Как и глава 11, эта глава посвящена развитию в постмладенческом возрасте. В центре внимания теперь — социальное развитие ребенка, тема не менее глобальная и не менее сложная с методологической точки зрения, чем тема когнитивного развития. Изложение материала вновь будет избирательным; Наша цель состоит в том, чтобы рассмотреть несколько важнейших аспектов более или менее подробно, а не множество аспектов — поверхностно.

Глава делится на две большие части. Первая часть посвящена главным аспектам социального развития. Два из них, привязанность и темперамент, рассматривались в главе 10. В этой главе мы добавим к ним еще три: развитие представлений о нравственных нормах и развитие нравственного поведения; развитие Я-концеп-ции, а также развитие половой типизации и половых различий.

В отношении любой исследовательской проблематики должны быть разрешены два методологических вопроса. Первый — как измерять интересные нам аспекты развития ребенка — разнообразные формы нравственного поведения, проявления половой типизации и т. д. Рассмотрению этого вопроса посвящена первая часть главы. Сюда включено обсуждение практического применения принципов, изложенных ранее (например, разница между лабораторным исследованием и исследованием в полевых условиях), а также конкретных методик, которые используются в разных областях исследования.

Второй большой вопрос касается детерминант — почему все происходит именно так? Почему в социальный репертуар поведения ребенка входят определенные формы поведения, и чем объясняются возрастные и индивидуальные различия в поведении? Именно этому вопросу посвящена вторая часть данной главы. Как и прежде, представленный материал объединяет в себе общие и более специфические вопросы.

«Нравственное развитие» — глобальная тема, охватывающая множество аспектов развития ребенка. Фактически, в том виде, в котором нравственность рассматривают специалисты в области психологии развития, это действительно глобальная тема, поскольку под этой рубрикой изучаются различные аспекты развития. Поэтому первый раздел — самый большой из разделов, составляющих эту главу.

Традиционно выделяют три компонента нравственности: поведенческий, эмоциональный и когнитивный. Излагая материал, я также придерживаюсь этого традиционного деления, отводя для каждого из компонентов отдельный подраздел. В каждом из этих подразделов основное внимание уделяется первому из указанных выше общих вопросов: как измерять интересующие нас аспекты развития? Второй из общих вопросов, как исследовать детерминанты этих аспектов, анализируется в заключительной части данной главы.

Поведенческий аспект нравственности связан с проявлением нравственности в поведении, с поведением, которое нравственно, одобряемо и социально приемлемо. Каковы именно критерии для определения того, «нравственно» ли поведение, — сложный и весьма спорный вопрос, обсуждение которого не входит в нашу задачу. Отмечу, однако, что одним из компонентов практически любого определения является указание на то, что нравственное поведение должно быть, по крайней мере, частично, обусловлено внутренним побуждением, а не только непосредственным внешним давлением. Ребенок, который не списывает, потому что над ним стоит учитель, не ведет себя нравственно (или безнравственно, если уж на то пошло), как и ребенок, который делится конфетами с младшим братом, потому что мать грозится его отшлепать, если он этого не сделает. С другой стороны, поведение ребенка, которому предоставляется некоторая степень свободы и который решает не списывать или решает поделиться, можно назвать нравственным.

Еще один характерный критерий при оценке нравственности поведения — бескорыстность. Поведение человека можно однозначно назвать нравственным, если оно противоречит личным интересам (или по крайней мере не корыстно). Так, ребенок, который делится конфетами, потому что не любит этот сорт конфет, не обязательно ведет себя нравственно, равно как и ребенок, который не списывает, потому что в этом нет необходимости. С другой стороны, ребенок, который дарит последнюю конфету, которую он с большим удовольствием съел бы сам, демонстрирует действительно нравственное поведение.

Заметьте, что эти моменты, касающиеся определения, имеют непосредственное методологическое значение. Мы должны изучать ситуации, либо естественные, либо экспериментально созданные, в которых у ребенка появляется возможность повести себя нравственно, не руководствуясь своекорыстными интересами и не по принуждению. По мере изложения я буду приводить примеры подобных ситуаций.

Какие конкретно формы поведения попадают в категорию поведенческого аспекта нравственности? Существует огромное множество таких форм, которые можно приблизительно разделить на два больших класса, соответствующих двум приведенным выше примерам. В одних случаях вопрос состоит в том, может ли ребенок не поддаться искушению совершить проступок. Это, к примеру, случай со списыванием, — часто используемая методика оценки нравственного поведения у Детей школьного возраста. Списывание — это, фактически, частный случай такого конструкта, как устойчивость перед соблазном. В тестах устойчивости перед соблазном создается конфликт между склонностью действовать в личных интересах (например, списывать с целью получения более высокой оценки) и некими санкциями или запретами, наложенными на это поведение (например, правилами, запрещающими списывать, или неодобрением учителя, родителя). Важно, устоит или не устоит ребенок перед соблазном. Очень часто для измерения устойчивости маленьких детей используется тест «Запрещенные игрушки*, который мы вскоре опишем.

Долгие годы изучение нравственного поведения было ориентировано главным образом на ситуации, когда ребенку приходилось противостоять искушению. В последнее время внимание к негативным ситуациям дополнил возрастающий интерес к позитивной стороне нравственности: сможет ли ребенок не только устоять перед соблазном совершить проступок, но и повести себя благородно? Активное социально одобряемое поведение называется просоциальным. Пример просоци-ального поведения — проявление щедрости. Просоциальным поведением можно также назвать сочувствие огорченному человеку или предложение помощи для смягчения его горя. Более формально просоциальное поведение определяется как «действия, цель которых — помочь или принести пользу какому-либо человеку или группе людей, при том что совершающий эти действия не рассчитывает на награду» (Mussen & Eisenberg, 1977, pp. 3-4). Еще раз обратите внимание на отсутствие внешнего контроля нравственного поведения.

Какую бы форму поведения мы ни решили изучать, для сбора данных можно использовать несколько подходов. В общих чертах эти подходы были описаны в главе 6; здесь же мы рассмотрим их конкретное применение к исследованию нравственного развития.

Один из путей — найти некие естественные «полевые» условия и провести натуралистическое наблюдение интересующего нас поведения. Примером может служить исследование Барретт и Йарроу (Barrett & Yarrow, 1977). Они изучали 5-8-летних детей, посещавших летний детский лагерь. Использовался метод об-сервативных временных срезов, при этом каждого ребенка в целом наблюдали в течение восьми 15-минутных периодов; каждый период наблюдения, в свою очередь, был разделен на три 5-минутных блока. При наблюдении фиксировались в том числе и случаи просоциального поведения, определявшегося как:

«Попытки удовлетворить потребность другого человека в физической или эмоциональной поддержке. К ним относятся акты утешения (физически или вербально выражаемого сочувствия или подбадривания), дарения (предоставления возможности использовать предметы или рабочее пространство) и помощи (физического содействия или предложения физического содействия)» (р. 476).

Кроме того, фиксировались ситуации, когда имелся шанс повести себя просо-циально, — то есть сигналы со стороны других детей, свидетельствующие о том, что они нуждаются в утешении, помощи или в том, чтобы с ними поделились.

Очевидное преимущество подходов, аналогичных подходу Барретт и Йарроу, отмечалось в главе 6. При натуралистическом наблюдении мы непосредственно видим то, что пытаемся объяснить: естественное поведение в естественных условиях. Еще одно преимущество, касающееся конкретно этого исследования, — оценка не только случаев самого просоциального поведения, но и шансов его продемонстрировать. Типичным недостатком натуралистического наблюдения является то, что ситуации, провоцирующие определенное поведение, неодинаковы у разных детей. Возможно, к примеру, что у ребенка низкие показатели по шкале «утешение» лишь потому, что на момент наблюдения у него не было возможности никого утешить. Эта проблема является следствием недостатка контроля в натуралистическом исследовании: мы не можем создать одинаковые условия для всех детей, а должны принимать обстоятельства такими, какими они сложились. Чтобы разрешить эту проблему, можно учитывать подобные обстоятельства у каждого ребенка или соответствующим образом модифицировать процедуру анализа, что и сделали Барретт и Йарроу, приняв во внимание возможности для демонстрирования просоциального поведения. Еще один способ, который также использовали Барретт и Йарроу, сбор данных о специфических моделях поведения каждого ребенка. Логика при этом аналогична рассматривавшейся ранее логике отбора испытуемых: чем больше выборка или чем больше данных о специфических моделях поведения каждого ребенка, тем выше вероятность компенсирования случайных вариаций и, следовательно, получения репрезентативных результатов.

Как мы указывали выше, натуралистический подход обладает не только достоинствами, но и недостатками. Затруднительно обеспечение точности измерений, особенно в тех случаях, когда наблюдение необходимо проводить в неконтролируемых полевых условиях. В исследовании Барретт и Йарроу надежность, основанная на общности оценок наблюдателей, в действительности была довольно умеренной, в пределах 0,7-0,8. Еще одна проблема — возможность влияния наблюдателя на наблюдаемое поведение. Да, в ситуации свободной игры, как в исследовании Барретт и Йарроу, присутствие взрослых не является чем-то необычным, и к нему легко привыкнуть. Тем не менее в этом отношении не следует быть слишком оптимистичными. Осознание своей роли наблюдаемого, в действительности, может особенно сильно повлиять на поведение, когда речь идет о нравственности, о сфере, которая диктует определенные нормы того, как «следует» себя вести в присутствии взрослого (то есть следует делиться, следует помогать и т. д.). Не исключено, что вероятность просоциальных действий ниже, когда поблизости нет взрослого.

Рассмотрим еще один пример натуралистического обсервативного исследования. Это необычно смелое исследование, в котором была предпринята попытка минимизировать описанные только что трудности. Зан-Вакслер, Радке-Йарроу, Вагнер и Чэпмен (Zahn-Waxier, Radke-Yarrow, Wagner, & Chapman, 1992) изучали реакцию на огорчение другого человека у 1-2-летних детей — само по себе довольно смелое предприятие, поскольку дети этого возраста представляют собой трудную и недостаточно изученную группу. Исследователей особенно интересовали просоциальные реакции, вызванные огорченностью другого человека, такие как выражения сочувствия или предложения помощи. Эти реакции изучались в лонгитюде в течение одного года, что, учитывая трудности лонгитюдного исследования, является еще одним свидетельством смелости авторов. Наконец, наблюдение вели не обычные ассистенты исследователя, а матери детей. Перед началом исследования матери проходили курс интенсивной подготовки, обучаясь производить наблюдение и фиксировать результаты так, как это требовалось исследователям. Обсервативный метод представлял собой сочетание выборочного анализа поведенческих событий и нарративной записи: всякий раз, когда кому-то случалось огорчаться, мать надиктовывала на магнитофон описание случившегося, предшествовавших событий и реакции ребенка на чужое горе. Использование этого подхода дало возможность выявить ранние формы сочувствия и просоциального поведения в возрастной группе, в которой, как считалось, такие реакции невозможны (см. также Radke-Yarrow & Zahn-Waxler, 1984; Zahn-Waxler & Radke-Yarrow, 1982).

Наверное, нет необходимости говорить о том, что при проведении таких исследований возникает много трудностей, как практических, связанных с обеспечением сотрудничества, так и более существенных, связанных с обеспечением точности отчетов матерей. Однако этот подход имеет и сильные стороны, особенно если сравнить его с обычными обсервативными исследованиями. Стоит упомянуть два преимущества. Во-первых, сводится к минимуму влияние присутствия наблюдателя, поскольку мать является естественной частью среды, в которой воспитывается ребенок. Хотя наблюдение все же ограничивается случаями, свидетельницей которых становится мать, проблема реактивности в ее обычном виде не стоит. Заметьте, что это пример «включенного наблюдения», о котором говорилось в главе 4. Во-вторых, возможности для наблюдения значительно шире, а объем информации значительно больше, чем в типичном обсервативном исследовании. Поэтому мы можем быть гораздо увереннее в том, что получили репрезентативные данные о поведении ребенка.

Второй подход, который мы рассмотрим, — лабораторное выявление определенного вида поведения. В этом случае наблюдение производится в структурированной обстановке лаборатории, в обстановке, создающей возможности для проявления и измерения конкретных форм нравственного поведения, интересующего исследователя. Проанализируем два наглядных примера этого подхода: первый — ориентированный на негативный аспект нравственности, связанный с сопротивлением соблазну, а второй — ориентированный на позитивный, нросоциальный аспект.

Как отмечалось ранее, оценка устойчивости ребенка к соблазну обычно производится с помощью теста «Запрещенные игрушки». Типичный пример его использования — одно из первых исследования Парке (Parke, 1967). В исследовании Парке испытуемых (1- и 2-классников) по одному приглашали в передвижную лабораторию, помещенную в трейлере, и предлагали им порисовать в течение 10 минут. По окончании фазы рисования ребенка усаживали за стол, на котором стояло пять игрушек, и давали следующую инструкцию:

Можешь посидеть здесь. [Э. откидывает накрывающую игрушки ткань]. Эти игрушки предназначены для другого человека, поэтому ты их не трогай. Если будешь хорошим мальчиком (девочкой) и не будешь трогать игрушки, мы с тобой потом поиграем. Я кое-что забыл в школе и должен сходить и принести это. Пока меня пет, можешь полистать эту книгу. Я закрою дверь, так что никто тебя не побеспокоит. Когда я вернусь, то постучу, чтобы ты знал(а), что это я (р. 1105).

Ребенка на 15 минут оставляли наедине с игрушками и следили за его поведением через одностороннее зеркало. Вопрос, конечно, состоял в том, устоит ли ребенок перед соблазном поиграть с игрушками, и если нет, как скоро он нарушит уговор и как далеко зайдет в его нарушении. Оказалось, что дети в разной степени способны не поддаваться искушению и что эта способность определяется рядом переменных. Одну из этих переменных мы рассмотрим позже, при обсуждении исследований нравственных рассуждений.

Второй пример лабораторного исследования имеет отношение к просоциальной способности делиться (см. Barnett, King, & Howard, 1979). Это исследование иллюстрирует один из наиболее популярных методов изучения этой способности. Испытуемые, учащиеся начальных классов, в награду за выполнение заданий на память получали 30 призовых фишек. В конце исследования, когда все дети уже прошли тестирование, фишки можно было обменять на призы. Однако прежде чем отпускать ребенка с его фишками, экспериментатор показывал ему копилку и сообщал, что «Многие дети, такие же как и ты, ходят в школу. Но у них не будет возможности поучаствовать в исследовании. Потом, если-захочешь, можешь поделиться с этими детьми, бросив в копилку несколько фишек. Ты не обязан делиться, но если хочешь, можешь это сделать» (Barnett et a!., 1979, р. 165).

Затем на некоторое время ребенка оставляли одного, чтобы, предоставленный сам себе, он смог решить, делиться ему или нет. Тот факт, что в копилке уже были фишки, усиливал впечатление анонимности. Однако это впечатление было обманчивым: поведение ребенка контролировалось ничуть не меньше, чем в описанном выше исследовании с запрещенными игрушками. Подсчитав количество фишек после ухода ребенка, экспериментатор имел возможность оценить «вклад» каждого из детей.

Лабораторный подход имеет ряд преимуществ. В сравнении с натуралистическим наблюдением, проведение исследования в лабораторных условиях — намного более эффективный способ сбора информации о поведении. Вместо того чтобы, иногда часами, ждать, когда ребенок поведет себя соответствующим образом, мы создаем ситуацию, актуализирующую интересующее нас поведение (когда ребенок выбирает, поддаваться ему соблазну или нет, делиться или нет и т. д.), в какие-то минуты. Более того, мы можем создавать равноценные условия для всех испытуемых. Как отмечалось, при проведении классического натуралистического исследования неравноценность ситуаций, актуализирующих некое поведение, может создать определенные трудности. И при этом мы можем произвести точное и объективное измерение. К примеру, не представляет труда зафиксировать, играет ли ребенок с игрушками, с которыми ему запретили играть, и как скоро он начал это делать. Еще проще подсчитать, сколько фишек бросил ребенок в копилку.

Стоит отметить еще одно преимущество лабораторного подхода. С момента появления таких методов, как тест «Запрещенные игрушки» и «Пожертвование» началась разработка их многочисленных вариантов. Например, мы можем узнать, что происходит с устойчивостью, изменяя привлекательность игрушек, категоричность запрета или доступность альтернативных занятий. В исследовании способности делиться мы можем изменять количество и привлекательность того, чем приходится делиться, то, насколько знаком или симпатичен человек, с которым делятся, наличие или отсутствие экспериментатора при акте «дарения». Иными словами, мы можем целенаправленно производить экспериментальные манипуляции с огромным количеством потенциально значимых независимых переменных.

Недостатки лабораторного подхода, как указывалось в главе 6, можно объединить одним словом — искусственность. Грусек (Grusec, 1982) подводит итог тому, что обычно вызывает критику этого подхода:

«Есть ли что-то общее между способностью устоять перед соблазном поиграть в условно запрещенные игрушки и способностью не поддаться искушению солгать, нарушить правила игры или украсть? Связано ли вообще жертвование только что выигранными

фишками неизвестным обделенным детям с оказанием помощи другу, действительно попавшему в затруднительную ситуацию?» (р. 259)

Сомнения вызывает внешняя валидность — достаточно л и высок уровень сходства лабораторных и жизненных ситуаций, чтобы можно было делать какие-либо обобщающие выводы. В любой лабораторной методике легко обнаружить недостатки и факторы, которые могут негативно отразиться на валидности. Я вернусь к этому вопросу, когда мы будем обсуждать лабораторные исследования детерминант нравственного поведения.

С другой стороны, следует еще раз подчеркнуть момент, о котором говорилось в главе 6. Лабораторные и полевые условия следует рассматривать на континууме, а не как дихотомию; экспериментально смоделированные ситуации не обязательно должны радикально отличаться от естественного опыта ребенка. В действительности, нетрудно доказать, что нравственное поведение, в отличие от большинства представляющих интерес для психологов феноменов, поддается естественной, не приводящей к эффектам реактивности оценке в лабораторных условиях. Например, ребенка в естественной манере просят поделиться — высказанное «между прочим» пожелание, внешне совершенно не связанное с задачами исследования. Аналогично, оказание помощи может оцениваться в ситуации, когда экспериментатор «случайно» роняет коробку с теннисными мячами и смотрит, помогает ли ребенок их собирать. Сочувствие может оцениваться в ситуации, когда экспериментатор якобы прищемил палец дверцей шкафчика и отмечает реакцию ребенка (Yarrow & Waxier, 1976). Если искусно произвести эти эксперименты (большое «если»), они будут вполне естественными и информативными.

Отмечу в завершение, что иногда экспериментальное выявление некоторых форм поведения можно осуществить в естественных условиях. Такие попытки были предприняты, к примеру, в описанном ранее исследовании (Zahn-Waxler et al., 1992). Помимо ситуаций огорчения, складывавшихся естественным образом, для оценки реакции ребенка использовались ситуации притворного огорчения матери, якобы ударившейся ногой. Здесь мы используем сразу два преимущества исследований типа «полевые условия — полевые условия», о которых говорилось в главе 6: экспериментальный контроль, необходимый для обеспечения внутренней валидности, плюс естественные условия как фактор повышения внешней валидности.

Последний метод, который мы рассмотрим, — метод рейтинга (или вербального отчета). Здесь вновь исследуется естественное поведение в естественных условиях как противоположность экспериментально выявляемому поведению в обстановке лаборатории. Для осуществления измерений вновь привлекается наблюдатель в противоположность автоматической или полуавтоматической регистрации, которая нередко производится в лаборатории. Однако рейтинг носит значительно более обобщенный, оценочный характер и не имеет такой тесной связи с фактическим поведением, как наблюдение. При наблюдении стоит задача зафиксировать специфику текущего поведения, обычно посредством четкой и объективной сие-

темы регистрации, используемой подготовленными наблюдателями. При использовании метода рейтинга задача состоит в выявлении общих характеристик ребенка — насколько он честен или нечестен, щедр или скуп и т. д. Эти характеристики — не непосредственные поведенческие проявления; о них судят, обычно ретроспективно, используя наблюдения, производимые, как правило, в естественных условиях и несистематически, кем-то, кто хорошо знает ребенка. Этот кто-то — чаще всего учитель или родитель. В исследованиях с детьми старшего возраста это может быть другой ребенок или сам испытуемый. В любом случае наша оценка основана на том, какого мнения о ребенке кто-то, кто его знает.

Рассмотрим несколько примеров,. В исследовании Рутерфорд и Массен (Rutherford & Mussen, 1968) рейтинговую оценку щедрости мальчиков дошкольного возраста производили воспитательницы детского сада. Каждой воспитательнице выдавали карточки с именами мальчиков из ее группы и просили разделить эти карточки на пять стопок. В первую должны были войти те из мальчиков, «которых я знаю как самых эгоистичных и наименее щедрых». Три промежуточные категории; для тех, «кто щедр не более остальных, то есть не слишком щедр, но и не ведет себя слишком эгоистично». Сортировка карточек — достаточно распространенный метод получения рейтинговых оценок. Используются карточки или нет, рейтинг подразумевает оценку выраженности у ребенка некоторой характеристики — то есть оценку не только того, присутствует или отсутствует некое качество, но и того, в какой степени ребенок щедр, честен и т. д. Рейтинговая оценка ребенка, как правило, по инструкции или по умолчанию дается на основе сравнения ребенка с другими детьми.

Как отмечают Массен и Айзенберг-Берг (Mussen & Eisenberg-Berg, 1977), рейтинговые оценки воспитателей имеют наибольшее значение при изучении детей дошкольного возраста, поскольку с ними воспитатели общаются часто, при разных обстоятельствах и в неструктурированных ситуациях. В более структурированной обстановке школы общение учителя с детьми недостаточно разносторонне и поэтому не позволяет осуществить рейтинговую оценку разнообразных качеств. Однако к школьному возрасту ценным источником информации может стать мнение сверстников. Мартин Хоффман, в частности, использовал метод «социометрического* рейтинга сверстников при проведении ряда исследований, направленных на оценку различных аспектов нравственного развития (Hoffman, 1975; Hoffman & Saltzstein, 1967). В одном из исследований (Hoffman, 1975) измерялось сочувствие другим: ученикам 5 классов было предложено назвать трех одноклассников одного с ними пола, которые «внимательнее остальных относятся к чувствам других ребят и стараются никого не обижать», а также «вступаются за тех, кого высмеивают или обзывают».

Как и другие методы, рейтинг имеет свои плюсы и свои минусы. Если говорить о недостатках, наиболее очевидный из них заключается в том, что рейтинг не имеет непосредственной связи с фактическим поведением; это интерпретационный отчет о поведении. Есть множество причин, по которым рейтинговые оценки могут создать о ребенке неверное представление: недостаточные возможности для наблюдения, наблюдение лишь в определенных ситуациях, неправильное истолкование инструкций, забывчивость, намеренное искажение фактов, следование

стереотипам. Кроме того, рейтинг, предполагающий выведение обших характеристик, — неудачный способ изучения непосредственных детерминант некой формы поведения (вспомним разделение свойство/состояние, рассматривавшееся в главе 4). Если говорить о преимуществах, рейтинговые оценки, данные человеком, который действительно хорошо знает ребенка, позволяют получить всестороннюю информацию, недоступную при использовании других методов. Лабораторные методы неизбежно ограничены скудными данными о зачастую нетипичном поведении ребенка в короткий промежуток времени. Наблюдение в естественных условиях, как, например, в работе Zahn-Waxler et al., 1992, несмотря на все усилия исследователей, также, как правило, ограничено определенными ситуациями и определенными формами поведения. Рейтинг основан на многоплановых данных, включающих в себя практически все, что знают о поведении ребенка родитель, учитель или друг. (Сопоставление метода рейтинга и наблюдения можно найти в работе Cairns & Green, 1979.)

Наиболее общий вывод из сказанного в этом разделе уже был сформулирован в главе 6. Все методы имеют свои недостатки. Поэтому для решения любой исследовательской задачи (в нашем случае, для изучения нравственного развития) необходимо направленное использование как можно большего количества методов.

Перейдем теперь к рассмотрению эмоционального аспекта нравственности — к тому, какие чувства испытывает ребенок в ситуациях, значимых с точки зрения нравственности. Наибольший интерес исторически вызывало негативное чувство вины — то есть неприятное, связанное с самоосуждением чувство, переживаемое человеком в ситуации, когда он совершил (или только намеревается совершить) что-либо дурное В последнее время все больший интерес вызывает такое позитивное чувство, как эмпатия, то есть склонность сопереживать эмоциональным реакциям других людей (к примеру, печалиться, когда кому-то грустно).

Эмоции, по определению, феномен внутреннего мира и, будучи таковыми, представляют для исследователя серьезную методологическую трудность. Как определить, что чувствует ребенок? До недавнего времени за ответом на этот вопрос чаще всего обращались к самому ребенку — то есть пытались получить некий вербальный отчет о чувствах, переживаемых в разных ситуациях. Начнем с этого подхода и рассмотрим его применение к чувству вины, а затем приведем два примера оценки эмпатии^ После этого обратимся к некоторым из последних попыток перейти от вербальных отчетов к непосредственному измерению эмоциональных реакций.

Самый распространенный способ изучения чувства вины заключается в предъявлении рассказов, в которых главный герой (который обычно имеет много общего с испытуемым) совершает какой-то проступок. Рассказ обрывается на том месте, где описывается проступок, а ребенка просят досочинить окончание истории. Особый интерес представляют окончания, в которых описываются эмоциональные реакции главного героя, в том числе и переживание чувства вины. Интересным может оказаться и дальнейшее поведение героя: убегает он, прячется, признается в своем проступке, пытается загладить свою вину или действует как-то иначе.

Какая бы реакция ни приписывалась персонажу, предполагается, что она свидетельствует о том, что чувствовал бы и как бы себя вел в подобной ситуации сам ребенок. Поскольку предполагается, что ребенок «проецирует» собственные чувства на персонажа, такого рода методики называются проективными. Примеры двух таких рассказов, предназначенных для оценки чувства вины, приведены во вставке 12.1.

Метод незаконченных рассказов имеет ряд преимуществ. Его довольно легко использовать, обработка результатов также не представляет трудностей, кроме того, этот метод позволяет оценить широкий диапазон реакций в ситуациях разной степени тяжести проступка; такого разнообразия практически невозможно достичь при использовании любого другого подхода. Главное, что вызывает возражения в этом методе, конечно же, допущение, лежащее в его основе: допущение, что ребенок реагирует, проецируя собственные эмоции на героя рассказа (а не в соответствии с ожиданиями взрослого). Исследования с использованием подобных методик не оставляют сомнений в том, что это допущение нередко оправдано; однако насколько оно оправдано в целом — спорный вопрос. Следует отметить, что рассказы, подобные тем, которые представлены во вставке 12.1, можно использовать и более директивно, напрямую спрашивая ребенка, что бы он чувствовал или думал, будь он на месте героя (например, Thompson & Hoffman, 1980). Тем не менее с помощью этой методики можно получить лишь вербальный отчет об эмоциях, а не конкретные показатели.

На вербальных отчетах основаны и многие исследования эмпатии. Одна из методик оценки эмпатии у детей, к примеру, Тест аффективных ситуаций на эмпа-тию (Affective Situation Test for Empathy) (Feshbach & Roe, 1968). Этот тест включает в себя восемь последовательностей из слайдов, изображающих 6-7-летних детей в различных аффективно окрашенных ситуациях. Два сюжета иллюстрируют радость, два - грусть, два - страх и два - гнев. В «радостном» сюжете, например, показан ребенок (мальчик или девочка, в зависимости от пола испытуемого), празднующий день рождения. Один из «грустных» сюжетов связан с потерей собаки; ниже представлены комментарии к картинкам:

Слайд 1 Вот мальчик и его собака. Этот мальчик везде ходит со своей собакой, но иногда собака пытается убежать

Слайд 2 Вот собака снова убегает

Слайд 3 Теперь мальчику ее не найти; может быть, она пропала навсегда (р. 135)

Процедура, которую использовали Фешбах и Ро, довольно проста. После показа каждого сюжета ребенка спрашивали: «Что ты чувствуешь?» Оценка производилась на основе соответствия чувств ребенка и персонажа. Использовались две системы оценки. Как проявление специфической эмпатии рассматривалось полное совпадение чувств ребенка и персонажа, то есть ребенок должен сообщить, что чувствует радость при просмотре сюжета о дне рождения, грусть - при просмотре сюжета о потерянной собаке и т. д. Как проявление неспецифической эмпатии рассматривалось совпадение эмоций ребенка и персонажа лишь по знаку. Так, в случае с потерянной собакой в зачет идут любые негативные переживания, например, «плохо», «испугался».

Вставка 12.1

Примеры проективных рассказов, используемых для оценки чувства вины

Ранним вечером Боб со своим другом бегут по улице, спеша на главный баскетбольный матч сезона\ Боб весь в нетерпении, так ему хочется посмотреть игру. Она начнется через пять минут, и мальчики н& хотят пропустить ни одного момента. Там будут все ребята. По пути они замечают маленького мальчика, который растерянно смотрит по сторонам. Он бормочет чье-то имя. Боб и его друг - единственные, кто находится поблизости. Они не знают, что это за ребенок. «Смотри, похоже, этот малыш потерялся, - обращается Боб к своему другу. - Может, походить, поспрашивать, чей он? Это займет всего несколько минут». «Да ну. У нас свои дела. Мы же не можем опоздать на игру. И потом, родители наверняка сами его скоро найдут, и с ним будет все в порядке. Пошли, друг ты мне или не друг?» Наконец Боб говорит: «Ну ладно. Наверное, ты прав. Родители сами его скоро найд/г». Они пришли на игру вовремя и с удовольствием посмотрели весь матч. На следующее утро Боб выехал покататься на велосипеде и заметил вывешенную газету. На фотографии был изображен тот самый маленький мальчик, которого они видели вчера. В газете сообщалось, что днем за ребенком присматривала соседка. Пока она была в парикмахерской, 4-летний малыш оставался на улице. Она велела ему поиграть и дожидаться ее. Но ребенок пошел гулять и потерялся. Пока соседка его искала, мальчик, перебегая улицу, попал под машину. В газете сообщалось, что по дороге в больницу мальчик скончался.

Арт и его друзья отдыхали на школьном пикнике. На пикнике проводилось много разных соревнований. Арт любил принимать участие в соревнованиях и ужасно хотел победить. Его друзья выигрывали соревнования по прыжкам, поиску кладов и бегу. Арт был одним из тех ребят, кому так и не удалось ничего выиграть. В нескольких конкурсах он даже оказался на последнем месте. «Может быть, я выиграю в плавании. Это главное соревнование!» - размышлял он. Когда пришло время заплыва, Арт стал думать, как бы ему выиграть. Соревнующиеся должны были доплыть под водой до большого белого буйка и обратно. Вся дистанция составляла около 25 футов. Арт знал, что никто не заметит, если он, не доплыв до буйка, повернет обратно, потому что в пруду купалось много людей и вода стала немного мутной. Итак, Арт проплыл лишь часть дистанции, повернул обратно и пришел первым. Все стали поздравлять его с победой. Когда к финишу пришли другие пловцы, они стали хвалить Арта. Никто не заметил, как он повернул. Ему подарили ленту, и никто не подозревал, что он далеко не самый лучший пловец. Источник: «Conscience, Personality, and Socialization Techniques», M.LHoffman, 1970, Human Development, 13, p. 98.

Вслед за методикой для взрослых (Mehrabian & Epstein, 1972) появилась методика оценки эмпатии у детей (Bryant, 1982). Процедура Брайант проще в проведении и обработке результатов, чем процедура Фешбах и Ро (Feshbach & Roe, 1968), и предназначена для более широкого возрастного диапазона испытуемых. Методика состоит из 22 вопросов, представленных в табл. 12.1. Вопросы описывают позитивные и негативные эмпатические реакции на разнообразные ситуации. От маленьких детей требуется лишь ответ «да/нет». Со старшими детьми и подростками может использоваться 9-балльная рейтинговая шкала для более точного указания на степень согласия или несогласия с определенным утверждением.

Хотя методики вышеупомянутых авторов имеют определенную ценность, они страдают тем же недостатком, что и упомянутый ранее метод неоконченных рассказов для оценки чувства вины: они измеряют вербальные отчеты об эмоциях, а не сами эмоции. Трудность, конечно же, в том, чтобы разработать методику непосредственной оценки эмоционального состояния. В последние годы в некоторых исследованиях изучается два альтернативных индекса эмоций; выражение лица и физиологические изменения. Примером может послужить исследование, которое провели Айзенберг и др. (Eisenberg et al., 1988). В этом исследовании дошкольникам и 2-классникам показывали три фильма, в которых дети были изображены в эмоционально окрашенных ситуациях; мальчик и девочка, застигнутые грозой маленькая девочка, у которой только что умерла ее птичка, и девочка-инвалид, пытающаяся встать на ноги и самостоятельно пойти. Во время просмотра у детей контролировались частота сердечных сокращений и выражение лица. После просмотра каждого из фильмов детей, кроме того, просили рассказать, какие чувства они испытывали. Ожидалось, что эмпатической реакцией на переживания персонажей первого фильма будет страх или тревога; а второй и третий фильм вызовут грусть и сожаление. Именно это и было обнаружено, хотя у старших испытуемых реакции носили более выраженный характер. Большинство детей сообщали, что они испытывали страх при просмотре первого фильма; а реакция грусти, напротив, была более характерна при просмотре фильма об умершей птице. Анализ выражения лица дал ту же картину: выражение, свидетельствующее о переживании страха при просмотре фильма о грозе, и выражение, свидетельствующее о грусти и сожалении при просмотре двух других отрывков. Наконец, изменения частоты сердечных сокращений также зависели от содержания фильма: частота сердечных сокращений повышалась при просмотре первого фильма и снижалась при просмотре двух других. Снижение частоты сердечных сокращений, как отмечалось в главе 10, — один из признаков состояния внимания; авторы исследования заявляют, что этот аспект реакции на грусть другого человека — свидетельство ориентированного вовне, искренне сочувственного переживания. В подтверждение авторы ссылаются на данные других своих исследований (Eisenberg et al., 1989), указывающих на то, что снижение частоты сердечных сокращений при встрече с кем-либо, нуждающимся в поддержке, связано с повышенной готовностью оказать помощь. Следует подчеркнуть, что подход Айзенберг к измерению эмоциональных реакций воплощает в себе идею о необходимости использования конвергентных операций, о которой я периодически напоминаю в этой книге. Он, кроме того, служит примером мультиметодического подхода к конструктной валидности, рассмотренного в главе 4. Самоотчет об эмоциях, хотя и дает ценную нформацию, все же по разным причинам может оказаться неточным или неполным. Выражение лица, несомненно, может служить ключом к внутреннему переживанию, но одной только мимики недостаточно, чтобы судить об эмоциях. Дать однозначную интерпретацию физиологическим изменениям еще сложнее. Однако если все данные указывают в одном направлении, можно с гораздо большей уверенностью утверждать, что нам действительно удалось измерить интересующий нас конструкт. В обсуждаемой работе (Eisenberg et al., 1988) конвергенция данных была достигнута в двух аспектах. Во-первых, в том смысле, о котором мы только что говорили: все три показателя изменялись параллельно и в ожидаемом направлении, в соответствии с изменениями эмоциональной окраски стимулов. Вторая форма конвергенции —корреляционная: реакции детей по одному параметру коррелировали с их реакциями по двум другим параметрам. То есть грустное выражение лица обычно сопровождалось снижением частоты сердечных сокращений и сообщением о чувстве грусти — именно так, как и должно происходить в том случае, если все показатели отражают одно и то же эмоциональное состояние.

Таблица 12.1 Тест эмпатии для детей и подростков БраЙант

(+) указывает на то, что утвердительный ответ свидетельствует об эмпатии; (-) указывает на то, что отрицательный ответ свидетельствует об эмпатии.

Источник: An Index of Empathy for Children and Adolescents, В. К. Bryant, 1982, Child Development, 53, p. 416.

Последняя тема, которая будет рассмотрена в этом разделе, — когнитивный аспект нравственности. Теперь нас будет интересовать вопрос о том, как ребенок рассуждает о нравственности, и как изменяются его рассуждения в процессе развития когнитивных навыков.

Научно-исследовательские материалы, посвященные когнитивному аспекту нравственности; имеют два основных источника. Сначала обратимся к работам, начатым в 1920-х годах Пиаже и нашедшим свое продолжение в сотнях дальнейших исследований. Затем мы перейдем к рассмотрению современной исследовательской программы, инициатором которой стал Лоренс Колберг со своими коллегами.

Результаты исследований Пиаже, посвященных нравственности, объединены в одной книге, «Нравственные рассуждения ребенка» (The Moral Judgment of the Child, Piaget, 1932). Как отмечалось, исследования были проведены в 1920-х годах, что позволяет отнести их к ранним работам Пиаже. Из этого следует, что они не вполне согласуются с последующими работами, посвященными когнитивному развитию, которые мы рассматривали в главе 11. Тем не менее уже здесь намечены многие из основополагающих идей. Это и идея Пиаже о том, что нравственные рассуждения ребенка отражают не столько то, чему его научили родители или общество, сколько его собственный уровень когнитивного развития. Это и неизбежное следствие предыдущей мысли - идея о том, что изменения в нравственных суждениях являются результатом главным образом развития когнитивных навыков ребенка. И, с точки зрения методологии, как мы увидим, это подчеркивание необходимости использовать гибкий «клинический метод» тестирования как лучший способ прояснения представлений ребенка.

В своих исследованиях нравственных суждений Пиаже использовал два основных метода. Первый заключался в том, что детей расспрашивали о правилах разных игр, чаще всего об игре в стеклянные шарики. По мнению Пиаже, игры детей представляют собой своего рода микрокосм социального мира в целом, с собственными социальными нормами, закрепленными в процессе межличностного взаимодействия, санкциями за нарушение правил и т. д. Именно по этой причине, изучая игры, можно получить некоторое представление об уровне нравственного развития ребенка. Пиаже интересовала как способность ребенка придерживаться определенных правил, так и понимание им происхождения и сути правил[ 6 ]. Беседы с ребенком, проводившиеся в гибкой манере клинического метода, должны были прояснить вопросы следующего типа: каковы правила игры; всегда ли правила игры были такими, какие они сейчас; можно ли изменить правила?

Вставка 12.2 иллюстрирует незначительную часть того, что удалось обнаружить Пиаже.

Вставка 12.2 Примеры ответов на вопросы Пиаже о правилах игры

ФОЛ (5)... «Давным-давно, когда люди начинали строить город Невшатель, играли ли дети в шарики так же, как ты мне только что показал? - Да. - Всегда только так? - Да. - А как ты узнал о правилах? -Когда я был совсем маленький, мне показал их брат. А брату показал папа. - А как о них узнал твой папа? - Он просто знал. Никто ему не рассказывал. - Как он тогда узнал? - Никто ему не показывал!.. -Кто придумал иг-ру в шарики? - Мой папа».

ШТОР (7) говорит, что дети играли в шарики еще до времен Ноева ковчега: «Как они играли? - Как и мы. - Как все началось? - Они купили несколько шариков. - Но как они научились? - Их папа научил». Штор изобретает новую игру для троих. Он полагает, что его друзьям понравится в нее играть, «но не всем. Не большим, не самым большим. - Почему? - Потому что это игра не для больших, -г Это честная игра, как та, которую ты мне показал? - Нет. - Почему? - Потому что здесь не поровну. - А если бы кто-нибудь так играл, даже большие, это было бы честно? - Нет. - Почему? - Потому что здесь не поровну».

МОБ (12)... «Все играют так, как ты мне только что показал? - Да. - Так играли и много лет назад? -Нет. - Почему? - Тогда использовали другие слова. - А правила? - Правила тоже были другие. Отец рассказывал, что они играли по-другому. - Но давным-давно люди играли по таким же правилам? - Не совсем по таким. - Что насчет правила не "бить" за один? - Я думаю, оно пришло позже. - А играли в шарики, когда твой дедушка был маленьким мальчиком? - Да. - Так же, как и сейчас? - Нет, по-другому. - ...Можно ли изменить правила? - Да. - А ты мог бы? - Да, я мог бы придумать новую игру. Однажды вечером мы играли дома и придумали новую [показывает ее нам]. - Эти правила такие же честные, как и в других играх? - Да. - А какая игра честнее, та которую ты показал мне в начале, или та, которую ты изобрел? - Они одинаково честные». Источник: The MoralJudgment of the Child (p. 55, 60, 66-67), J. Piaget, 1932. New York: Free Press.

Как можно заметить, представления детей о правилах в процессе развития определенно изменяются. Младшие дети склонны рассматривать правила как нечто незыблемое, не поддающееся изменению — правила всегда были такими, какие они сейчас, они были сообщены Богом или отцом ребенка и не могут быть изменены.

Старшие дети значительно яснее осознают то, что правила игр, если не полностью, то частично условны и изменяемы. Этот сдвиг в представлениях об игре, с точки зрения Пиаже, отражает значительно более серьезный переход от «нравственности принуждения» или «нравственного реализма» к «нравственности сотрудничества» или «нравственному релятивизму». Вскоре мы рассмотрим еще несколько примеров этого перехода.

Второй метод изучения нравственных представлений, который использовал Пиаже, послужил отправной точкой для значительно большего количества исследований. Этот метод состоит в предъявлении нескольких рассказов, заключающих в себе некую нравственную дилемму, и выяснении мнения ребенка об этих рассказах. Самый известный пример — вопрос о том, как следует оценивать действия, принесшие вред: «объективно», то есть с точки зрения их материальных последствий, или «субъективно», то есть с точки зрения намерений, стоящих за этими действиями. Во вставке 12.3 представлены пять рассказов, которые использовал Пиаже для изучения этого вопроса; во вставке 12.4 приведены примеры ответов детей. Как можно заметить, в процессе развития происходит переход от «объективного» ориентирования на последствия к более зрелому «субъективному» учету намерений. Получить представление о некоторых других вопросах, которые исследовал Пиаже, можно, ознакомившись с двумя примерами рассказов и соответствующих ответов, приведенных во вставке 12.5. Первый пример касается вопроса о том, почему нельзя лгать, а второй пример связан с понятием «имманентной справедливости» или веры в неизбежность наказания за плохое поведение.

Вставка 12.3 Рассказы, использовавшиеся Пиаже для изучения объективной/ субъективной ответственности

I. А. Маленький мальчик по имени Джон сидел в своей комнате. Его позвали обедать. Он пошел в столовую, но за дверью стоял стул, а на стуле - поднос с 15 чашками. Джон не мог знать, что он там стоит. Он вошел, дверь сбила поднос, и все чашки разбились!

В. Жил на свете маленький мальчик по имени Генри. Однажды, когда его матери не было дома, он попытался взять из буфета банку с джемом. Он взобрался на стул, но не смог достать до банки. Пытаясь дотянуться до нее, он уронил чашку. Чашка упала и разбилась.

II. А. Жил на свете мальчик по имени Джулиан. его отца не было дома, и Джулиану подумалось, что будет очень интересно поиграть с чернильницей отца. Он начал играть с пером, но поставил небольшую кляксу на скатерть.

В. Однажды маленький мальчик по имени Агустус заметил, что чернильница его отца пуста. Как-то раз, когда отца не было дома, он решил наполнить чернильницу, чтобы помочь отцу. Но, открывая флакончик с чернилами, Агустус поставил на скатерть большую кляксу.

III. А. Жила на свете маленькая девочка по имени Мэри, Она захотела сделать матери подарок и что-нибудь для нее сшить. Но, не умея как следует пользоваться ножницами, она сделала на своем платье огромную дырку.

В. Однажды, когда матери не было дома, маленькая девочка по имени Маргарет пошла и взяла мамины ножницы. Не умея правильно с ними обращаться, она сделала небольшую дырочку на своем платье.

IV. А. Как-то раз Альфред встретил своего маленького и очень бедного друга. Друг рассказал ему, что он еще не пообедал, потому что в доме нет ничего поесть. Альфред пошел в булочную и, поскольку у него не было денег, дождался, когда продавец отвернулся, и украл булочку. Он выбежал из магазина и отдал булочку своему другу.

В. Генриетта зашла в магазин и увидела на столе красивую ленту. Она подумала, что эта лента очень хорошо подошла бы к ее платью. Когда продавщица отвернулась, Генриетта украла ленточку и тут же убежала.

V. А. У Альбертины была подруга, которая держала в клетке птицу. Альбертине казалось, что птице очень грустно, и она не раз просила подругу, чтобы та ее отпустила. Но подруга не соглашалась. Однажды, когда подруги не было, Альбертина пришла и украла птицу. Она выпустила ее на волю, а клетку спрятала на чердаке, чтобы в нее больше не попала ни одна птица.

В. Однажды, когда матери не было дома, Джулия украла из буфета несколько конфет, спрятала их, а потом тайком съела.

Источник: ТЬе Moral Judgment of the Child (p. 122-123), i. Piaget, 1932. New York: Free Press.

Проанализируем рассказы из вставки 12.3 и вопрос «объективной/субъективной* нравственности. Многое из методики Пиаже заслужило критику исследователей, и прежде чем читать дальше, полезно поразмышлять об этих недостатках. Фактически, у меня есть возможность перечислить лишь некоторые из модификации методики Пиаже. Одни специалисты заявляют о том, что порядок событий в рассказах Пиаже, где информация о последствиях всегда стоит на последнем месте, может заставить детей уделять основное внимание последствиям, а не намерениям героя; поэтому производилось изменение порядка событий в рассказах с использованием либо внутрисубъектного, либо межсубъектного плана исследования (например, Могап & McCulIers, 1984). Другие специалисты подчеркивают трудности, с которыми могут столкнуться маленькие дети, пытаясь понять и запомнить информацию, содержащуюся в воспринимаемых на слух парах историй.

Вставка 12.4 Примеры ответов на рассказы из вставки 12.3

ГЕО (6): «Ты понял эти рассказы? - Да. ~ Что сделал первый мальчик? - Он разбил двенадцать чашек. - А второй? - Он задел и разбил одну чашку. - Почему первый мальчик разбил чашки? - Потому что их сбила дверь. - А второй? - Он был неуклюжим. Когда он тянулся за джемом, чашка упала. -Кто-нибудь из мальчиков виноват больше? - Первый, потому что он разбил двенадцать чашек. - Если бы ты был папой,кого из них ты бы наказал строже? - Того, который разбил двенадцать чашек».

КОНСТ {7) ...правильно пересказывает историю с чернильным пятном: «Маленький мальчик видит, что чернильница его отца пустая. Он берет флакончик с чернилами, но ставит большую кляксу. - А другой? - Жил такой мальчик, который все трогал руками. Он взял чернила и поставил маленькую кляксу. - Мальчики одинаково провинились или нет? - Нет. - А кто из них виноват больше? - Тот; который поставил большую кляксу. - Почему? - Потому что она большая. - А почему он поставил большую кляксу? - Он хотел помочь. - А почему второй поставил маленькую кляксу? - Потому что он все трогал руками. Он поставил маленькую кляксу. - И кто же из них виноват больше? - Тот, который поставил большую кляксу».

ГРОС (9): «Что сделал первый? - Он разбил пятнадцать чашек, когда открывал дверь. - А второй? -Он разбил одну чашку, когда пытался достать джем. - Как ты думаешь, в какой из этих нелепостей -большее непослушание? - Та, где мальчик пытался удержать чашку [нелепее], потому что другой не видел [что за дверью стояли чашки]. Он видел, что делал. - Сколько он разбил? - Одну чашку. - А второй? - Пятнадцать. - Кого тогда нужно строже наказать? - Того, кто разбил одну чашку. - Почему? - Он нарочно это сделал. Если бы он не полез за джемом, этого бы не случилось».

НАСС (10): Больше провинился тот, кто хотел достать банку с джемом. - Имеет ли значение то, что другой разбил больше чашек? - Нет, потому что тот, который разбил пятнадцать чашек, сделал это не нарочно». Источник: The Moral Judgment ot the Child (p. 124-125,126, 129-130), J. Piaget, 1932. New York: Free Press.

Задача упрощалась предъявлением рассказов по одному с последующим сравнением суждений ребенка о непослушании героев разных рассказов (например, Berg-Cross, 1975). Другие исследователи заменяли устную форму представления видеосюжет тами о поведении, относительно которого нужно было вынести некое суждение (например, Chandler, Greenspan, & Barenboim, 1973). Ряд исследователей (например, Nelson-LeGall, 1985) отмечают, что в рассказах Пиаже не всегда четко разделяется мотив (во благо или во вред?) и умысел (преднамеренно или случайно?); по этой причине производились модификации, в которых эти два аспекта разводились. Наконец, наверное, самое важное изменение, которое было внесено в последующих исследованиях связано с попыткой преодолеть главное смешение факторов в рассказах Пиаже. Поскольку мотив и степень ущерба в большинстве рассказов Пиаже изменяются параллельно, невозможно определить, какую именно информацию способен использовать ребенок.

На основе указанных выше исследований можно сделать три главных вывода (см. также Langford, 1995). Эти выводы перекликаются с выводами, сделанными на основе исследований, направленных на проверку теории Пиаже о когнитивном развитии. Во-первых, использование методов Пиаже приводит к некоторой недооценке способностей маленького ребенка; при использовании видоизмененных процедур ответы детей нередко свидетельствуют о более высоком нравственном уровне. Во-вторых, нравственные суждения представляют собой более сложный феномен, чем полагал Пиаже, определяющийся значительно большим количеством факторов; на ответ ребенка могут влиять самые разнообразные переменные. Наконец, несмотря на все недочеты работ Пиаже, нет никаких сомнений в том, что они имеют огромное значение, и не только в связи с конкретными результатами, но и в связи с тем, что в них впервые в качестве области исследования рассматривался когнитивный аспект нравственности. Обратимся теперь к главной современной концепции нравственного развития, к концепции Лоренса Колберга.

Вставка 12.5

Примеры рассказов Пиаже и ответов на вопросы о лжи и имманентной справедливости

A. «Маленький мальчик [или маленькая девочка] гулял по улице и встретил большую собаку, которая его сильно напугала. Он пришел домой и сказал матери, что он видел собаку величиной с корову».

B. «Один ребенок пришел домой со школы и сказал своей матери, что получил хорошие отметки, но это была неправда; учитель вообще не ставил ему никаких оценок, ни плохих, ни хороших. Его мать была очень довольна и сделала ему подарок».

ФЕЛ {6}: правильно пересказывает обе истории: «Кто из этих двух детей провинился больше? - Девочка, которая сказала, что видела собаку величиной с корову, - А почему она провинилась больше? -Потому что такого не бывает. - А ее мать поверила ей? - Нет, потому что нет таких [собак, которые были бы величиной с корову]. - Почему она так сказала? - Чтобы преувеличить. - А почему другая солгала? - Потому что она хотела, чтобы все поверили, что она получила хорошую отметку. - Мать поверила ей? - Да. - Если бы ты была матерью, кого бы ты наказала строже? - Ту, которая рассказала про собаку, это совершенное вранье, поэтому она виновата больше».

ЭРЛ (10): «Виноват больше тот, кто обманул мать, сказав, что учитель был им доволен. - Почему он виноват больше? - Потому что мать отлично знает, что собак величиной с корову не бывает. Но она верит мальчику, который сказал, что учитель был им доволен. - Почему ребенок сказал, что собака была величиной с корову? - Чтобы ему поверили. Чтобы подшутить. - А почему другой сказал, что учитель был им доволен? - Потому что он плохо сделал задание, которое дал учитель. - Это шутка? - Нет, это ложь. - А шутка это то же самое, что ложь? - Ложь хуже, потому что она вреднее». Как-то раз двое детей воровали яблоки в саду. Но тут вдруг пришел полицейский, и дети кинулись бежать. Одного из них поймали. Другой побежал домой окольным путем, переходил через реку по разбитому мосту и упал в воду. Как ты думаешь, если бы он не украл яблоки и не переходил реку по разбитому мосту, упал бы он все равно в воду?

ПЭЛ (7): ...«Что ты об этом думаешь? - Это справедливо. Так ему и надо. - Почему? - Потому что нельзя воровать. - Если бы он не воровал, упал бы он тогда в воду? - Нет. - Почему? - Потому что он не сделал бы ничего плохого. - Почему он упал? - Это ему в наказанье».

ФРЭН (13): ...«Если бы он не крал яблоки, упал бы он тогда в воду? - Да. Если бы мост провалился, он провалился бы в любом случае, потому что он был разбит».

Источник: Vie Mora/Judgment ofthe Child(p. 148,150-151,157-158,252,253-254, 255), J. Piagel, 1932. NewYork: Free Press.

Как и Пиаже, Колберг в основу своего подхода положил реакцию испытуемого на гипотетические нравственные дилеммы. Однако Колберга интересуют нравственные рассуждения более высокого уровня, чем те, которые изучал Пиаже; и дилеммы, которые он предлагает, соответственно значительно сложнее.

Вставка 12.6 Примеры нравственных дилемм Колберга

Дилемма 111: Одна женщина, жившая в европейской стране, умирала от тяжелой формы рака. Было только одно лекарство, которое, по мнению врачей, могло бы ее спасти - особая форма радия, которую недавно в том же городе открыл один фармаколог. Изготовление этого лекарства обходилось очень дорого, но фармаколог запрашивал за него в десять раз больше, чем стоило его изготовление. Он платил за радий 200$, а за небольшую дозу лекарства просил 2000$. Муж больной женщины, Хайнц, обращался ко всем, кого он знал, чтобы занять денег, но ему удалось собрать только 1000$ - половину необходимой суммы. Он сказал фармакологу, что его жена умирает, и попросил его отпустить лекарство по более низкой цене или в кредит. Но фармаколог ответил: «Нет, я открыл новое лекарство и хочу сделать на этом деньги». Хайнц был в отчаянии и стал обдумывать, не пробраться ли ему на склад и не украсть ли это лекарство. Следует ли Хайнцу красть лекарство? Почему?

Дилемма V: На войне в Корее один отряд морских пехотинцев нес большие потери и был вынужден отступать. Отряд пересек мост через реку, однако на другой стороне реки оставались большие силы врага. Если бы кто-нибудь вернулся и взорвал мост, имея позиционное преимущество, оставшиеся сумели бы уйти. Но тот, кто взялся бы взорвать мост, наверняка бы погиб; шансы остаться в живых составляли 1:4. Капитан знал лучше всех в отряде, как правильно вести отступление. Он спросил, не вызовется ли кто-нибудь добровольцем, но добровольцев не оказалось. Если бы он пошел сам, многие, вероятно, не смогли бы вернуться, потому что он был единственным, кто умел вести отступление. Следует ли капитану поручить выполнение этого очень опасного задания кому-то из отряда или пойти самому? Почему?

Дилемма VIII: В одной европейской стране бедняк по имени Вальжан не мог найти себе работу; не могли найти работу и его брат и сестра. Не имея денег, Вальжан воровал еду и лекарства, в которых они нуждались. Его поймали и посадили в тюрьму на шесть лет. По прошествии нескольких лет, он сбежал из тюрьмы и под новым именем отправился жить в другую часть страны. Он накопил денег и построил большую фабрику. Он платил рабочим очень высокую зарплату и использовал значительную часть прибыли на постройку больницы для тех, кто не может позволить себе достойное медицинское обслуживание. Прошло 20 лет, и вот однажды некий портной узнал во владельце фабрики беглого преступника Вальжана, которого полиция искала в его родном городе. Следует ли портному заявлять о Вальжане в полицию? Правильно было бы никому не рассказывать о происшедшем или нет? Почему? Источник. A Longitudinal Study of MoralJudgment, A. Colby, L Kolberg, J. Gibbs, &M. Lieberman, 1983, Monographs of the Society for Research in Child Development, 48, p. 77, 82, 83.

Всего дилемм Колберга девять. Во вставке 12.6 представлены три из них, включая наиболее известную и часто приводимую в качестве примера — историю Хайнца.

Первое, что требуется от испытуемого, ознакомившегося с дилеммой, — вынести положительное или отрицательное суждение о нравственности поведения героя рассказа (например: «Должен ли был Хайнц красть лекарство?,

«Должен был капитан приказать рядовому выполнить задание, или должен был пойти сам?»). Однако по-настоящему интересно обоснование этого суждения. Сначала на подоо-ное рассуждение испытуемого должен вызвать вопрос «почему»; затем экспериментатор задает всевозможные полустандартные вопросы, стараясь уточнить мнение испытуемого. Для оценки ответов и стадий нравственного развития, которым они соответствуют, решающим является именно ход рассуждения, а не само по себе вынесенное положительное или отрицательное суждение о нравственности.

Таблица 12.2 Стадии нравственного рассуждения по Колбергу

Источник The Stage Sequence: The Cognitive-Development Approach to Socialization (p. 379-380), L Kolberg. In D. A. Goslin (Ed.), Handbook of Socialization Theory and Research (p. 347 -480), 1969, Chicago: Rand McNally.

Чаще всего при изложении теории Колберга выделяют упорядоченную последовательность из шести стадий развития[ 7 ]. Эти стадии, в свою очередь, можно объединить в три уровня развития. В табл. 12.2 перечислены стадии и соответствующие уровни, а также примеры ответов по истории Хайнца. Как явствует из таблицы, в процессе развития происходит постепенное нарастание сложности рассуждений: ребенок переходит от ориентирования на награду и" наказание к учету ожиданий и норм общества, а затем — к формулированию внутренних принципов и представлений о совести. Заметьте, что высший уровень достигается, как правило, не ранее подросткового возраста и наблюдается далеко не у всех взрослых.

Мы еще не затрагивали вопрос о том, как оцениваются ответы испытуемых, и как их относят к определенной стадии нравственного развития. По ряду причин объяснить это в нескольких словах затруднительно. Во-первых, система оценки Колберга весьма сложна; это, наверное, самая сложная система оценки в психологической литературе. Во-вторых, с момента начала Колбергом своих работ по проблеме нравственного развития 40 лет назад система оценки претерпела существенные изменения. Сегодняшняя система оценки, «Standard Issue» (Colby et al., 1987),. — третья пересмотренная версия системы Колберга и его коллег. Существенность изменений демонстрирует тот факт, что коэффициент корреляции между результатами, полученными с помощью современной версии, и результатами, полученными при использовании оригинальной версии, составляет всего 0,39.

Конечно, сложность системы оценки и необходимость внесения изменений имеют свои причины. В целом, сотрудники исследовательской группы Колберга при неоднократном пересмотре пытались привести систему оценки в максимальное соответствие с положениями теории Колберга о том, как развивается нравственное суждение. В частности, со временем оценка становилась все менее связанной со специфическим содержанием ответа ребенка и все более ориентированной, как и в теории Колберга, на уровень и структуру рассуждения. Внесение изменений имеет и психометрические причины. Первые системы оценок Колберга были субъективны и сложны в практическом применении, поэтому большие сомнения вызывала и их надежность (Kurtines & Greif, 1974). Последняя версия, хотя и достаточно трудна для использования, все же обладает неплохой надежностью, основанной на общности оценок нескольких специалистов, и приемлемой ретестовой надежностью (Colby & Kolberg, 1987).

Хотя сложность системы оценки Колберга и оправданна, она тем не менее затрудняет проведение исследования. Исследователь, которого заинтересовала данная тема, не может просто пойти и провести «колберговское исследование» так же, как он мог бы провести «пиажетианское исследование». Для проведения исследования по системе Колберга необходимо получить доступ к специальным материалам и пройти подготовку в специальной группе. В действительности, даже чтобы оценить подобные исследования, может потребоваться доступ к первоисточникам и к информации о системе, использовавшейся при обработке данных. Как следствие, «колберговские исследования» проводят в основном сам Колберг, его ученики и сотрудники его исследовательской группы. Это положение дел затрудняет осуществление независимой проверки теории.

Учитывая все эти проблемы, следует отметить, что было разработано две альтернативы стандартному подходу Колберга. Первая альтернатива — «Показатель социоморальной рефлексии» (Sociomoral Reflection Measure или SRM) (Gibbs, Widman, & Colby, 1982). SRM включает в себя те же нравственные дилеммы и предназначен для выявления тех же типов нравственных рассуждений, что и методика Колберга. Однако в SRM дилеммы представлены в письменном виде, и отвечает на них испытуемый также в письменном виде. То есть SRM можно использовать для группового тестирования, а предъявление и обработка результатов значительно упрощаются. Не так давно была разработана сокращенная версия «Показателя социоморальной рефлексии» — SRM-SF (Gibbs, Basinger, & Fuller, 1992). Это результат дальнейшего упрощения с использованием прямой формулировки нравственных проблем, а не полного изложения дилемм (например, «Представьте, что вы дали обещание другу. Насколько важно выполнять обещания?..»). Гиббс и коллеги (Gibbs, Basinger, & Fuller, 1992) сообщают о впечатляющем уровне соответствия оценок стадии нравственных рассуждений, полученных с помощью их методики и стандартной методики Колберга. Они также приводят обширные данные, доказывающие надежность и валидность SRMw SRM-SF.

Вторая из важнейших альтернатив методики Колберга — «Тест определяющих проблем» {Defining Issues Test или DIT), разработанный Джеймсом Рестом (James Rest, 1979). В DIT используются те же нравственные дилеммы, что и в методике Колберга. Однако в DIT вслед за дилеммой идет список из 12 проблем, который испытуемый должен оценить по уровню значимости при принятии решения в описанной ситуации. Например, после истории Хайнца стоят вопросы следующего типа: «Следует соблюдать законы общества или нет?», «Какими ценностями руководствуются люди, взаимодействуя друг с другом?» О стадии нравственного развития судят по оценке испытуемым важности этих вопросов. Таким образом, DIT дает показатель понимания и оценки, основанный на выборе ответов, и тем самым отличается от методики Колберга, в которой оцениваются более или менее свободные рассуждения испытуемых. Коэффициент корреляции между результатами по этим двум тестам умеренный, но не абсолютный; обычно он находится в пределах 0,6-0,7. С точки зрения методологии, DIT имеет несколько преимуществ: на его выполнение уходит меньше времени, чем на тест Колберга; его результаты в меньшей степени зависят от способности вербально выражать свои мысли и подлежат объективной оценке.

Перейдем теперь от самого метода к краткому рассмотрению вопросов, поднятых работами Колберга. Множество вопросов вызвали как исследовательский интерес, так и разногласия, включая проблему связи между нравственными суждениями и нравственным поведением (например, Blasi, 1980), гипотезу о различии между полами в нравственных суждениях (например, Gilligan, 1982) и возможности создания программ нравственного воспитания, основанных на теории Колберга (например, Sockett, 1992). Здесь мы сконцентрируемся на вопросе, имеющем

непосредственное отношение к теории: на гипотезе о том, что в процессе развития нравственные суждения проходят ряд стадий. Как и теория стадиальности Пиаже, рассмотренная в главе 11, эта теория позволяет сделать два предположения о взаимосвязи развития отдельных навыков. Первое, что можно ожидать, это согласованность или синхрония: если имеет смысл говорить, что дети находятся на некоторой стадии, их суждения должны соответствовать этой стадии. Второе, что можно ожидать, это инвариантная последовательность: низшие стадии должны всегда предшествовать высшим, и ни один ребенок не может ни перескочить через стадию, ни вернуться назад.

Результаты исследований в целом подтверждают эти предположения. Для проверки гипотезы о синхронии необходимо использовать внутрисубъектный подход, при котором одни и те же испытуемые дают ответы на все дилеммы, что позволяет сравнить их рассуждения при выполнении разных заданий. В подобных исследованиях обнаруживается существенная, но не полная согласованность ответов по уровню нравственности. Уокер, де Врие и Треветан (Walker, deVries, & Trevethan, 1987), к примеру, изучали ответы как на стандартные дилеммы Колберга, так и на «реальные» дилеммы, которые предлагали сами испытуемые. Они обнаружили, что 62 % выборки находилось по обоим параметрам на одной стадии и что в 90 % случаев стадии либо полностью совпадали, либо были смежными. Аналогичные результаты были получены при сравнении ответов на несколько стандартных дилемм. Обычно преобладающая часть ответов респондентов, 65 %-70 %, относится к какой-либо одной модальной стадии, а большинство остальных ответов можно отнести к стадии либо следующей за модальной, либо предшествующей ей. Расхождения в две и более стадий крайне редки (Walker, 1988).

Для проверки гипотезы об инвариантной последовательности необходимо проведение лонгитюдного исследования. Первое подобное исследование инициировал сам Колберг: его диссертационная работа переросла в 20-летний проект; при этом первый раз испытуемых тестировали в конце 1950-х годов, когда им было 10-16 лет, а затем, в течение следующих 20 лет, они проходили тестирование пять раз с интервалом в 3-4 года. В итоговой публикации, содержащей выводы, полученные в этом исследовании (Colby, Kolberg, Gibbs, & Lieberman, 1983), указывается на отсутствие случаев пропуска каких-либо стадий и на наличие лишь незначительного количества случаев снижения показателей уровня нравственности, что объясняется скорее погрешностью измерения, а не истинным регрессом. Однако следует отметить, что признаки регресса в данных первого лонгитюдного исследования послужили одним из оснований для пересмотра системы оценки; то есть регресс был исключен помещением кажущихся незрелыми ответов на более высокие уровни. Хотя этот подход оправдан (Colby et al., 1983), у скептиков он вызывает сомнение в том, насколько вообще возможна проверка положения об инвариантной последовательности. С другой стороны, последние лонгитюДные исследования, основанные на современном варианте системы оценки, это положение неизменно подтверждают (Walker, 1989; Walker & Taylor, 1991).

Проверка положения о стадиальности осуществляется и с помощью кросс-культурных исследований. Следуя теории Колберга, с ее акцентом на базовом когнитивно-структуральном компоненте нравственности, можно предположить наличие ущественного сходства в нравственном развитии в разнообразных культурных условиях. Теория допускает различие в темпах развития, в конечном уровне и в специфическом содержании некоторых ответов. Однако в ней подчеркивается, что во всех культурах можно выявить одни и те же базовые стадии, которые преодолеваются представителями всех культур в одном и том же порядке. В целом результаты кросс-культурных исследований, которые сегодня охватывают впечатляющее количество культур и впечатляющее их разнообразие, подтверждают это теоретическое предположение (Edwards, 1986; Snarey, 1985). С некоторыми методологическими коррективами, стадии, о которых говорит Колберг, обнаруживаются во всех изучаемых культурах, возрастные тренды согласуются с представлением о переходе с низших стадий на высшие, а данные, полученные в ряде лонгитюдных исследований в других культурах, подтверждают положение об инвариантной последовательности. Однако из полученных данных также следует, что стадии выше четвертой среди представителей незападных культур очень редки. На сегодняшний момент неясно, отражает этот факт истинные межкультурпые различия в уровне нравственных рассуждений, или то, что Колбергу не удалось учесть формы нравственного мышления, которые имеют значение в культурах, отличных от нашей.

Последнее, о чем следует упомянуть в этом разделе, имеет некоторое отношение к сказанному выше. Даже в рамках нашей культуры теории Пиаже и Колберга, какими бы информативными они ни были, не исчерпывают область когнитивного аспекта нравственности. В последние годы ведется разработка ряда исследовательских программ, в целом соответствующих когнитивно-структуралистскому духу теории Пиаже и Колберга, но воплощающих в себе попытку исследовать формы рассуждения, которым эти ученые не уделили должного внимания. В этом отношении стоят упоминания работы, посвященные рассуждениям детей о просоциаль-ном поведении (например, Eisenberg, 1982), рассуждениям о справедливости распределения (например, Damon, 1980), и пониманию детьми социальных условностей и разницы между нравственностью и условностями (например, Smetana, 1993; Turiel, 1983). Туриель (Turiel, in press) делает обзор этих работ, а также последних исследований, проведенных в традиции Пиаже и Колберга.

Как и нравственность, Я-концепция — большая, многогранная тема. Так же как и изложение темы нравственности, изложение темы Я-концепция будет избирательным, с соблюдением общепринятого разделения на подтемы. В данном случае производится деление на когнитивный компонент Я-концепции и на оценочный компонент — на то, что дети думают или знают о себе, и на то, какого они о себе мнения. Первое называют самосознанием, второе — самооценкой.

Исследования развития самосознания у детей начинаются с постановки базового вопроса: Когда ребенок впервые осознает, что он обладает собственным Я? И тут же неизбежно встает методологический вопрос: какие данные мы могли бы использовать для выяснения того, что знает о себе не владеющий речью младенец или

плохо владеющий речью 2-3-летний ребенок? Это, как вам, наверное, понятно, лишь новый вариант вопроса, с которым мы уже сталкивались, рассматривая разнообразны аспекты развития младенца.

При рождении и в первые недели жизни малыши не делают ничего, что наводило бы на мысль — по крайней мере, психологов — о том, что у них имеются какие-то представления о самих себе. В действительности, одним из положений многих теорий, в частности теории Пиаже, является положение о том, что дети вступают в жизнь, будучи совершенно неспособными выделить себя из внешнего мира. Однако постепенно начинает вырисовываться поведение, свидетельствующее об элементарных зачатках осознания самого себя. Чаще всего в этой связи упоминают разнообразные навыки, относящиеся к категории персонального влияния: понимания ребенком того, что он может являться причиной неких событий во внешнем мире. Несколько недель спустя после рождения младенцы производят действия, подразумевающие наличие у них ощущения собственного влияния, а к середине первого года жизни они демонстрируют понимание своей активности уже весьма недвусмысленно. Об этом, к примеру, свидетельствуют результаты исследований Пиаже; фактически, сенсомоторное развитие по большей части заключается в освоении младенцем все более эффективных способов влияния на среду, направленных на получение желаемого. Об этом также свидетельствуют иллюстрируемые рис. 11.2 исследования Рови-Колльер (Rovee-Collier & Bhatt, 1993), в которых младенцы узнают, что они могут контролировать движение подвешенных над их кроватками игрушек. Об этом свидетельствует и ряд других феноменов, выявленных в исследованиях социального развития в раннем возрасте, главный вывод из которых состоит в том, что с самого раннего возраста малыши становятся активными участниками социального взаимодействия, демонстрируя поведение (плач, жесты и т. д.), функция которых заключается во влиянии на поведение другого человека.

Персональное посредничество обычно рассматривается как субъективный аспект Я — то есть как осознание ребенком своей активной роли в генерировании некоторого опыта. Интерес представляет также и объективный аспект Я как объекта созерцания — то, что ребенок думает или знает о себе. Здесь также первые признаки неизбежно носят невербальный характер — это разные формы поведения, указывающие на то, что ребенок начинает понимать, кто он такой. Главным признаком считается визуальное самоузнавание. На каком этапе развития младенец впервые узнает свое изображение? Допустим, мы ставим перед малышом зеркало: поймет ли он, что странное существо, которое он видит, — это на самом деле он сам? В случае годовалого ребенка ответ на этот вопрос, скорее всего отрицательный. Дети в возрасте до года нередко позитивно реагируют на зеркальный образ: улыбаются, тянутся ручками к лицу, которое видят; однако это поведение ничуть не отличается от реакции ребенка на других малышей. Лишь где-то на втором году жизни ребенка мы начинаем замечать первые попытки установить связь между собой и образом. Наиболее отчетливо эти признаки проявляются при проведении методики, известной как тест с помадой.

Тест с помадой независимо друг от друга разработали два исследователя: Амстердам (Amsterdam, 1972) - для изучения младенцев; и Гэллап (Gallup, 1970) -

для изучения обезьян. Тест начинается с того, что мать незаметно для ребенка ставит ему помадой точку на нос или на лоб. Затем перед ребенком ставят зеркало и регистрируют реакцию малыша. Вопрос, естественно, заключается в том, будет ли ребенок прикасаться к следу помады. Если реакция будет именно таковой, это будет достаточно убедительным свидетельством того, что ребенок осознает связь между отражением в зеркале и самим собой. До 15-месячного возраста подобный интерес к себе — редкое явление. Прикосновение к лицу и другие реакции, имеющие отношение к самоузнаванию (например, замешательство ребенка, заметившего след от помады), начинают появляться в период между 15 и 18 месяцами жизни и становятся совершенно отчетливыми к 24 месяцу жизни (Povinelli, 1995). Таким образом, к этому возрасту, несомненно, имеет место самоузнавание[ 8 ].

Другие признаки самоузнавания наблюдаются либо в то же время, либо вскоре после появления адекватной реакции в тесте с помадой (Stipek, Gralinski, & Корр, 1990). Двухлетние дети обычно в состоянии узнать себя не только в зеркале, но и на фотографии или на видеозаписи. Большинство 2-летних детей уже знают свое имя и могут правильно его использовать, упоминая самих себя. Кроме того, начинают использоваться местоимения первого лица — я, мне, меня, мое.

С развитием у ребенка речи все чаще начинают прибегать к вербальным методикам оценки Я-концепции. Основной подход при работе со старшими детьми — самоописание: ребенка просят описать, каков он (Damon & Hart, 1988; Harter, 1988). Обычно проведение таких методик начинается с общего вопроса, не ограничивающего высказывания детей, — к примеру: «Расскажи, какой ты» или «Какой ты человек?» Затем, как правило, следуют более конкретные вопросы, форма которых зависит о того, что именно интересует исследователя; исследуется такая проблематика, как Я-концепция в разных условиях и разных отношениях (например: «Расскажи, какой ты со своей семьей?» или «Расскажи, какой ты со своими друзьями») и Я-концепция в процессе развития (например: «Как ты думаешь, через пять лет ты будешь таким же или другим?», «Ты вообще изменяешься с каждым годом?»).

Как следует из вышесказанного, при помощи самоописания можно изучать ряд вопросов. Главный из них, однако, связан с развитием Я-концепции: как изменяются рассуждения ребенка о самом себе в процессе развития? С возрастом действительно происходят изменения, и в целом они соответствуют тому, что можно было бы ожидать, имея представления об изменениях, происходящих в процессе когнитивного развития. В табл. 12.3 приводятся примеры обычной последовательности этапов развития. Как можно заметить, в своих самоописаниях дошкольники сосредоточиваются в основном на внешних, ситуативных характеристиках: физических атрибутах, вещах, которыми они владеют, предпочтениях. К периоду среднего детства акцент смещается на менее осязаемые характеристики, такие как эмоции, поведенческие особенности и склонности. Наконец, в подростковом возрасте появляются абстрактные характеристики, характеристики еще более высокого порядка; описание становится значительно более дифференцированным и многогранным. Следует отметить, что те же тенденции наблюдаются и в описаниях детьми других людей — к примеру, одноклассников (например, Livesly & Bromley, 1973).

Как указывалось в главе 11, в последних исследованиях когнитивного развития было обнаружено, что многие дошкольники владеют навыками, которые не удавалось выявить в первых исследованиях. Может быть, то же касается и суждений о самом себе? Да, оказывается это так. Четырехлетние дети действительно склонны обращать внимание в основном на внешнее и специфическое, и ни в одном исследовании их самоописания не звучат так же, как самоописания подростков. Однако, если, задавая вопрос, делать акцент на личностных чертах, даже дошкольники иногда описывают себя более психологично и обобщенно. К примеру, есть данные о том, что для того чтобы в описании дошкольника появились указания на характерные черты, достаточно просто переформулировать вопрос (например; «Расскажи, какой ты обычно в школе», а не «Расскажи, какой ты сегодня был в школе») (Eder, 1989). Мы вновь сталкиваемся с существенным обстоятельством: выводы об исследуемых феноменах всегда в той или иной мере зависят от того, как их изучают.

Таблица 12.3 Этапы развития самоописания детей

Методики измерения самооценки в среднем детстве и подростковом возрасте многочисленны и разнообразны (Coopersmith, 1967; Harter, 1985; March, 1988; Piers & Harris, 1969; Rosenberg, 1979). Несмотря на это разнообразие, они имеют ряд общих особенностей. Во-первых, самое очевидное, это то, на что они направлены: нас интересуют оценочный компонент системы Я — какого мнения о себе ребенок, если рассматривать это мнение на оси отрицательного к положительному? Кроме того, для оценки этого мнения обычно используется метод самоотчета — во всех методиках в основе выводов о самооценке лежат в основном ответы детей на прямые вопросы о самоудовлетворенности и самоценности. Третья общая черта — использование множества подобных вопросов: самооценка — глобальный конструкт, и нам, разумеется, нужно проанализировать как можно больше аспектов жизни ребенка.

Наличие такого количества методик предполагает также и наличие различий между подходами к изучению самооценки. Одно из основных различий имеет отношение к делению на одномерные и многомерные методики. При использовании одномерных методик выявляется единое, общее представление о самоценности — глобальная самооценка, охватывающая множество сторон жизни респондента. Многие из первых методик измерения самооценки по существу — одномерные. Один из известных примеров — опросник самооценки (Coopersmith, 1967, 1981), некоторые вопросы из которого приведены в табл. 12.4. Как можно заметить, использование одномерной методики не означает изучение одного аспекта; напротив, опросник самооценки направлен на выявление мнения испытуемого о себе в разнообразных контекстах и жизненных обстоятельствах. Однако эти контексты или типы даваемых оценок (например, академическая/социальная) не дифференцируются; ответы просто суммируются, и выводится один общий показатель.

Одномерных методик может оказаться достаточно, если люди действительно обладают неким глобальным чувством собственной ценности. Однако, скорее всего, самооценка более дифференцирована. Вполне вероятно, что некий ребенок уверен в себе, когда речь идет о школьных успехах, но недоволен своими отношениями со сверстниками. Именно для выявления подобных потенциальных различий стали разрабатываться многомерные методики.

Таблица 12.4 Примеры вопросов из опросника самооценки Куперсмит

Источник: The Antecedents of Self-Esteem (pp. 265-2?Ж. S. Coopersmith, 1967, San Francisco: W. H. Freeman and Company.

В табл. 12.5 представлена подборка вопросов одной из наиболее часто используемых многомерных методик измерения самооценки у детей и подростков: Профиля самовосприятия для детей (Harter Self-Perception Profile for Children; Harter, 1985). Как следует из приведенных примеров, с помощью профиля самовосприятия измеряется самооценка в пяти сферах; академическая компетентность, социальное принятие, физическая подготовка, внешний вид и поведение. Каждая из

пяти шкал включает по шесть утверждений, и каждое утверждение предполагает двухфазную модель ответа: ребенок сначала решает, какое из противоположных описаний ему ближе, а затем указывает, насколько точно оно ему соответствует, выбирая квадратик «Немного похоже на меня» или «Очень похоже на меня». Таким образом, каждое утверждение дает определенный показатель по 4-балльной шкале, а сумма из шести показателей отражает самооценку в данной сфере.

Следует ли отказываться от понятия глобальной самооценки с переходом к многомерным методикам? Необязательно. Хартер соглашается с тем, что глобальное ощущение самоценности — валидный и важный конструкт. В профиле самовосприятия глобальный показатель — это не просто сумма ответов по пяти специфическим категориям; глобальное ощущение самоценности составляет отдельную шестую категорию. Последнее утверждение из табл. 12.5 — одно из шести, направленных на непосредственное измерение глобальной самооценки.

Многие интуитивно чувствуют, что самооценка — это нечто многогранное, а не линейное. Однако очевидно, что валидность такого подхода нуждается в эмпирической проверке. Измерение самооценки в разных сферах деятельности имеет смысл только тогда, когда дети, оценивая самих себя, действительно разграничивают эти сферы. Есть данные, свидетельствующие о том, что именно таково положение вещей, и не только при использовании профиля самовосприятия, но и при использовании других многомерных методик (например, March, 1988). Основные данные о валидности этого подхода были получены в корреляционных исследованиях, подобных тем, которые были описаны в главе 4 при рассмотрении понятия конструктной валидности. Если самооценка действительно многомерна, следует ожидать, что ответы на вопросы, касающиеся одной сферы (например, академической компетентности), будут между собой коррелировать, причем корреляционная связь между ними будет сильнее связи с вопросами, касающимися другой сферы (например, физической подготовки). Именно это явствует из исследований (хотя и не без исключений и спорных моментов — критический анализ методик измерения самооценки см. в Keith & Bracken, 1996). Основной их вывод заключается в том, что самооценка детей (и если уж на то пошло, и взрослых) в одном жизненном аспекте может не совпадать с их самооценкой в другом жизненном аспекте. Высокая или низкая самооценка в отношении одного аспекта развития не гарантирует соответствующей самооценки в других аспектах.

Я уже отмечал, что методики, рассматриваемые в этом разделе, предназначены для изучения самооценки в среднем детстве и подростковом возрасте. Могут ли дети из младшей возрастной группы обладить осмысленной самооценкой? Использование упрощенного варианта «Профиля самовосприятия » говорит о том, что могут. На рис. 12.1 представлен пример из «Картиночной шкалы для оценки воспринимаемой компетентности и социального принятия у маленьких детей» (Pictorial Scale of Perceived Competence and Social Acceptance for Young Children; Harter & Pike, 1984), методики, разработанной для детей 4-7 лет. Как явствует из примера, в «Картиночной шкале» сохраняется двухфазная четырехступенчатая модель ответа «Профиля самовосприятия». В ней также сохраняется разделение на ряд шкал. Представленный пример иллюстрирует утверждение из шкалы когнитивной компетентности; есть также шкалы физической подготовки, материнского принятия и принятия сверстников. Один из альтернативных вариантов ответов, входящих в последнюю категорию, звучит следующим образом: «У этой девочки довольно много друзей, с которыми она может поиграть. У этой девочки не слишком много друзей, с которыми она может поиграть».

Таблица 12.5 Примеры утверждений из «Профиля самовосприятия для детей»

Источник: Manual for the Self-Perception Profile for Ckildren,S.HartCT, 1985. Denver: University of Denver.

Использование картинок, посредством которых предлагаются альтернативы ответов — одно из явных (и обоснованных) отклонений от строго вербальной процедуры, используемой с более зрелыми респондентами. Еще одно отличие — наличие только четырех, а не пяти специфических шкал, а также отсутствие шкалы глобальной самоценности. Упрощенная форма шкалы в картинках является отражением результатов исследований, в которых изучался вопрос, что различают, а чего не различают маленькие дети, давая оценку самим себе. Даже дошкольники способны рассуждать о себе в оценочных категориях, и даже дошкольники могут неодинаково оценивать себя в разных аспектах своей жизни (например, складывание «паззлов>>/игры с друзьями). Однако самооценка маленьких детей все же недостаточно дифференцирована и несколько расплывчата. С возрастом дети становятся все более и более способны разделять и сопоставлять разнообразные аспекты самооценки.

Рис. 12.1. Пример вопроса из «Шкалы в картинках для оценки воспринимаемой компетентности и

принятия у маленьких детей». («The Pictorial Stale of Perceived Competence and Acceptance for Young

Children*, S. Harter & R. G. Pike, 1984. СЫШDevelopment, 55, p. 1973)

Половые различия[ 9 ]

Общие замечания

Как отмечают Маккоби и Джэклин (Maccoby & Jacklin, 1974), тема половых различий изучается нечасто, в том смысле, что большая часть данных по этому вопросу была получена в исследованиях, в которых не стояла цель анализа этих различий. То есть если сообщаются некие данные о восприятии глубины, сохранении или агрессии, это означает, что исследование проводилось с целью изучения именно этих феноменов. Информацию же о различиях между полами дают буквально все исследования по любой проблематике, если, конечно, выборка (как это бывает в большинстве случаев) включает представителей обоих полов.

Эта специфика данных о половых различиях имеет по крайней мере два следствия. Во-первых, она означает, что база данных для анализа половых различий огромна и неоднородна. Большой объем потенциально значимой информации ставит в чрезвычайно затруднительное положение всякого, кто пытается сделать обзор литературы по этому вопросу и сформулировать на ее основе какие-то выводы. Допустим, что различия между полами анализируются в 200 отчетах исследований феномена сохранения. Из этих 200 исследований, наверное, лишь в дюжине ставилась цель сравнения полов; в других — переменная пола была второстепенной и не имела непосредственного отношения к цели исследования. В одних исследованиях выборки маленькие; в других — большие. В одних исследованиях используются достаточно валидные и надежные методики; методики, применяемые в других исследованиях, вызывают недоверие. Как тогда из этой массы данных вычленить главное и отсеять все несущественное? Просто подсчитать количество исследований, в которых были выявлены значимые половые различия и количество исследований, в которых таковых различий не оказалось, а затем сравнить, каких исследований больше, — не самый лучший способ разрешения проблемы. Но любая попытка оценить результаты исследований более дифференцированно требует огромных усилий, профессионализма и тем не менее может привести к результатам, с которыми другие исследователи не согласятся. Яркий пример — критические замечания Блок (Block, 1976) о способе анализа половых различий, который используют Маккоби и Джэклин (Maccoby & Jacklin, 1974).

Да этого момента мы говорили в основном о том, как интерпретировать опубликованные отчеты о различиях между полами. Один из важнейших вопросов состоит в том, какая информация вообще имеет больше шансов попасть в печать. Искажения возможны в любом направлении. По мнению Маккоби и Джэклин (Maccoby & Jacklin, 1974), предпочтение отдается информации о наличии различий, а не об отсутствии таковых. Исследователи поэтому склонны отмечать, анализировать и включать в отчеты те случаи, в которых между полами были выявлены различия, и игнорировать те случаи (намного более частые), когда такие различия выявлены не были. Как следствие — преувеличение степени половых различий. Блок же (Block, 1976) утверждает, что искажение может происходить и в обратном направлении. Она отмечает, что многие исследователи рассматривают различие между полами как досадную помеху, которую там, где это возможно, необходимо устранить. Поэтому нередко исследователь предпочитает использовать те методики, применение которых до сих пор не давало оснований для констатации различий между полами. В сомнительных случаях, чтобы удостовериться в том, что ответы представителей обоих полов равноценны, используют пилотажное тестирование. Хотя анализ различий между полами в этом случае становится практически бессмысленным, некоторые журналы и рецензенты требуют включения результатов подобного анализа в отчеты о любых исследованиях, в которых изучалось оба пола. Следствие этого, по мнению Блок, — изобилие бессмысленных отрицательных результатов.

Оба вида искажения, несомненно, существуют; однако никто не знает, насколько они типичны и какое из них имеет большее значение. Главная проблема опять-таки, — второстепенность большей части информации о половых различиях. Этот фактор крайне усложняет любые интерпретации и частично объясняет остроту споров вокруг этой темы.

Обратимся теперь к вопросам, рассматривавшимся в предыдущих главах. В главе 5 мы обсуждали искажающее влияние, которое могут оказать ожидания исследователя на результаты его работы. Как отмечалось, очевидный способ предотвращения подобных искажений — исключение ожиданий, проведение исследования «вслепую», так чтобы тестирующий или наблюдатель не знал о выдвинутых гипотезах и о принадлежности к той или иной группе каждого испытуемого. Со многими переменными проведение исследования «вслепую» вполне осуществимо. Но, как правило, не с полом. Иногда при изучении младенцев от тестирующего или (что более вероятно) наблюдателя удается скрыть пол ребенка. Если ответы для последующего анализа записываются на магнитофон, специалист, производящий оценку, может и не различить голосов мальчиков и девочек. Если ответы перед осуществлением их оценки переводятся в письменный вид, пол испытуемых любого возраста обычно удается скрыть. Однако эти исключения лишь подтверждают правило: обычно наблюдатель, оценивающий поведение, и почти всегда экспериментатор, провоцирующий некое поведение, знают о поле испытуемого.

То, что информация может иметь большое значение, следует из результатов исследований, которые относятся к интересному направлению, известному как исследования типа «Малыш Х>>. В этих исследованиях изучается эффект экспериментального обозначения ребенка как мальчика или как девочки. Половине взрослых испытуемых сообщают, что малыш, с которым они взаимодействуют или за поведением которого наблюдают, — мальчик; другой половине сообщают, что это девочка. Поскольку во всех случаях ребенок в действительности один и тот же, испытуемые не могут по внешним признакам судить о принадлежности его к определенному полу, и поэтому их ожидания изучаются непосредственно. Такие исследования демонстрируют, что знание о поле можетотражаться на поведении взрослого по отношению к ребенку; этот факт непосредственно связан с вопросом об истоках различий между полами и возможности неодинаковых способов социализации (Stern & Karraker, 1989). Для нас же важнее тот факт, что знание о поле влияет также и на интерпретацию взрослым поведения ребенка. В исследовании Кон-дри и Кондри (Condry & Condry, 1976), к примеру, было обнаружено, что один и тот же поведенческий эпизод (бурная реакция на внезапное появление игрушки из коробки) истолковывался как проявление гнева, если ребенок (по мнению испытуемых) был мальчиком, но как проявление страха, если ребенок был девочкой.

И последнее замечание. Мы обсуждаем эффект знания взрослым пола ребенка. Но верно и обратное: ребенок знает пол взрослого, с которым общается. Иногда дети по-разному ведут себя с мужчиной-экспериментатором и женщиной-экспериментатором. Наиболее проблематична интерпретация половых различий в том случае, когда имеет место не просто главный эффект пола экспериментатора, а взаимодействие фактора пола экспериментатора с фактором пола ребенка. Возможно, к примеру, мальчики лучше реагируют на женщину, проводящую тестирование,

а девочки — на мужчину. Заметьте, что здесь различия между полами есть, однако это различие (как и любое взаимодействие) сложнее, чем кажется на первый взгляд. И, кроме того, оно может быть неправильно истолковано, если тестирование (как это бывает в большинстве случаев) проводят лица одного пола.

Подведем итог сказанному в этом разделе. Определение того, в каких из аспектов психического развития между полами имеются различия, может показаться простой задачей — существует множество психологических методик, и все, что нужно, это применить их к испытуемым обоего пола. Однако, по указанным выше 'причинам, выявить различия между полами не так просто, поэтому из всех тем психологии развития эта тема вызывает наибольшие разногласия.

Главная мысль, высказанная в предыдущем разделе, заключается в том, что для получения информации о половых различиях нет необходимости проводить специальное исследование. Однако, разумеется, есть исследователи, которых в первую очередь интересуют истоки и характер различий между полами. Существует также ряд методик, основная сфера применения которых — исследования полороле-вого развития. В этом разделе я приведу лишь несколько из множества примеров подобных методик. (Более подробно см. работы Вееге, 1990 и Downs & Langlois, 1988.)

Начнем с исторически самых первых методик, так называемых тестов половой типизации. Голомбок и Фивуш (Golombok & Fivush, 1994, p. 5) определяют половую типизацию как «степень, в которой человек строит свое поведение в соответствии с предписываемыми мужскими и женскими тендерными ролями». Таким образом, точка отсчета — допущение, что тендерные роли существуют, и, как следствие, что существуют и средние различия между полами, то есть особенности мышления, эмоциональной сферы и поведения, которые называют либо «маскулинными» либо «фемининными». Цель тестов половой типизации — определить в течение непродолжительного периода тестирования положение ребенка на шкале «маскулинность—фемининность». Такие тесты могут использоваться для отслеживания изменений уровня половой типизации в период детства. Они могут также использоваться для выявления в половой типизации половых различий как таковых — то есть чтобы выяснить, выражено ли полоролевое поведение мальчика или девочки особенно ярко на определенных этапах развития. Наконец, они могут использоваться для выявления индивидуальных различий в степени половой типизации в рамках одного пола, различий, корни которых можно исследовать в дальнейших исследованиях (например, исследованиях методов родительского воспитания).

Рассмотрим некоторые примеры. Наиболее часто используемые тесты основаны на самоотчетах — то есть мы узнаем о занятиях и предпочтениях детей, напрямую спрашивая их об этом. На рис. 12.2 представлены примеры стимулов из одной подобной методики: «Индекса усвоения половой роли» (Sex Role Learning Index, или SERLI) (Edelbrock & Sugawara, 1978). SERLIпредназначен для измерения по-лотипизированных предпочтений и знаний о полоролевых стереотипах У детей дошкольного возраста. Процедура проводится частично вербально, а частично — с использованием картинок.

Рис. 12.2. Примеры стимулов из «Индекса усвоения половой роли» (Sex Role Learning Index).

(«Acquisition of Sex-Typed Preferences in Preschool-Aged Children», C. Edelbrock & A. I. Sugawara,

1978, Developmental Psychology, 14, p. 616)

Для оценки знаний ребенку показывают 10 картинок с изображениями знакомых предметов, половина которых (например, молоток и гвозди, изображенные па рисунке) связана со стереотипически мужскими занятиями, а другая половина (например, иголка и нитки) — со стереотипически женскими занятиями. Во всех случаях вопрос звучит следующим образом: «Кто бы мог использовать [название предмета], чтобы [название деятельности] — мальчики или девочки? Или — и мальчики, и девочки?» Для измерения предпочтений одновременно предъявляют 10 картинок; в этом случае половина картинок иллюстрирует стереотипически мужские занятия (например, игру в бейсбол), а другая половина — стереотипически женские занятия (например, пеленание ребенка). Таких наборов, состоящих из 10 картинок, два; один —для детских занятий, а другой — для ролевого поведения и профессиональных занятий взрослых. В этом случае вопрос ставится следующим образом: «Если бы ты мог делать что-то из этого, что бы ты хотел делать больше всего?» Выбранную ребенком картинку откладывают и вновь повторяют тот же вопрос; таким способом производится полное упорядочение картинок по степени предпочтения. К примеру, если мальчик отдает предпочтение всем пяти «маскулинным» картинкам, игнорируя «фемининные» картинки, он получает максимальный показатель половой типизации.

Как мы уже отмечали, к вербальным отчетам относятся не только самоотчеты; информацию о ребенке можно получить у человека, который его знает. В исследованиях половой типизации такую информацию чаще всего предоставляют родители или учителя. В качестве примера приведем «Опросник занятий дошкольников» {Pre-School Activities Inventory, PSAI), разработанную недавно методику, направленную на изучение половой типизации в дошкольном возрасте (Golombok & Rust, 1993a, 1993b). PSAI состоит из 24 пунктов, распределенных между тремя сферами: игрушки (например, куклы, игрушечные машинки), занятия (например, игра в дочки-матери, подвижные игры) и личностные характеристики (например: «Нравится красиво одеваться», «Нравятся силовые и подвижные игры»). Как и в SERLI, половина утверждений в каждой категории соответствует мужскому стереотипу, а другая половина — женскому, Родитель или учитель оценивает степень соответствия каждого утверждения особенностям ребенка по 4-уровневой шкале, от «никогда» до «очень часто». Таким образом, как и SERLI, PSAI даст показатель, свидетельствующий о степени соответствий поведения ребенка стереотипу поведения представителей его пола.

Не все методики оценки половой типизации предполагают вербальный отчет: альтернативный вариант — изучать само поведение. Исследования обсервативным методом могут проводиться и в естественных, и специально созданных лабораторных условиях. Исследование, которое мы здесь опишем, проводилось в естественной обстановке. Лэм, Истербрукс и Холден (Lamb, Easterbrooks, & Holden, 1980) в течение 9 недель наблюдали выборку детей в детском саду. Использовалась обсер-вативная процедура временных срезов, при этом каждого ребенка наблюдали в целом шесть 10-минутных временных периодов. Наблюдение фокусировалось на полотипизированном поведении, и поэтому система кодировки состояла из двух больших категорий: «мужские» занятия и «женские» занятия. Мужские занятия (выделенные на основе проведенных исследований и консенсуса взрослых) включали игру с машинками, лазание, пятнашки и ношение мужской одежды; женские занятия включали игру с игрушечными кухонными принадлежностями, рисование и рукоделие, игру с куклами и ношение женской одежды. Интерес представлял вопрос о том, будут ли по этим категориям мальчики, в среднем по выборке, отличаться от девочек (что в действительности и обнаружилось), и если да, то каковы причины этих столь рано проявляющихся различий. Те результаты исследования, которые имеют отношение ко второму,из этих вопросов, мы рассмотрим в разделе «Социализация».

Прежде чем перейти к альтернативным подходам, сделаем несколько общих замечаний, касающихся типов исследований, описанных выше. Во-первых, результат, который получили исследователи (Lamb etal., 1980), имеет более широкое значение: среднестатистические различия между полами по таким параметрам, как предпочтение определенных игрушек и занятий действительно существуют. Именно факт существования подобных различий является основанием для использования этих параметров при оценке степени половой типизации любого ребенка. Во-вторых, по параметру спонтанной игры половые различия проявляются раньше, чем по вербальным параметрам, используемым в таких методиках, как SERLI. В некоторых исследованиях игровые предпочтения были обнаружены уже у детей годовалого возраста. В-третьих, полотипизированные предпочтения у мальчиков появляются несколько раньше, чем у девочек; с другой стороны, девочки превос-. ходят мальчиков в отношении знаний о полоролсвых стереотипах. Наконец, коэффициент корреляции между показателями ребенка по одной методике измерения половой типизаци it и показателем по другой методике — весьма умеренный. Таким образом, степень половой типизации поведения нельзя назвать устойчивой.

Одним из поводов для критики описанных выше методик стал тот факт, что в них «маскулинность» и «фемининность» рассматриваются как два полюса линейного измерения. То есть сравнительно высокому показателю по одной совокупности атрибутов, скажем, «маскулинных», неизбежно сопутствует сравнительно низкий показатель по совокупности атрибутов противоположного полюса, в нашем случае, «фемининных» качеств. Однако представляется возможным, что некоторые люди сочетают в себе атрибуты, соответствующие противоположным полюсам традиционной шкалы. Возможно, к примеру, что какой-то человек независим, настойчив (традиционно «мужские» качества) и в то же время отзывчив, заботлив (традиционно «женские» качества).

В последние годы некоторые исследователи пытались преодолеть дихотомию «маскулинность/фемининность», разрабатывая методики, которые допускают ан-дрогинное сочетание черт. Наиболее известная из методик для взрослых — «Поло-ролевой опросник» (Bern Sex-Role Inventory; Bern, 1974) и «Опросник личностных атрибутов» Спенс и Хельмрайх {Spence and Helmreich Personal Attributes Questionnaire; Spence & Helmreich, 1978). Обе эти методики, в свою очередь, послужили образцами для детских аналогов. Детская версия методики — «Детский полороле-вой опросник» (Children's Sex Role Inventory; Boldizar, 1991), а детская версия методики Спенс и Хельмрайх — «Детский опросник личностных атрибутов» {Children's Personal Attributes Questionnaire; Hall & Halberstadt, 1980). Ниже основное внимание мы уделим Детскому полоролевому опроснику, или CSRI.

Прежде чем рассматривать CSRI, необходимо обсудить методику, послужившую его прототипом, — «Полоролевой опросник», или BSRI. BSRI — методика, основанная на самоотчете и состоящая из 60 описательных утверждений. Двадцать из них отражают качества, которые традиционно считаются (как явствует из результатов стандартизирующей выборки) более типичными и желательными для мужчин (например, самодостаточный, доминантный); 20 — отражают качества, традиционно считающиеся более характерными и желательными для женщин (например, отзывчивый, нежный); и 20 — отражают качества, считающиеся равноти-пичными и равножелательными для обоих полов (например, искренний, дружелюбный). Каждое из утверждений испытуемый оценивает по 7-уровневой шкале от «совсем или почти не характерно для меня» до «характерно или почти характерно для меня». Поскольку фемининность и маскулинность оцениваются по отдельности, BSRI допускает профиль ответов, который невозможно получить при использовании традиционного биполярного подхода к половой типизации. Особый интерес, как отмечалось выше, представляет так называемый андрогинный профиль, определяемый относительно высокими показателями по шкалам и маскулинности и фемининности.

CSRI имеет много общего с BSRI. Он также состоит из 60 пунктов, поровну распределенных между мужской, женской и нейтральной категориями. Утверждения CSRI перекликаются с утверждениями BSRI, однако формулировка здесь несколько упрощенная, что делает утверждения доступными для понимания детьми (выборку в работе Болдизар составляли дети — учащиеся 3-7 классов) (Boldizar, 1991). Упрощены и шкалы ответов: количество уровней в них было сокращено с 7 до 4. Во вставке 12.7 представлена подборка утверждений из этого теста.

Цель исследования Болдизар (Boldizar, 1991) заключалась в демонстрировании валидности CSRI как методики измерения у детей уровня маскулинности и фемининности, Поэтому ее отчет служит полезной иллюстрацией сказанному в главе 4 о понятии валидности теста. Болдизар, к примеру, доказала, что ее методика обладает приемлемой надежностью, как ретестовой надежностью, так и внутренней согласованностью. Вспомним, что надежность — необходимое условие валидности. Данные, подтверждающие валидность CSRI, как это всегда бывает при установлении конструктной валидности, разнообразны. Болдизар также доказала, что отдельные шкалы действительно отражают различия между полами: мальчики, в

Вставка 12.7

Шкала маскулинности

Я легко принимаю решения.

Я могу сам позаботиться о себе.

Я имею влияние на многих ребят из моего класса.

Мне нравится делать то, что делают мальчики и мужчины.

Я злюсь, если кто-то встает у меня на пути,

Шкала фемининности

Мне беспокоит то, что происходит в жизни других людей.

Когда кого-то обижают, мне хочется его утешить.

Я отзывчивый человек.

Я добр и заботлив.

Мне нравятся маленькие дети.

Нейтральная шкала

Я честный человек.

Я нравлюсь людям.

Я серьезный человек.

Я стараюсь делать все вовремя.

Я люблю помогать другим людям.

Источник: Assessing Sex Typing and Androgyny in Children, J. P. Boldizar, 1991, Developmental Psychology, 27, p. 509.

среднем, имеют более высокий показатель по шкале маскулинности, а девочки — по шкале фемининности. Она также продемонстрировала наличие корреляционной связи между показателями маскулинности/фемининности и ожидаемым поведением при использовании традиционной методики предпочтения определенных игрушек и занятий. Корреляция была обнаружена также с описанным ранее «Профилем самовосприятия» Хартер; был проверен и подтвержден ряд связей между самооценкой и половой типизацией, прогнозировавшихся на основе теоретических положений и эмпирических исследований. Помимо индексов конвер-

¹ гентной валидности посредством демонстрирования того, что показатели CSRI не связаны с IQ и академическими достижениями, была подтверждена дивергентная валидность. Наконец, на основе данных выборки взрослых был получен коэффициент корреляции между CSRI и BSRI, равный 0,88, — что и следовало ожидать, учитывая, что обе эти методики измеряют один и тот же конструкт.

Условно говоря, между последним типом методик, которые мы рассмотрим, можно провести аналогию с подходами, обсуждавшимися в последней части раздела «Нравственное развитие». Там нас интересовала когнитивная сторона нравственности; методы изучения того, как дети рассуждают о вопросах нравственности. Здесь в центре внимания — когнитивная сторона половой типизации: как ребенок рассуждает о половых ролях и половых различиях, а также, как его рассуждения изменяются в процессе развития.

Какого рода вопросы рассматриваются под рубрикой «когнитивный аспект половой типизации»? Простейший из этих вопросов касается способности ребенка правильно определять пол. На каком этапе развития мальчик начинает называть себя мальчиком, а девочка — девочкой? Когда ребенок начинает определять пол других людей? Знает ли 3-летний ребенок, кто из его знакомых сверстников мальчик, а кто — девочка? Допустим, различие между людьми, пол которых нужно определить, и ребенком более значительное: это взрослые, а не дети. Осознает ли маленький ребенок, что папа это «мальчик», а мама это «девочка»?

Разнообразные данные свидетельствуют о том, что способность правильно определять пол формируется достаточно рано (Fagot & Leinbach, 1993). Обозначение пола — типичный элемент лексикона большинства маленьких детей, а обозначение собственного пола (например: «Я мальчик»), как правило, — одно из первых проявлений формирующейся Я-концепции ребенка. К 2,5-3-летнему возрасту практически все дети в состоянии правильно ответить на прямой вопрос: «Ты девочка или мальчик?» (Slaby & Frey, 1975). К этому возрасту дети также начинают правильно называть пол других людей, отвечая, к примеру, на вопрос о том, кто изображен на картинке, мальчик или девочка, мужчина или женщина (Leinbach & Fagot, 1986). Однако интересно отметить, что ребенку назвать пол взрослого обычно легче, чем назвать пол ребенка, предположительно, по причине большей выраженности у взрослых отличительных особенностей пола (например, черт лица, прически). Стоит также отметить, что существуют заметные индивидуальные различия в темпах усвоения навыков определения пола: возраст, в котором ребенок начинает справляться с заданиями на определение пола, колеблется от 24 до 40 месяцев (Leinbach & Fagot, 1986).

Узнав, что ребенок правильно определяет пол, мы, естественно, сталкиваемся со следующим вопросом: какие критерии использует ребенок при определении пола? У взрослых, разумеется, такими критериями являются анатомические отличия, хотя в большинстве случаев бывает достаточно других, более очевидных признаков (например, длина волос, тембр голоса, одежда). Результаты исследований свидетельствуют о том, что ребенок сначала ориентируется на признаки, наиболее доступные для восприятия. Томпфон и Бентлер (Thompson & Bentler, 1971) оценивали значение, которое при определении пола придавали разным признакам испытуемые четырех возрастов: 4-летние, 5-летние, 6-летние и взрослые. Стимулами служили раздетые куклы, различавшиеся по трем параметрам: тип гениталий (мужские или женские), телосложение (мужское телосложение, описанное как «мускулистое, крепкое» или женское телосложение, описанное как «тело с развитыми грудью и бедрами») и длина волос (длинные или короткие). Использовались все возможные комбинации значений каждого из трех параметров — то есть 8 кукол. Это, естественно, означало, что у некоторых кукол все параметры гармонировали (например, мужские половые органы, мужское телосложение и короткие волосы), тогда как у других — не соответствовали друг другу (например, мужские половые органы, женское телосложение и длинные волосы). Каждому ребенку показывали по одной подобной кукле и просили определить ее пол. Томпсон и Бентлер обнаружили, что в сомнительных случаях только взрослые рассматривали половые органы как решающий фактор. Хотя дети в той или иной мере учитывали все признаки, основное, на что они ориентировались, были волосы, за которыми следовало телосложение. То есть большинство детей считало куклу с мужскими половыми органами, но женским телом и длинными волосами куклой женского пола; и наоборот, пол куклы с женскими половыми органами, но короткими волосами довольно часто определялся как мужской.

Подобные исследования свидетельствуют о том, что когнитивные навыки определения пола у маленьких детей еще недостаточно развиты. Этот вывод становится еще более обоснованным, если рассмотреть результаты исследований, направленных на изучение других аспектов понимания пола: осознание того, что пол — неизменное качество. В действительности, именно некоторые положения теории Кол-берга (Kohlberg, 1966), касающиеся понятия о постоянстве пола, вызвали интерес к когнитивной стороне половой типизации. В своей работе 1966 года Колберг выдвинул две гипотезы. Первая — дети лишь постепенно начинают осознавать, что пол — это неизменное качество, на котором не отражаются возрастные изменения, желания или конкретные обстоятельства (например, ношение определенной одежды или определенной прически). Колберг уподобил этот процесс постепенного осознания инвариантности пола развитию представлений о константности физического мира, в частности, известному пиажетианскому понятию о сохранении. Вторая гипотеза Колберга заключалась в том, что в развитии половой типизации ведущую роль играет осознание ребенком константности пола. Мальчик начинает идентифицировать себя с отцом и усваивать мужские предпочтения и атрибуты, только осознав, что он мужского пола и его пол всегда останется мужским.

С момента опубликования этой работы Колберга было проведено множество десятков исследований, направленных на изучение возрастных изменений в понимании константности пола. Примером служит исследование Маркус и Овертон (Marcus & Overtoil, 1978). На рис. 12.3 изображены два стимула из стимульного материала, использовавшегося в этом исследовании (этот стимульный материал был разработан Emmerich & Goldman, 1972). Листы со схематическими изображениями фигур были сброшюрованы и разрезаны так, что, переворачивая их, можно было совместить голову мальчика с фигурой девочки и голову девочки с фигурой мальчика. Каждому испытуемому (детям 5-7 лет) задавалось по пять вопросов. Начиная с картинки, соответствующей полу ребенка, экспериментатор последовательно производил трансформации с прическами фигур, их одеждой и одновременно — прической и одеждой. Вслед за каждым изменением ребенка спрашивали, осталась ли фигура девочкой (или мальчиком) или пол изменился. Ребенок также отвечал на вопрос о том, изменился ли бы у фигуры пол, если бы ей стали нравиться другие игрушки или она «сильно захотела» бы стать другого пола.

Описанная выше процедура — один из методов изучения представлений о константности пола. Она имеет заметное сходство с заданиями Пиаже на сохранение: в обоих случаях производятся трансформации внешнего облика, которые могут ввести ребенка в заблуждение; и в обоих случаях ребенок должен абстрагироваться от непосредственно данной видимости, с тем чтобы осознать неизменность сути. В другом методе более ярко выражен вербальный компонент. В табл. 12.6 представлены примеры вопросов из протокола интервью, разработанного Слэби и Фреи (Slaby & Frey, 1975) и часто используемого при изучении представлений о константности пола. В процедуре этих исследователей не ставится задача абстрагирования от обманчивого внешнего вида; изменения остаются гипотетическими и описываются в серии вопросов, направленных на проверку знаний ребенка о константности пола в разных ситуациях.

Рис. 12.3. Схематические изображения, используемые для оценки представлений ребенка о константности пола. («Boy-Girl Identity Task*, W. Emmerich and K. S. Goldman, 1972. In V. Shipman (Ed.), Disadvantaged Children and Their First School Experiences (ETS PR 72-20), Princeton, NJ: Educational Testing Service)

Таблица 12.6 Примеры вопросов из теста представлений о поле Слэби и Фрей

Когда ты был совсем маленьким, ты был мальчиком или девочкой?

Ты когда-нибудь был маленьким/маленькой [пол, противоположный указанному при

ответе на первый вопрос]?

Когда ты вырастешь, то будешь мамой или папой?

Мог бы/могла бы ты когда-нибудь быть [пол, противоположный указанному при ответе на первый вопрос]?

Если бы ты носил одежду для [пол, противоположный полу ребенка, то есть «для мальчиков» или «для девочек»], ты бы был девочкой или мальчиком?

Если бы ты носил одежду для [пол, противоположный полу ребенка], был бы ты [пол, противоположный указанному при ответе на первый вопрос]?

Если бы ты играл в игры для [пол, противоположный полу ребенка], ты бы был девочкой или мальчиком?

Если бы ты играл в игры для [пол, противоположный полу ребенка], был бы ты [пол,

противоположный указанному при ответе на первый вопрос]?

Мог бы ты быть [пол, противоположный полу ребенка], если бы этого захотел?

Источник: Development of Gender Constancy and Selective Attention to Same-Sex Models, R. G. Slaby and K. D. Frey, 1975, Child development, 46, p. 851.

Кратко рассмотрим несколько результатов, полученных при использовании таких методик. Во-первых, Колберг оказался прав в том, что понятие о константности пола осваивается в ходе развития: маленькие дети обычно не справляются с заданиями на константность пола, а способность к их выполнению появляется в возрасте около 4-7 лет. Во-вторых, из того, что этот возрастной диапазон довольно широк, можно сделать вывод о значении метода оценки представлений о константности пола. Как и следовало ожидать, дети обычно лучше справляются с вербальной процедурой, такой как задания Слэби и Фрей, а не с заданиями, в которых они сталкиваются с обманчивой видимостью несоответствия признаков пола, как в методике Маркус и Овертон. Форма константности также имеет значение. Большинство детей начинают осознавать постоянство пола во времени несколько раньше, чем его неизменность в разных ситуациях. Первые два вопроса из табл. 12.6 направлены на оценку представлений о стабильности пола, а следующие два — на оценку представлений о постоянстве пола. Последний вывод, связанный со вторым теоретическим предположением Колберга: между пониманием постоянства пола и полотипизированным поведением существует лишь умеренная и неустойчивая связь (Beal, 1994). Таким образом, оказывается, что понимание константности пола в какой-то мере определяет полоролевое развитие, но далеко не полностью.

Как отмечалось, теория Колберга (Kohlberg, 1966) о константности пола послужила стимулом к изучению когнитивного аспекта половой типизации. В последние годы когнитивный подход вышел за рамки изучения константности пола. Сегодня особый интерес вызывает понятие тендерной схемы (Martin, 1993). Схема — это мысленная репрезентация некого класса событий, то есть тендерная схема — это упорядоченные знания и убеждения ребенка, имеющие отношение к полу. Как следует из этого определения, тендерная схема — это широкое понятие, охватывающее разнообразные специфические представления. Она включает навыки определения пола, а также представления — сначала ошибочные, а затем правильные — о константности пола. Она включает также знания о полоролевых стереотипах, для оценки которых предназначен SERLI и похожие методики, — какие игрушки предпочитает каждый пол, какие личностные качества характерны для мальчиков, а какие для девочек? В целом, тендерная схема включает представления о самом себе и о других, о собственной половой принадлежности и о половой принадлежности других, о детях и о взрослых. То есть это значительно более сложное понятие, чем константность пола, и развитие отдельных аспектов тендерных схем начинается значительно раньше, чем развитие представлений о константности пола.

Возможно, вы заметили, что понятие схемы и понятие сценария, рассмотренное в главе 11, имеют много общего. В действительности, сценарий — это частный случай схемы, имеющий отношение к структуре знакомых событий. В главе 11 мы приводили вывод, полученный на основе исследований сценариев и заключавши й-ся в том, что, сформировавшись, сценарий начинает влиять на процесс восприятия, интерпретации, запоминания и сохранения новой информации. То же касается и схем в целом, и тендерных схем в частности. Было, к примеру, обнаружено, что дети лучше запоминают те события, которые согласуются с их тендерными схемами, и в некоторых случаях даже искажают информацию, приводя ее в соответствие с собственными ожиданиями, — сообщая, к примеру, что врач был мужчиной, а медсестра — женщиной, когда в действительности все было наоборот (Carter & Levy, 1988; Liben & Signorella, 1993). Тендерные схемы влияют и на поведение. Например, игры детей, которые относительно рано начинают употреблять в своей речи обозначения пола, более полотипизированны, чем игры детей, не знающих слов, обозначающих принадлежность к определенному полу (Fagot, 1985). То есть в целом второе положение когнитивно-структуралистской теории Колберга (Kohl-berg, 1966) подтверждается: то, что дети думают о поле, влияет на то, как они себя ведут, а возрастные изменения в их представлениях в значительной мере определяют изменения в их поведении.

Обратимся теперь ко второму общему вопросу, который мы должны рассмотреть в этой главе: к вопросу о детерминантах. Чем определяется социальное поведение ребенка: и те его формы, которые мы уже обсуждали, и другие? Излагая этот материал, основное внимание я уделю процессам социализации — тому, как другие люди (родители, учителя, братья и сестры, сверстники) влияют на социальное развитие ребенка. Будут рассмотрены три подхода к изучению социализации: лабораторные исследования, обсервативные методики и методики вербального отчета или рейтинг. Эта структура изложения, как вы помните, использовалась и в первой части данной главы.

Прежде чем начать, сделаем небольшую оговорку. Хотя опыт социализации, который мы рассмотрим, весьма существенен, его недостаточно, чтобы объяснить все особенности социального развития ребенка. Несомненно, определенную роль играют биологические факторы. Полоролевые различия частично (но именно частично!) обусловлены биологически. То же касается привязанности и темперамента, двух важнейших социальных феноменов, о которых шла речь в главе 10. Определенную роль играет когнитивный компонент. Как следует из материала, посвященного нравственности и половой типизации, когнитивные факторы приобретают все больший вес при объяснении феноменов социального развития. Освоение ребенком определенных когнитивных навыков лишь частично объясняется рассматриваемыми здесь социальными процессами. Иными словами, изложение опять-таки будет избирательным: в этом разделе обсуждаются лишь некоторые факторы социального развития.

Цель лабораторных исследований социализации — создание экспериментального аналога жизненного опыта социализации. Конечно, в лаборатории невозможно воспроизвести естественные условия во всей их сложности. Однако можно выделить некие ключевые процессы — воспроизвести определенные ситуации с той мерой точности, которая бы позволяла генерализовать полученные результаты. При этом контроль и точность лабораторного исследования дают возможность выявить причинно-следственные связи.

Рассмотрим два примера. Даже без проведения формального исследования ясно, что одним из важнейших факторов социального развития являются разнообразные модели, с которыми сталкивается ребенок. Дети усваивают разные формы поведения, наблюдая их у других людей. Наблюдая за поведением других людей, ребенок также может изменить уже существующие у него модели поведения. В современных работах по социальному научению особенно подчеркивается роль научения через наблюдение (Bandura, 1989).

Как его изучать в лабораторных условиях? Возьмем в качестве примера агрессию. Агрессия, несомненно, самая популярная тема среди занимающихся экспериментальным исследованием моделирования; поэтому недостатка в исследованиях, которые можно было бы привести в качестве примера, нет. Остановимся на одном из таких экспериментов (Hicks, 1968). В исследовании Хикс женщина-экспериментатор по одному приглашала в игровую комнату испытуемых (детей 5-12 лет). По пути в игровую комнату экспериментатор вспоминала, что забыла кое-что сделать в библиотеке, и предлагала ребенку, пока она отсутствует, посмотреть короткий фильм. В фильме, который демонстрировался на киноэкране в помещении, находившемся рядом с библиотекой, показывался взрослый мужчина, совершавший различные агрессивные действия по отношению к кукле Бобо. По окончании фильма ребенка отводили в игровую комнату, где он играл в течение 15 минут. В комнате находились игрушки, которые можно было использовать для подражательной или неподражательной агрессии (включая куклу Бобо), а также игрушки, используемые в нейтральных играх. За поведением ребенка наблюдали через одностороннее зеркало и регистрировали все (довольно частые) случаи агрессии.

Эксперимент Хикс с предъявлением образца поведения типичен в нескольких отношениях. Во-первых, показ образца для подражания связан с тем, что называют «экспозиционной техникой». Ребенка не просят напрямую следить за поведением модели; он просто присутствует в тот момент, когда имеет место определенное поведение. Аналогично, тест с подражанием связан с предоставлением возможности подражать, а не прямым инструктированием; ребенок сам решает, как себя вести. Можно утверждать, что такая процедура соответствует большинству реальных жизненных ситуаций, которые нас интересуют; ситуаций, когда ребенок наблюдает поведение других, но подражать ему его никто не заставляет. Наконец, этот эксперимент типичен еще и в том смысле, что в нем допускается наличие и подражательных, и не подражательных действий. Дети били куклу Бобо молотком так же, как это делал взрослый; но они также демонстрировали ряд агрессивных действий, которые модель не совершала. Таким образом, исследование демонстрирует два следствия влияния образца на поведение: точное воспроизведение поведения и связанные с образцом действия, уже имеющиеся в репертуаре ребенка.

Как подчеркивалось ранее, одно из преимуществ лабораторного подхода заключается в том, что он допускает проведение систематических манипуляций с разнообразными потенциально значимыми независимыми переменными. В исследованиях с научением через наблюдение изучалось множество таких переменных. Нас, к примеру, могут заинтересовать характеристики лица — образца для подражания, которые влияют на поведение ребенка. В исследовании Хикс моделью был взрослый мужчина; в других исследованиях сопоставляется воздействие модели-женщины и модели-мужчины (например, Perry & Perry, 1975) или модели-взрослого и модели-ребенка (например, Bandura, Grusec, & Menolve, 1967). В исследовании Хикс модель появлялась на экране; во многих исследованиях дети видят живую модель, а в некоторых исследованиях сравнивается воздействие образцов поведения на телеэкране и образцов поведения, демонстрируемых непосредственно (например, McCall, Parke, & Kavanaugh, 1977). Манипуляции возможны и с отношениями между ребенком и лицом, служащим образцом поведения. В одних исследованиях, в том числе и в исследовании Хикс, модель — незнакомый ребенку человек. В других исследованиях изучается влияние разного рода взаимоотношений между лицом, демонстрирующим образец поведения, и ребенком (например, теплые, основанные на поддержке / холодные, отчужденные) либо посредством привлечения человека, известного ребенку (например, Hetherington & Frankie, 1967), или посредством предварительного взаимодействия между моделью и ребенком (например, Jeffrey, Hartmann, & Gelfand, 1972). Интерес представляет также роль событий, следующих за демонстрированием определенного образца подведения. Можно, к примеру, попытаться выяснить, наблюдается ли у детей склонность подражать поведению, которое, как они увидели, подкрепляется, и избегать поведения, которое, как они видели, наказывается (например, Bandura, Ross, & Ross, 1963b; ответ на этот вопрос, кстати, утвердительный). Наконец, экспериментальные манипуляции могут производиться с разнообразными ситуационными аспектами и фазой предъявления образца поведения/фазой подражания. В исследование Хикс, к примеру, было включено экспериментальное условие, при котором вместе с ребенком агрессивный фильм смотрел взрослый мужчина, который комментировал происходящее на экране. У половины детей взрослый присутствовал в фазе подражания, а у другой половины — нет.

Пока мы обсуждали разнообразные манипуляции, производимые в исследованиях моделирования и направленные только независимые переменные. Метод моделирования также позволяет изучать эффекты или зависимые переменные, помещенные в разного рода контексты. В лабораторных исследованиях моделирования было продемонстрировано влияние модели на десятки форм поведения. По количеству исследований вслед за агрессией, пожалуй, идут разнообразные формы так называемого нравственного поведения. Эффект моделирования был продемонстрирован на всех поведенческих проявлениях, описанных в первой части этой главы — мошенничество, способность устоять перед соблазном, склонность делиться, оказывать помощь и т. д. Более того, влияние обнаружилось как в «желательном», так и в «нежелательном» направлениях. Ребенок, наблюдавший, как кто-то делится, к примеру, в дальнейшем с большей готовностью поделится сам; ребенок, наблюдавший, как модель отказывается поделиться, впоследствии также делится неохотно. Аналогично, ребенок, наблюдавший, как кому-то удается устоять перед соблазном, сам приобретает большую устойчивость; а ребенок, наблюдавший, как кто-то уступает соблазну, сам впоследствии склонен уступать (обзор литературы по этому вопросу см у Perry & Bussey, 1984).

Подведем краткие итоги достоинств лабораторного подхода к изучению моделирования. В лабораторных исследованиях анализируется процесс, который играет существенную роль в социализации ребенка: влияние поведения других людей на поведение ребенка. Осуществление контроля — контроля не только формы моделирования, но и других аспектов ситуаций — позволяет выявить в лабораторных условиях причинно- следственные связи между моделированием и последующим поведением. Наличие контроля, кроме того, делает возможным рассмотрение широкого диапазона независимых переменных.

Учитывая то, о чем говорилось в главе бив первой части этой главы, мы должны остановиться и на недостатках лабораторных исследований. Как всегда, наибольшее беспокойство вызывает внешняя валидность. Что демонстрирует большинство лабораторных исследований научения через наблюдение, так это то, что в строго заданных условиях поведение человека может влиять на поведение детей в не менее строго заданных условиях сразу после фазы наблюдения. В естественной среде интерес представляют стойкие, отдаленные последствия моделирования; по результатам большинства лабораторных исследований мы можем лишь догадываться о подобных отсроченных последствиях. В естественной среде воздействие образцов поведения чаще всего сочетается с воздействием множества других стимулов, поэтому ребенок должен каким-то образом заметить ее и перенести эффекты ее влияния на другую, возможно совершенно иную ситуацию. В большинстве лабораторных исследований и фаза наблюдения, и фаза реагирования крайне упрощены, то есть упускаются из вида факторы, которые имеют место в естественной среде, такие как внимание, избирательность и перенос. Наконец, в большинстве лабораторных исследований роль модели выполняет незнакомый или почти незнакомый ребенку человек. До какой степени возможен перенос результатов таких исследований в домашнюю обстановку, где ребенок бесчисленное количество раз в течение многих лет наблюдает поведение людей, с которыми он находится в близких эмоциональных отношениях, — спорный вопрос.

Второй процесс социализации, который мы рассмотрим — это обоснование предъявляемых требований. Идея о том, что обоснование взрослым своих требований к ребенку является эффективным методом дисциплинирования, нашла свое выражение во многих теориях социализации и согласуется с взглядами многих родителей. Это то, что, по нашему мнению, должно было бы соответствовать действительности: обоснование требований должно повышать вероятность следования ребенком этим требованиям. Но подтверждают ли эмпирические исследования это распространенное мнение? Да, исследования неизменно его подтверждают; в действительности, результаты многочисленных исследований свидетельствуют об одном и том же: обоснование требований, предъявляемых ребенку, оказывает благотворное действие (Grusec & Lytton, 1988). Здесь я сосредоточусь на одном из источников данных: на лабораторных исследованиях переменной обоснования предъявляемых требований.

В начале этой главы была описана типичная процедура оценки способности ребенка не поддаваться соблазну нарушить запрет: тест «Запрещенные игрушки». В своей базовой форме — которая была представлена — тест «Запрещенные игрушки» довольно прост: взрослый налагает запрет, а вопрос состоит в том, будет ли ребенок в состоянии его соблюдать. Вас, наверное, не удивит, что многим детям не удавалось успешно пройти это испытание: если не считать авторитета взрослого, у ребенка нет оснований отказывать себе в игре. Исследования фактора обоснования направлены на прояснения вопроса о том, что происходит, если ребенку объяснить причину запрета. Послушнее ли станут дети, если запрет будет сопровождаться обоснованием — объяснением, почему нельзя трогать игрушки? Как уже указывалось, ответ на этот вопрос утвердительный: результаты исследований свидетельствуют о том, что обоснование повышает действенность запрета (Рагке, 1981). Было продемонстрировано, что соблюдению ребенком запрета взрослого способствует, к примеру, указание на то, что игрушки могут сломаться, или обращение внимания на то, что игрушки принадлежат другому ребенку (Parke & Murray, 1971). Послушания можно добиться указанием на то, что экспериментатор будет недоволен, если ребенок ослушается, а также указанием на то, что экспериментатора расстроит или разочарует неспособность ребенка отказать себе в игре (Kuczynski, 1983; Sawin & Parke, 1980).

Как и в случае с научением через наблюдение, наглядное доказательство того, что обоснование может оказаться эффективным, — лишь первый шаг исследовательской программы. Вновь мы можем исследовать вариации базового метода, изменяя параметры, связанные либо с независимой, либо с зависимой переменной. Как следует из приведенных выше примеров, один из важнейших вопросов касается относительной эффективности разных типов обоснований — к примеру, объектно-ориентированного/личностпо-ориентированного. Еще один вопрос касается возрастных изменений: повышается ли эффективность обоснования в процессе развития ребенка? Ответ в целом утвердительный, однако переменная возраста взаимодействует с переменной типа обоснования. Для дошкольников лучше всего подходят простые обоснования (например: «Игрушка может сломаться»), с возрастом эффективнее становятся более сложные объяснения (например, указание на право собственности, на необходимость сопереживания). Обоснование можно использовать в сочетании с другими методами дисциплинирования — к примеру, наказания ребенка за то, что он нарушил уговор не трогать игрушки (в этом исследовании наказание обычно принимает форму громкого звонка, иногда в сочетании с нестрогим вербальным порицанием). Обоснование действительно повышает эффективность наказания; в действительности, само по себе обоснование требований обычно эффективнее наказания. Наконец, влияние обоснования требований можно изучать не только на примере способности устоять перед соблазном, но и изучая разнообразные формы просоциального поведения, к примеру, склонность делиться (Perry, Bussey, & Freiberg, 1981) или предложение помощи нуждающимся в поддержке (Staub, J.971). Как показывают эти исследования, обоснование не всегда эффективно (в действительности, мало что эффективно в этом случае); в целом, однако, обоснование требований стимулирует поведение, которое хочет вызвать агент социализации.

В первой части главы рассматривались исследования таких важнейших аспектов социализации, как нравственное поведение и половая типизация. В исследованиях, которые мы обсудим здесь, изучаются в том числе и описанные выше феномены. Однако в них, кроме того, осуществляется попытка оценить естественный опыт социализации. Цель состоит в установлении причинно-следственной связи между определенным опытом и определенными психическими явлениями.

Приведем два примера. В предыдущем разделе основное внимание было уделено роли взрослого как образца поведения и влиянию обоснования выдвигаемых им требований. Однако взрослые — не единственные агенты социализации, с которы-

ми сталкиваются дети; на ребенка могут влиять и другие дети. А научение через наблюдение и обоснование требований — далеко не единственные механизмы социализации ребенка. Не нужно быть приверженцем теории Скиннера, чтобы догадаться, что третьим важнейшим механизмом социализации ребенка является подкрепление поведения ребенка. Первый пример в связи с этим будет иметь отношение к такой переменной, как подкрепление со стороны сверстников.

Сверстники могут подкреплять и подкрепляют разнообразные формы поведения. Майкл Лэм и его коллеги (Lamb et al., 1980; Lamb & Roopnarine, 1979) исследовали роль подкрепления со стороны сверстников в формировании поведения, соответствующего стереотипам поведения для обоих полов. Один из компонентов данного исследования уже был описан в этой главе: обсервативная оценка полоти-пизированного поведения у детей дошкольного возраста. Использовался и еще один набор обсервативных методик, в которых оценивалась реакция детей на по-лотипизированное поведение их сверстников. Как реагируют другие дети на упомянутые ранее маскулинные и фемининные формы поведения ребенка, и изменяется ли их реакция как функция от соответствия этой формы поведения полу ребенка (например, кто произвел «маскулинное» действие, мальчик или девочка)? Интерес представляет как подкрепление, так и наказание. Было выделено семь категорий реакции, которые рассматривались как подкрепление; среди них: «похвала», «одобрение», «согласие» и т. д. Оценивалось также пять типов наказания, в том числе «критика», «неодобрение».

Было сделано несколько выводов. Реакция сверстников определенно зависела от соответствия поведения ребенка его полу. Й мальчики, и девочки чаще всего получали подкрепление со стороны детей, если их поведение соответствовало типичной для их пола модели поведения. Кроме того, другие исследователи (например, Fagot, 1977) наблюдали подобные дифференцированные реакции на поло-типизированное поведение среди детей начальных классов. Майкл Лэм с соавторами приводят также данные, свидетельствующие о том, что реакции, квалифицировавшиеся как подкрепление и наказание, действительно влияли на дальнейшее поведение ребенка. На прерывание подкреплявшегося действия в среднем требовалось значительно больше времени, чем на прерывание действия, результатом которого было наказание; и в целом, продолжительность эпизодов поведения, получавшего подкрепление, была больше, чем продолжительность эпизодов поведения, получавшего наказание или игнорировавшегося. Майкл Лэм с соавторами обнаружили также, что результат подкрепления или наказания частично зависел от соответствия поведения ребенка модели поведения, типичной для его пола. Подкрепление было эффективнее, если поведение соответствовало этой модели; аналогично, наказание действовало быстрее, если поведение этой модели не соответствовало. Майкл Лэм с соавторами предлагают когнитивную интерпретацию этого факта. Они полагают, что уже 3-летние дети осознают полоролевые стандарты и руководствуются ими; таким образом, подкрепление или наказание со стороны сверстников служит преимущественно напоминанием об этих стандартах.

Для рассмотрения следующего примера натуралистического исследования социализации переключим внимание с отношений между детьми в детском саду на взаимоотношения ребенка с родителями и сиблингами. В серии статей Паттерсон (Patterson, 1979; Patterson & Bank, 1989; Patterson, Reid, & Dishion, 1992) опубликовал результаты долгосрочного исследования детерминант агрессивного поведения детей в домашней обстановке. Первичной выборкой для исследования послужили семьи, которым было рекомендовано участие в орегонском «Проекте социального научения» (Oregon «Social Learning Project») в связи с тем, что, по крайней мере, один из детей в этих семьях демонстрировал высокий уровень агрессии. Цель исследования состояла в выявлении процессов, обусловливающих агрессивное поведение и имеющих отношение не только к самому ребенку, вызвавшему беспокойство, но и ко всем членам семьи. Исследование проводилось методом натуралистического наблюдения — многочасового наблюдения в естественной домашней обстановке за агрессивным поведением, за предшествующими ему событиями и за его последствиями.

Остановимся на одном из отчетов по этому проекту (Patterson & Cobb, 1971). Испытуемыми в этой части исследования были 24 семьи, в каждой из которых был, по крайней мере, один гиперагрессивный мальчик в возрасте от 6 до 13 лет. В целом каждую семью наблюдали на протяжении10 часов —5 дней в неделю, по 1 часу в день в течение 2 недель. Регистрировалось поведение каждого члена семьи и реакция на это поведение других членов семьи. Система кодировки занимала промежуточное положение между макро- и микроуровнями, рассмотренными ранее, В нее входило 30 категорий, по мысли авторов отражающих разнообразные аспекты социального взаимодействия: близость, внимание, гиперактивность, деструк-тивность, приказ, зависимость, запрет, игнорирование, игра, крик, негативизм, неодобрение, несогласие, нормативное поведение, одобрение, отсутствие реакции, плач, поддразнивание, позитивное физическое воздействие, прикосновение, принятие, работа, раз говор, самостимуляция, смех, снисхождение, согласие, удар, унижение и хныканье. Паттерсон и Кобб (Patterson & Cobb, 1971) больше всего интересовала категория Удар, а также факторы-побудители и подкрепление ударов.

Процедура анализа, которую использовали Паттерсон и Кобб, включала подсчет условной вероятности. Первичными данными для ее подсчета служит исходный уровень неких действий, в данном случае ударов. Исходный уровень отражает частоту неких действий, то есть общее количество всех зафиксированных поведенческих проявлений, разделенное на количество поведенческих актов определенного типа. Если, к примеру, было зафиксировано 10 000 поведенческих проявлений и 80 из них относились к категории Удар, исходный уровень для категории Удар будет 0,008. Установив исходный уровень, можно анализировать изменения вероятности поведенческого проявления как функцию от воздействия предшествующих этому поведенческому проявлению стимулов, а изменение вероятности того, что текущее поведение будет продолжаться или повторится, можно проанализировать как функцию от разнообразных последствий. Сосредоточимся здесь на событиях, предшествующих нанесению ударов. Паттерсон и Кобб проанализировали вероятность нанесения ударов как функцию от присутствия каждого из членов семьи. Не вызывает удивления тот факт, что, как обнаружилось, присутствие матери или отца было связано со значительным снижением вероятности нанесения ударов относительно исходного уровня — 6-кратное снижение в случае присутствия отца. И напротив, присутствие младшей сестры или старшего брата было связано со значительным повышением вероятности нанесения ударов. Предположительно, эти эффекты обусловлены тем, что родители и сиблинги в неодинаковой мере провоцируют агрессивные действия и по-разному на них реагируют. В дальнейшем с использованием процедуры условной вероятности анализировалось влияние на агрессию специфических форм поведения. При этом были выявлены как провоцирующие стимулы, связанные с повышением вероятности нанесения удара, так и подавляющие стимулы, связанные со снижением вероятности нанесения удара. В целом провоцирующие стимулы чаще всего исходили от сиб-лингов, а подавляющие — от родителей. В категорию подавляющих стимулов входят как позитивные реакции, например, Одобрение или Позитивное физическое воздействие, явно подталкивающие к альтернативному, просоциальному поведению, так и негативные реакции, например, Запрет или Крик. Плач, Смех и Удар — примеры провоцирующих стимулов. Удар оказался наиболее действенным провоцирующим стимулом, что указывает на цикличность и стойкость агрессии в семье.

Стратегия, которой придерживались Паттерсон и Кобб, — одна из форм последовательного анализа. Цель последовательного анализа — уловить в потоке социального поведения причинно-следственные связи. Эта процедура предполагает анализ социального взаимодействия, по меньшей мере, двух человек. Наблюдается и регистрируется поведение обоих испытуемых; в одних случаях оно оценивается с помощью одной системы, в других — используются разные системы (как, например, в исследованиях взаимодействия матери и младенца). Какая бы система кодировки ни применялась, фиксируется не только эпизод демонстрирования некоего поведения обоими испытуемыми, но и временная последовательность этих эпизодов. Допустим, нас интересуют мать и младенец, а конкретно связь между материнским прикосновением и улыбкой младенца. Регистрируя последовательность событий, мы можем обнаружить, что частота материнских прикосновений повышается вслед за повышением частоты улыбок младенца — то есть что условная вероятность прикосновения вслед за улыбкой малыша выше исходного уровня. Это означало бы, что направление причинной связи — от младенца к матери, где причиной является улыбка младенца, а следствием — прикосновение матери. Или же мы могли бы обнаружить, что вслед за прикосновением матери повышается частота улыбок младенца, и это означало бы, что прикосновение матери играет роль причины улыбки. Логика последовательного анализа та же, что и логика описанного ранее перекрестного корреляционного анализа с лагом в лонгитюдном исследовании: причина предшествует следствию, и поэтому о причинно-следственных отношениях между двумя переменными судят по тому, насколько изменения одной переменной в период 1 связаны с изменением другой переменной в период 2.

О преимуществах и недостатках натуралистических исследований мы уже не раз говорили, поэтому лишь кратко напомним об основных моментах. Лабораторным процедурам изучения социализации, как правило, свойственна искусственность, а отсюда и невысокий уровень внешней валидности. Рейтинговые методики изучения социализации (тема следующего раздела) представляют собой вербальные отчеты, которые могут отражать, а могут и не отражать фактическое поведение. В натуралистическом наблюдении преодолеваются оба эти недостатка: оно направлено на поведение, а не суждения о нем; кроме того, при наблюдении изу-

чается естественное поведение в естественной среде. Подобные исследования дают уникальную возможность ответить на вопрос, сформулированный Макколл (Mac-Call, 1977): не только может ли некий социальный опыт оказать влияние, но оказывает ли он его фактически в естественной для ребенка среде? Разработка метода последовательного анализа позволила, используя натуралистический подход, не только получать описание поведения, но и приблизиться к пониманию скрытых причин и следствий.

Обсуждение вышеупомянутого проекта — удачный повод вспомнить о трудностях, которые возникают при проведении натуралистического наблюдения. Главная проблема — получение точны» данных. Эта проблема приобретает особое значение, когда предпринимается попытка зафиксировать широкий- диапазон поведенческих проявлений, причем в неконтролируемых естественных условиях. Следующая проблема также связана с недостаточным контролем условий — низкая частота эпизодов поведения, интересующего исследователя. Не имея возможности экспериментально вызвать определенные реакции, исследователь может обнаружить, что некоторые формы поведения в период наблюдения проявляются слишком редко, чтобы имело смысл их изучать. Один из важнейших недостатков — влияние наблюдателя на наблюдаемое поведение. Вновь ярким примером служит описанное нами исследование: дело не только в том, что в дом приходят незнакомые люди, но и в том, что цель исследования состоит в фиксировании таких негативных форм поведения, как нанесение ударов или крик — тех форм поведения, которые, как правило, подавляются в присутствии наблюдателя. Наконец, метод последовательного анализа, хотя, несомненно, и информативен, остается по сути корреляционным, а не экспериментальным и, будучи таковым, не может обеспечить точность выводов о причинно-следственных связях, что возможно при использовании экспериментальных манипуляций.

Мы уже рассмотрели два из основных способов получения информации о процессе социализации: лабораторное исследование и натуралистическое наблюдение. Третий подход — получение информации о методах социализации через вербальные отчеты. Поскольку процесс социализации предполагает наличие, как минимум, двух сторон, существует два пути получения таких отчетов: можно расспросить родителей, как они воспитывают своих детей, или спросить об этом у самих детей. К первому способу, как нетрудно догадаться, прибегают значительно чаще, чем ко второму. Первый пример, который мы рассмотрим, связан с использованием самоотчетов родителей, а второй основан на отчетах подростков о методах социализации, используемых их родителями.

В первом случае исследователей интересовал вопрос о последовательности в своих дисциплинарных воздействиях матерей в ситуациях непослушания ребенка (Grusec & Kuczinski, 1980). Действительно ли — как явствует из множества моделей социализации — матери придерживаются некоего стиля дисциплинирования или реагируют сообразно специфической ситуации? Пытаясь получить ответ на это вопрос, Грусек и Кучински предъявляли своим испытуемым (матерям 4-5 и 7-8-лених детей) \2. типичных ситуаций непослушания ребенка, то есть простые

сценарии, записанные на магнитофон, в которых мать налагала запрет, а ребенок не слушался. Сценарии различались по характеру запрета и неповиновения, а также по последствиям непослушания ребенка. В одних случаях, к примеру, никаких нежелательных последствий не было, в других же за непослушанием следовало нанесени&ущерба людям или имуществу. Ниже в качестве примера приведен один из сценариев:

(Слышатся удары мячом)

Мать: Ким, не играй здесь с мячом. Слишком близко к столу. Это дорогая ваза, она принадлежала еще твоей бабушке.

(Слышатся удары мячом)

Мать: Ким, унеси этот мяч куда-нибудь в другое место. Ты собьешь вазу.

(Слышатся удары мячом, затем звук разбивающейся вазы)

Вопрос, следующий за прослушиванием каждого эпизода, заключался в том, как бы отреагировала мать, если бы это был ее собственный ребенок. Матери могли свободно высказываться по этому поводу, то есть своими словами описывали то, что бы они сделали и сказали, а не выбирали из предлагаемых экспериментатором альтернатив. Затем в этих ответах при помощи системы кодов выделялись проявления разного рода методов дисциплинирования. Среди кодировавшихся категорий было и обоснование предъявляемых требований, которое изучалось в описанных ранее лабораторных исследованиях — к примеру, указание на то, что поведение ребенка огорчит мать. Кодировались также разнообразные формы так называемых методов принуждения — к примеру, физического воздействия на ребенка с тем, чтобы заставить его выполнять требования, или наказание за непослушание. Один из выявленных в исследовании фактов заключался в том, что принуждение оказалось довольно часто используемой формой контроля. Еще один вывод состоит в том, что в рамках одного сценария и в разных сценариях матери используют разнообразные методы, то есть они не всегда последовательны в своих реакциях. Таким образом, специфика ситуации действительно является одной из важнейших детерминант способа реагирования матери.

Второй пример исследования, направленного на изучение методов воспитания, взят из другой исследовательской программы (Dornbusch et al., 1987; Lamborn et al., 1991; Steinberg, Elmen, & Mounts, 1989). Она несколько отличается от подхода Грусек и Кучински (Grusec & Kuczinski, 1980). Информацию о методах воспитания получали не от родителей, а отЬамих детей — подростков 14-18 лет. Кроме того, в отличие от предыдущего подхода предполагался выбор подростками одного из уровней на каждой шкале ответов. Наконец, исследование проводилось не в форме интервью, а через опросники, заполнявшиеся в процессе группового тестирования в школе.

Дорнбуш и коллеги исходили из теоретических положений о методах воспитания, сформулированных Баумринд (Baumrind, 1971, 1989). Используя сочетание натуралистического наблюдения и родительских отчетов, Баумринд выделила несколько стилей воспитания, которые отличались по таким параметрам, как тепло-

та, контроль и родительское участие. Авторитетный стиль, к примеру, характеризовался строгим контролем в контексте теплых взаимоотношений и частого использования обоснования своих требований, для авторитарного стиля свойственны недостаток тепла и жесткий контроль преимущественно через использование методов принуждения. Один из вопросов, стоявших перед исследовательской группой Дорнбуш, заключался в том, можно ли выделить такие же стили на основе отчетов подростков о способах воспитания, используемых их родителями. Поэтому пункты опросника (которые не всегда совпадают в разных исследованиях) были подобраны так, чтобы с их помощью можно было измерить вариации по таким параметрам, как теплота, контроль и-участие. В табл. 12.7 приведено несколько примеров вопросов, использовавшихся в одном из исследований. Главный вывод, к которому пришли исследователи, заключался в том, что типология Баумринд, которая была изначально разработана на основе результатов исследования семей дошкольников, применима и к родителям подростков. Еще один вывод касается наличия корреляционной связи между стилем воспитания и различными показателями компетентности и адаптации подростков. Б целом, авторитетный стиль был связан с позитивными результатами (например, высоким уровнем успеваемости), а авторитарный — с негативными результатами. Эти данные подтвердили выводы Баумринд, касающиеся относительной эффективности различных стилей воспитания.

Таблица 12.7 Примеры вопросов из «Отчетов подростков о родительском поведении* (Adolescent-Report-of-Parenting Scale)

Теплота / участие родителей

Как ты думаешь, что характерно или не характерно для твоего отца (отчима, опекуна)? (Категории ответов: «обычно характерно» и «обычно нехарактерно»)

Я могу рассчитывать на его помощь в любой трудной ситуации.

Он постоянно заставляет меня делать все как можно лучше.

Он помогает мне с учебой, если я что-то не понимаю.

Если он что-то требует от меня, то объясняет, почему.

Часто ли твои родители требуют, чтобы ты усерднее занимался, если ты приносишь домой плохую отметку? (Категории ответов: «никогда», «иногда» и «как правило»)

Часто ли тебя хвалят родители за хорошую отметку? (Категории ответов: «никогда», «иногда* и «как правило»)

Насколько хорошо родители знают твоих друзей? (Категории ответов: «не знают», «плохо знают» и «хорошо знают»)

____________________________Строгость / контроль родителей____________________________

До какого часа, самое позднее, ты можешь остаться на вечеринке в БУДНИЙ ДЕНЬ (понедельник-четверг)? (Категории ответов: «мне не позволяют оставаться*, «до 20:00», «20:00-20:59», «21:00-21:59», «22:00-22:59», «до 23:00 и позже» и «сколько захочу»)

1 Однако вспомним то, о чем говорилось в главе 6: результаты разных социокультурных групп, включенных в исследование, несколько различались.

До какого часа, самое позднее, ты можешь остаться на вечеринке в ПЯТНИЦУ или

СУББОТУ? (Категории ответов: «мне не позволяют оставаться», «до 21:00», «21:00-

21:59», «22:00-22:59», «23:00-23:59», «00:00-00:59», «1:00-1:59», «после 2:00» и «сколько

захочу»)

Мои родители обычно точно знают, где я нахожусь после школьных занятий. (Категории

ответов: «да» и «нет»)_____________________

Источник: Patterns of Competence and Adjustment among Adolescents from Authoritative, Authoritarian, Indulgent, and Neglectful Families, S. D. Lamborn,N. S. Mounts, L. Steinberg, & S. M. Dornbusch, 1991, Child development, 62, p. 1063-1064.

Перейдем теперь к оценке подхода, основанного на вербальных отчетах. Сильные и слабые стороны подхода становятся особенно очевидными при сравнении его с другими подходами. Как мы отметили, лабораторные исследования обладают преимуществом экспериментального контроля, однако нередко цена контроля — искусственность и недостаточные возможности генерализации. Кроме того, лабораторные исследования, даже если в экспериментальной процедуре принимают участие родители, позволяют узнать только о возможном положении вещей, а не о том, что происходит в действительности. Обсервативные исследования позволяют выяснить, что родители делают в действительности, однако с существенной оговоркой: что делают родители, отдающие себе отчет в том, что их наблюдают. Кроме того, результаты обсервативных исследований зависят от способности наблюдателей правильно проинтерпретировать сложные последовательности социальных действий. И лабораторные, и обсервативные исследования охватывают лишь ограниченный диапазон ситуаций и форм поведения.

Именно последнее обстоятельство — широта охвата — составляет, наверное, наиболее очевидное преимущество подхода, основанного на вербальных отчетах. Используя вербальные отчеты, мы приобретаем возможность за сравнительно короткий промежуток времени получить данные, касающиеся широчайшего диапазона методов социализации, значительно более широкого — с точки зрения периодов времени, внешних условий и конкретных форм поведения, — чем диапазон, который можно охватить в натуралистическом наблюдении или в лабораторном исследовании. Эти данные, кроме того, касаются естественного поведения родителей в естественных условиях поведения, не искаженного присутствием наблюдателя или экспериментальными манипуляциями. Хотя непосредственно мы оцениваем вербальный отчет, а не само поведение, отчет дают люди, как никто другой владеющие информацией — иногда уникальной — о родительском поведении: либо сами родители, либо дети, на которых направлено их социализирующее воздействие.

Преимущества подхода, основанного на вербальных отчетах, можно поставить под сомнение одним очевидным, решающим вопросом: точны ли подобные отчеты? В целом, на него можно ответить так: «иногда да, а иногда нет». О том, что вербальные отчеты о социализации не всегда точны, говорят разнообразные данные. Коэффициент корреляции между родительскими отчетами об используемых ими методах социализации и результатами прямого наблюдения родительского пове-

дения, в лучшем случае, умеренный (например, Yarrow, Campbell, & Burton, 1968). В исследованиях, где об одном агенте социализации сообщают сразу несколько человек (например, мать, отец и ребенок — о поведении матери), также корреляционные связи оказываются лишь умеренными (например, Schwarz, Barton-Henry, & Pruzinsky, 1985). Отчеты бывают неточными по разным причинам. В некоторых случаях родители, сознательно или бессознательно, искажают свои ответы с тем чтобы произвести благоприятное впечатление. Поведение «самолюбивого испытуемого» (см. главу 5) вызывает особое беспокойство, когда речь идет о вербальных отчетах. Родители или дети могут неправильно истолковать вопросы или использовать в своих ответах термины' подразумевая под ними не то, что подразумевает исследователь. Родители могут использовать разные «системы координат». К примеру, две матери могут назвать себя «строгими»; однако для одной быть «строгой» означает время от времени указывать ребенку на его проступки, а для другой это может означать постоянное использование физического наказания. Родители могут просто забыть, как они себя обычно вели или ведут по отношению к ребенку. Проблемы, связанные с забыванием, встают особенно часто в тех случаях, когда используется ретроспективный анализ, то есть'изучение методов социализации, применявшихся на более ранних этапах развития ребенка. Результаты исследований свидетельствуют о том, что точность вербальных отчетов о событиях, происходивших несколько лет назад, весьма сомнительна (Yarrow, Campbell, & Burton, 1970).

Методы повышения точности данных, основанных на вербальных отчетах, вытекают из перечисленных выше факторов искажения. Вероятность того, что отчеты будут точными, выше, если задаваемые вопросы будут касаться методов социализации, используемых в настоящем, а не в прошлом. Точность повышает также направленность вопросов на конкретные ситуации и специфические формы поведения (Grusec & Kuczinski, 1980)), минимизирующая затруднения, которые может испытывать респондент, пытаясь разобраться в том, что имел в виду исследователь. Наконец, неизбежное стремление испытуемого проявлять себя с лучшей стороны можно, по крайней мере, ослабить, избегая, где это возможно, оценочных суждений в интервью или опросниках («нет правильных или неправильных ответов», «мы просто хотим понять, что делают родители» и т. д.). Поскольку пробелы в наших знаниях о методах воспитания велики, такие формулировки очень близки к истине.

Точность — одна из важнейших проблем в исследованиях методов воспитания, основанных на вербальных отчетах. Еще одна проблема — выявление причинно-следственных связей. В большинстве исследований методов воспитания ставится цель определить не только, что делают родители, но и как влияют их действия на развитие ребенка. Эту цель ставили перед собой, например, Дорнбуш и др. (Dorn-busch et at., 1987, а также Баумринд (Baumrind, 1971, 1989) и ее последователи. Интерес к подобным исследованиям стимулирует возможность нахождения факторов социализации, которые влияют на развитие ребенка либо в положительном (например, авторитетный стиль воспитания), либо в отрицательном (например, авторитарный стиль воспитания) направлении.

Такие исследования неизбежно носят корреляционный характер. Что в них удается продемонстрировать, так это совместную изменчивость методов воспитания (например, частое использование обоснования своих требований, являющееся одним из компонентов авторитетного стиля) и определенных особенностей ребенка (например, довольно выраженное нравственное поведение). Как отмечалось в главе 3, корреляционный анализ не позволяет выявить основу совместной изменчивости. В исследованиях методов воспитания корреляционные связи всегда имеют несколько альтернативных объяснений. Одно из них: поведение родителей влияет на поведение ребенка — допустим, обоснование родителем своих требований стимулирует нравственное поведение. Это объяснение, несомненно, представляет огромный интерес для исследователя. Второе — поведение ребенка влияет на поведение родителя. С выходом в свет известной работы Белла (Bell, 1968) мысль о том, что дети влияют на своих родителей, приобретает все большее значение в исследованиях социализации. Третий вариант — причинное воздействие в обоих направлениях; возможно, имеет место сложное, реципрокное воздействие поведения родителей на ребенка и поведения ребенка на родителей. Последний вариант — полное отсутствие причинно-следственной связи между определенной формой родительского поведения и тем аспектом развития ребенка, который нас интересует. Возможно, обоснование и нравственное развитие являются результатом действия некоего третьего фактора или совокупности факторов, и связь между обоснованием и нравственным поведением носит лишь статистический, а не причинно-следственный характер.

В главе 3 рассматривались не только разнообразные альтернативные объяснения корреляционных связей, но и методы исключения некоторых вариантов интерпретации. Здесь для нас важно то, что два из описанных методов действительно применяются в первых двух подходах, рассмотренных в разделе «Социализация»: экспериментальные манипуляции с предположительно причинным фактором и определение последовательности событий. Это замечание подводит нас к необходимости еще раз подчеркнуть значение конвергентных операций. Всякий раз, когда отдельные методы изучения некой темы оказываются несовершенными — а «несовершенные», несомненно, подходящее определение для методов, используемых в такой сложной области исследования, как социализация, — единственный путь разрешения проблемы состоит в использовании как можно большего количества различных методов. (Более подробно затронутые в этом разделе вопросы рассматриваются у Bornstein, 1995; Holden & Edwards, 1989.)

Эту главу составляют два больших раздела. В первом из них обсуждаются методы изучения важнейших аспектов социального развития ребенка. Во втором — рассматриваются некоторые механизмы социализации ребенка.

Одно из направлений социального развития ребенка — нравственное развитие -включает в себя поведенческий, эмоциональный и когнитивный компоненты. Поведенческий аспект нравственности проявляется в позитивном, просоциальном действии, к примеру оказании помощи, и в избегании негативных, запрещенных действий, к примеру мошенничества. Нравственное поведение, как и любую проблематику, касающуюся социального развития, можно изучать тремя способами. При использовании натуралистического наблюдения осуществляется попытка оценить естественное поведение в естественных условиях. Лабораторное исследование, напротив, подразумевает создание структурированной ситуации, позволяющей экспериментально актуализировать некую форму поведения. Третий подход — рейтинговая оценка нравственного поведения, которую дают лица, хорошо знающие ребенка, например родители или учителя. Приводятся примеры каждого из этих подходов с последующим обсуждением их плюсов и минусов. Обсуждение сильных и слабых сторон каждого метода заставляет еще и еще раз убедиться в необходимости использования конвергентных операций при изучении вопросов, сложных в методологическом отношении.

В исследованиях эмоционального аспекта нравственности анализируются как негативные эмоциональные проявления, а именно чувство вины, так и позитивные эмоциональные проявления, в частности эмпатия. Чаще всего при изучении чувства вины об эмоциях ребенка судят по тому, какое завершение он придумывает рассказам, в которых описываются разные проступки; при этом предполагается, что ребенок «проецирует* свои чувства на персонажа рассказа. Вербальные методики часто используются и для оценки эмпатии; в этой главе описываются две такие методики, в которых ребенок сообщает о своей эмоциональной реакции на ряд ситуаций. Описываются также исследования, в которых об эмпатии ребенка судят по выражению его лица или физиологическим реакциям на неприятные переживания другого человека.

Инициатором изучения когнитивного аспекта нравственности явился Пиаже. Как и в своих исследованиях когнитивного развития в целом, в работах, посвященных нравственности, Пиаже подчеркивает необходимость использования гибкого клинического метода тестирования и выделяет качественно различающиеся стадии рассуждения о нравственности, которые проходит ребенок в процессе развития. Еще одно, что объединяет работы Пиаже в этих двух направлениях, — это ряд критических замечаний и более глубоких изысканий, для которых они послужили поводом. Работы Пиаже не только стимулировали исследовательскую деятельность, направленную на проверку положений его теории, но и явились предпосылками к формированию основного современного подхода к проблеме нравственного рассуждения, подхода Колберга. Как и Пиаже, Колберг выделяет стадии нравственного развития, основываясь на характере рассуждений детей о нравственных дилеммах; однако и дилеммы, и соответствующие стадии у него значительно сложнее, чем у Пиаже. Сложность системы обработки результатов — одна из трудностей, возникающих при оценке работ Колберга. Спорным представляется также центральное положение теории Колберга о том, что нравственное развитие может быть охарактеризовано некой последовательностью стадий. Обсуждаются разнообразные методы проверки этого положения.

Вторая большая тема, рассматриваемая в этой главе, — развитие Я-концепции. Эта тема, в свою очередь, делится на две подтемы: когнитивный аспект, или вопрос о том, как дети рассуждают о самих себе, и оценочный аспект, то есть вопрос о том,

что думают о себе дети. Изучать когнитивный аспект Я можно уже у детей раннего возраста, при этом анализируется время появления представлений о «персональном влиянии» в период младенчества и визуального самоузнавания в 2-3-летнем возрасте. В исследованиях детей старшего возраста обычно используется метод самоописания, с помощью которого выявляются происходящие в процессе развития изменения характера и уровня сложности представлений детей о самих себе.

Оценочный компонент Я отражается в понятии самооценки. Описывается несколько методик измерения самооценки в детском возрасте, которые основаны на самоотчетах. Некоторые из таких методик являются одномерными, то есть направлены на оценку целостного ощущения собственной ценности; другие — многомерные, то есть направлены на выявление различных аспектов самооценки (например, оценки собственных школьных успехов, успехов в спорте). Результаты исследований свидетельствуют о том, что даже дошкольники обладают некоторой способностью по-разному оценивать себя в различных видах деятельности.

Последний аспект социального развития, который мы рассмотрели в этой главе, — половая типизация и половые различия. Факты, связанные с половыми различиями зачастую оказываются второстепенными по отношению к главным результатам, на получение которых направлены исследования, что существенно затрудняет интерпретацию публикуемых данных о половых различиях и создает риск искажения этой информации. Искажения также возможны на этапе сбора данных; чаще всего, они являются результатом разных ожиданий, которые существуют в отношении мальчиков и девочек. Знание ребенка о поле взрослого также может иметь значение, поскольку дети по-разному реагируют на мужчину-экспериментатора и женщину-экспериментатора.

За обсуждением общих моментов следует рассмотрение конкретных методик, созданных специально для изучения различий между полами и половой типизации. В традиционных тестах половой типизации, например в «Индексе усвоения половой роли», осуществляется попытка измерения соответствия поведения и предпочтений ребенка стереотипам для мужского или женского пола. Недостатком подобных тестов является то, что в них «маскулинность» и «фемининность» рассматриваются как противоположности. Такие методики, как «Полоролевой опросник для детей» включают отдельные шкалы маскулинности и фемининности, что создает возможность «андрогинного» сочетания черт. Наконец, в последнее время все более пристальное внимание уделяется когнитивной стороне половой типизации и представлений ребенка о поле и половых различиях. Здесь интерес представляет способность ребенка определять пол, критерии, используемые им для определения пола, осознание пола как неизменного качества и формирование гендерных схем.

Второй большой раздел этой главы посвящен процессам социализации. Обсуждаются три главных подхода к изучению социализации, которые соответствуют подходам, описанным в первой части главы. В лабораторных исследованиях осуществляется попытка воспроизвести социальный опыт в контролируемой обстановке лаборатории. Рассматриваются примеры, имеющие отношение к двум тщательно изученным вопросам социального развития: влияние модели на поведение ребенка и эффективность обоснования требований желательного поведения. Преимущества лабораторного подхода заключены в экспериментальном контроле, и отсюда возможности выявить причинно-следственные связи. Еще одно преимущество — возможность экспериментальных манипуляций с огромным количеством потенциально значимых переменных. Если говорить о недостатках, лабораторные манипуляции всегда несколько отличаются от своих прототипов реальной жизни, и поэтому всегда необходимо помнить о внешней валидности.

Второй из основных подходов — натуралистическое наблюдение. В этом случае осуществляется попытка измерения социального опыта и его влияния в естественных условиях. Вновь приводится два примера; первый касается реакции детей на полотипизировашюе поведение их сверстников в детском саду, а второй пример связан с влиянием родителей и сиблингов на агрессию ребенка в домашней обстановке. В натуралистических исследованиях удается избежать искусственности лабораторных ситуаций и непосредственно зафиксировать поведение в том виде, в котором оно имеет место в естественной обстановке. К проблемам, встающим при проведении подобных исследований, относятся трудности получения точных обсервативных данных, возможность влияния наблюдателя на наблюдаемое поведение и трудности установления причинно-следственных связей в потоке неконтролируемого поведения. Определенные надежды на разрешение последней проблемы связываются с методом последовательного анализа.

Последний из рассмотренных подходов — метод рейтинга, или вербального отчета. В этом случае мы судим о родительском поведении со слов самих родителей или их детей. Описывается два примера этого подхода; в первом исследовании проводится интервью с матерями, во втором используются опросники, которые заполняют дети. Главное достоинство метода вербального отчета заключается в многоплановости получаемой информации. Главный же недостаток — возможность несоответствия вербальных отчетов реальному положению вещей. Рассматривается ряд методов повышения точности отчетов. Обсуждается также еще одна проблема, возникающая при исследовании методов воспитания: интерпретация корреляционных связей между поведением родителей и ребенка с точки зрения причинно-следственных отношений.

В тексте упомянуто исследование (Walker, deVries, & Trevethan, 1987), в котором ответы на гипотетические нравственные дилеммы Колберга сравнивались с ответами на реальные нравственные дилеммы, которые предлагали сами испытуемые. Вопросы, которые задавали авторы этого исследования, предлагая испытуемому рассказать о нравственных дилеммах из реальной жизни, звучали следующим образом:

Попадали ли вы когда-нибудь в ситуацию нравственного выбора, когда вам нужно было принять решение, но вы не были уверены в том, как поступить? Не могли бы вы описать эту ситуацию? В чем для вас в этой ситуации состоял конфликт? Какие обстоятельства вы учитывали, размышляя о том, как поступить? Как вы поступили? Как вы считаете, вы поступили правильно? Почему вы так думаете?

Попробуйте ответить на эти вопросы и предложите ответить на них своим знакомым. Сравните нравственные дилеммы, которые оказались значимыми в вашей жизни, с нравственными дилеммами, которые использовал Колберг.

Проанализируйте вопросы из Шкалы «Отчет о родительском поведении» (Lam-born et al., 1991), представленные в табл. 12.7. Как бы вы ответили на них в подростковом возрасте? Как бы ответили ваши родители, если бы их попросили высказаться по тем же вопросам. Если возможно, задайте эти вопросы вашим родителям и сравните ваши точки зрения. Отражают ли, по вашему мнению, подобные вопросы важнейшие аспекты отношений между родителями и детьми?

В середине 1970-х годов был опубликован отчет об исследовании половой типизации, основанный на анализе перечней предметов, находящихся в комнате ребенка (Rheingold & Cook, Child Development, 1975, 46,459-463). Исследователей интересовал вопрос, существуют ли различия в обстановке комнат мальчиков и девочек — и, как оказалось, они действительно существуют. Ознакомьтесь с этим отчетом и попробуйте воспроизвести их исследование. Посетите как можно больше семей, в которых есть дети, зафиксируйте те же параметры, которые фиксировали Рейнгольд и Кук, и сравните свои результаты с их результатами.

При обсуждении влияния СМИ на развитие детей обычно подчеркивается роль телевидения. Однако книги, которые читает ребенок, также содержат идеи и примеры, влияющие на его представления и поведение. Посетите детский отдел местной библиотеки и наугад возьмите достаточно большое количество книг для маленьких детей. Произведите контент-анализ этих книг в отношении темы, которая вас интересует, отмечая, насколько часто она возникает и как преподносится. Ниже представлены возможные варианты тем.

• Сходства и различия полов.

• Акты насилия и агрессия.

• Изображение различных этнических групп.

• Изображение пожилых людей.

Примечания:

6

Использооание мужскоги рода в этом случае не имеет сексистской подоплеки. В 1920-х годах в Швейцарии в шарики играли только мальчики; поэтому испытуемыми в этой части исследований Пиаже тоже были только мальчики.

7

В последних работах Колберга (например, Colby, Kohlberg, Gibbs, & Lieberman, 1983) стадии 5 и 6 были объединены, то есть 6-ступенчатая модель превратилась is 5-ступснчатую.

8

Как отмечалось, самоузнавание изучалось также на обезьянах. В этих исследованиях были получены однозначные и весьма интересные результаты. Шимпанзе и орангутаны оказались способны к са-моузнананию; остальные приматы (например, все виды нечеловекообразных обезьян) — неспособны, даже проводя сотни часов у зеркала (Gallup, 1994).

9

В последние годы не раз высказывалось мнение о том, что термины «sex» и «gender* (пол) не следует использовать как взаимозаменяемые понятия; с точки зрения ряда авторов их необходимо употреблять в отношении разных аспектов развития, исторически обозначаемых терминами «половые различия* и «полоролевое развитие*. Однако до сих пор по вопросу необходимости сохранения подобного терминологического разделения не существует единого мнения; нет его и по вопросу конкретной разницы между понятиями «sex» и «gender*. (Сравните: Dcaux, 1993; Gentile, 1993; Unger & Crawford, 1993). В этой главе я Придерживаюсь устоявшейся практики многих психологов, использующих эти термины как синонимы.