Заключение

Если ты познаешь других,

то будешь ценить каждого,

простишь его и избавишься

от гордыни и высокомерия.

(Хафиз)

Четыре основных формы страха ставят перед нами общечеловеческие проблемы, которые все мы вынуждены разрешать. Каждый из нас встречается со страхом перед самоотдачей в его различных формах, которые, в общем, являются ощущением угрозы нашему существованию, нашему личностному пространству или целостности нашей личности. Каждая попытка открыть душу, довериться другому, каждая симпатия и любовь таят в себе угрозу, так как делают нас ранимыми и менее защищенными, как будто мы отдаем другому частицу нас самих. Поэтому всякий страх перед самоотдачей, самоотвержением связан со страхом утраты собственного "Я". Каждый встречается также со страхом перед становлением "Я", перед индивидуализацией, который в разнообразных формах встречается как общеизвестный страх одиночества. Процесс индивидуализации означает попытку спастись от поглощающей всеобщности и возвыситься над нею. Чем больше мы существуем сами по себе, тем больше отдаляемся от других, и тем больше индивидууму угрожает изоляция. Каждый встречается также со страхом перед преходящим характером нашего существования, перед неизбежностью приближающегося конца и его внезапностью. Чем больше мы держимся за жизнь и пытаемся сохранить ее, тем больше расширяется этот страх, принимающий разнообразные формы всеобщего страха перед переменами. И наконец, каждый из нас встречается со страхом перед необходимостью, перед суровостью и строгостью окончательного, который при всем разнообразии форм является общим страхом перед неуклонностью законов и сложившихся установок. Чем больше мы стремимся к неограниченной свободе, тем больше страшимся, последовательности и реальности с ее определенными границами. Таковы основополагающие страхи нашего существования, столь важные для нашего зрелого развития, которые нельзя миновать и которые мстят нам за наши попытки их уменьшить или обойтись множеством маленьких банальных страхов. Эти невротические страхи могут быть практически преодолены, и, в конечном счете, от них можно избавиться тогда, когда мы проанализируем и узнаем, какой же страх лежит в их основе. Невротические страхи исполняют функцию замещения и обезвреживания, и вместе с тем они карикатурно искажают основной страх существования (экзистенциальный страх). При этом невротические страхи мучительны, они угнетают личность и кажутся лишенными смысла. Мы должны рассматривать их как сигнал тревоги, как указание на то, что наш образ жизни в чем-то неправилен и что в замещенном, скрытом от сознания страхе кроется что-то, что необходимо истолковать. Встреча с большим (экзистенциальным) страхом является одним из аспектов духовной зрелости; перенос его на замещающие невротические страхи не только тормозит или парализует нашу деятельность, но и отвлекает от разрешения важнейших задач нашей жизни, свидетельствующих о нашей принадлежности к человечеству. Таким образом, страх в описанных основных формах имеет важное значение: он не только является одним из способов уберечься от зла, но служит фактором нашего интеллектуального развития. Пережив и преодолев большой страх, мы всегда предъявляем новые требования к жизни; в восприятии страха и попытке его преодолеть выявляются новые возможности каждого человека. Преодоление страха – это победа, которая делает нас сильнее, каждое уклонение от борьбы – это поражение, ослабляющее и уязвляющее нас. Из биографических примеров мы видим, что наш страх имеет предысторию и историю развития. Размеры, интенсивность и объекты страха взрослых всегда являются видоизменением наших детских страхов. Человек со счастливым, полноценным детством, если он не сталкивается с исключительными, меняющими его участь факторами, в состоянии переработать страх, который является для него не источником заболевания, а стабильным фундаментом личности. Если кто-то подавляет соответствующие раннему детскому возрасту страхи и психологические трудности или окружающие не оказывают ребенку, испытывающему эти страхи, должной помощи, в более позднем возрасте такой страх переживается как более травмирующий и подавляющий личность, так как он активизируется старыми, непереработанными страхами из прошлого данной личности. Эти соображения могут помочь при проведении различных форм психотерапии. Помощь возможна даже при тяжелых, непереносимых страхах, масштаб которых не может быть осмыслен, если мы не попытаемся понять их как повторение детских страхов, оставленных без соответствующей поддержки. И тогда мы вновь получим силы, которых недоставало, для того чтобы обрести доверие, надежду, понимание и мужество. Когда Рильке однажды сказал о людях: «Стремись вновь познать свое детство, и тогда неосознанное и удивительное богатство, заложенное в полном предчувствий, темном и бесконечном начале жизни, пополнит твой лексикон», – это были по-настоящему исполненные глубокого смысла слова. Но, к сожалению, такое встречается нечасто: начало жизни больше темно, чем богато, больше тягостно, чем полно предчувствий, больше расстраивает, чем одаривает чудом. Однако в таких случаях можно получить психологическую помощь, которая заключается в психотерапевтическом процессе обратного развертывания прошлого с целью необходимого его переосмысления и переработки для освобождения от повреждений, полученных в процессе искажения детского развития. Взаимная встреча нашей предрасположенности с внешним миром в том широком смысле, какой мы вкладываем в постнатальные средовые факторы, и есть то, что мы называем нашей судьбой или участью. Эта наша судьба начинает формироваться с детства и ведет свое начало от него как от первоначальной матрицы, с которой начинается развитие жизни. Однако именно психотерапия имеет возможность многое из того, что мы ранее воспринимали как нашу участь, расценить как следствие вредного воздействия окружающей среды, с тем чтобы, переосмыслив и оценив эти патогенные воздействия, улучшить нашу жизнь. Важно знать, что раннее воздействие каждого общества имеет решающее значение для формирования личности. Пренебрежение средовыми факторами или их недооценка особенно недопустимы в связи с тем, что для раннего детского возраста родители являются главными персонами, которые не только обслуживают ребенка, но и осуществляют его связь с внешним миром. Социопсихологическое воздействие на ребенка вначале косвенным образом оказывают его родители – своими социальными установками, авторитетом, работой, отношением к религии, сексу и т. д., поэтому неправильное или ошибочное поведение родителей всегда выявляется в образцах социальной критики, которые с той или иной степенью сдержанности передают детям родители как представители определенного общества, определенной культуры, определенного общественного класса и определенной идеологии. С другой стороны, общество, государство и т. д. должны анализировать четыре основные формы страха, и их ответ, нередко оскорбительный, зависит от господствующей идеологии. С четырьмя основными формами страха, с его четырьмя импульсами или требованиями связаны всеобщие, имеющие силу закона и принципиальные суждения, которыми нельзя пренебречь и которые от носятся к нашей экзистенции. В связи с этим представляется, что мы всегда имеем четыре принципиальные возможности ответа на жизненную ситуацию, на межчеловеческие отношения, задачи или требования, которые мы регулируем одним из четырех способов: мы можем их распознать и от них дистанцироваться; мы можем с ними охотно идентифицироваться; мы можем их воспринимать как закономерность или, в соответствии с нашими желаниями, пытаться их преобразовать. Каждая важная задача, каждое решение, каждая серьезная встреча между людьми, каждое происшествие, имеющее для них судьбоносное значение, потенциально содержит в себе все четыре изложенных выше возможности. Они используются в зависимости от ситуации и нашей предрасположенности. Наши решения, по крайней мере, включают в себя эти возможности и несут в себе черты нашей биографии, наших жизненных установок. Однако не только это – часто межличностные отношения требуют от нас практически одновременного взаимопроникновения и применения всех четырех импульсов. Возьмем для примера процесс воспитания и обучения: он требует от воспитателя терпеливого, иногда изнурительного соблюдения дистанции, которое не обходимо для того, чтобы ребенок осознал и отстоял свою самостоятельность; при этом требуется также любящее отношение к ребенку, для того чтобы он доверял воспитателю и чувствовал, что его понимают. Воспитателю необходимо проявлять и здоровую жесткость и последовательность, чтобы приучить ребенка к порядку, а также доверие и уважение к самостоятельности ребенка, стремясь влиять на его желания и избегать при этом отчуждения. Такая точность и полнота реагирования ограничена нашими возможностями, так как людям свойственны несовершенство и неточность. Представляется, однако, важным, чтобы индивидуальная ограниченность не затрудняла способность воспринимать всеобщее. Каждый из нас имеет в качестве основы прирожденную сомато-психическую конституцию, среду, оказывающую на нас влияние, индивидуальный опыт и приобретенные способы поведения, свою жизненную историю, которые формируют характер, индивидуальные возможности и границы своего несовершенства и своей односторонности. Каждый из нас пытается утвердить свои границы и свою единичность и по возможности плодотворно ими пользоваться, так как знает, что всеобщность для него недоступна. Каждый из нас демонстрирует преобладание одной из четырех установок, проявляющееся в одном из четырех видов импульсов, в котором он наиболее совершенен. Другие стремятся присоединиться к всеобщности, потому что знают, что совершенство недостижимо и что наиболее плодотворная реализация собственных способностей возможна лишь вовне. Они отказываются в большинстве своих проявлений от тех возможностей, которые заключаются в последовательном совершенствовании того, что заключено в их собственных границах, и стремятся интегрироваться с чуждым и отдаленным от них существованием, тем самым, обновляясь и совершенствуясь. Совершенство и полнота существования являются недостижимым человеческим идеалом, к которому мы стремимся приблизиться. Четыре основных стремления имеют прикладной характер: мы всегда пытаемся остаться верными самим себе, защитить нашу индивидуальность, уменьшить зависимость, расширить свои знания, понять окружающий мир и по возможности избавиться от страха. Мы всегда пытаемся сделать свое "Я" более свободным, устанавливая межчеловеческие связи в форме чуткой любви и самоотдачи, в расширяющей наши пределы трансцендентирующей самоотверженности и озабоченности. Мы всегда пытаемся все, что кажется нам истинным, добрым и желанным, признать вечным, мы используем эти признанные нами ценности для противостояния кратковременным, изменяющимся влияниям, которые хотят разрушить или поколе бать эти ценности, пытаемся придерживаться тех закономерностей и того порядка, которые считаем необходимыми, и защищаем их. И, наконец, мы хотим свободы, которая утверждает постоянную изменчивость жизни и аполлонийский или дионисийский образ жизни в противоположность тем желаниям, которые направлены на отстаивание совершенства и страшатся перемен; оба эти стремления пребывают в нашей душе. И мы всегда хотим, как шизоиды, которые боятся утраты собственного "Я", отстраниться от чрезмерной близости человеческих контактов, как депрессивные, из страха перед отделением и одиночеством, – оставаться зависимыми, как личности с навязчивостями, из страха перед переменами и преходящим, – цепляться за привычное и, наконец, как истерики – стремиться к передовому из страха перед необходимостью и окончательностью и в попытке их предотвратить. Все это приводит каждого из нас к уклонению от тех или иных требований жизни, что делает наши человеческие качества фрагментарными. Это также означает, что две противоположные личностные структуры инстинктивно привлекают, оказывают влияние и дополняют друг друга. Так и в гипнотическом воздействии нас привлекает тот факт, что оно активизирует то, что мы в себе предчувствуем, но не можем реализовать, и подавляет то, что требуется изжить или преодолеть. Представляется, что противоположный по структуре личностный тип привлекает нас возможностью установления целостности, расширения нашей индивидуальной ограниченности и односторонности, что составляет важную часть полового очарования. В этом смысле поддерживают, взаимодополняют и привлекают друг друга, с одной стороны, шизоиды и конституционально депрессивные, и с другой – лица с навязчивым развитием и истерические личности. Быть может, здесь действует бессознательное влечение к взаимному дополнению, выражающееся в желании найти партнера, в котором есть то, чего нам недостает? Или в таком соединении мы видим возможность освободиться от оков роковой структурной определенности нашей личности? В любом случае, в антиномической привлекательности противоположных типов заключается шанс на такое дополнение. Однако теперь, когда мы готовы воспринять существование другого и хотим его по-настоящему понять, мы надеемся этого «другого» открыть и развить в себе самом. Правда, в реальной жизни, по большей части, все выглядит иначе: каждый пытается привлечь другого на свою сторону, сделать его, по возможности, похожим на себя самого, что приводит не к творческому взаимодействию, но к ожесточенной борьбе друг с другом. Или возникает безнадежное непонимание другого в связи с нашей неготовностью переучиваться или стремлением оценивать поведение другого по собственному масштабу, что для другого не приемлемо. Взаимная инстинктивная привлекательность шизоидных и депрессивных партнеров имеет следующие основания: шизоиды чувствуют готовность любить и способность к любви депрессивных личностей, их жертвенность, их сочувственную заботливость и их умение знать свое место. В общем, они чувствуют, что им представляется шанс освободиться от изолированности, возможность с помощью партнера испытать то, чего не было в его жизни ранее, – чувство доверия и взаимной поддержки. Так устанавливается то, как будто гипнотическое притяжение, которое чувствуют шизоиды по отношению к депрессивным личностям и благодаря которому они готовы сосуществовать с ними, не изменяя при этом собственных привычек и собственного развития. С другой стороны, шизоиды очаровывают и притягивают к себе депрессивных личностей тем, что они живут таким образом, на который депрессивные личности не могут отважиться: при всех обстоятельствах они остаются индивидуалами без страха утраты и чувства вины. Одновременно они чувствуют, что в шизоидах найдут именно то, чего жаждет их готовность любить. Сколь значительны могут быть их неудачи, мы видели из приведенных выше примеров. Когда шизоиды чувствуют, что депрессивные личности требуют от них слишком больших эмоциональных усилий («присасываются к ним»), у них усиливается и консолидируется центральный страх – страх перед зависимостью. Когда депрессивные личности чувствуют усиленное стремление шизоидов к независимости, то это усиливает и консолидирует их центральный страх утраты. Все это обостряет их защитное поведение в нескончаемом, трагическом взаимном непонимании. Таким же образом личностей с навязчивым развитием притягивает и гипнотизирует яркость, красочность, рискованность, общительность и новизна противоположного им истерического типа, так как они чувствуют, что чрезмерная привязанность ко всему привычному из соображений надежности и безопасности делает их ограниченными. И, соответственно, как мы уже упоминали, личностей, стоящих на истерической линии развития, привлекает противоположный личностный тип с его стабильностью, солидностью, последовательностью и надежностью, с его жизненной упорядоченностью, которых им так недостает. Однако на этом пути могут встречаться трагические противоречия и непонимание, которые вызывают специфические для данного личностного типа страхи. Так, лица с навязчивым развитием с присущими им основательностью, педантизмом и придирчивостью, со своим неуступчивым упрямством, претензией на власть и склонностью к насилию усиливают у партнера истерические черты до такой степени, что у того создается впечатление, будто ему нечем дышать. У корректных, трезвых и основательных партнеров с навязчивостями истерическое поведение вызывает и консолидирует основной страх перед переменами, и они стремятся удержать истерического партнера в запрограммированной, ограниченной установками жизни, без блеска и перемен, без импровизаций и расслабления при слабом свете повседневности, требуя при этом соблюдения бережливости из-за боязни избалованности партнера. У истерических партнеров вследствие определенности и законопослушности личностей с навязчивостями усиливается центральный страх с возбудимостью и обеспокоенностью, однако вследствие своей нелогичности и непоследовательности они непостижимым образом не оставляют своих партнеров, а лишь усиливают свои претензии к ним, что, в свою очередь, увеличивает строгость и требовательность партнеров с навязчивостями. Тем не менее, они живут бок о бок друг с другом и используют шансы для интегрирования дополняющих их свойств партнера. В обоих случаях помощь может состоять в том, чтобы всерьез воспринимать просьбы каждого из партнеров и не ужесточать взаимоотношения, исходя из связанного с собственной личностной структурой страха. Однако при экстремальном развитии противоположных личностных черт (у партнера) это вряд ли достижимо в связи с тем, что они должны отгородиться друг от друга, и прежняя волшебная притягательность противоположного типа сменяется беспокойством и отчуждением. В этом аспекте наши знания о четырех основных жизненных позициях и четырех основных формах страха могут быть полезны в оказании помощи, как в партнерских отношениях, так и в межчеловеческих контактах. Различные исторические периоды, культуры, социальные структуры, коллективные условия жизни, соответствующие данному времени идеологии и ценности, этические, религиозные, политические и хозяйственные установки оцениваются в зависимости от преобладания каждого из четырех основных видов страха, той или иной личностной структуры. Мы можем рассматривать каждую эпоху в зависимости от доминирования в ней одного из четырех структурных типов личности, который имеет в данной системе наиболее благоприятные условия для своего развития, так как уже в детском возрасте определяются установки, в соответствии с которыми определенные характеры и личностные структуры определяются как плохие и отвергаются, не получая положительной коллективной оценки. Крестьянско-оседлая культура благоприятствовала развитию защитных процессов и ориентации на традиции, неизменный и передаваемый опыт, безопасность, собственность и ее незыблемость, т. е. на такие качества, которые мы описали у личностей с навязчивым развитием. Процесс образования городов и индустриализация, которые мы переживаем в настоящее время, лишают нас многих естественных условий, требуют большого объема бездуховной деятельности, угрожают такими массовыми процессами, как лишение корней, что приводит к шизоидизации в смысле описанной выше утраты связей, пренебрежения духовностью, поддержкой технократии, которая становится все более могущественной. Это очень важно для нас, так как подчеркивает позитивный аспект шизоидных личностей, а именно их стремление к индивидуализации не только как изолированной самореализации и эго центрического одиночества, но и как задачу сохранения своей целостности, т. е. служит противостоящей духу времени установке на осознание своей эмоциональной и человеческой целостности. Патриархат с типичными для него процессами абсолютизации силы и авторитета, с его привязанностью к традициям и организационным формам, выражающим господство лиц с навязчивой структурой личности, приближается к своему концу, так как лишен органической жизненной основы, заложенной в крестьянской культуре, использующей не только власть сильнейшего, но также подавление слабых и использование зависимых. Одновременно с разрушением основ патриархата консолидируется противоположный полюс, который в экстремальных формах требует антиавторитарного образования, сопровождается сексуальной революцией и освобождением от табу и в позитивном смысле сопровождается поиском новых форм проявления свободы. Это усиливает присутствующие в любом коллективе стремления к дополнению друг друга, выравниванию болезненной односторонности, сознательному регулированию собственных психических процессов, которые раньше ритмически сменялись прорывом привычного сдерживания с экстремальными формами поведения. Можно установить несомненную связь между четырьмя формами существования в мире так же, как между четырьмя основными импульсами и биологическими процессами. После упоминавшихся ранних фаз развития в юности обычно преобладают центробежные оптимистические чувства, и мы воспринимаем мир и самих себя исполненными возможностей. Перед нами лежит будущее, и мы представляем себе жизнь, полную надежд и счастливых приключений. В так называемые «лучшие годы» нарастает склонность к достижению стабильности, преобладают центростремительные силы со склонностью к определенному ограничению жизненных установок, мы соразмеряем наши силы с нашими возможностями к овладению определенными областями жизни. К нам приходит самореализация в профессиональной области, партнерских отношениях, осуществлении родительских обязанностей. Миновав середину жизни, мы переживаем много дальнейших изменений; желание реализации своих возможностей, которые не связаны с повседневными обязанностями и требованиями, усиливается. При возрастающем самозабвении нам нравится освобождение от оков собственного "Я", вопросы о смысле жизни приобретают новые формы, появляются новые метафизико-трансцендентные потребности; мы постепенно обучаемся освобождению от самих себя, воспринимаем преходящее как относящееся к нам самим. И, наконец, в старости, в предчувствии приближающейся смерти, мы встречаемся с одиночеством в новой для нас форме, воспринимаем его как свое последнее одиночество. С другой стороны, в нас усиливается чувство принадлежности ко всему человечеству, ощущение того, что мы являемся частью целого, всеобщего. В немецком языке это выражается словом «а11-ein» (all – «весь», ein – «один»), что означает как изолированность нашего существования, так и его принадлежность к всеобщему. Естественно, что эти возрастные сопоставления в данном случае несколько акцентуированы, однако мы считаем, что в них выражены законы жизни. Попытаемся расширить эти рассуждения. Как только нам в середине жизни кажется, что мы преодолели соответствующие страхи, переживая заново на новом уровне ранние фазы нашего развития, перед нами открывается новая реальность, состоящая в том, что предстоящее нам будущее ограничено, что мы не можем во всей полноте использовать свои возможности. В связи с этим мы встречаемся с новым страхом – перед окончательностью. Тогда мы понимаем, что наша деятельность, материальные и духовные богатства, проходящие через наши руки, изменчивы, что наши жизненные силы слабеют, что не существует ничего абсолютного и постоянного – и нами овладевает, но вый страх перед преходящим. Затем мы переживаем период разлук и расставаний, дети оставляют нас и основывают собственные семьи, умирают близкие нам люди, и мы начинаем понимать, что должны обучаться постепенно отпускать все, что нам принадлежало. Это является причиной возникновения нового варианта страха перед одиночеством. В последней фазе жизни нас ожидает собственная смерть, которую никто не может отменить или разделить с нами, – и мы встречаемся с новым страхом перед самоотдачей, теперь уже в форме смерти. Круг нашего существования замкнулся этим последним шагом в не известность, из которой мы совершили наши первые шаги. Разумеется, некоторые люди, не решаясь совершить эти шаги, буквально убегают в прошлое: они не воспринимают старости и любой ценой желают оставаться молодыми, они тем больше цепляются за свою собственность, чем меньше у них сил и времени жизни, в старости они снова становятся детьми, сосредотачивая свои интересы только на еде и питье, на своем пищеварении и здоровье, и заканчивают свою жизнь беспомощными старцами, мало отличающимися от беспомощных младенцев. Читатель, быть может, будет разочарован, когда попытается узнать себя самого в описанных четырех личностных структурах, не найдя в себе однозначной принадлежности к тому или иному типу, но открыв в себе один из основных видов страха. Мне представляется реалистичным говорить об основном страхе и о личностной структуре, которая никогда не бывает представлена в чистом виде. Такая однозначность больше соответствует нашей потребности в ясных и четких определениях и системе отграничений, нежели действительной жизни, которая такую систему разрушает. Когда мы себя со своими основными импульсами и соответствующими страхами соотносим с общечеловеческой данностью и когда их внешние проявления связываем с переживаниями ранних фаз детского развития, через которые мы все проходим, то распознаем у себя все эти черты в форме возможностей. Мы должны даже сказать, что мы тем больше жизнеспособны, чем больше в нас представлены все четыре личностных типа или когда ни один из четырех импульсов в нас не срабатывает в полной мере – это означает, что мы относительно благополучно прошли через все фазы нашего детства, в которых проявляются соответствующие побуждения и страхи. Однозначно выделяющаяся личностная структура свидетельствует о раннем нарушении развития и приводит нас к выводу о том особом значении, которое имеет для здорового развития личности раннее детство. Участь, которая ожидает нас при действии четырех импульсов развития, зависит от встречи со следующими факторами: мы приносим в мир нашу «первую натуру», которую астрология прежде называла гороскопом; сюда же относится и наша наследственная предрасположенность, с которой мы знакомимся в течение нашего развития; и мы приобретаем нашу «вторую натуру» при встрече и установлении взаимоотношений с нашим ранним и поздним окружением, тем самым замутняя, делая менее проницаемой, отчуждая нашу «первую натуру». Если такое отчуждение между первичной натурой и предрасположенностью, с одной стороны, и воспитанной и приобретенной второй натурой – с другой достигает степени разрыва между ними, мы заболеваем. Приведенные примеры со всей ясностью показывают, какого размера достигают патогенетические воздействия внешней среды. Прежде всего, это касается нашего раннего семейного окружения с его социокультурным влиянием, поскольку наши родители сознательно или подсознательно поддерживают или отвергают господствующие коллективные критерии и во время воспитания ребенка прививают, ему коллективные ценности или заставляют от них отказываться. Если не принимать во внимание грубое пренебрежение детством и нанесение детям ущерба, что свидетельствует о болезни родителей, мы можем сказать, что не только родители определяют судьбу своих детей, но и дети формируют участь своих родителей. Необычная дифференцированность, богатство задатков, которые имеют столь выраженное индивидуальное различие, так же как длительная с детского периода зависимость от родителей, упрямство или беспомощность могут нести определенную угрозу для образа жизни других людей. Даже если ребенок импонирует родителям, если они с радостью дарят ему свою любовь, если эта любовь проявляется по отношению к ребенку без всяких ограничений, даже тогда наше сосуществование с ним встречает некоторое сопротивление, так как мы вынуждены отказаться от некоторых желаний, для того чтобы ребенок мог жить и развиваться. С другой стороны, нам бывает трудно понять индивидуальность ребенка и сочувствовать его своеобразию, в связи с чем мы прилагаем усилия для того, чтобы любить его, преодолевать возникающее между нами отчуждение и предоставить ему те возможности, которых он от нас ожидает. Наконец, нас гложет тревога из-за того, что мы недостаточно заботливы, мы переживаем его беспомощность, нас волнует то, что мы можем как следует выполнять родительские обязанности – все это имеет отношение к нашей судьбе и является обратной стороной нашего долга и нашего чувства вины. И если мы хотим избежать нанесения ребенку вреда, то, прежде всего, должны больше знать о его ранних потребностях и избегать ошибок в собственном поведении. С другой стороны, появляется шанс такие вредные и затрудняющие развитие ребенка воздействия рано распознать и корригировать. Для этого современная «большая психотерапия» предоставляет много возможностей: игровая терапия, консультации по воспитанию, семейная терапия, поведенческая и коммуникативная терапия, брачные консультации, психотерапия супружеских пар или индивидуальная психотерапия тех членов семьи, чье поведение угнетает или беспокоит ребенка. Мы считаем необходимыми и само собой разумеющимися терапевтические исследования при часто повторяющихся и длительных соматических заболеваниях у детей и полагаем обязательным приглашение врача для профилактических осмотров школьников. Однако при проведении обязательных профилактических мероприятий при обследовании школьников мы странным образом не интересуемся их психическим состоянием, конфликтами между детьми и родителями, детьми и учителями, несмотря на то что сегодня мы хорошо знаем, что в основе многих соматических заболеваний лежат психические и психологические причины и что ранние душевные травмы и вредности имеют много (в том числе и соматических) последствий. Здесь мы еще остаемся варварами, которые не желают приложить усилия для преодоления собственного невежества и из-за лености сердца наносят вред окружающим. Родители, воспитатели и государственные институты должны прилагать совместные усилия для профилактики невротического развития в своих же собственных интересах. И еще раз о тематике страхов. Если мы наш мучительный страх будем понимать также как указание на необходимость поиска ошибок в собственном поведении или как боязнь новых требований жизни, вследствие которых мы не решаемся на новый шаг в своем развитии, мы должны принять и понять его как приглашение к выходу на новую ступень нашего развития, как призыв к новой свободе и, вместе с тем, к новому порядку и новой ответственности. В этом смысле мы должны рассматривать страх в его позитивном, творческом аспекте, как инициатора перемен Быть может, приведенные во вступлении аллегории помогут нам осознать наше участие в динамических силах,, которые при всей их противоречивости поддерживают определенный порядок в подвижном равновесии жизни и которые отнюдь не означают застой или обездвиженность, но предупреждают хаос. Каждое усиление или каждое выпадение одного из космических двигательных импульсов угрожает нашей Солнечной системе разрушением. Так и на человеческом уровне – каждое одностороннее усиление или выпадение одного из основных импульсов угрожает нашей внутренней организации и может привести к болезни. В нашем участии в этих космических силах и, с другой стороны, в нашем отражении межчеловеческих отношений проявляется двойственный аспект нашего существования. Это человек в его вечном аспекте, с его участием во вневременном, вне-личностном порядке и законах и общечеловеческих процессах, и человек в его временном аспекте, как историческая сущность и единственный в своем роде индивидуум с его столкновением между предуготованным окружением и предрасположенностью, в котором он должен развиться и вырасти. Ограниченное временем существование мы приобретаем в качестве нашей индивидуальной биографии и нашей типологии с ее односторонностью и ограниченностью; как человек вообще, как часть человечества мы представляем совершенство и гармонию в нас самих, которая выходит за наши собственные пределы, и временную ограниченность в осознании себя как части человеческого сообщества вне времени, культурных особенностей и расовой принадлежности. Когда некоторые из нас хотят сознательно переработать страх перед самоотдачей, они стремятся к любящему доверию и открытости в межчеловеческих отношениях и одновременно освобождают свою индивидуальность от страха, защищая свою безопасность. Когда мы испытываем страх перед преходящим, то стремимся сделать дорогу нашей жизни более плодотворной и исполненной смысла. Наконец, если мы воспринимаем окружающий нас мир в сознании необходимости и неизменности заложенных в нем закономерностей, без страха перед тем, что эти законы ограничат нашу свободу, тогда о таких людях можно без всякой натяжки сказать, что они в высшей степени зрелые и человечные. И когда мы пытаемся преодолеть нашу ограниченность внешними впечатлениями и представить себе окружающий мир целесообразным, то это отнюдь не придуманная человеком идеология, но соответствие великому мировому порядку на человеческом уровне.