Когда затихли бури гражданской войны, мятежи, восстания и неизбежные реорганизации, то система управления СССР оказалась двойной. По тогдашним конституциям, правда, это плохо видно, поскольку по ним управление СССР теоретически было наиболее народным (наиболее демократичным) и в мире, и, пожалуй, в истории. Описанная в этих конституциях власть везде была одинарна и называлась она «Советской», но в чистом виде этой власти не было.

В чистом виде (по упомянутым конституциям 1918, 1924, 1936 гг.) население страны избирало тайным голосованием депутатов высшего законодательного органа страны – Верховного Совета. Депутаты Верховного Совета («Советская власть») принимали законы страны и назначали Правительство СССР – Совет Народных Комиссаров (с 1946 г. – Совет Министров). Правительство руководило страной: организовывало всех на исполнение Законов и Указов Верховного Совета, т.е. «Советской власти».

Правительство состояло из народных комиссариатов (министерств), руководили ими народные комиссары (министры), их всех возглавлял председатель Совета Народных Комиссаров (председатель Совета Министров) – глава страны. Персонально главами СССР от Октябрьской революции по смерть Сталина были: В. И. Ленин – по 1924 г., А. И. Рыков – по 1930 г., В. М. Молотов – по 1941 г., И. В. Сталин – по 1953 г.

Верховный Совет СССР в полном составе (все депутаты) собирался на свои сессии не реже двух раз в год, в промежутках законодательную власть осуществлял (менял министров, издавал указы и т.д.) Центральный Исполнительный Комитет Верховного Совета. В 1938 г. он был переименован в Президиум Верховного Совета СССР. Председателями ЦИК (Президиума) были: Я. М. Свердлов – по 1919 г., М. И. Калинин – по 1946 г., М. К. Шверник – по 1953 г., в 1953 г. – К. Е. Ворошилов.

Так большевики задумывали власть, так они и начали ее организовывать. Т.е. члены партии большевиков агитируют население, объясняют ему выгоды социализма и коммунизма; воодушевленное население избирает большевиков или сочувствующих депутатами в Верховный Совет, а Верховный Совет принимает социалистические законы и планы, назначает социалистическое правительство.

Схема очень простая, очень ясная и безусловно работоспособная, но после реального взятия власти (силового захвата в 1917 г. министерских постов в России) у большевиков с этой схемой ничего не получилось. И вот по каким объективным (не зависящим от них) причинам.

Во-первых. Хотя в связи с общинной формой землепользования Россия действительно была одной из наиболее готовых для социалистических преобразований стран, но все же социалистический отказ от стяжательства, от алчности не сидел в населении глубоко. Как бы ни агитировали население немногочисленные большевики (к которым после прихода к власти, как водится, немедленно примазались и все мерзавцы), но гарантировать, что население изберет коммунистически настроенных депутатов, было нельзя.

(Поэтому, кстати, всеобщее равное избирательное право было введено только Конституцией 1936 г., а до этого практиковалось и лишение избирательных прав, и непропорциональное избирательное право: от рабочих, которые по теории считались базой ВКП(б), избиралось больше депутатов, чем от крестьян).

Во-вторых. Министры-коммунисты – это еще не вся система власти, кроме министров для власти требуются и сотни тысяч чиновников-специалистов. Своих чиновников у большевиков не было, а царские отнюдь не собирались в одночасье отказаться от алчности и стяжательства. Т.е. какие бы коммунистические законы Верховный Совет ни принимал, аппарат управления страной не спешил организовывать население на исполнение этих законов.

Поэтому практически немедленно после взятия власти большевики были вынуждены установить за чиновничьим аппаратом (от аппарата армии до аппарата пенсионного обеспечения) контроль. Сначала при помощи представителей коммунистического правительства – комиссаров. Но это была полумера, комиссары действовали в одиночку, им не на кого было опереться.

И вот тогда большевики вынуждены были пойти на единственно возможную меру: они реорганизовали партию во всеобъемлющую организацию контроля за властью. Если отвлечься от причин, по которым они вынуждены были на это пойти, и рассматривать это академически, in vitro (в пробирке), то это было двойным преступлением – и против власти, и против партии. Но другого выхода не было.

Почему это преступление против власти? Потому что основа любой власти – единоначалие. Только при единоначалии у власти есть ответственные. При двух начальниках над одним делом – официальном и контролере за ним, – называй их хоть тысячу раз ответственными, ответственность за дело исчезает. Не поймешь, кто отвечает: то ли тот чиновник, кому поручил дело, то ли тот контролер, который указывал чиновнику, как дело делать. Контроль – это наиболее яркий признак бюрократизации системы управления (при делократической системе управления исполнителя контролирует тот, для кого он делает дело).[8] Однако сразу после взятия большевиками власти на коммунистических контролеров за чиновниками можно было пойти, и не только потому, что большевики, как, впрочем, и остальные, ничего не знали о делократической системе управления. Дело в том, что большевики несли в то время единственную и полную ответственность за результаты своего правления, а чисто государственные чиновники – нет!

Вот, к примеру, чиновники железнодорожного ведомства России на службе у большевиков. Скажем, из-за плохого управления ими станцией или дорогой белые или восставшие крестьяне захватят эту местность, эту станцию или дорогу. Что сделают белые или мятежные крестьяне с железнодорожниками? Да ничего, железнодорожники будут точно так же работать на своих местах и при белых, и при мятежниках. А что они сделают с контролировавшими этих железнодорожников коммунистами? Правильно – повесят! Для большевиков-контролеров наступит момент очень большой ответственности за собственную плохую работу и за плохую работу контролируемых чиновников. Поэтому в тот момент истории нашей Родины именно такое двоевластие было оправданным, поскольку контролеры отвечали за дело в большей мере, чем его исполнители. Но отвечали по факту, а не по осмысленным государственным законам; повторю, по конституциям страны такой контроль коммунистов над органами Советской власти не был предусмотрен. Прошу читателей это запомнить.

Двойная система управления вела к следующему: как только минуют исторические условия для двоевластия, как только быть коммунистом станет делом безопасным, уродство двоевластия – безответственность – немедленно проявит себя и со временем разрушит всю систему управления страной. Поэтому я и назвал контроль ВКП(б)-КПСС за органами Советской власти преступлением против власти как таковой.

Почему превращение партии в контрольный орган было преступлением против партии? Потому что по своей основе партия – это интеллектуальная и моральная элита страны, ведущая весь народ вперед. Как мечтал Сталин, партия коммунистов должна быть чем-то вроде ордена меченосцев – фанатиков святой веры. Но для этого каждый коммунист должен был очень много знать обо всем в мире, чтобы на основании этих знаний составить представление о будущем – о том, куда коммунисты ведут людей. А много знать обо всем – это не столько трудно, сколько многим не интересно. (Им интересно знать, как побольше хапнуть, как поменьше работать и т.д.).

Так вот, контролеру при спокойной жизни можно знать только о том, что он контролирует, а при полном обюрокрачивании системы управления – и этого не надо. Быть контролером в тысячи раз легче, чем быть тем коммунистом, о котором мечтал Сталин. А поскольку реально в партии места контролеров это места партийных начальников, то превращением ВКП(б) в контролирующую партию Ленин и Сталин над всеми коммунистами навесили дамоклов меч: при первой же возможности управление партии превратится в сборище тупых, ленивых и алчных мерзавцев.

Но опять-таки для того момента истории это было не страшно из-за той смертельной ответственности, которая нависала над партфункционерами в случае потери ими власти. И они это знали, они знали, что мерзавцы в партии могут погубить всех, поэтому партия регулярно чистилась от мерзавцев и делала это при всем народе, на открытых собраниях, чтобы завоевать у населения уважение и доверие к себе.

Итак, для контроля за властью в стране ВКП(б) реорганизовалась и выстроила параллельную официальной (конституционной) власти структуру. Номинально считалось, что это структура управления только самой партией (повторю – в Конституции такая структура не была предусмотрена как орган госуправления), но фактически структура управления партией, контролируя конституционную власть, управляла и этой властью, и всей страной.

При таком положении сложилась довольно комическая ситуация: лидер партии, а не конституционный глава страны, являлся вождем СССР. (С точки зрения Конституции – «никто»). Правда, в нашем случае это был действительно Вождь.

Дело в том, что в ВКП(б) «лидеров» было хоть пруд пруди, и И. В. Сталин стал лидером не столько, как полагают, в конкурентной борьбе, сколько в конкурентном труде на благо ВКП(б), а это благо тогда было неразделимым с благом СССР.

Технически параллельное управление СССР происходило по следующей схеме.

Элита страны, ее лучшие люди, готовые на труд и бой за страну и ее идеальное справедливое будущее – Коммунизм, вступали в ВКП(б). (Мерзавцы тоже, но речь пока не о них). Эта элита избирала себе руководителей первичных, районных, областных, республиканских организаций и всей партии прямо или через делегатов съездов. Формально высшими руководящими органами партии были собрания или съезды, но фактически партией (и страной) руководили избираемые этими собраниями и съездами постоянно действующие органы: парткомы, райкомы, обкомы, центральные комитеты. Центральные комитеты (ЦК) избирались республиканскими компартиями и всей ВКП(б), но постоянно действующими они были формально, поскольку фактически они в лучшем случае собирались на пленумы три раза в году. А непрерывно партией руководили избираемые центральными комитетами политические бюро (Политбюро) и несколько (обычно 5) секретарей партии (одного из секретарей ЦК назначал «генеральным», в республиках – «первым»).

Любой мало-мальски важный вопрос, требующий вмешательства государственной власти СССР, поступал сначала к секретарям и в Политбюро, там рассматривался, и если он мог быть решен Политбюро на основании действующих законов, то его решение передавалось Правительству СССР для исполнения. Кстати, официальный глава страны – председатель Совнаркома (Совмина) всегда был членом Политбюро и председательствовал на его заседаниях. Т.е. он перед тем, как рассмотреть вопрос со своими министрами, сначала рассматривал его с товарищами по партии. Членами Политбюро при Сталине, как правило, были наиболее выдающиеся на тот момент государственные деятели (поскольку в то время партийных и государственных деятелей невозможно было разделить – это было практически одно и то же).

Если вопрос требовал изменения законов Советского Союза, то решение Политбюро адресовалось в Президиум Верховного Совета, и Президиум издавал соответствующий указ, либо изменял или принимал новые законы, утверждая их впоследствии на съезде Верховного Совета.

Так было устроено управление Советским Союзом и, повторяю, для исторического момента от революции до Великой Отечественной войны это было вынужденное, но правильное устройство (с учетом времени и для того уровня знаний об управлении).

Пожалуй, теперь нужно сказать несколько слов о персоналиях этой системы.

Очень долгое время Российская коммунистическая партия большевиков (до Октябрьской революции – социал-демократическая) в семье социалистов по численности и влиянию занимала очень скромное место. От партии социалистов-революционеров (эсеров) ее отличало то, что она делала ставку не на крестьянство, а на рабочий класс, и не признавала индивидуального террора, охотно использовавшегося эсерами. А от собратьев социал-демократов (меньшевиков) ее отличала бескомпромиссность по отношению к власти: никакого сотрудничества с буржуазными партиями – только полный захват власти в свои руки. Основой действия ВКП(б) (тогда РКП(б)) была теория Карла Маркса о неотвратимости перехода власти в руки пролетариата и построения им бесклассового коммунистического общества.

Бессменный вождь большевиков (расколовший социал-демократов на большевиков и меньшевиков) В. И. Ленин практически всю свою революционную жизнь провел за границей, по этой причине реальный русский народ знал плохо и посему свято верил в марксизм. Работал он упорно, не унывал ни при каких неудачах и трудностях. А их было полно. Один из тогдашних революционеров А. Д. Нагловский так описывал состояние самой большой (петербургской) организации ленинской партии накануне неудавшейся революции 1905 г.:

«Насколько вообще тогда, в 1905 г., были слабы большевики и насколько не имели корней в массах, показывает факт, что вся организация их в Петербурге едва ли насчитывала около 1000 человек. А в Нарвском рабочем районе – человек около 50-ти. Связи с рабочими были минимальны, вернее сказать, их почти не существовало. Большевистское движение было чисто интеллигентское: студенты, курсистки, литераторы, люди свободных профессий, чиновники, мелкие буржуа, вот где рос тогда большевизм. Ленин это прекрасно понимал, и, по его плану, эти «кадры» партии должны были начать завоевание пролетариата. Тут-то и интересовали его Нарвский район и самый мощный питерский Путиловский завод, где тогда имели большое влияние гапоновцы.

В страховом обществе, куда я пришел с явкой от Ленина, меня встретил мрачный бородатый мужчина, дал все указания, адреса. И вскоре я приступил к попытке создать на Путиловском заводе «большевистскую организацию».

Питерские рабочие шли тогда за меньшевиками и эсерами. В течение многих недель я пытался сколотить хоть какой-нибудь большевистский рабочий кружок на Путиловском заводе. Но результат был плох. Мне удалось привлечь всего-навсего пять человек, причем все эти пять, как на подбор, были какими-то невероятно запьянцовскими типами. И эта «пятерка» на наши собрания приходила всегда в неизменно нетрезвом виде.

Вскоре эта моя «деятельность» неожиданно оборвалась: был издан манифест 17-го октября, после которого большевистская организация в Петербурге могла уже приступить к более или менее широкой полулегальной работе.

Но так как ни широкие массы питерских рабочих, ни другие революционные партии в Питере лозунга вооруженного восстания не разделяли, то начать вооруженное восстание здесь большевики не решились, обратив все свое внимание на восстание в Москве.

Разумеется, и это восстание имело не много шансов на успех. Оно и было подавлено. И в результате разгрома как восстания, так и партии, в среде последней возникла острая оппозиция к Ленину, критиковавшая его «авантюристическую тактику», обрушившаяся на его «нечаевщину», на тактику «вспышкопускательства». Но Ленин в своей «линии» был абсолютно твердокаменен. Ленин остался на своем. По его мнению, восстание было нужно, и прекрасно, что оно было. От своих положений Ленин никогда не отступал, даже если оставался один. И эта его сила сламывала под конец всех в партии.»[9]

Вернулся Ленин в Россию только после Февральской революции в 1917 г., и надо отдать должное его мужеству и упорству за то, что он, не имея никакого опыта, взял власть в России в то время, когда ее уже все боялись брать: до такого маразма довели государственную власть в России отобравшие ее у царя либералы.

Совершенно другую судьбу имел другой вождь большевиков – И. В. Сталин. Вступил в партию в 1898 г., революционную работу вел только в России, за границей бывал лишь на съездах партии. В связи с этим народ России он знал и понимал прекрасно, в работе руководствовался не столько догмами Маркса и теоретическими рассуждениями, сколько реальным состоянием дел. С 1912 г. он член ЦК большевиков, с момента учреждения Политбюро – член Политбюро. После Февральской 1917 г. революции он возвращается из очередной ссылки (арестовывался царскими властями 7 раз, бежал из ссылки – 5 раз)[10] в Петроград и возглавляет главную газету большевиков «Правду», а после ее закрытия – очередные газеты, которые большевики выпускают взамен закрываемых. Летом 17-го года практически возглавляет партию в связи с уходом Ленина в подполье, накануне Октябрьской революции руководит Партийным центром по вооруженному восстанию – Революционным военным советом Петрограда, т.е. является по сути техническим руководителем захвата власти.

Однако после взятия власти большевиками в России он отодвигается на второй план – в правительстве большевиков под председательством Ленина он занимал довольно скромное место наркома по делам национальностей. Но зато его непрерывно используют вне Москвы во всех жизненно важных для России случаях. В 1918 г. он обеспечивает большевиков хлебом, удерживая для этого Царицын от захвата белыми; его посылают комиссаром на все фронты, где большевикам грозит наиболее сильная опасность.

Думаю, что уже в это время ему начали очень сильно завидовать другие вожди большевиков, особенно масса набежавших к большевикам в 1917 г. социалистов-евреев. Думаю, что ему завидовал и Ленин. В отличие от других лидеров партии Сталин хорошо знал Россию, непрерывно учился и мог организовать выполнение тяжелейших дел. Остальные вожди, многие из которых умели только революционно болтать, вряд ли могли спокойно относиться к этому. Вот такой штрих.

К пятилетию взятия большевиками власти журнал «Октябрь» выпустил большую фотографию-лубок «Творцы революции» со 100 деятелями большевиков.[11] Интересно было то, что среди сонма и по сей день никому не известных «творцов» не было Сталина – старейшего члена партии, члена ее ЦК, члена Политбюро и технического организатора самой Революции!

Но зато были какие-то люди, заслуги которых перед революцией вряд ли способны вспомнить даже профессиональные историки той эпохи! Скажем, кто способен вспомнить, кем были: Невский, Лурский, Лашевич, Зорин, Балабанова, Лилина, Рабич? В связи с чем они вдруг стали творцами революции, большими, чем член Политбюро партии большевиков? Это, так сказать, издержки антисталинской пропаганды. Тогда было выгодно быть большевиком – и большинство евреев было большевиками, сегодня выгодно быть демократом – и теперь масса евреев утверждает, что они в начале века были не вождями революции, а ее жертвами.

В первые годы после захвата власти в органах пропаганды большевиков было засилие евреев, и они, поддерживая Троцкого, шельмовали кого угодно по его указке. К примеру, Сталина посылали на самые трудные фронты Гражданской войны комиссаром (членом Военного совета фронта). В своем постановлении от 27 ноября 1919 г. благодарный ВЦИК (Верховный Совет) писал:

«В минуту смертельной опасности, когда окруженная со всех сторон тесным кольцом врагов Советская власть отражала удары неприятеля; в минуту, когда враги Рабоче-крестьянской Революции в июле 1919 г. подступали к Красному Питеру и уже овладели Красной Горкой, в этот тяжелый для Советской России час, назначенный Президиумом ВЦИК на боевой пост Иосиф Виссарионович Джугашвили (Сталин) своей энергией и неутомимой работой сумел сплотить дрогнувшие ряды Красной армии.

Будучи сам в районе боевой линии, он под боевым огнем личным примером воодушевлял ряды борющихся за Советскую Республику.

В ознаменование всех заслуг по обороне Петрограда, а также самоотверженной его дальнейшей работы на южном фронте, Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет постановил наградить И. В. Джугашвили (Сталина) орденом «Красного Знамени».[12]

В отличие от Сталина ЦК дважды не давал Троцкому командовать – запрещал вмешиваться в разгром Колчака Восточным фронтом и в разгром Деникина Южным фронтом. Причину пояснил примкнувший к большевикам генерал М. А. Бонч-Бруевич: Троцкий не только не скрывал «своего равнодушия к военному делу, но и порой афишировал его».[13] Троцкий обижался на отстранения, подавал в отставку, но его не отпускали. Тогда вопрос: почему же большевики не сняли его за негодностью с должности председателя Реввоенсовета Республики? А это специфика революции. Хотя Троцкий и считал себя великим оратором и полемистом, но в делах практической пропаганды пользовался другим приемом – расстрелами по малейшему поводу. «Расстрел – не скрывал он – был жестоким орудием предостережения другим».[14] ЦК опасался, что вдруг по непредсказуемому революционному времени где-то кого-то придется «предостеречь», а Троцкого не будет, вот его и держали.

Имея неограниченную власть, Троцкий в своем местечковом славолюбии дошел до маразма. Его не только пресса хвалила, он заставил в Политический Устав РККА внести §41 со своей биографией, заканчивающейся словами:

«Тов. Троцкий – вождь и организатор Красной Армии. Стоя во главе Красной Армии тов. Троцкий ведет ее к победе над всеми врагами Советской республики».[15]

А в 1922 г. троцкисты выпускают двухтомник «Гражданская война. Собрание документов и материалов по истории Красной Армии». В этом сборнике о Сталине – ни слова![16] Чем еще, кроме злобной зависти и попытки замолчать успехи более способного конкурента, можно это объяснить?

Только этим, как ни странно, можно объяснить и то, что Сталина в 1922 г. назначают Генеральным секретарем партии. Тут ведь что надо понять. Взяв власть, вожди большевиков продолжали руководить собственно партией попутно. Т.е. Ленин и другие лидеры, имевшие посты в государстве, собирались по мере надобности на Политбюро и решали накопившиеся в партии вопросы. Но партия быстро росла численно и, главное, неимоверно быстро росло количество встающих перед партийными организациями вопросов. Тогда ввели должности секретарей партии, т.е. людей, которые принимали от Политбюро решения, доводили их до партийных организаций, контролировали исполнение.

Официально секретариат возглавлял Я. М. Свердлов, но ведь он был главой законодательного органа страны – главой Советской власти. Поэтому фактически партией руководила, как могла, его жена К. Т. Новгородцева[17], занимавшая должность заведующей Секретариатом ЦК. Фактически на ее должность и задвинули Сталина, только назвали эту должность красивее – Генеральным секретарем. Предусматривалось, что Сталин будет организовывать то, что прикажет Политбюро. И только.

Противник и враг СССР и Сталина, занимавший в те годы очень высокие посты в правительстве большевиков, Л. Д. Троцкий так комментировал это назначение:

«Победила, однако, на съезде руководимая Зиновьевым петроградская делегация. Победа далась ей тем легче, что Ленин не принял боя. Он не довел сопротивление кандидатуре Сталина до конца только потому, что пост секретаря в тогдашних условиях имел совершенно подчиненное значение. Своему предупреждению сам он не хотел придавать преувеличенного значения: пока оставалось у власти старое Политбюро, Генеральный секретарь мог быть только подчиненной фигурой».[18]

Ни Троцкому, ни Ленину, наверное, и самому Сталину не приходило в голову, что если партия берется контролировать госаппарат, то в этом случае не технический руководитель госаппарата – глава страны, а технический руководитель партии становится главой страны. Но, правда, все это зависело от человека на этом посту. Ведь предшественники Сталина на этой должности даже приблизительно не имели в стране того веса, который очень быстро начал набирать Сталин. Он стал работать лучше Ленина, Троцкого и других, и, соответственно, все стали именно на него смотреть, как на вождя.

Вдумайтесь. В чем заключалась работа Ленина как руководителя государства? К нему приходили чиновники и спрашивали, как сделать то-то и то-то. Ленин думал и находил решение.

А в чем заключалась работа Сталина как руководителя партии? К нему приходили партийные работники, у которых голова болела по поводу тех же вопросов, что и у чиновников, и спрашивали Сталина, что делать. Сталин думал и находил решение. Но благодаря знанию людей России, неустанному самообразованию и тщательному изучению дел он делал это лучше Ленина.

И в своем «Завещании», в «Письмах к съезду» Ленин в декабре 1922 г. пишет строчку, в которой сквозит недоумение: «Тов. Сталин, сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть…».[19] Как?

Он же не «сделался», это вы, Политбюро (Ленин, Троцкий и др.), его назначили на должность, занимаемую ранее женой Свердлова. Никакую власть он «не сосредоточивал», всю власть ему дали вы, больше, чем вы ему дали, ему власти просто неоткуда было взять.

Вот эта фраза Ленина свидетельствует, что ни Ленин, ни Троцкий до конца своей жизни так и не поняли, что произошло: почему их секретарь стал иметь власти больше, чем они, занимающие официальные высокие посты в государстве. Будь Сталин таким же дураком-краснобаем, как Троцкий, Бухарин или другие, несть им числа, то все было бы, как Троцкий с Лениным и предполагали, но не место красит человека, а человек место. И Сталин его украсил, став через десяток лет признанным вождем страны, не занимая никакого конституционного поста, т.е. никакой официальной должности.

Эту тонкость по сей день мало кто понимает. Все думают, что власть дает должность. Так-то это так. Но вопрос надо рассматривать принципиальнее: власть возникает у того, кому люди подчиняются. Не от должности она возникает, а от подчинения. А из этого следует, что если люди сочтут полезным подчиняться данному человеку, то у него появится власть и без должности. Сталин – яркий пример этого. Он только исполнял решения Политбюро, на котором, повторяю, председательствовали официальные главы Правительства СССР: А. И. Рыков, а потом В. М. Молотов. Но последние вождями страны не стали, а Сталин – стал!

Короче: работать надо, как Сталин, и народ к вам потянется…

Впоследствии мифы создавались и под руководством Сталина. Одним из таких его мифов, свидетельствующим о его собственной глубокой порядочности и благородстве, является миф о том, что Сталин был учеником Ленина. На самом же деле Сталин своими знаниями и умом превосходил Ленина, поскольку, благодаря уму и опыту, предвидел события гораздо точнее, нежели Ленин.

Кое-что понять можно только сейчас, после развала СССР, скажем, стремление Сталина, в противовес Ленину, создать СССР не союзным, а федеративным государством. Ко времени написания первой Конституции СССР, Ленин заболел и комиссию возглавил Сталин, который проигнорировал его требование создать Союз совершенно открытым, с полным суверенитетом всех народностей. В связи с этим Ленин даже хотел его назвать «Союз советских республик Европы и Азии». Когда же Ленин увидел, что Россия федеративна, а СССР имеет сильное центральное правительство, то в день принятия 1-м Съездом Советов СССР Договора об образовании СССР написал записку с извинениями «рабочему классу», с обвинениями Сталину:

«Грузин… который сам является держимордой», – и с пророчествами о будущем центрального правительства СССР, в котором «ничтожный процент советских и советизированных рабочих будет тонуть в море великорусской шовинистической швали».[20]

В 1991 г. мы увидели, как эта «великорусская шваль» (Горбачев, Яковлев, Ельцин) под радостные вопли «советизированных рабочих» в Верховном Совете РСФСР, с поддержкой «советских рабочих» Кузбасса разорвала СССР и предала дело самого Ленина.

А кое-что было видно и тогда. Например, Сталин был, пожалуй, единственным, кто в 1920 г. страстно протестовал против ввода Красной Армии в Польшу. Зная народ не из книжек, он был уверен, что никакой революции в Польше не будет, никто войска Красной Армии там не поддержит, и они бесславно погибнут. Он предлагал наступать только до линии Керзона, разделявшей собственно поляков, с одной стороны, и украинцев с белорусами – с другой.

Но Ленин, базировавшийся в своих размышлениях все же на книжных знаниях и «теории» Маркса, поверил брехливым реляциям «полководцев» Троцкого и Тухачевского (и это несмотря на то, что Сталин решился на отчаянный шаг: опубликовал свое предупреждение в «Правде»).[21] Войска Красной Армии вошли в Польшу и потерпели под Варшавой позорное поражение, Ленин вынужден был признать свою вину, но Сталин впоследствии этот эпизод своего предвидения из истории изъял, чтобы не компрометировать Ленина.

Взяв власть, большевики все оказались в одной лодке – поражение всем им грозило смертью. Тем не менее даже по этому соображению они разделились на два идейных направления.

Первое возглавлял Лев Давидович Троцкий, кстати, примкнувший к большевикам лишь в 1917 г., накануне взятия ими власти. Это был правоверный марксист, свято убежденный, что в одной стране, согласно «теории Маркса», социализм построить невозможно. Поэтому он Россию рассматривал лишь как «вязанку хвороста» в огне мирового революционного пожара. Сколько при этом погибнет русских, его не волновало – у него голова болела о пролетариате всего мира. Россия была им обречена на жертву.

Второе идейное направление возглавлял Ленин. Он умозрительно, силой своего ума пришел к отрицанию положения Маркса о всемирности социалистической революции, он обосновал возможность победы социализма в одной стране. Но, оторванный от реального народа России, он сам себе не вполне верил. В откровенном интервью, данном писателю А. М. Горькому, он высказал явное неверие в то, что большевики смогут удержать власть в России в окружении враждебных капиталистических стран.

К Ленину очень близко примыкал Сталин, но этот исконно русский человек (хотя и грузинского происхождения) ни в коей мере не собирался отдавать Россию на заклание ни за какие пролетарские коврижки. Он тоже был марксист, он тоже стремился помочь пролетариату во всем мире и помогал, если мог, но ни в коем случае не собирался этого делать за счет судьбы народов СССР. Сталин знал и недостатки, и достоинства русского народа и действительно был уверен в возможности устройства в России государства справедливости.

Подобные идейные разногласия сохранялись в виде бескровной политической борьбы до начала 30-х и закончились сокрушительной победой идей Ленина-Сталина. Но с началом 30-х годов терпящие поражение троцкисты (и все примкнувшие к ним) решились на подготовку вооруженного мятежа. Сторонники Сталина тогда этот мятеж подавили в зародыше.

Но сказать, что в это время шла борьба только из-за толкования марксизма, нельзя. Огромное влияние на эту борьбу накладывали личные качества вождей.

Ленин был чистым фанатиком марксизма, которому ничего, кроме победы пролетариата (победы его ленинских идей), не было нужно. Ленин был абсолютно безразличен к еде, одежде и к развлечениям, и его вообще-то хорошо характеризует вот такая записка:

«23 мая 1918 г.

Управляющему делами Совета Народных Комиссаров

Владимиру Дмитриевичу Бонч-Бруевичу

Ввиду невыполнения Вами настоятельного моего требования указать мне основания для повышения мне жалования с 1 марта 1918 г. с 500 до 800 руб. в месяц и ввиду явной беззаконности этого повышения, произведенного Вами самочинно по соглашению с секретарем Совета Николаем Петровичем Горбуновым в прямое нарушение декрета Совета Народных Комиссаров от 23 ноября 1917 г., объявляю Вам строгий выговор.

Председатель Совета Народных Комиссаров

В. Ульянов (Ленин)»[22]

Сталин был похож на Ленина, но его фанатизм распространялся не на Маркса, а на конкретный советский народ – Сталин фанатически служил ему. Он не был аскетом, но ему просто ничего лишнего не было нужно. Очень долгое время он с семьей жил чрезвычайно скромно, и жене его не всегда хватало денег даже на такую жизнь. У них не было поваров; когда после смерти жены Сталину готовила обед домработница, то обед состоял из щей на первое, каши с отварным мясом из щей на второе и компота на десерт. Либо ему обед приносили из столовой полка, охранявшего Кремль. Из сохранившейся переписки того времени видно, с какой радостью дети Сталина воспринимали посылки с фруктами,[23] которые отец им высылал, когда отдыхал и лечился на Кавказе.

Анри Барбюс так описывает жилье и быт Сталина в начале 30-х годов.

«Тут в Кремле, напоминающем выставку церквей и дворцов, у подножия одного из этих дворцов стоит маленький трехэтажный домик.

Домик этот (вы не заметили бы его, если бы вам не показали) был раньше служебным помещением при дворце; в нем жил какой-нибудь царский слуга.

Поднимаемся по лестнице. На окнах – белые полотняные занавески. Это три окна квартиры Сталина. В крохотной передней бросается в глаза длинная солдатская шинель, над ней висит фуражка. Три комнаты и столовая обставлены просто, как в приличной, но скромной гостинице.[24] Столовая имеет овальную форму; сюда подается обед – из кремлевской кухни или домашний, приготовленный кухаркой. В капиталистической стране ни такой квартирой, ни таким меню не удовлетворился бы средний служащий. Тут же играет маленький мальчик. Старший сын Яша спит в столовой, —ему стелют на диване; младший – в крохотной комнатке, вроде ниши.

Покончив с едой, человек курит трубку в кресле у окна. Одет он всегда одинаково. Военная форма? – это не совсем так. Скорее намек на форму – нечто такое, что еще проще, чем одежда рядового солдата: наглухо застегнутая куртка и шаровары защитного цвета, сапоги. Думаешь, припоминаешь… Нет, вы никогда не видели его одетым по-другому – только летом он ходит в белом полотняном костюме. В месяц он зарабатывает несколько сот рублей – скромный максимум партийного работника (полторы-две тысячи франков на французские деньги).»[25]

По воспоминаниям начальника его охраны на 1927 г. дача Сталина не имела ни удобств, ни прислуги,[26] и он с семьей приезжал туда на выходные с приготовленными дома бутербродами.[27] Со временем его быт был усовершенствован, что было вызвано скорее необходимостью приема иностранных гостей, но его безразличие к быту сохранилось: он не имел практически никаких личных вещей, даже лишней пары обуви или какой-то одежды.[28] Единственным его богатством была огромная библиотека (обычная норма чтения Сталиным литературы была около 300 страниц в день).

При таком вожде и его соратники подбирались соответственно, особенно тогда, когда он в идейной борьбе с Троцким не имел еще подавляющего преимущества.

Прямой противоположностью Сталину в этом вопросе был Троцкий. Этому требовались результаты победы в материальном виде. Если ездить – то в поезде царя, если жить – то во дворце, если есть – то только еду личного повара, если проститутки – то только высшего света. Взял власть – гуляй всласть! Правда, сам Троцкий называл это скромно «заботой о товарищах».[29] Само собой, что благодаря этой «заботе» среди товарищей Троцкого и его идейных союзников никогда не переводились мерзавцы.

Такие вот сравнения. Нет ни единого намека, что Сталин или Молотов, или Каганович хоть раз в жизни провели вечер в ресторане. А вот, скажем, сторонник Троцкого Г. Ягода, фактически возглавлявший органы госбезопасности страны (ОГПУ), в честь десятилетия своей организации снял в Москве все самые дорогие рестораны.[30] У этого павиана, кстати, при обыске кроме обилия барахла была найдена и огромная коллекция крайне дефицитной тогда во всем мире порнографии.[31] Это к вопросу, куда он направлял деньги, выделяемые на разведку.

Г. Ягода

Причем, не надо этому вопросу придавать сугубо еврейский оттенок на основании того, что Троцкий, дескать, был еврей. Русское «благородное сословие» – дворянство в вопросах подлости могло евреям и фору дать.

Князь С. Е. Трубецкой – заместитель главы боевой антисоветской организации в Москве – был пойман, долго сидел под следствием, приговорен к смерти, помилован, выпущен и, в конце-концов выслан за границу, где он написал воспоминания о временах Гражданской войны «Минувшее», интересные тем, что писал их органический антисоветчик. Тем не менее у него масса различных примеров о поведении русского дворянства после революции. Вот он, скрыв фамилии, чтобы не позорить семьи, описывает судьбу сидевших с ним под следствием трех дворян.

«Все трое были офицеры. К. – армейский кавалерист, восточного происхождения. После революции К. добровольно пошел в Красную армию – не из принципа, конечно, а прельстившись должностью полкового командира (он был, кажется, поручиком). Г. и Н. Н. тоже „устроились“ у большевиков оба на должностях военных следователей. И вот тут-то началось „дело“. Г. и Н. Н. оба знали, что К. женат на дочери богатого польского промышленника, и в их головах созрел план действия. Безо всякого реального основания они создали против К. „дело“, обвиняя его в „контрреволюции“, в чем К. был совершенно невинен. После его ареста они, как бы по дружбе, обратились к жене К., говоря, что последний неминуемо будет расстрелян, если вовремя не подкупить кого следует, но для этого требуются значительные суммы, и в иностранной валюте… Шантажируя жену К., Г. и Н. Н. все время разыгрывали перед ней роль верных друзей ее мужа, идущих на большой личный риск, чтобы его вызволить. Обоим мерзавцам удалось таким образом присвоить драгоценности жены К., которая им их передала, и обязательства на крупные суммы, под гарантией польских имуществ. Г. и Н. Н. хотелось уже ликвидировать инсценированное ими же самими дело против К., выпустить его на волю и пожать плоды своей изобретательности. Но тут что-то сорвалось… Не знаю точно, в чем дело: вероятно, Г. и Н. Н. не поделились с кем следовало. Так или иначе, они сами и жена К. были арестованы. Вся махинация выяснилась, и военный трибунал приговорил обоих следователей к расстрелу.

Забегая вперед, скажу, что Г. и Н. Н. были расстреляны, К. – по суду оправдан, а жена его «за попытку подкупа» была приговорена к нескольким годам заключения (кажется, к пяти). Когда К. вышел на волю, жена его уже сидела в тюрьме».[32]

Не знаю, как вам, а я считаю, что тут большевики поступили исключительно благородно. Князь Трубецкой (который не каялся и не скрывал своей ненависти к большевикам, за что и был ими выслан в Германию) вспоминает еще один характерный случай.

«Только потом я понял, что переживал Виноградский, когда, сидя с ним в камере, я безо всякой задней мысли рассказал ему следующий случай. Один арестованный ЧК офицер, чтобы спасти свою жизнь, предал своих товарищей. Те были расстреляны, но та же судьба постигла и самого предателя. „Больше он нам полезен быть не может, а куда нам девать таких подлецов?“ – сказал о нем видный чекист, кажется, Петерс (тогда я точно помнил его имя и имя расстрелянного предателя и назвал их обоих Виноградскому). Я ясно видел, как взволновал его этот рассказ, как он изменился в лице и с каким чувством повторял: „Какие мерзавцы, какие безродные мерзавцы!“[33]

Чтобы вы поняли, почему этот Виноградский возмущался большевиками, следует сказать, что дворянин Виноградский уже предал самого Трубецкого, который узнал об этом несколько позже. (Хотя посудите сами, куда действительно большевики должны были девать алчных подонков и негодяев, о которых выше упомянул Трубецкой?) Но вернемся к вопросам материального обеспечения сталинцев и троцкистов.

В архиве расстрелянного в 1938 г. «любимца партии» Н. И. Бухарина, который после революции был главным редактором главной газеты большевиков «Правды», было найдено такое вот неопубликованное письмо в газету, которое я дам с некоторым сокращением для иллюстрации нравов окружения Троцкого, поскольку все упомянутые в письме деятели именно из его окружения.

«ЦЕНТРАЛЬНОМУ КОМИТЕТУ Р.К.П.

Копия: т. Ленину,

Московскому Комитету,

Редакции «Правда», всем Райкомам,

Петроградскому Губкому

Уважаемые товарищи!

Я, раненый красный командир, немного подлечился и на днях снова уезжаю на южный фронт. Прожив в Москве 3 месяца, я видел то, о чем никогда и не догадывался.

Видел разврат среди наших ответственных работников-коммунистов и видел поощрения творимого ими произвола со стороны ЦЕКА. Видел, как мещанство делается преобладающим элементом в жизни семейных коммунистов.

Вот характерный пример бессилия ЦЕКА против разыгравшихся аппетитов отдельных своих членов.

Находясь в Москве, я состоял в резерве Московского Окружного Штаба и жил на квартире у рабочего завода «Мотор», своего старого товарища. Там же жил сотрудник, один из близко стоящих к Окрвоенкому Бурдукову. И вот из разговоров с ним и после проверки у ответственного товарища я выяснил следующее.

Рабочие завода «Мотор» взяли себе для коллективной обработки одно имение с хорошим дворцом, в котором они думали устроить колонию для своих детей. Но на их беду, это же имение понравилось Коменданту гор. Москвы «коммунисту» Ганшину, «коммунисту» Бурдукову и «коммунисту» Люблину, и они стали отнимать у рабочих имение, которое те не отдавали – дело перешло в Совнарком и… Рабоче-крестьянская власть, отняв имение у рабочих (которые по своей сознательности не протестовали с оружием в руках, что, по моему мнению, они должны были бы сделать), передала его нескольким «зубрам от революции», которые, как например Бурдуков, и в Москве занимают особняки.

И вот эти самые рабочие завода «Мотор» могли наблюдать каждое утро и вечер, как взад и вперед ездили на автомобилях упомянутые «товарищи» со своими «чадами и домочадцами». Прекрасная агитационная картина, не правда ли!? Это ли не бессилие партии, это ли не пример того, что «рука руку моет».

Еще один пример, как работают коммунисты и как устраиваются некоторые спецы и какое они имеют влияние на всю работу Республики.

Упомянутый Бурдуков, которым я очень заинтересовался и которого видел несколько раз лично и особенно часто беседовал с его секретарем и с живущим вместе со мною сотрудником, представляет из себя типичного тупоголового мещанина с брюшком, с семьей, со штатом лакеев и вестовых. Ничего сам лично не делает, кроме пристраивания друзей своих друзей, родственников своих родственников, знакомых знакомых своих знакомых и знакомых сильных мира сего по разным запискам. В Командном отделе Штаба я сам слышал, получая жалованье, как бывшие офицеры говорили, что если имеешь знакомого друга Бурдукова, то можешь пристроиться, куда хочешь, а всеми делами правит бывший генерал, Начальник Военной Части Штаба Новиков. Он решает все вопросы даже политического характера – назначение и смещение коммунистов совершается по его указаниям, чего Бурдуков, упоенный его сладкими речами, не замечает. В общем, Новиков в Окрвоенкоме – всё…

А как живет этот спец! Бурдуков дал ему автомобиль исключительно для езды на дачу, и каждый день можно наблюдать трогательную картину: бывший генерал Новиков со своими друзьями и генеральшей около подъезда Штаба на глазах красноармейцев и коммунистов Окрвоенкома садятся в машину и едут на дачу, да еще на какую дачу-то! У Новикова есть секретарь, бывший помещик и домовладелец, у которого имение и дом были национализированы, так Бурдуков выхлопотал то, что имение и дом секретаря передали Новикову, где он и хозяйничает. Какой трогательный союз генерала, помещика и коммуниста! В какое царство коммунизма они зашли? Сотрудниками в Окрвоенком принимают только протеже Новикова, т.е. таких же скрытых белогвардейцев, как он сам.

Все вышеизложенное подтвердят члены фракции Р.К.П. Окружного Комиссариата, которые так терроризованы репрессиями, применяемыми ко всем, поднимающим голоса протеста, что молчат.

…Мне сказали, что Ильич ответил одному товарищу, рассказывавшему о положении, что «еще не слышно голоса организованного пролетариата».

Дорогой Владимир Ильич, хоть ты и очень чуток, но смотри, не ошибись. Не будет ли слишком поздно, когда услышим голос организованного пролетариата. Ведь если раздастся этот голос, то это будет голос свинца и железа. Я всю старую войну и всю гражданскую был на фронте, командовал батальоном и полком, имею очень много товарищей, как на фронте, так и в Москве. Мне, как Антону Власову – рабочему, масса верит, и я, как кровно заинтересованный (а не как интеллигент) в сохранении завоеваний Революции, говорю: да, будет поздно, ибо в сердце у каждого сознательного товарища фронтовика, привыкшего на фронте к почти полному равенству, отвыкшего от холопства, разврата и роскоши, чем окружают себя наши самые лучшие партийные товарищи, кипит ненависть и негодование, когда он, раненый, бредет с одного конца города в другой, в то время как жены склянских, бурдуковых, каменевых, стекловых, аванесовых, таратути и прочей ниже и вышестоящей «коммунистической» публики едут на дачи в трехаршинных, с перьями райских птиц шляпах, едут в разные «Архангельские», «Тарасовки» и прочие, отнятые рабочим классом у буржуазии особняки и дворцы, и мимо которых этим же рабочим не дают пройти, уж не говоря о пользовании, как хотели сделать товарищи с завода «Мотор». Рабочиезапачкают дворец – лучше отдать его Ганшину, Бурдукову или наркомам, как «Тарасовку», которую зовут теперь «Царским Селом», и правильно – смотрите, как живут там наркомы. Один Таратути занимает 12 комнат и его охраняют 4 милиционера. Чем хуже министра старых времен! И это представители Коммунистической партии, представители Интернационала – позор! И что всего позорней – Комитеты Партии Цека и Московский знают это и бессильны что-либо сделать.

А вы, сидящие в Кремле! Думаете, масса не знает ваших дел – все знает. Каждый день тысячами уст разносится, как ведут себя стекловы, крыленки, ездящие в автомобилях на охоту, и жены склянских и троцких, рядящиеся в шелка и бриллианты.

Вы думаете, масса этим не возмущается, разве нам не все равно, кто занимается бонапартизмом – Керенский или Рыков с Троцким. Вы думаете, что мы не знаем, что как какой-нибудь товарищ поднял голос, так его ссылают на окраину. Вы думаете, мы не знаем, что большинство ответственных должностей занимаются бездарностями, по знакомству. Смотрите в Главполитпуть – ведь там Розенгольц, этот научившийся кричать и командовать торговец, разогнал всех лучших товарищей. А Склянский – ведь это ничтожество в квадрате! А жены Каменева, Троцкого, Луначарского – ведь это карикатуры на общественных работниц; они только мешают работе, а их держат, потому что их мужья имеют силу и власть.

…Я от имени всех фронтовиков, куда я сейчас еду и которым откровенно расскажу о вашей работе, обращаюсь в Центральный Комитет Р.К.П. как к руководящему органу, к тебе, дорогой товарищ Ленин, к тебе, единственно настоящему революционеру – спартанцу по жизни – подумай, помоги, одерни, кого следует, не справишься сам – нам скажи – поможем. Скорей, пока не поздно, скоро зима, армия разута, раздета, побежит – восставать будет.

Спеши, Ильич!

Обращаюсь в Московский Комитет как к местной организации. Товарищи! Поднимите ваш голос, скажите свое веское слово, ведь вам видно больше, чем из Кремля. Обращаюсь ко всем Районным Комитетам Партии города Москвы и ко всем Губернским Комитетам:

товарищи, пока не поздно, действуйте, добивайтесь восстановления попранных завоеваний Революции!

С коммунистическим приветом, Красный Командир, рабочий-металлист

Антон ВЛАСОВ, сентябрь 1920 г.»[34]

Письмо это не было опубликовано – уже тогда ушлые «партийцы» знали, что публиковать, а что – нет.

Надо сказать, что Сталин, один из старейших членов Политбюро ВКП(б) – высшего органа партии, состоявшего из 5-6 человек, – до середины гражданской войны вообще не имел в Москве даже комнаты; в свои возвращения в Москву с фронта он жил у знакомых или в гостинице. Никогда ни Сталин, ни его соратники не лечились и не отдыхали за границей. Но будущие «жертвы сталинизма» предпочитали лечиться только на заграничных курортах. К примеру, Н. Крестинский, выехав в 1922 г. за границу расширять воздушные проходы в носу, несколько месяцев провел на немецких курортах и на рижском взморье, привезя чемоданы барахла и разом израсходовав всю сумму, планировавшуюся на десятки действительно больных революционеров. В том же году за границу ездил и И. Смилга, тоже в будущем «жертва сталинизма». Вернувшись, не смог отчитаться о 2000 рублях золотом, поэтому написал просто: «не экономил на еде».[35]

В этом плане интересна стенограмма судебного заседания по делу так называемого «правотроцкистского блока», проходившего 2-12 марта 1938 г. Из допросов подсудимых (и на это не обращается никакого внимания) следует, что они, сторонники Троцкого, практически все, включая личных врачей, свои отпуска проводили за границей, естественно, за государственный счет. Это, кстати, интересный момент, который показывает, как и с помощью чего противники Сталина вербовали себе сторонников.

Один из подсудимых М. А. Чернов работал в наркомате торговли Украины. Летом 1928 г. его по служебным делам вызывает находящийся на отдыхе в Крыму нарком внешней торговли СССР, в те годы соратник Сталина А. И. Микоян. Заметьте: нарком СССР отдыхает всего лишь в Крыму. Здесь Чернову посчастливилось встретиться с тогдашним главой СССР – А. И. Рыковым. А. И. Рыков, который также был подсудимым на упомянутом процессе, в перекрестном допросе с Черновым по этой встрече показывал: «Я с Черновым виделся и старался убедить его в правильности моей тогдашней контрреволюционной деятельности, собирался сделать его своим сторонником, но нашел готового сторонника в лице Чернова». Материальный результат вербовки лично для Чернова был практически немедленным: его тут же переводят на работу в Москву и почти сразу направляют «на лечение» в Германию за государственный счет и валюту. Заметьте, это сразу после 1927 г., когда в СССР был голод, а единственным источником валюты был экспорт зерна. И тем не менее валюта для Чернова немедленно нашлась. Но ему мало, и он сообщает: «Я позвонил секретарю Рыкова Нестерову о том, что я еду за границу и мне по валютным делам, по вопросу повышения валюты, нужно поговорить с Рыковым…» Глава СССР нахала, но уже своего сторонника, естественно, принимает, дает валюту и задание антисталинского толка.[36] То есть быть антисталинистом было материально очень выгодно даже тогда, когда Троцкий был выслан за границу.

Вот это тот аспект – материальная заинтересованность в антисталинизме, на который историки не обращают внимания, а его вес гораздо более значителен, чем вся идейная «марксистская» борьба.

Второй, возможно еще более важный аспект, который историки всегда опускают, это деловые качества революционеров. В момент революции и гражданской войны все эти «студентки, курсистки, литераторы, люди свободных профессий, чиновники и мелкие буржуа», которые по Ленину были «кадрами» партии, никакого дела не знали и работать не умели. Сначала приходилось закрывать глаза на то, что они заставляли работать тех, кто умел (чиновников, офицеров, инженеров), при помощи «товарища маузера». Вот, скажем, из уже цитированного мною источника характеристика на одного из подсудимых процесса 1938 г., упомянутого в письме А. Власова, А. Розенгольца:

«Два слова о Розенгольце. Этот человек выдвинулся на военно-чекистской работе. По основной специальности он фельдшер. Издавна знавшие его отзывались о нем не иначе, как „ужасный тип“. Обязан он отмеченности Лениным только из-за необычайной жестокости и абсолютного наплевательства на жизни хотя бы десятка тысяч людей. Когда Розенгольц был назначен заведующим политическим управлением НКПС, этот круглый, гладкий человек подбирал служащих по политуправлению так. Вызывал в свой кабинет и задавал один вопрос:

– Сколько контрреволюционеров вы расстреляли собственноручно?

Если спрашиваемый мялся или сообщал, что «не приходилось», то уходил из кабинета, не получив никакого назначения.

В мае 1918 г. Ленин отправил Розенгольца с аршинными мандатами в Поволжье. Розенгольц принадлежал к тем «рукастым» коммунистам, которых особенно ценил Ленин».[37]

Но война закончилась, «рукастые» коммунисты стали без надобности, нужны были головастые, изучающие дело и технику коммунисты, чтобы восстановить народное хозяйство. А эти «рукастые» привыкли только балаболить с трибун лозунги, «пламенные революционеры» учиться делам мирного времени не хотели и не собирались, хотя много лет подряд их пытались уговорить начать учиться.

В 1921 г. на пленуме ЦК ВКП(б) один из наиболее экономически грамотных большевиков, наркомвнешторг Л. Красин взывал к высшей партийной номенклатуре большевиков:

«Источником всех бед и неприятностей, которые мы испытываем в настоящее время, является то, что коммунистическая партия на 10 процентов состоит из убежденных идеалистов, готовых умереть за идею, но неспособных жить за нее, и на 90 процентов из бессовестных приспособленцев, вступивших в нее, чтобы получить должность. Бесполезно и безнадежно пытаться убеждать 10 процентов фанатиков в необходимости этой новой экономической политики, поэтому я обращаюсь к остальным 90 процентам и честно предупреждаю: если вы не хотите, чтобы массы русского народа поступили с вами так же, как с царской челядью, отбросьте беспочвенные мечтания и повернитесь лицом к экономическим законам».[38]

В свое время историки от Хрущева пускали слезу: дескать, если бы Ленин не умер, то не было бы никаких репрессий и был бы Ленин ласковым и нежным. Не надо ля-ля! Ленин ненавидел воров и болтливых бездельников, возможно, еще больше, нежели Сталин. Вот две его телеграммы за 6 января 1919 г.

«Телеграмма Симбирскому Губпродкомиссару

Комитет 42 организаций голодающих рабочих Петрограда и Москвы жалуется на Вашу нераспорядительность. Требую максимальной энергии с Вашей стороны, неформального отношения к делу и всесторонней помощи голодающим рабочим. За неуспешность вынужден буду арестовать весь состав Ваших учреждений и предать суду. Отдал срочное распоряжение об увеличении паровозов и вагонов. Вы должны немедленно погрузить имеющиеся налицо два поезда по 30 вагонов. Телеграфируйте исполнение.

Хлеб от крестьян Вы обязаны принимать днем и ночью. Если подтвердится, что Вы после 4 часов не принимали хлеба, заставляли крестьян ждать до утра, то Вы будете расстреляны.

Председатель Совнаркома Ленин»

«Телеграмма Курской чрезвычайной комиссии

Немедленно арестовать Когана, члена Курского центрозакупа, за то, что он не помог 120 голодающим рабочим Москвы и отпустил их с пустыми руками. Опубликовать в газетах и листками, дабы все работники центрозакупов и продорганов знали, что за формальное и бюрократическое отношение к делу, за неумение помочь голодающим рабочим репрессия будет суровая, вплоть до расстрела.

Предсовнаркома Ленин» [39]

Нет, Ленин ненавидел ленивых болтунов не меньше, чем Сталин. По крайней мере от Сталина никто не получал записок, подобных той, которую Ленин 20 февраля 1922 г. написал «выдающемуся революционеру» Л. Б. Каменеву с лозунгом: «Учись у немцев, паршивая российская коммунистическая обломовщина!» — и с указанием этому лозунгу следовать.[40]

И через 10 лет Сталин все также безуспешно пытался вразумить эту ленивую «коммунистическую обломовщину»: «Задача, стало быть, состоит в том, чтобы нам самим овладеть техникой, самим стать хозяевами дела. Только в этом гарантия того, что наши планы будут полностью выполнены, а единоначалие будет проведено», – пояснял он на Первой всесоюзной конференции хозяйственников 4 февраля 1931 г.

«Дело это, конечно, не легкое, но вполне преодолимое. Наука, технический опыт, знания – все это дело наживное. Сегодня нет их, а завтра будут. Главное тут состоит в том, чтобы иметь страстное большевистское желание овладеть техникой, овладеть наукой производства. При страстном желании можно добиться всего, можно преодолеть все» – успокаивает Сталин тех, кто боялся трудностей.

«В прошлом у нас не было и не могло быть отечества. Но теперь, когда мы свергли капитализм, а власть у нас рабочая, – у нас есть отечество и мы будем отстаивать его независимость. Хотите ли, чтобы наше социалистическое отечество было убито и чтобы оно утеряло свою независимость? Но если этого не хотите, вы должны в кратчайший срок ликвидировать его отсталость и развить настоящие большевистские темпы в деле строительства его социалистического хозяйства. Других путей нет. Вот почему Ленин говорил во время Октября: «Либо смерть, либо догнать и перегнать передовые капиталистические страны».

Мы отстали от передовых стран на 50-100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут»[41] – пугал он тех, кто колебался, продемонстрировав изумительное предвидение событий. Ведь страшная война – «момент истины» для СССР – началась ровно через 10 лет после этого выступления Сталина.

Вот строки из интервью, которое дал «Молодой гвардии» И. А. Бенедиктов, работавший с 30-х годов в наркомате сельского хозяйства. Он считает, что в репрессиях тех лет пострадало очень много невиновных. Тем не менее деловые качества этих невиновных он описывает так.

«Среди старой партийной гвардии, сумевшей „зажечь“ и поднять массы на Октябрьскую революцию, оказалось немало, говоря ленинскими словами, „святых“ и „безукоризненных“ „болванов“, которые умели „важничать и болтать“, но не умели работать по-новому, с учетом стоящих перед страной задач. Мой наркомат, к примеру, возглавлял старый большевик, человек, несомненно, заслуженный и честный (поэтому не называю его фамилии), но совершенно неспособный организовать дело. Бесчисленные уговоры и совещания, собрания с „яркими“ лозунгами, постоянные здравицы в честь революции, Ленина, к месту и не к месту – таков был его стиль, и переделать себя он был просто не в состоянии. Не помогал и высокий уровень образованности, культуры, высокие нравственные качества – деловых свойств ничем не заменишь».

Он скрывает в этой цитате фамилии либо Я. А. Яковлева (Эпштейна), революционера с 1913 г., либо уже упомянутого любителя валюты М.А. Чернова, революционера с 1909 г., либо Р. И. Эйхе, революционера с 1905 г. Все эти трое пламенных революционеров пробовали быть наркомами земледелия, и все – «жертвы сталинизма». Бенедиктов заканчивает эту свою мысль так:

«В своих последних работах Ленин не раз подчеркивал, что большинство (вплоть до 9/10) в партии составляют люди, не умеющие действовать по-новому, призывая освобождать их с ответственных постов, невзирая ни на какие заслуги, „вычищая“ их. Все это, увы, соответствовало действительности. Естественно, что массовое выдвижение на руководящие посты более молодых, способных, умеющих работать по-современному людей не могло проходить безболезненно, вызывало недовольство, обиды и обвинения со стороны ветеранов, сопротивление которых также надо было сломить».

Интересны и его воспоминания о деловой атмосфере того времени.

«Не могу согласиться с утверждениями иных „знатоков“ истории о том, что молодые и способные люди были привлечены в государственный и партийный аппарат, чтобы заполнить „вакуум“, образовавшийся в результате репрессий 30-х годов. Во-первых, наряду с молодежью бок о бок работали и старые, опытные кадры, обеспечивалось довольно эффективное сочетание молодости с опытом. Во-вторых, и это главное, на ключевые посты даже после репрессий 1937 г. конкурентов, включая опытных заслуженных деятелей, вполне хватало. Говорю это с полный основанием, поскольку хорошо помню тогдашнюю ситуацию в наркоматах сельскохозяйственного профиля. Да и в других картина была примерно такой же. Помню и недовольство ветеранов с дореволюционным партийным стажем назначением молодых наркомов. Все было… Но ЦК твердо отстаивал свою линию, не делая никаких скидок на бывшие заслуги и героические дела.

Что бы ни говорили о Сталине, при нем на руководящих постах находилось несравненно больше одаренных, талантливых людей, чем при Хрущеве, не говоря уже о его преемниках. Кстати, и спрос за упущения был конкретный, индивидуальный, а не размыто-коллегиальный, как сейчас, когда пропадают миллиарды, приходят в запустение целые регионы, а ответственных днем с огнем не сыщешь! В наше время ситуация подобного рода была просто немыслимой. Нарком, допустивший перерасход двух-трех тысяч рублей, рисковал даже не своим постом, жизнью! Может быть, кое-кому это и покажется жестоким, однако с точки зрения государственных, народных интересов, такой подход, на мой взгляд, полностью оправдан».[42]

Сейчас, когда наркомы (министры) даже не перерасходуют, а безнаказанно воруют сотнями миллионов долларов, то время кажется жестоким. Но жестоким к кому? К ворам, к тупицам, к бездельникам? А кому они нужны на госпостах? Разве рабочие места дворников уже заполнены?

Вот тут правомерен вопрос – ну хорошо, Сталин всех призывал «овладеть техникой» и работать, а может быть он только призывал, а сам ничего не делал?

Немного отвлечемся. Сталь получают из чугуна, а чугун в доменной печи – из железной руды. Ведущим элементом в этой руде является, как правило, окись железа. В этой окиси 70% железа, но такой руды не бывает, в ней содержатся еще и окиси кремния и алюминия. Последние при плавке чугуна образуют шлак, и чем их больше, тем больше шлака, а не чугуна, выходит из печи, тем менее экономична работа домны – она, по сути, начинает плавить никому не нужный шлак, а не чугун. Считается, что руду с менее чем 50% железа в домну давать бессмысленно.

А руды в залежах лежат так, что прежде чем добраться до богатой руды (с большим содержанием железа), приходится поднимать и породу – руду с низким, недостаточным содержанием этого элемента. Такую породу отсыпают в отвалы, занимая ими землю. Это присказка.

В 1939 г. немцам срочно потребовался пакт о ненападении с СССР. Нам он тоже был нужен, как воздух. Но Сталин не потерял самообладания и условием заключения пакта о ненападении поставил немцам требование кредита и поставки на сумму этого кредита оружия и промышленного оборудования для производства оружия. Немцы вынуждены были уступить – они дали СССР кредит в 200 млн. марок (их собственный золото-валютный запас в это время был всего 500 млн.[43]) и заключили с СССР еще и дополнительное торговое соглашение на поставку оружия и оборудования в обмен на сырье.[44]

Делалось все это в спешке, и наши внешнеторговые организации, видимо, немцев «обули». (Думаю, что они в контрактах оговорили вес поставляемого в Германию железа в руде в тоннах, но «забыли» указать нижний предел железа в руде в процентах). В результате СССР стал в обмен на оружие отгружать в Германию не руду, а породу со своих отвалов, которую в доменную печь ну никак нельзя было грузить. Когда немцы поняли, что именно мы им всучили, то в Москву, невзирая на праздники, прибыл из Германии К. Риттер, посол по особым поручениям. Сталин принял его прямо на Новый год – в ночь с 31 декабря 1939 г. на 1 января 1940 г. Стенограмма переговоров Риттера со Сталиным свидетельствует, что Риттер сходу «взял быка за рога».

«Риттер заявляет, что он будет касаться только крупных вопросов. Его интересует поставка железа и железной руды, связанная с большими поставками в Советский Союз оборудования, которое содержит очень много металлов. Вначале немецкая сторона просила 4 млн. тонн железной руды и 0,5 млн. тонн лома. Далее выяснилось, что металла потребуется в связи с большими заказами очень много, во всяком случае больше, чем предусмотрено ранее. Советская сторона заявила нам 3 млн. тонн железной руды с содержанием 38,42% железа. Это содержание железа не удовлетворит немецкую сторону.

Риттер просит поставить полтора миллиона тонн железной руды с 50% содержанием железа. Кроме того, 200 тыс. тонн чугуна и 200 тыс. тонн лома. Он заявляет, что поставляемое железо и чугун будут возвращены обратно Советскому Союзу готовыми изделиями.

Тов. Сталин отвечает, что советская сторона не может выполнить требования немцев, т.к. наша металлургия не имеет техники обогащения руды и советская промышленность потребляет сама всю железную руду с высоким содержанием железа. Через год советская сторона, может быть, будет иметь возможность поставить железную руду с большим содержанием железа, но в 1940 г. этой возможности не имеется. Немецкая сторона имеет хорошую обогатительную технику железной руды и может потреблять железную руду с содержанием 18% железа».[45]

Автор этих строк закончил металлургический институт с «красным дипломом», поэтому ответственно заявляет: так «отбить наезд» Риттера, как это сделал Сталин, мог только очень хороший инженер-металлург, поскольку в те годы обогащением руд только-только начали заниматься и не каждый металлург об этом знал. Вопрос – откуда Сталин мог знать такие тонкие подробности металлургии?

А вот прочтите его письмо жене, Надежде Алилуевой, написанное им во время лечения на Кавказе 14 сентября 1931 г. (выделения в тексте сделаны Сталиным).

«Здравствуй, Татька!

Письмо получил. Хорошо, что научилась писать обстоятельные письма. Из твоего письма видно, что внешний облик Москвы начинает меняться к лучшему. Наконец-то!

«Рабочий техникум» по электротехнике получил. Пришли мне, Татька, «Рабочий техникум по черной металлургии. Обязательно пришли (посмотри мою библиотеку – там найдешь).

В Сочи – ничего нового. Молотовы уехали. Говорят, что Калинин собирается в Сочи. Погода здесь пока хорошая, даже замечательная. Скучновато только.

Как ты поживаешь? Пусть Сатанка напишет мне что-нибудь. И Васька тоже.

Продолжай «информировать».

Целую. Твой Иосиф.

P.S. Здоровье у меня поправляется. Медленно, но поправляется».[46]

Заметьте, что именно 52-летний глава СССР, забыв сообщить о своем здоровье, просит ему прислать. Это не ракетки для тенниса, не акваланг для подводного плавания, не горные лыжи – это учебники! В том числе и по металлургии. Именно поэтому Сталин в 1939 г. мог так легко заставить немцев снять свои вопросы по торговому соглашению – он был образован так, как, пожалуй, никто в мире, и его призывы к соратникам «самим овладевать техникой» были не пустым звуком.

Е. Сванидзе

Ну и как на Сталина должны были смотреть все эти «пламенные революционеры»? Ишь чего выдумал! В отпуске учебники читать, английский по самоучителю учить![47] А вино? А бабы?? Власть-то для чего брали?

Кстати, о бабах. Это довольно интересная тема, которую как-то обходят. Первая жена Сталина умерла в 1907 г., он снова женился в 1918 г., после смерти второй жены он, в довольно еще цветущих годах, так и остался вдовцом. Но в верности своей он не стал никому примером.

Скажем, будущий маршал Г. Жуков, прекрасный партиец, до войны имел всего один партийный выговор за многоженство: полгода парторганизация разбиралась, с какой женой ему жить.[48] (Маршал Голованов говаривал, что из всех маршалов СССР только он и Рокоссовский имели по одной жене). На фронтах Жуков никогда не носил личного оружия, но при нем всегда была любовница. Поэтому как-то уж без интереса просматриваешь строчки воспоминаний тех лет типа: «Отцу дали дачу в Крюково, раньше здесь жил Куйбышев, теперь во флигеле жили две его жены – первая и вторая, они растили сына Володю».[49] Любили пламенные революционеры не только женщин, но и девочек.

Н. Алилуева

Вот, к примеру, очевидец пишет о своем родственнике, секретаре ЦИК ВС СССР (втором человеке в законодательной власти страны), пламенном революционере Авеле Енукидзе, «жертве сталинизма».

«Авель, несомненно, сидя на такой должности, колоссально влиял на н[аш] быт в течение 17 лет после революции. Будучи сам развратен и сластолюбив – он смрадил все вокруг себя – ему доставляло наслаждение сводничество, разлад семьи, обольщение девочек. Имея в своих руках все блага жизни, недостижимые для всех, в особенности в первые годы после революции, он использовал все это для личных грязных целей, покупая женщин и девушек. Тошно говорить и писать об этом, будучи эротически ненормальным и, очевидно, не стопроцентным мужчиной, он с каждым годом переходил на все более и более юных и, наконец, докатился до девочек в 9-11 лет, развращая их воображение, растлевая их, если не физически, то морально. Это фундамент всех безобразий, которые вокруг него происходили. Женщины, имеющие подходящих дочерей, владели всем, девочки за ненадобностью подсовывались другим мужчинам, более неустойчивым морально. В учреждение набирался штат только по половым признакам, нравившимся Авелю. Чтоб оправдать свой разврат, он готов был поощрять его во всем – шел широко навстречу мужу, бросавшему семью, детей, или просто сводил мужа с ненужной ему балериной, машинисткой и пр. Чтоб не быть слишком на виду у партии, окружал себя беспартийными (а аппарат, секретарши, друзья и знакомые из театрального мира). Под видом „доброго“ благодетельствовал только тех, которые ему импонировали чувственно прямо или косвенно. Контрреволюция, которая развилась в его ведомстве, явилась прямым следствием всех его поступков – стоило ему поставить интересную девочку или женщину и все можно было около его носа разделывать».[50]Да что толку много говорить об этих сексуальных гигантах, достаточно посмотреть на нынешних революционеров-ельциноидов, чтобы понять, что за мразь прорвалась к власти в те годы.

Видите ли, Ленин и Сталин были не Ельциным с Черномырдиным, а их соратники – В. Молотов, Л. Каганович, С. Киров и др. – не демократы с либералами. Ленин и Сталин пришли во власть, чтобы сделать народ счастливым, а не обворовать его. Поэтому и учились они «технике», а не на горных лыжах кататься.

Но «рукастые коммунисты», «коммунистическая обломовщина» тех времен учиться не хотела, работать над собой не хотела, поэтому с началом 30-х годов, с поступлением в органы управления СССР новых, подготовленных в своих вузах кадров, «обломовщину» стали смещать с насиженных кресел, формируя армию обиженных: как же, они «революцию делали», а их лишают должностей, а вместе с ними особняков, денег, персональных машин и отдыха на французской Ривьере.

Вот это причины образования в СССР огромного гнойника, который Сталину во имя страны и народа пришлось выдавливать.

Обычно борьбу Сталина и Троцкого рассматривают либо как идеологическую, т.е. борьбу идей, либо как борьбу за власть. Все это, конечно, имело место, поскольку невозможно внедрить в жизнь свои идеи, не имея для этого власти. Но для всей массы троцкистов это не отражает истинной цели борющихся. На самом деле шла борьба между людьми, хотевшими построить государство трудящихся, и людьми, которые жаждали немедленных материальных благ от этого государства. А прикрытием этой борьбы и служили различные «идеи». Как и в 1991 г., уроды шли во власть грабить СССР, а болтали о какой-то «демократии» и «общечеловеческих ценностях».

Первоначально троцкисты пытались добиться победы именно в борьбе идей, но интеллектуальное превосходство Сталина не оставляло им никаких шансов. Сталин и сталинисты в борьбе превосходили Троцкого и троцкистов даже в тех вопросах, в которых Троцкий, хотя бы в виду полученного опыта, обязан был быть сильней. Скажем, в январе 1925 г. Троцкого снимают с поста председателя Реввоенсовета и наркома по военным и морским делам – поста, который он занимал с 1918 г. и на котором оевреенная пресса создала ему славу великого полководца и организатора Красной Армии. На его пост ЦК предлагает назначить Сталина, тем самым в историческом аспекте решив вопрос, кто может заменить Троцкого в военных делах. Кстати, если бы Сталин этот пост принял, то Троцкому было бы все же не так обидно: Сталин был членом РВС (Революционного военного совета) с момента его образования и до своего назначения генсеком. Но Сталин отказался от этой должности и провел на этот пост полководца, которого он упорно продвигал наверх, – М. В. Фрунзе. Для Троцкого это было оскорблением: Фрунзе в годы гражданской войны даже не был членом РВС и не поднимался в должности выше комфронта.

Что могли противопоставить троцкисты, в сути своей – ленивые и алчные балаболки, умному трудяге Сталину? Да ничего, кроме болтовни, но сама по себе эта болтовня давала сталинистам лишний повод поиздеваться над идейными противниками. Вот смотрите, как изящно «прикладывает» Сталин Троцкого за его сопротивление построению социализма в СССР в речи «О социал-демократическом уклоне в нашей партии».

«Мы можем, – говорит Троцкий, – идти к социализму. Но можем ли прийти к социализму, – вот в чем вопрос». Идти, зная, что не придешь к социализму, – разве это не глупость?

Я думаю, что эту великолепную и музыкальную отписку Троцкого можно было бы поставить на одну доску с той отпиской в вопросе о квалификации ленинизма, которую дал в свое время Троцкий в своей брошюре «Новый курс». Не угодно ли послушать:

«Ленинизм как система революционного действия предполагает воспитанное размышлением и опытом революционное чутье, которое в области общественной – то же самое, что мышечное ощущение в физическом труде». (Л. Троцкий, «Новый курс». Изд. «Красная Новь», 1924 г., стр. 47).

Ленинизм, как «мышечное ощущение в физическом труде». Не правда ли – и ново, и оригинально, и глубокомысленно. Вы поняли что-нибудь? (Смех)».[51]

В идейной борьбе против Сталина у троцкистов просто не было шансов. Когда Сталин предложил Троцкому в 1927 г. провести общепартийную дискуссию, то результаты итогового общепартийного референдума были для троцкистов ошеломляющими. Из 854 тысяч членов партии голосовало 730 тысяч, из них за позицию Сталина проголосовало 724 тысячи и за Троцкого – 6 тысяч.[52] Балаболки плохо понимают, что своей болтовней они завораживают только себя, нормальные люди пустопорожнюю болтовню не переносят.

Тем не менее Сталин никогда не был в первых рядах тех, кто пытался изгнать Троцкого из партии. Этот либерализм по отношению к идейному противнику – позиция сильного и умного человека, не боящегося идей своего врага. На июльском 1926 г. пленуме ЦК он говорил:

«Одна часть нашей партии требовала применения крайних мер против Троцкого, а я был против снятия Троцкого с Политбюро, я занимал тогда место не на крайнем фланге против Троцкого, а на умеренном… Я отстаивал его оставление в Политбюро, отстаивал вместе с большинством ЦК – и отстоял… Во всяком случае, я старался учесть указания, данные Лениным мне в отношении Троцкого, и я принимал все возможные меры к тому, чтобы умерить пыл Каменева и Зиновьева, требовавших исключения Троцкого из Политбюро».[53]

Но долго так продолжаться не могло.

Тут вот в чем дело. Представьте, что партия и правительство принимают решение, и теперь весь народ должен, засучив рукава, претворить это решение в жизнь. А в этой же партии ходят люди, которые «объясняют» народу, что принятое решение глупое, что в правительстве дураки, и что исполнение этого решения приведет к несчастью. Что делать народу? Исполнять решение правительства или саботировать его?

Поясню о чем речь. Наверное многим известно, что в конце 20-х и в начале 30-х годов в СССР проводилась коллективизация сельского хозяйства, и что в это же время на Украине и на Дону был голод, унесший сотни тысяч жизней. Сегодня либералы связывают этот голод с коллективизацией, не поясняя технических причин голода. Давайте их рассмотрим.

Что происходило при коллективизации. Вот село, деревня или станица. В каждой из них несколько десятков или сот семей, у каждой из которых есть свой участок земли, свой плуг, чтобы ее вспахать, и свой скот, который тянет плуг. Между прочим, вопя о голоде в 30-х, демократы как бы не обращают внимания на то, почему он произошел в областях СССР, где у нас самые плодородные земли, – на Украине и на Дону, – а не в тех областях, где земли бедные – в собственно России. Дело в том, что бедные земли легкие – их легко пахать. И пашут их сохой, а соху вполне может тянуть лошадь. А вот на Дону и на Украине – чернозем, его сохой не поднимешь, нужен плуг. А плуг лошадь не потащит, нужна хотя бы пара волов. Вот и пахали: в России лошадью, а на Украине и Дону – волами.

Что такое объединение в колхоз? Все семьи деревень и сел сдают в общее пользование свои участки земли, свои плуги и своих лошадей и волов, на которых они теперь уже совместно пашут общую землю до тех пор, пока государство не заменит им лошадей и волов тракторами и автомобилями.

Почему начался голод? Потому, что колхозы да и не вступившие в колхоз украинские крестьяне и казаки собрали мало зерна. Почему мало собрали? Потому, что мало посеяли. Почему мало посеяли? Потому, что мало вспахали. А почему мало вспахали? А потому, что пахать было не на чем – волов и бычков забили и съели. Дело в том, что славяне конину едят плохо, тем более – конину рабочих лошадей. (Падшими лошадями откармливали свиней). А вол – кастрированный бык – это говядина. Ее славяне едят. Поэтому в России при коллективизации тягловая сила колхозов осталась в неприкосновенности, и осенью колхозники увозили по дворам тонны хлеба. А на Украине и Дону начался голод.

Вопрос – да что же эти крестьяне с ума, что ли, посходили, не понимали, чем кончится забой волов? Думаю, что понимали, но поймите и их. Правительство СССР принимает решение о коллективизации, а оппозиция – те же члены ВКП(б) – «поясняют» крестьянам, что из этого ничего не выйдет, что правление колхозов сданный скот разворует и пропьет и т.д. и т.п. Что крестьянину делать? Вот «ушлые» и начали резать свой тягловый скот перед сдачей его в колхоз. Колхозы образовались, а пахать-то было не на чем.

Впоследствии колхозы показали свою изумительную мощь и силу, они спасли СССР от голода во все годы тяжелейшей Второй мировой войны. К концу СССР, в 1989 г., ими было произведено (кг на душу населения) в сравнении с другими странами и с Россией в 1913 г:[54]; [55]

Примечание. По 1913 г. дано не производство, а потребление: масла – для крестьян Тульской губернии, рыбы – для Москвы.

К данной таблице добавлю, что если производимые в СССР на 1989 г. продукты питания представить в их целевых показателях, то тогда в СССР производилось пищевых калорий в расчете на одного человека на треть больше, чем в среднем в остальных четырех развитых странах, а по пищевым белкам – на четверть больше. И это в стране, в которой климатические условия для сельского хозяйства гораздо хуже, чем в сравниваемых странах.

Кстати будет сказать, что сегодня в США подавляющее количество продуктов питания производится не фермерами, а на сельхозпредприятиях типа советских колхозов и совхозов, а в Израиле практически все сельское хозяйство коллективное.

У коллективизации сельского хозяйства СССР, проведенной Сталиным, есть еще и общеэкономический аспект. Дело в том, что для создания промышленности были нужны люди, а 80% населения сидело в сельском хозяйстве у своих наделов. Причем, загруженность их работой была всего 92 дня в году (1925 г.) и никакими кооперативами решить этот вопрос было нельзя, только коллективизацией. И действительно, по объединению крестьян в колхозы их загрузка возросла до 148 трудодней в 1932 г. и до загрузки в промышленности – до 254 трудодней – в 1940 г.[56] Высвобождающиеся из сельского хозяйства люди шли в промышленность, в науку, в армию.

Поэтому политическая и идейная борьба оппозиции с теми государственными решениями, что принимал Сталин в конце 20-х и начале 30-х годов, была не просто пустопорожней болтовней и политическими разногласиями, она была преступна в своей сути, она вела к голоду и смертям людей. И то, что троцкистская оппозиция не понимала этого или не хотела этого учитывать, ее перед народом не оправдывает – ему от этого не легче.

В 1927 г. Троцкого не только исключают из ЦК ВКП(б), но и из партии, ссылают сначала в Алма-Ату, а затем в 1929 г. по приговору суда высылают из СССР.

После высылки Троцкого из страны его последователи попали в трудное положение: если сейчас Сталин и на деле докажет, что его курс на строительство социализма в отдельно взятом СССР является правильным, то тогда троцкисты окажутся теми, кто чуть ли не 10 лет против него боролся, – пусть и заблуждавшимися, но врагами народа и революции. Это обидно, человеческой гордости с этим трудно согласиться, да плюс к тому опасение, что приверженность Троцкому, при победе идей Сталина, приведет, в конце концов, к отрыву от должностей и связанных с ними государственных кормушек.

Поэтому идейные противники Сталина и те, кто из-за собственной лени и глупости опасался за свое будущее, с пониманием отнеслись к полученным от Троцкого инструкциям о разворачивании широкомасштабного саботажа и вредительства, с целью сорвать индустриализацию и коллективизацию и вызвать недовольство народа сталинским правительством.

Сейчас вам скажут, что все эти разговоры о вредительстве и саботаже ложь, придуманная Сталиным и сталинистами: ничего подобного не было и не могло быть никогда! Поэтому давайте послушаем свидетелей, которых никак не заподозришь в симпатиях ни к Сталину, ни к коммунистам, и к тому же иностранцев.

Вот в СССР, чтобы заработать большие деньги, приехал американский инженер Джон Литлпейдж. После возвращения в США, он написал в 1939 г. о своей работе. Касательно того, что нам нужно, он пишет.

«Однажды в 1928 г. я отправился на электростанцию Кошбарских золотых рудников. Случайно я положил руку на один из главных подшипников большого дизельного двигателя и почувствовал песок в масле. Я немедленно остановил двигатель, и мы удалили из масляного резервуара примерно 1 литр кварцевого песка, который мог оказаться там только по чьему-то злому умыслу. Несколько подобных случаев произошло также на фабриках в Кошкаре, где мы находили песок внутри такого оборудования, как редукторы, которые полностью закрыты, и песок может попасть туда только, если кто-то удалит защитный колпак».

Во время работы на шахтах Калаты, в Уральском регионе, Литлпейдж столкнулся с умышленным саботажем со стороны инженеров и партийных работников. Для него было ясно, что эти действия были умышленной попыткой ослабить большевистский режим, и что такой откровенный саботаж мог происходить только с одобрения высочайших властей Урала:

«Сообщалось, что наиболее плохие условия были на медных шахтах в регионе Уральских гор, наиболее многообещающем месторождении. В этом регионе были заняты десятки американских инженеров и сотни американских мастеров. 4-5 американских горных инженеров, а также и инженеры-металлурги были приписаны к каждому из наиболее крупных медных рудников на Урале.

Эти люди были тщательно отобраны; у них были прекрасные рекомендации из Соединенных Штатов. Но за очень малым исключением они были разочарованы полученными в России результатами. Когда Серебровскому поручили контролировать медные, свинцовые, а также и золотые рудники, он захотел выяснить, почему эти привезенные из-за границы эксперты не давали той отдачи, которой от них ожидали; и в январе 1931 г. он послал меня вместе с русским коммунистом-менеджером исследовать условия на Уральских рудниках и попытаться узнать, в чем же дело и как можно улучшить положение…

Мы обнаружили, прежде всего, что американские инженеры и металлурги не получали совершенно никакой поддержки; даже не было сделано попытки предоставить им компетентных переводчиков… Они тщательно изучили месторождение и написали рекомендации по эксплуатации, которые сразу бы принесли пользу при их применении. Но эти рекомендации или никогда не были переведены на русский язык, или же были положены под сукно…

Методы разработки полезных ископаемых были с такой очевидностью неправильны, что студент-первокурсник горного института мог бы указать на большинство их ошибок. Открывались слишком большие для контроля участки, руда удалялась без должного крепежа и засыпки. Несколько из лучших шахт были серьезно повреждены, и несколько рудных пластов были на грани безвозвратной потери…

Я никогда не забуду ситуацию, которую мы обнаружили на Калате. Здесь в северной части Урала находилось одно из наиболее важных месторождений меди в России, которое состояло из 6 шахт, флотационного концентратора и плавильни с домнами и отражательными печами. 7 американских горных инженеров первого разряда, получающих очень большое жалование, было приписано к этому месторождению уже некоторое время назад. Любой из них мог бы привести это месторождение в порядок за считанные недели.

Но их рекомендации игнорировались; им не давали никакой работы, они были не в состоянии передать свои идеи русским инженерам из-за незнания языка и отсутствия компетентных переводчиков… Конечно, они знали, что было неправильно с технической точки зрения на шахтах и фабриках Калаты и почему продукция составляла только малую долю от той, которую можно было произвести, имея такое количество оборудования и персонала.

Несмотря на плачевное состояние, которое я только что описал, в советских газетах практически не было никакой информации насчет вредителей на Уральских медных шахтах. Это очень любопытное обстоятельство, потому что коммунисты довольно часто приписывали преднамеренному саботажу большую часть неразберихи и беспорядка в промышленности в то время. Но коммунисты на Урале, контролирующие медные шахты, на удивление хранили насчет этого молчание.

В июле 1931 г., после того как Серебровский изучил отчет, составленный нашей комиссией, он решил послать меня назад в Калату в качестве главного инженера. Вместе со мной он послал русского коммуниста-менеджера, у которого не было особых знаний по горному делу, но которому были предоставлены большие полномочия, чтобы дать мне зеленый свет…

7 американских инженеров загорелись энтузиазмом, когда увидели: мы действительно обладали необходимыми полномочиями, чтобы прорваться через бюрократическую машину и дать им возможность поработать. Они шли в шахты вместе с рабочими, в духе американской шахтерской традиции. Дело быстро набирало оборот, и через 5 месяцев производство выросло на 90 %.

Коммунист-менеджер был честным парнем; он работал изо всех сил, стараясь помочь нам, а также изучить производство. Но русские инженеры на этих шахтах, почти все без исключения, были строптивы и препятствовали нам. Они возражали против каждого улучшения, которое мы предлагали. Я этого не ожидал; русские инженеры на золотых рудниках, где я до этого работал, никогда не действовали таким образом.

Однако мне удалось внедрить свои методы на этих шахтах, потому что коммунист-менеджер поддерживал каждую мою рекомендацию. И когда методы заработали, казалось, русские инженеры подчинились и поняли суть дела…

Через 5 месяцев месторождение привели в хорошее состояние. …Шахты и завод были тщательно реорганизованы. Казалось, что после моего отъезда производство останется на том весьма хорошем уровне, которого мы добились за это время.

Я написал детальные инструкции для будущих операций… Я объяснил их русским инженерам и коммунисту-менеджеру, который уже начал получать определенное представление о горном деле. Последний заверил меня, что мои идеи будут выполняться в точности до буквы.

Весной 1932 г. …вскоре после моего возвращения в Москву мне сообщили, что медные рудники на Калате снова в очень плохом состоянии; производство упало даже ниже, чем до реорганизации в предыдущем году… Этот отчет огорошил меня; я не мог понять, как дело могло обернуться так плохо за такое короткое время, когда казалось, все шло так хорошо до моего отъезда.

Серебровский попросил меня вернуться на Калату и посмотреть, что можно сделать. Когда я приехал, я увидел угнетающую картину. У американцев закончился двухгодичный контракт, который им не продлили, поэтому они уехали домой. За несколько месяцев до моего приезда коммунист-менеджер был смещен комиссией, присланной из Свердловска, штаб-квартиры коммунистов на Урале. Комиссия написала в своем отчете, что он был невежественен и неэффективен, хотя в его послужном списке не было ничего доказывающего это, и назначила председателя этой комиссии его преемником – довольно любопытный факт.

Во время моего предыдущего пребывания на этих рудниках мы увеличили производительность домен до 78 метрических тонн на кв. м в день; теперь же производительность упала до прежнего уровня в 40-45 т. Хуже всего, тысячи тонн высококачественной руды были безвозвратно потеряны вследствие использования на двух шахтах метода, против введения которого я особо предупреждал во время моего предыдущего визита…

После того как американских инженеров отослали домой, те самые русские инженеры, которых я предупреждал об опасности применения данного метода, применили его в остальных шахтах, вследствие чего большая часть руды была безвозвратно потеряна…

Я опять принялся за работу, пытаясь вернуть утраченные позиции..

Затем я вдруг обнаружил, что новый менеджер тайно отдает команды, прямо противоположные моим.

Я в точности сообщил о том, что я увидел в Калате, Серебровскому…

Через некоторое время над менеджером шахты и инженерами состоялся процесс с обвинением в саботаже. Менеджер получил 10 лет, инженеры меньше…

Мне казалось в то время, что в этом деле замешано больше, чем небольшая группа людей в Калате. Я был уверен, что в политической администрации Уральских гор что-то было неладно. Члены её проявили или преступную небрежность, или явно участвовали в событиях, которые произошли на этих рудниках.

Первый секретарь Коммунистической партии на Урале, человек по фамилии Кабаков, занимавший этот пост с 1922 г., считался настолько влиятельным, что был прозван «Большевистским вице-королем Урала»…

Во время его долгого правления в Уральском регионе, который являлся одним из самых богатых полезными ископаемыми регионом России, ему были предоставлены почти неограниченные средства (в том числе денежные) для эксплуатации этих месторождений, однако это не дало даже малой доли ожидаемого результата.

Комиссия в Калате, члены которой позднее признались, что действовали с вредительскими целями, была напрямую послана из штаб-квартиры Кабакова…

Создавшаяся тогда ситуация прояснилась, по крайней мере для меня, после процесса над заговорщиками в январе 1937 г., когда Пятаков и несколько его помощников признались на открытом суде, что они организовывали саботаж шахт, рудников, железной дороги, других промышленных предприятий с начала 1931 г. Через несколько недель после этого процесса первый секретарь Партии на Урале Кабаков, являвшийся ближайшим помощником Пятакова, был арестован по обвинению в том же самом заговоре».[57]

А Хрущев в своем знаменитом докладе 1956 г. отзывался о Кабакове как о достойном руководителе, «члене партии с 1914 г, жертве репрессий, которые не были основаны ни на чем существенном». Но раз мы уж затронули процесс 1937 г. и Пятакова, то давайте послушаем, что об этом вредителе говорили и другие иностранцы. Вот свидетельствует бельгиец Луи Мартен.

«23 сентября 1936 г. по сибирским шахтам прокатилась волна взрывов, вторая за 9 месяцев. 12 человек погибло. Через три дня Ягода стал Комиссаром Связи, а Ежов шефом НКВД. По крайней мере до этого времени Сталин терпел более или менее либеральную политику Ягоды.

Расследование в Сибири привело к аресту Пятакова, старого троцкиста, помощника Орджоникидзе, комиссара тяжелой промышленности с 1932 г. Орджоникидзе был близок Сталину и следовал политике использования и переобучения буржуазных специалистов. Поэтому в феврале 1936 г. он амнистировал 9 «буржуазных инженеров», осужденных в 1930 г. во время большого процесса о саботаже.

По вопросу о промышленности вот уже несколько лет проходили дебаты внутри партии. Радикалы, возглавляемые Молотовым, выступали против буржуазных специалистов, которым они не доверяли с политической точки зрения, и уже давно призывали к чисткам. Орджоникидзе, с другой стороны, утверждал, что эти специалисты были необходимы.

Дебаты о старых специалистах с подозрительным прошлым снова разгорелись после саботажа на сибирских шахтах. Расследование выявило, что Пятаков, помощник Орджоникидзе, широко использовал буржуазных специалистов для саботажа шахт.

В январе 1937 г. прошел процесс над Пятаковым, Радеком и другими старыми троцкистами; они признались в своей подпольной деятельности. Для Орджоникидзе удар был настолько силен, что он совершил самоубийство».[58]

Серго Орджоникидзе можно понять. Сам дворянин, князь, честно и искренне служивший идеалам коммунизма, он видимо искренне верил, что и другие дворяне (создай им условия и перепропагандируй) также искренне будут служить Советской России. Но вернемся к процессу и Пятакову.

Вот выдержки на эту тему из дневника Джозефа У. Девиса – американского посла в СССР в 1937-1938 гг.

«(19 января 1937 г.) …Москва оказалась для меня полной неожиданностью. Разумеется – это красивый старый город, деятельность которого видишь на улицах, количество зданий, которые повсюду строятся, а также удобная одежда, вполне обычная для местных жителей, меня очень удивили.

Москва очень похожа на другие европейские города со своими светофорами, большими троллейбусами на улицах, трамваями, автомобилями, грузовиками и т.п. Толпы повсюду. Город наполняется людьми из деревни, которые приезжают сюда работать на автомобильных заводах. За короткое время население выросло с 1,8 до 4 млн. человек, поэтому жилища крайне переполнены, однако на улице нельзя обнаружить каких-либо признаков нужды. Все выглядят прекрасно…

…Процесс Пятакова и Радека

17 февраля 1937 г. Подсудимые выглядят физически здоровыми и вполне нормальными. Порядок процесса разительно отличается от того, что принят в Америке, однако учитывая то, что природа людей одинакова повсюду, и опираясь на собственный адвокатский опыт, можно сделать вывод, что обвиняемые говорят правду, признавая свою вину в совершении тяжких преступлений. (18 февраля 1937 г.)

…Общее мнение дипкорпуса состоит в том, что правительство в ходе процесса достигло своей цели и доказало, что обвиняемые, по крайней мере, участвовали в каком-то заговоре.

Беседа с литовским послом: он считает, что все разговоры о пытках и наркотических препаратах, якобы применяемых в отношении к подсудимым, лишены всяких оснований. Он высокого мнения о советском руководстве во многих отношениях.

Беседа с послом, проведшим в России 6 лет. Его мнение: заговор существовал и подсудимые виновны. Они с юных лет вели подпольную борьбу, многие годы провели за границей и психологически предрасположены к заговорщической деятельности. (19 февраля 1937)»

Чтобы закончить эту тему, опустим даты и дадим записи из дневника Дэвиса уже после его возвращения в Штаты.

«…Сегодня мы знаем, благодаря усилиям ФБР, что гитлеровские агенты действовали повсюду, даже в Соединенных Штатах и Южной Америке. Немецкое вступление в Прагу сопровождалось активной поддержкой военных организаций Гелена. То же самое происходило в Норвегии (Квислинг), Словакии (Тисо), Бельгии (де Грелль) … Однако ничего подобного в России мы не видим. „Где же русские пособники Гитлера?“ – спрашивают меня часто. „Их расстреляли“, – отвечаю я.

Только сейчас начинаешь сознавать, насколько дальновидно поступило советское правительство в годы чисток. Тогда меня шокировала та бесцеремонность и даже грубость, с какой советские власти закрывали по всей стране консульства Италии и Германии, невзирая ни на какие дипломатические осложнения. Трудно было поверить в официальные объяснения, что сотрудники миссий участвовали в подрывной деятельности. Мы в то время много спорили в своем кругу о борьбе за власть в кремлевском руководстве, но как показала жизнь, мы сидели «не в той лодке». (7 июля 1941 г.)»

И, наконец, чтобы закончить с этим дневником, дадим и такую запись.

«…Русская промышленность.

С группой американских журналистов я посетил 5 городов, где осмотрел крупнейшие предприятия: тракторный завод (12 тыс. работающих), завод электродвигателей (38 тыс. рабочих), Днепрогэс, алюминиевый завод (3 тыс. рабочих), который считается крупнейшим в мире, Запорожсталь (35 тыс. рабочих), больницу (18 врачей и 120 медсестер), ясли и детские сады, завод Ростсельмаш (16 тыс. работающих), Дворец пионеров (здание с 280 помещениями для 320 преподавателей и 27 тыс. детей). Последнее из этих учреждений представляет собой одно из наиболее интересных явлений в Советском Союзе. Подобные дворцы возводятся во всех крупных городах и предназначаются для воплощения в жизнь сталинского лозунга о детях как наиболее ценном достоянии страны. Здесь у детей раскрываются и развиваются их дарования.

В советской практике планирования больше всех поражает смелость в принятии решений и упорство в их осуществлении. Пять лет назад в районе Запорожья была голая степь, а сегодня можно видеть огромные заводы и город с населением 125 тыс. человек, с современными кирпичными жилыми домами, широкими улицами и площадями. Все сооружения возводились руками неквалифицированных рабочих, которые по вечерам занимались в технических школах, чтобы по окончании строительства занять места у станков. Здания и оборудование в большинстве своем самые современные. К их проектированию привлекались на конкурсной основе лучшие фирмы, преимущественно из США, но также из Германии, Франции и Англии. Большинство рабочих не старше 30 лет. Обращает на себя внимание многочисленность женщин – около 25%. Средний возраст руководителей – порядка 35 лет. Средняя зарплата составляет от 200 до 250 руб. (10-12 долл. по курсу черного рынка). В заводской столовой можно хорошо пообедать за 2 рубля (10 центов). Квартплата не превышает 15% от заработка. Стахановцы получают до 2000 руб., столько же зарабатывает и директор.

Каждое предприятие работает на принципе самоокупаемости, заработанные прибыли идут на различные нужды, в том числе на строительство школ, которых только за прошлый год было построено в Днепропетровске 16 – больших зданий из белого кирпича на 25-30 комнат.

Имеются сомнения относительно способности промышленности длительное время поддерживать нужды фронта в случае большой европейской войны, однако, по моему мнению, эти способности могут оказаться значительно выше, чем ожидается.

В целом новые промышленные районы производят потрясающее впечатление: русским удалось сделать за 7 лет столько же, сколько Америке за 40 – начиная с 80-х годов прошлого века. (12 марта 1937 г.)».[59]

Итак, последователи Троцкого тайно организовывались, пополняя свои ряды всеми теми, от кого освобождался государственный и партийный аппараты, и сначала пытались вредительством добиться ситуации, когда народ, не выдержав напряжения индустриализации и коллективизации, сам свалит сталинский ЦК. Не дождались. Троцкий из-за границы потребовал активных действий, включая индивидуальный террор. Немного о нем.

Надо сказать, что, начиная от Ленина, индивидуальный террор у большевиков не считался действенным средством политической борьбы, однако в среде еврейских революционеров (особенно сионистов) террор был обычным способом устранения противников.

С начала гражданской войны террором как средством подчинения себе пользовались и белые, и красные. Но большевики все же пытались поставить террор на законные основания, благо необходимые законы принимались Советской властью без проблем. Но этого террора – посредством рассмотрения дел в судах – троцкистам было мало.

Несмотря на то, что Советская Республика сформировала все необходимые судебные органы, Троцкий добился у Ленина создания собственного ревтрибунала при РВС и пользовался им для целей личного террора. К примеру, в годы Гражданской войны на Южном фронте у Сталина создавались кавалерийские корпуса, первым из которых командовал выдвиженец Сталина – Думенко, замом его был Буденный. При создании второго корпуса Буденный стал командиром первого и на базе корпуса впоследствии развернул 1-ую Конную армию, которая в 1920 г. привела в ужас поляков и заставила задуматься над изменением тактики весь военный мир. А 2-й корпус Думенко был передан на Кавказский фронт, которым командовал выдвиженец Троцкого – Тухачевский.

В 1920 г. газеты сообщили:

«Комкор Думенко, начальник штаба Абрамов, начальник разведки Колпаков, начальник оперативного отдела Блехерт, комендант штаба Носов, начальник снабжения 2-й бригады конкорпуса Кравченко вели систематическую юдофобскую и антисоветскую политику, ругая центральную Советскую власть и обзывая в форме оскорбительного ругательства ответственных руководителей Красной армии жидами, не признавали политических комиссаров, всячески тормозя политическую работу в корпусе… Лишить полученных от Советской власти наград, в том числе ордена Красного Знамени, почетного звания Красных командиров и применить к ним высшую меру наказания – расстрелять… Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.

Председатель А. Розенберг, члены А. Зорин, А. Чуватин»[60]

И всех их расстреляли, хотя Сталин месяц упрашивал Правительство отменить этот произвол и перевести Думенко снова к нему на Южный фронт.[61]

Если личный ревтрибунал не мог добраться до неугодных Троцкому людей (совершенно не было никаких мало-мальски законных оснований), то троцкисты действовали без судебных формальностей. К примеру, проверив дивизию Щорса, прекрасно сражавшуюся на Украине с петлюровцами, выдвиженец Троцкого, член военного совета 12-й армии Аралов нашел, что в дивизии сильно развит «антисемитизм», но заменить командование дивизии, сформированной Щорсом из партизанских отрядов, было не просто: партизаны своих командиров так просто бы не отдали.

Тогда в тылу, в городе Ровно, вдруг убивают на улице командира Новгород-Северского полка дивизии Щорса Черняка, а сразу за ним умирает от отравления командир бригады Боженко. ЧК проводит расследование, но убийц «не находит». А затем после боя одесский уголовник Павел Самуилович Танхиля-Танхилевский, инспектор реввоенсовета 12-й армии, выстрелом в затылок убивает Щорса. Убийство Щорса выдают за смерть в бою, чему помогает еще один «герой гражданской войны» – Дубовой.[62]

Интересно, что когда Дубового в 1937 г. арестовали, то он взял это убийство на себя – сознался в том, что это он убил Щорса, хотя следствию его признания не были нужны. Тут все дело в особенностях тогдашнего уголовного закона.

Дело в том, что Якир, чтобы удержать Дубового в заговорщеской организации троцкистов, шантажировал его документами об этом убийстве. Попали ли эти документы к следователям после ареста Якира, Дубовой не знал. Если бы НКВД это дело вскрыло само, то Дубовой, как соучастник Танхилевского, предстал бы перед судом не только как заговорщик-троцкист, но и как старый террорист троцкистов. А у Дубового имелся свой правдоподобный и чисто уголовный мотив убить Щорса. Дивизия Щорса входила в 1-ю армию, которой командовал Дубовой. Эту армию расформировали, а Дубового назначили в дивизию к Щорсу заместителем, что Дубовому, безусловно, было очень обидно. Вот он и признался, что «убил» Щорса из карьеристских мотивов. После убийства прошло 18 лет, а срок давности по уголовным преступлениям был 15 лет и хитрого Дубового за это признание не только не судили, но оно и не вошло в обвинительное заключение. Что, впрочем, хитрому Дубовому помогло мало. Ныне Дубовой стал, разумеется, жертвой сталинизма.[63]

Нельзя забывать и о странной смерти М.В.Фрунзе, последовавшей с помощью врачей почти сразу же, как только Фрунзе осмелился занять должность Троцкого.

Поэтому, собственно, нет ничего удивительного в том, что позже троцкисты признались и в убийстве Кирова, и в том, что их врачи «залечили» М. Горького, его сына и В. Куйбышева.[64] Для троцкистов это было делом обыкновенным.

Следует сказать, что благоприятной почвой для терроризма была особого рода безнаказанность, которую создал Троцкий для своих людей. Красная Армия при нем не очень сильно отличалась от банды, захватившей власть в городе. Вот, к примеру, сообщение из Владимирской газеты «Призыв» за 3 июля 1922 г.:

«Наши красные гусары, кавалеристы одного из кавполков, стоящих во Владимире, решили тряхнуть стариной, размахнуться во всю военную мощь, показать свою молодецкую удаль.

И показали.

Группа лиц, возглавляющих кавполк, забралась в «кафе-питейную», напилась вдребезги пьяная и устроила скандал. Поколотила официанта и содержателя кафе за предоставление счета в 60 000 000 рублей за вино и закуски. Потребовала от пианиста гимна «Боже, царя храни». Тот отказался. Тогда эта пьяная компания сама мастерски выполнила гимн, видно, не забылись старые мотивы. Но этим безобразия не кончились. Один из «господ» военных вздумал въехать на лошади в кафе, и, когда присутствующий тут член Губисполкома попробовал его остановить, тот порвал у него мандат, оскорбив в лице члена весь Губисполком. Дебош закончился скачкой по улице III Интернационала».

Я даю эту заметку, чтобы вы обратили внимание на то, что в ней нет строк, обычных для такого случая в любой стране. Нет возмущения корреспондента типа «куда смотрит Советская власть?!» Советская власть-то там как раз оказалась в виде члена Губисполкома, но вы же видели, как с ним поступили.

А вот пишет о событии 7 ноября 1927 г. Виктор Резун, бывший неудачливый советский разведчик, сбежавший на Запад и ставший там автором довольно глупых книг. Но и в навозной куче бывает жемчужное зерно: если о преступлении расскажет преступник, то это будет одна история. А если расскажет потерпевший, то это будет совсем другая история. Чтобы меня не заподозрили в предвзятости, историю эту рассказываю не своими словами, а цитирую историков, которые всей душой любят Троцкого, любят бюрократию, которую насаждал Троцкий, любят трудовые армии, любят казармы и нары для всего населения страны, любят рабство.

Правда, сами они солдатами трудовых армий быть не желают.

Итак, книга «Измена родине» В. Рапопорта и Ю. Алексеева (с. 292):

«Утром праздничного дня начальник Академии им. Фрунзе Р.П. Эйдеман вручил трем своим питомцам специальные пропуска и приказал немедля отправиться на задание. (Задание – почетный караул при Сталине – Ю.М.) Слушатели – вместе с Охотниковым – были отобраны Владимир Петенко и Аркадий Геллер – со всех ног кинулись на Красную площадь. На территорию Кремля они проникли беспрепятственно, но у деревянной калитки туннеля, ведущего на трибуну Мавзолея, вышла заминка. Охранник-грузин отказался их пропустить. Горячие парни, участники Гражданской, не спасовали перед наглостью чекиста. Они отшвырнули его, сломав при этом калитку, и бросились вперед. Через несколько секунд они были за спинами стоявших на трибуне. Охрана накинулась на новоприбывших. Вырвавшийся Охотников подскочил к Сталину, которого счел виновником этой провокационной неразберихи, и кулаком ударил его по затылку…»

Эйдеману удалось замять это дело.

«…Удивительно поведение начальника Военной академии им. Фрунзе товарища Эйдемана: ему удалось замять… Ах какой добрый! Не о Сталине речь, а о нападении на часового. Потому следовало построить академию, вывести на плац трех связанных мерзавцев. Эйдеман был обязан появиться перед строем на взмыленном вороном жеребце, рассказать академии о случившемся, вынести шашку из ножен и изрубить подлецов в капусту. Он должен был рассуждать так: пусть объявят мне выговор за превышение власти, но держать уголовных преступников, заслуживающих смерти, я в своей академии не буду. Круто? Да нет же. Охотников и такие, как он, другого языка не понимали. Часовой на посту перед ними ни в чем не виноват. А они ему – в морду! Не разбираясь. Часовой – государственный человек, которого особо охраняет закон. А им на закон плевать. Даже если часовой и не прав, любой, тем более военнослужащий, обязан требования часового выполнять. Разбираться с часовым никто тоже права не имеет – разбирайся с начальником караула. А от часового отойди немедленно, если он сказал, что не пустит, не отвлекай часового от выполнения его обязанностей. Да часовой и права не имеет ни с кем разговаривать: „Стой! Назад!“ – и никаких лишних слов»,[65] – кипит возмущением Виктор Резун, в юности воспитанник суворовского училища. И, надо сказать, возмущение его вполне справедливо.

Вот такое наследство оставили Советской власти и Сталину гражданская война и Троцкий. Такого, чтобы евреев называть жидами, в Красной Армии уже, наверное, не было, но ведь и дисциплины тоже не было.

Хорошие порядки в любой организации завести не просто, а всяческая дрянь заводится легко и вывести ее потом очень трудно. Читателям, наверное, уже все уши прожужжала «демократическая» пресса, что в 1937-1938 гг. Сталин, дескать, расстрелял 40 тыс. генералов и офицеров Красной Армии, чуть ли не каждого четвертого. На самом деле – это число всех офицеров и генералов, уволенных из армии в то время, а собственно за участие в мятеже было уволено всего около 4-х тыс. человек,[66] часть из которых действительно была арестована и осуждена, в том числе и к расстрелу. Вы спросите, кто же еще был уволен? А вот кто:

«За последнее время пьянство в армии приняло поистине угрожающие размеры. Особенно это зло вкоренилось в среде начальствующего состава. По далеко не полным данным, в одном только Белорусском особом военном округе за 9 месяцев 1938 г. было отмечено свыше 1200 безобразных случаев пьянства, в частях Уральского военного округа за тот же период – свыше 1000 случаев и примерно та же неприглядная картина в ряде других военных округов. Вот несколько примеров тягчайших преступлений, совершенных в пьяном виде людьми, по недоразумению одетыми в военную форму. 15 октября… четыре лейтенанта, напившиеся до потери человеческого облика, устроили в ресторане дебош, открыли стрельбу и ранили двух граждан. 18 сентября два лейтенанта… при тех же примерно обстоятельствах в ресторане, передравшись между собой, застрелились. Политрук… пьяница и буян, обманным путем собрал у младших командиров 425 рублей, украл часы и револьвер и дезертировал из части, а спустя несколько дней изнасиловал и убил 13-летнюю девочку. 8 ноября… пять пьяных красноармейцев устроили на улице поножовщину и ранили трех рабочих, а возвращаясь в часть, изнасиловали прохожую гражданку, после чего пытались ее убить. 27 мая… капитан Балакирев в пьяном виде познакомился в парке с неизвестной ему женщиной, в ресторане он выболтал ряд не подлежащих оглашению сведений, а наутро был обнаружен спящим на крыльце чужого дома без револьвера, снаряжения и партбилета. Пьянство стало настоящим бичом армии» – негодовал в своем приказе №0219 от 28.12.1938 г. нарком обороны К. Е. Ворошилов.[67]

Армию, как и все государственные структуры, нужно было очистить от дряни, от неспособных, от ленивых. Но чем больше ее чистили, тем больше становилось недовольных и среди военной дряни. Ведь армия была местом, где можно было «хорошо устроиться».[68] Начальствующий состав получал большие продуктовые пайки и по сравнению с гражданскими лицами имел массу побочных удобств. Скажем, уже командиру полка полагался особняк или большая квартира, конь для строя, автомобиль для поездок и конный экипаж для выездов.[69] Лишаться всего этого «заслуженным революционерам» и «героям гражданской войны» было очень обидно.

В журнале «Военно-исторический архив» даны биографические справки на 69 лиц начальствующего состава Красной Армии в звании комкора (примерно генерал-лейтенанта), расстрелянных за участие в заговоре в 1937-1941 гг. (Для «полноты счастья» к ним составители «мартиролога» добавили и самоубийц). Из этих 69 человек 48 были царскими офицерами в чинах до подполковника. Они вступили в Красную Армию, польстившись на обещания Троцкого обеспечить им быструю карьеру. Прошло 20 лет, они сидят на вторых и третьих ролях, а какие-то унтер-офицеры командуют округами! Разве не обидно?

Ну разве не обидно было, скажем, комкору Г. К. Восканову, подполковнику царской армии, награжденному пятью крестами, включая Георгиевский, сидеть на должности заместителя председателя центросовета Осоавиахима СССР[70] и смотреть на унтера В. К. Блюхера, который уже маршал и командует Дальневосточным фронтом? А вообще необученный Ворошилов – нарком! В то время действительно множеством округов командовали те, кто в царской армии был рядовым или унтер-офицером (Буденный, Белов, Апанасенко).

Но и это не все. После гражданской войны Красную Армию сократили до 500 тыс. человек, но с началом тридцатых начался ее рост (1933 г. – 900 тыс., 1936 г. – 1,5 млн.) и, следовательно, рост количества командных должностей. Казалось бы, что в этих условиях должен был начаться служебный рост и этих генералов. Но на самом деле из этих 69 человек 35 не только не сохранили свои должности 20-х годов, но и резко их снизили уже к 1934 г., когда ни о каком заговоре и мятеже против Советской власти еще и слухов не было. Вот, скажем, комкор Н. В. Куйбышев, кавалер 3-х орденов Красного Знамени, в царской армии – капитан, в гражданской войне командовал армией. В 1929 г. он командующий Сибирским военным округом – хозяин Сибири! А с 1930 г. он секретарь распорядительных заседаний Совета труда и обороны, спасибо, что не секретарь-машинистка. Не обидно ли?[71]; [72]

На «гражданке» положение было точно таким. Бездельников, болтунов, тупиц снимали с должностей, а они объясняли, что их сняли из-за политических разногласий. Скажем, А. И. Рыков, старый большевик, после Ленина возглавил СССР, но начал пить не просыхая, замечания к нему по этому поводу выдавал за политические придирки. Начал коллективизацию будучи ее противником, т.е. делал все, чтобы показать, что ничего у Сталина с коллективизацией не получится. В 1930 г. был снят и назначен министром почт и телеграфа. Каково ему было смотреть на то, что его на посту председателя Совнаркома заменили его же подчиненным – Молотовым?

Или любитель немецких курортов Крестинский, еще в 1907 г. он был членом Думы от большевиков, при Ленине стал наркомом финансов. Не справился, его отправили послом в Германию (была такая привычка у большевиков, удивлявшая даже белогвардейцев в эмиграции, – послами назначать всякую дрянь, не справляющуюся с работой в СССР). Связался с Троцким, по возвращении в СССР получил скромную, не по амбициям, должность замнаркома иностранных дел. Каково ему, «старому революционеру», было смотреть на невесть откуда взявшегося в Политбюро Л. Кагановича? И т.д. и т.п.

То есть после революции товарищи по партии большевиков разделились на тех, кто способен был работать на государственных должностях и служить Родине, и на тех, кто ни на что, кроме «революционной» или «политической» болтовни, не был способен и делал вид, что служит некой призрачной «мировой революции». От последних избавлялись, и они год за годом формировали армию обиженных – тех, кого оторвали от государственных кормушек, но которые считали, что имеют на них права благодаря только «революционным заслугам».

К середине 30-х годов советский народ наконец почувствовал реальную отдачу от индустриализации и коллективизации страны: уровень жизни каждого советского человека стал регулярно и стремительно повышаться. Троцкисты и примкнувшие у ним уже не питали надежды на то, что власть Сталина рухнет сама собой. И они торопят события: начинают готовить свою революцию – вооруженный захват власти. Полностью скрыть свои намерения они были не в состоянии, но и Политбюро во главе со Сталиным, и Правительство СССР оказались бессильны. Дело в том, что раскрыть и подавить заговор можно было только силами Народного комиссариата внутренних дел (НКВД), а им-то и руководил один из заговорщиков – Г. Ягода.

Тогда к Ягоде назначают замом Н. Ежова, некоторое время спустя Ягоду, как уже писалось, переводят в другое министерство (наркомат) и там арестовывают. А возглавивший НКВД Ежов начинает ликвидацию заговора, но делает это так, что и его действия становятся преступными, о чем позже.

Эта книга по сути об истории нашей Великой Родины, но специфика книги такова, что, как видите, начать я ее должен разговором о разной дряни, поскольку эта дрянь и была той силой, которая в 30-х годах сформировала убийц наших героев. Без анализа этой дряни невозможно понять мотивы этих преступлений.

Но сейчас, думаю, надо прерваться и несколько повысить свою юридическую грамотность.

Вообще-то считается, что законы лучше всего знают следователи, прокуроры и судьи. Это общепринятое заблуждение, но я о нем писать не буду. Хочу обратить ваше внимание только на то, что есть люди, которые за плохое знание законов расплачиваются гораздо дороже, чем юристы. Это преступники. Им, так сказать, профессионально, не хуже судей надо знать те статьи Уголовного Кодекса, по которым они совершают преступление. И многие из преступников такими знатоками и являются. Это потом, уже осужденные, они изображают из себя придурков, которых якобы следователь заставил оклеветать себя. На самом деле они, как правило, прекрасно понимали, что они делают, и в чем была их выгода поступить так, а не иначе.

Отвлечемся от темы и рассмотрим вот такой пример. Довольно часто в различных книгах и воспоминаниях можно встретить заявления лиц, осужденных в ходе Великой Отечественной войны, о том, что их на фронте следователь заставил оклеветать себя и признаться в шпионаже, хотя они были невинны, как новорожденные дети. И вот эти «невинные» отсидели свои 10 лет в лагерях «ни за что».

Вспомните хотя бы (если вы читали) бестселлер А. Солженицына «Один день Ивана Денисовича», с которого Солженицын, подключившись к антисталинской кампании Хрущева, начал свою карьеру клеветника. В повести главный герой Иван Денисович, якобы, бежал из плена и его, «глупого крестьянина», следователь заставил оговорить себя в шпионаже. Вот Иван Денисович и заявил трибуналу, что он «шел с заданием» от немцев, а какое это задание, дескать, ни он, ни следователь придумать не смогли. Остается ужасаться тому, какой был произвол при Сталине. Та же песня звучит и из уст главного героя фильма «Холодное лето 53-го», да и во многих других произведениях. Причем, исходное положение для этого вроде бы имеется: в ходе войны с фронта в лагеря попадали в основном осужденные за шпионаж. И таких было много.

В литературе существует расхожая версия, что этакая перестраховка советских органов безопасности была вызвана принципами ведения разведки немцами. Дескать, они засылали к нам в тыл шпионов массово, надеясь, что от кого-нибудь да будет толк. Эта версия вызывает недоверие: скорее наоборот – огромное количество осужденных за шпионаж могло и вызвать эту версию.

Во-первых, такая массовость требует огромного труда по подготовке разведчиков и больших затрат материальных средств на эту подготовку, что очень рациональные немцы вряд ли бы себе позволили.

Во-вторых, информационные документы НКВД тех времен предупреждают наших контрразведчиков не о массовости, а об исключительной изобретательности немецких разведчиков. К примеру, зная, что мы считаем, что немцев не любят евреи и цыгане, немцы к нам в тыл в качестве разведчиков забрасывали именно евреев и цыган. В качестве шпионов активно использовали коммунистов и политруков. Или сразу на нескольких фронтах было отмечено, что немцы в качестве фронтовых разведчиков используют советских подростков. Эти тогдашние «Идущие вместе» за тогдашние немецкие «сникерсы» и «баунти» легко пробирались в тыл наших войск как сироты, потерявшие родителей, собирали разведданные и сигнальными ракетами вызывали огонь немцев на наши войска. Причем, наиболее выдающиеся «подростки-демократы» успевали сходить в разведку по нескольку десятков раз, награждались немецкими конфетами и вином.

Такой сильный противник делал честь нашим контрразведчикам и они, конечно, пытались немецких шпионов разоблачить, а если их не было, то негодяи в органах контрразведки, прокуратуре и трибунале наверняка не гнушались дела о шпионах сфальсифицировать. Но это никак не объясняет, почему масса солдат и офицеров, т.е. людей мужественных по определению, соглашалась признать себя шпионами.

Чтобы понять, откуда взялись эти «невинные жертвы сталинизма», надо повнимательней присмотреться к тогдашнему Уголовному кодексу. Дело в том, что в мирное время такое преступление как шпионаж по своему наказанию намного превосходило такое преступление как дезертирство. За шпионаж могли расстрелять и расстреливали и в мирное время, а вот за дезертирство (уклонение от призыва) в худшем случае давали 5 лет. Но с началом войны ситуация изменилась. Шпионов по-прежнему никто не жаловал, но с дезертирами разговор стал очень коротким. Статья 193 «Воинские преступления» упоминает дезертиров два раза. Пункт «г» статьи 193 гласит:

«Самовольная отлучка свыше суток является дезертирством и влечет за собой – лишение свободы на срок от пяти до десяти лет, а в военное время – высшую меру наказания с конфискацией имущества».

А статья 196-22 гласила:

«Самовольное оставление поля сражения во время боя… и равно переход на сторону неприятеля, влекут за собой – высшую меру социальной защиты с конфискацией имущества».

Судьям трибунала и думать не приходилось: дезертир? – к стенке!

Однако дезертиров было очень много и если всех расстреливать, то кто воевать будет? Ведь в тылу уже не только женщины, но и дети стали к станкам, на немцев не всегда патронов хватало. Поэтому дезертиров расстреливали редко и только показательно, только публично и только тогда, когда обстановка на фронте требовала расстрелами остановить панику. Во всех остальных случаях дезертирства, а их было за войну около 376 тыс., командующий армией (если речь шла о солдатах и сержантах), либо командующий фронтом или Верховный главнокомандующий (если речь шла об офицерах), отменяли расстрел и заменяли его отправкой на фронт, а с 1942 г. – в штрафные роты (солдат и сержантов) или штрафные батальоны (офицеров). В штрафных подразделениях можно было отличиться в бою, получить ранение или принять смерть. Во всех этих случаях судимость снималась.

В штрафные роты и батальоны попадали почти за все преступления – убийства, грабежи, воровство и т.д., какой бы приговор не был вынесен: дураков не было давать мерзавцам отсидеть войну в лагере в тылу. Но дезертиры в штрафных подразделениях считались самым поганым боевым материалом – ведь это трусы. Поэтому их часто собирали в отдельные штрафные роты с особо строгим контролем. (Кстати, в эти роты попадали и специфические дезертиры, которые сами себе нанесли ранение, чтобы сбежать с фронта. Таких называли «самострелы», а в кодированной переписке сокращенно – «с.с.». Поэтому штрафные роты дезертиров на фронте презрительно называли «эсэсовцами»).

Как видите, в любом случае пойманному дезертиру грозила смерть либо сразу перед строем, либо вероятная в штрафной роте. А ведь этот дезертир очень себя любил, очень-очень. Что делать? И эти мерзавцы нашли выход благодаря знанию Уголовного Кодекса. Дело в том, что среди воинских преступлений был и шпионаж.

Статья 193-24 гласила:

«Передача иностранным правительствам, неприятельским армиям и контрреволюционным организациям, а равно похищение или собирание с целью передачи сведений о вооруженных силах и об обороноспособности Союза ССР, влекут за собой – лишение свободы на срок не ниже пяти лет с конфискацией имущества или без таковой, а в тех случаях, когда шпионаж вызвал или мог вызвать особо тяжкие последствия для интересов Союза ССР – высшую меру социальной защиты с конфискацией имущества».

И в этой статье Уголовного Кодекса никаких особенностей для условий военного времени не было, ведь иначе воспрепятствуешь признанию реального шпиона и его добровольной явке с повинной. Вот ушлые дезертиры статьей 193-24 и пользовались, чтобы спасти свои вонючие жизни. Они заявляли, что за те дни, что они отсутствовали, они попали к немцам и согласились стать шпионами, а теперь идут в тыл, чтобы шпионить. Поскольку они еще никаких сведений не сумели собрать, то никакого ущерба Союзу ССР не нанесли и трибунал хоть на голове может стоять, а по статье 193-24 к расстрелу их приговаривать не за что. Наверняка все видели, что это просто дезертиры, но как их отправить в штрафную роту и выдать им оружие? Ведь они признались и утверждают, что служат немцам! И вот эта категория мерзавцев таким способом уклонялась от войны. Конечно, им давали максимум, что могли дать по тем законам – 10 лет. Но эти подлецы иваны денисовичи ехали в тыл, а честные люди – в окопы. Порядочные люди гибли, а дрянь выживала в тылу.

Оправдывать армейские и фронтовые трибуналы не за что. Их члены наверняка радовались, что могут приписать себе и раскрытие шпионажа, т.е. более квалифицированного преступления. А ведь по уму у нас в лагеря с фронта не должно было попадать ни одного человека, поскольку судить «шпионов» надо было по двум статьям – и за шпионаж, и за дезертирство. Ведь они прежде, чем стать шпионами дезертировали и сдались в плен. Но трибуналы либо из карьеристских соображений, либо, чтобы не отпугнуть от явки с повинной настоящих шпионов, либо, чтобы хоть как-то использовать этих мерзавцев, либо по всем причинам вместе эту категорию хитрых дезертиров фактически покрывали, осуждая их только по одной статье —за шпионаж.

Между прочим, и Солженицын чуть ли не демонстративно создав антисоветскую группу, тоже дезертировал с фронта перед готовящимся наступлением наших войск. Правда, он полагал, что очень хитрый и сумеет уйти от наказания. От войны сбежал, а от 10 лет – не получилось.

Заканчивая, хочу обратить внимание, что преступники – это народ очень ушлый, поэтому было бы опрометчиво верить каждому осужденному в том, что он отсидел «невинно».

За шпионаж может быть и «невинно», а за дезертирство его надо было бы расстрелять.

Итак, «священные реликвии» революции, отстраненные от государственных кормушек и славы народной, затеяли новую революцию – свержение законной конституционной власти в СССР. Но советское государство – это не бандитская шайка, и ликвидацию угрозы себе оно не могло вести методами бандитских разборок, а только по законам, принятым законодательным органом страны. И чтобы понять, что тогда происходило, нужно прежде всего понять, что требовали законы СССР от граждан в то время. Во всех исторических книгах и статьях о той поре лихо упоминается какая-то «зверская» статья 58. (Говорят, что те, кто по ней был осужден, на вопрос: «По какой статье сидели?» – отвечали: «116 пополам»). Но я ни разу ни в одной работе не встречал, чтобы эту статью опубликовали полностью. А текст ее очень интересен, и из него становится понятным, почему, с одной стороны, НКВД так легко арестовывало массу лиц, а с другой – почему подозреваемые так легко признавались. Статья длинная, но я позволю себе дать ее всю (за исключением ссылок на другие документы). Однако если она вам неинтересна, то можете ее не читать, а возвращаться к ней, когда в тексте пойдут на нее ссылки.

Контрреволюционные преступления

58-1. Контрреволюционным признается всякое действие, направленное к свержению, подрыву или ослаблению власти рабоче-крестьянских советов и избранных ими, на основании Конституции Союза ССР и конституций союзных республик, рабоче-крестьянских правительств Союза ССР, союзных и автономных республик, или к подрыву и ослаблению внешней безопасности Союза ССР и основных хозяйственных, политических и национальных завоеваний пролетарской революции. В силу международной солидарности интересов всех трудящихся такие же действия признаются контрреволюционными и тогда, когда они направлены на всякое другое государство трудящихся, хотя бы и не входящее в Союз ССР.

58-1а. Измена родине, т.е. действия, совершенные гражданами Союза ССР в ущерб военной мощи Союза ССР, его государственной независимости или неприкосновенности его территории, как-то: шпионаж, выдача военной или государственной тайны, переход на сторону врага, бегство или перелет за границу караются —

высшей мерой уголовного наказания – расстрелом с конфискацией всего имущества, а при смягчающих обстоятельствах –

лишением свободы на срок десять лет с конфискацией всего имущества.

58-1б. Те же преступления, совершенные военнослужащими, караются высшей мерой уголовного наказания –

расстрелом с конфискацией всего имущества.

58-1в. В случае побега или перелета за границу военнослужащего, совершеннолетние члены его семьи, если они чем-либо способствовали готовящейся или совершенной измене, или хотя бы знали о ней, но не довели об этом до сведения властей, караются —

лишением свободы на срок от пяти до десяти лет с конфискацией всего имущества.

Остальные совершеннолетние члены семьи изменника, совместно с ним проживавшие или находившиеся на его иждивении к моменту совершения преступления – подлежат лишению избирательных прав и ссылке в отдаленные районы Сибири на пять лет.

58-1г. Недонесение со стороны военнослужащего о готовящейся или совершенной измене влечет за собой –

лишение свободы на десять лет.

Недонесение со стороны остальных граждан (не военнослужащих) преследуется согласно ст. 58-12.

58-2. Вооруженное восстание или вторжение в контрреволюционных целях на советскую территорию вооруженных банд, захват власти в центре или на местах в тех же целях и, в частности, с целью насильственно отторгнуть от Союза ССР и отдельной союзной республики какую-либо часть ее территории или расторгнуть заключенные Союзом ССР с иностранными государствами договоры, влекут за собой —

высшую меру социальной защиты – расстрел или объявление врагом трудящихся с конфискацией имущества и с лишением гражданства союзной республики и, тем самым, гражданства Союза ССР и изгнанием из пределов Союза ССР навсегда, с допущением, при смягчающих обстоятельствах, понижения до лишения свободы на срок не ниже трех лет, с конфискацией всего или части имущества.

58-3. Сношения в контрреволюционных целях с иностранным государством или отдельными его представителями, а равно способствование каким бы то ни было способом иностранному государству, находящемуся с Союзом ССР в состоянии войны или ведущему с ним борьбу путем интервенции или блокады, влекут за собой —

меры социальной защиты, указанные в ст. 58-2 настоящего Кодекса.

58-4. Оказание каким бы то ни было способом помощи той части международной буржуазии, которая, не признавая равноправия коммунистической системы, приходящей на смену капиталистической системе, стремится к ее свержению, а равно находящимся под влиянием или непосредственно организованным этой буржуазией общественным группам и организациям, в осуществлении враждебной против Союза ССР деятельности влечет за собой —

лишение свободы на срок не ниже трех лет с конфискацией всего или части имущества, с повышением, при особо отягчающих обстоятельствах, вплоть до высшей меры социальной защиты – расстрела или объявления врагом трудящихся, с лишением гражданства союзной республики и, тем самым, гражданства Союза ССР и изгнанием из пределов Союза ССР навсегда, с конфискацией имущества.

58-5. Склонение иностранного государства или каких-либо в нем общественных групп, путем сношения с их представителями, использования фальшивых документов или иными средствами, к объявлению войны, вооруженному вмешательству в дела Союза ССР или иным неприязненным действиям, в частности: к блокаде, к захвату государственного имущества Союза ССР или союзных республик, разрыву дипломатических сношений, разрыву заключенных с Союзом ССР договоров и т.п. влечет за собой —

меры социальной защиты, указанные в ст. 58-2 настоящего Кодекса.

58-6. Шпионаж, т.е. передача, похищение или собирание с целью передачи сведений, являющихся по своему содержанию специально охраняемой государственной тайной, иностранным государствам, контрреволюционным организациям или частным лицам, влечет за собой —

лишение свободы на срок не ниже трех лет, с конфискацией всего или части имущества, а в тех случаях, когда шпионаж вызвал или мог вызвать особо тяжелые последствия для интересов Союза ССР, – высшую меру социальной защиты – расстрел или объявление врагом трудящихся, с лишением гражданства союзной республики и, тем самым, гражданства Союза ССР и изгнанием из пределов Союза ССР навсегда, с конфискацией имущества.

Передача, похищение или собирание с целью передачи экономических сведений, не составляющих по своему содержанию специально охраняемой государственной тайны, но не подлежащих оглашению по прямому запрещению закона или распоряжению руководителей ведомств, учреждений и предприятий, за вознаграждение или безвозмездно, организациям и лицам, указанным выше, влекут за собой —

лишение свободы на срок до трех лет.

Примечание 1.

Специально охраняемой государственной тайной считаются сведения, перечисленные в особом перечне, утверждаемом Советом Народных Комиссаров Союза ССР по согласованию с советами народных комиссаров союзных республик и опубликовываемом во всеобщее сведение.

58-7. Подрыв государственной промышленности, транспорта, торговли, денежного обращения или кредитной системы, а равно кооперации, совершенный в контрреволюционных целях путем соответствующего использования государственных учреждений и предприятий или противодействия их нормальной деятельности, а равно использование государственных учреждений и предприятий или противодействие их деятельности, совершаемой в интересах бывших собственников или заинтересованных капиталистических организаций, влекут за собой —

меры социальной защиты, указанные в ст. 58-2 настоящего Кодекса.

58-8. Совершение террористических актов, направленных против представителей Советской власти или деятелей революционных рабочих и крестьянских организаций, и участие в выполнении таких актов, хотя бы и лицами, не принадлежащими к контрреволюционной организации, влекут за собой —

меры социальной защиты, указанные в ст. 58-2 настоящего Кодекса.

58-9. Разрушение или повреждение с контрреволюционной целью взрывом, поджогом или другими способами железнодорожных или иных путей и средств сообщения, средств народнойсвязи, водопровода, общественных складов и иных сооружений или государственного или общественного имущества влечет за собой —

меры социальной защиты, указанные в ст. 58-2 настоящего Кодекса.

58-10. Пропаганда или агитация, содержащие призыв к свержению, подрыву или ослаблению Советской власти или к совершению отдельных контрреволюционных преступлений (ст.ст. 58-2 – 58-9 настоящего Кодекса), а равно распространение или изготовление или хранение литературы того же содержания, влекут за собой —

лишение свободы на срок не ниже шести месяцев.

Те же действия при массовых волнениях или с использованием религиозных или национальных предрассудков масс, или в военной обстановке, или в местностях, объявленных на военном положении, влекут за собой —

меры социальной защиты, указанные в ст. 58-2 настоящего Кодекса.

58-11. Всякого рода организационная деятельность, направленная к подготовке или совершению предусмотренных в настоящей главе преступлений, а равно участие в организации, образованной для подготовки или совершения одного из преступлений, предусмотренных настоящей главой, влекут за собой —

меры социальной защиты, указанные в соответствующих статьях настоящей главы.

58-12. Недонесение о достоверно известном готовящемся или совершенном контрреволюционном преступлении влечет за собой —

лишение свободы на срок не ниже шести месяцев.

58-13. Активные действия или активная борьба против рабочего класса и революционного движения, проявленные на ответственной или секретной (агентура) должности при царском строе или у контрреволюционных правительств в период гражданской войны, влекут за собой —

меры социальной защиты, указанные в ст. 58-2 настоящего Кодекса.

58-14. Контрреволюционный саботаж, т.е. сознательное неисполнение кем-то определенных обязанностей или умышленно небрежное их исполнение со специальной целью ослабления власти правительства и деятельности государственного аппарата, влечет за собой —

лишение свободы на срок не ниже одного года, с конфискацией всего или части имущества, с повышением, при особоотягчающих обстоятельствах, вплоть до высшей меры социальной защиты – расстрела, с конфискацией имущества.[73]

Интересно, что основные положения этой статьи были, безусловно, разработаны с участием тех, кого впоследствии по этой статье и осудили, поскольку первый Уголовный Кодекс был написан еще при жизни Ленина и с его участием еще в 1922 г. А в 1926 г. был разработан новый Кодекс, в котором, по воспоминаниям тогдашних адвокатов, все меры наказания были существенно смягчены. Основные положения ст. 58 остались в ней именно из этого второго кодекса.

Обратите внимание на ст. 58-10 и ст. 58-11. Вот вы, к примеру, ругаете недостатки в своей стране. Зачем? Во-первых, чтобы их исправить. Во-вторых, чтобы и остальные разделили ваше возмущение и думали, как вы. Это ваше стремление заставить других думать, как вы, называется пропагандой. А пропаганда – это и есть «организационная деятельность», предусмотренная ст. 58-11.

А как же свобода слова? – спросите вы.

Когда мне в 80-х пришлось самому познакомиться по поводу похожей статьи с КГБ, то тамошние следователи мне растолковали ситуацию и, по-моему, абсолютно правильно. Нужно самому думать, кому ты и что говоришь. Иными словами, все время контролировать, правильно ли тебя понимают те, с кем ты делишься своим мнением. Если они под воздействием твоих слов захотят свергнуть законную власть в стране, то тогда ты виноват по ст. 58-10.

В те годы получалось так. Если находилось несколько человек (не менее трех), которые в НКВД показывали, что ты пытался вызвать у них желание свергнуть Советскую власть, то что оставалось делать следователю НКВД, как не возбудить против тебя уголовное дело? Не может же он нарушить, а не защитить, принятый Верховным Советом закон, в котором твои действия считаются преступными?

Это надо понимать, чтобы не удивляться, почему, когда началась ликвидация заговора троцкистов и их приспешников, то масса болтливого народа вдруг оказалась на нарах, как им казалось, ни с того ни с сего. Это, так сказать, глуповатые болтуны.

Вторая часть – хитрые. Это те, кто общался с заговорщиками и на всякий случай им поддакивал: вдруг они придут к власти? Это те, кто хотел посидеть на двух стульях. Они, может, сами ничего и не делали, но, понимая о чем речь, – помалкивали. Потом, когда кающиеся преступники (о чем ниже) начали чистосердечно на хитрых показывать, то тем просто некуда было деваться.

И, наконец, действительно невиновные, которых оклеветали подлецы-заговорщики. Таким невиновным был, к примеру, генерал А. В. Горбатов. Но вдумайтесь в его воспоминания, касающиеся его нахождения в заключении:

«Моим соседом по нарам был в колымском лагере один крупный когда-то работник железнодорожного транспорта, даже хвалившийся тем, что оклеветал около трехсот человек. Он повторял то, что мне уже случалось слышать в московской тюрьме: „Чем больше – тем лучше: скорее все разъяснится“.[74]

Однако здесь дело не в скорости разъяснения, а в наглой уверенности, что «всех» наказать не смогут, дело в исконной склонности подлого дурака прятаться за спину других. Заговорщики в массе своей были уверены, что если оклеветать как можно больше народу, то власть окажется просто неспособной наказать всех и вынуждена будет всех простить.

А что было делать судьям? На военном суде под председательством моряка, капитана первого ранга, А.В.Горбатов решительно отверг все обвинения против себя. Но в его деле на него были показания десяти его сослуживцев! Что должен был сделать суд – отпустить Горбатова? А как же закон, принятый Верховным Советом от имени народа?

Вы скажете, что в СССР был тоталитарный режим, и от этого, дескать, все несправедливости. Во-первых, пока не было заговора, не было и доносов. Во-вторых, если бы с 1933 г. над страной не нависла явная угроза войны, если бы в Испании, Абиссинии и Китае она уже не шла, то не было бы и столь суровых наказаний. В-третьих, в то время и в других странах, отчаянно «демократических», таких, скажем, как США или Англия, подобных вещей никто не прощал. Британский историк пишет об этом так:

«Граждане Великобритании тоже подвергались драконовским наказаниям. 17 июля 1940 г. один человек был приговорен к месяцу тюрьмы за то, что прилюдно заявил, что у Великобритании нет шансов победить в этой войне. Человек, посоветовавший двум новозеландцам: „Какой вам смысл погибать в этой кровавой бойне?“ – получил три месяца тюрьмы. Женщина, назвавшая Гитлера «хорошим правителем; лучшим, чем наш мистер Черчилль», была приговорена к пяти годам тюремного заключения. Английские газеты получили предупреждение остерегаться опрометчивых высказываний. Редакторам весьма недвусмысленно дали понять, что правительство не потерпит «безответственной» критики; причем оно само будет решать, какая критика ответственная, а какая нет».[75]

Теперь второй, очень больной для антисоветчиков вопрос, который проясняет ст.58. По их утверждениям, никакого заговора в 30-х годах не было, а просто Сталин от скуки и врожденной злобности решил поубивать всех своих товарищей по партии. Для этого он приказал следователям НКВД этих товарищей жестоко пытать, чтобы они оговорили друг друга, а потом приказал судьям осудить их к расстрелу.

И все бы хорошо, но у антисоветчиков есть одна неувязка: суды-то были открытыми, в залах судов сидели сотни корреспондентов западных газет, и в ходе судебных процессов подсудимых никто не избивал. Чего же они признавались, если были невиновны?

Чего тут только не выдумывают «историки»! Договариваются до того, что в судах, дескать, могли сидеть гипнотизеры, которые внушали невиновным подсудимым признаваться в преступлениях, за которые им неминуемо грозила смерть, но которые они якобы не совершали.

На самом деле ответ на этот вопрос можно найти, если присмотреться к мерам наказания за контрреволюционные преступления. Вы увидите, что исключительная мера наказания – расстрел – предусмотрена в единственном виде только по ст.58-1а и ст. 58-1б, которые, кстати, введены в Кодекс только в 1934 г. По остальным преступлениям, включая вооруженное восстание, шпионаж, террористические акты и т.д., предусмотрены две исключительные (высшие) меры наказания – расстрел (первая категория) и высылка за границу с лишением гражданства (вторая категория). Если есть смягчающие обстоятельства, то и расстрел, и высылка за границу могут быть заменены лишением свободы на срок не ниже трех лет.

Представьте себя на месте судей. На процессе уликами и признанием подсудимые уличены в теракте, предположим, в убийстве первого секретаря Ленинградского обкома ВКП(б) С. М. Кирова. Смягчающих обстоятельств – нет. Какое наказание вы назначите – расстрел или лишение гражданства? Ведь ст.58-8 предусматривает оба этих наказания как исключительные, как высшую меру.

Вы, судьи, при такой постановке вопроса не сможете назначить наказание, если вам определенно не сообщат, по какой категории (первой или второй) следует его назначать.

Сообщало об этом судьям государство, непосредственно на суде – обвинитель. Поэтому вопли о том, что найденные списки обвиняемых с пометками Политбюро «судить по первой категории» служат якобы указаниями судам расстрелять невиновных, являются подлой ложью. На судей никто не давил, они честно определяли виновность подсудимых и назначали наказания согласно ей, а если человек был невиновен, то его оправдывали, даже если государство для подобных преступлений по данным делам назначало первую категорию наказания.

Например. В 1928 г. в процессе так называемого «шахтинского дела» перед судом под председательством будущего Прокурора СССР А. Я. Вышинского предстало 53 человека, судимых по первой категории. Обвинитель, будущая «жертва сталинизма» А. Н. Крыленко, в заключительной речи просил суд признать их вину и наказать всех 53-х подсудимых.

Однако суд четверых полностью оправдал: доказать их виновность Крыленко не смог, суд его доводы и доказательства во внимание не принял. 11 человек суд приговорил к расстрелу – у них не было никаких смягчающих обстоятельств. Но! Сам суд за раскаяние на следствии и в суде попросил у Верховного Совета помиловать 6-х из 11-и приговоренных им к расстрелу. ВЦИК ВС к суду прислушался.[76]

Чем руководствовалось государство, в нашем случае Политбюро ВКП(б), когда назначало категорию наказания?

Цель наказания – предотвратить подобные преступления в будущем. Это не месть. А тяжесть наказания определяется степенью его общественной опасности. Но общественная опасность тех или иных деяний зависит от того, в каком положении находится само общество. Если обществу угрожает смертельная опасность от подобных деяний, то наказание должно быть очень суровым, оно должно остановить эти деяния. А если общество в безопасности, то наказание может быть мягким, либо его может вообще не быть.

Я выше приводил пример, что во время войны Англии с гитлеровской Германией невыгодное сравнение Черчилля с Гитлером наказывалось 5-ю годами тюрьмы. Но до войны никому бы и в голову не пришло за такое наказывать вообще, да и сегодня премьер-министра Тони Блэра можно сравнивать с кем угодно, газеты, в частности, называли его «пудель Клинтона».

Большевики, пожалуй, были первыми, кто так точно и ясно смотрел на смысл наказания и кто заложил прямо в закон возможность смягчать наказание в зависимости от обстановки, в которой находится общество.

Вот, к примеру, история знакомства со ст. 58 уже упомянутого князя С. Е. Трубецкого – заместителя главы подпольной белогвардейской организации в Москве, тесно связанной с английской разведывательной службой «Интеллидженс сервис».

Организация была разгромлена в то время, когда гражданская война еще шла, но следствие продолжалось до ее окончания. (В ходе которого, кстати, князя и не подвергали, и не собирались подвергать пыткам). Суд приговорил его по первой категории – к расстрелу, но ведь гражданская война-то уже закончилась, общественная опасность того, что князь совершал, резко снизилась. Поэтому сам суд подвел его под какую-то малоприменимую к нему амнистию и дал 10 лет «строжайшей изоляции». Однако родственники Трубецкого на воле предложили ему подать ходатайство для работы вне стен тюрьмы, он его подал и дальше пишет:

«Сравнительно скоро ходатайство было удовлетворено, и мы попали в довольно оригинальное положение (не привыкать стать). По документам мы значились заключенными в Таганской тюрьме, но имели право жить в городе, „не занимая особой комнаты“ (!). Мы были обязаны каждую неделю, в определенный день, регистрироваться в тюрьме и, кроме того, мы трое были связаны между собой круговой порукой, на тот случай, если бы кто-нибудь из нас скрылся. Условие „не занимать особой комнаты“ (квартирный кризис) было для нас не так страшно: Леонтьев и Щепкин поселились в комнатах их жен, а Мама и Соня имели две комнаты – общую их спальню и столовую, в которой я и поселился. Служащие в Госсельсиндикате оплачивались, по тем временам, исключительно хорошо, и, считая в золоте или твердой валюте, я далеко не получал потом в эмиграции такого высокого вознаграждения, как тогда. Это было для нас более чем кстати».[77]

Однако князь оказался человеком упрямым и своей организационной контрреволюционной деятельности отнюдь не прекратил. Против него снова возбудили уголовное дело, но следователь предложил ему на выбор: либо его опять будут судить, либо князь уберется из СССР самостоятельно. Суд по приговору по второй категории не только лишил бы Трубецкого гражданства, но и конфисковал у него имущество, а самостоятельно он мог уехать со всем барахлом. Что князь и сделал, вызвав в Берлине зависть у тех белоэмигрантов, кто вынужден был бежать за границу в составе белых армий, бросив в России все.

Возникает еще вопрос: при таком подходе политические руководители страны могли приказать суду осуждать по первой категории тех, кто им не нравился, а по второй – тех, кто им нравился. Да, могли и действительно так поступали. Например, когда НКВД, вскрывая очередной заговор, предложил в 1939 г. Политбюро согласовать осуждение по первой категории группы заговорщиков, в числе которых был и маршал Егоров, то Сталин, возможно, в память о совместной службе на фронтах гражданской войны, Егорова из этого списка вычеркнул. Тот 22 февраля 1939 г. был осужден к тюремному наказанию и умер в тюрьме в марте 1941 г.[78]

Но дело в том, что сталинцы в своем отношении к противникам и даже к врагам были гораздо терпеливее и жалостливее, чем их политические противники, прямо или косвенно сомкнувшиеся с Троцким. И дело здесь, думаю, не во врожденной доброте, а в разном отношении к своей службе.

Сталинцы служили Родине, пролетариату, коммунизму. Служили честно. Троцкисты тоже служили, но только во имя тех привилегий, что давала служба. Это уже нечестно, а нечестный человек жесток.

Приведу к месту высказывание нашего прославленного полководца А. В. Суворова, который войну, храбрецов и трусов знал не понаслышке. Он утверждал: «Трусы всегда жестокосерды». Поскольку трус – это, прежде всего, нечестный человек, он бросает в бою своих товарищей, он жесток по отношению к ним. Бросает трус своих товарищей во имя себя, любимого. Точно так же во имя себя, любимого, нечестный мерзавец угробит любого в борьбе за свою должность, дающую материальные блага и привилегии.

Вот давайте рассмотрим несколько эпизодов из жизни Н. И. Бухарина, бывшего в эмиграции очень близким человеком для Ленина. Ленин в последних письмах даже назвал его «любимцем партии»,[79] но не понимающим диалектику, т.е. не способным понять жизнь в ее развитии. Троцкий, к которому Бухарин, в конце концов, примкнул окончательно, дал ему кличку очень точно: «Коля-балаболка».[80]

(Чтобы понять, что имел в виду Троцкий, надо прочесть стенограммы процесса 1938 г., на котором судили Бухарина. Вместе с ним судили 21 заговорщика, но четверть времени суда (объема стенограммы) занимают попытки обвинителя Вышинского получить от Бухарина признания по отдельным пунктам. Дело в том, что свою вину Бухарин признал сразу же, но когда начались конкретные вопросы, не отвечал ни да, ни нет. На заданный вопрос он говорил, говорил, говорил, но зачем он это говорит и что хочет сказать, никому не было понятно. Дело дошло до смешного: остроумный Вышинский начал требовать от Бухарина сказать «нет», т.е. начал требовать, чтобы Бухарин объявил себя невиновным. Черта с два! И на этот вопрос Бухарин говорил, говорил, говорил… Но тут уже все было ясно.)[81]

Но вернемся к Ленину, так высоко ценившему Бухарина. Когда большевистское правительство, взяв власть, было вынуждено заключить мир в войне России с Германией на очень не выгодных для России условиях, фактически подписать капитуляцию России, то возникла угроза, что за этот позор большевики будут сметены и не удержат власть. Бухарин, член ЦК партии большевиков, лидер фракции большевиков «левые коммунисты» и, как полагал Ленин, близкий его друг, заключает с партией левых эсеров союз с целью свержения правительства Ленина с последующим разрывом мира с немцами и продолжения войны. Левые эсеры, воодушевленные поддержкой левых коммунистов, в июле 1918 г. поднимают мятеж против советского правительства. Мятеж большевики подавили, но левые эсеры не выдали своих тайных союзников – левых коммунистов.

Однако после смерти Ленина Бухарин сам признался в своей измене 1918 г., правда, исказив события. А когда в 1937 г. было раскрыто участие Бухарина в новом заговоре, то всплыли и детали заговора 1918 г. Оказывается, Бухарин согласовал с левыми эсерами не только арест Ленина, но и его убийство. Более того, он через левых эсеров фактически поддержал находившихся тогда на нелегальном положении правых эсеров в организации последними покушения на Ленина в августе 1918 г., когда эсерка Ф. Каплан тяжело его ранила.[82]

Страх за свою жизнь, за свое благополучие делает подобного рода людей очень жестокими. Я упомянул о шахтинском деле и о том, что 5 его участников были расстреляны. Но они тоже просили помилования, Политбюро прошение рассмотрело и отказало. Участники шахтинского дела были на службе у бывших капиталистов России, на тот момент врагов и сталинцев, и троцкистов. За помилование выступил Сталин, но Бухарин сумел собрать в Политбюро большинство, и в помиловании было отказано. Причем Бухарин убеждал в то время соратников, что Сталин «ведет правую политику», т.е. жалеет контрреволюционеров.[83]

На самом деле Сталин, вероятнее всего, был против расстрела потому, что не рассматривал это дело через призму личных интересов, интересов нахождения лично его во власти. Думаю, что ему, постоянно испытывавшему нехватку квалифицированных кадров, было жаль терять инженеров, а сам шахтинский процесс и так напугал кого надо. К чему была лишняя кровь?

Не хочется приписывать Сталину какую-то особую доброту, но масса фактов говорит о том, что он до последнего старался сохранить веру в человека даже тогда, когда факты вопили о том, что это враг.

Троцкий был явным личным врагом Сталина, в годы гражданской войны дважды организовывал на него покушения, дискредитировал, как умел. Но когда ЦК поставил вопрос об исключении Троцкого из ЦК, то, как я уже писал выше, Сталин выступил против.

То, что Тухачевский сколачивает из военных антисоветскую организацию, стало известно еще в 1930 г. Тухачевскому в ЦК устроили очную ставку со свидетелями, но он с помощью подельщиков сумел доказать свою невиновность. И Сталин по этому поводу пишет радостную записку Молотову…[84] Когда ЦК узнал об участии Бухарина в заговоре, пошли предложения о немедленном суде и расстреле, но Сталин настоял на тщательном расследовании.[85] Тянули, не арестовывали и даже не снимали с должности маршала Егорова, хотя он на двух очных ставках в ЦК с обвиняющими его подельщиками не смог ответить ничего вразумительного.[86]

В статьях Сталина и в его выступлениях нет никакой патетики, когда он говорит о предателях, он постоянно как бы сожалеет и ищет им оправдания.

Вот сравните. Обвинитель на шахтинском процессе, впоследствии примкнувший к троцкистам Н. В. Крыленко так заканчивает свою статью о подсудимых этого процесса, разумеется, от имени всего рабочего класса:

«Но пощада отдельным лицам не означает ни прекращения борьбы, ни пощады всему классу в целом. Если буржуазия поклялась вести против нас борьбу до конца, то такую же клятву, равным образом, дал еще в Октябрьскую Революцию и пролетариат.

«Ecrasez l'infame» – «Раздавите гадину», – сказал в свое время Вольтер про католическую церковь.

«Ecrasez l'infame» – «Раздавите гадину» – дал себе слово в отношении буржуазии равным образом и рабочий класс».[87]

После суда и казни верхушки военных заговорщиков во главе с Тухачевским, после ареста около 400 генералов и офицеров, после того, как почти все заговорщики-политики уже давали показания в следственных изоляторах, Сталин 2 июня 1937 г. выступает на расширенном заседании Военного Совета и не клеймит, а явно сожалеет о тех, кто уже арестован:

Сталин. Как это им удалось так легко вербовать людей? Это очень серьезный вопрос. Я думаю, что они тут действовали таким путем. Недоволен человек чем-либо, например, недоволен тем, что он бывший троцкист или зиновьевец и его не так свободно выдвигают, либо недоволен тем, что он человек неспособный, не управляется с делами и его за это снижают, а он себя считает очень способным. Очень трудно иногда человеку понять меру своих сил, меру своих плюсов и минусов. Иногда человек думает, что он гениален и поэтому обижен, когда его не выдвигают.

Начинали с малого, с идеологической группки, а потом шли дальше. Вели разговоры такие: вот, ребята, дело какое. ГПУ у нас в руках, Ягода в руках, Кремль у нас в руках, т.к. Петерсон с нами, Московский округ, Корк и Горбачев тоже у нас. Все у нас. Либо сейчас выдвинуться, либо завтра, когда придем к власти, остаться на бобах. И многие слабые, не стойкие люди думали, что это дело реальное, черт побери, оно будто бы даже выгодное. Этак прозеваешь, за это время арестуют правительство, захватят Московский гарнизон и всякая такая штука, а ты останешься на мели (веселое оживление в зале).

Точно так рассуждает в своих показаниях Петерсон.[88] Он разводит руками и говорит: это дело реальное, как тут не завербоваться? (Веселое оживление в зале).

Оказалось дело не такое уж реальное. Но эти слабые люди рассуждают именно так: как бы, черт подери, не остаться позади всех. Давай-ка скорее прикладывайся к этому делу, а то останешься на мели.

Конечно, так можно завербовать только нескольких людей. Конечно, стойкость тоже дело наживное, от характера кое-что зависит, но и от самого воспитания. Вот эти малостойкие, я бы сказал, товарищи, они и послужили материалом для вербовки. Вот почему этим мерзавцам так легко удавалось малостойких людей вовлекать. На них гипнозом действовали: завтра все будет у нас в руках, немцы с нами, Кремль с нами, мы изнутри будем действовать, они извне. Вербовали таким образом этих людей.

И вся речь Сталина, его разговор с залом, собственно, сводится к тому, чтобы указать виновным путь к прощению. Последний его диалог таков:

Сталин. Нескромный вопрос. Я думаю, что среди наших людей, как по линии командной, так и по линии политической, есть еще такие товарищи, которые случайно задеты. Рассказали ему что-нибудь, хотели вовлечь, пугали. Шантажом брали. Хорошо внедрить такую практику, чтобы, если такие люди придут и сами расскажут обо всем, – простить их. Есть такие люди?

Голоса. Безусловно. Правильно.

Сталин. Пять лет работали, кое-кого задели случайно. Кой-кто есть из выжидающих, вот рассказать этим выжидающим, что дело проваливается. Таким людям нужно помочь с тем, чтобы их прощать.

Щаденко. Как прежде бандитам обещали прощение, если он сдаст оружие и придет с повинной (смех).

Сталин. У этих и оружия нет, может быть, они только знают о врагах, но не сообщают.

Ворошилов. Положение их, между прочим, неприглядное, когда вы будете рассказывать и разъяснять, то надо рассказать, что теперь не один, так другой, так третий, все равно расскажут, пусть лучше сами придут.

Сталин. Простить надо, даем слово простить, честное слово даем.[89]

И никакого тебе: «Раздавить гадину!»

Но вернемся к вопросу, почему арестованные на судах так активно признавались в своей преступной деятельности?

Наиболее вероятный ответ таков: им было из чего выбирать. Две высшие меры, предусмотренные статьей, да плюс очень гуманное отношение правосудия к контрреволюционерам в условиях, когда СССР извне и изнутри ничего особо не грозило, давало надежды, что если искренне признаться и сделать вид, что раскаялся, то политическое руководство страны даст команду судам наказывать по второй категории.

Такой вот эпизод из упомянутого процесса 1938 г. Когда в начале заседания суда председательствующий опросил всех подсудимых, признают ли они себя виновными, то 20 признали, а один – Крестинский – нет! На предварительном следствии он себя виновным признал, но на суде от всех признаний отказался. (Возможно, у подсудимых еще до ареста была какая-то договоренность на случай суда).

Хладнокровный А. Я. Вышинский тут же попросил суд вести допрос подсудимых в заданной им определенной последовательности – так, что подсудимые начали выдавать эпизоды своей преступной деятельности с участием Крестинского. Тот однако целый день был «в отрицаловке», но начиная с утра следующего дня Вышинский уже был вынужден осаживать Крестинского: так тому хотелось рассказать всю правду и немедленно. А куда было деваться, когда на тебя показывают 20 человек да еще с такими подробностями, что их никак невозможно придумать?[90]

А суд действительно учел раскаяния и действительно искренние. Даже Вышинский не стал просить суд приговаривать к высшей мере Бессонова и Раковского. И надо сказать, что эти двое вели себя на процессе очень достойно: на вопросы отвечали точно и внятно, не юлили, не заискивали и даже раскаивались с большим достоинством. Остальным громкие признания в любви к Советской власти не помогли. Почему?

Во-первых, на свою беду, они вовлекли в свою организацию, соблазнили слишком многих. Страна была вынуждена смертными приговорами отпугнуть мерзавцев от халявы государственных кормушек. Наказанием предотвратить подобное преступление в будущем.

Во-вторых, раскрытие заговора происходило в смертельный для СССР период – Германия поставила себе целью захват России, а в проклятой Европе никто не хотел заключать с СССР военного союза или соглашения. У государственных чиновников смертными приговорами должна была быть подавлена даже сама мысль об измене. Жалость к предателям в тот момент была преступлением.

И, наконец, к вопросу о том, хорошо это или плохо, когда политическое руководство решает, по какой категории наказывать преступников? Думаю, что хорошо.

Во-первых, честному человеку в принципе плевать, по какой категории судят преступников, замысливших преступление против страны. Не совершай преступлений, и тебя не будут судить ни по какой категории.

Во-вторых. Это делает закон более мягким, удаляет из него излишнюю жестокость, причем именно тогда, когда она не нужна.

Прошу читателей меня понять – все вышевысказанные мною сентенции относятся к стремлениям высших органов Советской власти – Сталина, генерального прокурора, судей Верховного суда и т.д. Но внизу, в глубинке СССР, на уровне районных и городских народных судов в то время мог царить страшнейший произвол, вызванный как злым умыслом, так и подлой безответственностью или некомпетентностью следователей НКВД, прокуроров и судей.

После смерти Сталина во всех случаях несправедливых приговоров 30-х годов был обвинен НКВД, хотя он здесь ни при чем – следователи НКВД лишь готовили дела для рассмотрения их в суде. А суды и прокуроры – те, кто реально убивал и сажал невинных – были выведены из-под любой критики. В результате у нескольких поколений советских людей сложилось совершенно неправильное представление о том, что тогда происходило. Цензура КПСС довела дело до такого маразма, что правду о судебном произволе 30-х годов легче узнать за границей, чем от отечественных историков.

В годы немецкой оккупации Смоленска бургомистром у них был адвокат Б. Меньшагин, человек с феноменальной памятью. За свои преступления он отсидел 25 лет во Владимирской тюрьме, после чего написал воспоминания, в которых очень подробно описал то, что представляла собой система правосудия СССР в 30-х годах. Воспоминания эти были вывезены из СССР и изданы за границей.

Из них следует, что на низовом уровне конкретные судьи могли, выслуживаясь перед начальством или из иных соображений, выносить дико неправосудные приговоры. Но если эти приговоры удавалось обжаловать в Москве, то Москва всегда восстанавливала справедливость и всеми силами пыталась ввести эту справедливость и в низовых судах, прокуратурах, органах НКВД.

Меньшагин приводит такие конкретные примеры. В 1937 г. в Смоленской области решено было провести показательный суд над «вредителями». Была обвинена группа высококвалифицированных специалистов сельского хозяйства в умышленном заражении скота инфекционными заболеваниями. Такие случаи в СССР действительно были во множестве, но в данном случае прокуратура обвинила невиновных. Суд под председательством самого председателя областного суда приговорил всех к расстрелу. Меньшагин безрезультатно пытался привлечь внимание суда к нарушению процессуальных норм, но суд этим приговором пытался выслужиться перед секретарем Смоленского обкома ВКП(б), который еще до суда объявил этих людей преступниками.

Жены подсудимых собрали Меньшагину деньги на гонорар и на поездку в Москву. Он написал жалобу, исполнение приговора приостановили, и Меньшагин поехал в генеральную прокуратуру СССР. Там он без каких-либо проблем попал на прием к генеральному прокурору СССР (тогда Прокурору СССР) А. Я. Вышинскому. Тот внимательно прочел жалобу и затребовал все дело в Москву. В результате рассмотрения Вышинским дела смоленских животноводов председателя смоленского облсуда выкинули из системы правосудия, прокурора области арестовали, а приговоренных к смерти животноводов оправдали и отпустили по домам. (Правда, это произвело и обратный эффект: перепуганные Вышинским судьи стали отпускать явных изменников и вредителей).

Вспоминая дело за делом, Меньшагин сам того, возможно, не желая, показывает, что вся несправедливость творилась внизу, но как только удавалось довести дело до генеральной прокуратуры или до Верховного суда, то справедливость восстанавливалась даже тогда, когда не было законных оснований ее восстанавливать. Это звучит странно, но может быть и так. Скажем, по закону адвокаты не имели права обжаловать решения Особого совещания при НКВД. Тем не менее Меньшагин обжаловал и эти решения, и Верховный суд отменял и их.[91]

Давайте, раз мы уже упомянули об Особом совещании при НКВД, обсудим и так называемые «внесудебные органы» СССР, попутно сравнив их с положением дел в царской России и на Западе.

Должен сказать, что «Воспоминания» Б. Меньшагина – это первое произведение из встреченных мною, где внятно изложено, что это такое и на основе каких законов были созданы суды, названные «внесудебными». Дело в том, что даже у довольно грамотных историков существует представление о них как о каком-то незаконном судилище, убившем миллионы невинных граждан СССР. А между тем это абсолютно законные и естественные по тому времени суды, и для меня совершенно непонятно, кто и зачем муссирует термин «внесудебные органы». Скажем, в уже перестроечном журнале дана статистика: «За контрреволюционные преступления с 1921 г. по 1 февраля 1954 г. было осуждено 3770380 человек, из них 2,9 млн. (76,7%) – внесудебными органами».[92]

Как видите, эта статистика подана так, как будто были какие-то справедливые суды – «законные», – а были еще никак не предусмотренные законом «органы», которые без судебного рассмотрения убивали любого, кого Сталин захочет.

Какие в те времена были «законные» суды, Меньшагин прекрасно показал, а вот коллегии ОГПУ, всевозможные тройки при управлениях внутренних дел, Особое совещание при народном комиссаре внутренних дел почти за всю свою историю были довольно безобидны по тяжести выносимого приговора, поскольку во внесудебном порядке всего лишь устранялась беспомощность основных, «законных» судов. Внесудебным порядком рассматривались случаи, когда доказательств конкретного преступления не было, как правильно написал Меньшагин, и не было потому, что не было самого преступления, а человек был потенциально социально опасен, и на свободе его оставлять было нельзя. Вы спросите – как так может быть? Элементарно и везде.

Скажем, после нападения Японии на США в декабре 1941 г. в США «внесудебным порядком» были на неопределенный срок посажены в лагеря американские граждане с японской кровью. Доказать их преступления в суде возможности не было, но эти граждане были (или казались) социально опасными.

С началом войны в свободной Англии точно таким же «внесудебным» образом были посажены в тюрьмы тысячи граждан, которых заподозрили в симпатиях к нацистам. А уж о подозрении в возможности шпионажа и разговоров не было. Британский историк пишет об этом так:

«Патриотизм был очень сложным понятием для 74 000 граждан враждебных Великобритании государств, находящихся на ее территории, – большинство из них бежало от преследований нацизма. Опираясь на вздорные рассказы о том, какой вклад в победы германского оружия внесли шпионы и саботажники, власти поместили всех иностранных граждан в лагеря, где условия содержания были ужасными. В одном заброшенном заводском корпусе (в Уорф-Миллз) на 2000 интернированных имелось всего 18 кранов с водой. Шестьдесят ведер, выставленных во двор, выполняли роль туалета, а соломенные тюфяки выдавались только больным. В другом таком лагере для интернированных два человека, пережившие нацистский концлагерь, покончили с собой. „Этот лагерь сломал их дух“, – подвел итог следователь. Военный совет, ознакомившись с докладом о лагерях для интернированных, запретил его публиковать. В то же время интернированные лица не были освобождены из опасений, что общественность узнает о допущенной в отношении них несправедливости».[93]

А в начале ХХ в., в 1914 г., с началом войны во Франции были без суда расстреляны все воры, мошенники и прочие уголовники, которые даже не были осуждены и находились на свободе. Основанием к расстрелу служили донесения агентов полиции. Во время войны их сочли недопустимо социально опасными, а судить не могли – не было за что.[94]

Большевикам в плане внесудебной защиты не требовалось ничего выдумывать и даже заимствовать что-либо из-за границы. В той России, которую потерял Говорухин, внесудебная защита государства впервые была введена «Положением о мерах к охранению государственного порядка и общественного спокойствия» от 14 августа 1881 г. Большевики даже названия не выдумывали – при царе орган внесудебной защиты назывался «Особым совещанием при министре внутренних дел», и он мог без суда и следствия выслать социально опасного подданного империи в отдаленные местности сроком на 5 лет.[95] А Э. Г. Репин сообщает, что при Николае II подобные органы были развернуты с размахом:

«Особое совещание при МВД России было создано через два года после занятия престола Указом царя в 1896 г. Карательные права его были не меньшими, чем при Сталине. Тройки и другие виды „скорорешительных судов“ (48 часов от совершения преступления до казни) созданы Николаем II в 1906-1907 гг. и просуществовали до отмены их Временным правительством. Во все время их существования они имели право приговора к смертной казни. Во времена „правления“ Сталина такое право у „троек“ было всего 1 год и 4 месяца. Царем же было предоставлено губернаторам право личным приказом приговаривать к смертной казни. Кроме того, царем в своем личном подчинении были созданы карательные воинские подразделения, которым представлялось право казней на месте, вплоть до массовых».[96]

А Особое совещание при народном комиссаре внутренних дел СССР, начиная с 1924 г. по апрель 1937 г., могло выслать на срок не более 5 лет (правда, могло заставить и работать в месте ссылки).[97]; [98]

В 1937 г. Особому совещанию дали больше прав: теперь оно могло кроме ссылки на срок до 5 лет на такой же срок отправить в лагеря, а в некоторых случаях и посадить в тюрьму на срок до 8 лет. Этот «внесудебный» суд был очень представительным и рассматривал дела под председательством самого наркома внутренних дел, его заместителя, начальника Рабоче-Крестьянской милиции, уполномоченных НКВД РСФСР и союзной республики. Контролировал его работу лично генеральный прокурор СССР, который мог задерживать решения Особого совещания и обжаловать их в Верховном Совете.[99]

Только 17 ноября 1941 г. в связи с длительностью процедуры апелляции приговоренных к высшей мере наказания в Верховном суде и рассмотрения просьб о помиловании в Верховном Совете Особому совещанию при НКВД было поручено выносить по некоторым пунктам статей 58 и 59 смертные приговоры.[100] С окончанием войны смертная казнь была отменена, и Особое совещание могло назначить наказание до 25 лет лишения свободы. Меньшагин, в частности, был осужден как раз Особым совещанием. Но после войны случаи рассмотрения дел Особым совещанием были очень редки. Все громкие дела послевоенных лет рассматривались судами.

Поэтому упомянутое выше число в 2,9 млн. осужденных «внесудебными органами» означает не смерть такого количества людей и даже не отсидку в лагерях, а просто высылку. Подтвержу это статистикой. Несмотря на такое обилие осужденных судами и во внесудебном порядке и только за контрреволюционные преступления, в 1930 г. в лагерях и тюрьмах находилось всего 179 тыс. человек – и политических, и уголовников.[101] А ведь тогда СССР был численно такой же, как сегодня РФ, но у нас сегодня в тюрьмах и лагерях сидит около 2 млн. человек!

Мы забываем, что за время было тогда. Забываем, что любая страна, находящаяся в состоянии войны или готовящаяся к ней, очищает себя от болтунов и паникеров и делает это с одобрения народа. Каково солдату, идущему на фронт, слушать болтовню интеллигентствующего урода про то, что победить невозможно?! А с приходом в 1933 г. к власти Гитлера, открыто объявившего, что его цель завоевать жизненное пространство для Германии в СССР, Советский Союз стал военным лагерем, и любая паническая болтовня не только Советской властью, но и народом воспринималась очень негативно.

Теперь по поводу закрытости судов в то время в СССР. Какова бы ни была эта закрытость, но дела (судом или тройкой) по закону должны были рассматриваться по существу. Так требовал закон! Как это было реально – это уже на совести тех, кто был судьями в те годы, а не на совести Советской власти, Вышинского или Сталина. На совести этих мелких, подлых и ленивых судейских подонков.

А теперь обратите внимание на то, что в «цитадели демократии» США, по закону до сих пор не достигнут юридический уровень сталинского СССР, там до сих пор судья принимает решение единолично и без рассмотрения сути дела! Э.Г. Репин пишет об этом так:

«Как свидетельствует крупнейший юрист США, бывший министр юстиции США Рамсей Кларк в своем исследовании „Преступность в США“: 90% всех приговоров в США выносится единолично судьей без рассмотрения дела по существу, на основе признания обвиняемым своей вины по формуле обвинения; 5% приговоров выносится также единолично судьей на основе т.н. „судебной сделки“ между обвинением и защитой при участии судьи, когда обвиняемый за признание им вины по формулам обвинения полностью или частично – оговаривает себе меру наказания. И это вовсе не по пустяковым преступлениям. Так, на основании „судебной сделки“ были единолично судьей, без рассмотрения дела по существу, вынесены приговоры на 99 лет заключения убийцам Роберта Кеннеди – Сирхану и Мартина Лютера Кинга – Джону Райту; остальные 5% (примерно пополам) рассматриваются в суде по существу, в соответствии с решением обвиняемого и его защиты или единолично судьей, или судом присяжных. Причем суд присяжных определяет своим вердиктом только виновность или невиновность обвиняемого. Мера наказания определяется единолично судьей».[102]

Это в голливудских фильмах все происходит в суде присяжных с умными адвокатами, совестливыми присяжными и мудрым судьей. А на практике в США только 5 из 200 осужденных осчастливились рассмотрения своих дел судом присяжных, а 5 – хотя бы судьей. Остальные 190 сидят вообще безо всякого суда в нашем понимании, сидят потому, что прокуратура и полиция «убедили» их сознаться и договорились с ними, на сколько их посадить.

Но поразительно: это США обвиняют сталинский СССР в бесправии!

Вы скажете, что все же обвиняемых в США не бьют и не заставляют признаваться. Дождетесь! Более того, если в СССР вынужденное признание могло послужить основанием к отмене приговора (ведь по этому основанию в 1939-1941 гг. Л. П. Берия пересмотрел приговоры и освободил треть всех осужденных), то в США об этом и не думайте!

Верховный суд США, высшая инстанция и по Конституции, и на практике, определяющая всю правоприменительную деятельность в США, поставил в этом вопросе точку, приняв в начале 1991 г. постановление:

«Отныне во время уголовных процессов могут учитываться и вынужденные признания, полученные даже в нарушение конституционных прав привлеченных к суду лиц».[103]

Но с другой стороны – какое нам дело до правосудия в США? Ведь нам важно, чтобы правосудие было у нас.

Подведем предварительные итоги.

В период от 1936 г. и до начала войны в СССР была подавлена бюрократическая революция – попытка захвата власти туповатой, ленивой и подлой сволочью, которая рассматривала государственные должности в СССР исключительно как источник личного материального или амбициозного благополучия. Происходившее надо понимать только так, все разговоры о каких-то политических и идейных разногласиях являются прикрытием, дымовой завесой этой главной цели.

И когда это требовалось, троцкистские негодяи нисколько не стеснялись спровоцировать народ на кровь. Рыков, Бухарин могли вроде безобидно балаболить о будущем провале колхозов, но на эту болтовню поднимались одураченные крестьяне.

В январе-апреле 1930 г. в СССР произошло 6117 кулацких выступлений, в которых приняло участие 1755300 человек. Только в марте и только зарегистрировано: на Украине – 521 теракт против сельских работников Советской власти; в Центрально-Черноземной области России – 192 (25 убийств). За первые 9 месяцев 1930 г. в Западной Сибири – более 1000 терактов (624 убийства).[104]

Нельзя исключить в этой толпе жаждущих государственных кормушек и наличия глупого восторженного элемента, не понимающего, чего хотят те, кто его ведет. Вот, к примеру, некий Д. Панин, севший в 1938 г. на 5 лет по 58-10, но подкрутивший себе в заключении срок, чтобы не идти на фронт (от которого он всю войну благополучно и скрывался в лагерях на халявной работе). После освобождения поработал главным инженером какого-то московского института (вот ведь как эта дрянь при Хрущева устраивалась!), в 1972 г. выехал на Запад и там писал идиотские книжки, но, чувствуется, с большой искренностью. К примеру, он пишет о круге своих единомышленников: «Вопрос о возврате к капитализму в нашей стране не вызывал у нас сомнений. Мы были бы согласны даже на его первоначальную форму XIX века. Все-таки рабства тогда не было, труд был добровольным, с капиталистами можно было бороться, парламент и филантропы помогали».

Жаль, помер дебил в 1987 г., а то посмотрел бы на свой капитализм и парламент. Ведь сбылась-таки мечта этого идиота, но только для нас, а не для него, хотя он за этот капитализм готов был отдать Россию кому угодно: «На Западе много писалось о желательности драки между Гитлером и Сталиным. Естественно, это приветствовали и мы».[105]

Но не эти идиоты определяли задачи «революции 1937 г.», движущей силой их была алчность претендентов на государственные должности. А их «политические цели», их прикрытие было таково, что их идеи и людям-то стыдно было рассказать: прокуроры эти цели из подсудимых по слогам выдавливали. Действительно, Троцкий, главный идеолог этой революции, к 1937 г. учение Маркса довел до полного маразма. В двух словах троцкизм эпохи 1937 г. определял, что, по гению Маркса, социализм в одной стране да еще и индустриально неразвитой – невозможен. Строительство социализма в России кончится неудачей и дискредитирует саму идею социализма. Поэтому надо: вернуть СССР в капитализм, развить в СССР капитализм до требуемого, по Марксу, уровня, а затем уже вместе со всеми странами мира совершить социалистическую революцию. Для возврата капитализма в СССР нужно обеспечить военное поражение Советского Союза и разделение его на отдельные государства.

И ведь эти ныне реабилитированные мерзавцы действительно готовили военное поражение СССР в надвигающейся войне.[106]

Однако мы остановились в своем повествовании на том, что в 1936 г. НКВД возглавил Н. И. Ежов. Прежде всего немного о том, что это был за специалист, какого, так сказать, профиля.

Н.Ежов

Народный комиссар внутренних дел СССР Н. И. Ежов до принятия этого поста был чистейшим аппаратным работником, а это означает, что он никогда в жизни не нес ответственности за какое-либо реальное дело – строительство завода, выпуск продукции, победу в бою и т.д. Его аппаратным делом была подготовка документов для начальства и установление контроля за исполнением этих документов. В этих аппаратных делах он был асом, кроме того, он был добросовестен, честен и трудолюбив. Эти его свойства и предопределили его уверенный карьерный рост в аппарате ЦК – он стал секретарем ЦК и председателем партийного контроля.

Но всю жизнь его делом была работа с бумагами, ни за содержание которых (главные идеи) он не нес ответственности, ни за их исполнение. Только формальные действия – отослал бумагу, назначил срок исполнения, получил бумагу с подтверждением об исполнении, доложил об этом, дал указание проверить исполнение и т.д. Это вырабатывает в людях формальное отношение к делу: дело в своей сути их не волнует, если есть правильно оформленный документ об этом деле. Усугубила такой формализм и работа в партийном контроле – ведь контролер никогда сам никакой работы не делает, он лишь контролирует, как ее делают другие, и контролирует опять-таки по бумагам.

Тем не менее Политбюро все еще испытывало огромный недостаток квалифицированных кадров, и когда вскрылась измена наркома НКВД Г. Ягоды, то видимо не из кого было особо выбирать – замом Ягоде назначили Н. И. Ежова, а затем вверили ему и весь наркомат.

Ежов борьбу с мятежниками повел искренне, но только так, как умел, – по бумагам и формально: если есть три правильно оформленных доноса на человека – арестовать, есть всего один донос – оставить на свободе. А в чем суть доносов, что за люди их писали, зачем – это не имеет значения. Бумаги правильно оформлены – значит, все правильно. Интересно, что Ежов начал следственное дело даже против главы СССР, председательствующего на Политбюро В.М. Молотова.[107] А почему нет? Ведь правильно оформленные доносы на Молотова были? Были! Значит, дело надо заводить, слежку устанавливать, телефоны прослушивать и т.д.

Не вникая в суть расследуемых дел, он, естественно, не способен был и оценить, что творят подчиненные ему следственные органы, а ведь эти органы предатель Г. Ягода комплектовал десятилетие. Следователи заводили сотни тысяч дел, а Ежов радовался – перевыполняют задания, и увеличивал им план – количество заведенных дел на «контрреволюционеров».

Меньшагин приводит интереснейшую цифру, по которой можно легко оценить размах ежовских репрессий, самых больших за весь период истории СССР. Если в Смоленской области численностью в 2,3 млн.[108] человек в 1937-1939 гг. уголовные дела, по его данным, были заведены на 15 тыс. человек,[109] то по всему тогдашнему СССР численностью в 160 млн. человек можно говорить о 960 тыс. таких дел. То есть из 160 тогдашних жителей, или из 100 взрослых, ежовским репрессиям подвергся едва 1 человек. Мне теперь понятно, почему в моей многочисленной крестьянской и далеко не бедной родне нет ни одного репрессированного, ни одного раскулаченного или высланного.

Верхушку СССР в это время спасало то, что следствие по видным лицам и организациям в стране всегда параллельно вело и само Политбюро – сами члены Политбюро устраивали допросы, очные ставки, требовали разъяснений. В делах видных людей судебные ошибки по этой причине сводились к минимуму. Но в отношении тех лиц, чьи дела Политбюро физически не могло рассмотреть, творился полный следственный, прокурорский и судебный беспредел.

Писатель К. Столяров, написавший подло-антисоветскую книгу «Палачи и жертвы», тем не менее приводит много фактов, по которым можно оценить, из кого состоял следственный аппарат НКВД во времена Ежова:

«Александр Самойлович Хазан, одесский еврей, имевший высшее юридическое образование, потрудился на ниве борьбы с внутренними врагами, можно сказать, всего ничего, однако оставил столь яркий след, что о нем вспомнили через 15 лет…

Зуд борьбы с контрреволюцией овладел Хазаном до такой степени, что все окружающие казались ему недобитыми троцкистами. Тогда коллеги Хазана смекнули, что им несдобровать, и быстренько посадили его за решетку. При обыске у него в кабинете обнаружили обширнейшую картотеку – Александр Самойлович, как выяснилось, заполнял карточки на каждого, кого он видел хотя бы раз в жизни, и на всех тех, кто когда-либо упоминался на допросах, на очных ставках и в донесениях «источников». Трагикомическая подробность: на карточке, заведенной Хазаном на народного героя Грузии Георгия Саакадзе, которого турки казнили аж 300 лет тому назад, имелась резолюция: «Разработать, выявить связи и арестовать». Чем же Георгий Саакадзе прогневил дипломированного юриста Хазана? Оказывается, это славное имя было произнесено арестованным Буду Мдивани, который в 1937 г. сказал сокамерникам, что если бы он, Мдивани, находился у власти, то сделал бы для родной Грузии больше, чем Георгий Саакадзе. Внутрикамерный стукач донес об этом оперативникам, те, как положено, доложили наверх, а Хазан мигом проявил чекистскую бдительность. Нарком Гоглидзе сжалился над Хазаном и приказал прекратить его уголовное дело, ограничившись увольнением из наркомата. Какое-то время опальный Хазан преподавал следственноемастерство в местной школе НКВД, а затем перебрался в Москву, где работал юрисконсультом в проектном институте «Гипроэнергопром». Чтобы читатели полнее смогли оценить масштаб этой личности, сообщу о том, что в 1948 г. одно из московских издательств выпустило книгу А. Хазана «О моральном облике советского человека».[110]

При той работе НКВД, которой руководил Ежов, следственный, прокурорский и судебный аппараты сгребали в кучу всех – и действительных врагов, и соблазнившихся, и болтунов, и просто оклеветанных. При этом истинным врагам все же не так уж трудно было и выскользнуть из рук правосудия при наличии в органах НКВД, прокуратуры и суда своих единомышленников.

К чести Политбюро следует сказать, что оно все же быстро поняло, в чем дело, и начало искать замену наркому внутренних дел. И это было не просто, поскольку все трудяги и умные специалисты в то время были загружены делами сверх меры. Обсуждалась кандидатура Г. М. Маленкова, но это человек той же карьеры, что и Ежов, следовательно, существовала опасность, что и он будет работать, как и предшественник. Со слов Хрущева, Сталин говорил о Маленкове:

«Это писарь. Резолюцию он напишет быстро, не всегда сам, но сорганизует людей. Это он сделает быстрее и лучше других, а на какие-нибудь самостоятельные мысли и самостоятельную инициативу он не способен».[111]

Но на место Ежова нужен был самостоятельный человек.

Поскольку Н. И. Ежов уже ошалел от привалившей власти и «поплыл» – начал реализовывать и свои глубинные мечты. Далеко не оригинальные – вместо службы начал увлекаться водкой, бабами и барахлом. Требовалось менять его срочно.

И тогда Политбюро вспомнило об одном из героев нашего повествования.

О Сталине все более-менее знают, хотя бы понаслышке. А вот Л. П. Берия – «железная маска». Поэтому я позволю себе маленький эксперимент, чтобы показать, насколько Лаврентий Павлович был непохож ни на современников, ни на многих из нас.

Архивы Берия либо уничтожены, либо не найдены. В 1953 г. во время имитации суда над ним в дело подшили его заявление-автобиографию (по ней «изобличали» Л. П. Берия как шпиона вражеской разведки). Но мне этот документ интересен совершенно по другой причине.

Лаврентию Берия на момент написания этого документа было всего 24 года. Но он уже (по занимаемой должности) был не менее чем генерал-лейтенант (генеральские звания ввели в СССР в конце 30-х). И он просит. То, что он просит, ему настолько нужно, что он пишет не просто заявление, а всю свою биографию, чтобы показать, насколько он хороший и заслуженный. Он всеми силами старается убедить того, кого он просит, чтобы ему обязательно предоставили просимое. Но сначала эта его биография-заявление, датированная «1923 г. 22/Х».

«Автобиография.

Родился я 17 марта 1899 г. в селе Мерхеули (в 15 верстах от города Сухума) в бедной крестьянской семье. Ввиду того, что мое обучение было в тягость родителям, будучи еще учеником Сухумского городского училища, я готовил учеников младших классов, помогая таким образом семье, и это продолжалось с перерывами до 1915 г. В 1915 г. я переехал в Баку; с этого момента и начинается моя самостоятельная жизнь. Уже с этих пор, учась в техническом училище, я имею на своем обеспечении старуху мать, глухонемую сестру и племянницу 5 лет.

Учение мое, начатое в 1907 г. в городе Сухуме, по окончании курса высшего начального училища (в 1915 г.) с переездом моим в Баку продолжалось здесь и протекало следующим образом: приехав в Баку, я поступаю здесь в среднее механико-строительное техническое училище, где обучаюсь 4 года. В 1919 г. я окончил курс в училище, а в 1920 г. с преобразованием технического училища в политехнический институт поступаю в последний. С этого момента регулярное обучение прекращается, и занятия мои в институте продолжаются с перебоями до 1922 г. Однако за все это время связи с институтом не теряю, и только в 1922 г. в связи с переводом меня Заккрайкомом (Закавказским краевым комитетом. – Ю.М.) РКП из Баку в Тифлис я прекращаю учение, числясь к этому времени студентом 3-го курса.

Так прерывается учение мое в Баку, начатое здесь в 1915 г. и с перерывами продолжавшееся до 1922 г.

В том же 1915 г. начинается впервые и мое участие в партийной жизни, тогда еще в зачаточной форме. В октябре этого года нами – группой учащихся Бакинского технического училища – был организован нелегальный марксистский кружок, куда вошли учащиеся из других учебных заведений. Кружок просуществовал до февраля 1917 г. В этом кружке я состоял казначеем. Мотивами создания кружка были: организация учащихся, взаимно материальная поддержка и самообразование в марксистском духе (чтение рефератов), разбор книг, получаемых от рабочих организаций, и прочее. Одновременно был избран старостой своего класса (нелегально). В марте 1917 г. я совместно с тов. В. Егоровым, Пуховичем, Аванесовым и еще одним товарищем (фамилию не помню) организовываем ячейку РСДРП (большевиков), где я состою членом бюро.

В 1916 г. (летние каникулы) я служил в качестве практиканта в главной конторе Нобель в Балаханах, зарабатывая на пропитание семье и себе.

В ходе дальнейших событий, начиная с 1917 г., в Закавказье я вовлекаюсь в общее русло партийно-советской работы, которая перебрасывает меня с места на место, из условий легального существования партии (в 1918 г. в городе Баку) в нелегальное (1919 и 1920 гг.) и прерывается выездом моим в Грузию. В июне 1917 г. я в качестве техника-практиканта поступил в гидротехническую организацию армии румынского фронта и выезжаю с последней в Одессу, оттуда в Румынию, где работаю в лесном отряде села Негуляшты. Одновременно являюсь выборным от рабочих и солдат председателем отрядного комитета и делегатом от отряда, часто бываю на районных съездах представителей районов в Пашкани (Румыния). На этой работе я остаюсь до конца 1917 г. и в начале 1918 г., по приезде в Баку, продолжаю усиленным темпом работу в техническом училище, быстро наверстывая пропущенное. В январе 1918 г. поступил в Бакинской Совет рабочих, солдатских и матросских депутатов, работая здесь в секретариате Совета сотрудником, выполняя всю текущую работу, и этой работе отдаю немало энергии и сил. Здесь я остаюсь до сентября 1918 г., октябрь же этого года застает меня в ликвидации комиссии советслужащих, где я остаюсь до занятия города Баку турками.

Л. Берия. 20-е годы

В первое время турецкой оккупации я работал в Белом городе на заводе «Каспийское товарищество» в качестве конторщика. В связи с началом усиленных занятий в техническом училище и необходимостью сдать некоторые переходные экзамены я принужден был бросить службу. С февраля 1919 г. по апрель 1920 г., будучи председателем коммунистической ячейки техников, под руководством старших товарищей выполнял отдельные поручения райкома, сам занимаясь с другими ячейками в качестве инструктора. Осенью того же 1919 г. от партии Гуммет (социал-демократическая организация, действовавшая с конца 1904 по февраль 1920 г., созданная для политической работы среди трудящихся мусульман. – Авт.) поступаю на службу в контрразведку, где работаю вместе с товарищем Муссеви. Приблизительно в марте 1920 г., после убийства товарища Муссеви, я оставляю работу в контрразведке и непродолжительное время работаю в Бакинской таможне.

С первых же дней после Апрельского переворота в Азербайджане краевым комитетом компартии (большевиков) от регистрода[112] Кавказского фронта при РВС[113] 11-ой армии командируюсь в Грузию для подпольной зарубежной работы[114] в качестве уполномоченного. В Тифлисе связываюсь с краевым комитетом в лице тов. Амаяка Назаретяна, раскидываю сеть резидентов в Грузии и Армении, устанавливаю связь со штабами грузинской армии и гвардии, регулярно посылаю курьеров в регистрод города Баку. В Тифлисе меня арестовывают вместе с Центральным Комитетом Грузии, но согласно переговорам Г. Стуруа с Ноем Жордания освобождают всех с предложением в 3-дневный срок покинуть Грузию. Однако мне удается остаться, поступив под псевдонимом Лакербая на службу в представительство РСФСР к товарищу Кирову, к тому времени приехавшему в город Тифлис. В мае 1920 г. я выезжаю в Баку в регистрод за получением директив в связи с заключением мирного договора с Грузией, но на обратном пути в Тифлис меня арестовывают по телеграмме Ноя Рамишвили и доставляют в Тифлис, откуда, несмотря на хлопоты товарища Кирова, направляют в Кутаисскую тюрьму. Июнь и июль месяцы 1920 г. я нахожусь в заключении, только после четырех с половиной дней голодовки, объявленной политзаключенными, меня этапным порядком высылают в Азербайджан. По прибытии (август 1920 г.) меня ЦК РКП затребовал из армии и назначил управляющим делами ЦК Азербайджана. На этой должности я остаюсь до октября 1920 г., после чего Центральным Комитетом назначен был ответственным секретарем Чрезвычайной Комиссии по экспроприации буржуазии и улучшению быта рабочих. Эту работу я и товарищ Саркис (председатель комиссии) проводили в ударном порядке вплоть до ликвидации Комиссии (февраль 1921 г.). С окончанием работы в Комиссии мне удается упросить Центральный Комитет дать возможность продолжать образование в институте, где к тому времени я числился студентом (со дня его открытия в 1920 г.). Согласно моим просьбам ЦК меня посылает в институт, дав стипендию через Бакинский Совет. Однако не проходит и двух недель, как ЦК посылает требование в Кавказское бюро откомандировать меня на работу в Тифлис. В результате ЦК меня снимает с института, но вместо того, чтобы послать в Тифлис, своим постановлением назначает меня в Азербайджанскую чека заместителем начальника секретно-оперативного отдела (апрель 1921 г.) и вскоре уже – начальником секретно-оперативного отдела, заместителем председателя Азербайджанской чека.

Не буду останавливаться на напряженном и нервном характере работы в Азербайджанской чека. В результате такой работы вскоре сказались положительные результаты. Останавливаюсь здесь на разгроме мусульманской организации «Иттихат», которая насчитывала десятки тысяч членов. Далее – разгром Закавказской организации правых эсеров, за что ГПУ (ВЧК) своим приказом от 6 февраля 1923 г. за №45 объявляет мне благодарность с награждением оружием. Итоги той же работы отмечены Совнаркомом АССР в своем похвальном листе от 12 сентября 1922 г. и в местной прессе. Работая в Азербайджанской чека, одновременно состою председателем Азмежкома (Азербайджанская междуведомственная комиссия) с VII – 1921 г. по XI – 1922 г. Затем в комиссии ВЭС (Высшего экономического совета) и в комиссии по обследованию ревтрибунала. По партийной линии состою прикрепленным от БК АКП[115] к рабочим ячейкам, а позже для удобства – к ячейке ЧК, где состою членом бюро, бывал избираем почти на все съезды и конференции АКП, состоял также членом Бакинского Совета. В ноябре 1922 г. Закавказским крайкомом отзываюсь из Азербайджанской чека в распоряжение ЦК КПГ,[116] который назначил меня начальником секретно-оперативной части и заместителем председателя ЧК Грузии. Здесь, принимая во внимание всю серьезность работы и большой объект, отдаю таковой все свои знания и время, в результате в сравнительно короткий срок удается достигнуть серьезных результатов, которые сказываются во всех отраслях работы: такова ликвидация бандитизма, принявшего было грандиозные размеры в Грузии, и разгром меньшевистской организации и вообще антисоветской партии, несмотря на чрезвычайную законспирированность. Результаты достигнутой работы отмечены Центральным Комитетом и ЦИКом Грузии в виде награждения меня орденом Красного Знамени. В Грузии, работая в ЧК, также состою членом бюро коммунистической ячейки и членом Тифлисского Совета рабочих и солдатских депутатов…»[117]

Я прерву в этом месте заявление Берия, чтобы специально обратить внимание читателей: перед нами заслуженный генерал спецслужб. Он прекрасно знает разведывательную работу, поскольку сам начинал с рядового разведчика. Он прекрасно знает и контрразведывательную работу – на его счету разгром не одного антисоветского подполья. Он организовал две войсковые операции по разгрому бандитизма, несравнимо большие по масштабам нынешней нескончаемой операции в Чечне. Дзержинский наградил его почетным оружием, правительство – очень редким тогда орденом. И ему всего 24 года!

Что он просит? Назначить его наркомом в Москву? Предоставить дворец под дачу в Завидово? Перевести валюту в швейцарский банк? Чего может хотеть 24-летний, но уже заслуженный генерал?

С позволения читателей сейчас я вам этого не скажу и окончание его заявления, его просьбу, я помещу в конце данной книги. Может быть, вы из текста этого исследования сами догадаетесь, чего очень хотел молодой Лаврентий…

Итак, в 1923 г. Л. П. Берия был уже заслуженным генералом спецслужб. Как дальше сложилась его судьба? Мне кажется, что его кавказский период прекрасно описал первый, кто занялся делом Берия без наветов, – А.П. Паршев в своей статье в «Дуэли» – и я просто процитирую его.

«Л. П. Берия был заместителем председателя азербайджанской Чрезвычайной комиссии, председателем грузинского ГПУ, председателем закавказского ГПУ и полномочным представителем ОГПУ[118] в ЗСФСР, состоял членом коллегии ОГПУ СССР. За время своей деятельности провел большую работу по разгрому меньшевиков, дашнаков, мусаватистов, троцкистов, агентуры иностранных разведок.»

Грузию охватил разгул бандитизма, как в 90-х годах, – ГПУ навел относительный порядок. Армянские крестьяне работали в поле с винтовкой за плечами – разбойники-курды наведывались из-за границы как в свою кладовую. К 30-м годам граница оказалась на прочном замке.

В круге интересов разведорганов Закавказья было и ближнее зарубежье – Турция, Иран, английский Ближний Восток, но подробности уже навсегда останутся тайной.

«В 1931 г. ЦК ВКП(б) вскрыл грубые политические ошибки и извращения, допущенные руководством партийных организаций Закавказья, обязал партийные организации покончить с наблюдавшейся среди руководящих кадров как Закавказья, так и республик беспринципной борьбой за влияние отдельных лиц (элементы „атаманщины“)». Так было написано в биографии Л. П. Берия в 1952 г.

Закавказье – древняя земля, с незапамятных времен там живут люди. Родоплеменной строй пустил там глубокие корни, за фасадом государства там всегда скрывается сложная общественная структура из кланов, родов, семей. Национальные, общественные интересы слишком часто являются там пустым звуком, служат прикрытием для межплеменной борьбы.

В ноябре 1931 г. Л. П. Берия был переведен на партийную работу – был избран первым секретарем ЦК КП(б) Грузии и секретарем Закавказского крайкома ВКП(б), а в 1932 г. – первым секретарем Закавказского крайкома ВКП(б) и секретарем ЦК КП(б) Грузии.

«Под руководством Л. П. Берия Закавказская партийная организация в короткий срок исправила ошибки, отмеченные в Постановлении ЦК ВКП(б) 31 окт. 1931 г., ликвидировала извращения политики партии и перегибы в деревне, добилась победы колхозного строя в Закавказье…».

Л. П. Берия укротил аппетиты ханов и князей с партбилетами, снискав добрую память у простых людей и неизбывную ненависть родоплеменной верхушки.

Именно Берия принадлежал особый стиль жизни, отличавший из руководства именно его. В 70-х годах странно выглядел бы первый секретарь обкома, гоняющий с мальчишками футбольный мяч, и не напоказ, а для себя. Работая в Тбилиси, он жил в коммунальной квартире, по утрам он крутил во дворе солнце на самодельном турнике, вместе с теми же мальчишками.

Переехав потом в Москву, он стал жить по-другому, что, в общем-то, естественно, но привычкам не изменил. Минимум охраны, а чаще только шофер и порученец. Берия был бессребреником, хотя и слыл хлебосольным хозяином. По сути, после его гибели нечего было и конфисковывать, и так он жил всегда. Знали ли об этом в народе? В Грузии знали, и легко понять, как к этому относились.

Когда у Первого дома ничего нет, то и остальным как-то неудобно иметь дом полную чашу. Вот поэтому, при популярности такого стиля жизни в народе, не все руководители были им довольны.

Земля Закавказья – одна из самых благодатных в мире. Приложив совсем немного сил, человек может с лихвой обеспечить себя и свою семью, была бы земля. Но и на самой благодатной земле могут жить бедные люди, если земли этой – мало. А в Закавказье всегда мало земли. Во всех кавказских языках есть пословица, примерно аналогичная осетинской: «на меже всегда валяются черепа». Почему?

Кавказская семья многодетна, но высокая рождаемость – вовсе не следствие малой культурности, как иногда совершенно необоснованно думают. Родовой строй предполагает, что статус человека впрямую зависит от количества родственников и в условиях мира, и тем более на войне. Мало детей – мало воинов, и в борьбе за землю можно и проиграть. Цена проигрыша – смерть. Но четверым сыновьям отец должен оставить четыре участка, а у него один! Где взять, если земля поделена еще до нашей эры?

Испокон веков «человеческие излишки» уничтожались в войнах, в древности шашками и кинжалами, сейчас – залпами «Алазаней» и снарядами с цианистым калием. Дикие горные племена вывозили в Турцию рабов, внешние агрессоры пытались захватить бесценную землю, истребляя её обитателей.

От внешних врагов Закавказье прикрыла Россия, горных бандитов укротила Советская власть, но где взять хлеб, где взять землю?

В России проблема была решена национализацией поместий и коллективизацией. Колхозные поля, обрабатываемые тракторами, позволили забыть о голоде. Но коллективизация в Закавказье, из-за особых местных условий, не позволяла сразу добиться столь же радикального прироста урожайности. И слишком много оставалось свободных рук. Где же выход?

Решение было найдено единственно верное. Заново созданная индустрия впитала крестьянскую молодежь, в Закавказье появились грузины-металлурги, азербайджанцы-нефтяники.

Но где взять хлеб? Земли-то больше не стало!

Опять единственно верное решение. То, что нельзя было сделать на полях частника, позволила коллективизация. Закавказье стало зоной уникальных для СССР субтропических культур. Вы думаете, мандарины, которые сейчас толстым слоем устилают землю в садах Абхазии, всегда там росли? Нет, цитрусовые сады появились в 30-х годах. Там, где раньше растили только зерно и овощи, теперь собирали столько чая, винограда, цитрусовых, редких технических культур, имевших даже оборонное значение, что Закавказье стало краем богатых людей. И Россия не была обижена – с середины 30-х годов колхозного зерна уже хватало и на хлеб, и на то, чтобы менять на кавказские мандарины.

Появилась и новая земля, впервые с античных времен. Необычная агротехника, посадки эвкалиптов позволили осушить Колхидскую низменность, до того – гиблую малярийную местность. Но был оставлен – в память потомству – и участок первобытных болот, после войны получивший статус заповедника.

«Большая работа была проведена по реконструкции и развитию нефтяной промышленности Баку. В результате добыча нефти резко возросла, причем в 1938 г. почти половину всей добычи бакинской нефтяной промышленности давали новые промыслы. Значительные успехи были достигнуты в развитии угольной, марганцевой и металлургической промышленности и использовании гигантских возможностей сельского хозяйства Закавказья (развитие хлопководства, культуры чая, цитрусовых культур, виноградарства, высокоценных специальных и технических культур и т.д.). За выдающиеся успехи, достигнутые в течение ряда лет в развитии сельского хозяйства, равно как и промышленности, Грузинская ССР и Азербайджанская ССР, входившие в Закавказскую федерацию, в 1931 г. были награждены орденом Ленина».[119]

Может быть, вы думаете, что первый секретарь Закавказского крайкома был здесь вовсе ни при чём?.

Хочу добавить, что какую бы должность Л. П. Берия ни занимал, он всегда строил. Это он превратил Тбилиси в столицу – начал строить дворцы и жилье, провел водопровод и канализацию. Когда в июне 1953 г. прошел слух об аресте Берия, то многие бросились писать на него доносы, но не знали, что в них писать. Управделами Совмина СССР М. Помазнев написал: «Высотные здания Москвы Берия считал своим детищем».[120] И это действительно было так. Понятно, почему Политбюро не хотелось забирать Берия с Кавказа – от добра добра не ищут. Даже по свидетельству его убийцы, Н. С. Хрущева, и сам Берия не хотел возвращаться к работе в органы безопасности.[121] Но лучшей кандидатуры у Политбюро не было…

В НКВД СССР у Берия объем работ оказался огромным. Нужно было продолжить чистку госаппарата и армии от предателей, нужно было разобраться с теми делами, что уже наворотил Ежов, нужно было совершенствовать сам аппарат НКВД, очистить его от сволочи, создать разведку и контрразведку страны, восстановить законность в следственных органах. Тут даже и не скажешь, какое дело главнее.

Берия назначили в НКВД в августе 1938 г. сначала замом Ежова, но тот был не дурак и понял, что дела его плохи. Поэтому уже в сентябре Ежов пишет в Политбюро покаянное письмо-заявление с просьбой освободить его от должности наркома. В нем он довольно объективно расписался в своем организационном бессилии.

В связи с обсуждением записки т. Журавлева (начальника Управления НКВД Ивановской области – Ю.М.) на заседании Политбюро были вскрыты и другие, совершенно нетерпимые недостатки в оперативной работе органов НКВД.

Главный рычаг разведки – агентурно-осведомительная работа оказалась поставленной из рук вон плохо. Иностранную разведку по существу придется создавать заново, так как ИНО[122] было засорено шпионами, многие из которых были резидентами за границей и работали с подставленной иностранными резидентами агентурой.

Следственная работа также страдает рядом крупнейших недостатков. Главное же здесь в том, что следствие с наиболее важными арестованными во многих случаях вели не разоблаченные еще заговорщики из НКВД, которым удавалось, таким образом, не давать разворота делу вообще, тушить его в самом начале и, что важнее всего, – скрывать своих соучастников по заговору из работников ЧК.

Наиболее запущенным участком в НКВД оказались кадры. Вместо того чтобы учитывать, что заговорщикам из НКВД и связанным с ними иностранным разведкам за десяток лет минимум удалось завербовать не только верхушку ЧК, но и среднее звено, а часто и низовых работников, я успокоился на том, что разгромил верхушку и часть наиболее скомпрометированных работников среднего звена. Многие из вновь выдвинутых, как теперь выясняется, также являются шпиками и заговорщиками.

Ясно, что за все это я должен нести ответственность.[123]

Но в этом покаянии Ежова не было одного – ни грамма раскаяния за сотни тысяч осужденных по оговорам. Канцелярская крыса до последнего считала, что ее вина в том, что она мало людей арестовала.

Берия взялся сразу за все дела, и просто удивительно, как он за довольно короткое время сумел организовать мощную разведсеть, как плотно организовал контрразведку. Дам еще слово А.П. Паршеву:

«С 1938 г. по 1945 г. Л. П. Берия был народным комиссаром внутренних дел СССР. Он был хорошим наркомом, лучшая оценка в таких случаях – оценка врага.

Сборник «Мировая война 1939-1945», раздел «Война на суше», генерал фон Бутлар.

«Особые условия, существовавшие в России, сильно мешали добыванию разведывательных данных относительно военного потенциала Советского Союза, и потому эти данные были далеко не полными. Исключительно умелая маскировка русскими всего, что относится к их армии, а также строгий контроль за иностранцами и невозможность организации широкой сети шпионажа затрудняли проверку тех немногих сведений, которые удавалось собрать разведчикам…».

Конкретно и лично в СССР за «невозможность организации широкой сети шпионажа» отвечал Л.П. Берия».[124]

Разовью мысль Паршева. Для немцев оказалось полной неожиданностью, к примеру, не только то, что СССР уже накануне войны начал переносить военное производство на восток, но и новые виды оружия, в массовых объемах начавшие поступать в армию. К примеру, полной неожиданностью оказались для них танки КВ и Т-34 – у немецкой пехоты не оказалось никакого оружия против них, и немцы тоже вынуждены были вооружать свою пехоту бутылками с горючей смесью, связками гранат и другими подручными средствами.

Подобная защищенность государственных и военных тайн явилась следствием тщательного подбора Л. П. Берия кадров НКВД. Такой пример.

В феврале 1942 г. УНКВД Вологды задержало немецкого шпиона, и начальник УНКВД начал с немцами радиоигру под кодовым названием «Хозяин». Восемь месяцев немцы снабжались дезинформацией, а взамен посылали в Вологду новых шпионов, деньги, радиостанции, оружие и т.д. Читая отчеты по этому делу, можно было предположить, что начальник УНКВД Вологды был каким-то «опытным чекистом, профессионалом». По результатам это действительно так, но по биографии этого не скажешь. Как следовало из биографической справки: «– начальник УНКВД по Вологодской Области майор Галкин Лев Федорович. 1908 г. рождения, член КПСС, образование незаконченное высшее. С 1925 по 1932 гг. работал на различных предприятиях гор. Москвы. В органах госбезопасности с 1938 г. С 1938 по 1941 год работал заместителем начальника, а с 1941 по 22/11-1945 г. – начальником УНКВД – УНКГБ Вологодской области». Т.е. Л. Ф. Галкин – это чекист, так сказать, «бериевского» призыва, а таких призвали в НКВД только в 1939 г. 14506 человек (45,1% всей численности оперативных сотрудников).[125]

Л.П. Берия «дочистил» аппарат НКВД, навел в нем относительный порядок и в вопросах ведения следствия.

Вот уже упомянутый Бенедиктов рассказывает о своих приключениях. Его вызывают в НКВД, а там:

«Интеллигентный, довольно симпатичный на вид следователь, вежливо поздоровавшись, предложил мне сесть.

– Что вы можете сказать о сотрудниках наркомата Петрове и Григорьеве (фамилии по соображениям этики изменяю. – И.Б.)?

– Отличные специалисты и честные, преданные делу партии, товарищу Сталину коммунисты, – не задумываясь ответил я. Речь ведь шла о двух моих самых близких друзьях, с которыми, как говорится, не один пуд соли был съеден…

– Вы уверены в этом? – спросил следователь, и в его голосе, как мне показалось, прозвучало явное разочарование.

– Абсолютно, ручаюсь за них так же, как и за себя.

– Тогда ознакомьтесь с этим документом, – и у меня в руках оказалось несколько листков бумаги.

Прочитав их, я похолодел. Это было заявление о «вредительской деятельности в наркомате Бенедиктова И. А.», которую он осуществлял в течение нескольких лет «по заданию германской разведки». Все, абсолютно все факты, перечисленные в документе, действительно имели место: и закупки в Германии непригодной для наших условий сельскохозяйственной техники, и ошибочные распоряжения и директивы, и игнорирование справедливых жалоб с мест, и даже отдельные высказывания, которые я делал в шутку в узком кругу, пытаясь поразить друзей своим остроумием… Конечно, все происходило от моего незнания, неумения, недостатка опыта – какого-либо злого умысла, естественно, не было да и не могло быть. Все эти факты, однако, были сгруппированы и истолкованы с таким дьявольским искусством и неопровержимой логикой, что я, мысленно поставив себя на место следователя, сразу же и безоговорочно поверил во «вредительские намерения Бенедиктова И.А.».

Но самый страшный удар ждал меня впереди: потрясенный чудовищной силой лжи, я не сразу обратил внимание на подписи тех, кто состряпал документ. Первая фамилия не удивляла – этот негодяй, впоследствии получивший тюремное заключение за клевету, писал доносы на многих в наркомате, так что серьезно к его писаниям уже никто не относился. Когда же я увидел фамилии, стоявшие на втором и третьем месте, то буквально оцепенел: это были подписи Петрова и Григорьева – людей, которых я считал самыми близкими друзьями, которым доверял целиком и полностью!

– Что вы можете сказать по поводу этого заявления? – спросил следователь, когда заметил, что я более-менее пришел в себя.

– Все факты, изложенные здесь, имели место, можете даже их не проверять. Но эти ошибки я совершал по незнанию, недостатку опыта. Рисковал в интересах дела, брал на себя ответственность там, где другие предпочитали сидеть сложа руки. Утверждения о сознательном вредительстве, о связях с германской разведкой – дикая ложь.

– Вы по-прежнему считаете Петрова и Григорьева честными коммунистами?

– Да, считаю и не могу понять, что вынудило их подписать эту фальшивку…

Понимать-то я уже начал, прокручивая в памяти отдельные, ставшие сразу же понятными нотки отчуждения, холодности и натянутости, появившиеся у моих друзей сразу после того, как я получил назначение на ключевой пост в наркомате. И Петров, и Григорьев, пожалуй, были специалистами посильнее меня, но исповедовали философию «премудрых пескарей», подтрунивая подчас над моей инициативностью и жаждой быстрых изменений.

– Это хорошо, что вы не топите своих друзей, – сказал следователь после некоторого раздумья. – Так, увы, поступают далеко не все. Я, конечно, навел кое-какие справки о вас – они неплохие, человек вы неравнодушный, довольно способный. А вот о ваших друзьях – «честных коммунистах», отзываются плохо. Но и нас поймите, Иван Александрович, факты имели место, честность тех, кто обвиняет вас во вредительстве, сомнению вами не подвергается. Согласитесь: мы, чекисты, просто обязаны на все это прореагировать. Еще раз подумайте, все ли вы нам честно сказали. Понимаю, вам сейчас сложно, но и отчаиваться не надо – к определенному выводу мы пока не пришли, – сказал на прощанье следователь, протягивая руку».[126]

Ничего с Бенедиктовым не случилось – через день он, к зависти Петрова и Григорьева, получил новое повышение. (Заметьте, с какой целью и зачем негодяи писали доносы). Но смотрите: есть три доноса, причем таких, что и сам подозреваемый признает правоту изложенных в них фактов, а его не арестовывают и не судят. Почему? Потому что пригласили Бенедиктова в НКВД 13 ноября 1938 г., а Берия начал работать в НКВД еще в августе. Методы следствия стали меняться. Теперь самих по себе доносов было мало, теперь следователь уже проверял и самих доносчиков (один из них, как пишет Бенедиктов, даже сел за свои доносы). Следственный аппарат почувствовал твердую руку да и не мог не почувствовать.

31 января 1939 г. Берия подписывает приказ о предании суду 13 сотрудников дорожно-транспортного отдела НКВД Московско-Киевской железной дороги за необоснованные аресты. 3 февраля 1939 г. приказом Берия суду предается начальник районного отдела НКВД Н. К. Сахарчук за преступные методы ведения следствия. 5 февраля приказом Берия арестована группа работников Особого отдела Балтийского флота за необоснованные аресты…

Эта работа велась непрерывно. 9 ноября 1939 г. Берия подписывает приказ «О недостатках в следственной работе органов НКВД», в котором требует освободить из-под стражи незаконно арестованных по всей стране и устанавливает строгий контроль за соблюдением всех уголовно-процессуальных норм.[127]

Начался пересмотр дел, заведенных при Ежове. Характерно то, что эта огромная работа была поручена не прокуратуре или суду, а именно НКВД под руководством Берия. Только за 1939 г. было выпущено на свободу 330 тыс. человек,[128] и пересмотр дел продолжался.[129]

Вот случай, рассказанный П. Судоплатовым о комиссаре госбезопасности Ильине.

Не забыл Берия и истинных убийц времен ежовского произвола. Вот генерал-полковник юстиции А. И. Муранов и просто полковник юстиции В. Е. Звягинцев написали книгу, в которой плачут о «безвинно» наказанных Берия своих коллегах – судьях тогдашних трибуналов. Вчитайтесь в то, что они пишут.

«Одним из таких судей и был И. С. Чижевский. Его арестовали 17 июня 1938 г. К тому времени Чижевский отдал правосудию два десятка лет. Работал в реввоентрибуналах Петроградского военного округа, Туркфронта, Каспвоенфлота. В 1926 г., после реорганизации системы военно-судебных органов, был уволен из армии и стал народным судьей Ленинграда. В период нарастания массовых репрессий вновь призван на службу.

В трибунал ЛенВО пришел в самое мрачное время – в августе 37-го. Включился в работу. Рассматривал контрреволюционные дела, выносил по ним и смертные приговоры. Трудно понять причину, но по большинству из этих дел Военная коллегия приговоры отменила.

…Одним из последних процессов под председательством Чижевского было дело начальника политотдела 16-й стрелковой дивизии бригадного комиссара Идельсона. Согласно обвинительному заключению, он являлся злейшим врагом Советской власти – бундовцем и троцкистом.

В совещательной комнате Чижевский убедил народных заседателей в том, что дело следует возвратить на доследование. Они согласились и подписали определение.

Однако сразу после процесса один из них, политрук А. Фокеев, написал на имя начальника особого отдела Смирнова заявление, что Чижевский «не судил, а беседовал с врагом народа Идельсоном», а также предложил ему написать на имя прокуроразаявление о том, как его сажали в карцер, сутками мучили на допросах, лишали сна и избивали.

Это заявление народного заседателя послужило непосредственным поводом для ареста Чижевского».[131]

Обратите внимание – Чижевский помогает Идельсону выкрутиться: уговаривает членов трибунала не выносить приговор; учит Идельсона заявить прокурору, что его били на допросах. Ведь если бы Идельсона действительно били, то это было бы в протоколах заседания трибунала и ему не было бы нужды обращаться к прокурору. Чижевский сам как судья обязан был бы освободить Идельсона и сообщить прокурору о нарушении законности. Вы скажете: вот молодец Чижевский – добрый судья. А как же этот «добрый» судья вынес смертные приговоры по таким делам, по которым вышестоящие инстанции, даже просто просматривая приговоры этого Чижевского, не нашли причин казнить людей?

Муранов со Звягинцевым прикидываются дурачками – им «трудно понять причину».

Да причина аж кричит – Чижевский штамповал смертные приговоры невинным людям! А идельсонам помогал выкрутиться.

Вот этот Чижевский от Берия и получил решением Особого Совещания 8 лет.

Какие порядки завел в НКВД Лаврентий Павлович, я хотел бы показать на двух, казалось бы, очень мелких личных примерах.

Бывший министр строительного, дорожного и коммунального машиностроения СССР В. И. Чудин рассказал мне свою историю. Во времена Ежова у него был осужден отец, а в 1945 г. сам будущий министр окончил школу и уехал из родного Алтая в Москву поступать в МВТУ им. Баумана. Успешно сдал экзамены, но в списках принятых себя не увидел. В отделе кадров его направили к «куратору» НКВД в этом училище. «Куратор» сообщил, что сына сидящего в лагерях врага народа они принять в институт не могут. Парень вернулся домой, но неожиданно из заключения приехал его реабилитированный отец. Спустя несколько месяцев от «куратора» МВТУ пришло письмо с документами парня и сообщением, что по этим документам он может немедленно поступить в любой вуз СССР. И действительно, парня приняли в местный институт, хотя там уже началась зимняя экзаменационная сессия.

Министра и меня, людей с опытом работы в СССР образца 60-80-х гг., поразили в этом случае не факт реабилитации и счастливый конец истории, а то, как действовал аппарат НКВД при Берия. Ведь «куратор» запросил справку об отце абитуриента, но там, где ему эту справку дали, это запомнили, и когда пришло решение о реабилитации, то не поленились сообщить эту новость «куратору», а тот не поленился собрать документы парня, подготовить письмо и отослать! С позиций наших с министром знаний работы госаппарата СССР от Хрущева до Горбачева, это было уже немыслимо!

Я же рассказал собеседнику такую историю. После войны мой отец пополам с товарищем ежегодно покупал к Новому году свинью из экономии в глухих селах. В начале 50-х, когда он вез купленную свинью, она сбежала из кузова автомобиля где-то на участке дороги в 100 км. Отец обратился в свое местное отделение милиции, и милиция свинью нашла! Сегодня менты и убийц не ищут, а тогда по такому пустяку не ленились работать!

Однако ведя разговор о заслугах Л. П. Берия, объективности ради следует сказать и о недоработках НКВД того времени. Органы не смогли вычистить всех предателей даже из рядов РККА. В частности, они очень поздно занялись «испанцами» – троцкистами, которые пошли на измену, находясь на должностях добровольцев и советников на фронтах гражданской войны в Испании. Рычагов, Смушкевич и Мерецков были арестованы очень поздно и успели сотворить страшные дела в плане подготовки РККА к войне. Во многом благодаря им авиация и армия остались без радиосвязи, более того, благодаря им Правительство СССР было в полном неведении по этому вопросу и полагало, что со связью в РККА все в порядке. А предателя генерала армии Павлова, командовавшего Западным особым военным округом, вообще не успели арестовать до войны, и он сумел совершить измену, повлекшую страшнейшие последствия – разгром наших войск в Белоруссии и последующую трагедию начальных боев в той войне. Он вопреки приказу и телеграмме Жукова от 18 июня не привел войска округа в боевую готовность, более того, даже вопреки плану учебы не вывел их в летние лагеря, оставив на зимних квартирах и подставил их этим под внезапный артиллерийский и авиационный удар немцев. Материалы суда над Павловым подтверждают это безоговорочно. Но с началом войны его уже нельзя было судить за измену – это вызвало бы недоверие по всему генералитету РККА, что было недопустимо во время войны.[132]

(А то, что Павлова при Хрущеве «реабилитировал» Верховный суд, так это уже были не судьи, а холуи ЦК КПСС…).

С началом войны вся власть в стране перешла в руки Государственного комитета обороны. Его, естественно, возглавил глава СССР И. В. Сталин, а спустя некоторое время, когда советские генералы на практике подтвердили свою неспособность командовать войсками, Сталин вынужден был принять на себя и должность Верховного Главнокомандующего. В энциклопедии «Великая Отечественная война 1941-1945» в статье «Государственный комитет обороны» вы можете прочесть: «Первонач. состав: И. В. Сталин (пред.), В. М. Молотов (зам. пред.), К. Е. Ворошилов, Г. М. Маленков. Позднее в ГКО введены Н. А. Булганин, Н. А. Вознесенский, А. И. Микоян».[133]

Злобные идиоты, составлявшие энциклопедию, «забыли» указать, что с самого начала в состав ГКО входил Л.П. Берия, а в середине войны он стал заместителем председателя. Все члены ГКО за что-либо отвечали, а некоторые непосредственно руководили наркоматами. Берия был поручен контроль за выполнением решений по производству самолетов и моторов, за вопросами формирования ВВС, кроме того, в дальнейшем на Берия был возложен контроль за выполнением решений о производстве вооружения, минометов, боеприпасов, танков, а также наблюдение за работой трех наркоматов: нефтяной, угольной промышленности и путей сообщения. В 1944 г. Сталин назначил Берия заместителем председателя ГКО и председателем Оперативного бюро ГКО, рассматривавшего все текущие вопросы. Л.П. Берия, само собой, руководил НКВД (разведка, контрразведка, диверсии, охрана остальных границ), кроме этого отвечал за тыл Красной Армии, за партизанское движение в тылу противника. Руководил очень хорошо, уже в 1943 г. ему присвоили звание Героя Социалистического Труда.

Чтобы понять, за что Берия был удостоен этого звания, можно сравнить цифры производства в 1941-1945 гг. стрелкового оружия заводами всей Европы для фашистской армии и производство оружия наркоматами, возглавляемыми Л. П. Берия, – для РККА. Европа произвела 1048,5 тыс. пулеметов, а СССР – 1515,9 тыс. Винтовок и карабинов Европа осилила 7845,7 тыс., а СССР – 12139,3 тыс. Пистолет-пулеметов фашистские войска получили 935,4 тыс. штук, а РККА – 6173,9 тыс.[134] И это не значит, что у нас был постоянный недостаток стрелкового оружия, а у немцев избыток. К концу войны немцы начали клепать эрзац-винтовки и, скопировав советский пистолет-пулемет ППС, в 1945 г. пытались поставить его на производство под маркой МП709.[135]

Берия не давал отсиживаться в тылу преступникам, укрывшимся от фронта в исправительно-трудовых лагерях ГУЛАГа. Историк В.Ф. Некрасов приводит такие цифры.

За 1941-1944 гг. строительными организациями НКВД выполнено капитальных работ на 14,2 млрд. рублей, что составляет 14,9%, или почти седьмую часть всех выполненных за это время строительных работ по народному хозяйству СССР в целом.

За 1941-1944 гг. НКВД СССР построил и сдал в эксплуатацию:

– 612 оперативных аэродромов и 230 аэродромов с взлетно-посадочными полосами;

– группу авиационных заводов в районе г. Куйбышева;

– 3 доменные печи общей мощностью 980 тыс. т чугуна в год;

– 16 мартеновских и электроплавильных печей производительностью 445 тыс. т стали;

– прокатные станы общей производительностью 542 тыс. т проката;

– 4 коксовые батареи производительностью 1740 тыс. т кокса;

– угольные шахты и разрезы общей производительностью 6790 тыс. т угля;

– 46 электрических турбин общей мощностью 596 тыс. квт;

– 3573 километра новых железных дорог;

– 4700 километров шоссейных дорог;

– 1056 километров нефтепроводов;

– 6 гидролизных и сульфатно-спиртовых заводов общей производительностью 3 млн. декалитров спирта;

– 10 компрессорных станций для нефтяной промышленности;

– 2 химических завода по производству соды и брома;

– завод нитроглицериновых порохов;

– мощную радиовещательную станцию.

По главнейшим видам продукции промышленными предприятиями НКВД СССР за 1941-1944 гг. выдано:

– золота в переводе на химически чистое 315 т,

– олова в концентратах 14 398 т,

– вольфрамового концентрата 6795 т,

– молибденового концентрата 1561 т,

– никеля электролитного 6511 т,

– меди черновой 6081 т,

– хромовой руды 936 тыс. т,

– угля 8924 тыс. т,

– сажи газовой 10150 т,

– нефти 407 тыс. т,

– мин (82-мм и 120-мм) 30,2 млн. штук,

– леса и дров 90 млн. куб. м.

Так, еще 6 августа 1940 г. правительством было принято решение о создании в районе г. Куйбышева трех авиационных заводов. Строительство было возложено на НКВД СССР.

Через полтора года после начала войны весь комплекс Безыменских заводов, состоящий из 10 единиц, мощной ТЭЦ, большого жилого города с населением более 100 тыс. человек, с водопроводом, канализацией и развитой сетью железных и шоссейных дорог, был готов.

Был построен также авиазавод в г. Омске.

Согласитесь, читатель, что и аппарат у Берия, и сам он умели, особенно в критических ситуациях, работать быстро и качественно, а сам Лаврентий Павлович умел еще и доложить об этом вовремя и красиво.

15 марта 1944 г. Берия доложил Сталину, что Карагандастрой НКВД выполнил в срок постановление ГКО по строительству угольного разреза Карагандинского бассейна производительностью 1,5 млн. т угля в год. Комиссия Наркомугля и НКВД, говорится в документе, 12 марта 1944 г. приняла разрез в постоянную эксплуатацию, отметив, что работы по строительству выполнены на отлично и в исключительно короткий срок.

28 апреля 1944 г. Берия докладывает Сталину, что Тагилстрой НКВД закончил строительство и сдал в промышленную эксплуатацию на Ново-Тагильском металлургическом заводе мощную доменную печь №3 производительностью 400-450 тыс. т чугуна в год. 27 апреля 1944 г. печь выдала первый чугун. Заканчивалось также строительство двух мартеновских печей по 75 тыс. т стали в год, химического и литейного цехов. Основные строительно-монтажные работы по коксовой батарее выполнены за 10 месяцев и по доменной печи за 9 месяцев. Коксовая батарея и доменная печь приняты правительственной комиссией с оценкой отлично.

Однако ни в одной из этих победных реляций мы ни слова не найдем о том, какой ценой для заключенных все это достигалось.[136]

А зачем об этом писать? Ведь и так понятно, что преступникам победа в Великой Отечественной войне досталась гораздо меньшей ценой, чем тем почти 9 млн. честных советских людей, которые пали за эту победу в боях. И, кстати, Берия не историк-болтун и, конечно, «умел доложить красиво» – было о чем.

Но продолжим о работе Берия в той войне.

На совещании высшего командного состава немецкой армии 5.12.1940 г. Гитлер, давая задание на разработку плана войны с СССР, пояснил, в чем заключается главный стратегический замысел войны (выделено мною):

«Если русские понесут поражение в результате ряда наших ударов, то начиная с определенного момента, как это уже было в Польше, из строя выйдут транспорт и связь и тому подобное и наступит полная дезорганизация».[137]

Действительно, «в результате ряда ударов» войска РККА понесли «поражение», действительно, в «определенный момент» началась дезорганизация транспорта, нарком путей сообщения («железный нарком») Л. М. Каганович расписался в своем бессилии и был снят с должности, но СССР не был Польшей, и работа транспорта была быстро восстановлена. Да, Сталин лично возглавил Транспортный комитет, но ведь у него нагрузки было сверх всякой меры, а в ГКО за транспорт отвечал Л. П. Берия.

В 1942 г. немцы вышли к Волге, перерезав пути сообщения по ее правому берегу, а Берия снял со строившейся еще тогда Байкало-Амурской магистрали рельсы и шпалы, в считанное время построил железную дорогу вдоль ее левого берега. Немцы вышли к Кавказу и захватили северокавказский нефтеносный район. А Берия еще в 1941 г. начал рыть хранилища на Урале и запасать в них нефть. Тяжело было, но ни боевая техника, ни транспорт не остановились.

Берия, как вы увидите и дальше, любил и умел строить. Такой вот пример. За два года войны немцы так и не сумели восстановить железнодорожный мост через Днепр в Запорожье, и все их южные армии снабжались по единственному мосту в Днепропетровске. Американцы считают себя чемпионами мира по строительству мостов, поскольку в 1945 г. они построили железнодорожный мост через Рейн в районе Дуйсбурга с темпом 56 м в сутки. Строители Берия в 1943 г. строили железнодорожные мосты через Днепр с темпом 81,5 м в сутки (Киев, ноябрь 1943 г.).[138]

Кстати, не дал немцам перевалить Кавказский хребет и соединиться с Турцией (которая бы в этом случае вступила в войну на стороне немцев) тоже Берия. В критический момент обороны Кавказа он возглавил войска Кавказского направления.

Между прочим, в ту войну генералы НКВД очень сильно поубавили спеси армейским генералам, которые свысока расценивают способности генералов внутренних войск воевать. В отличие от РККА, пограничные войска, входившие в НКВД, встретили удар немцев полностью изготовленные к бою, отходили от границы только по приказу и организованно. Это предопределило, что уже в июле 1941 г. организация Фронта резервных армий, прикрывавших Москву, была поручена начальнику войск Белорусского пограничного округа генерал-лейтенанту И. А. Богданову (впоследствии он остался заместителем Г. К. Жукова). Из шести армий этого фронта четырьмя командовали генералы НКВД. Заместитель Берия по войскам генерал-лейтенант И. И. Масленников командовал 29-й армией, начальник войск Украинского пограничного округа генерал-майор В. А. Хоменко – 3-й, начальник войск Карело-Финского пограничного округа генерал-майор В. Н. Долматов – 31-й, начальник войск Прибалтийского пограничного округа генерал-майор К. И. Ракутин – 24-й. А генералы РККА в это время списывались в резерв или отправлялись на службу в тыловые округа.[139]

Именно НКВД Советская Армия обязана гвардией. 18 сентября 1941 г. 100-я, 127-я, 153-я и 161-я дивизии 24-й армии генерала К. И. Ракутина были переименованы в 1-ю, 2-ю, 3-ю и 4-ю гвардейские дивизии.

Генерал Масленников после сражений под Москвой, в которых он был трижды ранен, командовал Северной группой войск Закавказского фронта, затем армиями и фронтами. Закончил он войну командующим 3-м Прибалтийским фронтом. Другим генералам НКВД повезло меньше: генерал-лейтенант И. А. Богданов и генерал-майор К. И. Ракитин приняли смерть в боях за Москву, в 1943 г., уже генерал-лейтенантом, был убит при освобождении г. Никополь В. А. Хоменко. Каков был нарком, таковы были и его генералы.[140]

Существует сентенция, что если бы в войнах гибли генералы, то войны бы не было. К генералам НКВД, как видите, это не относится.

И несколько слов о верности. Сдавшись в плен и перейдя на сторону немцев, ряд советских генералов и офицеров сформировали на службе у Гитлера Русскую освободительную армию (РОА). Состояла она из двух дивизий, третью так и не успели сформировать. При РОА сразу же была организована офицерская школа, затем еще одна под началом генерал-майора Меандрова, бывшего заместителя начальника штаба 6-й армии РККА. Третий выпуск в 605 офицеров этой школы так и не состоялся.[141] Как видим, хотя в плену у немцев находилось несколько сот тысяч советских офицеров, предатели испытывали недостаток в офицерских кадрах. Зато у них не было никакого недостатка в генералах. Гитлеру служили: 1 командующий армией, 2 начальника штаба армии, 1 командир корпуса, 2 командира дивизий РККА. Не обошлось и без «верных ленинцев». Член военного совета 32-й армии бригадный комиссар Жиленков пояснял предателям, что фашизм – это молодость мира.[142] (Как и сегодня все эти капээсэсовские ублюдки поясняют тем, на шее которых они сидели, что дать разворовать Россию – это для нее единственный верный путь). Тогда после войны всех этих предателей повесили, сегодня они, само собой, объявлены жертвами сталинизма.

Среди предателей были представители всех родов войск РККА, не было только генералов НКВД.

На 88 сдавшихся и попавших в плен[143] советских генералов (из 994 довоенных[144]) приходится 4 застрелившихся[145] во избежание плена. Один из них – генерал НКВД, ставший начальником контрразведки РККА, А. Н. Михеев – застрелился, попав в окружение под Киевом.[146]

Существует красивая легенда о том, что физик лейтенант Г. Н. Флеров, находясь на фронте, написал письмо Сталину с предложением начать разработку атомной бомбы, и с этого письма начался советский атомный проект. Обычно при этом забывают сообщить, что Сталин действительно к этому письму отнесся со вниманием: Флеров был вызван в Казань, где находилась эвакуированная Академия наук СССР, и там, на заседании малого президиума, сделал доклад. Но наши «выдающиеся ученые» категорически забраковали идею создания атомной бомбы. Так что если бы Правительство СССР полагалось на своих ученых, то создавали бы мы эту бомбу до сих пор.

А дело было так. Л. П. Берия, несмотря на огромную занятость, несмотря на войну с немцами, очень внимательно просматривал разведдонесения и из других стран. Именно он обратил внимание на сообщение разведчиков НКВД из Англии[147] о неких слухах про начало работ по созданию урановой бомбы. И уже в марте 1942 г. он подготовил Сталину записку о создании при ГКО научно-совещательного органа по координации в стране всех исследовательских работ в этом направлении. 27 ноября 1942 г. ГКО обязал Наркомцветмет начать производство урана, а к концу года по предложению Берия назначил Курчатова руководителем всех научно-исследовательских работ.

Сначала это дело в ГКО поручили В. М. Молотову, но под его руководством оно шло ни шатко, ни валко. А когда в 1945 г. американцы взорвали первую атомную бомбу, то стало ясно, что Вячеслав Михайлович эту работу «не тянет». Поэтому Постановлением ГКО №9887 от 20 августа 1945 г. создание атомной бомбы поручили Л. П. Берия.[148]

Я уже писал, что он без большой охоты и только по настоянию Политбюро стал наркомом внутренних дел и поэтому в связи с урановым проектом, в связи с и без того огромной нагрузкой (в 1946 г. его избрали членом Политбюро ВКП(б) и первым заместителем Предсовмина) он сумел освободиться от НКВД, оставив за собой лишь отделы разведки и контрразведки по вопросам создания ядерного оружия.

В те годы в составе Правительства СССР и партийной верхушки было много людей, но среди них очень мало безупречных, неспособных допускать какие-то ошибки. Это естественно: ведь объем работ у каждого был огромен. Никогда не проваливал никаких порученных ему работ, пожалуй, только Л. П. Берия. Почему? За счет чего?

Огромная эффективность Берия как руководителя достигалась прежде всего за счет его ума. Я знаю, что этот довод мало действует на людей – ведь все тоже умные. Вот в этом заключается незаметная для многих разница – все тоже умные, а Берия был просто умным. Я делаю это вступление к тому, что основная масса тех, кто пишет о Берия, уверены, что он каждого мог убить или посадить в лагерь, поэтому люди его боялись и только из страха становились очень трудолюбивыми.

Это не так. Умный руководитель никогда не станет пугать подчиненного. Вдумайтесь в то, как функционирует система управления, и вы поймете, почему это так. Запуганный подчиненный у самодура-начальника вынужден подавить в себе любую инициативу и работать только «от и до» – делать только то, что приказал начальник.

Представьте, что вы в подчинении у самодура и проявили инициативу, т.е. сделали нечто, чего он не приказывал. Тут два варианта. Это «нечто» может окончиться неудачей. Что с вами сделает начальник за то, что вы нанесли убытки самовольничая? При небольшой фантазии вы это легко себе представите. Второй вариант – вы добились успеха. Не спешите радоваться, результат может быть еще хуже. Я работал и с прекрасными начальниками, и с дураками, поэтому результат могу предсказать и без теории. Если, действуя по своей инициативе, без его приказа, вы добьетесь успеха, то этим оскорбите дурака-начальника. Получится, что он такой дурак, который не догадался дать вам нужный приказ, а вы умнее его. Конечно, он вас не накажет – победителей не судят, – но найдет способ отбить желание самовольничать.

В результате у дурака-начальника умственный потенциал его подчиненных парализуется, а сам начальник не способен продумать и указать, что делать каждому подчиненному. Он сам будет «пахать» днями и ночами, а его подчиненные будут бездельничать, дожидаясь его указаний. И тут тоже два варианта. Если дело, которым командует дурак, запугавший подчиненных, развивается экспансивно, т.е. растет количественно, то за счет этого какое-то время его дурость не будет видна и создается впечатление, что такой стиль руководства эффективен.

Положим, дураку поручили выращивать зерно, и он в первый год приказал засеять 10000 га, во второй 15000, в третий 20000 га и т.д. Объем получаемого зерна будет все время расти за счет роста пахоты, создавая видимость благополучия. Но если прирост объема пахоты прекратится и надо будет добиваться роста объема труда интенсивным путем, т.е. в основном за счет ума подчиненных, то не только роста не будет, но и достигнутая эффективность начнет падать при увеличении числа наказаний и жестокости расправ.

Думаю, к примеру, что похожим на такого руководителя был уже упомянутый Лазарь Моисеевич Каганович – нарком путей сообщений. Пока правительство ежегодно давало ему дополнительные деньги, рельсы, шпалы, стройматериалы, паровозы, людей и т.д., он всех «брал за горло», жестоко наказывал и дела у него шли как будто прекрасно. Но началась война, экстенсивный рост НКПС остановился, перевозки надо было обеспечивать за счет ума подчиненных, и тут-то и выяснилось, что ни его личная работоспособность, ни наказания ничего не дают.

Умный руководитель сделает все, чтобы подчиненные его не боялись, сделает это не во имя дешевой популярности, а по деловым соображениям – чтобы не задавить в них инициативу. Если они ошибутся, то он простит, а если и накажет, чтобы подчиненный в следующий раз был вдумчивее и собраннее, то так, чтобы не запугать его. А если подчиненный отличился, то наградит его и будет за него искренне рад – ведь подчиненный эффективно сделал часть дела, порученного самому начальнику. Как же тут не радоваться?

Умный начальник – это не безвольный толстовец. Он может быть и зол на язык, и тяжел на руку, и скор на расправу. Пока есть лентяи и разгильдяи – по-другому нельзя. Если не бить разгильдяев, то это будет вопиющей несправедливостью по отношению к добросовестным работникам. Ведь все кормятся от одного дела и бездельники паразитируют на трудолюбивых. Умные начальники бездельников и разгильдяев кнутом заставляют отрабатывать свой хлеб, поскольку выгнать их не всегда удается: не всегда есть им замена да и не всегда эту замену справедливо делать. Скажем, ленивый солдат. Что, его в тыл отправлять, а трудолюбивые пусть гибнут?

П. Судоплатов, оценивая Берия, писал:

«Он всегда предупреждал руководителей предприятий о их личной ответственности за неукоснительное выполнение задания, и у него была уникальная способность как внушать людям чувство страха, так и воодушевлять на работу. Естественно, для директоров промышленных предприятий его личность во многом отождествлялась с могуществом органов госбезопасности. Мне кажется, что вначале у людей превалировал страх. Но постепенно у работавших с ним несколько лет чувство страха исчезало и приходила уверенность, что Берия будет поддерживать их, если они успешно выполняют важнейшие народнохозяйственные задачи. Берия часто поощрял в интересах дела свободу действий крупных хозяйственников в решении сложных вопросов. Мне кажется, что он взял эти качества у Сталина – жесткий контроль, исключительно высокая требовательность и вместе с тем умение создать атмосферу уверенности у руководителя, что в случае успешного выполнения поставленной задачи поддержка ему обеспечена».[149]

Умного начальника трудолюбивые подчиненные никогда не боятся потому, что он им никогда не дает повода бояться.

Правда, что касается подчиненных, то глупые и бездельники всегда боятся любого начальника, хоть умного, хоть дурака, поскольку, по сути, боятся наказания не от них, а от своей собственной глупости и лени. (Впрочем, бездельники предпочитают начальника-дурака, даже жестокого, поскольку к нему и приспособиться легче, и работы у него меньше). Но у толковых подчиненных, повторю, причин бояться умного начальника нет. Вот, к примеру, начальник тыла РККА в годы войны, а одновременно бывший около года наркомом путей сообщения генерал А. В. Хрулев в начале 60-х так говорил:

«Многие люди шли к Сталину на прием с каким-то трепетом, с большим волнением. У меня этого не было. Его я не боялся, не видел в нем какого-то зверя или неприступного человека, не желавшего вести разговоры на свободную тему».[150]

Точно таким же – умным и доброжелательным к трудягам – был и Л. П. Берия, и это видно не только по результатам более трех десятилетий его работы как организатора. Как ни странно, но сохранились и прямые тому свидетельства.

Писатель Г. А. Куманев собрал книгу воспоминаний о Сталине 14-ти государственных деятелей СССР (из которой я уже чуть выше процитировал А. В. Хрулева). Есть и воспоминание управляющего делами Совнаркома (Совмина) Я. Е. Чадаева. Попутно Чадаев дает характеристики и всем заместителям Сталина.

О Л. П. Берия вопрос особый, поскольку о нем, после его убийства, никто из высшего руководства СССР хорошо не говорил. И Чадаев, «как и все», Берия характеризует так: «Все существо Лаврентия Берия было отравлено желчью, а жизнь наполнена злобой, завистью, низменными инстинктами и глумлением над зависимыми от него людьми». И точно также характеризует Л. П. Берия абсолютно каждый. Вот, скажем, министр нефтяной промышленности, а впоследствии председатель Госплана СССР Н. К. Байбаков жаловался на Берия на июльском 1953 г. Пленуме ЦК КПСС братьям по уму, совести и чести:

«Достаточно сказать, что мы попадали к нему в кабинет 5-6 раз в год, за истекшие полгода я был у него всего 2 раза по одному и тому же поручению. Надо сказать, что мы и сами не горели желанием попадаться ему на глаза (смех), так как знали, что из кабинета выйдем шатающимися или разбитыми.

Берия – настоящий двурушник и лицемер. Для него нет ничего святого, ничто для него не являлось авторитетом».[151]

Попробуем подтвердить эти характеристики конкретными фактами того, как Берия издевался над подчиненными, как они выходили из его кабинета разбитыми, что должно было особенно мерзко выглядеть на фоне остальных заместителей Сталина, которых Чадаев характеризует так.

«Вознесенский в моей памяти остался как энергичный, принципиальный и компетентный руководитель. Это был человек с широким кругозором, деятельный, вдумчивый, сочетающий аналитический ум и дальновидность крупного политического деятеля» – это о тогдашнем председателе Госплана, известной «жертве сталинизма».

О Молотове: «Он обладал хорошим качеством привлекать и располагать к себе людей, заражать их своим энтузиазмом. Иногда шуткой заставлял делать больше, чем приказанием».

Нам остается эти характеристики только проверить.

В аппарате Совмина была масса мелких чиновников, над которыми удобнее всего «глумиться», если ты, заместитель Сталина, скот. Как же вели себя трое заместителей по отношению к этим людям? Поскольку Чадаев сам являлся одним из них, то он автоматически, сам того не замечая, на данный вопрос тоже отвечает. Но мы проведем эксперимент над собой. Возьмем этих троих замов Сталина: В. М. Молотова, Л. П. Берия и Н. А. Вознесенского и пока обозначим их буквами А, Б и В. Выпишем из воспоминаний Чадаева их отношение к безответным клеркам Совмина.

А. «…имел самый большой и квалифицированный секретариат, подобранный из опытных работников Госплана и наркоматов… стремился по всякому поводу представлять работников (своего секретариата – Ю.М.) к правительственным наградам».

Б. «…был скуп на похвалу… как бы хорошо ни была выполнена работа, считал это само собой разумеющимся… в требованиях резок, не стеснялся в выражениях, даже оскорблениях. Пример разговора с работниками аппарата Совмина: «Ишь распоясались! Ноги на стол! Безобразие! Подняли головы и поглядываете, словно одичавшие псы!»

В. «Идя к нему на прием, никто из сотрудников не был уверен, что все пройдет гладко, что вдруг он внезапно не вскипит, не обрушит на собеседника едкого сарказма, злой издевательской реплики… была привычка начинать разговор с придирки к чему-нибудь… считал себя после Сталина самым умным человеком… Наркомы не любили его за резкий вспыльчивый характер, нанесенные им оскорбления, унижающие достоинства человека, и как-то обходили стороной кабинет заместителя главы правительства».

Итак, попробуйте по степени глумления над чиновниками Совмина догадаться, кто из этих А, Б, В кто? Трудно?

Наверное, вы решите по характеристикам, данным Чадаевым и Байбаковым, что Л. П. Берия – это В. Недаром же даже наркомы боялись к нему ходить. Нет, вы ошиблись. В. – это Вознесенский. «Жертва сталинизма».

Тогда, возможно, вы решите, что Берия – это Б. Нет, вы опять ошиблись. Б. – это Молотов. Шутник.

Да, Берия – это А. Именно он, а не председатель Госплана Вознесенский имел в своем аппарате в Совмине самых квалифицированных работников Госплана. И, надо думать, потому, что нещадно «глумился» над ними – представлял к правительственным наградам.

Но у Берия был еще один аппарат, ведь Берия был председателем Спецкомитета, в котором создавал атомную и водородную бомбы и ракеты ПВО «Комета» и «Беркут». Может, он глумился над этими людьми? М. Помазнев, которому Хрущев поручил срочно найти факты того, что Берия враг народа, такие факты быстро нашел:

«По линии Спецкомитета имело место задабривание министров и других руководящих работников и заигрывание с ними. Большинство министров оборонной промышленности и машиностроения получили по нескольку орденов и стали лауреатами Сталинских премий. Много наград давалось строителям. Выдача наград производилась в аппарате Спецкомитета. Аппарат Спецкомитета не в меру отмечался наградами. Достаточно сказать, что за последние годы секретарь Спецкомитета Махнев стал Героем Социалистического Труда, дважды лауреатом Сталинских премий и получил несколько орденов».[152]

Это феномен Берия. Как только его бывшие товарищи и сотрудники начинают вспоминать о нем, у них немедленно исчезает логика и их характеристики Берия ни в малейшей мере не соответствуют ими же приводимым фактам. Но об этом ниже и специально.

Приводимые воспоминания Чадаева и Помазнева подтверждают мои сделанные выше выводы, Берия был умный человек и поэтому к нему в подчинение подбирались энергичные и умные люди, которым бояться его не было необходимости. Это и объясняет, почему он справлялся с любым, самым тяжелым делом. Это и объясняет, почему Сталин забрал у Молотова атомный проект и передал его Берия. Это и объясняет, почему поручить этот проект молодому Вознесенскому, «самому умному», академику, Сталину и в голову не пришло.

Но чтобы быть хорошим руководителем, умным быть мало.

Берия обладал еще одним очень важным качеством – желанием и способностью вникать в мельчайшие подробности порученного ему дела.

Обычно «теоретики» в области управления разглагольствуют о том, что начальник, дескать, не должен вникать в мелочи, поскольку на то есть подчиненные и умные советчики-консультанты. А сам начальник, дескать, должен заниматься «стратегическими» вопросами.

Этим умникам не приходит в голову, что и любой стратегический вопрос также состоит из мелочей. А это значит, что любая мелочь может перечеркнуть тебе всю стратегию, если ты эту мелочь не учтешь. На что скрупулезные немецкие генералы предусматривали любую детальку снаряжения своих солдат, так ведь и они не все мелочи могли учесть. К примеру, немцы не смогли взять Москву в 1941 г. в том числе и потому, что тылы их пехотных дивизий практически обездвижили из-за недоучета нескольких «мелочей».

Транспорт немецких пехотных дивизий был гужевым – на конской тяге. И немцы вошли к нам в СССР как богатые цивилизованные люди – фуры их транспортных колонн были на пневматическом ходу, подрессоренные, тащили их лошади-тяжеловозы европейских пород – битюки и першероны. Но наступила осень, пошли дожди, и немцы стали гоняться за русскими неказистыми телегами с маленькими и очень узкими колесами. Почему? Да потому, что широкие шины пневматических колес грязь мнут, и лошади все силы расходуют не на перевозку груза, а на то, чтобы перемять всю грязь грунтовых дорог. А узкое колесо русской телеги грязь режет, и лошади легко телегу тащат. На широкое колесо грязи налипает очень много, а узкое, врезаясь в грязь, само себя очищает. Когда началась зима, немцы начали гоняться и за русскими маленькими, пузатыми, неказистыми лошадками. Почему? А першероны всем хороши, но есть одна мелочь – они при морозах от -15° без теплой конюшни дохнут. Почему советское командование и приказало сжигать все постройки вдоль дорог, по которым шли на Москву немцы. Чем, собственно, и занимался отряд Зои Космодемьянской, которую немцы схватили за попытку поджечь конюшню…

Есть еще одна сторона этого вопроса о мелочах. Если начальник не знает нужных мелочей, не знает, в чем смысл работы его подчиненных, то они начинают им руководить. К примеру, подчиненный говорит начальнику, что для исполнения его приказа ему, подчиненному, нужны дополнительно люди, деньги, материалы и т.д. Что делать? Не дать? А подчиненный приказ не исполнит и скажет, что виноват ты сам. Наказать его потом? А что толку, ведь тебя самого за неисполнение приказа уже наказывают. Остается слушаться и делать то, что требуют подчиненные. А ведь они бывают разные.

Так вот, насколько я понимаю, Берия обладал способностью быстро и на любую глубину вникнуть в любое порученное ему дело. Ни в каком деле подчиненные не могли «запудрить ему мозги».

К сожалению, все, что связано с Берия, его архивы – уничтожено. Свидетели врут, о чем я уже написал и о чем позже. Поэтому подтвердить эту свою мысль мне придется на довольно сложном примере.

Когда Берия создавал ядерное оружие, то научную часть этого проекта обеспечивала группа физиков. Сначала, когда начинали на пустом месте, дело взял на себя Курчатов с немногими энтузиастами, но когда Берия обеспечил получение разведданных об американском проекте, то желающих, на готовое, конечно, набежало много.

А все «грамотные» физики как сегодня, так и тогда, должны, как известно, исповедовать гениальную теорию относительности Эйнштейна. Так вот. Начиная с 1951 г. в журнале «Вопросы философии» наши и зарубежные философы начали обсуждение глупых положений теории относительности, наивно призывая правоверных эйнштейнцев поучаствовать в дискуссии. Наивно потому, что не понимали, что если они докажут, что гениальная теория Эйнштейна является всего лишь малоудачной гипотезой, то тогда чем, кроме своей глупости, физики-эйнштейнцы объяснят, почему они на эту теорию столько лет молились? Это ведь все равно, если бы я начал приглашать Патриарха Алексия II на дискуссию «Есть ли Бог?».

К декабрю 1952 г. молчание эйнштейнистов стало красноречивее любых слов. И физический кагал организует ответную акцию. Академик Фок пишет статью под названием «Против невежественной критики современных физических теорий» и посылает ее в ЦК. В статье доказывает «гениальность» теории Эйнштейна «убойным» аргументом: «…оспаривать теорию относительности столь же нелепо, как оспаривать шаровидность Земли». Но кто бы при живом Сталине посмел поддержать идею «недопустимости критики» чего угодно? ЦК отвечает в «Правде» статьей: «Развертывать критику и борьбу мнений в науке».[153] И хитрый кагал делает «ход конем».

Статью Фока прилагают к служебной записке под грифом «секретно» на имя Берия. А в служебной записке невинно просят помочь опубликовать эту статью, но в самой записке содержится и шантаж: «Основной атаке со стороны этой группы философов подвергается теория относительности и квантовая теория… представляющие собой теоретическую базу электронной и атомной техники».

Эту записку подписали 11 физиков, в том числе и непосредственные участники работ по атомному проекту.

Чтобы вы поняли, в чем тут шантаж, поясню, что служебные и докладные записки – это всегда предупреждение подчиненного начальнику о том, что подчиненный снимает с себя ответственность за порученное дело. Это отлично понимает и начальник: если дело будет сорвано, то подчиненный прикроется копией докладной записки и словами, что он начальника предупреждал вовремя, да тот мер не принял.

Связывая теорию относительности с «атомной техникой», т.е. с созданием атомного и водородного оружия (где она никому и даром не была нужна), футбольная команда эйнштейнистов фактически угрожала, что если очередные испытания оружия пройдут не по плану, то виноват будет Берия, который позволил «невежественной критикой» затормозить нужные физические исследования.

Почему я уверен, что это шантаж? Да потому, что «подписанты групповухи» отлично знали, что Берия не имеет отношения к печати – это вопрос ЦК КПСС. Но ЦК КПСС за создание атомного оружия непосредственно не отвечал, а Берия отвечал, вот они и «ошиблись» адресом после того, как ЦК им отказал прямо.

Более того, хотя письмо это адресовано только Л. П. Берия, но «подписанты» опять «ошиблись» и направили его Курчатову, который текст «групповухи» сначала не подписал. Но потом Курчатов понял, что попутно шантажируют и его, поэтому на всякий случай приложил к групповухе и свое письмо, в котором поспешил сообщить, что он взгляды Фока разделяет, чем снял с себя ответственность.

Итак, эта подборка документов попадает к Берия. Если бы он не разбирался детально в технике создания атомного оружия или хотя бы чувствовал себя в этом деле неуверенно, то ему при такой пустячной просьбе оставалось одно: немедленно попросить ЦК запретить критику теории относительности. Этим бы он безо всяких хлопот снял с себя ответственность, и если бы физики стали утверждать, что испытания водородной бомбы задерживаются невежественной критикой, то Берия мог бы сказать Сталину: «Но я ведь слезно просил Маленкова запретить ее, а он не захотел!»

Но Берия спокойно плюнул на весь этот кагал «отцов» атомной и водородной бомб. Он действительно переслал статью Фока и «групповуху» по назначению – Маленкову, но в сопроводительном письме сообщил Маленкову о своем полном безразличии к воплям эйнштейнистов. В письме он не попросил «срочно прекратить критику», он даже не употребил сочувственного «прошу обратить внимание», он написал: «Пересылаю в ЦК КПСС статью академика В.А. Фока и письма упомянутых выше физиков на Ваше рассмотрение».[154] Вот эта формула означает, что самому Берия совершенно не интересно, как Маленков этот вопрос рассмотрит, и даже если он всю груду этих бумаг повесит на гвоздик в сортире, то Берия это тоже устроит.

(Чтобы закончить тему, скажу, что ЦК в январе 1953 г. все же переслал статью Фока в тот самый журнал «Вопросы философии», который еще в январе 1952 г. просил: «Редакция обращается к советским ученым с просьбой принять участие в обсуждении философских проблем специальной и общей теории относительности, а также проблем массы и энергии».[155] Вот ведь чем в то время у людей головы были заняты!)

Такое равнодушное отношение Берия к предпринятому против него шантажу означает только одно: он настолько хорошо знал технику и тонкости создания ядерного оружия, что ему было наплевать не только на Эйнштейна, но и на физиков, подписавших «групповуху». Если бы они попробовали сорвать план создания оружия, то он просто заменил бы их другими физиками, а нынешние «отцы» бомб за 101-м километром[156] учили бы в школах детишек, что тела при нагревании расширяются.

И физики это знали и ценили то, что именно им Берия доверил работу в атомном проекте. Это видно хотя бы по тому, что советские физики-атомщики входили в очень небольшой класс современников Берия, который никогда его не хаял, а отзывался с уважением.

К примеру, в конце 1953 г. агентура МГБ доносила, что физик Л. Д. Ландау (один из подписантов шантажа, кстати сказать) допускает «клеветнические высказывания в адрес партиии правительства по поводу разоблачения вражеской деятельности Берия». Правда, потом Ландау понял, в чем дело, и заткнулся.[157]

В этот же класс людей, не клеветавших на Берия, входили и конструкторы ракетной техники. Такой вот штрих. Конструкторы дают имена своим изделиям. После того, как одному тяжелому танку было дано имя Клима Ворошилова (КВ), а другому Иосифа Сталина (ИС), подобную практику использования имен вождей запретили. Осталось плоско-банальное: «Метрополитен им. Кагановича» или «Мясокомбинат им. Микояна». Но прерогатива давать имя изделию за конструкторами осталась. Скажем, атомным бомбам давали имя РДС («Россия делает сама»[158]). Так вот, не имея возможности прямо отметить в названии изделия имя Берия, конструкторы системы ПВО вокруг Москвы назвали ее «Беркут». То, что это в честь Берия, никто не сомневался и все знали, поскольку как только Берия убили, система была переименована в «С-25».[159]

Каким бы делом ни занимался Берия, он старался в него вникнуть до конца. Между прочим, это свидетельствует о его любви к жизни, правда, под жизнью в данном случае имеется в виду не животное стремление пожрать, потрахаться, поразвлекаться, а дело, которым человек занимается. Приведу пример.

Выше уже написано о «правотроцкистском» процессе 1938 г., по приговору которого был расстрелян Н. И. Бухарин. За процессом следили сотни журналистов, включая западных. Его стенограмма немедленно печаталась в центральных газетах (по крайней мере в «Правде», «Известиях» и «Труде»). Какая тут могла быть судебная ошибка и что тут проверять?

Но жена Бухарина, находясь в лагере, упорно твердила, что Бухарин не виновен. И вот в 1939 г. Берия, проверяя дела ежовщины и освобождая болтунов и невиновных, узнал и об этих разговорах. Жену Бухарина привезли в Москву, и он ее лично, чуть ли не насильно потчуя чаем и фруктами, допросил, расспрашивая обо всех доводах, по которым она считала Бухарина невиновным. Она об этом написала сама в своих воспоминаниях, густо усыпанных проклятиями и оскорблениями в адрес Берия.[160]

Правда, Бухарин имел привычку жениться на молоденьких, и эта последняя его жена была молода и неопытна. Она и тогда, и при написании своих мемуаров не поняла, что своими ответами на допросе она только подтвердила, что Бухарин действительно был заговорщиком и расстрелян за дело.

Но оцените Берия – он ведь даже такой, казалось бы, бесспорный судебный случай проверял на предмет судебной ошибки!

Итожа деловую характеристику Берия, следовало бы задаться вопросом его взаимоотношений со Сталиным. Оба, безусловно, свое самовыражение находили в служении СССР, его народу и были именно в этом счастливы. Но я не думаю, чтобы в их отношениях была идиллия, не думаю, что они, обнявшись, ходили по лужайке, распевая: «Где же ты, моя Сулико?»

Они были слишком похожи друг на друга и оба слишком крупные личности. В вопросах экономики и политики глава СССР и его заместитель наверняка входили в конфликты. Берия очень быстро рос как государственный деятель, и Сталин, возможно, его ревновал, как в свое время его самого ревновал Ленин.

К этой мысли меня приводит поведение Берия после смерти Сталина. Такое впечатление, что он избавился от необходимости внедрять в жизнь только государственные идеи начальника – Сталина – и получил возможность внедрить и собственные, которым не давал дороги Сталин. Интересно, что в тот момент у остальных – Молотова, Хрущева, Маленкова – никаких государственных идей вообще не оказалось. По крайней мере, до бреда Хрущева с Целиной в государственном строительстве ничего не менялось.

А Берия сразу же предложил изъять из ГУЛАГа производства: металлургию, химию, горное дело – оставив за ним только строительные задачи. Это правильное решение, которое усиливало централизацию управления экономикой. А то ведь, скажем, за часть металлургии отвечали министр черной металлургии и Берия, а за часть – министр внутренних дел, совершенно не подчинявшийся Берия. Наверное, какие-то соображения были и у Сталина, не дававшего добро на эту реорганизацию, но ведь правота Берия очевидна.

Это решение было принято Правительством, но автоматически встал другой вопрос – на воле перестало хватать людей для работы на «освобожденных» предприятиях, а в лагерях заключенные остались без работы. И Берия вносит самоочевидное предложение – провести амнистию. Потом клеветники начали кричать, что Берия амнистию, дескать, провел, чтобы завоевать у народа дешевую популярность. А как он ее мог завоевать, если амнистию объявил Верховный Совет СССР,[161] а Берия к нему не имел никакого отношения?

Совершенно прозорливым было предложение Берия об объединении Германии. Сегодня оно очевидно, но тогда надо было иметь мужество, чтобы предложить коммунистам отказаться от строительства социализма на клочке немецкой территории и попробовать обрести мощное влияние во всей Германии.

Нам не потребовалось бы содержать в Германии огромное число войск, но наши части в составе оккупационных войск (как предусматривалось соглашением союзников), безусловно, были бы опорой всех просоветских сил во всей Германии. А если потребовалось бы увести их оттуда, то обязаны были бы увести свои войска и США с Англией, как это было сделано в Австрии. Мы бы не оставили Германию под оккупацией США, не дали бы Германии войти в НАТО.

А так, строя социализм в переполненной советскими войсками ГДР, мы все время вызывали страх у западных немцев, что вот-вот мы и ФРГ силой присоединим к ГДР и начнем строить социализм и там. А вот по предложению Берия шансы на то, что объединенная Германия осталась бы и по сей день нейтральной, очень велики. Осталась же нейтральной часть фашистского рейха – Австрия, из которой мы не выделяли кусок социалистической Австрии. Осталась нейтральной и дружелюбной Финляндия, которую мы вообще не оккупировали.

Нам не пришлось бы тратить силы на восстановление ГДР, американцы дали бы деньги по плану Маршалла[162] и на эту часть. И дали бы много, из страха, что нейтральная Германия станет нам слишком дружественной.

Сын Л. П. Берия Серго Берия написал об отце книгу,[163] многому в которой верить просто не приходится. Но в ней есть и факты, которые, с точки зрения логики, вполне надежны. К числу таких фактов, в частности, относится и его сообщение о том, что Сталин в вопросе объединения Германии колебался, но почва для объединения прощупывалась и им. Можно поверить и тому, что именно США, Англия и Франция были категорическими противниками объединения, ведь железное подтверждение тому – это факт объявления ими суверенной ФРГ вопреки ранее достигнутым договоренностям.

В любом случае характерен тот факт, что после смерти Сталина и после назначения главой Правительства СССР Маленкова, фактическим мотором правительства, генератором государственных идей был Л. П. Берия. Повторилось что-то похожее на период болезни Ленина: крупные посты занимал Троцкий, везде блистал Троцкий, на всех портретах – Троцкий, а вождем становился Сталин. Но это только внешняя похожесть ситуации – было уже не то время, не те люди, а главное – над партноменклатурой коммунистов уже не висела внешняя смертельная опасность, сплачивающая всех вокруг вождя…

Думаю, что фактов этого рода пока достаточно, и я приглашаю читателей в будущем самим внимательно вдумываться в то, что вы читаете о Берия, в то, в чем его обвиняют. А я хочу рассмотреть то, в чем Берия не обвиняют.

Дело в том, что доказательством чего-либо может служить не только факт, но и отсутствие факта! И это положение настолько понятно, что оно недавно было введено даже в Гражданский процессуальный кодекс России. Положим, нужно доказать, что вы пьяны, вас посылают на экспертизу, и она это подтверждает актом. Ее подтверждение – это факт доказательства того, что вы были пьяны. Но если вы откажетесь от этой экспертизы, то у суда и у вас этого факта формально не будет. Однако вот этот ваш отказ иметь данный факт будет доказательством того, что вы пьяны. Невиновный не будет отказываться от получения факта своей невиновности, и наоборот: виновный откажется от фактов своей виновности.

Я исхожу из этого же. Обвинители Берия считают мерзавцем, но мерзавец потому и мерзавец, что совершает мерзкие поступки. Если же обвинители обвиняют, но мерзкие поступки обвиняемого не описывают, это означает то, что их не было. Они же ведь обвинители, а не защитники!

Чтобы показать, что у Берия отсутствовали характерные черты мерзавца, я предлагаю рассмотреть эти черты на примерах из жизни и работы других персонажей отечественной истории. Причем рассмотреть их на примере судьбы выдающегося советского инженера Евгения Григорьевича Ледина, о котором я сам с изумлением узнал очень недавно и о котором вы, я думаю, вообще ничего не знаете.

Возможно в начале ХХ века в России самым пассионарным районом был Кавказ. Он дал нам, по меньшей мере, Сталина и Берия. Как ни странно, но Е. Г. Ледин – земляк Берия, он родился под Сухуми в 1914 г. в семье земского фельдшера. Окончивший в 1938 г. вместе с женой Ленинградский технологический институт, молодой инженер-химик был направлен на работу в IX отдел созданной и построенной еще Д.И. Менделеевым Научно-технической лаборатории Артиллерийского научно-исследовательского морского института. Приняли его инженером по вольному найму, т.е. штатные сотрудники-офицеры лаборатории работали по планам военно-морского флота, а Ледину руководство могло поручать работы свободного поиска.

Ледин написал краткие воспоминания,[164] в которых, возможно, не все говорит и, судя по всему, как-то пытается выгородить своих коллег и сослуживцев, пытается никого особенно не обидеть и как можно больше людей похвалить. Поэтому я перескажу его судьбу так, как я ее понял, т.е. расшифровывая его умолчания, понятные мне.

Для того чтобы ясна была важность тех проблем, которые решил Е. Г. Ледин, опишу сначала их суть.

В военно-морском деле чрезвычайную важность имеет мощность взрывчатого вещества в снарядах корабельной артиллерии, торпедах, минах, сегодня – ракетах. Поскольку в морских сражениях дело может решить один единственный выстрел, одна единственная мина или торпеда. Пара примеров.

24 мая 1941 г. английская эскадра атаковала немецкий линкор «Бисмарк». «Бисмарк» быстро пристрелялся и в третьем залпе один снаряд попал в английский линейный крейсер «Худ». Этого оказалось достаточно: «Худ», корабль такого же водоизмещения, как и «Бисмарк», немедленно затонул вместе с 1416 членами экипажа (подобрать с воды удалось всего трех человек).

27 мая 1941 г. англичане все же «достали» «Бисмарка». Лен Дейтон описывает это так:

Обратите внимание; англичане и по сей день не могут подсчитать, сколько их торпед попало в «Бисмарк», по меньшей мере – около 28. Но мощность взрывчатки в боевых отделениях английских торпед была такова, что, по свидетельству уцелевших моряков «Бисмарка», взрывы торпед «лишь сдирали с бортов линкора краску», – по словам Лена Дейтона.

А 15 октября 1939 г. немецкая подводная лодка U-47, проникнув на базу английского флота Скапа-Флоу, двумя торпедами попала во флагманский линкор английского флота «Роял-Оук». Взрывами линкор был разломан на две части, опрокинулся и затонул вместе с 832 членами экипажа, среди которых был, кстати или некстати, и командующий английским флотом метрополии адмирал Блэнгроув,[166] не обеспечивший охрану базы.

Причин такой разительной разницы применения торпедного оружия много. Скажем, «Бисмарк» был новейшим линкором,[167] а «Роял-Оук» – старым. Но что бы ни говорили, при анализе этих случаев выпирает и причина, которую можно считать главной: боевые части английских торпед и мин снаряжались просто тринитротолуолом, а немецких – смесью его с гексогеном, что повышало мощность взрыва в 1,5 раза. Взрыв от немецких мин и торпед проламывал более толстую броню и глубже проникал в заброневой обём корабля.

А что касается старых и новых кораблей, то следует сказать, что обоим новым советским крейсерам КБФ водоизмещением 8600 т оторвало носы при прохождении над немецкими магнитными минами, крейсеру «Максим Горький» – 23 июня 1941 г.,[168] а крейсеру «Киров» – после войны.[169] Правда, наши крейсера не затонули.

Теперь, надеюсь, понятно, насколько важно было найти для советского военно-морского флота взрывчатое вещество, хотя бы сравнимое по мощности с тем, что имели немцы. И нам в этом сначала помогли сами немцы.

После заключения Пакта о ненападении с СССР в 1939 г. они, хвастаясь, стали пускать советские делегации на свои военные заводы. Капитан первого ранга Н. И. Шибаев, проходя экскурсией по мастерской, в которой немцы снаряжали взрывчаткой свои торпеды, сумел незаметно от них умыкнуть ее крошечный кусочек. (Обычно такие пробы уносят под ногтями). Вот эта проба и попала к химику Е.Г. Ледину, который проанализировал образец и создал свою первую взрывчатку – копию немецкой. Названа она была ТГА.[170]

Учитывая важность того, что сделал Е. Г. Ледин, еще в 1940 г. Совет Труда и Обороны СССР принял постановление снаряжать боевые отделения советских торпед взрывчаткой ТГА.

А в 1942 г. Ледин, уже занимаясь делом, о котором ниже, узнал, что советская подводная лодка К-21, под командованием капитана второго ранга Н. А. Лунина, попала двумя торпедами в немецкий линкор «Тирпиц», но тот не затонул. Обеспокоенный тем, что советские торпеды не снаряжаются взрывчаткой ТГА, Ледин написал письмо наркому военно-морского флота адмиралу Н. Г. Кузнецову, сравнив атаку «Тирпица» с атакой «Роял-Оук». Кузнецов проявил «живое» участие в этом деле, он на письме собственноручно начертал: «Товарищу Шибаеву: „Роял-Оук“ – стар. Но почему не снаряжают? Кузнецов». Далее Ледин пишет от себя: «На этом дело и закончилось. И только после войны в снаряжении минно-торпедного вооружения наступила пора коренных усовершенствований, значительно повысивших его эффективность».

Так вот, в отличие от «жертвы сталинизма» адмирала Кузнецова, Л. П. Берия никто, никогда и не единым словом не упрекнул, что он когда-либо невнимательно отнесся хоть к чему-нибудь, хоть к какому-либо новшеству, которое шло на пользу СССР, его экономике, его обороноспособности. А Кузнецов, как видите, и через два года после постановления СТО был «не в курсе дела» – повышена огневая мощность советского военно-морского флота практически бесплатно в 1,5 раза или нет?

На самом деле на подводной лодке К-21 были торпеды, снаряженные и взрывчаткой ТГА, у которых мощность боевой части была в 1,8 раза выше, чем у старых торпед, но эти торпеды находились в носовых торпедных аппаратах. А «Тирпиц» сманеврировал и шел так быстро, что Лунин не успевал развернуть лодку и выпустил торпеды из кормовых торпедных аппаратов.[171] А их боевые части до тех пор никто не переснарядил мощной взрывчаткой – куда было спешить, если наркому Кузнецову это без надобности? Да и сама атака «Тирпица» его, как видим, не интересовала, поскольку Кузнецов не знал решающих подробностей этого боя.

Но продолжим об инженере Ледине.

Не взрывчаткой ТГА поразил специалистов инженер Ледин, она была его разминкой. К 1941 г. он решил проблему, над которой до этого 30 лет безуспешно бились химики всех стран и к тому времени стали эту проблему считать неразрешимой в принципе. Вот в чем дело.

Уже к началу века черный порох в артиллерийских снарядах стали заменять более сильными взрывчатыми веществами. Идеальным взрывчатым веществом для этих целей стал тринитротолуол (ТНТ, тол). Он безопасен в обращении, надежен, легко заливается в корпуса снарядов. Он идеален практически для всех видов снарядов… кроме бронебойных (Вот об этом ув. О.М., пожалуй, писать не стоило, т.к. бронебойные снаряды бывают двух типов: покалиберные и кумулятивные, подкалиберные – стержень из материала с высокой плотностью, разогнанный до скорости ~1,5…2 км/с, естественно, никакого ВВ там нет, а кумулятивные имеют обычную скорость и подрываются снаружи брони; была, правда, юморная попытка англичан размазать ВВ по поверхности брони с последующим подрывом, но тоже, конечно, снаружи).

При падении снаряда на землю, при ударе его о не очень твердые препятствия, тринитротолуол выдерживает сотрясение и взрывается только тогда, когда его подорвет детонатор взрывателя. Но бронебойный снаряд летит с очень высокой скоростью и его удар о броню очень резкий. Тринитротолуол не выдерживает удара и взрывается немедленно. Снаряд разрушается на броне и броню пробить не может.

Для того чтобы тринитротолуол преждевременно не взрывался, в него вводят флегматизаторы – вещества, делающие взрывчатку более устойчивой к удару. Но при этом падает мощность взрыва чуть ли не до мощности черного пороха. Химики брали более мощные взрывчатые вещества, но они практически все еще более нежные и уже не выдерживают не только удара о броню, но даже толчка при выстреле – взрываются прямо в стволе пушки. Таким взрывчатым веществам, чтобы они преждевременно не взрывались, нужно вводить флегматизаторы в увеличенных объемах, после чего мощность их взрыва становится, как у тринитротолуола – овчинка выделки не стоит. С начала века по начало Второй мировой войны химики перепробовали все и пришли к выводу, что эту задачу решить невозможно.

Так вот, в 1938 г. Ледин взялся изобрести взрывчатое вещество для бронебойных снарядов, которое бы было в два раза мощнее тринитротолуола! Когда он разработал техзадание на это вещество, то все ученые, профессоры и прочие специалисты просто сочли его безграмотным дураком. Но поскольку Ледин был вольнонаемным при военной лаборатории, то начальство не возражало, чтобы он «побаловался» над решением нерешаемой задачи.

В это время случилась неприятность – Ледина призвали в армию. Специалисты в лаборатории были очень нужны, и начальство предложило присвоить ему офицерское звание и включить в штат лаборатории. Ему бы предоставили квартиру, высокий оклад, пайки и т.д. и т.п. Но в этом случае Ледин уже не смог бы заниматься своей взрывчаткой и вынужден был бы работать по плану лаборатории. И Ледин отказывается становиться офицером. Его призывают на службу матросом, но, правда, лаборатория добивается, чтобы он служил при ней. Теперь у Ледина не хватает денег снимать квартиру, содержать семью. Он отправляет ребенка к матери, они с женой ночуют по углам у друзей, меняя эти углы каждую ночь. Но Ледин упорно работает над своим изобретением и к началу войны создает взрывчатку, которая выдерживает удар снаряда о броню, но мощнее тринитротолуола более чем в 2 раза!

Уже по этой причине Ледин – выдающийся советский инженер и ученый! Но и это не все…

Снаряды, снаряженные взрывчаткой Ледина (он назвал ее А-IX-2), стали обладать такой высокой температурой взрыва, что поджигали внутри танка все, что могло гореть. Из-за этого они одно время назывались еще и зажигательными. А зенитные снаряды, снаряженные этой взрывчаткой, резко увеличили эффективность: был случай, когда одним удачно посланным 130-мм снарядом было сбито сразу звено из 3-х немецких бомбардировщиков. Если же стрельба велась ночью, то вспышки взрывов были настолько яркими, что немецкие летчики слепли и уже не видели ни земли, ни приборов, ни соседних самолетов.

Но и это все еще не все.

Когда немцы добыли эти наши бронебойные снаряды, снаряженные взрывчаткой Ледина, то немецкая химия попыталась ее воспроизвести. Захваченный после войны отчет немецкого института Chemisch-Technische Reichanstalt Institut начинается с приказа Гитлера открыть секрет взрывчатки Ледина. В отчете описывается огромная работа немецких химиков по разгадке секрета этой взрывчатки. Из чего она создана, они, разумеется, немедленно поняли. Но как Ледин ее создал, они до конца войны понять не смогли. Эстафету у немцев приняли химики НАТО, США, Европы и всего мира. Бесполезно!

СССР сумел сохранить тайну, и 50 лет бронебойные снаряды, боевые части ракет были у Советской Армии самыми мощными в мире!

Инженер Ледин опередил своих коллег во всем мире на 50 лет, а если бы СССР не уничтожили подонки и тайну взрывчатки не продали Западу, то возможно, эта цифра удвоилась бы.

Однако вернемся в 1940 г. Как только взрывчатка А-IX-2 была создана, родное начальство Ледина тут же решило выдвинуть ее на соискание Сталинской премии, но Ледин отказался – он считал, что взрывчатку нужно сначала тщательно испытать. Он сам снаряжает ею корпуса 37-мм и 100-килограммовые корпуса 180-мм снарядов. Производятся стрельбы. Результаты блестящи и отчеты рассылаются во все инстанции.

А тут подоспела и война, и стало очевидно, что это уникальная взрывчатка не только для морских снарядов, но и для противотанковой артиллерии. Снаряжаются А-IX-2 400 штук 45-мм снарядов к противотанковой пушке, и снова проводится испытание. Последний отчет матрос Ледин печатает уже под бомбами блокадного Ленинграда и снова успевает отправить его во все инстанции.

Е. Ледин

Казалось бы, что в связи с войной за эту взрывчатку должны были ухватиться все генералы и адмиралы, тем более что гексоген в СССР на тот момент хотя и производился только в полупромышленных масштабах, но даже такое его количество не использовалось полностью, а тринитротолуола катастрофически не хватало.

Отчет о «А-IX-2», как пишет Ледин, был «разослан в Артиллерийское управление ВМФ, Главное артиллерийское управление РККА, Народный комиссариат боеприпасов и Артиллерийскую академию имени Ф.И. Дзержинского», но «ни Артиллерийский комитет ГАУ РККА, ни Наркомат боеприпасов не только не отозвались по существу изложенных вопросов, но даже не подтвердили его получения».

Как прикажете это понять? Работа о взрывчатом веществе, которая до войны предлагалась к выдвижению на Сталинскую премию, с началом войны вдруг потеряла актуальность?!

К нашему счастью, из-за нехватки офицеров матроса Ледина посылают в Москву в Наркомат ВМФ за таблицами стрельб. А в Москве уже паника, и наркомат ВМФ выехал во главе с наркомом и со всем самым ценным в Казань. Оставленный в здании наркомата в Москве капитан первого ранга приказывает матросу Ледину принять участие в сжигании «малоценных» бумаг. Так Ледин спас из костра свой отчет о «А-IX-2», посланный нашему главному флотоводцу Н. Г. Кузнецову.

Дежурному по наркомату ВМФ каперангу было не до взрывчатки, у него под окном стояла машина в готовности умчать каперанга из Москвы, и он отсылает Ледина в наркомат боеприпасов. Оставшимся в этом наркомате тоже не до взрывчатки Ледина, но по другой причине: в дни всеобщей паники в Москве наркомат боеприпасов вывез из Москвы все оборудование по снаряжению снарядов и мин взрывчаткой, а теперь наркомату дана команда начать их снова снаряжать в Москве. Снаряжать не на чем. И дежурный по этому наркомату посылает Ледина организовать снаряжение снарядов и мин взрывчаткой на карандашных, конфетных и других фабриках Москвы. В энциклопедическом сборнике «Оружие победы» в разделе «Пороха, взрывчатые вещества и пиротехнические средства» инженер Ледин сначала упоминается как автор «раздельно-шашечного метода снаряжения», а уж потом как автор взрывчатки на основе гексогена.[172]

А на фронте в это время вооружают солдат бутылками с бензином, выдают рекомендации держать в окопах ведра с песком, и когда немецкий танк проезжает мимо, то запрыгивать на него с ведром и засыпать песком воздушные фильтры…

А в это время в Москве: «Обращения к командованию Артиллерийского управления ВМФ по поводу реализации результатов разработки новых ВВ для повышения эффективности противотанковой артиллерии РККА оказались совершенно безрезультатными», – пишет Ледин.

И тогда матросу Ледину приходит в голову здравая мысль обратиться в политорганы – к комиссарам.[173] Он пишет рапорт начальнику политотдела Центральных управлений и Главного Морского Штаба генерал-лейтенанту Н.Д. Звягину, и тот понял матроса с полуслова. Звягин идет к наркому ВМФ адмиралу Кузнецову и заставляет его заняться взрывчаткой «А-IX-2». Нет, Кузнецов не побежал докладывать о ней Сталину, но милостиво согласился, чтобы Ледин написал письмо в ГКО за подписью Кузнецова и ввиду недоумения начальника Политотдела вынужден был это письмо подписать. Так о взрывчатке «А-IX-2» наконец узнал Сталин.

Дело немедленно закрутилось. Сначала ГКО выдает команду наркомату боеприпасов, но там дело запутывают и называют ГКО мизерные цифры производства «А-IX-2». Тогда 7 декабря матроса Ледина, вернувшегося с московских фабрик, хватают чины наркомата боеприпасов, сажают в машину и везут в Кремль, где в коридоре приезда матроса ждут Маленков, Пономаренко, наркомы, командующие родами войск, толпа генералов. Толпа расступается, открываются двери, и матрос Ледин в мокрых валенках предстает перед Верховным Главнокомандующим. Ледин докладывал ему без регламента – 40 минут. Измученный сплошными отказами, изобретатель, чтобы не нарваться на отказ и в ГКО, высказал предложение о производстве своей взрывчатки в объемах, возможных с точки зрения тогдашнего развития промышленности. Это возмутило Верховного: Красная Армия должна иметь оружие не сколько можно, а сколько нужно! Кроме этого, Сталин тут же нашел этой взрывчатке применение, о котором Ледин сам не догадался, – снаряды авиационных пушек.

Дело в том, что у авиационных специалистов не было единого мнения о том, что ставить на самолет – пушку или несколько пулеметов вместо нее. Снаряд авиапушки маленький, взрывчатого вещества в него входит очень мало и эффект от его взрыва совсем небольшой. Несколько скорострельных пулеметов могут нанести самолету противника гораздо более серьезные повреждения, чем взрыв маломощного снарядика, снаряженного тринитротолуолом.

Раз уж я отвлекся, то закончу об авиационных пушках. До Второй мировой войны, во время нее и некоторое время после немцы и мы предпочитали на самолете пушку, а англичане и американцы – по 12-14 пулеметов. И этот спор, по сути, решила только Корейская война в начале 50-х годов, в которой американцы, после снарядов немецких авиапушек, познакомились наконец с авиационным снарядом, снаряженным взрывчаткой «А-IX-2».

Тогда наши реактивные истребители МИГ-15 бис несколько уступали американским более тяжелым реактивным истребителям F-86 «Сейбр» на виражах, но превосходили в скороподъемности. Т.е. возможности авиатехники США и СССР были примерно равны, а к концу Корейской войны американцы в техническом совершенстве самолетов нас даже превосходили. Но на наших истребителях стояли две 23-мм и одна 37-мм пушки конструктора Нудельмана, а на «Сейбрах» 12 12,7-мм пулеметов «Браунинг». После появления в Корее МИГов американцы поставили крест на своих «Летающих крепостях» В-29, которые до этого считали неуязвимыми (за что их и называли «крепостями»). В-29 имел бронирование, 4 мотора, 9 т бомб, 12 членов экипажа и 12 огневых точек с автоматической наводкой на цель. Считались эти самолеты неуязвимыми потому, что истребитель имел возможность стрелять по «Крепости» максимум 2-3 секунды, после чего он или проскакивал цель, или его сбивали бортовые пулеметные установки В-29.

В «черный вторник» для «Летающих крепостей» 21 самолет В-29 вылетел под охраной 200 американских истребителей. Нашим 44-м МИГам остался только один тактический прием – сверху вниз пронизать строй этих истребителей и строй В-29. Сделали они это один раз, американцы тут же свернули к береговой черте, за которую нашим истребителям было запрещено залетать. Было сбито 12 из 21 В-29, из оставшихся 9 не было ни одного, который бы вернулся на базу без убитых и раненых членов экипажа. Попутно сбили и 4 истребителя. У наших МИГов потерь не было. Три дня ошарашенные американцы вообще не вылетали. Потом под мощным прикрытием послали на пробу тройку В-29. Эти были сбиты все. После чего стали посылать «Летающие крепости» только ночью, а потеряв сбитыми 69 «крепостей», вообще прекратили их использовать.

Вот конкретный воздушный бой Корейской войны, в описании которого ничего не говорится о взрывчатке инженера Ледина, но из которого видна ее эффективность.

«…К охраняемому объекту 913-й ИАП подошел, когда бой был уже в разгаре. С. А. Федорец услышал по радио призыв: „Помогите, меня подбили, помогите!“ Окинув пространство взглядом, Семен Алексеевич увидел дымящийся „МиГ“, которого преследовал, не переставая бить по нему в упор, «Сейбр». Федорец развернул свой истребитель и пошел в атаку на увлеченного охотой противника. С дистанции 300-400 м советский летчик ударил по американцу, и тот вошел в свое последнее пике.

Однако придя на выручку попавшему в беду коллеге, Федорец оторвался от ведомого и ведомой пары и потерял их из вида. Одинокий «МиГ» – заманчивая цель. Этим не преминули воспользоваться американцы.

Четверка «Сейбров», ведомая капитаном Макконнеллом, тут же атаковала самолет Федорца».

Прерву повествование. Капитан Макконнелл – лучший ас американских ВВС времен Корейской войны. У него на счету 16 сбитых советских, китайских и корейских самолетов. Лучшие асы Корейской войны – капитан Н. В. Сутягин и полковник Е. Г. Пепеляев. У них на счету по 23 сбитых американских самолета. У капитана С. А. Федорца по итогам войны – 8 сбитых американцев.

«Семен Алексеевич только оторвался от прицела, сбив назойливого „Сейбра“, как по кабине хлестанула очередь. Вдребезги разлетелось остекление фонаря и приборная доска, однако сам самолет остался послушен рулям. Да, это был удар аса! Так обычно повергал противника капитан Макконнелл, но и мастерство советского летчика было не хуже. Он тут же среагировал на удар и резко бросил самолет вправо на атакующего „Сейбра“. F-86 Макконнелла проскочил „МиГ“ и оказался впереди и слева. Американский ас, по-видимому, несколько успокоился, наблюдая, как задергался советский истребитель. Это была нормальная реакция „обезглавленного“ (т.е. с убитым летчиком) самолета. Когда же МиГ-15, находясь сзади, стал выворачивать в сторону „Сейбра“, Макконнелл удивился, стал выпускать закрылки и щитки, гася скорость и пытаясь пропустить противника вперед. Но было уже поздно – Федорец навскидку ударил (а удар у МиГ-15 хороший!) по американцу».

Еще прервемся. Макконнелл, подкравшись, ударил по МиГ из 12-ти пулеметов. А толку? У Федорца при проскакивании «Сейбра» были доли секунды открыть огонь, и он попал по американцу, вероятно, единственным снарядом 23-мм пушки. А этот снаряд размером с аптечный пузырек из-под пенициллина. Но в нем была взрывчатка Ледина! Читаем результат:

«Очередь пришлась по правой консоли, ближе к фюзеляжу, вырвав из крыла кусок в добрый квадратный метр! „Сейбр“ кувыркнулся вправо и пошел к земле. Опытному Макконнеллу удалось-таки дотянуть до залива и там катапультироваться.

А на подбитый «МиГ» тут же накинулись оставшиеся F-86. В результате этой атаки были перебиты тяги управления, и советскому летчику пришлось катапультироваться.

Так закончился этот драматический поединок двух асов в небе Кореи.

Это была 5-я и 6-я победы Федорца, а у капитана Макконнелла – 8-я. Правда, из-за того, что самолет американского аса упал в море, а пленка фотоконтроля сгорела вместе с МиГом, победу Семену Алексеевичу не зачли как подтвержденную».

Советские ВВС потеряли в Корейской войне 335 самолетов всех типов и сбили, по нашим неполным подсчетам, 1106 самолетов. (Нашим летчикам засчитывался сбитый самолет, если он падал на территорию Северной Кореи, а если падал в море или дотягивал до Южной, то не засчитывался). Соотношение 3:1 в пользу советских ВВС, а по реактивным истребителям – 2:1.[174]

Так что Сталин понимал, о чем говорит, когда предложил снаряжать взрывчаткой Ледина снаряды авиационных пушек – эти снаряды даже в «Летающих крепостях» делали дыры площадью в 2x2м. (Больше входной двери, если кому-то захочется образно представить, что это такое).

На совещании у Сталина было принято решение о создании при Наркомате боеприпасов Специального экспериментально-производственного бюро (СЭПБ), которому поручалось испытать с новой взрывчаткой все имеющиеся на вооружении бронебойные снаряды, развернуть производство взрывчатки «А-IX-2» и снаряжение ею бронебойных боеприпасов. Руководителем этой группы инженеров был назначен матрос Ледин. Правда, Сталин в отличие от Кузнецова внимательно относился не только к снарядам, но и к людям. Уже вечером Ледину сообщили, что личным приказом Верховного ему присвоено воинское звание военного инженера третьего ранга, что примерно соответствовало званию майора. (Соответственно Наркомат ВМФ месяц не мог снять копии с этого приказа для склада вещевого имущества, и военинженер Ледин продолжал руководить бюро в форме матроса).

Как я понимаю, освоение производства новой взрывчатки проходило при пассивном сопротивлении наркомата боеприпасов. Нарком Ванников за всю войну ни разу не встретился с Лединым, начальник первого главка наркомата Г. К. Кожевников «занял по отношению к СЭПБ весьма недружелюбную позицию», – пишет Е. Г. Ледин.

В начале работы взорвалась мастерская по снаряжению корпусов снарядов, в которой находилась взрывчатка «А-IX-2». Погибло 12 человек. Сталину немедленно сообщили об этом с вопросом, что будем делать? Ожидался ответ о прекращении работ, но Сталин не обрадовал бездельников и распорядился – пошлите Ледину еще 24 человека. Взрыв не был связан со свойствами взрывчатки, возможно, это была и диверсия, но люди перепугались. Тогда Ледин вместе с главным инженером первого главка П. В. Лактионовым убрали из мастерской всех, сами стали за снаряжательные прессы и снарядили «А-IX-2» все снаряды опытной партии.

Дело под руководством СЭПБ пошло вперед. К началу 1943 г. объем производства гексогена увеличился в 15 раз, к середине 1943 г. работа СЭПБ была практически закончена – все противотанковые и авиационные снаряды, которые промышленность поставляла фронту, снаряжались взрывчаткой «А-IX-2», ею же снаряжалась и часть снарядов морской и зенитной артиллерии.

Е. Г. Ледин в своих воспоминаниях ни разу не упомянул Берия, что и не мудрено – журнал «Военно-исторический архив», в №7 котором напечатаны воспоминания Ледина, из номера в номер стенает и плачет по «невинным жертвам сталинизма». Но тем не менее Ледин написал:

«Сразу же после выхода приказа по НКБ о назначении начальником СЭПБ, в 2 часа ночи меня вызвали на Лубянку. Там со мной познакомился сотрудник НКВД и сказал, что его ведомству поручено оказывать содействие работам СЭПБ, для чего у нас будут еженощные встречи в это время.

При этом он добавил, что при широком размахе работ по всей территории Союза, сотрудники НКВД на местах могут оказать помощь в случаях задержек или поисков необходимого оборудования, или материалов по представляемым мной сведениям.

В ряде случаев, на этапах строительства, монтажа и подготовки производства, эта помощь способствовала ускорению работ.

Встречи на Лубянке происходили каждую ночь, до окончания работы СЭПБ в сентябре 1943 г. и всегда заканчивались вопросом, который органически противоречил всему моему естеству: «Нет ли у вас замечаний о противодействии или саботаже проведению работ?» Зная методы, которые применялись НКВД, я испытывал тягостное чувство и душевный протест, исключавшие всякую возможность такого рода «помощи», и ни разу не дал на этот вопрос положительного ответа».

А вот это напрасно, напрасно Ледин не попросил защиты у НКВД, поскольку шакалы наркомата боеприпасов сразу поняли, что человек он стеснительный и его можно грабить, как хочешь.

Нарком боеприпасов Борис Львович Ванников был опытнее его в этих делах. Поэтому о присуждении Сталинской премии за изобретение и постановку на производство взрывчатки «А-IX-2» Е. Г. Ледин узнал в марте 1943 г. из газет, оттуда же он узнал, что у него в соавторах состоит тот самый начальник первого главка, который мешал освоению «А-IX-2», как мог.

Поняв, что его и его людей нагло «кинули», сразу же после сдачи окончательного отчета Ледин решил сам заняться вопросом награждения тех, кто отличился при создании и освоении его взрывчатки. Он подготовил список на награждение орденами 35 работников СЭПБ, позвонил лично Б. Л. Ванникову, и тот пообещал его с этим списком вызвать, чтобы решить вопрос о награждении. Далее Ледин пишет: «Но вызова не последовало; в скором времени вышел Указ Верховного Совета СССР о награждении тридцати пяти работников НКБ высокими правительственными наградами, причем никто из награжденных не имел никакого отношения к работе СЭПБ». Мы должны догадаться из этих слов деликатного Ледина, что его, руководителя СЭПБ, автора и изобретения, и выдающейся технологии, в этом списке тоже не было. А кто же там был? Ледин продолжает: «Состав награжденных был довольно пестрым, и для многих из них, которых я знал, награждение было совершенно неожиданным». Ну так уж «неожиданным» – разве они не знали, что они для Ванникова «свои», и что Борис Львович своих не забывает?

И Ледин, не могущий себе простить до сих пор то, что он не сумел наградить действительно заслуживших, с горечью пишет: «…я пришел к выводу, что мне надо было доложить о выполнении задания лично председателю ГКО, а не наркому, и поэтому являюсь единственным виновником происшедшего. Но кто мог подумать?»

Как вам нравится это раскаяние? Оказывается, не подлец Ванников, обворовавший заслуживших свои награды людей, виноват, а он – изобретатель.

Поскольку я пишу о Берия и все вышеописанные примеры даю для его характеристики, то хочу сделать вывод – ни один из клянущих Берия ни разу его не упрекнул в том, что он хоть однажды, хоть кого-либо из своих подчиненных обокрал.

Его подчиненные, занимавшиеся производством вооружения – нарком Д. Ф. Устинов и зам. наркома Н. А. Новиков – стали Героями Соцтруда уже в 1942 г., а сам Берия лишь в 1943 г. Тот же Ванников, зам. Берия в атомном проекте, стал дважды Героем Соцтруда после испытания первой атомной бомбы в 1949 г., а Берия скромно получил очередной орден Ленина. Когда Берия работал на Кавказе в ЧК, а затем первым секретарем ЦК ВКП(б) Закавказья, а затем по 1945 г. наркомом ВД СССР, то у него с 1921 г. руководил уголовным розыском Грузии гроза бандитов, бесстрашный опер Ш. О. Церетели. Он был награжден четырнадцатью (!) орденами, среди которых орден Ленина и 7 орденов Боевого Красного Знамени. Нет, в позорном крохоборстве, в обворовывании своих подчиненных Берия никем не уличен!

Не обвиняют его, как Ледин между строк обвиняет Н. Г. Кузнецова и начальника Главного артиллерийского управления РККА Н. Д. Яковлева, в пренебрежении новым и эффективным. Еще раз напомню – это Берия первым поднял вопрос о создании атомной бомбы, поднял тогда, когда даже ученые в это не верили.

Но я хочу рассмотреть вопрос о том, было ли сопротивление Н. Г. Кузнецова, Н. Д. Яковлева и К° принятию на вооружение новой взрывчатки случайным, от лени, недомыслия или все же они руководствовались другими мотивами?

На нужную мысль меня натолкнул все тот же Ледин, хотя он сам об этом и не подозревал. Еще раз напоминаю, что я пересказал его записки по-своему, он человек деликатный и никого в них не упрекает.

Не понятна его судьба после окончания работы по «А-IX-2». В 1943 г. его назначили начальником МТЛ ВМФ. Напомню, что первым начальником этой лаборатории был Д. И. Менделеев. Ледин отстраивает лабораторию в разрушенном Ленинграде, собирает оборудование. В итоге победным летом 1945 г. лабораторию вдруг закрывают, а его переводят в Министерство сельскохозяйственного машиностроения. Затем в его биографии идет ряд должностей, никак не связанных с научной работой, и в 56 лет его отправляют на пенсию полковником запаса. Интересно, но автору выдающейся теории в области взрывчатых веществ не было присвоено никаких ученых званий!

Теперь попробуйте напрячь фантазию и представить себе описанный Лединым такой случай (выделение сделано им).

«Как-то, много лет спустя, я встретился, в ожидании поезда, на платформе московского метро, с бывшим председателем Артиллерийского комитета ГАУ, генерал-лейтенантом, доктором технических наук Константином Константиновичем Снитко. Он был в штатском, с портфелем в руке и, видимо, еще продолжал свою преподавательскую деятельность в Артиллерийской академии имени Ф. Э. Дзержинского, где был долгое время начальником кафедры взрывчатых веществ. Мы были хорошо знакомы, так как до этого часто общались на деловой почве.

Поздоровавшись со мной, Константин Константинович задумался и спросил: «Знаете ли вы, почему вам удалось осуществить ваше предложение?» и, видя, что я недоумеваю, ответил сам: «Потому, что никого из нас здесь не было»…

Ледин выделенные им же слова никак не комментирует, давайте попробуем это сделать мы.

В понимании обывателя (который всегда считает себя умнее всех и которому мы позже дадим другой термин), Ледин дурак. Отказался от денег и звания, когда изобрел взрывчатку, не скандалил, когда его обокрали наградами, не стал добывать себе ученых и воинских званий. А Снитко умный: и ученое звание себе добыл, и воинское, никакой теории не разработал, но кафедру в академии получил.

У Снитко есть все основания глядеть на Ледина через губу – у Ледина «жизнь не удалась», а у Снитко удалась. Но… Одно мешает – Ледин автор выдающихся изобретений, а Снитко просто генерал-лейтенант и доктор технических наук. И вырывается невольное признание…

Напомню о чем оно: когда Ледин приехал в Москву и добился, достучался до ГКО – до Сталина, то в Москве в это время не было «специалистов» Главного артиллерийского управления, в том числе и этого Снитко, – они эвакуировались. И только поэтому, как говорит Снитко, они не смогли помешать внедрению «А-IX-2». Вопрос – а почему все они, включая Кузнецова, Яковлева, их работников, работников наркомата боеприпасов, хотели нанести существенный вред СССР? Почему они препятствовали внедрению «А-IX-2»?

В нашей истории довольно хорошо изучены мотивы, которыми руководствовались патриоты, понятны и мотивы, которыми руководствовались откровенные предатели. Но никто не занимался изучением мотивов, которыми в годы войны руководствовался обыватель, а ведь именно он составлял большинство населения. Обыватель – это тот, чьи цели в жизни ограничиваются желанием вкусно жрать, трахаться, иметь побольше барахла и не иметь опасностей для существования. Обывателю плевать, какая власть на дворе, ему мила любая власть, которая удовлетворяет его желания. Для удовлетворения желаний нужны деньги, для того, чтобы их иметь, надо работать или служить. И обыватель работает и служит: и шахтером, и дояркой, и ученым, и генералом. Обыватель всегда хвалит и громче всех клянется в верности существующей власти, но только потому, что надеется этим схватить у нее кусок побольше.

Понятие чести, долга, патриотизма ему неведомо, но предать откровенно он боится. Однако это не значит, что он не смотрит в будущее.

Вот представьте. Началась война с немцами. Какие мысли должны были появиться у обывателя? Мог ли он верить в победу СССР? Никогда! Посудите сами.

Обыватель, даже с образованием, всегда туповат: зная себя, он такими же представляет и всех своих соплеменников. Российский обыватель всегда млел перед Европой, а Гитлер – это Европа! И обыватель без сомнений считал – куда уж нам, лапотным, супротив Европы!

Более того, немцы поставили на колени остальные страны континента, их армия оглушительно разгромила армии остальных государств. Ну куда России (в понимании обывателя) с немецкой армией и всей Европой тягаться?!

Обыватель – подлый трус, в его понимании и все остальные – такие же. Кто же (в понимании обывателя) будет сопротивляться немцам, если «все мы трусы»?

Обыватель свято верил, что Германия победит СССР, тем более что немцы это сделали в Первую мировую, когда на стороне России была Франция, Италия, США, Бельгия и прочие страны. А одной России, с отсиживающимися на островах британцами, немцев никогда не победить!

Говорить об этом обыватель не мог – во время войны за такие разговоры могли расстрелять, но не думать о будущем он ведь тоже не мог!

В июле 1941 г. Верховный Суд СССР судил изменников: командующего Западным военным округом героя Советского Союза генерала Д. Г. Павлова с некоторыми генералами его округа. Я уже не раз в статьях цитировал протокол заседания этого суда, но процитирую его еще раз, чтобы вы взглянули на этих предателей как на трусливых и подлых обывателей. Председатель суда Ульрих спрашивает у Павлова:

«Ульрих. На лд[175]86 тех же показаний от 21-июля 1941 года вы говорите: «Поддерживая все время с Мерецковым постоянную связь, последний в неоднократных беседах со мной систематически высказывал свои пораженческие настроения, указывая неизбежность поражения Красной Армии в предстоящей войне с немцами. С момента начала военных действий Германии на Западе Мерецков говорил, что сейчас немцам не до нас, но в случае нападения их на Советский Союз и победы германской армии хуже нам от этого не будет». Такой разговор у вас с Мерецковым был?

Павлов. Да, такой разговор происходил у меня ним в январе месяце 1940 года в Райволе.

Ульрих. Кому это «нам хуже не будет»?

Павлов. Я понял его, что мне и ему.

Ульрих. Вы соглашались с ним?

Павлов. Я не возражал ему, так как этот разговор происходил во время выпивки. В этом я виноват».[176]

Т.е. еще в 1940 г. два обывателя прозондировали друг друга и поняли, что они единомышленники. И им плевать, какая власть в России, им, генералам, и при Гитлере будет хорошо. Будет же Гитлер из русских формировать туземную армию, вот они ему в этой армии и сгодятся, и жизнь будет (в смысле барахло и баб) лучше, чем при Сталине.

Отсюда, понятно, для обывателя следовало, что как только в ходе войны случится оказия (как у генерала Власова в 1942 г.), то нужно поднять руки и кричать: «Сталин капут! Их бин любит Гитлера!» Но и Павлов, и Мерецков понимали, что таких умников, как они, будет много, и Гитлер сможет обойтись и без них. Становилось очень важно сделать на пользу Гитлеру что-то, чем впоследствии можно было бы козырять. Мерецков эту проблему для себя решил, когда был начальником Генерального штаба РККА. По этому поводу Ульрих задал Павлову вопрос:

«Ульрих. На предварительном следствии (лд 88, том 1) вы дали такие показания: «Для того чтобы обмануть партию и правительство, мне известно точно, что генеральным штабом план заказов на военное время по танкам, автомобилям и тракторам был завышен раз в 10.

Генеральный штаб обосновывал это завышение наличием мощностей, в то время как фактически мощности, которые могла бы дать промышленность, были значительно ниже… Этим планом Мерецков имел намерение на военное время запутать все расчеты по поставкам в армию танков, тракторов и автомобилей». Эти показания вы подтверждаете?

Павлов. В основном, да. Такой план был. В нем была написана такая чушь. На основании этого я и пришел к выводу, что план заказов на военное время был составлен с целью обмана партии и правительства».[177]

Мне обязательно скажут, что это следователи НКВД больно били генералов Павлова и Мерецкова палками по голове и заставили их придумать ложь про мобилизационный план и оговорить себя. У следователей не хватило бы ума и знаний, чтобы такое придумать, поскольку мобилизационный план – это такая тайна, в подробности которой посвящены едва ли с десяток высших должностных лиц государства, в число которых следователи НКВД не входят.

Что касается мобилизационного плана, подло составленного Мерецковым с участием других лиц, есть и независимый свидетель. Василий Гаврилович Грабин по заданию ГАУ РККА создал дивизионную пушку Ф-22, и она была принята на вооружение в армии. Но только освоили ее производство, как в тайне от Грабина генералы вдруг приняли решение, что эта пушка плохая и ее нужно заменить новой. Грабин лишь через год узнал об этом, включился в конкурс и создал новую дивизионную пушку Ф-22УСВ. Эта пушка вновь победила своих конкурентов, но производство (станки, инструмент, модели, штампы) пришлось перенастраивать под производство нового орудия. Дальше Грабин пишет (подчеркнуто мною – Ю.М.):

«Недолго пушка УСВ шла в производстве – один только 1940 г. В 1941 г. заказчик – Главное артиллерийское управление – не заключил договор с заводом о продолжении поставок УСВ. Почему? Это было нам непонятно. Возникали разные предположения. Только одной мысли мы не допускали, что дивизионных пушек уже сделано столько, сколько потребуется во время войны. Желая внести ясность, мы обратились в высшие инстанции с просьбой указать причины прекращения производства пушек Ф-22 УСВ. Нам ответили, что мобилизационный план выполнен полностью.

Что ж, военным виднее – они сами определяют потребность армии в пушках. И раз они говорят, что мобилизационный план выполнен, значит, так оно и есть. Но правильно ли был составлен мобилизационный план?

Начало Великой Отечественной войны показало, что это было далеко не так: нехватка дивизионных пушек была очень острой. Поэтому, хотя к 1941 г. выпуск пушек УСВ был прекращен, в начале войны они вновь были поставлены на валовое производство».

А на стр. 457 своих воспоминаний Грабин пишет: «Самый приблизительный подсчет показывал, что на вооружении Красной Армии к началу 1941 г. все-таки меньше дивизионных орудий, чем на вооружении русской армии перед Первой мировой войной».[178]

Т.е. Мерецков накануне войны, составляя мобилизационный план, не только умышленно лишал РККА тягачей и автомобилей, но он лишил ее и самых массовых артиллерийских орудий – дивизионных. Случайно?!

В то время и Павлов мог к этому мобилизационному плану примазаться, поскольку он был начальником Автобронетанкового управления и эти подлые цифры согласовывал. Но затем его назначили командующим Западным военным округом, и ему надо было подумать о собственном алиби перед немцами, перед будущим хозяином – Гитлером.

И он решился на откровенное предательство, благо генералы его штаба это предательство не пресекли.

Под прикрытием миролюбивого заявления ТАСС 14 июня 1941 г. Генштаб РККА приказал, а 18 июня Жуков повторил приказ привести в боевую готовность первые эшелоны войск прикрытия границы и флот. Тогдашний начальник Генштаба Г. К. Жуков такие распоряжения давал, но проверять их не стал! Тоже случайно?!

Воспользовавшись этим, Д. Г. Павлов на направлении главного удара немцев не только не привел войска в боевую готовность, но даже не вывел их в летние лагеря, что обязан был сделать даже без угрозы войны, просто в плане летней учебы войск. А на самой границе в городе Бресте у Павлова были расквартированы две стрелковые дивизии и одна танковая. Их казармы были в пределах досягаемости немецкой полевой артиллерии, и их расположение немцам было хорошо известно. Поэтому утром 22 июня немецкие артиллеристы первые же снаряды послали прямо в гущу спящих солдатских тел. Оставшиеся в живых отступили из города, бросив в нем технику, оружие и склады. Три дивизии Красной Армии в несколько часов перестали существовать, оголилось полсотни километров боевых порядков Западного фронта. В эту прореху и рванули танки Гудериана, окружив наши войска под Минском. После таких потерь Кремль не успевает сформировать сплошной фронт на московском направлении. Гудериан снова вместе с танковой группой Гота окружает наши войска под Смоленском. Напомню, что ни на юге, ни на севере советско-германского фронта генеральского предательства в таком масштабе не было, там войска отходили, но разгромить их немцы не могли.

Предательство Павлова и его генералов обрекло советский народ на тяжелейшие потери первого года войны. А эти потери сказались и на всем ее ходе. Поэтому надо понимать, почему Ставка начала ставить во главе армий генералов НКВД. Надо понимать, почему Жукова постоянно сопровождала «охрана» из офицеров НКВД (даже на Парад Победы был выписан пропуск сопровождавшим Жукова 16-ти офицерам «охраны»). При таком конвое хочешь-не хочешь, а к немцам не сбежишь.

И Павлов к немцам сбежать не успел – через месяц после начала войны его уже судили. На суде он пытался собственную вину свалить на своих подчиненных, но те лишнего на себя брать не хотели, им хватало и своего.

Павлов вначале бодро брехал:

«Павлов. Я своевременно знал, что немецкие войска подтягивались к нашей границе и, согласно донесений нашей разведки, предполагал о возможном наступлении немецких войск. Несмотря на заверения из Москвы, что все в порядке, я отдал приказ командующим привести войска в боевое состояние и занять все сооружения боевого типа. Были розданы войскам патроны. Поэтому сказать, что мы не готовились, – нельзя».

Однако суд по этому поводу задал вопрос начальнику связи округа генералу Григорьеву:

«Ульрих. На лд 79, том 4, вы дали такие показания:

«Выезжая из Минска, мне командир полка связи доложил, что отдел химвойск не разрешил ему взять боевые противогазы из НЗ. Артотдел округа не разрешил ему взять патроны из НЗ и полк имеет только караульную норму по 15 штук патронов на бойца, а обозно-вещевой отдел не разрешил взять из НЗ полевые кухни. Таким образом, даже днем 18 июня довольствующие отделы штаба не были ориентированы, что война близка… И после телеграммы начальника Генерального штаба от 18 июня войска не были приведены в боевую готовность».

Григорьев. Все это верно».

Как видите, приказ о приведении войск в боевую готовность по плану прикрытия границы поступил 18 июня, за 4 дня до начала войны, а согласно этому плану войска должны были немедленно получить носильную норму патронов – 90 шт. на винтовку и снарядить: по две ленты к станковым пулеметам; по два диска к ручным пулеметам и пистолет-пулеметам. Остальные патроны хранить в казармах в цинках (запаянные коробки с патронами).

Ничего сделано не было – формально полк связи вроде вышел обеспечивать связь командного пункта будущего Западного фронта с войсками и Москвой, но даже этот полк ничем не был обеспечен. Остальным войскам Павлов о боевой готовности вообще ничего не сообщил.

Вину за уничтожение советских войск в Бресте Павлов попытался свалить на командующего 4-ой армией, чьи дивизии погибли в Бресте, но того тоже судили, он сидел рядом с Павловым, и суд зачитал ему эти показания Павлова.

«Ульрих. Подсудимый Павлов на предварительном следствии дал о вас такие показания: «Предательской деятельностью считаю действия начальника штаба Сандалова и командующего 4-й армией Коробкова. На их участке совершила прорыв и дошла до Рогачева основная мехгруппа противника и в таких быстрых темпах только потому, что командование не выполнило моих приказов о заблаговременном выводе частей из Бреста» (лд 62, том 1).

Коробков. Приказ о выводе частей из Бреста никем не отдавался. Я лично такого приказа не видел.

Павлов. В июне месяце по моему приказу был направлен командир 28-го стрелкового корпуса Попов с заданием к 15 июня все войска эвакуировать из Бреста в лагеря.

Коробков. Я об этом не знал».[179]

Вот вам и славные советские генералы, «невинные жертвы сталинизма», уверенные, что им при Гитлере будет хорошо. Будет ли хорошо при Гитлере советскому народу, их, вскормленных на шее этого народа, не интересовало.

А теперь, когда читатели уже познакомились с поступками вышеназванных «жертв сталинизма», давайте оценим и поступки упомянутых выше «жертв»: наркома ВМФ, прославленного советского флотоводца, даже издалека не видевшего ни одного морского сражения, адмирала флота СССР Н. Г.Кузнецова, разжалованного в 1947 г.; начальника Главного артиллерийского управления РККА, маршала артиллерии Н. Д. Яковлева, осужденного в 1946 г. за принятие на вооружение Советской Армии недоведенных зенитных орудий; наркома боеприпасов Б. Л. Ванникова, арестованного перед войной, но освобожденного, как и Мерецков, в связи с «искренним раскаянием».

Кстати, как «искренне» каялся Ванников, невольно поведал Л. М. Каганович, когда писатель Ф. Чуев расспросил его о причинах самоубийства его брата – Михаила Моисеевича Кагановича, бывшего на тот момент членом ЦК.

«У Орджоникидзе брата арестовали. Переживал очень. У меня брат тоже… Обвиняют, что я его не защищал. Вранье! Само по себе обвинение глупое. Представьте себе, что брат был бы врагом. Тогда я бы, конечно, пошел против него!

Я пришел в Политбюро, и Сталин мне сказал: – Вот мы получили показания, что ваш брат Михаил состоит в заговоре.

Я говорю: – Это ложь. Я знаю своего брата. Это большевик с 1905 г., рабочий, преданный человек, преданный Центральному Комитету партии. Все это ложь.

Сталин говорит: – Как ложь? Я получил показания.

– Мало ли показаний бывает? Это ложь. Я прошу очную ставку.

И Сталин сказал: – Хорошо. Давайте очную ставку.

Ванников, который на Михаила наговаривал, он же потом наркомом был, министром. Его освободили, конечно. Ванников был заместителем моего брата.

Когда на Ванникова были показания, Михаил, он горячий был, с пеной у рта его защищал. Этот Ванников у него на даче ночевал, боясь ареста. И брат защитил его. А потом этот же Ванников на него показывал. Тот говорит: – Ты что, с ума сошел?

– Нет, ты был вместе со мной в одной организации. Что ему скажешь?

– Но вы не видели Михаила перед тем, как он застрелился?

– Нет. Это было в коридоре. Ему сказали: – Ты там подожди, а мы еще раз поговорим с Ванниковым. Берия и Маленков. Ванников тут же сидел. Они говорили: – Мы решили его еще раз допросить, что, он с ума сходит, что ли?

А брата попросили выйти и подождать. Он, видимо, решил, раз его попросили выйти, так ему не верят, и застрелился.

– Но его не арестовывали, раз у него был с собой пистолет?

– Нет, нет. Он оставался членом ЦК. Было решение Политбюро – снять всякие обвинения с Кагановича Михаила, памятник ему на Новодевичьем поставили и разрешили мне написать – я спрашивал специально решение Политбюро, что брат – «член ЦК». Там так и написано: «член ЦК».[180]

Как видите, Павлов, чтобы выкрутиться, валил вину на невинного в данном случае Коробкова, а Ванников – на Михаила Кагановича. И выкрутился таки! А если бы не выкрутился, то тогда инженер Е. Г. Ледин и все те, кто освоил и выдал фронту взрывчатку «А-IX-2», возможно получили бы заслуженные награды.

Но вернемся к теме. Что, Кузнецов, Яковлев, Ванников не понимали значение взрывчатки «А-IX-2» для Победы? Не могли не понимать!

Так почему же Кузнецов приказал сжечь отчет об этой взрывчатке, почему Яковлев положил его под сукно, почему Ванников тормозил ее внедрение?

Не потому ли, что им требовалось предметное доказательство своей борьбы с большевизмом? Чтобы Гитлер их любил больше… Не в этом ли признался Ледину генерал Снитко?

Возможно, читатели подумают – чепуха! Если Сталин принял решение, то как могло Главное артиллерийское управление затормозить его?!

Не скажите, это Управление давало заключение о пригодности оружия для Красной Армии. Ведь не сам же Сталин бегал по полигонам и смотрел за всеми испытаниями нового вооружения. Перед войной по инициативе маршала Г. И. Кулика и при поддержке Сталина конструктор В. Г. Грабин создал мощную 57-мм противотанковую пушку ЗИС-2. Она была еще не готова – не доработан ствол и не получена нужная кучность стрельбы, – когда Сталин дал команду начать ее производство сразу на трех заводах – так он спешил. Но успели изготовить всего 320 штук, и с началом войны ее производство было прекращено![181] При Хрущеве «историки» с подачи Ванникова[182] стали нагло брехать, что производство пушки ЗИС-2 было прекращено якобы по инициативе Г. И. Кулика и Сталина.

Но возмущенный этим В. Г. Грабин написал в своих долго не издававшихся мемуарах, что производство ЗИС-2 было прекращено по инициативе маршалов артиллерии Воронова и Говорова, а органически связанный с производством противотанковых пушек Е. Г.Ледин пишет: «Весьма примечательно, что в начале войны промышленностью было изготовлено 320 шт. 57-мм противотанковых пушек ЗИС-2 (принята на вооружение в 1941 г.), однако дальнейшее производство этих пушек было прекращено по решению Главного артиллерийского управления РККА, «из-за избыточной мощности выстрела при отсутствии соответствующих целей» (!)».[183]

Так что Сталин был всемогущ, но не о семи головах, везде успеть не мог, и наши генералы, ставшие патриотами только к концу войны, гадили советскому народу, как могли и где могли в ожидании того, что фюрер им за это отвалит «ящик печенья и бочку варенья».

Чтобы была понятна дикость приведенного выше заключения ГАУ, напомню, что основное противотанковое оружие Красной Армии в 1941 г. – 45-мм пушка – на расстоянии в 500 м не могла пробить 50-60-мм лобовой брони ни одного основного немецкого танка, включая легкий танк 38t. А пушка ЗИС-2 (вновь поставленная на производство лишь в 1943 г.) эти танки могла поразить и на расстоянии в 2 км, а на расстоянии 500 м она пробивала 106-мм брони – лобовую броню танка «Тигр». Адмирал Кузнецов уже в брежневские времена нагло заявляет историку Куманеву, что надо «постоянно помнить, что наши жертвы превысили 20 млн. А нельзя ли было потерять намного меньше? Очевидно, здесь есть большая доля вины, больших ошибок и промахов со стороны Сталина».[184]

Надо помнить об ошибках Сталина, но почему о своих ошибках, не отличимых от предательства, адмирал вообще не упоминает? А надо бы подсчитать и те миллионы погибших, кто сложил головы по вине наших доблестных маршалов и адмиралов…

Н. Г. Кузнецов после смерти Сталина, где надо и не надо, при любой возможности стал заявлять, что он вопреки якобы запрету Сталина «19 июня 1941 г., когда на границах было уже очень напряженно, моим приказом все флоты были переведены на повышенную оперативную готовность (№2)».[185] Ишь какой герой»! Да вот только за 40 лет этой болтовни данный пресловутый приказ Кузнецова так нигде и не опубликован, и немудрено – флота находились в оперативном подчинении приморских округов и приказ о приведении в оперативную готовность получили от них после того, как округа 18 июня получили от Генштаба приказ о приведении войск в боевую готовность.

Так, например, в Центральном архиве минобороны ф. 221, оп. 1394, д. 2 л. 59 хранится подлинник рапорта командующего Краснознаменным Балтийским флотом вице-адмирала Трибуца такого содержания: 20 июня 1941 г. Части КБФ с 19.06.41 г. приведены в боевую готовность по плану №2, развернуты КП, усилена патрульная служба в устье Финского залива и Ирбенского пролива.

И рапорт этот отправлен не Н. Г. Кузнецову, якобы отдавшему приказ в тайне от Сталина, а только командующим Ленинградским и Прибалтийским военными округами и заместителю Л. П. Берия – начальнику погранвойск.

Да, после смерти Сталина и Берия героизм наших маршалов и генералов достиг невиданных высот – брехать они стали так храбро, что и сами в свою брехню начали верить. Вот только с фактами эта брехня не согласуется, да кто эти факты проверять станет?

Ведь в основе этой брехни лежит все тот же ХХ съезд КПСС, о котором, по сути, эта работа, но к которому мы никак не подойдем из-за необходимости получше осветить нужные страницы биографии всех героев той эпохи, страницы, которые в силу тех или иных причин либо замалчиваются, либо извращаются. Чтобы понять смысл поступков Сталина и Берия, чтобы понять смысл поступков тех, кто обрушил на Сталина и Берия океаны клеветы, нужно понять, что за люди окружали эти две выдающиеся личности нашей эпохи.

Заканчивая эту часть нашего расследования, хочу немного остановиться на стремлении Сталина быть вождем и полководцем. Ведь все те, кто льют на него грязь, всячески пытаются доказать, что его стремление к личной власти, якобы, определило все его действия и поступки. Дескать, ничего Сталин не хотел – ни женщин, ни есть, ни пить, а жаждал только власти и славы. И во имя этой власти он всех убивал, убивал и убивал…

Между тем Сталин действительно имел одну цель в жизни, но этой целью было счастье трудящегося человека. Для осуществления этой цели была нужна власть, но сама по себе она для Сталина ценности не представляла. В течение первых 10 лет нахождения в первых эшелонах власти СССР он трижды подавал прошение об отставке. Впервые с просьбой освободить его от должности генерального секретаря ВКП(б) он обратился в 1924 г. (ВКП(б) тогда еще называлась РКП(б)). Он писал:

«В Пленум ЦК РКП.

Полуторагодовая совместная работа в Политбюро с тт. Зиновьевым и Каменевым после ухода, а потом и смерти Ленина, сделала для меня совершенно ясной невозможность честной и искренней совместной политической работы с этими товарищами в рамках одной узкой коллегии. Ввиду этого прощу считать меня выбывшим из состава Пол. Бюро ЦК.

Ввиду того, что ген. секретарем не может быть не член Пол. Бюро, прошу считать меня выбывшим из состава Секретариата (и Оргбюро) ЦК.

Прошу дать отпуск для лечения месяца на два.

По истечении срока прошу считать меня распределенным либо в Туруханский край, либо в Якутскую область, либо куда-нибудь за границу на какую-либо невидную работу.

Все эти вопросы просил бы Пленум разрешить в моем отсутствии и без объяснений с моей стороны, ибо считаю вредным для дела дать объяснения, кроме тех замечаний, которые уже даны в первом абзаце этого письма.

Т-ща Куйбышева просил бы раздать членам ЦК копию этого письма.

С ком. прив. И. Сталин.

19. VIII. 24 г.»

Правда, в данном случае искренности этой просьбы верить не приходится. Это не просьба, а ультиматум. То, что Сталин поставил его сгоряча, в порыве гнева на «коммунистическую обломовщину», дела не меняет. Думаю, он знал, что Пленум ЦК его просьбу не удовлетворит, поскольку как умный человек не мог не понимать, что Пленум никогда не променяет его, трудягу, на двух балаболок. Тем не менее, это формальное прошение об отставке и, не будь Сталин Сталиным, Пленум мог бы запросто эту просьбу удовлетворить и отправить Сталина послом в какой-нибудь Афганистан.

А вот вторая попытка уже более серьезна и напоминает какой-то всплеск отчаяния:

«В Пленум ЦК (т. Рыкову). Прошу освободить меня от поста генсека ЦК. Заявляю, что не могу больше работать на этом посту, не в силах больше работать на этом посту.

(И. Сталин. 27.XII.26 г.»)

И это прошение об отставке Пленум ЦК отклонил, оставив Сталина вождем партии. Наконец, в конце 1927 г., после работы XV съезда ВКП(б), на котором 18 дней дебатировался вопрос, проводить коллективизацию или нет, Сталин снова попросился в отставку на проводимом после съезда Пленуме. Историк Н.А. Зенькович описывает это событие так:

«Председательствовал глава Совнаркома А.И. Рыков. Он предоставил слово С.В. Косиору, который огласил предполагаемый состав высших органов ВКП(б). На пост Генерального секретаря предлагался Сталин. Но он взял слово и неожиданно для всех попросил освободить его от обязанностей генсека.

– Товарищи! – сказал он. – Уже три года прошу ЦК освободить меня от обязанностей Генерального секретаря ЦК. Пленум каждый раз мне отказывает. Я допускаю, что до последнего времени были условия, ставящие партию в необходимость иметь меня на этом посту как человека более или менее крутого, представляющего известное противоядие против опасностей со стороны оппозиции. Я допускаю, что была необходимость, несмотря на известное письмо т. Ленина, держать меня на посту генсека. Но теперь эти условия отпали. Отпали, так как оппозиция теперь разбита. Никогда, кажется, оппозиция не терпела такого поражения, ибо она не только разбита, но и исключена из партии. Стало быть, теперь нет налицо тех оснований, которые можно было бы считать правильными, когда пленум отказывался уважить мою просьбу и освободить меня от обязанностей генсека. А между тем у нас имеется указание т. Ленина, с которым мы не можем не считатьсяи которое нужно, по-моему, провести в жизнь. Я допускаю, что партия была вынуждена обходить это указание до последнего времени, была вынуждена к этому благодаря известным условиям внутрипартийного развития. Но я повторяю, что эти особые условия отпали теперь и пора, по-моему, принять к руководству указания т. Ленина. Поэтому прошу пленум освободить меня от поста Генерального секретаря ЦК. Уверяю вас, товарищи, что партия только выиграет от этого.

Первым откликнулся А.И. Догадов – секретарь ВЦСПС.

– Голосовать без прений! – предложил он.

Наркомвоенмор Клим Ворошилов:

– Предлагаю заслушанное заявление отвергнуть.

Председательствующий Рыков:

– Голосуется без прений. В основу кладется предложение т. Косиора. Кто за это предложение? Кто против? Кто воздержался? Один. Всеми при одном воздержавшемся отвергнуто предложение т. Сталина.

Сталин снова попросил слова.

– Тогда я вношу другое предложение, – сказал он. – Может быть, ЦК сочтет целесообразным институт генсека уничтожить. В истории нашей партии были времена, когда у нас такого поста не было.

– Тогда у нас был Ленин, – возразил Ворошилов.

– До Х съезда у нас института генсека не было, – упрямился Сталин.

– До XI съезда, – уточнил кто-то.

– Да, кажется, до XI съезда у нас не было этого института, – принял поправку Сталин. – Это было еще до отхода Ленина от работы. Если Ленин пришел к необходимости выдвинуть вопрос об учреждении института генсека, то я полагаю, что он руководствовался теми особыми условиями, которые у нас появились после Х съезда, когда внутри партии создалась более или менее сильная и хорошо организованная оппозиция. Но теперь этих условий нет уже в партии, ибо оппозиция разбита наголову. Поэтому можно было бы пойти на отмену этого института. Многие связывают с институтом генсека представление о каких-то особых правах генсека. Я должен сказать по опыту своей работы, а товарищи это подтвердят, что никаких особых прав, чем-либо отличающихся от прав других членов Секретариата, у генсека нет и не должно быть.

– А обязанности? – раздался голос.

– И обязанностей больше, чем у других членов Секретариата, нет, – продолжал Сталин. – Я так полагаю: есть Политбюро – высший орган ЦК, есть Секретариат – исполнительный орган, состоящий из пяти человек, и все они, эти пять членов Секретариата, равны. Практически так и велась работа, и никаких особых прав или особых обязанностей у генсека не было. Не бывало случая, чтобы генсек делал какие-нибудь распоряжения единолично, без санкции Секретариата. Выходит, таким образом, что института генсека, в смысле особых прав, у нас не было на деле, была лишь коллегия, называемая Секретариатом ЦК. Я не знаю, для чего еще нужно сохранять этот мертвый институт. Я уже не говорю о том, что этот институт, название генсека, вызывает на местах ряд извращений. В то время как наверху никаких особых прав и никаких особых обязанностей на деле не связано с институтом генсека, на местах получились некоторые извращения, и во всех областях идет теперь драчка из-за этого института между товарищами, называемыми секретарями, например, в национальных ЦК. Генсеков теперь развелось довольно много, и с этим теперь связываются на местах особые права. Зачем это нужно?

– На местах можно упразднить, – подал голос нарком труда В.В. Шмидт.

– Я думаю, – закончил Сталин, – что партия выиграла бы, упразднив пост генсека, а мне бы дало это возможность освободиться от этого поста. Это тем легче сделать, что в уставе партии не предусмотрен пост генсека.

Председательствующий Рыков возразил:

– Я предлагаю не давать возможности т. Сталину освободиться от этого поста. Что касается генсеков в областях и местных органах, то это нужно изменить, не меняя положения в ЦК. Институт генерального секретаря был создан по предложению Владимира Ильича. За все истекшее время, как при жизни Владимира Ильича, так и после него, оправдал себя политически и целиком и в организационном и в политическом отношении. В создании этого органа и в назначении генсеком т. Сталина принимала участие и вся оппозиция, все те, кого мы сейчас исключили из партии; настолько это было совершенно несомненно для всех в партии. Этим самым исчерпан, по-моему, целиком и полностью и вопрос о завещании… Это же вся партия знает. Что теперь изменилось после XV съезда и почему это нужно отменить институт генсека?

– Разбита оппозиция, снова повторил Сталин.

– Я предлагаю отвергнуть предложение т. Сталина, настаивал Рыков. Его дружно поддержали:

– Правильно, голосуй!

– Голосуется, – провозгласил Рыков. – Кто за предложение т. Сталина: уничтожить институт генерального секретаря? Кто против этого? Кто воздержался? Нет.

– Товарищи, сказал Сталин, я при первом голосовании насчет освобождения меня от обязанностей секретаря не голосовал, забыл голосовать. Прошу считать мой голос против.

– Это не много значит! – зашумели в зале».[186]

Здесь, как видите, чувствуется какая-то усталость и, я бы сказал, минутное малодушие Сталина. Он ведь настойчиво и абсолютно серьезно просил освободить себя от роли вождя партии и, как я уже писал выше, от автоматически доставшейся ему вместе с должностью генсека роли вождя всего народа. Наверняка в этот момент невыносимая тяжесть ответственности придавила его, и он попытался облегчить ее, уйдя на вторые роли в государстве. Когда ему это не удалось, он попытался избавиться от ответственности косвенно – разжаловать свою должность в простые секретари. Больше он такого малодушия никогда в жизни себе не позволял, но нам ведь интересна реакция остальной верхушки ВКП(б) – почему они его не отпустили, почему даже слушать его не захотели?

Попробуйте это понять: те, кто мог его заменить, сами как огня боялись должности вождя и как огня боялись остаться без вождя. Почему?

Потому, что всяких благ у них было и так больше, чем у Сталина, а Сталин снимал с них личную ответственность за их собственные решения. При вожде они могли, не работая, не вдумываясь, не вникая, болтать что угодно и как угодно критиковать самого вождя. Это ведь было просто «их мнение», оно могло быть и ошибочным, ведь, как всем известно, и умный человек может ошибиться. «Если я не прав, то пусть вождь пояснит мне, в чем я не прав». А у вождя любое мнение – это решение, он за него отвечает, он не имеет права ошибаться. Даже если это решение Политбюро навязывает ему, вождю, большинством голосов, то и тогда только он виноват – как же мог он, вождь, просмотреть дурацкое решение коллектива? Как мог не убедить остальных, что оно неправильное? Он же вождь, а они просто члены Политбюро.

Заметьте, если бы Пленум удовлетворил просьбу Сталина хотя бы во второй части, то Рыков, глава правительства и председательствующий на заседаниях Политбюро, стал бы вождем страны. Поскольку кем бы был Сталин в этом случае? Правильно, одним из пяти секретарей ВКП(б) и только. Но посмотрите, это ведь именно Рыков сделал все, чтобы предложение Сталина об упразднении должности генсека не прошло. Он категорически не хотел сам быть вождем! Почему?

Ведь при Сталине Рыков мог работать как попало – какие к нему претензии, если он просто выполняет решения Политбюро, где главным является вождь правящей партии? А исчезнет вождь, то на кого Рыкову свалить ответственность за свои лень и тупость?

Вспомним еще раз «шахтинское дело». Сталин, вождь партии, на Политбюро предлагал помиловать осужденных к расстрелу, а Бухарин сагитировал остальных членов Политбюро их расстрелять. Кого нынче винят в этом расстреле? Бухарина? Да нет, винят вождя – Сталина.

Остальные, не претендующие на роль вождя члены ЦК и слушать не хотели Сталина по другим причинам. Он решал их вопросы, он умел вникнуть и разобраться во всем, с ним можно было делать дело. А ведь дело членам ЦК надо было делать обязательно: не сделаешь – потеряешь власть, а потеряешь власть – что будешь делать? Просить, чтобы просто расстреляли, а не сожгли живьем в паровозной топке, как Сергея Лазо?

А если Сталин уйдет, то с кем это дело делать? С алкашом Рыковым? С «Колей-балаболкой» Бухариным? С «коммунистической обломовщиной» Каменевым? Нет, жизнь дороже! Поэтому, пока потеря власти для большевиков вела к смерти их лидеров (членов ЦК), Сталин не имел никаких шансов покинуть должность вождя. По крайней мере он был нужен до победы над Гитлером – до того момента, когда быть коммунистом стало уже безопасно.

Если бы Сталин мог найти какой-то способ не снимать с должностей всю эту ленивую и тупую «коммунистическую обломовщину», не заменять ее деятельными, умными и работящими кадрами, то эти люди никогда бы и не подумали изменять Родине и организовывать заговоры против Советской власти. Не было бы и 1937 г. Но с этими «революционными болтунами» на шее идти вперед было невозможно, их приходилось оттаскивать от государственных кормушек, и они зверели.

Итак, если говорить в принципе, то вождем делают три вещи: общий страх всего общества перед лицом какой-либо угрозы; личные выдающиеся качества ума и трудолюбия претендента на роль вождя; отсутствие равноценных конкурентов, не боящихся возложить на себя ответственность за свои решения. По этим же самым трем обстоятельствам Сталину пришлось стать, опять помимо своей воли, и военным вождем – стратегом.

А внешнюю угрозу СССР в тот момент олицетворял выдающийся военный специалист мировой истории.

Ставший в 1933 г. вождем немецкого народа, Адольф Гитлер к поприщу военного вождя готовил себя с самого начала своей деятельности. Записав и выделив шрифтом еще в 1924 г. в своей программной книге «Моя борьба» (Mein Kampf): «целью всей внешней нашей политики должно являться приобретение новых земель» и «когда мы говорим о завоевании новых земель в Европе, мы, конечно, можем иметь в виду в первую очередь только Россию и те окраинные государства, которые ей подчинены»[187] – Гитлеру уже некуда было деваться. Ведь совершенно очевидно, что в России Сталин уже создал национальное государство, что Гитлера никто в России не ждет и просто так никто и никакие земли ему не собирается отдавать. Поставив перед собой задачу захвата новых земель, Гитлер волей-неволей обязан был изучать военное дело. И то, до какой глубины он его изучил, воистину изумительно.

В определенном смысле Гитлера нужно считать самым выдающимся полководцем всех времен и народов. Для пояснения этой мысли я должен ввести несколько дополнительных терминов по аналогии с термином «полководец». Полководец – это тот, кто водит полки, и это, исходя из сегодняшней организации армий, – командир дивизии. Тогда командующий армией как структурного войскового объединения, – это дивизиеводец. Командующий фронтом – армиеводец. И командующего всеми войсками страны, Верховного главнокомандующего, следовало бы по аналогии назвать фронтоводцем, но в данном случае необходимое нам слово есть – стратег.

Так вот, если бы мы в последний месяц Второй мировой войны гипотетически взяли Сталина, Наполеона, Суворова, Гитлера да и любое другое громкое имя в военной истории, дали им по 15 тыс. человек равных по психофизическим качествам (или по 100 тыс.) и предложили каждому организовать из этих людей дивизию (армию), вооружить их по своему разумению и обучить, то дивизия и армия Гитлера, на мой взгляд, в боях разгромила бы всех своих конкурентов.

Никто до него в военном деле не был столь революционным, никто не внес для своего времени в военное дело так много революционных новшеств. Деятельность Гитлера до войны и в ходе ее – это, по сути, история его непрерывной борьбы с косностью немецких генералов. Даже они, по-своему самый выдающийся генералитет мира, не способны были сразу понять суть того, что Гитлер задумывал. По-настоящему его, возможно, понимал только Гудериан в области танковых войск и Геринг в области военно-воздушных сил.

Прослуживший с Гитлером всю войну фельдмаршал Кейтель четко написал, что и он не мог понять замыслов Гитлера и трижды просился на фронт, предлагая Гитлеру заменить себя, как Кейтель считал, более умным фельдмаршалом Манштейном.[188]

После войны все немецкие генералы из тех, кто не попал под расправу Нюрнбергского трибунала, стали все свои ошибки и поражения валить на Гитлера, «самый умный» фельдмаршал Германии Манштейн в этом не был исключением. Тем не менее и он вынужден признать за Гитлером выдающиеся способности к анализу. «Но, помимо этого, Гитлер обладал большими знаниями и удивительной памятью, а также творческой фантазией в области техники и всех проблем вооружения» – писал Э. Манштейн.[189]

Кейтель, который знал, что после Нюрнбергского трибунала его казнят, и которому по этой причине нечего было терять, писал более откровенно, в том числе и о том, что именно у Гитлера было и чего не было у его генералов:

«Я упоминаю об этом только для того, чтобы показать, как фюрер с его ни с чем не сравнимым даром предвидения вникал во все подробности практической реализации собственных идей и всегда смотрел в корень, когда что-либо предпринимал. Мне приходилось снова и снова констатировать это во всех областях моей служебной сферы. Таким образом, и высшие командиры, и мы, в ОКВ,[190] были вынуждены пользоваться этим основательным методом работы. Фюрер без устали задавал вопросы, делал замечания и давал указания, стремясь ухватить самую суть, до тех пор, пока его неописуемая фантазия все еще видела какие-то пробелы. По всему этому можно представить себе, отчего мы зачастую целыми часами докладывали ему и обсуждали различные дела. Это являлось следствием его метода работы, который так сильно отличался от наших традиционных военных навыков, приучивших нас передавать решение о проведении в жизнь отданных приказов своим нижестоящим органам и штабам. Хотел я или нет, мне приходилось приспосабливаться к его системе».[191]

То есть, благодаря своим исключительным способностям к фантазии и воображению, Гитлер мог представить в уме бой или военную операцию, прокрутить тысячи вариантов их развития, выбрать лучший, притом такой, что его генералы впадали в истерику, настолько им идеи Гитлера казались глупыми, необычными, неожиданными, парадоксальными.

Вот, к примеру, конфликты Гитлера со своими генералами в области вооружений.

Когда немецкие конструкторы создали 88-мм зенитное орудие, то только Гитлер оценил его возможности в борьбе с укреплениями врага. Он вообразил: укрепления, местность и огромную скорость снаряда, соприкасающегося с укреплением, и понял, что эта пушка именно то, что и надо для борьбы с железобетонными фортами и ДОТами. Генералы считали его фантазии глупостями: у этой пушки очень легкий снаряд и, по опыту Первой мировой, он, падая сверху, не проломит бетон, а для стрельбы по амбразурам эта пушка не годится, так как ее из-за тяжести невозможно было подтянуть к ДОТу на 300-400 м. И когда Гитлер в начале 1938 г. снял с должности генерала саперных войск Ферстера за то, что тот на границе с Польшей строил укрепления так, что их с польской стороны можно было расстрелять подобными орудиями, то и Кейтель стал считать Гитлера самодуром. Но вот немцы оккупировали чешские Судеты.

«Величайший интерес вызывали не только у военных, но и, разумеется, у самого Гитлера чешские пограничные укрепления. Они были сооружены по образцу французской линии Мажино под руководством французских инженеров-фортификаторов. Мы были просто поражены мощью крупных заградительных фортов и артиллерийских укрепленных позиций. В присутствии фюрера были произведены опытные обстрелы из наших орудий. Нас потрясла пробивная способность наших 88-мм зенитных орудий, снаряды которых прямой наводкой полностью пробивали обычные блиндажи с расстояния до 2000 м. Ведь именно такую задачу фюрер предварительно ставил их применению: значит он был прав, когда отдавал приказ об их использовании».

Потом всем стало ясно, за что Гитлер снял с должности генерала саперных войск Ферстера:

«Позже война против Франции и здесь подтвердила правоту Гитлера, ибо французские береговые сооружения на противоположном берегу наши 88-мм орудия при стрельбе прямой наводкой разрушали с первого попадания».

Сейчас безоговорочно считается, что главным теоретиком массированного использования сухопутных войск был Г. Гудериан. Но что этот командир автомобильного полка смог бы сделать без поддержки Гитлера против железобетонной стены генералов-«профессионалов»? Ведь даже Гитлеру нелегко было их пробить. Например, к войне против Чехословакии Германия по-настоящему была не готова, и единственной идеей, которая могла обещать успех, была идея прорыва чешских укреплений и быстрого ввода в тылы чехов крупных танковых соединений. Против этой идеи Гитлера выступили командующий сухопутных войск Браухич и начальник его штаба Гальдер. Они считали, что раз артиллерии у Германии еще мало, то все танки нужно равномерно распределить по пехотным дивизиям. 4 часа подряд Гитлер пытался объяснить Браухичу и Гальдеру суть дела и, как пишет Кейтель, вынужден был махнуть на них рукой:

«Гитлер потерял терпение и, в конце концов, приказал им в соответствии с его требованием стянуть все танковые соединения и массированно использовать их для прорыва через Пльзень. Холодно и раздраженно он попрощался с обоими господами».

К французской кампании немецкие генералы снова начали саботировать механизацию армии, считая, что она и так избыточно моторизована, и это сильно мешало Гитлеру. Кейтель пишет:

«Однако только в течение зимы, прежде всего в результате новых вмешательств Гитлера, из первоначально слишком слабых танковых войск был сформирован корпус под командованием Гудериана, а затем и настоящая танковая армия во главе с генералом фон Клейстом и начальником штаба Цейтлером. Это следует приписать исключительной настойчивости и несгибаемой воле фюрера».

Кстати, историками почти единогласно утверждается, что победный план войны с Францией и ее союзниками – план прорыва через Ардены на Абвилль – принадлежит Манштейну. Но на чем основано это утверждение, кроме согласия с ним самого Манштейна? На самом деле, как пишет Кейтель, эта идея с самого начала была планом Гитлера. Еще в октябре 1939 г., когда рассматривался самый первый вариант плана войны во Франции, разработанный немецким Генштабом, произошло следующее.

«Несколько дней спустя – это было, верно, в середине октября – генерала Гальдера вызвали к фюреру для доклада оперативного плана „Запад“. Присутствовали Йодль и я. Хотя Гитлер и перебивал докладчика различными репликами, но в заключение сказал: от высказывания своей позиции он воздержится до тех пор, пока Гальдер не вручит ему карту с планом операции. Когда Гальдер удалился, Гитлер заявил нам примерно следующее: ведь это же старый план Шлиффена с сильным правым крылом на Атлантическом побережье; такие операции дважды безнаказанно не проходят! Я же придерживаюсь совсем иного взгляда и в ближайшие дни скажу вам (Йодлю и мне) об этом, а потом сам поговорю с ОКХ.[192]

Из-за нехватки времени не хочу здесь рассматривать вытекавшие отсюда оперативные вопросы, а ограничусь констатацией: именно лично Гитлер требовал прорыва танковых групп через Седан к побережью Атлантики у Абвилля с тем, чтобы охватить с тыла и отрезать пробивающуюся сюда, как можно было предвидеть, франко-английскую моторизованную армию».

Немецкий Генштаб против этого плана встал на дыбы, но уже тогда, в октябре 1939 г., Гитлер сказал: «Мы выиграем эту войну, даже если она стократно противоречит доктрине Генштаба». А встреча Манштейна с Гитлером, на которой Манштейн высказал ему свои идеи по плану, произошла только в феврале 1940 г.[193] И поскольку товарищем Манштейна был друг адъютанта Гитлера, то поди сегодня гадай: то ли Манштейн сам додумался до прорыва через Ардены, то ли ему друг подсказал, что нужно Гитлеру говорить, чтобы ему понравиться.

Почти во всех операциях Второй мировой военный гений Гитлера довлеет даже над неординарными способностями его генералов. Это он дал и настоял на приказе «Ни шагу назад» зимой 1941/1942 г. под Москвой. Безжалостно снимал с должностей тех генералов, кто пытался отступать.[194] Кейтель пишет:

«Но противоречило бы истине, если бы я не констатировал здесь со всей убежденностью: катастрофы удалось избежать только благодаря силе воли, настойчивости и беспощадной твердости Гитлера. Если бы продуманный план поэтапного отступления в том виде, в каком его желала осуществить в своем узколобом, эгоистическом и диктуемом бедственной ситуацией ослеплении тяжело теснимая и страдающая от жутких холодов (этой причины апатии) группа армий „Центр“, не был перечеркнут неумолимым, бескомпромиссным противодействием и железной энергией фюрера, германскую армию в 1941 г. неизбежно постигла бы судьба наполеоновской армии 1812 г. Это я как свидетель и участник событий тех страшных недель должен сказать совершенно определенно! Все тяжелое оружие, все танки и все моторизованные средства остались бы на поле боя. Сознавая возникшую таким образом собственную беззащитность, войска лишились бы также ручного оружия и, имея за своей спиной безжалостного преследователя, побежали бы».

И даже в последней своей операции, в которой военный гений Гитлера превзошел интеллект набирающегося опыта Сталина, Гитлеру пришлось преодолевать нерешительность и панику среди своих генералов. В начале лета 1942 г. Гитлер, получив разведданные о готовящемся наступлении советских войск с Барвенковского выступа, разработал собственную контроперацию и «поймал» Сталина. Но удар Тимошенко под Харьковом был столь силен и угроза окружения самих немцев была так реальна, что запаниковали командовавшие войсками немецкие генералы. Кейтель пишет:

«Весенняя операция (1942 г.) в районе Полтавы началась в последний момент, когда русские глубоко вклинились в линию фронта, что грозило прорывом слабым, все еще растянутым оборонительным линиям. Фельдмаршал Бок хотел ввести в бой предоставленные в его распоряжения для контрудара и частично еще подбрасываемые силы там, где намечалась опасность прорыва противника в западном направлении. Фюрер же как главнокомандующий сухопутными войсками считал, что контрнаступление следует предпринять на базе дуги вклинения, по хордовому направлению, чтобы таким образом отрезать противника, оказавшегося в мешке. Однако фон Бок боялся, что с этим маневром не успеет. Тогда Гитлер вмешался сам и приказал действовать в соответствии с его планом. Он оказался прав: в стадии наибольшего кризиса битва превратилась для русских в решающее поражение с неожиданно большим числом военнопленных».

Заканчивая оценку Гитлера, хочу повторить, что он был величайшим полководцем истории, а то, что недоумковатые историки даже после войны продолжают представлять его в качестве полусумасшедшего ефрейтора, является тягчайшим оскорблением памяти тех солдат, офицеров и генералов армий союзников, которые пали в боях с немецкими армиями, ведомыми Гитлером. Это является оскорблением тех, кто фашистскую Германию все же победил.

А. Гитлер

Между прочим, Наполеон в свое время принес не меньше, чем Гитлер, страданий всем народам Европы. Тем не менее, у Наполеона военной славы никто не забирает, а в России его, кстати, всегда считали великим полководцем и бюсты его держали в библиотеках даже после войны 1812 г.[195] Это же ведь честь какая – такого гения победить!

Почему Гитлер представляется в качестве полусумасшедшего, тоже понятно. Он ведь был антисемит, а не любить дорогих евреев могут только сумасшедшие. Вот Гитлер и стал сумасшедшим – куда ж ему в руках наших еврейских писателей и историков было деться? Но интересно, как долго эту «еврейскую линию» в истории, оскорбляющую остальные нации, будут терпеть поляки, французы, американцы и, главное, мы, советские люди, основные победители фашизма?

Если считать Гитлера сумасшедшим за то, что он хотел за счет СССР увеличить жизненное пространство для немцев, то кем тогда считать целую череду американских президентов, которые считают весь мир зоной интересов США и бомбят в этой зоне любого, кто с этим не согласен?

Сталину не удавалось во всех битвах достичь уровня полководческого мастерства, сравнимого с мастерством Гитлера. Сталин просто не успел – возглавляемые им войска разгромили войска, возглавляемые Гитлером, и учеба Сталина на этом закончилась – он снова вернулся к гражданским делам. У Гитлера была слишком большая фора, чтобы его за 4 года можно было опередить. Помимо стремления стать военным вождем, помимо того, что военное дело Гитлер сделал своим главным интересом, он также непосредственно участвовал в разработке тактики для будущей войны и лично участвовал во всех крупных учениях и маневрах немецкой армии.

В отличие от него, Сталин военным вождем стать не мечтал и даже не предугадывал такого поворота событий. В 1925 г. он, к примеру, отказался от поста наркома обороны, который с началом войны в 1941 г. все же вынужден был принять. Дело в том, что стратегия большевиков не предусматривала захватнических войн, следовательно, сама война для Сталина была событием возможным, но необязательным, – не было стимула изучать военное дело задолго до войны.

Пожалуй, только воспитанием граждан Гитлер и Сталин занимались в одинаковом объеме, а в области народного хозяйства Гитлеру было несравненно легче – после его революции в Германии остались все кадры инженеров и управленцев, осталась система их воспроизводства и подготовки. В России же эти кадры и при царе были малочисленны, в ходе революции еще и изгонялись, а в службе у большевиков были склонны к рвачеству и измене. На Сталина навалился такой огромный объем работ по народному хозяйству, что глубоко вникать в военное дело в мирное время он просто не успевал. Он был, повторю, человеком «семи пядей во лбу», но не о семи головах, и в сутках у него были все те же 24 часа, – абсолютно все дела в стране он физически не охватывал.

Как гражданского вождя, его, разумеется, в первую очередь заботило, чтобы у СССР была сильная армия, и он делал все, чтобы обеспечить требования ее генералов. Но он не участвовал в учениях и маневрах, не разрабатывал тактику, не подбирал к этой тактике оружие, не обучал войска и сам полководческому мастерству не обучался. Все это делали советские генералы и маршалы, и Сталин надеялся, что все это они делают хорошо. И только война показала, что надеяться на них было нельзя.

Советские генералы, как оказалось, думали не о войне, а о своем комфорте на шее у советского народа. Тактику для Красной Армии они практически оставили с Первой мировой войны, с небольшими обезьяньими заимствованиями из тактических новинок армий других стран. Так Тухачевский, услыхав, что в армии США вроде бы появились универсальные пушки, потратил скромные по тем временам конструкторские силы на эту бредовую идею.[196] Из Германии, от 100-тысячного рейхсвера, были позаимствованы «сковывающие группы», которые, якобы, должны отвлекать противника в бою. Сами немцы, когда Гитлер преобразовал рейхсвер в вермахт, от этих тактических единиц отказались и не применяли их даже в войне с Польшей в 1939 г.,[197] а у нас глупость этой выдумки показала война с финнами зимой 1939-1940 гг. И, тем не менее, Жуков на декабрьском 1940 г. Совещании генералитета РККА продолжает планировать наступательные операции РККА с этими дурацкими сковывающими группами.[198]

Между прочим, охотно включившись под командой Хрущева в кампанию клеветы на Сталина, советский генералитет отвел глаза и народу, и историкам от своего собственного довоенного идиотизма. А он вопиющ, и его нельзя объяснить просто низким уровнем техники в СССР.

Пара примеров.

По количеству боевых самолетов РККА превосходила немцев и их союзников в несколько раз, и эти самолеты по формальным параметрам (скорости и вооружению) в среднем были на тогдашнем мировом уровне, но они практически не имели связи ни между собой, ни с землей. Причем, по средствам связи и радионавигации ВВС РККА уступали не только всем остальным странам, но даже Гражданскому воздушному флоту СССР.

По общему количеству танков СССР превосходил Германию почти в 10 раз, но генералы, не понимая сути применения танков, не заказали для танковых войск ни самоходной артиллерии, ни бронетранспортеров для пехоты.

Прекрасные образцы артиллерийских орудий, составившие советскую артиллерию, во много раз превосходящую немцев по числу стволов, не были оснащены средствами разведки артиллерийских целей. Уровень артиллерийской разведки Красной Армии был на уровне прошлых веков.

Мы гордимся, что в Великую Отечественную войну произвели танков, самолетов, оружия и боеприпасов больше, чем вся Европа. Да, это наша справедливая гордость. Но идиотизм состоит в том, что этим же самым в своих многочисленных мемуарах гордятся и советские военачальники! Нет, это не их гордость – это гордость рабочих и инженеров, женщин и детей, – тех, кто все это произвел и создал. И это позор советских генералов, которым для войны потребовалось чуть ли не в несколько раз больше человеческих и материальных ресурсов, чем немцам.

Давайте немного подсчитаем.

На советско-германском фронте немцы и их союзники (от итальянцев до власовцев и прочих предателей) потеряли убитыми, умершими от ран и пропавшими без вести 5,3 млн. человек.[199] Учитывая несколько «хитрый» счет немецких потерь (умершими от ран считались только те, кто умер в течение 3-х дней, остальные умирали от «не связанных» с войной причин), округлим эту цифру до 6 млн. Исходя из того, что на одного убитого обычно бывает до 3-х раненых, увеличим эту цифру до 24 млн. и получим число тех, по кому наши войска попали.

Но для того, чтобы нанести такому огромному числу солдат противника боевые ранения, мы только снарядов и мин произвели 775,6 млн. шт.[200] Т.е., на уничтожение или ранение одного бойца у противника тратилось 32 артиллерийских снаряда! И это не считая авиабомб и огня стрелков! Более того, не артиллерия и авиация уничтожила главные силы противника, а все та же древняя пехота.

Крайне низкая эффективность, к примеру, советской артиллерии вызывает удивление даже неангажированных историков на Западе (у нас эти проблемы историков просто не интересуют). Вот, скажем, бывший английский разведчик Лен Дейтон в своей уже упомянутой книге отдает должное Красной Армии:

Но одновременно Дейтон поражается:

Еще раз подчеркну, что речь идет не о несовершенстве артиллерийских орудий, а о том, что они не знали, куда стреляют. Без хорошей оптики, дальномеров, радиоразведки, звуковой и авиаразведки наша полевая артиллерия молотила по площадям, на которых и противника-то не было.

Гитлер до войны на своих генералов не надеялся и поэтому успел вникнуть сам во все эти вопросы, а Сталин и до конца войны во все тонкости вникнуть не успел, почему я и пишу, что самым сильным полководцем мира нужно считать все же Гитлера.

Но зато Сталин намного превосходил Гитлера как глава государства, а поскольку войны выигрывают не армии, а государства, то это уравняло их возможности даже в начале войны и даже в военной области.

Положение СССР в мире было несравнимо более тяжелым, чем у Германии. Практически до начала 30-х гг. Советский Союз находился в политической и экономической блокаде, а это фактор, который совершенно отсутствовал у Гитлера. Более того, Англия, Франция и США делали все, чтобы Гитлер, опираясь на помощь пограничных с СССР государств, напал на Советский Союз.

Лига Наций, предшественница нынешней ООН, в 1936 г. без возражений позволила Гитлеру увеличить территорию за счет самовольного занятия Германией демилитаризованной Рейнской области, затем дала ему возможность присоединить к Германии суверенную Австрию.

Далее Гитлер потребовал присоединения к Германии части Чехословакии, очень мощного, кстати, государства в промышленном отношении. Только одни заводы «Шкода» поставляли немцам в ходе Второй мировой войны оружия столько, что это позволяло воевать 40 немецким дивизиям – количеству, с которым, например, англо-американцы до 1945 г. никогда не встречались. Об этом, кстати, с беспощадной откровенностью написал премьер-министр Великобритании в 1940-1945 гг. Уинстон Черчилль:

Чехословакия имела не только сильную армию, но и договор о взаимопомощи с Францией. Затем к этому договору примкнул и СССР, примкнул на условиях, что он вступится за чехов, если за них вступится и Франция. Однако когда в 1938 г. в Мюнхене Гитлер в присутствии премьеров Франции и Великобритании потребовал себе у чехов Судеты, то именно «союзница» чехов Франция заставила Чехословакию сдаться. (Несмотря на условия договора, СССР все же предложил чехам военную помощь и даже начал перегонять авиацию на чешские аэродромы, но чехи не приняли помощь и сдались). Причем, на переговорах в Мюнхене британцы, не имевшие договора с чехами, сначала пытались не допустить немецкого разбоя, но, как пишет Кейтель:

Чехи уступили нажиму Франции и Англии, и тогда на них бросилась союзница Германии – Польша. «С алчностью гиены» – как написал Черчилль. Польша бросилась на грабеж Чехословакии так шустро, что немцы вынуждены были принять меры, чтобы уберечь от поляков свою долю чешской добычи. Как пишет Кейтель, чехи не успели подписать с немцами соглашение о передаче Судет, а «с наступлением темноты еще вечером 14 марта личный полк СС Гитлера вторгся в Моравско-Остравский выступ, чтобы заранее обезопасить витковицкие металлургические заводы от захвата поляками».[204]

Это ведь сегодня историки в своем большинстве пишут, что 22 июня 1941 г. на СССР напала Германия. Это ложь, поскольку в этот день на СССР напала вся остальная Европа, за исключением воюющей с Германией Британии да разве что еще сербов и греков. На СССР шли испанские дивизии и французские легионы, армии Италии, Румынии, Венгрии и Финляндии, скомплектованный в национальные соединения или соединения SS, – сброд всех национальностей. Только иностранная часть войск SS составляла 400 тыс. человек.

Оцените этот сброд по таблице национального состава пленных, взятых Красной Армией в войне с Гитлером и с японцами.

Национальный состав военнопленных в СССР в период с 22.06.1941 г. по 2.09.1945 г.[205]

Да, конечно, собственно в войсках, напавших на СССР, было больше немцев, но зато на заводах, ковавших оружие для Гитлера, больше было остальных европейцев. К примеру, евреи, которых, кстати, среди пленных гитлеровских войск оказалось в 4 раза больше, чем официально воевавших с СССР финнов, производили на промышленных предприятиях Освенцима синтетический бензин и каучук для гитлеровских войск. Всего на немцев к началу войны с СССР работало 250 млн. человек.

И, к слову о финнах и евреях, оцените такой факт:

«Оказалось, что в осаждавшей Ленинград финской армии служило не менее трехсот не то что евреев, а верующих иудеев! Всем им, согласно демократическим законам Финляндии, была предоставлена возможность соблюдать свои религиозные обряды, для чего неподалеку от линии фронта, на реке Свирь, в разборном финском домике оборудовали походную синагогу.

Обрезанные финские парни сражались за грядущее торжество Третьего Рейха и Великую Финляндию до Архангельска не хуже, чем самые отборные эсэсовцы. Двое из них – майор Лео Скурник и унтер-офицер Соломон Класс – были даже представлены немецким командованием к высшей немецкой награде – Железному Кресту I класса! Думается, и среди прочих военнослужащих-евреев Германии и ее союзников можно будет обнаружить еще немало столь же отличившихся».[206]

Но в военном плане это была далеко не вся проблема, которая встала перед Сталиным. Между немцами, итальянцами и японцами существовал военный договор, так называемая «ось Берлин-Рим-Токио». По этому договору с началом войны с немцами на СССР нападала и Япония, и, скорее всего, Турция тоже постаралась бы воспользоваться моментом. Весь мир охотно участвовал в планах уничтожения СССР.

Добавим еще, что этот вопрос тщательно замалчивается историками, но есть все основания полагать, что Гитлер заключил в это время союз с сионистами, по которому должен был отвоевать для них у Великобритании Палестину и насильно переселить в нее европейских евреев. Только в плане этого договора можно объяснить факт того, что он решил не нападать на СССР вместе с Польшей, как хотел ранее, а сначала разгромить Польское государство[207] и присоединить его к Рейху.[208] В любом случае Сталин не упустил этого момента. Правда, сначала он пытался заключить договор с Францией и Англией против Германии, но когда понял, что его просто дурачат и что эти страны, особенно Польша, на союз с СССР никогда не пойдут, то взял и заключил сначала пакт о ненападении с Германией, а потом и договор о дружбе с ней. Сталин использовал сложившуюся ситуацию на 100%.

Дело в том, что, нападая на Польшу, Гитлер рисковал, что Франция и Англия объявят ему войну (что они и сделали). А он боялся войны на два фронта, и договор, пусть и временный, с СССР ему был крайне необходим.

Но, во-первых, довоенная Польша всегда была союзником Германии,[209] одно время они даже вместе планировали нападение на СССР, причем командовать союзными немецко-польскими войсками должен был маршал Польши Ю. Пилсудский, победитель СССР в войне 1920 г. Со стороны Сталина грех было не поощрить одного врага напасть на другого, тем более, что фактически руками немцев в СССР возвращались отторгнутые в 1920 г. Польшей украинские и белорусские земли. А вот то, что Гитлер вдруг отверг союз с Польшей и не напал вместе с ней на СССР (ведь разделаться с Польшей он мог и после победы), иначе чем его союзом с сионистами объяснить нельзя.

Во-вторых. По договору с немцами в сферу влияния СССР попадала Прибалтика, от немцев отторгались, а к СССР прибавлялись земли с более чем 20 млн. населением – рабочих рук и солдат.

В-третьих. Япония была совершенно обескуражена: Германия заключила договор о дружбе с СССР, а сама не может выйти из войны с Великобританией. Т.е. для Японии война с СССР становилась далеким делом, и она начала готовиться к войне на Тихоокеанском театре – с США и Англией. А это требовало другой подготовки к войне – нужно было готовить флот, а не сухопутные войска, как для войны с СССР. И когда немцы все же напали на СССР, Япония уже не смогла остановиться и перенацелиться – она ударила по США, втянув их тем самым во Вторую мировую на стороне СССР, поскольку Гитлер, исполняя договор с Японией, тоже объявил войну Штатам. И пусть 7 из каждых 8-ми немецких дивизий уничтожили наши отцы и деды, но ведь США и Англия хотя бы перестали помогать немцам! Наоборот, как им и не хотелось этого, а делать было нечего, – они стали помогать нам. Они заварили кашу, и Сталин заставил их же ее расхлебывать.

В-четвертых, Сталин условием заключения пакта с немцами поставил выдачу СССР кредита и осуществление на эти деньги технического перевооружения СССР, прежде всего, в военной области.[210] И Гитлер в этом деле, к несчастью Германии, много чего успел.

Таким образом, хотя к началу Великой Отечественной войны Сталин уступал Гитлеру и как полководец, и как армиеводец, но его превосходство над Гитлером как главы страны уравняло военное преимущество Германии. Оказалось, что и как стратег Сталин не сильно уступал Гитлеру даже на 22 июня 1941 г. План «Барбаросса» – план нападения на СССР – с самого начала стал у Гитлера «невытанцовываться» на флангах. Все же Сталин 20 лет назад, в гражданскую войну, участвовал в управлении фронтами. Опыт у него был. Поэтому, уже будучи с мая 1941 г. и официальным главой СССР, он накануне войны провел частичную мобилизацию и расположил войска прикрытий границы на 400 км в глубину страны, что и не дало немцам окружить Красную Армию сразу и у границ.

Итак, Сталин вручил советским генералам армию, практически равную по численности немецкой, с превосходящим количеством артиллерии, танков и самолетов, обеспечил советских генералов противником всего на одном фронте, позаботился о потенциально мощных союзниках и отошел в сторону, ожидая, что теперь советские генералы и маршалы исполнят свой долг перед Советским Союзом. Но не тут-то было!

На второй день войны, 23 июня 1941 г., Советская власть – Верховный Совет – учредил высший орган стратегического командования – Ставку Главного Командования. Первоначально в нее вошли маршалы Ворошилов и Буденный от Наркомата обороны, генерал армии Жуков – от Генштаба, адмирал Кузнецов – от Военно-морского флота, Сталин и Молотов (нарком иностранных дел) – от правительства СССР. Возглавил Ставку нарком обороны маршал Тимошенко.[211] Он и был первым Главнокомандующим Красной Армии в Великой Отечественной войне, но был недолго. Не прошло и недели, как выяснилось, что наши маршалы и генералы не только не способны командовать Красной Армией, но и не представляют, что происходит на фронтах.

29 июня 1941 г. Советская власть вдруг узнала, что войска советского Западного фронта сдали немцам столицу Белоруссии город Минск. Узнала не от своего Верховного Главнокомандующего Тимошенко и не от начальника Генерального штаба Жукова, а из передач европейских радиостанций. А. И. Микоян вспоминал, что собравшиеся у Сталина – он, Молотов, Маленков и Берия, который и доложил, что Минск у немцев, – забеспокоились. Микоян далее пишет:

«Сталин позвонил в Наркомат обороны маршалу Тимошенко. Однако тот ничего конкретного о положении на западном направлении сказать не смог.

Встревоженный таким ходом дела, Сталин предложил всем нам поехать в Наркомат и на месте разобраться с обстановкой. В кабинете наркома были Тимошенко, Жуков и Ватутин. Сталин держался спокойно, спрашивал, где командование фронта, какая имеется с ним связь. Жуков докладывал, что связь потеряна и за весь день восстановить ее не удалось».

Поясню, что в армии за связь отвечают начальники штабов, начальники войск связи подчинялись непосредственно им, за связь в Красной Армии отвечал начальник Генштаба Жуков, причем ответственность шла сверху вниз, т.е. вышестоящие штабы обязаны были удерживать связь с нижестоящими. Жуков с этой своей элементарной задачей справиться был не способен даже через неделю после начала войны. Микоян продолжает:

Что делал тогдашний Верховный Главнокомандующий Тимошенко – Микоян не написал, но об этом можно догадаться по воспоминаниям управляющего делами Совнаркома Чадаева, который передает вот такой телефонный разговор Сталина с Тимошенко, правда, уже после того, как Тимошенко сняли с должности Верховного.

– Я вижу, Вы недовольны мной, – слышался густой бас Тимошенко.

– А я вижу, Вы слишком раздражены и теряете власть над собой.

– Раз я плохой в Ваших глазах, прошу отставку. – Сталин отставил от уха трубку и сказал про себя:

– Этот черт орет во всю грудь, и ему в голову не приходит, что он буквально оглушил меня.

– Что? Отставку просите? Имейте в виду, у нас отставок не просят, а мы их сами даем…

– Если Вы находите, – дайте сами.

– Дадим, когда нужно, а сейчас советую не проявлять нервозности – это презренный вид малодушия.[213]

Итак, до войны у нас каждый маршал и генерал мнил себя Суворовым и Наполеоном, но как только началась война, то оказалось, что наркому обороны срочно захотелось в отставку, а начальник Генштаба от вопроса о положении на фронтах впадал в истерику. Что оставалось делать Советской власти? Ждать, пока эти генералы армию и страну немцам сдадут, так и не поняв, что произошло?

В результате 10 июля Верховный Совет Ставку Главного Командования реорганизовал в Ставку Верховного Командования (чтобы Тимошенко было не так обидно) и председателем ее назначил Сталина.[214] Но поскольку Ставка была коллегиальным органом, которому в полном составе почти никогда не приходилось собираться, то 8 августа 1941 г. должность Сталина была изменена в названии и он стал называться не Председателем Ставки, а Верховным Главнокомандующим.

Таким образом, не предполагая, не собираясь и не готовясь, Сталин, неожиданно для себя вынужден был стать еще и военным вождем СССР. И, кстати, как после его смерти ни клеветали на Сталина, но никому и в голову не приходило, что в то время из всех имевшихся деятелей СССР кто-либо, кроме Сталина, смог бы занимать эту должность. (Хочется, глядя на судьбу Сталина, сказать: не надо искать в государстве должностей для себя, а надо служить Родине не жалея себя и работать не покладая рук, и тогда вы от этих должностей не будете успевать отказываться).

Но теперь перед Сталиным стояла проблема – нужно было с ходу осваивать профессии стратега, армиеводца и полководца. Начинать их осваивать, разумеется, приходилось сверху вниз, поскольку война шла и ждать, пока Сталин подготовится, никто не мог.

Как я понимаю, около года Сталин все еще пытался опереться на «профессионализм» своих генералов и маршалов, а не на свое собственное понимание обстановки, и этот «профессионализм» стране «выходил боком».

Давайте рассмотрим высказанную мысль на двух примерах.

Сначала об окружении немцами наших войск под Киевом в сентябре 1941 г. Напомню, что из-за измены командующего Западным фронтом генерала Павлова немцы добились осуществления своего плана «Барбаросса» только в центре советско-германского фронта. Здесь они двумя последовавшими друг за другом операциями окружили войска Западного фронта сначала под Минском, а затем под Смоленском. Путь на Москву был ими фактически открыт, и все немецкие генералы упрекают Гитлера за то, что он повел наступление не на Москву, а в тыл советского Юго-западного фронта. Но тут надо понять следующее. По плану «Барбаросса» немцы должны были окружить наши войска не только в центре, но и на флангах: на севере они должны были окружить войска Северо-западного фронта, прижав их к Балтийскому морю в Эстонии; а на юге окружить войска Юго-западного фронта в районе Львова. Но ни на севере, где Северо-западным направлением командовал маршал Ворошилов, ни на юге, где Юго-западным направлением командовал маршал Буденный, у немцев никаких окружений не получилось. Маршалы отвели свои войска с боями и не очень далеко от границ. В результате группа немецких армий «Центр» глубоко вклинилась по направлению к Москве, и ее положение стало опасным: неразгромленные войска Ворошилова и Буденного могли ударить с севера и с юга по основанию немецкого клина и окружить войска, идущие на Москву.[215] Гитлер этой опасностью пренебречь не смог, тем более поняв, что его армия сражается не с французами или поляками, а с солдатами совсем иного качества.

Чуть позже начальник полиции безопасности и СД суммировал это новое впечатление немцев о русских так:

«В Советском Союзе, возможно, многие люди, главным образом молодое поколение, придерживаются мнения, что Сталин является великим политиком. По меньшей мере, большевизм, безразлично какими средствами, вселил в большую часть русского населения непреклонное упорство. Именно нашими солдатами установлено, что такого организованного проявления упорства никогда не встречалось в Первую мировую войну. Вполне вероятно, что люди на востоке сильно отличаются от нас по расово-национальным признакам, однако за боевой мощью врага все же стоят такие качества, как своеобразная любовь к Отечеству, своего рода мужество и товарищество, безразличие к жизни, которые у японцев тоже проявляются необычно, но должны быть признаны».[216]

(Подробнее об этом поговорим в конце главы).

Гитлер не смог не учесть изменения обстоятельств и вынужден был импровизировать. Он поставил крест на «Барбароссе» и изменил задачу группе «Центр». Он остановил ее движение к Москве и повернул входящую в ее состав 2-ю танковую группу Гудериана и 2-ю армию на юг – в тыл советского Юго-западного фронта с целью окружить и уничтожить его войска. То есть перед наступлением на Москву Гитлер снимал угрозу своим войскам с юга. (А 3-я танковая группа, входившая в группу армий «Центр», была направлена на север для снятия угрозы удара оттуда).

Особенно велика была опасность от этого маневра Гитлера для Юго-западного фронта. Его войска держали оборону далеко на западе, причем крайним западным участком был укрепленный район (УР[217]) на правом берегу Днепра у Киева. Здесь, кстати, находилась самая крупная и сильная группировка советских войск Юго-западного фронта.

Сталин видел эту опасность и принял меры: был создан Брянский фронт в составе двух армий под командованием генерал-лейтенанта Еременко восточнее того места, откуда немцы могли нанести удар в тыл Юго-западного фронта. Предполагалось, что ударом с запада войск Юго-западного фронта и с востока – войск Брянского фронта, прорыв немцев на юг будет смят и ликвидирован. Но из-за отсутствия радиосвязи наша многочисленная и не управляемая в воздухе авиация в то время не представляла существенной угрозы немецкой авиации, и люфтваффе Геринга практически выбомбило Брянский фронт еще на станциях выгрузки. Еременко остановить Гудериана не смог, и тот, пусть и с трудом, прорвался (что впоследствии закончилось окружением и гибелью части войск Юго-западного фронта).

Г.К. Жуков в своих мемуарах «Воспоминания и размышления», которые для точности следовало бы назвать «Сказки дедушки Жоры, потерявшего совесть», привычно врет, что, дескать, 29 июля 1941 г. он предложил отвести войска Юго-западного фронта на восток и оставить Киев, а Сталин, дескать, его за это гениальное предложение выгнал с должности начальника Генштаба.[218] Жуков, по обыкновению, украл эту историю у другого военачальника, поскольку произошла похожая история спустя полтора месяца после заявленной Жуковым даты.

Началось это трагическое событие в ночь на 11 сентября. Маршал Баграмян, на тот момент генерал-майор и начальник оперативного отдела штаба Юго-западного фронта, восстановил его по копиям телеграмм и собственным воспоминаниям. Штаб Юго-западного фронта и его командующий генерал-полковник М.П. Кирпонос к этому моменту поняли, что ни Юго-западный фронт на тех позициях, на которых он находился, ни Брянский фронт не остановят немцев от выхода в тыл Юго-западного фронта.

Кирпонос обратился к начальнику Генерального штаба маршалу Шапошникову с предложением оставить Киевский УР и Киев и отвести все войска за 250 км на восток от Киева на рубеж реки Псел. Но маршал Шапошников от имени Ставки категорически запретил это делать: «Ставка Верховного Главнокомандования считает, что необходимо продолжать драться на тех позициях, которые занимают части Юго-западного фронта, как это предусмотрено нашими уставами» — ответил он.

Тогда Кирпонос обратился к командующему Юго-западным направлением, включавшим Южный и Юго-западный фронты, маршалу Буденному. И тот дал телеграмму Сталину: «Военный совет Юго-западного фронта считает, что в создавшейся обстановке необходимо разрешить общий отход фронта на тыловой рубеж…» (Далее идет оценка обстановки Буденным и такие выводы: «Промедление с отходом Юго-западного фронта может повлечь к потере войск и огромного количества материальной части. В крайнем случае, если вопрос с отходом не может быть пересмотрен, прошу разрешения вывести хотя бы войска и богатую технику из Киевского УР, эти силы и средства, безусловно, помогут Юго-западному фронту противодействовать окружению».

Сталин был в очень трудном положении. Как глава страны он должен был согласовать оставление врагу столицы уже шестой союзной республики и огромного количества населения. Генштаб против отвода войск. Что делать? Сталин принимает собственное решение, и это решение военного вождя – он ставит Юго-западному фронту задачу на спасение войск, на спасение не бегством, а боем. Вечером 11 сентября он связывается по телеграфу с Кирпоносом и, оценив обстановку, заканчивает анализ своим решением:

«Первое. Немедленно перегруппировать силы хотя бы за счет Киевского укрепрайона и других войск и повести отчаянные атаки на конотопскую группу противника[219] во взаимодействии с Еременко, сосредоточив в этом районе девять десятых авиации. Еременко уже даны соответствующие указания. Авиационную же группу Петрова мы сегодня специальным приказом передислоцируем на Харьков и подчиним Юго-Западному направлению.

Второе. Немедленно организовать оборонительный рубеж на реке Псел или где-либо по этой линии, выставив большую артиллерийскую группу фронтом на север и на запад[220] и отведя 5-6 дивизий на этот рубеж.

Третье. По исполнении этих двух пунктов, и только после исполнения этих двух пунктов, т.е. после создания кулака против конотопской группы и после создания оборонительного рубежа на реке Псел, словом, после всего этого начать эвакуацию Киева. Подготовить тщательно взрыв мостов. Никаких плавсредств на Днепре не оставлять, а разрушить их и после эвакуации Киева закрепиться на восточном берегу Днепра, не давая противнику прорваться на восточный берег.

Перестать, наконец, заниматься исканием рубежей для отступления, а искать пути для сопротивления».

Надо пояснить, чего боялся Сталин. Когда 30 июня 1941 г. Ставка разрешила Юго-западному фронту отвести войска от новой границы к укрепрайонам на старой границе, то фронт этот маневр произвести не смог. Отвод всех войск сразу привел к тому, что немцы опередили колонны наших отступающих войск и едва не ворвались в Киев. Закрепиться на УРах старой границы не удалось, пришлось отступать дальше – до Днепра.

Поэтому Сталин, поддержав в целом предложение Буденного, расширил его и разбил на этапы: сначала нужно было войска с правого берега Днепра (Западного), с Киевского УРа немедленно перебросить навстречу Гудериану и не дать тому замкнуть окружение; одновременно отвести часть войск на Псел и начать готовить оборонительные позиции, а затем на эти позиции отводить и весь фронт. Сам маршал Баграмян это решение Сталина откомментировал так: «Своей железной логикой Верховный Главнокомандующий мог обезоружить кого угодно».

Но дальше случилось невероятное, вернее то, чего ни Баграмян, ни другие оставшиеся в живых свидетели объяснить не могли, случилось то, отчего «Тупиков, слушая Кирпоноса, схватился за голову». (Генерал-майор В.И. Тупиков – начальник штаба Юго-западного фронта, погиб при выходе из окружения). Кирпонос и член Военного совета фронта Бурмистренко (тоже погибли при выходе из окружения) оттелеграфировали Сталину: «У нас и мысли об отводе войск не было до получения предложения дать соображения об отводе войск на восток с указанием рубежей, а была лишь просьба в связи с расширившимся фронтом до 800 с лишним километров усилить наш фронт резервами…»

Сталин не понял. Он передал Кирпоносу текст телеграммы, которую получил от Буденного. Телеграфный аппарат долго молчал, видимо растерянный Сталин не знал, что решить, ведь оказалось, что и Генштаб и командующий Юго-западный фронтом против отвода фронта с занимаемых позиций. Затем последовал приказ: «Киева не оставлять и мостов не взрывать без особого разрешения Ставки».

Кирпонос и Бурмистренко, между прочим, довольно подло «подставили» маршала Буденного. Он в глазах Ставки оказался не только паникером, ни с того, ни с сего начавшим кричать об отводе войск, но еще и негодяем, который к своей панике присоединил Кирпоноса и Бурмистренко, которые, «оказывается», ни сном, ни духом не собирались отводить войска и оставлять Киев. На следующий день Ставка сняла Буденного с должности и назначила на его место Тимошенко.[221] Но это мелочь по сравнению с тем, что произошло дальше.

Через 6 дней немцы замкнули окружение Юго-западного фронта, и напрасно Тимошенко требовал от Кирпоноса немедленно начать отвод войск, Кирпонос ждал письменного приказа от Ставки, который попал к нему только 19 сентября. Своим диким решением Кирпонос погубил сотни тысяч советских солдат. Такова была стоимость первого урока, который дали Сталину на посту Верховного Главнокомандующего его маршалы и генералы с их авторитетом «профессионалов».

Последний раз, когда Сталин прислушался к «профессионалам» в стратегических вопросах, был, по моему мнению, план кампании на 1942 г. Эта кампания началась попыткой советских Юго-западного и Южных фронтов окружить немцев под Харьковом. Причем этой майской операции придавалось вспомогательное значение, но поскольку немцы основной удар на лето 1942 г. запланировали именно здесь, то закончилась эта операция трагически – не мы окружили немцев, а они нас, после чего немцы в открытую брешь двинулись на Кавказ и к Волге. Как я уже написал выше, в этом сражении все решила выдержка Гитлера, поскольку преимущество немцев было небольшим и командовавший здесь немецкими войсками фельдмаршал Бок чуть было не отказался от окружения наших войск. То есть если бы у нас в этом месте были хоть какие-нибудь резервы, то победу одержали бы мы, а не немцы, но для вспомогательной операции резервов не предусмотрели. Об этом пишет даже Жуков: «Если бы на оперативных боевых рубежах юго-западного направления стояло несколько резервных армий Ставки, тогда бы не случилось катастрофы с войсками юго-западного направления летом 1942 г.»[222]

Возникает вопрос – а почему же этих армий там не «стояло»? Почему из 6 резервных армий 5 было в центре, в районе Москвы, а шестая формировалась в глубоком тылу – в Сталинграде? Сам Жуков дает на это и ответ: «На совещании, которое состоялось в ГКО в конце марта, присутствовали К. Е. Ворошилов, С. К. Тимошенко, Б. М. Шапошников, А. М. Василевский, И. X. Баграмян и я.

Б. М. Шапошников сделал очень обстоятельный доклад, который в основном соответствовал прогнозам И. В. Сталина. Но, учитывая численное превосходство противника и отсутствие второго фронта в Европе, на ближайшее время Б. М. Шапошников предложил ограничиться активной обороной. Основные стратегические резервы, не вводя в дело, сосредоточить на центральном направлении и частично в районе Воронежа, где, по мнению Генштаба, летом 1942 г. могут разыграться главные события».

Т.е. Генштаб Красной Армии опять кардинально ошибся с оценкой ситуации, и это несмотря на то, что разведка Берия определенно предупреждала, что в 1942 г. немцы будут наступать на Кавказ. Маршалы и генералы на совещании поддержали выводы Генштаба, который ожидал наступление немцев на Москву, и Сталин окружил ее резервами, разрешив Тимошенко начать отвлекающее наступление на Харьков именно потому, что «профессионалы» были уверены, что там немцы не имеют больших сил. Думаю, что это была последняя капля, переполнившая чашу доверия Сталина к «профессионалам».

Я так думаю вот почему. Немцы в своих работах отмечают, что после поражения Красной Армии под Харьковом характер последующих боев резко изменился, а ни один наш военачальник этого не отмечает! То есть изменение характера войны не только не от них зависело, но они его и не заметили! Не заметили того, что отметили и Гальдер, и Кейтель. Последний писал:

«Боевые действия русских во время крупного наступления на Юге приобрели новый характер; число захваченных военнопленных, в сравнении с прежними битвами на окружение, стало незначительным. Противник своевременно избегал грозящих охватов и в своей стратегической обороне использовал большой территориальный простор, уклоняясь от задуманных нами ударов на уничтожение. Именно в Сталинграде и в прилегающем к нему районе, а также на горных перевалах он оказывал упорное сопротивление, ибо больше не боялся оперативных охватов и обходов».[223]

Иными словами, с начала лета 1942 г. немцев начали заманивать в глубину России! Заманивать, воспользовавшись стремлением Гитлера соединиться с турками. Но поскольку никто из наших историков и военачальников об этом не пишет (Тимошенко не оставил мемуаров), то значит весь этот план был задуман и оставался в голове только у Сталина.

О том, что отступление советских войск на Волгу и Кавказ было осмысленным, а не вынужденным, свидетельствует много косвенных фактов.

Первое. Укрепления в районе Сталинграда и Волги в виде 4-х рубежей обороны начали строиться мирными жителями в июне – задолго до появления там немцев – и было построено 2572 км траншей и противотанковых рвов.[224]

Второе. То, что Гитлер под Москвой дал своим войскам приказ «Ни шагу назад!», все у нас хорошо знали, но Сталин свой приказ «Ни шагу назад!» дал не сразу после поражения под Харьковом в мае 1942 г., а только 28 июля – тогда, когда это потребовалось, когда войска отошли к Волге и предгорьям Кавказа, где им полагалось остановиться.

Третье. Нарком нефтяной промышленности Байбаков получил команду забить скважины нефтяных источников Краснодарской области и Северного Кавказа перед занятием их немцами, задолго до этого события. Он связался с англичанами, узнал, как они забивали свои нефтескважины, узнал, что немцы легко раскупоривали работу англичан, разработал свою технологию, и такую, что немцам она оказалась не по зубам и грозненской нефтью они воспользоваться не успели. Т.е. с самого начала немецкого наступления предполагалось, что нефтескважины попадут к ним в руки. (Кстати, наши потом вскрыли их достаточно легко остроумным способом).[225]

Четвертое. С учетом этого, Берия отрыл котлованы-хранилища нефти на Урале и в других местах, и эти хранилища были заполнены нефтью до того, как нефтеисточники Северного Кавказа временно захватили немцы.[226]

Пятое. Берия снял железнодорожное полотно со строящейся тогда Байкало-Амурской магистрали и построил рокадную (идущую вдоль фронта) железную дорогу Кизляр-Астрахань-Саратов. А это позволило к началу контрнаступления под Сталинградом подать на Сталинградский и Юго-восточный фронты 100 тыс. вагонов груза.[227]

Шестое. Имея многочисленные резервы, Сталин не использовал их, чтобы остановить немцев до Волги или до Кавказа. Он отдал их Жукову. И в то время, когда немцы наступали на Волгу и Кавказ, советские войска в июле 1942 г. наступали в неудачной 1-й Ржевско-Сыческой операции. Но и это не все. Резервов было столько, что когда в ноябре 1942 г. под Сталинградом проводилась известная операция по окружению 6-й немецкой армии, под кодовым названием «Уран», Жуков проводил операцию «Марс» – 2-ю Ржевско-Сычевскую. Причем войск у Жукова было больше, чем под Сталинградом. Под Сталинградом Ставка сосредоточила 1,1 млн. человек, 15,5 тыс. орудий, 1,5 тыс. танков и 1,3 тыс. самолетов, а Жукову выделила 1,9 млн. человек, 24 тыс. орудий, 3,3 тыс. танков и 1,1 тыс. самолетов. (Но так как Жуков даже с такими силами никакого успеха не добился, потеряв полмиллиона человек и все танки, то советская история об операции «Марс» забыла).[228]

Седьмое. Черчилль вспоминает о своей встрече со Сталиным 13 августа 1942 г.:

«Наконец я задал вопрос по поводу Кавказа. Намерен ли он защищать горную цепь и каким количеством дивизий? При обсуждении этого вопроса он послал за макетом хребта и совершенно откровенно и с явным знанием дела разъяснил прочность этого барьера, для защиты которого, по его словам, имеется 25 дивизий. Он указал на различные горные проходы и сказал, что они будут обороняться. Я спросил, укреплены ли они, и он ответил: „Да, конечно“. Линия фронта русских, до которой враг еще не дошел, находилась севернее основного хребта. Он сказал, что им придется держаться в течение двух месяцев, когда снег сделает горы непроходимыми. Он заявил, что вполне уверен в том, что они смогут это сделать…»[229]

Т.е. задолго до подхода немцев к Кавказу там было давно все готово к тому, чтобы остановить их на самом выгодном рубеже, а до него немцам позволяли наступать: все глубже и глубже втягиваться в западню.

И наконец. Не мог Сталин, культурнейший русский человек, не использовать чисто русскую традиционную стратегию. В 1941 г. ее технически невозможно было использовать – Гитлер вел войска по густозаселенным территориям СССР с хорошо развитой дорожной сетью. А тут он полез на Кавказ, выйдя на достаточно пустынные территории России.

Чтобы вы поняли, о чем идет речь, напомню обстоятельства, когда эту стратегию использовали до Сталина в последний раз. В начале 1812 г. Главнокомандующий русской армии М. Б. Барклай де Толли запросил у начальника своей разведки соображения по поводу того, как вести назревающую войну с Наполеоном. Тогдашний начальник ГРУ, который назывался экспедитором 1-го стола секретной экспедиции Военного министерства, подполковник Петр Андреевич Чуйкевич, основываясь на разведданных, поставляемых из Парижа А. И. Чернышевым, 2 апреля 1812 г. такую записку подготовил. В ее выводах он написал:

Ǥ 8.

Род войны, который должно вести против Наполеона.

Оборонительная война есть мера необходимости для России. Главнейшее правило в войне такого роду состоит: предпринимать и делать совершенно противное тому, чего неприятель желает.

Наполеон, имея все способы к начатию и продолжению наступательной войны, ищет Генеральных баталий; нам должно избегать генеральных сражений до базиса наших продовольствий. Он часто предпринимает дела свои и движения на удачу и не жалеет людей; нам должно щадить их для важных случаев, соображать свои действия с осторожностию и останавливаться на верном.

Обыкновенный образ нынешней войны Наполеону известен совершенно и стоил всем народам весьма дорого.

Надобно вести против Наполеона такую войну, к которой он еще не привык, и успехи свои основывать на свойственной ему нетерпеливости от продолжающейся войны, которая вовлечет его в ошибки, коими должно без упущения времяни воспользоваться, и тогда оборонительную войну переменить в наступательную.

Уклонение от Генеральных сражений; партизанская война летучими отрядами, особенно в тылу операционной неприятельской линии, не допускания до фуражировки и решительность в продолжение войны: суть меры для Наполеона новыя, для французов утомительныя, и союзникам их нестерпимыя.

Быть может, что Россия в первую кампанию оставит Наполеону большое пространство земли; но дав одно Генеральное сражение со свежими и превосходными силами против его утомленных и уменьшающихся по мере вступления внутрь наших владений, можно будет вознаградить с избытком всю потерю, особенно когда преследование будет быстрое и неутомительное, на что мы имеем перед ним важное преимущество в числе и доброте нашей конницы…

Из всего вышесказаннаго выводятся следующия правила:

1-е. Уклоняться до удобного случая с главною силою от Генерального сражения.

2-е. Не упускать случая, коль скоро Наполеон отделит где-либо часть своих войск, сосредоточить против них превосходнейшее число своих и истребить сию часть прежде, нежели он подаст ей помощь.

3-е. Безпрестанно развлекать внимание неприятеля, посылая сильныя партии иррегулярных войск безпокоить его денно и нощно, в чем мы имеем неоспоримое и важное преимущество.

4-е. Иметь несколько отделенных летучих отрядов из легких войск по одной или по две тысячи человек, которые должны поручены быть в команду отважнейшим офицерам из регулярных войск. Дело их есть прорывать безпрестанно неприятельскую операционную линию и действовать на флангах и в тылу неприятеля истреблением того, что будет им по силе и возможности».[230]

Те, кто помнит историю, может подтвердить, что М. Б. Барклай де Толли и сменивший его М. И. Кутузов именно такую войну с Наполеоном и провели, даже отдав ему на время Москву. Но уже и тогда в этом не было ничего оригинального, поскольку такую же войну с Карлом XII провел и Петр I, который под Полтавой не разбил шведскую армию, а фактически добил ее, поскольку использовал для этого всего треть имевшихся у него под Полтавой сил.

И было бы странно, если бы Сталин упустил стремление Гитлера захватить территории, которые не были для СССР жизненно важными. Сталин его на эти территории впустил, причем в конечном итоге наши войска оперлись на горы Кавказа и Волгу с хорошим снабжением, а немцы повисли на единственной железнодорожной нитке, идущей через единственный уцелевший мост через Днепр в Днепропетровске. Была и вторая железнодорожная линия, через Запорожье, но там немцы не смогли восстановить мосты, о чем я уже писал, а фельдмаршал Манштейн в своих воспоминаниях непрерывно сетует.[231]

Наступая на Кавказ, немцы удлинили себе линию фронта, как минимум, на 1,5 тыс. км, а ведь этот фронт надо было защищать. Кем? Гитлер притащил в наши степи всех союзников, пополнивших чуть позже лагеря военнопленных, – от итальянцев до венгров. А итальянцы, кстати, оказались такой боевой силой, что среди немецких генералов нет ни одного, кто бы не плевался при воспоминании о них.

Короче, Гитлер, поддавшись на неожиданную легкость наступления, залез в такие дебри, что случись что, помочь своим войскам из Европы он практически не мог. И то, что ожидалось, то Сталин ему и устроил, а называлось это Сталинградской битвой. Точно по рекомендации подполковника Чуйкевича: «Не упускать случая, коль скоро… отделит где-либо часть своих войск, сосредоточить против них превосходнейшее число своих и истребить сию часть прежде нежели он подаст ей помощь».

Интересно, что Генштаб РККА ошибся в численности окруженной под Сталинградом 6-й армии Паулюса. Число окруженных немцев оказалось существенно больше, чем предполагалось – 300 тысяч. Но созданное Сталиным стратегическое преимущество советских войск было настолько большим, что «истребили сию часть» без особых проблем. Подать ей помощь Гитлер не сумел.

Почему советские историки не показывают историю боев 1942 г. и Сталинградскую битву как осмысленное действие советской стратегии, приходится объяснять чуть ли не злым умыслом, поскольку об этом прямо говорил сам Сталин.

Участвуя в дискуссии о военно-научных итогах войны, Сталин в журнале «Военная мысль» (1947, №1, с. 3-7) сделал замечания к тезисам полковника Е.А. Разина: «Отсутствует раздел о контрнаступлении (не смешивать с контратакой). Я говорю о контрнаступлении после успешного наступления противника, не давшего, однако, решающих результатов, в течение которого обороняющийся собирает силы, переходит в контрнаступление и наносит противнику решительное поражение. Я думаю, что хорошо организованное контрнаступление является очень интересным видом наступления.

Вам как историку следовало бы поинтересоваться этим делом. Еще старые парфяне знали о таком контрнаступлении, когда они завлекали римского полководца Красса и его войска в глубь своей страны, а потом – ударили в контрнаступление и загубили их. Очень хорошо знал об этом наш гениальный полководец Кутузов, который загубил Наполеона и его армию при помощи хорошо подготовленного контрнаступления».[232]

Но вернемся в 1943 год. К чести немцев и их генералов скажем, что они, в отличие от Наполеона, не побежали после Сталинграда, но ввиду того, что вслед за Сталинградом для них наметилось окружение и на Кавказе, немцы, преследуемые нами, стали быстро отступать. И это стало началом конца победоносной немецкой армии, а выдающийся полководец Гитлер стал для стратега Сталина «открытой книгой». До конца войны Гитлер уже не смог задумать ничего ни в стратегическом, ни даже в оперативном плане, чтобы Сталин не смог этого разгадать и принять меры.

Пример – Курская битва 1943 года. Перед нею наши войска долго и старательно готовились к наступлению немцев, и немцы не обманули ожиданий Сталина – начали наступать именно там, где их и ждали. В связи с этим немцам не помогло даже их полководческое мастерство – потери за счет умелой тактики и нового оружия они нанесли нам большие, но на укреплениях Курско-Орловского выступа сами понесли такие потери, что, отступая, не сумели зацепиться даже за Днепр. Но стратегические замыслы сторон лета 1943 г. настолько ясны, что в своих воспоминаниях масса советских маршалов скромно указывают на себя как на авторов стратегических идей.

Однако и с битвой на Курской дуге не все просто. Ведь я писал, что Гитлер – выдающийся полководец, почему же он послал войска на нашу хорошо укрепленную оборону? Тут без подробностей не обойтись.

Дело в том, что и мы, и немцы начали войну с недостаточной противотанковой обороной. Причем, немцы с недостаточной, а мы – с просто паршивой.

Немцы, зная от Тухачевского и его подельников, что он заказал в войска только легкие танки с броней в 13 мм, ограничились насыщением своих дивизий большим (75 орудий) количеством легких (435 кг), маневренных (без труда перекатывалась 2 артиллеристами) пушек калибра 37 мм. Эта пушка обычным бронебойным снарядом могла пробить 28 мм брони на расстоянии в 500 м, т.е. наши легкие танки она могла подбить и с километра. Кроме того, каждый пехотный взвод немцев имел легкое противотанковое ружье калибра 7,92 мм. Это ружье пробивало 25 мм брони с 300 м. Кроме того, каждый солдат, имеющий винтовку, а таких в дивизии было 12609, носил с собой 10 усиленных бронебойных патронов, которыми с расстояния 100 м можно было пробить броню толщиной 13 мм.[233] То есть против наших легких танков немцы были защищены исключительно хорошо. Но они совершенно не учли, что мы успели поставить на вооружение к началу войны средний танк Т-34 с броней 40-45 мм и тяжелый танк КВ с броней 60-75 мм. Против этих танков немцы вынуждены были применять 88-мм зенитные пушки и дивизионную артиллерию (гаубицы) со стрельбой кумулятивными снарядами.

Правда, немцам положение несколько спасало то, что они в 1938 г. разработали 50-мм противотанковую пушку, которая с 500 м обычным бронебойным снарядом пробивала 61 мм брони, т.е. могла подбить Т-34, а подкалиберным снарядом пробивала 86 мм брони, решая таким образом и вопрос борьбы с КВ. На 1 июня 1941 г. в войсках немцев было всего 1047 таких пушек, т.е. довольно мало.[234]

А наши генералы накануне войны успокоились тем, что в стрелковой дивизии РККА было 54 пушки калибра 45 мм, которые считались и батальонными (т.е. были предназначены для ведения огня по вражеской пехоте), и противотанковыми. Эта пушка была переделкой купленного в Германии старого 37-мм орудия, весила 560 кг и теоретически должна была пробивать 42-мм брони на расстоянии в 500 м. (Практически в начале войны ее снаряды из-за перекалки ломались о броню). Но к этому времени не только немецкие средние танки и штурмовые орудия имели лобовую броню в 50-60 мм, но даже легкий танк 38t спереди был забронирован 50-мм броней.[235] А с 500 м командиру немецкого танка, находящемуся в 2,5…3 м над землей, да еще и в прекрасную оптику наши 45-мм пушки, даже замаскированные, были уже хорошо видны. Поэтому немецкие танкисты их быстро расстреливали, и по статистике на один подбитый немецкий танк приходились 4 уничтоженные 45-мм пушки.

Никакого другого противотанкового оружия для советской пехоты наши генералы не заказали – ни противотанковых ружей, ни гранат. Это к вопросу о том, почему у немцев танков в начале войны было в 10 раз меньше, чем у нас, а побеждали в боях они.

Положение спасала советская дивизионная артиллерия, легкие полки которой имели на вооружении пушку УСВ калибра 76 мм. Она на расстоянии 500 м обычным бронебойным снарядом могла пробить броню 70 мм, а на 1000 м – 61 мм. Т.е. она уже могла бороться с любым немецким танком начала войны, если пренебречь тем, что она весила 1,5 т и ее не просто было замаскировать.

Напомню, что в 1940 г. по инициативе маршала Кулика и с поддержкой Сталина на трех заводах сразу была запущена в производство пушка ЗИС-2 калибра 57 мм. Это было не универсальное, а собственно противотанковое орудие, оно на 500 м пробивало 106 мм брони, а на 1000 м – 96 мм. (Удержите в памяти эти цифры). Этих пушек успели выпустить, как я уже писал, 320 шт.

Напомню, что осенью 1941 г. будущие герои войны и маршалы Воронов, Говоров и Яковлев настояли в ГКО эту пушку с вооружения снять за ненадобностью. Они считали, что нам для борьбы с немецкими танками 76-мм универсальной пушки УСВ (модернизированной в ЗИС-3) хватит на всю оставшуюся жизнь, а уж до конца войны – точно!

В танковых войсках положение было следующим. Легкие танки были вооружены такой же 45-мм пушкой, как и стрелковые дивизии, и такой же 76-мм пушкой были вооружены Т-34 и КВ. Это трудно понять – почему у тяжелого танка такая же пушка, как и у среднего? И даже менее мощная.[236] Из-за этого в ходе войны наши танкисты стали отказываться от КВ – он тяжелый, медленный, к бою не всегда успевал, а когда приезжал, то толку от него было меньше, чем от Т-34. Этой слабой пушкой на тяжелом танке мы обязаны нашим гениальным мыслителям танковых боев, нашим гудерианам.

Дело в том, что глупость маломощной пушки видна была и до войны, и по инициативе маршала Кулика конструктор Грабин создал уникальную по мощности 107-мм пушку к танку КВ и даже изготовил таких пушек 800 шт. Во время войны один немецкий танкист поставил рекорд: он из 88-мм пушки танка «Тигр» подбил нашу «тридцатьчетверку» с расстояния в 3 км. Если бы грабинскую 107-мм пушку поставили на КВ, то из нее, с ее 550 тонно-метров мощности, можно было бы бить немецкие танки и с расстояния в 5 км, конечно, если бы удалось прицелиться, ведь и наша оптика сильно уступала немецкой.

Но против этой пушки дружной бригадой выступили начальник Автобронетанкового управления Красной Армии генерал-лейтенант Федоренко (из-за того, что у этой пушки длинный ствол), нарком вооружения Ванников и директор завода, выпускавшего КВ, Зальцман.[237] Последним, разумеется, не хотелось перенастраивать производство на танки с новой пушкой. И они победили.

Таким образом, к началу битвы на Курской дуге наши танки на равных могли сражаться только со средними немецкими танками довоенной конструкции Т-III и Т-IV.

А в авиации положение было таким. У немцев самолетом поля боя был Юнкерс-87, пикировщик. При пикировании летчик резко опускает нос самолета и как бы падает под углом к земле примерно в 70-0. В это время он наводит самолет по бомбовому прицелу на объект, который собирается бомбить. В конце пикирования он освобождает бомбы, сам выходит из пике, а бомбы, направленные самолетом, летят в цель. Таким образом, немецкие летчики могли попасть бомбой в малоразмерную цель, утверждают, что они попадали в круг диаметром 10 м.

У нас самолетом поля боя был штурмовик Ил-2. За счет сильного бронирования он мог летать низко над землей, ведя огонь по курсу своего полета из 2-х 23-мм пушек и четырех пулеметов. Брал он с собой и до 500 кг бомб, но сбрасывал их только с горизонтального полета, а точность такого бомбометания была невелика. Пехоту, открыто расположенную небронированную технику и оружие такой бомбардировкой уничтожить было можно за счет осколков и взрывной волны, но чтобы повредить танк, надо было, чтобы 100-кг бомба разорвалась от него не далее, чем в 5 м. А такой точности бомбометания на «Иле» достичь было невозможно. От подвешиваемых к крыльям «Ила» реактивных неуправляемых снарядов толку было еще меньше из-за крайне низкой точности попадания. Из пушки штурмовик под углом, близким к прямому, мог попасть только в борта танка, а их 23-мм снарядик пробить не мог. А на тонкую крышу танка снаряды падали под очень маленьким углом и рикошетировали, не принося вреда. Таким образом, в плане борьбы с немецкими танками наша авиация сухопутным войскам Красной Армии ничем существенным помочь не могла.

Итак, на начало 1943 г. средствами активной борьбы с немецкими танками у нас были только 76-мм пушки ЗИС-3 и пушки танков Т-34 и КВ-1, но, повторяю, более-менее на равных эти средства могли бороться только с танками Т-III и Т-IV. Немцы это прекрасно знали, и именно на этом базировалась их идея операции «Цитадель».

А операция «Цитадель» (Курская битва) была для немцев решающей в том смысле, что Курская битва – это последняя их битва, в которой они еще надеялись победить Советский Союз военным путем. Это последнее стратегически активное действие немцев: после Курска они уже только оборонялись, стараясь спасти то, что приобрели ранее, стараясь уже не захватить что-либо, а только спасти Германию от Красной Армии. Это был момент истины на Европейском театре военных действий Второй мировой войны. Поэтому готовились стороны к ней сверхтщательно, и немцы максимально напрягли все силы Рейха.

Стратегический замысел немцев был прост, и Гитлер понимал, что этот замысел понятен и Сталину. Окружив под Курском в дуге выступающего в сторону немцев фронта наши войска, немцы пробивали брешь в 200 км по прямой, и их войска вливались в эту брешь и, повернув на север, брали Москву, до которой им оставалось около 400 км. (Правда, опасаясь этого, Сталин за Курской дугой создал еще один фронт – Степной, но для той тактической новинки, которую собрались применять немцы, это не имело особого значения). А взяв Москву – крупнейший узел железных дорог и центр собственно великорусского населения, Гитлер рвал весь СССР на части, которые из-за отсутствия проезда по железным дорогам было трудно объединить в одно целое.[238]

Гитлер также не мог не понимать, что и его оперативный замысел не мог быть непонятен Сталину: ударив под основание выступа фронта под Курском с двух сторон, соединить немецкие войска в тылу этой дуги и окружить этим самым около 10 советских армий. Гитлер не мог не понимать, что в месте ожидаемых ударов советские войска выстроят такую оборону, какую только сумеют. Но, как ни странно, до определенного момента это было даже на руку немцам, и именно поэтому они отказались от идеи, приписываемой Манштейну, ударить по центру Курской дуги и образовать два котла окружения.

Дело в том, что Гитлер и остальные немецкие полководцы разработали тактическую новинку, за счет которой и собирались выиграть Курскую битву, а вместе с ней и войну. Подошло время более подробно остановиться на тактике.

В Красной Армии, да и в армиях остальных воюющих с Германией стран, тактика боя оставалась с Первой мировой войны, причем, с ее начала. Т.е. по противнику ведется огонь артиллерии, затем со штыками наперевес и с криком «Ура!» на позиции противника бросается пехота. А уцелевшие пулеметчики противника выкашивают эту пехоту тысячами. Атака захлебывается, артиллерия снова ведет огонь, а затем опять с криками «Ура!» и т.д.[239]

Немцы эту тактику изменили с началом Второй мировой. После артподготовки на позиции противника выкатываются танки и уничтожают уцелевших пулеметчиков и стрелков, и только после этого в относительной безопасности на позиции противника бросается немецкая пехота.[240] Противник, которому танк не давал высунуть голову, вынужден был сидеть в окопах и ждать, пока его уничтожат. Нес он при этом больше потерь, чем атакующие немцы.

Но к концу 1942 г. наши 76-мм пушки и наши танки сделали эту тактику немцев уже неэффективной – они выезжают к нашим окопам своими танками Т-III и Т-IV, а мы эти танки жжем пушкой ЗИС-3 или контратакой танков Т-34 и КВ-1. Немецкая тактика начала войны себя исчерпала. И немецкие полководцы пошли дальше.

Они заказали танк Т-VI «Тигр», а затем и танк Т-V «Пантера» со 100 и 80-мм броней соответственно и с длинноствольными мощнейшими 88 и 75-мм пушками. Тактическая идея немецких сухопутных сил видоизменилась. Как и всегда атаке предшествует артподготовка, в ходе которой саперы снимают мины, затем на позиции противника выползают не основные немецкие танки Т-III и Т-IV, а тяжелые танки «Тигр» и «Пантера». «Пантера» считалась средним танком, но у нее броня была толще, чем у нашего тяжелого КВ. «Тигры» и «Пантеры» добивают уцелевшие после немецкой артподготовки наши пушки ЗИС-3, которые ничего им сделать не могут, и отбивают контратаки наших Т-34 и КВ. Под прикрытием «Тигров» и «Пантер» на наши позиции заезжают немецкие основные танки и давят нашу пехоту, затем на позиции врывается и пехота немцев. При таком движении стальной армады чем больше противник настроит укреплений и чем больше посадит в них людей, тем больше его войск в этих укреплениях будет уничтожено и тем меньше неожиданностей ожидает немцев впереди. Поэтому Гитлер и послал свои войска туда, где наши войска их ждали.

На совещании у Гитлера 9 марта 1943 г., посвященном предстоящей летней кампании, основной доклад делал инспектор танковых войск (главнокомандующий этими войсками) Гудериан. Интересный штрих в его воспоминаниях:

«И вот прибыли все заинтересованные лица: весь состав главного штаба вооруженных сил, начальник генерального штаба сухопутных войск с некоторыми начальниками отделов, генерал-инспекторы пехоты и артиллерии и, наконец, шеф-адъютант Гитлера Шмундт. Все находили в моих планах какие-нибудь недостатки, особенно им не нравилось мое желание подчинить самоходные орудия генерал-инспектору бронетанковых войск и вооружить ими противотанковые дивизионы пехотных дивизий, сняв с вооружения этих дивизионов пушки на полугусеничной тяге. Вследствие этого непредвиденного упорного сопротивления доклад длился 4 часа; я был так утомлен, что, покинув помещение, потерял сознание и упал на землю».

Идея доклада Гудериана, принятая на совещании. Тактическая новинка должна: а) применяться в решающей битве; б) применяться массово; в) быть внезапной для противника. Он говорил (по тезисам его доклада), что нужно «держать в резерве новую материальную часть (т.е. в настоящее время танки „Тигр“ и „Пантера“, а также тяжелые самоходные орудия) до тех пор, пока мы не будем иметь этой техники в количестве, обеспечивающем успех решающего внезапного удара».[241]

В то же время и у Сталина собралось совещание по такому же вопросу и даже в еще более расширенном составе. Конструктор В. Г. Грабин вспоминает:

«Кроме членов Государственного Комитета Обороны на совещании присутствовали нарком оборонной промышленности Д. Ф. Устинов и его заместители, руководители ГАУ, Ванников (он стал к тому времени наркомом боеприпасов), военные специалисты и работники оборонной промышленности, в их числе и я.

Сообщение делал Воронов. Появление на Тихвинском фронте фашистского танкового «зверинца» он назвал внезапным, новые немецкие танки произвели на него, по собственному его признанию, потрясающее впечатление.

– У нас нет артиллерии, способной успешно бороться с этими танками, – таковы были его заключительные слова.

Гнетущая тишина воцарилась после сообщения Воронова. Молчал Ванников, молчали создатели KB».[242]

Я присутствовал на сотнях подобных совещаний и могу с абсолютной вероятностью рассказать, что там было. Вы что, думаете, что главнокомандующий артиллерией РККА Воронов, начальник ГАУ Яковлев, нарком Ванников и остальные, кто не дал вооружить Красную Армию 57-мм противотанковыми пушками, кто не дал поставить на КВ 107-мм пушку, попадали в обморок, как Гудериан, но от стыда? Нет! Они сидели и сверхпреданно, по-собачьи смотрели на своего Верховного Главнокомандующего с немым вопросом: «Что будем делать, товарищ Сталин?»

А что теперь делать!! Я бы на месте Сталина распорядился бить немецкие танки задами этих «гениальных» генералов и наркомов – тем, чем они думают. Но сами понимаете, что эффект от этого оружия был бы невелик – разве что немецкие танкисты от хохота пару раз промазали бы. И ведь понимаете, что обидно. Население СССР составляло едва 5% от мирового. Уже по этой причине мы не могли быть передовыми во всех областях техники. Кроме того, царя не заботила подготовка инженеров, и их в России на душу населения было крайне мало, Сталин только начал развивать отечественную науку и технику. Было бы естественно, если бы у нас были просчеты в том, к чему страна была научно-технически не готова. Но ведь мы до войны не только создали, но и изготовили те средства, с помощью которых мы могли бы бить и «Тигры», и «Пантеры». А эти уроды в генеральских звездах дальше своего носа смотреть не могли, лезли в начальственные кресла, не интересуясь своей профессией.

Да, конечно, Сталин немедленно распорядился восстановить производство 57-мм противотанковой пушки ЗИС-2, дал команды разрабатывать 100-мм противотанковую пушку, ставить крупнокалиберные мощные пушки на Т-34 и тяжелые танки. Причем, уже и 107-мм пушка нашим генералам казалась маленькой, на ИС-2 поставили сразу 122-мм пушку, а на самоходную установку на базе танка КВ поставили 152-мм пушку-гаубицу. Но это все мероприятия, которые требовали месяцев работы, а немцы начнут «Цитадель», как только просохнут дороги. (Тогда еще никто не знал, что немцы тоже не успевают накопить «Тигры» и «Пантеры» и перенесли начало операции на 5 июля). Что делать сейчас, чтобы спасти и армию, и страну?

Но это был Сталин. И он выход нашел.

Как вы помните, наши летчики были беспомощны в борьбе с танками. А в середине 1942 г. конструктор И. А. Ларионов предложил бомбить немецкие танки не 100-кг бомбами, а посыпать их маленькими кумулятивными бомбочками, получившими впоследствии название ПТАБ-2,5-1,5.

В чем тут хитрость.

При весе в 2,5 кг эта бомбочка пробивала броню в 70 мм. А крыша «Тигра» – 28 мм, «Пантеры» – 16 мм. Бомбочка пробивала броню взрывом, отверстие было маленьким, но в заброневое пространство танка влетали раскаленные газы и капли расплавившейся от огромного давления брони. Танк загорался. А у горящего танка есть свойство – через некоторое время в нем взрываются боеприпасы, и тогда корпус танка стоит в одном месте поля боя, а башня лежит в другом месте (метрах в 20, если конечно были закрыты люки).

И наш штурмовик Ил-2 вместо четырех 100-кг бомб мог брать четыре кассеты с 78 бомбочками в каждой. Ударная волна от их взрыва была небольшой, поэтому «Илы» могли летать на высоте 25 м, не боясь, что их собьют разрывы собственных бомб, а с такой высоты они могли и прицелиться поточнее. При подлете к танку они раскрывали кассету, и бомбы сыпались на танк, как дробь из ружья в утку. Какая-то бомбочка попадала и в танк, а этого было достаточно, чтобы он загорелся.

Как водится, титаны мысли в ВВС долго размышляли, нужна ли им эта морока, но, в конце концов, предложение Ларионова дошло и до Сталина. Дело закрутилось в бешеном темпе: 14 апреля 1943 г. был подписан акт об испытании ПТАБ-2,5-1,5, и тут же Сталин дал задание: к 15 мая, т.е. к моменту, когда дороги просохнут, изготовить 800 тыс. таких бомб! 150 заводов Советского Союза бросились выполнять этот заказ и выполнили.[243]

Дело упрощало вот что. В отличие от снарядов такого же веса эта бомбочка в десятки раз дешевле. Снаряд – это очень точное изделие из высокопрочной стали с очень сложным взрывателем. А ПТАБ-2,5-1,5 теоретически можно было делать хоть деревянной. Если помните, Гудериан учил, что тактическую новинку нужно применять массово, а массово в один месяц можно было изготовить только дешевое изделие. Разумеется, Сталин приказал держать все в тайне и до начала битвы под Курском нигде эту бомбочку не применять. Не Гитлер, небось, поучения Гудериана в этом вопросе ему были не нужны.

И вот началась Курская битва, в воздух поднялись наши штурмовики и начали посыпать колонны, предбоевые и боевые порядки немецких танковых дивизий бомбочками инженера Ларионова. Всего за Курскую битву они сбросили на немецкие танки 500 тыс. этих изделий. Каков эффект?

Прямо об этом никто не говорит: наши генералы и историки, видимо, из-за специфического устройства своего интеллекта, а немецким генералам уж очень об этом вспоминать не хочется. Там, где об этом следовало бы сказать, Гудериан зачем-то сетует, что у самоходного орудия «Фердинанд» не было пулемета. А что же вы молчите, герр генерал, о судьбе «Тигров» и «Пантер», которые вы с Гитлером так бережно копили к Курской битве?

«Тигров и „Пантер“ били, конечно, все, кто дрался в этой битве. И несчастные „сорокопятки“ стреляли им по гусеницам, и расчеты противотанковых ружей старались попасть в бронестекла смотровых щелей, и 85-мм зенитки выкатывали в чистое поле, и 122-мм гаубицы выволакивали на прямую наводку, и юркие „тридцатьчетверки“ норовили заехать сбоку и выстрелить в борт (82-мм броня) „в упор с разбега“. (Т-34 даже бортовую броню „Тигра“ и „Фердинанда“ не мог пробить, но с внутренней стороны этой техники от удара снаряда „тридцатьчетверки“ скалывались раскаленные осколки брони, которые могли поджечь пары бензина в бензобаках. Такие случаи были). Мой отец на Севском направлении поставил и взорвал под атакой немецкой пехоты с танками радиоуправляемое минное поле. Солдаты и офицеры делали все, что могли, на что голь хитра.

Но мне интересен именно рассматриваемый момент – насколько тактическая новинка Сталина определила исход Курской битвы? Кое-какие факты для размышления можно почерпнуть в других источниках. Так, к примеру, издание, расхваливающее танк Т-VI «Тигр», сообщает, что ремонтная служба воевавшего в СССР 502-го немецкого батальона тяжелых танков (около 40 «Тигров») за 1943-1944 гг. отремонтировала и вернула в строй 102 машины, из которых только у 22-х была проломлена броня[244] бронебойным снарядом, а остальные ремонтировались по причине устранения последствий пожаров, т.е. они были поражены кумулятивными снарядами – собственно артиллерийскими или авиабомбами.

Другой источник, описывающий танк Т-V «Пантера», сообщает, что в ходе Курской битвы, где этот танк был впервые применен, основная масса «Пантер» вышла из строя из-за пожаров, а не от огня артиллерии.[245]

Лучший ас Германии Второй мировой войны Э. Хартманн был вольным охотником, и ему никогда не давали боевых заданий по прикрытию немецких войск. Он, в основном подкравшись незаметно, стрелял по нашим зазевавшимся истребителям и удирал от остальных. Но под Курском эти шутки кончились: ему приказали прикрывать войска от наших штурмовиков и он, пытаясь их сбить, был сам ими сбит.[246]

То есть, если считать, что танковые войска Германии были ударной силой вермахта, а ударной силой танковых войск планировались «Тигры» и «Пантеры», то получается, что под Курском армию Германии лишили ударной силы бомбочки ПТАБ-2,5-1,5. Бомбить «Тигры» и «Пантеры» наши штурмовики начали 5 июля за 15 минут до начала немецких атак. По «Пантерам» есть и статистика. В первый же день боев сгорело (не помогло и специальное автоматическое противопожарное оборудование) от 128 до 160 (по разным данным) «Пантер» из 240, которые немцы сумели свезти к Курской дуге. Через 5 дней в строю у немцев осталась всего 41 «Пантера».[247] Без «Тигров» и «Пантер» преодолеть нашу оборону немцы не смогли и начали отступать, и теперь уже до конца войны они только этим и занимались на всех фронтах. Их отдельные удачные операции уже ничего изменить не могли.

Причину этого горестно раскрывает Г. Гудериан:

«В результате провала наступления „Цитадель“ мы потерпели решительное поражение. Бронетанковые войска, пополненные с таким большим трудом, из-за больших потерь в людях и технике на долгое время были выведены из строя. Их своевременное восстановление для ведения оборонительных действий на Восточном фронте, а также для организации обороны на Западе на случай десанта, который союзники грозились высадить следующей весной, было поставлено под вопрос. Само собой разумеется, русские поспешили использовать свой успех. И уже больше на Восточном фронте не было спокойных дней. Инициатива полностью перешла к противнику».[248]

Сталин не хотел быть военным вождем СССР, но бездарность советского генералитета заставила его стать стратегом. Он стал блестящим стратегом. Генералы заставили его планировать фронтовые операции и командовать ими, о чем ниже. Он стал и армиеводцем, и тоже прекрасным. Навалив на одного человека все, могли же советские генералы освободить Сталина хотя бы от необходимости быть полководцем?! От необходимости самому разрабатывать тактику – то, как и чем уничтожать противника в бою. Могли, но не освободили. Под Курском Сталин показал, что при необходимости способен справиться и с этим. Гитлер, конечно, был великим полководцем, но Сталин ему не Чемберлен с Деладье.

Но зато стратегические планы решающего, 1944 г., безусловно принадлежат Сталину, поскольку наши историки и мемуаристы о них молчат и красоту стратегического решения битв на советско-германском фронте можно узнать, по сути, только из иностранных источников. Вот что об этом пишет немецкий историк Пауль Карелл.

«Как в ставке фюрера „Вольфшанце“, так и в штаб-квартире главного командования сухопутных войск Германии, в это время мучительно искали ответ на вопрос: „Что предпримет противник после весенней распутицы? Где он начнет свое летнее наступление?“

Гитлер и его советники дали ошибочный ответ на этот кардинальный вопрос 1944 г., и этот неправильный ответ, основанный на неверной оценке положения, стал одной из причин катастрофы.

В течение 18-ти месяцев Гитлер отказывался признать, что Сталин пытается навязать немцам решающее сражение на южном крыле фронта. В течение 18-ти месяцев он недооценивал мощь Советских Вооруженных Сил и их возросший боевой опыт. Теперь Гитлер допустил новый просчет. Он убедил себя, что Сталин нанесет решающий удар не иначе как на юге, поскольку в Галиции перед советскими войсками открывалась блестящая стратегическая перспектива для наступления на Варшаву, к Висле и, следовательно, в тыл группы армий «Центр». Гитлер отбросил все сомнения: русские, заявил он, нанесут удар между Припятскими болотами и Карпатами! Они должны ударить здесь!

Изо дня в день Гитлер проводил долгие часы над картой Восточного фронта, изучая обстановку и планируя ход возможных операций. И в каждом составленном им плане он приписывал противнику свои собственные выводы. Конечно, идеяохвата гигантскими клещами выдававшегося выступом на восток немецкого фронта и окружения двух групп армий – «Север» и «Центр» выглядела весьма заманчивой. В конце концов, от истоков реки Припять до Балтийского моря расстояние не так уж велико – каких-нибудь 450 км, причем без серьезных естественных препятствий. Отличные условия для стремительного броска. Подобный замысел, безусловно, должен прийти в голову любому смелому полководцу, располагавшему достаточными силами!

Любопытно отметить, что не только Гитлер, но и его военные советники – генерал-полковник Йодль и начальник оперативного отдела генерал Хойзингер упорно придерживались подобной трактовки грядущих событий. Вера в русское наступление в Галиции была так сильна, что даже когда после 10 июня стали поступать сведения о подготовительных мероприятиях противника на фронте группы армий «Центр», они игнорировались как отвлекающие маневры русских. Призрак советского наступления вдоль Вислы к Балтийскому морю так заворожил штаб-квартиру фюрера, что возможность нанесения советским командованием решающего удара в другом месте просто не допускалась.

Вследствие этого главное командование сухопутных войск Германии сконцентрировало все имевшиеся в его распоряжении резервы, и прежде всего танковые дивизии, в Галиции. Это были значительные силы: 4 танковых корпуса в составе 8-ми танковых и 2-х моторизованных дивизий,[249] и верховное командование вооруженных сил Германии с уверенностью ожидало предстоящую битву на фронте группы армий «Северная Украина». Новый командующий фронтом генерал-фельдмаршал Модель также разделял официальный оптимизм: впервые, указал он, массированный удар советских войск будет встречен столь же мощным контрударом немцев.

…Летом 1944 г. русские поступили иначе, чем предполагали немцы. Сталин сделал то, что Манштейн летом 1943 г. предложил сделать на Курской дуге, когда оценил исключительную мощность оборонительных позиций советских войск на северном и южном фасах этого фронта: ударить в центр дуги, где оборона противника была слабее, чем на флангах.

Именно эти соображения лежали в основе русского плана операции против выступа, занимаемого группой армий «Центр». К сожалению, немецкое командование не имело своих разведчиков в Ставке Советского Верховного Главнокомандования, которые могли бы снабдить немцев соответствующей информацией.

Немецкое верховное командование пребывало в заблуждении до самой последней минуты, о чем весьма убедительно свидетельствует доклад об общем военном положении начальника штаба ОКВ генерал-фельдмаршала Кейтеля, сделанный им 20 июня 1944 г. В этом докладе Кейтель утверждал, что русские не начнут наступления, пока силы вторжения западных союзников, высадившиеся 6 июня в Нормандии, не добьются крупного успеха, и что главный удар русские после этого нанесут в Галиции, а не по армиям группы «Центр».

Спустя 48 часов утверждение Кейтеля было опровергнуто самым драматическим образом. Советские войска перешли в наступление. Но не в Галиции.

…Начало было положено партизанами. В ночь на 20 июня на территории за линией фронта партизаны провели широкие диверсионные операции. К рассвету 10500 взрывов полностью вывели из строя железнодорожные коммуникации в районе между Днепром и Минском и к западу от этого города. Стратегически важные мосты были взорваны. Подвоз снабжения был приостановлен во многих случаях больше чем на сутки.

…Второй этап грандиозной битвы начался 23 июня. 3-я танковая армия генерал-полковника Рейнгардта подверглась ударам войск 1-го Прибалтийского фронта и 3-го Белорусского фронта северо-западнее и юго-восточнее Витебска. Через 24 часа началось советское наступление на участке фронта 4-й немецкой армии генерал-лейтенанта фон Типпельскирха. Здесь войска 2-го Белорусского фронта обрушились на линию обороны в секторе между Оршей и Могилевом. Наконец, 24 июня соединения 1-го Белорусского фронта, которыми командовал генерал армии Рокоссовский, перешли в наступление против 9-й армии генерала Йордана. Основной целью русских был Бобруйск на реке Березина. Таким образом, лишь 24 июня до сознания верховного немецкого командования дошло, что главный удар русские наносят по фронту армий группы «Центр». А за день до этого в ставке Гитлера все еще тешили себя мыслью, что русские атаки на фронте армий группы «Центр» не более как ложный маневр, призванный отвлечь внимание от ожидавшегося основного удара в Галиции.

Мощь советского наступления, подавляющее превосходство в артиллерии, танках и авиации стали очевидными уже через 48 часов. Не веря своим глазам, Гитлер и его советники взирали на поступавшие с фронта тревожные оперсводки. Они ужаснулись, обнаружив то, чего не смогла установить немецкая разведка, – беспрецедентную концентрацию советских войск, неотразимый по своей разрушительной мощи вал огня и стали, который за несколько часов взломал немецкую оборону, до этого в течение года выдерживавшую удары русских.

…Поскольку сосредоточение таких крупных сил – более 20 армий – полностью скрыть было невозможно, советское командование создало специальные группы истребителей, осуществлявших непрерывное барражирование над фронтом, чтобы воспрепятствовать воздушной разведке немцев. Конечно, эти меры не давали стопроцентной гарантии, но они помешали немецкой разведке собрать убедительные данные.

Тем не менее, каждую мелочь не предусмотришь и абсолютно безукоризненных планов не существует. В начале июня одну из русских «швейных машинок» – тихоходный связной биплан По-2 сбили в зоне расположения 252-й пехотной дивизии. Вместе с самолетом в руки немцев попал майор – сотрудник штаба советской дивизии ВВС. В его планшете нашли исключительно интересные документы 3-й воздушной армии, позволяющие сделать далеко идущие выводы о предстоящем наступлении. Командир дивизии генерал-лейтенант Мельцер послал соответствующее донесение в 9-й корпус. Но какая польза от раскрытых секретов, если в них никто не хочет верить?

…К 28 июня карта военной обстановки в штабе армий группы «Центр» представляла собой ужасное зрелище. Какой-либо сплошной, прочной линии фронта не было и в помине, оборона немцев была прорвана во всех секторах.

…Три недели спустя советские войска оставили позади себя Брест и вышли к Мемелю (Клайпеда) и на Вислу, где немецкие части с трудом сумели на какое-то время задержать их дальнейшее продвижение. За 5 недель они прошли с боями 700 км – темпы наступления советских войск превышали темпы продвижения танковых групп Гудериана и Гота по маршруту Брест – Смоленск – Ельня во времена «блицкрига» летом 1941 г.

Но решающее значение имела не утрата немцами огромной территории. Решающим фактором было уничтожение армий группы «Центр», невосполнимая утрата людских ресурсов. Из 38 немецких дивизий, участвовавших в боях, 28 были разбиты и уничтожены. Немцы потеряли почти 400 тыс. человек убитыми, ранеными и пропавшими без вести. Из них, согласно советским данным, 200 тыс. было убито, а 85 тыс. взято в плен.[250]

Наиболее наглядное представление о масштабах катастрофы дают следующие цифры. Из 47 участвовавших в сражении немецких генералов – командиров корпусов и дивизий – 10 были убиты или пропали без вести, а 21 взят в плен.[251]

И, тем не менее, терпя сокрушительные поражения от Сталина в стратегическом и оперативном искусстве, Гитлер и его генералы до конца войны оставались лучшими полководцами мира и наносили нашим войскам при равных условиях тяжелейшие потери. Это и предопределило, что войну выиграли мы, но и самые тяжелейшие потери понесли тоже мы. Думаю, что этот парадокс требует более детального рассмотрения.

Гитлер имел перед Сталиным преимущество в том, что всю Первую мировую войну он провоевал солдатом, т.е. участвовал в боях непосредственно, он видел и чувствовал бой. Сталин же воевал в гражданскую войну сразу на должности, равной должности командующего фронтом. Такого опыта непосредственного боя, как у Гитлера, у Сталина просто не было, а его, в целом, мирная настроенность, гражданская специализация и занятость не дали ему воспроизвести этот опыт в своем воображении и не позволили получить его в войсковых учениях.

Гитлер был нацелен на войну, он думал о ней, думал о тактике боев. Он нацелил на эту работу талантливых капитанов Первой мировой войны – Гудериана, Манштейна, Роммеля. И они, преодолевая косное сопротивление старых немецких генералов, изменили тактику боя, его принципы, философию. Если до немцев во всех войнах, включая и Первую мировую, активная сторона сближала свою пехоту с обороняющимся противником до расстояния штыкового удара, то немцы от этого решительно отказались вплоть до прекращения обучения штыковому бою и изъятия у кавалеристов сабель и пик. По новой немецкой тактике противник должен был уничтожаться только с расстояния – с первой же позиции, с которой при сближении его можно поразить.

Под эту тактику шло и вооружение немецкой армии. Для поражения противника с расстояния его необходимо увидеть. Поэтому немцы исключительное внимание уделяли всем видам разведки поля боя, точности стрельбы оружия и обеспечению безопасности выхода своей пехоты на рубежи, с которых она может уничтожить противника. Эту безопасность при сближении пехоты с хорошо укрепившимся противником обеспечивал танк, который перед пехотой должен был въехать в опорный пункт врага и своим огнем и гусеницами не дать противнику поднять головы, не дать тому вести огонь по приближающейся немецкой пехоте. Эту безопасность обеспечивал бронетранспортер, который подвозил пехоту к рубежу атаки.

Ни с какими вражескими танками немецкие танки не обязаны были сражаться, да в начале войны они просто и не могли это делать. Для уничтожения танков противника у немцев была артиллерия всех видов – и буксируемая, и самоходная. Танковые бои навязали немцам от безысходности танкисты Красной Армии, которым свои танки по-другому просто нельзя было использовать. Правда, все это очень большая отдельная тема.

Но немцы пошли и дальше. Они творчески осмыслили опыт 1-й Конной Армии С.М. Буденного в гражданской войне – опыт массированного применения подвижных войск. В своих ударных подвижных соединениях они разделили пехоту на два вида со специализацией боевых действий каждого вида. Тот вид пехоты, который обязан был уничтожить хорошо подготовленную оборону противника и уничтожать его после прорыва в глубину обороны, назывался танковыми войсками, а тот вид пехоты, который обязан был закрепить прорыв, создать кольцо окружения вокруг противника и отбить его контратаки, назывался просто пехотой. В прорыв они шли вместе: впереди танковые корпуса, состоящие из танковых дивизий с добавлением мотопехотных или просто пехотных дивизий, а за ними пешком шли пехотные корпуса, состоящие только из пехотных дивизий. Это была главная тактико-оперативная идея немцев, с которой они покорили всю Европу и нанесли огромные потери нам.

Внедрить все эти идеи немцы смогли только потому, что за ними стоял Гитлер. А в СССР вся тактика и оперативное искусство до самой войны было отдано на откуп генералам, которые свое основное время, как и сегодня, посвящали войне за кресло, за дачи, за баб. В результате у нас тактика ко Второй мировой войне осталась от Первой. Генеральская мысль била ключом и черт знает куда. Тухачевский заказал такие танки, которые даже при своем огромном количестве не оказали в реальных боях почти никакого эффекта и были беспощадно выбиты немцами. По многим параметрам прекрасный танк Т-34 имел маленькие, вроде и незначительные недостатки: плохую оптику, отсутствие командирской башенки и радиостанции, необходимость командира самому стрелять из пушки. Но эти недостатки, исправленные уже в ходе войны, предопределили низкую эффективность этого танка в боях 1941 г. Судя по всему, ни один из генералов, выдававших конструкторам задание на этот танк, сам в танке не сидел и на учениях в нем «воевать» не пробовал. В ходе войны исправлялись недостатки в авиации, но до эффективности люфтваффе в вопросах оказания помощи наземным войскам мы так и не дошли. При прекрасных характеристиках орудийных систем и снарядов, сообразительности офицеров и мужестве расчетов, до конца войны крайне убогой выглядела наша артиллерия. Немецкие пушки стреляли в цель, а наши – по площади, на которой, возможно, цель находится. У нашей артиллерии не было средств обнаружения целей даже в ближайшем расстоянии от переднего края. Никого до войны это не волновало, самолетов-корректировщиков, и тех не было.

Вот маршал Конев в своих воспоминаниях описывает дни последней декады апреля 1945 г., до конца войны оставалось две недели.

«Вражеская авиация не могла действовать большими группами, но одиночные разведывательные самолеты все время летали над полем боя, в том числе летал и наш старый враг – разведчик „Фокке-Вульф“, или, как мы его называли, „рама“. Так что возможности для наблюдения, хоть и ограниченные, у немцев еще оставались.

«Рама» доживала тогда свои последние дни. Но те, кто видел ее, не могли забыть, сколько неприятностей она доставила нам на войне. Я не раз наблюдал на разных фронтах действия этих самолетов– они были и разведчиками, и корректировщиками артиллерийского огня – и, скажу откровенно, очень жалел, что на всем протяжении войны мы так и не завели у себя ничего подобного этой «раме». А как нам нужен был хороший, специальный самолет для выполнения аналогичных задач!»[252]

А за 5 лет до этого, в декабре 1940 г., генерал-лейтенант Конев выступал на Совещании высшего руководящего состава РККА (23-31 декабря 1940 г.), на котором обсуждалось, что еще нужно Красной Армии, чтобы выиграть войну и не понести больших потерь. Командующий Забайкальским военным округом генерал-лейтенант Конев не скрыл этого от присутствующих, более того, не пожалел слов о том, что для победы главное – это точно исполнять приказы нашего мудрого наркома обороны т. Тимошенко, который руководствуется указаниями еще более мудрой Ленинско-Сталинской партии. В промежутках между обоснованием этой тонкой мысли он также пояснил, что все, кто еще не успел получить звание генерал-лейтенанта, обязаны учиться, в том числе:

«Я ставлю вопрос об обязательном изучении истории партии, об изучении марксизма-ленинизма, об изучении военной истории, изучении географии как обязательного предмета для командного состава. А у нас еще существует такое положение, когда изучение марксизма-ленинизма поставлено в зависимости от настроения. Мы не можем позволить, чтобы наши командиры были бы политически неграмотными, в таком случае они не могут воспитывать бойцов Красной Армии. Изучение истории партии, изучение марксизма-ленинизма является государственной доктриной и обязательно для всех нас».[253]

Вот при помощи этой доктрины наши генералы огонь артиллерии и вели. И на Совещании никто, ни один генерал не озаботился тем, что советская артиллерия накануне войны не имеет практически никаких средств разведки и корректирования огня, кроме оставшихся с Первой мировой биноклей и стереотруб.

А ведь упомянутый самолет-разведчик, прозванный нашими войсками «рамой», а немцами названный Фокке-Вульф-189, Красная Армия могла бы иметь с первых дней войны, заикнись Конев на Совещании об этом, а не об изучении истории партии.

Дело в том, что на взятые у немцев в 1939 г. кредиты мы закупили у них чертежи и технологию постройки целого ряда боевых самолетов, в том числе и этого FW-189, а к июню 1940 г. получили и образцы самолетов.

Авиаконструктор Петляков в июне 1940 г. перерисовал чертежи истребителя-бомбардировщика «Мессершмидт-110» с небольшими изменениями, и промышленность СССР по этим чертежам и образцу успела изготовить к концу года уже два серийных самолета, названных Пе-2, а в первом полугодии 1941 г. их было выпущено уже 458.[254] (FW-189 немцы за всю войну построили всего 846 машин, большего количества этих разведчиков и корректировщиков артиллерийского огня им просто не потребовалось).[255]

Незнание советскими генералами основ своего дела, их безразличие к своей профессии просто поражают. Позволю себе личный пример.

В 1972 г. я получил дипломное задание спроектировать цех по производству 1 млн. т шарикоподшипниковой стали и направление на преддипломную практику на Челябинский электрометкомбинат. Ученые и инженеры моей кафедры попросили меня узнать попутно и вот о чем. Во многих технологиях жидкая сталь продувается газами (воздухом, кислородом, аргоном и т.д.), в том числе и в ковше. В ковшах на тот момент она продувалась сверху через специальную трубу – фурму. Купите себе стакан кока-колы с трубочкой, но не сосите, а подуйте в нее. Вот так продувается и жидкая сталь. Только вместо стакана – сталеразливочный ковш – стакан огромных размеров, изготовленный из 15-20 мм стали и выложенный (футерованный) изнутри толстым слоем огнеупорного кирпича. Так вот, до кафедры дошел слух, что в Челябинске жидкую сталь начали продувать через дно ковша. Но как?! Вот меня и попросили в техотделе комбината получить разъяснения. А надо сказать, что все новшества в СССР обязательно распространялись между всеми профессионалами: спустя полгода на кафедре все узнали бы об этом из обычных источников. Но профессионалам не терпится, им было любопытно, и они попросили меня разузнать подробности, хотя к моему диплому это не имело отношения.

Прибыв в Челябинск, я сразу же зашел в техотдел, но никакой информации мне не дали, поскольку способ еще не получил авторского свидетельства (не был запатентован). Но я всегда устраивался подработать на тот завод, на котором проходил практику. Устраиваясь и на этот раз, я попросил в отделе кадров направить меня на работу не в тот цех, который был аналогом данного мне для проектирования и в котором начальником работал руководитель моей практики, а в тот, в котором проходил испытания опытный ковш. Это было и неудобно, и не принято, но в отделе кадров на мое задание на проект не смотрели.

В нужном цехе я сразу же увидел продувку стали аргоном через дно ковша, но понять устройство ковша не смог. Но тут забулдыги в бригаде каменщиков не вышли на работу, и я попросил начальника смены послать меня на работу в эту бригаду. Через пару дней пришел на перефутеровку и опытный ковш. Я, естественно, его облазил, обмерил, взял образцы корунда, из которого готовился раствор для кладки подины ковша. Короче, мне бы и Штирлиц позавидовал, но выяснилось, что я удовлетворил любопытство за собственные деньги. Коллектив цеха оказался довольно паскудным и алчным: когда я, уже купив билет домой, рассчитывался с комбинатом и получал заработанные деньги, то узнал, что бригадир и начальник смены присвоили себе половину моей зарплаты. (Знали, сволочи, что я не успею разобраться: я только и смог сбегать к начальнику этого цеха, а тот валенком прикинулся). Пришлось так и улететь. Если бы я работал в том цехе, в котором должен был, то мой руководитель практики меня бы, конечно, в обиду не дал. Но зато я знал все о новшестве в своей профессии тогда, когда об этом еще никто не знал.

И когда я встречаю случаи тупого равнодушия советских генералов к своей профессии, то просто порой не верю, что такое может быть. Мне непонятно, как шахматист может считаться профессионалом, если ему не интересен разбор партий чемпионата мира?

Теперь посмотрите на предвоенного начальника Генерального штаба РККА генерала армии Г. К. Жукова. Он знает, что летом начнется война с немцами, он уже подписал директивы в западные округа с приказом срочно подготовить план обороны границ. Он знает, что с нападением немцев на СССР ему надо будет руководить уничтожением агрессора. Ему не надо было самому собирать разведданные о том, как немцы – гроссмейстеры войны – воюют. Разведывательное управление Генштаба подготовило и положило ему на стол доклад «О франко-немецкой войне 1939-1940 гг.», в котором проанализировало причины молниеносного разгрома Германией англо-французских союзников. Вы полагаете, что Жуков бросился изучать этот доклад? Нет, он на нем написал: «Мне это не нужно».[256] Не барское это дело – «носют» тут всякое, а Жукову, понимаешь, буковки разбирай!

Поскольку Жуков у наших историков считается стратегом и победителем немцев, то ему следует уделить больше внимания. Упомянутый мною начальник Главного артиллерийского управления Красной Армии маршал Яковлев, оставивший Красную Армию без 57-мм пушки, сына своего, Колю, в отличие от Сталина, на фронт не послал, а устроил его в 1944 г. на учебу в Московский государственный институт международных отношений, и тот стал там профессором истории и апологетом Жукова. Собрал о нем массу всяческих фактов, которые ценны тем, что ни он, ни те, кто ему эти факты рассказывали, не понимали, о чем они говорят. Вот фронтовой шофер А. Бучин хвалит своего хозяина профессору Н.Н. Яковлеву, а тот рисует нам картину могучего полководческого таланта Жукова.

«Должны были пройти годы и годы, чтобы из мозаики тогдашних впечатлений Саши Бучина у меня сложилась цельная картина происходившего. Потребовались размышления, штудирование книг, а что могли сообразить немцы в считанные дни. Я был там, где „солдатский вестник“ был самым информированным, – при штабе фронта. 12 января узнали – южнее выступил Конев, на следующий день севернее выступил Рокоссовский. Наш фронт двинулся только 14-го. Как-то странно началось наступление – артподготовка не продлилась и получаса, внезапно оборвалась. В бой пошел „особый эшелон“ – в основном пехота. Могучие танковые армии не двигались с места, замерев в районах сосредоточения. Все развивалось не так, как обычно, но необычным по размаху оказался наш успех.

Причины выяснились позднее, и о них нужно сказать, ибо это показатель мастерства Красной Армии по сравнению с вермахтом. На первом месте я бы поставил руководство маршала Жукова. В отличие от прежних времен Георгий Константинович практически не покидал своего командного пункта. Страшная машина войны управлялась им из-за письменного стола, из служебного кабинета, рядом мощный узел связи. Он больше не мотался по штабам частей и соединений, не ползал по переднему краю. Нужные генералы вызывались в штаб фронта.Этого стиля работы Г. К. Жуков отныне придерживался до самого конца войны.

Короткая артподготовка? Жуков сэкономил снаряды, которые скоро ох как пригодились! Почему первой пошла царица полей, матушка пехота? Маршал тем самым сохранил танки, которые вошли в прорыв только на третий день наступления через проходы, пробитые бессмертными пехотинцами».[257]

Эх, как жаль, что в цепях этих «бессмертных пехотинцев» не было студента МГИМО Коли Яковлева! Мог бы и Сашу Бучина, груши околачивающего «при штабе фронта», прихватить с собой, чтобы и тот узнал, как достаются те ордена, которые Жуков навесил на грудь своему шоферу за холуйские услуги. Немцы прорывали нашу оборону артиллерией и танками, а Жуков, как видите, и в конце войны прорывал ее «бессмертной пехотой». Тактик ху…в!

Теперь оцените «оперативное мастерство» Жукова. Все три фронта должны были одновременно ударить по немцам. Конев ударил вовремя, Рокоссовский задержался на один день, поскольку его фронт отбивал наступление немцев. А Жуков ждал. Чего? Да все дело в том, что от его стояния у уходящих вперед фронтов Конева и Рокоссовского обнажались фланги, и немцы, естественно, войсками, стоящими перед фронтом Жукова, били по тылам фронтов Конева и Рокоссовского. Вот Жуков и ждал, когда перед его фронтом останется поменьше немцев, чтобы его танковые армии беспрепятственно ехали вперед, брали безоружные немецкие города, а Жуков бы хвастался – во какой у него темп наступления! Сталин по жалобе Рокоссовского и Конева дал Жукову под зад пинка, чтобы не хитрил, но ведь тот все равно оборону прорывал пехотой.

А теперь о сидении в кабинете. Кстати, от этих времен есть фотография, на которой изображен коллега Жукова, командующий 2-м Белорусским фронтом маршал Рокоссовский, который с оптикой и телефонистом в корзине воздушного шара поднимается в небо, чтобы наблюдать оттуда за полем боя. Плохо ему было видно из кабинета командного пункта, видишь ли. А Жуков командовал из кабинета. Оно и понятно. Все эти капитаны и полковники, батальоны и полки которых Жуков три дня гнал на немцев без артподготовки и танков, такие непредсказуемые. После вида своих убитых солдат могут сгоряча и выстрелить по тактику и стратегу. В кабинете оно, конечно, спокойнее.

И любовь к кабинетам у Жукова давняя и абсолютно осмысленная. Вот генерал-лейтенант И.П. Галицкий 14 апреля 1942 г. прибыл на командный пункт Западного фронта, чтобы представиться командующему Жукову в связи со своим назначением начальником инженерных войск фронта. Замечу, что по уставу внутренней службы в момент представления нового боевого товарища и тот, кому он представляется, и все остальные, присутствующие в этот момент, обязаны встать и в стойке «смирно» выслушать уставные слова представления. Галицкий описывает этот эпизод так.

«В приемной я сообщил адъютанту о цели моего прихода. Он тотчас доложил командующему и, приоткрыв дверь его кабинета, жестом пригласил меня пройти туда.

Г. К. Жуков был один, сидел за столом, погрузившись в чтение. С минуту он не поднимал головы, видимо, изучал какой-то важный документ. Я окинул взглядом его кабинет. Хороший письменный стол, украшенный красивой настольной лампой, рядом с ним, слева, небольшой столик с целой батареей разных по расцветке и назначению телефонов. К письменному столу вплотную примыкал второй длинный стол, за которым проводились служебные совещания и заседания. Вокруг него стояли мягкие кресла. Чуть поодаль сейф для бумаг. На стене висела большая оперативная карта, затянутая матерчатой шторой защитного цвета. Окна прикрывали плотные, тяжелые светомаскировочные шторы. На полу лежал ковер. Все было довольно просто и в то же время уютно.

Командующий оторвался от бумаг. Я тут же представился ему».[258]

Оцените – Галицкий сразу же должен был понять, что перед ним не какой-то там хухры-мухры, а великий полководец. А тут «ходют» всякие и мешают великому полководцу читать очень важные бумаги. Между тем, адъютант ведь все равно оторвал Жукова от чтения этих «важных бумаг» своим докладом, Жуков ведь все равно отвлекся, но не корчить из себя «великого» он не мог!

Теперь о ковре. Признаюсь, я сам долго не мог понять истинное значение ковров в кабинете начальников. Конечно, я слышал выражение «вызвать на ковер», т.е. устроить разнос подчиненному, но не понимал его смысла – почему именно «на ковер»? Зачем они в кабинетах больших начальников? Ведь это очень непрактично, кабинет – это же не спальня!

Впервые я задумался об этом, когда в начале 70-х меня послали решить один вопрос в ЦК КП Казахстана. Была зима, на улицах слякотно. Я захожу в здание ЦК, а там все коридоры устланы ковровыми дорожками, а дорожки прикрыты… белым сукном!

Поймите мое состояние – ведь я же русский, а не американец. Это американцы могут залезть в кровать, не сняв грязных ботинок. А у нас, русских, много веков подряд хозяйки по субботам драили полы изб дресвой (чистым песком) не для того, чтобы по ним в грязных лаптях шлепать. Во всей Европе, входя в дом, обувь снимаем только мы, русские, да шведы. Как же мне в этом хреновом ЦК чуть ли не по простыням ходить в обуви с улицы, не разобувшись? Невольно, неосознанно возникает чувство вины перед хозяевами, которым ты топчешь ковер. Ни в чем не виноват, а уже виновен.

Ведь начальник тоже бывает виноват: давая задачу подчиненному, он обязан его обеспечить всем необходимым для исполнения. А если не обеспечил, то тогда он виноват, и у подчиненного появляются к нему претензии. Ну в какой обуви могли явиться в кабинет Жукова с претензиями вызванные с фронта генералы? Они что, по окопам в лаковых штиблетах щеголяют? И ступив грязным сапогом на ковер, они уже испытают смущение, смысл которого и не поймут. И все претензии к Жукову в голове смешает это неосознанное чувство вины. А Жукову-то этого и надо.

Так что профессионалом Жуков был особого рода – профессионалом по сгибанию подчиненных в бараний рог. Тут он был дока.

Но вернемся все же к военному профессионализму.

Возьмите наркома военно-морского флота, нашего «прославленного флотоводца» Н. Г. Кузнецова. За всю войну самыми крупными военными кораблями немцев, с которыми приходилось вести бой советским кораблям, были эсминцы и подводные лодки. Единственный раз, когда советский боевой корабль вел бой с немецким линейным кораблем, была атака советской подводной лодки К-21 немецкого линкора «Тирпиц». Командир К-21 капитан 2-го ранга Н. А. Лунин и офицеры лодки написали подробный рапорт о бое, в котором объяснили, почему в принципе удачная атака К-21 окончилась ничем. А Кузнецову это было неинтересно, как я писал ранее, он и не знал, почему взрывы двух советских торпед не утопили «Тирпиц».

А вот еще один профессионал, о котором я уже написал выше. Маршал Конев в упомянутых мемуарах вспоминает:

«Во время Берлинской операции гитлеровцам удалось уничтожить и подбить 800 с лишним наших танков и самоходок. Причем основная часть этих потерь приходится на бои в самом городе.

Стремясь уменьшить потери от фаустпатронов, мы в ходе боев ввели простое, но очень эффективное средство – создали вокруг танков так называемую экранировку: навешивали поверх брони листы жести или листового железа. Фаустпатроны, попадая в танк, сначала пробивали это первое незначительное препятствие, но за этим препятствием была пустота, и патрон, натыкаясь на броню танка и уже потеряв свою реактивную силу, чаще всего рикошетировал, не нанося ущерба.

Почему эту экранировку применили так поздно? Видимо, потому, что практически не сталкивались с таким широким применением фаустпатронов в уличных боях, а в полевых условиях не особенно с ними считались».[259]

Выше написаны ужасные по своему смыслу слова, но они требуют пояснения.

Есть два способа пробить броню. По одному броню пробивает твердый и тяжелый снаряд (да нет же – легкий), который в стволе пушки разгоняют до очень большой скорости (вот-вот, из-за меньшей массы при одинаковом пороховом заряде он и разгоняется до большей скорости). Сегодня в таких снарядах применяют урановые сердечники, плотность которых в 2,5 раза выше, чем у стали, а разгоняют их до скорости выше 1100 м/сек. За счет высокой энергии они и пробивают броню (не-а, энергия у них всех одинаковая).

По второму способу броню пробивают высоким давлением кумулятивного взрыва. Для этого во взрывчатке снаряда делают кумулятивную выемку в виде конуса (забыл сказать, что конус облицован пластичным металлом). При взрыве ударная волна в этой выемке идет навстречу друг другу, и в точке, в которой сходятся волны со всей поверхности, образуется очень высокое давление. Если разместить эту точку на броне, то давление взрыва ее проломит. Но если эту точку отодвинуть от брони, то взрывная волна рассеется и броню не пробьет. Для кумулятивных снарядов очень важно, чтобы они взрывались точно на броне и были по отношению к ней строго ориентированы, иначе толку от такого взрыва не будет никакого (Ну не совсем так, кумулятивный заряд, но с более тупым конусом, подорванный на высоте в несколько сотен метров, способен пробить довольно толстую броню крыши танка).

Откуда я это знаю? Из детства, из начала 60-х (можно было и более свежую литературу полистать). В школе ежегодно собирали бумажную макулатуру, а в это время уже отменили допризывную подготовку. Поэтому в макулатуре я нашел старый школьный учебник допризывной подготовки, прочел его и понял, как действуют кумулятивные снаряды и что делать, чтобы они не сожгли танк. Нужно между ними и броней поставить препятствие, тогда они взорвутся на препятствии, взрывная волна за ним рассеется и танку ничего не будет. Именно этой цели служат описываемые Коневым экраны, а не тому бреду, что был у него в голове, когда он диктовал свои мемуары.

То, что я пацаном знал, как действует кумулятивный снаряд, в этом ничего странного нет – мало ли чем любопытные пацаны интересуются. А вот почему этого не знал маршал Конев, которого Хрущев назначил главнокомандующим сухопутных войск, а потом – Варшавского договора? Почему он не знал о своей профессии того, что уже знали пацаны?

Ведь немцы применяли кумулятивные снаряды в артиллерии с начала войны, свою пехоту вооружали сперва магнитными противотанковыми кумулятивными минами, а затем, с конца 1943 г., – одноразовым гранатометом с кумулятивной гранатой, который получил название «фаустпатрон». Этими фаустпатронами широчайшим образом снабдили всю немецкую армию, даже танкистов, и только Конев этого не знал. В Красной Армии тоже, примерно с 1943 г., самым широким образом в артиллерии использовались кумулятивные снаряды, авиация применяет против немецких танков описанные выше кумулятивные бомбочки, которых в 1943-1944 гг. изготовили почти 13 млн. штук. С весны 1943 г. на вооружение советской пехоты поступила ручная противотанковая кумулятивная граната РПГ-43, а с осени такая же, но усовершенствованная, РПГ-6. Одновременно немцы с этого же времени стали ставить экраны на свои танки прямо на заводах при их постройке. Но Конев был «не в курсе дела».

И погнал на улицы Берлина под выстрелы фаустников незаэкранированные танки. Надо же, 800 танков сгорело, минимум 2 тысячи танкистов погибло, кто бы мог подумать?! Да, думать было некому – Сталин абсолютно за всех советских генералов думать до войны не догадался, а в ходе войны уже не успевал.

Маршал Москаленко, с которым нам придется встречаться ниже, написал два тома воспоминаний «На юго-западном направлении».[260] Даже не читая трудно скрыть удивление. На одном фото батарея 122-мм гаубиц М-30 ведет огонь с закрытых позиций, что хорошо видно по поднятым стволам и незамаскированным, открыто стоящим орудиям. Но подпись под фото гласит: «Огневая позиция артиллерии на танкоопасном направлении». При чем тут танкоопасное направление? А вот фото 203-мм буксируемой гаубицы Б-4. Под ней надпись: «Эта самоходка прошла от Сталинграда до Германии». Какая самоходка? А ведь Москаленко артиллерист по образованию, в войну был командующим танковой армией, т.е. должен был как будто разбираться и в артиллерии, и в самоходных артиллерийских установках.

Правда, и Гитлеру со своими фельдмаршалами было не просто. Министр вооружений фашистской Германии А. Шпеер вспоминал о работе Гитлера на оружейных полигонах: «Во время одного из таких испытаний Кейтель принял 75-мм противотанковое орудие за легкую полевую гаубицу. Гитлер сделал вид, что не заметил его промаха, но на обратном пути с пренебрежением заметил: „Вы слышали? Как же Кейтель мог так ошибиться? А ведь он раньше был в чине генерала артиллерии!“[261]

Шпеер в данном случае хотел показать, как Гитлер не ценил «профессионалов», но вопрос остается: почему Гитлер мог отличить гаубицу от противотанковой пушки, а фельдмаршал Кейтель вкупе с маршалом Москаленко нет? Почему Сталин знал принцип действия кумулятивного снаряда, а маршал Конев не знал?

Но закончим тему на своих генералах. Вот доктор исторических наук, профессор Г.А. Куманев получил в письменном виде ответы на свои вопросы от главнокомандующего военно-воздушными силами РККА в годы войны, главного маршала авиации А. А. Новикова. Тот рассказывает:

«Но в последний момент оружие отказало, и тогда пилот, зайдя в хвост противнику, ударом винта своей машины снес его руль глубины. „Юнкерс“ рухнул на землю. Так на боевом счету ленинградских летчиков появился первый воздушный таран».[262]

Ну откуда у самолета «руль глубины» ? Это же не подводная лодка! Доктору исторических наук, конечно, без разницы, какой там руль, но главный маршал авиации мог бы знать устройство самолета, хотя бы в принципе? Да, Новиков не летчик, пришел в авиацию из пехоты, но ведь прокомандовал в авиации 20 лет!

Эту книгу будут читать и люди, которые не привыкли сами разбираться в вопросах, а привыкли во всем полагаться на авторитеты, на «профессионалов». И они мне скажут: как ты смеешь так плохо отзываться о наших прославленных маршалах? У тебя и звание всего ничего, и медали-то ни одной нет! А у них вон какие звезды на погонах и орденов до пупа!

Специально для таких читателей я приведу мнение маршала СССР, у которого орденов было до колена.

Когда по незаконченному роману Михаила Шолохова «Они сражались за Родину» был снят одноименный фильм, то отдел пропаганды ЦК КПСС запретил выпускать его на экраны из-за того, что в этом фильме не показан ни один генерал. Даже в эпизоде со знаменем участвует всего лишь полковник. Дискредитировали авторы фильма наших прославленных полководцев! Начался спор со съемочным коллективом, и сотрудники ЦК решили подпереть свое мнение авторитетом Генерального секретаря ЦК КПСС, маршала СССР Л.И. Брежнева. Брежнев закончил войну генералом и, как полагало ЦК, не должен был дать своих коллег в обиду, должен был в этом вопросе поставить Шолохова на место.

Однако в ЦК недоучли, каким генералом был Брежнев. Он был начальником политотдела, а затем членом Военного совета армии. К нему всю войну (а он провоевал от выстрела до выстрела) стекалась вся информация как о подвигах и заслугах, так и о подлости и преступлениях. Кто-кто, а он прекрасно знал, что собой представляли и генералы, и офицеры той войны. И к тому же, старик совесть полностью не потерял.

Леонид Ильич распорядился выпустить фильм на экраны со словами: «Войну выиграли не генералы, ее выиграли полковники».

Ученые, занимающиеся проблемами мыслительной деятельности человека, нашли, что люди в своей оперативной памяти могут удержать от 3-х до 7-ми мыслей одновременно, могут оперировать и искать варианты решения среди такого количества идей. Введение в мыслительный процесс новой мысли стирает какую-то старую. Причем, люди не очень сильного ума оперируют тремя мыслями сразу, а люди умные – семью. Это было известно со стародавних времен, практика доказала, что у начальника должно быть именно столько непосредственных подчиненных. Поскольку дураков в начальники стараются не назначать, то оптимальным считается число 5 для мирного времени, и число 3 для армии, где решение приходится принимать очень быстро.

Исходя из этого, первоначально у Верховного Главнокомандующего РККА во время войны должно было быть примерно столько же непосредственных подчиненных – командующих Главными командованиями направлений, в которые были объединены по нескольку фронтов. Маршал Ворошилов возглавил Северо-западное направление, маршал Тимошенко (начальник штаба маршал Шапошников) – Западное, маршал Буденный – Юго-западное, маршал Кулик возглавлял одно время войска Крыма и Кавказа. И в целом маршалы делали не мало, а иногда и очень успешно воевали для тех условий. Ворошилов и Буденный не дали Гитлеру разгромить свои войска на флангах операции «Барбаросса», чем сорвали ее и остановили практически на два месяца наступление на Москву. Маршал Тимошенко поздней осенью 1941 г. фронтами своего Юго-западного направления нанес тяжелейшие поражения войскам немецкой группы армий «Юг», что привело к снятию Гитлером ее командующего фельдмаршала Рундштедта. Но в дальнейшем Главные командования направлениями были упразднены, и Сталин сам начал командовать всеми фронтами сразу. Почему?

Ведь этих фронтов было в разные периоды от 10 до 15. А командовать фронтом – это значит командовать армиями, входящими во фронт. А их, только действующих, на фронтах находилось 50-60. Сталин принял на себя неимоверную мыслительную нагрузку. В связи с чем?

Сталин любил Родину и был ей предан всецело. Он мог бы облегчить себе работу и опереться на главнокомандующих направлениями и на командующих фронтами, если бы все эти должности тоже занимали сталины во всех отношениях – и по уму, и по преданности Родине. Но сталиных было мало. А доверить судьбу Родины негодному человеку – это халатность. Сталин не мог себе позволить быть преступно халатным Верховным Главнокомандующим. Он вынужден был вникать в дела каждого фронта сам. Вы же видите, что происходило, когда он пробовал доверяться. Доверился уверениям командующего Юго-западным фронтом Кирпоноса и начальника Генштаба Шапошникова, что они отобьют удар Гудериана и не дадут окружить фронт, и что получил? Доверил Жукову провести второй этап Московской битвы, а тот ни за что отдал немцам 33-ю армию генерала Ефремова, не дал корпусу Белова замкнуть фактическое окружение 4-й немецкой армии.[263]

Куда было Сталину деваться? Вот он и взял на себя командование фронтами, т.е. командование через голову главнокомандующих направлениями, в связи с чем направления стали не нужны и их упразднили. Теоретически и «по науке» это было неправильно, но куда было деваться на практике?

Возникает вопрос – тогда в чем роль в войне маршалов Жукова, Василевского и других, которых Сталин так щедро награждал?

Дело в том, что для принятия правильного решения по тому или иному фронту Сталину нужно было получать точную информацию об обстановке на нем. А точную информацию получить очень сложно, поскольку люди, чтобы обелить себя, врут очень часто и даже тогда, когда это им во вред. (Вспомним еще раз Кирпоноса, вспомним то, что директивы Ставки от 23-24 июня 1941 г. базировались на донесениях предателя Павлова). А на войне такое вранье генералов очень дорого стоит солдатам.

Чтобы было понятно, о чем речь, приведу два примера из воспоминаний генерал-полковника А. Т. Стученко, который начинал войну командиром кавалерийского полка, а затем – кавалерийской дивизии. Прошу прощения за длинные цитаты, но из них трудно что-либо выбросить.

«К 3 сентября наша 19-я армия вынуждена была правым флангом перейти к обороне. Левым флангом она во взаимодействии с левым соседом – 16-й армией – продолжала наступать в общем направлении на Духовщину.

45-я кавалерийская дивизия получила задачу быть готовой войти в прорыв на участке одной из стрелковых дивизий. Ранним утром 3 сентября мы начали выдвижение к линии фронта.

– Ну, Андрей Трофимович, – сказал мне Дрейер, – тебе опять быть в голове. Прорывайся с ходу. Пятьдесят пятый кавполк развернется вслед за тобой. Пехота должна сделать для нас «дырку», а расширять ее придется нам самим.

Я ввел полк в лощину. До переднего края противника оставалось километра полтора. Слева от нас на большом бугре стояли несколько командиров и в бинокль наблюдали за боем.

– Кто ведет конницу? – послышался голос с бугра. – Быстро к командарму!

Передаю командование начальнику штаба и, пришпорив коня, галопом взлетаю по склону холма. Ищу глазами командарма.

– Я Конев, – сказал один из командиров. Представляюсь ему и докладываю полученную мною задачу.

– Правильно, – подтвердил он. – «Коридор» вам пехота сделала, овладев вон тем хутором и рощей левее, – командарм показал рукой. – Дело теперь за вами. Прорывайтесь.

А я, слыша оживленную автоматную и пулеметную стрельбу в этом направлении, замечаю:

– Но на этом участке все еще идет бой. Значит, проход не сделан…

– Повторяю: «дырку» вам пробили. Можете встретить только отдельные, разрозненные группы противника. Вот командир стрелковой дивизии подтвердит.

– Так точно! Пехота прорвала передний край немцев и вышла на указанный вами рубеж, товарищ командарм, – отчеканил стоявший рядом с И.С. Коневым командир дивизии.

– Вот видите, – сказал командарм. – Не теряйте времени, смелее прорывайтесь. – И неожиданно отрывисто резко, со свойственной ему решительностью, добавил: – Назад вам пути нет, только вперед!

Отдав честь, я галопом догнал свой полк. До переднего края оставалось метров пятьсот, когда на нас обрушились мины. Послышались стоны раненых.

Надо развертываться для атаки. Но как? Лощина узкая, с крутыми, почти отвесными берегами. Здесь и одному эскадрону не развернуться. Что ж, будем атаковать поэскадронно. Командую построиться в три эшелона.

– Шашки к бою! За мной в атаку… За Родину… марш, ма-аррш!

Эскадроны уже шли галопом, когда с «прорванного» переднего края обороны противника застрочили пулеметы. Все смешалось. Передние лошади падали, переворачиваясь через голову. На них наскакивали скачущие сзади и тоже падали. Уцелевших всадников вражеский огонь прижал к обрывистым берегам лощины. Такая картина представилась моим глазам, когда я оглянулся назад. Видя, что за мной уже никого нет, перевожу коня на рысь, на шаг и поворачиваю назад. Пытаюсь восстановить строй. Вдали показался головной эскадрон следующего за нами 55-го кавалерийского полка. Он тоже уже начал нести потери. Мои команды никто не выполняет. Видимо, люди простоне слышат их в грохоте стрельбы. Слева от меня сгрудилось человек 50 всадников. Спешившись, они пытаются укрыться от пуль. Подскакиваю к ним:

– Садись!

Возле меня весь вымазанный в глине пеший стоит комсорг полка Фабрикантов. Под ним убили коня. Приказываю ему садиться на свободного. Под огнем кое-как собираем людей. Их уже больше сотни. Нельзя терять ни секунды – град пуль продолжает осыпать нас. Подняв над головой шашки, скачем в новую атаку. Вот и вражеская траншея, но не пустая. В лицо полыхнуло жаром от автоматных и пулеметных очередей. Несколько взмахов шашками – и мы по ту сторону траншеи. Топот сзади ослабевает, чувствую, что за мной следует совсем мало всадников. Дрожь охватила меня. С кем же атаковать дальше? Оглядываться не хочу – боюсь. Скачу, помня слова командарма: «Только вперед!» Метрах в трехстах от траншеи все же оглядываюсь. За мной скачут только несколько всадников, видимо, остальные вышли из строя уже за передним краем противника. Всё… Конец… Перевожу коня в рысь, а затем, повернув кругом, возвращаюсь в лощину. Мимо меня, поддерживая друг друга, идут раненые. Кругом трупы лошадей.

«Кто же виноват? – жжет мысль. – Я, как командир, или кто другой? Зачем мы пошли в атаку в конном строю на непрорванную оборону противника?

Глухой шлепок прерывает раздумья. Конь мой падает на колени, а потом валится на бок.

– Товарищ командир! – Слышу взволнованный голос Саковича. – У меня коня убили, я, пока другого достал, вас из виду потерял… Товарищ командир…

– Дай коня! – обрываю его.

Приказываю отводить остатки эскадронов за бугор, на котором стоит командарм. Вложив шашку в ножны, поднимаюсь на холм. Конева окружают те же командиры. Здесь же теперь и генерал Дрейер.

Слова официального доклада не идут на ум. Показываю рукой на лощину, на проклятую траншею:

– Видели?..

Командарм посмотрел на меня и ничего не ответил. Устало вздохнув, я повернул коня. Уже спускаясь с бугра, услышал, как Иван Степанович обрушился на командира стрелковой дивизии: – За это расстреливать надо!» [264]

Итак, что произошло? Конев решил ввести в тыл немцам кавалерийскую дивизию – около 3 тыс. конников – для уничтожения немецких тылов. Сами, да еще в конном строю, прорывать укрепленную оборону противника кавалеристы не могли, и это было запрещено боевыми уставами. Пробить проход для кавалерии должна была стрелковая дивизия. Однако ее генерал струсил, никакого прохода в обороне немцев не сделал, но Коневу доложил, что все в порядке, в надежде – авось кавалеристы и сами пробьются. Результат вы прочли. Ну, положим, Конев действительно расстрелял бы этого генерала, но что толку для тех, кто уже убит из-за этого генеральского урода? А ведь таких генералов была уйма и на всех должностях. Как же Сталин мог им верить?

Но и это не все аспекты вопроса. Стученко вспоминает, кстати, еще один эпизод. В начале февраля 1942 г. его дивизия в пешем строю совместно с 3-й кавдивизией должна была атаковать немцев. Он послал свою дивизию в атаку, но 3-я дивизия даже и не пробовала атаковать. В результате немцы сосредоточили огонь на дивизии Стученко, и она должна была с большими потерями отойти на исходные позиции. Стученко пишет.

«Волновали мысли: почему же соседи не поддержали нас? Правый наш сосед – 3-я кавдивизия. Временно ею командует полковник Картавенко. Храбрый в бою, не теряющийся в самой сложной обстановке, веселый, жизнерадостный, он мне очень нравился. Только одно в нем выводило меня из равновесия – излишняя осторожность, которая зачастую дорого обходилась соседям. Пробравшись к нему на наблюдательный пункт и очень обозленный на него, я спросил:

– Андрей Маркович, почему твоя дивизия не поднялась в атаку одновременно с двадцатой?

Картавенко, не обращая внимания на мой раздраженный тон, спокойно ответил:

– А я и не пытался поднимать ее. Людей на пулеметы гнать не буду. У меня и так одни коноводы да пекаря остались.

Телефонный звонок прервал наш разговор. На проводе комкор. Картавенко сразу меняет тон:

– Дивизию поднять в атаку невозможно, немцы огнем прижали ее к земле. Вот лежим и головы поднять не можем.

Положив телефонную трубку, Андрей Маркович лукаво покосился на меня:

– Понял? А ты – в атаку…

Может быть, он прав? Может, так и мне надо было поступить? А приказ? Ведь его выполнять надо?.. Безусловно, надо!»

Ну и как же быть с такими хитрыми генералами, которые приказы выполняют только тогда, когда они им нравятся? Невзирая на то, что из-за них гибнут люди в других дивизиях?

Единственный, казалось бы, выход – самому быть на месте боев, самому все увидеть и самому наказать хитрых. И Сталин несколько раз пробует выезжать на ответственные фронты,[265] но это себя не оправдывает – теряется время на дорогу и ухудшается связь с остальными фронтами. И тогда был введен институт представителей Ставки. Эти представители (Жуков, Василевский, Говоров и т.д.) выезжали на фронты и были там глазами и кулаком Сталина. Они сообщали ему более менее истинную информацию, которую Сталин сверял с информацией от командующих фронтов и той, которую он сам собирал, созваниваясь с командующими армиями, а порой, и корпусов. На основании этой информации, которой уже как-то можно было верить, Сталин и принимал принципиальные решения по фронтовым операциям.

Мне кажется, что сами представители Ставки не понимали, кем они были. Так, например, маршал Василевский жаловался историку Куманеву на «самодурство» Сталина.

«Но случались, хотя и очень редко, и такие моменты. Вот содержание одного документа, копию которого я храню по сей день.

«Маршалу Василевскому.

Сейчас уже 3 часа 30 минут 17 августа, а Вы еще не изволили прислать в Ставку донесение об итогах операции за 16 августа и о Вашей оценке обстановки… Предупреждаю Вас, что в случае, если Вы хоть раз еще позволите забыть о своем долге перед Ставкой, Вы будете отстранены от должности начальника Генерального штаба и будете отозваны с фронта.

И. Сталин».

Эта телеграмма меня тогда буквально ошеломила, до этого ведь я не получал ни одного серьезного замечания по службе. А все дело заключалось в том, что, находясь в частях Красной Армии, которые вели очень напряженные бои за освобождение Донбасса, я примерно на 4 часа нарушил предписание Верховного – до полуночи того дня, т.е. 16 августа, дать ему очередное сообщение».[266]

Но как же Сталин мог обдумать решение для этого фронта, если Василевский не шлет ему информацию? А утром что-то случится и тот же Василевский позвонит: «Товарищ Сталин, а как быть?» И что Сталин ему должен будет приказать, если Василевский не дал ему информации для выработки решения?

У Жукова, думаю, «такие моменты», как у Василевского, случались чаще, но Жуков был ценен по другим причинам. Вот, к примеру, телеграмма Сталина Жукову, относящаяся к 1944 г.:

«Должен указать Вам, что я возложил на Вас задачи координировать действия 1-го и 2-го Украинских фронтов, а между тем из сегодняшнего Вашего доклада видно, что несмотря на всю остроту положения, Вы недостаточно осведомлены об обстановке: Вам неизвестно о занятии противником Хильки и Нова-Була; Вы не знаете решения Конева об использовании 5 гв. кк. и танкового корпуса Ротмистрова с целью уничтожения противника, прорвавшегося на Шендеровку. Сил и средств на левом крыле 1-го УФ и на правом крыле 2-го Украинского фронта достаточно для того, чтобы ликвидировать прорыв противника и уничтожить Корсуньскую группировку. Требую от Вас, чтобы Вы уделили исполнению этой задачи главное внимание».[267]

Вы видите, как глаза Сталина, Жуков был довольно слепым – он не просто запоздал с информацией, он вообще сообщил не то, поскольку не знал обстановки. Но Сталин не грозит ему снятием с должности и даже не выговаривает за дезинформацию. Жуков Сталину требуется для другого – он обязан заставить войска выполнять поставленную Ставкой задачу. Жуков – это кулак Сталина и, надо думать, Сталин ценил его именно за это.

Если Конев, знаток марксизма-ленинизма, заставлял своих нерадивых генералов выполнять боевые задачи незатейливыми домашними средствами – сразу бил в морду,[268] то Жуков, со своим выдающимся хамством и злобностью, отдавал генералов под трибунал и требовал расстрела. Трибуналы выносили требуемые приговоры, но, правда, дальше Верховный суд их отменял, осужденному генералу назначали условный срок наказания, снижали в звании и снова отправляли на фронт. В связи с тем, что ряд генералов, осужденных к расстрелу по требованию Жукова, впоследствии воевали очень хорошо и стали Героями Советского Союза, то некоторые историки считают, что Жуков отдавал под суд только невиновных.[269] Наверное, были и такие, но ведь нельзя и сбрасывать со счетов, что пройдя эту жуковскую школу воспитания, генералы переставали бояться не только немцев, но и черта. В любом случае, по воспоминаниям очень многих, на фронтах начальники всех степеней Жукова боялись больше, чем противника, а это очень способствовало выполнению фронтами тех задач, которые ставил перед войсками Сталин.

Кстати, о храбрости самого Жукова очень трудно сказать определенно: если она у него и была, то какая-то показушная. Скажем, когда после войны на Тоцком полигоне проходили учения с применением настоящего атомного взрыва, то все войска в момент взрыва находились в укрытиях. И лишь Жуков, со свитой министров обороны зарубежных стран, стоял на открытой трибуне так близко к взрыву, что ударной волной со всех сбило и унесло фуражки, а с трибуны – табуретки.[270]

Но вернемся к Сталину. Значит ли это, что Сталин никому из подчиненных не давал и шагу самостоятельно сделать? Нет, совсем наоборот, он стремился выработать у них инициативу, но он не устранялся от того, что они делали – он контролировал и операции, ведущиеся по инициативе подчиненных.

«…Зная огромные полномочия и поистине железную властность Сталина, я был изумлен его манерой руководить. Он мог кратко скомандовать: „Отдать корпус“ – и точка. Но Сталин с большим тактом и терпением добивался, чтобы исполнитель сам пришел к выводу о необходимости этого шага. Мне впоследствии частенько самому приходилось уже в роли командующего фронтом разговаривать с Верховным Главнокомандующим, и я убедился, что он умел прислушиваться к мнению подчиненных. Если исполнитель твердо стоял на своем и выдвигал для обоснования своей позиции веские аргументы, Сталин почти всегда уступал», – пишет маршал Баграмян.[271]

Замечу, что в бюрократической системе управления подчиненный бюрократ сам стремится утвердить свое решение у начальника и вот почему. Если реализация этого решения закончится удачей, то это его решение и это он – герой! Но если закончится провалом, то он тут ни при чем, так как это решение ему начальник согласовал и это начальник виноват!

Кстати, к концу войны Сталин разрешил самостоятельно командовать и Жукову, назначив его командующим 1-м Белорусским фронтом, и даже разрешил осуществить тактическую мечту Жукова – ночную атаку Зееловских высот под Берлином с ослеплением противника зенитными прожекторами. Поскольку атака эта выполнялась после длительной артподготовки, то поднятая взрывами пыль и дым свели на нет ослепляющий эффект прожекторов, а ночь не дала своей авиации поддержать пехоту, более того – она частью отбомбилась по своим.[272] Попытки более умных генералов отговорить Жукова от этой дурацкой затеи не удались. В военном отношении Г. К. Жуков без Сталина был нулем, разве что чуть большим специалистом по сравнению с теми историками, которые его нахваливают.

Некомпетентность Жукова в военных вопросах такова, что он, судя по всему, не понимал, чем он в войну занимался, и искренне полагал, что его выезды с любовницей на фронт как представителя Ставки это и есть то, что называется «командовать войсками». В конце жизни он написал пакостное эссе «Коротко о Сталине». В нем он пишет:

«Сталин при проведении крупнейших операций, когда они нам удавались, как-то старался отвести в тень их организаторов, лично же себя выставить на первое место, прибегая для этого к таким приемам: когда становилось известно о благоприятном ходе операции, он начинал обзванивать по телефону командование и штабы фронтов, командование армий, добирался иногда до командования корпусов и, пользуясь последними данными обстановки, составленной Генштабом, расспрашивал их о развитии операции, подавал советы, интересовался нуждами, давал обещания и этим самым создавал видимость, что их Верховный Главнокомандующий зорко стоит на своем посту, крепко держит в своих руках управление проводимой операцией.

О таких звонках Верховного мы с А.М. Василевским узнавали только от командования фронтов, так как он действовал через нашу голову…

Расчет был здесь ясный. Сталин хотел завершить блистательную победу над врагом под своим личным командованием, т.е. повторить то, что сделал в 1813 г. Александр I, отстранив Кутузова от главного командования и приняв на себя верховное командование с тем, чтобы прогарцевать на белом коне при въезде в Париж во главе русских доблестных войск, разгромивших армию Наполеона».[273]

Оставим в стороне то, что Кутузов умер в начале 1813 г. и пост командующего был передан Барклаю де Толли, а Париж был взят в 1814 г. И Жукову, и комментирующему этот пассаж доктору исторических наук Н. Яковлеву знание истории без надобности.

Обратите внимание на то, что Жуков, фактический адъютант при Сталине, действительно уверовал в то, что он «командовал фронтами». Между тем, ведь Жуков не мог не знать, что уже батальоном, а не несколькими фронтами, невозможно командовать без штаба. Однако Сталин штабы своим представителям на фронтах не придавал! Если бы он считал полезным, чтобы не он сам, а Жуков или Василевский командовали фронтами, то он не упразднил бы упомянутые выше Главные командования направлений с их штабами, и назначил бы Жукова главнокомандующим тем или иным направлением, а не своим представителем на фронте.

И несмотря на такой явный адъютантский характер своей службы, Жуков обвиняет Сталина в том, что тот якобы к его, Жукова, славе примазаться хочет! Боже мой! Да к славе Жукова примазаться невозможно, об нее можно только измазаться.

У читателя может сложиться грустное впечатление, что у нас в ту войну вообще не было толковых генералов и маршалов. Это не так.

По тем воспоминаниям военачальников прошлой войны, что я прочел (их ведь сотни), могу сказать, что все они приукрашивают самого мемуариста. У дураков – сильно, у умных – слегка. Очень порядочны в этом плане воспоминания маршала Рокоссовского,[274] они же и очень полезны любому командиру большим количеством осмыслений войны. К сожалению, не стал писать мемуаров маршал Тимошенко, хотя был он очень незаурядной и уважаемой личностью. О его полководческой деятельности, к счастью, очень внятно написал служивший у него маршал Баграмян. Образцом книги для военного человека я считаю воспоминания генерала Горбатова – честные и умные, хотя и глуповатые, когда речь идет о политике.[275] Интересные и честные воспоминания генерал-полковника Архипова.[276] Этих людей война резко выдвинула из строя таких же генералов и офицеров, назначила на высокие должности и отметила высокими наградами.

Вопрос – а почему же до войны эти генералы и офицеры не были выдвинуты на те должности, которые они занимали в войну? Почему их еще до войны не назначили командовать военными округами (ВО)? Ведь даже с точки зрения боевого опыта Первой мировой и гражданской войн такие генералы, как Рокоссовский и Горбатов, намного превосходили предателя Павлова, командовавшего Западным ВО накануне войны.

Почему командовавшие до войны Сибирским ВО Калинин, Приволжским ВО Герасименко, Северо-Кавказским ВО Кузнецов, Орловским ВО Ремизов, Одесским ВО Черевиченко во время войны оказались не способными командовать не только фронтами, но и армиями, а генерал-полковнику Черевиченко к концу войны доверяли командовать только стрелковым корпусом? И, наконец, почему командовавший Уральским ВО Ершаков под Москвой сдался в плен, а Павлов просто предал?

Причин здесь несколько.

Во-первых, когда под знаменем троцкизма в армии зрел заговор рвачей и посредственностей, то они много лет выдвигали на высокие должности и представляли к наградам «своих». Мерецков, который был старшим военным советником в Испании, на допросе 1941 г. рассказал о том, как делалась военная карьера Павлову.

«…Уборевич меня информировал о том, что им подготовлена к отправке в Испанию танковая бригада и принято решение командование бригадой поручить Павлову. Уборевич при этом дал Павлову самую лестную характеристику, заявив, что в мою задачу входит позаботиться о том, чтобы в Испании Павлов приобрел себе известность в расчете на то, чтобы через 7-8 месяцев его можно было сделать, как выразился Уборевич, большим танковым начальником. В декабре 1936 г., по приезде Павлова в Испанию, я установил с ним дружеские отношенияи принял все меры, чтобы создать ему боевой авторитет. Он был назначен генералом танковых войск Республиканской армии. Я постарался, чтобы он выделялся среди командиров и постоянно находился на ответственных участках фронта, где мог себя проявить с лучшей стороны…»[277]

И, действительно, попав в Испанию в конце 1936 г., капитан Павлов по представлению Мерецкова уже в июне 1937 г. становится Героем Советского Союза, возвращается в Москву и к концу 1937 г. его устраивают на должность начальника Автобронетанкового Управления Красной Армии. Мерецков, возвратившись из Испании в том же году с двумя орденами, становится заместителем начальника Генштаба, командует Ленинградским ВО, а затем, в 1940 г., становится начальником Генштаба.

Эти «свои», пролезая «вверх», беспощадно топят «чужих». Ведь недаром, когда в 1937 г. Павлов и Мерецков резко пошли вверх, Рокоссовский и Горбатов были арестованы и вышли на свободу только тогда, когда Берия стал разбирать завалы ежовщины.

Во-вторых. Талантливый профессионал не склонен бороться за начальственные кресла – ему не позволяет гордость, он ждет, когда его заметят. Кроме этого, он не страдает комплексом неполноценности, а удовлетворение находит в творческих поисках на занимаемой им должности, ведь любая должность дает простор для творчества.

Зато тупую посредственность толкает вверх комплекс неполноценности, ей очень хочется всем показать, что, дескать, вы все меня дураком считали, а я вон как высоко забрался! Ну и, само собой, алчные мерзавцы лезут вверх, чтобы удовлетворить свои мечтания о материальных благах.

Для армии мирного времени есть еще одна особенность: огромным штабам нечем заняться и они спускают вниз массу всяких приказов, инструкций, наставлений. В результате нижестоящие командиры полностью ими опутаны и не способны ни на какое творчество. Талантливому профессионалу такое положение невыносимо. Кроме того, бездельные штабы посылают вниз толпы контролеров, чтобы проверить, как исполняются их инструкции. А контролер недостатки обязан найти, иначе он не контролер. В результате, чем выше, тем глупее становится начальник в отчетах всевозможных контролеров, поскольку, чем выше начальник, тем чаще его проверяют. Тупому карьеристу на это наплевать, ему главное – кресло, а умному профессионалу невмоготу быть «мальчиком для битья» у придурков-контролеров.

В итоге в бюрократической системе управления, а армия в мирное время – это образец тупого бюрократизма, высшие должности являются как бы прорубью, в которой непрерывно всплывает дерьмо. Пытаться сделать из него профессионалов бесполезно – оно не для того на руководящие должности стремится. Начальник обязан спускаться глубоко вниз, искать таланты внизу. Гитлер это делал – он активно участвовал в учениях разных уровней, знакомился с тысячами офицеров, да и немецкие генералы, надо сказать, готовясь к неминуемой войне, тоже искали таланты, ведь тут уже не до карьеры: с дураками на настоящей войне очень просто и погибнуть.

Сталин же, повторяю, воевать не мечтал, военным вождем становиться не собирался, на войсковые учения и знакомство с перспективными офицерами и генералами у него просто не было времени. А когда война началась и генералы заставили его стать своим вождем, то в кадровых вопросах он сначала мог располагать только теми, кого знал, – кто и до войны крутился вокруг Кремля. И только с боями таланты и профессионализм стали заметны, и Сталин способных генералов начал быстро поднимать. И то – только тех, кого мог увидеть. Воюй генерал-майор Рокоссовский не под Москвой, а на севере или на юге, возможно, долго бы еще командовал корпусом. А так через год даже с учетом лечения после ранения в госпитале уже командовал фронтом.

Таким образом, итожа главу, следует сказать, что наша история и, в частности, история Великой Отечественной войны показывает, что Сталин делал для советского народа все, что мог, и делал столько, сколько может сделать гениальный человек по уму и трудолюбию. И единственный его недостаток в том, что он не обладал честолюбием – не мечтал и не стремился стать вождем. Впрочем, если бы он стремился, то это уже был бы не Сталин.

После смерти Сталина всякий, окончивший литературный институт, т.е. научившийся писать без большого количества ошибок, берется судить о Сталине, хотя в своей жизни не управлял никем, кроме жены, да и то, когда она спит, а величайшим для себя горем считал перенос защиты диссертации с мая на сентябрь. При этом в своих суждениях он опирается на басни хрущевцев. Но ведь они при жизни Сталина говорили одно, а после смерти – другое. Такие люди во все времена и у всех народов считаются подлецами. Как же можно судить о человеке по тому, что о нем говорит человеческая мразь – подлецы?

Может быть, лучше прислушаться к равным ему по уму и по занимаемому посту, пусть даже это будут его враги? Что думали о нем Гитлер и Черчилль – его современники?

Мне могут сказать, что иностранцы, в том числе и Гитлер, не могли знать о Сталине всего. Согласен, поскольку всего знать о Сталине не мог никто. Но согласитесь и вы – от знаний Гитлера о Сталине зависела жизнь, судьба и цель жизни самого Гитлера, поэтому, получая данные от всех видов разведки, от тысяч наших предателей и просто пленных, он вряд ли знал о Сталине меньше, чем нынешние историки. Ему его знания нужны были не для диссертации. Так вот в отличие от историков Гитлер никогда не строил иллюзий относительно того, кому именно Германия с подчиненной ей Европой обязаны поражением в войне. Никаких советских маршалов и генералов он никогда в стратегическом плане в расчет не принимал, как профессионалы они его никогда не заботили. Но уже с самого начала войны он понял, кто для него является проблемой, и в 1941 г. он поставил перед тайной полицией Германии такую задачу:

«Гитлер настаивает на скорейшем создании хорошо спланированной системы информации – такой системы, которой мог бы позавидовать даже НКВД: надежной, беспощадной и работающей круглосуточно, так, чтобы никто – никакой лидер, подобный Сталину, – не мог возвыситься, прикрываясь флагом подпольного движения, ни в какой части России. Такую личность, если она когда-либо появится, надлежит своевременно распознать и уничтожить. Он считает, что в своей массе русский народ не представляет никакой опасности. Он опасен только потому, что заключает в себе силу, позволяющую создать и развивать возможности, заложенные в характере таких личностей»,[278] – сообщил в конце 1941 г. начальник Главного управления имперской безопасности Р. Гейдрих своему подчиненному – начальнику управления контрразведки В. Шелленбергу.

С началом войны немцы начинают обдумывать и готовить операции с попыткой убить Сталина. Задействуются немецкие ученые и инженеры: для одного из вариантов покушения был изготовлен уникальный по тем временам гранатомет, который легко прятался в рукаве пальто. Видя отчаянное положение Германии, смертником-камикадзе вызвался стать министр иностранных дел Германии И. Риббентроп. Предполагалось, что немцы пошлют его на переговоры со Сталиным под подходящим предлогом и на этих переговорах Риббентроп убьет Сталина из специально изготовленной авторучки-пистолета.[279]

Гитлеру также было понятно и то, откуда взялась мощь и стойкость советского народа в войне.

«Сообщество можно создать и охранить только силой. И не нужно поэтому осуждать Карла Великого за то, что он путем насилия создал единое государство, столь необходимое, по его мнению, немецкому народу.

И если Сталин в минувшие годы применял по отношению к русскому народу те же методы, которые в свое время Карл Великий применял в отношении немецкого народа, то, учитывая тогдашний культурный уровень русских, не стоит его за это проклинать. Сталин тоже сделал для себя вывод, что русским для их сплочения нужна строгая дисциплина и сильное государство, если хочешь обеспечить прочный политический фундамент борьбе за выживание, которую ведут все объединенные в СССР народы, и помочь отдельному человеку добиться того, чего ему не дано добиться собственными силами, например, получить медицинскую помощь.

…И было бы глупо высмеивать стахановское движение. Вооружение Красной Армии – наилучшее доказательство того, что с помощью этого движения удалось добиться необычайно больших успехов в деле воспитания русских рабочих с их особым складом ума и души»,[280] – делился Гитлер в узком кругу своих единомышленников.

Риббентроп вспоминал:

«В те тяжелые дни после окончания боев за Сталинград у меня состоялся весьма примечательный разговор с Адольфом Гитлером. Он говорил – в присущей ему манере – о Сталине с большим восхищением. Он сказал: на этом примере снова видно, какое значение может иметь один человек для целой нации. Любой другой народ после сокрушительных ударов, полученных в 1941-1942 гг., вне всякого сомнения, оказался бы сломленным. Если с Россией этого не случилось,то своей победой русский народ обязан только железной твердости этого человека, несгибаемая воля и героизм которого призвали и привели народ к продолжению сопротивления. Сталин – это именно тот крупный противник, которого он имеет как в мировоззренческом, так и в военном отношении. Если тот когда-нибудь попадет в его руки, он окажет ему все свое уважение и предоставит самый прекрасный замок во всей Германии. – Но на свободу, добавил Гитлер, он такого противника уже никогда не выпустит. Создание Красной Армии – грандиозное дело, а сам Сталин, без сомнения, – историческая личность совершенно огромного масштаба».[281]

А вот премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль счел необходимым сказать об этом открыто. Спустя три года после того, как в СССР партаппаратчики спустили шавок от истории и журналистики на Сталина, после того как весь обрадованный Запад подхватил эту антисталинскую истерию, выдающийся антикоммунист Черчилль, от своего лица и от лица покойного президента Ф. Рузвельта, сказал 21 декабря 1959 г. в своем выступлении в Палате общин в канун 80-летия со дня рождения Сталина:

«Большим счастьем было для России, что в годы тяжелейших испытаний страну возглавил гений и непоколебимый полководец Сталин. Он был самой выдающейся личностью, импонирующей нашему изменчивому и жестокому времени того периода, в котором проходила вся его жизнь.

Сталин был человеком необычайной энергии и несгибаемой силы воли, резким, жестоким, беспощадным в беседе, которому даже я, воспитанный здесь, в Британском парламенте, не мог ничего противопоставить. Сталин прежде всего обладал большим чувством юмора и сарказма и способностью точно воспринимать мысли. Эта сила была настолько велика в Сталине, что он казался неповторимым среди руководителей государств всех времен и народов.

Сталин произвел на нас величайшее впечатление. Он обладал глубокой, лишенной всякой паники, логически осмысленной мудростью. Он был непобедимым мастером находить в трудные моменты пути выхода из самого безвыходного положения. Кроме того, Сталин в самые критические моменты, а также в моменты торжества был одинаково сдержан и никогда не поддавался иллюзиям. Он был необычайно сложной личностью. Он создал и подчинил себе огромную империю. Это был человек, который своего врага уничтожал своим же врагом. Сталин был величайшим, не имеющим себе равного в мире диктатором, который принял Россию с сохой и оставил ее с атомным вооружением. Что ж, история, народ таких людей не забывают».[282]

И, наконец, следует пояснить, что имел в виду Гитлер, когда говорил о «воспитании русских», и что имело в виду гестапо в своем докладе.

В 1914-1917 гг. царская России тоже воевала с немцами в Первой мировой войне, в той войне тоже были и примеры русской доблести, и примеры русской стойкости. Тоже были убитые, раненые, пленные. И вы понимаете, что чем более мужественен и более предан Родине человек, тем больше вероятности, что в бою его убьют, но в плен он не сдастся. А чем больше человек трус, тем больше вероятности, что он сдастся в плен, даже если еще мог сражаться. Давайте сравним эти две войны.

Уже неоднократно мной упомянутый Н. Яковлев в книге «1 августа 1914» определил количество наших пленных Первой мировой в 2,6 млн.,[283] в других источниках это число уменьшено до 2,4 млн.

Но есть и другие данные. В 1919 году «Центробежплен» – организация, занимавшаяся возвратом пленных в Россию, по своим именным спискам и учетным карточкам учла следующее количество пленных русских военнослужащих:

В Германии – 2385441

В Австрии – 1503412

В Турции – 19795

В Болгарии – 2452

Итого – 3911100

Добавим сюда и 200 тыс. умерших в плену и получим цифру более 4 млн. человек.[284] Но мы возьмем самую малую цифру – 2,4 млн.

Для характеристики боевой стойкости армии есть показатель – количество пленных в расчете на кровавые потери, т.е. количество пленных, соотнесенное к числу убитых и раненых. По русской армии образца 1914 г., из расчета минимального количества – 2,4 млн. пленных, этот показатель таков: на 10 убитых и раненых в плен сдавалось 1,9 офицера и 4,4 солдата. (Прошу простить за неуместные дроби).

Для введения в статистику и генералов ужесточим показатель – введем в расчет только убитых генералов, поскольку у меня нет данных по раненым советским генералам. В царской армии в Первую мировую войну было убито и пропало без вести (если генерал не убит, то вряд ли он в плену пропадет без вести) 35 генералов, сдалось в плен – 73.[285] На 10 убитых генералов в плен сдавался 21 генерал.

У меня нет раздельных по офицерам и солдатам цифр кровавых потерь и пленных Красной Армии за всю войну. Придется считать их вместе.

Безвозвратные потери Красной Армии за всю Великую Отечественную войну – 8,6 млн. человек (тут и умершие от несчастных случаев и болезней). Около 1 млн. умерло в плену, их следует вычесть, останется 7,6 млн. Раненые – 15,3 млн., общие кровавые потери – 22,9 млн.[286] Следовательно (из расчета 4 млн. пленных), на 10 убитых и раненых в плен сдавалось 1,7 человека, что даже выше, чем стойкость только офицеров старой русской армии.

Но у меня есть данные о раздельных потерях Красной Армии при освобождении государств Восточной Европы и Азии в 1943-1945 гг.[287] Эти цифры более сравнимы с цифрами Первой мировой войны, более корректны, так как не содержат в числе пленных безоружных призывников и строителей, которых немцы сотнями тысяч брали в плен в начале войны.

В этих боях погибло 86203 советских офицера, было ранено 174539, попало в плен и без вести пропали – 6467 человек. На 10 убитых и раненых – 0,25 пленных.

Погибло 205848 сержантов, 459340 были ранены, попали в плен и без вести пропали – 17725 человек. На 10 убитых и раненых – 0,27 пленных.

Погибло 956769 солдат, 2270405 были ранены, попали в плен и без вести пропали – 94584 человека. На 10 убитых и раненых – 0,29 пленных.

Этот показатель удобнее обернуть – разделить на него десятку. Тогда выводы будут звучать так.

В войну 1914-1917 гг. немцам для того, чтобы взять в плен одного русского офицера, нужно было убить или ранить около 5 других офицеров. Для пленения одного солдата – около двух солдат.

В войну 1941-1945 гг. неизмеримо более сильным немцам для того, чтобы взять в плен одного советского офицера, нужно было убить или ранить 40 других офицеров. Для пленения одного солдата – около 34 солдат.

За войну было убито и умерло от ран 223 советских генерала, без вести пропало 50, итого 273, сдалось в плен 88 человек.[288]

На 10 убитых и пропавших без вести 3,2 сдавшихся в плен или надо было убить 3-х советских генералов, чтобы один сдался в плен.

Чтобы в плен сдался или пропал без вести один советский офицер, нужно было убить 14 офицеров, чтобы сдался или пропал без вести один советский солдат, нужно было убить 10 солдат. Генералы и тут всю статистику портят,[289] но и у них результат все же лучше, чем при царе.

Следовательно, при коммунисте Сталине боевая стойкость генералов была в 6,5 раз выше, чем при царе, боевая стойкость офицерства была в 8 раз выше, а стойкость солдат в 17 раз!

Вот это была русская армия!

Каков, как говорится, поп, таков и приход или, перефразируя, каков строй, таков и настрой.

Примечания:

1

Номенклатура – круг должностных лиц, назначаемых или утверждаемых каким-либо органом. В нашем случае это руководители и члены аппарата структур управления СССР и КПСС.

2

Ф. Шорт. Мао Дзэдун. М., АСТ, 2001.

3

И. В. Овчинников. Исповедь кулацкого сына. М., «Десница», 2000.

4

А.Н. Крылов. Мои воспоминания. Ленинград, «Судостроение», 1979.

5

«Молодая гвардия» 1995, №8, с. 70.

6

То, что называется генетикой сегодня – это совершенно не те представления о наследственности, которые назывались моргановской и вейсмановской генетикой до 1955 г.

7

Утверждают, что именно так он назван в энциклопедии Испании, сам автор этого не видел.

8

Ю. И. Мухин. Наука управлять людьми: изложение для каждого. М., Фолиум, 1995.

9

«Огонек» 1992, №7, с. 10-12.

10

И. В. Сталин. Краткая биография. М., Госполитиздат, 1949.

11

«Огонек», 1989, №45, с. 1.

12

МСЭ, Т. 6, 1940, с. 341.

13

Л. Д. Троцкий К истории революции. М., Политиздат, 1990.

14

Там же

15

Там же

16

Н. Зенькович. Вожди и сподвижники. М., «Олма-пресс», 1997.

17

Там же

18

Л. Д. Троцкий. Сталин. «Интер-дайджест», 1995.

19

В. И. Ленин. ПСС, 5 изд., т. 45.

20

«Независимая газета», 18.12.1997.

21

Война и мы. Сб. Кн. 2, М., Профиздат, 2001.

22

«Дуэль». 2000, №23, с. 6.

23

Иосиф Сталин в объятиях семьи. М., «Родина», 1993

24

Постановлением СНК от 1 декабря 1917 г. Ленин определил, что для наркомов «квартиры допускаются не свыше 1 комната на члена семьи». («Вопросы истории». 2001, №4, с. 101.)

25

А. Барбюс. Сталин. М., «Художественная литература», 1935.

26

Сталин провел постановление о том, что дачи партработников не могут быть больше, чем в 3-4 комнаты. Тем не менее, «жертвы сталинизма» Рудзутак, Розенгольц, Межлаук, Карахан, Ягода и др. к моменту своего ареста успели построить дворцы в 15-20 комнат. («Итоги», 29.06.2001, с. 39-42.)

27

В. Логинов. Тени Сталина. М., «Современник», 2000.

28

Полковник Н. Захаров, в 1953 г. был начальником отдела управления правительственной охраны и описывал имущество Сталина после его смерти. Спустя почти 50 лет Захаров вспоминал с удивлением: «Когда открыл гардероб Сталина, то подумал, что я богаче его. Два френча, шинель, ботинки, 2-е пары валенок – новенькие и подшитые, новенькие ни разу не обуты. Все!"

29

Л. Д. Троцкий. Сталин. «Интер-дайджест», 1995.

30

А. Колпакиди, Е. Прудникова. Двойной заговор. М., «Олма-пресс», 2000.

31

По статье 182/1 тогдашнего Уголовного Кодекса за ввоз порнографии в страну судом могло быть дано до 5 лет лишения свободы.

32

С. Е. Трубецкой. Минувшее. М., «ДЭМ», 1991.

33

Там же

34

«Источник» 1998, №1, с. 85-87.

35

«Итоги», 29.06.2001, с. 39-42.

36

Судебный отчет. Матер. Воен. кол-я Верх. Суда СССР. М., «Международная семья», 1997.

37

«Огонек» 1992, №7, с. 10-12.

38

«Промышленная правда» (Прилож. к журналу «Деловая жизнь России») октябрь 2000, с. 11.

39

В. И. Ленин, КПСС. О работе с письмами трудящихся. М., Политиздат, 1984.

40

«Известия ЦК КПСС», 1990, №4, с. 190.

41

И. Сталин. Вопросы ленинизма. М., Партиздат, 1933.

42

«Молодая гвардия» 1989, №4, с. 12-65.

43

История Второй мировой войны 1939-1945. Т. 2, М., 1974.

44

Год кризиса 1938-1939. Документы и материалы. Т. 2. М., Изд. политической л-ры, 1990.

45

Документы внешней политики. 1940 – 22 июня 1941. Кн. 1, М., «Международные отношения», 1995.

46

Сталин: в воспоминаниях современников и документах эпохи. М., «Новая книга», 1995.

47

Иосиф Сталин в объятиях семьи. М., «Родина», 1993.

48

Б. Соколов. Неизвестный Жуков: портрет без ретуши. Минск, «Родиола-Плюс», 2000.

49

В. Карпов. Расстрелянные маршалы. М., «Вече», 1999.

50

Иосиф Сталин в объятиях семьи. М., «Родина», 1993.

51

Сталин: в воспоминаниях современников и документах эпохи. М., «Новая книга», 1995.

52

Там же

53

Р. Косолапов. Слово товарищу Сталину. М., «Палея», 1995.

54

Ю. И. Мухин. Наука управлять людьми: изложение для каждого. М., Фолиум, 1995.

55

Россия 1913 г. Статистическо-документальный справочник. С.-Пб., «Блиц», 1995.

56

О. Платонов. Тайная история России. М., «Московитянин», 1996.

57

John D. Littlepage & Demaree Bess. In Search of Soviet Gold, L., 1939 («В поисках Советского золота»).

58

L. Martens. Another view of Stalin. B., 1996.

59

«Дуэль» 1998, №39, с. 6.

60

«Известия», 24.05.1920.

61

«Досье Гласности» 2000, №6, с. 5.

62

Н. Зенькович. Вожди и сподвижники. М., «Олма-пресс», 1997.

63

«Военно-исторический архив», 2001, №1(16), с. 56-60.

64

Судебный отчет. Матер. Воен. кол-я Верх. Суда СССР. М., «Международная семья», 1997.

65

В. Суворов. Очищение. М., «АСТ», 2000.

66

А. И. Муранов, В. Е. Звягинцев. Досье на маршала. М., «Андреевский флаг», 1996.

67

«Субботник Независимой газеты» 2000, №23, с. 9, 11.

68

В то время заработки были такие: завскладом – 120 руб., библиотекарь – 150, учитель в зависимости от предмета и учебной загрузки – 250-750. Командиры РККА при бесплатном обмундировании и 50% оплаты квартиры получали: командир роты – 725, батальона – 850, полка – 1800, дивизии – 2200. Хлеб стоил 90 коп., сахар – 4,50 руб., водка – 6 руб., костюм мужской – 75. («Субботник Независимой газеты» 2000, №23, с. 9, 11. )

69

Б. Соколов. Неизвестный Жуков: портрет без ретуши. Минск, «Родиола-Плюс», 2000.

70

Общество содействия армии, авиации, флоту и химической защите – добровольная гражданская организация.

71

«Военно-исторический архив» вып. 4, с. 75-107.

72

«Военно-исторический архив» вып. 6, с. 64-107.

73

Уголовный Кодекс РСФСР (редакции 1926 г.). М., Госюриздат, 1953.

74

А. В. Горбатов. Годы и войны. М., Воениздат, 1980.

75

Л. Дейтон. Вторая мировая. Ошибки, промахи, потери. М., «Эксмо-пресс», 2000.

76

Экономическая контрреволюция в Донбассе. (Итоги шахтинского дела). М., Юриздат, 1928.

77

С. Е. Трубецкой. Минувшее. М., «ДЭМ», 1991.

78

В. Карпов. Расстрелянные маршалы. М., «Вече», 1999.

79

В. И. Ленин. ПСС, 5 изд., т. 45.

80

А. Колпакиди, Е. Прудникова. Двойной заговор. М., «Олма-пресс», 2000.

81

Судебный отчет. Матер. Воен. кол-я Верх. Суда СССР. М., «Международная семья», 1997.

82

Там же

83

А. Колпакиди, Е. Прудникова. Двойной заговор. М., «Олма-пресс», 2000.

84

Письма И. В. Сталина В.М. Молотову. 1925-1936 гг. М., «Россия молодая», 1995.

85

Инквизитор: сталинский прокурор Вышинский. Сб. М., «Республика», 1992.

86

В. Карпов. Расстрелянные маршалы. М., «Вече», 1999.

87

Экономическая контрреволюция в Донбассе. (Итоги шахтинского дела). М., Юриздат, 1928.

88

Комендант Кремля.

89

В. Логинов. Тени Сталина. М., «Современник», 2000.

90

Судебный отчет. Матер. Воен. кол-я Верх. Суда СССР. М., «Международная семья», 1997.

91

Б. Г. Меньшагин. Воспоминания. Paris «YMCA-PRECC», 1998.

92

«История СССР». 1991, №5, с. 153.

93

Л. Дейтон. Вторая мировая. Ошибки, промахи, потери. М., «Эксмо-пресс», 2000.

94

А. А. Игнатьев. Пятьдесят лет в строю. Т. 2, М., «Художественная литература», 1959.

95

История полиции России. Уч. пособие. М., «Щит-М», 1998.

96

«Дуэль» 2000, №35, с. 5.

97

«Известия ЦК КПСС» 1989, №10, с. 80-82.

98

«Военно-исторический журнал» 1991, №1, с. 18.

99

«Военно-исторический журнал» 1993, №8, с. 72.

100

«Новая газета» 1996, №22, с. 4.

101

И. Пыхалов. Время Сталина: факты против мифов. С.-Пб., «Каре», 2000.

102

«Дуэль» 2000, №35, с. 5.

103

Там же

104

А. Колпакиди, Е. Прудникова. Двойной заговор. М., «Олма-пресс», 2000.

105

Д. Панин. Лубянка-Экибастуз. М., «Скифы», 1991.

106

Судебный отчет. Матер. Воен. кол-я Верх. Суда СССР. М., «Международная семья», 1997.

107

А. Колпакиди, Е. Прудникова. Двойной заговор. М., «Олма-пресс», 2000.

108

«Военно-исторический журнал» 1991, №2, с. 22-26.

109

Б. Г. Меньшагин. Воспоминания. Paris «YMCA-PRECC», 1998.

110

К. Столяров. Палачи и жертвы. М., «Олма-пресс», 1997.

111

«24 часа» 2000, №36, с. 6-7.

112

Регистрационное (разведывательное) управление (отдел).

113

Революционный военный совет.

114

В то время в Грузии у власти находилось меньшевистское правительство.

115

Бакинский комитет Азербайджанской коммунистической партии.

116

Коммунистическая партия Грузии.

117

Берия: конец карьеры. Сб. М., «Издательство политической литературы», 1991.

118

ГПУ, ОГПУ (Государственное политическое управление, Объединенное государственное политуправление) – предшественники НКВД и КГБ.

119

«Дуэль» 1999, №13, с. 3.

120

Лаврентий Берия 1953. Сборник документов. М., Международный фонд «Демократия», 1999.

121

Берия: конец карьеры. Сб. М., «Издательство политической литературы», 1991.

122

Иностранный отдел НКВД.

123

«Исторический архив» 1992, №1, с. 129.

124

«Дуэль» 1999, №13, с. 3.

125

«Правда-5», №20, с. 10-11.

126

«Молодая гвардия» 1989, №4, с. 12-65.

127

Берия: конец карьеры. Сб. М., «Издательство политической литературы», 1991.

128

Цифра минимальная. Есть данные, что в 1939 г., правда, вместе со ссыльными, на свободу вышло 837 тыс. человек. («Военно-исторический журнал» 1995, №6, с. 4-9. )

129

А. Колпакиди, Е. Прудникова. Двойной заговор. М., «Олма-пресс», 2000.

131

А. И. Муранов, В. Е. Звягинцев. Досье на маршала. М., «Андреевский флаг», 1996.

132

Война и мы. Сб. Кн. 1 М., «Библиотека газеты „Дуэль“, 2000.

133

Великая Отечественная война 1941-1945. Энциклопедия. М., «Советская энциклопедия», 1985.

134

Оружие победы. Сб. М., «Машиностроение», 1987.

135

Д. Н. Болотин. История советского стрелкового оружия. С.-Пб., «Полигон», 1995.

136

Берия: конец карьеры. Сб. М., «Издательство политической литературы», 1991.

137

Ф. Гальдер. Военный дневник. Т. 2, М., Воениздат, 1969.

138

Н. Я. Комаров. Государственный комитет обороны постановляет… М., Воениздат, 1990.

139

После начала войны в РККА были сформированы 10 саперных армий. Характерно, что и в этом вопросе довериться генералам было невозможно. Эти армии формировали один генерал-майор инженерных войск (1-я), один бригинженер (5-я), один военинженер 1 ранга (6-я), один полковник (7-я), один без звания (8-я) и пять армий формировали фактически следователи НКВД (2, 3, 4, 9, и 10-я). 9-ю формировал старший майор госбезопасности Л.Е. Владзимирский, он же строил в 1941-1942 гг. укрепления на Северном Кавказе, далее мы с ним еще встретимся. («Военно-исторический архив», 2001, №2(17), с. 146-148. )

140

Г. Сечкин. Граница и война 1941-1945, М., «Граница», 1993.

141

С. Дробязко, А. Каращук. Русская освободительная армия. М., «АСТ», 1998.

142

«Военно-исторический журнал» 1993, №6, с. 17-27.

143

«Военно-исторический архив» 1998, №3, с. 185-189.

144

«Источник» 1996, №2, с. 132-152.

145

«Военно-исторический архив» 1991, №6, с. 75-76.

146

П. Судоплатов. Спецоперации. М., «Олма-пресс», 1997.

147

Первое сообщение от резидента НКВД в Лондоне было получено 4 октября 1941 г. (Органы государственной безопасности в Великой Отечественной войне. Т. 2. Начало, кн. 2. М., «Русь», 2000. )

148

А. Круглов. Как создавалась атомная промышленность в СССР. М., ЦНИИ АтомИнформ, 1995.

149

П. Судоплатов. Спецоперации. М., «Олма-пресс», 1997.

150

Г. А. Куманев. Рядом со Сталиным. М., «Былина», 1999.

151

Лаврентий Берия 1953. Сборник документов. М., Международный фонд «Демократия», 1999.

152

Там же

153

Г.В. Костырченко. Тайная политика Сталина. Власть и антисемитизм. М., «Международные отношения», 2001.

154

«Исторический архив» 1994, №3, с. 215-223.

155

«Вопросы философии» 1952, №1, с. 186.

156

В СССР тунеядцам и преступникам-рецидивистам запрещалось проживать ближе, чем в 100 км от Москвы.

157

«НГ-наука» 2000, №7, с. 9.

158

А. Круглов. Как создавалась атомная промышленность в СССР. М., ЦНИИ АтомИнформ, 1995.

159

«Правда-5» 1998, №5, с. 10-11.

160

Берия: конец карьеры. Сб. М., «Издательство политической литературы», 1991.

161

В те годы заключенные пели песню: «Это Клим Ворошилов подарил нам свободу…». К. Ворошилов был председателем ВС СССР.

162

Американская послевоенная помощь на восстановление Европы.

163

С. Берия. Мой отец – Лаврентий Берия. М., «Современник», 1994.

164

«Военно-исторический архив» 1999, №7, с. 132-179.

166

М. Ю. Курушин. Стальные гробы Рейха. М., «Вече», 1999.

167

Бронирование «Бисмарка» позволяло выдерживать взрыв торпеды с боевой частью 250 кг тринитротолуола, а конструктивная подводная защита была рассчитана на противодействие взрыву 400-500 кг тринитротолуола. Новейшие к началу войны советские торпеды (итальянской конструкции) 53-38 имели вес боевой части 300 кг, усовершенствованные в 1941 г. торпеды 53-38У – 400 кг. (А. Петров и др. Оружие Российского флота (1696-1996). С.-Пб., Судостроение, 1996. )

168

«Военно-исторический журнал», 2001, №6, с. 24.

169

«Военно-исторический архив» 1999, №5, с. 224.

170

Состояла из смеси тротила, гексогена и алюминиевой пудры.

171

К. М. Сергеев. Лунин атакует «Тирпиц». С.-Пб., «Малахит», 1999.

172

Оружие победы. Сб. М., «Машиностроение», 1987.

173

Комиссары не могли не догадываться о своей судьбе в случае поражения СССР. В «Директиве» от 12.5.1941 г. Гитлер приказал: «Ответственные политические работники и политические руководители (комиссары) должны устраняться… Политические руководители в войсках не считаются пленными и должны уничтожаться самое позднее в транзитных лагерях. В тыл не эвакуируются». (Нюрнбергский процесс. Сборник материалов. Т. 1, М., Госюриздат, 1952. )

174

В. В. Гагин. Воздушная война в Корее (1950-1953 гг.). Воронеж, «Полиграф», 1997.

175

Сокращенно от «лист уголовного дела №…»

176

Органы государственной безопасности в Великой Отечественной войне. Т. 2. Начало, кн. 1, М., «Русь», 2000.

177

Там же

178

В. Г. Грабин. Оружие победы. М., Политиздат, 1989.

179

Органы государственной безопасности в Великой Отечественной войне. Т. 2. Начало, кн. 1, М., «Русь», 2000.

180

Ф. Чуев. Так говорил Каганович. М., «Отечество», 1992.

181

В. Г. Грабин. Оружие победы. М., Политиздат, 1989.

182

«Военно-исторический журнал» 1962, №2, с. 79-81.

183

«Военно-исторический архив» 1999, №7, с. 132-179.

184

Г. А. Куманев. Рядом со Сталиным. М., «Былина», 1999.

185

Там же

186

Там же

187

А. Гитлер. Моя борьба. Ашхабад, «Т-ОКО», 1992.

188

В. Кейтель. Размышления перед казнью. Смоленск, «Русич», 2000.

189

Э. Манштейн. Утерянные победы. М., «АСТ», 1999.

190

ОКВ – генеральный штаб вооруженных сил Германии.

191

В. Кейтель. Размышления перед казнью. Смоленск, «Русич», 2000.

192

ОКХ – Генеральный штаб сухопутный войск Германии.

193

Э. Манштейн. Утерянные победы. М., «АСТ», 1999.

194

С февраля по сентябрь 1942 г. было уволено 177 генералов, в том числе 66 из действующей армии. 8 генералов, в том числе и начальник Генштаба сухопутных войск Ф. Гальдер, были уволены чуть позднее. (Ф. Гальдер. Военный дневник. Т. 3, М., Воениздат, 1968. )

195

Надгробие Наполеона в Соборе дома инвалидов в Париже выполнено из красного карельского порфира, присланного Россией. («Техника и вооружение» 2000, №9, с. 6. )

196

В. Г. Грабин. Оружие победы. М., Политиздат, 1989.

197

Ф. Гальдер. Военный дневник. Т. 1. М., Воениздат, 1968.

198

Русский архив: Великая Отечественная. Т. 12(1), М., «Терра», 1993.

199

Мир русской истории. Энциклопедический справочник. М., «Вече», 1997.

200

Н. Вознесенский. Военная экономика СССР в период Отечественной войны. Магадан, «Советская Колыма», 1948.

204

В. Кейтель. Размышления перед казнью. Смоленск, «Русич», 2000.

205

«Военно-исторический журнал» 1990, №9, с. 39-46.

206

«Новый Петербург» 2001, №11, с. 5.

207

Факты говорят о том, что сионисты предполагали евреев Польши насильно переселить в освобожденную немцами Палестину. Это и вынудило Гитлера напасть на Польшу.

208

«Дуэль» 1998, №34, с. 5.

209

Год кризиса 1938-1939. Документы и материалы. Т. 1, М., Политиздат, 1990.

210

Год кризиса 1938-1939. Документы и материалы. Т. 2. М., Изд. политической л-ры, 1990.

211

«Известия ЦК КПСС» 1990, №6, с. 196.

213

Там же

214

«Известия ЦК КПСС» 1990, №7, с. 208.

215

Г. Гот. Операция «Барбаросса». Рига, «Торнадо», 1997.

216

«Источник» 1995, №3, с. 88-96.

217

УР – укрепленный район – система инженерных заграждений и сооружений (ДОТы, рвы, минные поля), предназначенная для обороны границ или важных объектов.

218

Г.К. Жуков. Воспоминания и размышления. М., АПН, 1972.

219

На прорывающиеся в тыл Юго-западного фронта войска Гудериана.

220

Против войск Гудериана

221

И. Х. Баграмян. Так начиналась война. Киев, Политиздат Украины, 1977.

222

Г. К. Жуков. Воспоминания и размышления. М., АПН, 1972.

223

В. Кейтель. Размышления перед казнью. Смоленск, «Русич», 2000.

224

Сталинградская эпопея. Сб. М., «Наука», 1968.

225

Н. К. Байбаков. От Сталина до Ельцина. М., «Газойлпресс», 1998.

226

В. Карпов. Полководец. М., «Советский писатель», 1985.

227

Сталинградская эпопея. Сб. М., «Наука», 1968.

228

«Военно-исторический архив» 2000, №10, с. 84-164.

229

У. Черчилль. Вторая мировая война. Т. 3, М., Воениздат, 1991.

230

«Источник» 1995, №3, с. 28-33.

231

Э. Манштейн. Утерянные победы. М., «АСТ», 1999.

232

«Военно-исторический архив» 2001, №1(16), с. 72-107.

233

Пехота вермахта. Части 1-3, Рига, «Торнадо», 1997.

234

Там же

235

Panzer 38 (t). М., «Восточный фронт», 1996.

236

Грабину заказали для КВ 76-мм пушку мощностью 120 тонно-метров, а на Т-34 он подпольно по договоренности с конструктором Т-34 М.И. Кошкиным поставлял не принятую на вооружение автобронетанковым управлением РККА (Федоренко) 76-мм пушку мощностью 144 тонно-метров.

237

В. Г. Грабин. Оружие победы. М., Политиздат, 1989.

238

Д. Фуллер. Вторая мировая война. М., «Иностранная литература», 1956.

239

У Гальдера в дневнике за 5 сентября 1941 г. строчка: «На участке 8-го армейского корпуса (9-я армия) противник снова начал яростные атаки в стиле крупных сражений, характерных для Первой мировой войны».

240

Ф. Меллентин. Танковые войска Германии во Второй мировой войне. Рига, «Торнадо», 1997.

241

Г. Гудериан. Воспоминания солдата. Смоленск, «Русич», 1998.

242

В. Г. Грабин. Оружие победы. М., Политиздат, 1989.

243

Оружие победы. Сб. М., «Машиностроение», 1987.

244

«Тигр». М., «Восточный фронт», 1995.

245

«Пантера». М., «Восточный фронт», 1995.

246

Р. Ф. Толивер, Т. Дж. Констебль. Эрик Хартманн – белокурый рыцарь Рейха. Екатеринбург, Издатель Холобок В.И., 1998.

247

«Пантера». М., «Восточный фронт», 1995.

248

Г. Гудериан. Воспоминания солдата. Смоленск, «Русич», 1998.

249

Всего к югу от реки Припять гитлеровцы имели 24 танковые и моторизованные дивизии из 34 находившихся на советско-германском фронте и в резерве ОКХ.

250

Из всех немецких соединений, участвовавших разновременно в Белорусской операции, включая переброшенные из Галиции, 50 дивизий потеряли более половины своего состава, а 17 дивизий и 3 бригады подверглись полному уничтожению. Общие потери немцев составили около 500 тыс. человек».

251

От «Барбароссы» до «Терминала». Взгляд с Запада. М., Политиздат, 1988.

252

И. С. Конев. Сорок пятый. М., Воениздат, 1970.

253

Русский архив: Великая Отечественная. Т. 12(1), М., «Терра», 1993.

254

Война и мы. Сб. Кн. 2, М., Профиздат, 2001.

255

Самолеты поля боя Второй мировой войны 1939-1945. М., «Либри», 1995.

256

«Военно-исторический архив» 1998, №3, с. 250-280.

257

А. Н. Бучин. 170000 километров с Г.К. Жуковым. М., «Молодая гвардия», 1994.

258

И. П. Галицкий. Дорогу открывали саперы. М., Воениздат, 1983.

259

И. С. Конев. Сорок пятый. М., Воениздат, 1970.

260

К. С. Москаленко. На юго-западном направлении. Кн. 1-2, М., Воениздат, 1979.

261

А. Шпеер. Воспоминания. Смоленск, «Русич», 1997.

262

Г. А. Куманев. Рядом со Сталиным. М., «Былина», 1999.

263

«Военно-исторический архив» 1998, №3, с. 52-172.

264

А. Т. Стученко. Завидная наша судьба. М., Воениздат, 1964.

265

В. Логинов. Тени Сталина. М., «Современник», 2000.

266

Г. А. Куманев. Рядом со Сталиным. М., «Былина», 1999.

267

Война и мы. Сб. Кн. 1 М., «Библиотека газеты „Дуэль“, 2000.

268

О нравах штаба Конева вспоминает генерал-полковник Г.Ф. Байдуков, командовавший авиадивизией в составе Калининского фронта: «…вызвали на Военный совет фронта. Прибыли. Из избы выходит Матвей Захаров, начальник штаба, будущий маршал Советского Союза, вытирает кровь из носа: „Ударил, сволочь!"“ (Ф. Чуев. Солдаты империи. М., „Ковчег“, 1998. )

269

«Военно-исторический архив» 2000, №10, с. 84-164.

270

И. С. Конев. Сорок пятый. М., Воениздат, 1970.

271

И. Х. Баграмян. Так начиналась война. Киев, Политиздат Украины, 1977.

272

«Военно-исторический архив» 1998, №3, с. 250-280.

273

А. Н. Бучин. 170000 километров с Г.К. Жуковым. М., «Молодая гвардия», 1994.

274

К. К. Рокоссовский. Солдатский долг. Воениздат, 1997.

275

А. В. Горбатов. Годы и войны. М., Воениздат, 1980.

276

В. С. Архипов. Время танковых атак. Воениздат, 1981.

277

«Субботник Независимой газеты» 2000, №23, с. 9, 11.

278

В. Шелленберг. «Лабиринт». М., «Дом Бируни», 1991.

279

Там же

280

Г. Пикер. «Застольные разговоры Гитлера». Смоленск, «Русич», 1993.

281

И. Ф. Риббентроп. Тайная дипломатия III Рейха. Смоленск, «Русич», 1999.

282

«Дуэль» 1999, №38, с. 6.

283

Н. Яковлев. 1 августа 1914. М., «Молодая гвардия», 1974.

284

«Военно-исторический журнал» 1993, №2, с. 51-65.

285

С. В. Волков. Русский офицерский корпус. М., Воениздат, 1993.

286

«Военно-исторический журнал» 1991, №2, с. 10-16.

287

«Военно-исторический архив» 1991, №3, с. 48-51.

288

«Военно-исторический архив» 1998, №3, с. 185-189.

289

Справедливости ради отмечу, что если за время боев с Германией в плен к немцам попало 88 советских генералов, то до 9 мая 1945 г. Красная Армия взяла в плен 179 немецких генералов, из них 113 – до 30 апреля 1945 г.