Глава 17

Энвер демонстрирует «Уязвимость» британского флота. Старомодные укрепления в устье Дарданелл

Когда напряжение достигло своего пика, Энвер попросил меня съездить в Дарданеллы. Он все еще настаивал на том, что укрепления неприступны, и не мог понять, по его словам, причину паники в Константинополе. Он лично посетил Дарданеллы, осмотрел каждое орудие, каждую огневую позицию и пребывал в абсолютной уверенности, что его солдаты смогут сдержать флот союзников. Он убедил в этом Талаата, тем самым значительно успокоив страхи государственного деятеля. Энвер был абсолютно убежден, что если я побываю на укреплениях, то смогу лично убедиться в том, что флот не сможет пробиться, после чего смогу успокоить людей, так что паника немного утихнет. Я отбросил некоторые сомнения по поводу того, должен ли посол подвергать себя подобной опасности – корабли вели огонь каждый день, – и принял приглашение Энвера.

Утром 15-го мы покинули Константинополь на судне «Юрук». Сам Энвер сопровождал нас до Пандермы, азиатского города на Мраморном море. Группа состояла из нескольких выдающихся человек: Ибрагим-бея, министра юстиций, Хусни-паши, генерала, командовавшего армией, свергнувшей Абдул-Хамида во время революции, устроенной младотурками, и сенатора шерифа Джафер-паши, араба и прямого потомка пророка. Особенно выдающейся личностью был Фуад-паша, старый фельдмаршал, который, несмотря на свой возраст, обожал развлечения, был любителем поесть и выпить. У него всегда было множество историй о ссылках, битвах и спасениях в последний момент, как у Отелло. Все эти люди были гораздо старше Энвера, и их предки были гораздо более значительными людьми, однако они обращались с этим выскочкой с большим уважением.

Энвер был рад этой возможности обсудить ситуацию. Сразу после завтрака он отвел меня в сторону. Мы вышли на палубу. Стоял прекрасный солнечный день, а небо над Мраморным морем было того голубого цвета, который можно встретить только в этой части света. Больше всего меня поразила тишина и полная неподвижность этих вод. Наш корабль был фактически один в этих водах, и это расположенное внутри страны море, по которому в обычные времена проходил один из самых значительных торговых путей мира, сейчас было пустынным. Все вокруг было всего лишь отражением триумфа немецкой дипломатии на Ближнем Востоке. В течение шести месяцев ни одно русское торговое судно не прошло через этот залив. Торговля Румынии и Болгарии с Европой, которая обычно шла через это внутреннее море, уже давно прекратилась. Единственным плюсом этого опустошения явилось то, что Россия была заблокирована и полностью изолирована от своих союзников. Каким же важным оказался этот факт для мировой истории последующих трех лет! И теперь англичане и французы искали способ преодолеть это неудобство; они пытались соединить свои собственные военные силы с военными ресурсами их большого восточного союзника и вернуть на Дарданеллы и Мраморное море тысячи кораблей, что означало, что Россия вернет себе военную, экономическую и, как показали дальнейшие события, политическую мощь. Один из самых значительных моментов в войне приближался.

Удастся ли Англии и ее союзникам это предприятие? Разрушат ли их корабли укрепления Дарданелл, прорвутся ли они и, соответственно, станет ли Россия вновь непосредственной участницей войны? Эти вопросы были главными темами нашего с Энвером разговора, когда в течение практически трех часов мы прогуливались по палубе. Энвер вновь упомянул «глупую панику», которая охватила практически все слои общества.

– Даже несмотря на то, что Болгария и Греция также выступили против нас, – сказал он, – мы будем защищать Константинополь до конца. У нас достаточно орудий и боеприпасов, расположенных на суше, в то время как британские и французские дивизии прибывают на кораблях. И естественные преимущества проливов столь велики, что военные корабли ничего не смогут сделать. Мне абсолютно все равно, что думают остальные люди. Я изучил проблему гораздо более тщательно и чувствую, что прав. Пока я являюсь главой военного департамента, мы не сдадимся. Я не представляю, что собираются делать эти английские и французские моряки. Предположим, что они пройдут Дарданеллы, войдут в Мраморное море и доберутся до Константинополя, но что это им даст? Признаю, они могут открыть огонь и уничтожить город, однако они не смогут захватить его ввиду того, что в их распоряжении всего лишь незначительное число сухопутных войск. Если они не возьмут с собой огромную армию, то попадут в ловушку. Вероятно, они смогут оставаться там в течение двух-трех недель, пока у них не кончатся запасы продовольствия, тогда они вынуждены будут повернуть назад и снова рисковать своей жизнью. За время их пребывания у Константинополя мы починим форты, соберем войска и будем полностью готовы к встрече с ними. Мне их кампания кажется очень глупым предприятием.

Я уже говорил, что в качестве примера Энвер брал Наполеона, и в этой экспедиции в Дарданеллы он видел наполеоновские возможности. Когда мы в очередной раз проходили по палубе, он остановился, серьезно взглянул на меня и сказал:

– Я войду в историю как человек, который обнаружил уязвимость Англии и ее флота. Я докажу, что ее армию можно победить. Я был в Англии за несколько лет до начала войны и там обсуждал ее положение со многими известными деятелями, такими как Асквит, Черчилль и Холдейн. Я сообщил им, что их образ действия неверен. Уинстон Черчилль утверждал, что Англия может защитить себя при помощи только военно-морского флота и что ей не нужна большая сухопутная армия. Я ответил Черчиллю, что ни одна империя не может существовать, не имея и того и другого. Вскоре я понял, что мнение Черчилля было самым распространенным в Англии. Я встретил только одного человека, который разделял мое мнение, – лорда Робертса. Черчилль отправил свой флот сюда, возможно, чтобы показать, что его флот может совершить все то, о чем он говорил тогда. Что ж, посмотрим.

Казалось, что Энвер рассматривал эту военно-морскую экспедицию как личный вызов себе со стороны Черчилля – что-то вроде продолжения их спора, начавшегося в Лондоне.

– У вас тоже должна быть большая армия, – сказал Энвер, имея в виду Соединенные Штаты. – Я не верю, – продолжил он, – что Англия пытается захватить Дарданеллы по просьбе российской стороны. Будучи в Англии, я обсудил с Черчиллем возможность войны. Он спросил меня, как поступит Турция в таком случае, и сам же ответил, что если Турция будет на стороне Германии, то британский флот пройдет Дарданеллы и захватит Константинополь. Черчилль не пытается помочь России, нет, он пытается выполнить свою угрозу.

Энвер говорил решительно и уверенно. По его словам, практически все повреждения, нанесенные внешним фортам, были устранены, и у турок были методы защиты, о существовании которых враг не подозревал. Он выразил сожаление, обвинив англичан в попытках подкупить турецких чиновников, и даже заявил, что они пытались совершить покушение на его жизнь. С другой стороны, он не выразил особого дружелюбия и по отношению к немцам. Властные манеры Вангенхайма раздражали его, а турки, по его словам, не ладили с немецкими офицерами.

– Туркам и немцам, – добавил он, – глубоко наплевать друг на друга. Мы с ними, потому что это в наших интересах; они с нами, потому что это выгодно им. Германия будет поддерживать Турцию, пока это помогает Германии; Турция станет помогать Германии, пока это выгодно для нас.

К концу нашей весьма доверительной беседы Энвер находился в большом воодушевлении. Очевидно, он представлял себя «великим Энвером», Наполеоном турецкой революции, снизошедшим до обычного посла в обсуждении государственных дел.

– Знаете, – сказал он, – в Германии нет ни одного человека, с которым я говорил бы так же откровенно, как сегодня с вами.

Мы достигли Пандермы примерно в два часа. Здесь Энвер сошел на берег, был также спущен его автомобиль, а наша команда продолжила свой путь. В Галлиполи мы прибыли поздним вечером. В порту мы бросили якорь и переночевали на борту. Весь вечер мы слушали грохот орудий, обстреливавших укрепления, но эти напоминания о войне и смерти не смутили моих турецких хозяев. Происходящее казалось им большой забавой, в течение нескольких месяцев у них была тяжелая и изнуряющая работа, теперь же они вели себя как мальчишки на каникулах. Они шутили, рассказывали истории, распевали пошлые песенки и подшучивали друг над другом. Почтенный Фуад, несмотря на свой почти 90-летний возраст, оказался настоящим шутником. А тот факт, что его товарищи сделали его мишенью для своих шуток, еще больше веселил его. Веселье достигло своего пика, когда один из участников нашей экспедиции налил ему полный стакан одеколона. Старый вельможа в течение некоторого времени изучал свой новый напиток, а затем разбавил его водой. Мне сказали, что самый лучший способ пробовать раки, популярный турецкий напиток, – это смешивать его с водой. Это стоящая вещь, и ее можно пить не страшась за свое здоровье. Очевидно, вода оказывает тот же эффект и на одеколон, поскольку после смешения этих двух компонентов содержимое стакана стало белым. Старый вельможа залпом выпил этот коктейль, даже не поморщившись, что вызвало большое оживление у его мучителей.

Утром мы вновь отправились в путь. Мы уже подошли к Дарданеллам. От Галлиполи нам пришлось пройти практически сорок километров до Чанак-Кале. Большая часть этого пролива ничем не примечательна, а с военной точки зрения абсолютно не важна. Ширина пролива примерно три километра, побережье – низкое и болотистое, и лишь наличие нескольких деревенек указывало, что там еще есть жизнь. Мне рассказали, что там находилось несколько старых укреплений, ржавые орудия которых были направлены на Мраморное море. Орудийные позиции были сооружены там в начале XIX века, чтобы не пустить вражеские корабли с севера. Однако эти укрепления были столь незаметны, что я даже не обратил на них внимания. Хозяева проинформировали меня, что боевого значения они не имеют и что ничто на северной части пролива от мыса Нагара до Мраморного моря не могло оказать реального сопротивления современному флоту. Эта часть пролива, по моему мнению, могла быть интересна лишь с исторической точки зрения. Древний город Лампсак, современное название – Лапсеки, находился по ту сторону Галлиполи. А на мысе Нагара в древности находился город Абидос, из которого каждую ночь Леандр отправлялся через Геллеспонт на свидание со своей возлюбленной Геро – подвиг, повторенный спустя примерно сто лет лордом Байроном. Здесь же Ксеркс I отправился в путь из Азии в Грецию по понтонному мосту, начинал свою великую экспедицию, которая должна была сделать его властелином всего человечества. Проплывая место свершения его подвига, я подумал, что дух Ксеркса I еще жив! Турки и немцы нашли гораздо менее романтичное применение этой самой узкой части Дарданелл: они натянули там кабели и установили противолодочные минные заграждения и сети – средства, которые не смогли воспрепятствовать английским и французским подводным лодкам войти в Мраморное море и Босфор. Лишь когда мы обогнули знаменитый мыс Нагара, скучная монотонность пустых берегов сменилась некоторым разнообразием. На европейской стороне появились утесы, нависающие прямо над водой, они напомнили мне Пэлисейдс-парк на реке Гудзон. Я продолжал рассматривать холмы и горные гребни, которые впоследствии сыграли трагическую роль в судьбе доблестных армий союзников. Глядя на ландшафт к югу от Нагары со всеми его холмами и гребнями, становилось понятно, почему военные инженеры посчитали его лучшим для устройства оборонительных сооружений. Теперь наш корабль подходил, возможно, к самой важной точке во всем проливе – городу Чанак, или, если назвать его современным европейским именем, Дарданеллам. В обычные времена это был процветающий порт с 16-тысячным населением, с домами из дерева, торговавший шерстью и другими продуктами. В течение многих веков это был важный военный пункт. Теперь же, за исключением солдат, здесь никого не было, большая часть гражданского населения была переселена в Анатолию. Как нам сказали, британский флот обстрелял город, однако это утверждение представлялось сомнительным ввиду того, что я видел лишь один дом, поврежденный, по-видимому, случайным снарядом, направленным на рядом расположенные укрепления.

Джевад-паша, турецкий главнокомандующий в Дарданеллах, встретил нас и проводил в Главный штаб. Джевад был человеком высокой культуры, приятным и радушным, с прекрасными манерами. Он прекрасно говорил по-немецки, поэтому переводчик мне не потребовался. Меня поразило уважение, с которым немецкие офицеры обращались с ним. То, что он был их главнокомандующим этим театром военных действий и что генералы кайзера были его подчиненными, было вполне очевидным. Когда мы вошли в его офис, Джевад остановился напротив куска торпеды, поставленного в центре коридора, очевидно в качестве сувенира.

– Это великий преступник! – сказал он, привлекая мое внимание.

Примерно в то же время в газетах воспевали подвиг английской субмарины, которая прошла в Дарданеллы, преодолев минное поле, и торпедировала турецкий военный корабль «Месудие».

– Это та самая торпеда! – сказал Джевад. – Вы увидите остатки корабля, когда спуститесь вниз.

Первым укреплением, которое я осмотрел, было укрепление Анадолу-Хамидие (Азиатское Хамидие), расположенное на урезе воды за Чанаком. Было такое впечатление, что я в Германии. Офицеры были практически все немцы. Повсюду сооружались огневые позиции, укреплялись посредством мешков с песком, а также другими способами. Повсюду здесь можно было слышать немецкий, а не турецкий язык. Мой гид полковник Верле получал огромное удовольствие, демонстрируя мне огневые позиции. Он был похож на актера, который гордится своей работой. Он сообщил мне, что безумно счастлив оказаться здесь в тот самый миг, когда Германия наконец нашла себя в войне. Он сказал мне, что всю свою жизнь он провел на военных учениях и, как и большинство немцев, устал от маневров, ненастоящих сражений и прочей бутафории. Уже приближаясь к 50-летнему рубежу, он стал полковником и очень боялся, что его карьера так и закончится без настоящего военного опыта, – и вдруг произошло великолепное событие, вот он сражается с настоящей английской армией, стреляет из настоящих орудий настоящими снарядами! Манеры Верле никак нельзя было назвать грубыми, он был «gemUtlich» джентльменом из Бадена, достаточно приятным. И все же он был полностью подвластен духу «der Tag». Его отношение к происходящему было понятно, он вел себя как человек, который всю свою жизнь провел изучая теорию, а теперь получил возможность применить свои знания на практике.

Ощущение, что я в Германии, было столь сильным, что я не удержался и спросил полковника Верле, почему на этой стороне пролива так мало турок.

– Вы не станете задавать мне этот вопрос, – с улыбкой ответил он, – после того, как побываете на другой стороне пролива!

Местоположение Анадолу-Хамидие кажется идеальным. Он находится прямо у кромки воды, и в его распоряжении десять орудий, способных обстрелять любое судно, появившееся в Дарданеллах. Стоя около бруствера, я прекрасно видел весь пролив и форт Кум-Кале, находившийся примерно в восьмидесяти километрах. Ни один корабль не смог бы зайти в пролив незамеченным. И все же на непрофессионала вроде меня укрепления не произвели особого впечатления. Бруствер и траверс были всего лишь насыпями, которые, вероятно, не изменились со времен строивших их в 1837 году французов. Существовало распространенное мнение, что немцы полностью модернизировали укрепления на Дарданеллах, но в то время этого еще не произошло. Орудиям, используемым в Анадолу-Хамидие, было более тридцати лет, все они были сделаны на заводе Круппа в 1885 году. А ржавчина на некоторых из них была явным свидетельством их возраста. Их дальнобойность была около четырнадцати километров, в то время как дальнобойность орудий на военных кораблях, противостоящих им, была шестнадцать километров, дальнобойность же орудий на «Королеве Елизавете» была близка к восемнадцати километрам. Цифры, которые я привел в отношении к Анадолу-Хамидие, применимы практически ко всем орудиям на других фортификационных сооружениях. Что же касается преимущества дальности, то флот союзников имел решающее превосходство. Один только корабль «Королева Елизавета» мог справиться со всеми. Не было в фортификационных сооружениях и достаточного количества боеприпасов. И это при том, что европейские и американские газеты писали о том, что поезда со снарядами и оружием в Дарданеллы идут из Германии через Румынию. Из фактов, которые мне стали известны во время этого путешествия, а также впоследствии, я сделал вывод, что все эти рассказы – чистейшей воды вымысел. Небольшое количество «красных головок» – не бронебойных снарядов, используемых только против десантных партий, – было доставлено из Адрианополя и находилось в Хамидие во время моего визита, но их было немного, да и против кораблей они были бесполезны. Я уделяю много внимания Хамидие, потому что это было самое важное фортификационное сооружение в Дарданеллах. Во время обстрела оно принимало на себя больше огня союзников, чем любые другие позиции, и на его долю приходится по меньшей мере 60 процентов ущерба, нанесенного флоту союзников. Именно в Анадолу-Хамидие во время обстрела 18 марта был потоплен французский корабль «Буве» и нанесены повреждения ряду других кораблей. Все его офицеры были немцами, и ответственные посты занимали члены команд «Гебена» и «Бреслау».

Мы сели в автомобиль и отправились в Дарданос, проехав мимо остатков «Месудие». Батарея Дарданоса была настолько же турецкой, насколько Хамидие – немецкой. Орудия Дарданоса были несколько современнее, чем в Хамидие, – это были модели Круппа 1905 года. Здесь также располагалась единственная новая батарея, которую немцы установили к моменту моего визита: она состояла из нескольких орудий, снятых с немецких и турецких кораблей, стоявших в Босфоре. За несколько дней до нашей инспекционной поездки флот союзников вошел в бухту Эренкей и подверг ужасному обстрелу Дарданос – его последствия я видел буквально на каждом шагу. Земля почти на километр вокруг была вздыблена, пейзаж напоминал фотографии полей сражений во Франции, которые я недавно видел. Странным представлялось то, что, несмотря на руины вокруг, сами батареи были нетронуты, – сопровождавшие меня турки сообщили, что не было уничтожено ни одно орудие.

– Когда закончится война, – сказал генерал Мертенс, – мы создадим здесь курорт для туристов, построим гостиницы и станем продавать вам, американцам, в качестве сувениров артефакты. Чтобы их найти, нам не придется даже производить раскопки. Британский флот все сделал за нас.

Это звучало как шутка, хотя по сути было чистой правдой. Дарданос, в котором мы находились, был одним из самых известных городов Древнего мира; во времена Гомера он был частью владений Приама. Фрагменты капителей и колонн видны здесь до сих пор. А снаряды флота союзников, глубоко взрыхляя пласты земли, извлекали на поверхность артефакты, находившиеся в земле на протяжении тысячелетий. Один из моих спутников нашел кувшин для воды, который использовался, скорее всего, во времена Трои. Эффективность современного орудийного огня в «раскапывании» реликвий давно исчезнувших цивилизаций была воистину удивительной, правда, к сожалению, экспонаты извлекались на поверхность не всегда в целости.

Турецкие генералы очень гордились отпором, данным батареей Дарданоса флоту союзников. Они подводили меня к орудиям, хорошо послужившим их делу, и любовно похлопывали их по дулам. Специально для меня Джевад вызвал лейтенанта Гассана, турецкого офицера, оборонявшего позиции. Это был маленький человечек с иссиня-черными волосами и черными глазами, очень застенчивый – мне показалось, что в присутствии генералов он сжался, так что казался еще меньше. Джевад похлопал Гассана по обеим щекам, а другой высокопоставленный офицер потрепал его волосы – создавалось впечатление, что они хвалят за хорошую службу преданную собаку.

– Из таких людей, как ты, получаются великие герои, – сказал генерал Джевад.

Он попросил Гассана рассказать об атаке англичан и о том, как она была отражена. Смущенный лейтенант рассказал свою историю, при этом было видно, что он тронут почти до слез высокой оценкой своих командиров.

– В армии тебя ждет великое будущее, – сказал генерал Джевад, прежде чем мы распрощались со скромным героем.

Будущее бедного Гассана наступило спустя два дня, когда флот союзников начал очередное наступление. Один из снарядов ударил в крышу его землянки, которая, обрушившись, похоронила под собой молодого человека. Правда, судя по его поведению в день, когда я посетил батарею, он рассматривал похвалу генерала как достойную компенсацию за все, что он уже выстрадал, и за то, что ему еще предстоит вынести.

Я был весьма озадачен тем фактом, что флот союзников, несмотря на огромный расход боеприпасов, так и не сумел разрушить укрепления Дарданоса. Вначале я думал, что виной всему плохая подготовка артиллеристов, но сопровождавшие меня немцы объяснили, что это не так. Неточный огонь является еще одним доказательством того, что быстро маневрирующий корабль находится в невыгодной позиции, ведя огонь по неподвижному фортификационному сооружению. Однако в случае с батареей Дарданоса был еще один момент. Хозяева обратили мое внимание на ее расположение. Она стояла на вершине холма, на виду у кораблей, сливаясь с линией горизонта. Дарданос представлял собой только пять стальных башен, каждая с орудием, к которым вел извилистый окоп.

– Труднее всего, – сказали мне, – попасть именно в такую цель. Она настолько отчетливо видна, что представляется легкой мишенью, что на самом деле совсем не так.

Я отнюдь не специалист в области оптики, но, как мне представляется, линия горизонта создает нечто вроде миража, и попасть в цель в таком случае можно лишь случайно. Артиллерист тщательно прицеливается, а снаряд пролетает мимо. Рекорд Дарданоса можно посчитать чудом. До 18 марта корабли выпустили по нему около 4 тысяч снарядов. Одна башня оказалась повреждена осколком, который содрал с нее краску, в другую тоже было отмечено попадание, в результате которого она получила небольшую вмятину. Третье попадание в районе основания башни выбило из нее фрагмент размером с ладонь. Но ни одно орудие не получило ни малейших повреждений. Восемь человек было убито, в их числе лейтенант Гассан, и около сорока получили ранения. Такова была степень ущерба.

– Дарданеллы спасла оптическая иллюзия, – сказал один из немцев.