Глава 8

Услышать мысли врага

Такое впечатление, что Блетчли-парк является величайшим достижением Великобритании 1939 – 1945 годов, а возможно, и всего XX века в целом.

(Джордж Стайнер. «Санди таймс», 23 октября 1983 г.)

ГШКШ, расположенная в Блетчли. не единолично выиграла вторую мировую войну. В некоторые критические моменты (такие, как битва в Атлантике и битва за Британию) разведданные поступали нерегулярно либо их вообще было невозможно получить или воспользоваться ими из-за недостатка оборонных ресурсов. По меньшей мере половину войны из-за плохих кодов и шифров – Великобритания теряла, вероятно, столько же, сколько приобретала.

(Дункан Кэмпбелл. «Нью стейтсмен». 2 февраля 1979 г.)

В 1974 году коммандер Уинтерботем, бывший глава авиационной секции СИС, офицер, сыгравший столь странную разведывательную роль в предвоенной Германии, опубликовал книгу под названием «Секрет «Ультра». Книга вызвала сенсацию. Прервав молчание целого поколения, Уинтерботем раскрыл наиболее тщательно скрываемую тайну второй мировой войны: союзники разгадали немецкие коды и в течение всей войны подслушивали переговоры немцев, касающиеся военных, политических и экономических проблем.

Такое проникновение в мысли противника не имело прецедентов в военной истории, и, чтобы оценить его значение, требовалось время. Изумленные военные историки начали понимать, что, если откровения Уинтерботема соответствуют истине – а поскольку его книга была запрещена британскими властями, похоже, так оно и было, – им предстояло переосмыслить многие факты. Если, например, генералы союзников, превозносимые за блестящее проведение военных кампаний, знали заранее о планах противника, то не уменьшает ли это блеск их побед? Не должна ли быть переписана история этих кампаний с учетом того преимущества, которым обладали военачальники союзников? Некоторые из историков считали, что такая необходимость имеется. «Большинство из самых крупных томов издания английской серии «Официальная история второй мировой войны» теперь фундаментально неверны, устарели и вводят в заблуждение», – утверждал английский историк Рональд Левин. «Такое впечатление, что «Ультра», новый авторитет в этой области, приказывает авторам бесчисленных томов начать все заново», – писал Роджер Спиллер из Института военных исследований США(1). За первой книгой об операции «Ультра» быстро последовали другие. Их авторы – Патрик Бизли, Р. В. Джонс, Ивен Монтегю, Ральф Беннет и Питер Калвокоресси, как и Уинтерботем, – имели в свое время отношение к операции «Ультра».

Сраженные таким потоком откровений, британские власти были вынуждены открыть некоторые досье, связанные с «Ультра», что позволило Левину написать книгу «Ультра» идет на войну», первый отчет о величайшей тайне второй мировой войны, базирующийся на официальных документах. Теперь можно было сказать, что генерал Эйзенхауэр считал, что «Ультра» внесла «решающий вклад в победу», генерал Макартур придавал «величайшее значение» «Ультра», Черчилль не мог на нее нарадоваться, он считал, что «Ультра» – это то, «чем мы выиграли войну». Когда возник неизбежный вопрос, почему в таком случае победа не наступила раньше, Гарольд Дейч из Военного колледжа США ответил, что для союзников путь к победе и стал короче, по различным оценкам, на год, а то и на все четыре(2). Один историк заявил, что без «Ультра» второй фронт не был бы открыт аж до 1946 года, а война в Европе затянулась бы до 1949 года. Тихоокеанский театр военных действий лишился бы материального обеспечения, и война с Японией длилась бы гораздо дольше. В 1945 году, вместо того чтобы стоять у порога Японии, американцы ещё сражались бы на Филиппинах(3).

Через десять лет после откровений Уинтерботема «Ультра» превратилась в нечто большее, чем победа разведки. Блетчли-парк – загородная резиденция Государственной школы кодов и шифров (ГШКШ), где были расшифрованы немецкие коды, превратилась в легенду, и операция «Ультра» стала символом всего лучшего в британском образе жизни. Профессор Джордж Стейнер писал: «Такое впечатление, что Блетчли-парк является величайшим достижением Великобритании 1939 – 1945 годов, а возможно, и всего XX века в целом. В этой организации было сконцентрировано все то лучшее и своеобразное, чем обладает британское общество и развитая цивилизация: блеск дилетантизма и высокий профессионализм; подбор кадров на основе личного доверия; результативное использование привычки к иронизированию, взаимной критики и неформальных взаимоотношений, привычки, укоренившейся ещё по общим комнатам в колледже или по Королевскому научному обществу».

Подобные восторженные оценки, вероятно, являвшиеся следствием 30-летнего вынужденного молчания, помешали трезво оценить значение операции «Ультра» и затенили её важные аспекты. Действительно ли «Ультра» была столь уж важна для достижения победы? Проводили ли немцы подобную операцию против союзников? Действительно ли немцы так и не узнали, что их шифровки перехватывались и расшифровывались? И ещё вопрос: если учитывать подозрительное отношение СССР на протяжении всей войны к мотивам, которыми руководствовались союзники, поделились ли мы со Сталиным этим «бесценным секретом», который, похоже, присутствовал при любой победе и отсутствовал при поражениях?

Сразу после первой мировой войны берлинский инженер Артур Шербиус изобрел аппарат, позволяющий расшифровывать кодированные сообщения. Этот аппарат, запатентованный под названием «Энигма», имел клавиатуру, как у пишущей машинки, а над ней алфавитную таблицу с лампочкой под каждой буквой. Когда оператор нажимал на клавишу, он таким образом вызывал серию электрических импульсов, которые зажигали одну из лампочек. Но высвечивалась не всегда одна и та же буква. Например, когда оператор нажимал на клавишу «р», то в первый раз зажигалась буква «к», но если он нажимал на «р» ещё раз, уже высвечивалась буква «о». Так машина преобразовывала предложение в набор букв, на первый взгляд не имеющий никакой логики. При получении подобного послания оператору для расшифровки требовалось лишь настроить машину в режиме таких же электрических импульсов, как и машина отправителя, и отстучать полученный текст. Тогда машина переключалась на обратный режим, и высвечивались уже буквы оригинального текста. Для того чтобы перехватить такую передачу, необходимы были две вещи: во-первых, сама машина «Энигма», а во-вторых, нужно было точно знать импульсную настройку аппаратов отправителя и получателя. «Энигма» была запатентована и выпущена, но особым спросом она не пользовалась. Тем не менее в 1926 году её взял на вооружение немецкий флот, а в 1928 году – армия. Польской разведке удалось вклиниться в немецкую систему связи через «Энигму» лишь где-то к 1932 году, купив в свободной продаже аппарат и раздобыв документацию, которая позволяла узнать, как немцы его адаптировали к своим потребностям. Но к 1939 году, перед самой войной, немцы внесли в аппарат ряд сложных технических усовершенствований. Поляки передали по одному аппарату «Энигма» французам и англичанам вместе со всеми имевшимися у них на тот момент сведениями. Стюарт Мензис лично получил предназначенный англичанам экземпляр и передал его коммандеру Элистеру Деннистону, главе ГШКШ в Блетчли-парке.

Блетчли-парк, средних размеров дом, расположенный на обширной территории в пятидесяти милях от Лондона, был куплен СИС на случай эвакуации из столицы. Теперь он стал резиденцией ГШКШ. насчитывающей в своем составе 10 тыс. человек, и основным источником «Ультра» – название, которое получили материалы, расшифрованные при помощи аппаратов «Энигма». Говоря вкратце, процесс был следующим. Радисты прослушивали те волны, на которых, как уже было известно, работали различные немецкие службы, и записывали все, что им удавалось услышать. Затем этот сырой материал передавался в Блетчли-парк, где криптоаналитики прилагали максимум усилий для их расшифровки. Потом вступали в игру офицеры разведки, которые пытались каким-то образом интерпретировать сообщения, чтобы затем передать полученный материал со своими комментариями тем «потребителям», кто был более всего заинтересован в конечной продукции.

В Блетчли-парке работал по преимуществу молодой народ, люди в возрасте от 25 до 30 лет, имевшие примерно одинаковую подготовку, то есть получившие хорошее образование выходцы из средних слоев общества. Как было однажды кем-то сказано: «Это место кишмя кишело талантами». У этих людей были одинаковые взгляды на жизнь, на работу, дисциплину и одна и та же шкала ценностей, что, по словам Питера Калвокоресси, который являлся одним из них, «в какой-то мере объясняет тот невероятный факт, что секрет «Ультра» тщательно хранился не только в течение всей войны, но и на протяжении тридцати лет после её окончания – феномен, не имеющий аналогов в истории»(4).

Было бы полной бессмыслицей расшифровать немецкие коды, а затем позволить информации об этом просочиться наружу. В этой связи были предприняты двойные меры безопасности: работы в Блетчли-парке были полностью засекречены, а также старательно делался вид, что материалы «Ультра» добываются из какого-то другого источника. Все новые сотрудники Блетчли получали предупреждение, что обратного хода нет (по принципу: «всех впускать – никого не выпускать»), и, таким образом, устранялся риск того, что бывший сотрудник может попасть в лапы противника или же его вынудят или соблазнят выдать секрет ГШКШ. Материалы «Ультра» поступали только к четырем клиентам: руководителю СИС, начальнику военно-морской разведки, начальнику разведки сухопутных войск и заместителю начальника разведки Королевского воздушного флота. Никаких сведений «Ультра» не поступало ниже уровня командования армией, а нижние эшелоны получали эту информацию в виде оперативного приказа – предосторожность, имевшая, как мы увидим позже, катастрофические последствия. По материалам «Ультра», содержавшим сведения о передвижении танковых колонн или кораблей в море, нельзя было немедленно вести военные действия, ведь существовала вероятность того, что немцы, что-то заподозрив, вздумают проверить надежность своих кодов и, таким образом, догадаются о тайне Блетчли-парка. Поэтому вместо немедленных действий приходилось сначала проводить разведку с воздуха, причем в такой открытой форме, что немцы при всем желании не могли бы её не заметить, и только после того наносить бомбовый удар по танкам и кораблям(5).

Американцы, стремясь как можно лучше использовать информацию, полученную из перехваченных и расшифрованных радиограмм японцев (то, что они называли материалами «Мэджик»), столкнулись с такой же проблемой. Расшифровка японского «ро»-кода[25] позволила американской военно-морской разведке захватить врасплох японский флот у атолла Мидуэй в июне 1942 года. Но вначале американцам пришлось тщательно взвесить все «за» и «против», то есть подумать, стоит ли рискнуть использовать материалы радиоперехвата и, таким образом, поставить под угрозу раскрытия операцию по дешифровке, но при этом получить возможность нанести сокрушительное поражение японскому флоту в переломный момент войны. Они предпочли рискнуть и, таким образом, повернули ход войны на Тихоокеанском театре военных действий в пользу союзников.

Однако после поражения при Мидуэе японцы что-то заподозрили. На следующий год адмирал Ямамото Исороку, главнокомандующий Соединенным флотом, нанес визит на базы. График его движения был передан кодом по радио местным командирам. Когда командующий японской 11-й воздушной флотилией узнал об этом, он заявил своим штабным офицерам: «Что за непростительная глупость – передавать длинное и подробное сообщение о планах главнокомандующего в такой близости к фронту. Подобные вещи нужно немедленно прекратить»[26](6).

В Блетчли же, где были абсолютно уверены в сохранности тайны «Ультра», события развивались своим чередом, и наконец дешифровальщики смогли отслеживать малейшие продвижения противника. Криптографы смогли разобраться в немецких кодах при помощи изрядной доли везения, хитроумия и ошибок, совершенных самими немцами. Один немецкий агент, перевербованный англичанами, передал им абверовскую книгу шифров. В середине 1941 года книга морских кодов была снята с субмарины U-110. Русские передали книгу кодов люфтваффе, и ещё одна была добыта в Северной Африке. Криптоаналитики искали повторы, а, несмотря на строжайший запрет, немецкие радисты изо дня в день передавали одни и те же сообщения типа «ничего нового» или отбивали трехбуквенные слова (что они должны были делать согласно установленным правилам), используя одни и те же буквы (опять же в нарушение приказа). Калвокоресси приводит в Качестве примера действия немецкого радиста в Бари, который неизменно отбивал три инициала своей подружки, так и не узнав никогда, какую «свинью» он таким образом подложил своей организации.

Среди первых, кто распознал, каким «золотым дном» для разведки являются работы Блетчли-парка, был глава СИС того периода Стюарт Мензис. Как мы видели, СИС находилась в таком развале с начала войны, что, если бы материалы «Ультра», в особенности перехват абверовских шифровок, не стали бы вдруг доступны с 1940 года, Мензис и его организация не выжили бы.

Мензис был достаточно умен, чтобы осознать это, и достаточно хитер, чтобы максимально использовать предоставившуюся возможность. Уинтерботем, представитель СИС в ГШКШ, получил приказ постоянно передавать руководству лучшие из полученных в Блетчли-парке материалов, и каждый день сам Мензис или его личный помощник Дэвид Бойл относили пачку разведывательных документов Черчиллю. (По выходным Уинтерботем зачитывал самые важные вещи Черчиллю по телефону.) Ежедневный набор, как правило, состоял из смеси переговоров люфтваффе, обзора шифровок абвера, некоторого количества переговоров полиции и военно-морского флота. Мензис, приносивший бумаги в специальном портфеле, и Бойл, перевозивший их в своей шляпе, передавали документы Черчиллю с кратким комментарием о состоянии дела в ГШКШ в виде доклада о состоянии дел в своем департаменте. Черчиллю это нравилось («Он вел войну на основании этих материалов», – говорил Уинтерботем), и его доверие к Мензису и СИС возрастало(7).

Такой поворот событий, естественно, не прибавлял любви к СИС у ГШКШ, где подчиненность Мензису рассматривали лишь как чисто административную. Сотрудники ГШКШ презирали «эту СИС, которая паразитирует на наших достижениях», и это отношение сохранялось ещё очень долго после войны. Гарри Хинсли, который пришел на службу в ГШКШ, будучи ещё на выпускном курсе, а впоследствии стал вице-канцлером Кембриджского университета и официальным историографом британской разведки военного периода, как-то сказал о СИС: «Вы знаете, у этих людей из разведки было что-то от ящериц. Специфика службы, по-видимому. А сотрудники Блетчли-парка были суровые, прямые, очень обаятельные и профессионально грамотные мужчины и женщины. Они жили в другом мире. Существует принципиальная разница между их работой и деятельностью обычных шпионов»(8).

И тем не менее в начале операции «Ультра» полевым командирам предписывалось принимать на веру версию, что все эти великолепные сведения, получаемые от СИС, исходят не просто от одной из этих «ящериц», но от некой суперъящерицы, которая умудряется находиться в нескольких местах одновременно. Это была идея Мензиса, придуманный им способ защитить его «самый секретный источник», а в результате некоторые получатели информации «Ультра» отвергали её с ходу. Для разрешения возникшей проблемы было создано специальное подразделение под руководством Уинтерботема, осуществлявшее связь с армейскими штабами, сотрудники которого должны были разъяснять командирам важность и достоверность сведений «Ультра». Но даже после этого «Ультра» не сыграла той роли, в которую те, кто ныне её восхваляет, пытаются заставить нас поверить. Согласно оценкам, с определенного момента в войне только от 5 до 10% разведданных «Ультра», полученных на местах, использовалось в деле(9). Ни один из генералов не составлял отчета о том, как он использовал «Ультра», возможно, по вполне понятной человеческой причине – это могло плохо отразиться на его репутации.

Однако есть некоторые данные, что по крайней мере один командир, генерал Макартур, прижимал материалы «Ультра» к груди так крепко, что это скорее помешало ходу военных действий, чем оказало помощь союзникам. Если принять во внимание личные качества генерала Макартура, то его действия становятся вполне объяснимыми. Как пишет австралийский историк Д. М. Хорнер, «остается только гадать, была ли уверенность Макартура в том, что японцы не собираются прямо нападать на Австралию, основана на этих радиоперехватах. Если дело было так, то, по крайней мере, нечестно с его стороны приписывать лично себе все лавры за изменение стратегии союзников»(10).

Другие генералы никак не могли понять, почему младшие офицеры не желали выполнять приказы, в правильности которых их заверяли, но к этим заверениям не могли добавить никаких логических подкреплений. Генерал Джон Лукас, командовавший корпусом при высадке в Анцио в январе 1944 года, не имел прямого доступа к материалам «Ультра», но его начальники, генералы сэр Гарольд Александер и Марк Кларк, имели. Из этих материалов они знали, что немцы не смогут оказать сопротивления Лукасу, если он вздумает пойти на прорыв в глубь побережья, однако начальники не имели права сказать об этом Лукасу. Они принуждали его атаковать, но их оптимизм выглядел весьма фальшиво при сопоставлении с имеющимися у самого Лукаса данными, поэтому он решил соблюдать осторожность и оставаться на занятых позициях. Немцы собрались с силами и задержали высадившиеся на побережье войска. Лукас, освобожденный от командования за то, что он не проводил наступательных действий, писал в своем дневнике: «Похоже, всем были известны намерения немцев, кроме меня» – очень правильная оценка фактов(11). С другой стороны, существовала опасность того, что распространение слишком большого количества материалов «Ультра» будет контрпродуктивно. Офицер из подразделения Уинтерботема писал, что «Ультра» может способствовать лености командного звена, поскольку способна подменить анализ и оценку других разведданных; «Ультра» необходимо оценивать как один из источников информации; эти материалы не должны заменять кропотливую работу с другими данными(12).

Короче говоря, «Ультра» не может превратить посредственного командира в военного гения. Тому по-прежнему приходится разрабатывать план военных действий, стимулировать своих подчиненных, вдохновлять людей и приспосабливаться к меняющимся условиям уже начавшихся военных действий. Материалы «Ультра» даже могли стеснять командира в его действиях, поскольку он знал, что его начальство, также получая эту секретную информацию, может, справедливо или нет, считать себя вправе не только давать ему советы, но и отстранить его от должности, если он будет действовать не так, как действовало бы оно. Черчилль в начале африканской кампании отстранил двух отличных генералов – Уэйвелла и Окинлека, так как он считал, что благодаря «Ультра» знает о немцах и итальянцах столько же, сколько знают генералы, и в свете этого счел их действия неверными. Однако в данном случае сведения «Ультра» были ошибочны.

Считается, что благодаря «Ультра» можно было «услышать все, что противник докладывает себе о себе самом». Но военные тоже подвержены большинству человеческих слабостей: они лгут, преувеличивают, утаивают, хвастаются, обманывают сами себя и меняют свое мнение. «Ультра» же не принимала во внимание эмоции. Как теперь стало известно, немцы иногда сознательно в своих докладах в Берлин преувеличивали недостатки в материальном обеспечении и подделывали свою оценку мощи союзников, чтобы заставить немецкое верховное командование воспринять противника всерьез. «Когда Роммель посылал свои рапорты из пустыни, он придерживался тактики преувеличения, чтобы получить хотя бы часть необходимых ему средств, – писал немецкий историк Юрген Ровер. – Это означало, что Черчилль, очарованный докладами «Ультра», вынудил английских командиров, не планировавших ничего подобного, начать наступательные действия, которые, конечно, захлебнулись. Это и послужило причиной отстранения Уэйвелла и Окинлека»(13).

Роммель также частенько нарушал приказы или сообщал Берлину одно, а делал совсем другое. Он обладал великолепной интуицией, и, если обстоятельства не благоприятствовали, он на ходу менял свои планы, не удосужившись уведомить об этом начальство. Одной из причин сокрушительного поражения англичан в битве при Кассерине в феврале 1943 года было то, что по линии «Ультра» сообщили о наступлении в одном направлении, а Роммель, наплевав на приказ из Италии, двинул свои войска совсем в другом. Американцы, положившиеся на материалы «Ультра», потеряли почти половину бронетанковой дивизии(14). «Читать чью-либо корреспонденцию совершенно не означает читать мысли пишущего, – подчеркивал Питер Калвокоресси, – и первая кампания Роммеля в Африке классический тому пример. Роммелю было приказано начать наступление в мае, мы знали об этом благодаря «Ультра» и знали также, что он не оспорил приказа. Однако сам Роммель для себя решил начать не в мае, а в марте. В какой-то момент он передумал, но никого не поставил об этом в известность, а поскольку он ничего не сообщил, мы и не узнали об этих изменениях»(15).

Оценка союзниками военной мощи немцев, с которой они должны были столкнуться с началом военных действий в Европе, кажется более точной, чем оценка немцами силы союзных войск. Разведка союзников знала практически о каждой из пятидесяти немецких дивизий, находящихся во Франции. Немцы же приписывали Эйзенхауэру семьдесят пять дивизий, тогда как реально у него имелось только пятьдесят, они считали также, что у него намного больше десантных средств, чем было на самом деле. Этот факт имел огромное значение, поскольку сознание того, что им предстоит противостоять силам большим, чем было на самом деле, подрывало обороноспособность немцев, а знание о такой реакции немцев, в свою очередь, оказало значительную поддержку союзникам. Это двойное достижение было преподнесено как триумф разведки, «главный фактор победы союзников», предоставленный Эйзенхауэру «блестящим сообществом разведчиков, работавших в теперь знаменитом Блетчли-парке». Но так ли это на самом деле?

После войны, в 1946 году, офицеры британской военной разведки допрашивали немецкого офицера, некоего полковника «М». Он работал в немецкой разведке в отделе «Иностранные армии Запада» с мая 1942-го по май 1944-го, затем был переведен начальником разведки к фельдмаршалу Моделю в армейскую группу «Б». Полковник «М», не имевший в то время ни малейшего представления о материалах «Ультра», заявил: «К концу 1943 года меня с моим шефом как минимум раз в месяц вызывали на совещания в Штаб верховного командования. Мы каждый раз поражались абсолютно нелогичной недооценке потребностей немецких сил обороны во Франции, Норвегии и на Балканах. Соединения без конца перебрасывались с одного театра военных действий на другой. В конце концов мы с шефом решили дать преувеличенную оценку количества дивизий союзников, чтобы как-то уравновесить сверхоптимистические тенденции в Штабе верховного командования. Поэтому наши оценки превышали реальные примерно на двадцать дивизий» (выделено Ф. И. – Ред.) (16).

Таким образом, то, что выдавалось за триумф, на самом деле было образцом того, как можно обмануть «Ультра». К счастью, на сей раз обман не повлиял на конечный результат.

На самом деле во время второй мировой войны проводилось множество операций, на которые материалы «Ультра» не оказали никакого влияния, на другие их воздействие было мизерным. Можно назвать лишь несколько операций, где материалы «Ультра» сыграли решающую роль. Начать с того, что Блетчли-парк отнюдь не был тенью немецкого верховного командования, как неоднократно указывал в своей книге Уинтерботем. Первый шаг в длинной цепочке, приводившей материалы «Ультра» в штаб-квартиры британского командования, мог быть сделан, только если немцы использовали радиопередатчики. В противном случае союзникам нечего было перехватывать. Но немецкая армия во многом придерживалась традиций. В начале войны основная масса сообщений передавалась по телеграфу, и их никак не могли перехватить в Англии. Иногда приказы даже переправлялись с помощью почтовых голубей и собак. Письменные распоряжения в пакетах также зачастую доставлялись на машинах, мотоциклах, велосипедах и даже на лошадях(17). Тут по линии «Ультра», естественно, тоже ничего нельзя было получить. Даже когда война уже была в полном разгаре, немцы отдавали предпочтение телеграфу и телефону, и, только если они отсутствовали, использовались радиопередатчики.

Согласно Юргену Роверу, лишь от четверти до трети всех немецких военных сообщений передавалось по радио, причем «основная их масса шла не на высоком стратегическом уровне, а на среднем исполнительном или низшем тактическом уровне». Для военно-морских коммуникаций Ровер приводит более точные цифры. «В 1943 году только 29% всех передач по линии военно-морских сил шло по беспроволочной связи, зашифрованной на «Энигме». Остальные передавались по кабелю, по телеграфу и телефону»(18). (Исключением являлся абвер. Исходя из свойственной всем секретным организациям приверженности ко всяким секретным приспособлениям, абвер использовал «Энигму» даже для передач внутри страны, предпочитая её более безопасной кабельной связи.) Правда, чем ближе к фронту, тем больше была вероятность использования радиопередатчиков, но зачастую бывало так, что в Блетчли получали лишь переданный по радио ответ на заданный по кабельной связи вопрос, а первый без второго был, как правило, совершенно непонятен.

Однако все ли перехваченные сообщения могли быть расшифрованы? Успех Блетчли-парка с кодами люфтваффе не был повторен с кодами сухопутных сил. В течение всей войны английские криптографы боролись с кошмарно сложными морскими кодами для крупных кораблей и подводных лодок. Часто случались заминки с уже, казалось бы, расшифрованными сигналами. Код «Тритон», введенный немцами в 1942 году, закрыл для «Ультра» сообщения их военно-морского флота почти на десять месяцев. Диаграмма, отражающая потери союзников на море, и материалы «Ультра», которые были недавно открыты, показывают, к каким катастрофическим последствиям привела утрата этого источника информации(19).

Даже когда в Блетчли-парке удалось наконец расшифровать код «Тритон» и снова можно было читать сообщения с немецких субмарин. Адмиралтейство не сумело справиться с новым потоком информации. Глава секции, занимавшейся сообщениями с немецких субмарин, Роджер Уинн, штат которого и раньше был так мал, что ему лично приходилось составлять досье, свалился от полного психического и физического истощения. Когда количество расшифрованных сообщений в среднем достигало трёх тысяч в день, подразделение Уинна могло обработать лишь те из них, которые, как считали его сотрудники, имели срочное оперативное значение. Остальные сообщения оставались без внимания(20).

Некоторые очень важные немецкие шифры так и не были раскрыты, а по мере продолжения военных действий даже менее значительные шифры стали вызывать трудности из-за их огромного количества. В какой-то момент только немецкий флот пользовался аж пятьюдесятью комбинациями настройки «Энигмы» одновременно. Учитывая количество необходимых операций – расшифровка, перевод, обработка и кодирование материалов «Ультра» для дальнейшей передачи потребителям, – сотрудникам Блетчли-парка приходилось очень сильно напрягаться, чтобы эти материалы не потеряли актуальности. В лучшем случае интервал между получением зашифрованного сообщения и получением конечных материалов «Ультра» составлял два часа, в худшем растягивался на дни.

Но даже задержка на час могла сделать материалы «Ультра» бесполезными для полевых командиров. История с Ковентри яркий тому пример. В нескольких изданных позже книгах об «Ультра» утверждается, будто англичане из радиоперехватов знали, что по Ковентри будет нанесен сильный бомбовый удар в ночь с 14 на 15 ноября 1940 года, однако Черчилль принял решение не эвакуировать население и не усиливать противовоздушную оборону города из боязни выдать немцам источник информации. Правда, однако, заключается в том, что лишь в два часа дня 14 ноября англичане узнали из материалов «Ультра» о готовящейся бомбардировке и только к трем часам из других источников смогли выяснить, что её объектом является Ковентри. Было уже слишком поздно предпринимать какие-либо меры по эвакуации населения и усилению противовоздушной обороны города(21).

Помимо большого потока информации в Блетчли-парке приходилось разбираться с аббревиатурами, ссылками на карты и сетки, а также со служебным жаргоном. Иногда криптографы часами корпели над сообщениями, которые в конечном счете оказывались какой-нибудь банальной ерундой. Примером тому может служить следующий случай. Абвер передал шифровку своему резиденту в испанском городе Альхесирасе, офицеру под кодовым именем «Цезарь». После расшифровки получили текст следующего содержания: «Осторожней с Акселем. Он кусается». Что это – код в коде? Оказалось, что речь идет о сторожевой собаке, присланной для охраны. Подтверждение этому было получено несколько дней спустя, когда расшифровали ответ: «Цезарь в госпитале. Его укусил Аксель»(22).

Большую проблему представляли оперативные кодовые слова. Во время битвы за Британию в шифровках люфтваффе было много ссылок на «Adlertag» («День орла». – Ред. ). который должен был произойти в период с 9 по 13 августа 1940 года, но никто не мог сказать, что же означает этот самый «Adlertag». 15 августа, в день, считающийся поворотным в битве за Британию, Королевский воздушный флот сумел помешать немецкому плану диверсионных атак, не получив никаких предупреждающих сведений из материалов «Ультра»(23).

То же самое можно сказать о блицкриге. «По линии «Ультра» поступило сообщение, что готовится массированный воздушный налет на Англию, удалось кое-что выяснить и относительно его силы, – писал Калвокоресси, – но ничего не было известно о дате налета». Когда налет начался, материалы «Ультра» не смогли помешать немцам нанести огромный ущерб британским городам. Какая польза в том, что вы знаете, где на вас собираются напасть, если вы недостаточно сильны, чтобы суметь предотвратить это нападение. Почти за месяц до нападения на Крит по линии «Ультра» было дано предупреждение о концентрации немецких войск, транспортной авиации. планеров, истребителей и бомбардировщиков на территории Греции, удалось узнать приблизительное количество задействованных сил, возможные способы их высадки и даже дату нападения. Но все эти сведения были абсолютно бесполезны для генерала Фрайберга, командующего обороной острова, поскольку у него просто-напросто не было достаточно сил и средств, чтобы противостоять атаке. Аргументы, что материалы «Ультра» тем не менее позволили ему создать для немцев гораздо больше препятствий, чем он бы смог сделать без них, являются несколько академическими(24).

Другие командиры игнорировали материалы «Ультра», если они не состыковывались с их концепциями и планами. 11 сентября 1944 года голландское движение Сопротивления сообщило союзникам, что в Арнеме расположены две танковые дивизии. Материалы «Ультра» подтверждали этот факт. Однако фельдмаршал Монтгомери все-таки воплотил в жизнь операцию «Маркет Гарден», основным элементом которой являлась высадка в районе Арнема английской 1-й воздушно-десантной дивизии. Ее разнесли в клочья. Ральф Беннет писал: «Маркет Гарден» не была операцией, спланированной с учетом всех разведданных о противнике. На ней лежит зловещий оттенок чрезмерной спешки, англо-американского соперничества и даже отчаяния; возможность наличия танков в Арнеме являлась единственным неудобоваримым фактом, не вписывающимся в желанную схему, поэтому лучше всего было о нем забыть»(25).

Материалы «Ультра» показывали также, что стратегические бомбардировки Германии союзниками не сломили морального духа немцев и не смогли помешать им выпускать большое количество самолетов. Это доказывает, что дневные рейды американцев в 1943 году и ночные рейды англичан в 1944 году были поражением союзников, так как понесенные при этом потери несоизмеримы с причиненным немцам ущербом(26). Все эти сведения были переданы в соответствующие инстанции, однако рейды авиации продолжались, поскольку правда, содержащаяся в материалах «Ультра», не устраивала поборников массированных бомбардировок.

Для других провалов объяснения нет. В сентябре 1944 года, на следующий день после захвата союзниками антверпенских доков, по линии «Ультра» поступило сообщение, что Гитлер готовит ответный удар. Он собирался лишить союзников возможности пользоваться портом, который был им жизненно необходим для обеспечения войск, если они планировали быстрое продвижение к Руру, удерживая оба берега реки Шельды. Два дня спустя другой радиоперехват шифровки Гитлера, переданной немецким войскам в Нидерландах, подтвердил достоверность планов немцев. Однако в течение десяти дней союзники не предпринимали никаких мер по защите берегов реки между Антверпеном и Северным морем, а потом было уже поздно. Беннет пишет, что даже если элементарная осторожность и покинула союзников в эйфории достигнутого успеха, то имелась «Ультра», чтобы привести их в чувство. «Почему её предостережение пропало втуне, совершенно непонятно»(27).

Другие командиры тем не менее настолько полагались на «Ультра», что, если эти материалы не поступали, они считали, что ничего и не происходит(28). То, что такой подход таил в себе большую опасность, получило подтверждение при наступлении в Арденнах в декабре 1944 года, когда немцы предприняли отчаянную попытку остановить продвижение войск союзников. Их нападение было практически внезапным для союзников, потому что «Ультра» не смогла предупредить о готовящихся действиях. Гитлер наложил запрет на радиопереговоры и взял специальную клятву о соблюдении тайны с людей, разрабатывавших операцию.

Сложность оценки вклада «Ультра» в войну лучше всего иллюстрируют результаты весьма интригующей конфронтации на конференции в Штутгарте в ноябре 1978 года. На этой конференции, специально организованной для изучения исторического значения операции «Ультра», немецкие историки неоднократно вынуждали её английских участников, каждый из которых так или иначе во время войны был лично связан с Блетчли-парком, ответить, сыграли ли материалы «Ультра» решающую роль в той или иной битве, и просили дать суммарную оценку значимости этой операции на протяжении всей войны. Англичане не смогли этого сделать(29).

Одной из причин тому, возможно, была мучительная мысль, что немцы знали о расшифровке англичанами кодов «Энигмы». Давайте рассмотрим имеющиеся для этого свидетельства. Конечно, немцы прекрасно отдавали себе отчет в том, что теоретически возможно «вскрыть» «Энигму». Один из их криптоаналитиков, доктор Георг Шредер, продемонстрировал такую возможность ещё в 1930 году, использовав алфавитную шкалу. Шредер заметил при этом: «Энигма» – дерьмо». Урок не пропал даром для немецких криптографов, которые постоянно вносили в свою работу усовершенствования, так как знали, что машина не является совершенно надежной и её коды можно «вскрыть», особенно если в распоряжении союзников имеется хоть один аппарат. Немцы могли предположить, что такой аппарат у союзников был, поскольку вначале «Энигма» имелась в свободной продаже и, хотя в дальнейшем она была значительно модифицирована, её основа оставалась прежней.

11 сентября 1942 года немцы захватили британский военный корабль и нашли на борту документы, отражающие последние подробные схемы передвижения немецких морских караванов и проходы в минных полях. Эту информацию можно было почерпнуть лишь из сообщений, зашифрованных с помощью «Энигмы». Более того, в августе 1943 года в Берлине знали через секретную службу Швейцарии, что один американец швейцарского происхождения, работавший в военном департаменте в Вашингтоне и часто совершавший поездки в Великобританию, говорил, будто англичане регулярно читают шифровки немецкого военно-морского флота, передаваемые с помощью «Энигмы»(30).

Наконец, явное предпочтение, отдаваемое немцами кабельной связи везде, где только возможно, позволяет предположить, что они осознавали угрозу возможного перехвата и расшифровки союзниками их радиограмм. На ту же мысль наводит и использование немцами лингвистических уловок в передаваемых ими радиограммах. Например, во время рейда на Ковентри вся операция проходила под кодовым наименованием «Лунная соната», а цели обозначались цифрами. Гитлер запретил всякие переговоры по радио перед наступлением в Арденнах, так как подозревал, что союзники могут читать коды «Энигмы». А зачем немцы пытались в радиограммах дезинформировать союзников о местонахождении некоторых своих военных подразделений (указывая, будто часть находится в одном месте, хотя она находилась совсем в другом), если они не были уверены в том, что союзники читают их сообщения? В противном случае подобного рода действия были бы бессмысленны. Зачем немцам потребовалось проводить летом 1944 года специальную конференцию по надежности шифров, на которой было указано на недостатки «Энигмы», после чего были приняты меры по их устранению? Немцы не были дураками. Они знали, что любой транспозиционный код уязвим, если есть время проиграть все возможные перестановочные комбинации, и что они должны исходить из худшего – союзники найдут пути проникновения в «Энигму», так же как немцы сумели «взломать» коды союзников.

Победителю в войне достаются не только военные трофеи, но и вся шумиха вокруг. Читая о триумфах «Ультра», можно подумать, что у немцев не было такого рода побед. Но это далеко не так.

У немцев было много организаций, занимавшихся дешифровкой. Несмотря на некоторую слабость, вызванную их большим количеством и соперничеством между ними (по сравнению с единой структурой Блетчли-парка), эти организации тем не менее достигли поразительных результатов.

Втайне от противника немцы читали шифровки французов, из которых узнавали о численности и намерениях британских и французских частей в те отчаянные дни 1940 года. Если дальнейшие успехи союзников в войне подлежат переоценке в свете «Ультра», то почему бы не пересмотреть «блицкриг» Гудериана в свете успехов немецких шифровальщиков? Материалы «Ультра» оказали англичанам существенную помощь в Северной Африке, но Роммель тоже не остался без поддержки со стороны немецких шифровальных служб. Британская армия грешила недостатком внимания к безопасности собственных кодов, включая и чрезмерное использование сверхсекретного кода CODEX. Пленный немецкий лейтенант, занимавшийся радиоперехватами, заявил на допросе: «У нас не было особых забот с шифрами. Нам требовались только лингвисты из тех, кто до войны были официантами в Дорчестере»(31).

В 1941 – 1942 годах американский военный атташе в Каире полковник Боннер Феллерс радировал в Пентагон обо всем, что происходило в Северной Африке, часто сообщая о намерениях и боевой мощи англичан. Немцы перехватили шифровки Феллерса, затем, как сообщает Дэвид Кан, «быстренько их расшифровали, оценили, перевели, перекодировали и переслали генералу Эрвину Роммелю. В январе 1942 года он успешно использовал полученные сведения. Роммель заставил англичан отступить на 300 километров через пустыню, а сам вплотную подошел к воротам Александрии». Благодаря своим успехам немецкие шифровальщики заслужили со стороны немецкого главного командования такое же отношение к себе, которое позже испытывало к «Ультра» командование союзников. Глава отдела «Иностранные армии Запада» полковник Ульрих Лисс называл их «любимым детищем всех шефов разведки»(32).

Немцы даже умудрились встрять в радиотелефонную сеть между Лондоном и Вашингтоном, и, /несмотря на то что все важные разговоры по этой линии зашифровывались, они преуспели в их расшифровке. Таким образом, немцы имели возможность время от времени подслушивать разговоры между Черчиллем и Рузвельтом, однако были весьма разочарованы услышанным. Оба лидера были слишком осторожны в своих высказываниях, чтобы немцы могли извлечь из этого какую-либо пользу.

Но самым большим успехом немецких шифровальщиков была, несомненно, расшифровка кодов английских морских конвоев. С самого начала войны английские морские коды один за другим раскрывались немцами, и к 1942-1943 годам они перехватывали порядка 2000 радиограмм с конвоев ежемесячно, расшифровывали их и передавали немецким лодкам, это происходило как раз перед началом бойни, известной как битва за Атлантику. «В течение всего времени, что лучшие умы Блетчли-парка прилагали огромные усилия к раскрытию немецких кодов, защита их собственных кодов оставалась примитивной», – пишет Эндрю Ходжес, биограф Алана Теринга, гения из Блетчли(33).

Проблема заключалась в том, что в ГШКШ пренебрегали надежностью собственных кодов и шифров, занимаясь более привлекательным делом – раскрывая шифры противника. А ведь собственные успехи в расшифровке должны были бы насторожить англичан. В ГШКШ знали из перехваченных ещё в начале войны шифровок немецкого флота, что немецкий военный атташе в Вашингтоне был слишком хорошо информирован об английских конвоях, уходящих от берегов Соединенных Штатов(34).

Но только когда две трети войны уже остались позади, англичане сообразили, что немцы получали из перехваченных с конвоев шифровок детальную информацию о продвижении караванов, например, что координаты конвоя SC-2 в полдень 6 сентября 1940 года будут такими: 50°00' северной широты и 19°50' западной долготы(35). Была срочно разработана программа по введению новой системы шифров. Королевский флот получил её 10 июня 1943 года, но торговый флот продолжал работать по старым шифрам до конца года. Однако было уже слишком поздно. Большая часть из 50 тыс. моряков союзных флотов, погибших во время войны, уже лежала на морском дне.

Козлом отпущения за эти промахи сделали главу британской морской разведки адмирала Дж. X. Годфри – он стал единственным офицером флота такого ранга, не получившим признания по окончании войны(36). Но вина лежала не только на Адмиралтействе. За надежность шифров отвечал Блетчли-парк, а там пренебрегли своими обязанностями.

У немцев были и другие успехи по части проникновения в британскую систему связи. Можно рассказать о двух наиболее выдающихся случаях. С точки зрения стратегического значения они не уступали операции «Ультра», и в обоих случаях успеху немцев послужили непростительные промахи самих англичан, причем настолько непростительные, что до сих пор весьма сложно получить от британских властей признание, будто такое вообще имело место.

Первое событие произошло утром 11 ноября 1940 года, когда британский пароход «Отомедон» был перехвачен немецким рейдером «Атлантис» в Индийском океане. Капитан английского судна вез совершенно секретную почту и книгу кодов в Сингапур. Материал был настолько важен, что запечатанный и привязанный к грузу пакет хранился на мостике, чтобы в случае, если возникнет опасность того, что бумаги могут попасть в руки немцев, его можно было скинуть за борт. Но когда «Атлантис» ударил по палубным надстройкам «Отомедона» из всех калибров, капитан и все находившиеся на мостике или рядом с ним матросы и офицеры были убиты на месте. Немцы нашли уцелевший пакет и вскрыли его. Это оказался сущий клад.

Здесь были коды торгового флота, вводимые с 1 января 1941 года, несколько обзоров еженедельных разведывательных докладов Адмиралтейства. Но что больше всего обрадовало немцев, так это копии протоколов заседаний британского Военного кабинета и оценки, содержащиеся в докладе руководства Генштаба, относительно британских планов на Дальнем Востоке в случае войны с Японией. Красной нитью там проходила мысль о том, что англичане чрезвычайно озабочены тем, чтобы иметь возможность как следует защищать свои интересы, и что им придется «отступить на базу, откуда позже можно будет восстановить британские позиции». Гонконг, Малайя и Сингапур были беззащитны, не было никакой надежды на то, что на Дальний Восток будет послан британский флот, а незначительные военно-воздушные силы практически не могли прикрывать суда в Индийском океане. Приоритет отдавался концентрации войск в Малайе, и страны Содружества должны были перекинуть туда одну дивизию целиком.

Документы срочно переслали в Кобе (Япония), а оттуда в посольство Германии в Токио, где военно-морской атташе адмирал Пауль Веннекер разобрал и рассортировал их. Веннекер понял, что доклад руководства Генштаба представляет огромный интерес для японцев, и переслал его резюме в Берлин, запросив одновременно разрешение на то, чтобы передать бумаги японцам. Японский военно-морской атташе в Берлине получил посланное Веннекером резюме от немецкого верховного командования и передал его по радио в Токио. (Так, по иронии судьбы, англичане имели двойную возможность перехватить и расшифровать радиограммы, которые подтвердили бы захват их секретных документов. Но Веннекер применял на своей «Энигме» такой код, который в Блетчли-парке так никогда и не расшифровали, а японский военно-морской атташе пользовался шифром JN 25, который американцы сумели «вскрыть» лишь в 1945 году.)

Как только в японском штабе военно-морских сил увидели эти документы, Веннекера тут же вызвали и объявили ему о том, что эти бумаги просто бесценны. Имеется ещё одно подтверждение того, насколько высоко японцы оценили документы, захваченные на «Отомедоне». Когда пал Сингапур, император Хирохито подарил капитану «Атлантиса» самурайский меч, один из трёх, полученных немцами за всю войну. (Остальные два были вручены Роммелю и Герингу.) Однако Черчилль, похоже, так никогда и не узнал об этой потере, из чего можно сделать вывод, что эти документы были посланы без ведома Военного кабинета, что их захват был скрыт и этот факт утаивается и по сей день(37).

Другой серьезный прокол англичан связан с захватом 10 мая 1942 года немецким рейдером «Тор» австралийского лайнера «Нанкин», следовавшего из Сиднея в Коломбо. Капитан «Нанкина» сумел выбросить за борт книгу кодов и другие секретные бумаги, но на борту находились 120 мешков с почтой, в которых были и доклады Разведывательного комитета по совместным операциям (РКСО) союзников, находящегося на Новой Зеландии, в Веллингтоне. И снова Веннекер проанализировал содержимое почтовых пакетов и передал по радио обобщающий доклад немецкому верховному командованию. Помимо сведений о моральном состоянии жителей Австралии и Великобритании и их отношении к войне из докладов РКСО явствовало, что союзники раскрыли японские шифры. Эта информация послужила поводом для серии совместных совещаний между офицерами военно-морской разведки Японии и немецкими специалистами по кодам с целью повышения надежности японских шифров.

Трудно сказать, какую ещё пользу извлекли японцы из докладов РКСО, потому что многие документы, связанные с инцидентом с «Нанкином», до сих пор либо закрыты, либо отсутствуют и в английских, и в немецких архивах. Наиболее вероятным объяснением будет следующее: англичане чувствуют себя неловко из-за того, что секретные документы РКСО пересылались вместе с обычной почтой на «Нанкине» – элементарная небрежность службы безопасности.

Возможно ли, что подчеркивание блеска секретной интеллектуальной операции «Ультра», которая «позволила быстрее закончить войну», скрывает её основное политическое значение – а не способствовала ли «Ультра» развязыванию «холодной войны»? Две трети немецкой военной мощи было сосредоточено на Восточном фронте, однако роль «Ультра» на этом направлении остается тайной. Поделились ли союзники с русскими своей «бесценной» разведывательной информацией? Если нет, то знали ли об этом русские? Возможно ли, что русские сами проникли в тайну «Энигмы»? (Они, несомненно, раскрыли многие английские шифры.) С первых откровений об операции «Ультра» такого рода вопросы служили лишь созданию очередных мифов о ней. Лучшим из них является тот, в котором утверждается: русские очень подозрительно относились к своим западным союзникам, поэтому Черчилль решил, что передавать Сталину материалы «Ультра» обычным путем бесполезно, так как, дескать, если он это сделает, то Сталин, естественно, заподозрит, что Черчилль подсовывает ему эту информацию, руководствуясь какими-то скрытыми мотивами. Поэтому СИС скармливала в скрытом виде материалы «Ультра» знаменитой русской шпионской сети в Швейцарии, группе Люци. И только получая сведения от своих проверенных агентов, Сталин был убежден в их достоверности. Эта теория, как мы увидим, при ближайшем рассмотрении не выдерживает критики.

Существуют и другие, более достоверные версии того, как материалы «Ультра» поступали в Советский Союз. Калвокоресси пишет, что существовало оправданное нежелание передавать Сталину какие-либо материалы «Ультра», однако, когда стало совершенно очевидно, что Советский Союз окажет мощное сопротивление Гитлеру, уже и лояльность, и целесообразность требовали от Великобритании предоставить русским все, что могло помочь им разгромить Германию. Калвокоресси утверждает, что и речи не было о том, чтобы раскрыть им источник этой информации, поскольку степень надежности шифров русских была очень мала и тайна Блетчли-парка могла выплыть наружу. Таким образом, материалы «Ультра» для Сталина тщательно отбирались и должным образом маскировались. Их пересылали британскому офицеру связи майору Эдварду Крэнкшоу, который представлял в Москве Блетчли-парк, СИС, военную разведку и Адмиралтейство. Тот информировал посла, который в свою очередь передавал замаскированные материалы «Ультра» прямо Сталину. Крэнкшоу, теперь признанный специалист по Советскому Союзу, отказался обсуждать свою роль в этом деле: «Я не подтверждаю и не опровергаю того, что сказал обо мне Калвокоресси». Сам Калвокоресси сильно сомневается в том, что Сталин когда-либо пользовался материалами «Ультра»: «Что касается больших танковых сражений 1942 года, то мы предупредили русских о том, что они толкают войска и технику в огромную немецкую ловушку, однако трудно предположить, что они отнеслись с полным доверием к нашим предупреждениям. Хотя, если бы русские к ним прислушались, это помогло бы им избежать ужасных потерь»(38).

Однако Найджел Уэст утверждает, что у СИС был офицер в Москве, Сэсил Барклай, чьей обязанностью было передавать советской стороне, которую представлял генерал Ф. Ф. Кузнецов, специально отобранные материалы «Ультра», «не раскрывая их источника». Во время одной из первых встреч Кузнецов вручил ему книгу кодов люфтваффе и попросил Барклая проследить за тем, чтобы она попала «в хорошие руки». Во время других встреч Кузнецов достаточно ясно дал понять, что ему хорошо известно, чем занимаются в Блетчли. Узнать об этом он мог несколькими путями.

У Барклая был русский коллега в Лондоне – советский офицер разведки, чьей обязанностью было осуществление связей с СИС и У СО, полковник И. Чикаев. А поскольку основные контакты у него были с УСО, то там он вполне мог узнать о существовании и целях Блетчли-парка и передать полученные сведения в Москву. Или информация могла поступить от советских агентов Кима Филби, Энтони Бланта или Джона Кейнкросса.

В это время Филби работал в секции V СИС и, несомненно, имел доступ к материалам «Ультра», касающимся абвера, – иными словами, он знал источник и степень достоверности разведданных, с которыми имел дело. Знал ли он о том, что в Блетчли-парке раскрыли коды «Энигмы» и другие немецкие шифры, это другое дело, но разумно было бы предположить, что знал. Он сказал своему знакомому офицеру СИС Лесли Николсону незадолго до первого налета Фау-2: «Немцы создали новое оружие для обстрела Лондона. Я собираюсь вывезти семью в провинцию». Эту информацию он мог получить из расшифрованной радиограммы японского посла в Берлине своим шефам в Токио. А одна из секретарш, работавших в офисе Филби, вспоминала: «Существовала специальная комната, где материалы, необходимые для работы секций, можно было получить по требованию. Все знали, что большая их часть была получена из перехваченных шифровок, закодированных на «Энигме»(39).

Энтони Блант, ставший впоследствии смотрителем Королевской картинной галереи, признался в 1964 году (в обмен на судебную неприкосновенность), что во время войны, служа в МИ-5, он работал на советскую разведку. Когда премьер-министр госпожа Тэтчер в 1979 году обнародовала его признание, Блант дал пресс-конференцию, где ответил на вопросы о своей работе на СССР во время войны. Он сказал, что его советский куратор больше всего интересовался деятельностью немецкой разведки и что по его просьбе Блант передавал ему информацию, почерпнутую «главным образом из радиоперехватов» и из «немецких кодов». Таким образом, Бланту тоже было известно об операции «Ультра».

Джон Кейнкросс уж точно знал об «Ультра», поскольку вплоть до своего перехода в 1944 году в секцию V он работал в Блетчли-парке. В 1964 году, проживая в Риме, он признался сотруднику МИ-5, что был завербован в Кембридже и регулярно встречался со своими советскими кураторами, работая в ГШКШ. Трудно предположить, что столь преданные советские шпионы, как Филби, Блант и Кейнкросс, зная об «Ультра», не сообщили бы об этой операции русским.

Мы должны также рассмотреть вероятность того, что русские и сами раскрыли несколько кодов «Энигмы». У них был богатый опыт в этой области, в их распоряжении имелось несколько аппаратов «Энигма» и как минимум одна книга кодов. Хотя немцы и отвергали во время войны такую возможность, в дальнейшем они пересмотрели свою позицию. В 1958 году один офицер разведки в своем докладе писал: «Совершенно очевидно, что русские сумели на определенных уровнях расшифровать сообщения «Энигмы». Причиной этого, помимо обычных ошибок в шифрах, была передача слишком большого количества сообщений с использованием одинакового базисного ключа»(40).

Таким образом, факты говорят о том, что в Советском Союзе знали об «Энигме», знали, что союзники раскрыли некоторые немецкие коды и ничего не сообщили об этом русским, по крайней мере официально. Возможно, они даже приложили некоторые усилия, чтобы заставить союзников открыть секрет «Ультра». Нынешний герцог Портлендский, тогда ещё Кавендиш-Бентинк, председатель Объединенного комитета по разведке, вспоминал, как он пытался убедить посла СССР в Лондоне Майского, что Германия собирается напасть на Советский Союз в период с 22 по 29 июня 1941 года. Герцог знал об этом из материалов «Ультра», но Майскому источника не назвал. Он был взбешен тем, что Майский категорически отказался ему поверить, сказав: «О нет, у нас подписан пакт. Эти сведения распространяют те, кто хочет поссорить нас с Германией»(41). Но если предположить, что Майский знал об операции «Ультра», его ответ можно интерпретировать и по-другому. Он может быть расценен как скрытое предложение герцогу Портлендскому быть более откровенным по поводу источника информации.

Мы знаем, что Сталин весьма скептически относился к решимости союзников разгромить Германию. То, что они не захотели раскрыть перед ним секрет «Ультра», только усилило его паранойю до такой степени, что он мог просто проигнорировать полученные им в замаскированном виде материалы «Ультра», полагая, будто союзники затеяли с ним какую-то скрытую и опасную игру. Рассмотренное под таким углом зрения нежелание союзников поделиться секретом «Ультра» с Россией, несшей на себе основные тяготы войны с Германией, только усугубило её недоверие к Западу и послужило одной из причин развязывания «холодной войны».

Таким образом, существенную помощь во время войны «Ультра» оказала лишь в нескольких областях, а в остальных её роль была очень незначительной или никакой. «Ультра» не выиграла войну, и весьма сомнительно, что благодаря ей сократились сроки войны. Ее вклад в развитие отношений между Востоком и Западом был отрицательным, а нежелание в полной мере поделиться материалами «Ультра» с русскими настолько взбесило нескольких британских офицеров, тайно работавших на советскую разведку, что с тех пор они уже полностью были убеждены в том, что сделали правильный выбор. Притягательность долго скрываемой военной тайны и бойкое перо людей, рассказавших, как только им представилась такая возможность, о том, что скрывала эта тайна, в сочетании придали операции «Ультра» такую значимость в истории разведки, которой она совершенно не заслуживает.

Примечания:

2

Этот закон, написанный генералом Дж. К. Кокериллом и базирующийся на его персональном опыте англо-бурской войны, давал правительству огромные полномочия. В частности, право на регистрацию всех иностранцев на территории Великобритании, что позволяло полиции держать под постоянным контролем все их передвижения по стране

25

Существует расхождение во мнениях относительно того, как этого достигли. Американцы утверждают, что это было сделано благодаря талантам их криптоаналитиков. Японцы же говорят, что американские подводники сняли книгу кодов с японской субмарины J-124, затонувшей во время боевых действий неподалеку от Дарвина 20 января 1941 года

26

И он был прав. Американцы перехватили шифровку и уничтожили Ямамото, человека, разработавшего план атаки на Перл-Харбор. Его самолет был сбит неподалеку от острова Бугенвиль 18 апреля 1943 года