Гуманитарный «Манхэттенский проект»

В многочисленной научной и публицистической литературе, посвященной цивилизационной специфике России, можно выделить шесть основных позиций:

1. Россия — не Европа, то есть Россия — страна с другим менталитетом, другими традициями и т. п. Их можно назвать азиатскими, а можно чем-то средним между Европой и Азией, или вообще сказать: Россия — нечто уникальное. Этой точки зрения придерживается большое количество ученых, пишущих на эту тему: славянофилов, евразийцев и либералов-изоляционистов.

2. Россия — анти-Европа. Это более жесткий вариант первой позиции. Он утверждает, что Россия сама всегда (со времен принятия восточного христианства) тяготела более к Востоку, чем к Западу, Запад не любила и старалась все делать в пику ему. Все войны, кроме татарского нашествия, шли на Россию с Запада. Россия стремилась всегда реализовать у себя все западные «концепции иного», чтобы все больше отделять себя от Европы. С другой стороны, и для Европы Россия была всегда источником опасности или угроз, «русским медведем» или «жандармом», чем-то иным. Этой позиции придерживались также некоторые из славянофилов, а сейчас придерживается ряд исследователей самых различных ориентаций: от Б. Гройса до 3. Бжезинского и многие другие, практически все «антисоветчики» и «русофобы».

3. Россия — квинтэссенция Европы. Это означает, что Россия — больше Европа, чем сама Европа. Тут доводятся до предела все европейские противоречия, проблемы и достижения. Родоначальником такой позиции был А. С. Пушкин, отмечавший, что Петербург — не просто европейский город, а утрированно-европейский, тут эстетика европейского классицизма и его нравы доведены до абсурда. Этого же мнения придерживался и Достоевский, глядя уже на «буржуазный Петербург». В каком-то смысле о том же говорил Ленин в «Империализме как высшей стадии капитализма». Он считал, что Россия — слабое звено в капиталистическом порядке, именно здесь должна произойти революция, потому что капитализм тут развит до предела. Сейчас эта теория очень популярна, хотя есть коммунисты, утверждающие, что именно Россия сегодня должна решать проблемы, которые не мог решить Запад, что на Западе эти проблемы завуалированы, а у нас обнажены.

4. Россия — сверх-Европа. Это утрирование предыдущей позиции путем суждения, что Россия не просто обнажает проблемы Европы, но и решает их. Таким образом, оказывается, что Россия — это будущее Европы, а Европа и вообще Запад — вчерашний день России. Подобное воззрение было особенно популярно в начале XX века и прожило вплоть до 1970-х годов. Впрочем, с известными оговорками и иезуитской аргументацией, она встречается и сейчас.

Интеллектуалы на Западе в конце XIX века считали Россию страной более перспективной, чем Европа, так как Россия (ее интеллектуальная среда) достигла больших, чем Европа, успехов в женской эмансипации, в рабочем движении, в освобождении от национальных комплексов, в искусстве (авангард) и в прочих сферах. С этим соглашалась вся «левая» интеллигенция, вся «творческая интеллигенция» на Западе.

Но это же происходило и в России, особенно после революции, когда не только интеллектуальная среда стала считаться авангардом, но и сам государственный строй. Так считали в годы «успехов социалистического строительства», создания ядерного оружия и особенно когда Россия первая вышла в космос. Правда, в 1970-е годы симпатии к России ослабли, а вновь усилились на короткий срок в эпоху Горбачева, когда интеллектуалы заявили, что Россия опять впереди всех (хотя бы в идейном плане), ведь именно она первая предложила «новое мышление».

5. Россия — недо-Европа. Позиция, обратная предшествующей. Ее родоначальники — западники, видевшие в Европе будущее России и образец для подражания. Наследниками позиции были все критики существующих российских порядков, диссиденты и т. п. Россия все время отстает от Запада и использует «догоняющую модель развития». На официальный уровень эта позиция продвигалась усилиями Сперанского, затем Витте и Столыпина, а сейчас ее во многом придерживаются так называемые «демократы» как в руководстве, так и в народе. Считается, что Запад почти по всем показателям далеко впереди России, и опять надо ставить задачу хотя бы «догнать» его. Имена публицистов из «демократического лагеря», высказывающихся и пишущих в подобном духе, просто невозможно перечислить.

6. И, наконец, последняя позиция. Россия — это Европа. Тот, кто в этом сомневается, говорят защитники этой точки зрения, пусть еще раз вспомнит про китайские иероглифы, японскую кухню, индийские религии, арабские обычаи… У нас с Европой похожи и языки, и религия, и искусство, и философия, и наука, и даже кухня. Да не просто похожи, а формировались в одном ареале, через взаимный культурный обмен в течение тысячелетий (исключения только подтверждают правило: да, у нас третья национальность по количеству в России — татары, они — мусульмане, но так и в Европе теперь есть Турция, Албания и проч.).

Кто-то скажет, что при всем при том Россия все же не похожа на Европу. А что понимается под Европой и похожа ли она на себя? Неужели между Грецией и Англией различий меньше, чем между Грецией и Россией? Или между Польшей и Испанией? Или между Швецией и Италией? Или между Германией и Турцией? Или между Болгарией и Португалией? Все европейские страны — специфичны, и Россия тоже. С кем-то у нас общая религия, с кем-то родственный язык, с кем-то культурные или экономические связи… Одним словом, всякие фанатики, настаивающие на огромной специфике России в сравнении с Европой, просто по миру мало ездили…

Очевидно, что все представленные позиции в их различных вариантах и интерпретациях так или иначе содержат долю истины. Каждая достаточно обоснованна, и невозможно выделить ту, которая была бы синтезирующей все остальные, или явно господствующей, или более глубокой. Если посмотреть на российскую историю, то каждая из позиций отражает воззрения различных групп или воззрения того или иного времени. И это время давало повод для таких размышлений. Ведь их правомерность подтверждалась не только нашими внутрироссийскими теориями, но и интеллектуалами всего мира. Если после революции Россия действительно виделась культурным авангардом, то ведь и до сих пор картины Малевича стоят баснословных денег. Если после победы над Германией, получения ядерного оружия, строительства первой атомной электростанции и атомного ледокола, запуска первого спутника и первого человека в космос во всем мире «быть интеллектуалом» в то же время означало «быть «левым» (то есть ориентироваться на Россию и СССР) — этот факт тоже не отменишь. Короче говоря, все вышеперечисленные позиции — не плод теоретической интерпретации некой неуловимой реальности, а отражение действительных процессов и культурноисторических позиций России во времени или в сознании определенных классов.

Вторая особенность всех перечисленных теорий, и она буквально лезет в глаза, связана с тем, что все позиции так или иначе замкнуты на Европу. Даже позиция, поставленная первой, которая вроде никакдинамически не цепляется к Европе, а просто формально-логически отделена от нее и, казалось бы, может быть описана без привлечения Европы, на самом деле не обходится без нее. Достаточно прочитать труды как прошлых, так и современных славянофилов и евразийцев, чтобы увидеть: большая часть их размышлений посвящена бичеванию Европы и попыткам размежевать ее с Россией. Даже всем известное разделение на «славянофилов» и «западников», все же было именно таким разделением, а не делением, скажем, на «славянофилов» и «восточников». Европа — это зеркало России. Через Европу Россия самоидентифицируется.

Принимая во внимание два этих замечания, можно описать позицию России как страны, «танцующей» вокруг Европы. Подобно тому, как Македония танцевала вокруг Греции: то с ней, то под ней, то в ней, то над ней, то за ней, то перед ней, то против нее.

Собственно, если предположить, что Россия — это окраина Европы (Украина Европы), то сразу и наш менталитет оказывается «украинским», наше поведение по отношению к Европе — копирует (а может, они копируют) поведение украинцев по отношению к нам.

Как-то один украинский интеллектуал (ничего смешного!) поставил вопрос (естественно, копируя вопрос, поставленный Соловьевым о России): «Что думает Бог об Украине?». Подумав, я ответил: «Ничего, потому что мышление Бога очень отличается от мышления господ Кучмы и Ющенко, ведь только в воспаленном воображении этих людей и их последователей существует Украина как отдельная самостоятельная сущность. Бог же прекрасно знает то, что знает любой честный украинский историк: Украина — это выдумка, химера, смысл существования Украины состоит в противопоставлении себя России, поэтому без России она невозможна. Следовательно, ключ к судьбе и исторической миссии Украины надо искать в судьбе и миссии России».

Но ведь то же верно и в отношении России и Европы. Большой Европы. Хотя мы часто противопоставляем себя Европе (в узком смысле — как католической и протестантской), все равно не можем без нее. Мы брали в Европе христианство и противопоставляли себя Европе как более истинные христиане. Мы брали в Европе Маркса и становились большими марксистами, чем Маркс. Мы взяли в Европе демократию и показали такие чудеса демократизма, что до сих пор очухаться не можем. В самодостаточном смысле понятия «русской культуры» не существует. Это понятие имеет такой же смысл как «итальянская культура», «французская» и проч. (то есть указание специфического отличия, тогда как само понятие культуры уже с головой выдает принадлежность к Европе!!!).

Что же означает признание общей судьбы для России и для Европы? В первую очередь — наличие единой культурной миссии (а уж затем экономическое, политическое, научно-техническое, военно-космическое и прочие сотрудничества, для которых много предпосылок).

Тогда вопрос: а какова миссия Европы? Не только русские философы вот уже не одно столетие ищут противоположную Европе «русскую идею» (правда, не осознавая, что сам поиск, равно как и слово «идея», с головой утягивает их в европейскую философию), но и в обыденном сознании россиянин (не только русский) не воспринимает себя как культуртрегера, как носителя европейской культуры и европейской миссии, как цивилизатора в окружении варваров. Он не культивирует в себе это чувство и соответствующую идеологию. А ведь настоящий европеец обязан, перефразируя Станиславского, «любоваться не собой в Европе, а Европой в себе».

Мы замечаем гипертрофированное чванство у поляков, прибалтов, чехов. Где бы ни находились они: дома, в Париже, а тем более в России, эти люди всегда сосредоточены на несении миссии, на несении гордого звания Европейца. Их легко понять: маленькие народы желают быть частью чего-то большего. Русские — народ большой и не испытывает подобных комплексов. Но это не значит, что он не европейский, потому что культуртрегерство отнюдь не единственная миссия европейца. Да, быть европейцем вообще значит сознательно культивировать в себе культуру, причем это может быть и чисто русская культура. (Так, все славянофилы, культурные, образованные, знающие историю и языки, в гораздо большей степени европейцы, нежели плохо говорящий даже по-русски невежественный, невоспитанный и бестактный западник Белинский).

Однако надо отдавать себе отчет: Европа — это не только и не столько «культура» (это неокантианская, поверхностная, хотя и распространенная интерпретация ее миссии), сколько воля-к-власти с ее постоянной переоценкой ценностей (эту миссию в Европе видел Ницше), Европа — это абсолютная идея свободы и духа (эту миссию в Европе видел Гегель), Европа — это глобальное, планетарное господство науки и техники (эту миссию в Европе видел Хайдеггер).

Вызывают смех разглагольствования наших ученых о «самостийности России» и попытки привести этому научные доказательства. Уже их научное бытие находится в кричащем противоречии с целями. Наука — не «общечеловеческая ценность», а сугубо европейская. Точнее так: думать, что наука есть общечеловеческая ценность — сугубо европейский подход. Однако эта последняя миссия Европы уже реализовывалась нами! Может быть наскоро, может быть по-ученически рьяно, но весь XX век русские показывали чудеса науки и техники!

Так в чем же сегодня миссия Европы, чтобы мы могли, по старой привычке, взять ее и реализовать на всю катушку, со всей дури так, чтобы Европа сама себя в нас не узнала? За что схватиться?

А все дело в том, что Европа сама бездомна! Европа сама больше не несет никакой миссии! Куцые попытки объединиться в Евросоюз, все эти до боли напоминающие XIX век завывания про европейские права и свободы, все это «культивирование культуры» в духе начала XX века… Все это повторение пройденного, подражание себе.

А вот Россия УЖЕ реализовала миссию Европы, которую та в последний раз себе ставила. Больше реализовывать нечего. Вся Европа — это СССР периода застоя, и ей еще предстоит наши перестройка, хаос и мрак запустения. Можно, конечно, подождать Европу на этом пути, а можно, коль мы уж оказались в авангарде истории, экспериментировать и творить историю, чтобы Европа начала подражать нам. Не сейчас, а когда ей понадобится, через десяток — другой лет.

У России появляется шанс получить европейское и мировое признание! Она должна стать лидером Европы, предложив новую миссию Европы. Вот за что Европа будет ей благодарна! Не заниматься поисками «русских идей», которые невозможны в силу самопротиворечия, а всерьез предложить миссию Европы. Требуй невозможного — получишь максимум! Ставь надцель — и добьешься цели!

Такая задача по плечу только философам и поэтам и, если серьезно, в этом исконное призвание философов. Не идеологов, которые придумывают идеологии, а философов, что в феноменологическом опыте дают новую интерпретацию бытия, новую «онтологию». Пожалуй, нынешнее положение России, когда она поставлена на грани бытия и ей нечего больше терять и не спастись, подражая себе прошлой или кому-то со стороны, способствует тому, что ей ничего не остается сделать, как решиться на этот шаг.

До тех пор, пока мы считаемся и являемся окраиной Европы, отношение к нам будет как к окраине. Лучший способ добиться признания Европы — сделать так, чтобы Россия сама стала центром Европы, а Европа — окраиной России.

Как никогда актуальны слова Чаадаева из «Философических писем» о том, что Россия так до сих пор ничего и не предложила миру. Как никогда актуальны затасканные строчки Тютчева о том, что «в Россию можно только верить». На самом деле военные победы — только НАМЕК на что-то большее. Огромная территория, тысячелетнее выживание в северных условиях, где другие народы не живут, с учетом невиданного военного и культурного прессинга — это все исторический аванс, кредит. Россия есть не действительность, а возможность, то, во что можно только верить, как в некое многообещающее будущее.

Если кто-то думает, что наша миссия — несение стандартной демократии так называемым «нецивилизованным» народам из Европы в Азию, попутно защищая Европу от варварства, то в этой неблагодарной и неблагородной роли «прокладки» нас легко заменить кем угодно, и это не делает Россию необходимой.

Если кто-то считает, что наша функция — обеспечивать цивилизованные страны нефтью, газом, лесом и прочим сырьем и для этого достаточно несколько миллионов обслуживающего персонала, то я вообще не понимаю, чем такое положение «рабов цивилизации» отличается от того, что хотел Гитлер. И зачем мы его побеждали, если сейчас реализуем его планы?

Миссия России иная, и нам всем предстоит ее создать (а не воспринимать ту, которую навязывают), потом осознать и взять на себя.

Разговоры о том, что, дескать, никаких миссий быть не должно, мы существуем только в силу того, что существуем и этого достаточно — от недомыслия. Тут как в школьном учебнике по философии: что первично — материя или сознание? Если ты материалист и социал-дарвинист, то видишь смысл истории только в борьбе за существование народов. Вся история для тебя — толкучка локтями, кто оказался сильней и наглей, кто выжил, тот и прав. Ты готов ради выживания убить другого? Будь готов, что и другой убьет тебя! Но если ставишь на витальные инстинкты, то будешь убит неминуемо, так же как звери бывают убиваемы человеком, несмотря на острые зубы и когти. Просто потому, что человек ставит на дух и выигрывает. Вот и в борьбе за существование ставка должна делаться на дух. В истории выигрывает тот, кто ведет всех за собой, духовно превосходит всех.

Нам нужен гуманитарный «манхэттенский проект»!

Как получается, что та или иная страна становится центром интеллектуальной моды? Есть традиция, завоеванная веками (как у Франции или Германии), есть перекачка мозгов (как у США). Очень часто качество мышления не играет роли. Века ты работаешь на имя, потом имя века работает на тебя.

Бунюэль говорил, что он лично знает десяток испаноязычных писателей, которые лучше, чем Стейнбек во всех отношениях (его вкусу можно доверять). Ну и что? Кто их узнает в их испанском, уругвайском, аргентинском, мексиканском захолустье? Так и у нас сейчас. В России есть минимум десяток мыслителей мирового уровня, но в мировой интеллектуальной элите даже не возникнет мысли прочитать или процитировать русских, а у издателей — перевести. Да что могут сделать эти нецивилизованные русские, бывшие марксисты и проч.?

Но при определенной раскрутке, то есть создании школы, переводе на языки, издании, распространении… мы резко впишемся в мировую гуманитарную тусовку. Интеллектуальная элита просто рот разинет, и это может стать сенсацией.

В отличие от рынка хай-тека или рынка мяса, рынок философский имеет малую капиталоемкость (три миллиона долларов, и можно на весь мир раскрутить даже лошадиный круп).

Какова же ситуация в мировой философии? Она чрезвычайно благоприятна.

Умерли корифеи постмодерна (Барт, Фуко, Лакан, Делез, Деррида, Рикер, Бодрийар). Наследников не осталось, только эпигоны.

Сейчас на весь мир пишут французские интеллектуалы типа М. Сюреа и Глюксмана. Но Сюреа — просто пижонистый юноша, а если во Франции Глюксман считается интеллектуалом, то мне стыдно за Францию и легко понять до чего страна докатилась! По сути кроме Вирильо и Нанси (ну может, еще Лаку-Лабара, Бурдье и Бадью) французам некого предъявить, а эти доживают свой век.

В США на сотый раз «заваривают чай» витгенштейнианства и философии языка. Был там раскрученный философ уровня «ясельной группы» — Рорти, и тот помер.

В Германии еще с войны разброд и шатания, они завязли в кибернетике и социологии. Хабермас — философское лицо Германии, как когда-то создал одну «теорию коммуникативного разума», так с тех пор и отправил мозг на пенсию. В России по меньшей мере пяток людей во всех отношениях интересней Хабермаса. Да, есть еще Слотердайк, но этого мало для страны, которая раньше давала Канта, Шеллинга, Гегеля, Ницше и Хайдеггера.

Даже Славой Жижек или Хомский — наиболее популярные интеллектуалы на планете — просто публицисты и эпигоны.

Но главное в другом! Мир ждет новой философской моды! Все ждут нового «ИЗМа»!

Постмодернизм явно отходит в прошлое, что вместо него? Какой — новый «ИЗМ»? Вот это и есть великий шанс России, который будет преступлением упустить!

Если мы захватим этот рынок, раскрутим некий новый «изм», то мы станем самой модной страной: сначала в интеллектуальной элите, а потом и во всех слоях!

Задача в том, чтобы перестать вздыхать о судьбе России (это никому не интересно) а начать ставить «общечеловеческие вопросы», найти такие слова, которые могут объединить и Бен Ладена, и Буша, и китайского крестьянина, и немецкого бюргера, и наркобарона из Колумбии, и русского военного, и банкира с Уолл-стрит, и негра престарелых лет из Африки…

Кто-то скажет, что это невозможно, но еще 20 лет назад (хорошо или плохо это кончилось — отдельный вопрос) своим «новым мышлением» весь мир покорил Горбачев. Он сказал, что «все мы в одной лодке, мир может быть уничтожен ядерными арсеналами несколько раз и это может случиться в любой момент благодаря случайности». Он предложил отбросить нацеленное друг на друга оружие и сделал это первым. Раз кто-то должен принести жертву, чтобы спасти мир, то пусть это будет Россия. Мир оценил это, но ненадолго.

России необходим своего рода новый гуманитарный «манхэттенский проект». Как в свое время в США для создания оружия массового поражения были собраны лучшие физики, так и нам необходимо собрать все лучшие гуманитарные силы.

Реализовать проект не просто, а очень просто:

1. Собирается сотня самых наших головастых ребят, философов. Им выдаются гранты на три месяца 10–15 тысяч долларов каждому. Это железно позволяет философам с их уровнем доходов жить, — не работая, а писать книгу. Сразу предупреждают, что книга пойдет потом на Запад.

Требования к книге:

1) Она должна изумить Запад: «Оказывается, в России не только медведи по улицам бегают!».

2) Она должна задать новую интеллектуальную моду: некий пост-постмодернизм, а лучше протоизм.

3) Она должна быть критична по отношению к американизму и показать кризис традиционных моделей демократии и традиционной политической риторики, так что ее уже не возможно было бы просто так применять. Показать кризис двойных стандартов, симуляцию и импотенцию прежней политологии.

4) Она должна повышать имидж России, то есть иначе, чем они привыкли, объяснять и наши реформы, и нашу политику, и нашу ИСТОРИЮ.

5) Но главное, она должна быть посвящена проблемам Европы и мировым и предлагать совместный общий выход из кризисных ситуаций. Прежде всего, духовнокультурных апорий, а не политических или экономических.

2. Через три месяца у нас имеется минимум пара десятков книг. Далее, осуществляется перевод этих книг на английский, немецкий, французский, испанский, китайский, японский. Это минимум. Остальные потом сами переведут. Далее, специальный уполномоченный едет по издательствам, тем, что выпускают самую модную интеллектуальную литературу. Ведет переговоры, обещает пожизненные права на издание книг. Мы обещаем сами финансировать раскрутку, от них только издание и продажа, низкая цена и тираж не менее 20 000 каждой книги. Еще какие-то деньги будут нужны на пиар по философским кафе, по рецензиям в ведущих интеллектуальных журналах, по поездкам с лекциями в ведущих университетах с обязательными презентациями книг и бесплатной раздачей студентам (иначе нищие студенты не купят, а так мы им мозг обработаем бесплатно).

Итог: формирование новой интеллектуальной моды!

Делать это надо срочно, потому что скоро кто-то и так придумает новый «изм», и тогда придется уже реагировать: идти в фарватере, а не быть лидером. Есть и другая причина: американцы, которые привыкли господствовать на всех рынках, пока не лезут в философию, потому что недооценивают ее, увлекшись раскруткой попсы типа Гарри Поттера. Но есть и тревожные звоночки: раскрутка интеллектуальной попсы вроде Дэна Брауна и Пауло Коэльо. Скоро доберутся и до настоящего хай-хьюма! И тогда вся мировая философия будет американской. Мы вынуждены будем обсуждать те проблемы, которые они ставят и именно так, как они ставят. Если вообще захотим попасть в мировую тусовку.

Мне говорят, никаких философов мирового уровня у нас нет. Что понимать под мировым уровнем. Я бывал во Франции и видел, как на всех телеканалах выступает Антри Глюксман, который является у них чем-то вроде национального философа. Этот человек публикует статьи в защиту Шамиля Басаева и объясняет всем, что Ходорковский — это современный Сахаров. Что, у нас нет философов такого уровня? Да, кивают, таких найдем, но, это, мол, не то… Подождите! Всякое благо — это именно определенное благо, а не совокупность всех благ вместе. Если мы раскрутим на Западе 10 своих «глюксманов» и заткнем рот местным «глюксманам», разве это плохо? Если не породим этим проектом нового Аристотеля, еще и не факт, то это не повод вообще от проекта отказываться. Я пока предлагаю срочно застолбить за собой сам рынок, а уже потом наращивать качество.

В долгосрочной же перспективе мы должны начать взращивать настоящую элиту мирового уровня. «Мировой уровень» не означает подтягивание местной элиты до лучших мировых образцов. Это значит, что весь мир должен подтягиваться до нашей элиты и подражать ей. Она же не подражает никому. Мы должны поддержать фундаментальные отрасли. Фундаментальную естественную науку, фундаментальную гуманитарную науку. Мы должны дать возможность религии играть более серьезную роль в обществе. Мы должны дать волю и добиться того, чтобы российское искусство зазвучало на мировой арене. Хватит возиться с политикой и экономикой. Побеждает тот, кто побеждает в области абсолютного! И все должно быть подчинено вышеозначенной цели.

Чрезвычайно вредно выращивать элиту в английских частных школах, в Кембриджах, Йелях и Сорбоннах. Она должна учиться в России и читать не лекции глупых фукуям и хантингтонов, а мировое наследие: Лao Цзы и Гераклита, Аристотеля и Платона, восточных отцов Церкви и западных схоластов, Лейбница и Канта, Гегеля и Ницше, Витгенштейна и Хайдеггера. Когда молодежь будет воспитываться на первоисточниках и оригиналах, она сама станет первоисточником и оригиналом. Может быть, ей придется учить древние языки и выкапывать еще неиспользованные возможности истории, показывать те развилки и выборы, на которых человечество пошло налево, когда можно было бы и направо.

На всяком производстве есть конструкторское бюро и производственные цеха. В КБ ставят эксперименты и двигаются вперед методом проб и ошибок, рискуют, занимаются искусством (от слова искус — искушение, кусание, опробование на зуб, тестирование, то есть область, где происходят эксперименты, область, где движется авангард). В этой области разрешается на 100 попыток 90 случаев брака, тогда как в производственном цехе, наоборот, брак позволен в 10 случаях из 100. Производство штампует по готовым матрице и образцу. Наша же задача создавать матрицы и образцы, в противном случае будем вечно платить за уже отработанные матрицы и пресс-формы самую дорогую цену и вечно плестись в хвосте у тех, кто матрицы производит. Хватит подражать, нужно экспериментировать, создавать матрицы как в сфере хай-тека, так и в сфере хай-хьюма. В России же отсутствует сам институт, аналогичный КБ. У нас все превращается в сборочное, отверточное производство. У нас бесхозны и находятся на положении бомжей и искусство, и философия. Никто не ждет от них решения российских проблем, тогда как это — единственная область, в которой эти решения возможны!