Анатолий Протопопов

Этология человека и её место в науках о поведении

Человек человеку всегда был интересен как объект изучения. Особенно – его поведение. Уже Гиппократ предложил систему классификации характеров, ту самую, про холериков-флегматиков, которой мы пользуемся и сейчас. Но по настоящему бурный интерес к изучению поведения человека появился лишь в конце 19-го века, и неразрывно связан с именем Зигмунда Фрейда. Фрейд был безусловно гениальной личностью, впервые заговоривший о подсознании и анализе подсознательной деятельности. Причём Фрейд, опережая на полвека появление этологии полагал, что корни подсознательного растут на почве биологической сущности человека! Сам он, кратко резюмируя свои научные достижения, формулировал это так – «Я открыл, что человек – это животное». Он имел в виду конечно же – поведение человека, ибо зоологическую принадлежность человека отряду приматов задолго до него определили Линней и Дарвин. И для таких заявлений требовалось большое научное и личное мужество, ибо предположения о животных корнях поведения человека очень многим не нравятся и сейчас. Однако, говоря о биологической сущности подсознательных процессов, и их влиянии на человека, он не предпринял даже попытки исследовать их физическую природу и генезис! Не удивительно поэтому, что его построения выглядели не очень убедительно, и постоянно подвергались критике.

И поскольку внятная теоретическая база так и не была построена, то и цельной науки о поведении человека не получилось. Прежде всего выделилось два направления, два, если угодно, царства: гуманитарное и естественное.

Естественное вскоре породило евгенику, которая весьма понравилась «кстати» подвернувшимся автократическим режимам, использовавшими её для идеологической поддержки политики насилия. В результате чего была всерьёз и надолго дискредитирована не только она сама, но и вообще естественнонаучный подход к изучению поведения человека. Интеллектуальным сообществом была принята установка на недопустимость биологических, расово-антропологических и тому подобных интерпретаций социального поведения, в том числе наследования некоторых личностных качеств. Установка, политически оправданная и гуманистически похвальная, однако ставшая, будучи доведённой до крайности, серьёзным тормозом развития изучения поведения человека.

Ну а гуманитарное царство с тех пор расцвело пышным цветом, разбилось на неисчислимое множество школ, течений, направлений и ручейков, каждый из которых норовил предложить свою классификацию человеческих характеров и психических типов, свою модель происходящих процессов.

В современной гуманитарной психологии известно множество таких классификационных систем, большая часть которых совершенно независима одна от другой. К примеру, по Леонгарду личности бывают: демонстративные, педантичные, застревающие, возбудимые, эмотивные (и так далее); по Фромму личности бывают: рецептивные, эксплуатирующие, накапливающие, рыночные и продуктивные; по Юнгу – интроверты-экстраверты, мыслительные, чувственные, сенсорные и интуитивные. И таких систем, предложенных сколь-нибудь известными психологами – не менее нескольких десятков. Это изобилие, разнообразие и несвязанность однозначно свидетельствует об отсутствии в царстве гуманитарной психологии общепринятой модели мотивационных и мыслительных механизмов, управляющих поведением человека. Или проще говоря – понимания причин такого поведения. Объединяющими же всех адептов гуманитарного царства фактически являются два постулата:

Человек – не животное. То есть, конечно же не отрицается тот факт, что человек относится к отряду приматов, и стало быть приходится родственником обезьянам, но оный факт решительно выводится за рамки гуманитарной психологии в предположении, что биологическая эволюция человека закончилась, и с тех пор человек эволюционирует лишь социально. А в поведенческих реакциях влияние животного происхождения пренебрежительно мало, и ограничивается главным образом регуляцией элементарных физиологических потребностей.

Всё обучается. Иногда этот постулат формулируют как концепцию «Чистого листа», предполагающую практически полное отсутствие у человека врождённых поведенческих схем, или по крайней мере – их крайнюю непрочность, позволяющую их легко заменять посредством каких-то воздействий извне. Как чистый лист, на котором общество и среда пишут свои правила поведения. Иными словами, предполагается, что характер человека полностью (кроме может быть, темперамента) формирует среда, в которой он рос и пребывает. Напомню, что именно на этом постулате базировалась марксистско-ленинская доктрина формирования нового человека. Дескать, как только мы изменим производственные отношения, так человек сразу и изменится. Станет добрым, гуманным, трудолюбивым. На деле же – почему-то получалось не очень… Читатель возможно помнит трогательную песенку Никитиных «Собака бывает кусачей только от жизни собачьей», где этот тезис был выражен в наиболее образной форме, но который применительно к собакам безусловно ложен, а применительно к человеку, при всей его гуманистичности – по меньшей мере не очень убедителен. Вместе с тем, за столетие с лишним существования практической психологии ею накоплен колоссальный практический опыт, эмпирически наработано большое количество работающих методик, что позволяет быть гуманитарной психологии вполне эффективной в решении многих практических задач. Многих – но не всех. К примеру, крайне искусственными выглядят попытки в гуманитарных рамках объяснить немотивированную жестокость, ряд маний и фобий, и многое другое, что в естественнонаучной парадигме объясняется довольно непринуждённо и стройно. И это закономерно – ведь убедительного теоретического фундамента у гуманитарной психологии нет, и в рамках принятой ею парадигмы вряд ли будет. А это означает, что каждую новую проблему приходится разрешать методом проб и ошибок, предложенные методики длительно проверять на предмет пределов их применимости, и так далее и тому подобное.

Естественнонаучное же направление после отказа от евгеники на время отошло от изучения поведения человека, ограничиваясь лишь изучением поведения животных. Однако это было небесполезно и для изучения поведения человека, ибо в естественнонаучном царстве действовал иной постулат: «Человек – это животное, наделённое разумом». И весьма, надо сказать, зазнавшееся животное. По совершенно понятным причинам поведение животных вызывает гораздо меньший общественный интерес, нежели поведение человека, а потому изучение поведения животных долгое время было уделом любителей. Тем не менее, появление в 30-х годах 20-го века основополагающих статей Конрада Лоренца, с которых собственно и ведёт начало этология, вызвало в научном мире маленькую бурю. Лоренц впервые, и весьма убедительно показал на примере птиц, что высокая сложность поведения, наличие проблесков абстрактного мышления и хорошие способности к обучению вовсе не заменяют инстинктивных поведенческих мотиваций, а действуют с ними вместе, иногда противореча, иногда дополняя и модифицируя их. Его же наблюдения за жизнью серых гусей просто потрясли сходством некоторых моментов их поведения с человеческими. Неизбежно вновь встал вопрос о применимости выводов этологии к человеку, на которые сам Лоренц и его последователи отвечали безусловно положительно, хотя «антибиологическая установка» действовала, и вообще говоря, продолжает действовать и сейчас. К слову, одного из видных представителей естественнонаучного направления, основателя социобиологии Уилсона даже обвиняли в своё время в фашизме и расизме. Однако предложенные Лоренцем объяснения принципов деятельности подсознания были настолько убедительны и логичны, что некоторые из первых читателей статей Лоренца описывали свои ощущения от прочитанного как ощущение открывшихся глаз после долгой слепоты, как тому подобные восторженные ощущения. Высоким признанием убедительности этологической парадигмы можно считать присуждение 1970 году Конраду Лоренцу и Николаусу Тинбергену Нобелевской премии за создание этологии.

К сожалению в Советский Союз, за «железный занавес» эти восторги не проникали, где этология, наряду с генетикой, долго считалась буржуазной лженаукой, да и до сих пор очень мало известна, даже среди специалистов. В советское время это было неизбежно, ведь этологические представления не стыковались с марксизмом, однако малораспространённость этологии в современной России можно объяснить лишь инерцией бытующих представлений.

Однако не все было безоблачно в этологическом царстве. Прежде всего – тогда уже существовала в США сравнительная психология, она же – зоопсихология, которая занималась примерно тем же, то есть – изучением поведения животных, но при этом базировалась на той же парадигме, что и психология, изучающая человека. Фактически это научное направление прямо конкурировало с этологией, старательно интерпретируя те же самые наблюдательные факты как результат научения. Между этологами и зоопсихологами разгорелись нешуточные дебаты, с перипетиями которых желающие могут ознакомиться в частности по книге Е.Гороховской «Этология – рождение научной дисциплины».

Параллельно с этологией, и отчасти под влиянием её идей возникли такие научные направления, как социобиология, и эволюционная психология. Социобиология, объявив себя (а надо сказать, что это объявление она сделала «без спросу») ни много ни мало преемницей всех наук о человеке, в том числе – и этологии, рассматривает человека наиболее «глобально», то есть, изучает наиболее общие закономерности и взаимосвязи между биологическим и социальном в поведении как человека, так и любого живого существа. Но надо сказать, с социобиологических заоблачных высей и широт конкретика инстинктивных проявлений видна плохо; собственно социобиология именно инстинктами и не занимается, говоря о них лишь постольку-поскольку.

Сходным образом выглядит и эволюционная психология, кстати, разделить социобиологов и эволюционных психологов на два лагеря едва ли возможно – настолько близки их сферы научных интересов, и парадигмальная основа. Ключевые понятия эволюционной психологии – это «адаптация» и «внешняя среда». Эволюционная психология рассматривает поведение живых существ, как один из способов адаптации к меняющейся внешней среде. Однако, несмотря на близость интересов с этологией (которая тоже рассматривает инстинкты как форму эволюционной адаптации), эволюционная психология тоже не слишком углубляется в конкретику инстинктивного поведения, почти философски рассматривая общие закономерности адаптации. Таким образом, у всех этих научных направлений своя ниша, и стало быть все они по своему нужны.

Вернёмся к этологии. Каким образом учёные-этологи выделяют инстинктивное поведение среди всего комплекса поведенческих актов? Примерно так же, как лингвисты воссоздают древние, вымершие языки. То есть, сравниваются поведенческие схемы животных (или людей), принадлежащих самым разным популяциям, культурам, видам и среди них выявляются однотипные. Особенно показательно в этом смысле нонконформистское поведение, противоречащее принятым в данном социуме нормам и обычаям, а у людей – также поведение, противоречащее сознательно (рассудочно) продекларированным намерениям. Выделив такое поведение, этолог пытается понять, в чём его нынешняя или былая целесообразность для вида, понять как он возник. Такое обобщённо-типичное, видоцелесообразное (хотя бы в прошлом) поведение признаётся инстинктивным. Сравнивая между собой поведение представителей самых различных зоологических видов, от простейших, до самых высших, учёные обнаруживают удивительные параллели и закономерности, свидетельствующие о существовании общих поведенческих принципов касающихся всех представителей животного царства, и человека – в том числе.

Подобные методы исследования мира очень плодотворны, и широко применяется в других науках. Например, астрономы гораздо лучше знают внутреннее строение Солнца, чем геологи – внутреннее строение Земли. А все потому, что звезд очень много, и все они разные – сравнивая их между собой, можно многое понять. А Земля одна, и сравнить её не с чем. Так же и в изучении человека. Ограничиваясь изучением только его самого, мы рискуем остаться столь же ограниченными в его понимании.

Однако изучать этологию человека непросто. Помимо объективных трудностей, вытекающих из мощного влияния рассудка, маскирующего и модифицирующего многие инстинктивные проявления, исследователи регулярно сталкиваются с общественным неприятием самого этологического метода применительно к человеку. Многим людям кажется неприемлемым и даже оскорбительным сам факт сопоставления поведения человека с животными. И этому тоже есть этологическое объяснение! Заключается оно в действии инстинкта этологической изоляции видов, подробное рассмотрение которого выходит за рамки этой статьи (желающие могут обратиться к книге В. Дольника «Непослушное дитя биосферы»). Сущность этого инстинкта можно выразить в виде девиза «возлюби своего – вознелюби чужого»; «чужими» в нашем случае являются обезьяны, неприязненное отношение к которым распространяется и на тезис о родстве нашего поведения с их поведением. Казалось бы, теория Дарвина, несмотря на непрекращающиеся (в силу той же неприязни) и по сей день попытки её опровергнуть, прочно и бесповоротно принята научным сообществом, и со своим происхождением от обезьян большинство образованных людей вполне согласно. Однако мысль о том, что то или иное чувство является голосом инстинкта, по прежнему вызывает у многих людей резкие протесты, по большей части не находящие рационального объяснения. А между тем, корень этой неприязни – как раз в подсознательном неприятии наашего родства с обезьянами. Помните об этом, уважаемые читатели.

Следует также тщательно подчеркнуть тот факт, что этология не претендует на всеохватное и всестороннее объяснение всех особенностей поведения человека и животных. Она распахивает очень мощный, очень важный, и доселе почти не тронутый пласт глубоко подсознательных процессов инстинктивного поведения. Но она не рассматривает ни физиологических тонкостей функционирования нервной системы, ни закономерностей функционирования рассудка, или неглубоких слоёв подсознания, рассматривая их лишь в меру минимальной необходимости. Это всё – сфера компетенции других дисциплин.