Много ли мы знаем в данный конкретный момент? Гораздо больше, я полагаю, чем нам известно, что мы знаем!

(А. Кристи. Движущийся палец)

Говорил ли вам кто-нибудь, что вы просто удивительны? Да-да, именно вы. Вы обрабатываете огромное количество информации «за кулисами». Вы без каких бы то ни было усилий делегируете большую часть мышления и принятия решений массам когнитивных работников, которые трудятся в «подвале» вашего разума. Только по-настоящему важные ментальные задачи попадают на стол в кабинете, где работает ваше сознание. Когда вам задают вопрос: «О чем вы думаете?», то отвечает генеральный директор вашего сознания, повествующий о тревогах, надеждах, планах и вопросах, не обращающий внимания на работников нижних этажей.

«С этой великой идеей современной психологии — тем, что основная часть наших повседневных мыслей, чувств и действий осуществляется без контроля сознания, — людям трудно согласиться», — отмечают Джон Барх и Таня Чартранд, психологи из Нью-Йоркского университета. Наше сознание склонно полагать, что именно его собственные намерения и сознательный выбор правят нашей жизнью (что вполне понятно, поскольку верхушка айсберга сознания в основном осознает свое видимое Я.) Но сознание переоценивает свой контроль. Давайте возьмем в качестве примера что-нибудь простое, например речь. Вереница слов без усилий вылетает из вашего рта почти в полном соответствии с синтаксисом (что поразительно, учитывая, каким огромным количеством способов слова могли бы перепутаться). Это похоже на то, как если бы в нашем «подвале» действительно сидели слуги, которые деловито сколачивали предложения, пускали бы их вверх по трубам и плавно выпускали их из нашего рта. Вряд ли у вас есть ключ к пониманию того, как они это сделали. Но это так.

Когда я печатал последний абзац и на экране компьютер» появлялись слова, мои пальцы скакали по клавишам клавиатуры, следуя указаниям откуда-то, но явно не от генерального директора моей психики, отдающего приказы одному пальцу за другим. Я не мог бы, не спрашивая свои пальцы, сказать вам, где «в», а где «з». Если кто-нибудь войдет в мой кабинет, когда я печатаю, мои умные пальцы — на самом деле когнитивные слуги, управляющие ими, — закончат предложение, пока я одновременно буду вести разговор. Еще большее впечатление производят умелые пианисты, которые могут говорить, в то время как их пальцы исполняют знакомую пьесу. А еще есть студенты Корнельского университета, которых психологи Ульрик Ниссер, Элизабет Спелке и Уильям Хирст научили писать одной рукой слова под диктовку и одновременно с полным пониманием читать текст. Похоже, что у нас есть два разума: один для того, что мы сразу же осознаем, а второй для чего-то еще — для совершения вычислений, связанных с поимкой летящего мяча; превращения двухмерных изображений на сетчатке в трехмерные образы; совершения своевременного вдоха; застегивания пуговиц на рубашке; координации мышц во время написания собственного имени; знания того, как прыгнуть в кучу сухих листьев, и интуитивного нахождения следующего мастерского хода в шахматной партии.

Или рассмотрим в качестве примера вождение автомобиля. Когда человек только учится, вождение требует внимания на уровне генерального директора. Мы сводим разговоры к минимуму и все внимание сосредотачиваем на дороге. Первая неделя за рулем, проведенная американцем в Соединенном Королевстве, или первая неделя вождения британца в континентальной Европе — это повторение опыта начинающего водителя, что требует концентрации на правостороннем или левостороннем движении. Со временем человек научается навыкам вождения, а потом — «сверхнаучается» им. Подобно большинству жизненных навыков, они становятся автоматическими, что освобождает сознание для административной работы. Загорается красный свет, и мы жмем на тормоза без какого-либо сознательного решения поступить именно так. Во время поездки с работы домой мы можем быть заняты разговорами или своими тревогами, поэтому к пункту назначения нас доставляют наши руки и нога.

На самом деле иногда они везут нас домой, даже если мы намеревались отправиться в какое-то другое место. «Рассеянность — это один из штрафов, которые мы платим за автоматизм», — отмечает исследователь ментальных ошибок Джеймс Ризон. Он вместе с исследователями поведения животных Робином Фоксом и Лайонелом Тайгером входит в мой короткий список психологов с соответствующими фамилиями[3]. Если босс не отдает приказ о другом пути, слуги, обслуживающие наши обычные интересы, делают то, что они обучены делать. Но босс-сознание может вмешаться в любое время. В отличие от «бессознательного» Фрейда, наполненного мятежными, задавленными рабочими, конфликтующими с начальством, бессознательные ментальные рабочие когнитивной психологии более дружелюбны, более склонны к сотрудничеству и гораздо более эффективны. Их лозунгом является: «Наша цель — служение».

Радуйтесь этому автоматизму бытия. Ваша способность лететь по жизни, главным образом на автопилоте, позволяет вам эффективно функционировать. Благодаря тому что ваши ментальные лакеи управляются с рутинными и отработанными заданиями, вы можете сосредоточиться на великих свершениях. В то время как окружающие занимаются газоном около Белого дома, накрывают на стол и отвечают на телефонные звонки, президент может заняться урегулированием международного кризиса и заботами о состоянии нации. Все это справедливо и в вашем случае. Вот что сказал философ Альфред Норт Уайтхед в 1911 г.: «Цивилизация развивается за счет увеличения количества операций, которые мы можем выполнять, не думая о них».

Всем нам хорошо знаком автоматизм бытия. Рассеянные профессора прекрасно знакомы с этим явлением. Иногда, выходя из ванной, я щупаю лицо, чтобы проверить, побрился ли я сегодня утром. Зайдя в ванную перед выходом на работу, я смотрюсь в зеркало, чтобы проверить, не забыл ли я причесаться. Спустившись в вестибюль факультета, я зачастую не имею ни малейшего понятия, почему я там оказался (как и в случае бритья и расчесывания волос, автоматизм ходьбы не требует того, чтобы мы держали в сознании свое намерение).

Есть вещи, которые, как мы знаем, мы знаем, но мы не знаем, каким образом мы узнаем их. Давайте вспомним, как вы усвоили язык. Если вы закончили среднюю школу, то вы знаете около 80 тысяч слов (скорее всего, эта цифра является заниженной, поскольку вы читаете эту книгу). Это означает, что в среднем в возрасте от 1 года до 18 лет вы выучивали примерно 5 тысяч слов ежегодно, т. е. 13 слов каждый день! Как вы сделали это — каким образом 5 тысяч слов, выученных вами за год, смогли настолько превысить те примерно 200 слов в год, которым школьные учителя сознательно учили вас, — одна из величайших человеческих загадок. Прежде чем вы научились складывать 2 + 2, вы уже создавали свои оригинальные и грамматически правильные предложения. Возможно, вашим родителям было бы сложно сформулировать правила синтаксиса. Однако, только-только научившись ходить, вы интуитивно понимали и говорили с легкостью, которая посрамила бы студента колледжа, изучающего иностранный язык, пытающегося смоделировать естественный язык на компьютере.

Даже младенцы — задолго до того, как они начинают мыслить словами, — обладают поразительными интуитивными способностями. Мы с самого рождения предпочитаем те зрительные образы и звуки, которые способствуют социальному взаимодействию. Только-только родившись, мы поворачиваем голову в направлении звука человеческого голоса. Мы гораздо дольше задерживаем взгляд на рисунке, напоминающем человеческое лицо, чем на том, на котором изображено нечто вроде глаза быка; а на рисунок бычьего глаза (напоминающий человеческий глаз) смотрим дольше, чем на закрашенный диск. Мы предпочитаем смотреть на объекты, находящиеся от нас на расстоянии 8-12 дюймов[4] — именно на таком расстоянии (чудо из чудес) находятся глаза младенца и матери, кормящей его грудью.

Наши перцептивные способности непрерывно развиваются на протяжении нескольких первых месяцев жизни. В течение нескольких дней после рождения в нейронных сетях нашего мозга запечатлевается запах тела нашей матери. Так, грудничок всего недели от роду, если положить его между марлевой подушечкой из бюстгальтера матери и такой же подушечкой из бюстгальтера другой кормящей женщины, обычно повернется к подушечке своей матери. Младенец трех недель от роду, если дать ему соску-пустышку и включить запись голоса его матери или другой, незнакомой женщины, будет энергичнее сосать в том случае, когда слышит знакомый материнский голос.

Кроме того, у младенцев существует интуитивное понимание простых законов физики. Точно так же как взрослые недоверчиво смотрят на трюки фокусника, младенцы задерживают взгляд на мяче, повисшем в воздухе; на машине, которая проезжает сквозь твердый, на первый взгляд, объект; или на предмете, который вдруг исчезает. Младенцы способны даже считать. Исследовательница Карен Уинн показывала пятимесячным младенцам один или два предмета. Затем она прятала эти предметы за ширмой, время от времени убирая или добавляя один предмет через дверцу в этой ширме. Когда она поднимала ширму, младенцы нередко демонстрировали замешательство, и когда им показывали неправильное количество предметов, они смотрели на них дольше. Как и врожденный страх высоты у животных, это — интуитивное знание, не опосредованное словами и рациональным анализом.

Более 100 лет нам было известно, что два полушария головного мозга человека выполняют различные функции. Травмы, инсульты и опухоли левого полушария обычно влияли на функции рационального, вербального, неинтуитивного разума, такие как чтение, письмо, речь, арифметические расчеты и понимание. Аналогичные повреждения правого полушария редко вызывали столь драматичные последствия.

К I960 г. левое полушарие (или «левый мозг») стали считать доминирующим, или главным, полушарием, а его более тихого компаньона — подчиненным, или второстепенным, полушарием. Левое полушарие в чем-то похоже на видимую сторону Луны — за ним гораздо легче наблюдать и изучать его. Оно разговаривает с нами. У Луны, конечно, есть и другая сторона, но она спрятана.

Когда хирурги впервые разделили полушария, использовав эту операцию как средство лечения тяжелой эпилепсии, они создали маленькую популяцию тех людей, которых стали называть самыми удивительными людьми на земле, — людей с расщепленным мозгом, которые в буквальном смысле этого слова обладали двумя разумами. Особая природа наших зрительных нервов позволяет исследователям посылать информацию либо в правое, либо в левое полушарие пациента. Пациент смотрит в точку, а затем справа или слева от нее на какое-то мгновение ему предъявляют стимул. Такую же операцию можно проделать и с вами, но в вашем интактном (неповрежденном) мозге болтливое полушарие, получившее информацию, сразу же передаст новости своему партнеру на другом склоне долины. Хирургическая операция по разделению полушарии перерезает телефонный кабель — мозолистое тело, — расположенный в этой долине. Поэтому исследователи получили возможность изучать каждое полушарие по отдельности.

Во время первых экспериментов психолог Майкл Гаццанига просил пациентов с расщепленным мозгом смотреть на точку, в то время как сам на короткое мгновение подавал зрительный сигнал «НЕ* ART». «НЕ» появлялось в левом зри-

тельном поле испытуемого (от которого сигнал поступал в правое полушарие), a «ART» — в правом зрительном поле (откуда сигнал передавался в левое полушарие). Когда экспериментатор затем спрашивал испытуемых, что они видели, они говорили, что видели «ART», и, что вызывало сильное удивление, левой рукой (которую контролирует правое полушарие) показывали на «НЕ». Учитывая возможность самовыражения, каждое полушарие сообщаю только то, что оно видело. Левая рука интуитивно знала то, что она не могла выразить вербально.

Точно так же, когда правому полушарию предъявляли изображение ложки, пациенты не могли сказать, что они увидели. Но когда их просили идентифицировать, что они видели, дав потрогать левой рукой несколько спрятанных предметов, они безошибочно выбирали ложку. Когда экспериментатор говорил: «Правильно!», пациент мог начать препираться: « Что? Правильно? Как я могу выбрать правильный объект, если я не знаю, что я видел?!» Этот разговор, конечно, ведет «левый мозг», сбитый с толку тем, что невербальный «правый мозг» просто знает.

Эти эксперименты демонстрируют, что правое полушарие понимает простые просьбы и с легкостью воспринимает объекты. На самом деле правое полушарие превосходит левое во всем, что касается копирования рисунков, распознавания лиц, восприятия различий, переживания и выражения эмоций.

Хотя левое полушарие является «специалистом» в буквальной интерпретации языка, правое превосходит его в вопросах более тонких выводов. Если первоначально будет предъявлено слово «ступня», то левый мозг особенно быстро сможет распознать близко ассоциирующееся с ним слово «каблук». Но если сначала будут предъявлены слова «ступня», «плакать» и «стекло», то «правый мозг» будет особенно быстро распознавать другое слово — «резать», опосредованно связанное со всеми этими тремя словами. А если дать вербальную задачу: какое слово сочетается со словами «высокий», «районный» и «здание», то именно «правый мозг» быстрее, чем «левый», распознает правильное слово «школа». Один пациент так говорил после инсульта, повредившего правое полушарие: «Я понимаю слова, но я упускаю тонкости и остроты». Таким образом, правое полушарие помогает нам наполнять свою речь живыми интонациями, чтобы сделать смысл сказанного более понятным, — когда мы спрашиваем: «Что гам на дороге впереди?», а не «Что там на дороге, вперед иди?».

Некоторые пациенты с разделенными хирургически полушариями головного мозга какое-то время страдали от буйной независимости своей левой руки, которая могла начать расстегивать пуговицы на рубашке, в то время как правая рука застегивала их; или ставить продукты обратно на магазинную полку, после того как правая рука только что положила их в тележку. Это выглядело так, как если бы каждое полушарие думало примерно таким образом: «А почему бы мне не надеть сегодня зеленую (синюю) рубашку?» И действительно, по словам нобелевского лауреата, психолога Роджера Сперри, хирургическая операция по разделению полушарий создает людей «с двумя отдельными разумами». (Читая эти статьи, я всегда представлял такого человека, играющего в игру «камень, бумага и ножницы» — левая рука против правой.)

Когда эти два разума не согласны друг с другом, левое полушарие выступает в качестве представителя по связям с общественностью, занимающегося ментальной гимнастикой с целью рационализировать необъяснимые действия. Если правое полушарие отдает команду о каком-то действии, левое интуитивно находит этому оправдания. Если правое полушарие отдает команду засмеяться, то пациент отреагирует смехом. Если же его спросить, почему он смеется, левое полушарие начнет рационализировать, указав, возможно, на «смешное исследование». Если пациент выполнит приказ, отданный «правым мозгом»: «Ходить», левое полушарие сразу же предложит этому объяснение: «Я иду в дом взять бутылочку кока-колы». Майкл Гаццанига приходит к заключению о том, что «левый мозг» является « толкователем», который мгновенно создает теории для оправдания нашего поведения. Мы, люди, легко и быстро конструируем смысл.

Мой 93-летний отец недавно перенес микроинсульт, последствия которого выражаются только в одном. Он остался таким же доброжелательным и веселым человеком. Он так же подвижен, как и раньше. Он узнает нас и, листая семейные фотоальбомы, вспоминает все детали. Но он почти полностью утратил способность накапливать новые воспоминания о разговорах или бытовых эпизодах. Он не может сказать, какой сегодня день недели. Он наслаждается прогулкой на автомобиле и с удовольствием комментирует все, что видит, но на следующий день он не помнит, что ездил куда-то. Когда отцу опять и опять рассказывают о смерти брата его жены, он всякий раз выражает удивление, как будто слышит об этом первый раз.

Оливер Сакс рассказывает о другом пациенте, Джимми, с подобной утратой памяти, который, после того как получил травму головного мозга в 1945 г., на протяжении 30 лет на вопрос: «Кто у нас президент?», продолжал отвечать: «Гарри Трумэн». Сакс показал Джимми одну фотографию из «National Geographic» и спросил его: «Что это?».

— Это Луна — ответил Джимми.

— Нет, — возразил Сакс. — Это фотография Земли, снятая с Луны.

— Доктор, вы шутите? Для этого кто-то должен был доставить туда фотоаппарат!

— Естественно.

— Черт! Вы смеетесь — как вы сделали это?

Удивление Джимми было удивлением умного молодого человека, которым тот был 25 лет назад, который с удивлением реагировал на свое путешествие назад, в будущее.

Тщательное исследование этих странных людей выявляет нечто еще более странное. Хотя Джимми и другие пациенты со сходной амнезией не способны запоминать новые факты или то, что они только что делали, они могут обучаться. Если показать им спрятанные фигуры на картинках (Где Уолдо?), позже они быстро находят их снова. Они могут научиться читать зеркальное письмо или собирать пазлы (но сначала они станут отрицать, что когда-нибудь прежде выполняли это задание). Их можно даже обучить сложным рабочим навыкам. Однако они делают все эти вещи, не осознавая то, что они научились этому.

Эти любопытные открытия противоречат идее о том, что память представляет собой единую целостную систему. Напротив, похоже, что мы имеем две системы, которые работают в тандеме. То, что разрушает сознательное вспоминание, оставляет неповрежденным бессознательное обучение. Эти пациенты могут научиться, как делать что-то, — это так называемая имплицитная память (процедурная память). Но они не знают и не могут сказать о том, что они знают, — а это так называемая эксплицитная память (декларативная память). Прочитав историю один раз, во второй раз они будут читать ее быстрее, демонстрируя имплицитную память. Но осознанных воспоминаний у них нет, поскольку они не могут вспомнить, что уже читали эту историю раньше. Сыграв в гольф на новом поле, они полностью забудут об этом опыте, хотя чем чаще они будут играть на этом пате, тем лучше будет их игра. Если несколько раз показать им слово «PERFUME», они не вспомнят, что видели его. Но если спросить их, какое слово приходит им на ум в ответ на словосочетание «PER», они, к своему собственному удивлению, скажут «PERFUME», демонстрируя свое научение. Они помнят о прошлом, но не в явной (эксплицитной) форме. Интуитивно они знают больше, чем осознают.

Эта двойная система имплицитной и эксплицитной памяти помогает объяснить явление «младенческой амнезии». Реакции и навыки, которые мы выучили в младенчестве, — как ходить, стоит ли доверять окружающим или бояться их, — сохраняются и в нашем будущем. Тем не менее, будучи взрослыми, мы ничего не помним (в эксплицитном виде) о первых трех годах нашей жизни. Хотя мы извлекаем огромную пользу из наследия собранной интуиции — нашего восприятия расстояния, нашего чувства, что хорошо, а что плохо, наших предпочтений в отношении знакомых блюд, людей и мест, — наше сознание не содержит никакой информации об этих первых годах жизни. Младенческая амнезия имеет место потому, что мы, по большей части, выражаем свою эксплицитную память словами, которые младенцам, только-только научившимся ходить, еще предстоит выучить, а также потом), что главный участок мозга, отвечающий за хранение эксплицитных воспоминаний (гиппокамп), — это одна из тех структур головного мозга, которые созревают в последнюю очередь. Мы не помним очень многого из собственного прошлого. Тем не менее некоторую часть того, что мы не можем вспомнить в эксплицитной, сознательной форме, мы помним имплицитно, интуитивно.

В этом вопросе сходятся и старая школа Фрейда, и современная когнитивная психология: разум переполнен важными событиями, которые не доводятся до сведения сознания. Психологи Даниел Вешер и Лора Смарт назвали этот подземный мир «глубинной когнитивной деятельностью». Однако существует предположение о том, что существование бессознательного всегда было трудно доказать. Как нам предоставить свидетельства наличия того, о чем мы не можем рассказать?

Объяснения постфактум, данные Фрейдом относительно того, как динамика бессознательного помогает понять курение одного человека, боязнь лошадей другого и сексуальную ориентацию третьего, оказались несостоятельными. Если вы испытываете гнев по поводу смерти своей матери, вы иллюстрируете теорию о том, что «под угрозой находятся ваши неудовлетворенные потребности детской зависимости». Если вы не испытываете гнева по этому поводу, то вы опять-таки являетесь иллюстрацией, но уже другой теории — о том, что вы «подавляете свой гнев». Как отмечает К. С. Льюис: «Мы спорим, как человек, который рассуждает так: "Если бы на этом стуле сидела невидимая кошка, то он казался бы пустым; но стул на самом деле выглядит пустым; следовательно, на нем сидит невидимая кошка"». Интерпретация постфактум подходит для некоторых историков и литераторов, поскольку помогает объяснить то влияние, которое оказал Фрейд на литературную критику. Но в науке, как и на скачках, ставки надо делать до начата забега.

Могут ли наши сновидения или то, как мы проецируем самих себя на кляксы теста Роршаха, стать своего рода психологическим рентгеном, который позволит заглянуть в глубины нашего разума? (Фрейд называл сны «королевской дорогой в бессознательное».) Критики утверждают, что пришло время пробудиться ото сна теории Фрейда о сновидениях, которую он считал самым ценным из своих открытий, но которая на самом деле является одной из его величайших неудач, поскольку нет доказательств того, что сновидения выражают различимые бессознательные желания. Интерпретация сновидений, говорят критики, это кошмар. Даже Фрейд допускал, что «иногда сигара — это просто сигара».

Горячо любимый и неоднократно раскритикованный тест Роршаха предназначен для того, чтобы раскрывать наши бессознательные чувства и конфликты. Но исследователь Ли Сечрест с коллегами предложили «почти универсальное соглашение для членов научного сообщества» — тест просто не обладает валидностью (и не получил «эмпирического подтверждения», как предположила другая группа экспертов). Психолог Робин Доуз из Университета Карнеги—Меллона недоумевает: «Если профессиональный психолог оценивает вас в ситуации, когда вы подвергаетесь риску, и просит вас рассказать об ассоциациях, которые вызывают у вас чернильные кляксы... уходите скорее из кабинета этого специалиста».

Если старые психоаналитические методы не способны достоверно выявить работу бессознательного разума, то это успешно делает новая когнитивная психология. Давайте прежде всего рассмотрим нашу способность распределять внимание. Вы явно осознаете, что ваше сознательное внимание имеет избирательный характер. В каждый момент времени оно может находиться только в одном месте. Если вы сомневаетесь в этом, попытайтесь (при условии, что вы правша) описывать правой ступней крути против часовой стрелки и одновременно писать цифру «3» правой рукой. Вы с легкостью можете делать одно из этих двух дел, но не оба одновременно. Или, если вы обучены музыке, попытайтесь одновременно отбивать левой рукой три удара, а правой — четыре за это же время. До тех пор, пока этот навык, благодаря практике, не станет автоматическим, выполнение подобных заданий требует сознательного внимания, которое в каждый конкретный момент времени может быть только в одном месте. Сознание фокусирует нас. Если время — это тот способ, с помощью которого природа мешает всему происходить одновременно, то сознание — это то средство, с помощью которого природа мешает нам думать обо всем одновременно.

Образы восприятия тоже приходят к нам один за другим, один образ исчезает с волшебной грифельной доски нашего разума по мере того, как появляется но

вый. Поскольку сознательное внимание является избирательным, мы видим известные рисунки, допускающие двойственное толкование, в каждый момент времени только одним способом, после чего этот образ ускользает прочь и на смену ему приходит альтернативное изображение.

Точно так же во время чтения этого предложения вы не ощущаете давления сиденья стула под вами, обуви на ноге и не видите свой нос на линии зрения. Но они присутствуют (куда денется ваш нос?). На вечеринке (или во время эксперимента с дихотомическим слушанием при исследовании избирательности внимания, когда через наушники в каждое ухо поступают разные сообщения) вы можете уделить внимание одному разговору или другому. Вы можете даже постоянно перескакивать с одного разговора на другой. Но если ваше внимание сосредоточено на одном разговоре, вы не воспринимаете, о чем идет речь во втором разговоре. Все, что охватывает ваше внимание, охватывает ваше нераздельное внимание (именно поэтому для большинства из нас лучше всего воздержаться от разговоров по сотовому телефону, ведя машину по Манхэттену).

Но все на самом деле еще интереснее, поскольку оказалось, что мы можем, тем не менее, обрабатывать информацию, на которую не обратили сознательного внимания, и испытывать ее влияние. Стоит только кому-то на вечеринке во время разговора, оставшегося за пределами вашего внимания, назвать ваше имя, и ваше внимание сразу же переместится. Вы не прислушивались к говорящему, но работники в «подвале», следящие за экранами радаров, увидели пятно — сигнал на фоне шума — и сразу же известили генерального директора вашей психики. В экспериментах по дихотомическому слушанию эти работники делают то же самое, когда обнаруживают слово, рождающее эмоции, например то, которое ранее ассоциировалось с ударом тока. Точно так же в экспериментах по бинокулярному зрению — когда двумя глазами человек смотрит на разные изображения — вы увидите только одно изображение, хотя «техники», обслуживающие радар вашего мозга, быстренько отсканируют другое изображение на предмет получения какой-либо важной информации. Следовательно, вы, прямо сейчас, обрабатываете гораздо больше информации, нежели осознаете.

Или представьте, что вы участвуете в эксперименте, проведенном социальным психологом Уильямом Уилсоном. С помощью наушников вы слушаете отрывок прозаического произведения, который читают в один из наушников, и повторяете слова, чтобы сверить их с написанным текстом. Поскольку это задание полностью поглощает вас, вы не обращаете внимания на простенькие мелодии, которые слышны в другом наушнике. Эти мелодии не находятся за пределами вашего восприятия. Вы могли бы услышать их, точно так же как могли бы почувствовать туфли у себя на ногах. Но вы до такой степени не замечаете их, что когда позже экспериментатор включает вам эти мелодии наряду с новыми, вы не помните, что уже слышали их. Хотя вы своими ушами слышали их за несколько минут до этого, вы не в состоянии вычленить их из музыкального ряда. Тем не менее когда вас просят оценить, насколько вам понравилась каждая из предъявленных мелодий, вы обнаруживаете, что предпочитаете те мелодии, которые вам уже проигрывали через наушник. Ваши предпочтения выявляют то, чего не в состоянии выявить сознательная память.

Во время одного остроумного эксперимента Ларри Джакоби и его коллеги передавали в «оставленное без присмотра» ухо незнакомые имена, такие как Адриан Марр и Себастьян Вейсдорф, в то время как люди проверяли последовательность чисел, транслируемую в ухо, на которое было обращено все внимание. Впоследствии участники эксперимента обычно не могли выбрать ранее предъявленные имена среди имен, данных для опознания. Тем не менее они гораздо чаще оценивали их как имена известных людей! Исследователи блестяще продемонстрировали бессознательную память с помощью разделения внимания и «отнесения имен к знаменитым, но без их узнавания».

Или представьте себе еще один эксперимент. Одним ухом вы слышите непонятное выражение: «We stood by the bank»[5]. Когда ваше ухо, оставленное без присмотра, одновременно слышит подходящее слово (река или деньги), вы не воспринимаете это слово сознательно. Тем не менее это слово определяет интерпретацию услышанного предложения. Эксперименты по праймингу[6] показывают, как одна мысль, даже вне пределов осознания, влияет на другую мысль или действие. Прайминг — это пробуждение ассоциаций. В еще одном исследовании участники, которых просили закончить предложения, содержащие такие слова, как «старый», «мудрый» и «ушедший на пенсию», после эксперимента гораздо медленнее шли к лифту, чем те, которые не слышали этих слов, — и без какого-либо осознания более медленной ходьбы или высокой частоты слов, имеющих отношение к старости.

Аналоги этих экспериментов встречаются и в повседневной жизши:

• Просмотр жуткого фильма в одиночестве дома может подтолкнуть наши мысли и эмоции к тому, что шум в печной трубе мы примем за звуки от проникшего в дом незваного гостя;

• Что касается множества студентов-психологов, то чтение описаний психологических расстройств может наложить отпечаток на то, как они будут интерпретировать свою тревожность и мрачное настроение. Точно так же чтение описаний симптомов болезни может стать причиной возникновения у студентов-медиков беспокойства по поводу закупорки собственных сосудов, лихорадки или головных батей.

• Попросите людей произнести по буквам слово «S-H-O-Р» (магазин), а потом спросите их (или самого себя), что они делают, когда загорается зеленый сигнал светофора. Многие скажут: «Останавливаемся» («STOP»), а затем смущенно усмехнутся, поняв, что эта ошибка вызвана ранее предъявленным сигналом.

Вывод: хотя восприятие требует внимания, стимулы, на которые внимание не направлено, могут тем не менее незаметно влиять на нас. Более того, привитые идеи и образы могут автоматически — ненамеренно, без каких бы то ни было усилий и без осознания — влиять на то, как мы интерпретируем и вспоминаем события.

В многочисленных новых исследованиях показано, что эффект прайминга выплывает на поверхность даже в том случае, когда предъявляют подпороговые стимулы на слишком короткое время, чтобы их можно было воспринять. С глаз долой — вовсе не обязательно вон из разума. Удар током, слишком слабый, чтобы его можно было почувствовать, повышает воспринимаемую интенсивность последующего электроудара. Незаметно промелькнувшее слово «хлеб» побуждает людей находить связанное с ним слово, например «масло», гораздо быстрее, чем слова «бутылка» или «пузырь». Подпороговос предъявление названия цвета ускоряет идентификацию этого цвета когда он появляется на экране компьютера, тогда как невидимое неправильное название замедляет идентификацию цвета. В каждом из этих случаев невидимый образ или слово стимулирует ответ на предъявляемый позднее вопрос.

Представьте себе еще один эксперимент, проведенный Моше Баром и Ирвином Бидерманом. Если вы похожи на их студентов из Университета Южной Калифорнии, то существует шанс меньше чем один из семи, что вы сможете опознать простое изображение (типа молотка) после того, как вам предъявят его в течение 47 миллисекунд. Но что произойдет, если вы увидите это изображение снова в таком же положении через 15 минут, в течение которых вам показывали другие изображения? Шансы на то, что вы опознаете молоток, будут выше, чем один из трех. Похоже, что второе предъявление, в сочетании с первым, успешно пробуждает в мозгу осознание.

Разнообразие и тонкость незамеченных влияний впечатляют:

• В ходе одного из экспериментов участникам предъявляли подпороговые эмоционально позитивные сцены (котята или романтическая парочка) или негативные сцены (оборотень или труп) непосредственно перед тем, как показать им слайды с людьми. Хотя сознательно участники воспринимали только вспышку света, они давали более положительную оценку тем людям, фотографии которых ассоциировались с позитивными сценами. Люди каким-то образом казались лучше, если их фотография появлялась после не увиденных котят, а не после неувиденного оборотня.

• Китайские персонажи также воспринимались лучше, если им предшествовало невоспринятое улыбающееся лицо, а не нахмуренное.

• Студенты-старшекурсники оценивали свои научные идеи более негативно после предъявления им невоспринимаемого нахмуренного лица своего преподавателя — как будто в их бессознательном мелькало ощущение его неодобрения.

• Когда студентам показывали подпороговые изображения пауков, а затем они получали удар электрическим током, то некоторые студенты — хотя и в абсолютно нормальном состоянии, судя по ритму их сердцебиения, — могли предсказать грядущий электроудар. Хотя они никогда сознательно не видели этого паука, эти студенты, настроенные на свое тело, обладали внутренним чутьем.

Поразительный и неизбежный вывод: иногда мы интуитивно чувствуем то, что мы не знаем, что знаем. Эксперименты по подпороговому воздействию доказали реальность бессознательной обработки информации. Подтверждают ли эти эксперименты заявления предпринимателей о подпороговой рекламе и магнитофонных записях для саморазвития? Может ли «скрытое убеждение» проникать в наш разум? Исследования однозначно показали, что нет, не могут. Хотя торговцы заявляют, что подпороговые послания оказывают мощный продолжительный эффект на поведение, лабораторные исследования выявили слабое мимолетное воздействие на мысли и чувства. Более того, эксперименты показывают, что дающие большую прибыль записи оказывают лишь эффект плацебо — постольку, поскольку люди верят в них. Энтони Гринфолд, психолог из Университета Вашингтона, который провел многочисленные исследования подпорогового прайминга, провел также шестнадцать экспериментов с записями самопомощи. Его результаты всегда были одинаковыми: ни одна из записей не оказывала терапевтического воздействия. Например, студенты, которым давали запись с сообщением, нацеленным на улучшение памяти, чувствовали, что их память улучшилась. Но то же самое чувствовали и те студенты, которые думали, что они слушают ленты для улучшения памяти, а на самом деле они слушали ленту для повышения самооценки. Точно так же студенты, которые думали, что они слушают послание для повышения самооценки, ощущали, что они приобрели от этого ожидаемую пользу. Но тесты, проведенные до и после этой терапии, показали, что прослушанные ленты не произвели никакого эффекта ни на память, ни на самооценку.

Как мы неоднократно еще увидим, подобные эксперименты являются научным инструментом, позволяющим отделить правду от вымысла, факты от фантазий, странные идеи от тех, которые звучат странно, но оказываются истинными. Кто может предположить, как мозг разделяет, а затем интегрирует зрительные подпрограммы. «Жизнь намного удивительнее того, что способен изобрести человеческий разум», — совершенно справедливо говорил Шерлок Холмс в романе Артура Конан Дойля «Этюд в багровых тонах». Чтобы отделить странные, но истинные идеи от пустых фантазий, наука предлагает простую процедуру: проверить их.

Мы увидели, что и в науке психологии, и в популярной психологии интуиция (как бы она ни называлась) живет и здравствует. Наш разум обрабатывает огромный объем информации за рамками сознания и языка. Внутри нашего постоянно активного мозга существует множество параллельных потоков деятельности, которые функционируют автоматически; запоминание происходит в имплицитной форме, и только случайно всплывает на поверхность в виде сознательных слов. «Упрощенное мышление», гак была названа эта бессознательная обработка информации, «составляет одну четверть обычного мышления». Точно так же как капитан «Queen Mary 2» зависит от своих членов экипажа, численность которых более тысячи, мы зависим от наших невидимых когнитивных слуг. Без них мы вряд ли смогли бы встать утром с кровати. Будьте благодарны интуитивному знанию.

Мы привели в качестве примера всего лишь несколько из сотен экспериментов, проведенных в 1990-х гг. и посвященных относительному вкладу наших двух способов познания — непроизвольного (бессознательного) и контролируемого (сознательного). Встречаясь с людьми и приветствуя их, анализируя и предсказывая их поведение, ориентируясь среди незнакомцев и стереотипизируя их, насколько мы руководствуемся интуицией, а не рациональными рассуждениями? В огромной степени, предполагает Джон Бар, ведущий исследователь: «непроизвольные, несознательные процессы пронизывают все аспекты психической и социальной жизни». Как Галилей «убрал Землю с ее привилегированного места центра Вселенной», так и Бар считает, что исследования автоматического мышления «убирают сознание с его привилегированного места». Цель сознания, предполагает Бар, заключается в том, чтобы «соединять параллельный разум с последовательным миром» (курсив — Дж. Бар). Ученый утверждает, что бессознательное не столь просто и иррационально, как считают некоторые исследователи. Бессознательные, интуитивные склонности выявляют и отражают закономерности нашей личной истории. Благодаря хранилищу опыта теннисист автоматически — и на уровне интеллекта — знает, куда именно направить мяч, просто повернув ракетку под нужным углом. Когда Венера Уильямс ударяет по мячу, налицо идеальная интеграция и координация сознательного внимания и бессознательного восприятия. Результатом становится ее близкое к совершенству интуитивное знание физики. Психолог Сеймур Эпстейн из Массачусетского университета также различает два типа знания: экспериментальное (полученное на опыте) и рациональное. Он рассматривает один тип знания как интуитивный, автоматический и невербальный, а другой — как рациональный, аналитический и вербальный. У них есть и другие отличия:

Эпстейн и его студенты оценивают стили мышления людей с помощью опросника, который предлагает респондентам указать, насколько они «получают удовольствие от интеллектуальных задач», хорошо справляются с «логическим анализом» и получают удовольствие от «упорных размышлений», вместо того чтобы «полагаться на свои интуитивные впечатления», «доверять внутреннему голосу», «следовать своим инстинктам». Но все мы используем оба типа знаний. И иногда мы пожинаем плоды их конфликта. На рациональном уровне мы знаем, что летать самолетом безопаснее, чем ездить на машине (даже после событий 11 сентября 2001 г.), но на эмпирическом уровне, эмоционально и непосредственно, мы можем чувствовать прямо противоположное. Мы можем знать, на рациональном и произвольном уровне, что мы должны чувствовать по отношению к представителям какой-то конкретной этнической группы. Но наша социальная интуиция, как мы увидим в следующей главе, может увести нас совершенно в ином направлении.

Лучшие и прекраснейшие вещи в мире нельзя увидеть, к ним нельзя лаже прикоснуться. Их нужно чувствовать сердцем.

(X. Келлер)

Когда Джеки Ларсен однажды утром 2001 г. вышла из церкви в своем городе Гран-Мараис, в штате Миннесота, она встретилась с Кристофером Боно — милым невысоким юношей с прекрасными манерами. Боно сказал, что его машина сломалась и он ищет, кто бы смог его подбросить к друзьям в Тандер-Бэй. «Я предложила ему прийти ко мне в магазин, и я найду его друзей в телефонной книге и позвоню им, чтобы они приехали за ним», — вспоминала Ларсен позже.

Когда этот юноша появится, Ларсен ощутила боль в желудке. Сначала она подумала, что он откуда-то сбежал, но что-то сказало ей, что все обстоит совсем не так. Она настояла на том, чтобы они поговорили на улице, на тротуаре. «Я сказала ему: "Я мать, и я до.лжна поговорить с вами как мать... Судя по вашим манерам, у вас прекрасная мать"». При упоминании о матери взгляд Боно остановился на Ларсен. «Я не знаю, где моя мать», — ответил он.

После окончания разговора Ларсен направила Боно в церковь, чтобы тот поговорил с пастором. Она также позвонила в полицию и предложила проверить номер его машины. Машина была зарегистрирована на имя его матери в Южном Иллинойсе. Когда полиция позвонила ей домой, никто не взял трубку. Войдя в квартиру, полицейские увидели, что она залита кровью, а в ванне лежит мертвая Лия Боно. Кристофера Боно, 16 лет, обвинили в убийстве первой степени.

У Джеки Ларсен возникло предчувствие. Она интуитивно почувствовала, что что-то не так. Такие чувства нередко возникают на очень короткое время. После 30 лет интервьюирования кандидатов на получение работы на факультете я узнал, что впечатления секретаря нашей кафедры, которая встречалась с соискателем всего лишь на минуту, дают очень точный долгосрочный прогноз его пригодности к работе. Наша секретарь в этом не одинока. Всем нам приходилось сталкиваться с тем, что впечатление о человеке формируется в течение нескольких минут первой встречи с ним — на основании его живости, манеры говорить и жестов.

Давайте поговорим об открытии Налини Амбади и Роберта Розенталя, касающемся скорости нашей социальной интуиции. Простые «тонкие срезы» чьего-нибудь поведения могут открыть очень многое. Амбади и Розенталь записывали на видеомагнитофон, как 13 студентов-старшекурсников Гарварда читали учебные курсы студентам младших курсов. Затем наблюдатели просматривали три «тонких среза» поведения каждого преподавателя — десятисекундные клипы из начала, середины и конца занятия — и оценивали уверенность, активность, душевную теплоту и прочие качества каждого преподавателя. Эти рейтинги поведения, основанные на 30 секундах преподавания за весь семестр, поразительно точно предсказывали, какую среднюю оценку студентов тот или иной преподаватель получит в конце семестра. Наблюдения за еще более тонкими срезами — три двухсекундных клипа — давали рейтинг, который все еще коррелировал с оценками студентов. (Такая большая корреляция наполовину объясняется вариациями в оценках разных студентов, данных ими в конце семестра.)

В различных экспериментах «тонкие срезы» изучали с помощью видеоклипов (сопровождаемых или не сопровождаемых звукозаписями), наблюдений сзади через окно с односторонней видимостью за тем, как люди входят в комнату и приветствуют друг друга или выносят оценки по фотографиям. Услышав, как люди произносят вслух алфавит, наблюдатели были способны сделать интуитивное предположение, достаточно точное, относительно их социальной ассертивности. Понаблюдав 90 секунд за тем, как люди ходят и разговаривают, наблюдатели могли примерно оценить, как окружающие оценивают этих людей. Взглянув на чью-то фотографию, люди приобретали некоторое понятие о личностных характеристиках этого человека.

Даже микроскопически тонкие срезы говорят нам о чем-то. Когда Джон Бар предъявлял изображение предмета или лица всего лишь на 200 миллисекунд, люди все оказывались способны оценить изображение. «Мы обнаружили, что все оценивается как хорошее или плохое в течение четверти секунды просмотра этого», — говорит Бар. За мгновение ока, до включения каких-либо рациональных размышлений, мы обнаруживаем, что нам нравится или не нравится абстрактная картина, доберман или новый сосед.

Существует древняя биологическая мудрость, которая выражает связь между восприятием и реакцией. Встречая незнакомца в лесу, человек должен был мгновенно оценить, друг это или враг. Те, кто мог точно просчитать поведение незнакомца, с большей вероятностью выживали и оставляли потомков; это помогает объяснить, почему люди сегодня могут с первого взгляда распознавать выражение гнева, печали, страха или удовольствия. Это маленькое чудо — то, что первые 10 секунд отношений говорят нам так много, или то, что наша способность читать невербальные сигналы встречается во всех культурах. (Улыбка остается улыбкой во всем мире — нет ни одного народа, который бы выражал счастье нахмуренным видом.) Более того, когда китайцы пытаются строить предположения об экстраверсии американцев и их желании понравиться на основе фотографий, они делают это так же единодушно и точно, как и американцы, пытающиеся выносить такие же интуитивные суждения в отношении китайцев. Наша быстрая социальная интуиция содержит в себе достаточно инсайтов, чтобы хорошо нам служить.

В главе 1 я описал два способа познания (бессознательный и сознательный). Первый — простой, эмоциональный, основанный на рефлексах; второй — сложный, рациональный, основанный на рефлексии. Я также описал нашу двойственную систему памяти (имплицитную и эксплицитную). Некоторые вещи мы знаем имплицитно, но не можем вспомнить эксплицитно. Третий пример параллельной обработки информации (интуитивной и рациональной) — это то, что Тимоти Уилсон и его коллега называют нашей двойственной системой аттитюдов. Уилсон, социальный психолог из Университета Вирджинии, утверждает, что ментальные процессы, которые контролируют наше социальное поведение, отличаются от ментальных процессов, посредством которых мы объясняем свое поведение. Зачастую нашими действиями руководят установки на уровне «внутреннего голоса», а затем рациональный разум придает им смысл.

В девяти экспериментах Уилсон с сотрудниками обнаружили, что выражаемые аттитюды по отношению к предметам или людям обычно предсказывают последующее поведение. Однако если сначала попросить участников эксперимента проананализировать свои чувства, то сообщения об их установках становятся бесполезными. Например, сообщение пар о том, что они довольны своими взаимоотношениями, позволяло достоверно предсказать, что они будут продолжать встречаться и несколько месяцев спустя. Другие участники эксперимента, прежде чем оценивать свое счастье, сначала перечисляли все причины, в силу которых они думают, что их отношения хороши или плохи. После того как они делали это, их выражаемые аттитюды оказывались бесполезными для предсказания будущего их отношений. Препарирование отношений явно привлекало внимание к легковербализируемым факторам, которые на самом деле были менее важны, чем аспекты отношений, с трудом выражаемые словами. «Иногда, — как писал поэт Теодор Рётке, — копание в самом себе — сущее проклятие, которое делает старую сумятицу еще запутаннее».

В более позднем исследовании Уилсон с сотрудниками просили испытуемых выбрать один из двух плакатов, чтобы взять его с собой. Те участники, которых сначала просили определить причины их выбора, обычно отдавали предпочтение юмористическому плакату, позитивные свойства которого с большей легкостью поддавались вербализации. Но спустя несколько недель они были менее удовлетворены своим выбором, чем те участники эксперимента, кто руководствовался своим внутренним чувством и выбирал другой плакат. Интуитивные первые впечатления могут быть очень действенными, особенно если поведением руководят чувства, а не рассудок.

Ощущения на уровне внутреннего голоса .лучше, чем вербализованные ощущения, позволяют предсказать не только некоторые формы поведения, но и суждения экспертов. Уилсон и Джонатан Скулер обнаружили, что предпочтения студентов колледжа в отношении различных сортов клубничного джема позволяли лучше всего предсказать суждения экспертов в том случае, когда студенты отвечали без излишних размышлений. Мгновенные предпочтения студентов в отношении тех или иных учебных предметов также позволяли лучше, чем рационально проанализированный выбор, предсказывать заключение экспертов. Уилсон предполагает, что мы зачастую не осознаем, почему мы чувствуем именно так, а не иначе. Размышления о причинах наших чувств направляют наше внимание на правдоподобные, но, с большой вероятностью, ошибочные факторы. Иногда права оказывается интуиция: следует прислушиваться к собственному сердцу.

Эти открытия яаляются иллюстрацией к двойной системе наших аттитюдов. Наши автоматические, имплицитные установки зачастую оценивают что-то или кого-то иначе, чем наши сознательно контролируемые, эксплицитные установки. Наши симпатии и антипатии, предпочтения и предрассудки яаляются отчасти бессознательными, отчасти осознаваемыми. С детства, например, у нас может сохраниться привычный непроизвольный страх или неприязнь к .людям, к которым сейчас мы испытываем уважение и восхищение. Уилсон отмечает, что хотя эксплицитные аттитюды могут изменяться относительно легко, «имплицитные установки, подобно старым привычкам, изменяются гораздо медленнее».

Современные исследователи-психологи также противопоставляют рациональное и интуитивное знание, делая различие между академическим интеллектом (который оценивается по тестам на интеллект и академические способности) и тем, что Нэнси Кантор и Джон Килстром называют социальным интеллектом — ноу-хау, — который помогает нам справляться с социальными ситуациями и управлять собственным поведением в них. Все мы хорошо знаем людей, которые способны показать лучшие результаты в тесте SAT[7], но при этом ведут себя деструктивно из-за отсутствия социальной чувствительности и проницательности. И в самом деле, как отмечают Сеймур Эпстейн и Петра Мейер, если академические способности являются показателем социальной компетентности, то почему тогда умные люди «не являются, по большому счету, более эффективными в создании более прочных браков, успешном воспитании своих детей и достижении более высокого уровня психологического и физического благополучия».

Важнейшей частью социального интеллекта является то, что психологи Питер Саловей и Джон Майер называют эмоциональным интеллектом — способность воспринимать, выражать и понимать эмоции и управлять ими. Эмоционально интеллектуальные люди отличаются высокой степенью самоосознания. Они справляются с жизнью, не позволяя своим эмоциям наносить им урон посредством дисфункциональной депрессии, тревожности или гнева. Стремясь к долгосрочному вознаграждению, они могут отложить получение вознаграждения, вместо того чтобы действовать импульсивно. Их способность к эмпатии позволяет им читать эмоции окружающих и умело реагировать на них — они знают, что сказать другу, у которого горе, как подбодрить коллегу, как уладить конфликт. Они эмоционально мудры и поэтому зачастую более успешны в карьере, браке и родительских обязанностях, чем те, кто умнее с академической точки зрения, но обладают более низким эмоциональным интеллектом. В ходе одного исследования, проведенного специалистом по эмоциям из Университета Делавэра Кэрроллом Изардом, оценивали способность пятилетних детей распознавать и обозначать эмоции на лице. Даже после исключения влияния таких переменных, как вербальные способности и темперамент, пятилетние испытуемые, которые могли точнее всего различать эмоции, становились потом девятилетними испытуемыми, способными легко заводить друзей, сотрудничать с учителем и эффективно справляться со своими эмоциями.

Майер, Саловей и Дэвид Карузо продолжили свои исследования (которые Дэниэл Гоулман популяризировал и распространил на более широкие области в своей книге «Эмоциональный интеллект» («Emotional Intelligence»)), разработав многофакторную шкалу эмоционального интеллекта (MEIS), которая оценивает и общий эмоциональный интеллект, и три его компонента

• Восприятие эмоций. Оценивает способность людей распознавать эмоции, передаваемые раз-личным выражением лица, музыкальными отрывками, графическими изображениями и историями.

• Понимание эмоций. Оценивает способность .людей распознавать, как эмоции меняются со временем, предсказывать различные эмоции (например, эмоция водителя, машина которого сбила собаку, побежавшую за палкой, и эмоции владельца собаки), и понимать, как сочетаются эмоции. (Вопрос звучит так: какие две эмоции объединяет оптимизм — удовольствие и предвкушение; принятие и радость; удивление и радость, удовольствие и радость? Ответ: удовольствие и предвкушение.)

• Регуляция эмоций. Люди ранжируют стратегии, которые они или окружающие могли бы использовать, сталкиваясь с различными проблемами.

Первые исследования с использованием MEIS и ее обновленной более краткой версии показывают, что эмоциональный интеллект характеризуется устойчивостью, целостностью и возрастной динамикой, т. е. свойствами, присущими истинной форме человеческого интеллекта.

Иногда повреждения мозга могут снижать эмоциональный интеллект, не затрагивая при этом академического интеллекта. Антонио Дамасио, невролог из Университета Айовы, зарегистрировал более двух тысяч пациентов с повреждениями головного мозга. Он рассказывает об Элиоте, мужчине с нормальным интеллектом и памятью. «После удаления опухоли головного мозга Элиот живет без эмоций. Я никогда не видел даже намека на эмоцию во время своих многочасовых бесед с ним, — рассказывает Дамасио. — Ни печали, ни нетерпения, ни разочарования». Когда Элиоту показывают неприятные изображения раненых людей, общественных волнений и природных катастроф, он не показывает — и понимает, что не чувствует, — никаких эмоций. Как мистер Спок из «Звездного пути» и андроид Дейта[8] из «Звездного пути: следующее поколение», он знает, но не может чувствовать. И из-за отсутствия эмоциональных сигналов социальный интеллект Элиота резко снизился. Будучи неспособным адаптировать свое поведение к чувствам окружающих, он потерял работу. Он стал банкротом. Его брак развалился. Он снова женился и снова развелся. По последним данным, он попал под опеку к своему брагу и находится в процессе получения инвалидности.

Для большинства людей эмоции просто есть. Мы принимаем их как данность. Но где же «живут» эмоции? Несомненно, вы можете вспомнить случаи, когда вы эмоционально реагировали на ситуацию, прежде чем сознательно истолковать или обдумать ее. Как вы это делали? Как мы за миллисекунды, ниже порога чувствительности радара нашего сознания, обрабатываем угрожающую нам информацию? Локализовали ли специалисты-неврологи очаги социальной и эмоциональной интуиции в нашем головном мозге? Хотя человеческие способности не локализованы в одном конкретном месте, исследователи смогли обнаружить, почему эмоции иногда предшествуют мыслям.

Некоторые из эмоциональных путей головного мозга обходят корковые зоны, задействованные в процессах мышления. Один такой путь ведет от глаза через таламус — коммутатор ощущений в головном мозге, к миндалевидному телу, паре центров, контролирующих эмоции и расположенных в толще височной доли головного мозга. Этот короткий путь от глаза к миндалевидному телу, в обход коры, позволяет вам эмоционально реагировать еще до вмешательства интеллекта.

Миндалевидное тело посылает больше импульсов в кору больших полушарий, чем получает оттуда. Это помогает нашим эмоциям преобладать над мышлением, вместо того чтобы помогать мышлению управлять эмоциями, отмечают исследователи мозга Джозеф Леду и Джорж Армани. После того как кора проинтерпретировала нечто как угрозу, власть захватывает думающий мозг. В лесу мы подпрыгиваем от шороха листьев, предоставляя потом коре головного мозга решать, рожден ли звук подкрадывающимся хищником или просто дуновением ветра. Некоторые наши эмоциональные реакции не включают в себя произвольного мышления. Сердце не всегда подчиняется разуму.

Миндалевидное тело — это главный компонент нашей системы оповещения об опасности, которая являлась одним из аспектов социальной интуиции, помогавшей нашим предкам инстинктивно избегать хищников и несчастий, а также знать, кому можно доверять. Другим компонентом, по сообщениям Дамасио с коллегами, является область лобных долей, расположенная как раз над глазами. Авторы исследовали шесть пациентов с повреждениями этой области. Общий интеллект у них оставался неповрежденным, однако травма повредила эмоциональные воспоминания, лежащие в основе эффекгивной интуиции. Исследователи давали пациентам и десятерым нормальным испытуемым некоторое количество фальшивых денег и четыре колоды карт, повернутых рубашкой вверх. Затем участники эксперимента должны были открыть 100 карт, начиная с верха колоды, надеясь открыть те карты, которые сулили денежное вознаграждение, и избежать тех карт, которые влекли за собой денежный штраф. Две колоды были «плохими»; как правило, карты сулили вознаграждение в $100, но иногда «велели» участникам отдать крупные суммы денег, что в общем итоге приводило к убыткам. Другие колоды были «хорошими»: они давали вознаграждение в сумме лишь $50, зато штрафы были менее суровыми, что в сумме давало выигрыш. Принимая во внимание этот риск, — «чтобы все было как в жизни», с ее неопределенными опасностями и вознаграждениями, неэмоциональные пациенты демонстрировали минимум стресса, вытаскивая карты с суровыми штрафами, и при этом дольше тянули карты из «плохих» колод. Нормальные люди демонстрировали более эмоциональную реакцию на суровые штрафы и начинали избегать «плохих» колод задолго до того, как могли сформулировать, по какой именно причине они так поступают. Благодаря их эмоциональным воспоминаниям у них возникал импульс на уровне внутреннего голоса (интуиции), который и определял выбор. Во многих ситуациях реальной жизни, начиная от игры в покер и заканчивая заседанием совета директоров, сознательные рассуждения возникают после интуитивного знания, коренящегося в эмоциональных воспоминаниях. Иногда «унция интуиции перевешивает фунт размышлений».

Классические (павловские) условные рефлексы усиливают эти импульсы интуиции. После того как голодные собаки Павлова многократно слышали звук колокольчика перед получением пищи, их тела интуитивно знали, когда надо начать слюноотделение в предвкушении пищи. Когда исследователь Майкл Домьян включал красный свет как раз перед тем, как предъявить перепелам самку, самцы начинали реагировать сексуальным возбуждением на свет; интуитивная мудрость их тел подготавливала их к предстоящему свиданию. Страхи тоже вырабатывают классические условные рефлексы в нашей интуиции. Через год после ранения в плечо и бок после массового убийства в 1905 г. в Данблейне, Шотландия, шестнадцати пятилетних детей и их учительницы Мэтью Бирни все еще с ужасом реагировал на игрушечные пистолеты и звук лопающихся воздушных шаров. Это явление стали исследовать в лабораториях, сравнивая детей, подвергавшихся и не подвергавшихся насилию. В случае детей, переживших опыт насилия, гневное лицо на экране компьютера порождало в мозге волны, которые были сильнее и сохранялись более длительное время.

По мере выработки условных рефлексов стимулы, напоминающие отвратительные или привлекательные объекты, будут, по ассоциации, пробуждать интуитивное отвращение или симпатию. Привлекательная в норме пища, например сливочная помадка, будет непривлекательной, если предложить ее в отвратительной форме, например в виде собачьего кала. Мы воспринимаем взрослых с детскими чертами лица (круглое лицо, большой лоб, маленький подбородок, большие глаза) как обладателей детской теплоты, готовности подчиниться и наивности. В обоих случаях эмоциональные реакции людей на один и тот же стимул интуитивно распространяются и на сходные стимулы.

Вывод: благодаря нашим нейронным обходным путям, хранилищу эмоциональной памяти И условно-рефлекторным симпатиям и антипатиям наше тело аккумулирует и накапливает адаптивную интуицию.

Есть и другие направления социально-психологических исследований нашей социальной интуиции. Давайте кратко рассмотрим их для того, чтобы завершить наш обзор возможностей социальной интуиции.

Эффект простого предъявления. Десятки экспериментов, начатые Робертом Заджонком, показали, что знакомство питает симпатию. Повторное предьявление увеличивает нашу симпатию но отношению к новым бессмысленным словам, музыке, геометрическим фигурам, китайским персонажам, лицам и даже буквам своего собственного имени. Ричард Морланд и Скотт Бич продемонстрировали эффект простого предъявления следующим образом: четыре в равной степени привлекательные женщины молча появлялись перед двумя студентами в течение одного, пяти, десяти и пятнадцати сеансов. В конце курса студенты просмотрели слайды с каждой из этих женщин и оценили их привлекательность. Кто лучше всего выглядит? Та которую они видели чаще всего. Эта связь между степенью знакомства и симпатией не должна удивить молодого жителя Тайваня, который написал более 700 писем своей возлюбленной, убеждая ее выйти за него замуж. Она и в самом деле вышла замуж — за почтальона.

Оглядываясь назад, мы снова видим в этом мудрость. То, что наши предки считали знакомым, обычно было безопасным и доступным. Незнакомые вещи гораздо чаше оказывались опасными. Заджонк предполагает, что эволюция жестко заложила в нас интуитивное стремление устанавливать связи со знакомым и настороженно относиться к незнакомому. Однако наше предпочтение на уровне «внутренностей» всего знакомого имеет и негативную сторону — интуитивные, примитивные, автоматические предрассудки в отношении всего незнакомого.

Спонтанное приписывание свойств. Наблюдая за окружающими, мы не можем бороться с искушением выносить суждения. Мы быстро, спонтанно и непроизвольно делаем выводы о характерах окружающих людей. В одном из экспериментов Джон Дарли и Пейджер Гросс показывали студентам Принстонского университета видеозапись того, как Ханна, студентка четвертого курса, сдает устный экзамен, в ходе которого она дает правильные и неправильные ответы на вопросы. Половина студентов, увидевшая ранее Ханну на фоне унылого городского пейзажа бессознательно сделала вывод о ее слабых способностях и запомнила, что она не ответила на половину вопросов. Другая половина студентов, видевшая ранее Ханну в цветущей пригородной зоне, сделала вывод о том, что у нее более высокие способности к обучению, и запомнила, что Ханна ответила на большинство вопросов правильно.

Это приписывание свойств было неявным и непроизвольным, поскольку студенты заявляли, что на их решение об успеваемости Ханны ничего не влияло.

У людей также есть одна интересная особенность: когда они слышат, как один человек рассказывает о другом плохие или хорошие вещи, они приписывают говорящему плохие или хорошие качества. Во время нескольких экспериментов Линда Мэй, Донал Карлстон и Джон Сковронски обнаружили, что если мы разносим сплетни о каком-то человеке, то слушатели могут бессознательно ассоциировать содержание этих сплетен с нами. Назовите кого-нибудь дураком или ничтожеством, и впоследствии люди могут отнести к этим категориям вас. Опишите кого-нибудь как тонкого и сочувствующего человека — и вы тоже будете казаться таким. Даже тех, кто приносит дурные вести, инстинктивно не любят, равно как и незнакомцев, которые напоминают нам о неприятном человеке.

Моральная интуиция. Являются ли ваши моральные суждения и поступки результатом разумного выбора или быстрой интуиции? Находясь под влиянием психолога Лоренса Кольберга и философа Джона Роулза, ученые склонились к рациональной модели. Но, основываясь на новейших исследованиях двойной обработки информации — наших двух способах познания, — социальный психолог из Университета Вирджинии Джонатан Хайдт показал, что разум выносит множество моральных суждений точно так же, как он выносит эстетические суждения — быстро и автоматически. А затем мы рационализируем наши непосредственные чувства. Точно так же как мы испытываем отвращение, видя людей, совершающих бесчеловечные действия, мы ощущаем подъем — трепет, тепло и жар в груди, — когда видим людей, проявляющих необычную щедрость, сострадание или мужество. Мы также испытываем вдохновляющее желание последовать их примеру.

Одна женщина в экспериментах Хайдта рассказала, как однажды снежной зимой ехала в машине вместе с тремя молодыми людьми и «увидела пожилую женщину с лопатой, которая расчищала подъездную дорожку к дому. Я не обратила на это никакого внимания, но один из парней попросил водителя высадить его... когда я увидела, как он соскочил с заднего сиденья и подошел к этой леди, у меня буквально отвисла челюсть от удивления — я поняла, что он предложил ей свою помощь в уборке снега с дорожки». Картина этой неожиданной доброты вызвала душевный подъем: «Я почувствовала, что мне хочется выпрыгнуть из машины и обнять этого парня. Мне хотелось петь и скакать от радости или бегать и смеяться. Мне захотелось говорить о людях прекрасные вещи... Я вернулась домой и рассказала об этом своим соседям по квартире, которые буквально схватились за сердце. И хотя я всегда считала этого парня всего лишь другом, в тот момент я испытывала к нему романтическое чувство».

В исследованиях социальной интуиции, проведенных Хайдтом, сначала возникали эмоции, а потом приходил черед рационализации. «Может ли человеческая мораль на самом деле запускаться моральными эмоциями, в то время как рассуждения о морали создают .лишь видимость контроля?» задает вопрос исследователь. Он предполагает, что на самом деле «моральные суждения включают в себя быстро возникающие инстинктивные чувства, или эмоционально нагруженную интуицию, которая затем запускает моральные рассуждения». Моральные рассуждения направлены на то, чтобы убедить окружающих в том, что мы интуитивно чувствуем.

Объяснение морали с позиции социальной интуиции получило дальнейшее подтверждение в исследовании моральных парадоксов. Представьте себе сорвавшуюся вагонетку, которая вот-вот врежется в пятерых людей. Все они погибнут, если вы не переведете стрелку, которая направит вагонетку на другой путь, где она убьет только одного человека. Должны ли вы переводить стречку?

Большинство скажет, что да. Убить одного и спасти пятерых. А теперь представьте себе ту же самую дилемму. Но для того чтобы спасти пятерых, вам нужно толкнуть одного незнакомца на рельсы под колеса вагонетки — он погибнет, но его тело остановит вагонетку. Убить одного и спасти пятерых?

Хотя во втором случае логика остается той же самой, но большинство людей на этот раз дадут отрицательный ответ. Пытаясь понять почему, команда принстонских исследователей под руководством выпускника философского факультета Джошуа Грина воспользовалась компьютерным томографом, чтобы проникнуть внутрь черепа людей, размышлявших над подобными дилеммами. Только тогда, когда моральная дилемма второго типа (с личным участием — выталкиванием человека на рельсы) затрагивала область эмоций в головном мозге, эта область активизировалась; когда человек испытывал печаль или испуг — включался свет. Хотя обе дилеммы подразумевали одинаковую логику, личный выбор включал эмоции, питающие моральную интуицию. Моральное суждение — это нечто большее, чем размышления; это чувство на уровне «собственного нутра»'.

Эмоциональное заражение. Чтобы ощутить, что чувствуют окружающие, позвольте своему телу и лицу «отзеркаливать» их позы и выражение лиц. В экспериментах такая имитация пробуждает эмпатию. На самом деле вам даже не нужно пытаться делать это. Наблюдая за выражением лиц, позами и голосами окружающих, мы естественным образом и бессознательно повторяем их реакции. Мы синхронизируем свои движения, позы и тон голоса с окружающими. Это не только помогает нам интуитивно понять их чувства, но и обеспечивает «эмоциональное заражение». Нам весело среди счастливых людей, и мы чувствуем уныние среди подавленных людей. Неудивительно, что одно исследование, проведенное среди британских медсестер и бухгалтеров, выявило «связи настроения» — общие подъемы и спады настроения — у этих различных категорий работников. И не вызывает удивления сообщение Десмонда Тьюту: травма, испытанная членами Южноафриканской комиссии по выяснению правды и примирению, во время слушания отчетов об ужасающих происшествиях, «острее всего проявлялась у наших переводчиков, потому что они были вынуждены говорить от первого лица, одновременно превращаясь в жертву и оставаясь переводчиком». Повторяя слова и жесты страдания, они сами испытывали эти же страдания.

Эмоциональное заражение происходит автоматически. Мы обычно не осознаем, что у нас на лице появляется гримаса, когда другой человек испытывает боль, и улыбаемся, когда улыбается другой человек; мы явно не заставляем себя повторять эти выражения лица (которые иногда можно проследить лишь по незаметным мышечным сокращениям). Представьте, что вы участвуете в эксперименте, описанном Таней Чартранд и Джоном Баром, работая с напарницей, которая время от времени либо потирает лицо, либо покачивает ногой. Стали бы вы (подобно участникам этого эксперимента) тереть лицо руками, оказавшись в паре с потирающей лицо, или покачивать ногой, оказавшись в паре с покачивающей ногой? Если да, то вы втянулись в это подражательное поведение без какого-либо сознательного намерения. Но, делая это, вы интуитивно ощущаете, что чувствует другой человек; кроме того, это помогает другому человеку ощутить вашу эмпатию. Бессознательная мимикрия облегчает социальные интеракции.

Клиент-центрированная терапия Карла Роджерса превращает эмоциональную мимикрию — так называемое активное слушание — в акт намеренной эмпатии. То, что клиент выражает, вербально или невербально, консультант повторяет и формулирует заново. Поэтому мы не должны удивляться тому, что, отвечая на вопросы анкеты, определяющей тип личности по Майерс Бриггс, 70% консультантов, психологов и психотерапевтов называют себя интуитами, хотя доля шпунтов среди населения составляет примерно 25%.

Точность эмпатии. Некоторые люди кажутся особенно искушенными в чтении мыслей, чувств и намерений окружающих. Похоже, что они обладают интуитивной силой волшебного зеркала в историях о Гарри Полтере: «Я показываю не твое лицо, а желание твоего сердца». Для исследования точности эмпатии Уильям Иккис и его коллега делали видеозаписи многочисленных интеракций двух людей (иногда не знакомых друг с другом, иногда друзей или супругов, а иногда клиента и терапевта). Затем они давали каждому участнику беседы просмотреть эту пленку, останавливаясь в тех местах, которые вызвали у них особую мысль или чувство (и записывая, что именно это было). Затем запись включали снова, и наблюдателя (а иногда второго участника беседы) просили предположить, что первый человек думает или чувствует в каждый из этих моментов.

От чего зависит точность распознавания проявлений психики? Наша интуиция оказывается самой точной, когда мы пытаемся постичь своих друзей, а не незнакомцев. После 38 лет брака я знаю, как истолковать тот или иной взгляд своей жены, тот или иной тон ее голоса. Когда вы хорошо кого-то знаете, вы можете распознать, что застывшая улыбка, когда все вокруг поют « Happy birthday to you» на самом деле скрывает стыд от того, что пришлось оказаться в центре внимания. Есть люди, которых, в общем, легче постигать. А есть и те, кто лучше постигает окружающих, — они обладают более высокой точностью эмпатии. Просматривая одну за другой видеозаписи интеракций между людьми, они демонстрируют чуткость и умение различать мысли и чувства других людей. Однако очень любопытно, что практически нет никакой корреляции между тем, насколько люди точны в толковании психических проявлений окружающих, и тем, что они сами <)умают о точности своих интерпретаций. Тем не менее люди могут научиться этому. Иккис пишет, что, получая обратную связь, люди повышают точность своей эмпатии. Учитывая важность социальной интуиции не только для психотерапевтов, но и для специалистов по ведению переговоров, учителей, дипломатов, директоров по персоналу, полицейских, судей, торговых агентов, родителей и влюбленных, это очень хорошая новость.

Выявление лжи. Однако лишь немногие из нас научились точно выявлять обман. Вывод из сотен экспериментов, проведенных за последнюю четверть века, звучит гак: большинство людей не слишком хорошо распознают ложь. Я демонстрирую этот феномен на своих занятиях. Вдохновившись одним остроумным экспериментом, я приглашаю десять добровольцев поговорить о конкретном жизненном опыте (лучший отпуск, поразительный талант, самые ранние воспоминания и т. д.). Перед тем как рассказывать свою историю, они тянут листки бумаги из шляпы, на пяти из которых написано «Лгите», а на остальных пяти — « Говорите правду». После того как каждый из добровольцев расскажет всамделишную или выдуманную историю, присутствующие в аудитории должны определить, услышат и ли они правду или ложь. Типичный результат: вероятность выявления лжи составляет примерно 50%.

Но есть несколько совершенно исключительных людей, которые развили у себя умение обнаруживать фальшь. Психологи Пол Экман и Морин О'Салливан показали это на примере демонстрации видеофильмов студентам университета. После того как все студенты посмотрели либо фильм о природе, либо совершенно отвратительный, шокирующий фильм, исследователи беседовали со студентами так, как если бы все они наслаждались фильмом о природе. Выдающие ложь сигналы — например, повышение тона голоса — помогали исследователям в 86% случаев определять, говорит студент правду или ложь. Кроме того, исследователи предложили 39 студентам колледжа, 67 психиатрам, 90 специалистам по детекторам лжи, 110 судьям и 126 полицейским определить лжецов. Члены всех пяти групп выдвигали предположения равной степени вероятности. Только шестая группа опытных специалистов, изучающих толпы людей — агенты разведки США, — показала лучший результат, определяя ложь в 64%.

Во время следующего исследования команда Экмана выявила еще три группы опытных «ловцов на лжи». Просматривая видеозаписи людей, высказывавших свое мнение но таким вопросам, как смертная казнь — или прямую противоположность своего мнения, — служащие федеральных правоохранительных органов (по большей части, агенты ЦРУ) выявляли лжецов в 73% случаев. Клинические психологи, занимающиеся проблемами лжи, выявляли обман с точностью 68%, а следователи из Лос-Анджелеса, обладающие практической сметкой, — с точностью 67%. Похоже, что по мере обучения и приобретения опыта люди так же хорошо, как и компьютеры, способны обнаруживать мельчайшие выражения вины, отчаяния и страха у лжеца. Почему же большинство из нас являются столь скверными детекторами лжи? Экман убежден, что это следствие того, что мы получаем слишком мало корректирующей обратной связи о том, кто дурачит нас, а кто говорит правду, а также потому, что мы слишком полагаемся на то, что люди говорят, и не обращаем достаточного внимания на промелькнувшее выражение липа собеседника и на его удлиняющийся нос Пиноккио. Люди, обладающие необычайно развитыми навыками в идентификации «сверхбыстротечных» выражений лица, более точно определяют ложь. И, что очень примечательно, люди с повреждениями мозга, которые делают их менее чувствительными к речи, гораздо точнее оценивают сигналы лица, тела и голоса и, таким образом, точнее выявляют ложь. Во время одного недавнего исследования жертвы инсульта, страдающие афазией (потерявшие речь), оказались способны выявлять лжецов в 73% случаев, фокусируясь на выражении лица; людям без афазии не удалось продемонстрировать более высоких показателей. Как говорят нам «обладатели интуиции», большинство из нас, по всей вероятности, обладает нереализованным потенциалом развития социальной интуиции.

История, которая произошла 15 мая 1995 г., позволила мне непосредственно убедиться в том, как легко мы принимаем ложь за правду. За несколько месяцев до этого у меня была чудесная беседа с Джоном Беннеттом, учредителем фонда филантропии «Новой эры». Мы оба состояли в консультационном совете еще одного фонда, и во время перерыва, за чашкой кофе, Джон Беннетт объяснил мне, что его Фонд получает средства от семи исключительно состоятельных людей. «Людей типа Джона Темплтона и Лоренса Рокфеллера», — сказал мой собеседник, показав на этих двух человек, сидевших в комнате, «но не от них». Желая поощрить других к занятию филантропией, эти спонсоры анонимно собирали пожертвования от других лиц. Некоторые из них смогли получить деньги примерно от 400 организаций, начиная от Университета Пенсильвании и Филадельфийского оркестра и заканчивая христианскими благотворительными организациями типа World Vision и Теологической семинарией Фуллера. Организации могли вносить деньги в «Новую эру» на полгода, а потом получать обратно в двойном размере, проценты шли на текущие расходы «Новой эры». Через полгода условного депонирования люди (среди них были бывший секретарь казначейства Уильям Саймон и певица Пат Буи) могли отдать свои удвоенные вклады на выбранные благотворительные цели.

Услышав об этом в первый раз, я почувствовал душевный подъем. Я отправился домой, чтобы рассказать своей жене и друзьям об этой удивительной истории. История оказалась еще более удивительной, когда я узнал, что я оказался среди тех, кто попался на ложь Джона Беннетта Анонимных спонсоров не существовало. Благодаря подозрительному и скрупулезному бухгалтеру колледжа карточный домик этой величайшей мошеннической схемы рассыпался после того, как у людей выманили $356 миллионов. Можно только удивляться, что заставляет человека изобретать схему, которая обречена на провал и приведет самого автора и его семью к краху. (Большая часть денег была возвращена после того, как победители и проигравшие от этой финансовой пирамиды договорились о сотрудничестве, а Беннетт отправился в тюрьму.)

Остается только удивляться тому огромному числу людей, которые, доверившись своей интуиции, отправились явно не в том направлении. Впоследствии я посмеивался, говоря, что если бы Беннетт пригласил меня участвовать в этом мероприятии, я бы отнесся к нему более скептично. Но в глубине души я знал, что он смог бы надуть меня точно так же, как остальных. Было ли совпадением, что Джеки Ларсен, увидевшая в Кристофере Боно нечто неправильное, была женщиной, а большинство обманутых Джоном Беннеттом — мужчинами (а может быть, мужчины просто склонны контролировать деньги, которые он обещал впоследствии)? Действительно ли женская интуиция, как считают многие, превосходит мужскую? По собственному опыту знаю, что этот вопрос об интуиции задают чаще всего.

Гендер и эмпатия. Во время проведения опросов женщины в большой степени склонны считать себя эмпатичными, поскольку способны радоваться вместе с теми, кто радуется, и плакать с теми, кто плачет. В меньшей степени тендерные различия в эмпатии проявляются в наблюдаемом поведении. Женщины в чем-то более склонны плакать или сообщать о своих переживаниях в ответ на переживания другого человека Различие в эмпатии позволяет объяснить, почему и мужчины, и женщины описывают свою дружбу с женщинами как более близкую, приносящую радость и подпитывающую их, чем дружбу с мужчинами. В поисках эмпатии и понимания и мужчины, и женщины обычно обращаются к женщинам.

Гендер и распознавание эмоций. Одно из объяснений тендерных различий в эмпатии заключается в умении женщин распознавать эмоции окружающих. Проанализировав 125 исследований чувствительности к невербальным сигналам, Джудит Холл сделала вывод о том, что женщины обычно превосходят мужчин в расшифровке эмоциональных посланий. Когда женщинам показывали двухминутный немой видеоролик лица расстроенной женщины, они делали более точные предположения относительно того, критикует ли она кого-то или обсуждает свой развод. Хотя мальчики в среднем набирали на 45 баллов больше (из 200 или 800 баллов) в рациональном математическом тесте SAT, девочки превосходили мальчиков в чтении выражения лица. В других экспериментах чувствительность женщин к невербальным сигналам позволяла им лидировать при определении лжи. Женщины также превосходят мужчин в распознавании того, является ли пара на самом деле любящей и романтической или притворяется, а также кто из двух людей на фотографии является начальником, а кто — подчиненным. Чувствительность женщин помогает объяснить их более выраженную эмоциональную реакцию и на тяжелые, и на радостные ситуации. Она может также играть роль в умении женщин невербально выражать эмоции. Это особенно справедливо для положительных эмоций, как отмечают Эрик Коатс и Роберт Фелдман. Когда наблюдатели смотрели пятиминутные немые видеоклипы, на которых были сняты мужчины и женщины, вспоминающие времена, когда они испытывали счастье, печаль или гнев, счастье женщин всегда распознавали с большей легкостью.

Пол и способ познания. Тендерные различия в интуиции легко переоценить. Есть мужчины, которые более эмпатичны и чувствительны к невербальным посланиям, чем средняя женщина. Но этот разрыв реально существует, и некоторые феминистки превозносят его как «женский путь познания». Говорят, что женщины чаще, чем мужчины, основывают свои знания на интуитивной и личной основе. Посмотрите на список десяти победителей и участников, занявших второе место (выдающихся рациональных скептиков XX в. по определению «Skeptical Inquirer»), — все они являются мужчинами. В разделе «Наука и паранормальное» в каталоге весна-лето 2001 г. издательства Prometheus Books (знаменитого своим скептицизмом) я насчитал среди авторов 110 мужчин и 4 женщины.

Для сравнения вместе с моим ассистентом мы проверили половую принадлежность авторов книг об интуиции, в том числе и тех, которые я упоминал во введении к этой книге; 52% оказались женщинами. Затем мы проверили авторов двух разделов, содержащих 253 книги на тему «Новой эры» в нашем местном магазине «Barnes & Noble»; 37% составляли женщины. Похоже, что скептицизм является в культуре маскулинной характеристикой, а интуиция и духовность — фемининной. «Активация интуиции всегда начинается со сдвига в сторону мягкости и молчания», — объясняет Пенни Пирс в «Intuition Magazine». Она поощряет своих читателей «приглушить мужской ум», тот вид сознания, которым и мужчины, и женщины должны пользоваться для достижения конкретных результатов. «Мы так часто пребываем в нашем линейном, "левополушарном мужском уме", что для нас нормально отождествляться с ним. Мы забыли, что существует в равной степени мощное, комплементарное (взаимодополняющее) состояние сознания — тихое, неспешное и свободное от напряжения: "женский ум". Женский ум не ориентирован на цель; он просто наблюдает, включает в себя, оценивает и присутствует в том, что замечает».

«Вау!» — восклицают ученые, в том числе и некоторые феминистки. Изначально ли связаны эти гендерные различия с принадлежностью к тому или иному биологическому пату или это социальная чувствительность тех, кто занимает подчиненное положение? Люди, обладающие малой социальной властью (и женщины, и мужчины) учатся настраиваться на тончайшие нюансы выражения босса. Когда же они сами становятся боссами, они могут настраиваться на малейшие сдвиги в настроении своих подчиненных. Это же явление проявляется и в стиле речи: здесь мужчины склонны действовать так, как действуют люди, облеченные властью, — говорят уверенно, бесцеремонно прерывают других, касаются рукой собеседника, более пристально смотрят прямо на него, меньше улыбаются. Формулируя эти результаты с точки зрения женщин, можно сказать, что женщины склонны влиять не напрямую — они меньше перебивают собеседника, более чувствительны, более вежливы, менее дерзки. Поэтому стоит ли женщинам прекращать изображать улыбку, отводить глаза терпеть, когда их перебивают, настраиваться на более тонкие сигналы, а вместо этого смотреть людям в глаза, говорить уверенно и ловить собеседника на слове? Джудит Холл полагает, что не стоит. Она ценит менее авторитарный стиль женской коммуникации, отмечая следующее: «Считается, что невербальное поведение женщин нежелательно, однако в сознание внедряется еще один миф: что мужское поведение нормально и что именно женское поведение является девиантным (отклоняющимся от нормы) и нуждается в объяснениях».

Эволюционные психологи добавляют, что генетические и культурные корни тендера природные и воспитанные — эволюционировали параллельно друг другу. Эволюционное давление могло способствовать отбору женщин с навыками расшифровки невербального выражения своих потенциальных детей и партнеров (тогда как перегруженные тестостероном мужчины были заняты охотой и добычей пищи). Тиффани Грэм и Уильям Иккис предполагают, что по мере того как поколения сменяли друг друга, «эти мелкие, но достоверные гендерные различия становились все более заметными» и вошли в народную мудрость относительно различий мужчин и женщин. В конце этой совместной генетически-культурной эволюции «женщин не просто считали лучшими, чем мужчины, дешифровщиками невербальных сигналов: от них стали ожидать этого».

По какой-то причине западная традиция исторически рассматривает рациональное мышление как мужское, а интуицию считает женским качеством, отмечает историк-феминистка Эвелин Фокс Келлер. «Женский путь познания», как утверждает Мэри Беленки со своими коллегами, дает больше простора личным знаниям, субъективным знаниям, внутреннему голосу интуиции. Исследовательница утверждает, что женщины просеивают конкурирующие идеи не столько посредством неприязненного скрупулезного исследования, сколько проникая внутрь разума другого человека, зачастую во время дружеской беседы, чтобы узнать и испытать этот способ мышления. Возможно, Беленки со своими единомышленниками переоценивают тендерные различия, но их аргументация в какой-то степени подтверждается наличием тендерных различии в чувствительности к невербальным сигналам и самооценках эмпатии. Более того, Розмари Пачини и Сеймур Эпстейн выявили тендерные различия по своей шкале оценки рациональности (например, «Я наслаждаюсь решением интеллектуальных задач») и экспериментальности («Мне нравится полагаться на мои интуитивные впечатления»). Исследователи сообщают, что «мужчины более склонны, чем женщины, идентифицировать себя с рациональными способностями, а женщины чаще, чем мужчины, идентифицируются с эмпирической обработкой информации и успехами в ней». Аналогично, отвечая на вопросы популярного теста Майерс—Бриггс, почти шесть мужчин из десяти выходят «думающими» типами (заявляя о том, что принимают решения объективно, используя логику), а три женщины из четырех — «чувствующими» (заявляя, что они принимают решения субъективно, основываясь на том, что чувствуют правильным).

Когда я заканчивал эту книгу, мой хороший друг, Мэри Пифер, попросила меня прочесть рукопись ее новой книги «Посреди всего: беженцы со всего мира прибывают в наш город» («The Middle of Everywhere: The World's Refugees Come to Our Town»). Мой способ анализа опыта беженцев в Америке подразумевал бы проведение исследований, обработку результатов опросов, изучение миграции, занятости и состояния здоровья. Подход Мэри состоял в том, что она подружилась с семьями беженцев из Восточной Европы, Африки, Южной и Центральной Америки и Азии и озвучила в своей книге их эмоции и переживания. Став няней и советчиком для этих людей, садясь вместе с ними за стол, отправляясь вместе с ними в кемпинг на выходные, посещая центры иммиграционной службы, Мэри получила эмпатию и понимание, и, благодаря своей книге, она дает нам возможность тоже встать на путь эмпатии и понимания. Беленки не удивилась бы, узнав, что основную часть читательской аудитории Мэри Пифер составляют женщины. Без объяснений и преувеличений тендерных различий — женщины могут быть отъявленными скептиками, а мужчины — чувствительными и интуитивными — эти два способа познания, возможно, могут дополнить друг друга. Вероятно, рациональным скептикам следует открыться иному пути знания, а обладателям интуиции — сделать свое критические мышление более острым.

Мне было интересно, связаны ли видимые гендерные различия в открытости нетрадиционным способам познания с принадлежностью к тем или иным религиозным общинам. Анализируя данные (ничего не могу сделать с этим), собранные Национальным центром изучения общественного мнения у более чем 40 тысяч человек (начиная с 1972 г.), я выяснил, что 23% мужчин и 33% женщин заявили о том, что посещают религиозную службу хотя бы раз в неделю. Меня заинтересовало также вот что: не связаны ли явные гендерные различия в скептицизме и духовности с более высокой эмпатией и близостью с окружающими у женщин (судя по их самооценке)? Женщины проводят больше времени, заботясь о дошкольниках и пожилых родителях. По сравнению с мужчинами, они покупают в 3 раза больше подарков и поздравительных открыток, пишут в 2-4 раза больше личных писем, совершают на 20% больше междугородных телефонных звонков друзьям и родственникам. Когда женщин просят принести фотографии с изображением их жизни, они гораздо чаще мужчин приносят фотографии своих родителей или фотографии, на которых они изображены с другими людьми. Однако у женщин и мужчин сходства больше, чем различий. Но именно мелкие отличия пленяют наше воображение, одно из которых заключается в том, что женщины кажутся более эмпатичными, чувствительными к невербальным сигналам и более склонными к родственным чувствам.

Вдруг, невзначай я пришел к этому невероятному открытию.

(Э. Уайлс (о доказательстве последней теоремы Ферма))

Быстро растущая гора фактов явственно показывает у нас есть два ума, два способа познания, два типа памяти, два уровня аттитюдов. Первые на поверхности, в нашем мгновенном восприятии; вторые расположены ниже и руководят автопилотом, ведущим нас на протяжении большей части нашей жизни. Мы видим труд этих любознательных работников «подвала» в социальной интуиции, где они проскальзывают в наше восприятие, а также в наше совершенствование навыков и творческое вдохновение. Опытным путем мы нарабатываем практическую интуицию — трудноуловимое, сложное, неформулируемое знание, которое помогает решению наших проблем.

При помощи глаз ваш мозг получает едва различимые образы объекта. За микросекунду мозг анализирует различия и делает вывод о расстоянии до объекта. Даже с калькулятором в руках ваше сознание с трудом бы выполнило подобные вычисления. В любом случае ваш интуитивный разум уже знает ответ. Конечно, мы знаем, что это слишком сложно понять нашему сознанию.

Бессознательное научение. То, что вы знаете, но не знаете о том, что вы это знаете, влияет на вас больше, чем вы полагаете. Это «сухой остаток» более чем 300 экспериментов по изучению силы нашего бессознательного научения (или «неосознанного» обучения, как чаще предпочитают называть его исследователи познавательного процесса, чтобы не смешивать это понятие с идеей Фрейда о бурлящем бессознательном). Некоторые из этих экспериментов Павла Левицкого и его коллег из лаборатории по изучению бессознательной обработки информации Университета Талса получили финансовую поддержку грантами Национального научного фонда на сумму более $1 миллиона. Эксперименты Левицкого обнаружили, что способный к решению множества задач бессознательный рассудок не только стремится к упорядочению деталей. Он быстр, подвижен, восприимчив и удивительно способен к «обнаружению сложных информационных схем».

Пример: вы понимаете, какая из нижеследующих фраз звучит лучше: «большой красный сарай» или «красный большой сарай», однако наш разум с трудом может сформулировать правило, известное нам интуитивно. «Таким же образом, — говорят Левицкий, Томас Хилл и Мария Кржыжевская, — казалось бы, простой акт распознавания формы и размера объекта, а также его расположения в трехмерном пространстве требует серии изощренных геометрических преобразований и расчетов, которые выходят далеко за рамки того, что большинство реципиентов могут сформулировать или просто понять. Не пытайтесь просить профессиональных шахматистов объяснить их следующие ходы, или спрашивать у поэтов, откуда они взяли эту метафору, или влюбленных, почему они влюблены. Они знают лишь то, что они делают это».

Эксперименты в Университете Талса показали, что бессознательное научение может предвосхищать паттерны, «которые слишком сложны для осознанного познания». В ходе одного исследования часть студентов смотрела (а другая часть не смотрела), как цифра «6» прыгала по экрану компьютера из одной его четверти в другую. Это выглядело как случайный процесс: никто не заметил закономерности. Однако те, кто видел перемещение цифры «6» по экрану ранее, находили ее быстрее, когда «6» была спрятана на экране, заполненном другими цифрами. Не зная, как это происходит, они демонстрировали лучшую способность отслеживать цифру. Когда перемещение цифры становилось действительно случайным, результаты ухудшались.

Левицкий повторил эксперимент с участием своих догадливых коллег профессоров-психологов, которые знали, что он изучает бессознательное научение. Они тоже начинали находить цифру быстрее, и они тоже не знали, почему. Когда экспериментаторы включали случайное перемещение и результат ухудшался, профессора начинали строить догадки о причинах ухудшения (возможно, угрожающие подпороговые стимулы?). Студентам, которые демонстрировали бессознательное научение, Левицкий даже предложил по $100 в случае, если они разгадают схему. Некоторые провели много часов над ее расшифровкой и все равно не добились успеха.

Бессознательное научение, несмотря на свою удивительную тонкость, может формировать крайне устойчивые стереотипы. В ходе другого эксперимента Левицкий показывал студентам измененные на компьютере человеческие лица: удлиненные, нормальные и укороченные — и говорил студентам, что некоторые из этих людей профессора, которые ставили оценки справедливо, а другие — несправедливо. После просмотра части «несправедливых» преподавателей с удлиненными лицами и «справедливых» преподавателей с укороченными лицами студенты оценивали «справедливость» 20 новых лиц. Не подозревающие о своем бессознательном научении (студенты говорили, что они просто угадывали), они продолжали делать выводы о справедливости по пропорциям лица, полагая, что длиннолицые преподаватели несправедливы, а коротколицые справедливы. Также в реальной жизни первые впечатления, сформированные на основе ограниченных данных, могут сохраняться при отсутствии вспомогательных фактов. Однажды родившись, стереотипы продолжают существовать.

В одном из своих ранних экспериментов, в котором участвовали студенты Варшавского университета, Левицкий показал, насколько быстро формируются наши бессознательные ассоциации, влияющие на наше поведение. Когда студенты решали, какая из двух женщин (помеченных буквами «А» и «Б») выглядит более приветливо, они с равной частотой выбирали и ту и другую. Другие студенты, которые встречались с дружелюбной и симпатичной женщиной-экспериментатором, похожей на женщину «А», выбирали женщину «А» в шесть раз чаще. В повторном исследовании женщина-экспериментатор вела себя враждебно по отношению к половине испытуемых. Позже, когда испытуемым надо было отдать результаты теста одной или другой женщине, они избегали ту, которая была похоже на экспериментатора Возможно, и вы можете вспомнить моменты, когда вы интуитивно реагировали позитивно или негативно на человека, напоминающего вам знакомого.

Накопление опыта. В 1998 г. чемпион мира по шахматам Рон (Суоки) король Барбадоса поставил рекорд, сыграв одновременно с 385 игроками за 3 часа 44 минуты. Пока его противники могли неторопливо планировать свои действия, король мог выделить не более 35 секунд на каждую из игр — беглый взгляд на доску для каждого хода. Тем не менее он смог обыграть всех 385 игроков. Как ему это удалось? И как механики, врачи-терапевты и инструктора по плаванию (все, кто был исследован) зачастую способны моментально определить проблему?

По сравнению с новичками эксперты знают намного больше. В результате классического исследования Уильям Чейз и Герберт Саймон обнаружили, что профессиональные шахматисты, в отличие от всех нас, могут зачастую воспроизвести расположение фигур на шахматной доске, взглянув на нее лишь мимоходом. В отличие от слабого шахматиста, который держит в голове всего лишь несколько схем, хороший игрок помнит около 1 тысячи, а профессионал окало 50 тысяч схем. Профессиональные шахматисты могут также воспринимать шахматную доску по частям, разбивая на кластеры, которые они видели ранее. Беглый взгляд на доску — это все, что необходимо для распознавания множества раскладов. Исключение составляют случаи, когда фигуры расположены случайным образом и память профессионалов несколько проигрывает по сравнению с памятью новичков. Таким образом, профессиональный шахматист может играть на интуиции, тратя от 5 до 10 секунд на ход, не тратя времени на анализ альтернативных решений и без существенной потери качества игры. В своей книге об интуиции «Разум сильнее машины» («Mind Over Machine») философ Хьюберт Дрейфус и профессор-разработчик Стюарт Дрейфус пишут об испытании шахматиста международного класса Хулио Каплана: его просили озвучивать координаты хода во время быстрой игры против чуть более слабого гроссмейстера. «Даже притом что его аналитический ум был целиком занят произнесением координат, Каплан более чем выстоял против гроссмейстера в серии игр. Точно так же как вы можете распознавать тысячи лиц, Каплан мог распознавать и реагировать на тысячи шахматных позиций».

Точно так же терапевты и механики часто могут выполнять предварительную диагностику, как бы рассуждая: «Это напоминает мне симптомы, которые я видел ранее, когда проблема была X». Диагноз продиктован не логикой — другие заболевания могут вызывать подобные симптомы. Но это быстрый и обычно верный способ.

Еще более быстры и поразительно точны профессиональные операторы, определяющие пол цыплят. Птицеводы вынуждены ждать 5-6 недель до появления взрослых перьев, чтобы отделить петухов от кур. Производители яиц хотели бы покупать и выращивать только куриц, и конечно же, их заинтересовало то, что один японец обладает необъяснимой способностью определять пол у суточных цыплят. Даже птицеводы не мог>^гт отличить пол у только что вылупившихся цыплят, тогда как японские эксперты могут сделать это с первого взгляда. Производители яиц из разных стран отправили некоторых своих сотрудников па обучение к японским экспертам. Через месяц обучения и стажировки лучшие американские и австралийские операторы практически соответствовали японским и могли определить пол у 800 цыплят из 1000 за час с точностью 99%. Но не спрашивайте их, как они это делают. Любой эксперт, определяющий пол цыплят, скажет вам, что разница между патами слишком мата для разъяснения.

Люди с синдромом саванта[9] наглядно демонстрируют то, что психолог из Университета Альберты Каролин Евчук называет «интуитивное мастерство в условиях общего дефицита». Несмотря на низкие интеллектуальные показатели, страдающие синдромом саванта могут назвать нам день недели, на который придется или приходилась любая названная дата, вычислить квадратный корень быстрее калькулятора или нарисовать по памяти пейзаж в мельчайших деталях. Все это они выполняют бессознательно и не могут объяснить, как у них это получается. Один подросток, способный рассчитывать календарь, просто объяснил: «используйте мой мозг». Они умеют, сами не зная как.

Когда опытные шеф-повара говорят, что при смешивании ингредиентов они «просто используют опыт и интуицию», они формулируют «теорию поведения эксперта, которая возникла в последние годы, — замечает Саймон. — В повседневной речи мы используем слово интуиция для описания мгновенных действий (решение проблемы или нахождение ответа на вопрос), при совершении которых эксперт не в состоянии подробно описать ход мысли или другой процесс, благодаря которому был найден ответ. Ситуация содержала ключевой элемент, открывший эксперту доступ к информации, спрятанной в его памяти, а эта информация, в свою очередь, и обеспечила нахождение ответа Интуиция — это распознавание, ни больше ни меньше». Хотя мы не знаем, что именно они чувствуют, операторы, определяющие пол цыплят, интуитивно различают едва уловимые патовые признаки.

В то же время у экспертов знания систематизированы .лучше, чем у новичков, и таким образом, что это позволяет пользоваться ими эффективнее. Новички воспринимают информацию отдельными частями, эксперты видят более широкую и информационно насыщенную картину. Студенты-медики могут знать типичные признаки разных болезней, а эксперты видят связь между болезнями и соответствующими симптомами. Каждый из нас в чем-то эксперт, и наши знания организованы так, что позволяют нам творчески обрабатывать информацию.

Эксперту, вооруженному систематизированными знаниями, требуется время, чтобы определить проблему точно. При этом они зачастую идут одновременно обоими путями: от конечной цели к текущему состоянию дел и от текущего положения к желаемому. Кроме того, их экспертиза избирательна. Кардиологи превосходят военных врачей и психиатров при решении кардиологических проблем. Но ни один из mix недостаточно хорош при выборе кандидатов на стажировку и постоянную работу. Подбор персонала лежит вне области их экспертных возможностей.

В любой области, тем не менее, мы можем столкнуться с гением. До 1997 г. Гарри Каспаров мог победить компьютер «Deep Blue», содержащий тысячи классических шахматных партий (и таким образом владеющий лучшими ходами последнего столетия) и способный просчитывать 200 миллионов ходов в секунду. Как кто-то заметил, это как играть в слова с человеком, у которого в руках Оксфордский словарь. Благодаря интуитивному расчету и креативности Каспаров утвердил величие разума.

Неявное знание. Академический ум и мотивация помогают объяснить, почему некоторые люди добиваются успеха в жизни и работе. «Жизненная мудрость — "практический ум" — тоже имеет значение, — замечает психолог из Йельского университета Роберт Стернберг. — Большинство интуитивного опыта и практического умения усвоено как "неявное знание". Например, успех управленца меньше зависит от академических способностей, которые можно оценить тестом на интеллект (предполагается, что оценка средняя или выше средней), чем от развитой способности справляться с задачами, управлять другими людьми и самим собой. Большая часть подобных знаний неформулируема и не может быть объяснена непосредственно. Это скорее скрытое, чем явное знание». «Мы знаем больше, чем мы можем сказать», — заметил Майкл Полани, физический химик, ставший впоследствии философом.

Неявное знание — это невыраженное знание, приобретенное посредством опыта, не специально. Словарь философии разума говорит, что неявное знание «как правило, недоступно для осознания», оно интуитивно. Неявное знание — это методическое знание. В отличие от эксплицитного знания — «знаю что», неявное знание — «знаю как». Исследуя менеджеров, продавцов, учителей и военных офицеров, Стернберг и его соратники Ричард Вагнер и Джозеф Хорват выяснили некоторые невербализуемые знания, способствующие успеху. К примеру, они разработали тест практического интеллекта менеджеров, который выявляет неявное умение составлять эффективные напоминания, мотивировать людей, распределять задания, понимать людей и продвигать по служебной лестнице. Специалисты с более высокими показателями по этому тесту обычно получали более высокую зарплату и имели более высокие профессиональные показатели, чем их коллеги с более низкими оценками по тесту.

Хьюберт и Стюарт Дрейфус описывают, как накопление неявного знания, основанного на опыте, помогает в работе японских компаний, которые, как они считают, управляются лучше, чем американские:

«Японские работники больших корпораций обычно работают в одной и той же компании на протяжении всей своей карьеры, поднимаясь по служебной лестнице, и зачастую, достигая верхнего руководящего уровня, досконально знают все аспекты организации компании. С другой стороны, американские менеджеры часто меняют место работы, чтобы форсировать продвижение по карьерной лестнице. Что же типичный американский менеджер приносит с собой в новую компанию? К сожалению, не так уж и много практических знаний, которые он предположительно приобрел на базе конкретного опыта работы в предыдущей компании. Не бывает двух компаний с одинаковым персоналом, проблемами и философией».

Телесная одаренность. Маленькое упражнение: скажите слова «БОТ» и «ПОТ». Чувствуете ли вы, как по-разному ваш рот произносит начало каждого слова? Легко, не так ли? А как насчет разницы между «БОТ» и «ПОТ»? Можете ли вы научить кого-нибудь, как вы это делаете? Осознавали ли вы эту разницу до того, как вас спросили? Осознаете ли сейчас?

Разница между звуками «б» и «п» не совсем уловима (контролируется мозжечком, похожим на маленький кочешок цветной капусты, подвешенный позади мозга). Чтобы произнести звук «б», вы размыкаете губы, когда ваши голосовые связки вибрируют. Чтобы произнести звук «п», ваши губы размыкаются примерно за одну тринадцатую секунды до того, как голосовые связки начинают вибрировать. Разница ничтожна. Но интуитивно, без усилий, мгновенно, не думая, вы делаете это (если только мозжечковый импульс не нарушен и четко регулирует момент, в противном случае вы можете сказать «пот» вместо «бот», но никогда не скажете «дот»).

Или рассмотрим сложную простоту нашей естественной улыбки. Наше тело интуитивно знает, как улыбаться, приподнимая щеки. Однако когда нас просят улыбнуться в камеру, мы вынуждены делать специальное движение, и растянутый в улыбке рот выглядит совсем не так, как теплая улыбка которой мы приветствуем друга. Какая ирония, что действие, которое мы без усилий выполняем по нескольку раз в день, так трудно исполнить по заказу. Это хорошо знает каждый фотограф.

Все это скромные примеры интуитивной одаренности тела. Как мы узнаем в главе 7, атлеты демонстрируют удивительное интуитивное знание физики и математики. Майкл Джордан, бросая баскетбольный мяч, неосознанно и постоянно производит серию расчетов силы, направления движения, эффектов гравитации, параболических кривых и аэродинамических сил сопротивления. Он знает, как интерпретировать комплексы движений девяти остальных игроков, и интуитивно понимает, когда и куда двигаться и кому передать мяч.

Когда искусный скрипач читает с листа часть произведения, его тело и пальцы интуитивно знают, как действовать, и реагируют на поступающую визуальную, акустическую и тактильную информацию. Мои коллеги опытные скрипачи Михай и Дебора Крэйовину, объясняют, что с годами практики можно научиться видеть определенный тон и при «безошибочной интуиции» просто знать, куда ставить пальцы на струну, когда их перемещать, как сильно зажимать, под каким углом и с каким нажимом перемещать смычок, а также как двигать телом, чтобы сохранить равновесие и восстановить силы. Все это происходит одновременно без траты времени на отдельные рассудочные решения по каждому элементу и с поистине идеальной точностью (99% — это еще недостаточно хорошо). Интуиция скрипача труднодостижима. Это естественное изящное автоматическое действие, выработанное за тысячи часов тренировок.

Пьер Ферма, озорной гений XVII в., бросил вызов математикам своего времени и предложил им найти доказательства всевозможных теоретических задач. После того как математики смогли решить все его задачи, на полях книги он набросал свою наиболее известную задачу (так называемая последняя теорема Ферма). Эта теорема следует из теоремы Пифагора: а² + b² = с². Уравнение имеет бесконечное чисто натуральных решений, таких как а = 3, b = 4, с = 5. Но решения для множества сходных уравнений а²+ b² = с², где п — любое целое чисто больше 2, нет, утверждал Ферма. «Я нашел этому поистине чудесное доказательство, но поля книги слишком узки для него».

На протяжении более трех веков загадка повергала в недоумение величайших математиков, даже посте того как в 1908 г. за ее решение был предложен приз в $2 миллиона (в пересчете на современные доллары). Как и бесчисленное множество других, математик из Принстона Эндрю Уайлс размышлял над этой проблемой более 30 лет и стоял на грани решения задачи. Затем, однажды утром, ни с того ни с сего «невероятное открытие» — решение единственной оставшейся трудности — пришло ему в голову. «Это было настолько невероятно красиво, так просто и элегантно. Я не мог понять, как я мог его пропустить, и я просто смотрел на него и не верил в течение 20 минут. Потом весь день я ходил по факультету и возвращался обратно к моему столу, чтобы посмотреть, осталось ли оно там. Оно там было. Я был так возбужден, что не мог сдерживать себя. Это был самый важный момент в моей работе».

Переживание Уайлсом момента творчества отражает то, что Роберт Стернберг и Тодд Лаберт понимали как пять компонентов творчества — продуцирования новаторских и ценных идей.

Первый компонент — это знание вопроса. «Удача благоволит подготовленным», — заметил Луи Пастер. Чем больше идей и представлений каждый из нас получает, приобретая знания, тем больше у нас шансов сложить кирпичики творческим образом. Хорошо развитый фундамент знаний Уайлса давал ему доступ к другим математическим теоремам и методам.

Второй компонент заключается в навыках образного мышления. В моменты творчества мы видим вещи в новом свете, распознаем схемы, создаем связи. Изучив основные элементы проблемы, мы переоцениваем и рассматриваем проблему по-новому. Сначата Коперник совершенствовал свои знания, наблюдая за Солнечной системой и ее планетами, затем он установил, что Солнечная система вращается не вокруг Земли, а вокруг Солнца Творческое заключение Уайлса соединило два важных, но неполных решения.

Третий компонент — азартная личность. Идея сформулирована Стернбергом и Любартом в названии их книги о творчестве «Вызов толпе». Творческие личности допускают неопределенность и риск, стойки в преодолении препятствий и ищут новый опыт. Изобретатели зачастую сохраняют упорство после поражения: Томас Эдисон перепробовал бессчетное количество веществ в поисках нити накаливания для электрической лампы. Уайлс утверждает, что он работал над теоремой Ферма изолированно от математического сообщества частично для того, чтобы оставаться сконцентрированным на проблеме и избежать отвлекающих раздражителей.

Четвертый компонент — это внутренняя мотивация. Исследователи творчества Тереза Амабиле и Бет Хеннесси поясняют: «Люди будут более креативны, когда их мотивацией в первую очередь является не внешнее давление, а интерес, наслаждение, удовлетворение и вызов, которые бросает им работа». В эксперименте Амабиле студенты создавали наиболее творческие художественные произведения, когда им НЕ говорили заранее, что эксперты будут оценивать их работы. В реальности творческие люди меньше концентрируются на внешних мотивах (конечные сроки, мнения окружающих, получение денег), а больше на истинном удовольствии от работы и решения задачи. «Я был так одержим этой проблемой, — вспоминал Уайлс позднее, — что в течение 8 лет я думал о ней все время: с утра, когда я просыпался, и до того момента, когда я засыпал ночью».

Пятый компонент — это творческая среда. Новаторские и оригинальные идеи вспыхивают, подпитываются и дорабатываются в процессе взаимоотношений. Изучая карьеры 2026 заметных ученых и изобретателей, психолог Дин Кейт Симонтон заметил, что наиболее выдающиеся из них редко были одинокими гениями. Их наставляли, побуждали и поддерживали окружающие. У многих эмоциональный ум нуждался в активном контакте с себе подобными. Даже Уайлс, относительный одиночка, опирался на плечи других, сотрудничая со своим бывшим студентом Ричардом Тейлором.

Интуитивное пространство творчества проистекает из бессознательной переработки информации. Когнитивная работа Уайлса базируется на долгих часах обдумывания проблемы. «Вы действительно должны не думать ни о чем, кроме проблемы, просто сконцентрироваться на ней целиком. Затем вы прерываетесь. После это следует период отдыха во время которого подсознание как бы отключается, и именно в это время приходит новое понимание». То же происходило у Исаака Ньютона, отмечает Джон Мейнард Кейнс: «Его особый талант заключатся в способности удерживать в сознании проблему достаточно длительное время, чтобы раскрыть ее целиком. Я полагаю, что его преимущество заключалось в силе его интуиции, наиболее мощной и упорной, какой когда-либо был наделен человек».

Озарение Уайлса, вспыхнувшее в его сознании в период релаксации, иллюстрирует отсутствие усилий в моменты многих инсайтов. Архимед шагнул в ванну и воскликнул «Эврика!», осознав, что золотая монета вытеснит меньше воды, чем серебряная того же веса. Сон Кекуле о змее, кусающей себя за хвост, привел его к открытию бензольного кольца. Объясняя, как он пришел к концепции теории вероятности, Эйнштейн говорил, что «слова и речь ... кажется, не играли никакой роли в моем мыслительном процессе». По одному наблюдению, 72 из 83 лауреатов Нобелевской премии в области естественных наук и медицины непосредственно связывали интуицию со своим успехом. «Мы чувствовали временами, будто чья-то рука ведет нас, говорил Майкл Браун, удостоенный премии в области медицины в 1985 г. — Мы шли от стадии к стадии, каким-то образом мы знали верный путь, и я действительно не могу вам сказать, откуда у нас было это знание».

Бах говорил нечто похожее про легкость, с которой появляются новые музыкальные идеи: «Проблема не в том, чтобы найти их, а в том, чтобы, вставая утром и выходя из постели, не наступить на них».

Вордсворт писал в «Строках, написанных на расстоянии нескольких миль от Тинтернского аббатства» («Lines Composed a Few Miles Above Tintern Abbey»): «Глазами, успокоенными силой гармонии и радости, мы смотрим в суть вещей».

«Живопись сильнее меня, — говорил Пикассо. — Она заставляет меня делать то, что она хочет». В начале каждой работы он пояснял: «Есть кто-то, кто работает со мною вместе».

Ларри Гелбарт, написавший 97 эпизодов «Чертовой службы в госпитале MASH», похоже описывал свой творческий процесс: «...как будто твой мозг — это кто-то другой, просто пользующийся твоим телом как офисом».

Действительно ли озарение приходит в бессознательное до того, как просыпается осознание? У всех нас есть опыт бессознательной работы ума, когда мы настраиваем свой внутренний будильник перед тем, как лечь спать (благодаря нашим внутренним часам), и пробуждаемся за 5 минут до того, как будильник начнет нас будить на ранний утренний самолет. Или когда, будучи не в состоянии вспомнить чье-то имя или пин-код банковской карточки, мы переключаемся на что-то другое, до тех пор, пока непроизвольно, как всплывающая реклама на сайте, недостающая информация не прорывается в наше сознание. Кажется, что бессознательная активность вызревает в виде осознанных ответов.

Поэты, писатели, композиторы и художники охотно определяют роль интуиции в творчестве. «Вы получаете отдачу от интуиции, когда вы даете ей место, когда вы останавливаете суету рационального сознания», — советует писательница Анн Ламотт.

«Итак, попробуйте успокоиться, затихнуть, глубоко вздохнуть и слушать. Взгляните искоса на экран в вашей голове, и если вы посмотрите, то увидите искомое, детали сюжета, его направления, может быть, не прямо сейчас, а в конечном итоге. Если вы перестанете пытаться слишком сильно контролировать свой ум, у вас возникнет наитие о том, каков тот или иной персонаж. Это довольно трудно прекратить контролировать, но вы можете это сделать. Если ваша героиня внезапно вытянет из кармана наполовину съеденную морковку, пусть она это сделает. Позднее вы можете спросить себя, правильны ли эти намеки. Научитесь слышать тихий внутренний голос».

В эксперименте с немецкими второклассниками Роберт Сиглер ясно продемонстрировал, что озарение приходит сначала в бессознательное. Дайте детям простую математическую задачку (18 + 24 — 24), и они смогут объяснить вам, как они ее решили. «Обратная проблема» подобного рода (А + В — В) практически всегда отнимает у маленьких детей более 8 секунд на решение путем подсчетов, но менее 4 секунд на решение на инсайте (видя, что ответ всего лишь А). Получая серию таких задач, дети переходят от подсчетов (занимает 8 и более секунд) к быстрым бессознательным приемам (занимает менее 4 секунд, но без вербализации метода) и способны пятью задачами позднее сформулировать быстрый способ. Переход между осознанным вычислением и осознанным быстрым способом обычно осуществляется за четыре попытки бессознательного инсайта — решения проблемы в моментальном режиме, хотя испытуемые думали, что они используют сложение и вычитание. «Мы доказываем при помощи логики, — говорил математик Анри Пуанкаре. — Мы открываем при помощи интуиции».

Примечания:

3

Разин (Reason) — разум; фокс (Fox) — лиса, тайгер (Tiger) — тигр; автор шутливо намекает на то, что фамилия исследователя связана с его областью исследований. — Примеч. перев.

4

1 дюйм — 2,54 см.

5

У этой английской фразы есть множество значений, например: «Мы стоим на берегу реки» или «Мы стоим окаю здания банка», и т. д. — Примеч. перев.

6

Прайминг (от англ. prime — инструктировать заранее, давать предшествующую установку) — это процесс актуализации ранее сформировавшейся установки, который может привести к искаженной интерпретации воспринимаемой в данный момент информации. — Примеч. науч. ред.

7

Тест SAT (Scholastic Attitude Test) — это тест на вербальные и математические способности, который сдают все поступающие в высшие учебные заведения США. — Примеч. науч ред.

8

Дейта из «Звездного пути» является воплощением холодной, лишенной эмоций рациональности. Его блестящий ум и логика дают ему сверхчеловеческие аналитические способности. Тем не менее он понимает, что он чего-то лишен. Он пытается сочинять стихи, но без сердечного жара они выходят скучными. Интеллектуальное любопытство Дейта заставляет его гадать, что такое страх, гнев и радость. но он не может испытать этих чувств. Он — олицетворенное знание, а не эмоция. В фильме «A.I..» Стивен Спилберг создал робота иного сорта, запрограммированного испытывать любовь и давать ее. — Примеч. перев.

9

Синдромом саванта (иногда савантизмом) называется довольно редко встречающееся состояние, при котором человек, страдающий расстройством развития (в частности, аутизмом), демонстрирует тем не менее сверхъестественные интеллектуальные возможности в какой-то отдельной области. — Примеч. науч. ред.