Невозможно написать книгу о современном браке, не обсуждая в ней коммун, которые часто служат альтернативой обычного брака. Тем не менее я приступаю к этой главе с определенной долей тревоги, основанной на некоторых фактах и ощущениях.

1. В Соединенных Штатах, по приблизительной оценке, насчитывается от двух до трех тысяч коммун и организованных общин, однако их число постоянно меняется: то растет, то уменьшается и вновь увеличивается с быстротой, при которой устаревает сразу же все, что только может быть зафиксировано.

2. Разнообразие коммун так огромно, что любое общее утверждение о них, может в одно и то же время быть истинным для одних и ложным для других.

3. За последнее время уже было написано множество прекрасных книг о коммунах, поэтому попытка все написать только в одной краткой главе об этих разнообразных группах может показаться самонадеянной.

4. Но самым существенным является то, что сам я никогда не жил в коммуне, и, следовательно, мне недостает внутреннего опыта, который я ощущал при написании других глав. Для того чтобы компенсировать это, я воспользовался помощью двух людей — Натали Р. Фукс и Роберта Дж. Уиллиса, которые буквально стали для меня глазами и ушами.

Естественно, я не буду пытаться охватить все аспекты жизни коммун. У них есть, например, чисто экономическая проблема — как выжить. Есть идеологические нюансы, мистические, поведенческие: уход от цивилизации, движение за свободу женщин, поиск более высокого сознания, путей к ненасильственной революции. Существуют различные идеи организации групп: от диких хиппи и философствующих анархистов до вполне определенно направленных и дисциплинированных групп. Есть целый ряд проблем, которые касаются отношений соседства— живет ли группа в диком лесу или в центре большого города. Этих вопросов я касаться не буду, а тем, кто захочет узнать о коммунах больше, помогут книги, указанные в библиографии.

Мой интерес будет, в соответствии с целью этой книги, направлен на то, чтобы изучить способы и особенности супружеских, сексуальных и других межличностных отношений в коммунах. Я так постараюсь сделать это, чтобы не было возможности узнать ни одного человека или коммуны. Лучше всего я смогу это сделать, используя записи интервью или наблюдений людей, которых я знаю и которым верю, или письма и воспоминания, написанные членами коммун.

Прежде чем взяться за дело, я хотел бы освободить читателя от некоторых заблуждений, которые могут у него быть.

Во-первых, коммуна не является «сборищем хиппи», как это часто определяется в общественном понимании. Люди в коммуне просто пытаются жить другими ценностями, чем те, которые приняты в обычном сообществе, и часто это проявляется в их особенной и необычной одежде. Однако люди, которые упоминаются в этой главе, принадлежали к различным социальным группам, среди них, например: бывший инженер, социальный работник, корпоративный служащий, ученый-исследователь, клинический психолог, бывший программист, студент-богослов, бывший агент ЦРУ, специалист- информатик, плотник, художник, выпускники университетов Рэдклифф, Суортмор, Гарвард и других известных мужских и женских колледжей. Это часть нашей интеллигенции, пытающаяся создать новый революционный мир среди «мира истеблишмента». В этом ключе их и нужно рассматривать.

Во-вторых, большинство современных коммун, но не все, склоняются к философии анархизма. Поскольку для большей части людей это — синоним хаоса, беззакония и терроризма, наверное, нужно дать определение его настоящего философского смысла. В его основе лежит свобода воли. Это включает отказ от всех форм принудительного управления и руководства как государственного, так и религиозного. Бертран Рассел уловил дух анархизма, когда сказал о ком-то: «Он склонен к анархизму; ненавидит систему, организацию и единообразие». Многие члены коммун подписались бы под этим.

Во многих отношениях они в своей философии не очень отличаются от ранних христиан. В Деяниях, 2: 44 — 46, сказано: «И все же верующие были вместе и имели все общее; и продавали имения и всякую собственность, разделили всем, смотря пo нужде каждого... и принимали свою пищу в веселии и простоте сердца». Не все коммуны расстаются с собственностью в такой степени, но многие из них достаточно далеко заходят в обобществлении собственности, и это говорит о том, насколько радикально они отвернулись от материалистической, конкурентной культуры, в которой они выросли.

Возможно, самое лучшее краткое определение коммуны можно найти в «Новом международном словаре Вебстера (старая версия)»: «В своих более практичных формах анархизм... в качестве идеала берет маленькие автономные коммуны, члены которых уважают независимость каждого, в то время как объединяются, чтобы сопротивляться агрессии. В своих лучших вариантах они стремятся к созданию такого общества, которое построено скорее на добрых намерениях, чем на законах, и в котором каждый человек производит в соответствии со своими силами, а получает по потребностям». Я полагаю, что многие члены современной коммуны подписались бы под этим и в то же время признали, что зачастую они слишком быстро оказываются несостоятельными.

В этом смысле они сильно отличаются от утопических коммун прошлого столетия, существовавших в нашей стране, в которых обычно была объединяющая религиозная идеология, сильный и харизматичный лидер и группа последователей, чья жизнь строго регулировалась. В одном интересном исследовании этих старинных коммун (Kantor, 1970) выявляются определенные признаки, которые строго отделяли более устойчивые коммуны от менее устойчивых (очевидно, что устойчивость — не единственный критерий, по которому они могли оцениваться).

Главное отличие между более и менее устойчивыми состояло в том, что первые признавали свободную любовь и безбрачие, в то время как вторые не признавали. Другими словами, в старинных коммунах сексуальное поведение было четко определено либо самими членами, либо за них. Распределяя по порядку остальные характеристики наибольшей устойчивости, можно выделить: отсутствие платы за общественный труд; общественное участие в повседневной работе, ежедневные групповые собрания, празднование знаменательных дат в жизни коммуны. Мне представляется интересным сравнить это с устройством современных коммун.

А сейчас я хотел бы познакомить вас с существующим многообразием видов коммун. Попытаюсь дать вам некоторое представление о тех группах, которые определены как коммуны, описав каждую из них в одном коротком параграфе. Я умышленно упустил названия групп, поэтому вместо мгновенного узнавания их у вас будет больше возможности представить себе, каково было бы жить в такой группе. Все это реальные коммуны, которые существуют сейчас или существовали совсем недавно:

1. Вот сельская коммуна из одиннадцати взрослых и шести детей, которые во многом живут как одна семья. Делают работу, достигают своих целей без какой-либо специальной организации так, как это происходит в обычной семье. Но они не могут сами себя обеспечить, поэтому некоторые из членов коммуны работают какое-то время в городе, чтобы поддержать баланс бюджета. Однообразное питание. Нет единого управления. О детях заботятся неравномерно, но преимущественно расширенной семьей. Взрослые чаще живут в паре, но допускаются сексуальные отношения и вне пары. Межличностные трудности решаются при помощи очень откровенного обсуждения в группе или между участниками конфликта.

2. Одна коммунальная «семья» состоит приблизительно из дюжины мужчин и женщин (и одного ребенка), получивших образование, которые живут в городском доме. Они перестроили дом, чтобы дать каждому человеку больше пространства и независимости. Все они, за исключением человека, который переделывает дом, имеют работу в городе. Общую работу они распределяют между собой. В основном живут парами, но бывают сексуальные поиски (эксперименты) за пределами пар, группа об этом знает. Для снятия напряженности отношений между членами группы часто используются процедуры, взятые из «групп встреч». Почти все имели некоторый опыт участия в таких группах. Соседи сначала относились к ним подозрительно, но потом стали более терпимыми.

3. Полудеревенская община, которая была открыта для каждого, кто хотел просто приходить или оставаться жить. Каждый мог делать то, что он хочет, в смысле работы, или вообще ничего. Употреблялись наркотики. Жизненные и санитарные условия становились невыносимыми, и пришлось коммуну закрыть, так как она представляла угрозу с точки зрения общественного здоровья. Местное сообщество пришло в ужас от всего этого.

4. В общежитии около колледжа живут дюжина или больше человек, в основном студентов, они живут уже около восьми лет. По общему соглашению все члены коммуны находили себе сексуальных партнеров за пределами дома. Вся общественная работа распределялась поровну, готовка и прочее, независимо от пола. Отношения напоминают братско-сестринские. Цель в том, чтобы научиться жить друг с другом, как люди. Из-за того, что многие были студентами, происходила большая текучесть людей, но была и большая привязанность. Когда возникало напряжение в отношениях между членами коммуны — эта проблема обсуждалась на собрании. Часто устраивались праздники по случаю чего-либо или домашние ритуалы. Скорее всего, они сближали людей.

5. Городская группа — одна из попыток экспериментов с групповым браком, включающая трех мужчин и трех женщин. Дом ведется достаточно эффективно. Кто-то работает в городе. Все члены коммуны происходят в основном из образованной и обеспеченной прослойки общества, главным образом это «белые, англосаксы, протестанты». Групповой секс привел к проблемам, и они наконец разработали расписание совместного сна на каждую ночь — кто с кем спит (сон не всегда включает секс). Одна ночь в неделю «свободная». По некоторым причинам межличностные отношения, которые, предполагалось, будут по духу напоминать психологические тренинги, часто бывали язвительными и циничными и нацеливались на уязвимые места других. Все это было очень далеко от жизни в гармоничном «браке».

6. Большая группа родственных коммун с историей, длящейся более чем четыреста лет; все общины— земледельческие, от пятидесяти до ста тридцати человек в каждой. Моногамия была жестким правилом. На протяжении столетий в качестве внешней политики был глубоко укоренен пацифизм. Религия была объединяющей силой. Высшее образование презиралось. В каждой общине было два лидера— проповедник и распорядитель работ. Оба избирались. Я уверен, что члены этих коммун были бы потрясены включением себя в этот список, но они, определенно, являются членами коммуны: едят вместе и используют все вещи сообща. Живут в отдельных домах или квартирах. Для них характерно глубокое убеждение в своей правоте, усиленное тем, что им пришлось перенести гонения из одной страны в другую (включая США) из-за отказа служить в вооруженных силах.

7. Другая коммуна, имеющая хорошую репутацию, аккуратная, очень организованная, состоящая из тридцати мужчин и женщин (только двое детей), в которой все должны выполнять ежедневную рабочую норму. Для того чтобы сделать всю работу, больше засчитываются те виды работ, которых люди обычно стремятся избегать. Некоторые члены общины работают за пределами общины в течение двух месяцев, но часто им это не очень нравится. Цель коммуны — построить жизнеспособную альтернативу капитализму (цель, к которой они относятся очень серьезно) и изменить личное поведение каждого теми способами и таким образом, который они сами выбрали. Все важные решения на первых порах принимали три «проектировщика», но постепенно группа пришла к оперативному согласованию. Сначала в общине было всего десять человек с традиционным отношением к браку. Но скоро почти у каждого члена был сосед по комнате противоположного пола. Хороший порядок во всем— отличительный признак этой коммуны.

8. Внушительное число коммун, по большей части городских, разбросанных по всей стране и объединенных между собой тремя факторами: очень харизматичный лидер; частые групповые сессии по идеологической обработке участников, цель которых атаковать всякое сопротивление любого члена общины; почти все члены коммун — наркотически зависимые. Организация строго иерархическая и суровые правила. Члены общины получают более ответственные посты в том случае, если они заслужили это, с точки зрения группы и руководства.

9. Деревенская коммуна, не более двадцати пяти человек, объединенных вместе комплексом восточных мистических верований. В отличие от большинства коммун они фокусируются на личности, а не на группе. Много тихой медитации и созерцания, и каждую неделю исполняется экстатический ритуальный танец. Общая работа распределяется так: каждый член общины обязуется выполнять шесть «повседневных обязанностей», Члены коммуны немного отдалены друг от друга, и любые проблемы решаются индивидуально. Некоторые состоят в браке, а другие нет. Они следуют за религиозными гуру, но не зависят ни от одного из них. Каждое лето они приглашают несколько таких лидеров, чтобы воспринять их учение в двухнедельную сессию[7].

Естественно, ни одна группа людей не может жить вместе без разногласий, трений, ревности, гнева и всяких других эмоциональных всплесков, которые могут возникать в совместной жизни. А когда группа состоит из мужчин и женщин, все это происходит в многократном усилении. Полезно рассмотреть, как это происходит на определенных примерах, но помня, что это лишь частные случаи, обобщать которые нужно с предосторожностью. Я начну с некоторых случаев, в которых представлены просто люди, без специального акцента на пол.

Одна из проблем, с которой встречаются многие коммуны,— проблема количества членов. Каждый ли может прийти и остаться? Нужно ли ограничивать численность? Если да, то на какой основе? Роберт Хуриет (Robert Houriet, Book IV) выразительно описывает, как одна коммуна справилась с этой проблемой.

Это была коммуна-ферма, которой принадлежали малоплодородные земли, однако людей все прибывало и прибывало, и все они хотели остаться. Возникали проблемы как внутри самой коммуны, так и в отношениях с соседями. Но почти все члены первоначально прибыли как гости, поэтому не было группы «старожилов». Мало- помалу неплодородные почвы стали иссякать, а группа выросла до пятидесяти человек, и полный провал казался вполне очевидным. Хотя идеология гласила, что каждый, кто хотел вступить, должен быть принят, и у каждого была возможность остаться.

Дело принимало драматический оборот: здоровенный парень, Биг Дэвид, собрал совещание, которое полагалось по уставу в таких случаях. Практически большинство людей, как новеньких, так и старожилов, должны были присутствовать на нем. Когда собрание открылось, Биг Дэвид произнес: «Послушайте, я в отчаянии. Есть проблема, у нас стало слишком много народу. Здесь могут проживать только 25 человек. Только некоторые из нас сделали хоть что-то, чтобы обустроить это место. Люди такие же, как и я, которые пришли прошлой осенью и помогли с уборкой урожая, не хотят никого выкидывать. Мы все братья и сестры. Но не все могут жить здесь, и вы имеете такие же права, как и я, но здесь нет достаточно пищи и места. Так что же мы решим? Я всю жизнь бродяжничал. У меня никогда не было дома. Я жил на улице, каждый раз на новом месте. Это первое место, которое я захотел назвать своим домом. А теперь я вижу и понимаю, что оно гибнет. Моя подруга и я были выброшены на обочину, и мы знаем, что это такое. У нас будет ребенок, и я не хочу оставлять это место. Однако если кто-то из вас не отколется, то мы вынуждены будем снова выйти на обочину, вот почему я в отчаянии (Houriet, 1971, р. 159 — 160).

После множества аргументов и обсуждений за и против, со множеством доказательств необходимости уменьшения числа участников, Биг Дэвид заговорил снова: «Кто собирается покинуть коммуну?» Медленно, ко всеобщему удивлению, около двадцати людей поднялись, и осталось сидеть приблизительно столько же. В течение двух дней уехало тридцать человек, включая философски настроенного анархиста, который хотел принимать всех. Биг Дэвид повесил на воротах табличку: «Гостям без дела не входить». Так своим собственным уникальным способом коммуна урегулировала этот вопрос и снова была способна себя обеспечивать благодаря изменению своей философии.

В другой общине возникла проблема, связанная с отношениями с соседями. Питер был обеспокоен этим, но он воспринимал все слишком отвлеченно, используя фразы вроде: «Вероятно, будет разумно сразу обратиться к представителю общественности». Еще он бросал фразы типа: «предвидя их возражения», «назначение комитета, который должен охватить весь спектр общества» и т. п. его манера изложения взбесила Клодию и Элен. Клодия кричала: «Даже не то, что ты сказал, а то, как ты это сказал, вот что меня так бесит!» Затем подключилась Элен. Ее выступление напоминало очистку луковицы: «Все то время, пока я тебя знаю, у меня было такое впечатление, что ты пытаешься скрывать многое от нас... как будто мы— дети, а ты стремишься уберечь нас от боли знания обо всех заботах, висящих на твоих плечах... Это разновидность скрытого патернализма, а ты в этом являешься лидером. Ты предусмотрительно настоял купить землю, когда все еще воздерживались. Но теперь ты пытаешься давить на нас просто даже тоном своего голоса... » Элен остановилась. Последовало молчание. «Продолжай»,— сказал Питер.

Клодия. Почему ты не выйдешь вперед и не расскажешь нам о том, что ты чувствуешь вместо этого формального дерьма. Я очень, очень редко видела, как ты показываешь настоящего себя. Был только один вечер с музыкой... Тогда ты был взволнованным, сердитым, расстроенным, но это был ты.

Питер (мягко). Это был очень полезный разговор.

Клодия: Черт возьми! Опять ты за свое... По одному твоему тону можно сказать, что я зря стараюсь.

Билл. (который читал сейчас книгу о разведении дождевых червей) О чем это вы все болтаете?

Питер. (наконец, рассерженный) Почему ты никак не вытащишь свою голову из песка? Почему ты никогда ничего не говоришь?

Клодия и Элен. Это уже на что-то похоже.

Элен (Питеру). Сколько я тебя знаю, ты всегда судишь себя и других. Каждый раз, когда мы играем (она играет на гитаре, он — на флейте.— Авт. ), я чувствую твое критическое отношение... это разрушительно для меня. это делает меня очень несчастной. Почему ты не выбросишь записи, которые ты все время ведешь? Не пора ли отдохнуть от школы и от укоризненных взглядов учителей? Однажды я вошла в кухню, где вы разговаривали с Клодией, я не помню даже когда и о чем это было, но я только в определенное время. А вместо этого сказать: «Парень, мне сегодня действительно очень надо включить музыку громко». Ведь он считается со мной, поэтому он уступит. Или наоборот, как вы понимаете.

В данном случае они просто приспосабливаются к настроениям друг друга, без правил и принципов, и не обращают внимания на требования свыше, уважая потребности друг друга в данный момент. Но не все проблемы решаются так легко.

Интервьюер . Как вы решаете такие проблемы, как ревность?

Салли. Существуют разные виды ревности. Возникает ревность, связанная с тем, что я нахожусь в центре внимания в этом доме. Хотя я не проявляю большого интереса к тому, чтобы быть лидером. Я не беру на себя полностью роль лидера, только то, что могу. Но все равно получается, что у меня центральная роль в доме. Не потому, что я лучше, чем кто-либо другой, а потому, что она для меня более важна, чем для других людей. Я из тех, кто тратит больше времени на решение споров, на разговоры с людьми или на их развлечение. Для меня это деятельность номер один. Я действительно получаю от этого больше удовольствия, чем от чего-либо еще. И я знаю, что есть люди, которые ревнуют или злятся, что я в центре внимания. И это тяжело, очень тяжело для меня, потому что я чувствую, что не хочу меняться. Впрочем, это всегда было проблемой моей жизни. Я плохо себя чувствую, если есть рядом кто-то, кто завидует мне. Тогда я отворачиваюсь, начинаю деградировать и замечать свои ошибки, и ничего хорошего в этом нет для меня... тогда все летит к чертям, как вы понимаете. И еще о том, что значит быть лидером группы. Когда у кого-то здесь возникают проблемы, более чем вероятно, что он придет ко мне поговорить по этому поводу. А я знаю, что всегда найдутся такие, которые скажут: «И почему это они всегда идут к Салли? Мне бы тоже хотелось быть полезным». Это очень неприятно для меня.

Ясно, что это — нерешенная проблема, которую ни она и никто другой не пытались раскрыть или обсудить между собой. Можно надеяться, что когда-нибудь это будет предметом обсуждения, которое поможет прояснить некоторые вопросы, связанные с чувствами.

Даже в студенческом общежитии (приведенном под номером четыре в перечисленных девяти примерах), естественно, возникают межличностные трения. Члены коммуны попытались решить сексуальные проблемы, введя правило, что каждый ищет себе полового партнера за пределами дома. Но все другие проблемы остаются, и основная претензия состоит в том, что они мало собираются, чтобы поговорить о важных вещах. Видимо, глубоких отношений они избегают, и возникает некоторая поверхностность в их интимности. Тем не менее все в группе очень привязаны друг к другу, что подтверждается в таких заявлениях: «Вокруг обеденного стола приятная атмосфера», «Я могу доверять людям и узнавать их», «Это мне помогает лучше ощущать себя в мире». Одна девушка добавляет: «Из-за того, что я девушка, я хорошо дополняю общество парней».

Интересно отметить, что, подобно некоторым коммунам прошлого столетия, они справлялись со своими сексуальными проблемами, принимая правило, которое выносит этот вопрос, как слишком трудный, за пределы общины. Возможно, из-за этого возникает впечатление более чем «счастливой семьи» по сравнению с «обычными» сообществами, но при этом ощущается недостаток глубокой интимности, конфронтации и общения людей.

Поскольку многие коммуны довольно сильно отклоняются от общественных норм в области сексуальных взаимоотношений, неудивительно, что возникают некоторые тревожные проблемы партнерства, треугольников и других конфигураций, независимо от того, эпизодические они или более продолжительные.

Можно было бы привести много других примеров различных сексуальных и партнерских проблем. Но интервью с Луис, членом одной городской коммуны, настолько богато содержанием, что, по-моему, полезнее увидеть многие аспекты этих вопросов через ее видение, как она испытала это на своем опыте взаимоотношений. Интересно, что, несмотря на весь ее опыт, она думает о себе как о достаточно «правильной». На следующих нескольких страницах Луис сама расскажет о себе. А я не буду прерывать ее, разве что подзаголовками, чтобы определить темы, к которым она обращается.

Луис около тридцати лет, она имеет специальность, происходит из среднего класса. Была замужем и развелась, и у нее есть маленький сын. Она посещала «группы встреч» и руководила ими. Она была участником летнего группового семинара, что послужило своего рода подготовкой для ее жизни в коммуне. После развода она чувствовала страх перед глубокими привязанностями, и хотя она была очень близка с Борисом, человеком, который был сильно ею увлечен, не хотела никаких обязательств со своей стороны. Но она и Борис стали жить вместе в коммуне, где Луис уже провела около года в компании с пятнадцатью другими людьми. Интервьюер поднял вопрос о ревности, была ли она когда-либо проблемой. Первоначальное отрицание этого постепенно привело Луис к глубокому размышлению по поводу многих аспектов взаимоотношений мужчин и женщин в коммуне.

Луис . Женская и мужская ревность? Я думаю, стоит ли об этом говорить. Попытаюсь подумать... Я, несомненно, чувствую ревность, когда Борис занимается любовью с кем-нибудь еще. Я действительно ущербна в этом смысле, мне хотелось бы знать все об этом, включая детали, и каким-то образом я чувствую от этого себя лучше, если только в конце он успокоит меня, что любит меня больше и что он больше хотел бы заниматься любовью со мной. Причем если я все узнаю о его делах, то это прибавляет мне уверенности. Забавно, что у него как раз все наоборот. Такие вещи здесь не скрываются.

Интервьюер. Является ли это частью групповой нормы, при которой открыто происходят любые изменения в отношениях между мужчинами и женщинами внутри коммуны?

Луис. Да, только позвольте мне заметить, все мы принадлежим к среднему классу. Мы совсем не такие, как эти уродские хиппи. Мы намного более близки к моногамным и изменяющим друг другу парам из предместья. Например, месяц или два тому назад Борис и я решили, что мы были моногамными достаточно долгое время, но это уже становится вредным. Ведь мы начали обманывать друг друга, и появилось чувство вины, а это нехорошее чувство. И мы решили, что наш союз идет к концу, по крайней мере на какое-то время моногамия наших отношений. И мы об этом объявили на собрании. Тем более что он стал водиться с цыпочками. Клеить их и пасти — это было в его вкусе. Но это не для меня. Я предпочитаю заниматься любовью с теми, к кому я привязана. Поэтому я хотела бы любить того, к кому я близка, и это более возможно для меня в коммуне, как вы понимаете. И мы обсуждали это на собрании. И главный вопрос, который возник: «Вы что, с ума сошли?» А когда Энрико сказал: «А я хочу быть с тобой, Луис, и знаешь, лучше бы тебе ответить мне взаимностью», - я ему отказала, потому что это совсем не было похоже на то момент, когда дверь открывается, чтобы все туда ринулись.

Луис. У нас есть некоторые правила. Считается нормой, что в нашей коммуне ты можешь спать с любым, с кем захочешь. Я действительно не могу представить, чтобы кто-то был не согласен с этим, но меня забавляет, что люди думают, будто тут нет никакой проблемы. То, что считается нормой, в данном случае можно выразить словами: «Прекрасно! Вот этим мы и занимаемся!» Каждый раз возникает проблема. Кто-то ощущает боль. Или кто-то боится или чувствует себя ненужным. Но я никогда не чувствовала, чтобы это могло привести к несчастью или совсем разделило людей.

Интервьюер. Вам как-то удается справляться с этим?

Луис. Да. Кроме того, это происходит не так уж часто. Большинство людей здесь, когда между ними есть какие-то отношения, продолжают их, а если они одиноки, то занимаются этим со всеми или с кем угодно, понимаете. Но это происходит не совсем так, как люди иногда фантазируют, что после ужина каждый высматривает за столом кого-то и говорит: «Так, сегодня я буду спать с этим или с этой»,— и тащит их в кровать. Это происходит по-другому.

Луис. Мы все время обсуждаем возможность группового секса — оргии. Но так до сих пор и не устроили. Я уверена, что когда-нибудь мы до этого дойдем. Мы уже делали нечто подобное, но у нас никогда не было большой группы, в которой каждый был бы с каждым. Но, по всей вероятности, мы это осуществим, потому что у каждого это на уме. И мне кажется, что это будет приятно. Особенно девушкам. Я думаю, что это было бы здорово, представляете, всю ночь напролет (искренний смешок).

Луис. Я вам расскажу еще одну вещь о другом. Это относится только к тому случаю, когда я действительно почувствовала ревность, и это очень интимно. В этом все дело. Знаете, когда вы все больше и больше привязываетесь к людям, то становится все более естественным заниматься любовью с ними, чтобы выразить это физически. И я почувствовала это с женщинами здесь, в коммуне. И особенно с одной женщиной. Я очень к ней привязалась и пару раз занималась любовью с ней и еще одним парнем. Один раз, когда я была немного пьяна. А другой раз, потому что я очень хотела заниматься этим еще и с Борисом, а он при этом не подозревал, что у меня на уме, Мы с ней собрались идти в постель вместе и легли на кровать Бориса. Оказалось, что это были самые неожиданные и возбуждающие ощущения из всего сексуального опыта, который у меня был здесь. Я на самом деле очень хотела телесно раскрыть себя этой женщине. это было просто восхитительно. Вы знаете, это удивительно — прикасаться к другому телу, подобному твоему собственному. это нетрудно, но я не- много свихнулась от этого.

А потом, в одну ночь я сделала много открытий. Можно сказать, что Джен стала меня преследовать. Я буквально вынуждена была закрыться в ванной. Я колебалась, насколько это для меня безопасно. Я пошла на поводу у ситуации, о которой мне не хотелось думать, что я сама должна что-то предпринять. Это, правда, было интересно. Оказалось, что это похоже на взаимоотношения мужчины и женщин. А затем, в другой раз, я была более активной, а она — более пассивной. Действительно, интересные ощущения. Потом даже появляется ревность. Одно время я думала, что, возможно, она занимается любовью с другой девушкой, и от этого почувствовала себя отвратительно. А потом выяснилось, что нет, но странно было испытывать эти чувства.

Луис. С другой стороны, еще есть Борис. У него в связи со всем этим возникло очень интересное ощущение, оказывается, его это по-настоящему привлекло и доставило удовольствие. И при этом не возникала ревность по поводу секса между Джен и мною, а ему не нравилась наша близость. В этой ситуации обида была слишком сильной еще и потому, что он уже много раз чувствовал ревность из-за моего общения с кем-то другим. Ему свойственно чувство собственности, и он ревнует, когда я провожу время с другими людьми. Но в итоге мы хорошо справились с этим. Мне кажется, Что достаточно хорошо.

Интервьюер. Вы разобрались с этим самостоятельно или в группе?

Луис . Вообще, я предпочитаю разбираться между собой. У меня на самом деле нет уверенности, что кто-нибудь в этой коммуне понимает мои отношения с Борисом. Я правда так считаю, понимаете? Мне кажется, что здесь никто не знает его достаточно хорошо, ведь он принадлежит к людям такого типа, которые раскрываются только при общении «один на один», как это у него происходит со мной. Борис обратил все свое внимание и энергию на меня, а других людей он не подпускал так близко. Следовательно, и люди не знали его очень хорошо.

Я думаю, что окружающие в основном неверно представляют наши взаимоотношения. Мы много ссоримся, деремся и кричим друг на друга, а затем мы миримся, понимаете? Я хорошо переношу такие вещи, но здесь в других парах ничего такого не происходит. Бурные эмоции выходят из меня, а затем я чувствую себя хорошо и всех люблю. Но других людей это довольно здорово пугает. Они этого не понимают и не представляют, что происходит в наших отношениях. Я думаю, что нам лучше разбираться с этим между собой или найти другую пару или даже несколько человек, которые нам близки, чтобы они пришли и помогли нам.

Я не думаю, что группа так уж нам полезна как паре. Я все больше убеждаюсь, что скорее наоборот. Я даже знаю людей, которые предпочли бы лучше вообще обойтись без пар, чтобы никто не объединялся в пары. Эти люди только вносят в наши отношения путаницу и все равно не помогают. Я правда так думаю, как ни грустно это звучит. Особенно это проявляется, когда другие мужчины хотят иметь что-то со мной. По крайней мере двое или трое здесь хотели бы разъединить нас, особенно их раздражает, когда Борис подходит ко мне и говорит:

«Луис, пойдем, я хочу быть с тобой!» — подхватывает меня и уводит с собой, это их бесит. Или, например, Робин пересказывает мне то, что Борис сказал Томми, моему сыну. Тогда я, конечно, возмутилась поведением Бориса, и хотя она была совершенно права, с ее стороны это не очень-то красивый поступок.

Интервьюер. А всего в доме было три пары?

Луис. Есть одна женатая пара, Робин и Бен. Они очень изменились с момента появления в доме. Они были абсолютно моногамными семь лет с тех пор, как они поженились. А когда я впервые увидела их три года тому назад, Бен собирался приударить за другими девушками, и Робин ужасно этого боялась и была очень огорчена. Когда я ее встретила в первый раз, она боялась, что Бен свяжется со мною, и я ей очень не понравилась, она считала, что я ужасная. А я-то вовсе не интересовалась Беном. Вот пример того, насколько она была поглощена этим.

А прошлым летом Бен действительно завел интрижку, и тогда Робин на самом деле расстроилась, и я целый день провела с нею. Забавно, но меня такая ситуация не пугала. Я имею в виду тот случай, когда кто-то так же поступил и со мною, когда Борис ушел от меня и занялся любовью с другой. Я провела с ней целый день, выясняя, чего она на самом деле хочет. Как если бы у нее был чистый лист и она могла нарисовать на нем красивую картинку. А еще она могла бы зациклиться на чувстве безысходности, действовать агрессивно, отомстить за себя, но при этом лишиться того, чего она хотела сначала. И в результате их брак стал по-настоящему открытым, даже больше чем у какой-либо другой пары в доме. У Робин стало больше интрижек и свиданий на стороне, она стала чаще уходить из дома и меньше появляться здесь. Она так увлеклась, что опередила в этом всех, включая одиноких мужчин. Не знаю, что об этом и подумать. Я считаю, что это не те отношения, которые бы я хотела иметь. Я четко осознавала, что это не то, что я хотела, а вместе с тем казалось, что она была вполне счастлива, занимаясь этим. Отчасти догадываюсь, что мое возмущение ее отсутствием происходит оттого, что в то время, когда она пропадает на своих свиданиях, Вен, возможно, страдает от одиночества. Я также глубоко обеспокоена тем, что, может быть, Робин на самом деле не хочет заниматься этим. По-видимому, она чувствовала, что она должна это делать, потому что таковы новые социальные установки. Но я в этом не убеждена. Она много говорит о том, что она хочет иметь ребенка. Но это две совершенно разные вещи. Одно — это бегать по свиданиям, а другое — это быть привязанной к ребенку. Это совсем разные вещи.

В рассказе Луис меня поразило несколько моментов. Например, сознательная готовность к открытому сексуальному опыту, хотя во многих случаях это не оправдывало себя. Борис и Луис, Бен и Робин выбирают на какое-то время нечто другое, чем моногамная жизнь. Некоторые одиночки могут пытаться пробовать самые разные взаимоотношения — временные или на более длительный срок. Луис и Джен пробуют гомосексуальные взаимоотношения, не чувствуя при этом вины. Луис даже подумывает о возможности группового секса в доме. Одним словом, многие коммуны сходны между собой в том, что они являются экспериментальными лабораториями, где можно испробовать все разнообразие сексуальных отношений без чувства вины, без распространения сведений за пределами группы, без навязывания каких-либо моделей поведения. То, что для многих людей является лишь воображаемой реальностью сексуального опыта, здесь становится вполне осуществимой реальностью[8].

Однако за такой опыт приходится расплачиваться. Чувства потери привязанности, обиды, ревности, жалости, гнева, желание отомстить снова и снова переживаются теми, кто был вовлечен в этот опыт. Неважно, насколько «современна» точка зрения человека или насколько сильны его интеллектуальные соображения, каждый так или иначе испытывает боль при смене партнера, как это явствует из рассказа Луис. И совсем необязательно ревность вызывается сексуальным поведением, она может быть связана с потерей близости — это то, что почувствовал Борис, когда возникли отношения между Луис и Джен, хотя он и находил их возбуждающими.

Но коммуна имеет и свои лечебные средства для утоления таких болей. Луис помогает Робин в ее муках ревности и страданиях точно так же, как кто-то раньше помогал самой Луис в подобной ситуации. Создается впечатление из этих рассказов, а также из опыта других, что очень часто эти переживания являются моментами потенциального личностного роста. Впечатляет вера Луис в то, что сексуальный опыт никогда не «приводит к трагедии» так, чтобы это «разделяло людей». Несомненно, это слишком смелое заявление, однако тот факт, что человек испытывает мучительные чувства, не означает, что он травмирован навсегда.

Другой момент, который нужно отметить,— что влияние группы может быть как конструктивным, так и деструктивным, Об этом упоминалось ранее в кратком описании группового брака. Луис придает этому особое значение, когда говорит о том, что в группе не поняли ее бурных, но жизненных проявлений в отношениях с Борисом. Как и в каждой любой другой группе, находятся люди, которые вполне могут причинить неприятности, распространяя искаженную информацию. Здесь, как и во многих случаях, у нас есть знания, помогающие исправлять такие ситуации, однако мы не умеем использовать их адекватно. Специально подготовленный психолог, оказавшись в нужном месте и в нужное время, способен помочь справиться с обидой, ревностью и последствиями клеветы. Но мы далеки от такого идеала.

В рассказе Луис меня удивило одно замечание, состоявшее в том, что жизненно необходимо знать, принимать и доверять своим чувствам. Действительно ли Робин так счастлива в своей беззаботной сексуальной жизни? Такой вопрос задает Луис, да и я тоже. Ее поведение очень похоже на месть, которая, в свою очередь, прикрывает ее обиду. Несомненно, тут ей нужна помощь психолога, чтобы выявить, независимо от того, какие у нее оправдания, свои подлинные чувства. Только тогда она сможет действовать как целостный и искренний человек. Захочет ли она искать такую помощь — вопрос остается открытым.

Другое обстоятельство, которое выясняется из высказываний Луис и из многих других источников,— что большинство людей продолжают нуждаться в прочных отношениях. Когда Луис замечает, что эксперименты случаются «нечасто» и что большинство людей ценят устойчивые отношения, я полагаю, что она выражает что-то глубоко истинное.

Сэму тридцать восемь, он был разведен и потом женился на Рите. В обоих браках есть дети. Они переехали из предместий в городскую коммуну о чем сама Рита сообщает так.

Рита. Мне было грустно. Когда Сэм уходил на работу если мне нечего было делать или куда-то идти, я чувствовала себя очень одиноко. Наш дом стоял в отдалении от соседей. А здесь люди объединяются, и это уже целый мир сам по себе.

Позже она описывает отношения между мужчинами и женщинами.

Рита. Мы не считаем, что должны иметь сексуальную связь с каждым живущим в доме. То, что мы не моногамны, означает, что мы открыты для отношений с другими людьми, но если в нашем доме живут люди, которые определенно чувствуют, что они моногамны и что это то, во что они по-настоящему верят,— наверное, они и будут так жить.

Сэм. Моя женщина как-то вечером выразила это таким образом. Она сказала: «Хорошо, у меня не было намерения прийти в коммуну, чтобы заняться здесь сексом, но если что-то такое случится, то почему бы и нет». А я не хочу ни обнадеживать ее, ни разочаровывать...

Рита, Даг и еще один член коммуны поддерживают сексуальные отношения, и это не легко для Сэма. Чувствуется напряжение в его отношениях с Ритой.

Интервьюер . Как вы справляетесь с ревностью и подобными чувствами? Или вам удается избегать этих чувств?

Сэм. Нет, мы мучаемся с ними. На одном вечернем собрании председатель сказала: «Если у кого-то среди вас был достаточно успешный опыт немоногамных отношений, мы просим его рассказать об этом». Тогда Даг, который живет в доме, сказал: «А удалось ли кому-нибудь успешно организовать всю свою жизнь?» Так что мы все еще работаем над этим. И, с моей точки зрения, в отношениях Риты, Дага и меня единственное, что облегчает их для меня, это то, что Даг пытается быть другом для меня, а не только для Риты, и мы действительно считаем друг друга друзьями. Его связь с Ритой не означает, что меня нужно убрать, или оттолкнуть в сторону, или сделать мне что-то обидное,— это просто другие отношения, которые имеют ценность сами по себе. Я должен просто помнить об этом„особенно когда у них подъем в отношениях, а я чувствую себя несколько одиноко.

Интервьюер. Похоже, что с этим трудно справиться...

Сэм. Да, и когда у вас годы и годы испытаний... своего рода романтический комплекс, вы понимаете, что лучше в эти игры не играть. Но другая сторона медали — я никогда не встречал кого-нибудь, кто не фантазировал бы об отношениях с кем-то еще, кроме своего(ей) супруга(и). Поэтому я думаю, что мы сохраняем много энергии, не тратя ее от игры воображения, а воплощаем в реальности. Приятным открытием является то, что, на мой взгляд, это намного более здоровый способ жизни. Это лучше, чем таиться и изображать, что у нас нет никаких отношений на стороне, когда они у нас есть. И мне кажется, это сделало нашу связь с Ритой лучше, чем она была раньше... Я вижу, что мои отношения с ней сейчас лучше, чем когда бы то ни было. Потом, мне кажется, ее отношения на стороне принесли пользу. Я думаю, ей это помогло чувствовать себя более достойно, и странно, это помогло мне думать о ней и воспринимать ее как человека более достойного.

Интервьюер. То, что он сказал, правильно?

Рита . Я не так об этом думаю.

Рита не объяснила этого разногласия между ними, но продолжает говорить о некоторых аспектах общения, которые привели Сэма к другой теме.

Сэм. Я не очень люблю ходить на прогулки. Но Рита любит, и Даг любит гулять, вероятно, им необходимо иногда немного пройтись. Это прекрасно. Ну а люди, которые любят посидеть, могут сидеть на месте.

Интервьюер. Это не освобождает человека от давления того, что нужно быть сразу всем для кого-то одного...

Рита. Вот именно.

Сэм . Да. У меня есть отношения с другой женщиной, которая не живет в коммуне. Эти отношения не так уж хороши, и не думаю, что я выбирал эту женщину с большой тщательностью, но я пошел на это в то время, когда чувствовал себя одиноко, после того как Рита начала встречаться с Дагом. Хотя там у меня все довольно сносно. Правда, я жалею, что у меня нет взаимоотношений с кем-нибудь еще, живущим в нашем доме. Потому что для меня очень трудно поддерживать такие отношения с женщиной, которые бы значили для меня больше, чем просто случайные сексуальные встречи. Если бы я действительно уделял ей много времени, то почувствовал явное или неявное отношение Риты к этому. И вы понимаете, что легче проводить время с кем-то, о ком вы заботитесь, кто живет в том же самом доме, не делая из этого проблемы.

Позднее он добавляет, говоря об отношениях на стороне.

Сэм. Вы рискуете, когда занимаетесь такими вещами. Но вы рискуете и когда вступаете в брак.

Если делать какой-либо комментарий по поводу Риты, Дага, Сэма и его подруги, то он может быть простым. Всегда есть цена, которую надо платить за экспериментирование в области сексуальных взаимоотношений за пределами партнерства. Но, как благоразумно отмечает Сэм, в браке тоже есть свой риск. И отношения на стороне освобождают каждого супруга от необходимости быть для другого всем сразу удовлетворять каждую его потребность.

Вот рассказ о союзе Клайда, Либби и Майры, о том, как они на время объединились в сексуальную тройку. Об этом написано с большой откровенностью Клайдом в его конфиденциальном письме. Я благодарен ему за разрешение использовать фрагменты из него.

С самого начала обстоятельства складывались необычно в силу того, что коммуна Клайда пригласила к себе погостить на недельку-другую подобную группу. С этого момента данная история описана в отрывке из его письма:

«Вот моя нынешняя семья: Джордж — художник, фермер, метафизик; Либби — официальная жена Джорджа, женщина, с которой я делю постель, ткачиха, садовница, мама; Минна — любовница Джорджа, тоже ткачиха, цветовод и особенно пекарь; Грегори — мой десятилетний старший сын, мальчик, который любит, чтобы его щекотали, и любит сам щекотать других людей; Руфи— девятилетняя дочь Джорджа и Либби, удивительная девочка, всеми любимая в нашей компании, и одна из самых серьезных причин того, что я здесь живу Теперь добавьте Майру, очень открытую ко всему новому, нежную и чувствительную, бисексуальную и лучше, наверное, сказать «всесексуальную».

Мы живем за городом. Выпал глубокий снег. Руфи барахталась, прыгала и прорыла тоннель до самого почтового ящика. За исключением пары случаев, каждый постоянно получает поддержку группы — этому ощущению поддержки было трудно сопротивляться,— и все, включая наших гостей, ощутили такую радость, как никогда в их жизни. Либби и Минна совершили чудо в ту неделю, накормив обедами и ужинами двадцать одного человека, и еда была изумительна!

Майра и я сразу же приглянулись друг другу, обнаружив что-то вроде «опережающего понимания», которое всегда существует, когда я встречаю кого-нибудь, с кем я мог бы иметь глубокие, серьезные отношения. Кроме того, что-то было темное в ней, что вызывало мой мрак, то есть всегда присутствующее желание обладать кем-то и принадлежать самому».

Клайд рассказывает, как он и еще несколько человек ходили на прогулку, и «случайно» он и Майра оставались наедине. У них возникла близость, хотя и не слишком удовлетворившая их.

«Когда мы шли назад, я обнаружил на дороге плачущую Либби. Меня охватило раскаяние и чувство вины. Я должен был объяснить ей здесь и сейчас, что случилось. Потом было трудное, трудное время, ставшее еще более тяжелым из-за непредсказуемости и силы тех чувств, которые носились вокруг нас в ту неделю. Либби чувствовала себя очень подавленной в результате перенапряжения и не участвовала ни в каких общих делах, да к тому же у нас с ней не было времени, чтобы побыть вместе. Теперь, как она сказала, "это глазурь на ее торте", а ей этого не надо!.. Mы легли спать, поговорили немного, затем заснули, по-моему от изнеможения».

Майра и другие гости уехали, но позже Майра вернулась на несколько дней.

«Примерно за два дня до приезда Майры Либби стала уединяться. Это было отдалением от меня и от всех остальных, почти во всех смыслах, кроме физического. Она испытывала ревность, собственничество, недоверие к Майре и ненависть к самой себе за то, что я втянут в это.

Но для меня это было время более чем обычной ясности в душе, и я был способен остаться с ней — факт, который она сознавала даже в моменты полной изоляции. Я чувст- вовал спокойствие, любовь и был полностью с ней.

Когда приехала Майра, мы проводили время все вместе, втроем. Либби считала, что Майра поставила под реальную угрозу нашу совместную жизнь, и сказала, что она не понимает, почему я не ухожу и не живу с Майрой. Она была так амбивалентна в тот момент, что для нее было трудно услышать мои слова о том, что я не хочу покидать наш дом и жить вместе с Майрой. Либби сказала, что она чувствует, что Майру никто не интересует, кроме меня, и она хочет разъединить нас. Майра сказала, что она хотела бы знать все о нас так же хорошо, как она знает саму себя, но особенно ее привлекает Либби.

В этот момент мы разошлись, так как наступил тихий час. Либби и я остались снаружи, прогуливались и разговаривали. Майра пошла в дом. В конце тихого часа мы пошли по направлению к дому, из которого выбежала Майра и воскликнула: "Вы были правы! Я поняла, что действительно хотела разделить вас, поскольку я не могла узнать вас иным образом". Это было, несомненно, правдой, но наше общение с Майрой один на один было бы "плохо" воспринято всеми вокруг, как нарушающее стабильный союз Либби — Клайд, который всегда был и остается таким надежным и благополучным. Тем не менее этот союз не является и не может быть стабильным.

В ту ночь мы с Либби отправились спать поздно, хотя мы устали, но спать не хотелось. Мы снова начали разговор, и я сказал: "Я хотел бы, чтобы Майра была здесь, потому что мы говорим о вещах, которые касаются нас всех". Либби ответила: "Я, в общем-то, тоже этого хочу". Потом я весь как-то ослаб и обмяк и попросил ее принять решение самой. Она решила "да", и я пошел будить Майру. Она пришла, и мы провели остальную часть ночи в нашей кровати в разговорах и взаимной любви. Было только несколько моментов, когда я почувствовал, что мы действительно объединены все втроем. Я обнаружил, что у меня есть определенные ограничения в том, чтобы общаться настолько интимно и интенсивно сразу с двумя людьми. Я думаю, что мы все восприняли это похожим образом. Этот опыт не был ни экстатическим, ни особенно много дающим, но не был и негативным. Мы все поделились друг с другом впечатлениями о том, что любовь втроем не дала нам глубокого удовлетворения. Ну и ничего».

На следующее утро Майра уехала... Естественно, ее отъезд ничего не решил. Клайд после этого был близок к депрессии и чувствовал жалость к себе, тревогу и бешенство. Обычно, когда Либби хочет, чтобы он что-то починил, то, как правило, он мог сделать это. Но здесь было что-то, с чем он не мог «справиться». После его злости на себя из-за этого и сочувствия Либби по этому поводу последовало их драматическое примирение. Вроде бы и конец истории! Но Клайд до сих пор пишет Майре.

Прежде я уже говорил о боли и ревности, которые возникают при любом изменении или даже при одной мысли о возможной смене партнера, поэтому в дальнейших комментариях нет необходимости, за исключением замечания, насколько сильны эти чувства были у Либби.

Я обращаю ваше внимание на способность помогать, присутствующую в каждом из этих людей. Клайд во время «черного периода» у Либби был способен быть «полностью с ней», помогая ей восстановиться наиболее целительным и благотворным способом. Он не пытался успокаивать ее или утешать. Он просто был душой с ней в ее отчуждении, ревности и ненависти к себе. Неважно, что она не отвечала. Она просто «знала» о его глубоком дружелюбии по отношению к ее личным скрытым переживаниям. Я знаю из своего большого терапевтического опыта, что это, безусловно, самая верная тактика, которой он мог придерживаться. Где он научился этому'? Как он это узнал? Он просто подтверждает мою убежденность, что многие, многие люди имеют интуитивную способность помогать — не уступающую умениям самого лучшего обученного терапевта, и могут применять ее в условиях, когда они ощущают свободу действовать спонтанно. Та же вещь проявилась в конце, когда Либби сочувствовала и помогала Клайду. Возможно, что свобода коммуны позволила каждому раскрыть и реализовать умение помогать другим людям.

Второй момент, который я хотел бы отметить в этой ситуации, имеет даже более глубокий смысл. Мы уже встречались с этим и отсутствием этого в других главах. Это невысказанная решимость жить с открытыми чувствами — раскрывать свое «Я», свои подлинные переживания настолько глубоко, насколько это возможно. В данной истории это проявляется многими способами. Клайд сообщает плачущей Либби, что он только что занимался любовью с Майрой. После этого он может быть более свободным, открытым и помогающим, разделяя с ней самые болезненные чувства. Это проявляется тогда, когда трое провели несколько часов вместе, разговаривая, и Либби открылась, что чувствует угрозу со стороны Майры. Клайд открыт как в своих чувствах, говоря, что он испытывает страсть к Майре, так и в своем желании жить с Либби, а Майра, «насколько она знает саму себя», выражала свою симпатию к обоим, а не желание разделить их.

Затем, часом позже, Майра определила свои чувства более точно. Она хочет разделить их, по крайней мере до такой степени, чтобы лучше узнать каждого по отдельности. Клайд открыто сообщает о том, что его отношения с Либби очень ценны, но они не могут быть стабильными.

И наконец, открытость чувств в ночном разговоре и честность заявления Клайда, что любовь втроем не принесла им большого удовлетворения. Каждая из этих ситуаций чему-то учила. В них была боль, дистресс, шок, удивление, интерес, любовь и черное отчаяние. Но ничто из этого не окончательно, ведь сами переживания не кончаются. Они лишь часть процесса жизни, любви, развития — то, что открылось между ними.

Я говорю об этом так пространно, потому что считаю, что еще недостаточно осознается, что это совершенно новый способ жизни. Раскрытие своих чувств как плохих, так и хороших, чувства боли, так же как и чувства любви, взгляд внутрь себя, чтобы выяснить, что на самом деле испытывает человек,— это совершенно новый путь. Эти молодые люди не встречались с подобным у своих родителей, ни в школе, ни у далеких предков. Они не находили этого и в восточной культуре, где «сохранение лица» так важно. Они не могли найти это в европейской традиции, где, особенно в вопросах любви, правилом является обман, лживость.

Нет, молодые и более зрелые люди пробуют сегодня новый, подлинный образ жизни. Мне это кажется полным надежд и вдохновляющим. Но все-таки я недостаточно пророк, чтобы заявить, что именно это путь развития нашей культуры завтра. Все, что я могу сказать,— такая откровенность, обмен всеми своими переживаниями, почти всегда, судя по моему опыту, приводит к личностному росту. Я могу также добавить, что очень редко бывает так, что человек, вступивший на этот путь жизни, предпочтет вернуться назад и жить за фасадом, броней, обманывая себя и других,— к жизни, которой живут большинство людей. Итак, мы не можем знать, какое будущее ждет Клайда, Либби и Майру, кроме того, что каждый из них, вероятно, имеет шанс развиваться как личность.

Пока только в нескольких коммунах живет довольно большое число детей школьного возраста. Следовательно, наиболее трудные проблемы еще будут впереди.

Когда о ребенке заботятся, он ведет себя подобным образом в любом доме — временами радуется сам себе, иногда огорчается, ссорясь с другими детьми, испытывая границы дозволенного. В коммуне опыт такого рода имеет несколько другой оттенок. Тут не только один человек — его мать — может управлять всеми этими «кризисами», важными для ребенка. Есть несколько человек, мужчин и женщин, кто берет дело воспитания в свои руки или умышленно игнорирует такие ситуации. Ребенок может, например, быть наказан одним из этих родителей и временно прощен другим. Он не получает последовательного воспитания, но он живет в реальном мире взрослых, к которому он должен приспосабливаться, чтобы найти психологическое пространство для себя, своих желаний и своей активности.

Один аспект, который на самом деле вполне естественный, может вызвать удивление многих читателей. А именно: маленькие дети довольно легко принимают то, что их родители могут иногда спать с другими партнерами. Дети принимают мир таким, какой он есть, особенно если этот мир приемлем для других людей вокруг. С другой стороны, подросток, который провел большую часть своей жизни в обычном обществе и воспринял его нормы, может быть очень напуган и испытывать противоречивые чувства из-за «плохого» поведения eго родителей.

Есть две вещи, о которых стоит упомянуть в связи с жизнью детей в сельских коммунах. Прежде всего, у детей здесь больше места, где побегать и свободно поиграть друг с другом, не подвергаясь таким опасностям, как уличный транспорт, без избытка дорогих игрушек, угроз уличной преступности. Реальность, с которой им в основном приходится иметь дело,— это суровая реальность самой природы.

Кроме того, ребенок из сельской коммуны имеет свое место в жизни группы. Как только у него появляются физические силы для этого, обычно в возрасте около пяти или шести лет, он может помогать в бесконечных делах по хозяйству. Он чувствует себя полезным, ощущение настолько редкое, почти не существующее в жизни городского ребенка или ребенка, живущего в пригороде, в нашей современной культуре.

Но что же эти дети делают в школе? Здесь уже сейчас проводится серия экспериментов. Глубокая оппозиция «истеблишменту» проявляется в том, что в некоторых коммунах рождение не регистрируется. Следовательно, дети «без удостоверения личности» вызывают беспокойство государства. Родители экспериментируют с образованием своих детей, и это очень отличается от того, как дети обучаются в общественных школах.

Возможно, это проявилось в следующем. В то время, когда «Хейт-Эшбери» (Название группировки хиппи.— Прим пep.) ассоциировалась с «детьми цветов» (и не с наркоманами, убийцами, мафией и т. п.), там была основана одна «свободная школа». Сейчас, говорят, есть шестьдесят таких школ в Вау Area (пригороды Сан-Франциско.— Прим. лер.). Это охватывает небольшой процент детей, но сам факт имеет большое значение.

Это одно из многих подтверждений истинности утверждения одного из ранних обитателей Хейт-Эшбери, теперь живущего в коммуне: «Я могу изменить мир, изменяя самого себя. Я не могу изменить других». Создание «свободной школы» подразумевало просто удовлетворение собственных потребностей взрослых и потребностей их детей в соответствии с их представлениями об этом. Не делалось никаких усилий, чтобы повлиять на всю систему школьного образования. Хотя несколько лет спустя появились последователи. Жизненные ценности такого рода обязательно оказывают влияние. Лао-Цзы, китайский философ, сказал много столетий тому назад: «Тот, кто навязывает себя, имеет маленькую, но явную власть; тот, кто себя не навязывает, имеет великую, но тайную власть». Я считаю, что жизнь многих членов коммун может подтвердить истинность этого древнего высказывания.

Если мы рассматриваем коммуны как эксперимент, тогда неизбежно, что многие из них терпят неудачу. Особенно серьезные опасения вызывает самая известная сегодня коммуна в нашей стране. «Семье» Мэнсона посвящены тысячи страниц сенсационных публикаций, в то время как оставшейся части эксперимента с коммунами уделяется мало внимания или ничего. Поэтому общественное представление подвержено явному искажению. В силу чего здесь требуются некоторые комментарии.

Я знаю об этой известной коммуне не более чем хорошо осведомленный читатель газет, так что мои комментарии далеки от непосредственного опыта. Но я хотел бы отметить несколько очевидных фактов. Прежде всего любопытно, что группа удовлетворяет двум критериям устойчивости, обнаруженным Кантором (Kantor, 1970) на примере коммун XIX столетия. Здесь был харизматический лидер — в этом никто не сомневается — с идеологией, неважно, насколько перекошенной или извращенной. Сексуальное поведение также регулировалось лидером: члены коммуны практически не имели выбора. В данном случае девушки, независимо от их согласия, обязаны были подчиняться сексуальным домогательствам Мэнсона или любого другого мужчины в группе.

Может быть, эти особенности привели к удивительному упорству и сплоченности группы на протяжении долгого судебного процесса по делу об убийствах. Мы также обнаружили, к нашему сожалению, что харизма, развивавшаяся в тюрьмах и в других упадочных институтах нашего общества, может передаваться, привести к бессмысленному убийству, извращенному, садистическому поведению и чудовищному насилию. Это показывает также, как употребление тяжелых наркотиков всех типов в сочетании с этим харизматичным, можно сказать, гипнотическим лидерством притупляет все, даже самые общие социальные чувства, такие, как чуткость и жалость. Несомненно, это ужасная, тревожная история, и чем больше выясняется деталей, тем страшнее это выглядит. Особенно опечалило меня то, что некоторые из девушек — вопреки новым сообщениям прессы— выросли в заботливых, интеллигентных семействах среднего класса.

Все-таки важно, что мы не дали ввести себя в заблуждение. Существуют тысячи коммун, которые завоевали уважение в окружающем их сообществе. Они экспериментируют с новыми способами жизни, но их групповую жизнь характеризует идеализм, а не бессмысленные садистические убийства. Их способы жизни могут быть шокирующими для многих, привыкших к традиционному образу жизни, но они не антисоциальны, даже если они против «истеблишмента». И очень печально, что наихудшая из подобных групп в течение недель беспрерывно занимала ведущие страницы наших газет.

Позвольте мне завершить эту главу описанием того, что из всего этого опыта оказалось полезным лично для меня. Я много узнал из моего общения с членами коммун как бывшими, так настоящими и будущими, а особенно во время тщательного изучения того, что вошло в эту главу. Я убежден, что эти странные образования в нашей культуре окажут значительное влияние на экономические, экологические, просветительские, технологические и политические аспекты нашего времени и будущего. У меня было искушение расширить пояснение к данному утверждению, но я удержался от этого по двум причинам. Во-первых, оно не является целью данной книги. Во-вторых, я уверен, что этот аспект должен быть или уже описан теми, кто был непосредственно вовлечен в эти события и намного больше информирован, чем я. Но есть еще много важных для меня замечаний, которые я бы хотел прояснить.

Первое — то, что я могу рассматривать расцвет коммун и растущий интерес к ним только как часть подлинной революции. Здесь, в культуре, которая глубоко (и по-видимому, искренне) заинтересована в улучшении любой и каждой технологии; привержена прагматизму и погоне за «успехом»; где полностью принимается власть силы, будь то военная, полицейская или криминальная сила, как окончательное решение любых проблем; где правит авторитет большого, сильного и влиятельного над слабым и маленьким; где всюду отрицание человеческого достоинства, начиная с наших школ и до наших систем социального обеспечения; где принят моногамный брак и нуклеарная семья; где особенно укоренилась вера в непогрешимость нашей культуры, которая приводит к противоречиям и лицемерию во всем — здесь, несмотря на все это, происходит тихая революция.

Здесь упоминались группы людей, отрицающих насилие, не стремящихся к власти, полностью отвергающих все вышеперечисленные мною ценности и пытающихся жить в созданном ими абсолютно новом обществе прямо среди существующего. За небольшим исключением в лице некоторых религиозных групп, коммуны не пытаются убеждать нас или «агитировать» нас за что-то. В общем и целом они в достаточной степени безразличны к политической системе, которую они считают продажной. Они не выступают в качестве реформаторов и не стремятся нас осчастливить.

Вместо этого они пытаются сделать нечто более сложное. Они пытаются просто жить в этой новой культуре, с новыми ценностями. Именно поэтому они так привлекательны для молодежи, невероятно уставшей от лицемерия общества, которое без конца говорит одно, а делает другое, что совершенно разрушительно для личности, человеческого достоинства и честных взаимоотношений. Именно поэтому юному поколению очень интересны те, кто превращает свою жизнь в лабораторию человеческих взаимоотношений, где совершается немало ошибок, но происходят и прекрасные открытия, вселяющие надежду.

Скорее всего, коммуны развиваются своими особыми путями, тем не менее я, несмотря на мой скромный опыт и знания, хотел бы обсудить этот вопрос.

Насколько я могу судить, в их развитии наблюдается тенденция к изменению и непостоянству. Коммуны появляются и исчезают, или меняют свой образ жизни, или организуют некую свою структуру. Для многих людей старшего поколения это может показаться признаком огромной слабости, идейного шатания, отсутствия ясных целей.

Однако это слабость ростка, а не умирающего дерева. Насколько я знаю людей, которые покинули коммуны и вернулись в «правильное общество» или перешли в другую коммуну, они, по моему глубокому убеждению, устройстве). Свободные от «крысиных гонок», люди получают шанс организовать жизнь группы так, что в ней осуществляются новые замыслы. Так, в диапазоне от анархии до регулируемого бихевиоризма рождаются новые сообщества, отличные друг от друга. Группа должна справляться с проблемами выживания, руководства, распределения работ, межличностных конфликтов, отношений с чуждым внешним миром.

Это ведет к еще одному мотиву, который возникает из ощущения, что это не завершенный эксперимент, а возможность научиться новому. Возможность личностного развития и изменения, которые происходят далеко не с каждым, но это всегда присутствует как надежда.

И наконец, очень привлекательно само сбрасывание социальных ролей. В начале этой главы я перечислил, чем занимались прежде нынешние члены коммун. Но, оказавшись в коммуне, человек уже не является в первую очередь выпускником Рэдклиффа, специалистом по компьютерам, психологом и т.д. Личность есть личность. Мужчина есть мужчина. Женщина есть женщина. В коммунах царит фундаментальное равенство, благодаря которому аргументы феминисток становятся неактуальными, потому что каждая женщина и каждый мужчина могут создать для себя персональную нишу которая им по душе (интересно, что женщины очень часто предпочитают именно женские «функции»).

Все это выглядит достаточно привлекательно. Тем не менее люди покидают такие группы; коммуны терпят неудачу превращаются в разрушительные сообщества или разваливаются. Почему?

Одна из наиболее существенных причин, как я полагаю, состоит в том, что в коммунах, как правило, недостаточно продуманы способы решения межличностных конфликтов, сглаживания обид и противоречий. Мы убедились в этой главе, что коммуны могут оказывать также психотерапевтическое воздействие, но это происходит не всегда.

Часто они просто не в состоянии обеспечить сами себя, что, впрочем, находится уже несколько за пределами темы этой главы.

Нередко ревность является той проблемой, которая способна подорвать целостность группы. На самом деле я так и не понимаю, является ли ревность чисто культурным явлением или имеет глубокие биологические корни, вроде территориального рефлекса.

Собирая материалы, читая литературу и слушая откровенные разговоры на весьма интимные темы, которые будут приведены в следующей главе, я убедился, что поддерживать здоровые и удовлетворяющие отношения в тройке или в групповом браке из четырех и более человек значительно труднее, чем в обычном браке из двух супругов (как будто бы в нем недостаточно трудностей!), Следовательно, коммуны разваливаются из-за неспособности решать такие сложные проблемы взаимоотношений.

Иногда недостаточно признается и осознается серьезная потребность каждого человека в уединении. Обычно эта потребность вполне может быть удовлетворена, а если этого нет, то могут быть очень печальные последствия.

Часто, как мне кажется, не понимают того, что философия анархии, как бы она ни была привлекательна, может привести только к частичному успеху и только в том случае, если группа состоит из достаточно психологически зрелых людей. Поэтому попытки жить в анархии при условии; что группа состоит из людей, сильно травмированных семьей и обществом, могут закончиться сокрушительным поражением.

Иногда трудно осознать тот факт, что всякая идеология значительно изменяется на практике. Например, коммуна «Твин Оакс», выстроенная по модели, предложенной в книге Скиннера «Волден II», теперь управляется не решениями трех лидеров, а в большей степени при помощи достижения консенсуса. Теперь окружающая среда не обусловливает набор условий определенного поведения, а индивидуум сам выбирает, какое поведение он хочет изменить и что хочет получить за это в награду. Все это уже не очень напоминает утопию Скиннера «Волден II».

Так что коммуны в полной мере вкусили полную долю проблем и неудач. Тем не менее это неудачи роста и развития, на которых учатся. Похоже, коммуны выполняют наиболее важную функцию в нашей культуре. Без особых психологических и финансовых затрат для всех нас в них проводятся социальные эксперименты, в которых на опыте выясняется, каким может стать в будущем брак, партнерство, межличностные отношения, технология и социальная организация. По всей вероятности, наша культура не сможет оставаться такой, какая она есть сейчас. Слишком много в ней недостатков и надломов, несправедливости и лицемерия. Так что же будет потом? Возможно, коммуны, со всеми их ошибками и лишениями, неудачами и перестройками, помогут исследовать этот путь.

Я хотел сделать эту главу о коммунах последней большой главой в книге. Но все-таки у меня есть уверенность, что большинство, если не подавляющее большинство молодых людей, проявляющих интерес к коммунам, все-таки хотят вступить в брак и рассматривают это как свою цель. Поэтому сейчас мы перейдем к последней истории о супружеских отношениях, которая совершенно фантастична в своем разнообразии. В ней мы встретим все вопросы, которых касались в главе о коммунах, а также и некоторые новые.

Это брак, который отрицает старую поговорку «Нельзя переделать человеческую природу». Здесь же два человека, которые изменились настолько, что их нынешнее состояние лишь с трудом можно отнести к тому же самому психологическому статусу, к которому они принадлежали раньше, Я надеюсь, что этот рассказ будет для вас таким же увлекательным, каким он был для меня.

(от лат. «без чего нет» — непременное условие.— Прим. nep.) — обязательное условие устойчивых взаимоотношений. Но я не нахожу, что оно является основой всего. Более того, его всегда можно достичь, если во взаимоотношениях присутствуют четыре упомянутые мною паутинные ниточки. Поэтому я опустил много поверхностных признаков, которые обычно приводят в качестве признаков «успешного» брака, но при этом ничего не объясняют. Мне кажется, что я описал четыре наиболее существенных, наиболее ясных и влияющих на процесс развития элемента: это — включенность в процесс взаимоотношений, риск раскрытия своих чувств в общении с партнером, отказ от социальных ролей и стремление проявить свою подлинную и самостоятельную личность. Однако у меня нет иллюзий, что анализ, проделанный мной, единственно верный. Я надеюсь, что вы сами сможете проделать собственный.

Примечания:

7

Для тех, кому нужно знать источники этих описаний, вот они. (1) «Хай Ридж Фарм», описанная Houriet, Book II (ссылки см. в «Библиографии»); (2) Коммуна «Восточное Побережье», которую посетила и описала Натали Фукс; (3) Коммуна «Морнинг Стар», ныне не функционирует, описана в Gustaitis, Chapter 8; (4) Коммуна в северо-западной части Америки, которую посетил и описал Роберт Дж. Уиллис; (5) «Харрад Вест» в Houriet, Book VI; (6) Коммуна «Хатгеритес», описана Оллордом (Aliard); (7) «Твин Оукс», созданная по модели Скиннера «Валден II», Houriet, Book VII; (8) «Сайнанон», лучше всего описанная YabIonsky; (9) «Лама», в Book VIII by Houriet.

8

Интересно отметить, насколько мне известно, отношения между мужчинами наблюдаются гораздо реже, чем отношения между женщинами. Я не смог получить удовлетворительный материал о такого рода союзе, хотя мне известно, что иногда они существуют как часть опыта коммун. Хотя известно, что мужская гомосексуальность, по-видимому, представляет ббльшую угрозу для многих, чем женские гомосексуальные контакты.