Для социалиста утверждение социалистическогостроя представляется переходом отиррациональной экономики к рациональной. Присоциализме анархия производства сменяетсяплановым управлением хозяйством; на местеобщества конфликтующих, неразумных истремящихся лишь к собственной выгоде индивидоввозникает общество, олицетворяющее разум. Вместонесправедливого распределения благустанавливается справедливость. Вместо нужды инищеты воцаряется всеобщее благосостояние.Перед нами картинка райской жизни, которую всоответствии с законами исторического развитияобретем если не мы, то наши потомки. Ведь всяистория вела к этой земле обетованной, и всепрошлое было только подготовкой путей нашегоспасения.

Так представляют себе социализм нашисовременники, и они верят в него. Неправильнополагать, что социалистическая идеологиягосподствует только в тех партиях, которыеназывают себя социалистическими, или, что обычноозначает то же самое, "социальными". Всесовременные политические партии насыщеныглавными идеями социализма. Даже самые стойкиеоппоненты социализма оказались под его обаянием.Они также убеждены, что социалистическаяэкономика более рациональна, чемкапиталистическая, что она гарантирует болеесправедливое распределение дохода, чтоисторическое развитие неизменно толкаетчеловека в этом направлении. Они противостоятсоциализму с чувством, что защищают при этомэгоистические частные интересы, что победа ихпротивника желательна с точки зренияобщественного благосостояния, что социализмстроится на единственно приемлемых этическихпринципах. И в глубине своих сердец они убеждены,что сопротивление безнадежно.

При всем при этом социалистическая идеологияесть не что иное, как грандиозная рационализациямелких обид. Ни одна из этих теорий невыдерживает научной критики, и все их выводынеобоснованны и пусты. Социалистическиеконцепции капиталистической экономики давно ужеобнаружили свою ложность; планы будущегосоциалистического устройства неизменновнутренне противоречивы и потому нереализуемы.Социализм не только не внесет рациональность вхозяйственную жизнь, но, напротив, вовсе разрушитобщественное сотрудничество. Утверждения обудущей справедливости произвольны и вырастают,как легко показать, из чувства обиды и ложногоистолкования капиталистическойдействительности. Утверждение, что историческоеразвитие не имеет других альтернатив, кромесоциализма, оказывается всего лишь пророчеством,которое отличается от хилиастических фантазийраннего христианства только претензией нанаучность.

На деле социализм ни в малейшей степени неявляется тем, на что претендует. Это неоткрыватель нового и лучшего мира, но грабитель иразрушитель того, что накопили тысячелетияцивилизации. Он не строит, а разрушает. Порезультатам его действий он должен быть названдеструкционизмом. [372]Разрушение -- его сущность. Он не производитничего, а только расточает то, что создалобщественный строй, основанный на частнойсобственности на средства производства.Поскольку социалистическое устройство обществанеосуществимо (разве что в виде фрагментов вэкономике, в остальном строящейся на частнойсобственности на средства производства), каждыйшаг, который должен вести к социализму,исчерпывается разрушением существующего.

Такая деструкционистская политика означаетпроедание капитала. Очень немногие осознают этотфакт. Проедание капитала может быть установленостатистически и воспринято интеллектуально, нооно не очевидно каждому. Чтобы понять порочностьполитики, которая увеличивает потребление массза счет существующего капитала и тем самымприносит будущее в жертву настоящему, нужнапроницательность большая, чем отпущеногосударственным деятелям и политикам, а такжемассам, которые привели их к власти. Пока стеныфабрики стоят, а поезда ходят, принято думать, чтовсе в мире в порядке. Растущие трудностиподдержания высокого уровня жизни приписываютсяразным обстоятельствам, но никогда -- политикепроедания капитала.

Проблема проедания капиталадеструкционистским обществом -- одна из ключевыхпроблем экономической политики социализма. Всоциалистическом обществе опасность проеданиякапитала будет особенно велика, так как и тамдемагогам будет тем легче добиваться успеха, чембольше будет обещанное ими увеличение доли,идущей на потребление, за счет доли, идущей наформирование дополнительного и поддержание ужесуществующего капитала.

Постоянное образование нового капитала -- вприроде капиталистического общества. Чем большефонд капитала, тем выше предельнаяпроизводительность труда, а значит, и заработнаяплата -- абсолютная и относительная. Неуклонноенаращивание капитала есть единственный путь кросту количества благ, которые общество можетпотреблять ежегодно, не подрывая будущегопроизводства. Это единственный способустойчивого увеличения потребления рабочих безущерба для их будущих поколений. Потому-толиберализм издавна утверждает, что неуклонноенаращивание капитала есть единственное средствопостоянного улучшения положения масс. Социализми деструкционизм стремятся к этой же цели инымпутем. Их предложения сводятся к ростусегодняшнего благосостояния за счет будущего.Политика либерализма -- это политикапредусмотрительного отца, который сберегает истроит для себя и для наследников. Политикадеструкционизма есть политика расточителя,который проматывает наследство без оглядки набудущее.

Для марксистов главным достижением КарлаМаркса является пробуждение классового сознанияу пролетариев. До его работ идеи социализмасуществовали вдали от практической жизни, вписаниях утопистов и в узком кругу их учеников.Связав эти идеи с революционным рабочимдвижением, которое до того преследовало толькомелкобуржуазные цели, Маркс создал, говорятмарксисты, основания пролетарского движения. Этодвижение, полагают они, будет жить, пока невыполнит своей исторической миссии -- установитьсоциалистический строй общества.

Утверждают, что Маркс открыл движущие законыкапиталистического общества и определил целисовременного социального движения какобусловленные всем историческим развитием.Говорят, что он показал, что пролетариат можетосвободить себя как класс, только вообщеликвидировав классовые противоречия и тем самымсоздав предпосылки общества, в котором"свободное развитие каждого является условиемсвободного развития всех" [373].

Восторженные энтузиасты видят в Марксе одну изгероических фигур мировой истории и числят егосреди великих экономистов и социологов, дажесреди самых прославленных философов.Непредубежденный наблюдатель видит Карла Марксаиными глазами. У Маркса-экономиста совершенноотсутствовала оригинальность. Он былпоследователем классической политэкономии, ноему недоставало способности подходить кважнейшим экономическим проблемам безполитических предубеждений. Он смотрел на всечерез очки агитатора, для которого главное --произвести впечатление на толпу. Но даже здесь онне был по-настоящему оригинален, посколькуанглийские социалисты, защитники "права наполный продукт труда", памфлеты которых в 30--40-хгодах XIX века подготовили путь для чартизма,опередили его во всех существенных моментах. [374] Более того, он оказалсясовершенно неосведомленным о революции вэкономической теории, которая происходила какраз в те годы, когда он разрабатывал свою систему.Историческое невезение: новая теория,перевернувшая всю экономическую науку, явиласьна свет почти вслед за публикацией первого тома"Капитала". [375] Врезультате последние тома "Капитала" уже вдень публикации представляли собой задыпередовой науки. Это невезение особенно тяжкоударило по его восторженным последователям. Ссамого начала им пришлось удовлетворятьсябесплодным воспроизведением работ мастера. Онизастенчиво избегали каких-либо контактов с новойтеорией ценности. Как социолог и философ истории,Маркс никогда не поднимался выше уровняспособного агитатора, обслуживающегоповседневные нужды своей партии. Научнаяценность материалистической концепции историиравна нулю; более того, Маркс так и не довел ееразработку до конца, выдвигая раз за разом новыенесовместимые версии. Его философская позицияявлялась простым гегельянством. Он принадлежал кмножеству давно забытых авторов того времени,когда было модно использовать по всякому поводудиалектический метод. Прошли десятилетия, преждечем его стали называть философом и причислили ксонму великих мыслителей.

Стиль его научных работ -- сухой и тяжелыйпедантизм. Ему не было даровано способностивразумительно излагать свои мысли. Только вполитических текстах он был эффектен, и тоблагодаря звучным противопоставлениям и легкозапоминаемым фразам, в которых игра словамискрывала полную пустоту. В полемике он, неколеблясь, извращал высказывания оппонентов.Вместо опровержения он использовал брань иоскорбления. [439*] И егоученики (школа Маркса на деле сложилась только вГермании и Восточной Европе, особенно в России), вточности повторяя стиль учителя, обливалиоппонентов грязью, но никогда не пытались ихопровергнуть.

Об оригинальности и историческом значенииМаркса можно говорить только применительно кобласти политической техники. Он осознает, какуюгромадную силу в современном обществе могутпредставлять собой массы, сконцентрированные нафабриках и заводах, если их удастся политическисплотить. Он ищет и находит лозунги дляобъединения этих масс в согласованное движение.Он бросает призывы, которые поднимают людей, вцелом безразличных к политике, в атаку на частнуюсобственность. Он проповедует доктрину спасения,которая рационализирует их обиды и преобразуетзависть и желание мести в "историческуюмиссию". Он воодушевляет их сознанием этойвеликой миссии: в них -- будущее родачеловеческого. Быстрое распространениесоциализма сравнивали с распространениемхристианства. Более подходящим, возможно, было бысравнение с исламом, который вдохновил детейпустыни на то, чтобы опустошить обширныекультурные страны, возжег их разрушительнуюярость моралистической идеологией и пришпорилих отвагу идеей фатализма. [440*]

В сердцевине марксизма лежит учение о единствепролетарских интересов. Однако отдельныйрабочий пребывает в состоянии постоянной остройконкуренции с другими рабочими, всегда готовымизанять его рабочее место; вместе с товарищами позаводу он конкурирует с рабочими других отраслейи с потребителями товаров, в выпуске которых онпринимает участие. Довести рабочего до того,чтобы он вопреки фактам и опыту искал спасения всоюзе с другими рабочими, можно, только разжигаяего страсти. Это оказалось не столь уж трудным;дурные чувства в человеческой душе возбуждаютсялегко. Но Маркс сделал и нечто большее: он окружилобиды простого человека нимбом науки и этимпривлек духовно и нравственно отзывчивых людей.В этом отношении все другие социалистическиетечения подражали Марксу, слегка переиначиваяего доктрину для своих особых целей.

Маркс был гением в технике демагогии; здесь егодостижения нельзя преувеличить. Он нашелблагоприятный исторический момент дляобъединения масс в их собственное политическоедвижение и был готов сам его возглавить. Для неговся политика была продолжением войны, толькодругими средствами [376];его политическое искусство -- всегдаполитическая тактика. Социалистические партии,ведущие свое начало от Маркса, сохранили этичерты, так же как и те партии, для которыхмарксистские были моделью. Они выработалитехнику агитации, уловления голосов и душ,предвыборной работы, уличных сборищ итерроризма. Чтобы обучиться всему этому, нужнамноголетняя школа. На партийных съездах и впартийной литературе марксисты уделяют большевнимания вопросам организации и тактики, чемважнейшим, фундаментальным проблемам политики.Фактически, если мы хотим быть точными, следуетпризнать, что их вообще никогда ничего неинтересовало, кроме партийной тактики.

Милитаристские установки по отношению кполитике, роднящие марксизм с прусским и русскимэтатизмом, быстро нашли приверженцев. Новыепартии континентальной Европы насквозьпронизаны марксистской идеологией. У марксизмаучились все партии, провозглашающие особыеинтересы различных социальных групп. Онииспользуют для своих целей марксистское учение оклассовой борьбе, чтобы сплотить крестьянство,промышленный средний класс и слой служащих.

Тут следовало ожидать, что либеральнаяидеология быстро будет побеждена. Либерализмбоязливо избегал всяких политических трюков. Онполагался исключительно на внутреннюю силу иубедительность своих идей, презирая все другиесредства политической борьбы. Он никогда не имелопределенной политической тактики, не унижалсядо демагогии. Старый либерализм был благороден иверен своим принципам. Его противники называлиэто свойство доктринерством.

Сегодня старые либеральные принципы должныбыть тщательно перепроверены. Наука полностьюпреобразилась за последнюю сотню лет, и нынчесоциологические и политико-экономическиеоснования либерального учения должны бытьпересмотрены. По многим вопросам либерализм недо конца продуман. Многое нужно наверстать [441*]. Но применяемыелиберализмом методы политической борьбы немогут быть изменены. Либерализм рассматриваетвсе виды общественного сотрудничества какэманацию разумно понимаемой пользы, когда всякаявласть базируется на общественном мнении, апотому невозможны действия, способные помешатьсвободному принятию решений мыслящим человеком.Либерализм знает, что общество можетпродвинуться на более высокую стадию развитиютолько через человека, осознающего полезностьобщественного сотрудничества; ни Бог, ни тайнодействующая судьба не определяют будущеечеловеческого рода -- только сам человек. Когданароды слепо устремляются к разрушению,либерализм должен стараться их просветить. Нодаже если люди не слышат -- из-за глухоты илипотому, что убеждающий голос слишком слаб, неследует возвращать их к разумному поведению спомощью тактических и демагогических уловок.Демагогией, пожалуй, можно разрушить общество. Ноего никогда не построить такими средствами.

Романтизм и социальное искусство XIX векаподготовили почву для социалистическогодеструкционизма. Без их помощи социализм никогдабы не сумел так угнездиться в умах людей.

Романтизм -- это восстание человека противразума, так же как и против условий, в которыхприродой ему предписано жить. Романтик видит снынаяву; в мечте он не связан законами логики иприроды. Мыслящий и разумно действующий человекпытается избавиться от давлениянеосуществленных желаний с помощьюхозяйственной деятельности и труда; онпроизводит, чтобы улучшить свое положение.Романтик слишком слаб, слишком неврастеничен,чтобы работать; он мечтает об успехе, но ничего неделает для его достижения. Он устраняетпрепятствия не на деле, а только в воображении. Унего зуб против реальности, потому что она непохожа на созданный им воображаемый мир. Онненавидит труд, хозяйствование и разум.

Романтик принимает как данность все дарыцивилизации и желает, вдобавок, всего изящного икрасивого, что, как он думает, могут или моглипредложить отдаленные времена и страны.Окруженный комфортом европейской городскойжизни, он хотел бы быть индийским раджой,бедуином, корсаром или трубадуром. Но в жизниэтих персонажей он видит только приятные стороныи никогда не думает об отсутствии у них того, чтосам имеет в изобилии. Его всадники галопируют поравнинам на огненных скакунах, корсар берет вплен красавиц, рыцарь сокрушает врагов впромежутке между песнями и любовью. Опасности ихобраза жизни, сравнительная ее бедность,убожество и тяжкий труд -- все это его воображениетактично обходит: все залито розовым светом. Посравнению с надуманным идеалом реальностькажется сухой и пресной. Везде препятствия,которых нет в мечте, и нужно решать множествозадач. Нет красавиц, которых можно спасти отграбителей, нет потерянных сокровищ, которыеможно найти, нет драконов, которых можно убить.Есть зато труд, который нужно исполнятьнеустанно, усердно, день за днем, год за годом.Здесь, если хочешь собирать урожай, надо пахать исеять. Романтик не хочет смириться с этим.Упрямый, как ребенок, он отказывается признатьэто. Он издевается и иронизирует, он презирает иненавидит буржуев.

Распространение капиталистической мыслисоздало неблагосклонное отношение к романтизму.Поэтические фигуры рыцарей и пиратов сталиобъектом насмешек. Когда жизнь бедуинов, пиратов,махараджей и других романтических героев былапоказана со всех сторон, какое бы то ни быложелание подражать им исчезло. Достижениякапиталистического общества сделали жизньхорошим делом; возникло растущее чувство, чтосвободы и безопасности, мирного благосостояния имногообразного утоления нужд и желаний можноожидать только при капитализме. Романтическоепрезрение к буржуазному вышло из моды.

Но духовные и интеллектуальные установки,давшие жизнь романтизму, уничтожить было нетак-то легко. Неврастенический протест противжизни искал другие формы выражения. Он нашел их в"социальном" искусстве XIX века.

Действительно великие поэты и романисты этогопериода не были социально-политическимипропагандистами. Флобер, Мопассан, Якобсен,Стриндберг, Конрад Фердинанд Мейер -- назовемтолько немногих -- далеко не были последователямимодной литературы. [377] Формулировкойсоциальных и политических проблем мы обязаны нетем писателям, работы которых обеспечили XIX векуего прочное место в истории литературы. Этузадачу взяли на себя второсортные итретьесортные литераторы. Они создали образыкровожадного капиталистическогопредпринимателя и благородного пролетария. Дляних богатый плох потому, что богат, а бедный хорошпотому, что беден [442*]. "Но это ведь так,как если бы богатство было преступлением", --восклицает фрау Дрейссигер в "Ткачах"Герхарта Гауптмана. [378] Литератураэтого периода полна осуждениями собственности.

Здесь не место для эстетического анализа такойлитературы; наша задача -- исследовать ееполитическое воздействие. Она вела к победесоциализма, вербуя на его сторону образованныеклассы. С этими книгами социализм проникал всостоятельные семьи, увлекая жен и дочерей,заставляя сыновей бросать семейное дело, пока,наконец, сам капиталистический предпринимательне начинал верить в низменность своейдеятельности. Банкиры, руководителипромышленности и торговцы заполнили ложитеатров, в которых пьесы социалистического толкаисполнялись перед восторженной публикой.

Социальное искусство тенденциозно; каждоепроизведение защищает какой-то тезис. [443*] Иутверждается всегда одно и то же: капитализм естьзло, в социализме -- спасение. Бесконечноеповторение не приелось раньше читателю толькопотому, что у каждого писателя на уме была свояформа социализма. Все они подобно Марксуизбегали детального изображения воспеваемойсоциалистической жизни и, как правило, простоограничивались ссылкой на желательностьсоциализма. Неадекватность их логики, обращениев первую очередь не к разуму, а к эмоциям -- все этонеудивительно, особенно учитывая, что таким жебыл метод soidisant [379] научных авторитетов посоциализму. Беллетристика предоставляет здесьнаиболее благоприятные возможности, посколькуможно не бояться, что аргументы будутподвергнуты детальному логическому анализу.Точность отдельных замечаний в романах и пьесахне принято анализировать. Навязываемые логикойхарактеров и сюжета выводы не подлежатлогическому обоснованию. Даже если"собственник" всегда изображается какноситель зла, нельзя предъявить претензий автору-- это ведь всего лишь частный пример. Ни одинотдельный писатель не может быть признанответственным за общее воздействие литературысвоего времени.

Диккенс в "Тяжелых временах" вкладывает вуста Сесси Джуп, брошенной маленькой дочерициркового клоуна и танцора, шпильку в адресутилитаризма и либерализма. Он заставляетмистера М"Чокумчайлда, учителя в образцовойшколе последователя Бентама капиталистаГрэдгройнда, задать вопрос: каков процент жертв,если из 100 тысяч мореплавателей утонут 500 человек.Славное дитя отвечает, что для родственников идрузей погибших нет никаких процентов, -- и сбольшой простотой осуждает тем самымсамодовольство манчестерства. [380] Все это, отвлекаясь от полнойнеправдоподобности сцены, очень мило итрогательно, но все же не может умалитьудовлетворенности граждан капиталистическогообщества значительным сокращением опасностиморских путешествий. И если капитализм сумелдобиться, что на миллион жителей от голодаежегодно погибают только 25, тогда как преждечисло голодающих было гораздо выше, нашу оценкудостижений не изменят изрекаемые Сесси пошлости,что для каждого из голодающих все равно --голодает ли вместе с ним еще миллион или миллионмиллионов людей. При этом нам не предлагаютникаких доказательств того, что при социализмеголодающих будет меньше. Третье наблюдение,вложенное Диккенсом в уста Сесси, должнопоказать, что нельзя судить об экономическомпроцветании народа по суммарной величинебогатства, но следует учитывать еще ираспределение этого богатства. Диккенс был плохознаком с работами утилитаристов и не знал, чтоэто утверждение не противоречит старымутилитаристским идеям. Как раз Бентамподчеркивал, что порождаемое богатствомдовольство бывает тем сильнее, чем равномернееоно распределено [444*].

Противоположностью Сесси является образцовыймальчик Битцер. Он помещает свою мать в работныйдом и потом утешает свою совесть тем, что раз вгод посылает ей полфунта чаю. Даже это, говоритДиккенс, было проявлением слабости узамечательного юноши, которого он называетпревосходным молодым экономистом, и толькопотому, что подаяние ведет к обнищаниюполучающего. Единственным рациональнымдействием Битцера является покупка самогодешевого чая и продажа его по наиболее дорогойцене. Разве философы не доказали, что в этом исостоит весь долг человека (именно весь, а нечасть долга)? Миллионы читателей диккенсовскоготекста пережили внушенное автором чувствоотвращения к низости утилитарной философии. Ивсе-таки они неправы. Либеральные политики насамом деле выступали против поощрения нищенствабезоглядно и безотчетно раздаваемой милостынейи доказывали безнадежность всех попытокулучшить положение бедных, если они не ведут кповышению производительности труда. Онипоказали, сколь неблагоприятны будут для самихпролетариев результаты предложений, нацеленныхна повышение рождаемости у недостаточносостоятельных молодых людей, не имеющихвозможности позаботиться о своих детях. Но ониникогда не были против поддержкинетрудоспособных в рамках закона о бедных.Никогда они не подвергали сомнению инравственный долг помощи престарелым родителям.Социальная философия либерализма никогда неутверждала, что "долгом", началом и концомвсей нравственности является правило: купить какможно дешевле, а продать как можно дороже. Онапоказала только, что такое поведение рациональнодля того, кто стремится к косвенномуудовлетворению желаний (через покупку и продажу).Но либерализм никогда не считал иррациональнымделом послать старой матери чай в подарок -- вовсяком случае не более иррациональным, чемсамому пить чай.

Одного взгляда на работы авторов-утилитаристовдовольно, чтобы разоблачить софистическиеискажения, которые допускает Диккенс. Но средисотен тысяч читателей диккенсовских романоведва ли один прочитал хоть строчкуутилитаристов. Вместе с другими, менееодаренными рассказчиками романтическогонаправления Диккенс привил миллионам людейненависть к утилитаризму и капитализму. При этомДиккенс -- а в равной степени это относится и кВильяму Моррису, Шоу, Уэллсу, Золя, АнатолюФрансу, Герхарту Гауптману, Эдмондоде Амичису и многим другим -- вовсе не былоткрытым и непосредственным проповедникомдеструкционизма. [381]Они все отрицали капиталистический строй жизни ичастную собственность на средства производства,порой, видимо, и не сознавая этого. Между строквнушалась картинка лучшего экономического исоциального устройства. Они работали просто каквербовщики социализма, а поскольку социализмведет к разрушению общества, мы можем назвать ихпроповедниками деструкционизма. Но какполитический социализм в большевизме дошел дооткрытого деструкционизма, так же было и слитературным социализмом. Толстой был великимпроповедником деструкционизма, идеи которого ончерпал в словах Евангелий. Он делает учениеХриста, основанное на вере в близость ЦарстваБожия, благовествованием для всех времен инародов. Подобно коммунистическим сектам временСредневековья и Реформации, он мечтал обустройстве общества на правилах Нагорнойпроповеди. [382] Он, конечно, не заходилстоль далеко, чтобы буквально следовать примеруполевых лилий, которые не трудятся. [383] Но ему была любезна модельобщества, которое состоит только изсамодостаточных земледельцев, обрабатывающихнебольшие наделы земли, и он вполне логичен,требуя разрушения всего остального.

Сегодня люди, которые с превеликим восторгомприветствовали эту литературу и радостноотзывались на призыв разрушить все культурныеценности, стоят на пороге великой социальнойкатастрофы.

Социалистическая политика для достижениясвоих целей использует два подхода: первый прямонаправлен на обращение общества всоциалистическое; второй -- только косвенно,через разрушение общества, основанного напринципе частной собственности. Реформистскиепартии социальной ориентации, так же как иреформистские группы в социалистическихпартиях, предпочитают первый подход; второй естьоружие революционных социалистов, которыеначинают с расчистки почвы для строительствановой цивилизации. Одни используют как средствамуниципализацию и национализацию, другие --саботаж и революцию.

Значимость этой классификации снижает то, чторезультаты обоего рода политик не так уж иразличаются. Как мы показали, даже прямой метод,направленный на формирование нового общества,может только разрушать. Созидание ему заказано.Оправдан вывод, что разрушение -- начало и конецвсякой социалистической политики, котораядесятилетиями преобладала в этом мире. Вполитике коммунистов воля к разрушению выраженанастолько явно, что ее нельзя не заметить. Но хотядеструкционизм легче всего осознать на примеребольшевистской политики, он, в сущности, так жесилен и в других социалистических движениях.Именуемое "экономической политикой"государственное вмешательство в экономическуюжизнь добилось только ее развала. Запреты иразные меры регулирования уже в силу присущегоим ограничительного духа стимулировалирасточительность. С начала войны сфера этойполитики так расширилась, что практически каждоедействие предпринимателя стало подпадать подрубрику "нарушение закона". И еслипроизводство все еще продолжается, пусть хотьнаполовину рационально, то это можно объяснитьтолько тем, что деструкционистские законы и мерыдо сих пор еще не проведены полностью в жизнь.Если бы они оказались более эффективными, голод имассовая гибель уже стали бы уделом большинствацивилизованных народов.

Вся наша жизнь с такой полнотой подпала уже подвласть разрушительных сил, что трудно найтиобласть, где бы они не господствовали. Ихвоспевает "социальное" искусство, ихпропагандирует школа, благоговение к ним внушаетцерковь. В последние десятилетиязаконодательство цивилизованных стран едва лисоздало хоть один закон, в котором не было быуступок деструкционизму; в некоторых законах онполностью господствует. Чтобы дать полноепредставление о деструкционизме, следовало бынаписать историю тех лет, когда былиподготовлены и начались катастрофы мировойвойной и большевистской революции. Здесь этогосделать нельзя, и мы вынуждены ограничитьсянесколькими замечаниями, которые могут помочьпониманию того, как нарастала готовностьразрушить общество.

Среди средств разрушения обществазаконодательная защита труда является по еепрямому воздействию наиболее вредоносной. К томуже этот аспект социальной политики особенноважен как показатель достиженийсоциалистической мысли.

Апологеты политики защиты труда любятпроводить аналогию с той ситуацией, которая в XVIIIи первой половине XIX века привела к принятию мерпо защите крепостных. Нам говорят: как в то времявмешательство государства, шедшего шаг за шагомк освобождению крепостных, постоянно уменьшалоповинности крестьян, так и сегодня рабочеезаконодательство пытается вырвать пролетариатиз рабства наемного труда, поднять его ксуществованию, достойному человека. Но этосравнение вовсе неосновательно. Ограничениекрепостных повинностей крестьян привело не ксокращению, а к увеличению количества труда встране. Принудительный труд, недобросовестный искудный, был сокращен, так что крестьянин получилсвободу улучшать собственную землю или работатьпо найму. Большинство мер, предпринятых радиосвобождения крестьянства, имело целью, с однойстороны, увеличить интенсивностьсельскохозяйственных работ, а с другой --освободить рабочую силу для нужд промышленногопроизводства. Когда крестьянская политиканаконец-то ликвидировала принудительный трудсельскохозяйственных работников, она неуничтожила сам труд, а увеличила возможностиприложения труда. Результат прямопротивоположный тому, чего достигаетсовременная социальная политика, когда"регулирует" рабочее время, ограничиваяпродолжительность рабочего дня десятью, девятьюи восемью часами или, как у различных категорийчиновников, шестью часами и менее. Ведь этосокращает количество производимой работы, азначит, и объем производства.

Влияние таких мер на сокращение труда былослишком очевидным, чтобы его проглядеть. Вотпочему все попытки расширить законодательнуюзащиту труда и радикально изменить условия трудавстречали сильнейшее сопротивление. Этатистскиеавторы обычно представляют дело так, как если быобщее сокращение рабочего времени, постепенноевытеснение женского и детского труда, сокращениеночных работ объяснялись только вмешательствомзакона и активностью профсоюзов [445*]. Это показывает, что онинаходятся под влиянием представлений охарактере промышленного наемного труда,сформировавшихся в кругах, враждебныхсовременному капиталистическому производству.Согласно этим взглядам фабричная промышленностьпитает особое отвращение к применениюполноценной рабочей силы. Предполагается, чтоона предпочитает необученных работников, слабыхженщин и хрупких детей, а не всестороннеподготовленных специалистов. Ведь, с однойстороны, она стремится выпускать тольконизкокачественные товары массового потребления,для чего нет нужды в квалифицированных наемныхработниках; с другой стороны, простота и легкостьдвижений, требуемых механизированнымпроизводством, позволяют использоватьнеразвитых и физически слабых. Поскольку, каксчитается, фабрики бывают прибыльными только засчет недоплаты своим рабочим, естественно, чтоони предпочитают нанимать неквалифицированныхрабочих, женщин и детей и при этом пытаютсяпродлить рабочий день до возможного предела.Утверждают, что это представлениеподтверждается историей развития крупнойпромышленности. Но при своем зарождении крупнаяпромышленность вынуждена была удовлетворятьсятаким трудом потому, что в то время она моглананимать людей только за пределами ремесленныхгильдий. Ей приходилось привлекать необученных,женщин и детей, потому что только они былидоступны для найма, а в результатепроизводственный процесс вынужденно строилсятак, чтобы эти работники с ним справлялись.Фабричная заработная плата была ниже заработкацеховых подмастерьев, потому чтопроизводительность труда была ниже. По той жепричине продолжительность рабочего дня былавыше, чем у ремесленников. Только когда этиотношения со временем изменились, крупнаяпромышленность смогла преобразовать условиятруда. Вначале у фабрик не было иного выбора, какнанимать женщин и детей, поскольку полные силмужчины были для них недоступны. Когда врезультате конкуренции фабрики смогли вытеснитьпрежнюю систему работы и перетянуть к себе тех,кто прежде был занят в ремесле, были изменены ипроизводственные процессы, так что главным сталтруд квалифицированных мужчин, а труд женщин идетей постепенно отошел на задний план.Заработная плата возросла, посколькупроизводительность полноценного рабочего былавыше, чем производительность фабричной девчонкиили ребенка. И вместе с этим рабочая семьяобнаружила, что больше не нуждается в заработкежены и детей. Продолжительность рабочего дняуменьшилась, потому что более интенсивный трудподготовленного рабочего сделал возможным болееэффективное использование машин, чем небрежный инеловкий труд малоценной рабочей силы. [446*]

Более короткий рабочий день и ограничениедетского и женского труда в тех размерах, которыебыли достигнуты в Германии накануне мировойвойны, никоим образом не были результатом победызаконов об охране труда над эгоистичнымипредпринимателями. Это следствие развитиякрупной промышленности, которая, избавившись отнужды искать себе работников на задворкаххозяйственной жизни, должна была преобразоватьусловия труда так, чтобы они соответствовалилучшему качеству рабочей силы. В общем и целомзаконодательство просто санкционировалоперемены подготовленные, предвосхищаемые илиуже совершившиеся. Конечно, оно всегда пыталосьпойти дальше, чем позволяло состояниепромышленности, но сделать это не удавалось.Препятствием служило не столько сопротивлениепредпринимателей, сколько сопротивление самихрабочих, не выражаемое и не выступающее открыто,но от того не менее эффективное. Ведь самимрабочим за каждый акт защищающего регулированияприходится платить как прямо, так и косвенно.Ограничение или запрещение женского и детскоготруда обременило бюджет рабочего столь жесильно, как и ограничение занятости взрослыхрабочих. Эти меры, конечно, уменьшают предложениетруда, что ведет к росту предельнойпроизводительности труда, а значит, и заработнойплаты в расчете на единицу продукции. Но ещевопрос, компенсирует ли для рабочего этот ростбремя растущих цен. Прежде чем выносить какое быто ни было заключение по этому вопросу, следовалобы изучить данные для каждого отдельного случая.Вполне возможно, что сокращение производства неможет обернуться абсолютным ростом реальногодохода рабочих. Но нам нет нужды вдаваться здесьв эти детали. Уверенно говорить о значительномсокращении предложения труда в результатепринятия рабочего законодательства можно,только если действие этих законов неограничивается отдельной страной. Пока это нетак, поскольку каждое государство шло своимпутем, и страны, где недавно развившаясяпромышленность использовала все возможностивытеснить с рынков продукцию старыхпромышленных государств, отставали с введениемрабочего законодательства, и законодательнаязащита труда не могла улучшить положение рабочихна рынке. Помочь здесь пытались путем заключениямеждународных соглашений о защите труда. Но промеждународную защиту труда еще с большимоснованием, чем про национальные меры, можносказать, что она никогда не достигала большего,чем это допускало естественное развитиеиндустриальных отношений.

Деструктивные элементы более выражены втеории, чем в практике защиты труда, посколькусвязанная с этими мерами непосредственнаяугроза промышленному развитию до известнойстепени сдерживала внедрение теории в жизнь. То,что теория эксплуатации наемных работниковстоль быстро распространилась и сталаобщепринятой, есть прежде всего заслугадеструкционизма, который без колебаний прибегалк исключительно эмоциональному описанию условийтруда. В практику законодательства были внедреныпопулярные образы жестокосердогопредпринимателя и своекорыстного капиталиста,которым противостоит бедный, благородныйэксплуатируемый народ. Законодателей приучиливидеть в каждом крушении плановпредпринимателей победу общего блага надэгоистичными интересами паразитов. Рабочемувнушили, что его усердие служит только роступрибылей, что его долг перед собственным классоми историей -- трудиться сколь можно более вяло.

Сторонники законодательной защиты трудаисходят из неудовлетворительной теориизаработной платы. Они с негодованием отвергаютаргументы Сениора против законодательногорегулирования продолжительности рабочеговремени, но не в силах противопоставить ничегозначимого тем выводам, к которым он пришел длястационарных условий. [385] Неспособность школыкатедер-социалистов разобраться в экономическихпроблемах особенно явно демонстрирует Брентано.О том, до какой степени он не в состоянии постичьсвязь размера заработной платы и эффективноститруда, видно из сформулированного имсобственного "закона": высокая заработнаяплата увеличивает продукт труда, а низкаязаработная плата уменьшает его. Но ведь ясно, чтохорошая работа просто оплачивается лучше, чемплохая [447*]. Этаошибка делается еще более очевидной, когда онзаявляет, что сокращение рабочего времени естьпричина, а не результат роста производительноститруда.

Маркс и Энгельс, отцы немецкого социализма,хорошо понимали, насколько важна дляраспространения разрушительных идей борьба зарабочее законодательство. В "Учредительномманифесте Международного товариществарабочих" говорится, что билль о 10-часовомрабочем дне в Англии "был не только важнымпрактическим успехом, но и победой принципа;впервые политическая экономия буржуазии открытокапитулировала перед политической экономиейрабочего класса" [448*].За двадцать лет с лишком до этого Энгельс в ещеболее чистосердечных выражениях призналдеструкционистский характер билля о 10-часовомрабочем дне. [386] Онне смог не согласиться, что контраргументыпредпринимателей были наполовину верны. Этотзакон, полагал Энгельс, приведет к сокращениюзаработной платы и сделает английскуюпромышленность неконкурентоспособной. Но этоего не беспокоило. "Разумеется, -- добавлял он, --если бы дело не пошло дальше десятичасовогобилля, Англии грозило бы разорение; но посколькуон неизбежно влечет за собой другие мероприятия,которые должны направить Англию на совершенноиной путь, чем тот, по которому она до сих пор шла,этот билль означает шаг вперед" [449*]. Если английскаяпромышленность уступит иностранным конкурентам,революция станет неизбежной [450*]. В болеепоздней статье он говорит о билле о 10-часовомрабочем дне:

"Это уже не отдельная попытка парализоватьпромышленное развитие, это одно из звеньев вдлинной цепи мероприятий, которые должнысовершенно преобразовать современный стройобщества и постепенно уничтожить существующиедо сих пор классовые противоречия, это уже нереакционное, а революционное мероприятие" [451*].

Фундаментальную важность борьбы за рабочеезаконодательство нельзя недооценивать. Но Маркси Энгельс, как и их либеральные оппоненты,переоценили непосредственный деструктивныйпотенциал отдельных мероприятий. Главные успехив деле разрушения общества были достигнуты надругих направлениях.

Существом программы германского этатизма былосоциальное страхование. Но народы за пределамиГерманской империи также начали видеть всоциальном страховании высшее достижениеполитической проницательности и мудростигосударственных деятелей. И если некоторыеограничиваются простым восхвалением волшебныхрезультатов, которых удалось достичь с помощьюэтих институтов, то другие укоряют их заполовинчатость, за то, что ими охвачены не всеслои народа и что имеющие преимущества получаютне все то, что, по их мнению, должны бы. Говорилось,что социальное страхование нацелено, в конечномсчете, на то, чтобы дать каждому гражданинудолжный уход и лучшее медицинское обслуживаниево время болезни, нужную помощь в случаенетрудоспособности от несчастного случая,болезни, старости или при невозможности найтиработу на должных условиях.

Никакое упорядоченное общество не было стольбессердечно, чтобы позволить бедным ибеспомощным умирать с голоду. Всегда были некиеустановления, нацеленные на спасение от нищетытех, кто не способен самостоятельно содержатьсебя. По мере того как вместе с развитиемкапитализма увеличивалась обеспеченностьобщества, улучшалась система помощи беднякам.Одновременно изменялась и правовая основа этойпомощи. Что прежде было актом милосердия,которого бедняки не могли требовать, теперьстало долгом общины. Были приняты меры пообеспечению помощи бедным. Но в первое времяостерегались узаконения притязаний бедняков наподдержку и содержание. Мало думали и о том, чтобыснять клеймо постыдности с тех, кто жил насредства общины. Это не было проявлениембессердечия. Дискуссии по поводу английскогозакона о бедных показывают, что люди отличносознавали немалые опасности для общества отрасширения программ помощи бедным. [387]

Германское социальное страхование оченьотличается от подобных установлений другихгосударств. [388]Средства к существованию -- это иск, наудовлетворении которого можно настаивать позакону. Предъявитель иска тем самым не роняетсвоей репутации. Он -- государственный пенсионерподобно королю или его министрам, или получательстраховых платежей, такой же, как любой другой,заключивший контракт о страховании. Несомненно,что он может смотреть на выплаты как наэквивалент своего собственного вклада. Ведьстраховые взносы всегда идут за счет заработнойплаты независимо от того, платит ихпредприниматель или сами рабочие. То, чтоуплачивает предприниматель в страховые фонды, --это всего лишь налог на предельнуюпроизводительность труда, а значит, и средствосокращения денежной заработной платы. Когдастраховые выплаты осуществляются из налоговыхпоступлений, их оплачивает, конечно же, самрабочий -- прямо или косвенно.

Для проповедников социального страхования, каки для политиков и государственных деятелей,проводивших его в жизнь, здоровье и болезньпредставлялись двумя состояниями человеческоготела, резко отделенными друг от друга, так чтовсегда без трудностей и сомнений можнораспознать -- что же перед тобой. "Здоровье" --это состояние, признаки которого твердоустановлены и которое может бытьдиагностировано любым врачом. "Болезнь" --это телесное явление, не зависящее отчеловеческой воли и не поддающееся еевоздействию. Всегда есть люди, которые по тем илииным причинам симулируют болезнь, но докторблагодаря знаниям и имеющимся в его распоряжениисредствам может разоблачить подделку. Толькоздоровый человек является вполнеработоспособным. Работоспособность больногопонижается в соответствии с тяжестью ихарактером болезни, и предполагается, что докторможет по объективно контролируемымфизиологическим изменениям установить степеньснижения работоспособности.

Сегодня ясно, что каждое утверждение этойтеории ложно. Не существует отчетливой границымежду здоровьем и болезнью. Болезнь некимобразом зависит от сознательной воли иподсознательно действующих психических сил.Работоспособность человека не связанаоднозначно и просто с его физическим состоянием;в большой степени это функция его сознания иволи. Так вся идея о возможности отделить спомощью медицинских обследований больных отздоровых и симулянтов, а трудоспособных отинвалидов оказалась несостоятельной. Тот, ктоверил, что страхование от несчастных случаев и поболезни сможет опереться на объективные методыдиагностики, очень заблуждался. Разрушительныесвойства системы страхования по болезни и отнесчастных случаев заключались, прежде всего, втом, что система поощряла несчастные случаи иболезни, замедляла выздоровление и зачастуюсоздавала (или, по крайней мере, усиливала ирастягивала во времени) функциональныенарушения, которые следуют обычно за болезньюили несчастным случаем.

Такие редкие болезни, как травматическиеневрозы, которые стали плодиться уже врезультате законодательного регулированияисков о компенсации по несчастным случаям, подвоздействием принудительного социальногострахования обратились в общенациональныеэпидемии. Сейчас уже нельзя отрицать, чтотравматические неврозы есть результатсоциального законодательства. Статистикапоказывает, что застрахованные пациентыпреодолевают последствия травм дольше, аосложнениям и постоянным функциональнымрасстройствам подвержены сильнее, чемнезастрахованные. Страхование против болезнейплодит болезни. Как индивидуальные наблюденияврачей, так и статистика показывают, чточиновники, штатные работники и принудительнозастрахованные граждане оправляются от травм иболезней медленнее, чем незастрахованные и лицасвободных профессий. Желание побыстреевыздороветь и нужда в скорейшем восстановленииработоспособности помогают выздоровлению стольсильно, что это делается доступным длянаблюдения [452*].

Чувствовать себя здоровым -- совсем не то жесамое, что быть здоровым с точки зрения медицины,а работоспособность во многом не зависит отфизиологически проверяемой и измеримойдеятельности внутренних органов. Тот, кто нежаждет быть здоровым, не является простосимулянтом. Это -- больная личность. Еслиослаблено желание быть здоровым иработоспособным, болезнь и все остальное --придут. Ослабляя или полностью разрушая волю кблагополучию и трудоспособности, социальноестрахование плодит болезни и инвалидность; онопорождает привычку жаловаться, что само по себеявляется неврозом, и другие формы неврозов.Короче говоря, это установление, которое множитболезни и травмы и существенно ухудшает ихпсихофизиологические последствия. Институтстрахования делает людей больными телесно ипсихически или, по крайней мере, удлиняет иутяжеляет течение болезней.

Психические силы, действующие в человеке, как ив каждом живом существе (в смысле желания истремления быть здоровым и трудоспособным), такили иначе зависят от социальной ситуации, вкоторой человек находится. Некоторые ситуацииусиливают их, другие ослабляют. Социальнаяатмосфера африканского племени, живущего охотой,определенно настроена на стимулирование этихсил. То же самое верно для совершенно отличнойситуации, в которой находятся гражданекапиталистического общества, основанного наразделении труда и частной собственности.Напротив, общественный строй ослабляет эти силы,если он обещает, что в случае травмы или болезнииндивидуум будет жить, не работая или работаямало, и при этом не претерпит существенногосокращения доходов. Дело обстоит не столь просто,как это представляется наивным экспертам попатологии -- тюремным и армейским врачам.

Социальное страхование превратило неврозызастрахованных граждан в опасную болезнь народа.При распространении и развитии страхования этаболезнь также будет распространяться. И никакиереформы тут не помогут: мы не можем подрыватьволю к здоровью, не порождая болезни.

При оценке экономических и социальныхпоследствий профсоюзного движенияфундаментальное значение имеет вопрос: может лирабочее движение, развивающееся в среде рыночнойэкономики, с помощью механизма коллективныхпереговоров и создания ассоциаций преуспеть вобеспечении постоянно высокой заработной платыдля всех рабочих? На этот вопрос экономическаятеория, как классическая (включая еемарксистское крыло), так и современная (включаяее социалистическое крыло), отвечаеткатегорическим нет. Общественное мнениеубеждено, что факты доказали эффективностьпрофсоюзного движения, потому что уровень жизнимасс неуклонно возрастал в последние столетия.Но экономисты совершенно иначе объясняют этотфакт. Согласно их подходу улучшение обязанопрогрессу капитализма, неустанному накоплениюкапитала и как результат -- росту предельнойпроизводительности труда. Нет сомнения, чтоверить следует скорее взглядам экономистов,подтверждаемым действительным ходом развития,чем наивным представлениям людей, которыеубеждены, что post hoc ergo propter hoc [390] Конечно, этого совершенно непонимали ни тысячи достойнейших лидероврабочего движения, которые посвятили свою жизньорганизации профсоюзов, ни многие знаменитыефилантропы, защищавшие профсоюзное движение каккраеугольный камень будущего общества. Истиннойтрагедией капиталистической эпохи стало то, чтоэти взгляды оказались ложными и что профсоюзноедвижение превратилось в самое важное оружиеразрушения общества. Социалистическая идеологиянастолько успешно затуманила природу иособенности профсоюзов, что стало сложно понять,что же такое профсоюзы и чем они занимаются.Публика все еще склонна истолковывать проблемурабочих союзов так, как если бы речь шла о свободеобъединений и о праве на забастовку. Но ужедесятилетия нет вопроса о том, следует липредоставлять рабочим свободу создаватьассоциации или право прерывать работу -- даже внарушение трудового соглашения. Ни однозаконодательство не отрицает этих прав,поскольку законные наказания за приостановкуработы в нарушение соглашения на практикемалодейственны. Так что даже самые яростныеадвокаты деструкционизма едва вспоминают оправе рабочих на нарушение трудовых соглашений.Когда не так давно некоторые страны, и среди нихВеликобритания, колыбель современныхпрофсоюзов, попытались ограничить властьпрофсоюзов, они и в мыслях не имели урезать то,что принято считать неполитической активностьюпрофсоюзов. Закон 1927 г. попытался запретитьобщенациональные забастовки и забастовки вподдержку других профсоюзов, но ни в какой формене касался свободы ассоциаций или права назабастовку ради повышения заработной платы. [391]

Общенациональная забастовка и сторонниками, ипротивниками всегда рассматривалась как делореволюционное или в сущности как сама революция.Жизненно важным элементом такой забастовкиявляется более или менее полный паралич всейэкономической жизни общества для достижениянекоторых желаемых целей. Насколько успешнойможет быть всеобщая стачка, показал капповскийпутч, поддержанный как армией Германии, так инезаконными вооруженными формированиями,сумевший изгнать из столицы правительствостраны, но в несколько дней сломленный общейстачкой. [392]В этом случае всеобщая стачка была использованакак оружие защиты демократии. Но ведь не имеетзначения, согласны вы или нет с целямипрофсоюзов. Факт тот, что в стране, где профсоюзыдостаточно сильны, чтобы организовать всеобщуюстачку, высшая власть принадлежит не парламентуи зависящему от него правительству, нопрофсоюзам. Именно понимание реального значенияпрофсоюзного движения подсказало французскимсиндикалистам их основную идею, что для прихода квласти политические партии должны использоватьнасилие. Нельзя забывать, что философия насилия,которая пришла на смену миротворческому учениюлиберализма и демократии, началась как философияпрофсоюзов. Прославление насилия, стольхарактерное для политики русских советов,итальянского фашизма и германского нацизма,которое сегодня серьезно угрожает всемдемократическим правительствам, имелоисточником учение революционного синдикализма.Проблемой профсоюзной жизни являетсяпринуждение к совместным действиям изабастовкам. Профсоюзы претендуют на правоизгонять с работы всех, кто не хочет действоватьвместе с ними и кому они отказали в приеме впрофсоюз. Они претендуют на право прерыватьработу по своему решению, а также на то, чтобы недавать никому занять рабочие места бастующих.Они претендуют на право предотвращатьпротиводействие своим действиям и применятьнасилие к несогласным, а также любое насилие длядостижения успеха.

Каждое объединение становится болеебюрократизированным и осторожным в поведении,когда его лидеры стареют. Боевые союзыутрачивают желание нападать и теряютспособность стремительными действиямиодолевать врагов. Армии милитаристскихгосударств, прежде всего армии Австрии и Пруссии,опять и опять получали урок того, что спрестарелыми вождями побеждать трудно.Профсоюзы не исключение из этого правила. Вполнеможет оказаться, что некоторые из старейших инаиболее развитых отрядов профсоюзного движениявременно утратили разрушительную страсть кагрессии и готовность к сражениям. Так что когдапожилые лидеры сопротивляются разрушительнойполитике пылкой молодежи, инструмент деструкциина какое-то время становится инструментомподдержания status quo [393] Какраз по этой причине радикалы постоянно срамилипрофсоюзы, а профсоюзы обращались к помощинесоциалистических классов общества, когда онинуждались в поддержке для принудительнойюнионизации. Но эти передышки в разрушительнойборьбе профсоюзов всегда были короткими. Опять иопять верх одерживали те, кто призывал кнепрерывному сражению противкапиталистического устройства общества.Сторонники насилия либо вытесняли старыхлидеров профсоюзов, либо создавали вместо старыхорганизаций новые. Иначе и быть не могло. Ведь всоответствии с основной идеей профсоюзногодвижения профессиональные союзы рабочих мыслимытолько как орудия разрушения. Как было показано,солидарность членов профсоюзов может опиратьсятолько на идею борьбы за уничтожениеобщественного строя, основанного на частнойсобственности на средства производства. Нетолько практическая деятельность профсоюзов, нои их теоретическая основа -- деструкционизм.

Краеугольный камень юнионизма --принудительное членство. Рабочие отказываютсяработать с теми, кто принадлежит к непризнаваемой ими организации. Они добиваютсяувольнения нечленов профсоюза угрозойзабастовки, а если это окажется недостаточным, тозабастовкой. Уклоняющихся от вступления иногдапринуждают с помощью грубого обращения. Нетнужды распространяться, что это насильственноенарушение свободы личности. Все софизмызащитников профсоюзного деструкционизма несмогли изменить в данном отношенииобщественного мнения. Когда время от времениособенно тяжкие примеры насилия против нечленовпрофсоюзов делаются известными, даже те газеты,которые всегда более или менее поддерживаютдеструкционистские партии, вынужденыпротестовать.

Оружие профсоюзов -- забастовка.Следует ясно представлять, что каждая стачкаесть акт насилия, форма вымогательства, средствопринуждения по отношению к тем, кто можетпомешать намерениям бастующих. Ведь забастовкаокончится проигрышем, если предпринимательсможет заменить забастовщиков другими рабочимиили если забастует только часть рабочих. Альфа иомега профсоюзных прав -- возможность примененияпротив штрейкбрехеров самого примитивногонасилия. Нас здесь не интересует, как именнопрофсоюзы в разных странах добыли это право.Достаточно сказать, что в последние десятилетияим это удалось повсеместно, и не столько врезультате явных законодательных решений,сколько в силу молчаливой терпимости к такойпрактике со стороны властей и суда. В Европегодами было невозможно сломить забастовку спомощью найма штрейкбрехеров. Длительное времяудавалось по крайней мере избегать забастовок нажелезных дорогах, в электроэнергетике,водоснабжении и на важнейших предприятияхгородского жизнеобеспечения. Но и здесьидеология разрушения, наконец, одержала верх.

Если это понадобится профсоюзам, они угрозойобречь на голод и жажду, холод и тьму смогутпринудить к покорности города и страны. Они могутотлучить от типографских машин не нравящиеся имгазеты; они могут прекратить доставку по почтенежелательных им изданий и писем. Если онизахотят, рабочие будут беспрепятственносаботировать, повреждать орудия и предметытруда, работать так медленно и плохо, что их трудпотеряет всякую ценность.

Никто еще не доказал полезности профсоюзов. Неттеории заработной платы, из которой следовало бы,что профсоюзы обеспечивают непрерывный ростреального дохода рабочих. Сам Маркс был далек отпредположения, что профсоюзы могут как-либоповлиять на заработную плату. Выступая в 1865 г.перед Генеральным Советом Интернационала [453*],Маркс пытался привлечь своих товарищей ксовместным действиям с профсоюзами. Эта цельсквозит в первых словах его выступления.Представление, что стачками нельзя добитьсяувеличения заработной платы, -- популярное воФранции среди прудонистов и в Германии средилассальянцев -- вызывало, по его словам,"возмущение рабочего класса". Но еговеликолепные тактические способности, которыеза год до этого позволили ему в "Учредительномманифесте Международного товариществарабочих" соединить в одной программе самыеразличные взгляды на природу, цели и задачирабочего движения, были брошены в игру радисоединения профсоюзного движения сИнтернационалом. Это и побудило его высказатьвсе, что можно в пользу профсоюзов. Тем не менее,ему достало осторожности не связывать себяутверждением, что профсоюзы могут обеспечитьнепосредственное экономическое улучшениеположения рабочих. Он считал, что профсоюзыдолжны возглавить борьбу с капитализмом. Судя потому, чего он ожидал от выступления профсоюзов,не приходится сомневаться в отведенной им роли."Вместо консервативного девиза "Справедливаязаработная плата за справедливый рабочийдень" рабочие должны написать на своемзнамени революционный лозунг: "Уничтожениесистемы наемного труда!" Они терпят неудачу,поскольку ограничиваются партизанской борьбойпротив следствий существующей системы, вместотого чтобы одновременно стремиться изменить ее,вместо того чтобы использовать своиорганизованные силы в качестве рычага дляокончательного освобождения рабочего класса, т.е. окончательного уничтожения наемного труда"[454*].Маркс едва ли мог яснее сказать, что для негопрофсоюзы не более чем орудие разрушениякапиталистического общества.Эмпирически-реалистическим политэкономам иревизионистам марксизма остается утверждать,что профсоюзам удавалось постоянно удерживатьзаработную плату выше того уровня, которыйсуществовал бы без профсоюзов. Эту идею не нужнодаже оспаривать, потому что никто и не пыталсятеоретически ее обосновать. Она остаетсясовершенно бездоказательным утверждением,которое вовсе не принимает в расчет взаимосвязьэкономических факторов.

Профсоюзная политика забастовок, насилия исаботажа не может претендовать ни на какиезаслуги в улучшении положения рабочих [455*]. Онатолько расшатывает до основания искусновыстроенное здание капиталистической экономики,в которой день ото дня повышается жизненныйуровень всех, вплоть до беднейших рабочих. Да идействует эта политика не в интересахсоциализма, а в интересах синдикализма.

Если бы рабочие отраслей, не имеющих, таксказать, жизненно важного значения, сумелидобиться заработной платы большей, чем диктуетсяситуацией на рынке, это привело бы в движениесилы по восстановлению нарушенного рыночногоравновесия. Если, однако, рабочие жизненно важныхотраслей смогли бы с помощью забастовки илиугрозы забастовки добиться для себя выполнениятребований о более высокой заработной плате, атакже удовлетворения иных претензий,выдвигающихся рабочими других отраслей,положение стало бы совсем иным. Мало сказать, чтоэти рабочие стали бы действительнымимонополистами, поскольку то, о чем идет речь,лежит за пределами понятия рыночной монополии.Если забастуют работники всех транспортныхпредприятий и при этом еще сумеют заранеерасстроить все попытки им помешать, они станутабсолютными тиранами на соответствующихтерриториях. Могут сказать, что они будутпользоваться своей властью сдержанно, но это неизменяет того факта, что они обладают властью.При таком раскладе в стране будут только двасословия: члены профсоюзов жизненно важныхотраслей и все остальные, которые станутбесправными рабами. Так мы придем к обществу, вкотором "незаменимые рабочие с помощьюнасилия господствуют над остальными классами"[456*].

И возвращаясь еще раз к вопросу о власти, хорошобы внимательно посмотреть, на чем держится этавласть, да и любая другая. Власть организованныхв профсоюзы рабочих, перед которой сейчастрепещет весь мир, держится на той же самойоснове, что и власть всех других тиранов во всевремена; это не что иное, как продукт идеологии.Десятилетиями людям вдалбливали: профсоюзыполезны и необходимы отдельным людям, так же каки обществу; только болезненный эгоизмэксплуататоров может мечтать о поражениипрофсоюзов; забастовщики всегда борются заправое дело, и нет худшего позора, чемштрейкбрехерство; попытки защитить желающихработать, когда все бастуют, безнравственны.Поколение, получившее воспитание в последниедесятилетия, с детства усвоило, что важнейшийобщественный долг рабочего -- быть членомпрофсоюза. Стачка стала означать своего родасвятое действо, социальное таинство. На этойидеологии и базируется власть рабочих союзов.Она непременно рухнет, когда эту идеологиюсменят другие взгляды на значение и достиженияпрофсоюзного движения. Именно поэтому самыесильные профсоюзы вынуждены использовать своювласть особенно осторожно. Ведь слишком давя наобщество, они заставят людей размышлять оприроде и результатах профсоюзной деятельности,что приведет к пересмотру и отвержениюгосподствующего сегодня учения. Так обстоит делосо всеми носителями власти, и профсоюзы здесь неисключение.

Одно совершенно ясно: если бы когда-либосостоялось тщательное рассмотрение права назабастовку рабочих жизненно важных отраслей,доктрина профсоюзных организаций обобязательном участии всех рабочих в забастовкелопнула бы, а такие штрейкбрехерскиеорганизации, как "Technische Nothilfe", сорвали бывсе аплодисменты, которые сегодня расточаютсязабастовщикам. [394] Возможно, что в сражениях,которые могут произойти вследствие этого,общество будет разрушено. Но нет никакихсомнений, что общество, поощряющее деятельностьпрофсоюзов в соответствии с нынегосподствующими воззрениями, стоит на верномпути к саморазрушению в самое ближайшее время.

Помощь безработным проявила себя как одно издейственнейших орудий деструкционизма.

Система страхования по безработицесоздавалась на основании той же логики, что исистема страхования по болезни и от несчастныхслучаев. Безработицу рассматривали как неудачу,обрушивающуюся на человека подобно лавине,накрывающей долину. Никому не пришло в голову,что правильнее говорить о страхованиизаработной платы. Ведь то, о чем сожалеетбезработный, -- не работа, а вознаграждение заработу. Не понимают, что дело вовсе не в том, что"безработные" вообще не могут найтикакую-либо работу, а в том, что они не желаютработать за ту заработную плату, котораяпредлагается на рынке труда за то, что они могут ихотят делать.

Ценность системы страхования по болезни и отнесчастных случаев потому проблематична, чтозастрахованный может быть заинтересован всоздании или обострении ситуации, с которойсвязана выплата страховки. В случае страхованияпо безработице страхуемая ситуация наверняка неможет возникнуть, если застрахованный сам этогоне захочет. Если бы он не вел себя как членпрофсоюза, а снизил бы требования, изменил местожительства или профессию в согласии стребованиями рынка труда, то тогда смог бы найтиработу. Пока мы живем в реальном мире, а не встране беспредельной мечты, труд остается редкимблагом. Иными словами, спрос на труд будет всегда.Безработица -- проблема заработной платы, а неработы. От безработицы так же нельзязастраховать, как, например, от затруднений сосбытом товаров.

Это, конечно, неправильный термин -- страхованиеот безработицы. Статистически обосновать такойвид страхования невозможно. Многие страныосознали это и отбросили слово"страхование" или, по крайней мере,игнорируют выводы из него. Теперь речь идет онезамаскированной "помощи". Она позволяетпрофсоюзам поднимать заработную плату до такогоуровня, что только часть желающих работать можетнайти рабочее место. Помощь безработным и есть тосамое, что порождает безработицу как постоянноеявление. В настоящее время многие европейскиестраны отпускают для этой цели суммы,существенно превосходящие бюджетныевозможности.

Тот факт, что почти в каждой стране существуетпостоянная массовая безработица,рассматривается общественным мнением кактвердое доказательство, что капитализм неспособен решать экономические проблемы, азначит, необходимы правительственноевмешательство, тоталитарное планирование исоциализм. Этот аргумент делается неотразимым,когда люди вспоминают, что единственная большаястрана, которая не страдает от безработицы, -- этокоммунистическая Россия. Логическая сила этогоаргумента, однако, очень слаба. Безработица вкапиталистических странах существует потому,что политика правительств и профсоюзовнаправлена на поддержание такого уровнязаработной платы, который не соответствуетсуществующей производительности труда.Действительно, сколько можно видеть, в России нетширокомасштабной безработицы. Но уровень жизнирусского рабочего много ниже, чем получателяпособия по безработице в капиталистическихстранах Запада. Если бы британские или другиеевропейские рабочие согласились на заработнуюплату более низкую, чем в настоящее время, новсе-таки в несколько раз превышающую зарплатурусского рабочего, безработица исчезла бы и вэтих странах. Безработица в капиталистическихстранах не доказывает неэффективностикапиталистической экономики, так же какотсутствие безработицы в России не доказываетэффективности коммунистической системы. Но тотфакт, что массовая безработица существует почтив каждой капиталистической стране, есть самаязначительная угроза сохранениюкапиталистической системы. Постоянная массоваябезработица разрушает моральные основыобщественного порядка. Молодые люди, завершившиеобучение и обреченные на досуг, представляютсобой "закваску" для большинстварадикальных политических движений. Из нихрекрутируются солдаты грядущей революции.

В этом трагизм нашей ситуации. Друзьяпрофсоюзов и политики пособий по безработицечестно верят, что нет другого способаподдерживать приличные условия жизни масс, чемполитика профсоюзов. Они не видят, что вдлительной перспективе все усилия удержатьзаработную плату на более высоком уровне, чемдиктуемый предельной производительностью труда,ведут к безработице, а пособия по безработицетолько увековечивают ту же безработицу. Они невидят, что помощь жертвам -- пособия побезработице и общественные работы -- ведет толькок проеданию капитала, а оно со временем отзоветсядальнейшим снижением уровня заработной платы.Ясно, что при настоящих условиях нет возможностиуничтожить одним ударом пособия по безработице идругие, менее важные способы помощи безработным,например общественные работы. Одна изнеприятнейших черт государственноговмешательства та, что очень трудно повернутьпроцесс в обратную сторону: отказ отвмешательства создает проблемы, которые почтиневозможно разрешить удовлетворительнымобразом. Сейчас величайшая проблемаинтервенционизма -- как найти выход из лабиринтаинтервенционистской политики. Ведь то, чтоделалось в последние годы, есть лишь попытказамаскировать результаты экономическойполитики, которая привела к снижениюпроизводительности труда. Теперь необходим впервую очередь возврат к политике, которая быобеспечивала рост производительности труда. Этопредполагает, конечно, полный отказ отпротекционизма, от налогов на импорт и импортныхквот. Нужно восстановить условия, при которыхтруд мог бы свободно перетекать из отрасли вотрасль, из страны в страну.

Не капитализм несет ответственность за злопостоянной массовой безработицы, а политика,которая парализует работу капитализма.

Либерализм устранил государственноепроизводство товаров и государственнуюсобственность в народном хозяйстве. Почтоваяслужба была едва ли не единственным исключениемиз общего правила, что средства производствадолжны находиться в частных руках, а все видыхозяйственной деятельности должны вестисьисключительно частными лицами. Защитникиэтатизма преодолели массу трудностей, чтобыобосновать целесообразность национализациипочтовой и тесно с ней связанной телеграфнойслужбы. На первое место они выдвигалиполитические аргументы. Но при обсуждении всехза и против государственного контроля почты ителеграфа обычно смешивают две вещи, которыеследовало бы рассмотреть раздельно: вопрос оединстве сети услуг и о передаче этой сетигосударству. Никто не отрицает, что почта ителеграф являют превосходные возможности дляобъединения, и даже при полной свободе неизбежнообразование трестов, что приведет фактически кмонополиям, охватывающим по меньшей мереопределенные края. Ни в каких другихпредприятиях преимущества концентрации не виднытак ясно. Но из признания этого никак не следует,что именно государство должно получить законнуюмонополию на предоставление таких услуг. Легкопоказать, что государственное управлениенеэкономично, что оно медлительно в делерасширения сети распространения писем и посылоки что нужно преодолеть немалые трудности, чтобыпонудить его к улучшению деятельности. Но и вэтой сфере огромный прогресс был достигнут поинициативе частных предпринимателей. В основномчастным предприятиям мы обязаны развитиюширокомасштабной системы телеграфа: в Англиителеграфная сеть была национализирована тольков 1869 г., а в США она до сих пор в руках акционерныхкомпаний. Подводные кабели большей частьюпринадлежат частным предприятиям. Даже немецкийэтатизм колебался, не "освободить" лигосударство от сотрудничества с частнымипредприятиями при прокладке подводного кабеля.Либералы того времени также защищали принципполной свободы в оказании почтовых и телеграфныхуслуг и с немалым успехом вскрывали недостаткигосударственных предприятий [457*]. То, что, в конце концов,эти отрасли не были денационализированы, следуетприписать только тому обстоятельству, чтообладатели политической власти нуждались впочте и телеграфе для господства надобщественным мнением.

Армейские власти, которые повсюду достаточнонеприязненны к предпринимателям, признали ихпревосходство, передав им заказы на изготовлениеоружия и снаряжения. Значительный прогрессвоенной техники начался с момента, когда, частныепредприятия взялись за производство вооружений.Государство не могло отрицать, чтопредприниматели производят лучшее оружие, чемгосударственные служащие; доказательство этогона полях сражений было столь убедительным, чтопросветило даже самых упрямых сторонниковгосударственной промышленности. В XIX столетиигосударственные арсеналы и верфи почтиполностью исчезли либо были преобразованы впростые склады, а их место заняли частныепредприятия. Защитники этатизма в парламенте и влитературе, требовавшие национализацииоружейной промышленности, мало преуспели даже впериод расцвета этатистской идеологии передпервой мировой войной. Генеральные штабы хорошопонимали преимущество частных предприятий.

Некоторые доходные монополии, существовавшие сдавних времен, не были уничтожены даже в эпохулиберализма -- ради интересов казны. Онисохранились, потому что на них смотрели как наудобный способ сбора налога на потребление. Приэтом ни у кого не было иллюзий относительнонеэкономичности государственногопредпринимательства, например, в управлениитабачной монополией. Но прежде, чем либерализмсмог совершить прорыв для внедрения своихпринципов в эти отрасли, социализм повернулдвижение вспять.

Первая в современный период волнанационализации и муниципализации имела малообщего с современным социализмом. Большую роль вистоках движения сыграли старые идеиполицейского государства, а также чисто военныеи политические соображения. Но скоро в этомдвижении начала доминировать социалистическаяидеология. Оно превратилось в сознательнуюсоциализацию, которую проводили государства имуниципалитеты. Лозунгом было: долойнеэкономичные частные предприятия, долойпредпринимательство.

Сначала на процесс национализации имуниципализации никак не влияла низкаяэффективность социалистического производства.Предостерегающих голосов никто не слышал. Ихперекрывали шумные настоятельные требованияэтатистов, социалистов и всех другихзаинтересованных элементов. Люди предпочиталине видеть недостатков правительственныхпредприятий, а потому и не видели их. Лишь однообстоятельство ограничивало чрезмерную прытьврагов частного предпринимательства --финансовые трудности большинства общественныхпредприятий. Политические причины мешалиправительствам полностью перенести напотребителей высокие издержки государственногоуправления производством, в силу чего убыткиэксплуатации были частым делом. Приходилосьутешаться тем, что общие экономические исоциально-политические преимуществагосударственных и муниципальных предприятийстоят жертв. Тем не менее, дальнейшую этатизациюстали проводить осторожнее. Замешательствоправительственных экономистов сделало явным то,что они начали маскировать причиныэкономических провалов обобществленныхпредприятий. Убытки объяснялись особымиобстоятельствами вроде личных ошибокуправляющих и неверных методов организации.Вновь и вновь приводили как образец хорошегоуправления прусские государственные железныедороги. Действительно, эти дороги приносилихорошую прибыль, но тут были особые причины.Пруссия построила самую важную часть сетигосударственных железных дорог в первойполовине 80-х годов, в период чрезвычайно низкихцен. Оборудование и расширение этой сетипроведены в общем и целом до мощного подъеманемецкой промышленности, который начался вовторой половине 90-х годов. Так что не было ничегоудивительного в том, что эти железные дорогиприносили хорошую прибыль: загрузка сама по себеросла год от года, уголь был на каждом шагу,условия эксплуатации были благоприятными.Ситуация сложилась так, что они приносилиприбыль, несмотря на то, что принадлежалигосударству. То же самое было с газом, водой иэлектроснабжением, с трамвайной сетьюнескольких больших городов. Но выводы, которые извсего этого делались, были совершенно неверными.

Вообще говоря, в результате национализации имуниципализации издержки эксплуатации пришлосьвозмещать за счет налогов. Так что можно смелосказать, что никакой другой лозунг не выдвигалсяв менее подходящий момент, чем требованиеГольдшейда о "преодолении налоговогогосударства". [395]Гольдшейд полагал, что финансовые сложностигосударства, вызванные мировой войной и еепоследствиями, нельзя устранить старымиметодами финансирования государственныхрасходов. Доход от налогообложения частныхпредприятий сокращается. Значит, нужно сделатьгосударство собственником путем отчуждениякапиталистических предприятий, чтобыгосударство смогло покрывать расходы изприбылей собственных предприятий [458*]. Здесь телегапоставлена впереди лошади. Финансовые трудностивозникли как раз потому, что налоги сталинедостаточными для предоставления необходимыхдотаций обобществленным предприятиям.Дальнейшая национализация предприятий неустранила бы зло, но усилила бы его.Бесприбыльность общественных предприятий и всамом деле перестала бы быть различимой в общейсумме бюджетного дефицита, но положениенаселения при этом ухудшилось бы. Бедность инищета возросли бы, а не сократились. Чтобысправиться с финансовыми затруднениямигосударства, Гольдшейд предлагает довестисоциализацию до последнего конца. Но ведьфинансовые неприятности наступили как развследствие того, что социализация уже зашласлишком далеко. Они исчезнут только свозвращением социалистических предприятий вчастную собственность. Пришло время, когданевозможность двигаться дальше в том женаправлении стала очевидной для всех, когда дажеслепые "увидели", что социализм несет упадоквсей цивилизации. Усилия центрально-европейскихстран одним ударом социализировать все, былисорваны не сопротивлением буржуазии, а темфактом, что дальнейшее обобществление сталоневозможным по финансовым причинам.Систематическая, холодно обдуманнаясоциализация, которая проводилась государствамии общинами перед войной, забуксовала из-за того,что результаты оказались очень уж наглядными.Продолжить ее под другим именем, как это пыталисьсделать комиссии по социализации в Германии и вАвстрии, не удалось. Успех был невозможен, покрайней мере с использованием старых методов.Голос разума, убеждавший людей не делать ни шагадальше в этом направлении, нужно было заставитьзамолчать, критику -- устранить хмелем энтузиазмаи фанатизма, оппонентов -- убить, посколькудругого способа переубедить их не было.Большевизм и спартакизм были последним оружиемсоциализма. [396] В этомсмысле они являются неизбежным результатомполитики деструкционизма.

Для классического либерализма XIX века, которыйсчитал нужным оставить государству тольковопросы безопасности личности и собственностиграждан, проблема финансирования общественныхуслуг имела небольшое значение. Администрациялиберального общества стоит так мало посравнению с национальным доходом, что не столь ужважно, как именно собирать средства для еесодержания. Если либеральные авторы того периодавсе-таки занимались поиском лучшей системыналогообложения, то только из стремлениянаиболее рационально организовать общественнуюжизнь во всех ее деталях, а вовсе не потому, чтовидели здесь одну из главных проблем общества.Приходилось, конечно, принимать во внимание, чтонигде в мире либеральные идеалы не былиреализованы и что надежды на их полнуюреализацию в ближайшем будущем невелики. Но таккак признаки либерализации были повсеместноочевидны, была надежда, что отдаленное будущеепринадлежит либерализму. Силы прошлого были ещедостаточно велики, чтобы замедлить процесс, ноимелась уверенность, что они уже не смогутполностью остановить его или повернуть вспять.Либералы признавали, что еще существуютмеханизмы завоевания и насилия, еще есть армии,тайные дипломатические соглашения, войны,тарифы, государственное вмешательство в делапромышленности и торговли -- короче говоря,интервенционизм различного рода во внутренней ивнешней политике, и потому народы должны бытьготовы к тому, чтобы еще немалое времяпредоставлять значительные суммы направительственные расходы. Вопросыналогообложения были малосущественны в чистолиберальном государстве, но в авторитарныхгосударствах они приковывали растущее внимание.Либералы того времени, рекомендовали сокращениегосударственных расходов. Но раз уж этогодобиться не удавалось, следовало найти такиеспособы сбора нужных средств, чтобы онипричиняли ущерба не больше, чем абсолютнонеизбежно.

Чтобы правильно понять налоговые идеилиберализма, нужно иметь в виду, что длялиберальных политиков всякий налог есть зло(хотя до известной степени и необходимое), агосударственные расходы следует удерживать навозможно более низком уровне. Когда онирекомендовали использовать тот или иной налог,точнее говоря, когда они признавали его менеевредоносным, чем другие формы налогов, они всегдаимели в виду сравнительно небольшие потребностиказны. Низкий уровень налогообложения естьсоставная часть всех либеральных налоговыхпрограмм. Только это объясняет их отношение кподоходному налогу, который они первые сделалипредметом обсуждения в контексте финансированиягосударственных расходов. Отсюда же идетготовность либералов освободить от налогадоходы на уровне прожиточного минимума ипонизить налоговые ставки на небольшие доходы [459*].

Социалистическая финансовая политика такжепредставляет собой только временнуюконструкцию, рассчитанную исключительно наусловия переходного периода. Длясоциалистического государства, где все средствапроизводства принадлежат обществу, и все доходыпопадают сначала в государственные сундуки,вопросы финансов и налогообложения вообще несуществуют в том смысле, в каком с нимиприходится иметь дело в обществе, основанном начастной собственности. Те формы социализма,которые подобно государственному социализмунамерены сохранить видимость частнойсобственности, на деле также не будут нуждаться вналоговом механизме, хотя они, может быть, изахотят сохранить имя и легальные формыналогообложения. Они будут просто декретировать,какую часть общественного дохода, полученного начастных предприятиях, могут оставить себеноминальные собственники, а сколько следуетотдавать государству. Здесь и речи не будет оналоговой системе, которая налагаетопределенные тяготы на индивидуальноепредприятие, но предоставляет рынку выявить еевоздействие на цены и заработную плату, науровень процента и ренты. Проблемыфинансирования государственных расходов иналоговой политики существуют только там, гдесуществует частная собственность на средствапроизводства.

Но и для социалистов финансированиегосударственных расходов делается все болееважной проблемой по мере того, как переходныйпериод от капитализма к новому обществузатягивается. И это неизбежно, поскольку онипостоянно расширяют область, относящуюся кведению государства, что ведет соответственно кросту расходов. В результате им приходится братьна себя ответственность за увеличение доходовгосударства. Социалистическая политика сталарешающим фактором роста государственныхрасходов, социалистические требованияопределяют налоговую политику, и всоциалистических программах проблемафинансирования публичных расходов все большевыдвигается на первый план.

Классическая экономическая школа, несмотря навсе ошибки в теории ценности, серьезнопродвинула теорию налогообложения. Когдалиберальные политики критиковалисуществовавшее положение и предлагали реформы,они опирались на осуществленное Рикардоблистательное исследование предмета. [397]Социалистические политики подошли к делу многопроще. У них не было собственного мнения по этомувопросу, а у классических авторов они выбиралито, что требовалось текущей политикой, --изолированные замечания, вырванные из контекстаи посвященные преимущественно частнымособенностям налога на потребление. Онисымпровизировали варварскую систему, котораянигде и близко не подходила к решению основныхпроблем, но зато была так проста и понятна толпе.Налоги должны платить богатые: предприниматели,капиталисты, словом, -- другие; рабочие, т. е.избиратели, голоса которых были так ценны в тотмомент, освобождались от уплаты налогов. Всеналоги на потребительские товары массовогоспроса, даже на алкогольные напитки,предлагалось отменить, поскольку они обременяютлюдей. Прямые налоги можно поднимать скольугодно высоко в зависимости от нуждправительства, лишь бы доходы и собственностьрабочих оставались неприкосновенными.Защитникам этой популярной налоговой политикини на миг не приходило в голову, что прямые налогии налоги на торговлю могут запустить цепочкутаких реакций, что в результате понизитсяуровень жизни тех самых классов, особые интересыкоторых предполагалось защитить. Люди нечастозадаются вопросом: не может ли ограничениекапиталообразования в результатеналогообложения собственности нанести ущерб инеимущим классам общества? Налоговая политикавсе больше вырождается в политику конфискаций.Ее цель -- изъять подчистую с помощью налогов всевиды богатства и дохода от собственности. В этомпоходе на богатых к собственности,представленной в виде торговых и промышленныхпредприятий, акций и облигаций, относятсябезжалостней, чем к земельной собственности.Налогообложение становится излюбленным орудиеминтервенционизма. Налоговые законы теперь ненаправлены в первую очередь или исключительно наувеличение государственных доходов; они большеслужат не фискальным, а другим целям. Иногда ихсвязь с финансовой политикой становится простообратной по отношению к норме. Некоторые налогиначинают выглядеть как форма наказания заповедение, признанное вредным: налог на большиемагазины должен затруднить универмагамконкуренцию с малыми лавками; налог на биржевыесделки задуман для ограничения спекуляций.Налоги делаются настолько многочисленными иразнообразными, что при всякой сделке следуетпрежде всего поразмыслить, как она скажется навеличине налогов. Бессчетное множество деловыхпроектов пылится в столах, поскольку налоговыйпресс сделал бы их неприбыльными. Во многихстранах высокие пошлины на создание,поддержание, слияние и ликвидацию акционерныхобществ серьезно стесняют развитие системы.

Лучший путь к популярности для всякихдемагогов -- постоянно требовать высоких налоговна богачей. Высокие налоги на капитал и набольшие доходы чрезвычайно популярны в народе,который не должен их платить. Сборщики иналоговые инспектора выполняют свою работу сэнтузиазмом; они склонны увеличивать величинуналогов, используя разные хитрости толкованиястатей налоговых кодексов.

Деструкционистская налоговая политикадостигает кульминации при обложении капитала.Имущество сначала экспроприируется, а затемпроедается. Капитал преобразуется впотребительские блага. Результаты всего этогопонять несложно. И несмотря на это, всяпопулярная налоговая политика наших дней ведетсегодня именно к таким "достижениям".

Конфискация капитала с помощью налоговойсистемы не является ни социалистическойполитикой, ни средством построения социализма.Она ведет не к обобществлению средствпроизводства, а к их проеданию. Только когдаконфискационное налогообложение осуществляетсяв социалистическом обществе, которое сохраняетимя и формы частной собственности, оностановится частью социалистической политики. Вовремена "военного социализма" такие налогидополняли меры экономического принуждения ипомогали подталкивать развитие всей системы всторону социализма [460*]. [398]В социалистической системе, где средствапроизводства целиком и полностью обобществлены,исчезает сама возможность сохранения налогов насобственность или на доходы от собственности.Когда социалистическое общество облагаетналогом своих членов, это никак не затрагиваетраспределения собственности на средствапроизводства.

Маркс неодобрительно отзывался о стремленияхизменить общественный строй с помощью налоговойполитики. Он упорно настаивал на том, чтоналоговая реформа не может создать социализма [461*]. Егопонимание роли налогов в капиталистическомобществе отличалось также и от представленийвульгарных социалистов. По одному поводу онсказал, что утверждение, "будто подоходныйналог не затронет рабочих это явный абсурд: присуществующей у нас в настоящее время социальнойсистеме предпринимателей и наемных рабочихбуржуазия в случае дополнительного обложениявсегда компенсирует себя понижением заработнойплаты или повышением цен" [462*]. Но уже "Коммунистическийманифест" требовал "высокогопрогрессивного налога", асоциал-демократические партии всегда настаивалина самой радикальной налоговой политике. [399] И в этой области они развивалисьв направлении деструкционизма.

Инфляция -- последнее слово деструкционизма.Большевики, -- с их неподражаемым даромрационализации чувства обиды и толкованияпоражений как побед -- представили своюфинансовую политику как попытку уничтожитькапитализм развалом денежной системы. Ноинфляция, хоть и разоряет капитализм, неуничтожает частной собственности. Она можетсильно изменить распределение богатств идоходов, разрушить тонко настроенный механизмпроизводства, основанного на разделении труда,она может возродить натуральную экономику, еслитолько не удастся использовать металлическиеденьги или хотя бы бартер. Но она не может ничегосоздать, в том числе и социалистический способпроизводства.

Разрушая базу исчисления ценности --возможность расчетов с использованием общегознаменателя цен, который бы не слишком колебался,по крайней мере в короткие промежутки времени,инфляция ломает систему денежного исчисления --самое важное изо всех необходимых экономикеизобретений. Пока она держится в некоторыхграницах, инфляция является отличнойпсихологической опорой политики проеданиякапитала. При обычном, а, по сути, единственновозможном, методе капиталистическогосчетоводства инфляция создает иллюзию прибыли,когда на деле одни убытки. Предпринимателиотталкиваются от прежней номинальной денежнойцены и в результате слишком мало отчисляют наамортизацию основного капитала, а поскольку ониучитывают номинальное возрастание стоимостиоборотного капитала так, как если бы оно отражалореальное возрастание ценности, то в балансевозникают прибыли там, где при исчислении встабильной валюте были бы убытки [463*]. Конечноже, инфляция не устраняет последствий дурнойэтатистской политики, войны и революции, но онапозволяет скрыть их от глаз большинства. Людиговорят о прибыли, они полагают, что живут впериод экономического процветания, и они дажеприветствуют мудрую политику, которая явноделает каждого богаче.

Но когда инфляция пересекает определеннуюточку, картина изменяется. Она начинаетстимулировать деструкционизм не толькокосвенно, скрывая результаты деструкционистскойполитики; инфляция сама по себе становится однимиз важнейших орудий разрушения общества. Онаведет всех к проеданию богатства; она отвращаетот бережливости, а значит, останавливает процессобразования новых капиталов. Она стимулируетконфискационную налоговую политику. Обесценениеденег поднимает номинальные цены товаров и какследствие -- номинальную денежную оценкукапитала, что налоговое ведомство толкует каквозрастание дохода и капитала. Номинальновыросшие доходы и капитал подпадают в своюочередь под очередную налоговую конфискацию.Ссылка на кажущиеся высокими прибылипредпринимателей, отражаемые в бухгалтерскихбалансах, которая не учитывает процесс изменениястоимости денег, представляет собой отличныйметод стимулирования массовой ярости. Это даетвозможность представить всюпредпринимательскую деятельность какспекуляцию, жульничество и паразитизм. Следующийза этим хаос, коллапс денежной системы поднатиском несдерживаемого лавинообразноговыпуска дополнительных денежных бумажек создаютблагоприятную ситуацию для завершения деларазрухи.

Разрушительность политики интервенционизма исоциализма ввергла мир в великие бедствия.Политики бессильны перед лицом вызванного имикризиса. Они не могут посоветовать никакогодругого выхода, кроме новой инфляции, или, как ониэто теперь называют, рефляции. Экономическуюжизнь нужно "еще раз пришпорить" с помощьюновых банковских кредитов (т. е. с помощьюдополнительных "оборотных" кредитов), каксоветуют умеренные, или с помощью новых выпусковбумажных денег, как требуют более радикальныепрограммы.

Но увеличение количества денег и fiduciary media вобращении не сделают мир богаче, не восстановятто, что уже разрушено. [400] Кредитнаяэкспансия ведет сначала к буму, но рано илипоздно этот бум оканчивается крахом и новойдепрессией. Трюки с банковскими кредитами иденьгами приносят только временное и кажущеесяоблегчение. В конце концов, они ввергают страну вглубокую катастрофу. Эти методы наносят тембольший урон благосостоянию общества, чем дольшелюди умудряются дурачить себя иллюзиейпроцветания, которую порождает постояннаякредитная экспансия [464*].

Социализм не желал сознательного разрушенияобщества. Он думал создать более высокую формуобщественной жизни. Но поскольку существованиесоциалистического общества невозможно, каждыйшаг в этом направлении вредоносен.

История марксистского социализма очень хорошопоказывает, что любая социалистическая политиканепременно оборачивается разрушением. Марксизмхарактеризовал капитализм как необходимуюпредварительную ступень к социализму и ждалприхода нового общества как следствия зрелогокапитализма. Если стоять на почве этой частиучения Маркса (правда, он выдвигал и другиетеории, совершенно несовместимые с этой), тогдаполитика всех партий, признающих авторитетМаркса, есть политика немарксистская. Марксистыдолжны были всячески бороться со всем, чтопрепятствует развитию капитализма. Им быследовало выступать против профсоюзов с ихметодами, против законов о защите труда, противпринудительного социального страхования, противналогов на собственность. Марксисты должны былибы сражаться с законами, препятствующими работебирж и затрудняющими обмен, с установлениемфиксированных цен, с преследованием картелей итрестов. Марксистам нужно было быпротиводействовать инфляционной политике. Ноони во всем поступали как раз наоборот. Ониудовлетворялись повторением проклятий Маркса вадрес "мелкобуржуазной" политики, не делаяиз этого никаких выводов. Марксисты, которыевначале хотели определенно отмежеваться отполитики партий, исповедовавшихдокапиталистические идеалы, скатились к этойточке зрения.

Вражда между марксистами и партиями, которыегордо именуют себя антимарксистскими, с обеихсторон ведется в таких грубых выражениях, чтолегко сделать предположение об их полнойнепримиримости. Но это никоим образом не так. Имарксизм, и национал-социализм согласны друг сдругом в отрицании либерализма икапиталистического общественного порядка. Обастремятся к социалистическому переустройствуобщества. Их программы рознятся тольконебольшими и, как легко показать,малосущественными отличиями в представлениях обудущем социалистическом государстве.Агитационные требования национал-социализмаотличаются от марксистских. Марксисты говорят обуничтожении товарного характера труда,национал-социалисты -- о разрушении процентногорабства. У марксистов в ответе за все злокапиталисты, национал-социалисты предпочитаютвыражаться более конкретно: "Juda verrecke" [401] [465*].

Что на самом деле разделяет марксизм,национал-социализм и другиеантикапиталистические партии, так это не толькоборьба клик, размолвки и личные обиды, слова иформы, но и вопросы философии и жизненногоповедения. И все же они согласны между собой врешающем вопросе переустройства общественнойжизни: они отрицают частную собственность насредства производства и жаждут построенияобщества на началах социализации собственности.Действительно, их пути к общей цели совпадаюттолько на коротких отрезках, но даже когда онирасходятся, они пролегают по смежнымтерриториям.

Неудивительно, что при всей этой взаимнойблизости они отчаянно враждуют между собой. Всоциалистическом обществе судьба политическихменьшинств должна быть невыносимой. Как смогутнационал-социалисты жить при большевистскомправлении или как смогут жить большевики поднационал-социалистами?

На результаты деструкционистской политики невлияет, под какими лозунгами и знаменамивыступают ее проводники. Придут ли к власти"левые" или "правые", "завтра" всеравно будет без колебаний принесено в жертву"сегодняшнему дню", и чтобы как-топоддержать систему, капитал будет проедаться,пока еще остаются хоть крохи. [466*]

Согласно Марксу, политические убежденияиндивидуума определяются его классовойпринадлежностью; политические верования егокласса определяются классовыми интересами.Буржуазия обречена на приверженность ккапитализму. В то же время пролетариат можетдостичь своих целей, только освободившись откапиталистической эксплуатации, расчищая путь ксоциализму. Таким образом, взаимные позициипролетариата и буржуазии заранее определены.Возможно, никакая другая часть учения Маркса неоказала более глубокого или болеепродолжительного влияния на политическуютеорию, чем эта. Она оказалась принятой далеко запределами марксизма. Либерализм началирассматривать как выражение классовых интересовбуржуазии и большого бизнеса. На либералов сталисмотреть как на более или менее благонамеренныхвыразителей частных интересов, стоящих напозициях, враждебных общему благу. Экономисты,отрицающие учение Маркса, характеризуются как"духовные телохранители капитала, а порой иземельной ренты" [467*], -- замечательно удобная теория,избавляющая марксистов от необходимостивступать в дискуссии.

Ничто так не свидетельствует о широчайшемпризнании этой доктрины Маркса, как тот факт, чтоее приняли даже противники социализма. Когдапредполагают, что отражение социалистическихатак есть исключительно или большей частьюзадача собственнических классов, когда дляпротиводействия социализму пытаются создать"объединенный фронт" всех буржуазныхпартий, тем самым признают, что сохранениечастной собственности на средства производстваесть частный интерес определенных классов и этазадача противоречит целям общественногоблагосостояния. Странно близорукие противникисоциализма не сознают, что любые попытки состороны сравнительно малочисленного классазащитить свои особые интересы тщетны; они непонимают, что частная собственность обречена,если она не более чем привилегия собственников.Еще менее они способны постичь, что ихпредпосылки решительно противоречат опытуобразования действенных политических партий.

Либерализм не является доктриной, котораяслужит классовым интересам собственников. Тот,кто воспринимает дело иначе, уже подпал подвлияние ведущего тезиса социализма, и он -- нелиберал. Либерализм поддерживает частнуюсобственность не ради интересов собственников,но ради общих интересов;

он верит, что капитализм служит не толькоинтересам капиталистов, но интересам каждогочлена общества. Либерализм признает, что всоциалистическом обществе, по всей вероятности,не будет неравенства доходов. Но при этомутверждает, что из-за малого объема производствапри социализме сумма подлежащих дележу благ исоответственно доля каждого окажутся меньше, чемполучает беднейший член капиталистическогообщества. Другой вопрос -- принимается илиотвергается этот тезис. Как раз по этому вопросуи конфликтуют между собой либерализм исоциализм. Отвергающий этот тезис отвергает темсамым и либерализм. Но было бы неразумноотвергнуть его без дотошного рассмотренияпроблем и аргументов каждой стороны.

На деле нет ничего более далекого от классовыхили индивидуальных интересов предпринимателей,чем защита принципов частной собственности илиборьба с принципами социализма. Те, кто верит, чтосоциализм означает всеобщую нужду и бедствия,непременно будут верить в то, что социализмбольно поразит в первую очередьпредпринимателей и капиталистов или, по крайнеймере, их детей. Таким образом подчеркиваетсязаинтересованность собственников впротиводействии социализму. Но онизаинтересованы не больше, чем любые другие членыобщества, и этот интерес вовсе не связан с ихположением собственников. Если предположить, чтосоциализм может быть введен полностью за однуночь, тогда можно утверждать, чтопредприниматели и капиталисты имеют особенныйинтерес в поддержании капитализма. Им есть чтотерять. Даже если бы страдания от перемен былиодинаковы для всех, все-таки падать с большойвысоты больнее. Но нельзя ведь представить себестремительный переход к социализму, а значит,можно предположить, что предпринимателиблагодаря опыту и умению принимать на себяответственность займут, по крайней мере на время,привилегированное положение и всоциалистическом обществе.

Предприниматель не может материальнообеспечить своих внуков и правнуков, посколькухарактернейшим свойством частной собственностина средства производства при капитализмеявляется то, что она не образует вечного фонда,приносящего ренту, а постоянно должна зановозавоевываться. Когда феодальный властительстоял горой за феодальную собственность, онзащищал не только свое владение, но и наследствосвоих внуков и правнуков. В капиталистическойсистеме предприниматель знает, что его дети ивнуки выживут в борьбе с новыми конкурентами,только если сумеют утвердить свое положениеруководителей прибыльных предприятий. Если онозабочен судьбой наследников и желает вопрекиобщим интересам гарантировать их собственность,ему придется стать врагом капиталистическогоустройства и требовать всяческого ограниченияконкуренции. При этом даже социализм для такогопредпринимателя может показаться хорошимсредством. Поскольку переход не будет внезапным,и он получит компенсацию за экспроприированное,то может более или менее длительное времянаслаждаться стабильным доходом, вместо тогочтобы испытывать судьбу собственникапредприятия, уделом которого являютсянеопределенность и риск. Таким образом, забота особственности своей и наследников может скореепривлечь предпринимателя к поддержкесоциализма, чем к противостоянию с ним. Он долженбы приветствовать все меры, которые направленына подавление возникающих или растущихсостояний, и особенно меры, ограничивающиевсемерно экономическую свободу, посколькутолько они, устраняя конкурентов, создаютнадежную защиту для уже заработанного дохода,который в противном случае пришлось быотстаивать в ежедневной борьбе с новымипретендентами. [468*]

Предприниматели заинтересованы в объединениидля успеха переговоров об уровне заработнойплаты с работниками, объединенными в профсоюзы [469*]. Они такжезаинтересованы в объединении для пробиваниятаможенных и других ограничений, противоречащихсущности и принципам либерализма либо дляпротивостояния интервенционистскимпоползновениям правительства, которые могут имповредить. Но у них совершенно нет никакой особойзаинтересованности в том, чтобы противостоятьсоциализму или социализации как таковой, аследовательно, и бороться с деструкционизмом.Сущность предпринимателя -- приспособление кэкономическим обстоятельствам момента. Его цельвовсе не в борьбе с социализмом, а вприспособлении к условиям, которые возникают припроведении политики, направленной ксоциализации. Не следует ожидать, чтопредприниматели или какая-либо другаяопределенная группа, повинуясь собственныминтересам, сделают общие принципыблагосостояния основой своего поведения.Жизненная необходимость понуждает ихприспосабливаться к обстоятельствам и в каждойситуации добиваться, что только возможно. Не делопредпринимателя вести политическую борьбу ссоциализмом; его дело приноровиться самому иприспособить свое предприятие к ситуации,которую создает движение к обобществлению, чтобыполучить при существующих условиях наибольшуювозможную прибыль.

Отсюда следует, что ни союзы, ни другиеорганизации, поддерживаемые предпринимателями,не склонны к принципиальному противостояниюсоциализму. Предприниматель, т. е. человек,ловящий момент, мало заинтересован в ведениистолетней войны. Ему важно приспособиться котношениям, существующим в данный момент. Цельюорганизации предпринимателей являетсянепосредственный отпор отдельным нападкам состороны профсоюзов или некоторымзаконодательным мерам, например проектамналогового обложения. Она выполняет задачи,возложенные на нее парламентами иправительствами в случаях, когда желательносотрудничество организованных предпринимателейи профсоюзов для отпора разрушительнымэлементам в национальной экономике. Она далекаот того, чтобы вести борьбу за общее сохранениехозяйственного порядка, основывающегося напринципе частной собственности. Она относится клиберализму с безразличием или, как, например, ввопросах таможенной политики, враждебно.

Организованные интересы, как их изображаютсоциалисты, свойственны не союзампредпринимателей, а объединениям помещиков,которые требуют защитных пошлин насельскохозяйственные продукты, или союзаммелких производителей, которые, и прежде всего вАвстрии, борются за устранение конкуренции. Уж,конечно, эти усилия не соответствуют целямлиберализма.

Таким образом, не существует ни индивидуумов,ни классов, которые в силу своих особенныхинтересов были бы заинтересованы в поддержкекапитализма как такового. Политика либерализмаесть политика общего блага, политика подчинениячастных выгод интересам общего благосостояния,что требует от индивидуума не принесения вжертву собственных интересов, а толькоблагоразумной гармонизации всех индивидуальныхинтересов. Следовательно, не существует группили индивидуумов, интересы которых удовлетворилбы социализм лучше, чем общество, основанное начастной собственности на средства производства.Но хотя, в конечном счете, никто на деле невыигрывает от перехода к социализму, естьмножество людей, частные интересы которых вданный момент больше согласуются с политикойсоциализации, чем с политикой либерализма.Либерализм борется со всякого рода привилегиямии стремится свести к минимуму числогосударственных чиновников.Интервенционистская политика обеспечивает засчет всего общества тысячи и тысячи устойчивой,безмятежной и не слишком напряженной работой.Каждый акт национализации или муниципализациисвязывает частные интересы многих с движениемпротив частной собственности. Сегодня социализми деструкционизм находят сильнейшую поддержку умиллионов людей, непосредственные интересыкоторых пострадают (хотя бы и на краткий срок) отвозврата к либерализму.

Понимание частной собственности какпривилегии владельцев есть наследие прежнихпериодов истории собственности. Всякаясобственность основывается на изначальномзахвате бесхозных благ. История собственностипрошла через период, когда правилом былонасильственное изгнание старых собственников.Можно с уверенностью утверждать, что всякаяземельная собственность имеет источникомнасильственное присвоение. Но все это, конечно,уже никак не характерно для капиталистическогообщественного порядка, где собственностьпереходит из рук в руки только в процессерыночной конкуренции. Поскольку либеральныепринципы нигде, по крайней мере в Европе, не былипроведены в жизнь во всей полноте, и везде,особенно в области земельной собственности,осталось немало следов отношений насилия, то всееще держится традиция феодальных владык: "IchLieg und besitze" [403].Критика в адрес прав собственностинасильственно подавляется. Такую политикунемецкие юнкера ведут против социал-демократии --известно, с каким успехом. [470*]

Приверженцы этого направления не могут воправдание частной собственности на средствапроизводства сказать ничего, кроме того, что онабудет поддерживаться силой. Право сильного естьединственное право, которое они могутреализовать. Они горды своими потенциямифизического насилия, полагаются на вооружение исчитают, что вправе пренебрегать любыми другимиаргументами. Только когда земля начинает дрожатьпод их ногами, они обращаются к другомуаргументу, ссылаются на установленные правасобственности. Ущемление их собственностистановится беззаконием, которого нельзядопустить. Не стоит тратить слов, чтобы показатьслабость такой позиции в борьбе с движением,которое хочет создать новое право. Нельзяизменить общественное мнение, если оно осуждаетсобственность. С ужасом осознают этоземлевладельцы и в горе обращаются к церкви споразительным требованием: пусть церковьподдерживает в misera plebs [404] духскромности и покорности, сражается сзавистливостью и обращает взгляд неимущих отземных благ к благам небесным. [471*]Христианство следует сохранять, чтобы люди нестали завистливыми. Но ведь это обращенное кцеркви требование чудовищно. От нее требуют,чтобы она обслуживала интересы немногихпривилегированных лиц, интересы которыхпризнаны вредными для общества. Легко понять,почему истинные слуги церкви восстали противэтого наглого требования, а ее врагииспользовали этот взгляд на функции церкви какоружие в освободительной войне против религии.Удивительно, что церковные противникилиберализма, силясь представить социализм какдитя либерализма, свободной школы и атеизма,использовали тот же подход, что и при защитесуществующих отношений собственности. ИезуитКатрейн [405] говорит: "Еслипредположить, что все заканчивается этой земнойжизнью, что судьба человека не отличается отсудьбы других валяющихся в грязи млекопитающих,кто тогда сможет потребовать от бедных иуниженных, вся жизнь которых представляет собойпостоянную борьбу за существование, чтобы онинесли свою тяжкую судьбу терпеливо и смиренно,тогда как другие наряжаются в шелка и бархат,имеют сытную и изобильную пищу? Разве в сердцерабочего не живет стремление к полному счастью?Если у него отнята вся надежда на лучшийпотусторонний мир, как можно отвратить его отпоисков счастья на земле, от настоятельноготребования своей доли в земном богатстве? Развеон не такой же человек, как наниматель? Почемунекоторые обречены на бедность и нужду, при том,что другие живут в изобилии, когда нет причин, покоторым блага этого мира должны принадлежатьодним, а не другим? Еслиатеистическо-натуралистическая точка зренияоправдана, тогда оправданы и утверждениясоциализма: земные блага и счастье должны бытьраспределены как можно более поровну; неверно,когда одни ведут праздную жизнь в дворцах, адругие бедствуют в жалких клетушках и начердаках и при всех отчаянных усилиях едва могутобеспечить себя хлебом насущным" [472*]. Еслипредположить, что все так и есть, как воображаетКатрейн, -- что частная собственность естьпривилегия собственников, что бедность однихпропорциональна богатству других, что однибеднеют по мере того, как другие богатеют, чтоодни голодают, поскольку другие пируют, что однипрозябают в жалких комнатушках потому, чтодругие роскошествуют во дворцах, -- то, как жеможно верить, что дело церкви поддерживать такиеусловия? Как ни толкуй социальное учение церкви,нельзя предположить, чтобы ее создатель или егоученики одобрили бы использование ее длясохранения несправедливых общественныхустановлении, которые столь явно неблагоприятныдля большей части человечества. Христианстводавно исчезло бы с лица земли, если бы оно былоименно таким, каким его ошибочно представляютвместе со злейшими его врагами Бисмарк и Катрейн:охранителем социальных установлений, наносящихущерб массам.

Социалистическую идею нельзя победить нинасилием, ни авторитетом, поскольку, и то, идругое на стороне социализма, а не егопротивников. Если сегодня пустить в ход пушки ипулеметы, они окажутся на стороне социализма исиндикализма, а не против него. Ведь большаячасть наших современников захвачены духомсоциализма или синдикализма. Массы не верят вкапитализм.

Ошибочно думать, что неудача ужеосуществившихся социалистических экспериментовможет помочь в преодолении социализма. Фактысами по себе ничего не доказывают и неопровергают. Все определяется истолкованием иобъяснением фактов, идеями и теориями.

Человек, тяготеющий к социализму, будетпо-прежнему объяснять все зло мира частнойсобственностью и искать спасения в социализме.Неудачи русского большевизма социалистыобъясняют чем угодно, только не свойствами самойсистемы. С социалистической точки зрения одинкапитализм ответствен за то, что нищета этогомира оказалась столь устойчивой. Социалистывидят только то, что хотят видеть, и слепы ковсему, что противоречит их теории.

Только идеи могут одолеть другие идеи, и только идеикапитализма и либерализма могут одолеть идеисоциализма. Решение может быть найдено только вбитве идей.

Либерализм и капитализм обращаются кхолодному, уравновешенному уму. Они пользуютсястрогой логикой, избегая эмоций. Социализм,напротив, работает на эмоциях, пытаетсяразрушить логические построения призывом кличной заинтересованности и заглушить голосразума апелляцией к примитивным инстинктам.

Даже по отношению к тем немногим, ктоинтеллектуально развит, кто способен кнезависимому рассуждению, это дает социализмупреимущества. Для других же, для массы тех, кто неспособен мыслить, позиция социалистов кажетсянесокрушимой. Оратор, раздувающий страсти толпы,считается более умелым, чем тот, кто обращается кее разуму. Потому-то перспективы либерализма вэтом противостоянии кажутся очень скверными.

Такой пессимистический взгляд на мирсовершенно ошибочен. Он неверно оцениваетвлияние, которое может оказать на массы разумноеи спокойное рассуждение. Он также сильнопреувеличивает роль самих масс и соответственноэлементов массовой психологии в создании иутверждении господствующих идей эпохи.

Массы действительно не способны мыслить. Но поэтой причине они следуют за теми, кто мыслитьспособен. Интеллектуальное руководствопринадлежит тем немногим, кто мыслит. Сначала ихвлияние распространяется на малый круг тех, ктоспособен понять и воспринять мысль других; черезэтих посредников идеи достигают масс и здеськристаллизуются в общественное мнение своеговремени. Социализм стал господствующей идеейэпохи не потому, что сначала массы продумалимысль о социализации средств производства, азатем передали ее интеллектуально болееразвитым классам. Такого не утверждает дажеисторический материализм, это обиталищепризраков в выдуманной романтизмом "народнойдуше", и историческая правовая школа. Психикамасс сама по себе никогда не порождала ничего,кроме массовых преступлений, разрушений ипогромов [473*].По своим результатам идея социализма, конечно,есть не что иное, как разрушение, но все-таки этоидея. Она должна быть додумана до конца, а на этоспособны только самостоятельные мыслители.Подобно любой другой крупной идее она пришла кмассам только через посредничествоинтеллектуалов среднего класса. Народные массыне были изначально социалистичными -- дажесегодня они склонны скорее к аграрномусоциализму и синдикализму. [406] Первыми социалистамибыли интеллектуалы; они, а не массы, являютсяносителями социализма. [474*] Властьсоциализма подобно всякой другой власти имеетдуховную природу, и она находит поддержку видеях, которые интеллектуальные лидеры несут вмассы. Если интеллигенция отшатнется отсоциализма, его власти придет конец. Массы немогут долго противостоять идеям лидеров.Разумеется, отдельные демагоги могут радикарьеры и вопреки собственным убеждениямвнушать людям идеи, возбуждающие их низменныеинстинкты, рассчитывая тем самым на успех. Но, вконечном счете, пророк, знающий про себя, что онлжив, не в силах одолеть того, кто наделен силойискреннего убеждения. Нельзя коррумпироватьидеи. Ни за деньги, ни за другое вознаграждение незавербовать борцов против идей.

Человеческое общество есть произведениеразума. Общественное сотрудничество сначаласледовало изобрести, затем -- возжелать, а ужпотом осуществить в деятельности. Историю делаютидеи, а не "материальные производительныесилы", эти туманные и мистические построенияисторического материализма. Если мы сможемпреодолеть идеи социализма, есличеловечество сможет осознать общественнуюнеобходимость частной собственности на средствапроизводства, тогда социализму придется уйти сосцены. Это единственное, что имеет значение.

Победа социалистических идей над либеральнымиесть результат того, что на место целостногоподхода, который учитывает общественные функцииотдельных институтов и общее действие всегосоциального механизма, пришел абстрактныйподход, при котором отдельные частиобщественного организма выступают какизолированные образования. Социализм видитотдельные группы людей -- голодных, безработных,богатых -- и обрушивается на мир с критикой;либерализм видит общественный процесс в егоцелостности и соподчиненности взаимосвязанныхявлений. Он хорошо знает, что и частнаясобственность на средства производства неспособна обратить землю в рай небесный; онникогда не пытался утверждать ничего, кроме тогопростого факта, что социалистическое устройствообщества нереализуемо, а значит, не можетобеспечить более высокое благосостояние, чемкапитализм.

Никто не понимал либерализм меньше, чем те, ктоприсоединился к нему в последние десятилетия.Они верили, что должны бороться с"уродствами" капитализма, тем самым безраздумий принимая характерную для социалистовантиобщественную установку. У общественногостроя не бывает "уродств", которые можнобыло бы произвольно отсечь. Если явлениевозникает как закономерный результат системычастной собственности на средства производства,его нельзя осуждать исходя из этических илиэстетических установок. Спекуляция, например,которая связана с самой сущностьюхозяйствования, в том числе и при социализме, в еекапиталистической форме не может быть осужденаиз-за того, что моральные цензоры не понимают ееобщественных функций. Эпигоны либерализма былине более удачливы в своей критикесоциалистической системы. Они постоянноутверждали, что социализм есть благороднейшая ипрекраснейшая идея, к осуществлению которойследовало бы стремиться, если бы ее можно былоосуществить, но, увы, это не так, поскольку людинравственно несовершенны. Трудно понять, почемукто-либо может утверждать, что социализм лучшекапитализма, если он не в силах доказать, чтосоциалистическая система функционирует лучшекапиталистической. Столь же оправданным было бызаявление, что механизм, построенный напринципах вечного двигателя, был бы лучшеподчиненного законам механики, если бы толькопервый удалось заставить работать. Есликонцепция социалистической общественнойсистемы содержит ошибку, из-за которой система неможет функционировать, тогда социализм нельзядаже и сравнивать с капитализмом, посколькупоследний вполне работоспособен. Точно так женельзя нежизнеспособную систему считать болееблагородной, более прекрасной или справедливой.

Социализм действительно невоплотим, но вовсене оттого, что он требует возвышенных иальтруистических характеров. Одной из целей этойкниги было доказать, что у социализмаотсутствует качество, необходимое всякойэкономической системе, которой приходится иметьдело с опосредованными процессами производстважизненных благ, а не просто собирать булки сдерева: это способность рассчитывать, а значит,рационально действовать. Как только пониманиеэтого станет всеобщим, социалистические идеидолжны исчезнуть из сознания разумных людей.

В предыдущих частях книги было показано,насколько безосновательно утверждение, чтосоциализм должен наступить, поскольку к этомунеизбежно ведет развитие общества. Мирсклоняется к социализму потому, что большинствохочет его. Люди хотят социализма, так как верят,что именно он принесет им процветание и болеевысокий уровень жизни. Утрата этой веры будетозначать конец социализма.

Нет ничего труднее, чем отчетливо увидетьисторические перспективы современных движений.Близость явления искажает истинные пропорции.Историческое суждение прежде всего требуетдистанции.

Всюду, где живут европейцы или потомкиевропейских эмигрантов, мы видим работусоциализма; в Азии он стал знаменем, вокругкоторого собираются враги европейскойцивилизации. Если интеллектуальное господствосоциализма останется непоколебленным, тогдачерез короткое время вся основанная насотрудничестве культура, которую Европапестовала тысячелетиями, будет разбитавдребезги. Ведь социалистическое устройствоневозможно. Все порывы к социализму ведут толькок разрушению общества. Заводы, рудники и железныедороги остановятся, города опустеют. Населениепромышленных районов вымрет или разбредется.Крестьянин вернется к натуральному замкнутомудомашнему хозяйству. Без частной собственностина средства производства не останется в конечномитоге ничего, кроме производства для своихнепосредственных нужд.

Нет нужды в деталях описывать культурные иполитические последствия такого преобразования.Конные набеги и грабежи кочующих степных племенопять станут опустошать Европу. Кто сможетпротивостоять им на скудно населенной землепосле того, как износится оружие, оставшееся отвысокой техники капитализма?

Это одна возможность. Но есть и другие. Можеттак случиться, что некоторые народы останутсясоциалистическими и после того, как остальныевернутся к капитализму. Тогда толькосоциалистические страны будут двигаться купадку. Капиталистические страны продолжат путьк более высокой стадии разделения труда, пока всилу фундаментальных законов общества, котороевтягивает людские массы в систему персональногоразделения труда, а земли -- в системутерриториального разделения труда, они нецивилизуют отсталые народы или не уничтожат их вслучае сопротивления. Такой всегда былаисторическая судьба народов, которые не вступилина путь капиталистического развития илипреждевременно останавливали движение по нему.

Может быть, однако, что мы чудовищнопреувеличиваем важность современногосоциалистического движения. Возможно, что оноимеет не большее значение, чем вспышки гневапротив частной собственности, проявившиеся всредневековых еврейских погромах, в движениифранцисканцев или во времена Реформации.Возможно, что большевизм Ленина и Троцкого неболее значим для современного капитализма, чемгосподство в Мюнстере анабаптистовКниппер-доллинга и Бокельзона для капитализма XVIстолетия. [407] Кактогда цивилизация преодолела эти атаки, так итеперь она может восстать из бурь нашего времениеще более сильной и очищенной.

Общество есть продукт воли и действия. Толькочеловек способен желать и действовать. Мистика исимволизм коллективистской философии не могутскрыть того факта, что все разговоры о мышлении,желании и действиях общества есть всего лишьобразные высказывания и что концепциячувствующего, мыслящего, водящего и действующегообщества есть просто антропоморфизм. Общество ииндивидуум взаимно предполагают друг друга. Тепредшествовавшие выделению индивидуумовпервобытные совокупности, существование которыхможно предположить на основании логических иисторических соображений, могли представлятьсобой стадо или стаю, но они не были обществом, т.е. союзом, возникшим и существующим в силусотрудничества мыслящих субъектов. Людипостроили общество, превратив свое поведение вовзаимообусловленную кооперацию.

Основа и исходная точка общественнойкооперации заключается в поддержании мира,сущность которого образует обоюдное признание"наличной собственности". Из владения defacto, [408],поддерживаемого силой, возникает правовойинститут собственности и одновременно правовойпорядок и аппарат принуждения для поддержанияего. Все это есть результат сознательного,понимающего свои цели воления. Но это волениенаправлено только на получение самыхнепосредственных и прямых результатов. Оботдаленных последствиях оно не может знать и незнает ничего. Люди, созидающие мир и правилаповедения, озабочены только нуждами текущегочаса, дня, года; они и не задумываются, чтоодновременно трудятся над созиданием громадногои хорошо структурированного образования --человеческого общества. Отдельные институты, всвоей совокупности поддерживающиесуществование общественного организма, созданытолько для пользы текущего момента. Онипредставляются своим создателям обособленнополезными и необходимыми; их общественнаяфункция остается для них чуждой.

Ум человека медленно созревает до признаниясоциальной взаимозависимости. Сначала обществопредставляется для индивидуума настолькотаинственным и непостижимым образованием, что,уже отказавшись от идеи Бога при объясненииявлений природы, он все еще предполагаетбожественную волю, которая владычествует надсудьбой человека. Кантовская Природа,которая ведет человечество к особой цели,Гегелевский Мировой дух и Дарвиновский Естественныйотбор есть последние великие проявлениятакого подхода. На долю либеральной философииобщества досталось объяснить общество черездействия человека, не прибегая к метафизическимприемам. Только либерализм преуспел вистолковании общественной функции частнойсобственности. Он не удовлетворился идеей"справедливости", которая принимается какданность, не подлежащая дальнейшему анализу, илиобусловливается неуяснимой склонностью кправедному поведению. Либерализм основываетсвои выводы на учете и оценке последствийпоступков.

В старину собственность была священной.Либерализм разрушил этот ореол святости, как ивсе другие. Он "низвел" собственность доуровня полезных земных отношений. Собственностьуже не воспринимается как абсолютная ценность --она получает признание как полезное средство. Вобласти философии такое изменение представленийпроисходит без особых затруднений: на сменунеудовлетворительной доктрине приходитудовлетворительная. Но в жизни и в сознании массфундаментальные революции представлений непроходят гладко. Это не пустяк, когда идол, встрахе, перед которым человечество жилотысячелетиями, оказывается разрушенным итрепещущий раб внезапно делается свободным. То,что было законом в силу веления Бога, становитсязаконом в силу человеческого волеизъявления.Прежде определенное делается неопределенным;добро и зло, справедливость и несправедливость --все это колеблется, шатается. Старые скрижализакона разбиты, и человек должен сам создать длясебя заповеди. Этого нельзя достичь путемпарламентских дебатов или мирным голосованием.Пересмотр нравственного кодекса не может бытьпроизведен без глубокого потрясения умов ивзрыва страстей. Чтобы признать общественнуюполезность системы частной собственности, нужнопрежде убедиться в пагубности всех другихсистем.

Что именно в этом существо великой борьбы междукапитализмом и социализмом, становитсяочевидным, когда мы сознаем, что тот же процессразыгрывается и в других сферах нравственнойжизни. Не одна проблема собственности служитсегодня предметом дискуссий. То же самое спроблемой кровопролития, которая будоражит весьмир в различных обличьях, особенно в формепроблемы войны и мира. Но предельно очевиднойстановится принципиальная однородностьпроцессов, происходящих в нравственной сфере,когда мы обращаемся к сексуальной морали. И здесьвековые предписания трансформируются. То, чтобыло табу, священным установлением, теперьсоблюдается, лишь поскольку признается благомдля человека. Этот пересмотр основ нравственныхпредписаний побуждает поставить под сомнениевсе нормы поведения, господствовавшие до сих пор.Люди спрашивают: действительно ли они необходимыили же без них можно обойтись.

Во внутренней жизни индивидуума отсутствиеморального равновесия порождает тяжкиепсихологические шоки, известные в медицине какневрозы [475*]. Это характерная болезнь нашеговремени, времени меняющейся нравственности и духовногосозревания народов. В общественной жизниразлад изживается в конфликтах и ошибках,которые мы переживаем с содроганием. Так же какдля жизни отдельного человека чрезвычайно важно,сумеет ли он выйти здоровым и полным сил изстрахов и волнений периода созревания, или же навсю жизнь покроется рубцами, которые постояннобудут мешать развитию его способностей, так и дляобщества не менее важно, как выдержит оно битвывокруг проблемы организации. Либо подъем к болеетесной общественной взаимосвязи индивидуумов, азначит, и к более высокому уровню благосостояния,либо упадок кооперации и потому упадокобщественного богатства -- такой выбор стоитперед нами. Третьего не дано.

Великое общественное противоборство идетчерез мысль, волю и поведение отдельных людей.Общество живет и действует только в отдельныхлюдях; оно есть не что иное, как определеннаясовокупность индивидуумов. Каждый несет на своихплечах часть общества; никто не может сброситьсвою долю ответственности на других. И никто ненайдет спасения для себя лично, если общество какцелое устремляется к закату. Потому каждый всобственных интересах должен отважно броситьвсе свои силы в битву душ. Никто не можетбезучастно остаться в стороне; усилия каждогосказываются на общем выборе. Каждый человек,хочет он того или нет, участвует в грандиознойисторической схватке, в решительном сражении,которое нам навязала наша эпоха.

Общество создано не Богом и не мистическими"силами природы" -- оно созданоЧеловечеством. Сохранит ли общество способностьк развитию или оно обречено на упадок, зависит отчеловека (в том смысле, в каком причиннаяобусловленность всех событий позволяет намговорить о свободной воле). Хорошо ли обществоили дурно -- об этом можно спорить. Но тот, ктопредпочитает жизнь смерти, счастье страданию,благосостояние нищете, тот должен поддерживатьсуществование общества. А тот, кто желает, чтобыобщество существовало и развивалось, должентакже принимать без каких бы то ни былоограничений и оговорок частную собственность насредства производства.

Мы можем разделить системы, изобретенные длятого, чтобы сделать возможным экономическийрасчет при социализме, на две основные группы.При этом мы оставляем в стороне работы,основанные на трудовой теории ценности, какизначально ошибочные. В первую группу войдут те,которые соскальзывают к синдикалистскимпостроениям, во вторую -- те, которые пытаютсяобойти неразрешимость проблемы, принимая, чтоэкономические данные неизменны. Ошибочностьпредложений обеих групп ясна из сказанного намивыше (см. главы 5--6 (часть II) в настоящем издании).Для лучшего понимания приведем следующиекритические замечания о двух типичныхконструкциях такого рода [476*].

В статье "Социалистическое счетоводство" [477*] Карл Поланьи попытался разрешить"общепризнанную ключевую проблемусоциалистической экономики". [409] Сначала Поланьиоднозначно признает, что проблемаэкономического расчета неразрешима в"централизованной административноуправляемой экономике" [478*].Его попытка решения проблемы имеет в виду только"функционально организованнуюсоциалистическую переходную экономику". Такон называет тип общества, примерносоответствующий идеалу английских гильдейскихсоциалистов. Его представления о природе ивозможностях предлагаемой системы, к сожалению,не менее туманны и смутны, чем представлениягильдейских социалистов. Политическое обществорассматривается как собственник средствпроизводства, но "собственность не даетпрямого права распоряжения производством".Это право принадлежит ассоциациямпроизводителей, выбираемым работникамиразличных отраслей производства. Отраслевыеассоциации производителей объединяются вКонгресс ассоциаций производителей, который"представляет все производство в целом". Емупротивостоит "Коммуна" как вторая"главная функциональная ассоциацияобщества". Коммуна является не толькополитическим органом, но также "реальнымносителем высших целей общества". Каждая изэтих двух функциональных ассоциаций выполняет"в своей собственной области законодательныеи исполнительные функции". Соглашение междуэтими двумя главными функциональнымиассоциациями образует высшую власть в обществе [479*].

Дефектом этой конструкции является неясностьотносительно коренного вопроса: что это --социализм или синдикализм? Как и гильдейскиесоциалисты, Поланьи явно приписываетсобственность на средства производстваобществу, коммуне. Он полагает, что таким образомустраняет упрек в синдикализме. Но в следующемпредложении он отрицает то, что говорил впредыдущем. Собственность -- это правораспоряжения. Если право распоряженияпринадлежит не коммуне, а ассоциациямпроизводителей, то они и являютсясобственниками, и перед нами -- синдикалистскоеобщество. Дано либо одно, либо другое, так какмежду социализмом и синдикализмом не может бытьни соглашения, ни чего-то среднего. Поланьи невидит этого. Он говорит: "Функциональныепредставители (ассоциации) одного и того жечеловека не могут быть в непримиримом конфликтемежду собой; это фундаментальная идея всякойфункциональной конституции. Для разрешениякаждого возникающего конфликта создаются либосовместные комитеты Коммуны и ассоциацийпроизводителей, либо своего рода Высшийконституционный суд (координирующие органы),которые, однако, не имеют законодательныхполномочий и только ограниченные исполнительныеполномочия (охрана закона и порядка и пр.)" [480*]. Эта фундаментальная идеяфункциональной формы конституции, однако, ложна.Если политический парламент избирается всемигражданами, имеющими равное право голоса, -- а этомолчаливо предполагается как у Поланьи, так и вдругих родственных конструкциях, -- то вполневозможны конфликты между ним и парламентомассоциаций производителей, создаваемым наоснове совершенно иной избирательной системы.Эти конфликты не могут быть разрешенысовместными комитетами или конституционнымсудом. Такие комитеты способны прекратитьраздор, только если в них одна из главныхассоциаций имеет перевес. Если они равномощны,может случиться так, что комитет не приметникакого решения. Суд не может разрешатьконфликты в сфере политической илихозяйственной деятельности. Суды принимаютрешения только на основе уже существующих норм,применяя их к конкретному случаю. Если имприходится рассматривать вопросыцелесообразности, тогда на деле они представляютсобой не суды, но высшую политическую инстанцию,и все, что было сказано о комитетах, приложимо кним.

Если окончательное решение не принадлежит ниКоммуне, ни Конгрессу производительныхассоциаций, система оказывается вообщенежизнеспособной. Если окончательное решениепринадлежит Коммуне, то мы имеем дело с"централизованной административнойэкономикой", а в ней, как признает сам Поланьи,невозможен экономический расчет. Если решениепринадлежит ассоциациям производителей, мыимеем дело с синдикалистским обществом.

Отсутствие у Поланьи ясности по этомуфундаментальному вопросу позволяет ему принятьвместо действительного, работоспособногорешения чисто кажущееся решение проблемы. Егоассоциации и субассоциации поддерживаютотношения взаимного обмена; они получают и дают,как если бы были действительными собственниками.Таким образом создаются рынок и рыночные цены. Нопоскольку он уверен, что сумел преодолетьнеустранимый разрыв между социализмом исиндикализмом, Поланьи не замечает, что эторешение несовместимо с социализмом. Можносказать намного больше о других ошибках всистеме Поланьи. Но с учетом его фундаментальнойошибки это все имеет небольшой интерес,поскольку характеризует только ход мыслейПоланьи. Основная же, фундаментальная ошибкасвойственна не только системе Поланьи, посколькуона присутствует во всех системах гильдейскогосоциализма. Заслуга Поланьи в том, что онразработал эту систему намного отчетливей, чембольшинство других авторов. Ему следует воздатьдолжное и за то, что он ясно осозналневозможность экономических вычислений вцентрализованной административной экономике,которой свойственно отсутствие рынка.

Вклад в нашу проблему сделал и Эдуард Хейман [481*]. [410]Хейман -- последователь этического илирелигиозно мотивированного социализма, но егополитические убеждения не закрывают ему глаза напроблему экономического расчета. В подходе кэтой проблеме он использует аргументы МаксаВебера. Макс Вебер видел, что для социализма это"абсолютно центральная" проблема; детальнорассмотрев аргументы за и против, он опроверглюбимую идею Отто Нейрата о "натуральномисчислении" и показал, что рациональноехозяйствование невозможно без применения денеги денежного расчета [482*]. Хеймансоответственно пытается доказать, что расчетывозможны и в социалистической экономике.

Тогда как Поланьи конструирует систему,родственную английскому гильдийскомусоциализму, построения Хеймана примыкают кнемецким идеям плановой экономики. Характерно,что при этом его аргументы близки к аргументамПоланьи во всем, кроме одного существенногопункта: они огорчительно туманны как раз там, гденужна особенная ясность, -- в вопросе об отношенииотдельных групп производителей, из которыхсостоит планово организованное общество, кобществу в целом. Поэтому он позволяет себеговорить о рыночном обороте [483*], не замечая того, что последовательно идо конца реализованное плановое хозяйство незнает торговли и то, что обозначается здесь какпродажа и покупка, должно в соответствии ссущностью этой системы характеризоваться иначе.Хейман делает эту ошибку потому, что считаетпервейшей характерной чертой плановой экономикимонополистическое слияние отдельных отраслейпроизводства, а не зависимость производства отединой воли центрального органа. Эта ошибка темболее удивительна, что уже само наименование"плановая экономика" и все аргументы в еепользу особенно подчеркивают единствоэкономического управления. Хейман вполнепонимает пустопорожность пропаганды,обыгрывающей мотив "анархия производства" [484*]. Но как раз это должно было бы напоминатьему, что именно здесь, как нигде больше, лежитрезкое различие между капитализмом исоциализмом.

Подобно большинству тех, кто писал о плановойэкономике, Хейман не замечает, что строгопроводимое плановое хозяйство есть не что иное,как чистый социализм, и отличается оно от сугубоцентрализованного социалистического обществатолько второстепенными деталями. То, чторуководство отдельными отраслями доверенокажущимся независимыми ведомствам, не изменяеттого факта, что власть на самом деле принадлежиттолько центральному органу управления.Отношения между ведомствами устанавливаются нена рынке в ходе конкуренции продавцов ипокупателей, а по приказам властей. Проблема вследующем: нет меры для оценки и расчета эффектаот этого вмешательства власти, посколькуцентральная власть не может руководствоватьсяформируемыми на рынке пропорциями обмена. Властимогут, в общем-то, основывать свои расчеты напропорциях замещения одних продуктов другими,которые они же и устанавливают. Но эти пропорциипроизвольны; они не основаны в отличие отрыночных цен на субъективных оценкахиндивидуумов; они не вменены производимым благамсовместным действием факторов, участвующих впроизводстве и обращении. Они не могут составитьоснову экономических расчетов.

Хейман приходит к кажущемуся решению проблемы,обращаясь к теории издержек. Экономическиерасчеты должны ориентироваться на издержки. Ценыследует исчислять на основе средних "издержекпроизводства", в том числе заработной платы, потем работам, по которым ведется единый учетопределенной бухгалтерией [485*].Этим решением можно было бы довольствоваться дваили три поколения назад. Сегодня егонедостаточно. Если мы считаем издержками тупотерю полезности, которой можно было быизбежать при другом использовании данныхфакторов производства, то сразу видно, чтохеймановские рассуждения движутся по порочномукругу. В социалистическом обществе только приказцентральной власти может разрешитьпромышленности изменить место примененияфакторов производства, и проблема как раз в том исостоит, могут ли власти провести расчеты,обосновывающие такой приказ. Конкуренцияпредпринимателей, которые при капитализместараются использовать блага и услуги самымвыгодным образом, в плановой экономике, да и влюбой другой мыслимой форме социалистическогообщества, замещается планомернымидействиями центральной власти. Только в силуконкуренции предпринимателей, старающихсяотбить друг у друга материальные средствапроизводства и рабочую силу, формируются цены нафакторы производства. Там же, где хозяйстводолжно вестись "планомерно", т. е. всоответствии с волей центральной власти, которойвсе подчинено, исчезает основа для исчислениярентабельности и остается только натуральныйучет. Хейман утверждает: "Пока на рынкепотребительских товаров существует действеннаяконкуренция, формируемые здесь ценовыеотношения распространяются на все стадиипроизводства, если, конечно, правилаценообразования используются разумно; и этопроисходит независимо от состава участников нарынках производственных благ" [486*]. Это верно, но только в случае подлиннойконкуренции. Хейман рассматривает общество какассоциацию ряда "монополистов", т. е.государственных ведомств, каждому из которыхдоверена деятельность в определенной сферепроизводства. Если они выступают как покупателипроизводительных благ на "рынке", то здесьнет никакой конкуренции, потому что центральныевласти заранее предписали им определенную сферудеятельности, которую они не могут оставить.Конкуренция существует, когда каждый производитто, что обещает принести наивысшую прибыль. Япытался показать, что этому соответствуют толькоусловия частной собственности на средствапроизводства.

Рисуемая Хейманом картина социалистическогообщества учитывает только текущую переработкусырых материалов в потребительские блага; такимобразом создается впечатление, что отдельныеведомства могут работать независимо друг отдруга. Гораздо важнее этой частипроизводственного процесса обновлениеосновного и инвестирование новообразованногокапитала. Именно в этом, а не в том, какиспользовать оборотный капитал, что уже взначительной степени предопределено, существохозяйствования. Решения такого рода,рассчитанные на годы и десятилетия, нельзяставить в зависимость от существующего на данныймомент спроса на потребительские блага. Следуеториентироваться на будущее, т. е. быть"спекулятивным". Схема Хеймана, котораяпредполагает механическое расширение илисвертывание производства в соответствии стекущим спросом на потребительские блага,совершенно несостоятельна. Решать проблемуценности путем сведения ее к издержкам можнотолько применительно к состоянию равновесия,представимому теоретически, но практическинедостижимому. Только в таком воображаемомсостоянии равновесия цены и издержки совпадают.В вечно изменчивой экономической жизни этого небывает.

По этой причине безуспешна попытка Хейманаразрешить проблему, которая, как я показал, впринципе неразрешима.

Примечания:

[4*]

Ludwig von Mises, Theorie des Geldes und der Umlaufsmittel, Munchen und Leipzig: Duncker & Humblot, 1912

[43*]

Malthus, An Essay on the Principle of Population, 5th. ed., London, 1817, Vol. 3, P. 154 ff. <Мальтус Т., Опыт закона о народонаселении, М., 1895, С. 10 и след.>

[44*]

Marx, Zur Kritik des Sozialdemokratischen Parteiprogramm von Gotha, heig. Kreibich, Peichenberg, 1920, S. 17 <Маркс К., Критика Готской программы // Маркс К., Энгельс Ф. Соч., Т.19, С.20>

[45*]

Anton Menger, Op. cit., S.10 <Менгер А., Указ соч., С. 11>

[46*]

Ibid., S. 10 f. <там же, С. 11--12>; см. также Singer-Sieghart, Das Recht auf arbeit in geschichtlicher Darstdlung, Jena, 1895. S. 1 f; Mutasoff, Zur Geschichte des Rechts auf Arbeit mit besonderer Rucksicht auf Charles Fourier, Bern, 1897. S. 4 f.

[47*]

см. мои работы: (Mises L.) Kritik des Interventionismus, Jena, 1929, S. 12 ff.; Die Ursachen der Wirtschaltskrise, Tubingen, 1931, S. 15 ff.

[48*]

Pribram, Die Entstehung der individualistischen Sozialphilosophie, Leipzig, 1912, S. 3 ff.

[439*]

См., например, в "Капитале" замечания о Бентаме: "с самодовольством вещал обыденнейшие банальности", "гений буржуазной глупости" (Marx, Das Kapital, I Bd. S. 573) <Маркс К., Капитал // Маркс К., Энгельс Ф., Соч., Т. 23, С. 623--624>; о Мальтусе -- "ученически-поверхностный и поповски-напыщенный плагиат" (Ibid., S. 580) <там же, С. 630>.

[440*]

Может быть, поэтому для марксизма так легок союз с исламским фанатизмом. Переполненный гордостью марксист Отто Бауэр восклицает: "В Туркестане и Азербайджане монументы Марксу стоят напротив мечетей, и мулла в Персии мешает цитаты из Маркса с отрывками из Корана, когда призывает народ к священной войне против европейского империализма" (Otto Bauer, Marx als Mahnung // Der Kampf, XVI, 1923, S. 83).

[441*]

см. мою работу Liberalismus, Jena, 1927

[442*]

Cazamian, Le roman social en Angleterre, 1830--1850, Paris, 1904, P. 267 ff.

[443*]

О социалистической тенденции в живописи см. Muther, Geschichte der Malerei im 19. Jahrhundert., Munchen, 1893, II Bd., S. 186 ff. <Мутер Р., Социалистическая тенденция в живописи // История живописи в XIX в., Т. II, Спб, С. 136 и след.>; Coulin, Die sozialistische Weltanschaung in der franzosischen Maleri, Leipzig, 1929, S. 85 ff.

[444*]

Bentham, Principles of the Civil Code, Works, Vol. I, P. 304 ff. <Бентам И., Основные начала гражданского кодекса // Избр. соч., С. 327--328>

[445*]

см. критику этой легенды: Hutt, The Factory System of the Early 19-th Century // Economica, Vol. VI

[446*]

Это вынужден был признать даже Брентано, который вообще склонен к безграничной переоценке влияния рабочего законодательства. [384] "До своего усовершенствования машина заменяла труд отца семейства трудом ребенка... При усовершенствованной же машине отец снова кормит семью и возвращает ребенка туда, где ему и место, т.е. в школу. Снова является спрос на взрослых рабочих, и притом на таких, которые вследствие более высокой нормы благосостояния могут удовлетворить высоким притязаниям машины" (Brentano, Uber das Verhaltnis von Arbeitslohn und Arbeitszeit zur Arbeitsleistung, 2 Aufl., Leipzig, 1893, S. 43) <Брентано Л., Об отношении заработной платы и рабочего времени к производительности труда, Спб, 1895, С. 48>

[447*]

Brentano, Uber das Verhaltnis von Arbeitslohn und Arbeitszeit zur Arbeitsleistung, S. 11, 23 ff. <Брентано Л., Указ. соч., С. 15, 26 и след.>, Brentano, Arbeitszeit und Arbeitslohn nach dem Kriege, Jena, 1919, S 10; см. также Stucken, Theorie der Lohnsteigerung, Schmollers Jahibuch, 45 Jahig, S. 1152 ff.

[448*]

Die Inauguraladresse der Intemationalen Arbeiterassoziation, herausgegeben von Kautsky, Stuttgart, 1922, S. 27 <Маркс К., Энгельс Ф., Соч., Т. 16, С. 9>

[449*]

Engels, Die Lage der Arbeitenden Klasse in England, 2 Aufl., Stuttgart, 1892, S. 178 <Энгельс Ф., Положение рабочего класса в Англии // Маркс К., Энгельс Ф., Соч., Т. 2, С. 403--404>

[450*]

Ibid., S. 297 <там же, С. 514>

[451*]

Engels, Die englische Zehnstundenbill // Aus dem literarischen Nachlass von Kari Marx, Friedrich Engels und Ferdinand Lassalle, III Bd., S. 393 <Энгельс Ф., Английский билль о десятичасовом рабочем дне // Маркс К., Энгельс Ф., Соч., Т. 7, С. 254>

[452*]

Like, Der Arzt und seine Sendung, 4 Aufl., Munchen, 1927, S. 54 <Лиек Э., Врач и его призвание: Мысли еретика, Днепропетровск, 1928, С. 113> [389]; Liek, Die Schaden der sozialen Versicherung, 2 Aufl., Munchen, 1928, S. 17 ff., см. также растущую день ото дня массу медицинских публикаций

[453*]

в переводе на немецкий этот доклад был опубликован Бернштейном под названием "Заработная плата, цена и прибыль"; я цитирую по третьему изданию, которое появилось во Франкфурте в 1910 г.

[454*]

Marx, Lohn, Preis und Profit. S. 46 <Маркс К., Энгельс Ф., Соч., Т. 16, С. 154--155>

[455*]

Adolf Weber, Der Kampf zwischen Kapital und Arbeit, 3 und 4 Aufl., Tubingen, 1921, S. 384 ff.; Robbins, Wages, London, 1926, S. 58 ff.; Hutt, The Theory of Collective Bargaining, London, 1930, P. 1 ff.; см. также мою работу Kritik des Interventionismus, Jena, 1929, S. 12 ff., 79 ff., 133 ff.

[456*]

Каутский, цит. по: Dietzel, Ausbeutung der Arbeiterklasse durch Arbeitcrgruppen, Deutsche Arbeit, 4 Jahrg., 1919, S. 145 ff.

[457*]

Millar, The Evils of State Trading as Illustrated by the Post Office, A Plea for liberty, Ed. by Mackay, 2nd ed., London, 1891, P. 305 ff.

[458*]

Goldscheid, Staatssozialismus oder Staatskapitalismus, Wien, 1917; Sozialiseirung der Wirtschaft oder Staatsbankerott, Wien, 1919; возражения см.: Schumpeter, Die Krise des Steuerstaates, Graz und Leipzig, 1918

[459*]

о неприязни либералов к идее прогрессивного налогообложения см. Thiers, De la Propriete, Paris, 1848, P. 352 ff.

[460*]

см. мою работу Nation, Staat und Wirtschaft, S. 134 ff.

[461*]

Mengelberg, Die Finanzpolitik der sozialdemokratischen Partei in ihren Zusammenhtagen mit dem sozialistischen Staatsgedanken, Mannheim, 1919, S. 30 ff.

[462*]

Marx-Engels, Gesammelte Schriften 1852--1862, Herg. v. Rjasanoff, Stuttgart, 1917, 1 Bd., S. 127 <Маркс К., Энгельс Ф., Соч., Т. 9, С. 65--66>

[463*]

см. мою работу Nation, Staat und Wirtschaft, S. 129 ff.

[464*]

см. мои работы: Theory of Money and Credit, London, 1934, P. 339 ff.; Geldwertstabilisierung und Konjunkturpolitik, Jena, 1928, S. 43 ff.

[465*]

о критике национал-социалистического учения см. мою работу Kritik des Interventionismus, Jena, 1929, S. 91 ff., а также Karl Wagner, Brechung der Zinsknechtschaft? // Jahrbucher fur Nationalokonomie und Statistik, III Folge, 79 Bd., S. 790 ff.

[466*]

Лучшая характеристика деструкционизма дана Стурмом [402] в описании политики якобинцев: "L'esprit financier des jacobins consista exclusivement en ceci: epuiser a outrance le present, en sacrifant l'avenir. Le lendemain ne compta jamais pour eux: les affaires furent menees chaque jour comme s'il s'agissait du dernier: tel fut le caractere distinctif de tous les actes de la Revolution. Tel est aussi le secret de son etonnante duree: la depredation quotidienne des reserves accumulees chez une nation riche et puissante fit surgir des ressources inattendues, depassant toute prevision" <"Финансовая политика якобинства заключалась исключительно в следующем: потребляй все, что можешь, в настоящем за счет будущего. Завтра для них никогда ничего не значило: ежедневно дела велись так, как будто это последний день. Таким был отличительный дух всех действий революции. В этом же секрет ее поражающей продолжительности: ежедневное расхищение накопленных запасов богатой и могущественной страны обнаружило неожиданное изобилие ресурсов" (фр.)>. Следующая характеристика Стурма слово в слово приложима к немецкой инфляционной политике 1923 г.: "Les assignats, tant qu'ils valurent quelque chose, si peu que ce fut, inonderent le pays en quantites sans cesse progressives. La perspective de la faillite n'arreta pas un seul instant les emissions. Elles ne cesserent que sur le refus absolu du public d'accepter, meme a vil prix, n'importe quelle sorte de papier-monnaie" <"Ассигнатки продолжали наводнять страну в постоянно нарастающих количествах до тех пор, пока они хоть что-то стоили, даже очень мало. Перспектива разрушения системы не остановила эмиссии ни на миг; выпуск денег прекратился, только когда публика совершенно отказалась принимать, даже по чертовски дешевой цене, какие бы то ни было бумажные деньги" (фр.)> (Stourm, Les Finances de l'Ancien Regime et de la Revolution, Paris, 1885, Vol. II, P. 388)

[467*]

так у Каутского, цит. по: Georg Adler, Grundlagen der Karl Marxschen Kritik der Bestehenden Volkwirtschaft, Tubingen, 1887, S. 511

[468*]

"Beaucoup d'ouvriers, et non les meilleurs, preferent le travail paye a la journee au travail a la tache. Beaucoup d'entrepreneurs, et non les meilleurs, preferaient les condition qu'ils esperent pouvoir obtenir d'un Etat socialiste a celle que leur fait un regime de libre concurrence. Sous ce regime les entrepreneurs sont des fonctionnaires payes a la tache; avec une organisation socialiste ils deviendraient des fonctionnaires paye a la journee" <"Многие рабочие, и не лучшие, предпочитают получать поденную плату, а не плату за сделанную работу. Многие предприниматели, и не лучшие, предпочли бы то, что они могут получить при социализме, тому, что может им дать система свободной конкуренции. В условиях свободной конкуренции предприниматель является "должностным лицом", которому платят за сделанную работу; при социализме они превратятся в "должностных лиц", получающих поденную плату" (фр.)> (Pareto, Cours d'Economie Politique, Vol. II, 1897, P. 97 n).

[469*]

Hutt, The Theory of Collective bargaining, P. 25 ff.

[470*]

Юнкер заинтересован не в частной собственности как возможности распоряжаться средствами производства, но скорее в сохранении права на определенный доход. Поэтому так легко оказалось привлечь его политикой государственного социализма, который гарантирует ему привилегированный доход.

[471*]

Так, например, смотрел на вещи Бисмарк. См. его речь в Ландтаге 15 июня 1847 г.: Furst Bismarcks Reden, Herg. v. Stem, 1 Bd., S. 24.

[472*]

Cathrein, Der Sozialismus, 12 und 13 Aufl., Freiburg, 1920, S. 347 ff.

[473*]

MacIver, Community, London, 1924, Р. 79 ff.

[474*]

Это, конечно же, справедливо и для немцев. Почти вся интеллигенция в Германии ориентирована социалистически: в националистических кругах это государственный, или, как теперь обычно говорят, национал-социализм, в католических кругах -- это церковный социализм, в других -- социал-демократия, или большевизм.

[475*]

Freud, Totem und tabu, Wien, 1913, S. 62 ff. <Фрейд З., Тотем и табу: Психология первобытной культуры и религии, М.-Пг., 1923, С. 40 и след.>

[476*]

Archiv fur Sozialwissenschaft, 51 Bd., S. 490--495

[477*]

Ibid., 49 Bd., S. 377--420

[478*]

Ibid., S. 378, 419

[479*]

Ibid., S. 404

[480*]

Ibid., S.404, Anm. 20

[481*]

Heimann, Mehrwert und Gemeinwirtschaft, kritische und positive Beitrage zur Theurie des Sozialismus, Berlin, 1922

[482*]

Мах Weber, Wirtschaft und Gesellschaft // Grundriss der Sozialokonomik, III Bd., S. 45--49

[483*]

Heimann, Op. cit., S. 184 f.

[484*]

Ibid., S. 174

[485*]

Ibid., S. 185

[486*]

Ibid., S. 188 f.

[3]

Вебер Макс (1864--1920) -- немецкий социолог, историк и экономист, сыгравший выдающуюся роль в формировании современного обществоведения.

[4]

Sozialpolitik -- социальная политика (нем.). Хайек имеет в виду идеи так называемой "молодой исторической школы", сформировавшейся в Германии в конце 60-х годов XIX в. Представители этой школы считали, что государство, активно вмешиваясь в общественную жизнь, обеспечит постепенное утверждение социализма. Поскольку у истоков школы стояли университетские профессора Г. Шмоллер, Л. Брентано и др., она получила ироническое название катедер-социализма, т. е. "социализма кафедры". В 1872 г. катедер-социалисты создали объединение "Союз социальной политики".

[37]

Коген Герман (1842--1918) -- немецкий философ, глава марбургской школы неокантианства. Коген был одним из создателей теории "этического социализма", обосновывавшей социализм кантовской этикой.

[38]

Кант Иммануил (1724--1804) -- родоначальник немецкой классической философии

[39]

Мукле Фридрих (1883--?) -- немецкий экономист

[40]

Сервитут -- ограниченное право использовать чужую собственность, преимущественно земельную, например, право крестьян собирать хворост в помещичьем лесу. Узуфрукт -- право пользоваться чужим имуществом и доходами от него, не подвергая его при этом изменениям.

[41]

Гораций (65--8 до н. э.) -- римский поэт, автор исполненных философским духом стихотворных "Посланий".

[372]

Деструкционизм -- от destructio -- разрушение (лат.).

[373]

цитата из "Манифеста Коммунистической партии" (см. Маркс К., Энгельс Ф., Соч., Т. 4, С. 447)

[374]

Английские социалисты Джон Грей (1798--1850), Джон Френсис Брей (1805--1895), Томас Годскин (1787--1869) и другие, опираясь на Рикардо и Оуэна, критиковали капитализм как строй, позволяющий владельцам капитала присваивать прибавочную стоимость, произведенную рабочими. Их общим лозунгом было "право рабочего на полный продукт труда". Работы их, написанные, как правило, в расчете на неподготовленного читателя, были популярны, в том числе и в рабочей среде. Чартизм как массовое движение английских рабочих зародился в 1838 г. Первоначально чартисты выдвигали только требования политических реформ, но в 40-е годы они провозгласили ряд социальных требований. Однако в целом чартистское движение, изжившее себя в начале 50-х годов, не носило социалистического характера.

[375]

Л. Мизес имеет в виду появление книги австрийского экономиста Карла Менгера "Основания политической экономии", сыгравшей решающую роль в становлении так называемой субъективной школы в политэкономии. Первый том "Капитала" вышел в 1867 г., а работа К. Менгера -- в 1871 г.

[376]

перефразировка знаменитого изречения прусского военного теоретика Карла Клаузевица (1780--1831): "Война есть продолжение политики иными средствами"

[377]

Флобер Гюстав (1821--1880) и Мопассан Ги (1850--1893) -- французские писатели. Якобсен Енс Петер (1847-1885) -- датский писатель. Стриндберг Юхан Август (1849--1912) -- шведский писатель. Мейер Конрад Фердинанд (1825--1898) -- швейцарский немецкоязычный писатель. Все перечисленные писатели -- видные представители реалистического направления в литературе.

[378]

Гауптман Герхарт (1862--1946) -- немецкий писатель. Его драма "Ткачи" (1892) посвящена восстанию силезских ткачей в 1844 г.

[379]

soidisant -- мнимый (фр.)

[380]

Манчестерство -- экономическая политика, провозглашенная так называемой Манчестерской школой в конце 30-х годов XIX в. Ее основоположники Р. Кобден и Дж. Брайт -- английские экономисты и политические деятели -- выступали за полную экономическую свободу товаропроизводителей. Манчестерская школа вела борьбу против протекционизма, правительственных субсидий, фабричного законодательства -- вообще против любого вмешательства государства в хозяйственную жизнь.

[381]

Моррис Вильям (1834--1896) -- английский писатель и художник, автор социалистической утопии "Вести ниоткуда, или Эпоха спокойствия". Дж. Б. Шоу (1856--1950) -- писатель и публицист. Шоу был одним из основателей социалистического Фабианского общества. Уэллс Герберт Джордж (1866--1946) - английский писатель, близкий к социализму этического толка. Золя Эмиль (1840--1902) -- французский писатель, автор серии критических романов "Ругон-Маккары", проявлявший интерес к идеям социализма. Франс Анатоль (1844--1924) -- французский писатель, в начале XX в. сблизившийся с социалистами. Де Амичис Эдмондо (1846--1908) -- итальянский писатель, чье творчество посвящено людям труда, социалист по убеждениям. В отличие от других называемых Мизесом писателей Де Амичис ныне забыт, но в конце XIX -- начале XX в. был весьма популярен. По его повести "Учительница рабочих" Маяковский создал сценарий фильма "Барышня и хулиган".

[382]

Коммунистические мотивы были присущи секте катаров (Италия, Южная Франция, Фландрия, XI в.) и возникшей под ее влиянием секте вальденсов (Франция, Северная Италия, Германия, Испания, XII в.). Полностью отрицала частную собственность и государство секта "братьев и сестер свободного духа" (Франция, XI в.). В Нидерландах в XIV в. возникла секта беггардов, члены которой вели коллективное хозяйство и жили вместе. Широкое распространение получили коммунистические воззрения в ересях времен Реформации, -- массового антифеодального и антикатолического движения, охватившего в XVI в. многие страны Европы. Так, в Южной Чехии сформировалась хилиастическая секта пикартов; в Швейцарии сложилась ересь анабаптистов, требовавших ликвидации торговли и денег, уравнения имуществ и коллективного землевладения.

[383]

Имеются в виду слова Нагорной проповеди: "И об одежде что заботитесь? Посмотрите на полевые лилии, как они растут не трудятся, не прядут. Но говорю вам, что и Соломон во всей славе своей не одевается так, как всякая из них. Если же траву полевую, которая сегодня есть, а завтра будет брошена в печь, Бог так одевает, кольми паче вас, маловеры!" (Евангелие от Матфея, Гл. 6, Ст. 28--30).

[385]

Сениор Нассау Вильям (1790--1864) -- английский экономист. Будучи в 30-е годы членом ряда правительственных комиссий по вопросам труда, выступал против фабричного законодательства, в частности против ограничения рабочего дня 10 часами. По Сениору, на создание прибыли капиталиста уходит часть рабочего дня, пропорциональная доле прибыли в валовом продукте. Согласно расчетам Сениора, эта доля равна 2/23, что соответствует одному часу из рабочего дня средней для английской промышленности того времени продолжительности в 11 с половиной часов. Поэтому сокращение рабочего дня даже на час приведет к полному исчезновению прибыли.

[386]

После многолетней борьбы билль о 10-часовом рабочем дне был принят английским парламентом в 1847 г. Введенное им ограничение продолжительности рабочего дня касалось подростков моложе 18 лет и женщин, но именно эти группы составляли основную часть фабричной рабочей силы того времени.

[387]

Закон о бедных, основанный на акте 1601 г., возлагал заботу о содержании бедных на приход. В начале 30-х годов XIX в. законодательство о бедных стало предметом обсуждения и в прессе, и в специально созданной комиссии. Комиссия пришла к выводу, что система поддержки малоимущих, многодетных и безработных разорительна для страны, тормозит развитие промышленности и дурно действует на нравственность масс. В 1834 г. парламент принял новый закон о бедных, отменивший все денежные и продуктовые пособия беднякам и предусмотревший широкое создание работных домов для нуждающихся.

[388]

Впервые в мире система государственного социального страхования была создана в Германии при рейхсканцлере Отто Бисмарке. Законами от 1883, 1884 и 1889 гг. было введено страхование работников от несчастных случаев, предусмотрены выплаты при болезни, пенсии по старости и инвалидности.

[390]

post hoc ergo propter hoc -- после того значит вследствие того (лат.)

[391]

С 4 по 12 мая 1926 г. по призыву конференции исполкомов профсоюзов в Великобритании прошла всеобщая стачка. Стачка проводилась в поддержку бастующих горняков. 11 мая Верховный суд объявил ее незаконной. По следам стачки 28 июля 1927 г. был принят Закон о промышленных конфликтах и тред-юнионах, запретивший всеобщие стачки и стачки солидарности. Он просуществовал до 1946 г.

[392]

13 марта 1920 г. немецкие монархисты и милитаристы, опираясь на части рейхсвера и так называемые "добровольческие корпуса" -- военизированные формирования, состоящие в основном из бывших фронтовиков, подняли антиправительственный мятеж. Войдя в Берлин, путчисты сформировали свое правительство во главе с Вольфгангом Каппом (1868--1922) -- крупным помещиком, лидером "Партии отечества". Президент и законное правительство бежали в Штутгарт. Профсоюзы призвали ко всеобщей стачке. Стачка, в которой приняло участие 12 млн. человек, сыграла решающую роль в разгроме путча, с которым было покончено во всей Германии за 5 дней. Капп бежал в Швецию.

[393]

status quo -- существующее положение (лат.)

[394]

"Technische Nothilfe" -- "Техническая помощь в беде" (нем.) -- существовавшая в Германии с 1919 по 1945 г. добровольческая организация, члены которой выполняли работы на транспорте, на предприятиях энергоснабжения, в других службах жизнеобеспечения при забастовках, локаутах и стихийных бедствиях. До 1939 г. она числилась при министерстве внутренних дел, а затем была объявлена независимой общественной организацией.

[395]

Гольдшейд Рудольф (1870--1931) -- австрийский экономист.

[396]

В 1916 г. в Германии вокруг журнала "Интернационал" сложилась и организационно оформилась группа "Спартак", объединившая радикально настроенных социал-демократов. 11 ноября 1918 г. сразу же после свержения монархии, она преобразовалась в самостоятельную политическую организацию со своим ЦК -- "Союз Спартака". 28--29 декабря 1918 г., конференция спартаковцев объявила себя учредительным съездом Коммунистической партии Германии ("Союз Спартака"). Какое-то время за германскими коммунистами, возглавлявшимися К. Либкнехтом, Р. Люксембург, Ф. Мерингом и др., сохранялось имя спартаковцев.

[397]

В своем основном труде "Начала политической экономии и налогового обложения", опубликованном в 1817 г., Д. Рикардо детально рассматривает влияние на экономику отдельных видов налогов: на сырье, на ренту, на землю, на прибыль, на заработную плату и т. д.

[398]

Под "военным социализмом" Л. Мизес подразумевает введенную в годы первой мировой войны в Германии и Австро-Венгрии систему государственного регулирования производства и потребления.

[399]

Маркс и Энгельс в "Манифесте Коммунистической партии" называли высокий прогрессивный налог в числе десяти мероприятий, "которые экономически кажутся недостаточными и несостоятельными, но которые в ходе движения перерастают самих себя и неизбежны как средство для переворота во всем способе производства" (Маркс К., Энгельс Ф., Соч., Т. 4, С. 446).

[400]

Fiduciary media -- фидуциарные средства (лат.), т. е. денежные субституты, принимаемые по номинальной ценности. К ним относятся имеющие хождение платежные требования, превышающие гарантийные резервы соответствующих платежей. Фидуциарные деньги включают жетоны, банкноты, не обеспеченные золотом, свидетельства о вкладах до востребования и т. п.

[401]

"Смерть евреям!" -- нем., жаргонное)

[403]

"Я <здесь> расположился и владею <этим>" -- нем.

[404]

misera plebs -- жалкий народ, нищий люд (лат.); крылатое выражение, восходящее к Горацию

[405]

Катрейн Виктор (1845--1931) -- философ и этик, швейцарец по происхождению, профессор иезуитской высшей школы в Нидерландах

[406]

Под аграрным социализмом подразумевается довольно широкий круг воззрений, связанных с требованием национализации земли. По утверждениям их сторонников, национализация земли позволит устранить капиталистическую эксплуатацию наемных рабочих, ибо каждый гражданин сможет получить участок земли для ведения собственного хозяйства. Особую популярность, главным образом в Англии, Ирландии и США, получили взгляды американского экономиста и публициста Генри Джорджа (1839--1897). В России их пропагандировал и развивал Л. Н. Толстой. Под синдикализмом в данном случае Л. Мизес подразумевает тот общественно-экономический строй, который пропагандировался популярными в рабочем движении начала XX в. анархо-синдикалистами. Согласно их воззрениям после победы над буржуазией экспроприируемые у нее средства производства не обобществляются, а переходят в собственность отдельных синдикатов -- профсоюзных объединений, т. е. становятся групповой собственностью. В этом смысле Мизес противопоставляет синдикализм социализму как воплощению идеи единой, общенародной собственности.

[407]

Анабаптисты -- участники религиозно-политического движения, занимавшие во время Крестьянской войны в Германии крайне революционные позиции, пропагандировавшие общность имущества и уравнительное потребление. В 1533--1534 гг. анабаптисты, укрепившиеся в северогерманском городе Мюнстере, создали здесь мюнстерскую коммуну: конфисковали в общую пользу имущество церкви и богатых горожан, упразднили деньги, запретили торговлю и ввели для всех обязательный труд при уравнительном распределении предметов потребления. Главную роль в жизни коммуны после гибели "пророка" Яна Матиса стали играть Ян Бокельзон, более известный под именем Иоанна Лейденского (1508--1535), и его приспешник Бернт (Бернард) Книппер-доллинг (1490--1536).

[408]

de facto -- фактически (лат.)

[409]

Поланьи Карл (1886--1964) -- австрийский экономист, социолог, антрополог и историк; после гитлеровского захвата Австрии эмигрировал в Англию, затем работал в США.

[410]

Хейман Эдуард (1889--1967) -- немецкий экономист и социолог, теоретик "христианского социализма", один из создателей модели рыночного социализма.