислама, изменить который или не подчиниться ему не мог и сам султан; во-вторых, из канунов – законов, письменно декретированных султанами; в-третьих, из адата – устоявшихся обычаев, имеющих особое значение в отдаленных и отсталых районах, где посредством неписаных законов веками осуществлялось нечто похожее на правосудие; в-четвертых, из урфа – установлений правившего султана в письменной форме, становившихся канунами, но более важными, чем прежние кануны или нормы адата, противоречившие этим султанским установлениям.

Разумеется, первостепенную важность имел шариат. Он господствовал не только в правовой и религиозной сферах, но также в социальной, этической и экономической жизни людей. Это была вотчина улемов, то есть мусульманского духовенства разных рангов – от муллы самой захудалой сельской школы до высокообразованных людей, которые, следуя четко выработанному курсу преподавания, становились признанными авторитетами в сферах закона и религии. Свое образование они начинали в медресе и учебных заведениях при больших мечетях, где изучали грамматику, логику, философию, геометрию и астрономию. Помимо этих предметов, в медресе более высокого разряда, где обучение велось двенадцать лет, изучались Коран и шариат, в том числе теология, толкование священных книг и юриспруденция. Когда учащиеся завершали курс обучения, они приобретали достаточные знания для назначения на пост кадия – судьи одной из провинций. Более честолюбивые начинали преподавать в первом из списка двенадцати высших медресе, составленного по восходящему принципу. Молодые люди последовательно проходили очередные ступени и приобретали квалификацию для занятия более высокого поста. После того как они поработали в девяти медресе, завершая преподавание в одной из авторитетных школ при мечети Сулеймане в Стамбуле, перед ними открывалась перспектива назначения на самую высокую должность. Они могли благодаря приобретению высокой квалификации стать преподавателями трех главных медресе или кадиями в любом из двенадцати наиболее важных городов империи, самыми первыми из которых считались Мекка и Медина, или даже занять должность кадия Стамбула. Выше этой должности считался пост кадия-аскера Анатолии, то есть армейского судьи азиатских провинций, а еще выше был пост кадия-аскера Румелии – армейского судьи европейских территорий империи.

Наиболее значительным из всех назначений был пост муфтия Стамбула. Этот пост объединял строго религиозную и юридическую ветви, символизирующие нерасторжимость этих двух аспектов священного слова. Муфтий Стамбула носил титул шейх-уль-ислам. Обычно им становился получивший повышение кадий-аскер. Шейх-уль-ислам всегда играл большую роль в системе власти империи, хотя не оказывал влияния на светскую жизнь и воздерживался от активной деятельности. На нем, однако, лежала ответственность за объявление войны, которую собиралось начать государство, участие в которой декларировалось как священный долг мусульманина. К нему обращались также за экспертной оценкой соответствия кануна, который хотел ввести в обиход султан, нормам шариата. Ведь шейх-уль-ислам был хранителем и главным толкователем священного закона, он был совестью султана и одновременно представлял собой духовный противовес великому визирю. Ни один из них не превосходил по значению другого, хотя шейх не призывался на заседания султанского дивана, где религиозный закон представляли кадии-аскеры Румелии и Анатолии. К другим религиозным деятелям высокого ранга относился ходжа – религиозный наставник султана. Он опекал монарха до его вступления на престол и, естественно, пользовался большим почетом. Далее шли два имама, ведшие богослужение в дворцовой часовне или в любой мечети, которую посещал султан по пятницам; главный лекарь дворца, обремененный невероятной ответственностью, главный астролог, основная функция которого состояла в начертании карт и календарей, указывающих на благоприятные обстоятельства для любых начинаний.

Все улемы оплачивались из фонда пожертвований верующих, средствами которого распоряжался специальный отдел казначейства. Фонд пополнялся за счет различных штрафов и подношений. Улемы не облагались налогами, их собственность не подлежала конфискации, и, в отличие от собственности рабов султана, она передавалась по наследству. Кроме того, они вершили правосудие. Это сочетание власти и привилегий обеспечивало улемам как высокий престиж, так и большое богатство.

Судьи подразделялись на кадиев и муфтиев. Кадии, от принципиальности, профессионализма и доброй воли которых зависело правосудие Османской империи, назначались на свои посты в Европе, Северной Африке и Крыму кадием-аскером Румелии, в Азии и Египте – кадием-аскером Анатолии. Оба ведомства не зависели друг от друга. Получив должность, кадий брал себе в помощники одного-двух наибов. Кроме разрешения юридических споров, кадии оформляли брачные договоры, выступали районными нотариусами, обеспечивали защиту сирот и инвалидов, присутствовали на брачных церемониях и занимались регистрацией актов гражданского состояния. Кроме того, к кадиям и муфтиям могли обращаться за рекомендацией высокопоставленные чиновники района.

При разбирательстве судебных дел кадий обращался прежде всего к шариату за руководством и толкованием. В этом ему могли оказать помощь муфтии. Затем судья использовал в качестве источника права кануны султана, регулировавшие области светского уголовного законодательства, которые не охватывал шариат, и устанавливавшие соответствующие штрафы и наказания. Кануны в целом были более суровы, чем нормы шариата, что, очевидно, не должно вызывать удивления. Кануны предусматривали более серьезные наказания, хотя приговоры требовали одобрения улемов, были тщательно сформулированы на ясном турецком языке или его диалекте и рассылались во все суды города. Их содержание надлежало довести до сведения народа. Кануны зачитывали в публичных местах громким голосом, и каждый житель имел право потребовать в суде или государственном учреждении копию свода законов, за которую взималась небольшая плата.

Наконец, кадий давал рекомендации по вопросам применения обычаев и права убежища, принятых в данной области, и употреблял свой опыт и здравый смысл при вынесении судебных решений. Хотя фетвы – правовые заключения великих муфтиев – записывались и распространялись для изучения, никакого учета в письменной форме разрешенных судебных дел не велось. В спорных ситуациях ссылки на прецеденты не использовались. Постановление суда было окончательным, апелляций в другие инстанции не допускалось, поскольку все суды считались равными. Решение выносилось в краткой четкой формулировке и без малейших проволочек.

Между муфтиями, то есть юрисконсультами, существовали значительные расхождения в уровне подготовленности. Шейх-уль-ислам нес ответственность за назначения муфтиев в крупные города империи, где каждый из них становился помощником кадия. Перед этим муфтии обычно учились несколько лет в одном из медресе низшей категории. В небольших провинциальных городах муфтии отличались слабой подготовкой или вовсе ее отсутствием, в деревнях же их роль играли представители местного духовенства, имамы, учителя медресе или даже просто умудренные опытом старики, приобретающие такой статус на основании прошения односельчан. Когда кадий или простой горожанин нуждался в разрешении правового вопроса, требовавшего обращения к нормам шариата, они шли за помощью к муфтию, в функции которого входило гипотетическое истолкование дела. Сторонам давали условные имена, такие, как Зейд, Амр или Бекир – для мужчин, и Хинд или Зейнаб – для женщин. В наиболее важных случаях муфтий мог воспользоваться соответствующими цитатами из Корана, пособий ханафитской правовой школы или ссылкой на предание. Заключительный ответ, называемый фетвой, как правило, давался в лаконичной форме, часто просто «да» или «нет». Обычно он сопровождался словами: «Аллах лучше знает». Вот типичные примеры:

Вопрос: Если во время борьбы Зейда с Амром Зейд поднимет Амра вверх и швырнет на землю, в результате чего левая рука Амра будет сломана и станет совершенно бесполезной, что возлагается на Зейда?

Ответ: Возлагается половина цены за кровь (то есть денежной компенсации за убийство).

Вопрос: Зейд и Амр – капитаны. Ведя корабли темной ночью, они не могли видеть друг друга, их корабли столкнулись и затонули. Если Бекир, находившийся на борту корабля Зейда, утонул, должны ли его наследники сказать Амру: «Бекир утонул из-за столкновения с твоим кораблем» – и взять с Амра половину цены крови?

Ответ: Нет.

Иногда фетва формулировалась подробно и представляла собой аргументированный ответ, подкрепленный цитатами из священных текстов. В больших городах ведомство муфтия состояло из нескольких отделов, занимавшихся приемом запросов, их толкованием со ссылками на соответствующие книги, вынесением фетвы и рассмотрением дела с позиции кадия. Фетва разрешала спорное дело и, как правило, носила окончательный характер. Таким образом, многие частные лица, которые обращались в ведомство муфтия, оплачивая его услуги, могли идти в суд, имея при себе постановление муфтия. Это, наряду с доступностью канунов, означало, что каждый человек мог детально ознакомиться с правовой ситуацией, в которой находился, и в значительной степени обеспечить справедливое решение своего дела. Это означало также, что многие дела можно было и вовсе не доводить до суда кадия, а решить приватным образом. В ряде обстоятельств это случалось часто. Например, каждая социальная группа – будь то городской цех ремесленников или деревенский совет – имела свою собственную организацию, которая разбирала внутренние споры и шейх которой отправлял правосудие. В тех регионах империи, где господствовала правовая система, отличная от ханафитской, пользовавшейся предпочтением осман, население, естественно, более склонялось к обращению со своими проблемами к местному муфтию, умудренному опытом и знающему местные условия. Наконец, имелись определенные нарушения обычаев, за которые следовало наказание без передачи дела в суд. Эта практика была особенно распространена среди кочевников, которые в случаях прелюбодеяния, невоздержанности или кровавых драк применяли смертную казнь немедленно.

Те преступники, виновность которых была доказана судом кадия, подвергались различным наказаниям: от смертной казни до отрубания руки, порке или побиванию камнями, заключению в тюрьму или ссылке, денежным штрафам, публичному порицанию кадием и др. Между тем отношение к убогим, слабоумным и юродивым людям отличалось необыкновенной гуманностью: считалось, что они не могут нести уголовной ответственности. Быстрые и порой суровые наказания, эффективная деятельность стражи и коллективная ответственность социальных групп за преступления, совершаемые в их среде, способствовали большей частью соблюдению закона и чрезвычайно низкому уровню преступности. Видимо, правосудие в отношении простонародья осуществлялось с большей неотвратимостью, если не суровостью, чем в отношении знати. Когда же диван султана выполнял функции суда, разбирая преступление знатного человека, заслуживающее смертной казни, это происходило обычно без ведома указанного лица. Если подсудимого признавали виновным, то направляли посыльного с приговором суда к сановнику, ближайшему по иерархической ступени к подсудимому, облекая его полномочиями привести приговор в исполнение. Осужденный быстро прощался с земными делами, примирялся с волей Аллаха и отправлялся на тот свет. Его отрубленная голова вручалась ожидавшему посыльному для передачи султану в качестве доказательства исполнения приговора. Утверждается, что ко двору Сулеймана Великолепного за один день доставлялось не менее сорока отрубленных голов.

Еще один способ уладить дело состоял в обращении к султану с петицией в надежде получить фирман – монарший указ – в свою пользу. Петиции и доклады, заслуживающие внимания суверена, зачитывали на заседаниях дивана, а в случае необходимости заслушивали и устные представления. О менее важных делах докладывали на заседаниях дивана под председательством великого визиря. После обсуждения принималось решение, о нем информировали чиновников менее высокого ранга, и оно служило основой для формулировки подлежащего публикации указа. Иногда указы составляли и отправляли подателю петиции немедленно. Это происходило в тех случаях, когда великий визирь или некоторые другие сановники имели полномочия принимать решение без согласования с вышестоящей инстанцией, но в этих случаях, как правило, составлялся проект указа, просматривавшийся и правившийся высокопоставленным чиновником, а в случае особой важности даже самим султаном. Независимо от того, принимал султан участие в их составлении или нет, такие указы формулировались в виде прямой речи монарха. Обычно они начинались с разъяснения ситуации, требовавшей урегулирования, далее следовало решение по ней султана, порой с выражением его отношения к ситуации и напоминанием о том, как следует поступить по справедливости и в соответствии с обычаями. Наконец, формулировалась декларация, подчеркивавшая важность вопроса и содержавшая указание, что повеление должно быть выполнено без промедления с последующим уведомлением об исполнении. В указ включалась также угроза о наказании за нарушение его положений. Затем проект указа переписывали набело, сверху ставилась монаршая печать – тугра, после чего отсылали по адресу. Если султан был в отлучке, бланки с тугрой для составления указа выдавал великий визирь, оставленный управлять в Стамбуле. Таким образом, указы выходили без задержки, оригиналы размножались в качестве официального документа четко и по-деловому.

Не все указы касались частных нужд. Те, что относились к военной и государственной сферам: обеспечение общественной безопасности, подавление восстаний, набор на воинскую службу, мобилизация и развертывание войск, пожалование земельных наделов или назначение и оценка работы чиновников – адресовали генерал-губернаторам провинций или губернаторам областей. Указы по финансовым вопросам, особенно связанным с правительственными расходами, отсылали казначеям провинций или областей. Указы же, для исполнения которых требовались властные полномочия и знание закона – например, по таким вопросам, как захват, мятеж или преступления иного рода, а также определение статуса и местонахождения немусульманской святыни, – направлялись губернатору или судье области. Другие указы могли адресовать муфтиям, командирам воинских частей и любым чиновникам, наделенным соответствующими полномочиями. Все, кто получали указы, были обязаны их немедленно исполнить. Например, просьбу о расследовании незаконного установления труб и кранов с целью отвода воды из общественного водоема на частные нужды следовало отсылать главному смотрителю водоканала и кадию Стамбула; повеление о призвании к порядку браконьеров, удивших султанскую рыбу в водоеме близ Бурсы, направляли кадию этого города. Кадию Стамбула адресовалась жалоба на реквизиции для почтовых курьеров лошадей и мулов, принадлежавших гостям караван-сарая с присовокуплением, что это вселяет в покупателей лошадей страх потери доходов, и резким заключением: «Надо с этим кончать!» Генерал-губернатору Египта отослали декрет с повелением обеспечить 150 носильщиков для доставки камней и бревен с целью восстановления акведука, поврежденного наводнением 1564 года.

С течением времени происходил упадок во всех сферах правосудия. Повеления не всегда исполнялись, а судьи стали набивать карманы посредством взимания непомерных штрафов и взяток. Суровые наказания стали выносить скорее для острастки, чем в качестве возмездия за преступление. Возникла нужда в гребцах галер, и туда стали посылать многих преступников, заслуживавших другого наказания, таких, как бунтари в мятежных провинциях, которые еще не совершили преступлений, осуждаемых шариатом. Однако когда система в состоянии неотвратимого упадка допускала несправедливость и произвол, то это происходило скорее из-за деградации управленческих органов, чем из-за несовершенства самих законов. Институт права оставался одним из главных достижений империи.

Есть арабское изречение, авторство которого приписывают самому пророку: «Всемогущий Аллах говорит: у Меня есть армия воинов, которых Я назвал турками. Когда Я гневаюсь на людей, то напускаю на них турок». Репутация турецкой армии в течение столетий покоилась на традициях абсолютного бесстрашия и безоговорочного подчинения, и эти качества полностью относятся к двум, казалось бы, совершенно разным ее составным частям: феодальным формированиям свободных мусульман и корпусу янычар, состоявшему из рабов-христиан. В феодальное ополчение входили в основном латники и всадники – сипахи, которым были дарованы земельные наделы, обрабатывавшиеся крестьянами. Собственники владели последними по сеньоральному праву и собирали с них подати. Взамен землевладельцы должны были служить в армии либо по принципу чередования, либо когда их призывали идти в поход. Причем исходя из своего статуса и размера земельного владения они брали с собой одного или несколько дружинников, хорошо вооруженных и верхом на конях. Они сопровождали господина весь срок его службы. В мирное время некоторые из них привлекались к службе в страже. Ни один из этих дружинников не проходил основательного военного обучения, но они воспитывались в традициях умелого обращения с оружием, владения искусством верховой езды и отличались смелостью. Их земельные владения переходили к сыновьям. Даже если сын был несовершеннолетним, он все равно вступал в права владения землей и посылал служить вместо себя латников, пока не мог по малолетству явиться на службу лично. Иногда за выдающуюся храбрость или долгую верную службу даровались новые земельные наделы. Иногда землевладельцев лишали части земли временно или постоянно, если полагали, что их поведение заслуживает наказания. Часть земельного фонда предусматривалась не для награждения отдельных солдат, но для обеспечения средств на такие специфические цели, как поддержание и снабжение крепостей и их гарнизонов. Во время войны одному из десяти сипахи позволялось оставаться в своем имении, чтобы поддерживать порядок в сельской местности, а тем, которые участвовали в походе, разрешалось возвращаться домой, когда их воинская часть располагалась на зимовку. Отпуск предоставлялся им для того, чтобы они смогли собрать со своих крестьян десятины и подати – ведь урожай с земли, которой они владели, был единственным источником их дохода. За счет него они обеспечивали себя во время мира и войны.

Кроме того, в армии служили аскеры – солдаты, владевшие небольшими земельными наделами, которые сами же и обрабатывали. Призывался в армию только один из четырех-пяти таких землевладельцев, в то время как остальные обеспечивали его на время службы. Такие аскеры освобождались от налогов, а в армии выполняли вспомогательные функции. Кочевники – юрюки – в сельской местности платили пастушеский налог и привлекались наряду с аскерами к строительству дорог, рытью окопов, перевозке оружия и продовольствия, литью пушечных ядер. В феодальных формированиях служило определенное число добровольцев, часть из которых шла на войну ради грабежа, но были также христиане-отступники, которые, приняв ислам, сражались и продвигались по воинской службе до тех пор, пока их способности и беспощадность в отношении бывших братьев во Христе не доставляли им высокого чина. В армии, не придававшей значения происхождению человека и открывавшей неограниченные возможности для карьеры по способностям, насчитывалось не менее двенадцати крупных военачальников и четырех прославленных адмиралов, которые были христианами – отступниками.

Другая категория военных – янычары – включала молодых людей, набранных путем девширме (набора) и признанных по своим физическим данным и склонностям пригодными для воинской службы. Их возвращали в Стамбул из Анатолии, где они, живя в турецких семьях, работали на крупных анатолийских землевладельцев, и испытывали на пригодность к выполнению других обязанностей. Часть из них брали на службу султану – в команды садовников или устроителей палаточного лагеря, а также в некоторые учреждения. Другие поступали в корпус оружейников, подразделения которого дислоцировались в столице и провинциях. В обязанности корпуса входило производство и ремонт оружия и снаряжения, охрана во время боевых действий армейских обозов и воинских складов. Третьи обеспечивали транспортировку артиллерийских орудий или служили артиллеристами. Их начальник материальной части заведовал арсеналом и пороховыми погребами. Некоторых одаренных молодых людей брали на службу в адмиралтейство, других, с более скромными способностями, нанимали на работы ко всякому, кто в них нуждался. Но больше всего молодежи поступало служить в грозный корпус янычар, наемных воинов, который являлся самым эффективным орудием султана. Корпусом командовал ага янычар, который одновременно служил главой стражи Стамбула и участвовал в заседаниях дивана. Он сопровождал султана в военных походах и командовал его войсками. Ему помогал совет из пяти высокопоставленных офицеров. Армия янычар состояла из определенного числа подразделений, каждое из которых во время войны располагало собственными казармами или большой палаткой с отличительным знаком: ключом, якорем, рыбой или флагом, а некоторые янычары делали соответствующую татуировку на руках или ногах. В казармах, включавших кладовки, кухни и спальные помещения, размещались также офицеры, писари и муллы. Такая казарма служила янычарам родным домом, их жизнь была накрепко связана с подразделениями, в которых они служили. С детства оторванные от своих семей, лишенные права жениться, заниматься торговлей – к чему они, собственно, и не были приспособлены, – янычары жили одной лишь войной, а в мирное время сторожевой службой. Они владели всеми видами оружия, проявляли особенное искусство в стрельбе из лука, а позднее – из стрелкового оружия. За поясом у них всегда был кривой кинжал.

Церемония принятия в корпус воспринималась новичками как чрезвычайно почетное мероприятие. Они строились в шеренгу и по сигналу мчались в штаб своего отряда, где юноша, прибежавший первым, назначался старшим группы набора соответствующего года. После вечерней молитвы происходил официальный прием в янычары: младшие офицеры надевали на головы новичков тюрбаны и укутывали их в плащи из грубой ткани. Затем каждый новичок шел целовать руку офицера, ответственного за казарму. Тот приветствовал его обращением «ёлдаш» – соратник. Если во время войны происходил поспешный прием, время церемонии несколько сокращалось: рекруты проходили перед агой янычар, а старший сержант записывал имя каждого новичка и, похлопывая его по затылку, говорил: «Ты направляешься в роту №…». Выше преданности султану была лишь верность товарищам, и воины, проживавшие в одной казарме, считали самым важным клятву на подносе с солью, Кораном и мечом. Даже больше, чем штандарты подразделений, почитались ими огромные медные котлы, по два-три на казарму, в которых варилась еда – рис и вокруг которых они сидели по вечерам. Если во время сражения хотя бы один из котлов был потерян, всех офицеров казармы с позором изгоняли и больше не принимали в это подразделение, а то и на армейскую службу вообще. Как обычно, звания имели мало отношения к исполнявшимся обязанностям: все офицеры, за исключением знаменосца, имели звания, связанные с обеспечением продовольствием. Старших офицеров называли столовыми, двух офицеров рангом пониже – поваром и главным поваренком, далее следовали старший казармы, квартирмейстер, водонос и черный поваренок. Военные повышались по службе в соответствии с этими званиями. По мере того как росла численность янычар, они становились все более строптивыми и неуправляемыми. Когда янычары отказывались есть суп, приготовленный для них после сторожевой вахты у дворца, поддавали котлы ногами, власти понимали, что назревает бунт, и стремились успокоить янычар, прежде чем прорвется их недовольство. Янычары требовали права одобрять восшествие на престол каждого султана. Когда в 1481 году Баязет II купил их поддержку своих спорных претензий на трон, янычары расценили его «подношение» как прецедент и добивались таких даров от всех последующих султанов под угрозой отказа поддержать очередного монарха. Янычар так боялись, что каждое выражение их недовольства заканчивалось удовлетворением претензий.

В воинской форме янычара особенно выделялся головной убор. По преданию, первую группу рекрутов-христиан направили для благословения хаджи Бекташу, основателю ордена дервишей-бекташей. Когда хаджи возлагал длань на головы рекрутов, благословляя их, его рукав ниспадал с их шапок, поэтому янычары стали носить шапки, с которых свешивались длинные полосы ткани, имитирующие этот рукав. Янычарам, вызвавшимся выполнять особенно опасные задания и оставшимся после этого живыми, разрешалось носить особый тип головного убора, который свидетельствовал об их исключительной храбрости и давал дополнительный повод для важничанья. Когда группа таких наглых головорезов требовала не только еды и питья, но также «платы за зубы» – денежную компенсацию за износ зубов при пережевывании пищи, – от напуганных обывателей едва ли можно было ожидать сопротивления. Султан Сулейман был формально записан в первый полк янычар и получал вместе с ними в день зарплаты деньги от командира полка скорее в знак солидарности, чем из желания отождествить себя с ними.

Дервиши ордена бекташей, о связях которых с янычарами с давних пор ходят легенды, так прикипели к корпусу, что в 1591 году орден фактически стал филиалом 99-го тюмена, а шейх ордена получил звание столового. Восемь дервишей направили в казармы Стамбула сотни тюмена молиться за империю и ее армию. Они шествовали перед агой янычар во время парадов и церемоний в зеленых одеждах, и старший из них кричал: «Аллах керим» («Аллах милостив»). Другие же дервиши издавали голосами громкие и протяжные звуки: «Хууууууууу» («Хе»).

Поскольку янычары исключительно воевали и несли сторожевую службу, их обслуживали ремесленники, среди которых были сапожники и цирюльники, изготовители седел и луков, медных и оловянных дел мастера, свечники, кузнецы, башмачники, продавцы специально приготовленных овечьих голов и множество других специалистов. Многих ремесленников нанимало и оплачивало государство, а в случае объявления войны старший офицер-янычар подбирал определенное число ремесленников сопровождать войска и обеспечивать их необходимыми товарами и услугами.

Армии феодального ополчения и янычар даже среди врагов славились строгой дисциплиной и порядком в военных лагерях. Как только штандарты с конскими хвостами были установлены на равнинах Давуд-паши или у Ускюдара, символизируя намерение совершать походы в Европу или Азию, а следовательно, призыв к оружию, турки «собирались сообща на войну, как будто их приглашали на свадьбу». Успеху турок в битвах способствовали упорядоченность и воздержанность во время жизни в военных лагерях, бережное отношение не только к солдатам, но и к лошадям, которые составляли гордость и значительную часть мощи армии. На марше и поле сражения солдат сопровождали команды водоносов и санитаров, не упускалось из виду ничего, что могло способствовать их бодрому настроению и высокому боевому духу, потому что это была профессиональная армия, и с самых первых дней существования империи вплоть до XVII века она ежегодно совершала военные походы. Султан, назначив каймакама – вице-губернатора – управлять столицей в свое отсутствие, отбывал из Стамбула и в сопровождении великого визиря и придворных скакал верхом впереди своей армии. Обычно план кампании заключался в том, чтобы выступить в поход поздней осенью и остановиться на зимовку там, откуда можно было нанести по противнику удар. За весенними сражениями следовали операции по зачистке захваченной территории от войск противника. Армия стремилась вернуться домой летом, к первому урожаю. Наиболее распространенным оружием для рукопашного боя служили заточенные с одного края сабли, искривленные к острому концу, полностью кривая сабля, ятаган в виде сабли, но сильно укороченной и заточенной с внутренней стороны на изгибе лезвия, рапиры и кинжалы. Вдобавок с обеих сторон луки седла всадников закреплялись боевые топоры и пики. К этому вооружению впоследствии прибавились ружья, пистолеты и карабины.

Флот, укрепившийся в лучшую пору империи – основа мощи армии, – оставался менее организованным. На раннем этапе существования империи жители подвластных султану приморских территорий занимались главным образом морской торговлей и пиратством, особенно в отношении кораблей неверных. Когда же султан, подобно многим правителям, решил, что империя нуждается в сильном флоте, и стал строить корабли за счет своей казны, опыт людей, поднаторевших в пиратстве, сослужил хорошую службу для укомплектования кораблей флота командами опытных моряков. Завоевание Стамбула и подчинение побережья Черного моря выявили задачи более важные, чем охрана прибрежной акватории. Флот высвободился для операций в Эгейском и Средиземном морях. Выучка экипажей кораблей и военно-морская мощь в целом возросли до такой степени, что в 1522 году стало возможным выдворить с острова Родос рыцарей ордена Святого Иоанна, откуда они много лет совершали нападения на турецкие корабли и набеги на малые прибрежные города. Примерно в это же время выдающийся корсар Барбаросса начал совершать свои успешные военные экспедиции, в одной из которых он с изумлением обнаружил, что завоевал Алжир. Корсар попросил у султана помощи, которая подоспела к нему вместе с титулом бейлербея – генерал-губернатора – провинции Алжир. Так провинция из рук Барбароссы перешла во владения султана. Вскоре к ним добавились еще две североафриканские провинции – Тунис и Триполи, затем был завоеван Кипр. Между тем другие османские корабли производили захваты в Индийском океане. Турки овладели большей частью Йемена, правда, их мощь в прилегающей акватории океана уступала мощи португальского флота, также совершавшего завоевания в этом регионе.

В 1533 году Барбароссу отозвали в Стамбул наблюдать за строительством кораблей большего водоизмещения на огромных судоверфях и создавать более организованный флот. В начале следующего года ему было присвоено звание капутан-паши и отданы во владение острова Эгейского и Средиземного морей, за то что он, в свою очередь, создал команду военно-морских сипахи и позднее предоставил оснащенный, в том числе и укомплектованный экипажем, военный корабль.

Корабли, которые турки классифицировали в соответствии с итальянской традицией морской державы – Генуи, представляли собой частью галеоны, частью галеасы с водоизмещением 1500–2000 тонн. Это были высокие, длинные судна. Жерла пушек торчали из бортовых отверстий над нижней и верхней палубами. Для управления такими кораблями, помимо мачт и парусов, использовалось несколько рядов весел, каждый из которых требовал определенного числа гребцов. Наиболее распространенными были галеры, которые тоже имели паруса, однако во время сражений поднимали их очень редко. Галеры представляли собой продолговатые, узкие и легкие судна с весьма низкими бортами. В носовой части устанавливалась одна пушка крупного калибра, а в средней – 2–4 пушки на платформе. Гребцы, прикованные цепями за ноги, сидели обычно по трое за одним веслом. С каждого борта судна гребли 26 веслами. Надсмотрщик с хлыстом держал в поле своего зрения первый ряд гребцов и задавал темп гребли. В ходе сражения корабль маневрировал при помощи весел таким образом, чтобы его острый, выступающий вперед нос мог протаранить другое судно либо развернуться так, чтобы матросы смогли перебраться на борт атакованного судна. Галеры были слишком легкими и имели слишком низкие борта для плавания при штормовой погоде в бурном море, но они прекрасно преодолевали опасности мелководья или проникали в лагуны и реки. Многие города, расположенные по побережью мелководных заливов, куда не могли войти большие военные корабли, ощущали себя в безопасности и не утруждались наблюдением за выкрашенными в черный цвет судами, стоявшими в море в дневные часы, поэтому нередко бывали застигнуты врасплох среди ночи внезапными атаками мародеров, которые после разграбления и разорения городов уходили в море, прежде чем горожане могли позвать на помощь своих солдат.

Талант некоторых выдающихся флотоводцев не подкреплялся, однако, хорошо обученными моряками. Природа войны того времени требовала большого числа гребцов и воинов, те же, что имелись в наличии, как правило, не отличались большим усердием. Гребля представляла собой тяжелое и неблагодарное занятие. Команды гребцов постоянно пополнялись за счет преступников, наказанных работой на галерах, и в первую очередь военнопленными, захваченными на кораблях противника. Воинов набирали отовсюду, и они редко подходили для выполнения поставленных задач. Прежде всего использовали греков, албанцев и далматинцев, но они оказывались ненадежными. Для морских десантов привлекали ополченцев и турецких кочевников, но они привыкали к службе в условиях моря с трудом, к тому же легко поддавались соблазну разбоя и грабежа. Постепенно стали использовать отряды янычар или сипахи из владений капутан-паши, хотя они никогда не достигали уровня организованности и надежности сухопутных сил. Но особая нужда ощущалась в хороших моряках, поднаторевших в навигации, умеющих пользоваться компасом и водить корабли при сложных метеорологических условиях, ориентируясь по звездам, преодолевая мелководье, и знающих о морских течениях. Немало кораблей выходили в море с совершенно неподготовленными экипажами, когда же в годы упадка назначение на должность капутан-паши стало прерогативой двора, а сам капутан-паша и его помощники стали подкупать придворных, флот почти перестал выходить в море. Ежегодные же летние походы кораблей зачастую вселяли страх в жителей портов и островов, которые посещал флот.

Время упадка дворцовой жизни и армии пришло, конечно, не сразу. Распад прежде упорядоченной и стабильной системы начался, видимо, после того, как султан утвердился во власти при довольно устойчивом государственном устройстве, и даже до того, как империя достигла наибольших территориальных владений. Распад происходил почти незаметно и так медленно, что самая сжатая его характеристика требует анализа исторического периода длительностью почти 400 лет. С постепенным прекращением девширме (набора рекрутов) дворцовые школы переходили на прием детей знати или сыновей отставных придворных сановников, даже сирот и детей бедняков, проявивших какие-либо способности. Все это были свободные мусульмане, они утратили, служа султану, чувство беззаветной преданности, которое отличало их предшественников. В городских условиях янычары, как правило, вели себя вызывающе и строптиво, но на полях сражений всегда проявляли отвагу и стойкость. Их дисциплина тоже пострадала от прекращения девширме, когда открылся прием турок в корпус янычар. Этому способствовали и другие новшества. Разрешение янычарам жениться, заниматься ремеслами и торговлей отвлекало их от военной службы. На службу в корпус стали отправлять мятежные элементы, чтобы лишить их возможности устраивать заговоры. В результате воинство, когда-то гордившееся боевым братством, опустилось до уровня дезорганизованной банды. Связь корпуса с армией выражалась лишь в предъявлении властям книжек учета зарплаты, которые янычары порой продавали или отдавали в залог. Власти во время мобилизации могли ожидать от них любого неприятного сюрприза.

О стабильности империи, продемонстрировавшей как гибкость в отношении человеческого фактора, так и прагматичность администрирования, свидетельствовал статус подневольных немусульман, то есть христиан и евреев. Исходя из принципа «повинную голову меч не сечет», мусульманам предписывалось щадить приверженцев монотеистических религий, предшествовавших исламу, при условии, что те будут платить подушный налог и не причинять беспокойства. Для немусульман были установлены определенные нормы, главным образом имеющие целью предупредить их провокационное или агрессивное поведение в отношении мусульман и обеспечить быструю выплату податей. Взамен им предоставлялись гарантии безопасности жизни, неприкосновенности имущества, религиозной свободы. Эти религиозные общины, называвшиеся «просом», пользовались поразительной степенью автономии в своей деятельности. Общинами руководили их главы, опирались на собственные законы, поскольку нормы шариата к представителям этих общин не применялись, за исключением тех случаев, когда упомянутые законы вступали в противоречие с нормами шариата – тогда кадий прибегал к использованию именно этих норм. Главы общин несли ответственность перед турецкими властями за поведение своих единоверцев и за сбор налогов. Во главе православной церкви стоял патриарх, который для участия в церемониях получал звание паши, штандарт с тремя конскими хвостами и который использовал для управления своей паствой не только слово Божье, но и здания суда и тюрьмы в Стамбуле. Евреи, поставлявшие властям врачей, переводчиков и разного рода ученых, сплотились под руководством главного раввина. Евреи и армяне, представители небольших сект, исключались из девширме (набора рекрутов), который представлял единственный случай вмешательства турок в жизнь «проса». Иногда власти вмешивались для защиты членов общин от злоупотреблений их собственных пастырей. Бывали случаи также, когда власти считали необходимым напомнить некоторым представителям «проса» об их подчиненном статусе, хотя это не носило характера преследования, а предпринималось больше для успокоения некоторых ретивых и агрессивных групп мусульманской общины. В целом дела «проса» оставались во власти его глав, и это окупалось готовностью немусульманских народов к сотрудничеству и их послушанием.