Вы не знаете, чего хотите.

(Дж. Свифт. Любезная беседа)

Три фунта мягкой нервной ткани, плотно упакованной и втиснутой в наш череп, делают нас величайшим чудом в мире. Обладая набором связей, более сложным, чем телефонная сеть планеты, мы осознанно или неосознанно обрабатываем безграничное количество информации. В этот момент ваш зрительный анализатор трансформирует свет, попадающий на вашу сетчатку, в миллионы нервных импульсов, распределяя юс для параллельной обработки и воссоздавая ясную и многоцветную картину. От чернил на бумаге через осознанный образ к смыслу — все это за мгновение. Наш вид, к нашей гордости, обладает изобретательским гением, чтобы создать мобильный телефон и выращивать стволовые клетки, расщеплять атомное ядро и расшифровывать генетический код, летать на Луну и обследовать затонувший «Титаник». Неплохо, учитывая то, что у нас 90% общих генов с коровой. Существуя, мы проявляем интуитивный опыт, что делает нашу жизнь проще. Но понятным причинам Гамлет Шекспира превозносил нас как «чудо», которое «благородно рассуждает!... С какими безграничными способностями!... Почти равен Богу разуменьем!»[10]. Мы справедливо названы homo sapiens — человек разумный.

Но, как 300 лет назад наставлял Паскаль, одной истины никогда не достаточно, потому что мир слишком сложен. Любая правда, отделенная от сопряженной правды, становится всего лишь наполовину правдой. Действительно, наша способность к интуитивной обработке информации впечатляет своей эффективностью, но при этом она может привести к предсказуемым ошибкам и неверным суждениям. С поразительной простотой у нас формируются устойчивые неверные мнения. Возможно, Т. С. Элиот был прав, называя нас «пустыми людьми ... с головами, набитыми соломой». Мы, разумные люди, иногда становимся глупцами.

И если интуиция поразительно часто приводит нас к неправильным выводам (что выясняется в двух последующих главах), то не стоит забывать о том, что наше мышление, как правило, адаптивно. «Когнитивные ошибки ... продолжают существовать в настоящем, так как они способствовали выживанию и репродуктивным преимуществам человека в прошлом», — отмечают эволюционные психолога Марта Хазельтон и Дэвид Бас. Обманчивые знания, порождаемые интуицией, — это, как правило, побочный продукт «кратчайшего пути» нашего ума. Они существуют параллельно с нашей познающей интуицией, которая в большинстве случаев срабатывает, но иногда выходит из-под контроля. И так же как исследователи восприятия изучают зрительные иллюзии с целью выявления стандартных механизмов восприятия, другие психологи изучают нашу ложную интуицию для того, чтобы узнать о стандартной обработке информации. Исследователи стремятся составить карту повседневного социального мышления с четко обрисованными трудностями. Они своего рода писатели, которые пишут как о возвышенном, так и о забавном. Наука, литература и либеральное образование ставят своей целью не только воспитание правильного восприятия человеческой природы, но и выяснение наших ограничений. Создатели ментальной карты работают в надежде помочь нам думать рациональнее даже в тех случаях, когда мы вспоминаем наше прошлое, объясняем наше настоящее и прогнозируем наше будущее.

Возможности вашей памяти особенно заметны в отношении объектов, которые вы приспособлены запоминать — голоса, звуки и песни, вкусы, запахи и текстуры, лица, места и события. Вообразите просмотр более чем 2,5 тысячи слайдов с изображением лиц и мест, по 10 секунд на каждый. Позже вы видите одновременно 280 из них, которые попарно соединены с новыми слайдами. Если вы похожи на участников эксперимента Ральфа Хэйбера, вы опознаете 90% ранее виденных слайдов. Неудивительно, что 85% учеников колледжа в одном опросе согласились с тем, что «память подобна хранилищу в голове, где содержатся материалы и откуда мы можем извлекать их позднее по необходимости». Как было написано в 1988 г. в журнале «Psychology Today»: «Наука доказала, что накопленный за время жизни опыт прекрасно сохраняется в нашем сознании».

На самом деле при всем доверии к нашей памяти наука, в сущности, доказала обратное. Вспомните время, когда вы лежали на пляже, наслаждаясь солнцем. Расскажите самому себе, что вы «видите». Если вы «видите» себя, например, лежащим на покрывале, то вы не вспоминаете картину, которую вы видели в тот момент своими глазами. Это показывает, что воспоминания — это не копии переживаний, хранящиеся в банке памяти. Точнее, как ученые восстанавливают облик динозавра по оставшимся костям, так же мы конструируем свои воспоминания, извлекая их из хранилища.

Пересмотр биографии. Насколько вы беспокоились о защите окружающей среды в 14 лет? Что бы вы сказали по поводу того, как часто ваши родители вас шлепали в детстве? Какую позицию вы высказывали по поводу геев и лесбиянок? Если вам сейчас заметно больше четырнадцати, вас может шокировать ошибочность ваших воспоминаний о том, каким вы были тогда. Несколько команд исследователей опрашивали студентов, а затем, через много лет, просили их вспомнить, как они отвечали на вопросы. В 1962 г. группа из Северо-Западного университета под руководством психиатра Даниела Оффера опросила 73 мальчика-девятиклассника из пригорода Чикаго, а затем в конце 1990-х объехала 24 штата, чтобы снова опросить 67 оставшихся в живых. Когда их спрашивали, как они описывали отцовские наказания, насколько им нравилось заниматься интеллектуальной деятельностью и что они думали о занятии сексом в старших классах, их ответы были удивительно неточны. Почти половина верила, что они говорили о допустимости начата занятия сексом в старших классах, хотя на самом деле только 15% давали такой ответ. Теперь только каждый третий вспоминал о том, что его наказывали физически, хотя в 9-м классе 82% отвечали положительно.

В ходе нескольких экспериментов социальные психологи также обнаружили, что те люди, чье мнение поменялось, настаивали на том, что у них всегда было именно такое мнение, как сейчас. В одном из исследований Мичиганского университета выборка студентов выпускного класса отразила их позицию по отношению к меньшинствам, легализации марихуаны и равным правам женщин. Спустя почти десятилетие их позиция изменилась, но теперь они вспоминали свою предыдущую позицию, как близкую к нынешней. Как заметил Джордж Вейлант, проследив развитие взрослого во времени, «для гусениц типично становиться бабочками, а затем утверждать, что в молодости они были маленькими бабочками. Взросление делает всех нас лжецами».

Есть ли у вас сейчас любовные отношения? Оглядываясь назад, могли ли вы ранее спрогнозировать, как эти отношения будут развиваться? Социальные психологи Кэти Макфарланд и Майкл Росс просили студентов оценить прочность их отношений с партнером. Двумя месяцами позже они просили их снова дать оценку. Оглядываясь назад, те, кто в момент опроса был влюблен сильнее, чем ранее, упоминали любовь с первого взгляда Те же, кто расстался, были более склонны к ложным воспоминаниям — они утверждали, что замечали эгоизм и плохой характер бывшего партнера и раньше. То же самое наблюдалось, когда Диана Холмберг и Джон Холмс дважды опрашивали молодоженов с разницей в 2 года. Те, чей брак распался, находили в памяти ложные воспоминания о том, что и раньше все тоже было плохо. Мрачные предчувствия могут развиваться по нисходящей, отмечают Холмберг и Холмс. «Чем хуже ваше настоящее мнение о партнере, тем хуже и ваши воспоминания о нем, которые в дальнейшем лишь подтверждают ваше негативное отношение».

Интуиция о нашем недавнем прошлом тоже может подвести. Действительно ли женщины более депрессивны, напряжены и раздражительны за 2-3 дня до менструации? Многие так думают, и этого достаточно, чтобы убедить Ассоциацию американских психиатров включить сильный ПМС (предменструальный синдром, иногда называемый предменструальным дисфорическим расстройством) в список патологий, несмотря на возражения их же собственного женского комитета. Попросите женщин вспомнить их эмоции, и многие будут говорить о стереотипе ПМС, который, по мнению редактора медицинского раздала журнала «Parade», «терзает большинство женщин детородного возраста». (Он приписывает эти женские мучения «женским гормонам», которые «снижают уровень серогонина, важного химического реагента, влияющего на настроение».) Но что скажут женщины, если их спросить, как они себя чувствуют прямо сейчас, а затем спросить их об этом завтра и послезавтра? В ходе ряда исследований канадских, американских и австралийских женщин просили вести ежедневник настроения. Хотя многие женщины припоминали, что чувствовали себя неважно непосредственно перед последними месячными, их ежедневный самоотчет обычно выявлял слабые колебания настроения в течение всего менструального цикла (по крайней мере, значительно слабее, чем можно было ожидать на основании картины «скачущих гормонов»). Более того, женщины, которые говорили, что страдают от ПМС, никак не отличались в колебаниях настроения от тех, которые этого не говорили. Наши представления руководят нашими интерпретациями. Исходя из популярной теории ПМС, раздражение в начале менструального цикла приуменьшается, а в конце цикла объясняется ПМС.

Верим мы в это или нет, но даже наши воспоминания о том, как больно нам было, могут быть значительно искажены. Дэниэл Канеман и его коллеги выяснили это, когда просили людей погрузить одну руку в очень холодную воду (что вызывало боль) на 60 секунд, а другую руку — в такую же холодную воду на 60 секунд и затем дополнительно в чуть менее холодную воду еще на 30 секунд. Что любопытно: когда испытуемых спрашивали, какой из экспериментов они предпочтут повторить, 69% предпочли большее количество боли меньшему, т. е. более длительный эксперимент, но с ослаблением боли в конце. Те моментальные болевые ощущения, которые мы помним, похоже, фиксируют момент пика и момент окончания боли, но пропускают их длительность. Это моментальные снимки без секундомера. Когда пациенты вспоминают боль при обследовании толстого кишечника, у всех в памяти одинаково преобладает последний (и наиболее болезненный) момент, а не общая продолжительность процедуры. Значение ложного воспоминания о боли для медицины очевидно: лучше уменьшать степень болезненности по мере процедуры, чем завершать ее болью. Когда подобная практика была применена при обследовании толстого кишечника, пациенты, подвергшиеся подобной процедуре, позднее вспоминали продолжительный дискомфорт как менее болезненный.

Волнующие воспоминания о приятных событиях зачастую со временем становятся еще более приятными. Через месяц после первых выборов Билла Клинтона демократы вспоминали о более сильном переживании радости, чем то, которое они на самом деле испытали. Студенты, хорошо сдавшие экзамен, позднее вспоминали, что они чувствовали себя более счастливыми, чем были на самом деле. В других исследованиях участвовали учащиеся колледжа после трехнедельного велопутешествия, взрослые после экскурсионного тура по Австрии и студенты, побывавшие на каникулах. Все они описывали с радостью свое времяпрепровождение сразу после событий. Однако позднее они вспоминали о проведенном времени белее нежно, сводя к минимуму неприятные или скучные моменты и вспоминая прекрасное. Так, то приятное время, когда я путешествовал по Шотландии, я теперь идеализирую и воспринимаю как полное блаженство. Мошка и дождь померкли, а красота и умиротворение продолжают жить в памяти. В большинстве позитивных переживаний часть удовольствия заключается в предвкушении, часть — непосредственно в событии, а еще часть в «розовых воспоминаниях». Писатель-путешественник Поль Теро соглашается: «Путешествие чарующе только в ретроспективе».

Сомнительные свидетельства. Недостоверность воспроизведения ставит под вопрос способ оценки воспоминаний пациентов о том, как они изменились после лечения. Люди с готовностью создают воспоминания, которые поддерживают их существующие представления. Если сейчас они считают, что им стало лучше, то они, скорее всего, будут ложно вспоминать прошлое, считая, что оно сильнее отличается от настоящего, чем это было на самом деле. «Скорость, значимость и уверенность, с которой люди пересматривают собственную историю, поразительна», — сообщают исследователи аттитюдов из Университета Кларка Д. Р. Уиксон и Джеймс Лэрд.

Конструирование воспоминания помогает разобраться в запутанной связке решений. Те, кто участвовал в психотерапии и программе по самосовершенствованию с целью контроля веса, отказа от курения, обучения, показывали в среднем лишь незначительные улучшения. Тем не менее часто они заявляли о существенном улучшении. Майкл Конвей и Майкл Росс объясняют почему: затратив так много времени, усилий и денег на самосовершенствование, люди могут думать: «Возможно, я несовершенен и теперь, но раньше я точно был еще хуже, а эта программа сделала меня лучше».

Более того, принижая свое старое Я, мы можем верить, что «теперь я лучше, чем был раньше». Большинство из нас верят, что теперь мы более компетентны, социально опытны, толерантны и интересны, чем ранее, и в этом мы преуспели более, чем наши друзья и родственники. Чурбан вчера чемпион сегодня. В 59 лет я заметил, что даже играю в баскетбол более зрело — мои инстинкты отточились, удар .лучше отработан. «Чем дальше мы удаляемся от нашего прошлого, тем ниже мы оцениваем наши прошлые собственные успехи», — отмечают Энн Уилсон и Майкл Росс. Подобная недооценка нас самих в прошлом дает определенную прибыль. Нам больше не нужно чувствовать вину или отвечать за разные Я, из которых мы состоим.

Податливость воспоминаний является одной из причин, по которой большинство психологов встретили со скепсисом широко известное исследование Роберта Спитцера[11] «двести человек, утверждающих, что поменяли свою сексуальную ориентацию с гомосексуальной на гетеросексуальную». Принимая во внимание двойственность показаний постфактум (которые можно услышать от потребителей змеиного яда, гомеопатии и наложения рук), исследователи лечебного эффекта полностью перешли к контролируемому эксперименту — наиболее мощному способу отделения желаемого результата от реального. Если вы хотите знать, насколько действительно кому-то помогло подобное лечение (такое, например, как сексуальная переориентация), тогда нужно:

• оценить добровольцев (с самоотчетом и измерением физической сексуальной реакции в случае с гомосексуалистами);

• случайным образом выбрать половину для лечения, а остальных поместить в контрольную группу или отправить на разнообразные альтернативные процедуры;

• через какое-то время после процедур пересмотреть эти две группы.

Сравнение результатов «до» и «после» убедительно; ретроспективные воспоминания — нет.

Настроение и интуиция. Восприятие нашего прошлого находится под влиянием наших нынешних взглядов, а также под влиянием текущего настроения. Депрессивные настроения являются причиной негативных ассоциаций, которые омрачают воспоминания. В одном исследовании, находясь в приподнятом настроении от победы Германии в чемпионате мира по футболу, люди вдруг видели свое прошлое и будущее в розовом свете. Они расценивали себя как компетентных, окружающих видели благожетатетьнымн, а жизнь — прекрасной.

Мы все испытывали такой феномен. Наши сильные эмоции проникают в нашу интуицию. Когда мы в плохом настроении, мы воспринимаем чей-то нейтральный взгляд как враждебный, находясь же в добром расположении духа, мы интуитивно воспринимаем точно такой же взгляд как проявление интереса. Социальные психологи экспериментировали с влиянием эмоций на социальную интуицию путем изменения контекста, в котором испытуемый видет лицо. Если людям говорили, что это мужское лицо принадлежит одному из лидеров гестапо, они замечали жестокость на лице без улыбки. Если же им говорили, что это герой-антифашист, они замечали благородство, сверкающее в глазах. Кинорежиссеры называют это «эффект Кулешова», по имени русского режиссера, который предпочитал показывать зрителям мужское лицо, лишенное всякого выражения. Если до этого была показана тарелка горячего супа, интуиция подсказывала зрителям, что он задумчив. Если появлялась мертвая женщина, они расценивали его как убитого горем. Если показывали играющую девочку, зритель утверждал, что человек выглядит счастливым. Вывод: наша интуиция истолковывает реальность по-разному в зависимости от наших допущений. «Мы видим вещи не такими, какие они есть, а такими, какие мы есть», — утверждает Талмуд.

В некоторых исследованиях люди в депрессивном состоянии вспоминали своих родителей как отталкивающих, любящих наказывать и обвинять. Если они не пребывали в депрессии, то описывали своих родителей намного позитивнее. То же самое верно по отношению к подросткам: они оценивают своих родителей в соответствии с колебаниями своего настроения. Когда тинейджеры подавлены, их интуиция говорит им, что их родители придурки. А когда настроение улучшается, родители превращаются из дьяволов в ангелов.

Эффект недостоверной информации. В ходе широко известных экспериментов с участием более чем 20 тысяч испытуемых исследовательница памяти из Университета Вашингтона Элизабет Лофтус изучала, как мы создаем воспоминания. В ее обычном эксперименте люди были свидетелями какого-либо события. Затем часть свидетелей получала недостоверную информацию о событии (например, их спрашивали, видели ли они знак «уступи дорогу»). Когда позднее она проверяла их воспоминания, наиболее часто повторяющимся результатом был «эффект недостоверной информации». Люди с готовностью включали недостоверную информацию в свои воспоминания. Они вспоминали знак «уступи дорогу» как знак «стоп», молотки как отвертки, а журнал «Vogue» принимали за журнал «Mademoiselle», доктора Хендерсона за доктора Дависона, мюсли на завтрак путали с яйцами, а чисто выбритого человека с усатым.

Эффект недостоверной информации настолько силен, что людям зачастую трудно отличить воспоминания о реальных событиях от выдуманных. Интуитивно ложные воспоминания воспринимаются как реальные, точно так же как зрительные иллюзии воспринимаются как реальность. Кажущаяся реальность ложных воспоминаний была удивительно наглядна у тех, кто 3 года спустя вспоминал, где они были, когда узнали, что космический корабль «Challenger» взорвался. Когда им показывали собственноручно подписанные счета, датируемые днем позднее взрыва, некоторые из них были настолько уверены в своих ложных воспоминаниях, что настаивали на ошибочности реальной версии. Одна женщина очень ясно помнила студента, выбегавшего из ее комнаты с криком: «Космический корабль взлетел на воздух!» На самом же деле она слышала об этом случае от друзей во время ланча.

Даже у детей может быть опыт ложных воспоминаний, которые они принимают за реальные. В своем провокационном исследовании ученые из Корнельского университета Стивен Сеси и Мегги Брук с коллегами предлагали детям выбрать карточки с возможными событиями со стола, а затем взрослые их читали. Например: «Крепко подумай и скажи, случалось ли когда-нибудь с тобой такое? Помнишь ли ты, чтобы ты когда-нибудь шел в больницу с мышеловкой на пальце?» После десяти еженедельных опросов, проводимых с одними и теми же взрослыми, которые продолжали просить детей подумать о нескольких реальных и вымышленных историях, им стали задавать такие же вопросы новые взрослые. Ошеломляющий результат: 58% детей дошкольного возраста рассказывали ложную (зачастую красочную) историю об одном или нескольких событиях, которые никогда с ними не случались. Вот одна такая история мальчика, который изначально отрицал инцидент с мышеловкой:

«Мой брат Колин пытался отобрать у меня самолет (вымышленное действие), а я ему его не отдавал. Тогда он толкнул меня на кучу дров, где лежала мышеловка. И мой палец в нее попал. А потом мы поехали в больницу, и мама, папа и Колин поехали со мной луда на машине, потому что это было очень далеко. А доктор наложил повязку на этот палец».

Эксперимент с молодыми взрослыми дал похожие результаты. Немного удивительно, что и Лофтус, и Сеси, и Брук были обеспокоены действиями психологов, которые подталкивали детей и взрослых к воспоминаниям о сексуальном насилии. «Представьте, что вы пережили сексуальное насилие, — предлагает Уэндн Мальц в «The Sexual Healing Journey». — Дайте свободу вашему воображению, позвольте интуиции управлять вашими мыслями».

Чтобы увидеть, как далеко может зайти наша интуиция в создании вымысла, Ричард Вайсман и его коллеги из Университета Хертфордшира организовали восемь сеансов, на каждом присутствовало 25 любознательных участников. В течение мнимого сеанса медиум (в действительности профессиональный фокусник) просил всех сконцентрироваться на движущемся столе. И хотя стол ничуть не двигался, он утверждал, что это так: «Хорошо. Теперь поднимем стол. Отлично. Сохраняем концентрацию. Держим стол в воздухе». Две недели спустя участ ников опросили, и 34% из них вспомнили, что действительно наблюдали левитацию стола.

Некоторые ошибки памяти связаны с тем, что мы связываем опыт с неверным источником. Случайный «источник неверной атрибуции» Рональда Рейгана показывает, как вымышленные события могут стать запомнившимися фактами. В течение своих трех президентских кампаний он неоднократно рассказывал историю о героической жертве. Опешивший от ужаса стрелок Второй мировой войны был не в состоянии выбраться из своего кресла, когда его самолет был подбит противовоздушной ракетой. «Не бери в голову, сынок, — сказал ему командир, — мы посадим самолет вместе». Глядя на публику влажными глазами. Рейган заканчивал этот рассказ тем, как смелый командир получил медаль Почета посмертно. Любопытный журналист проверил 434 героя, которые получили медали, и не обнаружил ни у кого подобной истории. Продолжая поиски, он нашел похожий эпизод в кинофильме 1944 г. «Летим на крыле и молитве» («А Wing and a Prayer»).

Являются ли воспоминания интуитивными? Являются ли они (вспомним определение интуиции) непосредственными предчувствиями без рационального анализа? Зачастую они выглядят именно так. В любом случае догадки о наших воспоминаниях, несомненно, являются интуицией, и так же очевидно они ошибочны. В экспериментах с показаниями свидетелей, например, исследователи неоднократно обнаруживали, что показания наиболее уверенных очевидцев лучше всего аргументированы, но не самые точные. Очевидцы, правы они или нет, интуитивно чувствуют уверенность в себе. Зачастую их уверенность преувеличена. В недавно представленных исследованиях Брайана Борнштейна и Дугласа Зикафуза 74% студентов государственного Университета штата Луизиана были уверены в своих воспоминаниях о человеке, который посетил аудиторию, но правы были только 55% из них.

«Познай самого себя», — наставлял Сократ. Мы пытаемся. Мы постоянно объясняем себя самого себе и другим. Но насколько хорошо мы сами себя знаем?

Отлично, отвечает К. С. Льюис: «Существует одна и только одна вещь во всем мире, о которой мы знаем больше, чем мы можем узнать из наблюдения со стороны. Эта единственная вещь и есть мы сами. Мы имеем, так сказать, внутреннюю информацию».

Тем удивительнее тот факт, что, когда воздействия на нас неуловимы, мы можем интуитивно проигнорировать важные факторы и придать слишком большое значение несущественным. В одном исследовании люди неверно соотносили подавленность в дождливый день с пустотой в жизни, а возбуждение от перехода по шатающемуся временному мостику с реакцией на привлекательного прохожего. В 1960-е гг., в ходе одного эксперимента Ричард Нисбетт и Стэнли Шахтер просили студентов Колумбийского университета испытать на себе серию электроударов возрастающей интенсивности. До этой процедуры некоторые приняли таблетку, которая якобы учащает сердцебиение, вызывает нерегулярность дыхания и нервную дрожь — типичные реакции на электрошок. Нисбетт и Шахтер ожидали, что те, кто принял таблетку, будут думать, что их реакция на шок обусловлена таблеткой, и таким образом выдержат более сильный удар током. Они были правы: эффект был огромен. Те, кто принял таблетку, выдержали шок в 4 раза большей силы. Но когда их спрашивали, как им удалось выдержать электроудар такой силы, никто не упомянул таблетку. Когда им сказали о прогнозируемом эффекте таблетки, они допустили, что на других это и могло подействовать, но не на них. «Я даже и не думал о таблетке», — был наиболее типичный ответ.

С тех пор социальные психологи собрали целый список примеров, когда наша интуиция ошибается в определении значимых факторов.

• Известные исследования пассивности наблюдателей, проведенные Биббом Латане и Джоном Дарли, показали, что присутствие других может серьезно подавлять способность к реакции в случае экстренной ситуации. Если женщине в соседней комнате становилось плохо, если кто-то по внутренней связи сообщал о нападении или дым начинал проникать в комнату, где группа заполняла анкету, люди значительно менее активно реагировали, если рядом присутствовал еще кто-то другой. (Присутствие других людей снимает часть ответственности за действие, а бездействие этих других может привести к тому, что ситуация воспринимается как НЕ чрезвычайная.) Хотя практически каждый отрицает влияние на него присутствия кого-либо другого. «На кого-то другого это может оказывать влияние, но не на меня. Я реагировал точно так же, как если бы их не было там».

• Сотни исследований, посвященных влиянию телевидения, видеоигр и порнографии, показали степень влияния средств массовой информации на нашу чувствительность, восприятие реальности и поведение. Большинство людей соглашаются, что СМИ влияют на культуру, но отрицают, что сами они подвержены этому влиянию. Многие родители могут вспомнить, что они слышали подобное от детей: «Не беспокойся, мама. То, что я смотрю эти программы, никак на меня не влияет». Этот феномен «СМИ, которые влияют на других больше, чем на меня» настолько крепок, что исследователи дали ему специальное название — «эффект третьего лица». Мы думаем, что другие более подвержены влиянию рекламы, политической информации, демонстрации насилия и сексуальных сцен. Мы не являемся рабами прихотей, моды и мнений; мы честны с самими собой. Тем не менее исследование вскрывает наше высокомерие; мы встречаем «других», и они оказываются нами.

• Несколько экспериментов, направленных на изучение конформности, выявили, что тот, кто разрушает единодушие внутри группы, подрывает ее социальную власть. Столкнувшись с ошибочностью мнения или восприятия у других, индивидуумы будут практически всегда озвучивать свои собственные убеждения, если хотя бы кто-то один уже сделал это. Позднее они могу вспоминать о теплых чувствах по отношению к своим неконформным союзникам. Тем не менее они будут отрицать, что этот союзник повлиял на них: «Я бы ответил точно так же, если бы его там не было».

• Люди противоположного пола на фотографии расценивались как более сексуально привлекательные, если зрачки были увеличены при помощи ретуши.

Хотя те, кто смотрел на эти фотографии, не осознавали, что на них влияет размер зрачков.

Шокирующий вывод этих и других исследований неизбежен: часто мы не знаем, почему мы делаем то, что мы делаем. Как нам напоминают пациенты с расщепленным мозгом (глава 1), выполнив действие, мы способны создать объяснение нашему поведению. Мы постоянно заполняем пробелы. Но когда влияние неуловимо или скрыто (как, например, в случае, когда правое, невербальное полушарие выполняет действие), наша интуиция может радикально ошибаться.

Существует множество других наглядных и наводящих на размышления примеров того, что мы можем назвать «вы не знаете, как действует ваш собственный разум» (давайте вспомним слова Джонатана Свифта в эпиграфе к этой главе). Кое-что проясняют исследования, в ходе которых люди в течение нескольких недель записывали свое настроение, погоду, день недели, продолжительность сна и т. п. В итоге они делали вывод о том, насколько сильно влияет на их настроение тот или иной фактор. Примечательно, что, хотя исследования и проводили в расчете на то, чтобы привлечь внимание испытуемых к их настроению, была выявлена очень слабая связь между их интуитивной оценкой того, насколько точно какой-либо из факторов определял их ежедневное настроение, и тем, насколько точно он действительно это определяет. Похоже, что мы преуспели намного больше в суждении о том, что формирует наше настроение, чем в оценке собственного кровяного давления. В одном исследовании пациентов-гипертоников спрашивали: «Могут ли люди определить, когда их давление повышено?» Правильный с точки зрения медицины ответ «нет» дали 80%. Но когда их спросили, могут ли они сами почувствовать собственное давление: «А что насчет вас? Не могли бы вы нам сказать?» — 88% ответили «да».

Для принятия множества серьезных жизненных решений требуется интуитивно оценить будущие чувства. Сохранится ли брак с этим человеком до конца дней? Принесет ли занятие этой профессией устойчивое удовлетворение? Останутся ли после поездки в отпуск хорошие воспоминания? Или в итоге возможны развод, кризис и разочарование?

Иногда наша интуиция попадает в точку. Мы знаем, как мы будем себя чувствовать, если провалим этот экзамен, выиграем большую игру или снимем напряжение трехкилометровой пробежкой. Мы знаем, какая ситуация взбодрит нас, а какая вызовет гнев или тоску. Мы знаем, как говорит один шутник, что «рай — это место с американским домом, китайской едой, британской полицией, немецкими машинами и французским искусством», а «ад — это место с японскими домами, китайской полицией, британской едой, немецким искусством и французскими машинами».

Наша интуиция чаще ошибается в прогнозировании силы эмоций и их длительности. В недавних исследованиях люди ошибочно прогнозировали длительность своих переживаний после разрыва романтических отношений, проигрыша на выборах, выигрыша в игре и нанесения им оскорбления. Чтобы рассмотреть эту «предвзятость оценки длительности», психолог из Гарварда Дэниэл Гилберт с коллегами предлагают нам «представить, что однажды утром позвонит телефон, и вы внезапно выясните, что разговариваете с королем Швеции, который сообщает вам на удивительно чистом английском языке, что в этом году Нобелевскую премию дали вам. Как вы себя почувствуете и как долго вы будете так себя чувствовать?». Может быть, вы не рассчитывали на столь «резкий и устойчивый подъем» вашего благополучия? Теперь представьте, что вам звонит президент вашего колледжа, который «к несчастью, вынужден вам сообщить (на удивительно чистом английском), что Попечительский совет распустил ваш факультет, отменил все ваши встречи и сложил все ваши книги и вещи в маленькие картотечные ящики в вестибюле. Как вы себя почувствуете тогда и как долго это ваше состояние будет продолжаться?». «Большинство людей, — как выяснил Гилберт с коллегами, — воспринимая подобное как личную катастрофу, предполагают, что эмоциональная боль будет живучей».

Такие ожидания зачастую неверны. Вот примеры, которые приводят Гилберт, Тимоти Уилсон, Джордж Ловенштайн и Дэвид Шкал:

• Молодым мужчинам сначала показывали сексуальные возбуждающие изображения, а затем просили представить, что они оказались на свидании, но объект их страсти просил их «остановиться». Испытуемые признают, что они могут и не услышать партнершу. Если же сначала они не были возбуждены картинками, то чаще всего они отрицали возможность своей сексуальной агрессии. В невозбужденном состоянии человек может легко ошибочно спрогнозировать, как он будет себя чувствовать и вести в возбужденном состоянии; этот феномен объясняет грубое поведение во время страсти, нежелательные беременности и повторяющиеся случаи сексуальной агрессии у склонных к этому людей, которые клялись «никогда более».

• Исследователи зафиксировали то, что знают акушерки: женщины во время родов иногда меняют свое ранее высказанное пожелание рожать без анестезии. Если мы неверно прогнозируем силу боли, то она, равно как и наслаждение, может резко изменить наше намерение. Как написал в 1886 г. Джордж Макдональд, «когда чувство присутствовало, они ощущали это так, как будто оно никогда не закончится; когда чувство прошло, они ощущали себя так, будто бы его никогда и не было; когда оно снова возвращалось, они снова чувствовали себя гак, будто бы чувство никогда и не уходило».

• Голодные покупатели делают больше непродуманных покупок, чем тогда, когда идут в магазин после обеда. В голодном состоянии они недооценивают, насколько жирными окажутся пончики, когда они будут сыты. Насытившись, можно неверно спрогнозировать, насколько вкусными могут быть пончики вечером со стаканом молока.

• Люди так же неверно прогнозируют свои предпочтения в отношении разнообразия. Если попросить кого-либо выбрать закуски на несколько недель вперед, то обычно выбирают разнообразие. Но если просить сделать это каждую неделю, то каждый раз они будут выбирать свои .любимые закуски. (Я сам глупо улыбался, читая об этом исследовании, пока сидел в ресторане «Russ's» и смаковал свои неизменные послеполуденные клубничные коктейли.)

• Только один из семи нерегулярных курильщиков (те, кто курит меньше сигареты в день) прогнозирует, что станет курильщиком в течение следующих 5 лет. Даже большинство тех, кто курил в течение 20 лет или пытался бросить курить десять и более раз, думают, что они смогут успешно бросить это в течение ближайшего года. Они явно недооценивают силу никотиновой зависимости.

• В ходе разнообразных исследований люди переоценивали, насколько их благополучие будет зависеть от теплой зимы, переезда, победы любимой футбольной команды, потери или набора веса, увеличения числа телевизионных каналов или большего количества свободного времени. Даже такие экстремальные события, как выигрыш в государственной лотерее или паралич посте аварии, влияют на долговременное счастье меньше, чем считает большинство людей. Недавно я общался со своим бывшим студентом Крисом, у которого настолько сильный церебральный паралич, что он не может самостоятельно есть, обслуживать себя, говорить и способен пройти лишь несколько шагов. Благодаря компьютеру с распознаванием и воспроизводством речи, которым он управляет своей левой нотой, он объяснил мне, что, как и все остальные, он иногда расстраивается и злится. И хотя его недуг был с ним всегда, он приспособился к своей судьбе благодаря поддержке семьи и вере. Как я понял, жизнь Криса является примером вполне нормального повседневного благополучия. «Моя мама говорит, что я всегда был счастливым человеком», добавляет он сам. Не отрицая трудности инвалидности (я теряю слух), я достигаю комфорта, познавая нашу общечеловеческую способность адаптироваться. От нас не требуется свыкаться с такими обстоятельствами, как инвалидность, развод или смерть, чтобы подтвердить нашу устойчивость.

Похоже, что наша интуитивная теория выглядит так: мы хотим — мы получаем — мы счастливы. Если бы это было правдой, эта глава была бы короче. В действительности, как замечают Гилберт и Уилсон, мы часто желаем не того. Люди, представляющие идеальный отпуск на пустынном острове с солнцем, прибоем и песком, могут быть разочарованы, когда выяснят, «насколько им необходима структурированная ежедневная жизнь, интеллектуальная стимуляция или регулярная доза "Pop Tarts"[12]». Мы думаем, что если наш кандидат или команда выиграют выборы, мы будем счастливы долгое время. Но последующие исследования обнаруживают, что следы эмоциональных приливов исчезают быстрее, чем мы предполагаем. Внимание переключается и за час, день или неделю (зависит от степени крайности хорошего или плохого события), чувства спадают, и мы перенастраиваем наши подъемы и спады на новую реальность.

Именно таков был опыт литературного героя графа Алексея Вронского, когда его сердце возжелало прекрасной и благородной Анны Карениной. Гилберт цитирует Толстого: «Между тем Вронский, хоть и получил то, чего желал так долго, был не вполне счастлив. Он очень скоро почувствовал, что исполнение его желания дало ему лишь одну крупинку от той горы счастья, которую он предвосхищал. Это исполнение указало ему на неизменную ошибку, которую мужчины допускают, воображая, что их счастье зависит от исполнения их желаний».

Сломленные негативным событием, мы обычно склонны неверно оценивать продолжительность эмоций. Когда люди сдавали анализ на ВИЧ и прогнозировали, как они будут себя чувствовать через 5 недель после получения результатов, они предполагали, какое это будет горе в случае положительного результата и счастье в случае отрицательного. Тем не менее 5 недель спустя те, кто получил плохой результат анализа, были менее удручены своим горем, а те, у кого был хороший результат, менее воодушевлены, чем они предполагали. Когда Гилберт с коллегами просили доцентов спрогнозировать степень своего счастья или горя через несколько лет после решения о назначении или отклонении их кандидатуры на эту должность, большинство верило, что благоприятный исход был важен для их будущего счастья. «Потеря работы разобьет честолюбивые стремления всей моей жизни. Это было бы ужасно». И тем не менее когда их обследовали несколько лет спустя, люди, которые не получили место, были практически так же счастливы, как тс, кто его получил.

Давайте представим это на более личном уровне. Гилберт и Уилсон предлагают нам представить, как мы могли бы себя чувствовать, если бы лишились нашей неведущей руки. Сравните, насколько бы вы были счастливы по сравнению с сегодняшним днем.

Думая об этом, вы, скорее всего, сконцентрируетесь на том, что будет для вас означать подобное несчастье: лишение возможности аплодировать, завязывать шнурки на ботинках, участвовать в баскетбольных соревнованиях, быстро печатать. Хотя вы, скорее всего, будете вечно сожалеть об утрате, ваше обычное счастье через некоторое время после трагедии будет обусловлено «двумя вещами: а) самим событием и б) всем остальным». Концентрируясь на негативном событии, мы забываем обо всем остальном, что для нас ценно, и таким образом переоцениваем силу нашего страдания. «Ничего из того, на чем вы концентрируетесь, не будет настолько же важно, как вы думаете», — соглашаются научные сотрудники Дэвид Шкаде и Дэниэл Канеман.

Более того, как говорят Гилберт и Уилсон, люди пренебрегают скоростью и силой своей «психологической иммунной системы», проявляющейся в стратегиях рационализации, снижения уровня значимости, вытеснения и снижения степени травматичности. Хотя мы мало знаем о собственной системе эмоционального восстановления, мы смиряемся с утратой функции, разрывом романтических отношений, провалом экзамена, отказом в получении рабочего места, а также личными и групповыми поражениями намного легче, чем мы можем предположить. «Выплакать слезы можно за ночь, а радость снова вернется утром», — говорится в одном из псалмов.

Как бы вы отреагировали, если бы кто-нибудь из ваших знакомых попросил вас на три часа побыть добровольным водителем Американского общества онкологических больных? Социальный психолог Стивен Шерман провел небольшое исследование, которое буквально заставило открыть глаза, в ходе которого задавал именно этот вопрос людям, проживающим в г. Блумингтон, штат Индиана, и просил их спрогнозировать их реакцию. Расценивая себя как отзывчивых людей, половина согласилась помочь. Кроме того, Шерман обзвонил такое же количество их соседей с просьбой действительно помочь. Только 4% согласились это сделать.

Давайте снова представим: вы приходите в психологическую лабораторию для участия в эксперименте, и исследователь направляет вас к столу, где уже сидят еще трое. Ваша маленькая группа получает список из 15 мужчин и 15 женщин разных профессий, и вам надо прийти к согласию, какие 12 или 13 из них больше всего подходят для выживания на необитаемом острове. Во время обсуждения один из членов группы мужского пола выдает три сексистских высказывания. Отвечая на чье-либо предложение об атлете/тренере, он говорит: «Конечно, нам совершенно необходимо поддерживать женщин в форме». В свою очередь предлагая кандидата, он бормочет: «Посмотрим, может быть, повар? Нет, одна из женщин может готовить». Позднее он выдвигает кандидатуру женщины-музыканта и отпускает замечание: «Мне думается, что нам надо оставить больше женщин на острове, чтобы мужчины были удовлетворены».

Что вы предпримете, услышав эти сексистские высказывания? Возможно, вы ничего не скажете и посмотрите, как прореагируют другие? Или вы прокомментируете, что подобный подход недопустим? Когда Дженет Суим и Лаури Хайерс опрашивали студентов государственного Пенсильванского университета, только 5% предположили, что они не смогут прореагировать; 48% сказали, что они скажут, что подобный подход недопустим. А как же прореагировали другие студенты, когда действительно оказались в такой ситуации? Ничего не сказали 55%, а 16% (вместо 48%) осудили мужчину (который на самом деле был подослан Суим и Хайерс). Остальные в основном задавали вопросы или шутили.

Эти примеры показывают, что наша интуиция склонна ошибаться насчет нашего будущего поведения. Когда Стэнли Милгрэм спрашивал испытуемых, подчинятся ли они требованию применить жесткий электрошок к нерасторопным «ученикам», абсолютно все ответили «нет». Но когда в своем самом известном из экспериментов по социальной психологии Милгрэм поставил похожих людей в ситуацию подобного социального давления, 65% подчинились.

Прогнозирование нашего ежедневного поведения. Все эти остроумные эксперименты имитируют реальную жизнь, но не являются ею. Действительно ли наша интуиция насчет нашего повседневного будущего имеет изъян? Чтобы это выяснить, Сидней Шраугер попросил старшеклассников спрогнозировать вероятность того, что с ними произойдет множество событий в течение следующих двух месяцев (вступление в романтическую связь, болезнь и т. д.). Удивительно, но прогнозы старшеклассников относительно самих себя были едва ли точнее прогноза с точки зрения усредненного общечеловеческого опыта.

Фактически, сообщают Николас Эпли и Дэвид Даннинг, иногда можно лучше спрогнозировать будущее поведение людей, прося их предсказать действия других, а не их самих. За пять недель до ежегодного благотворительного «Дня нарциссов» в Корнельском университете студентов просили ответить, собираются ли они купить хотя бы один цветок с благотворительной целью, а также определить, какое количество их однокашников сделает это. Из пяти человек четверо ответили, что они купят нарцисс, но только 43% на самом деле купили, что ближе к их собственному прогнозу относительно остальных студентов — 56%. В лабораторных условиях была организована игра на деньги; 84% прогнозировали, что они будут объединяться с другими игроками с целью общего выигрыша, хотя на самом деле только 61% участников поступили так (что опять же ближе к прогнозу относительно других людей, который был равен 64%). В последующих исследованиях о пожертвованиях и волонтерской деятельности студенты как группа точно так же переоценивали свое поведение, которое в реальности было ближе к их прогнозам относительно других. В каждом исследовании студенты предполагали, что их соображения морали возьмут верх над эгоистическими устремлениями, но они ошибались. Если Лао Цзы был прав в том, что: «Тот, кто знает других, мудр. Гот, кто знает самого себя, просветлен», то большинство людей скорее мудры, чем просветлены.

В случае такого негативного поведения, как плач или ложь, прогнозирование в отношении самого себя становится более точным, чем прогноз матерей или друзей. Тем не менее наиболее точная вещь, которую мы можем сообщить насчет нашего собственного поведения, — это то, что зачастую его трудно предсказать даже нам самим. Между идеей и реальностью, между побуждением и действием лежит тень. Таким образом, в случае прогноза нашего собственного поведения наилучший совет — это рассмотреть наше прошлое поведение в подобной ситуации.

Обманчивый оптимизм. «Оптимист, — говорит X. Джексон Браун, — подходит каждое утро к окну и говорит "Доброе утро, Бог". Пессимист подходит к окну и говорит "О боже, утро..."». Оптимизм вознаграждается. Без изначальной слепоты относительно пределов нашей компетентности, сколько бы новых рисков мы на себя взяли? В сравнении с беспомощным пессимистом, оптимист наслаждается не только большим успехом, но и лучшим здоровьем и большим счастьем.

Между тем многим из нас присуще то, что психолог Ратгерского университета Нейл Уэнстейн называет «нереалистичным оптимизмом относительно событий нашей будущей жизни». Например, студенты колледжа считают, что у них есть больше шансов в перспективе получить хорошую работу, хорошо зарабатывать, иметь собственный дом, чем у их однокурсников. А также то, что у них меньше шансов испытать такие негативные события, как проблемы с алкоголем, развитие сердечного приступа в возрасте до 40 лет или увольнение. Это очень хорошо можно продемонстрировать в студенческой аудитории: если каждый в группе воспринимает себя как более удачливого, чем его средний одногруппник, в отношении благоприятных событий и менее подходящим объектом для бед, тогда по меньшей мере у половины из них интуиция должна ошибаться.

Иллюзорный оптимизм имеет последствия для здоровья. Большинство курильщиков считают себя менее подверженными разрушительному действию табака, чем значительная часть остальных курильщиков. В Шотландии и Соединенных Штатах большинство взрослых старшего поколения утверждают, что вероятность возможного заражения ВИЧ у них значительно ниже, чем у их сверстников. Студентки, ведущие активную сексуальную жизнь и не использующие постоянно противозачаточные средства, утверждают, что нежелательная беременность у них менее вероятна, чем у других женщин в их университете. Пережив землетрясение в 1989 г., студенты из района у залива в Сан-Франциско утратили свой оптимизм относительно того, что они менее подвержены ущербу от природных катастроф, чем их однокашники. Однако в течение трех месяцев иллюзорный оптимизм снова вернулся к ним.

Веря, что мы менее подвержены неудаче, чем другие, мы можем радостно отстегивать ремень безопасности, курить сигареты и вступать в нездоровые отношения. Покупая одежду, многие люди выбирают вещи, которые им слегка малы («она сядет как раз на меня, когда я сброшу несколько фунтов»); на деле никто не прогнозирует набор веса («большинство людей моего возраста набирают около одного фунта, так что мне лучше оставить немного места на вырост»). Как и спесь, слепой оптимизм может довести до падения.

Многие люди между тем проявляют иллюзорный оптимизм, а также самоуверенность в отношениях. Пары в стадии ухаживания видят свое будущее в розовом свете. Концентрируясь на позитивности текущего момента, любовники часто уверены, что они всегда будут любовниками. Их друзья и семья чаще лучше разбираются в ситуации; такое заключение дают Тара Макдонатьд и Майкл Росс на основе исследования поведения студентов Университета Ватерлоо. Такие менее оптимистичные прогнозы родителей и соседей подтверждаются чаще, чем интуиция самих студентов. Многие родители, видя, как их отпрыски с головой кидаются в омут болезненных и обреченных отношений вопреки всем советам, выражают согласие. В одном наблюдении за 137 людьми, подавшими заявление на разрешение заключения брака, опрошенные справедливо предполагали, что половина свадеб закончится разводом, однако большинство из них оценили свои собственные шансы на развод как нулевые.

Оптимизм также побеждает пессимизм во всем, что касается повышения уверенности в себе, здоровья и благополучия; однако всплеск реализма, или то, что Джули Норем называет «защитным пессимизмом», может уберечь нас от опасностей нереалистичного оптимизма. Сомнения в себе могут простимулировать студентов, большинство которых (особенно те, у кого больше шансов получить низкую оценку) демонстрирует излишний оптимизм в отношении грядущих экзаменов. Незадолго до получения результатов экзамена иллюзорный оптимизм рассеивается, а студенты начинают готовиться к худшему. Слишком самоуверенные студенты склонны к недостаточной подготовке. Студенты могут обладать одинаковыми способностями, но их более беспокойные коллеги, в страхе провалить надвигающийся экзамен, готовятся усерднее и получают более высокие оценки. Вывод: успех в университете и вне его требует достаточно оптимизма, чтобы сохранять надежду, и достаточно реализма чтобы мотивировать усердие.

Таким образом, несмотря на нашу впечатляющую возможность думать не задумываясь, в случае социальной интуиции, а также интуитивного опыта и творчества наша интуиция иногда неверно руководит нами в том, что у нас достаточно опыта, насколько мы изменились, что на нас влияет и что мы будем думать и делать. «Есть три удивительно стойкие вещи, — говорил Бенджамин Франклин, — сталь, бриллиант и знание о самом себе».

Поскольку это действительно так, мы нуждаемся в психологической науке. Если бы исследователи, с которыми мы встретились в этой главе, полагались на человеческую интуицию, они бы никогда не сделали своих удивительных открытой о памяти, настроении и дезинформации или о неверных самопрогнозах и оптимизме. Субъективные самоотчеты наводят на мысли, но не дают исчерпывающей информации, они зачастую очень убедительны, но иногда весьма серьезно недостоверны. Просьба людей объяснить их прошлые действия или предположить их последующие действия иногда дает ложные ответы. Не забывая об ограниченности наших знаний о самих себе, мы можем сдерживать свою доверчивость и мотивировать себя думать критически, проверять собственную интуицию реальностью и заменять иллюзии пониманием.

Нет ничего более трудного, чем не обманывать самого себя.

(Л. Витгенштейн)

В центре нашего мира находится самая важная ось, вокруг которой и происходит все движение, — мы сами. Что бы мы ни делали, что бы мы ни ощущали, что бы мы ни чувствовали, кого бы мы ни встречали — все это будет профильтровано через нас самих. Когда мы думаем о чем-то, что связано с нами самими, мы лучше запоминаем это. Если спросить, насколько верно нас описывают какие-нибудь слова (например, «отзывчивый»), мы впоследствии запомним эти слова лучше, чем если бы нас спрашивали, как описывают эти слова кого-нибудь другого. Если нас просят сравнить себя с героем небольшого рассказа, мы запомним этого героя лучше. Два дня спустя после разговора с кем-нибудь мы лучше всего помним, что этот человек говорил о нас. Итак, мы сами основной объект наших воспоминаний об окружающем мире.

Из-за своей сфокусированной на нас же самих точки зрения мы переоцениваем нашу важность. Мы часто считаем себя ответственными за события, в которых мы были всего лишь игроками второго плана. Мы также склонны видеть себя в центре сцены, интуитивно придавая слишком большое значение объему внимания окружающих, направленного на нас.

Томас Джилович, Виктория Медвек и Кеннет Савицкий исследовали этот «эффект центра всеобщего внимания» путем эксперимента: они надевали на студентов Корнельского университета тесную футболку с изображением Барри Манилова перед тем, как те входили в комнату, где находились другие студенты. Те, на ком была футболка, полагали, что практически половина их товарищей заметит футболку. На самом же деле ее замечало только 23%. То, что правильно по отношению к нашей дурацкой одежде и неудачной прическе, так же верно и по отношению к нашим эмоциям — тревоге, гневу, раздражению, хитрости, привлекательности: всего лишь несколько людей замечают то, что, как нам кажется, видят буквально все. Точно осознавая свои собственные эмоции, мы зачастую страдаем от иллюзии собственной прозрачности. Мы полагаем, что наши чувства просачиваются наружу, когда на самом деле мы совершенно непроницаемы. То же самое происходит с нашими социальными промахами и ухудшением мнения публики. То, что мы мучительно переживаем, окружающие едва ли могут заметить и быстро забывают. Так или иначе, окружающие не так сфокусированы на нас, как мы сами.

Интуиция также склонна ошибаться, когда мы оцениваем наши знания и способности. Это наиболее ярко выражено в трех явных феноменах: ретроспективные искажения точки зрения, защитные самооценочные искажения и чрезмерная самоуверенность. Чтобы проиллюстрировать эти примеры, вы можете попросить кого-нибудь (или себя самого) предложить интуитивно ответить на несколько вопросов:

• Представьте, что вам кто-то говорит, что «социальные психологи выяснили, что при выборе друга или возлюбленного нас больше всего привлекают люди с чертами лица, наиболее отличающимися от наших собственных. Как говорится, противоположности притягиваются. Почему это может быть правдой? Каковы ваши идеи по этому поводу? Удивило ли вас это открытие или нет?

• Как вы думаете, в каком возрасте вы умрете?

• Как бы вы оценили ваше умение водить машину по сравнению с другими водителями? И, если честно, как бы вы оценили ваш почерк? Ваши способности к прыжкам? Ваши социальные навыки?

• Давайте также попробуем вас отобрать в телеигру «Кто хочет стать миллионером?». Возможно, вы будете чувствовать себя неуверенно, отвечая на эти вопросы, но, может быть, интуиция вам поможет. Что длиннее: Панамский или Суэцкий канал? Насколько вы уверены в своем ответе (очевидно, между 50 на 50 и 100%)? Другой вопрос: какой тип преступлений уносит каждый год больше жизней в США: убийство или самоубийство? И снова, насколько вы уверены в ответе? Ну и последний вопрос: в настоящее время активно обсуждается вопрос использования атомной энергии с целью сдерживания глобального потепления и энергетического кризиса. Сколько атомных станций использовалось в мире к концу тысячелетия? Приведите цифру, в правильности которой вы интуитивно уверены на 98%.

При чтении этой книги не возникло ли у вас чувство, что вы знали некоторые вещи и ранее? Иногда, наверное, да. Наблюдая людей в течение вашей жизни, вы, конечно же, замечали то, что психологи раскрывали в результате наблюдений и экспериментов. Как сказал однажды Йоги Берра: «Мы можем многое увидеть, если приглядеться». Правда ли, что психологи просто формулируют то, что любой психолог-любитель уже знает?

Главный редактор «The Atlantic» Каллен Мерфи говорил так: «День за днем социолога выходят в мир. День за днем они открывают, что поведение людей именно таково, как и предполагалось ранее». Он утверждает, что «более чем часто» психологи и социологи всего лишь распознают очевидное или подтверждают прописные истины. Но существует проблема с интуитивным здравым смыслом: мы часто прибегаем к нему уже после того, как получили результаты. Серия экспериментов Пола Словика, Баруха Фишхофа и других исследователей подтверждает, что события становятся «очевидными» и предсказуемыми при ретроспективном рассмотрении. Когда люди узнают результат эксперимента, этот результат кажется им менее удивительным, чем людям, которым просто рассказывают об экспериментах и их возможных результатах. Как просто выглядеть умным, рисуя яблочко, когда стрела уже вонзилась в мишень.

Точно так же и в повседневной жизни мы не предполагаем, что может случиться, до тех пор пока это не произойдет. Тогда мы видим причины, которые привели к этому событию, и рассматриваем случайное событие как неизбежное. Как говорил доктор Ватсон Шерлоку Холмсу: «Все кажется очевидным, как только получило объяснение». После выборов кабинетные политики без проблем дают объяснение результатам. «Гор проиграл выборы, потому что не извлек выгоду из экономического бума и был авторитарным на первых дебатах, но неуверенным на вторых». Будь у несколько большего количества афроамериканцев из Флориды возможность участвовать в голосовании, комментаторы могли бы так же объяснить неизбежную победу Гора. Когда фондовый рынок падает, это «следовало учитывать». Также история может казаться в ретроспективе серией неизбежных событий, а будущее редко прогнозируемо. Никто не пишет в своем ежедневнике: «Сегодня началась столетняя война». Как выразился Кьеркегор: «Жизнь идет вперед, а осознается при взгляде назад».

Если этот феномен Я-ТАК-И-ЗНАЛ (также известный как искажение ретроспективной точки зрения) широко распространен, вы можете внезапно, заскучав, почувствовать, что вы это уже знаете. Несомненно, практически любой результат психологии может выглядеть так, после того как вы его узнаете. Кажется ли вам неудивительным, что противоположности привлекают? Когда я задавал вопрос именно так, как я это сделал, практически все соглашались. Однако отвечая по телефону, люди соглашались в случае, если приводили противоположный пример: «Социальные психологи пришли к выводу, что при выборе друзей или партнеров нас больше всего привлекают люди, наиболее похожие на нас чертами лица. Как говорится в старой поговорке: "Свояк свояка видит издалека"». После объяснения подобного результата, практически никто не усмотрел в этом ничего удивительного. (В сущности, эти люди правы: похожесть ведет к удовлетворению. За исключением счастливого союза садиста и мазохиста, тот, кто видит свояка издалека, и есть свояк. Умные свояки сходятся. Так поступают богатые свояки, свояки-протестанты, высокие свояки, красивые свояки, счастливые свояки, а также свояки, у которых похожие мнения, ценности и индивидуальные особенности.)

Несомненно, мы можем накопать множество поговорок, чтобы лучше понять многообразие исходов. Если нам предстоит выяснить, что разлука способствует обострению романтических чувств, тогда, конечно же, «в разлуке любовь сильнее». Если же разлука, наоборот, ослабила привязанность, то любые Джон или Джуди могут закатить глаза: «Моя бабушка сказала бы вам: "С глаз долой — из сердца вон"». Как заметил философ Альфред Норт Уайтхед: «Все самое важное уже было сказано ранее». Марк Твен имел в виду нечто подобное, когда говорил, что Адам был единственным человеком, который точно знал, что до него никто этого не говорил. Не важно, что именно мы принимаем как большую истину: «У семи нянек дитя без глазу», или «Одна голова хорошо, а две лучше»; «Что написано пером, не вырубишь топором», или «Не по словам судят, а по делам»; что «Нельзя научить старую собаку новым трюкам», или «Учиться никогда не поздно»; в любом случае кто-то предвидит «очевидные» результаты. Карл Тейген, должно быть, посмеивался от удовольствия, когда просил студентов из Университета Лестера прокомментировать эти пословицы, а также противоположные им по смыслу. Обсуждая поговорку «Страх сильнее любви», большинство верило, что это правда. Но студенты, которым была предложена противоположная поговорка «Любовь сильнее страха», тоже соглашались, что это правда. Точно так же исходная поговорка «Падающий не поможет лежачему встать» быта признана верной; но такую же оценку получила поговорка «Падающий МОЖЕТ помочь подняться лежачему». Мне больше всего нравится следующая пара поговорок (обе признаны как правильные): исходный вариант «Умные создают поговорки, а дураки их повторяют» и придуманный антоним «Дураки создают поговорки, а умные их повторяют».

Эксперименты с искаженностью ретроспективного взгляда показывают невозможность возвращения к предыдущему мнению, после того как мы узнали итог. Это похоже на рассматривание далматинца на классической фотографии Р. С. Джеймса. Вы видите, как он обнюхивает землю в центре кадра? Как только ваш разум узнал об этом, ваши знания контролируют вашу интерпретацию настолько сильно, что практически невозможно вернуться к предшествующему состоянию и «не видеть собаку».

Наша неспособность видеть не через призму имеющейся у нас информации была названа «проклятие знания». Учителя, технологи, авторы зачастую ошибочно полагают, что то, что ясно им самим, будет так же понятно другим. Они понимают, что опыт, который есть у них, у других отсутствует, и тем не менее они недооценивают нечеткость их объяснений и инструкций.

Наглядный пример: как вы думаете, как много потребуется времени среднестатистическому человеку для распознавания двух анаграмм: двоа (вода) и аажбр (баржа)?

Возможно, как и участники эксперимента, проводимого Коллин Келли и Ларри Якоби, вам будет трудно оценить насколько они трудны, поскольку я вам уже сказал ответ. Участники эксперимента полагали, что людям потребуется около 10 секунд на каждую. Но дайте эти две анаграммы другу и посмотрите, насколько быстро он справится с этой задачей. Или, если у вас есть 3 минуты, попробуйте решить нечто подобное сами: осха (хаос).

Кто-то из нас удивился чужой несообразительности во время игры «Угадай мелодию». К примеру, выстукивая ритм «Happy birthday» («С днем рожденья») или «У Мэри была маленькая овечка» по плечу друга, мы поражаемся (удерживая мелодию в нашем сознании), насколько трудно ему угадать ее. Когда вы что-то знаете, трудно представить, как бы это было, если бы вы этого не знали. Таково бремя или проклятие знаний.

Таким образом, мы готовы обвинить себя в собственной прошлой слепоте в любви, в игре на бирже, в воспитании наших детей. «Я должен был это знать!» А также мы обвиняем других в том, что при ретроспективном рассмотрении кажется глупой ошибкой:

• Терапевт, зная симптомы болезни пациента, изучая отчет патологоанатома о причинах смерти, порой удивляется, как в принципе мог быть поставлен такой неправильный диагноз. (При ретроспективном рассмотрении присяжные тоже принимают преступно небрежные решения при вынесении приговора.) Другой терапевт, знающий только симптомы, не может с такой же очевидностью поставить диагноз.

• Неудачная попытка президента Картера спасти американских заложников в Тегеране, сорвавшаяся из-за того, что песчаная буря повредила половину вертолетов, была «обречена с самого начала», как говорили журналисты, после того как получили известия о неудаче. Если бы той ночью в пустыне не было ветра, журналисты могли бы воспевать храбрость н возможное переизбрание президента.

• Была ли осада секты «Ветвь Давидова» силами ФБР «провальной» — грубой ошибкой, за которую стоит «поснимать головы», — или же плачевной трагедией? Психолог Робин Доуз рассуждает, что если штурм Уэйко был продуманным решением, при информации, доступной в то время, то неправильно судить задним числом тех, кто принимал решение, так как они исходили из непредсказуемости последствий.

Итак, должны ли мы сделать вывод, что интуитивный здравый смысл обычно неверен? Иногда да. Здравый смысл когда-то говорил нам, что наш мир плоский, а Солнце ходит по кругу. Здравый смысл, при поддержке медицинского опыта, заверял докторов, что кровопускание эффективно против тифозной горячки до тех пор, пока кто-то в середине XIX в. не потрудился провести эксперимент — разделить пациентов на две группы: одной пускали кровь, другой предписывали простой постельный режим.

В других случаях общепринятая интуиция оказывается права. Любовь действительно приносит счастье. Иногда интуиция стоит по обе стороны решения. Будет ли счастья больше от знания ВСЕЙ правды или лучше оставаться в здоровой иллюзии? От самообладания или катарсиса? От того, что мы сделаем счастливыми других, или от наслаждения ничтожностью наших врагов? От пребывания с другими или наслаждения мирным одиночеством? Мнений пруд пруди.

И так, суть не в том, что интуиция здравого смысла заведомо ложная. Скорее она верна постфактум. Таким образом, мы легко впадаем в заблуждение, что мы знаем и знали больше, чем это есть на самом деле. И именно поэтому (просим прощения у нашего спонсора за эти слова) нам необходима наука психология: чтобы помочь нам отделить реальность от иллюзии, обоснованный прогноз от простой ретроспективной оценки и настоящий инсайт от ложной интуиции.

«Ни один человек, в глубине своего сердца, не испытывает к себе ни малейшего уважения», — написал Марк Твен, предвосхитив движение за повышение самооценки, набравшее силу в конце XX в. Один из создателей этого движения, психолог-гуманист Карл Роджерс, полностью согласен с этим мнением писателя. В противовес религиозной доктрине о том, что проблемы человечества нередко проистекают из чрезмерной любви к себе (гордыни), Роджерс писал, что большинство людей, которых он знал, «презирали себя, считали себя никчемными и недостойными любви». «У каждого из нас есть комплекс неполноценности, — повторял вслед за Роджерсом Джон Пауэлл. — Те, у кого на первый взгляд нет этого комплекса, просто хорошо притворяются». Как иронизировал Граучо Маркс: «Я не хочу принадлежать ни к одному из тех клубов, которые готовы сделать меня своим членом».

На самом деле большинство из нас очень хорошего мнения о самом себе. При исследовании самооценки даже те респонденты, которые набрали малое число баллов, попадали в середину интервала возможных результатов (выбирая ответы «В каком-то смысле» и «Иногда» на заявления типа «Со мной весело» или «У меня есть хорошие идеи» — с этими утверждениями соглашается большинство людей). Более того, один из самых провокационных и постоянно находящих подтверждение выводов социальной психологии касается способности к «защитным самооценочным искажениям».

Люди с большей готовностью берут на себя ответственность за хорошие дела, нежели за плохие, и за успехи, нежели за провалы. В десятках экспериментов люди с готовностью принимали на веру, когда им говорили, что они добились успеха при выполнении какого-то задания, но зачастую приписывали провал внешним факторам, например невезению или невозможной ситуации. Точно так же, объясняя свою победу, спортсмены хвалили самих себя, а неудачи списывали на неудачный удар, плохое судейство, непомерную силу команды противника или ее грязную игру. Такое перекладывание вины на чужие плечи имеет очень давнюю историю: «Женщина, которую Ты дал мне, чтобы она была со мной, дала мне плод с этого дерева, и я съел его».

В отчетах страховых компаний содержатся бесчисленные объяснения водителей, пытающихся оправдать себя: «Невидимая машина вынырнула буквально из ниоткуда, врезалась в мой автомобиль и исчезла», «Когда я добрался до перекрестка, на дорогу выскочил дикобраз, закрыв мне обзор», «Пешеход наскочил на меня и нырнул под машину».

В классической демонстрации защитных самооценочных искажений Майкл Росс и Фиоре Сиколи обнаружили, что молодые, состоящие в браке канадцы обычно приписывают себе большую ответственность за поддержание чистоты в доме и воспитание детей, чем несут на самом деле, но мнению своих супругов и супруг. Это явление наблюдали неоднократно. Попросите жену и мужа оценить, какой процент времени каждый из них тратит на мытье посуды, выгул собаки, гашение света совершение покупок. В сумме их оценка обычно дает более 100%. Это же справедливо и в отношении людей, работающих над групповыми проектами, спортсменов в командных видах спорта или участников дебатов.

Интуитивные защитные самооценочные искажения, касающиеся вопросов ответственности за выполнение обязанностей, вносят свой вклад в разногласия супругов, коллег и партнеров по сделке. Большинство разводящихся обвиняет в разрыве отношений своих партнеров. Большинство менеджеров видит причины низкой эффективности труда рабочих в их неспособности или лени. Сами рабочие чаще всего во всем винят внешние причины — чрезмерную нагрузку, трудных в общении коллег, непонятные задания. Кроме того, люди склонны считать, что им платят за работу более справедливо, если они получают больше, а не меньше, чем окружающие. Редко когда менеджерам удается услышать такие фразы: «Это несправедливо! Вы платите мне слишком много!» «Чем я заслужил это?» — вот что мы говорим, сталкиваясь с трудностями, а не с успехом (которого, как нам кажется, мы заслуживаем).

Студенты демонстрируют точно такие же защитные самооценочные искажения. Получая хорошую оценку на экзамене, они воспринимают ее как должное и считают, что экзамен прошел честно. Получая плохую оценку, они считают экзамен недействительным. У преподавателей тоже нет иммунитета к этому искажению — они склонны приписывать себе успехи студентов, одновременно возлагая ответственность за неудачи, постигшие студентов, на них самих. «Благодаря моей помощи Джиллиан получила диплом с отличием. Несмотря на помощь с моей стороны, Джордж провалился».

Большинство людей видят себя лучшими, чаи средний человек. Девять из десяти менеджеров считают, что они превосходят своего среднего коллегу, точно так же, как девять из десяти австралийцев, оценивающих качество выполнения своей работы. Три опроса показали, что девять из десяти профессоров колледжа оценивали свои профессиональные качества выше среднего. Большинство водителей — даже тех, которые попадали в больницу после аварий, считали себя более осторожными и умелыми, чем средний водитель. Вот что говорит по этому поводу Дэйв Барри: «Единственная вещь, которая объединяет всех людей, независимо от возраста, пола, религиозной принадлежности, экономического статуса или этнического происхождения, это глубоко укоренившаяся вера в то, что мы превосходим среднего водителя».

Большинство людей верит, что они более умны, красивы и менее склонны к предрассудкам, чем средний человек. Во время одного из опросов, проведенных Институтом Гэллапа в 1997 г., 44% белых американцев заявили о том, что другие белые имеют больше предрассудков в отношении афроамериканцев, чем они сами (5 баллов и более по 10-балльной шкале). Только 14% белых респондентов сочли, что у них ровно столько же предрассудков, сколько у всех остальных белых американцев.

Мы также, конечно, гораздо более этичны, чем окружающие. Во время проведения национальных опросов большинство бизнесменов считают себя более этичными, чем средний бизнесмен. Даже социальные психологи, которые знают буквально всё о защитных самооценочных искажениях, считают себя более этичными, чем другие социальные психологи. Не надо думать, что те из нас, кто занимается исследованиями этого вопроса или читает лекции на эту тему, автоматически не попадают под действие этого правила.

Жители Лос-Анджелеса считают себя более здоровыми, чем соседи, а большинство студентов колледжа верят, что переживут актуарно рассчитанную дату смерти по меньшей мере на 10 лет. В одном из опросов, проведенных среди представителей поколения «беби-бума», трое из четырех респондентов считали, что они выглядят моложе своих сверстников, а четверо из пяти заявляли, что у них меньше морщин, чем у людей их возраста. Во время другого опроса 12% людей признали, что чувствуют себя стариками в своем возрасте, тогда как в 5 раз большее количество людей — 66% — воспринимали себя молодыми. Похоже, что в каждом обществе «все женщины сильны, все мужчины прекрасно выглядят, а все дети вундеркинды». Все это вызывает в памяти шутку Фрейда о том, как один муж говорил своей жене: «Если одному из нас суждено умереть, то я перееду жить в Париж».

А как насчет того, что происходит после того, как мы умрем? В «US News and World Report» были опубликованы данные опроса о том, кто с какой-то степенью вероятности считает, что попадет в рай. Полагали, что небесные врата с радостью распахнутся перед О. Дж. Симпсоном, 19% американцев. В момент проведения опроса в 1997 г. были высказаны более оптимистические прогнозы в отношении Билла Клинтона (52%), принцессы Дианы (60%) и Майкла Джордана (65%). На втором месте по вероятности попадания в рай оказалась мать Тереза (79%). А как вы думаете, кто опередил мать Терезу? Лучшим учеником в классе, с вероятностью попадания в рай 87%, респонденты сочли самих себя.

Защитные самооценочные искажения наиболее очевидны, когда речь идет о социально желательных, субъективно оцениваемых параметрах — таких как «способность к вождению» или «социальные навыки», а не менее субъективных и желанных — «почерк», «способность к прыжкам». А вы тоже ставите свои способности к вождению и социальные навыки выше, чем свой почерк и умение прыгать? Студенты с большей вероятностью считали себя выше других в отношении «моральных устоев», а не «интеллекта». Люди, проживающие на одной территории, склонны считать, что они больше, чем жители других регионов, заботятся об окружающей среде, голодающих и прочих социальных проблемах, хотя и не считают, что они больше делают в этой области, тратя больше времени и денег. Если это субъективно и если это хорошо, то это, конечно, о нас.

Субъективные параметры дают нам простор в определении собственных навыков. Оценка собственной «способности к лидерству» позволяет нам представить себе образ эффективного руководителя, чей стиль напоминает наш собственный. Оценивая свои «спортивные способности», мы склонны размышлять о плавании и игре в гольф, а не о регулярных провалах на уроках физкультуры в школе. В одном из опросов, проведенных среди 829 тысяч старшеклассников, 0% (это не опечатка!) оценили себя ниже среднего показателя в отношении такого субъективного и желанного критерия, как «способность ладить с окружающими»; 60% поместили себя в 10% лучших, а 25% — вообще в 1% людей с наилучшими способностями. Невольно вспоминаешь Элизабет Баррет Браунинг: «Как я люблю себя? Дайте мне подсчитать различные способы!»

Ложный консенсус и уникальность. Мы еще больше укрепляем собственный образ своего Я, ложно воспринимая то, насколько похожи мысли и поступки других людей на наши собственные. Что касается нашего собственного мнения, то мы видим поддержку нашей позиции, переоценивая степень согласия окружающих с нами. Если мы выступаем за что-то, то предполагаем, что и остальные ратуют за то же самое. Те, кто является носителем негативных идей — например, относительно представителей другой расы, — считают, что окружающие разделяют их точку зрения. То, как мы воспринимаем окружающих, многое говорит о нас самих.

Когда мы совершаем скверный поступок или проваливаем порученное дело, мы можем уверять себя, что такие ошибки — дело обычное. После того как один человек солжет другому, он начинает считать того бесчестным: «Да, я солгал. А кто не врет?» Те, кто курит, обманывает своих супругов или мошенничает при уплате налогов, обычно переоценивают количество других людей, которые делают то же самое. Издатель журнала «Penthouse» Боб Гуччионе может стать прекрасной иллюстрацией этого «эффекта ложного консенсуса». Он так прокомментировал результаты национального опроса, в ходе которого 83% взрослых респондентов заявили о том, что у них был только один (или вообще не было) сексуальный партнер за последний год: «Удивительно тупо и невероятно. Я бы сказал, что пять партнерш за год — это средний показатель для мужчин».

Ложный консенсус отчасти обусловлен тем, что при отсутствии информации мы приписываем свои знания и реакции окружающим. Один из профессоров попросил своих студентов предположить, у скольких процентов из них есть мобильные телефоны. Не зная наверняка, они были склонны приписывать окружающим свою собственную ситуацию. Те, у кого были мобильники, предположили, что у 65%; те, у кого их не было, предположили, что у 40% (истина была посередине). Очень легко переоценить относительно редкие проявления негативного поведения. Если 20% людей лгут, то количество лжецов легко переоценить. Опять-таки, мы сильнее тяготеем к тем людям, которые разделяют наши установки и формы поведения, после чего мы судим мир на основе того, что знаем. Возможно, именно поэтому Памела Андерсон Ли сказала: «Все говорят, что я плод пластической хирургии с головы до ног, что я не могу стоять рядом с батареей — боюсь расплавиться... Да, у меня есть грудные имплантаты, но они есть у всех в Лос-Анджелесе».

Что касается наших способностей или хороших поступков, то мы более склонны интуитивно демонстрировать эффект ложной уникальности. Если наши ошибки выглядят абсолютно нормальными, то наши таланты и добродетели — это нечто особенное. Например, те, кто много пьет, но при этом пользуется ремнями безопасности, переоценивают (ложный консенсус) количество пьяниц и недооценивают (ложная уникальность) широту использования ремней безопасности. То, кем мы являемся, влияет на нашу социальную интуицию. И «как мало мы бы наслаждались жизнью, если бы никогда не льстили себе!» — воскликнул французский мудрец Ларошфуко.

Все мы являемся теми, кого психологи Дэчер Келтнер и Роберт Робинсон называют наивными реалистами. Мы интуитивно предполагаем, что все, что мы видим в мире и помним, и есть на самом деле. Мы предполагаем, что окружающие видят то же самое, что и мы (ложный консенсус). А если это явно не так, то мы предполагаем, что они обладают искаженным восприятием.

Наша наивность распространяется и на нашу уверенность в себе. «Когнитивное самомнение», проявляющееся в наших суждениях относительно наших знаний в прошлом («Я так и знал»), снова проявляется в оценке наших нынешних знаний и будущего поведения. Мы знаем, что совершали ошибки в прошлом, но мы уверены, что в будущем мы будем лучше справляться с такими вещами, как сдача работы в срок, поддержание отношений и выполнение повседневных дел. И мы явно не испытываем ни малейших сомнений в верности наших интуитивных предчувствий и суждений.

Чтобы изучить явление чрезмерной самоуверенности, исследователи предлагали людям различные фактические вопросы, а затем просили оценить свою уверенность. Абсент — это ликер или драгоценный камень? Какой канал длиннее — Панамский или Суэцкий? Что уносит больше человеческих жизней в США — убийства или самоубийства? Общий результат опроса таков: когда речь идет о трудном задании, то люди обычно оказываются не правыми, а уверенными. В тех случаях, когда на вопрос правильно отвечают 60% респондентов, уверенность в своем ответе чувствуют 75%. Даже если люди чувствуют 100%-ную уверенность, они ошибаются в 15% случаев. (Кстати, вот ответы на приведенные вопросы: ликер; Суэцкий канал в 2 раза длиннее Панамского; самоубийства, уносящие в 2 раза больше жизней).

Во время других исследований людям предлагали ответить на фактические вопросы, предлагая достаточно широкий интернат возможного ответа, чтобы туда наверняка попал правильный. «Я чувствую 98%-ную уверенность в том. что население Новой Зеландии больше чем _________, но меньше, чем _________», или «Число действующих атомных электростанций больше чем , но меньше чем _________». Психологи Дэниэл Кансман и Эмос Тверски, эти два Магеллана человеческого разума, специализирующиеся «на устранении дефектов человеческой интуиции», отмечают, что примерно одна треть людских оценок, сделанных с 98%-ной уверенностью, не включала в себя правильный ответ. (В Новой Зеландии живут 3,7 миллиона человек, а в конце 2000 г. на Земле было 438 атомных электростанций). Хотя люди были очень уверены в себе, они часто ошибались. Более того, предупреждения и предостережения («Будьте честны с самими собой!», «Согласитесь, что вы этого не знаете» и « Расширьте рамки распределения») не способствуют снижению уровня чрезмерной самоуверенности.

Но все это вопросы, напоминающие викторины. Можем ли мы более точно настроить нашу уверенность касательно социальной интуиции? Чтобы выяснить это, психологи Дэвид Даннинг и его коллеги имитировали игру. Они попросили студентов Стэнфордского университета предположить, какие ответы мог бы дать незнакомый им человек на такие вопросы: «Предпочитаете ли вы готовиться к трудному экзамену в одиночку или в маленькой учебной группе?» и «Найдя в столовой местного кампуса $5, положили бы вы их себе в карман или вернули?». Зная тип вопроса, но не зная действительного ответа на него, участники сначала получат и возможность расспросить исследуемого о его научных интересах, хобби, семье, надеждах, астрологическом знаке — они могли задавать любые вопросы, которые сочли бы полезными. Затем исследуемый отвечал на двадцать вопросов, на которые можно было дать только положительный или отрицательный ответ, а студенты-интервьюеры предсказывали его ответы и оценивали свою собственную уверенность в них.

Каким оказался результат этого эксперимента? Интервьюеры оказались явно слишком уверены в себе. Хотя они делали правильные предположения в 63% случаев, они чувствовали себя на 75% уверенными. Выдвигая предположения относительно того, какие ответы мог бы дать их собственный сосед по комнате, они оказывались несколько более точными (68%). Однако их 78%-ная уверенность в своей правоте снова превышала точность их прогнозов. Более того, самые уверенные люди были склонны сильнее всех проявлять чрезмерную самоуверенность. Она преобладала и в исследовании интуитивной способности людей выявлять ложь. В среднем, участники были точны на 57%, но уверены в своей правоте на 73%. Опять-таки, самые уверенные в себе люди оказывались далеко не самыми точными в результатах.

Итак, наши суждения лучше, чем если бы они были просто случайными (поздравления социальной интуиции), но далеко не так хороши, как мы думаем. В предыдущей главе мы увидели, что даже наши предсказания относительно самих себя оказываются несовершенными. Но можем ли мы точно настроить нашу уверенность в предсказаниях относительно самих себя? Чтобы выяснить это, Роберт Валлоне и его коллеги попросили студентов еще в сентябре предсказать, прекратят ли они посещение какого-либо курса, выберут ли его в качестве профилирующего предмета, предпочтут ли жить в студенческом общежитии, и т. д. Хотя студенты чувствовали, в среднем, 84%-ную уверенность в собственных предсказаниях относительно самих себя, они ошибались по меньшей мере в 2 раза чаще, чем ожидали. Даже когда они были уверены в чем-либо на 100%, они ошибались в 15% случаев (этот же показатель мы отмечали и в случае «вопросов для викторины»).

Другие исследования показывают, что люди точно так же чрезмерно уверены, делая предсказания относительно того, как они намерены измениться — похудеть, начать прилежнее учиться, бросить курить и регулярно делать зарядку. Для большинства людей типичный паттерн таков: они бодро начинают, но потом скатываются на привычные рельсы. Одна из аксиом психологии: лучший предсказатель поведения в будущем — это поведение в прошлом, а не нынешние намерения. Затем мы начинаем ругать себя, чувствовать вину и депрессию и в конце концов принимаем новое решение или ищем новую программу самопомощи. Изменения могут происходить, но они вероятнее всего произойдут с теми, кто реалистически оценивает задачу и обладает необходимой дисциплиной и ментальной энергией. Без этого нереальные обещания и непомерные ожидания рождают «синдром ложной надежды», как отмечают психолога из Университета Торонто Джейнет Полайви и Питер Герман. Этот синдром включает в себя «разочарование, подавленность и ощущение себя неудачником».

Психолог Роджер Бюхлер из Университета Уилфрида Лурье и его коллеги сообщают, что большинство студентов с уверенностью недооценивают время, которое потребуется им для написания статей и выполнения других важных заданий. Они попадают в прекрасную компанию. Плановики регулярно недооценивают время, необходимое для выполнения проекта, а также расходы, связанные с этим (что могут подтвердить жители Бостона, ожидающие строительства нового подземного туннеля). В 1969 г. мэр Монреаля Джин Драпо гордо заявила, что стадион с втягивающейся крышей, стоимостью $120 миллионов, будет построен к Олимпиаде 1976 г. Крыша была закончена в 1989 г.; она одна обошлась в $120 миллионов.

В худшем случае чрезмерная самоуверенность (см. врезку) ведет к безрассудным поступкам и катастрофам. Чрезмерно уверенный в себе Гитлер вторгся в страны Европы. Чрезмерно уверенный Линдон Джонсон ввел войска США для спасения демократии в Южном Вьетнаме. Чрезмерно уверенный Саддам Хусейн послал свою армию в Кувейт. Чрезмерно уверенный Слободан Милошевич объявил, что он никогда не допустит миротворческие силы в Косово.

В книге «Гибель Японии» («The Lost Japan») Хасигава Ниозекян объясняет, что «война началась в результате ошибочных "интуитивных" расчетов, выходивших за пределы математики. Мы верили, что слепая страсть, которую мы можем противопоставить, одержит верх над технологическим оружием и тактикой, благодаря нашей мистической воле... Типичное свойство японцев полагаться на интуицию потерпело поражение в столкновении с объективными познаниями современного мира».

Люди сохраняют свою чрезмерную самоуверенность, пытаясь искать информацию, которая подтверждала бы их решения, и — когда неудачу становится невозможно отрицать — вспоминая свои ошибочные суждения как случаи, когда они были почти правы. Филипп Тетлок наблюдал это, предложив различным ученым и правительственным экспертам высказать в конце 1980-х гг. их точку зрения относительно будущих правительств в Советском Союзе, Южной Африке и Канаде. Пять лет спустя произошел коллапс коммунизма, Южная Африка стала многорасовым демократическим государством, а Канада осталась единой. Эксперты, которые были уверены в своих прогнозах более чем на 80%, оказались правы в менее чем 40% случаев. Тем не менее, оглядываясь на свои суждения, те, кто допустил ошибку, чувствовали, что они были правы в основном. Многие из них заявляли: «Я был почти прав, сторонники жесткого курса почти преуспели в своих попытках свалить Горбачева», «Сепаратисты из Квебека почти победили на серии референдумов», «...но из-за одинаковости де Клерка и Манделы переход власти к черному большинству южноафриканцев должен был быть гораздо более кровавым». Среди политических экспертов — а также аналитиков рынка ценных бумаг, работников сферы психиатрии, спортивных аналитиков — чрезмерная самоуверенность укоренилась очень прочно.

Из анналов чрезмерной самоуверенности

«Существует не так-то много неизвестных нам вещей, которые несут нам неприятности. Неприятности сулят вещи, которые мы принимаем за их прямую противоположность».

А. Уорд

Об атомной бомбе:

«Это самая большая глупость, которую мы когда-либо совершили. Эта бомба никогда не взорвется, я заявляю это как эксперт по взрывчатым веществам».

Адмирал Уильям Ли в разговоре с президентом Трумэном, 1945 г.

«Нам не нравится их звучание. Группы гитаристов вот-вот уйдут со сцены».

Компания Decca Records, отказавшаяся заключить контракт на запись музыки группы«Beatles» в 1962 г.

«У телефона слишком много недостатков, чтобы серьезно рассматривать его в качестве средства коммуникации. Это устройство в силу своих изначальных качеств не может представлять для нас никакого интереса».

Меморандум Western Union относительно патента Александра Грэма Белла от 1876 г.

«Может быть, телефон и подходит нашим американским кузенам, но здесь, в Европе, у нас достаточно мальчиков-посыльных».

Британская группа экспертов, оценивающая изобретение телефона

«Лошадь останется навечно, а автомобиль — это всего лишь новинка, причуда моды».

Мичиганский банкир, посоветовавший юристу Генри Форда не делать инвестиций в новую компанию Ford Motor Company.

«На таком расстоянии они не смогут попасть и в слона».

Последние слова генерала Джона Сэджвика, погибшего в сражении во время американской Гражданской войны, 1864 г.

Психолог из Колумбийского университета Джейнет Меткалф суммировала исследования чрезмерной людской самоуверенности в таких уничижительных словах:

«Люди думают, что они смогут решить проблему, когда на самом деле не способны на это; они абсолютно уверены, что вот-вот найдут правильный ответ, когда находятся на грани ошибки; они думают, что решили проблему, когда весьма далеки от этого; они думают, что знают ответы на вопросы, а на самом деле пребывают в полном невежестве; они думают, что ответ вот-вот сорвется с кончика их языка, а на самом деле очень далеки от этого; они думают, что дали правильный ответ, а на самом деле ошибаются; более того, они заявляют, что "всегда это знали", они верят, что выучили материал, когда на самом деле не сделали этого; они думают, что они поняли, даже если наглядно демонстрируют, что все еще блуждают во мраке».

Ух! Все эти исследования — «прививка скромности», они заставляют нас не пугаться излишней уверенности окружающих. Однако мы должны помнить и вторую сторону истины, не забывая о нашей способности знать, не осознавая это, о скорости нашей социальной интуиции и о потенциале нашего интуитивного опыта. И давайте также признаем важную адаптивную роль уверенности в себе. Неспособность признавать умение делать ошибки при принятии решений в бизнесе, политике и военном деле влечет за собой разрушительные последствия. Но к этому же ведет и недостаток уверенности. Люди, склонные ошибаться из-за чрезмерной уверенности, живут более счастливо и более легко принимают серьезные решения. «Жизнь — это искусство хорошо обманывать себя», — писал Уильям Хазлитт.

Поэтому мы должны стремиться к тому, чтобы наша уверенность и оптимизм основывались на реальности. Один из компонентов мудрости — это знание самого себя. А что такое знать самого себя? Вот что Конфуций сказал 2,5 тысячи лет тому назад: «Когда вы что-то знаете, вы утверждаете, что вы знаете это; когда вы не знаете чего-то и позволяете себе сказать, что вы этого не знаете, это и есть знание».

Величайшее препятствие на пути к открытию — не невежество, а иллюзия знания.

(Д. Бурстин, библиотекарь Конгресса в 1984 г.)

Давайте начнем с еще одной небольшой проверки интуиции. Быстро и не задумываясь проверьте некоторые предположения своего внутреннего голоса относительно законов физики.

1. На рисунке изображена свернутая трубка, лежащая на столе. Шарикоподшипник влетает в один конец трубки и вылетает из другого. Покажите пальцем путь шарикоподшипника по трубке и после того, как он вылетит из нее.

2. Из самолета, летящего с постоянной скоростью, сбрасывают мяч для боулинга. Нарисуйте траекторию движения мяча (игнорируя сопротивление ветра) и покажите, в каком месте будет самолет, когда мяч ударится о землю. Если одновременно с мячом с самолета скинуть шарикоподшипник, то какой предмет первым упадет на землю?

3. Вода вот-вот выльется из стакана в миску, стоящую на столе. Нарисуйте линию в стакане, представляющую поверхность воды (начните с обозначенной точки).

А как насчет арифметики?

4. Браунсоны отправились в зоопарк на машине, двигаясь со средней скоростью 60 миль[13] в час. Но на обратном пути они попали в пробку и ехали со средней скоростью всего лишь 30 миль в час. Какова средняя скорость во время их путешествия туда и обратно?

5. Фермер приобрел лошадь за $60, а продал за $70. Затем он снова купил эту лошадь за $80 и снова продал ее, но уже за $90. Сколько денег получил фермер на торговых операциях с этой лошадью?

А теперь проверим свое интуитивное понимание вероятности.

6. Вероятность того, что житель вашего города заболеет саркомой кости, составляет 1%. Поэтому каждого жителя приглашают пройти тест, надежный на 90% (он в 90% случаев выявляет саркому у тех, у кого она уже есть, и в 10% случаев дает ложный положительный результат). Вы прошли тест и узнали скверные новости: тест дал положительный результат. Какова вероятность того, что у вас саркома?

7. Я тасую колоду, состоящую из 80 черных и 20 красных карт. Затем я кладу карты рубашкой вверх. Вы получаете $1 всякий раз, когда угадываете, какую карту я сейчас открою — черную или красную. Чтобы в вашем кармане оказалось как можно больше денег, в каком проценте случаев вы должны говорить «черная», а в каком — «красная»?

8. Я подбрасываю в воздух две монетки, пообещав, что если хотя бы одна из них упадет вверх орлом, я скажу вам об этом. Я смотрю на монетки и вижу, что одна из них упала орлом вверх. Какова вероятность того, что другая тоже упала орлом вверх?

9. Предположим, что вы являетесь участником телешоу Монти Холла «Давайте заключим сделку» и у вас есть три двери на выбор. За одной дверью машина, за двумя другими — козы. Вы выбираете дверь под номером 1. Ведущий, который знает, что за дверями, открывает дверь под номером 3, за которой стоит коза. Затем он говорит вам: «Вы хотите изменить свое решение и открыть дверь под номером 2?» Измените ли вы свое решение или это не имеет значения?

Готовы проверить свою интуицию в области физики, арифметики и теории вероятности? Вот ответы.

1. Вылетевший шарикоподшипник будет двигаться по прямой. Примерно половина студентов из Университета Джона Хопкинса, опрошенных Майклом Макклоски в ходе его исследований интуиции, касающейся движения, предположили, что шарикоподшипник будет двигаться по кривой.

2. Шар упадет вперед по кривой, и в тот момент, когда он коснется земли, самолет будет пролетать как раз над ним. Интуитивно нарисовали дугу, похожую на действительную траекторию шара (Л), 40% опрошенных студентов Университета Джона Хопкинса, принимавших участие в исследовании Макклоски. Вопреки идее Аристотеля о том, что тяжелые предметы падают быстрее, шарикоподшипник и мяч от боулинга упадут на землю одновременно. Хотя идея Аристотеля была неверна, интуитивно она казалась достаточно правдоподобной для того, чтобы продержаться несколько веков.

3. Что касается задачи с уровнем воды, разработанной Жаном Пиаже, то до 40% опрошенных делают неправильное интуитивное предположение о том, что поверхность воды будет отклоняться от горизонтальной линии (показанной пунктиром).

4. Браунсоны ехали со средней скоростью 40 миль в час. Если бы им пришлось ехать 60 миль туда и обратно, то они потратили бы на дорогу в зоопарк 1 час и 2 часа на возвращение домой. Таким образом, они проехали бы за 3 часа 120 миль.

5. Фермер заработал $20. Большинство людей, в том числе управляющих из немецких банков (как рассказал мне один мой немецкий коллега), говорили, что он заработал $ 10. Но давайте посчитаем:

Если это не убедило вас, то давайте переформулируем второе предложение: затем фермер купил кирпичи за $80 и продал их за $90. Какая разница, с чем он провернул вторую сделку — с кирпичами или лошадью? Если все еще сомневаетесь, то поиграйте в «Монополию» и совершите там ряд сделок.

6. При условии, что надежность теста составляет 90%, вероятность (учитывая испугавший вас положительный результат) того, что у вас нет саркомы, составляет 92%. Если тест прошли 1000 человек, а саркома на самом деле есть у 1% (10 человек), то тест выявит 9 из них. Пока все идет нормально. А как насчет остальных 990? Показатель неправильных диагнозов в 10% даст 99 ложных положительных результатов (92% из 108 человек, которые получили, правильный или ложный, положительный результат). Исследования показывают, что большинство врачей не в состоянии понять эту элементарную математику.

7. Вы должны говорить «черная» в 100% случаев, это принесет вам около $80. Если вы будете говорить «черная» в 80% случаев, то заработаете около $68 (S64 за правильное предположение, когда перевернутая карта окажется черной, и $4 за те 20% случаев, когда ваше предположение о том, что перевернутая карта будет красной, будет оказываться правильным).

8. Согласны ли вы с тем, что существует четыре равновероятных исхода броска двух монеток: РР (решка-решка), ОО (орел-орел), РО (решка-орел) и ОР (орел-решка)? Поскольку я обнаружил, что первый результат у нас не выпал, я исключил PP. Из трех оставшихся возможных исходов только в одном есть второй орел (ОО). Поэтому вероятность того, что вторая монета упала орлом вверх, составляет 1 : 3 (а не 50 : 50).

9. И, наконец, родоначальница всех занимательных головоломок, дилемма Монти Холла (которую, в несколько ином формате, предложил Мартин Гарднер в 1959 г. в журнале «Scientific American»). Когда один из читателей предложил эту дилемму обозревательнице из «Parade» Мэрилин Савант, она ответила; «Да, следует изменить свой первоначальный ответ». Это вызвало шквал из более чем 10 тысяч писем, в которых девять авторов из десяти были не согласны с обозревательницей, а также серию статей в журналах по статистике, газетах и популярных журналах. Тем не менее когда шумиха улеглась, и из логического анализа, и из эмпирических моделей стало ясно, что Савант была права. Рассуждаем следующим образом: существует один из трех шансов, что вы изначально выбрали правильную дверь, и два из трех, что нужной дверью окажется одна из оставшихся двух. Когда ведущий выводит из игры одну из дверей (он всегда открывает ту дверь, которую вы не выбрали и за которой нет приза), то существует два шанса из трех, что правильная дверь — это не та, которую вы выбрали. (Поскольку наше изначальное предположение должно оказаться ошибочным в двух случаях из трех, то другая дверь — та, на которую вы переключаетесь, если вы меняете свой выбор, должна оказаться нужной вам дверью в двух случаях из трех.) Когда более 70 тысяч человек сыграли в эту игру (вы тоже можете сделать это на сайте Car Talk National Public Radio — cartalk.cars.com/About/Monty), 33,1 «верных» и 66,7 «изменников» оказались победителями.

Однако давайте не терять чувства меры. Иногда необученная интуиция попадает прямо в цель. Как я говорил в главе 1, даже у младенцев есть внутреннее счетное устройство и врожденное знание элементарных законов физики. Если младенцы привыкли к тому, что кукла подпрыгивает на сцене 3 раза, они будут удивлены, если та подпрыгнет всего лишь 2 раза. Они дольше смотрят на нее — как будто размышляя.

Тем не менее все эти головоломки являются иллюстрацией того, что интуиция, даже опирающаяся на опыт и наблюдения, иногда промахивается мимо цели. Как пишет К. Коул: «Математика — самая логичная из естественных наук — показывает нам, что истина может противоречить интуиции, а здравый смысл — оказаться совсем не здравым».

Прекрасно, вероятно, математика и физика — это не лучшие примеры. Возможно, мы преуспеем в большей степени, вынося суждения о людях, политике или практических вопросах. Согласно наблюдениям Ларошфуко, люди жалуются на свою память, но никогда не жалуются на свои суждения. И действительно, благодаря эффективности и точности нашей интуиции мы достаточно уверенно плывем по жизни. Как писал Роберт Орнстейн: «У нас никогда не было и никогда не будет достаточно времени, чтобы быть полностью рациональными», но если дело доходит до суждений относительно важных вопросов, когда быстрые и грубые интуитивные оценки могут отклоняться от реальности, большую помощь может оказать критическое мышление.

В автобиографии комендант Освенцима Рудольф Гесс описал чувство страдания, испытанное им в результате его действий. Но, будучи «хорошим офицером СО, он прятал любые проявления «женских» эмоций: «Моя жалость быта так велика, что мне хотелось уйти со сцены; тем не менее я не мог продемонстрировать хоть какие-то чувства». Однако видя, что евреи-заключенные точно так же не демонстрировали практически никаких эмоций, даже когда их вели в газовую камеру, он предположил, что их стоицизм был отражением их «расовой особенности». Он был стоиком, поскольку этого требовала ситуация, а они — в силу вынужденных обстоятельств.

Гесс продемонстрировал здесь то, что в социальной психологии называется «фундаментальной ошибкой атрибуции». Классический эксперимент Дэвида Наполитана и Джорджа Гёталса иллюстрирует это явление. Исследователи предлагали студентам колледжа с глазу на глаз побеседовать с молодой женщиной, которая, в соответствии с инструкциями, полученными от ученых, вела себя отчужденно и критично либо тепло и дружески. Перед встречей исследователи проинформировали половину студентов о том, что у этой женщины есть инструкция вести себя именно так (дружески или отчужденно). Второй половине участников эксперимента сказали, что женщина будет вести себя спонтанно. Каким быт эффект от знания того, что женщина всего лишь играла свою роль? Нулевым. Если она вела себя по-дружески, то студенты делали вывод, что она на самом деле очень теплый человек. Если она вела себя недружелюбно, то они приходили к заключению о ее холодности. Они не принимали в расчет ситуацию, диктующую ей стиль ее поведения, и вместо этого приписывали ее теплоту или холодность ее внутренним качествам — другими словами, студенты совершали фундаментальную ошибку атрибуции.

В другом классическом эксперименте знание людьми того факта, что участнику дебатов назначали позицию сторонника или противника Кастро, не влияло на появление соответствующего отношения к этому участнику. Похоже, что они рассуждали так: «Да, я знаю, что его назначили на эту роль, но я думаю, что он действительно верит в то, что говорит».

Наблюдая за унижениями, которые Золушка терпела в своем доме, ее семья и соседи считали ее застенчивой и боязливой; танцуя с Золушкой на балу, принц видел обходительную светскую даму. Сама Золушка прекрасно знала, что, в зависимости от ситуации, она была и одной, и другой. С этим искажением — недооценивать ситуацию и переоценивать внутренние качества при объяснении поведения других людей — практически невозможно бороться, особенно тем, кто воспитан в индивидуалистическом западном обществе. Я помню свой шок от встречи с актрисой-студенткой, сыгравшей отвратительную старуху. Я предположил, что эта несчастная молодая женщина подходила к этой роли по своему типажу, но обнаружил, что на самом деле она была обворожительной женщиной. Я сделал ошибку, приписав женщине то поведение, которое она демонстрировала в соответствии со своей ролью. Леонард Нимой из знаменитого «Звездного пути» понимает это.

Существует множество повседневных примеров фундаментальной ошибки атрибуции. Раньше я думал, что только интроверты, приветливо смотрящие на меня сквозь очки, приходят на мои занятия, начинающиеся 8.30 утра, и что жизнерадостные экстраверты предпочитают ходить на вечерние занятия, начинавшиеся в 7.00 вечера, время, которое больше подходит для начала вечеринки. Сейчас я вижу, что я совершал фундаментальную ошибку атрибуции; я приписывал внутренним склонностям студентов то, что я должен был приписать ситуации. Совершенно случайно я прочитал, что полиция разогнала шумную вечеринку в студенческом общежитии; я ломал голову, кто мог быть ее участником. Вряд ли кто-то из моих студентов; на занятиях и в моем кабинете они казались такими трезвомыслящими и разумными.

В свою очередь, студенты могут полагать, что все профессора — люди коммуникабельные, потому что они видят нас в ситуации занятий, когда мы вынуждены быть именно такими. Поймайте нас в другой ситуации, например, когда мы жмемся в уголке во время вечеринки, и мы покажемся вам лишенными «профессорского» блеска. Вне своих ролей президенты выглядят не столь «президентскими», судьи — не столь «судейскими», а слуги — менее услужливыми. Мы, профессора, видим себя в самых разных ситуациях, поэтому менее склонны считать самих себя экстравертами и чаще говорим так: «Я общительный? Все зависит от ситуации. На занятиях — да; в общении же я достаточно застенчив». И если вы думаете, что мы умные, потому что так часто знаем ответы, помните, что в аудитории мы должны выбирать тему и задавать вопросы. В экспериментах с викторинами те, кому назначали задавать вопросы, казались более умными, чем те, кому отводили роль участников викторины. Даже Регис Филбин может показаться недоумком, если посадить его по другую сторону стола.

Когда того требует ситуация, негодяй может поступать хорошо, а обычный человек — вести себя как негодяй. Проведя меньше двух часов с президентом России Владимиром Путиным, Джордж Буш подумал, что составил себе правильное впечатление о российском руководителе. «Я смотрел этому человеку в глаза — сказал президент Буш. — Я посчитал, что он прямолинеен и заслуживает доверия... Он любит свою семью. У нас много общих ценностей». Однако обозреватель Ричард Коэн из «Washington Post» отмечает, что Путин — «обученный лжец» — бывший агент КГБ, который возглавлял внутреннюю разведслужбу в своей стране и ограничивал гражданские свободы, прослушивал телефонные разговоры и возбуждал судебные преследования ученых по сфальсифицированным поводам в дни коммунистического прошлого. Оборотной стороной медали является знаменитый эксперимент Стэнли Милгрэма, в ходе которого испытуемые должны были наносить ощутимые удары электротоком невинному человеку. Почти две трети испытуемых выполняли инструкции исследователей, несмотря на крики (притворные) человека, якобы подвергавшегося действию электротока.

Хотя мы оказываемся не в состоянии учитывать давление ситуации, оценивая поведение других людей, мы склонны совершать прямо противоположную ошибку, объясняя свое собственное поведение. Если я вспылил из-за того, что у меня был неудачный день, то ты вспылил из-за своей раздражительности. На самом деле, объясняя свои поступки, мы обычно используем глаголы действия («Меня раздражает, когда...»). Говоря о других людях, мы описываем самого человека («Временами он просто отвратителен»). В суде обвиняемый может заявить так: «Я стал жертвой обстоятельств. В такой ситуации любой бы поступил точно так же». — «Нет, — возражает обвинитель. — Винить надо самого себя. Вы сделали именно этот выбор».

Почему мы так подвержены фундаментальной ошибке атрибуции? Отчасти потому, что мы находим объяснения там, где фокусируем свое внимание. Мы мгновенно и без всяких усилий находим причины там, куда падает наш взгляд. Когда мы что-то делаем, наше внимание фокусируется на ситуации, на которую мы реагируем. Когда мы наблюдаем действия других людей, наше внимание сосредоточено на этих людях. Поменяйте местами точки зрения актера и зрителя — пусть у каждого будет видеозапись происходящего с точки зрения другой стороны, — и объяснения станут прямо противоположными. Смотря на мир глазами другого человека, мы лучше понимаем его ситуацию. Смотря на самих себя глазами других людей, мы лучше понимаем свою личность. По прошествии времени точка зрения тоже может измениться. Когда мы оглядываемся назад, фокус внимания может сместиться и помочь нам стать более сочувствующими, более понимающими трудную ситуацию, в которой оказался другой человек. Смотря на самих себя в ретроспективе, мы способны признать, что «да, я был ничтожеством».

Представьте, что вы являетесь участником исследования того, как люди устанавливают связи между событиями. Психологи Уильям Уорд и Герберт Дженкинс показывают вам результаты гипотетического пятидесятидневного эксперимента по засеву облаков химическими реагентами. Они говорят вам, что каждый день либо засевали облака, либо шел дождь. Эта информация представляет собой случайную подборку; иногда после засева дождь шел, иногда не шел. Если вы верите, что засев облаков работает, то вы, возможно, с большей вероятностью отметите и вспомните те дни, когда и производился засев, и шел дождь? В эксперименте Уорда и Дженкинса, как и во многих других, которые проводили после них, люди приобретали уверенность в том, что они на самом деле видели то, что ожидали увидеть. Это прекрасно выражено в одной китайской поговорке: «Две трети того, что мы видим, находится за нашими глазами» (т. е. в голове).

«Иллюзия корреляции» — восприятие связей там, где их нет, — помогает объяснить существование множества суеверий; например, предположение о том, что во время полнолуния рождается больше младенцев или что бесплодные пары, взявшие приемного ребенка, с большей вероятностью сами становятся родителями. Бросающиеся в глаза совпадения, например зачатие своего ребенка после усыновления приемного, пленяет наше внимание. Мы фокусируемся на таких совпадениях и гораздо менее склонны отмечать то, что в равной степени имеет отношение к оценке корреляции: те, кто взял приемного ребенка, но так и не зачат своего собственного; те, кто зачат своего ребенка, никого не усыновив, и те, кто не зачат своего ребенка и не взял приемного. Только при учете всей этой информации мы можем сделать окончательный вывод о том, повышают ли пары, усыновляющие приемных детей, вероятность зачатия своих собственных потомков.

Такие иллюзорные интуитивные выводы помогают понять, почему так много лет люди верили (а некоторые верят до сих пор), что сахар делает детей гиперактивными, мобильные телефоны вызывают рак мозга, что если замерзнуть и промокнуть, это может вызвать простуду, и что изменения погоды ведут к усилению артритных болей. Врач Дональд Ределмейер, работавший вместе с Эмосом Тверски, наблюдал за 18 пациентами с артритом в течение 15 месяцев. Исследователи отмечали жалобы пациентов на боли, а также температуру, влажность и атмосферное давление в течение дня. Несмотря на верования пациентов, погода никак не коррелировала с испытываемым ими дискомфортом, равно как и погода накануне приступа, за два дня до или после него. Когда людям демонстрировали колонки случайных чисел, помеченных «артритные боли» и «атмосферное давление», то даже студенты колледжа видели эту иллюзорную корреляцию. Похоже, что мы жаждем находить определенные закономерности даже там, где их нет.

Точно так же истории о том, как позитивно мыслящие люди излечивались от рака, вдохновляют тех, кто верит, что позитивное мышление способно противостоять раку. Да, эмоции, как мы знаем, действительно влияют на состояние здоровья. Разум и тело — это единая система. Но чтобы оценить, могут ли позитивные установки помочь победить рак, нам нужно четыре массива информации. Мы должны знать, сколько мыслящих позитивно и не позитивно людей излечились и не излечились от рака. Без этих данных позитивные примеры ничего не говорят нам о действительных взаимосвязях между аттитюдами и течением рака.

Вскоре после того как я написал эти строки, мне позвонил один журналист. Он попросил объяснить ему, почему у такого большого числа знаменитых людей (Билла Клинтона, Хиллари Клинтон, Джимми Картера) есть позорящие их братья. «Неужели? — спросил я. — Или просто наше внимание привлекает совпадение — то, что у знаменитых .людей такие невоспитанные братья? А разве невоспитанность реже встречается среди тех, у кого нет знаменитых братьев и сестер, или она просто не так ярко запоминается?» Если мы легко впадаем в заблуждение, интуитивно видя то, чего нет на самом деле, то есть очень простое лекарство: предъявите мне доказательства. Соберите и представьте сравнительные данные.

Иллюзии корреляции могут порождать ложные стереотипы. Стереотипы подразумевают наличие связи между принадлежностью к той или иной группе и характеристиками человека: «Итальянцы эмоциональны», «Евреи умные», «Все бухгалтеры перфекционисты»... Но даже в самой благоприятной ситуации наша внимательность к необычным проявлениям может увести интуицию в ложном направлении. Поскольку мы очень чувствительно относимся к выдающимся событиям, то одновременное проявление двух выдающихся событий особенно заметно. Так, Руперт Брата и Аманда Смит обнаружили, что сотрудники одного факультета Британского университета переоценивали число (не такое уж значительное, хоть и заметное) женщин, занимающих высокие посты на этом факультете в их университете.

Дэвид Гамильтон и Роберт Гиффорд продемонстрировав иллюзию корреляции в ходе своего эксперимента, ставшего классическим. Они показывали студентам слайды, на которых были изображены различные люди, принадлежащие к группе А или Б, и говорили, что те делали нечто желательное или нежелательное. Например: Джон, член группы А, навешает больного друга в больнице. Было показано в 2 раза больше членов группы А, чем группы Б, но обе группы совершали девять желательных поступков на четыре нежелательных. Поскольку члены группы Б и их нежелательные действия появлялись реже, то их одновременное упоминание — например: «Ален, член группы Б, поцарапал крыло припаркованного автомобиля и не оставил записки со своим именем» — было необычной ситуацией, которая привлекала внимание людей. Поэтому студенты переоценили частоту совершения нежелательных поступков «представителями меньшинства» (членами группы Б) и дали группе Б более жесткую оценку.

Помните, что на самом деле члены группы Б совершали нежелательные поступки в том же соотношении, что и члены группы А. Более того, у студентов изначально не было никаких предрассудков в отношении группы Б, и они получали более систематическую информацию, нежели в повседневной жизни. Хотя исследователи спорили о том, что происходило во время эксперимента, они пришли к общему соглашению о том, что иллюзии корреляции порождают расовые стереотипы.

СМИ отражают и питают это явление. Когда люди, бывшие ранее пациентами психиатрических заведений, Марк Чапмэн и Джон Хинкли-младший, стреляли в Джона Леннона и президента Рейгана соответственно, внимание общественности привлек факт душевного расстройства нападавших. Киллеры и попадание в психиатрическую больницу — явления не слишком распространенные, поэтому такая комбинация, безусловно, достойна громких заголовков в выпусках новостей. Все это лишь укрепляет иллюзорную интуитивную взаимосвязь между склонностью к насилию и пребыванием в психиатрической больнице.

«Мы слышим и принимаем только то, что уже наполовину знаем», — писал Генри Дэвид Торо. Исследования показывают, насколько прав быт поэт. В одном из экспериментов студентам, выступающим за и против смертной казни, предъявляли результаты двух исследований, одно из которых подтверждало, а другое опровергало убеждения студентов относительно предполагаемого устрашающего эффекта смертной казни. Обе группы студентов с готовностью принимали доказательства, совпадающие с их точкой зрения, но резко критиковали те доказательства, которые противоречили ей. Результат: предъявление двум сторонам идентичного массива смешанных доказательств увеличивало их несогласие. В последующих исследованиях, которые должны были быть «максимально объективными и непредвзятыми», не было сделано ничего для того, чтобы снизить предвзятость оценки предъявленных доказательств. Если какое-либо убеждение сформировалось, мы фильтруем информацию таким образом, чтобы постоянно подкреплять его.

Наблюдая за ходом президентских дебатов, разве вы подобным образом не убеждались еще больше в достоинствах своего кандидата? С вероятностью 10:1 те, кто благоволил одному из кандидатов, были убеждены в том, что именно их кандидат победил в споре. Большинство людей также считают, что аргументы, подтверждающие их точку зрения, более убедительны, поэтому после окончания дебатов они еще больше убеждены в правоте своих предпочтений, которые сложились до дебатов.

Что касается отношений между людьми, то когда мы смотрим на других сквозь призму наших ожиданий, это превращается в своего рода самореализующееся пророчество. В ставших классикой исследованиях «подтверждающего поведения» социальные психологи Марк Снайдер, Элизабет Танке и Эллен Бершейд предлагали студентам-мужчинам Университета Миннесоты говорить по телефону с женщинами, которых те считали (на основании увиденной фотографии) привлекательными или непривлекательными. Анализ женских реплик в этой беседе показал, что предположительно привлекательные женщины говорили более теплым тоном, чем предположительно непривлекательные. Ошибочные представления мужчин стали самореализующимся пророчеством, которое заставляло их действовать так, чтобы заставить женщин соответствовать их ожиданиям по поводу тою, что желательны именно красивые люди. Другие эксперименты показывают, что если мы думаем, что кто-то симпатизирует нам, мы можем относиться к этому человеку так, что он действительно станет симпатизировать нам. Исходите из того, что человек привлекателен, хорош и умен — и он может подтвердить ваши ожидания.

Мы также активно ищем информацию, которая подтверждала бы наши идеи, — это явление известно как «ошибка подтверждения». Питер Уосон продемонстрировал наши предпочтения в отношении ошибок подтверждения в своем знаменитом эксперименте со студентами одного британского университета. Он давал студентам последовательность из трех цифр 2-4-6 и просил их предположить то правило, на основании которого создана эта серия чисел. Однако сначала он предлагал студентам проверить свои предчувствия, создав свою собственную последовательность из трех чисел. Всякий раз Уосон сообщал им, соответствуют ли их последовательности тому правшу, которым руководствовался он сам. (Сделайте паузу. Если бы Уосон подошел к вам прямо сейчас, то какие бы три числа вы ему предложили? А если бы он ответил «да», то какие еще три числа вы предложили бы ему?) Как только студенты проводили несколько проверок и чувствовали, что они поняли правило, они объявляли его вслух.

Результат? Очень часто они ошибались, но иногда испытывали сомнения. Только один из пяти уверенных в себе подопытных догадывался о правиле, которое заключалось просто в том, чтобы назвать три числа в порядке увеличения их значений. Обычно студенты Уосона высказывали ложные идеи («Всякий раз прибавлять 2?»), а затем проводили поиски только в этом направлении, чтобы получить доказательства, подтверждающие их предположение, проверяя, например, такие последовательности: 6-8-10,31 -33-35 и т. д. Возможно, вы тоже проверяли свои догадки, стремясь подтвердить их, а не опровергнуть? Эксперименты, подтверждающие то, что мы предпочитаем доказательства, подтверждающие наши убеждения, не удивили бы Фрэнсиса Бэкона, который в своем труде «Новый Органон» («Novum Organum», 1620) предвосхитил наши современные представления о пределах интуиции: «Человеческое понимание таково, что когда предположение создано... оно заставляет все остальное лишь добавлять все новые доказательства и подтверждения».

А вот и другие классические маленькие задачи Уосона, которые стали предметом многочисленных исследований и споров: какие карты вы должны перевернуть, чтобы определить, является ли это правило истинным или ложным: «Если на одной стороне карты гласная, то на другой стороне будет четное число».

Подобно любому человеку, столкнувшемуся с этой проблемой, вам, возможно, захочется сначала перевернуть карточку А. Пока все идет нормально. Некоторые на этом останавливаются, но нам нужно перевернуть еще одну карту. Большинство людей, ищущих доказательства подтверждения правила, захотят перевернуть карточку 2, но если на оборотной стороне окажется согласная, то эта карточка не будет соответствовать правилу. (Если гласная на одной стороне...) Только 4% людей сделают правильный выбор и перевернут карточку 7. (Если на другой стороне окажется гласная, то правило ложно; если согласная, то верно.) Ошибка подтверждения относительно этих заданий заставляет предположить, что естественные человеческие рассуждения некорректны или, по меньшей мере, лучше приспособлены для оценки вероятности, нежели требования логики.

А что, если наши первоначальные интуитивные предположения или верования не подтверждаются и даже оказываются совершенно беспочвенными? Что, если ошибка обнаруживается? Несмотря ни на что, убеждение может сохраниться. В еще одном провокационном эксперименте Крэйг Андерсон, Марк Jleппep и Ли Росс просили людей подумать над тем, что лучше для пожарного рисковать или соблюдать осторожность. Затем исследователи рассказывали половине участников эксперимента о любителе риска, который был великолепным пожарным, и об одном осторожном человеке, который оказался посредственным пожарным. На основании этих историй участники эксперимента высказывали предположение о том, что люди, склонные к риску, являются лучшими пожарными. Когда испытуемых попросили объяснить свою точку зрения, один из них заявил, что «те, кто рискует, храбрее». Другие участники, которые сделали на основании этих историй прямо противоположный вывод, были склонны давать такие объяснения: «Осторожные люди думают, прежде чем действуют. Они менее склонны совершать глупые ошибки».

Затем исследователи разрушили фундамент для этих убеждений, открыв правду: рассказанные истории просто-напросто сочинили ради эксперимента. Однако поколебало ли это разоблачение сами убеждения? Очень незначительно, потому что участники продолжали придерживаться своих объяснений, почему это могло бы оказаться правильным. Доказательства исчезли, но теория выжила, и участники эксперимента ушли, продолжая твердо верить в то, что на самом деле лучшими пожарными являются любители риска (или осторожные люди).

Эти тревожащие исследования не говорят о том, что мы никогда не меняем своих убеждений. Скорее они демонстрируют, что чем больше мы исследуем свою интуицию и убеждения и объясняем, каким образом они могли бы оказаться истинными, тем ближе мы подходим к весьма тревожащей информации. Если уж

убеждение сформировалось, то для того, чтобы его разрушить, потребуются более убедительные доказательства, чем для того, чтобы оно появилось. Если мы сочли О. Дж. Симпсона виновным (или невиновным), как только мы объяснили себе, почему другая страна является недружественной (или враждебной) нам, как только у нас сформировалась философия, оправдывающая нашу веру в Бога (или атеизм), мы склонны с готовностью выслушивать подтверждающие доказательства и отвергать любые опровержения. Именно поэтому убеждения настолько устойчивы. Вот что писал Фрейд: «Сначала были только предположения, на основании которых я разработал свою теорию... но со временем они приобрели такую власть надо мной, что я больше не мог думать как-то иначе».

Существует ли лекарство от «устойчивости убеждений» — от сохранения убеждений даже тогда, когда разрушен их фундамент? Да, есть: объяснения прямо противоположного. Представьте и объясните, почему прямо противоположная теория может оказаться истинной — почему осторожный пожарный, а не любитель риска является лучшим профессионалом. Это уменьшит или уничтожит устойчивость убеждений. Чтобы люди открылись некой иной идее, не отстаивайте с пеной у рта свою точку зрения. Убедите их представить, почему у другого человека может быть прямо противоположная точка зрения. На самом деле, помня о нашей способности делать ошибки, нам не стоит забывать то заявление, которое Оливер Кромвель сделал в 1650 г. во время судебного процесса с Церковью Шотландии: «Я заклинаю вас во имя христианского милосердия представить, что вы можете ошибаться».

Каждый день мы принимаем на лету бесчисленное множество решений. Нужно ли брать зонтик? Стоит ли мне опасаться этого оборванца? Что безопаснее: ехать в Чикаго на машине или лететь самолетом? Обычно в этих случаях мы просто руководствуемся своей интуицией. После проведения опроса среди членов правительства, деятелей бизнеса и сферы образования социальный психолог Ирвин Джейнис пришел к выводу о том, что «они тоже зачастую не пользуются методом, подразумевающим обдумывание проблемы. Каким образом они обычно приходят к решению? Если вы спросите их об этом, они скажут, что "высиживают" свое решение».

Это немного странно, говорят эволюционные психологи. Наши далекие предки развивали в процессе эволюции мыслительные стратегии, которые помогали им собирать пищу, выживать и размножаться. У них (и у нас) был мозг, предназначенный для постоянного принятия решений относительно того, не подкрадывается ли сзади лев, или листья шуршат просто потому, что на них села птица. Разум работает по принципу «Делай или умри», а не по принципу «Не рассуждай или узнай почему», — отмечает Роберт Орнстейн. Разум никогда не развивался в том направлении, чтобы интуитивно предсказывать колебания на рынке ценных бумаг, оптимальную политику социального обеспечения или относительную безопасность вождения по сравнению с полетами на самолете. Следовательно, быстрый скачок к заключениям может лучше работать в тех ситуациях, с которыми сталкивался наш вид в процессе своего становления, а не в тех, с которыми он сталкивается сейчас.

Многим решениям, которые мы «высиживаем», помогает «эвристика» нашего разума — простые правила из нашего когнитивного арсенала, которые берлинские психологи Герд Гигеренцер и Петер Тодд называют «быстрыми и экономными» и которые делают нас интуитивно сообразительными. Другие исследователи могут называть эвристику «быстрыми и грязными» короткими путями психической деятельности, которые иногда ведут к ошибкам. Однако большинство согласится с тем, что эвристика — это своего рода стимулы для нашего восприятия, которые обычно хорошо срабатывают, но иногда рождают иллюзии или ошибки восприятия. Наш мозг интуитивно предполагает, что неясные объекты находятся дальше, чем четко различимые, и обычно они действительно располагаются гораздо дальше. Но туманным утром автомобиль, едущий впереди вас, может оказаться гораздо ближе, чем вам кажется.

Эвристика репрезентативности. А вот еще несколько развлечений и игр.

• Некий человек рассказывает о низкорослом, щуплом любителе поэзии, а затем предлагает вам предположить, на кого больше похож герой его рассказа — выпускника элитарного университета, профессора классической литературы или водителя грузовика. Руководствуясь своей интуицией, какое предположение вы сделаете?

• Вот описание некоего человека. Студентам Орегонского университета сказали, что этого человека случайным образом отобрали из выборки, состоящей из 30 инженеров и 70 адвокатов: «Фрэнк дважды разведен. Большую часть своего времени он проводит в загородных клубах. Его разговоры в барах, как правило, посвящены его сожалениям относительно того, что он последовал совету отца и пошел по его стопам. Он потратил бесчисленное множество часов на монотонную академическую рутину — лучше бы он потратил это время на то, чтобы научиться получше ладить с окружающими». Вопрос. «Какова вероятность того, что Фрэнк является адвокатом, а не инженером?»

• Наконец, давайте поговорим о Линде. Ей 31 год, она одинока, очень откровенна и талантлива. В колледже она специализировалась на изучении философии. В студенческие годы она интересовалась вопросами дискриминации и прочими социальными проблемами и участвовала в демонстрациях против ядерного оружия. Исходя из этого описания, на кого она больше всего, на ваш взгляд, похожа?

а) Линда — страховой агент;

б) Линда — банковский кассир;

в) Линда — банковский кассир и активистка феминистского движения[14].

Мы пользуемся «эвристикой репрезентативности», когда выносим суждение о вероятности чего-либо с точки зрения того, насколько это соответствует или подходит определенному прототипу. Если вы похожи на большинство других людей, то на первый вопрос вы ответите «профессор», потому что этот человек кажется более выразительным — более подходящим вашему образу-прототипу — Представителем профессоров классической литературы, нежели водителей грузовиков. Если это так, то эвристика помогла вам вынести быстрое и экономное мгновенное суждение. Но если это заставило вас проигнорировать остальную относящуюся к делу информацию, например общее количество профессоров классической литературы и водителей грузовиков, это суждение может оказаться «поспешным и грязным». Когда я помогал людям поглубже задуматься над этим вопросом, то рассуждения обычно заставляли их прийти к ответу, находящемуся в полном противоречии с первоначальным интуитивным соображением. Я обычно задавал им такие вопросы:

Вопрос: Прежде всего давайте представим, сколько профессоров соответствуют этому описанию. Как вы думаете, сколько элитарных университетов есть у нас в стране?

Ответ: Я думаю, около 10.

Вопрос: Как вы думаете, сколько в каждом из них профессоров классической литературы?

Ответ: Может быть, 4.

Вопрос: Прекрасно, получается 40 профессоров классической литературы элитарных университетов. Какая часть из них отличается невысоким ростом и худощавостью?

Ответ: Скажем, половина.

Вопрос. А из этих 20 человек сколько любят поэзию?

Ответ: Скажем, еще половина — 10 профессоров.

Вопрос: Прекрасно, а теперь давайте представим, сколько водителей грузовиков подходят под это описание. Как вы думаете, сколько у нас водителей грузовиков?

Ответ: Может быть, примерно 400 тысяч.

Вопрос: Какая часть из них отличается невысоким ростом и худощавостью?

Ответ: Не такая уж большая — возможно, один человек из восьми.

Вопрос: Из этих 50 тысяч человек сколько есть любителей поэзии?

Ответ: Водители грузовика, любящие поэзию? Возможно, 1 из 100 — о, я вижу, что в результате у нас есть 500 низкорослых, худощавых водителей грузовиков, обожающих поэзию.

Вопрос: Угу. Поэтому, несмотря на то что описанный мною человек в большей степени репрезентативен для профессоров классической литературы, нежели для водителей грузовиков (если мы будем придерживаться существующих стереотипов), он, с вероятностью в 50 раз выше, может оказаться водителем грузовика, а не профессором классической литературы?

Рут Бейт-Маром и Шломит Декел предлагают вариант такого опроса, который великолепно подходит для демонстрации на занятиях: «Джуди — привлекательная молодая женщина. Она тщательно заботится о себе и обладает стройной сексапильной фигурой. Она всегда носит модную одежду и является постоянной посетительницей салонов красоты, кофеен и бутиков одежды. Какова вероятность того, что Джуди является моделью?» Бейт-Маром и Декел отмечают, что наиболее часто они получают ответ: «70%». Однако когда студентов просят оценить вероятность того, что она является актрисой, дистрибьютором косметики или продавщицей в бутике, они тоже предполагают высокую вероятность. Очень скоро сумма всех вероятностей, искаженных эвристикой репрезентативности (не учитывающей долю моделей, профессиональных актрис и т. п. среди населения), намного превышает 100%. Упс! Студенты быстро осознают, что что-то не так.

Что касается предположений относительно профессии Фрэнка, то студенты Орегонского университета предположили, что он является адвокатом, а не инженером, с вероятностью 80%. Я предполагаю, что к такому умозаключению пришли и вы, и это совершенно разумно. Но как, на ваш взгляд, изменились ответы, когда исследователи Барух Фишхофф и Майя Бар-Хиллел изменили выборку, сказав, что 70% составляли инженеры? Никак не изменились. Для разума отвечавших доля инженеров и адвокатов не имела никакого значения, потому что Фрэнк был более репрезентативен в качестве адвоката, и только это имело значение.

Или классическая проблема Линды, которую впервые предложили Эмос Тверски и Дэниэл Канеман. Большинство людей считают, что самым вероятным вариантом ответа является «банковский кассир с феминистским уклоном», потому что Линда соответствует их образу феминисток. Но стоит нам задуматься хотя бы на минуту, и мы понимаем, что наша интуиция, руководствуясь эвристикой, опять увела нас в сторону. Разве вероятность того, что Линда одновременно окажется банковским кассиром и феминисткой, выше, чем если бы она была просто банковским кассиром, независимо от своих феминистских убеждений? (Все банковские кассиры — феминистки! А почему бы некоторым банковским кассирам не оказаться активистами и философами?) Как напоминают нам Тверски и Канеман, комбинация двух событий не может быть более вероятной, чем каждое из событий по отдельности. На основании своих исследований Сеймур Эпстейн и его коллеги отмечают, что иррациональность ответов большинства людей «заставляет предположить, что люди еще более иррациональны, чем (абсолютно обоснованно) подозревали ранее».

Авторы отмечают, что даже если доступны рациональные решения, мы склонны отдавать предпочтение интуитивной эвристике.

Эвристика доступности. И снова вопросы:

• Где буква k появляется чаще в английских словах — в качестве третьей или первой буквы?

• Где живет больше людей — на Кубе или в Венесуэле?

При ответе на эти вопросы вам нельзя сверяться с книгами и статьями, которые вы когда-либо читали, и вам нельзя подсчитывать население, поэтому вам придется руководствоваться быстрой и экономной интуицией.

Большинству людей слова, начинающиеся на букву k, приходят на ум гораздо быстрее, поэтому они могут предположить, что эта буква гораздо чаще стоит первой, а не третьей. На самом деле k появляется в словах в 2 раза чаще в качестве третьей буквы. Например, в этой главе на 15 слов, начинающихся на k, таких как knowing, key и Kalamazoo, приходится 51 слово, где буква k стоит третьей, take, likely, ask и т. п. Следовательно, когда мы пользуемся «эвристикой доступности» — судим о вероятности вещей, исходя из их доступности нашей памяти, — наша интуиция оказывается ошибочной. Точно так же многие люди считают, что изображать Кубу и кубинцев гораздо легче, и поэтому полагают, что кубинцев гораздо больше. На самом деле в Венесуэле живет в 2 раза больше людей (24 миллиона), чем на Кубе (12 миллионов).

Эвристику доступности легко продемонстрировать как в учебной аудитории, так и в исследовательской лаборатории. В одном исследовании Стюарт Маккелви читал список известных людей одного пола (куда входили мать Тереза, Джейн Фонда, Тина Тернер) вперемешку с такого же размера списком неизвестных людей другого пола (Дональд Скарр, Уильям Вуд, Мел Джаспер). Позднее он спрашивал испытуемых, сколько мужских и женских имен они увидели. Половую принадлежность знаменитостей вспомнить было легче, и поэтому показалось, что женских имен прозвучало больше.

Зачастую те события, которые быстро приходят на ум, являются более обыденными. Но не всегда. И случайные неверные суждения вовсе не всегда оказываются забавными и безвредными. Кажется, что живые, легко представимые события происходят чаще, чем те, которые трудно вообразить, но которые на самом деле случаются гораздо чаще. Мы боимся убийства больше, чем пневмонии, которая на самом деле убивает в 3 раза больше людей. Когда Руг Хамил и ее коллеги рассказывали людям об одном красочном, но совершенно нетипичном случае злоупотреблении социальным пособием (когда одна женщина долгое время получала пособие на нескольких совершенно неуправляемых детей, которых она прижила от разных отцов), рассказ в гораздо большей степени влиял на мнение о получателях пособия, чем статистические доказательства прямо противоположной реальной картины. Образы подпитывают убеждения.

Вымышленные происшествия в романах и фильмах также создают образы, которые впоследствии внедряются в наши суждения. Оливер Уэнделл Холмс-младший был прав: «Большинство людей мыслит драматически, а не количественно». Поскольку мы склонны считать реальностью образы, отпечатавшиеся в нашем сознании, действенная история или картина стоит тысячи численных выкладок. Благодаря эвристике доступности люди поразительно быстро делают выводы относительно истины красочной (и потому легкодоступной) истории. Услышав и прочитав новости об изнасилованиях, ограблениях и избиениях (но без упоминания цифр, на основании которых можно было бы судить, насколько эти истории типичны), 9 из 10 канадцев переоценивают — зачастую очень сильно — процент насильственных преступлений. Неудивительно, что лоббисты в Конгрессе зависят больше от ужасных историй, с которыми они знакомятся во время слушаний, чем от боле репрезентативных, но скучных статистических выкладок. Вот что говорит министр торговли США Шарлей Баршефски: «Все статистические выкладки мира относительно экспорта рабочих мест не могут перевесить одной-единственной картины закрытой фабрики, потеря которой вызывает грозу проклятий в адрес иностранных конкурентов».

На встрече по планированию опроса по поводу церкви моя подруга Сэнди была настроена крайне скептически: «Я не могу извлечь из статистики что-то ценное.

Ты можешь говорить по поводу статистики все что угодно, но меня больше впечатляют истории из реальной жизни». «Да, — ответил я, — эти истории действительно очень действенны. Истории формируют суть наших воспоминаний и наше коллективное сознание. Но с историями возникает одна проблема — они могут оказаться нетипичными. Не думай о статистике, думай о людях, потому что за этими цифрами стоят люди, у каждого из которых есть право голоса».

Мы, социальные психологи, непрерывно сражаемся с силой красочных доступных историй («Да, но я знаю человека, который...»). В одном из интервью во время радиопередачи эволюционный психолог Сандра Скарр вспоминает восемь исследовательских работ, обобщающих данные по тысячам семей в четырех странах — все они сходились на том, что работа матери не наносит вреда детям У другого микрофона в радиостудии находился автор, предлагающий «интуитивные доказательства» в виде нескольких коротких историй о напряжении в семьях, где были работающие матери. Для ведущего и слушатетей, звонивших на радиостанцию, статистические доказательства и истории были, в лучшем случае, равноценны. И так обстоят дела всегда. Убийство подростков в школе «Columbine High School» заставило людей поверить в то, что в конце 1990-х гг. в среде подростков произошел взрыв насилия, хотя на самом деле именно в это время он пошел на спад (но продолжал превышать показатели, зарегистрированные за 50 лет до этого). Более того, хотя ужас от убийства 12 подростков заставил американцев ломать голову над вопросом «Что же происходит с Америкой?», мы должны задавать этот вопрос каждый день, учитывая, что в среднем за день из огнестрельного оружия убивают 12 американских детей. За последние 20 лет от пуль погибли около 80 тысяч американских детей. Должны ли мы рыдать по поводу смерти Кэсси Берналл и ее друзей в шкальной библиотеке в «Columbine High School» и забывать при этом о «простой статистике» — остальных 79 988 убитых подростках? Возможно, Бертран Рассел был прав, высказав следующее предположение: «Признаком цивилизованного человека является способность посмотреть на колонку цифр и заплакать».

Признавая силу историй и истину чисел, давайте вспомним наконец о маленькой девочке Джессике Макклюри, которая в 1987 г. упала в колодец в Техасе. В течение трех дней, пока она пребывала в этой ловушке, внимание сотен миллионов людей во всем мире было приковано к Джессике и ее спасению. Мы беспокоились: удастся ли спасти жизнь ребенку? В течение тех же самых трех дней более 100 тысяч неизвестных детей — просто колонка цифр в одном из отчетов ВОЗ — умерли от голода, поноса и болезней. Сто тысяч Джессик Макклюри умерли, и мало кто из нас оплакивал их. Те, кто собирает деньга для фондов, помогающих больным и голодающим, понимают это. Не взывайте к чему-то абстрактному вроде миллионов голодающих людей. Люди не склонны плакать по такому поводу. Вместо этого лучше рассказать одну историю реального голодного ребенка.

Другая проверка нашей рациональности заключается в том, чтобы задать один и тот же вопрос, сформулированный двумя различными, но логически идентичными способами, и выяснить, будет ли дан на них один и тот же ответ. Доктор Джонс рассказывает своему пациенту Джону о том, что 10% людей умирают во время плановых операций. Тем временем в другом кабинете доктор Смит говорит своей пациентке Джоан, что 90% пациентов, перенесших эту операцию, выживают. Учитывая идентичность полученной информации, будут ли Джон и Джоан одинаково согласны на операцию? Если они отреагируют подобно большинству участников экспериментов, то Джон интуитивно будет чувствовать большую тревогу после того, как узнает, что 10% умирают. Даже доктора выяснили, что лучше рекомендовать операцию, после которой выживают 93% пациентов, чем ту, показатель смертности которой составляет 7%.

Нам уже давно известно, что подбор слов при проведении опросов может повлиять на ответы. Во время одного подсчета голосов 23% американцев сказали, что правительство тратит слишком много средств на «помощь неимущим». Однако 53% считали, что правительство тратит слишком много на социальные пособия. Большинство людей относятся положительно к «урезанию помощи иностранным государствам» и увеличению расходов на «оказание помощи голодающим в других странах». «Запрещение чего-либо» может быть равноценно «неразрешению» этого. В 1940 г. 54% американцев заявили, что мы должны запретить антидемократические речи, а 75% — что мы не должны разрешать их. Имеют ли эти формулировки несколько различные нюансы значения? В недавних исследованиях «эффекта обрамления» чередовали слова, которые были синонимами. Потребители интуитивно испытывали большую симпатию к говяжьему фаршу, постному на 75%, чем тому, который содержал 25% жира. Люди выражают большее удивление, когда узнают, что какое-то событие происходит в 1 случае из 20, чем в 10 случаях из 200, но при этом с большей готовностью делают ставки, если шансы составляют 10 из 100, а не 1 из 10. Девять из десяти учащихся колледжей считают, что презерватив эффективно защищает от заражения ВИЧ, если «показатель успеха составляет 95%», но только 4 учащихся считают презерватив эффективным средством защиты, если «показатель неудач составляет 5%».

Вы замечали, как эффект обрамления влияет на повседневное поведение потребителей? Некоторые магазины (и большинство авиакомпаний) делают огромные наценки на свои обычные цены, чтобы можно было предложить гигантские скидки на частых «распродажах». Если в магазине X цена CD-плеера снизилась с S300 до $200, то это кажется более выгодной покупкой, чем приобретение точно такого же плеера в магазине У, где он постоянно продается по одной и той же цене $200. Люди могут согласиться с повышением зарплаты на 5% в условиях 12%-ной инфляции, однако протестуют против урезания зарплаты на 7% во время нулевой инфляции. Мой зубной врач не назначает дополнительную плату, если мы платим позже; она дает 5%-ную скидку, если мы оплачиваем визит сразу же и наличными. Она достаточно умна, чтобы понять, что плата, преподнесенная как возможная утраченная скидка, интуитивно вызывает меньшее раздражение, чем дополнительная плата, хотя по сути дела это одно и то же.

Наши резко меняющиеся суждения снова напоминают нам о границах нашей интуиции. Интуитивные реакции быстры и экономны, но иногда иррациональны. Люди, понимающие силу эффекта обрамления, могут использовать его для

того, чтобы повлиять на принятие решений. Молодой монах получил резкий отказ, когда спросил, можно ли ему курить во время молитвы. «Задай другой вопрос, — посоветовал ему знающий товарищ. — Спроси, можешь ли ты молиться в то время, когда куришь».

Доказательства действенности интуиции

? Зрение слепых (реагирование на зрительные стимулы при слепоте) и прозопагнозия (неспособность распознавать лица) — способность людей с повреждениями головного мозга «видеть невидимое», когда их тела реагируют на вещи и лица, не распознаваемые на уровне сознания.

? Повседневное восприятие — мгновенная параллельная обработка и интеграция сложных информационных потоков.

? Автоматическая обработка информации — когнитивный автопилот, который, в основном, ведет нас по жизни.

? Интуитивное научение маленьких детей — обучение языку и основам физики.

? Правополушарное мышление — люди с расщепленным мозгом демонстрируют знания, которые не способны вербапизировать.

? Имплицитная память — обучение тому, как что-то делать без знания того, что ты знаешь это.

? Разделенное внимание и прайминг — автоматическая обработка информации «наблюдателями радара, установленного в подвале».

? Тонкие срезы — выявление качеств на основе наблюдения поведения в течение всего лишь нескольких секунд.

? Двойная система аттитюдов — поскольку у нас два способа познания (бессознательный и сознательный) и два способа запоминания (имплицитный и эксплицитный), мы реагируем установками на интуитивном («нутром чую») и рациональном уровнях.

? Социальный и эмоциональный интеллект — интуитивное ноу-хау, позволяющее понимать и управлять собой в социальных ситуациях, а также воспринимать и выражать эмоции.

? Мудрость тела — когда нужна мгновенная реакция, эмоциональные пути головного мозга проходят вне его коры; иногда предчувствия предшествуют рациональному пониманию.

? Социальная интуиция — наши спонтанные умозаключения относительно качеств человека, моральная интуиция, заразительность настроения и точность эмпатии (сочувствия).

? Интуитивный опыт-явления бессознательного обучения, обучения экспертов, неявного понимания и выдающихся способностей нашего тела.

? Творчество (креативность) — временами спонтанное появление новых и ценных идей.

? Эвристика — те ментальные «короткие пути» и практические правила, которые обычно прекрасно работают.

Дюжина интуитивных заблуждений

? Конструирование воспоминаний — под воздействием нашего нынешнего настроения и дезинформации мы можем формировать ложные воспоминания и давать сомнительные свидетельские показания.

? Неверное истолкование своего собственного ума — зачастую мы не знаем, почему мы делаем то, что делаем.

? Неверное истолкование своих собственных чувств — мы скверно предсказываем интенсивность и продолжительность своих собственных эмоций.

? Ложные предсказания своего собственного поведения — наши интуитивные предсказания по поводу самих себя зачастую оказываются совершенно беспочвенными.

? Искажения взгляда назад — оглядываясь назад на события, мы исходим из ложной предпосылки о том, что всегда знали, что именно этим все и кончится.

? Защитные самооценочные искажения — самыми разными способами мы демонстрируем раздутую самооценку.

? Чрезмерная самоуверенность — наши интуитивные оценки своих собственных знаний обычно отличаются не столько правильностью, сколько уверенностью.

? Фундаментальная ошибка атрибуции — мы приписываем поведение других их склонностям, принижая значение незамеченных обстоятельств ситуации.

? Устойчивость убеждений и ошибка подтверждения — отчасти вследствие того, что мы предпочитаем подтверждать информацию, убеждения зачастую сохраняются даже после того, как дискредитированы их основания.

? Репрезентативность и доступность — быстрая и экономичная эвристика становится поспешной и «грязной», если ведет нас к нелогичным и неправильным суждениям.

? Эффект обрамления — суждения меняются на прямо противоположные в зависимости от того, как подается один и тот же фрагмент информации.

? Иллюзия корреляции — интуитивное восприятие связи там, где она отсутствует.

О сильных и провальных сторонах интуиции можно говорить до бесконечности. Но я уверен, что этих шести глав достаточно для того, чтобы подтвердить две великие идеи современной психологии — то, что нашей жизнью в гораздо большей степени, нежели мы осознаем, руководит «подземное» интуитивное мышление и что наша интуиция, хотя и чрезвычайно эффективная с точки зрения быстродействия, зачастую приводит к совершению ошибок, которые мы должны понимать. Следовательно, интуиция — наша способность к непосредственному, прямому знанию до рационального анализа — представляет собой удивительный потенциал, но одновременно чревата удивительными опасностями. Человеческий разум поразительным образом демонстрирует нам свои тонкие, неописуемые возможности, а также те свойства, которые вынудили Мадлену Л'Энгл заявить: «Голый разум — чрезвычайно неточный инструмент».

Уважая и сильные, и слабые стороны нашего внутреннего знания, какой вывод мы должны сделать? Формируя суждения и делая выводы в бизнесе, политике, спорте, религии и других сферах повседневной жизни, — проницательные люди слушают свой внутренний голос, но знают, когда на него надо накинуть узду рационального, основанного на реальности критического мышления. Большую часть времени восприятие и интуиция нашего автопилота достаточно хороши; возможно, они существуют только потому, что помогали нашим предкам выживать и оставлять потомство. Но в современном мире иногда огромное значение имеет точность. Когда до этого доходит дело, бразды правления в свои руки должен брать разум. Статуя Свободы держит в руках факел разума. Свобода процветает в свете разума.

Когда в следующей главе мы будем исследовать популярные заявления об интуиции в спорте, профессиональной деятельности, инвестиционном деле, оценке риска, азартных играх и духовности, давайте вспомним одну вещь: мудрость приходит с утратой иллюзий и приобретением знаний. «Чтобы освободить человека от ошибки, надо давать, а не забирать, говорил Шопенгауэр. — Знание того, что что-то ложно, есть истина». Во всех сферах, начиная от спорта и заканчивая духовностью, отделение сильных сторон интуиции от ее слабостей подготовит нас к тому, чтобы лучше думать и действовать.

Сравнивая свою интуицию — предчувствия, внутренний голос и инстинктивное чувство — с имеющимися доказательствами, мы улучшаем качество своего мышления. В следующих главах мы будет отделять реальность от иллюзий по мере того, как станем проверять подлежащие проверке убеждения. Если они подтвердятся — тем лучше для них. Если они обрушатся под валом наблюдений — тем хуже для них.

Примечания:

1

Шутливый вопрос: если утверждение Бора — великая истина, то как звучит ее противоположность?

10

Перевод Б. Пастернака. — Примеч. перев.

11

Сам Спитцер уверял, что у него были «большие проблемы» с нахождением таких 200 человек в Соединенных Штатах. На основании того, что его работа лишена персональных портретов, он предупреждал: «Я полагаю, что основная часть геев была бы не способна сильно изменить накрепко установившуюся сексуальную ориентацию». — Примеч. науч. ред.

12

«Pop Tarts» это популярная марка прямоугольного хрустящего печенья со сладкой начинкой. — Примеч. науч. ред.

13

1 миля — 7,42 км.

14

Если вы не видите нелогичность ответа в), подумайте над аналогичным примером. Большинство людей думает, что слов, состоящих из семи букв и оканчивающихся на -ing гораздо больше, чем тех. в которых i является пятой буквой. Это не так! Слова, состоящие из семи букв и оканчивающиеся на -ing, гораздо легче представить (banking. morning и т. д.). но в каждом таком слове буква»' стоит на пятом месте, так же как и во многих других словах (одно из таких слов вы можете найти в названии главы — intuition).