Кто виноват?

В отличие от большинства, я считаю, что во всем виноват не Чубайс, а Хрущев. Почему Хрущев? Потому что с ним связана узловая точка нашей истории, точка, в которой должны были решиться (но не были решены) определенные задачи. Эти задачи ни в коем случае не остались где-то в прошлом. Они, нерешенные, так и стоят перед нами и взывают к решению. Со смертью Сталина и во времена Хрущева Россия потеряла некие возможности, некое будущее. Возможно, именно на ту развилку истории нам придется вернуться, чтобы обрести это будущее вновь.

Поэтому сначала мы должны проанализировать, что оставил Хрущеву в наследство Сталин. Без Сталина понять Хрущева невозможно. Вся его политика определялась не проблемами, стоящими перед страной, а простым «подростковым» протестом против Сталина, желанием сделать «лишь бы наперекор», независимо от того, к чему этот «перекор» приведет.

В начале XX века Россия впала в мировой кризис раньше, чем остальные страны. Этот кризис был неминуем везде, где к власти прорвалось «отмороженное поколение», «загоняющее клячу истории» — левацкое поколение, основные ценности которого секс, наркотики, джаз, водка, прогресс, перманентная революция, война всему мещанскому, прошлому, свобода от всех религиозных и моральных норм (в том числе и в бизнесе, что особенно актуально для США). В России это поколение сделало две революции и гражданскую войну. В Европе это привело к первой и второй мировым войнам. В США позже этот же кризис выразился в крушении фондового рынка и в великой депрессии. Доказательство, что все эти явления одного порядка и одного всемирного процесса — отдельный вопрос.

Важно, что Россия вступила в этот период раньше других, но она же и раньше стала из него выходить. Причем, методами, которые неминуемо должны были быть противны предшественникам.

Л. Троцкий, признанный мировой вождь «поколения бурных 1920-х», недаром назвал свою книгу о Сталине «Преданная революция». Он видел в Сталине реставратора царской России. Видел в нем национального провинциала, мечтающего быть частью чего-то большего, а значит — империалиста. Видел в нем бывшего семинариста, а значит — скрытого клерикала.

Чем для Сталина были репрессии 1930-х? Уничтожением «старой гвардии», всех, кто ходил в кожаных куртках и, нанюхавшись кокаина, стрелял из маузера контру без суда и следствия. Кстати, именно Сталин восстановил суды и следствия, и даже сделал их показательными, в отличие от революционных времен, когда «в расход» пускали всех буржуев, попов и кулаков за один только внешний вид. В 1930-х было восстановлено элементарное делопроизводство. Террор, в сравнении с революционным, уменьшился примерно в десятки раз. Это, казалось бы, явно консервативная и реакционная политика. В то же время в СССР воплотились в жизнь самые светлые мечты либералов — всеобщее избирательное право, равенство полов, отсутствие препятствий для социальной мобильности (любой, независимо от сословия и происхождения, мог стать «всем»), отсутствие давления на образование и жизнь феодальных институтов типа Церкви. В короткое время 80 миллионов безграмотных крестьян были обучены грамоте — это ли не триумф Просвещения?

Московское метро и высотки описывали как чудеса света. Великие стройки, по тем временам самые современные, вызывали ощущение сбывшегося фантастического будущего. Рост промышленного производства по своим темпам до сих пор не превзойден ни одной страной мира. Это к вопросу о «неэффективности экономики социализма» — тезису, который успешно внедрен в мозги большинства на Земле и, прежде всего, в стране, где эта эффективность была продемонстрирована. После войны восхищались японским чудом, сейчас китайским, но всех чудеснее было первое чудо — советское (с которого японцы и китайцы, кстати, все и срисовали). Такие темпы — явно левацкое и прогрессистское явление. Недаром критик Сталина — Волкогонов считал, что уничтожив Троцкого, Сталин полностью воплотил все его мечты. Итак, Сталин одновременно и левак, и реакционер, и либерал…

В этой связи интересен спор «об уклонах», имевший место в партии. Какой уклон лучше: правый или левый? Левый предполагал, например, не просто колхозы, а коммуны — кибуцы, где все общее, «и портки, и детишки», а правый уклон предполагал, что крестьянство будет развиваться «естественным путем», без подтягивания к историческому авангарду. После экспериментов и перегибов было решено, что «оба уклона хуже». Что происходило? То ли в СССР осуществлялась консервативная политика под прикрытием левой коммунистической идеологии? То ли осуществлялись коммунистические цели консервативными методами?

Может, это историческое недоразумение, но для мировой элиты во всяком случае, все, что происходило в СССР, было продолжением левого сценария. И интеллигенция винила свои правительства за то, что они испугались и развернули историю обратно, в консерватизм и фашизм. Надо было, по мнению «прогрессивной общественности», как СССР, не боясь трудностей и жертв, идти вперед!

В 1930-е годы весь капиталистический мир впал в депрессию. Выстраиваются огромные очереди безработных, стреляются банкроты-банкиры, свирепствует туберкулез… А в это время приезжающие из СССР в США туристы смотрят на капиталистический мир свысока: «Какой-то дооктябрьский Елец аль Конотоп!», «одноэтажная Америка» какая-то.

Наоборот, те, кто побывал в России или хорошо был знаком с тем, что там происходило, рассказывали удивительные вещи. Г. Уэллс, и Б. Шоу, Р. Ролан, и А. Барбюс, J1. Арагон, и Т. Драйзер, Э. Хемингуэй и J1. Фейхтвангер, Р. Тагор и Д. Неру — все эти самые модные, самые «продвинутые» деятели тогдашней элиты побывали в СССР и написали эссе и книги, полные непомерного восхищения, иногда открытого, иногда скрываемого.

Если с середины XIX века либерализм находился в кризисе так сказать теоретически, то есть коммунизм и социализм были просто модными идеями, с позиций которых интеллигенция обличала все и вся, то с 1930-х годов ситуация резко изменилась. Коммунизм, как казалось, на практике доказывал свое огромное превосходство. Идеал обрел плоть. Различные страны сотрясали забастовки на тему «Хотим как в Советах!». Интеллигенция бредила всем русским. Недаром НКВД так легко вербовал самых высших чинов и самых лучших ученых — на идейной почве! История с «кембриджской четверкой» была бы невозможна без коммунистической пропитки передовой западной интеллигенции.

Ситуация усугубилась после победы СССР над Германией.

С точки зрения «мировой прогрессивной общественности», во Второй мировой войне столкнулись две силы: одна воплощала все модное и прогрессивное, что тогда было, а именно коммунизм, вторая — все самое реакционное, антиглобалистское, националистическое до расизма, феодальное и отсталое — фашизм. Настал момент истины для всех, кто так и не решил, с кем ему быть.

Соответственно победа СССР в этой войне означала принципиальное торжество прогресса, свободы, науки, техники, равенства людей, скорую смерть сословий, эксплуатации, колониализма, мракобесия и проч.

Когда СССР победил (а победил именно СССР, тогда в этом не сомневались), «всему прогрессивному человечеству» стало понятно, на чьей стороне правда истории, на чьей стороне будущее. Все эти Польши, прибалты, венгры и чехи сами бежали к СССР. Во Франции и Италии коммунистические партии всерьез приходили к власти. А что творилось на мировых национальных окраинах? Прочитайте, что пишет о будущем торжестве коммунизма и его заслугах перед человечеством Дж. Неру своей дочке Индире Ганди. За СССР — будущее, «коммунизм это молодость мира».

Дальнейшие успехи Сталина только подтверждали это мнение.

Европа восстанавливается при помощи США и огромных заимствований (план Маршалла). Медленно. У нас уже вовсю снижают цены, а Англия на несколько лет позже СССР отменила карточки! В Европе огромные очереди, мусор, нищета, гиперинфляция, дорогие образование и медицина (это всего лишь полвека назад).

А в СССР в это время и атомная бомба, и первый в мире атомоход, и первая в мире атомная станция, а чуть позже первый синхрофазотрон, и первый спутник, а потом и первый человек в космосе…

Успехи СССР шокировали истеблишмент и вызывали восхищение у интеллигенции, «людей труда» и в развивающемся мире. Даже Хрущев говорил, что попытки американцев критиковать коммунизм напоминают брюзжание стариков против молодых, но рок неизбежен, капиталистические старики умрут, а коммунизм победит.

По сути интерпретация М. Хайдеггера итогов войны, сделанная им в узком кругу в 1945 году, была «гласом вопиющего в пустыне». Его единственного не обманул тот факт, что идеология в СССР называется коммунизмом. Старый почвенник ни на минуту не мог считать никакой коммунизм реальностью, а следовательно, и движущей силой победы. Если СССР победил, то это говорит только об одном: он был более изначален, более почвенен, более укоренен в сущности истории.

Через русскую мистику, Византию, к Греции ведет нить русского: «Субстанциальная сущность духа в теологически-философской спекуляции христианской церкви была продумана в [догмате] триединства Бога; для западной римской церкви основополагающим стал труд Августина «De trinitate»; в восточной церкви осуществилось другое развитие; так, в России, в русском (Russentum) получило распространение учение о священной Софии. Оно и сегодня живет в русской мистике, принимая такие формы, которые нам трудно даже представить. Действие духа как всепроникающей силы просветления и мудрости (Софии) «магично». Сущность магического столь же темна, как и сущность пневматического… Поэтому отнюдь не будет преувеличением, если я скажу: то, что сегодня недальновидно и недостаточно продуманно рассматривают только как нечто «политическое», даже грубо — политическое и называют русским коммунизмом, пришло из духовного мира, о котором мы почти ничего не знаем, не говоря уже о том, что мы забываем подумать, в каком смысле даже грубый материализм, внешняя сторона коммунизма, есть не нечто материальное, но спириту-альное; мы не думаем о том, что он — некий духовный мир, и понять его, как и принять решение о его истинности или неистинности, можно только в духе и исходя из духа».

В самом деле, как можно не увидеть очевидное: что «материализм» с его ставкой на потребности, на эгоизм, с его отрицанием любого духовного порыва никак не может быть основанием для духа воинственности и победы? Как может материалист идти на смерть? То же касается и трудовых подвигов. Нормативы на заводах у нас были общие с мировыми, они не были завышены или занижены, а были рассчитаны по рациональной системе организации труда, по системе Тейлора, и завезены в 1930-е годы американскими инженерами. Но люди умудрялись выдавать по 10, 15, 150 норм в сутки! В старину про это говорили «Бог помогает», да и свидетели сравнивали энтузиазм «стахановского» труда с исступлением молитвы, в котором человек оказывается в другом измерении, где время течет медленнее и вмещает больше. В подобное же состояние входит и идеализируемый Православием воин-монах, каковыми являются многие русские святые. Этот так же необъяснимо с точки зрения «сознания», как движения каратиста, находящегося в состоянии медитации во время боя: таким образом из-за полной включенности в. происходящее он может более чем автоматически реагировать на мельчайшие изменения ситуации. Некоторые ошибочно считают, что автоматизм возникает от долгих тренировок, но на самом деле ситуация каждый раз непредсказуема и нова, и автоматизм как автоматизм всегда бы «не попадал», мешал. Здесь мы имеем дело с совершенно другим феноменом.

Все разговоры о рабском труде при социализме противоречивы. Публицисты убили много времени и угробили гору бумаги, пытаясь доказать, что свободный капиталистический труд эффективнее рабского социалистического. А потом столько же времени и бумаги потратили на то, чтобы доказать, что успехи сталинского СССР основаны на рабском труде. Требовать, чтобы две мысли были согласны там, где нет ни одной, было бы с нашей стороны по отношению к этим господам чрезмерным.

Наши деды рассказывают о «духе мая 1945-го» как о совершенно неповторимом феномене: энтузиазм, взаимопомощь, непривязанность к вещам (какая может быть привязанность к тому, в бренности чего за время войны пришлось убедиться, все 10 раз приобретя и потеряв?). Казалось, каждый стремится ежечасно совершать «подвиг», то есть превосхождение себя, собственной лени, усталости, потребностей. Для этого используется любой повод, нужда или страдание ближнего, выдвигаемые руководством трудные задачи и проч.

Воспроизведение победы над собой, над обстоятельствами, над внешним и внутренним врагом каждый момент жизни. Главное — стяжать и удержать дух победы. Внезапно открылось, что дух победы — это дух радости, а не напряжения. Внезапно открылось, что это дух благородства и прощения, а не дух мести (кстати, поэтому забылись и простились все репрессии, тяжесть коллективизации, индустриализации: как справедливо отмечали многие, народ абсолютно любил власть). Известный телеведущий сегодня сидит и удивляется: его тетка, отсидевшая в сталинских лагерях 10 лет, специально на крыше вагона ехала на похороны к Сталину и проливала слезы!

Сталин, единственный из руководства, как показали дальнейшие события, трезво оценивал ситуацию. Он довольно смело взялся за критику марксизма и материализма, с одной стороны, и начал оказывать всемерную поддержку Православию с другой стороны. Троцкий перевернулся бы в гробу, узнав, что Сталин всерьез разрабатывал и осуществлял проект по задариванию православных патриархов, с тем, чтобы они на Вселенском соборе, который должен был пройти в Москве, передали титул «Вселенского патриарха» от Константинопольского Патриарха — Московскому.

Самое главное — это новации в сфере экономики. Если экономика при капитализме — наука выживания в условиях рынка (макроэкономика), то экономическая наука при социализме по сути наука управления корпорацией (микроэкономика). Сталин хотел превратить страну в корпорацию, где все граждане были бы акционерами (товарищами), а правительство — менеджментом (партию предполагалось полностью устранить от власти).

Согласно аксиомам капитализма цель корпорации — благо акционеров. Так и здесь, в сформулированном Сталиным «основном экономическом законе социализма», целью являлось «удовлетворение постоянно растущих материальных и культурных потребностей… на базе высшей техники». Или как бы сказали сейчас: «на базе хай-тек»! Понятно, почему в тяжелое время Сталин находил возможным тратить на образование до 15 % бюджета. Предполагалось, что мы станем ведущей хай-тек державой. Страна-корпорация работает, инвестирует прибыль в производство передовых средств производства в первую очередь, то есть создает капитал, капитализируется, и только оставшееся потребляет (принцип, по которому живет каждый капиталист).

«Дивиденды акционеров» будут выдаваться не в денежной форме, а путем снижения платы за жилье, бесплатного обучения, бесплатной медицины, снижения цен на основные, а потом и вообще на все продукты, и, наконец, через сокращение рабочего дня!!! Рабочий день должен был быть сокращен до четырех часов, чтобы не было безработицы, а свободное время — главное богатство человека (на Западе оно доступно только капиталисту, но у нас капиталистами в перспективе должны были стать все) — шло бы на научное, творческое, культурное и спортивное развитие нации.

Этим планам Сталина не суждено было сбыться, планы отстранения партии от власти и борьба вокруг трона, обострившаяся из-за понимания того, что в скором времени кто-то должен стать наследником, привели к возне, инспирированию заговоров, «дел врачей», к «борьбе с космополитизмом». В конечном итоге, возможно, сам Сталин также пал жертвой одной из интриг.

Были ли сталинские реформы правоконсервативными? Да. Были ли они ультралевыми — прогрессистскими? Безусловно. Были ли они капиталистическими? Очевидно. Были ли они социалистическими? Без всякого сомнения. Но что это, однако, значит? Это значит, что понятия традиционной политологической и политэкономической науки промахиваются мимо цели! Они не могут постичь феномен, а это значит, что традиционная наука должна быть подвергнута серьезнейшей ревизии, должна быть изменена в своих основаниях.

После смерти Сталина советская элита столкнулась с несколькими важнейшими проблемами, для решения которых требовались мужество и видение исторической перспективы.

1. Необходимо было удержать и укрепить роль мирового авангарда, а для этого противопоставить консервативной геополитике Запада привлекательную во всем мире идеологию. Конечно, хорошо, когда Пальмерстоун говорит о «вечных интересах Британии», этим можно даже покорить сердца британцев, но не сердца африканских негров, китайских крестьян, латиноамериканских гаучо или рафинированных европейцев. На геополитике империи не строятся. Либерализм обращался к каждому человеку с идеей свободы, коммунизм обращался к каждому в мире с идеей свободы и справедливости. Это пока работало, но, как «нельзя обманывать всех все время», так нельзя и говорить «истину» всем все время. Требовалась кардинальная реформа марксизма, это было ясно уже Сталину. Это задача для философов, а значит, нужна как минимум свобода философских дискуссий с привлечением зарубежного и, прежде всего, отечественного опыта мысли. В отличие от производства, где 90 % продукции должно соответствовать стандарту, и лишь 10 % отводится на брак, в творческой лаборатории, лишь 10 % отводится под возможную великую идею, все остальное — пустая порода. Мы победили в войне. Надо было ответить: каким духом? И главное, каким духом возможны будущие победы, какая эпоха нас ждет?

2. Аналогичная задача для политологов, обществоведов и пропагандистов. Старые формы и методы пропаганды, действовавшие на безграмотное крестьянство и рабочий класс, явно отживали свое. На смену шло поколение грамотных людей, шел мощный средний класс. Вероятно, нужно было отказаться от понятия и от института партии, как принадлежащего старой науке и практике. Такие мысли были у Сталина еще до войны. Существуют даже избирательные бюллетени для выборов на альтернативной основе. От них пришлось отказаться, так как партийная верхушка запугала Сталина потерей контроля. Уже в ходе войны стало очевидно, что партия является пятым колесом в телеге, и она полностью была выключена из системы принятия решений. Институт традиционных комиссаров и политинформаторов также себя изжил, из-за чего его и отменили. Революционную агитацию, рекламу и пропаганду должен был заменить мягкий пиар, да и сама идеология должна была стать более глубокой, многомерной, изощренной, подходящей возросшим требованиям масс, которые уже перестали быть массами в строгом смысле слова.

3. Своя задача стояла и перед экономистами. Категории политэкономии в рамках старой парадигмы не понимают общество, которое возникло и вырвалось на передовые позиции в мире. Не понимать не значит быть в недоумении и молчании. Гораздо чаще это значит подвергаться иллюзии полного понимания, а на самом деле коряво и поверхностно перетолковывать происходящее в чуждых и неподходящих терминах новое общество, не правое, не левое, не либеральное, не социалистическое, не консервативное. Нужно было все осмыслить, категоризировать в новых понятиях. Нужно было сознательно теперь уже использовать эти понятия как в политической практике, так и в экономическом хозяйственном менеджменте. Возможно, надо было отказаться от понятия стоимости и прибыли в денежных формах, отказаться от налогов всех видов как категорий и институтов старой политэкономии, и вспомнить о категории «свободного времени» как мерила истинного богатства и многого другого. Намеки на это так же были в- последних работах и действиях Сталина.

4. Перед гуманитарной интеллигенцией стояла задача творческая: нужен был новый стиль, новый образ жизни, новая поэзия, живопись, новая архитектура, новый театр, новое кино, новая музыка, новый промышленный и другой дизайн. Все это должно было и могло стать модным во всем мире.

Сейчас трудно представить, но в 1950-х годах США вовсе не были законодателями мод в массовой культуре. Да, работал Голливуд, но советские картины были конкурентоспособны, был интерес к советской и русской литературе, поэзии, искусству, вообще ко всему русскому и советскому.

Что касается музыки, то на мировом рынке звучали все языки и мелодии (и русская популярная музыка особенно часто). Никому в голову не приходило, что язык популярной музыки должен быть английским. До «Битлз», и в этом их заслуга и феномен, рынок шоу-бизнеса был ничей! Он, и вообще рынок массовой культуры, подлежал захвату. С новыми инструментами, мелодиями, ритмами. Нам трудно вообразить, что могло быть как-то иначе, чем было, но реально раскрутке поддается все на свете. Китайцы, а их больше миллиарда, до сих пор предпочитают русские мелодии и русский язык в песнях — английским. Кстати, огромный китайский рынок поп-музыки русские могут захватить и сейчас.

5. Отдельная тема — переход из индустриальной эпохи в постиндустриальную, о которой тогда еще никто не говорил. Но постиндустриализм с его экологизмом, энергосбережением, деурбанизацией наступал неминуемо. Европа и Америка в 1970-е стали переселяться в таун-хаузы на природу, а у нас возникло движение экологов-КСПэшников и деревенщиков. Можно было уже тогда, в пятидесятые, начать отдавать долги селу. Ведь именно за счет крестьян была провернута индустриализация и выиграна война.

Удержание народа на селе, создание условий для нормальной жизни не только бы сохранило культурную самобытность России (ведь в селе корни народа), но и решило бы проблемы демографии (в селе ребенок помощник, а не обуза), дефицита продовольствия (в селе всегда есть свое подсобное хозяйство) и так далее.

Россия должна была покрыться сетью наукоградов и благоустроенных коттеджных поселков, где люди бы творили хай-тек и хай-хьюм, а все производства (не работающие без маленькой детальки, производимой в России) могли быть вынесены в развивающиеся страны, тем более, от русских их там ждали. Население России должно было быть расселено равномерно по всей стране, по сетевому, а не централизованному принципу. Это позволило бы заселить Сибирь и Дальний Восток и навсегда отодвинуть потенциальную китайскую угрозу.

Мы должны были также вырастить и воспитать класс гуманитарных маркетологов, менеджеров, которые бы продавали инновации, внедряли и продвигали их.

Наша система образования плодила инноваторов и изобретателей, которые не находили применения своим силам и возможностям. Их изобретения до сих пор лежат под спудом, просто потому что плановая система не могла внедрять новое, пока не «отбились» прежние инвестиции. Но все равно производство средств производства было приоритетом. Много строилось заново, но должно было строиться по-настоящему новое, а не копии старого. Мы скопировали «Фиат» у итальянцев и построили город-завод. Просто никто не разбирался, а нет ли у нас технологий и предложений лучше. Их можно было найти, сделать проекты и внедрять, задавая мировую моду, выходя с инновациями на внешние рынки.

Одним словом, СССР должен был стать локомотивом истории, он должен был ТВОРИТЬ историю не по каким-то уже известным рецептам, а сам, поскольку все, что он делал, делалось бы впервые! Он должен был действовать, а остальные — идти в фарватере, подражать или реагировать. Этот вопрос о вредном подражательстве в науке уже поставил Капица в письмах к Сталину. Сталин его услышал, и реформы в науке действительно создали мощнейший, мирового уровня технический задел. Впервые не мы, а нам стали подражать в атомной энергетике, в авиации, в космосе, в математике, в отдельных отраслях физики… Но то же самое должно было произойти в гуманитарных науках и искусстве!

Приходится констатировать: со всеми означенными задачами наша гуманитарная элита не справилась и даже не осознала их. В нашей гуманитарной среде распространено вреднейшее убеждение, что Запад механистичен, бездуховен, бесчеловечен и проч. На самом деле главное оружие Запада — гуманитарное. Мы выиграли гонку в технике, но проиграли в конце XXвека в гуманитарных технологиях, мы проиграли гуманитарную войну. И проиграли ее именно потому, что не осознали вышеописанные проблемы и не решили их.

Это, однако, не является только вопросом истории. Задачи никуда не делись, их невозможно обойти, их в любом случае предстоит решать, если, конечно, Россия собирается быть.

То, что сделал Хрущев, было прямо противоположным во всех отношениях. Самое главное — его установка на борьбу с прошлым, со Сталиным и всем, что с ним связано, а не озабоченность будущим. Хрущев был реакционером в худшем смысле этого слова.

Хрущев был малообразованный, в отличие от Сталина, человек, сформировавшийся как политический деятель в Донбассе, где всегда были сильны троцкистские настроения. Он был откровенным материалистом и реально заблуждался насчет роли материализма в победе и вообще в идеологии. Хрущев откровенно презирал дух, Церковь, философию, гуманитарную проблематику и все, что с ней связано. Поэтому он даже не ставил задачу быть в духовном авангарде мира, он поставил задачу «перегнать Америку по молоку и мясу». Сама постановка Америки как образца и ориентира, сама ставка на материальные потребности, на потребление, на «живот» была заранее проигрышна и, главное, резко снижала, профанировала «дух победы».

В СССР тогда были десятки миллионов людей, готовых в «сотню солнц мартенами воспламенять Сибирь» (Маяковский), лететь к звездам, освобождать человечество, а им предложили повышать яйценоскость, надои и удои.

Отказ от принципа опережающего развития средств производства и переориентация на «товары потребления» означал ставку на проедание капитала, а не на капитализацию. Такая политика всегда может быть только временной или ведущей к краху. Что касается гуманитарной сферы, она была без боя сдана врагу. Именно при Хрущеве в Москву зачастили всевозможные кумиры зарубежной эстрады, оркестры, театры и певцы, которые в итоге создали уверенность в элитах (это выражали появившиеся тогда стиляги), что «модное и западное — одно и то же». На базе этой «ценности» потом детонируют основные информационные бомбы холодной войны.

В международной политике он сделал то, за что ему должны были поставить памятник все мировые антикоммунисты и реакционные круги. Своим стучанием ботинком по трибуне ООН и криками «Мы вас похороним!» он оттолкнул очень большую часть элиты и народа от СССР.

Симпатии, даже среди простого народа буржуазных стран Европы, были вполне естественны: СССР избавил мир от газовых камер и других зверств, которые все увидели на Нюрнбергском процессе. Бояться «советов» не было резона, ведь это была страна вдов и инвалидов.

И верить, что она собирается покорять весь мир, ни у кого не было причин. Поэтому поначалу и Трумэн, и Черчилль с их речами воспринимались как бесноватые, как люди, потерявшие связь с реальностью, как бьющийся в агонии старый мир. А. Эйнштейн смеялся над фултонской речью Черчилля. Страна, которая потеряла более 20 миллионов граждан, и скоро идейно и так завоюет весь мир, никому не может угрожать… Какой железный занавес? Зачем?

Но Хрущев сделал то, что не могла сделать вся антисоветская пропаганда — он заставил бояться СССР. Другим «успехом» в международной политике была ссора с Китаем, который смотрел СССР в рот в течение полувека и готов был идти в фарватере наших реформ, что сразу же обеспечило бы нам господство над большей частью земного шара. Китай ушел в объятия Америки. По сути он стал производственным цехом США, тогда как сама Америка сосредоточилась на производстве нематериальных активов (долларов, музыки, программного обеспечения, образа жизни, фильмов, брендов, безопасности, хай-тека). А ведь Китай мог стать нашим производственным цехом, освобождающим нас для роста в хай-тек и хай-хьюм.

Хрущев подписал бестолковую декларацию с Японией, пообещав ей Курильские острова после заключения мирного договора. С тех пор у нас нет договора и нормальных отношений с третьей экономикой мира. Тут еще много можно привести примеров: тот же неуместный «Карибский кризис», показавший психологическую слабость Хрущева.

Вернемся к политике внутренней. Вместо того, чтобы вообще отказаться от принципа партийности или хотя бы снизить роль партии, Хрущев ее поднимает на запредельную высоту. Он заявляет совершенную неправду, а именно: что война была выиграна под руководством партии.

Самой большой акцией по поднятию роли КПСС стал XX съезд и доклад о культе личности. Доклад дал старт многочисленным фальсификациям истории относительно репрессий, масштабы которых завышались в сотни раз. Доклад дал старт уничтожению части драгоценных архивов, а главное, он поднял забытую и ушедшую в прошлое тему. Даже крестьяне, больше всех пострадавшие от коллективизации, и то, повоевав бок о бок с «городскими» и увидев, как коммунисты первыми шли в атаку и умирали (было выбито три состава партии за время войны), все простили властям.

Май 1945-го объединил страну, перевернул страницу истории, но Хрущев, не боясь известной поговорки, решил «помянуть старое». Результат — смятение в элите, чувство, что «победа оплевана», нет ничего святого, чувство, что тебя предали. Те, кто вчера были героями, сегодня вынуждены прятать глаза, в обществе главными эмоциями стали не оптимизм и радость, а недоверие и смущение.

Дело не в том, что людям было стыдно за себя, сами-то они ни в чем не виноваты. Просто еще вчера всем казалось: знаем, куда идти, все хвалили Сталина, плакали на похоронах, громко защищали сталинскую точку зрения, а сегодня… Раз, и все оказалось не так, или просто сомнительно, и ты выглядишь дураком перед близкими, перед подчиненными, ты подставлен… Как же так? Что делать? Куда идти? Вопросы остались без ответа. Поколение победителей стало прятаться и стесняться. Один раз почувствовав себя преданным, человек теряет доверие.

По мысли Хрущева, разговор о репрессиях должен был улучшить взаимопонимание между властью и народом, на самом деле он вбил огромный клин: «Неизвестно, что завтра опять выкинет власть, сегодня разоблачили, завтра обратно воскурят фимиам, молчи, не высовывайся — за умного сойдешь» — вот что стало итогом.

Съезд имел и международный резонанс: например, число членов французской коммунистической партии сократилось в 10 раз, от СССР отвернулся Китай, который не считал Сталина виноватым и проч. Авторитет СССР стал серьезно падать.

Хрущевский период окрестили «оттепелью», но на самом деле именно при Хрущеве возник волюнтаристский стиль управления. Не вникая в систему принятия решения при Сталине, Хрущев воображал, что генеральный секретарь — царь и бог, который ни с кем не считается. В действительности при Сталине были и острые разногласия, и кулуарная борьба, и партийные дискуссии, и совещания со специалистами. Не всегда победителем в различных вопросах выходил Сталин. Иногда вопреки Сталину побеждала точка зрения какой-то группировки в руководстве, и Сталин подчинялся.

Хрущев же принимал решения в соответствии с минутным капризом. Понравились ему в Америке кукуруза и стоячие кафе, он тут же приказал всю страну уставить кафетериями и засеять кукурузой. В сельском хозяйстве некомпетентность и волюнтаризм проявились особо рельефно. Еще в 1957 году Хрущев выдвинул лозунг: «В течение трех — четырех лет догнать США по производству мяса, молока и масла на душу населения». Для обеспечения видимости роста на мясокомбинаты отправляли значительную часть основного стада и молочных коров, отбирали под фиктивные расписки скот у частников. Пришлось, как во времена раскулачивания, вырезать всю «лишнюю» скотину. Недостаток кормов для скота усугублялся «кукурузной догмой» Хрущева: в отличие от многолетних трав, кукуруза не вызревала в большинстве регионов страны, и даже при неплохом урожае давала в три раза более дорогие корма.

В 1958 году Хрущев объявил о реорганизации машинно-тракторных станций (МТС) и продаже их техники колхозам. Непредвиденные расходы разоряли колхозы, они были вынуждены отложить другие проекты, сократить оплату труда колхозников. Десятки тысяч трактористов и комбайнеров ушли в город.

Вместо отдачи долгов селу, урбанизация усилилась. Сокращалось производство сельскохозяйственных машин, покупать которые колхозы теперь не имели возможности. Колоссальный вред сельскому хозяйству нанесло и стремление Хрущева к сокращению доли чистых паров, важнейшей части научно обоснованного севооборота в большинстве зон страны. Если в 1953 году пары занимали в СССР 15,8 % пашни, то в 1958 году —10,9 %, а в 1962 году — 3,3 %.

Несоблюдение севооборотов стало одной из главных причин (наряду с невниманием к проблеме эрозии почв) провала целинного проекта. К 1963 году на Целине было повреждено или уничтожено до шести миллионов гектар пахотной земли. В том же году Хрущев впервые в истории страны пошел на закупку зерна за границей: было завезено 10 миллионов тонн пшеницы.

Убыточность земледелия и животноводства привела к значительному повышению цен на мясные и молочные продукты, что повлекло за собой негодование масс. Наиболее трагически окончилось выступление рабочих в г. Новочеркасске (1962), где были расстреляны войсками десятки людей, в том числе дети. Испытывая постоянную нехватку средств, Хрущев отменил надбавки к зарплате, которые получали жители Сибири и Дальнего Востока, что послужило оттоку населения из Сибири в европейскую часть СССР.

Казалось бы, Хрущев, как «либерал» в сравнении со Сталиным, должен был попустительствовать всякой творческой интеллигенции. И если бы он так сделал, в его активе появился бы хоть один плюс. Но феномен Хрущева в том, что он был либералом там, где не надо, а там где надо, был тупым тираном.

Именно он устроил на выставке в Манеже разнос Э. Неизвестному и всем авангардистам-формалистам, которые, понимаешь ли, творят непонятное народу искусство…

Не свидетельствуют в пользу «либерализма» Хрущева и начатые им бессмысленные гонения на православную церковь, поддерживаемую «поздним» Сталиным, когда было восстановлено патриаршество, начался процесс возвращения храмов церкви, открытие духовных учебных заведений и т. д.

Начало гонений на РПЦ приходится на 1958 год, когда ЦК принял постановление о начале пропагандистского и административного наступления на «религиозные пережитки». Одним из результатов стало массовое закрытие (и разрушение!) церквей и упразднение монастырей. Из 63 действовавших на 1958 год монастырей в 1959 году осталось лишь 44, а в 1964 году — всего 18.

В 1958 году Хрущев запустил реформу системы народного образования, предполагавшую упразднение общеобразовательной средней школы: после получения 7–8-летнего образования детей обязывали идти в школы фабрично-заводского обучения или получать профессию на селе. В результате советской системе образования, не без основания считавшейся одной из лучших в мире, был нанесен непоправимый урон. В целом бюджетные траты на образование были снижены Хрущевым до 3 % (при Сталине они составляли 15 %).

«Экономность» Хрущева проявлялась и в сокращении финансирования ВПК, образования и науки, снижении зарплат для ученых и технической интеллигенции, лишении льгот сотрудников силовых ведомств. Хрущев действовал как явный троцкист, «шариков», с его «Академиев не кончал, в семи комнатах не жил» и «Что тут думать? Взять все и поделить».

При Сталине профессора и инженеры считались элитой общества, получали большие квартиры с несколькими комнатами под мастерские и библиотеки, имели приличную зарплату. Хрущев уравнял всех, чтобы пролетариат не завидовал. В то же время именно «либеральный» Хрущев, впервые со времен Ленина и Троцкого, силой подавил волнения в Новочеркасске.

Если после войны все жили с ощущением себя как «хозяина в собственной стране», было чувство полной нераздельности народа и власти, то после Новочеркасска появилась трещина между властью и народом, и она с тех пор все более разрасталась.

Наконец, Хрущев передал власть в стране номенклатуре. При Сталине в промышленности процветало «проектное командование». Надо создавать атомное оружие? Под эту задачу, за которую отвечает конкретный человек, формируются структуры, собираются команды, коллективы, выделяются средства, производственные мощности. Проект закончен — ответственному слава и почет, а люди и мощности переводятся на другой проект. При Хрущеве аккордная система была разрушена, а создана функциональная система министерств и ведомств, в которой никто ни за что конкретно не отвечал, но отвечал за отдельные, свои, участки работы по специальности в разных проектах. Отсюда возникали конфликты интересов, что и для кого делать в первую очередь.

Коль скоро все завязано на все, это требовало координации, и Хрущев создает Совнархозы, в которые по территориальному признаку входило все руководство региона. Если раньше внутри министерств и ведомств формировались своя этика, свой дух, даже соперничество с другими (что необходимо, так как каждый играет свою роль: например, судьи должны культивировать в себе судебную этику, прокуроры — прокурорскую, адвокаты — адвокатскую и в процессе суда состязаться, биться за честь мундира, отчего выигрывает в итоге правосудие), то теперь все друг с другом были в сговоре, все знакомы, все решалось в кулуарах.

От Хрущева и пошли всевозможные территориальные кланы: ставропольский, ленинградский, свердловский. Права территорий, особенно национальных республик, были увеличены, начались возвращения «наказанных народов». В руководстве стали состязаться не проекты, не результаты, а территории.

Когда Хрущев передавал Крым Украине, к которой полуостров никакого исторического и хозяйственного отношения не имел, это был подарок украинскому клану за помощь в захвате власти. С Хрущева в народе пошли слухи и утвердилось мнение, что «правды нет, начальники все друг за друга, воевать с ними бесполезно».

Если человек сталинской закалки все еще по привычке ходил «качать права», спорить, называть хамоватого бюрократа «врагом народа», то «человек оттепели» смирено стоял в очереди и проглатывал любую обиду от серого человека в шляпе с портфелем.

Именно во времена Хрущева был создан бюрократический язык власти, разительно отличавшийся от сталинского стиля, когда даже в документах высших органов страны стояли простонародные, а иногда почти нецензурные слова. Хрущев заявил, что «нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме» и что уже к 1980 году советское общество перейдет к распределению «по потребности».

Внедрение обывательских стандартов в мышление советских людей, дополненное проводимой Хрущевым политикой неприкосновенности номенклатурных кадров, давали возможность существовать в партии приспособленцам и карьеристам. С этого начался процесс усиленного разложения и перерождения правящей бюрократии. Их дети через престижные вузы, блат и кумовство делали быструю карьеру, и к 1980-м годам оказались у руля власти.

В 1962–1964 годах форсировалась пропагандистская кампания по восхвалению Хрущева. Портреты «великого ленинца» и «великого борца за мир» открывали страницы школьных учебников, почти ежедневно появлялись в газетах. Только за девять месяцев 1964 года они были 140 раз опубликованы в центральной прессе. Между тем, даже портреты Сталина печатались не более 10–15 раз в год.

Даже такое благое дело как расселение людей из коммуналок в отдельные квартиры было проведено бестолково. Люди должны жить отдельно — да, это замечательно! Но ведь попутно уничтожили то, что называется местным самоуправлением, которое было в коммуналках и которое наследовало крестьянскому общинному уникальному быту. Жилищную реформу можно было провести так, чтобы не рубить под корень дух взаимовыручки, социальную ответственность (например, через создание кондоминиумов, поселков). Потом мы удивляемся, почему вдруг люди стали мочиться в подъездах, рисовать на стенах и плеваться в лифтах. Потому что чистота стала не их делом, а делом коммунальных служб.

К личным заслугам Хрущева относили все достижения в стране: открытие в 1954 году в г. Обнинске первой в мире АЭС, спуск на воду в 1957 году первого атомного ледокола «Ленин», создание наукограда в Новосибирске, успехи в космосе. Но реально Хрущев присваивал плоды побед, которые были заложены еще в 1930-е годы.

Кто-то возразит: но ведь при Хрущеве стала лучше жизнь, хорошие темпы экономического роста. На это нужно ответить: 1930-е годы были годами после гражданской войны и разрухи и временем подготовки к новой войне (то, что война будет, было ясно еще в 1929 году, и смешны все разговоры, что «Сталин был не готов»). Жесткие темпы коллективизации и индустриализации объяснялись и оправдывались только грядущей войной. Интересно, кто построил танки и самолеты, кто обучил грамоте крестьян, которые смогли на этой технике потом воевать? И, наконец, послевоенные годы опять были восстановлением хозяйства.

Время Хрущева было мирным, сравнения тут некорректны. Но самое важное, что маховик успехов был запущен до него. Маховик, как известно, разгоняется медленно, но инерция так велика, что потом даже специально его не остановить. Сверхдержава, созданная Сталиным, развивалась по инерции и совершала успехи вплоть до середины 1970-х годов, только после этого пошел «обратный отсчет», мы стали терять позиции и окончательно вернулись к границам времен после первой мировой (которую Россия проиграла) к началу XXI века. В последние 20 лет вообще ничего не построено, все только проедалось и разворовывалось, и у нас еще что-то есть. Мы вернулись почти на 80 лет назад.

После знакомства с политикой Хрущева невольно задаешь себе вопрос: а не резидент ли он иностранных разведок? Как его упустили в знаменитом 1937 году, неужели репрессии были недостаточны? Но вот если бы не упустили, то можно себе представить, какие статьи писали бы в 1986–1991 годах какие-нибудь Л. Разгоны и Р Медведевы: «Кровавый вихрь несся по стране, а параноику-тирану все было мало… По оговору стукачей был расстрелян молодой подающий надежды руководитель, «верный ленинец» лидер московских коммунистов Н. С. Хрущев. К стандартным бредовым обвинениям в троцкизме, связях с иностранными разведками и заговоре с целью свержения Сталина, полученным на основе лживых доносов, иезуитская извращенная фантазия палачей, словно в издевку, добавила и совсем уж абсурдные обвинения: вынашивание планов засеять страну кукурузой и передать русский Крым Украине! Поистине жестокости, бесчеловечности и аморальности извергов-чекистов не было предела!».

Только как знать, может, если бы его все-таки вычислили, то не было бы никаких статей Медведевых и Антоновых-Овсеенко, а аналогичные перестройке катастрофические процессы шли бы не у нас, а в Америке.

Я не сталинист в общепринятом смысле слова. Считаю, что Сталин был идеальным правителем, наиболее полно воплотившим дух СВОЕГО времени, и именно потому победившим. Но возвращение Сталина, его методов работы сейчас было бы так же нелепо, как и попытка поставить любого современного лидера на место Сталина в 1930–1950-е годы. И то и другое кончились бы катастрофой для России.

Время Хрущева до сих пор не кончилось, поэтому я и утверждаю, что во всем виноват он, а не Чубайс. До сих пор ВСЕ поголовно политики говорят, что целью их программ является «улучшение жизни народа». Расхождения только в методах достижения цели, в профессионализме и моральной чистоте.

На самом деле, подобно тому, как для индивидуума целью жизни НЕ ДОЛЖНО быть накапливание ковров-люстр-квартир-дач-машин и проч., так и для народа в целом смыслом существования может быть не повышение ВВП или «улучшение жизни», а только историческое свершение! Тот политик, кто первым скажет, что целью его деятельности НЕ является улучшение материального уровня жизни, кто сумеет убедить в этом и сам народ и мобилизовать на историческую задачу за счет ЖЕРТВОВАНИЯ комфортом, тот снимет с нашей истории «проклятие Хрущева» и собьет Россию с пути в историческое небытие, по которому она идет.