Идея о том, чтобы капитулировать перед чем-то, чтобы сдаться чему угодно, не весьма популярна у современного человека-индивидуалиста, который воспринимает жизнь как вечную борьбу, как поединок или, по меньшей мере, как соревновательную либо конкурентную ситуацию. Для многих людей цель жизни состоит в определенных достижениях, в каком-то измеримом успехе. Человек зачастую отождествляет себя со своей деятельностью, а не со своим естеством. Такой подход — весьма типичное проявление нарциссической культуры, в которой видимость и зримый образ гораздо более важны, нежели реальная действительность. На самом деле для многих людей образ попросту замещает действительность. В нарциссической культуре успех, как представляется многим, дарует человеку самоуважение, но это происходит только потому, что всякое достижение накачивает и раздувает эго соответствующего индивида. Неудача производит противоположный эффект, и опять-таки потому, что эго словно теряет в объеме, становясь не столь надутым. В подобного рода атмосфере слово «капитулировать» приравнивается к тому, чтобы потерпеть полное поражение, хотя на самом деле это всего лишь поражение нарциссического эго, и не более того.

Если нарциссическое эго не капитулирует, то человек не в состоянии капитулировать перед лицом любви. Если же он не совершит такой капитуляции, то радость для него невозможна. Капитулировать, сдаться — это не означает, что человек должен отказаться от своего эго или принести его в жертву. Это означает лишь то, что его эго осознает и принимает свою сугубо подчиненную роль раболепного слуги естества — в качестве органа сознания и мышления, но не в качестве полновластного хозяина тела. Мы должны согласиться с тем, что за несколько миллиардов лет, из которых складывается история эволюционного процесса на земле, тело приобрело настолько мудрый и прочный стержень, что наш сознательный разум в состоянии вообразить этот факт, но ни в коем случае не способен полностью постичь и охватить его. Например, чудо любви выходит за рамки досягаемости научного знания. Наука не в состоянии установить логическую связь между сердцем как насосом для прокачки крови по всему телу и сердцем как органом любви, которая представляет собой чувство. Мудрые люди уже давно понимали этот кажущийся парадокс. Утверждение Паскаля о том, что «у сердца есть свои разумные резоны, которые не дано понять резонерствующему разуму», продолжает и сегодня оставаться справедливым.

Конечно, ложно утверждение некоторых лиц о том, что разум и тело равны друг другу. Это кажущееся равенство есть результат ограниченности того кругозора, который доступен сознательному разуму, умеющему наблюдать лишь то, что находится на поверхности явлений. Ситуация в данном случае вполне подобна нашему взгляду на уже вошедший едва ли не в поговорку айсберг, в котором поверхностный взгляд улавливает лишь немногим более десяти процентов его общей массы. Именно та часть нашего тела, которая погружена во тьму, то есть наша бессознательная и подсознательная половина, поддерживает безостановочное течение нашей жизни. Мы не живем «по своему хотению», иными словами, далеко не во всем мы руководствуемся нашей сознательной волей. Воля не может регулировать или координировать сложнейшие биохимические и биофизические процессы, протекающие в нашем теле. Она никак не в состоянии повлиять на метаболизм, или, иначе говоря, на обмен веществ в организме, от которого зависит сама наша жизнь. И это весьма успокоительное и воодушевляющее соображение, которому нельзя не порадоваться, поскольку иначе при первом же сбое или ином кризисе воли жизнь соответствующего индивида пришла бы к своему катастрофическому концу.

Рассмотрим ход развития эмбриона в человеческом теле — процесс, который испокон веков внушал человеческому разуму благоговение. Тот крошечный организм, каковым является оплодотворенная яйцеклетка, «знает», что именно он должен делать, чтобы реализовать на деле заложенную в него потенциальную возможность стать человеческим существом. Это воистину достойно благоговения и преклонения. И тем не менее мы, являясь всего лишь заурядными человеческими существами, имеем наглость думать, что в состоянии познать больше того, что ведомо матери-природе. Я глубоко верую в то, что живое тело обладает силами и возможностями вылечить себя. Это не означает, что я провозглашаю наше бессилие оказать помощь в излечении или говорю о ненужности такой помощи. Но мы не в состоянии подменить в этом деле человеческое тело. Терапия — это процесс естественного излечения, в котором терапевт лишь поддерживает собственные возможности тела по самолечению. И вовсе не врач-ортопед говорит телу, каким образом надлежит починить, срастить поломанную кость, и не дерматолог отдает коже приказание регенерироваться после царапины, пореза или раны. Во многих случаях излечение будет иметь место вообще без всякой поддержки со стороны медицинского персонала.

Я задавал самому себе вопрос: почему такое не происходит при нарушении эмоциональной сферы человека или при возникновении у него психического заболевания? Если мы впали в состояние депрессии, то почему мы не излечиваемся спонтанно, сами по себе? На самом деле некоторые люди выходят из депрессивного реактивного состояния самостоятельно и спонтанно. Но, к великому сожалению, в большинстве случаев подобная благополучно завершившаяся депрессия имеет тенденцию к рецидиву, поскольку породившая ее причина продолжает иметь место. Этой причиной является действующий в данном человеке запрет на выражение своих чувств страха, печали и гнева. Подавление перечисленных чувств и сопутствующее этому напряжение ведет к заметному уменьшению двигательной активности тела, результатом чего становится состояние пониженной или депрессированной, то есть подавленной, живости человека. В паре с этим идет иллюзорная убежденность человека в том, что его или кого-то другого станут любить за то, что он хороший, послушный, преуспевающий и тому подобное. Этот мираж служит для поддержания в человеке воодушевленного настроения, пока он ведет борьбу за то, чтобы завоевать любовь. Однако поскольку истинную любовь нельзя заработать и ее нельзя добиться какими угодно успехами на любом поприще, то марево заблуждений развеется и упомянутая иллюзия раньше или позже лопается как мыльный пузырь. В итоге на нашей перенаселенной планете становится еще одной депрессивной личностью больше. Депрессия будет рассеиваться на деле, если человек в состоянии чувствовать и выражать испытываемые чувства. Позволяя находящемуся в депрессии пациенту бурно рыдать или впадать в нескрываемый гнев, мы этим выводим его из состояния депрессии — по крайней мере, временно. Всякое выражение сдерживаемых чувств облегчает или даже снимает напряжение, давая телу возможность восстановить свою двигательную активность и тем самым увеличивая его живость. В этом заключается физическая сторона данного терапевтического процесса. С психологической же стороны человек нуждается в том, чтобы вышеупомянутая иллюзия была разоблачена, а сам он понял, что ее корни и истоки лежат в далеком детстве, а также постиг, какую роль она играет в качестве механизма выживания.

Все пациенты терапевта в той или иной степени страдают какой-нибудь иллюзией. Некоторые питают иллюзию, что богатство приносит счастье, что слава приносит с собой гарантию любви или что демонстрация покорности и подчинения защищает человека от возможного насилия. Подобные иллюзии вырабатываются в нас на ранних стадиях жизни в качестве средства, позволяющего выжить в различных болезненных и неприятных ситуациях детской жизни; позднее, став взрослыми, мы боимся отказаться от них. Возможно, самая большая из всех иллюзий — это вера в то, что сознательный разум контролирует тело и что, изменив характер своего мышления, мы сможем изменить и наши чувства. Мне никогда не удавалось увидеть, чтобы фата-моргана по-настоящему сработала, хотя заблуждение насчет того, что разум всемогущ, вполне может временно поддержать чье-то настроение и дух на плаву. Впрочем, когда такой человек израсходует свой запас энергии, эта иллюзия, как и все прочие, неизбежно лопнет и результатом в конечном итоге явится депрессия.

Иллюзии представляют собой средство защиты эго от реальной действительности, и хотя они могут на какое-то время облегчить боль, причиняемую окружающей нас пугающей действительностью, иллюзии делают нас узниками ирреального мира. Эмоциональное здоровье — это способность принимать действительность такой, какая она есть, и не убегать от нее прочь. Нашей основной и самой реальной действительностью является наше собственное тело. Наше Я — это вовсе не образ или представление, обитающее где-то в недрах мозга, а весьма реальный, живущий и пульсирующий организм. Чтобы познать самих себя, мы должны ощущать свое тело. Потеря чувствительности в любой части тела означает потерю какой-то частицы самого себя. Самоосознание, представляющее собой первый шаг в терапевтическом процессе открытия самого себя, означает, что человек чувствует свое тело — все тело целиком, от головы до пят. Многие люди, находясь в состоянии стресса, теряют ощущение тела. Они уходят от тела в попытке сбежать и укрыться от действительности, что является реакцией шизофренического типа и образует собой серьезное эмоциональное расстройство. Но далеко не только такие люди уходят в нашей культуре от некоторых частей своего тела. У отдельных лиц отсутствует ощущение спины или ее нижнего, пояснично-крестцового, отдела. Это утверждение особенно справедливо по отношению к тем личностям, которых можно описать как бесхребетных. Другие не чувствуют своих кишок или вообще внутренностей. Таким лицам, как правило, присуще отсутствие храбрости. Каждая часть нашего тела, если мы на самом деле ощущаем ее и находимся с ней в контакте, вносит определенный вклад в наше чувство собственного Я. А последнее возможно лишь в том случае, если указанный элемент тела характеризуется живостью и мобильностью, или, иначе говоря, подвижностью. Если каждая частица нашего тела заряжена энергией и упруго пульсирует, мы чувствуем себя оживленными и радостными. Но для того, чтобы такое действительно произошло, нужно безоговорочно капитулировать перед телом со всеми его чувствами и ощущениями.

Умение отдаться во власть своему телу, капитулировать перед ним означает позволить телу стать полностью живым и свободным. Это значит, что всем непроизвольным, рефлекторным процессам, протекающим в теле, вроде дыхания, следует предоставить полную свободу действий и никак не контролировать их. Тело — это вовсе не какая-то машина или станок, который человек должен запускать либо останавливать. У нашего тела есть свой собственный «ум», и оно само знает, что ему надо делать. В результате единственное, от чего мы на самом деле отказываемся, капитулируя перед телом, — это иллюзия о силе и власти нашего разума.

Самое первое, с чего следует начать, — дыхание. Оно представляет собой основу той методологии, которую применял доктор Райх при моем лечении. Дыхание является, по-видимому, наиболее важной телесной функцией, поскольку жизнь зависит от него в столь сильной степени. Отличительная особенность дыхания по сравнению со многими другими телесными процессами состоит в том, что, будучи совершенно естественной и непроизвольной деятельностью, оно одновременно находится под сознательным контролем со стороны индивидуума. В обычных обстоятельствах человек не осознает наличия дыхания. Однако, если приходится столкнуться с нехваткой воздуха и сложностями в снабжении организма достаточным количеством кислорода, как это, к примеру, бывает на большой высоте над уровнем моря, то человек сразу начинает осознавать тот труд, который нужно вложить в процесс дыхания. А для людей с эмфиземой легких дыхание представляет собой непрерывную и болезненную борьбу за доставку организму воздуха в достаточных объемах.

Эмоциональные состояния оказывают самое непосредственное воздействие на то, как человек дышит. Если индивид сильно раздражен или охвачен гневом, его дыхание становится более учащенным. Это делается для того, чтобы помочь мобилизовать побольше энергии, необходимой для каких-либо агрессивных ответных действий. Страх дает совершенно противоположный эффект, заставляя человека задерживать, затаивать дыхание, поскольку в состоянии Страха большинство действий приостанавливается и замирает. Если же страх приобретает панический характер, как это имеет место в случае, когда человек отчаянно пытается выбраться из угрожающей ситуации, то дыхание становится ускоренным и поверхностным, напоминая глотательные движения. В состоянии ужаса человек вообще едва дышит, поскольку ужас оказывает на тело парализующий эффект. А вот в состоянии удовольствия дыхание становится медленным и глубоким. Однако если приятное возбуждение нарастает, переходя в состояние радости и затем экстаза, как это бывает во время полового акта при оргазме, то дыхание делается чрезвычайно быстрым, но одновременно и весьма глубоким, являясь ответной реакцией на нарастающее приятное возбуждение при сексуальной разрядке. Внимательное исследование дыхания человека позволяет тому, кто занимается терапией, понимать эмоциональное состояние пациента.

Хотя я уже описывал в одной из своих прежних книг терапию, которой подвергался у доктора Райха, мне хотелось бы еще раз напомнить то, через что я прошел, дабы проиллюстрировать на своем примере идею о капитуляции. Я лежал на кровати, и из. одежды на тело были натянуты всего лишь одни шорты, чтобы Райх мог более тщательно наблюдать за моим дыханием. Он сидел лицом к этой кровати. Его простое указание сводилось к тому, чтобы, пока он будет обследовать мое тело, я дышал самым обычным образом, как делаю это всегда. Минут через десять или пятнадцать он вдруг заметил: «Лоуэн, вы ведь совсем не дышите». Я в ответ возразил, что дышу. «Но ваша грудь совершенно не движется», — сказал он на это. Так оно и было. Райх попросил меня положить руку ему на грудь, чтобы ощутить ее движение. И я действительно почувствовал, как его грудь поднимается и опускается, и решил точно так же при каждом вздохе приводить в движение и свою грудь. Так я и делал в течение некоторого времени, дыша через рот и чувствуя себя вполне расслабленным. После этого Райх попросил меня широко открыть глаза, и когда я сделал это, то внезапно издал громкий, протяжный вой. Я слышал свой собственный вой, но у меня не возникало в этой связи ровным счетом никакого чувства. Звук исходил от меня, но я не был с ним связан. Райх попросил меня прекратить выть, потому что окна в его кабинете были открыты и выходили на довольно оживленную магистраль. После этого я снова стал дышать так, как делал перед этим, и вести себя так, словно ничего не произошло. Сам я был удивлен собственным почти звериным воем, но в эмоциональном плане это никак на меня не повлияло. Вслед за этим Райх попросил меня еще раз проделать всю указанную операцию и снова открыть глаза пошире — и я опять испустил вой, опять-таки не испытывая при этом никакой эмоциональной связи с ним.

Мы продолжали встречаться трижды в неделю, но на протяжении следующих двух или трех месяцев ничего драматического не происходило. Райх призывал меня идти по тому же пути все дальше и дышать еще более свободно, а я старался следовать его указаниям. Однако, невзирая на все мои усилия, Райх говорил, что дыхание у меня продолжает оставаться недостаточно свободным и что я должен дышать осознанно, как будто выполняю упражнение, а не просто пускать этот процесс на самотек, позволяя себе дышать, как получится. Подсознательно я действительно контролировал свое дыхание так, что в ходе терапии ничего больше и не должно было случиться, но тогда я этого еще не знал. Я пытался как-то уйти от указанного самоконтроля, чтобы довериться в этом деле своему телу и протекающим в нем непроизвольным рефлекторным процессам, но мне было трудно добиться такого результата. Когда я дышал более полной грудью, то это, хотя и делалось сознательно, вело к выраженным симптомам гипервентиляции легких. В руках и ногах у меня спонтанно возникали неприятные ощущения сильного покалывания, которые известны в медицине под названием парестезия note 1. Случались такие моменты, когда кисти моих рук застывали в контрактуре того типа, которые наблюдаются при болезни Паркинсона. Они бывали при этом холодны как лед, напоминали когтистые лапы и были парализованы. Но я совершенно не пугался из-за этого, а продолжал дышать, только более спокойно, и постепенно контрактура расслаблялась и отпускала, а симптомы парестезии исчезали. Мои ладони снова теплели. И хотя в ходе нескольких сеансов подряд попытки более глубокого дыхания порождали подобный синдром гипервентиляции, потом указанная реакция моего организма исчезла и больше не проявлялась. Мое тело адаптировалось к такому более глубокому дыханию и становилось более расслабленным.

Вскоре после этого терапию пришлось прервать по причине летнего отпуска у Райха. Когда осенью мы возобновили наши встречи, то продолжали заниматься развитием спонтанного дыхания. В течение этого, уже второго, года терапии произошло несколько важных событий. Во время одного из них я снова пережил тот детский опыт, который объяснил мои завывания во время самого первого сеанса. Когда я лежал на кровати и дышал, у меня появилось впечатление, что на потолке видно какое-то изображение. В течение нескольких следующих сеансов это впечатление становилось все отчетливее. Затем изображение, выражаясь фотографическим языком, «проявилось». Я увидел лицо своей матери. Она смотрела на меня вниз очень сердитыми глазами. Я же почувствовал себя совершеннейшим младенцем в возрасте примерно девяти месяцев, который лежит в коляске неподалеку от дверей нашего дома и горько плачет, призывая мать. А она, видимо, была в это время занята каким-то важным делом, от которого ей пришлось оторваться, потому что когда она все-таки вышла во двор, то посмотрела на меня настолько сердито, что я прямо-таки застыл от ужаса. Младенческие вопли, которые я почему-то не смог издать в тот очень давний момент, вырвались из меня во время того самого первого терапевтического сеанса у Райха — ни много ни мало, тридцать два года спустя.

В другом случае я пережил совершенно необычное ощущение того, словно меня перемещала какая-то внешняя сила. Мое тело начало вращаться, и из первоначального лежачего положения я сперва сел, а затем и встал. Повернувшись лицом к терапевтической кровати, я начал лупить по ней обоими кулаками. При этом я четко видел перед собой лицо отца и знал, что бью его не просто так, а за то, что он пребольно отшлепал меня, в то время мальчишку лет семи или восьми. Когда я позднее спросил его о реальности этого происшествия, отец подтвердил данный факт и объяснил его тем, что я задержался где-то допоздна и заставил понапрасну волноваться мать, которая и потребовала наказать меня. Самое поразительное во всем произошедшем в кабинете терапевта состояло в том, что мои действия и движения вовсе не направлялись сознательно. Я отнюдь не принимал решения встать и подвергнуть свою кровать избиению. Мое тело действовало словно само по себе — точно так же, как это было в том случае, когда я выл.

В течение второго года терапии, которой я подвергался у доктора Райха, мое дыхание стало гораздо свободнее. Хотя я еще не умел полностью капитулировать перед своим телом, его подвижность существенным образом возросла. Когда я лежал на предоставленной мне терапевтической кровати и дышал, то при попытках осторожно развести и сдвинуть ноги чувствовал, как в них возникают легкие пульсации. Подобные пульсации свидетельствовали о том, что ноги пронизывает поток энергии, ощущавшийся мною как нечто весьма приятное. Я был также в состоянии испытывать сходные пульсации и в верхней части бедер, по мере того как они становились все более живыми. Эти пульсации брали свое начало частично в расслаблении напряженных мышц в указанных областях тела, но отчасти они были просто каким-то совершенно естественным жизненным проявлением. Живые тела представляют собой пульсирующие системы, мертвые тела неподвижны. Однако, несмотря на два описанных выше переломных события и на постоянно возрастающую живость моего тела, я все еще не мог капитулировать перед своим телом до такой степени, чтобы у меня проявился спазматический оргазмический рефлекс. В этот момент Райх предложил прекратить терапию, поскольку казалось, что она зашла в тупик.

Это его предложение произвело на меня сильнейшее воздействие. Я был буквально сломлен и по-настоящему рыдал. Окончание терапии представляло собой явный провал и означало конец моим мечтаниям достичь сексуального здоровья. Я излил Райху все эти нахлынувшие на меня чувства, а также рассказал ему о том, как сильно хочу получить от него помощь. Просить его о поддержке тоже составляло для меня трудность. Я был почти непоколебимо убежден, что должен проделать весь путь в одиночку и без посторонней помощи. Но оказалось, что капитулировать перед своим телом и его ощущениями было выше моих сил, и я не мог этого сделать. Ведь делать и капитулировать — две полные противоположности. Делать — это прямая функция эго, в то время как капитулировать перед телом означает необходимость отказаться от своего эго. Я не трактовал себя как индивидуалиста, которому присущ только эготизм или нарциссизм, но все-таки успел к тому времени узнать, что указанные черты являются важными аспектами моей личности. Я не должен был или не мог сломаться и зарыдать (не считая ситуации, когда был доведен до крайности, иными словами, когда чувствовал, что мое самое сокровенное желание находится под угрозой), поскольку — на бессознательном уровне — я был полон решимости преуспеть.

Признавая важность и значимость моего слома, который ему пришлось наблюдать, Райх согласился продолжать терапию. После этого драматического эпизода я стал способен к более основательному и полному вовлечению в терапевтический процесс, а мое дыхание становилось все свободнее и глубже. Когда у Райха снова подошло время летнего отпуска, он предложил мне прервать терапию на целый год и снова возвратиться к нему уже следующей осенью. Я приветствовал указанное предложение, поскольку и сам хотел отдохнуть от своих усилий добиться хорошего самочувствия. Тот несомненный перелом, которым были мои рыдания, позволил мне капитулировать перед чувством любви с большей степенью безраздельности, чем я был способен до этого. Примерно годом раньше я влюбился в одну молодую женщину, но наши отношения не были прочными. В какой-то момент, когда вся эта связь, казалось, близилась к развязке, я снова сломался и очень сильно плакал, выражая тем самым свою любовь к ней. Сразу же вслед за этим эпизодом мне довелось испытать самое интенсивное и приятное сексуальное переживание, которое у меня было когда-либо до этого момента, и я пришел к выводу о том, что подобное стало возможным, поскольку в упомянутом выше эпизоде я капитулировал перед своим неподдельным чувством. В течение следующего года я женился на этой прекрасной даме и, позволю себе добавить, продолжаю и поныне состоять с ней в браке.

Когда после годичной паузы я возобновил терапию у Райха, моя способность подчиняться непроизвольным действиям своего тела существенным образом возросла, и не понадобилось много времени, чтобы у меня выработался уже упоминавшийся оргазмический рефлекс. Я ощущал себя возбужденным, оживленным и радостным.

Более того, я чувствовал себя во многом переродившимся, но это не длилось долго. И все-таки опыт переживания подобных трансформаций позволяет человеку соприкоснуться с возможностью достижения радости, и по этой причине подобный опыт имеет большой смысл и прямо-таки драгоценен. Другое дело, что эти преобразования редко проникают настолько глубоко, чтобы давать длительный эффект. Дабы добиться последнего, нужно проработать все те произрастающие из прошлого конфликты, которые глубоко проникли в саму структуру личности и затронули ее как психологически, так и физически. В процессе терапии у доктора Райха слишком многие из моих проблем остались нерешенными, чтобы они позволили мне стать совершенно свободным и полностью открыться своим чувствам. Тем не менее все то, через что мне довелось пройти в ходе этой терапии, убедило меня: дорогу к радости можно пройти до конца только безоговорочно капитулировав перед собственным телом.

После нескольких лет учебных занятий в университете, завершившихся получением диплома врача и лицензии на право самостоятельно заниматься медицинской деятельностью, я вернулся к своей врачебной практике, используя тот метод, которому обучился во время терапии у Райха. Пациент должен в расслабленном состоянии лежать на специальной кровати и дышать, а я тем временем призываю его целиком погрузиться в процесс дыхания и капитулировать перед собственным телом. Одновременно мы также вели с пациентом неспешную беседу о его жизни и проблемах. Ничего особого сверх этого не происходило. Сидя на стуле и наблюдая за пациентом, я испытывал непроизвольную потребность откинуться на спинку стула и вытянуться, чтобы и самому поглубже подышать. И вдруг до меня дошло, что это как раз и есть то, в чем нуждаются мои пациенты. На кухне моего врачебного офиса имелся специальный раздвижной кухонный табурет-лесенка с тремя ступеньками. Я сложил в несколько слоев шерстяное одеяло и привязал его к сиденью указанного не совсем обычного табурета. Теперь я начал заставлять своих пациентов укладываться спиной на этот табурет и запрокидывать руки за спину, стараясь достать ими ножки моего приспособления, как это показано на рисунке 1, где, правда, табурет имеет более традиционную конструкцию. Эффект этого оказался весьма положительным. Благодаря растяжению всего тела дыхание пациента ощутимо углубилось. Я же мог теперь гораздо лучше наблюдать за волнообразным перемещением дыхательных движений по телу пациента и четче устанавливать, в каком именно месте они блокируются.

Рисунок 1

С этого момента применение специального биоэнергетического табурета стало стандартным элементом моего терапевтического подхода. За те сорок лет, которые миновали со времени его первого применения в процессе биоэнергетического анализа, я научился тому, как повысить его эффективность, заставляя пациента пользоваться голосом во время нахождения на табурете. В следующей главе я подробно опишу, каким образом координирую голос с дыханием.

Еще одно важное изменение, которое я внес в методику Райха, состоит в использовании особых физических упражнений, разработанных, чтобы помочь пациенту лучше владеть своим телом и достигать большего самовыражения и самообладания. Прежде чем встретиться с Райхом, я был спортивным инструктором. Изрядный опыт занятий различными физическими упражнениями, который я к этому времени успел накопить, наглядно убедил меня, что подобные упражнения могут оказать сильное влияние на чувства и психическое состояние человека. Я разработал комплекс ориентированных на мой терапевтический метод упражнений, первоначальная цель которых состояла в увеличении подвижности моего собственного тела. Затем я начал придумывать новые упражнения, которые должны были помогать в решении конкретных эмоциональных проблем, выявляемых мною при наблюдении за телом пациента. Многие из этих упражнений включают в себя выражение чувств. Они будут описаны в последующих главах данной книги.

Первое упражнение, которое я выполнял, чтобы добиться увеличения чувствительности в ногах и роста моего ощущения безопасности, называется «поклон». На самом деле эта поза хорошо известна, поскольку она является также составным элементом старинной китайской системы упражнений, носящей название Тай-Чи-Чуань, но в 1953 году, когда я впервые воспользовался данным упражнением, мне об этом ничего не было известно. В исходном положении я стоял широко расставив ноги с напряженными полусогнутыми коленями и слегка выгнутым дугообразно телом. Для поддержания этого изгиба кулаки размещались на пояснице. Эта поза давала мне более тесный контакт с нижней частью тела, что укрепляло мое ощущение безопасности. Кроме того, она также облегчала более глубокое дыхание, что служило одной из причин ее использования в традиционной китайской медицине. Нащупывая свой собственный путь, я серьезно изменил данную позу и дополнил ее наклоном вперед так, чтобы пальцы моих рук касались пола или земли, а ступни были расставлены примерно на тридцать сантиметров, причем носки должны быть повернуты немного вовнутрь. В этой позе я чувствовал себя близким к земле, а также к моим ногам и стопам. Если затем я переносил вес тела на стопы и медленно распрямлял колени, не зажимая их при этом, то мои ноги начинали, как правило, пульсировать и вибрировать. Иллюстрация этой позы приведена на рисунке 2.

Рисунок 2

В процессе прохождения терапии у Райха я, лежа на кровати и сосредоточенно дыша, ощущал пульсации в своем теле, особенно в ногах и в верхней части бедер. Они представляли собой непроизвольное, чисто рефлекторное действие, которое наступало в ответ на волну возбуждения, пробегавшую по моему телу. Те, кто не может добиться релаксации, или, попросту говоря, расслабления, поскольку их тела слишком скованы и закрепощены, будут испытывать весьма значительные трудности в своих попытках добиться возникновения подобных пульсаций. Однако регулярное выполнение рекомендуемых мною упражнений помогает человеку почувствовать удовольствие от того, что он позволяет своему телу стать более живым и жизнеспособным. На собственном опыте я установил, что сходные пульсации вызываются также плавными движениями нижних конечностей, результатом которых всегда оказываются приятные ощущения в соответствующих участках тела. Однако в терапии Райха указанные движения не считались продуманными и целенаправленными упражнениями, которые пациент может выполнять систематически в качестве самостоятельной части данной терапевтической программы. Зато на сегодняшний день вышеуказанные, равно как и другие, физические упражнения представляют собой неотъемлемую и даже стандартную составную часть нашей биоэнергетической системы терапии, которая призвана помочь индивидууму почувствовать себя более заземленным, более тесно связанным со своим телом и с реальной действительностью. Когда-то я придумал эти упражнения для самого себя и продолжаю по сей день регулярно выполнять их, равно как и широко использовать в работе со своими пациентами.

Умение целиком капитулировать перед собственным телом одновременно сочетается с необходимостью отказаться от всевозможных иллюзий и опуститься на землю, погрузившись в реальную действительность. Про человека, который прочно связан с реальностью, говорят, что он «стоит на земле обеими ногами», имея при этом в виду и наличие у него хорошего ощущения связи между своими стопами и той почвой, на которой он сейчас стоит. Те личности, которые парят в эмпиреях, равно как и находятся в подвешенном состоянии или витают в небесах, не испытывают подобного контакта с матушкой-землей, поскольку их стопы находятся в относительно нечувствительном и онемевшем состоянии, — они могут знать, что их ноги стоят на земле, но у них отсутствует ощущение подлинного контакта с почвой. Имеющий у них место отказ от использования той возбуждающей энергии, которая исходит от нижней половины тела, является реакцией на страх. Там, где подобный страх очень велик, человек может на самом деле изгнать из своего тела все чувства и ощущения, полностью ограничив свое существование головой. После этого он будет жить в том мире фантазий и грез, который слишком хорошо знаком аутичным note 2 или шизоидным детям либо взрослым. Чтобы избежать болезненных ощущений и угроз, исходящих от тела и связанных с чувством страха, многие люди в большой степени живут головой и в голове, а не в своем теле. Некоторые из них в ситуациях экстремального страха как бы расщепляются надвое и напрочь теряют связь с собственным телом. Их сознание полностью отрывается от тела, и они воспринимают себя так, как будто смотрят на него со стороны. Эта реакция явно принадлежит к шизофреническому типу и представляет собой серьезное свидетельство отрыва человека от реальности. Один из моих пациентов как-то рассказывал, что временами ощущает себя находящимся на потолке и рассматривающим оттуда свое тело, которое в это время преспокойно лежит в постели. Разумеется, этот человек страдал весьма сильным психическим расстройством.

Контакт с реальной действительностью не принадлежит к разряду ситуаций типа «всё или ничего». Часть из нас пребывает с действительностью в более тесном контакте, нежели другие люди, которые в большей мере оторваны от нее. Поскольку наличие контакта с реальностью представляет собой необходимое условие психического здоровья, то оно является одновременно и условием эмоционального, а также и физического здоровья. Однако многие люди имеют о реальной действительности довольно путаные представления, поскольку ставят знак тождества между окружающей действительностью и принятой культурной нормой, а не тем, что они непосредственно ощущают и воспринимают своим телом. Разумеется, если чувства отсутствуют или редуцированы, то есть понижены, то человек ищет смысл жизни вне своего Я. А вот те индивиды, чье тело полно жизни и пульсаций, могут непосредственно чувствовать реальность своего бытия, и о них можно сказать, что это по-настоящему чувствительные и чувствующие люди. То, насколько человек полон жизни и насколько сильно он чувствует, является мерилом степени его контакта с реальной действительностью. Люди чувствующие и чувствительные — это такие люди, которые «близки к земле». Мы описываем таких личностей термином «заземленные».

Быть заземленным означает чувствовать, что твои ноги прочно покоятся на земле. Дабы по-настоящему ощущать землю, ногам и стопам человека надлежит быть энергетически заряженными. Они должны быть живыми и мобильными, другими словами, характеризоваться разного рода спонтанными и рефлекторными проявлениями вроде пульсации. Такого рода пульсация вовсе не обязана быть интенсивной; она может быть совсем тихой и спокойной — едва-едва слышной, словно легкое урчание и мурлыкание очень мощного автомобиля. Но когда двигатель автомобиля не издает таких звуков, мы знаем — этот мотор мертв. Когда чьи-то стопы выглядят безжизненными и когда ноги этого человека кажутся застывшими и не способными к движению, мы знаем, что у такого индивида отсутствует чувственный контакт с землей. Если же ноги и стопы человека полностью и по-настоящему живы, то он способен ощутить тот волнительный ток, который струится по его нижним конечностям, возбуждая их, согревая и заставляя пульсировать. Как-то я консультировал страдающую шизофренией молодую особу, которая пришла в мой врачебный кабинет по засыпанным снегом улицам, будучи обутой всего лишь в легкие шлепанцы. Стопы у нее напрочь замерзли и были натурального синего цвета, но она не чувствовала никакого холода или боли и не осознавала состояния своих конечностей. Ее бедные ноги закоченели, онемели и были почти безжизненными. Разумеется, эта женщина была совершенно не заземлена, и у нее полностью отсутствовала связь с телом.

Заземление представляет собой энергетический процесс, в котором имеет место поток возбуждения, пронизывающий тело от пяток и до темени. Если этот поток силен и полноценен, то человек ощущает свое тело, его сексуальность, а также почву, на которой он стоит. Такой индивид находится в контакте с реальной действительностью. Указанный поток возбуждения сопряжен с волнообразными дыхательными движениями, так что если у человека дыхание является свободным и глубоким, то сходными свойствами обладает у него и поток энергетического возбуждения. Если же дыхание или упомянутый поток оказывается заблокированным, то человек перестает ощущать свое тело ниже места блокады. Соответственно, если этот поток ограничен, то у данного лица ограничены и ощущения. Поскольку рассматриваемый нами поток возбуждения пульсирует — протекая вначале по направлению вниз, в сторону ступней, а затем вверх, к голове, подобно колебаниям маятника, — то он возбуждает на своем пути различные сегменты тела: голову, сердце, гениталии и ноги. Поскольку указанная волна возбуждения при своем движении вниз пересекает область таза, то любое сколько-нибудь серьезное сексуальное расстройство, проявляющееся именно в той области, будет блокировать прохождение этого потока к ногам и стопам. Если человек не заземлен, то и его сексуальное поведение также оказывается незаземленным, иными словами, отделенным от чувств, имеющихся в остальном теле.

Поскольку «быть заземленным» означает, помимо всего прочего, еще и «стоять на собственных ногах», то это понятие указывает также на состояние независимости и зрелости. По тем же соображениям вертикальная поза стоящего человека представляет собой позу, более свойственную взрослому индивиду, в то время как пребывание в лежачем положении носит более инфантильный характер. Тем самым пациенту легче отступить на детские позиции, когда он лежит, нежели когда он стоит. Этим объясняется и то, почему даже такая вещь, как оргазмический рефлекс, который наблюдается во время терапевтического сеанса у пациента, лежащего в кабинете на медицинской кровати, вовсе не обязательно преобразуется в изменения в его взрослом поведении. Указанный рефлекс является важным и значимым, но отнюдь не абсолютным критерием здоровья. Человек должен быть, помимо этого, полностью заземлен. Нам следует признать тот факт, что чувства ребенка, хоть они во многом и близки к чувствам взрослого, все-таки не идентичны им. Детский гнев — это совсем не то же самое, что гнев взрослый, и точно так же можно высказаться по поводу печали. Взрослая любовь также отличается от любви детской, причем не в своей принципиальной основе, поскольку в обоих случаях она является функцией сердца, а в той широте и степени охвата, которые определяются всем телом в целом. Это, разумеется, не означает, будто грудные младенцы и маленькие дети не заземлены. Они заземлены — через посредство своей связи с матерью как представительницей всей земли, — но они не находятся в непосредственной связи с землей до тех пор, пока не окажутся полностью способными — во всех смыслах — стоять на собственных ногах.

Произведенный выше анализ помогает читателю понять, в чем подлинные причины призыва, звучащего со стороны всех новомодных религиозных культов, когда они требуют от своих приверженцев отказаться от собственного эго в пользу лидера культа. Полная капитуляция эго перед этим вожаком сводится к отходу во времена детства и включает в себя отречение от своих прав, возможностей и ответственности. Член подобной религиозной секты, будучи защищен своим главой культа и не испытывая мучительной необходимости выбирать между правильным и ошибочным, обретает чувство свободы и невинности. В результате он испытывает ощущение радостной полноты жизни, которое еще более усиливает его преданность данному культу и приверженность к своей секте. Возникает вопрос о том, является ли его чувство радости иллюзией или реальностью. Иллюзии вполне могут порождать реальные чувства, но эти чувства перестают существовать, когда данная иллюзия лопается, как это неизбежно бывает со всякой иллюзией. Применительно к религиозному культу, иллюзия состоит в том, что его лидер — это всемогущий и всех любящий отец, который будет неизменно заботиться обо всех членах данной секты так же, как отец всегда будет заботиться о своих единокровных детях. Реальность же полностью противоположна указанной иллюзии, поскольку руководители подобных культов и сект являются нарциссическими личностями, которые нуждаются в последователях для поддержки своих грандиозных представлений о себе. Они нуждаются также во власти над другими людьми, чтобы компенсировать собственную импотенцию. Разумеется, подобные люди привлекают лишь тех, кто подсознательно ищет себе могучего отца/руководителя.

Некоторые элементы взаимоотношений между лидером религиозной секты и его последователями могут быть продемонстрированы на примере моих отношений с Райхом, хотя я никогда не стал его последователем. В момент, когда я сломался и рыдал перед лицом перспективы завершения моей терапии у этого специалиста полной неудачей, я вполне отчетливо понимал, насколько сильно жажду защиты с его стороны и в какой степени воспринимаю его как доброго и всесильного отца. Угрожающий мне провал проводимой им терапии означал крах моих надежд и ожиданий. Мой плач частично был вызван утратой этой надежды, но одновременно он был еще и выражением моей опечаленности тем, что у меня не было, нет и не будет такого замечательного отца — человека, умеющего обеспечить мне ту поддержку, в которой я нуждался, чтобы чувствовать себя свободным и радостным. Моя защита против той боли и печали, которые были вызваны фактом отсутствия такого отца, состояла в принятии для себя следующей позиции: я вовсе не нуждаюсь ни в какой помощи и все необходимое могу сделать сам. Именно к этому сводился в тот момент способ моего функционирования в мире, и по всем показателям он представлялся правильным. Однако на более глубоком уровне он перестает работать.

Подлинный культ развился вокруг Райха в те годы, которые последовали за окончанием моей терапии у этого специалиста. Я никогда не становился членом той группы, которая окружала Райха с 1947 по 1956 годы и которая смотрела на него как на человека всезнающего и всемогущего. Отчасти так произошло потому, что в 1946 году я покинул США и уехал в Европу, чтобы изучать медицину в Женевском университете, и потому оказался за пределами указанного кружка. Более важную роль сыграло влияние моей жены. Она питала весьма сильное недоверие к любому типу близости, которая базируется на подчинении или некритическом приятии другого человека как какого-то высшего существа, которому все ведомо или которое всегда оказывается правым. В тот момент она видела вокруг Райха слишком много людей, которые полностью распростились со своей независимостью и зрелыми самостоятельными суждениями ради того, чтобы добиться какой-то близости с этим великим человеком. Конечно же, я тоже мог все это видеть. Сказав все то, что написано выше, я хотел бы добавить, что, с моей точки зрения, и тогда, и сейчас Райх был и остается во многих отношениях великим человеком. Его понимание эмоциональных проблем самых разных людей, его ощущение основополагающего единства всего сущего в природе, а также ясность мышления ставят его выше других в той области, которой он занимался. Однако он не был всезнающим человеком, и у него было много личных проблем, служивших помехой и его работе, и его жизни.

Сама терапевтическая ситуация по необходимости способствует тому, что пациент «прилепляется» к врачу-терапевту, который с полным на то основанием может рассматриваться как фигура, в какой-то степени замещающая тому отца или мать. Человек приходит к терапевту потому, что нуждается в помощи, которая может принимать форму одобрения, понимания и поддержки. Если терапевт проявляет к своему пациенту личный интерес, то последний очень легко и быстро может превратиться в человека, привязанного к терапевту, зависимого от него или даже влюбленного в него. Такого рода привязанность пациента к терапевту, которая во многих своих аспектах носит положительный характер, все-таки ослабляет осознание пациентом его потребности в независимости и ведет к тому, что он начинает — в том числе и буквально — «виснуть на шее» своего терапевта и тем самым находиться в подвешенном, незаземленном состоянии. Широко признается и то, что подобный пациент будет переносить на своего терапевта все те чувства, которые он питает по отношению к своим собственным родителям, — как положительные, так и отрицательные. При этом позитивные чувства этого рода стимулируют подчинение пациента терапевту и предоставляют пациенту возможность отступить на более инфантильные позиции, которые облегчают ему выражение чувств, отрицавшихся, отвергавшихся или подавлявшихся им в детстве, в том числе чувства любви. Выражение подобного чувства по адресу терапевта может привести к ощущению свободы и к чувству радости, но если все это не будет одновременно сопровождаться выражением негативных чувств вроде недоверия и гнева, то упомянутые добрые чувства долго не продержатся. Они будут подорваны теми скрытыми, но все равно присутствующими негативизмом и отчаянием, которые не были преодолены. Если в процессе терапии не проработать полностью и всесторонне указанные отрицательные чувства, они обязательно «вылезут» и подорвут первоначальные успехи в деле капитуляции перед собственным телом, оставив у пациента чувства горечи и фрустрации, или, иначе говоря, разочарования. То же самое явление будет наблюдаться и во взаимоотношениях по типу любви, где первоначальная радость из-за того, что ты капитулировал перед любимым партнером, подрывается разного рода враждебными импульсами и побуждениями, которые проистекают из детства и которые не удалось в свое время благополучно разрешить. Как мы увидим в последующих главах, к перечисленным негативным чувствам относятся также глубокое отчаяние и убийственная ярость, через которые непременно нужно пройти и которые нужно испытать и пережить в процессе терапии, если пациент действительно хочет стать свободным. Страх пациента перед этими чувствами образует собой становой хребет его сопротивления тому, чтобы капитулировать перед своим телом, своим Я и своей жизнью.

Каждый занимающийся анализом терапевт хорошо осознает необходимость вынесения этих до времени скрытых негативных чувств в сознание пациента так, чтобы их можно было проработать и переработать. Райх, когда я был его пациентом, осуществлял это на практике, задавая мне на каждом очередном сеансе один и тот же вопрос о том, имеются ли у меня какие-нибудь негативные мысли или чувства по отношению к нему. Припоминаю, что я отрицал наличие таковых, что было правдой, если иметь в виду мое осознанное отношение к этому терапевту. Становясь его «последователем», я отвергал тем самым свое критическое отношение, благодаря чему у меня появлялась возможность капитулировать перед ним, а через него — перед своим собственным телом. Критически я стал относиться к Райху лишь позднее, когда отошел от райхианства как движения, поскольку оно оказалось не в состоянии дать мне то, в чем я нуждался. А оно не смогло мне дать вот чего — углубленного понимания своего характера. Неудачу Райха в этом деле можно отнести на счет того факта, что проделываемая им терапевтическая работа с телом была не столь глубокой и всесторонней, как ей бы следовало быть. Читателю надо бы не упускать из виду и то, что моя терапия у Райха имела место пятьдесят лет назад, во времена, когда понимание энергетической динамики тела и личности еще не достигло той степени развития, которая имеет место на сегодняшний день в биоэнергетическом анализе.

Указанное развитие берет свое начало в изменении позы пациента во время прохождения терапии — он уже не лежит навзничь и не сидит, а стоит. В классическом психоанализе пациент лежит на кушетке и все внимание фокусируется на словах, которые он произносит. Основным материалом аналитического процесса в этом случае являются мысли, причем атмосфера спокойствия и пассивности аналитической ситуации исключает или существенно уменьшает все иные формы самовыражения пациента. Во время моей работы с Райхом я также находился в лежачем положении, которое, поскольку оно является пассивным, позволяло мне возвращаться в инфантильное, полудетское состояние и тем самым облегчало восстановление и воспроизведение очень ранних воспоминаний. Но основным средством и способом выражения были совсем не слова. Внимание Райха было сконцентрировано на том, как я дышу и что со мной происходит на телесном уровне. За мною наблюдали в той же мере, в какой меня выслушивали, что вело к весьма значительному расширению терапевтического скрининга, то есть отслеживания. Лежа на кровати, расположенной в его кабинете, я находился в позе с согнутыми коленями, так что мог хорошо ощущать контакт своих стоп с постелью, но это была одновременно и поза беспомощности. С другой стороны, когда пациент стоит, он находится в позе взрослого человека, что позволяет перенести центр тяжести в настоящее, то есть туда, где сейчас находятся его проблемы. Кроме того, на основании осанки пациента терапевт может судить, как он держится и каким он предстает перед окружающим миром и представляет себя всему свету.

Наиболее распространенная и общепринятая поза, которую мне приходится видеть у пациентов во время проводимой мною терапии, являет собой воплощение пассивности. Человек стоит с вытянутыми в струнку коленями, а вес у него перенесен на пятки, словно он ожидает срочного указания, что ему делать. Эта поза настолько неустойчива, что самый легкий толчок может нарушить его равновесие и буквально опрокинуть назад. Весь его вид свидетельствует о том, что в детстве его учили быть хорошим и послушным. А ведь достаточно этому человеку слегка согнуть колени и чуть податься вперед, перенеся свой вес на основание стоп, как он сразу станет выглядеть намного агрессивнее, иначе говоря, казаться готовым шагнуть вперед или приступить к каким-то активным действиям. Когда пациент стоит, то это позволяет терапевту оценить, насколько хорошо или плохо он заземлен — как физически, по отношению к полу, так и психологически, по отношению к своему телу.

В биоэнергетической терапии пациент далеко не всегда стоит. В начале сеанса пациент и терапевт сидят лицом друг к другу, так что первый из них может рассказать, что произошло в его жизни за истекшее время. При этом и далее во время сеанса пациент для изложения своих чувств может использовать любую из поз, в том числе стоять или лежать. К примеру, печаль, как правило, гораздо легче выразить, находясь в лежачем положении, в то время как выражение гнева в такой позиции более затруднительно. Предлагать пациенту немилосердно бить кровать, для того чтобы тем самым испытывать и выражать гнев, — такой прием используют многие терапевты, хотя часто они делают это без должного понимания телесного языка. Я, в частности, имею в виду практику нанесения подобных терапевтических ударов из положения стоя на коленях. Такая коленопреклоненная поза всегда выражает отношение подчинения, что полностью противоречит самому замыслу и цели нанесения ударов. Разумеется, можно впасть в гнев и в сидячем положении, но в таком случае выражение этого чувства поневоле ограничивается словами и жестами. Наблюдая за человеком, который бьет кровать из положения стоя, можно проследить, насколько хорошо вся эта акция заземлена в реальной действительности, связанной с текущим чувством гнева. У пациента, удары которого носят несистематический и яростный характер, вместо того чтобы быть сконцентрированными и гневными, в ногах и стопах нет того ощущения, которое позволяло бы ему поддерживать связь с телом и землей. Выражение ярости мало что дает для разрядки того напряжения, которое поддерживает пациента в подвешенном состоянии и лишает его контакта с действительностью.

На ранней стадии моей терапевтической практики я работал с пациентом-психологом, находившимся в состоянии сильной депрессии. Процесс возвращения в норму шел у него настолько великолепно, что и его жена обратилась ко мне, чтобы проконсультироваться по поводу своих проблем. При этом она сказала: «Вы были единственным терапевтом, который оказался в состоянии снова поставить моего мужа на ноги». Я ответил, что смог добиться этого, заставив ее супруга действительно опираться на свои ноги — в чисто физическом смысле. Разумеется, это не означает, что, поставив человека на ноги в буквальном смысле этих слов, мы выведем его из депрессии, но то, что мы совершим тем самым шаг в правильном направлении, — безусловно. Если человека все время заставляют только разговаривать, сидя при этом на стуле или лежа на кушетке, то, с моей точки зрения, это непременно будет затормаживать терапевтический процесс.

Если мы хотим, чтобы чувство радости стало неотъемлемым атрибутом жизни обратившегося к нам человека, то оно не может зависеть только от каких-либо особых упражнений или переживаний. Я убежден, что каждому из нас случалось испытывать некоторые моменты радости в результате прорыва какой-то сильной эмоции, результатом чего становится чувство освобождения. Это напоминает солнце, которое на короткое время прорывается сквозь облака, после чего снова скрывается за ними. Общепризнанно, что неизменно солнечная погода невозможна, но мы бы хотели, чтобы солнце сияло как можно больше времени. Слишком многие люди живут в темной и мрачной тени своего прошлого, порождаемой какими-то пугающими картинами, которые различимы смутно и неотчетливо. Эти картины часто навещают бессознательную часть нашей души, порождая тревожные сновидения по ночам и неясное, беспочвенное беспокойство средь бела дня. Психоанализ был изначально задуман как метод, позволяющий внести эти подавленные воспоминания в сознательную часть разума так, чтобы связанные с ними чувства можно было выразить и разрядить. Я убежден, что это является существеннейшей частью любой психотерапии. Прежде чем взойдет обогревающее и ободряющее нас солнце, мы испытываем воздействие предшествующего восходу полусвета зари грядущего дня. В терапевтическом анализе это называется инсайтом (буквально — озарением), внезапно появляющимся у человека тогда, когда свет сознания рассеивает тьму, царящую в его душе.

Будучи одной из разновидностей аналитической терапии, биоэнергетический анализ признает важность доктрины «познай самого себя». В процессе работы по самопознанию человеческое Я видится не только в качестве отражения личности в разуме, но и как чисто телесное Я. Поскольку такое телесное Я куда более наглядно и объективно, нежели его отражение в разуме человека, которое носит субъективный характер, то действия по познанию собственного Я в значительной мере являются вопросом поддержания контакта со своим телом. У многих людей такой контакт отсутствует, или же они, в лучшем случае, чувствуют лишь отдельные, ограниченные участки и области собственных тел. Такие люди не заземлены в реальности своих тел. Те фрагменты тела, с которыми данный человек не контактирует, содержат пугающие его чувства, являющиеся двойниками соответствующих пугающих образов в его разуме. Например, большинство людей не чувствует свою спину, невзирая на тот факт, что спина играет важную роль в физическом и эмоциональном положении человека и поддерживает его, когда на него оказывается давление. Эта функция прямо соотносится с тем, что в человеке «имеется стержень», иными словами, что он не является бесхребетным созданием вроде червяка или слизняка. Стержень человека, то есть его позвоночник, может выполнять возложенную на него функцию лишь при условии, что человек воспринимает его как живую, энергетически насыщенную структуру. Если позвоночный столб слишком слаб или податлив, то у человека будет отсутствовать способность занять при необходимости жесткую позицию и окружающие будут считать его слабаком. Если же позвоночник излишне скован и ригиден, то человек может оказаться иммобилизованным в позе сопротивления, что блокирует его способность жить или любить. Несколько лет назад мне пришлось столкнуться с человеком, который страдал от заболевания, известного под названием «анкилозирующий спондилоартрит» или «болезнь Бехтерева (Штрюмпеля-Мари)» — ревматического поражения, при котором позвоночник настолько лишается подвижности, что ведет себя почти так, как если бы он представлял собой сплошную кость. На этого пациента было больно смотреть, но я вовсе не уверен, чувствовал ли он сам боль. Если даже дело обстояло и так, он никогда не вопил об этом на каждом углу. В его истории фигурировал весьма властный, доминирующий и деспотичный отец, которого он и в детстве, и в юности боялся до такой степени, что самым буквальным образом окостеневал и коченел. Но как же в его борьбу оказался вовлеченным позвоночник? Если бы он сгибался перед лицом отцовской агрессивности, то оказался бы «червячком» (то есть существом бесхребетным). Будучи всего только мальчиком, а затем подростком, он был не в состоянии открыто сопротивляться отцу. Он мог противостоять ему лишь внутренне, до предела напрягая и закрепощая свой позвоночник. Подобное бессознательное действие позволило ему сохранить свою внутреннюю интегральную цельность — однако за счет подвижности и возможности испытать радость. Это было печально, но он не испытывал печали; он стал словно замороженным и был не в состоянии почувствовать свое тело.

Когда человек лежит, запрокинувшись, на биоэнергетическом табурете, он может ощутить истинное качество своей спины. Он может воспринять ее состояние напряжения или ее слабость. Хроническое напряжение представляет собой физический эквивалент страха. Поскольку страх иммобилизует, обездвиживает человека, то неподвижность, вызванная хроническим напряжением, равняется страху. Ощущение ригидности, или напряжения, может оказать человеку помощь в осознании своего страха, что ведет к высвобождению подавленных и загнанных вглубь воспоминаний из его детства. Ложась навзничь на табурет да еще и запрокидываясь при этом, многие пациенты выражают опасение, что их спина может сломаться, а затем припоминают, что в детстве они боялись, как бы отец не переломил им спину, когда они с ним боролись. Если после этого позволить им выразить свой гнев, например с помощью ударов по кровати, то это приведет к снятию напряжения и в конечном итоге возвратит задубевшей спине как гибкость, так и силу.

Степень, до которой человек утратил контакт с какой-то из частей своего тела, говорит о том, в какой мере он потерял конкретное чувство или ощущение, соотносящееся с этой частью тела. Стиснутые челюсти и напряженная гортань будут словно отсекать чувство печали, поскольку такой человек не может плакать. Если все тело становится ригидным, то у такого человека никогда не появится чувств, связанных с нежностью. Если перейти на более глубинные уровни, то у многих людей отсутствует чувство любви, поскольку их сердца заперты в жесткой грудной клетке, которая блокирует как осознание факта наличия сердца, так и выражение сердечных чувств, к числу которых принадлежит и любовь.

Цель терапии состоит в том, чтобы человек открыл самого себя, а это повлечет за собой восстановление его души и высвобождение его духа. К этой цели ведут три шага. Первым из них является самоосознание, а это означает умение ощутить каждую часть своего тела и те чувства, которые могут в ней возникнуть. Для меня удивительно, насколько многие люди не осознают выражение своего лица и своих глаз, хотя они смотрят на себя в зеркало каждый день. Разумеется, причина того, что они не видят выражения собственной физиономии, состоит в нежелании увидеть его. Они как будто сами не могут разгадать указанное выражение и убеждены, что другие люди тоже не в состоянии этого сделать. По этой или иной причине они носят на лице маску, некую застывшую улыбку, которая демонстрирует миру, что у них все в порядке, хотя на самом деле всё далеко не так. Когда они сбрасывают с себя эту личину, то перед окружающими, как правило, предстает их подлинный лик, полный печали, боли, депрессии или страха. До тех пор пока они продолжают носить подобную маску, они будут не в силах ощутить свое собственное лицо, поскольку оно словно заморожено в этой самой навеки застывшей улыбке. Разумеется, когда индивиду удается ощутить свою печаль, боль или страх, это вовсе не доставляет ему никакой радости, но если указанные подавленные эмоции не прочувствовать, то от них вообще невозможно будет избавиться. Человек томится в тюрьме, скрытой за этим улыбчивым фасадом, который не позволяет лучам солнца проникнуть в глубины человеческого сердца. Выбираясь из своей полутемной камеры, он может счесть солнце чрезмерно обнаженным и сияющим, но после постепенного привыкания к его блеску ему уже никогда не захочется снова жить в прежней, тускло освещенной обители.

Вторым шагом к открытию самого себя является самовыражение. Если чувства не выражаются, они переходят в подавленное состояние и человек теряет контакт с самим собой. Когда детям запрещают выражать определенные чувства, например гнев, или наказывают за то, что они их выражают, то подобные чувства приходится скрывать и в конечном итоге они становятся частью непроглядного подземелья в глубинах данной личности. Масса людей пребывает в ужасе от своих чувств, которые они считают опасными, угрожающими или безумными. Многим индивидам присуща бессознательная убийственная ярость, которую, как они полагают, следует держать погребенной где-то в недрах своей натуры из опасения перед деструктивным, или, иначе говоря, разрушительным, потенциалом этого чувства. Лишь у немногочисленных лиц подобная ярость носит осознаваемый характер. Она подобна неразорвавшейся бомбе, к которой человек не отваживается прикоснуться. Но точно так же, как разумный человек отыщет возможность взорвать подобную бомбу где-нибудь в безопасном месте и тем самым обезвредить ее, можно безо всякого риска разрядить убийственно опасные чувства в кабинете психотерапевта. Я все время помогаю людям производить подобные операции. Будучи однажды так или иначе разряженным, этот глубоко запрятанный гнев поддается рациональной работе с ним.

Третий шаг к собственному освобождению заключается в достижении самообладания. Это состояние означает, что человек знает, что именно он чувствует в данный момент; он находится в контакте с самим собой. Он также владеет способностью выразить себя надлежащим образом, причем так, чтобы это лучше всего отвечало его высшим интересам. Такой индивид полностью владеет собой. Он сумел избавиться от всевозможных бессознательных подпорок, педалей и рычагов управления, которые брали свое начало в страхе быть самим собой. Он сумел избавиться от чувства вины и стыда по поводу того, каков он есть и что он чувствует. Он сумел освободиться от различных мышечных напряжений в своем теле, которые прежде блокировали его самовыражение и ограничивали его самоосознание. Их место заняли теперь приятие самого себя и свобода быть собою.

В последующих главах этой книги я объясню, каким образом человек в ходе терапевтического процесса доходит до этой стадии. Сюда в качестве важной составной части входит аналитическое исследование всего прошлого данного индивида, с тем чтобы он сам понял, почему и как его естество, его Я, оказалось утерянным или пострадало. Поскольку все те события и переживания детских лет, которые позднее порождают проблемы и сложности взрослого человека, фиксируются в его теле и находят там структурное отражение, то внимательное «прочтение» тела может предоставить терапевту базисную информацию о прошлом данного лица. Это знание плюс все то, что можно почерпнуть из интерпретации его сновидений, из анализа его поведения и из бесед, проводимых между ним и терапевтом, должно быть увязано самим пациентом с теми чувствами, которые он испытывает, и с ощущением собственного тела. Только на этом пути можно достигнуть интеграции разума и тела таким образом, чтобы человек стал чем-то цельным.

Терапия представляет собой путешествие в страну, где человеку предстоит совершить очень важное открытие — открытие самого себя. Этого нельзя добиться быстро, это отнюдь не легко и это не лишено страхов и опасностей. В некоторых случаях такое путешествие может занять целую жизнь, но наградой является чувство, что твоя жизнь прожита не напрасно. Человек может найти истинный смысл жизни в глубоком переживании радости.

Примечания:

Note1

Этот термин охватывает также ощущения онемения, жжения и т. п. — Прим. перев.

Note2

Аутизм — психическое состояние, характеризующееся предельной погруженностью в себя, которая иногда сопровождается уходом в фантазии. — Прим. перев.