Тревожный радикал

И вот, уважаемые коллеги, настал момент, когда мы приступаем к изучению последнего... Нет, не так... «Последний» — слишком уж мрачное слово. Лучше сказать, «оставшегося пока непознанным» радикала методики — тревожного.

Признаюсь, что-то автору не по себе. Одолевают его, знаете ли, сомнения. Получится ли у нас овладеть, как следует, этой методикой? Получится ли из этого вообще что-либо путное? Стоило ли за все это браться? Не поспешили ли мы, не совершили ли ошибки? В общем, как бы чего не вышло.

Внутренним условием формирования тревожного радикала является слабая и, судя по всему, малоподвижная нервная система. Что, кроме этого, — для автора пока остается загадкой. Однако можно сказать, коллеги, относительно твердо: нервная система, не способная выдерживать длительный процесс возбуждения, обусловливает, во-первых, реализацию в случае опасности состояния «мнимой смерти» (см. главу 3), во-вторых, низкий порог возникновения тревожных реакций.

Напомню, что под «мнимой смертью» мы понимаем быстро развивающееся, непроизвольное угасание у животного и человека психической и физической активности в ситуации сильного стресса. Если бы это происходило под контролем психики, сознания, мы бы сказали, что у живого существа есть надежда, что опасность пройдет мимо, что ее источник (хищник, агрессор) не станет связываться с «мертвецом».

Надежды, как осознанного переживания, здесь нет, но объективный шанс выжить — есть. В возникновении этого состояния заключен вполне определенный адаптационный смысл. Природные пищевые пирамиды очень рационально устроены. В частности, чтобы не терять понапрасну ограниченные запасы белка и других ценных органических соединений, многие плотоядные животные приспособились питаться мертвечиной. Для этого в их организме присутствуют ферменты, мгновенно расщепляющие трупный яд — одно из самых токсичных соединений в мире — на более простые в структурном отношении, вполне безобидные химические вещества.

В организме хищников, питающихся живой добычей, таких ферментов нет. Поэтому их попытка отведать падали приведет к неминуемой гибели в результате отравления. Вот они и проходят мимо животных, которых принимают за трупы, — не из благородства или высокомерия, как можно было бы подумать, а из инстинктивного опасения за собственную жизнь.

Впрочем, мы отвлеклись. В поведении человека «мнимая смерть», так сказать, во всей красе — явление редкое. Значительно чаще наблюдаются различные формы

частичного оцепенения, частичного «паралича» воли, вялость и рассеянность, неспособность собраться с мыслями в минуту опасности и т. п. Все это — поведенческие феномены, свойственные тревожным натурам.

Несколько раньше (см. главу 5) мы обсуждали принципиальное различие между эмоциональными и тревожными реакциями.

К тревожным реакциям относятся волнение, беспокойство, собственно тревога, страх, ужас, панический ужас. Говоря бытовым языком, тревожные реакции — это различные степени выраженности страха. В отличие от эмоций (коих — целый спектр), они монотонны и субъективно тягостны. Эмоции способствуют сохранению жизненно важного постоянства внутренней среды организма (т. н. гомеостаза), тревожные реакции нарушают гомеостаз. Поэтому эмоции, чаще всего, хочется переживать, от тревоги всегда хочется избавиться.

Мы уже не раз говорили с вами, коллеги, о том, что страх (тревога) является важным средством раннего предупреждения об опасности. Однако низкий порог возникновения тревожных реакций приводит человека к ситуации, когда он начинает бояться любых — самых незначительных — изменений обстановки. Вообще, опасается новизны, что оказывает наиболее существенное влияние на стилистику его поведения.

Мы вынуждены констатировать, что специфического «тревожного» телосложения- не существует в природе — одним психодиагностическим признаком, к сожалению, меньше.

В оформлении внешности тревожные (то есть обладатели выраженного тревожного радикала) являются антиподами истероидов. Если последние из кожи вон лезут, чтобы выделиться на общем фоне, выйти на передний план, стать центром всеобщего внимания, то тревожные прячутся от людских глаз, стараются всеми силами слиться с этим самым фоном.

Помните, коллеги, мы говорили, что истероида нельзя не обнаружить на общей фотографии — настолько он ярок и контрастен по отношению к окружающим. Так вот, характеризуя с этой точки зрения тревожного, мы уберем из фразы частицу «не». Обнаружить его нельзя. Во всяком случае, очень трудно.

«Где он? — спросите вы — Да где же?». — «Вон там, на заднем плане, за фикусом. Видите, колено торчит и плечо. Жаль, всего остального не видно».

Истероиды на групповой фотографии располагаются в центре, тревожные — рассеяны по периферии (как сетовал известный персонаж рассказа Зощенко: сняты «мутно, не в фокусе»).

Тревожные выбирают одежду темных тонов, неброских цветов: серого, черного, коричневого, синего. Предпочитают монохромность (одноцветие) костюма. Украшений (речь в данном случае, прежде всего, идет о женщинах) не любят, макияжа стесняются, но боятся отказаться от них совсем, поскольку в этом случае рискуют выделиться из общей массы, погрешив против конвенциональных норм поведения.

Ходят тревожные всегда в одном и том же. Они «прикипают душой» к вещам и стараются как можно дольше сохранять их в целости. Обращаются с одеждой бережно, аккуратно. Не скупость (производное от эпилептоидного радикала), а боязнь столкнуться с проблемой перемены гардероба, с необходимостью приобрести и начать носить что-то новое лежит в основе подобного поведения.

Когда, несмотря на все старания, вещам приходит срок, они ветшают и окончательно теряют свою потребительскую ценность, тревожные — после мучительных колебаний, покоряясь неизбежности, — идут в магазин и покупают (с третьей или четвертой попытки)... абсолютный аналог утраченной вещи. То же самое, но в обновленном варианте.

Таким образом, приобрести обновку для тревожных — проблема, появиться в ней на людях — подвиг. Те из окружающих, кто не понял этого или не принял во внимание, рискуют в своих попытках «улучшить внешность» тревожного столкнуться с его сопротивлением. Причем, не столько с явным протестом, сколько со скрытым, завуалированным саботажем.

Тревожный не хочет наряжаться — и все тут. Настойчивость при этом приведет лишь к актуализации все новых форм противодействия. В конце концов, придется сдаться и оставить его в покое.

«...Отказаться от наряжения, которое предлагали ей, noвело бы к продолжительным шуткам и настаиваниям. Она вспыхнула, прекрасные глаза ее потухли, лицо ее покрылось пятнами, и с тем некрасивым выражением жертвы, чаще всего останавливающемся на ее лице, она отдалась во власть m-lle Воuriеnnе и Лизы... После двух или трех перемен, которым покорно подчинялась княжна Марья, в ту минуту, как она была зачесана кверху..., в голубом шарфе и масака нарядном платье, маленькая княгиня раза два обошла кругом нее, маленькой ручкой оправила тут складку платья, там подернула шарф и посмотрела, склонив голову, то с той, то с другой стороны.

— Нет, это нельзя, — сказала она решительно, всплеснув руками. — Нет, Мари, решительно это не идет к вам. Я вас лучше люблю в вашем сереньком ежедневном платьице» (Л.Н.Толстой «Война и мир»).

Одним из самых неприятных происшествий, способных привести к дезорганизации поведения («мнимой смерти») тревожного, является ситуация, когда что-то случается с вещами, к которым он привык, и/или заранее, по его обыкновению, приготовил для того, чтобы надеть на себя. Например, если близкую его телу рубашку нечаянно прожгли утюгом, испачкали, взяли без спроса*...

*Среди чад и домочадцев попадаются-таки истеро-гипертимы, которым ничего не стоит примерить на себя понравившуюся вещь, независимо от ее принадлежности, да так в ней и остаться.

О, это трагедия посильнее «Фауста» Гете! Тревожный начинает хаотически метаться по помещению и подвывать, заламывая руки. Затем — падает, обессилев. А где-то, в пяти трамвайных остановках отсюда, медленно разгорается рабочий день, начинается репетиция концерта симфонической музыки, интересное кино, встреча с популярным писателем или мастер-класс психолога-практика. И все это — без него. Без него.

В голову тревожному при этом не приходит, что в гардеробе, если поискать хорошенько, можно найти неплохую замену утраченной вещи. Как же, ведь он настроился, он психологически подготовился к этому предмету туалета, а не к другому! Тревога, охватившая его, парализует ум, расстраивает чувства, обезоруживает волю.

Интересно, что когда истероид сталкивается с человеком, одетым в одинаковое с ним платье, он сильно расстраивается. Тревожный в подобной ситуации успокаивается: ура! есть с кем разделить ответственность за выбранный наряд.

Та же тенденция беречь привычные вещи, сохранять их неизменное месторасположение, с большим трудом и внутренней борьбой приобретать что-то новое (но ни в коем случае не выбивающееся из установленного, раз и навсегда, неброского имиджа!) прослеживается и в оформлении пространства.

Место, где обитает человек, наделенный тревожным радикалом, узнаешь сразу. Там все чистенько, опрятно, нет ничего лишнего, немногочисленные предметы строго на своих местах.

Именно, что немногочисленные. У эпилептоидов тоже все аккуратно, но они смело оперируют большим числом предметов, разнообразных вещей, без конца классифицируя их, сортируя, раскладывая по полочкам. Когда собственных полочек эпилептоиду уже не хватает, он протягивает руки к чужим, осуществляя вынужденную (сами ведь не могут навести порядок!) экспансию.

Эпилептоид расширяет границы занимаемого им пространства, тревожный — суживает до «прожиточного минимума». Эпилептоид постоянно покушается на чужую сферу компетенции, тревожный рад бы отказаться от части своей, лишь бы его оставили в покое. В этом принципиальное отличие указанных радикалов*.

*На самом деле, в этих радикалах больше общего, чем различий. Эпилептоид боится жизни не меньше тревожного, но ему хватает сил агрессивно защищать свою территорию и диктовать свои условия тем, кто их готов выслушивать, а тревожный бывает деморализован собственным страхом. Возможно, тревожный радикал — есть некое качественное продолжение эпилептоидно-го, следующий этап развития органических изменений в нервной системе.

Пространство тревожных не похоже также и на пространство истероидов. И не только тем, что у истероидов все предметы, создающие интерьер, яркие, цветастые, запоминающиеся, а у тревожных — блеклые, темные, нарочито заурядные.

Истероиды персонифицируют свое пространство, четко обозначают, кто в нем обитает, кто осчастливил его своим присутствием: повсюду их фотографические и живописные портреты, именные кубки и салатницы, грамоты, открытки, книги с дарственными надписями типа: «Дорогому Петру Петровичу в день девяностопятилетия от коллектива Районной погребальной конторы. Ждем и надеемся!».

Тревожные, напротив, избегают подобной самопрезентации. Их пространство безлико, оно словно никому конкретно не принадлежит.

Среди вещей, особенно дорогих тревожным, — амулеты, обереги и т. п. Их немного, часто — всего один, но такой, с которым тревожный человек идет по жизни, не расставаясь. Подобный амулет хранится с особой тщательностью, в самые тяжелые минуты играя роль клапана, через который отводится излишек страха. К нему обращаются с молитвой, заклинанием: «Спаси, сохрани, избавь, укрепи дух, отведи гнев...» Потеря амулета для тревожных равносильна потере близкого друга. При этом они могут надолго впасть в состояние душевного оцепенения.

Позы тревожных, их мимика и жестикуляция весьма сдержанны, нередко как бы вообще отсутствуют. Их движения настолько невыразительны, что их трудно разглядеть, а тем более запомнить. Они все время «сидят на краешке стула», боясь привлечь к себе излишнее внимание. Можно находиться с тревожным в одной комнате и не чувствовать, что он рядом. Не потому, что человек будет специально прятаться, скрываться. В том-то и дело, что он просто будет вести себя, как всегда, тихо и незаметно, что естественно для него.

Единственное, что более или менее отчетливо отражается на лицах тревожных, так это оттенки страха (при длительном стрессе — хронического). Помните, как у Толстого: «Княжна Марья возвратилась в свою комнату с грустным, испуганным выражением, которое редко покидало ее и делало ее болезненное, некрасивое лицо еще более некрасивым».

Тревожные разговаривают обычно мало, негромко, их голос монотонный, слабо модулированный.

Вместе с тем, значимым с психодиагностической точки зрения является контраст поведения тревожных в привычном (хорошо знакомом, проверенном, предсказуемом) и в новом для них окружении.

Тревожная тенденция имеет свойство несколько угасать, отступать на задний план, когда ее обладатель находится среди друзей. И тогда другие радикалы, составляющие реальный характер, выходят вперед, формируя стиль поведения.

Вам, уважаемые коллеги, наверняка не раз приходилось видеть и неутомимого спорщика, и самовлюбленного хвастунишку, и пышущего злобой клеветника, распространяющего сплетни, и поэта, декламирующего свои стихи, и остроумного рассказчика, которые... мгновенно умолкали, прятались как улитка в раковину, стоило в привычной для них компании мелькнуть незнакомому лицу.

Тревожный радикал наделяет своего обладателя боязливостью, неспособностью на решительный шаг, склонностью к сомнениям и колебаниям во всех жизненных ситуациях, мало-мальски отличающихся от привычной. Говорят: семь раз отмерь, один — отрежь.

Тревожный семьдесят семь раз отмерит, и после этого все еще будет пребывать в раздумьях — стоит ли отрезать?

Тревожный человек, говоря словами Чехова (рассказ «Припадок»), «сторожит каждый свой шаг и каждое свое слово, мнителен, осторожен и малейший пустяк готов возводить на степень вопроса».

Есть ли в этой совокупности родственных качеств социально позитивный смысл? — Безусловно, есть. Как есть смысл, например, в автомобильном тормозе. Попробуйте-ка обойтись без него — разобьетесь!

По сути, проявляя присущую ему осторожность, тревожный требует от любого, кто стремится к новизне, к внедрению новых условий и правил жизни, по-настоящему убедительных доказательств объективной необходимости перемен, продуманности, взвешенности вносимых предложений.

Препятствуя нововведениям, тревожный ревностно хранит традиции — и производственные, и бытовые, и мировоззренческие. Некий профессор Примроз из Эдинбургского университета скептически отреагировал на знаменитое открытие Вильяма Гарвея: «Раньше врачи не знали кровообращения, но умели лечить болезни». Да уж, «раньше мы ничего такого не знали, но зато все умели» — любимая песня тревожных. Из этого следует, по их мнению, что вообще ничего в мире не нужно менять. Пусть все остается как прежде — чинно и благородно. Тревожные — истинные консерваторы.

Существуют, как известно, две основные тенденции в развитии природы и общества: изменчивость (приобретение новых свойств, соответствующих сегодняшним, завтрашним и, вообще, перспективным требованиям окружающей среды) и наследственность (консервация лучшего, что удалось приобрести на предшествующих этапах эволюции). Тревожные олицетворяют собой, точнее всемерно поддерживают, — наследственность. С тем лишь добавлением, что они стремятся консервировать не всегда лучшее, а лишь — привычное.

В деятельности тревожные исполнительны, пунктуальны, организованны, потому что страшатся, не выполнив задания в установленный срок, оказаться в нестабильной, непредсказуемой ситуации. При этом, прежде чем взяться за работу, они пытаются минимизировать степень своей ответственности, для чего добиваются от руководителя четкой постановки задачи, подробных инструкций «на все случаи жизни».

«А если вовремя не подвезут необходимых материалов, тогда что?» — спрашивает тревожный исполнитель у своего начальника. — «Позвонить и потребовать?» — «Понял. А если они скажут, что у них нет, тогда что?» — «Найти других поставщиков?» — «Понял. А если..., тогда что?... » Вполне вероятно, что, утомленный подобным предохранительным занудством и мнимой бестолковщиной, начальник перепоручит это задание другому сотруднику. В этом случае тревожный, внутренне ликуя, не преминет упрекнуть руководителя в непоследовательности: дескать, сам не знает, чего хочет — то «сделай» ему, то «не делай».

Тревожные постепенно «врастают» в порученное им дело, в избранную профессию, с каждым годом осваивая ее все прочнее и детальнее. Кроме того, им психологически комфортно приходить каждый раз в один и тот же кабинет, садиться за один и тот же рабочий стол. Поэтому они не изменяют своему поприщу — служат верно и долго. Это именно тревожные отмечают сорока-, пятидесятилетия работы на одном месте, на одном предприятии (нередко в одной и той же должности).

«Я помню, как стройным юношей я впервые пришел на наш комбинат, — говорит в заздравной речи седовласый директор, обращаясь к юбиляру, — и Вы, уже в те годы опытный бухгалтер, взяли меня к себе в ученики. Сегодня мы радостно чествуем Вас — старейшего бухгалтера Вселенной!». Директор, по гипертимной забывчивости или из эмотивной деликатности, не вспоминает при этом, как «опытный бухгалтер» кряхтел, бухтел и недовольно сопел тогда, много лет назад, не желая брать шефство над кем бы то ни было.

Действительно, тревожным в тягость осуществление руководящих функций, поэтому часто, будучи хорошими, опытными профессионалами, они категорически отказываются от предложений занять должность начальника, пусть даже самого маленького.

В общении с окружающими тревожные также проявляют избирательность и постоянство. Они долго присматриваются к человеку, прежде чем пойти на постепенное сокращение межличностной дистанции. Но тем, кого они «подпустили поближе», к кому привыкли, тревожные остаются преданными на долгие-долгие годы, нередко — на всю жизнь. Их круг общения, таким образом, очень узок и состоит из одного, двух, трех — не больше, Друзей детства.

Важно понимать, что наличие тревожного радикала не Делает общение более доброжелательным, гармоничным, сердечным. Тревожные вовсе не добры, не приветливы, не деликатны. Они лишь предпочитают держаться на Расстоянии и помалкивать, когда их не спрашивают.

Вы будете удивлены, коллеги, но диапазон задач, с которыми способен, в принципе, справиться тревожный, не так уж и узок.

Тревожного можно научить выполнять многие виды работ, в том числе довольно рискованных, объективно опасных. Но при одном непременном условии — учить его надо будет долго, постепенно, «шаг за шагом», причем шаги должны быть очень маленькими, осторожными. Не дай бог — испугается! Словом, чтобы добиться от тревожного умения прыгать с парашютом, начинать прыжки надо с детской скамеечки — не выше.

Тревожный должен привыкнуть ко всему новому, что, не спросив его разрешения, ему навязала жизнь. Появится привычка — тревога несколько отступит. Нередки ситуации, когда тревожный вначале яростно сопротивляется переменам, затем, приспособившись, притерпевшись к новому положению вещей, не менее яростно возражает против попыток вернуться к старому.

Лучше всего, комфортнее, ему, разумеется, справляться с рутинной, монотонной работой. Хуже всего — с работой, предполагающей публичность, частую смену рода занятий, необходимость принимать самостоятельные решения, тем более, не имея времени на их подготовку и осмысление, — смело, экспромтом, на свой страх и риск.

Грубыми коммуникативными ошибками в отношении тревожного будут:

а) озадачить его и оставить без моральной и информационной поддержки, один на один с непредсказуемо развивающимися событиями;

б) поставить его в условия, требующие быстрого принятия решения (независимо от степени сложности решаемого вопроса);

в) отказаться от ранее достигнутых договоренностей, резко изменить согласованные с ним правила коммуникации, пусть даже очевидно для пользы дела.

Во всех этих случаях он испытает сильный психологический дискомфорт, приостановит свою активность («мнимая смерть»), а вас запишет в «непредсказуемые», что в устах тревожного является наихудшей оценкой человека. Возобновить с ним контакты после этого будет крайне сложно.

Общаясь с тревожным, следует избегать проявлений, прежде всего, истероидности и гипертимности.

Тревожный, опасаясь негативных для себя последствий, интуитивно сторонится и не одобряет поведения людей, жаждущих публичного признания («выскочка, — думает он про таких неприязненно, — болтает, обещает... еще беду накличет»), а также готовых пуститься на любую авантюру. Тревожные ценят в людях последовательность, постоянство, скромность, отсутствие амбиций и планов переустройства мира (из-за этого, как вы понимаете, достается от них и параноикам).

Испытывая нечто вроде благодарности к эпилептоидам за их настойчивость в установлении и поддержании строгого порядка, тревожные, тем не менее, боятся эпилептоидной грубости и излишней требовательности. Часто вместо покорности, повиновения и исполнительности, к которой склонны, они обнаруживают в ситуации прямого контакта с обладателями этого мизантропического радикала все ту же несостоятельность, впадая в «мнимую смерть».

«Утром, по обыкновению, княжна Марья... входила для утреннего приветствия в официантскую и со страхом крестилась и читала внутренне молитву. Каждый день она входила и каждый день молилась о том, чтобы это ежедневное свидание (с отцом — В.П.) сошло благополучно.

.. .Княжна испуганно взглядывала на близко от нее блестящие глаза отца; красные пятна переливались по ее лицу, и видно было, что она ничего не понимает и так боится, что страх помешает ей понять все дальнейшие толкования отца, как бы ясны они ни были... каждый день повторялось одно и то же: у княжны мутилось в глазах, она ничего не видела, не слышала, только чувствовала подле себя сухое лицо строгого отца, чувствовала его дыхание и запах, и только думала о том, как бы ей уйти поскорее из кабинета и у себя на просторе понять задачу...

...Княжна взглянула на часы и, заметив, что она уже пять минут пропустила то время, которое должна была употреблять для игры на клавикордах, с испуганным видом пошла в диванную. Между 12 и 2 часами, сообразно с заведенным порядком дня, князь отдыхал, а княжна играла на клавикордах»

(Л.Н. Толстой «Война и мир».)

И все же, выходит, что взаимоотношения с эпилептоидами из всех возможных вариантов тревожных устраивают больше всего*.

*К слову, тревожные очень любят общество эмотивных, но не чувствуют в них необходимой опоры, защиты.

Доказательством может служить (помимо жизненного опыта, разумеется) следующий фрагмент диалога княжны Марьи и ее брата — князя Андрея:

«— Ну, а по правде, Marie, тебе, я думаю, тяжело бывает иногда от характера отца? — вдруг спросил князь Андрей.

Княжна Марья сначала удивилась, потом испугалась этого вопроса.

— Мне?.. Мне?.. Мне тяжело?! — сказала она. — ...Я так довольна и счастлива с ним... Я только желала бы, чтобы вы все были счастливы, как я».

(Л.Н. Толстой «Война и мир».)

Вот и все, уважаемые коллеги, что мы расскажем вам о тревожном радикале.

Прежде чем, по обыкновению, сформулировать вопросы и задания, автору хотелось бы сказать несколько напутственных слов.

Этап введения в методику «семь радикалов» завершен. Мы достаточно подробно и близко познакомились с каждым из радикалов, узнали и запомнили их характерные внешние проявления, а также иные качества поведения, им присущие. Образно говоря, мы научились читать буквы. Настало время перейти к словам.

Мы обязательно сделаем это, уже в следующей главе. Но прежде хотелось бы еще раз провести перед вашим мысленным взором череду поведенческих тенденций, сопряженных с известными нам теперь радикалами:

• Истероидная тенденция заключается, в основном, в создании и презентации широкой общественности иллюзорно благополучной модели мира, в которой центральное место занимает собственное «Я» истероида.

• Эпилептоидная тенденция — стремление контролировать информационные потоки (предметы и людей), подавление потенциальной угрозы (опасности) за счет установления жесткого, авторитарного формального порядка.

• Паранояльная тенденция — настойчивое продвижение в сознание масс собственной (заимствованной у шизоида, но упрощенной) модели переустройства мира с целью совместной работы над ее реализацией.

• Эмотивная тенденция — гуманизация и гармонизация внутреннего и внешнего мира.

• Шизоидная тенденция — истинно оригинальный, нестандартный взгляд на мир, рождающий творчество.

• Гипертимная тенденция — широкий, оптимистический взгляд на происходящее в реальном мире (без ухода в мнимое благополучие).

• Тревожная тенденция — осторожность, консерватизм, стремление многократно убедиться в объективной необходимости и продуманности любого нововведения.

Иными словами, шизоиды нужны социуму для того, чтобы, взглянув на мир, не как все, не ортодоксально, выработать очередную преобразовательную идею. Истероиды — для того, чтобы сообщить эту идею как нечто новенькое, привлекательное, как можно большему числу окружающих. Параноики — чтобы, упростив идею до лозунга, понятного массам, обеспечить ее общественную реализацию.

Эпилептоиды — чтобы построить в колонны и шеренги эти самые массы, мобилизовать их на общественно полезный труд (не пряником, так кнутом). Эмотивы — для того, чтобы напоминать всем остальным, что массы состоят из людей, нуждающихся в любви, сочувствии и отдыхе. Что, на самом-то деле, идея должна служить обществу, а не общество — идее. Тревожные — чтобы удержать социум от поспешных, непродуманных действий. Гипертимы — чтобы обеспечить обществу возможность, в случае чего, отправить подальше всех этих шизо-параноиков с их идеями, и при этом не впасть в грех уныния, а напротив, с радужным оптимизмом начать жизнь с начала, с чистого листа, с новой дороги...

Эти тенденции, сливаясь, взаимодействуя и оказывая взаимное влияние, образуют реальные характеры, с которыми нам предстоит иметь дело как психологам.

Подчеркиваю, коллеги, не с отдельными тенденциями (радикалами) мы будем в дальнейшем работать, а с целостным характером, состоящим из совокупности тенденций. Работать — значит, определять его основные поведенческие качества, круг доступных и недоступных задач, особенности построения коммуникации... Это будет вскоре, а пока...