Оппонент. Постмодерн — это свобода от обязательств, семейных уз, долга и чести. Это философия американских профессоров-педерастов.

О. М. Вы ругаете постмодернизм, совершенно не понимая, о чем говорите. Для вас это просто синоним иной жизненной позиции. Так старики ругают «молодежь», просто потому, что она поет незнакомые песни. Провинциальные преподаватели философии сплошь антипостмодернисты, но значит ли это, что они вообще представляют хоть какую-то позицию, всерьез готовую вступить в полемику с Деррида или Лиотаром — корифеями постмодерна? В XX веке дразнились «модернистами», в XIX веке дразнились «фармазонами» и «вольтерьянцами».

Представьте такую забавную ситуацию. XIX век, сидит какой-нибудь старик, может быть, священник, который ненавидит все современное и даже что-то слышал о модных течениях, и говорит примерно так: «Все продается и все покупается, кругом господствует хаос рынка, деньги стали главным в этой жизни, не осталось нравственности и помощи ближнему, о бедных никто не заботится… короче, везде сплошной «коммунизм»»…

Смешное рассуждение? Почему вдруг «коммунизм»? Да потому что этот дед не приемлет то, что видит вокруг. И он слышал, что есть новые политические партии, которые называют себя коммунистами. Вот у него все в кучу и перемешалось. Он не знает, что коммунисты критикуют буржуазию, выступают за помощь бедным, они против рынка, за плановую экономику, за отмену денег. А старик не вдается в подробности, так же как и вы наверняка не видите разницы между, например, модернизмом и постмодернизмом. А разница существенная.

Представим патриархальное село, где все играют на гармошках и балалайках, пьют чай из самовара, с косой и плугом ходят в поле, по субботам — в баню, а по воскресеньям — в церковь. Девок выдают замуж после сватовства и в семье много детей. А управляют всем помещик, управляющий и поп. Город считают рассадником порока и обителью дьявола. Это традиционное общество.

Как будет выглядеть модернизм? Это когда в селе начинается демократия и управляет выборный орган, какой-нибудь совет. Церковь сносят, потому что она мешает науке и просвещению. В поле вместо плуга — комбайн и куча химических удобрений, которые загаживают все поле напрочь. Девки выходят замуж по любви, детей рожают одного — двух. Чай все пьют из электрочайника, в клубе играют на электрогитарах и синтезаторах. А главное, все мечтают уехать в город, потому что там настоящая жизнь.

А что такое постмодернизм? Это когда вокруг прекрасная природа, потому что никто не сеет, не жнет, а транснациональные компании выращивают генно-модифицированную пшеницу либо в теплицах, либо в странах, где еще остался модернизм или традиционное общество. В селе создан природно-фольклорный заповедник, который посещают иностранцы. Им дают самим испечь хлеб в печи, поездить в поле на настоящем комбайне, поухаживать за лошадью, поприсутствовать на старинной деревенской свадьбе, сходить а баню и в церковь, которая, кстати, опять построена, а еще в селе есть музей и проч. Управляется все это туристической фирмой, а селяне, нанятые в качестве сотрудников, работают «ряжеными». Девки и парни в брак не вступают ни по традиции, ни по любви, и детей у них нет, потому что хлопотно. Разницы между городом и деревней почти нет, потому что город уже дошел до деревни по своим размерам, а в деревню провели интернет, газ и канализацию. Хочет Вася ездить на комбайне — пусть ездит, хочет Петя ходить с плугом — пусть ходит, главное, чтобы Вася не отбирал у Пети плуг, а Петя у Васи — комбайн. Они должны быть толерантными к образу жизни друг друга. Вот примерно так выглядит вульгарный постмодернизм. Ну и при чем тут идеология профессоров-педерастов?

Я не постмодернист, но старюсь употреблять слова в соответствии с их смыслом.

Среди монахов, особенно католиков, было много педерастов. Но… «Все позволено» — это впервые было сказано либертинами во времена Просвещения, когда и начался бунт против Бога и Церкви и традиционного общества. Кстати, тогда тоже было много педерастов. Потом про «все позволено» повторяли социалисты и отрицали «буржуазную мораль» эпохи Просвещения, а заодно и старую церковную. Среди социалистов и коммунистов тоже было много педерастов. А постмодернизм, кстати, антипросвещеническая идеология, а значит, постмодернизм против «все позволено». Постмодерн скорее имеет лозунг «все — нельзя», «все прежнее — неполиткорректно». Куда ни кинь — всюду клин. Все уже было, все освоено и извращено, все придумано и исчерпано. Ничего нового невозможно. Даже педерастией никого не удивишь. Тогда какой смысл ею заниматься? Вот ощущение постмодерниста.

Жалкие попытки клерикалов были после эпохи Просвещения пытаться вернуться к прежней жизни. Раз уж церковь проиграла науке весь мир, будучи в силе и славе, в расцвете могущества, и когда наука была слабой и молодой, то тем паче церковь проиграет, когда в зените славы и в силе — наука. Так же жалки попытки вернуться из социализма обратно в капитализм. Смешны и трагичны. Раз уж капитализм плавно во всех передовых странах перерос в социализм, то так тому и быть. Обратно можно вернуть, как Россию в 1990-е, но ненадолго. Возвратиться же из новой эпохи постмодерна обратно в модерновый социализм, а тем более в эпоху Просвещения с ее рациональностью и позитивизмом, — дохлый номер.

Постмодерн надо отрицать, если уж вы так хотите его отрицать, из будущего, а не из прошлого. То есть отрицать его надо не с позиций социализма, не с позиций науки и просвещения или разума, и уже тем более не с позиции Церкви. Если они все вместе, будучи в силе и славе, проиграли историческую битву постмодерну, то тем паче проиграют ее и сейчас, когда постмодерн захватил мир. Да, возможны рецидивы реакции, возможен где-то когда-то выигрыш науки, или клерикализма, или социализма. Но постмодерн возьмет свое. Но и он не вечен. ОН так же уступит место чему-то иному. Пророки этого ИНОГО есть, возможно, уже сейчас.

Оппонент. Области применения науки и религии разные. Они не соревнуются, а дополняют друг друга.

О. М. Вы о чем? О каких-то непротиворечивых теориях, где все мирно друге другом уживается? А я об истории. Вы не знаете, что католическая церковь сжигала ученых и запрещала книги? Вы не знаете, как просвещенческие революционеры взрывали храмы? Вот вам и разные области применения…

Естественно, когда церковь и наука ВМЕСТЕ стали прошлым, острота их полемики утратилась. Они сдружились, тут-то и появились теории об их взаимодополняемости. Теперь, когда и социализм стал прошлым, он присоединился к этой «сладкой парочке», и они уже втроем противостоят постмодерну. Когда постмодерн станет прошлым, вы удивитесь и увидите, как религия, наука, социализм и постмодерн вместе (как прекрасно дополняющие друг друга и работающие в разных областях) будут противостоять чему-то новому. Социализм совершенно естественно наследовал капитализму. Почитайте «Манифест» Маркса, там это очень хорошо доказывается. Сейчас во всех развитых странах один сплошной социализм. Не надо говорить, что социализм — это был отдельный «вывих» отдельной страны, что у России была болезнь. Если у вас ребенок в 10 лет был метр ростом, а в 20 лет стал два метра, вы же его в больницу не повезете. Так и с социализмом: не надо было его лечить и насильно загонять страну в прошлое. Всегда надо двигаться в будущее!

Оппонент. С какой же позиции критиковать постмодерн? Вы исходите из идей прогресса, и поэтому у вас каждая следующая стадия — выше предыдущей. То есть постмодерн как последняя стадия лучше и выше всех. А я исхожу из регресса. Постмодерн — очередная (вероятно, последняя) стадия гниения европейских мозгов. Нечего нам в ту сторону смотреть, раззявив рот. Причем, если в Просвещении была хоть какая-то положительная программа, то постмодерн — типичное разжижение мозга.

О. М. Прогресс и регресс — зеркальные противоположности, и они не имеют ничего общего с реальностью. В истории есть какие-то судьбичность и закономерность. Понятно, что нельзя взять эпохи и века и, перемешав их, как в калейдоскопе, выстроить в какой угодно последовательности. Они Появляются друг за другом именно в той последовательности, в какой должны. Но это не прогресс и не регресс, потому что прогрессы и регрессы возможны только относительно фиксированной точки. А история не движется относительно фиксированной точки. «Гниение европейских мозгов» — это взгляд только с точки зрения европейской же науки и рациональности. Тогда конечно, все, что сейчас происходит, — полный ужас. Что поразительно, вы Европу старую принимаете, а современную — нет. Будьте последовательны! Ведь можно и иначе сформулировать. Например, что наука сама есть гниение мозгов. Точнее не гниение, а замораживание, околевание, окаменение. Так что небольшое разжижение околеванию только полезно. В основе науки лежит несколько метафор. Если наука будет до конца честной, она признает, что в ее основе лежит поэзия. Что и установил постмодерн. Именно поэтому постмодерн более глубок, он пошел к предпосылкам науки.

Оппонент. Наука, рациональность, как впрочем, и социализм, не исчерпали своего потенциала.

О. М. Как и церковь своего! Сколько еще монастырей можно построить! А наука? Сколько еще диссертаций можно защитить! Правда, не читает их уже никто… Социализм?

Конечно, еще в сотню солнц мартенами можно воспламенить Сибирь! Лошади тоже не исчерпали своего потенциала… Можно было ими без автомобилей долго обходиться. А что это у вас лозунг такой: «исчерпаем все потенциалы!»? Зачем их исчерпывать? Пусть будут про запас.

И не обижайтесь, но в каких-то моментах мы все постмодернисты, хотим того или нет. Мир изменился и изменил нас. Человек, который переболел гепатитом, не является больным гепатитом, но и не-больным тоже не является. Вы — носитель вируса постмодерна, как минимум. Нельзя, например, пользоваться интернетом и не быть постмодернистом. Интернет — не нейтрален. Вы читали «Властелин колец»? Кольцо всевластия — оно всегда тянется к хозяину. Так и вся техника в мире не нейтральна, она так же тянется к тому миру, откуда пришла, к той онтологии, которая ее. породила.

Все средства ведут к целям, ради которых они средства. Дороги ведут к городам, к которым их строили. Нельзя ставить себе целью попасть в один город, а дорогу взять от другого, просто потому, что все по ней ездят, она удобней и проч. И она нейтральна. Слово «метод» переводится с греческого как дорога, причем дорога наезженная, колея. Поэтому методы и средства нельзя отрывать от их почвы. Интернет вырос из особой онтологии: онтологии вирусов, событий, крушения иерархий, мира сетей и проч. Из онтологии постмодерна. Интернет делает нас постмодернистарми. Другое дело, что я, как и вы, наверное, не исчерпываемся нашим бытием-в-интернете.

Оппонент. Вы пишете в статьях, что Россия должна быть центром Европы. Но какая-либо интеграция в Европу для меня неприемлема, и европейцы — это чужаки. Не нужна мне Европа, и ее существование я просто не замечаю. От принятия/непринятия всяких евроконституций мне ни тепло, ни холодно. Курс евро не колышет. И тем более не «самоидентифицируюсъ», сопоставляя себя с европейцами.

О. М. Как я понял из ваших предшествующих постов, вы большой поклонник книг Сергея Георгиевича Кара-Мурзы, а значит — вы не только критик евроцентризма, но и марксист. Но как марксист вы должны знать, что Маркс — это тоже порождение Европы. Более того, наши наука, искусство, техника — порождение Европы. В России нет ничего, что не было бы ранее создано в Европе. Мы могли превосходить Европу в развитии феноменов, но не в порождении. К сожалению, это так, до сих пор мы были гениальными продолжателями. Это надо менять, к этому я призываю. Но это мне не мешает видеть: все, что у вас в голове, весь мир, в котором вы живете, — европейские.

Оппонент. Россия не только с европейцами контачила, вообще-то. Казанское и Крымское ханства не в счет? Впоследствии они даже стали частью России. И я не смотрю на мир как евроцентрист. «Столбовая дорога мировой цивилизации» для меня — пустой звук.

О. М. Ханства не в счет. Из Европы Россия взяла философию, религию, все виды искусства, политику, экономику. ВСЕ. А что она взяла из Крымского ханства? Перечислите по пунктам. Если прочитали где-то (например, у Кара-Мурзы), что евроцентризм — это плохо, и решили в один миг отказаться от евроцентризма и перестать быть европейцем, это смешно. Это напоминает человека в воде, который решил, что тонет потому, что в голове у него «неправильная идея тяжести» и ее просто нужно выбросить из головы. Он забыл об идее тяжести и перестал обращать на воду внимание. Как вы думаете, перестал он тонуть? Скорее всего, утонул быстрее. Так и вы в своем «забывании Европы» больше европеец, чем сами европейцы. Вы отождествляете себя со своим сознанием, а это все равно что отождествлять компьютер с картинкой на мониторе (грубая аналогия, но понятная). Вы забыли, что есть еще софт, память, железо, без которых картинки бы не было.

Кто что сам про себя думает — это ерунда. Главное, кто ты есть. В сумасшедшем доме есть те, кто Наполеоном себя мнит, но они пациенты на самом деле, а не наполеоны. Не вы выбираете, кем быть, в частности не вы выбираете быть вам европейцем или нет. Вы уже по своему языку, воспитанию, привычкам и проч. — европеец, до того, как стали думать что-то по этому поводу. Чтобы перестать быть европейцем, вам надо перестать быть марксистом (это легче всего), перестать ссылаться на науку и вообще научно мыслить, перестать использовать технику… Это минимум. Но это тоже было бы смешно, потому что ваше мышление уже технизировано, ваши органы чувств заточены под технику…

В мире нет уголка, не зараженного Европой. Китай и Япония заражены. Был анекдот в советские времена: «Разве Прибалтика — Запад? Вот Япония — Запад!». А уж Россия с ее тысячелетними контактами — тем паче. «Столбовая дорога цивилизации» состоит в том, что Запад и Европа захватывают мир. Или я не прав? Может, Африка постепенно захватывает мир? Может, все появляется сначала в Африке, а потом распространяется по миру? Или все появляется в Китае, а потом захватывает мир? Или в России? Будьте честны. Все — с Запада. Оно может быть хорошим и плохим, но оно оттуда. Право на «центризм» надо завоевать. Сначала сделайте нечто, чего не было в мире. Изобретите огонь или колесо, или что-то иное, что покорит весь мир, а вот потом гордо говорите, что вы не европеец!

Оппонент. Все цивилизации имеют право на существование, и европейская — не лучше и не хуже других (даже хуже, так как стремится истребить всех отличных от нее).

О. М. Распространение европейской цивилизации осуществляется сейчас большей частью не-европейцам и. Она никого не хочет истребить, в отличие от иных (как один кавказец на форуме написал: «Скоро придем и всех зарежем!» — вот национальная идея), скорее, иные хотят самоистребиться при столкновении с европейским. Сколько я видел русских, которые давят в себе все русское, стесняются его, только чтобы быть европейцем.

А сколько таких в разных польшах и грузиях? И так по всему миру. А вот что я считаю опасным, так это мнение, будто все цивилизации самоценны. Отсюда и возникает терроризм. Когда всяким уродам сказали, что у них, мол, есть права и что, дескать, они ничем не хуже других. Вчера коз пасли, ни крупинки не дали миру, а сегодня признай их равновеликими Греции и Риму, Германии и России. Кстати, мировоззрение, согласно которому «все цивилизации равны», тоже сугубо европейская придумка, как и все разговоры про права и свободы — чисто европейская вещь. Я опять вас поймал на том, что вы — европеец.

Оппонент. Насшьное затаскивание России в Европу — это утрата культурной и прочей независимости, акт добровольной капитуляции. Про христианство могу сказать следующее. «Крещение Руси» было актом насилия в угоду текущему политическому моменту. Выгоднее было бы принять ислам — никакой христианской Руси и не было бы. Это случайность.

О. М. Что-то вы запутались. Прочитайте, что пишите: «насильное… — это добровольное». И немудрено: старая слабая чахлая Европа, которая прогибалась под любым завоевателем и не представляет ни для кого угрозы, не в состоянии никого изнасиловать. Зато ее идеи покоряют мир, все принимают их добровольно. Если США перенесли к себе производство технических новинок, то в гуманитарной области Европа покоряет даже Америку. Оттуда в США идут все новомодные идеи и мировоззрения. Что касается затаскивания нас в Европу, то все свершилось уже давно. Вы похожи на человека, который 30 лет прожил в браке, а потом говорит, что его насильно женили… Смешно. Чем так по-детски выкидывать коленца, сучить ножками и выгибать спинку, лучше заставьте себя уважать. Станьте хозяином в собственном доме, мужем без детских комплексов, а в силу превосходящей духовной силы. Христианство принято, может быть, случайно, но это произошло уже 1000 лет назад. Теперь это стало нашей судьбой и плотью. Внутри вас христианские понятия, вокруг вас мир, построенный христианскими руками, и вы, обращаясь с этим миром, распредмечиваете его и сами становитесь христианином. Вы — православный, даже если в руки не брали Евангелие. И татары наши русские в значительной мере православные. Все, что видите вокруг себя, было создано в соответствии с теориями, микропрактиками, которые сложились не одно тысячелетие назад. Когда пользуетесь предметами, вы впитываете в себя тысячелетнюю культуру, становитесь таким-то и таким-то человеком. Мир сам вас учит.

В каждой вещи бездна смысла. Оглянитесь: все вокруг вас сделано чьими-то руками, над каждым сантиметром кто-то когда-то думал, придумывал, чертил, кто-то на заводе отливал, кто-то собирал. И общаясь со всем этим, вы это впитываете. Так же как в языке и привычках вы впитываете тысячелетний культурный пласт.

Давайте возьмем первую попавшуюся элементарную вещь. Вот я за столом сижу. Стол. Задайте себе сразу такие вопросы: а объясняется ли наличие стола функциональностью? Ведь пищу, например, принимать можно сидя на земле и дела разные делать. Спросите себя: почему у римлян и греков было ложе, а не стол, почему у кочевников достарханы? Зайдите с другой стороны и спросите: что означает интересное и распространенное буквосочетание в индоевропейских языках «СТ»? Вот слова: стан, стабильность, станция, стоять. Или более сложные: простор, пространство. А вот в суффиксе: государство, отчество, свойство, господство. Слушайте язык. Теперь еще вот над чем подумайте: а зачем прослойка между землей и небом? Не делится ли мир на тот, где обитают духи неба и тот, где духи земли? На чистое и нечистое? Почему мы не поднимаем с пола кусок, даже если пол идеально чист, даже, если чище стола? Почему не кладем кусок в рот, даже если подняли? Какая метафизика за всем этим стоит? Не является ли прообразом стола алтарь? Место, где приносили жертву Богу, потому что Богу почему-то нельзя давать жертву с земли. Что должно произойти и измениться в отношении человека к себе и к богам, если человек и сам себе решил давать пишу с алтаря, со стола? А? Про стул рассказать? Подумайте, почему раньше были троны и скамьи, а сейчас стулья. Когда это изменилось? Что общего между стулом и столом? Ведь и там и там есть «СТ». Как стул произошел от стола? И прочее. За всем этим УЙМА смысла!!! И все это мы впитываем, общаясь с предметами. Они делают нас такими, какие мы есть, а не иными. А вы думаете: можно книжку прочитать, поменять взгляды и за один день перестать быть европейцем!

Оппонент. Вы писали про общее происхождение наших с европейцами языков. Надо не забывать, что языки эволюционируют. То, что было тысячелетия назад, изменилось до неузнаваемости.

О. М. А вы случайно язык с лексикой не отождествляете? Прежде чем говорить, дайте себе труд хотя бы вчерне понять предмет. Русский язык может еще 1000 лет эволюционировать, но так и останется индоевропейским языком, как и все европейские языки. А язык для народа — это все. Это не такая мелочь как цвет кожи, разрез глаз и генетика. Язык делает народ тем, что он есть. Поэтому наша бесконечная удаленность от неевропейских азиатских и особенно неностратических языков навсегда и навечно связывает нас с Европой.

Оппонент. Почему вы пишете, что Россия должна стать центром Европы, а не Поднебесной например? Для Европы мы — лишь сырьевой придаток и варвары. Зачем к Европе в объятия надо стремиться, чего-то им доказывать? Проще врагами их объявить…

О. М. Вот именно, проще. Только объявив их врагами, вы придатком и варваром быть не перестанете. Скорее подтвердите их мнение о себе. Я же говорю: не будьте ни тем ни другим, не будьте варваром и сырьевым придатком. Сделайте Европу своим придатком, и сделайте так, чтобы европейцы чувствовали себя варварами.

Стать центром Европы и Запада — значит стать центром мира. Речь не об отдельных странах и цивилизациях, типа Поднебесной или Африки. Речь о том, чтобы стать авангардом истории, мировым лидером. А стать мировым лидером, тем, кому все подражают, непросто. Легко только на словах выпендриваться против Европы, Америки, Китая… и говорить, что ты самый крутой. Гораздо труднее на самом деле стать лидером. Это дело для мужа, а выпендриваться против Европы — занятие прыщавого юноши, который в переходном возрасте что-то там доказывает родителю.

Оппонент. Можно ли то, что сейчас происходит в России, назвать реакцией, то есть восстановлением того, что было в СССР? Я имею в виду однопартийную систему… И что делать, чтобы этого не было. Какая должна быть политическая система?

О. М. Быть в стране однопартийной системе, как в СССРили Китае, быть двухпартийной, каквСША или Англии, или же удариться в многопартийность? Собственно, многопартийности общество уже наелось и не скоро захочет попробовать еще. Представление о политической системе как о рынке, где чем больше сортов колбасы и сыра, тем лучше, оказалось в корне неправильным, поскольку при такой системе избирательный процесс поглощает всю жизнь в стране, средство превращается в самоцель, программы партий не реализуются, реформы никуда не идут, так как в обществе с большим количеством партий невозможно достичь долговременного консенсуса. Получается как в известной басне про лебедя, рака и щуку.

Плюсы и минусы однопартийное™ нам тоже известны. Конечно, удобно, что не тратится драгоценное время на всевозможную болтовню, межпартийную дипломатию, весело и быстро принимаются очень нужные законы. Учитывая, что стране надо наверстать потерянное за мрачные 1990-е и вести реформы военными темпами, однопартийность выглядит соблазнительно. В то же время самовлюбленный застой, не замечающий и не терпящий критики диктат, развращающее всевластие, жизнь в своей башне из слоновой кости — все это непременные симптомы однопартийности, которые показывают, что на долгую перспективу однопартийная система вредна, поскольку обязательно заведет в тупик.

Ну, раз многопартийность и однопартийность (две крайности) не подходят, ничего не остается, как обезьянничать с Англии, Америки и проч., и вводить двухпартийную систему. С одной стороны, каждая партия всегда под огнем критики, с другой стороны, какая-то из них всегда правящая, А значит, удобно проводить любые реформы. Политическая жизнь не превращается в процесс договоров и переговоров по поводу того, что все равно никто делать не будет, так как всегда есть повод начать договариваться заново.

Однако у двухпартийной системы тоже есть недостатки. Влияние каждой партии может оказаться настолько соизмеримым, что вполне реален раскол элиты и страны. Возьмем благополучные США и Германию. На всех последних серьезных выборах вопрос там решали доли процента. А доля процента в российской ситуации сразу же выльется в майдан, как на Украине или в Мексике. А это дестабилизация ситуации. Двухпартийная система в России — реальный путь к расколу и распаду страны.

Кого как, а лично меня в школе учили, что самой устойчивой фигурой является треугольник. Почему бы нам не перестать подражать чужим политическим системам и не построить свою, оригинальную — трехпартийную?! Причем не «случайно-трехпартийную» (когда три партии проходят в парламент, потому что так получилось), а «принципиально-трехпартийную», когда созданы законодательные условия для того, чтобы партий было не меньше, но и не больше трех.

Надо, в частности, принять закон, что в парламент проходят только три первых партии, независимо от процента, который они набрали, причем голоса, отданные за всех не прошедших, перераспределяются не в пользу занявшей первое место, а в пользу последней, чтобы первая не имела подавляющего большинства. Далее надо специальным политическим антимонопольным законом запретить образовывать двум партиям устойчивые коалиции против третьей (в противном случае это станет замаскированной двухпартийной или однопартийной системой).

Необходимо, чтобы буквально по каждому вопросу в Государственной Думе складывалась разная конфигурация. В то же время это будет всегда две трети против одной. Возможность раскола устранена, и есть возможность проводить законы. Не теряется управляемость, не нужны постоянные консультации и переговоры. Нет монополизма, есть взаимная критика. Короче, сохранены плюсы однопартийности, устранены минусы одно-партийности и двухпартийное™.

Возможен вопрос: а какие это три партии должны остаться у власти? Напрашивается классическая триада: левые, правые, центр. Но, как известно, в этих терминах существует путаница не только у нас, но и на Западе, так как левые и правые давным-давно поменялись пунктами программы три раза. Все это свидетельствует о том, что старая политологическая матрица устарела, а новой нет. Да и не в названиях дело. По сути три партии могут и должны отражать отношения к изменениям в обществе. Условно говоря, должна быть «партия будущего», которая требует реформ, предлагает инновации, порой рискованные, ни на ком не проверенные и проч. Должна быть «партия прошлого», отстаивающая и наполняющая смыслом существующие институты и отношения, противостоящая авантюризму и безответственности. И наконец, должна быть «партия настоящего»: партия умеренных прагматиков, которые приземляют инновации авангардистов и без фанатизма, но уважительно относятся к традициям.

Можно сделать так, чтобы Устав «партии будущего» запрещал членство в ней старше 35 лет, тогда это даст дорогу молодежи во власть, не будет назойливых старперов, которые сидят каменными задами на высших партийных должностях и не пускают молодых до 70 лет. Тут молодежь будет представлена непосредственно. «Партия настоящего» должна по Уставу иметь членов от 30 до 55 лет, например, не старше, это самый зрелый и прагматичный возраст. И наоборот, «партия прошлого» должна иметь членов от 45 лет и старше.

Политики станут кочевать из партии в партию, но ведь и убеждения их с возрастом меняются. Люди будут идти к той тусовке, которая говорит с ними на одном языке. По каждой общественной проблеме будет возникать некий консенсус между двумя партиями. Если проблема нетерпима, то, скорее всего, партии будущего и настоящего образуют союз против партии прошлого. Если, наоборот, некий институт работает, а реформаторы хотят заменить его только из экспериментаторского пыла и, начитавшись новомодных теорий, то, скорее всего, партия прошлого и партия настоящего сколотят союз, который не даст бездумно что-то уничтожать.

Истина никогда не бывает посередине, она всегда с краю, нужно только знать — с какого. В этом смысле центризм — не скучная теория о том, что, дескать, «все в чем-то правы, не надо крайностей» и проч., и не механическое тупое сглаживание противоречий, доводящее любые формулировки до бюрократической формальной бессодержательности. Быть настоящим центристом — наиболее трудная работа. Это работа с постоянным вопросом о том, какая крайность на данный момент права и какую надо поддержать.

В такой трехпартийной системе будут приниматься радикально мудрые и радикально новаторские решения, но именно отдельные решения. Не будет тотального радикализма, свойственного односторонним теориям. Каждый радикал начинает с одного правильного принципа, но его абсолютизирует, создавая целое мировоззрение там, где надо принять техническое решение по отдельному вопросу. Правильная трехпартийная система позволит отфильтровывать правильный принцип и делать отдельные технические решения, отбрасывая мировоззренческие абсолютизации и проекции одностороннего принципа на другие сферы общества.

Оппонент. Почему положение в обществе у человека не ставить в зависимость от его Ай Кью. Чем выше Ай Кью, тем выше должность, богатство и проч.

О. М. Тест КАК ТАКОВОЙ, ПО ОПРЕДЕЛЕНИЮ, есть способ познания объекта, согласно которому я познаю то, что объект значит ДЛЯ МЕНЯ, а не САМ ПО СЕБЕ. Я познаю объект на предмет соответствия заложенной мной при составлении теста модели и ее параметрам.

Например, я мажордом, и мне нужен дворник. Я строю себе модель хорошего дворника, обозначаю несколько критериев (средних лет, с хорошим здоровьем, силен и вынослив, рано встает, не пьет, чисто метет, денег не просит и проч.). Эти параметры привязываю к каким-то индикаторам. Например, силу измеряю в том, сколько килограмм он сможет поднять, материальные запросы измеряю с помощью его ежемесячных трат и проч.). Я составляю анкету и задаю вопросы. Тестируемый либо соответствует заданной модели, либо нет. Тест не способен раскрыть, например, что данный тестируемый еще и музыкант, верующий в аллаха, и имеющий восемь детей. Я об этом не узнаю просто потому, что тестируемого об этом не спрашивали, а тестирующему это неинтересно, не нужно для работы. Следовательно, познаваемый с помощью теста НЕ ИНТЕРЕСЕН сам по себе, он интересен только со стороны своей потенциальной дворниковости.

Когда я его тестирую, то отношусь к нему как к средству. У меня нет цели познавать его самого по себе. Кстати, великий философ Кант говорил, что естествознание ВСЕ ЦЕЛИКОМ есть познание предметов природы только в том аспекте, что они значат для нас. Природа — всегда средство. В отличие от естествознания, в гуманитарной сфере, по Канту, действует категорический императив «Относись к другому человеку, как к цели, а не как к средству». Нельзя на практике не только манипулировать людьми (то есть насиловать их свободу), преследовать тайные интересы, обманывать (отсюда требование гласности и открытого общества), но и в познавательной сфере тест применим только для изучения природной стороны человека, например, в медицине.

В духовной же области свободу человека нельзя стеснять, ему нужно давать раскрываться. Каждого человека надо рассматривать как личность, как эталон, КОТОРЫМ можно мерить, а не которого измеряют. Человек не сравним. ОН УНИКАЛЕН. КАЖДЫЙ ПРЕДСТАВЛЯЕТ ЦЕННОСТЬ, в отличие от познания природы, где все познается в сравнении.

Тест — тоталитарен, потому что не дает человеку раскрыться самому по себе и из себя, каковое раскрытие может привести к совершенно небывалым, новаторским феноменам в области духа. Тест заранее «причесывает» людей под определенную матрицу, «подстригает», как садовник кусты.

Матрица общества и человеческих способностей предполагается тестом заранее, и люди ранжируются по ней. Значит, эта матрица неизменна? Но это не так. Да, неф из африканского племени будет иметь низкий Ай Кью, но ни один американец не сможет сделать то, что легко удается пятилетнему негритенку (например, разжечь огонь без спичек и зажигалки).

Если мы возьмем американскую модель, негритенок будет в ней неполноценным, а в обществе негров неполноценным будет американец. Но разве это справедливо? Ведь и тот и другой могли бы многому научить общества, которые их репрессируют. Тесты на Ай Кью не просто могут пройти мимо будущего, но и обязательно всегда пройдут мимо будущего, а чиновники, которые пришли на должность в соответствии с тестом, обязательно проспят будущее, так как тесты составлены на основе прошлого. Их применимость очень ограничена. Мне жаль то общество и тех людей, которые воспринимают тесты всерьез.

Оппонент. Ваши рассуждения о том, что СССР после войны был передовой страной мира, не соответствуют фактам экономической статистики.

О. М. Все замечания ваши идут от фундаментального непонимания сути дела, от систематической ошибки. То, о чем я писал, есть «факты сознания», а не факты экономической статистики. Я описывал то, что было в головах так называемой «прогрессивной мировой общественности». Тогда быть интеллектуалом и быть «левым» — было синонимично. Поэтому СССР — победитель фашизма — был духовным лидером. Мне наплевать, права была мировая общественность или заблуждалась, но факт остается фактом — она так думала. Поймите, есть, например, государство «А» и государство «Б». У «А» больше пушек, лучше экономика и проч. Но если массовое сознание как в «А», так и в «Б», считает, что «Б» сильней, именно это и будет фактом, а не величина ВВП.

Народы никогда не принимают решения и не действуют в соответствии со знанием статистики и опираясь на достоверные сведения цифр, балансов, таблиц. Народы движимы мифами, идеями, словами. Кстати, элиты тоже. И первые лица народов — само собой.

Я знаю многих политиков и олигархов. Эти люди бросают в корзины скучные отчеты аналитических служб и часами могут читать какой-нибудь сайт Компромат. ру. Потому что эти люди имеют волю действовать и считают, что знают, как надо действовать, лучше всех аналитиков в мире. Они доверяют себе. Как здоровому мужику не нужны костыли и протезы, так и здоровому уму не нужна аналитика. И наоборот, как безногому трудно без протезов, так и больному уму трудно без аналитики.

Еще раз повторю: и первые липа, и элиты, и народы делают историю, опираясь на «заблуждения», а не на факты. Причем «заблуждениями» это называют всякие ученые и аналитики. Но позвольте! Если заблуждения делают историю, а факты никому не нужны, то верно ли делать никому не нужную вещь мерилом того великого, что вершит историю? Правильно ли умалять значение мифов в сравнении со статистикой, коль скоро мифы историю движут, а статистика — мелкий курьез (бесполезные сведения)?

Проблема еще и в том, что раньше, в своей юности, наука имела иллюзию: дескать, пока еще люди живут мифами, но в светлом будущем наука возьмет свое, и тогда и лидеры и народы будут опираться только на научные факты! Так думала эпоха Просвещения и позитивизма. Но история показала за 200 лет, что проект Просвещения рухнул. На мифы опираются еще больше. Наука умерла, никто не считает, что она занимается тем, что ЕСТЬ НА САМОМ ДЕЛЕ. Наука и АНАЛитика (от слова АНАЛ, задний ум) занимается прошлым, ставшим мертвым, неким «позитивным», а НА САМОМ ДЕЛЕ ЕСТЬ НЕ ПРОШЛОЕ, а БУДУЩЕЕ!!! То, что уже стало фактом (что изучает АНАЛиз) то уже НЕ на самом деле. Оно уже как бы и не есть. По-настоящему есть только то, что будет, а изучать будущее АНАЛитический ум бессилен. Он всегда просто экстраполирует прошлое на будущее, а это в корне неверно, так как единственная и главная характеристика будущего как раз то, что оно не продолжение настоящего.

Когда я совершаю сбой в повседневной деятельности, поступок, решение, которое прерывает текучую постепенность жизни, сразу понятно: это судьба и это отразится в будущем. Но такой поступок, следовательно, и пришел из будущего. И именно он пришел. Мои действия, где я просто продолжаю прошлое и настоящее, не есть действия из будущего. Тот, кто это понимает, кто прерывает круговращение самокопирования каждого момента, то есть времени как силы, которая занимается постоянным повторением одного и того же (время имеет тот же корень, что и веревка: это что-то витое, вращающееся), тот становится буддой, то есть пробужденным от сна, человеком будущего (будда, будить и будущее имеют один корень).

Для науки все это болтовня. Она недоумевает: как можно изучать то, чего нет? Она думает, что будущего еще нет. А будущее как раз есть то, что реальнее прошлого. И кстати, мифы, поэзия, мышление подлинное, они в эту сферу будущего как раз и проникают и приносят оттуда ростки, которые все и меняют. Естественно, это будущее не совпадет с «фактами действительности», ведь оно ушло далеко вперед.

Как поэзии, подлинному мышлению и подлинному поступку удается проникать в будущее? Просто через решимость, через риск. Это прыжок в неизвестное, отрыв от всякой почвы фактов и опыта. Когда прыжок удается, то будущее сбывается, заявляет о себе событиями, которые радикально разрывают самокопирование истории.

Такая простая вещь как рифмоплетство уже представляет собой технику отрыва от фактов, креатива, прочерчивания новых борозд в языке. Я произношу: «Кошка глупая у нас». Дочка тут же добавляет: «Кошка любит ананас». Кошка никаких ананасов не любит, и опыт ребенка никогда не содержал в себе кошку, поедающую ананасы. Но ребенок сумел сказать что-то, что подняло его над опытом, над фактичностью, сделало выше скучной действительности. Это уход от фактичности с помощью техники порождения смысла между двумя формально рифмующимися словами «нас» и «ананас».

Рифма провоцирует создавать осмысленные фразы, которые бы не были фразами опыта. Это «синтетические суждения априори», говоря словами Канта. При этом надо понимать, что рифмы и размер — это просто помочи, настоящая поэзия может обходиться и без них. Человек — господин действительности и опыта, которому он сам может ставить задачи (например, проверить экспериментально: любит ли кошка ананасы), только потому, что человек — поэтическое существо. А ведь идеи и гипотезы для экспериментов могут быть куда серьезнее ананасов. Мы можем их формулировать априори, до опыта, и задавать природе вопросы. Мы не плетемся в хвосте опыта, а можем совершать прыжки в неизвестное и опытом управлять. Именно поэтому мы не законсервированные животные, а исторические люди.

Оппонент. Есть три категории мышления: обыденная болтовня на кухне, строгое научное мышление и художественное измышление, то есть фантазия.

О. М. Выдающийся вклад в теорию познания! Платон и Аристотель, Августин и Фома Аквинский, Спиноза и Лейбниц, Кант и Шеллинг, Гегель и Ницше, Хайдеггер и Витгенштейн… все эти великие мужи были идиотами, когда писали свои, кто десяти-, а кто и стотомные сочинения о познании и его видах. Оказывается, все просто, как тут только что объяснили, разделив все на три категории. Шариковщина это! Дескать, «не согласен я ни с Энгельсом, ни с Каутским!». И после этого вы на что-то претендуете? Я вам попытаюсь сейчас объяснить на пальцах. Если не поймете, значит уже все — конченый мертвяк, непробиваемая скорлупа и полное выпадение из истины (открытости).

Начну по аналогии с религией. Есть вера настоящая, горящая, все время на грани веры и безверия, как у Достоевского, с примесью огромного греха и чувства вины. Вера, которая никогда не знает: спасен или не спасен. Она живет этим мучением и прорывается к спасению. А есть фарисейство, которое хочет гарантированно по фальшивому пропуску в рай попасть, следит за буквой, соблюдает ритуалы, посты. И считает, что есть некий набор правил, ТЕХНОЛОГИЯ, следуя которой спасешься — МЕТОД. Он может быть бесконечно труден, но главное, имеется алгоритм, набор процедур, правил. Что-то, что будучи выполнено, ведет к искомому результату, причем гарантированно, как в компьютере или в машине, без сбоев.

Метод по-гречески — это путь за кем-то, «колея», то есть уже проложенная дорога, хоженая тропинка. Раз кто-то шел и пришел, значит, и я могу дойти, главное идти по ней и никуда не сворачивать. Главное — подражание успешному, снятое с неких видимых, фиксируемых внешних форм. Они их берут, симулируют да еще и поучают других, транслируют внешние формы и жестко в них вталкивают тех, кто идет следом. Не берусь сказать, будут ли они все в раю или в аду, но уверен, что рай, ад и технология — вещи несовместные. Думается, что не будет им ни рая, ни ада, а ждет их что-то третье.

Теперь приведу пример не из религии, а из Нового Времени. Скорее, из времени «религии разума». Появились такие особые люди, называемые учеными. Они шли на борьбу с церковью, рискуя спасением, анафемой. Они шли на борьбу с обществом, рискуя быть убитыми. Их пытали, сжигали на костре… Как минимум, они просто не спали ночами в поиске Истины. Но поиск Истины — это риск ошибки. Как героем можно стать, если поступок несет риск смерти, так и великое и истинное дается там, где человек имеет риск ошибиться, потеряться, заблудиться. Вне этого риска, то есть меньшей ценой, Истина не дается. Иначе ей грош цена. Всему, что дается с гарантией, — грош цена.

Но есть фарисеи и от науки. Вместо того, чтобы ночами не спать и эксперименты ставить, они следят за методологией, за цитатами, за системностью, контролируют и блюдут логику и думают, что все эти фальшивые упражнения им с гарантией дадут истину, предохранят от заблуждения. Эти тупицы и впрямь считают, что истина — просто отсутствие заблуждений. Но нет в этой науке никакой истины, есть скучная блевотина, как правило, с кучей цитат таких же скучных предшественников. Этой дрянью сегодня забиты все библиотеки мира, миллионы диссертаций, которые никто никогда не прочитает. Их сожгут за ненадобностью через 50 лет. Ценность высоконаучных системных монографий — ноль. Истина смеется над ними. Вся эта макулатура не стоит и одного афоризма (заметьте, именно афоризма, а не строгой научной сентенции), например, от Ницше. Афоризма, который схватил кратко то, что происходит с эпохой: «Суть нашего времени не в победе науки, а в победе научного метода над наукой». Он сказал это, когда миллионы юношей и девушек шли в науку и верили в нее, он сказал это в эпоху самого большого количества изобретений и научных открытий. Он уже тогда увидел, что наука умерла. Он поставил диагноз: наука побеждена методом. Она побеждена фарисейством, симуляцией, подражательством.

Еще раз обратите внимание, когда это было. Это было тогда, когда тургеневский Базаров резал лягушек и умер от заражения. Этобылодотого, как реальный большевик-фантаст Богданов умер от каких-то экспериментов над кровью. Это было задолго до того, как академик и нобелевский лауреат Павлов, умирая, просил фиксировать, как у него отнимаются ноги и ухудшается слух… То есть еще были живы НАСТОЯЩИЕ УЧЕНЫЕ.

Ницше уже тогда предвидел, что ученый будет тем, кем он является сегодня: то есть путешественником по конференциям, семинарам и симпозиумам с их банкетами и туристической составляющей. Он предвидел, что наука превратится в выбивание грантов из негосударственных фондов под какую-нибудь идеологическую экспертную оценку озоновых дыр, придуманных одними ТНК в борьбе с другими ТНК. Наука будет лоббированием бюджетных денег, сговоров профессоров для раскрутки какой-то модной темы и направления, чтобы надуть лопухов из правительства и освоить финансирование. На худой конец, наука — это просто сенсационные эксперименты и выводы для коммерческих продаж книг тех, кто эти выводы делает, чтобы за книгами уже шла и продажа чудодейственного лекарства или облучателя… А еще между всем этим сотни тысяч мелких «научных жуков», бездарностей, производящих тонны макулатурных публикаций и диссертаций. И не пытайтесь оживить мертвеца, не занимайтесь зомбированием (зомбирование — оживлением мертвого). Наука уже умерла. Вам страшно?

Это от того, что не знаете иного мышления, кроме научного.

А бывает ли такое мышление? Да! И слова Ницше, которые я выше привел, это доказывают. Он, говоря так, не опирался ни на какие факты, факты были против него. Но он предвидел на много лет вперед. Ницше так начинал свою главную и последнюю книгу: «То, что я пишу, есть история ближайших двух столетий». Это не научное мышление, но оно ИСТИННЕЕ, чем вся наука. Ведь так и оказалось, как он написал.

Его ненаучное мышление позволило ему встать над эпохой. Вы пишите о «видах мышления». Может, вам стоит понять, что наука — это один из примитивных видов мышления? Или примитивная стадия духа? Вдруг есть много чего выше науки? Может быть, ваша фарисейская научная гордыня мешает вам перестать смотреть свысока на других? Или, наоборот, мешает поднять голову выше, чтобы увидеть ИНОЕ? Вам нравится свысока смотреть на «болтовню на кухне», на несчастных кухарок и гордиться тем, что вы — не они. («Благодарю тебя» — говорит фарисей Богу, — что я не таков как этот мытарь!»). Если вам так мало надо, как эта мелочная гордость, это мелочное умение искать всюду ошибки и нелогичности, всюду разоблачать ненаучность, то вы просто жалкий человек.

Или вот еше пример, цитата из Ницше: «И, возможно, великий день наступит тогда, когда народ, известный войнами, и победами, и наивысшим развитием военного порядка и науки, и приученный приносить самые большие жертвы ради этого, сам по своей воле воскликнет: «Мы преломляем меч» и разрушит все свое военное строение до основания. Разоружение себя, когда ты лучше всего вооружен, из высшего чувства — в этом состоит средство реального мира, которое всегда должно опираться на мир в душе; а так называемый вооруженный мир, который существует теперь во всех странах, представляет собой отсутствие мира в душе. Никто не доверяет ни себе, ни соседу и отчасти из ненависти, а отчасти из страха не складывает оружие. Лучше умереть, чем ненавидеть и бояться, и лучше дважды погибнуть, чем сделать так, чтобы тебя ненавидели и боялись — когда-нибудь это станет также высшей максимой всякого государства».

Через 100 лет вдохновляемый этой логикой Горбачев совершил саморазоружение, тогда как даже Рейган считал, что США были сильней СССР после второй мировой, имели паритет во время Карибского кризиса, а в 1980-м СССР сильнее США. Является ли фраза Ницше пророческой? Да, причем пророчеством, которое еще даже не успело полностью сбыться. Является ли она научной? Никоим образом.

Так пусть наука знает свое место и не лезет со своим скорым и глупым судом туда, куда не следует.

Оппонент. Наука основана на самом строгом знании — на математике.

О. М. Как не стыдно в зрелом возрасте повторять лозунги, написанные над доской в школьном кабинете математики, про царицу наук и проч. Всякая наука начинается с того, что определяет свой предмет, то есть поле деятельности. Предмет определяется с помощью основопонятий и принципов, уже исходя из общей разметки сущего. Но общую разметку сущего дает метафизика. Наука только тогда способна к прогрессу, когда она оставляет все самые сложные свои вопросы метафизике. То есть математика не знает, что такое число, она оставляет этот вопрос философии. Как только задумывается над этим, она сама становится философией. Вся дальнейшая работа каждой науки состоит в нарабатывании с помощью специфического для данной науки метода познавательного материала.

Согласно критериям научности-ненаучности, которые сформулированы ЗАРАНЕЕ, одно знание отделяется от другого. Строгость математики состоит в том, что ее основопонятия и методы заточены под очень узкий круг феноменов и только под него. Сравните две сети — в одну попадают и щуки, и караси, и карпы, и плотва, а в другую только ерши. Ершовая сеть и есть математика.

Все другие рыбы ее не интересуют. Но значит ли это что она — «царица наук»?

Любая наука может обрести строгость математики, если устрожит свои основопонятия. В этом случае количество наук резко возрастет, ведь каждую придется делить на 10 или на 100 дисциплин. Но что толку, все равно понадобятся междисциплинарные исследования для объяснения того или иного феномена. За пределами математики, в результате ее строгости, оказывается практически весь мир. Да, истина о том, что дважды два четыре — бесспорна, только что толку от этой истины? Не является ли она самой бесполезной в жизни истиной? Самой несущественной для нашей сущности? Науки не основаны на математике, каждая имеет свой предмет и свое поле феноменов. Математика основана на абстрагировании количества от качества.

Два рубля в моем кармане и два мужика на улице — разве это не очевидное сходство? Это сходство, но это и безумие. Я считаю, что качеством и сущностью определяются и количественные параметры.

Пропасть нельзя перепрыгнуть в два шага, а улицу можно. Одна женщина за девять месяцев родит ребенка, а девять женщин за один месяц не родят. Бог — один, а ботинок всегда пара. Даже если это не так (украли ботинок), то это некое уродство, которое стремятся восполнить или уничтожить (выкидывают второй). Когда греки искали меру, с помощью математики, они размышляли, какому качеству соответствует какое количество. А во что это превратилось сейчас? В оперирование цифрами в мире цифр. Да, математика нужна и при инженерной работе, и в компьютерной отрасли. Так это говорит только о ее практичности, а не о царственности. Практичное и полезное синонимы, скорее, чего-то низкого, практичность и полезность присуща рабам, а не господам. Аристотель же сказал о философии: «все науки полезнее ее, но ни одной нет выше».

Вспомните великолепные книги Носова о Незнайке. В его идеальном обществе существуют всякие человечки, врачи, учителя, ученые, художники, поэты, технари и проч.

Все полезны. Зачем Носову понадобился Незнайка, как главный и самый любимый, интересный и бесполезный герой? Философ — это «незнайка», это открытая, не замкнутая на себя, на свою полезность, несамотождественость общества, место, где само Бытие дарует себя человеку.

Оппонент. Если я вижу в тексте какого-то автора фактические или логические ошибки, я просто перестаю читать.

О. М. Хорошо хоть не орфографические! А то есть уроды, которые перестают читать, видя опечатку или пропущенную запятую. Хотя хрен редьки не слаще. Как в стихе:

— Где ты была сегодня киска?

— У королевы у английской!

— Что ты видала при дворе?

— Видала мышку на ковре.

Хоть при дворе, хоть в подвале — кошка будет видеть мышь и только мышь, все самое интересное она пропустит. Дашь такому человечку сонет Шекспира, а он и его не будет читать, если там орфографическая ошибка. Кстати, логические и фактические ошибки в сонетах Шекспира тоже есть. Пока будете их искать, ГЛАВНОЕ ПРОСМОТРИТЕ.

Безошибочность не гарантирует истины, она ничего общего с истиной не имеет. Вы скажете, одно дело сонет Шекспира, который не претендует на истину, другое дело — публицистический текст, например, о политике, который претендует. Я отвечу — нет. Сегодня любой студент найдет 100 фактических и логических ошибок у Маркса. Особенно начитавшись критиков, которых за 150 лет было довольно. И что, мы скажем, что этот студент умнее Маркса, коли видит и знает больше? Или этот студент ближе к истине? Нет! Важно иное: Маркс со всеми своими ошибками и благодаря им, владел умами сначала десятков, потом тысяч, потом миллионов людей, двигал своими текстами миллиардные массы и делал историю. Сколько революций и движений произошло под знаменем марксизма! Призывы, стройность и поэтичность (а не безошибочность), понятность, совпадение с осознанием времени, с мыслями современной Марксу интеллигенции и пролетариата помогло этой теории распространиться как вирус, перевестись на языки, собрать интернационал и проч.

Истинно то, что способно двигать историю. А скучные поиски ошибок не способны. Как и «безошибочные тексты». Так что оценивая текст с точки зрения фактов и логики (кстати, какой логики? — я знаю их с десяток), вы промахиваетесь мимо главного. Может случиться, что вы будете рядом с великим и пройдете мимо, потому что закрыты в своей скорлупе. К вам попадает только то, что вы уже наметили себе отбирать по критериям, а сами критерии — уже найденная вами истина, истинность которой вы взяли сами не знаете откуда.

На самом деле истина есть открытость бытию, а неистинна как раз позиция «человека в футляре», который пропускает нечто к себе согласно раз и навсегда взятым критериям. Такой человек подобен уже не человеку, чья сущность в открытости, а животному: например, кошке, которая уже заточена под мышь.

Вы сами свидетель того, что на этом ресурсе недавно было. Некто выложил длинный текст об экономике. И первый же знаток нашел на первой же странице ошибку насчет ламповых телевизоров. Другой знаток что-то ляпнул про транзисторы. И началась дискуссия… Вот пример отцеживания комара, ловли блохи, и невидения леса за деревьями. Текст вообще был про экономику. И неважно, что там упомянут телевизор. И любому нормальному человеку это понятно, кроме любящих точность и аккуратность в фактах блохоловов. На самом деле это — пример незрелости мышления, а не его «строгости». Это просто инфантилизм, неумение видеть главное.

Помню, я преподавал в школе и слышал такой диалог с первоклассниками:

— Дети, сегодня мы поговорим о хлебе. О том, что он всему голова, о том, как его выращивают, как он попадает к нам на стол.

Вася тянет руку:

— А у меня мама всегда хлеб ножиком режет!

— Хорошо, Вася, садись.

Руку тянет Петя:

— А мы когда на даче были, я тоже руку ножиком порезал!

Но это дети, а тут ведь взрослые сплошь и рядом цепляются за знакомое слово и… И у «великих» так же. Есть одна вещь, которую заставляли раньше читать студентов философских факультетов: «Философские тетради» Ленина. Вот он их тоже читал как «собака Павлова», науськанная выделять слюну при зажигании лампочки. Видит Ленин слово «Бог», тут же пишет на полях: «Сволочь идеалистическая!». Видит слово «материя», тут же пишет: «Гегель хоть и идеалист, а все-таки у него уже были зачатки материализма». А если он не видит знакомых слов, то так прямо и признается на полях: «Темна вода!». Самое интересное, что ничуть не лучше были и русские философы. Столь же инфантильно С. Булгаков читал Маркса.

К чему я? А к тому, что все эти знаковые системы, индикаторы ошибок придуманы нами для экономии мышления. Чтобы понять: стоить ли тратить время на текст, мы быстро оцениваем его согласно критериям, сформулированным заранее, убеждаемся в чем-то и бежим дальше.

Так вот! Я утверждаю: при таком подходе вы всегда будете пробегать мимо. И наоборот: если решите прочесть текст любя, понимая, с почтением, то пусть это будет даже глупая сказка про Курочку Рябу, вы сможете извлечь из нее больше смысла, чем если прочтете самый толстый и умный том «экономическим способом». Вы обманываете сами себя, торопясь и облегчая себе работу с помощью отбраковки информации. А вот время, потраченное на мышление, вдумчивое чтение любого текста, даже глупого, вернется сторицей.

Вы хотите сделать царицей наук философию, но философия — либо выражение чьих-то интересов, либо болтовня, либо обобщение данных, которые получены наукой.

Подлинная философия не может быть выражением чьих-то интересов, поскольку суть ее в том, чтобы мыслить из самих вещей, если угодно, из интересов этих вещей. Интерес философии — дать вещь как она есть, раскрыть ее, а не использовать во внешних интересах. В мире все связанно, всякая вещь — «для чего-то». Но так не может быть до бесконечности, когда-то необходимо остановиться в череде отсылок. Вот эта остановка, точнее начало, перед которым ничего нет, и есть исток философии. Поэтому она — царица. И не только наук, а всего.

Можно развернуть цепочку от этого начала ко всему остальному. Когда-то великий аскетичный Э. Кант сидел и писал «Критику чистого разума» и «Критику практического разума». И его интересовала только истина. Потом пришли неокантианцы, они эпигонски по-школьному догматично разъясняли Канта. Потом К. Поппер, безбожно вульгаризируя неокантианство, создал «теорию познания» и «теорию открытого общества». Эти теории прочитал молодой эмигрант Дж. Сорос, применил теорию познания Поппера к практике, создал практичную «теорию рефлексивности», которая помогла ему заработать миллиарды долларов. Он решил, что и теория открытого общества так же истинна, как и теория рефлексивности. Желая быть великим, Сорос решил посвятить жизнь пропаганде идей открытого общества. Деньги — только средство. Сорос учреждал институты, предоставлял гранты под написание учебников истории и философии в десятках стран мира, финансировал оппозицию.

Его ученик Джин Шарп написал учебник («От диктатуры к демократии») о том, как надо делать «бархатные революции», и по этим рецептам делалась новейшая история многих стран. Отсюда два вывода:

1. По мере деградации философия приближается к практике, но она стоит в начале всего.

2. Мир двигается ею, а не деньгами и экономикой.

Сорос хотел свои ценности реализовать, деньги были для него средством, как и массы, которые шли на революции за наживкой в виде колбасы. Тот, кто что-то решает в этом мире, движим не деньгами, может быть, — тщеславием, а самые великие, те от кого все идет, и вовсе ничем не движимы, кроме истины. Кант — образец аскета.

Оппонент. Поппер — не вульгаризация Канта, как Эйнштейн — не вульгаризация Ньютона. И Поппер, кстати, уважал науку.

О. М. Как дальтоник не различает красный и зеленый цвет, как алкаш не отличает коньяк за 300 баксов от одеколона, как сержант в армии не отличает Пушкина от творений полкового стихоплета, так и вы ничего не различаете в вопросах мышления. Говорить, что Поппер в сравнении с Кантом — это то же, что Эйнштейн в сравнении с Ньютоном, все равно что говорить, будто в музыке какой-нибудь раскрученный слащавый Ф. Синатра — Эйнштейн в сравнении с Ньютоном — Бахом. В философии в XX веке были свои Эйнштейны, которых можно сравнивать с ньютонами прошлого. Но Поппера среди них нет даже близко. Поппер — это попса, причем даже не оригинальная. Чтобы судить о таких вещах, надо учиться и учиться, а не быть подобным булгаковскому Шарикову, который запросто судит и Энгельса и Каутского.

Оппонент. Это всего лишь ваша тонка зрения.

О. М. Вы употребляете словосочетание «точка зрения» и даже не знаете, что его придумал один философ 300 лет назад — Лейбниц. И он не просто придумал слова, а создал целую метафизику, целую картину мира в которой выражение «точка зрения» впервые обосновывалось и получало смысл. Понадобились столетия, чтобы это понятие стал употреблять всякий как нечто естественное. Он помыслил мир как совокупность монад, каждая из которых занимает место в универсуме и имеет «мировоззрение» согласно этому месту. Меняя место, она меняет и «точку зрения», а иначе повлиять на ее «точку зрения» нельзя, так как она не имеет окон. Что вы сейчас и демонстрируете: у вас нет окон, тотальная скорлупа, вы меня совсем не слышите.

Вы — иллюстрация к Лейбницу. Но Лейбниц жил в XVIII веке. Именно тогда, в эпоху Просвещения, процветала вера в науку и технику. Именно тогда процветало полное непонимание гуманитарной проблематики. Вы отстали от жизни на 300 лет!!! И после этого считаете себя вправе судить-рядить о философах, о политиках, о современности только потому, что «живете позже них и вам известны такие факты, которые им были не известны». Да вам кажется, что вы живете позже, ментально вы человек XVIII века.

Если Баху сыграли бы джаз, он назвал бы его какофонией, просто бы не услышал. Так и вы: взяв за точку зрения мировоззрение XVIII века, всю последующую историю считаете просто упадком, какофонией. Вам нужно раскрыться, проломить свою скорлупу, перестать воспринимать происходящее только с «точки зрения», усвоенной когда-то, перестать вписывать наступающее будущее в контекст прошлого. Настоящее Будущее (а не выпадение из него) есть только там, где Будущее является именно Будущим, Наступающим, а не продолжением прошлого или настоящего. Продолжение прошлого или настоящего — это любое формирование будущего из настоящего посредством планирования или вписывание будущего в прошлое через интерпретацию. Тем самым Будущее уничтожается, и человек остается в вечном настоящем своего прошлого. Дайте шанс своему будущему именно как Будущему.

Оппонент. Что вы имеете против планирования?

О. М. Если мы что-то запланировали и идем намеченным курсом, то возможны два варианта. Первый (это 95 % всех случаев): мы просто не добьемся того, что запланировали, потому что жизнь неизбежно, поскольку она не продолжение настоящего, будет меняться так, как из настоящего угадать будет нельзя. Поэтому все планы сталкиваются с этим будущим и ломаются об него. Нас ждет разочарование. Это в большинстве случаев.

Теперь возьмем 5 % — так называемый лучший вариант — план будет осуществлен. Как говорили древние, не к добру человеку осуществление его желаний: не потому, что у он будет в кризисе, так как жизнь утратит смысл, а просто потому, что ставя цель из прошлого, он и будущее ровнял под прошлое, то есть получал то счастье, которое в прошлом считал счастьем, но не считает счастьем сейчас.

Это как спросить ребенка, что он хочет. Он ответит — большую конфету. А потом 10 лет убьет на получение этой конфеты. Он уже взрослый, ему уже девочек подавай, а он конфету получил, и она его не радует.

Так и происходит, только со взрослыми. И с гораздо более серьезными вещами, чем конфеты. Например, трагедия целых поколений. При Сталине почетно было быть инженером. Получали много, уважались властью и народом. И все пошли в инженеры. В 1970-е годы быть инженером стало посмешищем. В 1990-е годы юристы и бухгалтера стали в моде и при деньгах. Сейчас их наплодили столько, что некуда девать… Вместо того, чтобы думать о том, какая профессия будет востребована через 20 лет, люди исходят из того, что популярно сейчас.

Подстраиваться под ростки будущего, конечно, лучше, чем планировать из настоящего по мерке настоящего, но высший пилотаж — самому делать будущее. Радикальное Будущее, которое все возьмут за росток, к которому будут подстраиваться, подражать, когда оно станет настоящим.

Как создать такое будущее? Как в него попасть? Это и есть подвиг мышления. В чем подвиг? Во-первых, в отказе от легкого существования без мышления (ведь большинство живут без мышления — так легче, не надо «грузиться»). Во-вторых, процесс мышления — это уплывание все дальше от берега, от проторенных путей, в самый шторм будущего. Это означает мыслить там, где еще никто не мыслил, где нет ни одной подсказки, нет действительности, нет ничего настоящего, никаких фактов, никакой проложенной тропинки — логики, никаких методов (метод — проторенный путь). Вот это уплывание от фактов настоящего в рискованную зону будущего, этот прыжок и есть подвиг мышления. Плоды, добытые в «зоне будущего», приносятся мыслителями и тут же становятся для более практичных особ «ростками будущего», на которых они делают свой бизнес, пока остальная толпа не прочухала, а потом подтягиваются остальные

и… «пролетают», поскольку уже поздно.

Оппонент. России нужна новая национальная идея…

О. М. Национальная, то есть чисто российская идея, России не нужна. Вместо того, чтобы толкаться за место под солнцем среди других таких же наций и народов, нужно самому быть Солнцем, чтобы все толкались за место «под тобой». Если хочешь быть мелкой страной со своей мелкой национальной спецификой, то, конечно, можно сидеть и культивировать в себе свои валенки и самовары. Если страна хочет быть великой, хочет делать историю, а лично я без этого Россию и не мыслю, то нам нужна всемирно-историческая, а не национальная идея. Сейчас в мировой истории очень удобный момент для этого.

Вспомните, еще 50–100 лет назад в мире господствовали социализм и коммунизм. Эти массовые религии захватили не только миллиарды масс, но й всю интеллектуальную элиту человечества. Быть левым и быть интеллектуалом значило одно и то же. В революциях все видели себя щепкой в костре истории. У людей был смысл жизни. И это было не национальным движением. Нынешнее возвращение от коммунизма к неолиберализму и неоконсерватизму — лишь реакция, мелкая и временная. Она несравнима с теми вихрями, которые вились на планете еще 50–100 лет назад.

Если же посмотреть в глубь истории, то можно увидеть, что коммунизму предшествовало мощное либеральное движение — целая эпоха Просвещения с ее новыми людьми, новой моралью, новыми политикой и экономикой. А до того были религиозные войны, в которых погибало до четверти населения Европы! Каковы масштабы!

Сейчас ничего подобного нет. Никто не знает КУДА идет история и ЗАЧЕМ, нет ни у кого ощущения, что с ним Бог или Истина. Арабские, христианские фундаменталисты — не в счет. Это тоже только реакция. Даже так называемая «религия потребления» уже не работает, скоро сойдет на нет. Поэтому народ, который даст миру новый ИЗМ, новый вирус, новый импульс истории, имеет все шансы эту историю возглавить. Это новая идея, новый смысл жизни, новый образ жизни, возможно. Во всяком случае, это должно подходить и индийскому йогу, и брокеру с Уолл-стрит, и китайскому крестьянину, и гаучо из Боливии, и французскому кутюрье, и негру престарелых лет…

Оппонент. Что может объединить людей в масштабах человечества? Только простые ценности: вера, надежда, любовь и проч. А может быть, некая внешняя угроза, опасность, агрессия инопланетян?

О. М. Идеология типа «мы за все хорошее против всего плохого» почему-то не цепляет людей, даже если они с ней согласны. Никто не пойдет умирать за знамя, на котором будут начертаны слова: хорошему — да, плохому — нет! Люди хотят ситуативности, конкретики, энергии момента, а не абстракций. Что касается агрессии инопланетян, то ее не будет, так как инопланетяне невозможны в том измерении, в каком возможна космическая агрессия как мы ее представляем. Мировые эпидемии и прочие напасти тоже насколько сплачивают, настолько и разобщают. Европа уже переносила эпидемии чумы и холеры, которые выкашивали до трети населения некоторых стран, это только использовалось как козыри разными силами.

Тем не менее, некий внешний вызов, неконтролируемый нами угрожающий процесс может быть тем, что как минимум заинтересует каждого представителя человечества. Вспомните, когда последний раз имел место рецидив всеобщего согласия, когда кивали и европейцы, и американцы, и русские, и китайцы. Последний раз, в довольно пошлой манере, но все же мы имели это во время Горбачева. Я до сих пор в Германии встречаю постеры с его лысиной рядом с постерами А. Эйнштейна, Д. Леннона и Э. Хэмингуэя.

Горбачевское «новое мышление» исходило из того, что все человечество находится «в одной лодке», случайный пуск нацеленных друг на друга ракет может привести к ядерной зиме, никто не контролирует гонку вооружений и проч. Следовательно, надо делать шаг назад. Причем всем вместе. На уступку должна делаться ответная уступка: за роспуск Варшавского договора — роспуск НАТО, за перенацеливание ракет в сторону океана — аналогичное перенацеливание, за отказ применять первым ядерное оружие — аналогичный отказ. Каждый шаг нужно объяснять всему миру, задавать тон и давить с помощью мирового общественного мнения на США, чтобы они делали свои шаги.

Но свой шаг назад Горбачев сделал, а они (как будто они не Запад, а настоящий Восток, как азиаты) приняли доброту за слабость, посчитали, что нас надули и теперь могут, как с проигравшей стороной в психологической дуэли, делать с нами что хотят. Они это и делали. То есть никакое «новое мышление» не сработало. Но потенциал его не исчерпан. Более того, если его привести в надлежащий вид, убрать из него попсу и сопроводить настоящим общемировым пиаром, то в условиях гораздо менее авторитетной Америки и гораздо более не страшной России можно заставить США сделать шаги назад.

Но это внешнеполитический аспект. На самом деле проблема глубже. Это проблема, которую поднимали, но так и не донесли огромные толпы «зеленых» в США и Европе, общества антипотребителей и антиглобалистов, наши геологи и КСПэшники со своими гитарами, палатками и запахом тайги… Это проблема, которая была уже у Руссо и романтиков, это проблема Голема, ушедшего от создателя, проблема чудовища, сбежавшего от доктора Франкенштейна (у нас невежды называют Франкенштейном само чудовище). Это проблема техники, вырвавшейся из-под контроля человечества и задающей ему свои ход и меры.

Все правительства мира и общественные организации скорее слуги процесса эскалации техники и технизации всего и вся. Все — заложники. Не надо никаких инопланетян, техника уже есть нечто инопланетное. Ее прогресс подчинен одному только ее внутреннему закону, зато каждая новинка меняет общество, гонку вооружений, сферу коммуникации, экономику, политику и проч. За новым техническим рывком (последние примеры — интернет, мобильная связь, будущий пример — мобильное телевидение) следует все остальное.

Оппонент. Так что, всем отказываться от техники? Уходить в леса? Возвращаться к первобытному состоянию?

О. М. Нет. Именно так, в грубой форме, это и восприняли Горбачев, который думал, что можно просто посидеть за столом переговоров и все решить, хиппи, которые думали: можно просто курить травку и угорать на рок-концертах, а также бородатые геологи с гитарами, поколение дворников и сторожей и проч. Все это грубое отрицание техники, без позитива и потому не могло сработать и выжить. Все это, несмотря на сложность исполнения (всем уйти в леса), на самом деле попытка очень легко и просто выйти из ситуации.

Нам нужен не уход в леса, а прорыв в другое измерение. Попробую пояснить на примере. Прогресса нет. Возьмем, к примеру, средневековье. В V веке условно в Европе было 1000 монастырей, в X веке условно было 2000, в XV веке условно их было 4000. Логика прогресса должна подтвердить, что в XX веке их будет 8000, а их сейчас не больше 1000.

Или взять науку. Число ученых и инженеров в мире достигло пика в послевоенные годы, и начало сокращаться к концу XX века. Исчезает тип ученого как человека-исследователя, характерный для мобилизационной индустриальной эпохи. Нынешний ученый — это лох, верящий в Кришну и парапсихологию, энергию рэйки и «зеленых человечков», психотронное зомбирование и лечебные свойства мочи. И это не случайно!

Границы науки и техники они чувствуют. Но не там ищут. У каждого мира есть свой антимир. Скажем, у мира средневековья было свое «добро», жившее в монастырях и в официальной церкви, и свое «зло» в виде ересей. Вряд ли был бы прав тот, кто, чувствуя конец средневекового мира, стал бы искать зерна нового мира в ересях. Нет, наука Нового времени и эпоха Просвещения развились из иного принципа и мало общего имеют с ересями. Точно так же и «принцип», из которого вырастет будущая эпоха с ее новыми институтами, новыми людьми, новыми измерениями, не будет иметь ничего общего не только с наукой и техникой, но и с их «своим иным», то есть с паранормальными и ненаучными явлениями. Эта эпоха будет отличаться от нынешней больше, чем эпоха Просвещения от средневековья. Эта новая эпоха вообще будет отличаться от всей истории. Это будет новая история, а не новая эпоха. Возможно так же, что новая история не будет сбываться в эпохах (по-гречески — задержках), а наоборот, покажет себя в молниях, ускорениях.

Оппонент. А мировые религии не могут быть претендентами на новое мировое господство? Взять пассионарный ислам, возможно, активизируется христианство, а Китай, с его полуторамиллиардным населением принесет свое мировоззрение, Индия с ее духовными практиками…

О. М. В Индии такая разноголосица, что никаким всемирным движением это не станет, Китай после атеизма и «культурной революции» девственно чист, ислам зачахнет через 50 лет, потому что весь исламизм есть реакция на глобализацию, помноженная на доходы от нефти. Но в исламе свое западничество набирает силу… Все это партийность и политика. Никогда, конечно, мусульмане не примут в большинстве христианство и наоборот, в том виде, в каком сейчас есть ислам и христианство. Кстати, христианство будет не менее пассионарным, чем ислам в скором времени, в России это уже началось. Скоро докатиться и до Европы.

Между прочим, если взять да и перевести на европейские языки и издать миллионными тиражами книги дьякона Кураева, вся Европа обратится в Православие и уйдет под духовное окормление России. Фантастика? Нет!

Подумайте, кто такой современный молодой (до 40 лет) европейский интеллектуал? Нет, не тот европейский интеллектуал, который жил в холодную войну, демократ-либерал-левак, который сейчас у власти, им уже за 50. Я говорю про тех, кому до 40. Это поколение (несколько поколений) эскапистов, которые привыкли не работать, а жить на пособия. Им наплевать на всякие демократии, выборы, права и свободы, они увлекаются музыкой, живописью, путешествиями, тантрическим сексом, гороскопами, религией бога Джа, Гарри Поттером и джиу-джитсу. Все эти «тоталитарные секты», расплодившиеся в России (поклонники Кришны, Шанкара, Саид Бабы, рэйки и зороастризма и проч.), идут из Европы.

Но как раз на эту публику, на этих друзей Рериха и дзен-буддизма рассчитаны книги Кураева. Он — идеальный миссионер, который уже перевербовал, не побоюсь этого слова, в Православие миллионы людей. Для Европы его книги тоже идеально подойдут. Их будут читать с жадностью еще и потому, что Православие для европейцев экзотично, некая утраченная католичеством традиция. А сами католики противопоставить этому ничего не смогут. Их миссионеры — бездарные морализаторы, мало знакомые с современной культурой, как Кураев. Они не смогут говорить на одном языке с простыми людьми, а он покажет им новые горизонты. Операция «кураевизации», духовного, православного покорения Европы стоит немного — несколько миллионов долларов.

Сам Кураев мечтает окрестить Китай, но это бесполезно, так как китаец современный по менталитету — это наш крестьянин 1950-х годов, а горожанин — как наш рабочий 1970-х. Поэтому Кураев с ними на разных волнах. А вот европейцев можно всех «причесать».

Но это все баловство, хотя и геополитически полезное. Говоря о новых измерениях и новой истории, я не без надежды смотрю на христианство, скрытое под спудом греческой традиции. Радикальный разрыв между евангельскими событиями и греческой мудростью был заштопан в эпоху апологетики и Отцов церкви, а это значило пере-интерпретацию в духе неоплатонизма, который и сейчас господствует. Я верю в Воскресение Христа. Но я вижу при этом, что наука и техника не способны всерьез воспринять эту весть и смоделировать процесс (например, создать аналог Туринской плащаницы, чтобы тем самым доказать естественность ее изображения и происхождения). В то же время простая метафизическая трактовка Воскресения так же попадает мимо, поскольку делает это событие предметом текста, рассуждений, а не практики.

Если же мне укажут на молитву и прочие духовные практики, я соглашусь: в этом есть что-то подлинное. Но оно погребено под спудом теоретической метафизической, как правило, неоплатонической интерпретации.

Мне почему-то кажется, мы все должны начать ходить по воде, превращать воду в вино и проч. — и так будет лет через 300–500, потому что вера станет, возможно, настоящей ВЕРОЙ, а не тем, чем является сейчас и чье бессилие только подтверждает ее неподлинность. Настоящая вера должна открыть новые измерения для человечества, его новую историю. Она, через Христа, уже это сделала, но старая история еще душит.

Я не протестант, который предлагает откинуть традицию, — это ничего не даст. Да и как можно отвергать традицию, если это наша история, путь веры, которая шла к самой себе? Я просто предлагаю неустанно прилагать все новые усилия для понимания евангельского События и той радикальной решимости, пример которой нам дается.

Мне кажется, вера и есть решимость, а не какой-то интеллектуальный или душевный феномен. И решимости нужен простор решений, ее нельзя сковывать рамками неоплатонической метафизики. Надо больше дерзаний, надо стремиться быть святыми и пророками, ставить себе не меньшую чем эта планку. Причем, дерзать стоит не через технологию подражания, не через методическое применение правил, данных определенной метафизикой. Святость, например, есть доведение себя до чистоты, очищение от всякой целерациональности, экономической и психологической. И при этом не важно, чему ты учишь, учение будет истинным в любом случае. Оно будет нести истину, несмотря на содержание, проломит, вскроет человеческие души, высвободит их из плена собственных представлений, навязанных образов, вернет их к решению, к размаху возможностей, к великодушию.

Оппонент. В последнее время очень много говорят об инновациях и инновационной экономике…

О. М. Современное общество считается инновационным. В отличие от традиционного, где всякого новатора ждало или порицание или смерть (представьте: какой-то дурень решил бы сеять пшеницу не как деды сеяли, а по-новому, — можно ли подвергать риску всю общину?), в современном обществе инновациям не сопротивляются, их приветствуют, о них много говорят. Не только у нас в стране. Создается впечатление, что в самом деле мы живем в бесконечно меняющемся мире, не успевая привыкнуть к новым поп-звездам, техническим новинкам, испытывая стресс от динамики событий.

Действительно, благодаря инновациям мы достигли многого. Традиционное общество держалось на том. чтобы противостоять инновациям или адаптировать их. И если не могло их «переварить», оно гибло, распадалось. Общества, которые научились принимать инновации и даже делать их своей стихией, есть современные общества и они являются лидерами мирового порядка, истории, прогресса.

Благодаря инновациям удалось решить многие проблемы традиционных обществ: побеждено множество болезней, эпидемии теперь не выкашивают до трети населения стран; сократилась детская смертность, население Земли теперь растет огромными темпами.

Инновации увеличили производительность труда, и это позволяет хоть как-то прокормить такое население, что прежде было немыслимо. Инновации обеспечили доступ большому количеству людей к образованию, к сокровищницам культуры, науки и техники. Инновации освободили массу людей и обеспечили им политическое участие, реализацию их прав и свобод. Инновации сделали мир удобным, комфортным за счет различных, невиданных ранее вещей.

Да, можно сказать, что есть голод, экологические проблемы, не все имеют удобные вещи, медицинскую помощь, не владеют грамотой. Но все это проистекает не из инноваций, а из их недостатка. Обновление техники решит экологические проблемы, инновации в сфере биоинженерии и экономики помогут накормить людей, инновации в СМИ и коммуникациях обеспечат образование, инновации в медицине обеспечат продление жизни.

Однако, мы видим тенденцию сокращения инноваций. 30 лет назад философ О. Тоффлер написал книгу «футурошок», где прогнозировалось появление новой болезни, с которой столкнутся люди в результате стремительного наступления будущего, постоянного стресса и смены образа жизни. Книга не стала сбывшимся кошмаром. Написавший ее философ ошибся, что не помешало ему получить Нобелевскую премию, которая не подлежит возврату. Сознание людей может заблуждаться насчет прогресса, но отсутствие серьезных мутаций человека говорит о том, что «организм не обманешь». Да, есть много чудаков, принимающих «новый улучшенный шампунь» за прогресс, новую версию Windows за инновации, а «оранжевую революцию» за действительно всемирно-историческое событие, но на самом деле мы должны констатировать, что все эти улучшения и «новости» есть лишь имитация новаторства. И точно так же обстоит дело во всех сферах жизни.

В политике мы уже 250 лет носимся с «демократией» и не только не можем придумать новый дискурс, но даже не сознаем такой задачи, повторяя на всех уровнях заклинания о свободах, правах, о борьбе с авторитаризмом… Настоящей идеологией всех государств является старая добрая геополитика с ее принципами «разделяй и властвуй», «у нас нет вечных друзей и врагов, а есть вечные интересы» и проч. Все разговоры об общих интересах — только прикрытие, способ запутать геополитических соперников. Разговоры о демократии в частности выполняют эту функцию.

В мировой экономике продолжается борьба свободного рынка и изоляционизма (протекционизма) уже 200 лет. Та же эксплуатация одних стран другими. Колониализм, конечно, сменился неоколониализмом, но и самому неоколониализму уже 50 лет. Кроме того, экономический дискурс также не обновлялся 100 лет.

Со времен Локка и Монтескье никто не выдумывает ничего в системе управлении государством. Все то же пресловутое «разделение властей», «сдержки и противовесы». Везде одни и те же парламенты и президенты, хотя столько слов сказано о плюрализме! Армия, для которой инновации равносильны выживанию, принципиально не менялась уже более 50 лет. Все эти истребители 4-го и 5-го поколений напоминают «новый улучшенный шампунь». Реально никаких прорывов со времен атомной бомбы нет, собственно, ее наличие и отсутствие до сих пор и определяет расклад сил в мире. Пенитенциарная система не менялась принципиально лет 200, с тех пор как отменили телесные наказания и ввели штрафы и заключение. Техника и производство стагнируют. Огромное количество патентов скуплено на корню транснациональными корпорациями и не запускается в производство, потому что еще не «отбились» инвестиции, вложенные в старые технические проекты. Капитализм тормозит прогресс, как это делал социализм. Крупная экономика давно уже плановая, просто индикативные ориентиры устанавливают другие институты, а не Госплан.

В начале XX века, когда люди пересели с извозчика на автомобиль, они думали, что через 50 лет будут летать по воздуху, еще через 50 лет фантасты писали о мгновенной транспортировке (разобрали тело на молекулы, а через 10 000 километров собрали), но мы уже 100 лет ездим на автомобилях, хотя давно изобретены закрывающие этот вид транспорта альтернативы.

Да и, если быть честным, не так уж много по-настоящему фундаментальных открытий сделано. Число ученых в мире сокращается, открытия мельчают. Пресловутый интернет, кстати, по различным исследованиям, не так уж принципиально поменял и экономику, и жизнь в целом. Его новаторский вклад переоценен. 50 лет назад Гагарин полетел в космос, а мы думали, что уже в XXI веке мы будем летать на звездолетах, как минимум, колонизировать Марс. Но американцы даже на Луну за 40 лет еще раз не слетали (что, кстати, ставит под вопрос и достоверность первой экспедиции).

Где новые источники энергии? Где безотходное производство? Где лазерные бластеры и «пыльные тропинки далеких планет»? Где роботы, которые полностью заменили человека на производстве и дали ему свободное время для творчества? Про «антигравитаторы» и «машины времени» даже не будем напоминать… А ведь наука не могла поставить себе цели, которых не могла достигнуть…

Медицина вызывает сильные подозрения в шарлатанстве: ей несколько тысяч лет, а она не научилась даже лечить насморк. Как известно, и леченый, и нелеченый насморк проходит ровно за неделю. Разница в продолжительности жизни в 10–15 лет в сравнении с двумя веками ранее, не впечатляет. Да, уменьшилась детская смертность и смертность от эпидемий старых, но появляются вирусы и болезни новые, и к ним медики не готовы.

Современное искусство, ранее бывшее источником социальных и гуманитарных инноваций, давно и напрочь потеряло этот статус. Люди искусства либо маргиналы, либо удачливые медиа-карьеристы, но никак не новаторы.

В сфере религии, даже признавая некое возрождение в исламе и Православии, трудно отделаться от ощущения, что святые, пророки, творцы новых религий, а не мелких сект, стали подзабывать наш мир, поскольку не появлялись уже слишком давно.

Обилие философов-постмодернистов также говорит о том, что мы переживаем скорее эпоху количества, а не нового качества. Философов было много в эпоху Просвещения, много, но ни одного настоящего. Как грибы после дождя они плодились в эпоху Возрождения. И мы сейчас с трудом вспоминаем их имена. То же количество, не переходящее в качество, было и в эпоху эллинизма. Нет, не Тоффлер со своим «Футурошоком», а Фукуяма с «Концом истории» оказывается прав, хотя последнего засмеяли настолько, что он в ужасе сам отказался от своей концепции. И напрасно.

Вместо инноваций нам предлагают разговор о них и занимаются симуляцией инновационной деятельности. Можно привести много симуляций из области политики, экономики, техники.

Сфера, от которой зависит будущее человечества, в которой это будущее производится — сфера образования — полностью подверглась симуляции. Сегодня нередки случаи фальсификации учебных работ. Абитуриент-филолог выбрал на вступительном сочинении свободную тему. Он сам придумал название, сюжет и главных героев произведения «современного советского писателя», критически разобрал конфликт этого произведения и его «мораль».

И получил пятерку. Другой студент-социолог написал диплом, в котором постоянно цитировал несуществующие, но якобы переведенные им работы современных западных социологов. Он закончил с «красным дипломом». Большое количество студентов, не-отличников не были столь изобретательны, они просто заказывали старшекурсникам и аспирантам написание рефератов, курсовых, дипломов, а затем и диссертаций.

Интернет придает всему этому процессу еще более гротескные формы. В сети можно скачивать все. Целые порталы рефератов, курсовых и дипломов. На уличных развалах — коллекции дисков со школьными сочинениями, ответами на вопросы по всем видам экзаменов. В подземных переходах — дипломы любого вуза страны.

Сегодня существуют целые программы, типа «антиплагиат», позволяющие найти источник сданных преподавателю рефератов и курсовых. Однако против хэнд-мэйд или, точнее, брейн-мэйд работ эти программы бессильны. Точно так же они не способны выявить и фальсифицированные ссылки и источники, так как хороший фальсификатор может позаботиться насчет того, чтобы сначала запустить в интернет псевдоссылки и псевдоупоминания придуманных им ранее работ и авторов.

Преподавательское сословие тоже не отстает от моды. И дело не только в вульгарном взяточничестве на экзаменах. Сама пресловутая научная жизнь сводится к повторению десятилетиями читаемых лекций, к постоянным публикациям тезисов виртуальных конференций (на которых никто не выступает и уж точно не ведет научных дискуссий), к формальным защитам, где все предварительно оговорено с оппонентами и рецензентами и главной фазой является банкет. Профессора путешествуют по межрегиональным форумам и круглым столам, тусуются в надежде получить новые связи и информацию о грантах. Выполнение этих грантов так же симулируется, и это, как ни странно, мало заботит грантодателей, которые просто осваивают фонды и часто получают откаты.

Чрезвычайно распространено виртуальное соавторство, взаимное договорное цитирование и даже (высший пилотаж) раскрутка псевдопроблем, под решение которых выбиваются фонды из правительства и иных внебюджетных источников, организуются псевдонаучные коллективы.[4]

Получение премий, научных званий и степеней оказывается символическим капиталом, превращающим ученого в медийный персонаж, псевдоэксперта, который, уже пользуясь своим влиянием, способен пролоббировать любые бюджеты по любой проблеме для дружественного научного коллектива.

С развитием и становлением бизнеса в эту сферу приходит и коммерческий интерес. Ученые подписывают псевдоэкспертные заключения о полезности или вреде тех или иных материалов, продуктов питания, промышленных проектов. Организуются псевдоассоциации и институты (вроде «Всероссийской ассоциации стоматологов»), которые активно участвуют в прямой рекламе и влияют на продажи. Социологи пишут липовые отчеты для политиков и публикуют заказные рейтинги и формирующие опросы (опросы, где важна информация, содержащаяся в вопросе, а не сам ответ).

Многим «открытиям» придается сенсационная форма, чтобы книги имели коммерческий успех (как вам название: «Вирус СПИДа — выдумка биологов»?), а сделанная на основе «открытия» продукция — хорошо продавалась (возьмите распространенные сейчас диеты на основе группы крови). Согласно одному из исследований, большая часть публикаций в одном из ведущих западных научных журналов была написана учеными, которые непосредственно получали деньги от фондов и организаций, заинтересованных в определенных результатах исследований.

Таким образом, это не только наша, но и западная тенденция. Повсеместное распространение тестовой системы облегчает работу преподавателям и симуляцию — студентам. Когда критерии оценки заранее известны, не надо много труда, чтобы подогнать все что угодно под критерии и требования. Единственный действенный способ борьбы с симуляцией выглядит аморально и нелегитимно — это крайний субъективизм преподавателя. Если профессор перед экзаменами заявит, что никаких билетов и заранее данных вопросов не будет, что он намерен спрашивать все, что ему захочется и оценивать, как ему вздумается, то невозможно будет даже написать шпаргалки, придется учить действительно ВСЕ.

Подгонка под заданную матрицу и критерии является главным навыком современного образования, а господство матрицы и критериев тем самым только укрепляется. Это же касается такой специфической матрицы как псевдосенсационное разрушение «основ», которое идет повсеместно и не ведет ни к каким разрушениям, поскольку количество таких «опровержений и разрушений» и их фантастический вид только обесценивают и дискредитируют все «разрушительные и революционные» результаты, заставляя публику искать спасение в уютной традиции (например, «творчество» лжеисториков Носовского и Фоменко только укрепляет традиционную историографию и дискредитирует все возможные действительно иные новаторские попытки посмотреть на исторический процесс, источники, факты).

Подобно тому, как иконка в виде папки с документами на рабочем столе компьютера изображает то, что она отменяет (бумажную папку с бумажными документами), современное образование есть изображение образованности, которая давно уже отменена системой и не ценится ею. Отсюда и стагнация, невозможность ожидать технических, научных, социальных и гуманитарных инноваций, разговор о которых только изображает то, что он отменяет. Несмотря на огромное количество узких экспертов в самых различных областях, ни все вместе, ни по отдельности они не производят инновации ни вообще, ни в своей сфере ответственности. Они выступают «говорящими головами», их ареопаг есть высшая власть в сфере знания, но система не по силам (вопреки афоризму «знание — сила») ни одному из них, ни всем вместе.

Симуляция и нежелание обновлений появились не вдруг, не свалились с неба. На самом деле модернизм как инновационная идеология имеет много грехов перед человечеством. Прежний модернизм был не только источником инноваций, но и в гораздо большей мере источником жестокого уничтожения прежних форм жизни, которые были объявлены консервативными и реакционными. Все, что якобы мешало прогрессу, подлежало уничтожению.

Жестокости модернизма и жертвы во имя прогресса действительно вызвали шок у человечества и оно среагировало сворачиванием модернистской программы, включило систему мягкого замораживания прогресса, симуляции, гуманизма и экологизма.

Означает ли это, что модернизм должен умереть? Нет, умереть должен старый модернизм, который не столько творил новое, сколько разрушал старое. Новый модернизм, (неомодернизм) провозглашает: прежние формы природы, общества, человека должны не уничтожаться, как якобы мешающие прогрессу, а сами обновляться.

Например, старый модернизм вел борьбу с религией, как «пережитком прошлого», новый же выступает за инновации внутри самой религии. Причем, эти инновации должны вырасти из ее сердца, а не в качестве реакции на изменение среды. Смотрите: проповеди и причастия в интернете — это не инновации в религии, а профанация и симуляция инноваций, а вот глубокая разработка богословского и мистического наследия, открывающая новый духовный опыт, ведущая к новой святости и новым святым — это инновация. Не существует некой особой инновационной сферы в обществе и некоего инновационного сектора, в противоположность неким, якобы вечно консервативным институтам и секторам. Инновации возможны везде и должны быть везде, здесь и сейчас. Все, что я вижу вокруг себя, можно улучшить, сделать совершеннее.

Современный мировой кризис имеет не экономическую и не финансовую природу. Это кризис утраты инновационного потенциала, отсутствие новых форм взаимоотношения народов и новой идеологии взамен уставших коммунизма и демократии, а также отсутствие новой финансовой системы, новых производств, инноваций в системе распределения и проч.

Именно поэтому только инновации могут нас спасти и от мирового кризиса и вообще в историческом масштабе.

Подобно тому, как первобытные общества сменились первыми государствами и империями, подобно тому, как феодальные общества сменил современный капитализм (в том числе и в форме госкапитализма), современное общество будет заменено другим, новым обществом.

Мы должны поддерживать эти ростки. Цели и задачи наши вытекают отсюда.

1. Мы должны искать единомышленников, объединять их, обеспечивать им площадку для коммуникаций.

2. Мы ставим своей целью разоблачать симуляцию, лжеинновации.

3. Мы идеологически боремся с мракобесием и консерватизмом и его различными формами, прежде всего с теми, кто рядится в тогу науки (например, пресловутым «Римским клубом», доказывающим, что человечеству не хватит ресурсов, а значит, пора сокращать население, спасать «золотой миллиард» и проч.

4. Мы идеологически боремся с прежним отрицательным модернизмом и его методами, с теми, кто уничтожает и критикует старые формы, вместо того, чтобы предлагать новые.

5. Мы занимаемся популяризацией настоящих инноваций, как технологических, так и гуманитарносоциальных.

Оппонент. Что бы вы сказали молодым, тем, кому сейчас 20лет или около того? Пусть это будет сказано упрощенно, главное, чтобы понятно.

О. М. Если 20 лет или около того, это значит, что я обращаюсь к поколению, которое через 20 лет будет править Россией. И Россия будет такой, какой ее сотворит сегодняшняя молодежь. Действительно, через 20 лет те, на чьих плечах сегодня лежит судьба России, станут пенсионерами, другие будут еще молоды. 20 лет — не так много: это ровно столько, сколько вы уже прожили. Следующие 20 лет пролетят быстро. Но сколько может случиться за эти годы! Через 20 лет мир будет абсолютно не похож на нынешний. Не верите? Что происходило с нашей страной, пока вы росли и взрослели?

Вернемся на 20 лет назад. Сегодняшние молодые не узнали бы мир, в котором появились на свет. И дело не только втом, что тогда не было интернета, персональных компьютеров и мобильных телефонов, а нефть стоила всего 10 долларов за баррель.

Главное, на Земле существовала еще одна сверхдержава — СССР, куда входили, кроме России, еще 14 сопредельных стран, в том числе Украина, Грузия, Молдавия, страны Балтии, те, кто сегодня стремятся стать членами НАТО или уже ими стали. Не было никаких войн в Чечне и вообще никаких межнациональных проблем, представители разных национальностей соревновались друг перед другом в гостеприимстве. Руководители Чехии, Польши и других стран Восточной Европы, в том числе части Германии (ГДР), приезжали в Москву получать указания и ни в каких снах не могли представить, что на их территориях будут стоять натовские военные базы.

Не было косовской проблемы, албанской, хорватской, сербской, македонской… Потому что Югославия была единой страной, и при этом процветающей — недавно в Сараево прошла зимняя Олимпиада. Евросоюза, а тем более валюты евро, не существовало даже в проекте.

Зато по всей Европе бушевало «зеленое» и антивоенное движение (поддерживаемое СССР), молодежь пикетировала натовские военные базы, устраивала марши мира и готова была через несколько лет взять власть и сказать: «Гуд бай, Америка!».

На СССР ориентировалось полмира. Большая часть стран Африки, Ближнего Востока, Латинской Америки, часть Юго-Восточной Азии. Неприсоединившиеся страны, типа огромной Индии, находились в дружеских отношениях. Большинству из молодых развивающихся стран СССР помогал материально. В Москве учились сотни тысяч иностранных студентов. Валовой национальный продукт СССР был всего в полтора раза меньше, чем у США, а ведь США грабили другие страны мира, а не помогали им. Диктаторские фашистские режимы, которые Америка поддерживала в некоторых странах, чтобы американские корпорации могли грабить их экономику, падали один за другим. При этом «горячих точек» на Земле было раз-два и обчелся: пара в Латинской Америке, пара в Африке, Палестино-Израильский конфликт, Афганистан… Таких точек сейчас десятки по всему миру. А операций, вроде тех, что США предпринимали против Югославии, Ирака, Афганистана, не было и быть не могло. Даже маленькое вторжение США на Гренаду вызвало величайшую бурю возмущения в мире. В самой Америке люди рыли под загородными домишками бомбоубежища на случай ядерной войны. Так их запугало собственное правительство «русской угрозой».

СССР опережал США в космической отрасли, у нас было даже больше спутников на орбите, не говоря про орбитальные станции, которых США вообще не имели. Мы были первыми в авиастроении, в ряде фундаментальных наук (некоторых отраслях физики, в математике). Десятки тысяч лучших мировых ученых работали и преподавали в СССР, а не в американских университетах, как сейчас. СССР брал больше всех золотых медалей на всех Олимпиадах. Население России (внутри СССР) росло, а не уменьшалось почти на миллион человек в год, как сегодня. И при этом не было безработицы, все были обеспечены недорогими продуктами питания, жильем, хорошей бесплатной медициной, лучшим в мире бесплатным образованием, детскими садами, возможностью заниматься спортом, культурно отдыхать. Уровень преступности был ниже в несколько раз. Родители не боялись с четырех лет отпускать детей на улицу без присмотра. По всем мировым показателям благополучия (ВВП надушу населения, доля людей с высшим образованием, продолжительность жизни и проч.) СССР занимал места в первой двадцатке стран мира, а по основным — в первой десятке (из более чем 200 стран!). Нобелевские лауреаты по экономике (например, В. Леонтьев) предсказывали нам к 2000 году четырехкратный рост ВВП и полное решение довольно острой жилищной и продовольственной проблем.

Эти предсказания не сбылись… Как и многие другие. Например, Китай был тогда, 20 лет назад, символом нищеты и отсталости. Все предсказывали огромный рост экономики Японии. А оказалось, что Япония с тех пор топчется на месте, а Китай вырывается в мировые лидеры.

Что же случилось? Как же так быстро, за 20 лет, сильно переменился мир? И главное, почему он переменился в худшую, опасную и невыгодную для нас да и, пожалуй, для всех, сторону? Что произошло? А если тенденции останутся прежними, то какой же ужас ждет всех нас еще через 20 лет? Все то же, но в несколько раз хуже? И Россия распадется, и «горячих точек» в мире станет больше? Может, мир вообще превратится в одну «горячую точку»? С другой стороны, никто не поручится, что через 20 лет не будет США или Евросоюза, нет гарантий, что Китай обманет прогнозы, а стремительно расти будет, например, Индия…

Каким будет мир, во многом зависит от тех, кто сегодня принимает решения, а через 20 лет будет зависеть от нынешних молодых. Так же как и 20 лет назад все зависело от поколения тех, кому тогда было 40 лет. Нет никаких «тенденций» и «трендов». В истории не действуют фатальные закономерности! Любое историческое мгновение может стать точкой перелома даже самой неминуемой тенденции.

Многие опасные для России тренды уже удалось изменить на позитивные за последние восемь лет, во время правления В. В. Путина, другие предстоит изменить. Но прежде чем подойдем к вопросу что нужно делать, мы должны ответить на вопрос: кто запускает опасные для России сценарии? За всеми «тенденциями» стоит чья-то воля, они не берутся с неба. Их запускают те, кто знает, что историю творит человек.

Тогда, 20 лет назад, у власти в СССР стояли люди, убежденные, что существуют некие «законы истории», аналогичные законам природы, согласно которым во всем мире должен победить «коммунизм», а «капитализм» наоборот, рано или поздно проиграет. Приближать победу коммунизма можно и нужно (и это делалось), но все равно это только некая помощь тому, что и так произойдет — своего рода «закат солнца вручную». Поэтому борьба за мир и за разоружение, а также помощь национально-освободительным движениям велись в «штатном режиме», никто не требовал результата к конкретной дате.

Иное дело США. В 1980 году избранный президентом США Р. Рейган сказал: «После Второй мировой войны мы были сильнее Советов, во времена Хрущева мы были на равных, сейчас мы отстаем». Он решил переломить гибельную для Америки тенденцию. Бывший голливудский актер, знающий толк в рекламе и манипуляциях массовым сознанием, был уверен, что людей можно убедить в чем угодно, даже вопреки очевидным фактам. Рейган играл ва-банк, для него это был последний и решительный бой.

Многомиллиардные суммы тратились на формирование в нашей стране сети агентов влияния, которые с помощью лживой подрывной литературы должны были, по сути, перевербовать элиту страны, интеллигенцию.

Подпольно, из рук в руки, передавались миллионы так называемых «самиздатовских» брошюр, которые под видом «скрываемой от народа правды» смешивали с грязью наше прошлое, настоящее, а тем самым и будущее.

Все население СССР входило в «золотой миллиард» человечества по уровню благосостояния, целые континенты, сотни стран жили хуже, чем большинство жителей нашей страны. Но элита (а затем и все население) постепенно проникалось убеждением, что живет чуть ли не в самой худшей в мире, самой бедной, самой отсталой стране. Экономический рост тогда был по 3 % в год (именно столько США показывают последние пять лет и мало беспокоятся), но жители СССР были уверены, что страна катится в пропасть, а правительство и государственная власть — самые некомпетентные в мире. Возникли присказки и поговорки: «Только в этой стране может быть…», а дальше автоматически цеплялся какой-нибудь недостаток, наверняка, знакомый всему человечеству (очереди, мусор, бюрократия и проч.).

Еще в середине 1970-х годов американцам путем интриг и провокаций удалось создать «горячую точку» возле нашей границы, в Афганистане, и руководство страны приняло решение ввести туда войска. США решили выжать из этого факта максимум. Мало того, что непопулярную и непонятную войну проклинали внутри страны, США провели пиар-кампанию по всему миру (частью которой был бойкот Олимпиады в Москве) и добились торможения строительства наших газопроводов в Европу (что лишало экономику части запланированных доходов). Поставляя оружие афганским боевикам, США по сути превратили афганскую операцию в настоящую войну и представили ее в арабских странах как войну СССР с мусульманским миром. Под этим предлогом Рейган уговорил арабских шейхов нанести экономический удар по СССР — увеличить добычу нефти и снизить ее мировую цену в несколько раз.

В СССР возник серьезный дефицит продовольствия. Используя влияние Римского Папы, поляка Иоанна Павла II, в Польше была создана антиправительственная организация «Солидарность», которая начала забастовки. Предполагалось, что это послужит примером для других стран и для простого народа СССР. Удары сыпались на престарелое руководство нашей страны один за другим.

Последним ударом был блеф Рейгана по поводу Стратегической Оборонной Инициативы (СОИ) — космической системы, которая якобы нейтрализует советские ядерные ракеты. Хотя специалисты убеждали М. Горбачева, что такую систему создать невозможно, руководитель страны, в обмен на прекращение финансирования СОИ, пошел на сокращение вооружений по американскому сценарию и согласился на политику «гласности». Это значило, что теперь все антигосударственное подполье легально могло вести свою агитацию.

Многомиллионные тиражи газет и журналов подвергали очернению буквально каждую страницу нашей истории. Людей готовили к тому, что они, недочеловеки, обязаны внимательно слушать, что им будут говорить из-за границы, записывать их рецепты и приказы и строго следовать им, раз уж сами ни на что не способны.

Когда в 1988 году Рейган покинул свой пост, СССР уже не был страной, которая, по признанию того же Рейгана, в 1980-м была «впереди США». СССР был нанесен смертельный удар. Уже в 1989 году по всей стране вспыхнут забастовки, в республиках СССР пройдут кровавые межнациональные столкновения. А еще через два года не будет СССР, и власть перейдет к людям, которые станут слушать американских советников.

С побежденным не церемонились. Началось натуральное разграбление страны под видом «реформ», сотни миллиардов долларов текли на Запад, к победителям. В России свирепствовал криминал, открытое мошенничество (МММ), страну сотрясали забастовки, постоянные выборы, межнациональные конфликты, шла война в Чечне, то и дело следовали теракты. Население стало сокращаться по миллиону в год, ВВП упал в два раза. Только сегодня удалось восстановить уровень «предреформенных» лет, а это значит, что почти за 20 лет мы вернулись на то место, с которого начали «реформы». Россия потеряла 20 лет, тогда как другие страны продолжали уходить в отрыв.

Да, СССР не был совершенным государством. Как и всякое другое государство, он имел недостатки. Устаревшая идеология, низкая вертикальная мобильность, приводившая к застою элит, к несменяемости власти, отсутствию «свежей крови», скованность частной инициативы, неумение реализовать огромный научный потенциал и многие другие проблемы. Но все эти вопросы, если так можно сказать, технического порядка. Реформы были необходимы, но для них вовсе не обязательно было разрушать страну до основания. Отбрасывать свою экономику на полвека назад, уничтожать собственное население (избыточная смертность за годы реформ превысила 2 миллиона человек — столько Российская империя потеряла в Первую мировую войну!). Да, реформы были необходимы, но их цели и задачи должны были произрастать из наших собственных проблем и потребностей, а не браться из советов западных «специалистов», которые действовали исходя из интересов того же Запада, а никак не из наших.

И все-таки эти 20 лет прошли ненапрасно. Мы получили бесценный опыт, опыт холодной войны. 1000 лет Россию пытались покорить силой, каждые 100 лет против нас организовывалась интервенция, грозящая полным уничтожением нас как государства. Гитлер, Наполеон, Карл XII, польская интервенция… И каждый раз мы побеждали. В конце XX века был применен новый способ. Государство разрушили мы сами, потому что нам поменяли сознание, уничтожили нашу историческую память. Любую неприятность, даже прыщ на заднице, нас научили связывать с недостатками государства. А лечение недостатков учили искоренять самым радикальным образом (по принципу: гильотина — лучшее средство от перхоти).

Нам говорили, вся проблема в коммунизме. Дескать, холодная война велась против этой идеологии. Она оказалась несостоятельна и поэтому мы остались в проигрыше. Что ж, сегодня коммунисты в России имеют поддержку всего 10–15 % населения. Казалось бы, США и НАТО давно пора успокоиться и сказать: мы выиграли холодную войну, а теперь, когда коммунизма нет, — мы ваши друзья!

Однако мы наблюдаем интересную картину: теми же методами, которыми производились «бархатные революции» в Восточной Европе, сегодня делаются «цветные революции» в странах СНГ. Мы видим, что блок НАТО уже перешагнул границы бывшего СССР, и сегодня идет речь о вступлении в НАТО Украины — исторической части России — Руси. В Чехии и Польше устанавливаются системы противоракетной обороны, той самой СОИ, которая была блефом у Рейгана и которая становится реальностью у Буша. А ведь когда Горбачев давал согласие на объединение Германии, его заверяли, что блок НАТО вообще не планирует расширяться, а гонки вооружений в космосе не будет вообще. Сегодня НАТО науськивает против России своих шавок — Грузию и Прибалтику. Европейские газеты каждый месяц устраивают новую травлю России, как в худшие времена холодной войны.

Но с кем продолжают США вести эту войну, если коммунизм побежден? Войну продолжают вести с Россией. А коммунизм и 20 лет назад был только прикрытием, способом заставить воевать против своей же страны слишком легковерных граждан. Некоторые из них каются: «Мы целили в коммунизм, а попали в Россию», а некоторые так до сих пор и продолжают войну против своей страны, прививая народу «комплекс неполноценности».

Но раз война не окончена, нельзя и говорить, что страна проиграла холодную войну. Да, проигран бой, но не война, В 1941 году мы тоже потеряли территории, на которых жило 40 % населения и был сосредоточен серьезный экономический потенциал. Мы понесли тяжелые потери, но потом оправились и дошли до Берлина. Пока Россия жива, война не окончена, и мы, получившие бесценный опыт, прививку от антипатриотической заразы, победим врага тем же мечом, с которым он пришел к нам! Мы еще дойдем до Вашингтона, то есть сделаем им в Америке свою «бархатную революцию»!

Но пока рано говорить об этом. Да, за последние восемь лет, время правления президента России В. В. Путина, России удалось сойти с пути в историческое небытие. Был остановлен распад страны. И дело не только в умиротворении Чечни. Сейчас мало кто помнит, но еще 10 лет назад «всенародно избранные губернаторы» приезжали в Москву как удельные князья и разговаривали с президентом чуть ли не на равных, выторговывая себе огромные куски государственной собственности и федерального бюджета. А если учесть, что за каждым таким губернатором стояли финансирующие его выборы олигархи, нетрудно представить, что приватизации подверглись не только крупные предприятия, но целые территории вместе с населением.

Путин восстановил государственность России, ее суверенитет. Из правительства были вышвырнуты всевозможные иностранные советники, которые, по собственному признанию, занимались именно разрушением экономики в угоду Западу (см., например, откровения бывшего главного экономиста Всемирного банка Дж. Стиглица). За последние годы ВВП России почти удвоен, и мы, наконец-то, достигли предреформенного уровня. Начала увеличиваться рождаемость. Укрепляются армия и флот. Выплачены огромные внешние долги, которые в свое время сделали Горбачев и Ельцин. Сформирован огромный стабилизационный фонд и золотовалютные резервы, позволяющие с оптимизмом смотреть вперед. Но все отмеченные достижения — не повод успокаиваться. В мировой холодной войне эти победы можно сравнить с победой под Москвой в 1941 году. Враг остановлен, мы доказали сами себе, что можем побеждать и рассчитывать на собственные силы, но до Сталинграда и Курской дуги, до коренного перелома еще далеко.

Список проблем России, наверное, не уместился бы на нескольких листах. По-прежнему смертность превышает рождаемость, население сокращается. По-прежнему критически обстоят дела с продовольственной безопасностью и сельским хозяйством. Половину продуктов мы завозим из-за рубежа, а значит, зависим от внешних поставщиков, в любую минуту могущих взять нас за горло. Территории Дальнего Востока обезлюдели, на них с вожделением смотрит растущий Китай. На юге поднимает голову исламский экстремизм и терроризм. С Запада России угрожает НАТО.

По сути, страна зажата с трех сторон, и при этом внутри самой страны нет чувства опасности. Огромная часть населения, особенно в сельских территориях, просто спивается. Другие, чуть более благополучные, имеющие работу, погрязли в мелком потребительстве. Их досуг — бесконечные телесериалы или компьютерные игры, а предел мечтаний — поездка за границу.

К тому же, Запад и не прекращал со времен перестройки финансирования огромного количества некоммерческих организаций, которые продолжают распространять антигосударственную и антипатриотическую идеологию и заражать ею широкие слои интеллигенции. Трудно' что-то требовать от людей старшего поколения, чей пик жизненной активности пришелся на период главного идеологического удара Запада по нашей стране, на время тотальной манипуляции и тотального антипатриотизма. Их антигосударственная закваска настолько крепка, что почти не поддается перевоспитанию. Но эти люди уже и не нуждаются в перевоспитании. Их золотое время ушло. Они хозяйничали в стране в мрачную эпоху конца 1980-х и 1990-х годов. Эти «шестидесятники» (поколение, бывшее молодым в 1960-е годы) показали свою гнилую сущность и они должны уйти с исторической сцены. За их умы не стоит биться. Имеет значение только то, что думает молодежь.

Сознание молодежи — вот настоящее поле боя. Если молодежь будет патриотичной, будет видеть в государственных делах свое дело, то Россия имеет все шансы на выживание, и тогда курс, начатый во время президентства Владимира Путина, будет продолжен и получит опору у самой сильной, энергичной, растущей, здоровой части нации. Россия будет расти и мужать вместе с ростом и возмужанием нынешнего молодого поколения.

Что же представляет собой это «поле боя» — сознание современной молодежи? Будем честными — картина не очень привлекательна. К сожалению, нужно констатировать: разрушение сферы образования было одним из главных приоритетов Запада. В течение полутора десятков лет и до сих пор в школах и вузах обучают по учебникам истории, чей выпуск финансировал скандально известный американский магнат Джордж Сорос. Вместо настоящей истории России школьники и студенты впитывали русофобские мифы.

Такое школьное образование подкреплялось и внешкольной массовой культурой. Были забыты отечественные мультики и фильмы. Десятки теле- и радиоканалов транслировали продукцию Голливуда — огромного «рекламного агентства», стоящего на службе у западных правящих кругов и имеющего целью утверждение на всей планете западных культурных стандартов. Эти стандарты плохи не потому, что западные, а потому, что делают представителя любой другой культуры нестандартным, неполноценным, человеком третьего сорта, который обязан смотреть в рот западным лидерам и выполнять их команды хоть в политике, хоть в экономике.

Если молодой американец живет в сфере неких позитивных иллюзий (например, он уверен, что Америка выиграла Вторую мировую войну, первой полетела в космос и, вообще, является лучшей страной в мире), то молодой россиянин, наоборот, как бы не испытывает никаких иллюзий. Он во всем разочарован, ко всему относится цинично. Часто он даже не знает, кто выиграл Вторую мировую войну и кто первым полетел в космос, а главное — не хочет знать. В учебе он ленив и нелюбопытен, потому что учеба неинтересна, не вдохновляет. Бессмысленная учеба находит свое продолжение в таком же бессмысленном отдыхе. Бесконечные дискотеки, походы за «Клинским», тусовки, бесцельные встречи, расставания, убивание времени… Если для старшего поколения религией были деньги, то нынешняя молодежь не озабочена даже этим. Недаром стремительное развитие получило движение «Эмо», пропагандирующее бессмысленность существования, депрессию, декаданс, жалобы на жизнь, даже суициды и членовредительство.

Впрочем, принадлежность к какому-либо движению — это признак продвинутое™, какой-то рефлексии, принципиальности. Большинство же просто играет в компьютерные стрелялки, смотрит фильмы с Брюсом Уиллисом, пьет пиво или употребляет легкие наркотики. Все это сочетается с повальной симуляцией учебного процесса. Рефераты и курсовые скачиваются из интернета, тесты на экзаменах угадываются или срисовываются со шпаргалок. Иногда дипломные «корочки» просто покупаются.

Современные молодые люди в большинстве своем ни на что не годны как профессионалы. Их не возьмут на высокооплачиваемую работу. А жизнь в постоянной нужде при наличии потребительского взгляда на жизнь, стимулируемого рекламой, вызывает в лучшем случае озлобленность, в худшем случае толкает на путь криминала. В малых городах и депрессивных территориях эта проблема достигает критической точки. Большинство подростков, лихо заломив кепку на затылок и перемежая речь блатными и матерными словечками, видит для себя героев в тех, кто уже «отсидел», сумел сколотить свою «бригаду», кто, на худой конец, просто умеет хамски разговаривать с милицией, учителями, представителями власти. Студентам из крупных городов, из интеллигентных семей трудно в это поверить, но на самом деле приезжему молодому человеку, а тем более девушке, в депрессивном городе невозможно даже дня провести на улице и не испытать той или иной формы «приставания».

Могут возразить, мол, не слишком ли мрачную картину я рисую? Сколько молодых людей проявляют активную жизненную позицию, учат английский язык, устраиваются на любую работу, например, в «Макдональдс» или в фирмы сетевого маркетинга. Разве все они не честно пытаются заработать трудовую копейку? Разве они неактивны? Разве они ленивы? Многие из них идут еще дальше — рискуют наняться на работу в другие страны — Канаду, США, Англию. Они работают нянечками, уборщиками, чернорабочими, а не сидят на шее у родителей…

Может быть, у кого-то эти факты и вызывают гордость и слезы умиления за наше молодое поколение, но давайте представим себе американских молодых людей, которые бросили все и через ту же систему «Work and trevel» приезжают работать в отдаленные городки Сибири и Урала санитарами в больницах, поломойками, продавцами сосисок. Представим себе, что перед своими родителями они оправдываются тем, что «поехали подучить и усовершенствовать русский язык». Абсурдно, не правда ли?

Давайте будем честными: найти работу, причем до-, стойную, можно и в нашей стране. Молодежь едет на Запад и готова унижаться за копейки, но это компенсируется тем, что перед сверстниками, оставшимися в России, друзьями и подругами, они будут выглядеть «круто», потому что работают на Западе и знают английский язык. Помогать нашим ветеранам в доме престарелых — это не круто, а быть уборщицей в доме какого-нибудь, возможно, бывшего фашистского офицера — прикольно. И даже студенты из так называемых престижных вузов мечтают о стажировках и аспирантурах в западных университетах второго сорта, мечтают попасть на работу в иностранные компании. У всех этих «лучших представителей современной российской молодежи», активной и учащей иностранные языки, нет элементарного уважения не только к собственной стране, но и к самим себе. А это веши взамосвязанные. Не только я — часть России, но и Россия — часть меня. И если я эту часть не уважаю, то буду испытывать постоянный комплекс неполноценности, и это увидят окружающие, и они будут обращаться с таким человеком соответствующим образом.

И опять можно предвидеть возражение: разве вся наша молодежь антипатриотична? Разве не каждые несколько дней по телевизору показывают акции нацболов или скинхедов, которые обвиняют власти в продажности Западу или ведут уличные бои с чернокожими студентами? Разве не бьет тревогу наша интеллигенция по поводу излишнего роста в среде молодежи экстремистских националистических настроений? «Патриотизм — прибежище негодяев», — говорят они. Дескать, только те, кто ни на что не годны, находят себя, самореализуются в патриотизме.

Не нужно обманываться! Принципиально выступая против государственной власти, нацболы, например, так же играют на руку тем, кто хочет расколоть Россию, дестабилизировать ситуацию и прервать экономический рост. Неважно, что они не используют прозападные лозунги. Вспомним «цветные революции» на постсоветском пространстве. Они тоже часто совершались под лозунгами борьбы с криминалом, коррупцией, бедностью. В итоге к власти пришли те, кто воруют еще больше, но при этом держат курс на НАТО. Не важно, под какими лозунгами будет сделана революция, важно, кто придет к власти. А уж властью Запад признает только того, кто угоден самому Западу.

Псевдопатриотизм скинхедов вообще оборачивается своей противоположностью. Все солидные государства в мире стремятся расширять свое влияние, пропагандировать свой язык, обучать у себя студентов из других стран. Мы должны радоваться, что где-то люди копят деньги, чтобы приехать к нам учиться, а потом, вернувшись на родину, быть по сути агентами влияния России. Когда скинхеды избивают чернокожих, они наносят ущерб позитивному образу России в мире, а значит, ведут анти-российскую деятельность. Не важно, какими красивыми словами они прикрываются: настоящий патриотизм — это любовь к своей стране, а не ненависть к чужим. Ненависть к чужим нациям — это фашизм. Тот самый фашизм, который победили наши деды. И эта победа — самая славная страница истории России. Когда сегодня фашисты ходят по улицам наших городов — это осквернение памяти дедов и их подвига. Такое же осквернение, которое совершают натовские шавки в Прибалтике, когда демонтируют памятники нашим солдатам.

А есть и откровенные прозападные движения. Правда, некоторые из них существуют только на бумаге или в медиапространстве. Всевозможные «ПОРА», «Оборона», «Молодежное «Яблоко»», «Да!» не насчитывают и пары десятков членов. К тому же все они просто пляшут под дудку заграничных заказчиков. В слабых государствах таким молодежным движениям удалось сыграть свою деструктивную роль, поучаствовать в фальшивых «цветных революциях» и привести к власти марионеточные проамериканские режимы. У нас, в случае серьезной дестабилизации и серьезного финансирования, эта «пятая колонна» готова тут же вылезти из щелей и выполнить свою провокационную предательскую функцию.

Впрочем, не эти малочисленные поедатели западных фантов представляют реальную опасность, и даже не скинхеды с нацболами, доля которых в молодежной среде не составляет и 2 %. Истинная опасность исходит от основной массы миллионов равнодушных, немобилизованных, не видящих никакого смысла в своем существовании, растрачивающих свою энергию впустую молодых людей.

Трудно представить, чтобы, например, во время войны, когда немцы рвались к Москве, наши деды в тылу ходили бы на танцы, пьянствовали, играли в карты, да еще ругали государство, мол, такое-сякое, не защищает их социальные права — не дает жилье, не обеспечивает работой. А ведь сейчас, когда идет холодная война, когда НАТО размещает реальные, а не виртуальные базы у фаниц России и захватило уже историческую территорию влияния России, подавляющее большинство нашей молодежи половину своих разговоров ведет о музыке, шмотках, тачках, мальчиках-девочках, игровых автоматах, компьютерных игрушках. Да еще и брюзжит на государство, которое, оказывается, чего-то им должно.

Холодная война по своим последствиям не менее опасна, чем горячая. Посмотрите на российскую глубинку: разрушенные фермы, запустелые поля, каменные скелеты бывших заводов и фабрик. Ощущение такое, будто смотришь на кадры военной хроники, где показывают, как вся страна подверглась бомбежке.

На самом деле вместо настоящих бомб в России были взорваны информационные бомбы холодной войны. Это они поразили наше сознание и волю, сделали так, что мы сами же разрушили и собственную промышленность и собственное сельское хозяйство. Миллионы людей умерли, хотя должны были, по всем законам демографии, продолжать жить: умерли от пьянства, от безысходности, погибли в криминальных войнах, от не оказанной вовремя медицинской помощи. А сколько не родилось?

Зачем пушки и пулеметы, если мы сами прекрасно убиваем себя: Россия стоит на первом месте в мире по числу абортов, миллионы детей не появляются на свет. Экономические потери от проигрыша в холодной войне тоже гораздо больше, чем экономические потери от вторжения Гитлера. Так что не надо недооценивать холодную войну.

Любая горячая война по своей сути — это война не за уничтожение людей или экономики. Она имеет целью сломить волю и сознание народа, заставить его покориться, превратить в раба. Если этой цели, а именно слома воли и изменения сознания, можно достичь не военными методами, а через пропаганду, то горячая война оказывается ненужной. Если мы уже ведем себя как побежденные, если с восхищением смотрим на Запад, если нам наплевать на судьбу собственной страны, значит, мы уже сдались, мы уже жертвы.

И все-таки надежда есть. Сегодняшняя ситуация радикально отличается от той, что была в 1980-е и 1990-е годы.

В это время молодежь, будучи подверженной страшным манипуляциям, даже не осознавала, что с ней происходит. Сегодня «проснувшихся» становится все больше. Появляются истинно патриотические движения. Это клубы следопытов, скаутов, военно-спортивные клубы, поисковые отряды, православные молодежные движения, огромное движение реконструкторов (тех, кто воссоздает исторические события, битвы, а значит, всерьез занимается историей). Все это наши союзники!

Важно еще и то, что это новое поколение не сможет никогда проиграть холодную войну, потому что в холодной войне победа достается тому, чьи воля и разум тверже. Все эти новые молодые люди новой России уже никогда не променяют Родину за джинсы и жвачку, как делали несколько предшествующих поколений молодежи. Новое поколение уже получило прививку от антипатриотической заразы. Оно уже не наступит второй раз на грабли, не поддастся западным манипуляторам! Это поколение закалено и надежно как сталь! Оно — крепкий фундамент, на котором можно построить здание будущей великой России! И основа этой надежности — наш искренний, настоящий патриотизм!

Оппонент. Зачем нужен патриотизм? Какая от него польза? Разве не достаточно, что молодой человек сегодня овладевает сложными знаниями, современными профессиями и будет приносить пользу Родине непосредственно на своем рабочем месте. Делай хорошо свое дело, хорошо учись, плати налоги — вот и будешь патриотом…

О. М. К сожалению, не все так просто. Статистика свидетельствует: из России каждый год уезжает более 50 000 профессионалов, а всего за 1990-е годы, годы смуты и антипатриотического угара, страну покинули более полумиллиона ученых, профессионалов, как правило, молодых. Убытки от этой эмиграции не поддаются подсчетам. И дело даже не в том, что каждого из этих 50 000 страна растила, обеспечивала образование, охрану здоровья, безопасность. Дело в другом: культурный и интеллектуальный человек — такое же богатство нации как нефть и газ, даже большее.

Именно благодаря инновациям и работе квалифицированных кадров растет производительность труда, растет ВВП. Недаром США «перекачивают мозги» со всего мира. А начинается все просто. Уже студентом тебе предложат поехать подработать в Макдональдсе или, если ты студент престижного вуза, просто в «бесплатную» турпоездку для изучения языка. А когда станешь специалистом — высокий гонорар. И наши «профессионалы», воспитанные по принципу «Родина там, где меньше налоги и больше платят», с удовольствием бегут работать на чужого дядю.

Кстати, в самой Америке патриотизм принимает порой гипертрофированные формы: там не боятся переборщить. Они знают, что страна, где нет патриотов, обречена на бедность, вымирание и исчезновение. Кто-то скажет: легко американцам быть патриотами, ведь их страна самая могущественная и богатая, а как быть патриотами в нашей стране? Ответ прост: именно в нашей стране только и можно быть настоящим патриотом. Настоящий патриот не тот, кто любит страну, только пока она процветает, а тот, кто любит и защищает ее именно в тяжелый момент, тот, чья вера в эту страну только ее и спасает! Поэтому путь к богатству, процветанию, успеху страны начинается с патриотизма, а не наоборот!

В советской школе был серьезный технократический перекос, обусловленный ставкой на «профессиональное» образование. Математику, физику, химию зубрили по пять дней в неделю, на уровне, соответствующем европейским университетам. Зубрили все подряд, чтобы через 10 лет одни все начисто забыли, а другие, став хорошими учеными, уехали на Запад. В то же время отечественной истории уделялся один урок в неделю и то после четвертого класса, правоведение изучалось только в старших классах, тоже как неосновной предмет. Вот и выросли целые поколения «специалистов по синхрофазотронам», не знающих, что такое Родина и готовых променять или развалить ее в любой момент.

Крупнейшая геополитическая катастрофа века — крушение СССР. Она не могла бы произойти без поддержки широких слоев элиты, интеллигенции. Будем честными: за антинародные реформы Гайдара и Чубайса голосовали все наши наукограды. Не «знаний и профессионализма» не хватило нашей интеллигенции в самой читающей стране мира. Не хватило патриотизма, желания и умения разобраться, кому на самом деле выгодны «Беловежские соглашения» и приватизация.

И еще один, позитивный пример. Наши деды и прадеды в 1941–1945 годах наверное не блистали знаниями, широким умом, эрудицией и были «профессионалами» в своих профессиях не больше немцев или японцев. Но они победили, спасли 200-миллионную страну от уничтожения, от геноцида. Спасли не только свою страну, а весь мир от «коричневой чумы». Просто у них было самое главное — патриотизм. Любое государство сильно патриотами и существует в истории до тех пор, пока есть патриоты этого государства.

Оппонент. Ну, ладно, патриотизм — это хорошо, а зачем нужен активный патриотизм? Зачем развешивать ленточки на улицах, зачем выходить на какие-то митинги к посольствам? Зачем махать флагами? Разве недостаточно, что я в душе осуждаю теракты? Или недостаточно, что я не согласен с осквернением памятников советским воинам-освободителям? Что толку, если я буду митинговать на улице, где-то в другой части света, все равно не смогу реально повлиять на конкретную ситуацию?

О. М. Чтобы ответить на этот каверзный вопрос, давайте разберем конкретный пример. Зачем террористы напали на школу в Беслане? Им что, чем-то помешали сотни детей? Нет, дети-жертвы были нужны для привлечения внимания. Важно было заявить на всю Европу о «борьбе за независимость», воспользовавшись таким «информационным поводом». Важно, чтобы часть российского общества потребовала от властей «сесть за стол переговоров» с представителями сепаратистов.

Так вот, когда заказчики теракта видят, как, например, сотни тысяч жителей города Рима выходят со свечами на улицы и встают в живые цепочки, они внезапно понимают, что просчитались: Европа, оказывается, не с ними, она с детьми Беслана. Она не оправдывает терроризм. А что это значит для всех нас? Это значит, что заказчики теракта больше уже никогда не будут действовать такими методами, они поняли, что это не работает! А что было бы, если бы люди в Риме не вышли со свечами, а подумали, что, мол, мы своими свечами ничем не поможем далеким осетинским детям, что мы осуждаем терроризм только в душе? Как бы тогда заказчики теракта узнали, что они просчитались? Никак! А, возможно, даже бы подумали, что Европе все равно, что она «молчаливо одобряет», а значит нужны новые теракты…

А вот в самой России со свечами на улицы городов никто не вышел. Все просто молча перед экранами телевизоров «осудили»… На митинги протеста молодежь пришлось организовывать. Конечно, никто не был против участия в этих акциях. Но многие так и не поняли, зачем махать флагами и чем это может помочь пострадавшим… Не поняли, что демонстрируя солидарность и единство, они, прежде всего, помогали себе, давали понять террористам, что их никакими терактами не возьмешь, а значит, бесполезно эти теракты организовывать!

В каждой американской семье есть национальный флаг. В случае крупных побед (спортивных или военных, неважно) или, наоборот, трагедий американцы вывешивают свои флаги, демонстрируя единство нации, показывая всем, что народ невозможно расколоть никакими ударами, а значит — не стоит и в будущем пытаться это делать. Кроме того, американцы демонстрируют и поддержку своего правительства, показывают, что действия, которые оно осуществляет, — не только его, правительства, действия, оно непосредственно уполномочено народом. Они даже подталкивают правительство к определенным действиям, без всяких социологических зондажей проявляя свою волю и показывая, чего именно ждут от власти. Народ, таким образом, сам осуществляет непосредственную власть. Представьте, какой страх испытали бы несколько сот тысяч эстонцев (власти которых оскверняли могилу воинов-освободителей), если бы по соседству 150 миллионов россиян в один день активно выразили бы свой протест, а главное, потребовали бы от властей жестких мер. Наверное, охота совершать провокации и «дразнить медведя» исчезла бы надолго. Но сейчас плевки в сторону России со стороны натовских мосек продолжаются. Потому что огромная страна молчит и утирается.

Молчание всегда можно истолковать в ту или в другую сторону. И в самой России, и на Западе полным-полно писак, которые объясняют равнодушие и пассивность россиян «тайным несогласием с властью», страхом сказать свое слово. Дескать, россияне только и ждут, когда придет иноземная армия освободителей. А если бы мы не были равнодушны и не молчали, подобным рассуждениям не было бы места, и не выделялись бы миллиарды долларов на дестабилизацию в нашей стране. Враги поняли бы, что это бесполезно и оставили бы нас в покое.

Пора понять: то, что не проявлено, то не существует. Невозможно быть лучшим бегуном, сидя на трибуне. Нельзя быть добрым, не совершая добрых дел. Тот, чей патриотизм ограничивается собственной кухней, — не патриот.

Оппонент. Православие находится с бюрократией в тех же отношениях, что протестантизм — с рынком: они идеально подходят друг другу…

О. М. «Система от предписания переходит к расписанию» — говорил Бодрийар о современном обществе. Государство больше не хочет заботиться об образовании, потому что определенный тип, получаемый в процессе образования, не является условием господства. Условие господства — многообразие типов и их различия. Условие — это difTerance, причем развитый difTerance. Государство легитимирует себя как то, что способно обуздать хаос. Следовательно, хаос должен исподволь воспроизводиться системой как условие ее легитимации. Должен работать своеобразный «Хаоспром», который тут же обуздывает хаос новой, постоянно меняющейся формой духа, идеологией (кстати, и слово «газ» есть синтез слов «дух» — гейст и хаос).

Производство difTerance требует многообразия вузов, предметов, систем обучения, контекстов внешних для образования влияний. Отсюда — открытость системы образования всем ветрам: капиталу, политике, искусству, паранауке (вплоть до оккультизма), религии и сектам, болонскому процессу. Отсюда открытость всем методикам: everything goes! Отсюда постоянные реформы образования и изменения критериев. Реформы порождают различия между учениками и учителями, между поколениями учеников.

Поскольку различия могут производиться за счет структурной деятельности, за счет реформ и управления, манипуляции требованиями к образованию, а не за счет усилий самих учителей в процессе обучения, то государство отказывается и от обеспечения бесплатного образования, от стипендий (на которые можно жить), от высоких зарплат преподавателям и ученым.

«Образование теперь нужно не нам, а вам, поэтому не мы, а вы за него и платите, — говорит власть, — мы обеспечиваем лишь различия и закрепляем их в символических формах (документы, сертификаты и проч.), мы обеспечиваем право на выбор, право на differance».[5]

Настоящее образование сегодня, как в греческом полисе, где не было «государственного университета», получается на разнообразных семинарах, тренингах, курсах каких-нибудь гуру, в практической работе в компании или на производстве, в чтении книг частным образом, тогда как «обязательное образование» симулируется. Симуляция и дифференциация поддерживают друг друга.

Современное образование есть изображение образованности, которая давно уже отменена системой и не ценится ею. Отсюда и стагнация, невозможность ожидать технических, научных, социальных и гуманитарных инноваций, разговор о которых только изображает то, что он отменяет.

Бюрократия или ограничение каждого элемента системы «сдержками и противовесами», как несущего потенциальную угрозу системе (повышение комплексности, сложности системы за счет новых связей элемента, ограничения его свободы), возникает в обществе, где образование игнорируется или переориентируется на производство различий.

Если представлять, что на месте каждого чиновника может оказаться дьявол (то есть тот, кто своей нечестностью или некомпетентностью может нанести вред системе), то естественно, надо всеми способами ограничивать его свободы. Регламентировать, связывать сдержками и противовесами, ставить под контроль народа, что в результате повышает комплексность и дает возможность оппортунистического поведения, симуляции деятельности, перекладывания ответственности и проч. При этом предположение «потенциального вреда» действует как самосбывающийся прогноз: чем больше мы предполагаем в чиновнике потенциального дьявола, тем больше громоздим сдержки и противовесы и тем больше реальных дьяволов получаем.

Обратная стратегия состоит в том, чтобы предполагать (или сформировать) в каждом ангела и наоборот, давать ему максимум ответственности и свободы (как говорили греки: «честным людям не нужно много законов»). Православие родилось и действует в рамках стратегии: «воспитай святого и полностью доверься ему». Для него существенно воспитание и образование. Бюрократическое же государство возникает в рамках стратегии: «воспитай различных и ограничивай их, не давай им ничего сделать».

Православие в принципе не понимает, зачем плевать на воспитание, мучить систему образования реформами, плодить дьяволов, а потом не доверять им, придумывать, как с ними бороться («борьба с коррупцией!») и как их ограничивать («власть под контроль народа!»), если лучше с самого начала все внимание отдать образованию, чтобы воспитывать святых, а потом, наоборот, облечь их полным доверием и властью, убрав лишнюю регламентацию и сделав невозможным оппортунистическое поведение.

Естественно, настоящая бюрократия с недоверием относится к православному типу святости, который рассматривается не как абсолютный, а как один из возможных, одно из многих различий (опасное еще и тем, что выдает себя за единственное), а то и вообще как нечто симулированное. Такой подход говорит больше о том, кто смотрит, нежели о наблюдаемом, а также о постмодернистской бюрократии, чем о Православии. Имеющийся же в России ренессанс Православия скорее способствует дебюрократизации. Там, где Православие проникает в государство, оно отменяет рациональное поведение бюрократа (которое в данных условиях может привести только к оппортунизму) и заставляет принимать решение по совести, вне рамок инструкций и полномочий. Благодаря таким (и иным) внесистемным стимулам, система что-то вообще делает, а не работает вхолостую, не является чистым симулякром.

Бюрократия идеально соотносится с экспертократией. Эксперты возникают там, где уже велика комплексность системы, они есть те, кто спекулируют на комплексности, как бы упрощая ее, чтобы затем снова породить. В обществе, живущем по совести или по справедливости, вообще там, где есть простая ясность самого глубокого и великого начала, никакие эксперты не нужны. Эксперты спекулируют на тяге к простоте в условиях сложности.

Во всех великих исторических обществах (например, в древнем Китае, древнем Израиле, древней Греции) правили не эксперты, а поэты, пророки, святые и философы. Была система, которая их систематически порождала. Современная система производит различия (информационный мусор) и специалистов по их упаковке и утилизации (экспертов). В противном случае общество задохнулось бы от отходов собственной жизнедеятельности.

Когда Платон говорил, что государством должны управлять философы, это было не просто лоббированием интересов определенной профессии или личными амбициями. Философ есть тот, кому, во-первых, можно доверять по причине его полной неангажированности материальными благами, суетной славой, во-вторых, он всю жизнь экзистенциально проживает в постоянной кризисной ситуации и принимает решения в отсутствие регламентации.

Реальное управление и есть управление в отсутствие регламентации и в кризисной ситуации. Греческие философы в полисах воспитывали философов и вручали им власть, а не громоздили законы и инструкции. Они знали: в каждый отдельный момент управления каждая отдельная голова примет нужное и правильное решение, лучшее, чем некий обший закон или инструкция. Если эти не смогут принять лучшего решения, значит, вообще не сможет никто. В древнем Китае чиновник, прошедший через систему поэтических, философских и юридических экзаменов, получал всю полноту власти на данной территории. Единственный пункт, который он обязан был согласовывать с императором, — смертный приговор. Никаких сторонних виз, контроля, комиссий, сдержек и противовесов и проч. Если не доверять, то зачем было учить?

Заменить человека в управлении функцией, регламентизировать и кибернетизировать деятельность управленца — это утопический проект по превращению человека в машину и по постановке машины над человеком. Чем серьезнее этот проект осуществлялся в истории, тем дальше от власти оказывались философы. Сегодня в экспертократической бюрократической системе этот проект не просто умер, он мумифицировался (мумия есть симулякр), а затем еще и зомбировался (зомби — искусственно оживленные мертвые). Система изображает то, что отменяет.

Оппонент. Что же тогда может быть источником настоящих инноваций и как победить симуляцию?

О. М. Симуляция есть там, Где заранее выставлены критерии, которым должен соответствовать ответ. Под эти критерии все и подгоняется. Там, где нет заранее известных критериев, невозможна и симуляция. В случае необходимости все же пройти какой-то экзамен человек вынужден принимать на себя максимум возможных компетенций, то есть старается быть готовым ко всему. Но возможно ли в наше время, время избытка всевозможного информационного мусора, господства разнообразия знать ВСЕ?

Да, если речь идет о старой доброй философии, которая (вспомним гераклитово «многознание уму не научает») во все времена была способом жизни в информационном мусоре и одновременно способом борьбы с ним. Старые метафизические системы, ведомые вопросом: «Почему есть сущее, а не наоборот Ничто?», охватывали в этом вопросе ВСЕ сущее, и искали принцип его существования. Меняя этот принцип, они порождали и метафизические инновации, которые становились основой для всех прочих инноваций. При этом именно философия заявляла, что «она знает, что ничего не знает».

Философия могла бы дать новую вариацию старого вопроса, пойти к условиям его возможности, которая ставила бы пред-вопросы (типа «что есть Бытие?»). Импульсы, полученные от такой философии, могли стать если не фундаментом действительно новой цивилизации, то, по крайней мере, вирусами, которые бы заставили мутировать нынешнюю культуру.

Инвестиции в философию — единственные инвестиции, которые могут привести к инновациям. Философия — единственное место в системе, откуда можно ждать истинных инноваций. Философ «содержит» в себе журналиста (знание обо всем, вопрошание, открытость) и эксперта (знание глубокое, принципиальное, умение различать важное и неважное). Именно поэтому философ может вывести из тупика медиакратии и экспертократии.

Раньше за основу была взята парадигма «образования», функционирующего как самосбывающийся прогноз, осуществляющий, тем самым, управление будущим. На самом деле выставляемый образованием «образ» отсекает ненужные образы будущего и ориентирует человека в направлении «правильного образа». Институтом, который соответствует этой парадигме, является университет «гумбольтовского типа».

Поскольку мы являемся свидетелями кризиса «гумбольтовского университета», может возникнуть иллюзия, что коль скоро с господством «определенного образа» покончено, то будущее избавляется от своих оков и имеет некие вариативность и открытость.

Однако вместе с отменой определенного будущего было отменено и будущее вообще (инновации стали порождением различий и перетасовкой прошлого, симуляцией), так как неопределенного, вариативного будущего, по всей видимости, не бывает.

Известно, что из «теории относительности» Эйнштейна следует интересный парадокс. Если тело движется быстрее скорости света, оно оказывается в пункте назначения ранее, чем начало движение из стартовой точки. Поскольку это считается невозможным, то, следовательно, быстрее скорости света двигаться и нельзя. Однако философы знают: быстрее скорости света движется мысль (например, в вопросе: «Почему есть сущее, а не наоборот Ничто?» я мгновенно охватываю все сущее: и самое великое, и самое малое, от квазаров до «бизонов Хиггинса», и прошлое, и будущее — выхожу за границы любого сущего). Раз так, то человек, как мыслящее существо, все время находится уже в точке назначения пути, который еще не начинался.

Наше прошлое и настоящее есть последствия сбывания будущего, которое еще не началось. Поэтому будущее и кажется нам неопределенным, его действительно еще нет. Это, однако, не значит, что мы можем сами формировать его как заблагорассудится, навязывать ему образ или «освобождать» путем отмены навязывания образов.

Будущее есть в прошлом и настоящем, но не в качестве предмета для подражания или продолжения начатой тенденции. Не будущее, а именно настоящее и прошлое двусмысленны и вариативны. Причем, вариативны и двусмысленны именно они сами, а не их оценки. Никакие оценки не могли бы быть различными, если бы не были фундированы в неоднозначности самого предмета. Например, жесткие темпы коллективизации и индустриализации в СССР были изначально рискованными и двусмысленными. Победа 1945 года сделала их по видимости однозначными. Без них как бы не было и победы (хотя на самом деле без победы, как поставленной цели, совпавшей со сбывающимся будущим, судьбой истории, не было бы и жертв во имя нее). Но попытки отменить результаты той победы после поражения в холодной войне во времена Горбачева вернули политике 1930-х годов ее неоднозначность.

История движется по пути все большей однозначности, и «наличие» прошлого и настоящего — залог сбывающегося будущего: то, что кончается, должно когда-нибудь начаться. Это начало движет людьми, именно поэтому они вообще способны хоть что-то начинать. Воля к началу есть воля к такому событию или решению, которое будет выглядеть как венец и цель предшествующей истории, как ее разгадка, придающая всему пути смысл и однозначность. Решение, которое носит черты такого события, провоцирует человека его принять, часто даже вопреки собственным мелким целям, прогнозам и желаниям. Получается, что способность увидеть будущее есть одновременно вместе со способностью видеть прошлое и настоящее внутри их логики, или скорее судьбы. Оторванность от настоящего прошлого отрывает и от настоящего будущего.

Оппонент. Недавно побывала в Швеции… Идеальная страна для жизни. Огромный средний класс, социальные льготы, папы гуляют с малышами в скверах и не стесняются, то есть равенство полов соблюдается… Почему бы России не скопировать шведские законы? Почему бы нам не перестать выдумывать какой-то свой путь и не сделать все, как у них? Ведь они на первом месте в мире по качеству жизни.

О. М. Если бы мне предложили стать шведом, я бы отказался. Может быть, на ограниченном историческом промежутке времени в какие-то 30 лет Швеция и достигла успехов в обустраивании комфортного мирка, удобного для всякого рода средних классов, но это не повод брать ее за образец хоть в каком-то смысле.

Может быть, шведы запустили в космос первого человека? Или Швеция была сверхдержавой, которая патронировала национально-освободительные войны в десятках стран мира, вооружая повстанцев «Калашниковыми»? Разве Швеция построила первую атомную мирную электростанцию и одержала победу над Гитлером, перед которым прогнулась вся Европа? Нет! Швеция тоже прогнулась. Может быть, Швеция спасала сотни миллионов людей от фашистского геноцида и победила Наполеона, перед которым тоже легла вся Европа? Может, Швеция и нас победила в Полтавской битве? Может, Швеция освоила огромные территории, северные, самые неприспособленные для жизни, построила города за полярным кругом, стала крупнейшим государством на планете и заняла шестую часть суши? Нет, не Швеция, и не Финляндия, и не Чехия, и не Швейцария, и ни одна из тех стран, коими так любят восхищаться наши поверхностные туристочки. Поэтому и законодательные одежки этих пигмеев никогда не будут впору нам — великанам.

Оппонент. Почему русские так относятся друг к другу? Возьмите любой город в нашей стране: как только на какой-то должностишке появляется азербайджанец, чеченец, армянин, то сразу на всех должностях в этой организации появляются его родственники, друзья, соплеменники. Они держатся друг за друга везде по всему миру, как одна семья… То же самое в армии, на зонах — они сразу группируются. А мы? Русская диаспора по всему миру разрознена, и у себя в стране мы ведем себя как чужие друг другу… Не заступаемся друг за друга. А они, стоит кого-то обидеть, — тут же горой. Разве это плохо?

О. М. Да, это плохо. И тут нечему подражать. Все дело в разных идентичностях. Малые народы имеют жесткую племенную идентичность, нацеленную на исключение всяческих влияний и мутаций, приходящих извне. Они очень внимательно следят, чтобы их язык не засорялся иностранными словами, чтобы соблюдались обычаи, везде и всюду отстаивают свою культуру, которая законсервирована в виде жестких норм. Они, как правило, жили и формировались во враждебном окружении, в риске полного исчезновения. У них обострено чувство самосохранения. Например, чехи жили то под вилянием немцев, то под влиянием австро-венгров. Естественно, они всегда будут очень четко отделять «свое» от «чужого» и максимально бороться за «свое». Только так они и выжили, маневрируя между разными другими нациями.

Биологи рассказывают, не знаю правда ли это, что если на земле произойдет ядерная война и будет ядерная зима, то единственные живые существа, которые сохранятся, — это тараканы. На них не действует радиация. Их генотип настолько жестко сформирован и крепко сбит, что он не подвержен мутациям. Вот такого типа «тараканья идентичность», не подверженная мутациям, выживающая в самых неблагоприятных условиях, и выдается вами за образец нашего поведения. Оно конечно хорошо, но таракан примитивен, и не хотелось бы мне быть тараканом. Лучше уж умереть.

Русские имеют «рисковую идентичность». Они идут на риск заражения всяческими мутациями, от которых могут и погибнуть. Но то, что не убивает — делает сильнее. Наша идентичность не исключает влияний, а включает их в себя. Например, наш язык спокойно принимает иностранные слова. Наша культура постоянно обновляется. Русские не боятся нового, наоборот.

Изначально русские формировались не по племенному принципу, а как суперэтнос, включающий в себя славянские, тюркские и финно-угорские элементы. «Русские» — имя притяжательное, ответ на вопрос: «чьи вы?», то есть «кому дань платите?». Дань платили «руссам», то есть некой варяжской верхушке, которая называла себя «русскими». Поэтому все и стали русскими. Русская идентичность не предполагала в себе ничего определенного, никакой «крови» и «почвы». Русским мог быть любой. Если бы так и шло, то все было бы прекрасно, мы так бы и продолжали включать в себя народы и страны, как раньше. Были даже проекты включения «под руку белого царя» Монголии и части Китая…

Но в XIX веке, к сожалению, начались разрушительные процессы, которые развалили не одну империю. Когда эллины стати противопоставлять себя остальным, развалилась Византия. Когда немцы стали считать себя более благородными, чем чехи, словаки, мадьяры, развалилась Австро-Венгрия. У нас тоже началось деление на великороссов, малороссов, белорусов. И возникли жесткие рамки идентичности, некие признаки «русскости» (русые волосы, голубые глаза, православность, самовары и балалайки и многие другие любимые консерваторами вещи, хотя все они реально заимствованы: самовары — у тюрков, балалайки — у итальянцев, матрешки — у японцев, кажется, Православие — у Византии и т. д.).

Эти процессы начались еще с раскола, когда старообрядцы хотели противопоставить всему Православию свою особую версию. Но тогда не удалось начать мыслить в рамках «свои» и «чужие», наша включающая идентичность восторжествовала, мы не дали себе превратиться в «особую нацию», не дали себе оторваться от всего мира и противопоставить себя ему. А дальше эти тенденции все больше набирали силу. И хотя русский философ Соловьев мечтал о всеединстве, некой всеединой идентичности, его проект не сбылся. Или сбылся, но под странным «соусом» пролетарского интернационализма, который помог реставрировать многонациональную империю. Но уже в этой империи русские стали особым народом, что заложило бомбу в потенциальный развал.

А мыслить-то надо так: нет русских и нерусских. Все люди — русские. Хотя бы потенциально. Как Августин говорил, подчеркивая универсальность христианства и спекулируя на его огромных миссионерских возможностях, что «каждая душа от рождения — христианка», так и мы должны считать, что все люди от рождения — русские, пусть и не знают об этом.

В мире есть только одна страна, где также делается ставка на новации, включение и потенциальное обращение всех в свою нацию. Это Америка. Американцем может стать любой: и узкоглазый, и латинос, и негр. Поэтому Америка и стала сверхимперией. Но она также подвергается бацилле консервации. Сейчас Штаты не справляются с ассимиляцией. Негры и латиносы считают себя чем-то иным, китайцы и японцы не ассимилируются, а англо-саксы подчеркивают, что они истинные американцы. Это их уничтожит.

Если мы постепенно настроим себя на то, что в мире нет своих и чужих, а все — наши, то весь мир будет наш. Если станем держаться за свои отдельные исторические формы и консервировать их, противопоставлять другим, сберегать от мутаций, то обретем непробиваемую «тараканью идентичность», будем выживать, но уже не будем великим историческим народом — так, народиком, представляющим фольклорную ценность, интересным, по большому счету, только себе.

Оппонент. Мы — сырьевой придаток развитых стран. Если бы не газ и нефть, которые нам достались от природы, то, может быть, мы бы и начали думать собственными мозгами и что-то делать своими руками, как японцы, у которых нет никаких полезных ископаемых, но живут они лучше всех. Пора слезать нашей экономике с «газовой иглы».

О. М. Надо прежде всего понимать, что в человеческом обществе и в человеке ничего никогда не бывает «от природы», всегда всякая природная данность опосредуется культурно-исторической. Нефть и газ у нас не просто так, они не с неба свалились, а обошлись нам в десятки миллионов жизней. Когда новгородцы шли на Север и воевали там с финно-уграми, когда казаки шли в свои сибирские экспедиции, когда православные миссионеры шли к диким народам, уже тогда это была борьба за землю, за природные богатства.

Мы отстаивали эту землю и ее богатства во всех войнах и нашествиях. И когда бились с поляками, со шведами, и с Наполеоном, и с Гитлером. Сколько мы «положили» людей, чтобы наш суверенитет был над всеми этими землями и над этой природой? За все заплачено кровью наших прадедов и дедов, и мы не имеем права относиться к этим богатствам как к дармовщине.

А вспомним еще и сотни тысяч узников ГУЛАГа, чьим трудом осваивался север! Но мы не только сумели захватить эти богатства и отстоять их, но смогли их добыть, построить фантастическую сеть трубопроводов, опутавших всю Евразию. Поглядели бы вы на карты этих маршрутов! Мы контролируем кровеносную систему континентов! Всякий, кто говорит о сырьевом придатке и газовой игле и противопоставляет этому хай-тек в виде японских транзисторов и видеомагнтиофонов, просто болван! Да такого хай-тека как в нефте- и газодобыче и строительстве трубопроводов, контрольно-измерительной системы иногда нет даже в космической отрасли. В сравнении со сложностью этой техники японские чудеса в виде самопротирающихся унитазов и роботов-домохозяек просто смешны!

Япония! Нашли кого ставить в пример! Страну, которая уже 65 лет как потеряла свой суверенитет и не восстановила его, находится под игом США. И дело не только в военных базах, полностью несамостоятельной внешней политике, отсутствию армии, но и в том, что японские капиталы утекают в США. То есть Япония находится у Америки и в экономическом рабстве. Страна с великой имперской историей деградировала до такой степени, что даже не чувствует своего исторического позора. Впрочем, в XXI веке американское иго, скорее всего, будет свергнуто, что, правда, не принесет ничего хорошего. Будущее Японии весьма печально, ее демографические показатели ужасны, экономика в застое уже 25 лет, а дальше будет только путь вниз.

Оппонент. Китайская экономика растет по 10 % в год уже 15 лет подряд, китайские товары заполнили мир, это будет самая мощная держава XXI века. Почему бы нам не дружить с Китаем? Почему у нас все время взгляд только в сторону Европы или Америки?

О. М. У России три опасности: с одной стороны блок НАТО, с другой — исламский экстремизм, с третьей — китайская угроза. Все эти три давящие на нас силы имеют и свою «пятую колонну» внутри нашей страны. Больше всех, конечно, западников, которые мечтают, чтобы Россия слушалась НАТО и США. Есть всевозможные исламисты типа Джемаля, пропагандисты левого ислама, мечтающие, чтобы все мы тут стали мусульманами и возглавили мировой джихад. Есть, совсем немногочисленные, но сторонники того, чтобы мы ушли под Китай.

Во всех этих вариантах, особенно в предпоследнем и последнем, поскольку китайская сила и ислам доминируют явно, проглядывается нечто откровенно бабье. Это стремление скорее лечь под того, кто сейчас силен, кто поднимается, демонстрирует бицепсы, богатство, власть, рост. Вместо того, чтобы поставить себе цель, чтобы все эти силы шли в нашем фарватере, мы позорно лавируем между ними.

Да, нас с Европой связывают язык, религия и культура, нас с исламом связывают годы мирного сосуществования, и с китайцами «русские братья навек»… Но всегда между всеми соседями будут неразрешимые противоречия и повод для вражды, всегда наше доверие может быть использовано против нас. Тем более китайцами, которые показывают чудеса хитрости и прагматизма. Не буду перечислять причины, почему мы не можем идти с китайцами, а тем более что-то копировать у них, переживающих сейчас индустриальную фазу, как мы 70–50 лет назад. Они еще встретятся с проблемами имущественного расслоения. Они еще хлебнут горя со своими внутринациональными перегородками, на всем этом еще сыграют мировые манипуляторы, когда захотят, чтобы Китай рухнул так же как СССР.

Это древняя цивилизация и целая планета, которая в принципе может обеспечить себе средний в мире уровень жизни самостоятельно. В XII веке Китай был вообще самой развитой во всех отношениях страной мира, и только чудо спасло мир от китайской экспансии, от его великих географических завоеваний. Китайцы могли бы, пользуясь своим преимуществом, раньше европейцев открыть и Африку, и Америку, и Европу, и не без пользы для себя. Монголы, взявшие у китайцев только часть умений и практик, и то сумели покорить пол-Европы и Азии… Но это было позже, а тогда, на развилке китайской истории, центростремительные силы победили: Китай отстал, Европа вырвалась вперед и потом уже не упустила шанс колонизировать и эксплуатировать мир.

Сейчас Китай возвращает себе свое. Он становится центром тяжести мира, но пока только подражает. 50 лет он слепо копировал СССР, и делает успешно это сейчас. С не меньшим усердием подражает он и США. А нам предлагают идти у него в фарватере? Чтобы учиться тому, чему они сами научились у наших предков или тому, чему они только-только научились у американцев? Пить седьмую воду на киселе? Даже если Китай получит мировое экономическое и политическое лидерство, он еще будет далек от лидерства культурного и гуманитарного. У него нет пока своей фантастики, новых наук, философии, а великие старая философия, поэзия и социальная наука утрачены.

Китай поражен вирусом экономизма, политического прагматизма, материализма. Это большой амбициозный бездуховный голем, огромный потный глупый тролль. Века нужны, чтобы полтора миллиарда человек смогли бы вдруг начать стремиться к духу, встать вровень с творениями собственных же мастеров древности Лао Цзы, Ду Фу, Ли Бо, Су Ши, Джуан Цзы… Настоящий диалог с Китаем будет возможен разве что через пару веков.

Оппонент. Не стоит надеяться, что мировой экономический кризис уничтожит США. Американцы — это нация, которая создана переселенцами, самыми смелыми, упорными, сильными людьми. У них в генах заложен огромный ресурс выживания, поэтому они обязательно выйдут из кризиса и даже станут сильнее.

О. М. Никогда не повторяйте бездумно формул, даже если они кажутся правдоподобными, всегда старайтесь верифицировать подразумеваемое содержание, исполнить интенцию мысли, довести ее до созерцания. Например, революция 1917 года в России, кровавая мясорубка, в которой погибло 10 миллионов человек. Спросите себя: кто убежал на Запад или Восток и кто остался здесь? Убежали самые смелые, упорные, авантюристичные, в чьих генах ресурс выживания? Нет! Самые отморозки остались здесь и именно они, те, кто остались, потом провели индустриализацию, превратив страну во вторую в мире. В страну, победившую силы всей Европы, возглавляемой Гитлером. Именно эти оставшиеся строили БАМ, осваивали целину, сибирские месторождения, летали в космос.

А те, кто уехал? Почти все они потерялись. Нет, конечно, не все. Были сикорские и зварыкины, было много кого. Но скажем ли мы, что действительно сбежали самые лучшие? Я не буду утверждать, что это были самые трусливые, изнеженные, небрутальные, боящиеся за свою душонку, непатриотичные… Это было бы несправедливо по отношению ко всем, хотя справедливо в отношении общей массы сбежавших. Уже из этого мы видим: не так все просто с мифами американцев о самих себе, с мифами, которые некритично повторяют разные любители Америки.

Давайте опираться на собственный опыт. В моем окружении было несколько человек, которые уехали в Америку и Канаду. Я не назову их самыми лучшими, с кем я был знаком. Точно речь идет не о гениях, не о самых сильных и брутальных. Гении не думают о материальном, а эти, кто уехал, сплошь думали. Это как с наемными войсками: за деньги можно убивать, но нельзя умирать.

Эмигранты, конечно, не подонки, не лентяи, не тупицы, но и не соль земли, не герои, не элита. Думаю, если тот, кто читает эти строки, вспомнит всех, кто уехал в Америку из своих знакомых, он тут же согласится, что это не худшие, но уж точно далеко не лучшие люди во всех смыслах этого слова. И в смысле профессионализма, и в смысле моральных и человеческих качеств. А кто были бежавшие из Англии пуритане, кто были бежавшие отовсюду иудеи? Кто были ввезенные в Америку негры-рабы? Уж точно не авантюристы…

Так что, если внимательно присмотреться, то окажется, что страна создана скорее проигравшими, а не победителями, беглецами, а не наступающими. И наоборот, если уж говорить о победителях и авантюристах, то единственная страна в мире, созданная такими людьми, — это Россия. Именно здесь казаки осваивали огромные снежные нежилые суровые пространства, именно здесь жили и оставались жить победители всех войн и нашествий. Именно наши предки были героями, и поэтому мы можем выдержать все.

В США, если что-то посыплется, то посыплется наверняка именно потому, что условия контракта с этой страной таковы: мы вместе пока побеждаем, если начинаем проигрывать, мы разбегаемся.

Развал СССР прошел довольно-таки бескровно, хотя это была геополитическая катастрофа. При развале США, как показали события в Новом Орлеане, страна захлебнется от мародерства и паники. Люди будут буквально есть друг друга. Я не желаю американцам зла, тем более, что они единственная нация на земле, похожая на русских тем, что ставит на включение в себя всяких мутаций, а не на исключение таковых. Мы и американцы — это те, кто в основном не озабочен самосохранением, как мелкие фольклорные нации типа поляков. Мы не боимся саморазрушения и чужого влияния, потому что возрождаемся из пепла. Сгореть и возродится Америке все же предстоит, пусть не в результате этого кризиса, так скорого грядущего. Запущены отрицательные обратные связи, и каждый следующий ход государства будет только ухудшать позицию. Произойдет все быстро или медленно, — дело случая, но через серьезное историческое испытание Америке пройти придется довольно скоро. Из него она выйдет совершенно другой и в корне не похожей на себя нынешнюю.

Оппонент. Государственная идеология современной России — «суверенная демократия». Но разве может быть особая демократия? Разве не пытаемся мы опять следовать каким-то своим особым путем, отдельно от всего мира? Вы к этому призываете своим «Суверенитетом духа»?

О. М. Суверенную демократию» как только ни обзывают разные остряки: и «суеверной демократией» и «сувенирной демократией», и уж, конечно, все норовят сказать, что «никаких особых демократий не бывает, а демократия либо есть, либо нет».

Конечно, самых разных демократий было много. Полисная рабовладельческая демократия греков — это одно, демократия итальянских городов-государств — второе, демократия Великого Новгорода, где главой вообще-то был епископ — это третье. Демократия ливийской джамахерии — это четвертое, представительная демократия в США — пятое, плебисцитарная демократия в СССР — шестое. В конце концов, и Гитлер в Германии тоже пришел к власти демократическим путем. Да и в тех же США демократия XIX и XX веков, или демократия начала XX века и начала XXI века — бесконечно различны.

Концепция «суверенной демократии» призвана подчеркнуть: суверенные государства сами устанавливают те формы и процедуры, которыми народ будет осуществлять свою власть. Народ данной страны является сувереном и определяет себя сам, а не с помощью чужих стандартов, в том числе «стандартов демократии», которые, по большому счету, везде различны. Я считаю, что эта концепция безусловно лучше, чем концепция «управляемых демократий», как в восточно-европейских странах, когда народам навязываются внешние формы и стандарты, которым они должны соответствовать. Я против того, чтобы Брюссель и Вашингтон на основании их стандартов раздавали нам оценки и взвешивали на весах, находя неправильными.

Но я скептически отношусь к концепции «народного суверенитета» вообще. Не народ порождает те или иные формы власти и управления, а элиты. И элиты берут это из теорий, в частности, из различных правовых и государственных. То, что сейчас во всем мире господствует демократический стандарт со всеми его вариациями, — это господство определенной исторической концепции. Мои размышления о «суверенитете духа», не отрицая «суверенную демократию», идут много дальше и в каком-то смысле противоположны.

Что такое суверенная демократия? В этих словах зашито два жеста. Первый жест: признание некой универсальности демократии. Второй жест: признание некой особости, ограниченности в ряду этой универсалии нашей специфической демократии.

Я делаю два мыслительных жеста, прямо противоположные этим. Первый жест: отрицание универсальности демократии. Как сказано выше, народы не обладают суверенитетом, не будем питать иллюзии. И вообще демократический стандарт есть стандарт, устаревший в принципе. Я говорю, что именно эта универсалия из банальности и общепризнанности должна быть поставлена под вопрос, подвергнута скепсису. Мы должны породить новую универсалию вместо демократий, новый стандарт вместо общепринятого демократического. Второй мой жест так же противоположен названному выше второму жесту концепции «суверенной демократии». А именно: я выступаю не за то, что у нас особая форма, особый угол внутри определенной универсалии, а наоборот, считаю, что мы должны выйти из своего угла — не замыкаться в нем, а именно выйти из него и породить новую универсалию для всех.

Наш суверенитет означает не противопоставление своей особенности другим особенностям, а делание своей особенности всеобщностью. Мы должны породить стандарт (вместо демократического), который признают во всем мире! Я не за то, чтобы Россия шла особым путем в рамках всеобщей демократии, а за то, чтобы наш путь стал всеобщим, в рамках которого другие народы будут искать уже свою особенность.

Я не изоляционист, а империалист, но империалист духовный. Я не принуждаю всем навязать наш стандарт, я предлагаю создать вместо демократического такой стандарт, чтобы он был настолько хорош, что его сами примут, все народы сами им соблазняться. Я не считаю, что демократия — законченная абсолютная истина, а значит, новые универсалии придут на смену демократии, как отжившей исторической форме рано или поздно. Приведем эти новые универсалии мы в историю или будем ждать, когда это сделает кто-то другой, чтобы опять внутри них искать свою особенную форму? Вот в чем вопрос! Я считаю, это должны сделать мы. Открыть человечеству новые горизонты, а не искать свой угол внутри уже открытых горизонтов — вот наша задача! Не подражать кому-то, а сделать так, чтобы нам подражали.

Есть еще одна теоретическая проблема, которая помогает понять, что такое «суверенитет духа». Существует давний спор между сторонниками трансцендентализма, который утверждает, что всякий феномен лучше понимается извне, и феноменологии, которая утверждает, что всякий феномен должен познаваться изнутри. В области политики существует такая же неопределенность. Если почитать западные газеты, пишущие о России, то становится ясно, что они, подходящие со своими стандартами извне, ничего в нашей политике и истории не понимают. Следовательно, права феноменология, а значит, некие внешние взгляды на нас должны иметь наше внутреннее происхождение. То есть внешние взгляды — это всего лишь представление одной из наших внутренних партий. Например, оппозиционной партии.

В то же время кажется совершенно очевидным, что многие представления наших внутренних партий есть всего лишь трансляция внутрь внешнего взгляда. Эти партии выступают пятой колонной других государств внутри страны. Тогда прав трансцендентализм: внутренний взгляд — лишь интериоризованный внешний взгляд. В мире, в каждой стране полно людей, смотрящих на себя и свою страну, например, американскими глазами, чужих самим себе.

Мы никогда не разберемся с этим противоречием, если не поймем феноменологию как требование, а не как описательную теорию. Лозунг феноменологии «к самим вещам» или «из самих вещей» — это императив, требующий создать или открыть внутреннее. Не особую точку зрения впротивовес другим точкам, а умение всегда видеть изнутри, из сущности мира. Пока страны особым образом будут смотреть друг на друга, они останутся внешними и друг другу и самим себе: такой мир как бы вывернут наизнанку.

Сущностный взгляд есть взгляд на все человечество, но не извне, как это происходит в проекте глобализации, а изнутри. В этом смысле новая универсалия не есть некая объединяющая всех абстракция, не надмировые универсальные правила, не общечеловеческие ценности, а некий исторический вызов. Слово «вызов» подразумевает тоже нечто внешнее, поэтому правильнее было бы говорить о культурно-историческом внутреннем толчке.

Мы можем сами инициировать пассионарный толчок. Это не будет похоже на Мюнхгаузена, который сам себя вытаскивал за волосы, потому что дух имеет способность взрываться. Только подносишь спичку, а потом ты уже не активист, а страдательное существо. Ты уже в пассивном залоге (ты заложник, не принадлежишь себе, принадлежишь этому духу, как и все остальные, которые уже не могут с этим не считаться). Они уже не могут смотреть на себя и других по-старому, а вовлекаются в исторический процесс. Спичка должна быть поднесена именно к пороху, то есть к чему-то существенному в человеке, тому, что еще не взрывалось. А это не национальные идентичности, не экологические вызовы, не политические, не экономические вопросы и не религиозные сущности, которые уже себя проявили.

Новая революция, если можно так выразиться, не будет революцией политической «за свободы и права», и не будет революцией экономической «за хлеб и землю», «против денег» и «против эксплуатации», не будет она и религиозной, национальной или эстетической. Эта революция должна нам открыть новое измерение, которое встало бы рядом с политическим, экономическим, национальным измерениями. А может быть, и отменила бы их вообще.

Оппонент. Смотрели ли вы документальный фильм «Дух времени» и что про него думаете?

О. М. Фильмы «Дух времени» и «Дух времени. Добавление» посмотрели миллионы человек в мире. Это определенный культурный феномен. Я рад, что учился в свое время в СССР, и это мне позволило увидеть то, что вряд ли увидит представитель молодого поколения или человек Запада или Востока. Этот фильм — образцовая лекция… по «научному коммунизму», хотя ни разу за весь фильм слово «коммунизм» не произнесено, да и создатели фильма, наверное, об этом не догадываются. Естественно, в СССР, где курс «научного коммунизма» был обязателен на всех кафедрах философии, в лекциях читалось не совсем то. Эта лекция современная, это «научный коммунизм» апгрейд — версия. Однако, структура, пафос и основные темы остались те же.

Первая часть — «научный атеизм» — это критика религии. Наиболее слабая часть фильма. Доказывать, ссылаясь на мифологические источники и знаки зодиака, неисторичность Христа — нелепо, поскольку ясно, что зародившееся христианство использовало мифологические праздники, природные циклы, привязывалось к ним. Это не отменяет евангельские события.

Вторая часть фильма, рассказывающая о политических манипуляциях «власть предержащих», — еще один традиционный левый ход, постоянное попечение о несбыточном народовластии. Против этой части фильма действуют все аргументы, которые за 300 лет выдвигались различными мыслителями против идеи «народного суверенитета» вообще. Народ не может быть сувереном, то есть источником закона, так как источник стоит выше того, источником чего он является. Суверен, то есть тот, кто выше закона, может быть только исключением, но не правилом, не самим законом. Народ не может быть вне закона, поэтому он не может быть сувереном. В противном случае мы имеем анархию, к анархии фильм реально и призывает, сам не желая того. Как и всякая анархия, она страшней, чем то, что она отменяет и с чем борется, как и всякая анархия, она переходит в свою противоположность — в план.

Третья часть — критика финансовой мировой системы, неоколониализма, с привлечением бывшего экономического убийцы — Перкинса, так же традиционна для левой риторики. Критика банковского капитала и «мировой закулисы» извечно левая тема. Именно при коммунизме должны были быть отменены деньги. СССР еще не был коммунизмом, это был фальш-старт, но план и ставка на хай-тек в идеологии советского коммунизма присутствовали. Основной экономический закон, который формулировал Сталин, говорил о росте материальных и духовных потребностей на основе высшей техники, то есть хай-тека. Не грех вспомнить и советскую фантастику, помешанную на технических нововведениях будущего общества. Именно об этом повествует «Дух времени. Добавление».

Основной пафос критики капитализма, начиная с Маркса, состоит в том, что законы рынка и прибыли не дают развиваться производительным силам. Именно об этом второй фильм, там же призыв к новому экологическому безденежному плановому обществу, которое только по идеологическим мотивам не называется в фильме коммунизмом. Хотя является таковым по историческому происхождению.

Что здесь можно сказать? То же, что говорилось против коммунизма всегда. Все рассказы о манипуляциях с долларом уничтожаются указанием на один простой факт: банковская система не является в современном мире чем-то выдающимся по норме прибыли, да и самые богатые и влиятельные люди в мире отнюдь не банкиры, достаточно почитать «Форбс». Всякий специалист, если он расскажет секреты своей профессии любому профану, может так же удивить его, как создатели «Духа времени» удивляют народ, рассказывая секреты банковского бизнеса.

Проблема в том, что эти секреты слишком многим известны, и банкиры конкурируют друг с другом, снижая норму прибыли в целом по отрасли. Что касается плана, то он не меньше тормозит прогресс, чем пресловутый рынок, именно потому, что план не заинтересован внедрять инновации, пока не дали окончательную отдачу прежние инвестиции. То, что «Дух времени» пользуется такой популярностью в мире среди интеллигенции, молодежи всех стран, особенно в США, и то, что значительная часть зрителей этого фильма голосовала за Обаму (это и есть его скрытая идеология), говорит только о том, что мир и США, в частности, только пришли к тому, от чего СССР ушел. Да — на новом этапе, да — с новой системой коммуникации, но это старый добрый коммунизм. Это скрытый технократизм. Это не новая невиданная идеология и не разрешение противоречий Нового времени, которые существуют в современной цивилизации, это старые грабли на новый лад.

Оппонент. Вся власть в мире принадлежит кучке людей, какому-нибудь «Бейдельбергскому клубу» или масонам… Они управляют СМИ и финансами…

О. М. Еще в книге «Уши машут ослом» я писал о трансформации власти и общества, произошедшей в XX веке. Если раньше общество было пирамидально, то сейчас оно не напоминает даже перевернутую пирамиду, в нем вообще господствуют не вертикальные, а горизонтальные связи. Управлять таким обществом из какой-то точки очень трудно, это должна быть точка повышенной креативности прежде всего, своеобразный вирусо-излучатель, а клуб банкиров никаким боком под это не подходит.

Всякий, кто говорит о мировом заговоре, должен пройти две школы — школу семьи и школу управления. Всякий, кто имеет ребенка, — знает, что такое переходный возраст и почему неимоверно трудно воспитать похожим на себя даже собственного сына, заставить его что-то продолжать. Даже сионисты, создатели первого иудейского государства, положившие всю жизнь на свою мечту, с горечью отмечали, что уже их дети, не то что внуки, относятся к родителям как к придуркам, живут в обществе потребления и чихать хотели на Сион… Как же представить себе передачу какой-то эзотерической традиции на протяжении нескольких поколений! Невозможно! В традиционном обществе это было возможно, сейчас — нет! Поэтому масоны и ордена были в средневековье и в эпоху Просвещения, но потом, уже в XIX веке, стали терять власть, а в XX веке просто превратились в экзотических клоунов.

Опыт управления так же учит нас, что даже элементарные задачи ни одно государство в мире не способно решить сегодня, не увязая в бюрократии, показухе… Что уж говорить про управление в масштабах всего мира! Проблема в том и состоит, что в сегодняшнем мире никто и ни за что не отвечает и ничем не управляет! Это страшней всяких масонов.

Что касается конкретно «Бейдельбергского клуба»…. Приведу пример из своей пиар-практики. К нам обратился бизнесмен уездного города, который хотел через три года избираться депутатом областной думы. Сейчас он совершенно не вхож в политбомонд. В качестве одной из технологий раскрутки мы советуем ему учредить элитарный клуб, в который мы, пользуясь своими связями, будем приглашать за деньги звезд СМИ из Москвы, отставных политиков, депутатов Госдумы и проч., они будут выступать с открытыми лекциями, все будет дорого и круто. Естественно, в такой клуб заглянет вся областная элита, и тут-то наш коммерс познакомится с местными политиками, депутатами, губернатором, который, возможно, его поставит потом в какие-то списки. При этом клуб раскручивается как моховик: чем больше «крутых перцев» его будут посещать, тем больше Других «крутых перцев» в него захотят вступить.

А теперь представим эту же идею на международном уровне. Какие-то ухари просто создали клуб, просто пригласили в него самых разнообразных випов. А випам дай только потусоваться с другими випами! А дальше в качестве рекламы только и распускай слух о том, что этот клуб — мировое правительство! Зачем это нужно организаторам? Вход в престижную тусовку! Лоббистский потенциал! В конце концов, можно зарабатывать просто на презентациях всяких дорогих часов и ювелирных изделий, ведь у тебя под колпаком целевая группа! Вот и весь «Бейдельбергский клуб»….

Примечания:

4

Известный интеллектуал-физик Фримен Дайсон, например, говорит, что пресловутые нанотехнологии есть плод раскрутки псевдопроблемы группой высокопоставленных научных шарлатанов, выбивающих бюджеты из простаков в правительстве.

5

Дело не в субъективных особенностях и желаниях некой на данный момент исторической власти. Сама система функционирует таким образом, что каждый вновь пришедший «начальник», хочет он того или нет, вынужден «начинать» реформу.