Борьба за престиж

Правительство США остро нуждалось в возможно быстром восстановлении научного и технического престижа страны. Первый угар военной истерии, вызванный драматическим подтверждением наличия у Советского Союза межконтинентальных баллистических ракет, на время заслонил в глазах Пентагона и Белого дома сам спутник. Но проходили дни, и международная реакция на величайшее научно-техническое достижение Советского Союза всё более убеждала Белый дом в том, что была допущена какая-то ошибка. Против своей воли приходилось признать, что научный престиж — явление не эфемерное, что он играет осязаемую и весомую роль также и в международных отношениях.

Привыкнув в течение многих лет мыслить категориями «холодной войны», американские милитаристы по-своему истолковывали взаимосвязь научных достижений с «престижем», под которым они подразумевали способность производить подавляющее впечатление как на своих друзей, так и на своих врагов. Если баллистические ракеты расценивались как доказательство неизмеримо возросшей военной мощи Советского Союза, то сам спутник скоро начал приобретать в их глазах всё большее значение как «стоящее целых армий» орудие военно-психологического наступления.

Руководители госдепартамента теперь готовы были видеть особое значение даже в том простом факте, что Советский Союз заранее сообщил точное время прохождения спутника над такими городами, как Бандунг, Дамаск, Бомбей, Багдад и т. д. По мнению наиболее компетентных советников Даллеса, это указывало на стремление Москвы установить своё влияние на Среднем Востоке, в Индии, Индонезии и других странах.

С тревогой отмечалось впечатление, произведённое на нейтральные и неприсоединившиеся страны советскими спутниками, «фактическую монополизацию ими умов» в Латинской Америке, «чрезмерный энтузиазм», который они вызвали своим появлением в арабских странах. Проведённое за границей информационной службой США секретное обследование общественного мнения выявило, по словам «Уолл-стрит джорнэл», «обескураживающую тенденцию в сторону укрепления повсюду боязни или уверенности» в конечном выигрыше коммунистической системы.

«Советская Россия, — писала газета «Вашингтон пост», — продемонстрировала одно из важнейших достижений современной науки… Результатом этого явится огромный рост советского престижа, что в свою очередь будет способствовать убедительности советских утверждений, что коммунизму принадлежит будущее».

Уже значительно позднее описываемых событий Дрю Пирсон и Дж. Андерсон, оценивая международные последствия запуска Советским Союзом своего спутника в подготовленной ими совместно к изданию книге «США — второстепенная держава?», приходили к следующим весьма показательным выводам: «Истратив в период между 1947 и 1957 годами 99,666 млрд. долл. на реконструкцию Европы и реконструкцию двух государств, расположенных по обе стороны входа в Чёрное море, создав армию НАТО для обороны Европы, разослав своих технических экспертов буквально во все уголки земного шара. Соединённые Штаты оказались теперь перед лицом того факта, что… их затраты были сделаны без всякой пользы… Мистер Даллес уже не мог теперь вести переговоры с позиции силы… И то, что вопящие толпы в Венесуэле чуть было не растерзали вице-президента Соединённых Штатов, что большинство стран Латинской Америки повернулось против своего когда-то уважаемого ими северного соседа, что генералиссимус Франко начал проявлять беспокойство по поводу наличия в Испании американских баз… что общественное мнение в Англии с каждыми новыми промежуточными выборами стало проявлять всё большую отчужденность к США, что скандинавские страны и всё возрастающее большинство немцев проявляют теперь скептическое отношение к вопросу о необходимости существования американских баз, что на Востоке бывшие нам дружественными страны одна за другой начинают переходить на сторону Насера, — все эти факты нельзя объяснить случайностью или внезапностью… И когда во время ливанского кризиса Саудовская Аравия, за которой мы так ухаживали, даже не ответила на нашу просьбу разрешить американским военным самолётам использовать военно-воздушную базу в Дхаране, когда Греция, которую мы спасли от голодной смерти, начала раздумывать, разрешить ли ей нашим военным самолётам заправляться горючим в Афинах, когда Австрия… послала свои реактивные самолёты, чтобы не допустить пролёта наших транспортных самолётов через её Тироль, когда Япония, которую мы сумели до этого уже превратить в нашего союзника, выступила против нас в ООН, когда американским дипломатам пришлось использовать больше угроз и нажима, чем когда-либо раньше, для того чтобы добиться от ООН поддержки нашей интервенции в Ливане, — всё это также объяснялось… тем, что мир знал, хотя об этом и не знал народ нашей страны, что Соединённые Штаты начали скатываться на положение второстепенной державы».

Теперь, приходили к выводу в Вашингтоне, когда народы мира «впервые в истории видят и слышат у себя над головой чужеродное тело… которым управляют из Москвы», они могут повести «ещё более интенсивную кампанию с целью заставить Соединённые Штаты пойти на соглашение о разоружении», «всё более настойчиво будут предлагать созывы конференций на высшем уровне… выдвигать предложения, чтобы мы не вооружали Германию современными видами оружия, чтобы были прекращены ядерные испытания и чтобы мы присоединились к Советскому Союзу в его попытках найти новые пути для достижения мира». Если раньше «уверенность в военном и техническом превосходстве Соединённых Штатов» позволяла их руководителям «успешно оказывать сопротивление коммунистической угрозе», то теперь советские достижения в космосе должны были повести к «укреплению принципов нейтрализма в Азии и на Среднем Востоке, подорвать дух членов СЕАТО и Багдадского пакта».

Переговоры о разоружении, мирная инициатива, отказ от военных и агрессивных блоков — вот чего, оказывается, боялись в Соединённых Штатах, вот чему они считали нужным дать немедленный отпор!

Потеря престижа угрожала Соединённым Штатам крупными неприятностями не только на Востоке, в Азии, Африке или странах Латинской Америки, она ставила перед ними серьёзные проблемы также и на Западе, в НАТО, где американцы привыкли чувствовать себя как дома.

Однако стремление восстановить свой научный престиж не сопровождалось в США пересмотром концепции о необходимости военного проникновения в космос. Если целый ряд американских космических проектов можно зачислить в категорию «престижных», то это, конечно, не означает, что они не преследовали милитаристские цели.

Кроме того, следует иметь в виду, что применение термина «престижные проекты» — весьма условно и что под это понятие можно при желании подвести значительно более широкий круг американских космических программ. Большинство из них было разработано в Соединённых Штатах ещё до запуска советского спутника в качестве военных, и только поспешность, с которой они осуществлялись, заставляла американцев теперь делать упор на их пропагандистском значении.

Вынужденные ходом событий временно изменить свою слишком прямолинейную тактику непременного извлечения военных «дивидендов» из каждого космического проекта, американские милитаристы не думали всерьёз заботиться о подлинно научных достижениях. В их понимании приобретение научного престижа заключалось в достижении сенсационных показателей, которые могли и не иметь действительно научного значения.

Не приходится поэтому удивляться, что подобные проекты, которые зачастую не выдерживали научной или просто технической критики, принесли Соединённым Штатам не славу, а одни разочарования, тем более горькие, что их заокеанские «друзья» не скупились на подозрительно преувеличенные и многословные выражения сочувствия после очередной неудачи.

Одним из таких наиболее нелепых с научной точки зрения предприятий, которое, впрочем, так и не дождалось своего осуществления, был проект, предложенный доктором Сингером, успевшим уже прославиться в качестве автора «вполне разумной» идеи о превращении Луны в полигон для испытания ядерного оружия. В интервью с корреспондентом журнала «Юнайтед Стейтс ньюс энд Уорлд рипорт», представившего ему место на своих страницах подряд в двух номерах, Сингер выдвинул заманчивый для Вашингтона план запустить на орбиту «рождественский сателлит». По мысли Сингера, этот сателлит не должен был нести на себе даже простейших приборов. В его задачу входило «просто сверкать в небе» в качестве доказательства научно-технических успехов Соединённых Штатов и ободрять своим видом тех, кто «всегда восхищался и восхищается нами». В конце июля 1957 года, когда между военно-воздушными силами и армией вспыхнула очередная схватка за обладание правом монопольного владения ракетным оружием, в американской печати появились первые сообщения о новом «сверхсекретном» космическом проекте военно-воздушных сил, носившем условное и несколько романтическое название «Операция Фарсайд». «Операция Фарсайд» предусматривала запуск ракеты с воздушного шара на высоте около 100 тыс. футов, то есть за пределами наиболее плотных слоёв атмосферы. Проект был наглядной демонстрацией несовершенства американских ракет, достижение больших высот которыми представлялось невозможным при условии их запуска с Земли.

Ни тогда, ни впоследствии никто так и не оказался в состоянии объяснить, почему этой весьма примитивной операции было присвоено столь интригующее название, которое дало повод прессе предположить, что речь идёт по крайней мере о фотографировании удалённой стороны («фарсайд») Луны. Существовало, впрочем, подозрение, что дело заключалось в ловком дипломатическом ходе со стороны военно-воздушных сил, рассчитывавших таким образом укрепить свой авторитет в глазах тех, кто занимался распределением ассигнований, выделявшихся на гонку ракетных вооружений.

Первый воздушный шар с ракетой на борту по проекту «Фарсайд» был запущен в сентябре 1957 года с полигона испытательной ракетной базы Эниветок. Поднявшись всего на несколько тысяч футов, он по неизвестным причинам начал падать и утонул вместе с ракетой в Тихом океане. Вторая попытка по странной иронии судьбы совпала по времени с запуском первого советского спутника. Но если для Советского Союза день 4 октября 1957 г. был отмечен триумфом науки и техники, то на базе Эниветок американцы потерпели очередное поражение. Воздушный шар и на этот раз не достиг заданной высоты. Поднявшись на 90 тыс. футов, он начал медленно, но неуклонно снижаться. Когда он находился на высоте 70 тыс. футов, дежурный офицер, решив, что терять больше нечего, послал радиосигнал в автоматическую систему зажигания ракеты, и она, рванувшись вверх через шар, сбилась с курса, безнадёжно повредив к тому же установленные в её головной части приборы.

Казалось, «Операция Фарсайд» явно продемонстрировала свою несостоятельность. Но теперь, когда весь мир следил за полётом советского спутника, положение изменилось и из «престижного» проекта военно-воздушных сил она превратилась в «престижный» проект не только Пентагона, но и Белого дома. Руководители министерства обороны, сообщала «Нью-Йорк тайме», требуют от учёных во что бы то ни стало запустить космическую ракету. Поднятый ажиотаж резко контрастировал с недавним равнодушием «наверху». Эниветок была буквально завалена правительственными телеграммами с настойчивыми требованиями добиться немедленного успеха.

Ввиду неожиданной срочности, которую приобрёл в данный момент проект «Фарсайд», новая попытка запустить ракету была предпринята через два дня. Из-за какой-то небрежности, явившейся, по всей видимости, результатом царившей на базе спешки, на высоте 60 тыс. футов в пусковом механизме ракеты произошло короткое замыкание и она стартовала преждевременно. Головка с приборами снова оказалась поврежденной и на этот раз настолько серьёзно, что ни один радиосигнал не поступил с неё на Землю.

Четвёртый шар погиб при прохождении холодных слоёв атмосферы. Его обледеневшая оболочка лопнула, как электрическая лампочка, усеяв землю тысячами белесоватых кусков плёнки. Пятый, запущенный 19 октября, почти достиг заданной высоты, но головка ракеты пострадала, как и в предыдущих случаях, до такой степени, что наблюдатели на Земле слышали её сигналы всего в течение четырёх сотых секунды.

Теперь в распоряжении группы оставался шестой, и последний, шар. Но и его бесславная гибель представлялась неминуемой. Чтобы спасти положение, был собран «мозговой трест» Эниветока, на совещании которого было решено установить ракету не перпендикулярно, а с известным наклоном по отношению к земной поверхности. Это решение было продиктовано отчаянием. Но, заранее обрекая ракету на грубое отклонение от нужного курса, оно всё же давало надежду, что та, избавившись от необходимости прокладывать себе путь сквозь оболочку шара, сможет наконец начать полёт с неповрежденными приборами.

Шестая ракета была запущена, когда шар завис на высоте 96,5 тыс. футов. В течение восьми минут наблюдатели слышали её сигналы. Потом наступило полное молчание. Правда, кое-кто из наблюдателей пытался уверить своих коллег, что ещё через 45 минут был пойман последний слабый сигнал. Но это предположение было единогласно отвергнуто на том основании, что так называемый «последний сигнал», как показали дотошные анализы записи на магнитной плёнке, в точности совпадал с обычными радиопомехами, наблюдаемыми в верхних слоях атмосферы. Таким образом, американская ракета, запущенная по проекту «Фарсайд» и, следовательно, избавленная от необходимости растрачивать мощность своего двигателя на преодоление сопротивления наиболее плотной части воздушной оболочки Земли, пролетела по прямой в лучшем случае 2500 миль.

Американская пресса встретила это поражение или унылой констатацией факта, или ядовитыми репликами о чрезвычайно сомнительной технической ценности всего проекта вообще. О неудачной попытке подправить свой престиж предпочитали не вспоминать.

Судьба проекта «Фарсайд» оказалась своего рода моделью, по которой развивались события, связанные с осуществлением и другого американского «престижного» предприятия — проекта «Авангард». От своего предшественника «Авангард» отличался только тем, что ему не пришлось менять свою роль где-то на полдороге, так как он с самого начала мыслился именно как проект «престижного» характера. Имелась, впрочем, существенная разница между той обстановкой, которая существовала, когда он был задуман, и обстановкой, сложившейся к моменту, когда была предпринята первая попытка его практического осуществления.

До появления советского спутника в Соединённых Штатах мало кто сомневался в том, что американцы явятся тем избранным народом, которому суждено стать творцом первого искусственного небесного тела. Задолго до 15 февраля 1957 г., когда генерал Шривер впервые официально заявил перед тысячной аудиторией симпозиума астронавтов, собравшихся в Сан-Диего, о намерении Соединённых Штатов запустить свой сателлит, американские газеты и журналы успели уже убедить не только американцев, но и многих за пределами своей страны, что это событие произойдёт именно так, как предсказывается. Популярный военный обозреватель Ф. Уайли в минуту раздражения, вызванного всеобщей самоуспокоенностью, отмечал в одном из своих частных писем: «Сейчас в Соединённых Штатах — я включаю сюда также Белый дом и подавляющую часть работников Пентагона — нет практически ни одного человека, который не думал бы, что мы идём впереди России. Рядовой американец во всяком случае твёрдо уверен в этом».

Таким образом, если раньше проект «Авангард» должен был подтвердить уже существующее, хотя и необоснованное, мнение многих о неоспоримом научном и техническом лидерстве США, то теперь от него ожидали всего лишь довольно сомнительного доказательства, что Соединённые Штаты отстают от Советского Союза в значительно меньшей степени, чем это было продемонстрировано запуском советских спутников.

Дата запуска «Авангарда» была выбрана с учётом его наиболее полного психологического воздействия на участников декабрьской сессии совета НАТО. Соответствующим образом была организована и реклама. К объявленному сроку, 2 декабря 1957 г., на мыс Канаверал съехались более двухсот американских и иностранных, журналистов, фоторепортеров, радио- и телекомментаторов. В качестве знаменательного факта среди представителей прессы отмечалось присутствие одного из руководящих членов редколлегии журнала «Юнайтед Стейтс ньюс энд Уорлд рипорт». Уже одно это говорило о значении, которое придавалось предстоящему событию.

Однако «событие» заставляло ожидать своего свершения. Терпение не только журналистов, но и тех, кто «наверху» ожидал «рокового» телефонного звонка, оказалось подвергнуто продолжительному испытанию. Несколько раз объявлялось об отсрочках запуска из-за «технических неполадок». Предпусковая горячка продолжалась четверо суток. Члены стартовой команды падали с ног от усталости, теряли представление о происходящем. Наконец 6 декабря в 11 час. 45 мин. дежурный офицер нажал кнопку пускового устройства. Ракета окуталась клубами дыма, вздрогнула, медленно поползла мимо полосатой измерительной рейки. Поднявшись на высоту немногим более двух футов, она зависла в воздухе, качнулась и, падая вниз и набок, скрылась в мгновенно охватившем её столбе пламени. Отлетевший далеко в сторону крошечный, с кулак величиной, космический первенец Соединённых Штатов захлёбывался в тонком радиоплаче. На него никто не обращал внимания. Говоря словами сенатора Линдона Джонсона, «дешёвая авантюра» закончилась «одной из наиболее разрекламированных и унизительных неудач в истории Соединённых Штатов». Удар был настолько сильным, что впервые за всё время существования «свободной прессы» американские журналисты не устроили обычного побоища около телефонных будок, впервые они не торопились раззвонить по всему свету о новой «сенсации».

Причины неудачи, хотя и были официально охарактеризованы представителями военно-морского флота как механические неполадки в системе двигателя, так и остались, по словам заместителя директора проекта Дж. Уолша, нераскрытой тайной не только для широкой публики, но и для его авторов. В то же время попытка жёлтой прессы объяснить неудачу актом саботажа со стороны «агентов Москвы» настолько напоминала медвежью услугу, что от этой версии поспешили отмежеваться официальные источники информации. В конце концов спор о причинах катастрофы выродился в не имеющую никакого практического значения перепалку между теми, кто считал, что ракета «взорвалась», и теми, кто утверждал, что она попросту «быстро сгорела».

После первых же сообщений о неудаче на мысе Канаверал акции «Мартин Гленн компани», главного подрядчика по проекту «Авангард», стремительно полетели вниз. Это падение носило настолько катастрофический и беспрецедентный характер, что правление биржи оказалось вынужденным уже через несколько часов объявить о временной приостановке их продажи.

С ещё более головокружительной быстротой полетели вниз «акции» самих Соединённых Штатов. «Новый тяжёлый удар по нашему уже в значительной степени пострадавшему престижу», как охарактеризовал неудачный запуск «Авангарда» сенатор Рассел, особенно тяжело отозвался на государственном департаменте. Официальные представители не скрывали, что постигшая Соединённые Штаты «катастрофа», которая в соответствии с их собственными планами совпала по времени с «последней напряжённой фазой подготовки конференции членов Атлантического пакта», едва ли могла случиться в более неподходящий момент. Соединённые Штаты потерпели унизительное поражение на фронте дипломатии и пропаганды, с горечью и раздражением писал журнал «Лайф», оценивая размеры катастрофы. Дипломаты Соединённых Штатов оказались перед малоприятной перспективой ехать на совещание в Париж с подорванным авторитетом. За границей смеялись над «публичным позором» «потрясенных и разочарованных своей неудачей» спесивых янки. Иностранные журналисты изощрялись в выдумывании новых имён для «Авангарда». «Капутник», «Пфутник», «Флопник» были ещё наименее оскорбительными. На эстрадах Лондона и Парижа распевались язвительно-весёлые песенки об американцах, вообразивших, что они смогут запустить свой спутник с такой же лёгкостью, как и загнать в лунку мяч для гольфа. Словно горячие пирожки, раскупались американские журналы, вышедшие после 6 декабря, но не успевшие изъять заранее отпечатанные победные прогнозы о том, что «Авангард», очень возможно, превзойдёт по своему научному значению оба советских спутника.

Сенаторы Л. Джонсон, X. Хэмфри, У. Ноуленд, X. Джэксон и др. возмущались «рекламой и фанфарами», которыми сопровождалась подготовка к запуску «Авангарда». В конгрессе и печати раздавались голоса, требовавшие в дальнейшем проводить подобные эксперименты «под покровом ночи», объявляя о них только тогда, когда будут достигнуты положительные результаты.

Естественно, что в официальном плане были предприняты попытки доказать, будто дата запуска не связывалась с политическими соображениями. Уже садясь в самолёт, чтобы лететь в Париж, министр обороны Макэлрой заявил корреспондентам, что само по себе это печальное и разочаровывающее событие не является «слишком удивительным» и ни в коей мере не может повлиять на работу парижской сессии совета НАТО. «Что за эфемерным понятием стал в наши дни американский престиж! — развивая ту же тему, писала «Нью-Йорк геральд трибюн». — Несколько американских учёных неудачно пытались провести опыт, который удался учёным другой страны, и вот уже на Америку обрушился со всех сторон град насмешек и издевательств!» Усиленно подчёркивалось также, что неудача с «Авангардом» не имеет никакой связи с развитием военной техники. «Мы не должны оценивать неудачу пессимистически, — заявил Никсон. — Это была не военная ракета, и неудача не указывает, что мы не прогрессируем или терпим неудачи в военной области».

Наконец, совсем уже трагикомично выглядели потуги американской пропаганды, которая не нашла ничего лучшего для успокоения среднего американца, как напомнить ему, что «не вешали же мы головы от стыда», когда русские в прошлом году вышли победителями на Олимпийских играх. Неизвестно, как восприняла эти сомнительные доказательства американская публика, но можно без колебаний сказать, что они не смогли утешить ни стратегов из Пентагона, ни политиков из Белого дома. Вопрос о престиже по-прежнему оставался для них мучительной и нерешенной проблемой.

В марте 1958 года Пентагон получил указание президента сконцентрировать усилия на запуске «лунной» ракеты. Насколько можно судить по имеющейся информации, первый такой проект был разработан в США группой военных специалистов ещё весной 1955 года. Основная цель проекта «Луна», писал в своём дневнике один из них, «это, конечно, пропаганда». Но по своим военно-психологическим результатам, делал он вывод, его осуществление могло оказаться неоценимым, так как на народы мира оно должно будет произвести ещё большее впечатление, чем взрыв атомной бомбы над Хиросимой и Нагасаки.

Отсутствие необходимых для этой цели ракет и скептицизм «медных касок» в отношении военной ценности проекта определили его судьбу. Он не получил одобрения высшего командования и был, казалось, надолго погребён в архивах военного ведомства. Новая попытка обогнать Советский Союз была воспринята американскими ракетчиками без особого энтузиазма. Ни военно-воздушные силы, ни армия, ни тем более флот не располагали в то время для этого сколько-нибудь подходящими ракетами. Предлагавшиеся для осуществления проекта различные комбинации из трёх-четырёх типов имевшихся в наличии военных ракет не вызывали доверия ни по своей надёжности, ни по имеющимся возможностям их наведения на цель. В то же время было очевидно, что ракета, выведшая на орбиту первые советские спутники, обладала огромным запасом мощности и могла быть использована без существенных конструктивных изменений для посылки также и в сторону Луны. При таком положении вещей единственная надежда, на которой Соединённые Штаты могли строить свои расчёты обогнать Советский Союз в посылке лунной ракеты, заключалась в предположении, что его учёные, осуществляя систематическую программу исследования космического пространства, не посчитают нужным ломать её только ради достижения нового рекорда. Но, хотя эти расчёты действительно оправдались, США оказались всё же не в состоянии использовать имевшееся в их распоряжении время.

17 августа 1958 г. около автобусов, отправлявшихся на полигон, собралась полуторасотенная толпа фотокорреспондентов и репортеров. Среди них находились не только американские, но и особо доверенные журналисты из других стран.

Сопровождающий, майор Кеннет Грэйн из информационной службы ракетоиспытательного центра военно-воздушных сил, снисходительно извинился перед своими подопечными: в спешке командование успело установить только десять телефонных аппаратов и придётся решать жребием, чьим редакциям удастся урвать большую часть лакомого куска, выбросив раньше других экстренные выпуски газет с сенсационными заголовками. Но через 77 секунд после того, как палец дежурного офицера нажал кнопку стартового устройства ракеты, никто уже не завидовал «счастливчикам», вытянувшим первые номера по жребию. Дежурные редакторы газет так и не дождались звонка. Первая попытка военно-воздушных сил США послать ракету на Луну окончилась провалом.

11 октября ВВС повторили попытку. По ошибке пресс-бюро ракетоиспытательного центра сообщило об успехе. Действуя точно по плану, предначертанному ещё за три года до этого научным консультантом командующего ракетоиспытательным полигоном на мысе Канаверал М. Кейдиным, американская пресса, радио и телевидение развернули шумную, торжествующую пропагандистскую кампанию, «вколачивая, как гвозди, в головы всех, что это Соединённые Штаты, что это мы первые послали свою ракету на Луну!». Нет нужды говорить о том скандале, который разразился, как только истина прояснилась.

7 ноября военно-воздушным силам была предоставлена последняя возможность продемонстрировать свои возможности. Но, как и в предыдущий раз, они проявились только в том, что пресса снова «ошибочно» была извещена о несуществующем успехе. Решением «сверху» защищать честь мундира в дальнейшем было поручено группе фон Брауна.

Между тем, как и предвидели американские учёные, Советский Союз по восходящей линии продолжал осуществлять свои космические программы. Новый советский спутник, который был выведен на орбиту 15 мая 1958 г., выглядел колоссом даже по сравнению с «потрясшим воображение учёных всего мира» «Спутником-2». По оценке американских экспертов, «Спутник-3» не оставлял камня на камне от последних сомнений в способности Советского Союза послать, как только он сочтёт это нужным, свою ракету на Луну. Более того, ракета, выведшая на орбиту новый советский спутник, могла бы доставить к Луне в 30 раз больший груз, чем это предполагали сделать сами американцы. Запуск спутника с собакой на борту, отмечал М. Кейдин, «был подобен огненным письменам на стене: если русские могли вывести на орбиту вокруг Земли контейнер весом в 1120 фунтов, вопрос о их возможностях отправить ракету к Луне отпадал сам собой… Оставалось только догадываться, когда они это сделают».

У Соединённых Штатов оставались считанные дни, в течение которых они могли бы попытаться послать свою ракету в сторону Луны. Новая, и опять неудачная, попытка была совершена группой фон Брауна 7 декабря 1958 г. А 2 января 1959 г., в то время как американские ракетчики, работая круглосуточно, готовили к полёту пятую по счёту ракету, они узнали о рождении первой искусственной планеты Солнечной системы. Это была первая космическая ракета такого рода, и её родиной по праву стал Советский Союз.

По мере всё новых успехов Советского Союза становилось очевидным, что стремление одним рывком изменить образовавшееся между двумя странами неравенство в области овладения космической техникой основывается или на грубых просчетах, или на заманчивой, но иллюзорной надежде, что Советский Союз по тем или иным причинам окажется вынужденным приостановить своё поступательное движение по крайней мере в тех направлениях, которые непосредственно связаны с созданием возможностей для плодотворных космических исследований. Кроме того, здесь играла определённую роль и меняющаяся обстановка.

Собственные на первых порах весьма скромные успехи Соединённых Штатов, которыми после долгого периода неудач увенчались их отчаянные попытки вырваться в космическое пространство, несколько притупили остроту вопроса о престиже, хотя и не сделали его менее болезненным. Это способствовало тому, что Соединённые Штаты начали возвращаться к старой концепции обязательной военной оправданности любых предпринимаемых ими космических экспериментов. Такой двойственный характер по своей целенаправленности носила доставшаяся по наследству правительству Кеннеди злополучная программа «Меркурий»,[4] предусматривавшая суборбитальные и орбитальные полёты пилотируемых космических кораблей.

В пропагандистском плане с осуществлением программы «Меркурий» в Соединённых Штатах связывали большие надежды. Об их характере мы можем получить некоторое представление, изучая комментарии американской прессы, которые появились в ней после полёта первого советского космонавта. «С точки зрения пропаганды, — писала, например, «Нью-Йорк геральд трибюн», — первый человек в космосе стоит, возможно, более 100 дивизий или дюжины готовых взлететь по первому приказу межконтинентальных баллистических ракет».

Программа «Меркурий» не снискала лавров Соединённым Штатам. Составленная в большой спешке, плохо продуманная и практически не опирающаяся на сколько-нибудь прочную техническую базу, необходимую для её осуществления, она, по мнению авторитетов, выглядела «абсурдной» и едва ли могла претендовать на своё осуществление, если бы не политические соображения. Не удивительно поэтому, что она оказалась непригодным инструментом и для достижения политических целей. 12 апреля 1961 г. в Советском Союзе был выведен на орбиту первый космический пилотируемый корабль «Восток». Совершив за 108 минут один виток вокруг земного шара, его пилот Ю. Гагарин благополучно приземлился в заданном районе. В Соединённых Штатах сообщение о полёте «Востока» вызвало характерную и уже знакомую реакцию. Конгресс, охваченный очередным приступом антисоветской истерии, немедленно квалифицировал это событие как новое драматическое подтверждение «опасного стремления Советов к установлению своего контроля в космическом пространстве». Несмотря на официальную приветственную телеграмму президента, поздравившего Советский Союз с достигнутым успехом, раздавались голоса, утверждавшие, что США уже находятся в состоянии настоящей войны с Советским Союзом за обладание космосом, и требовавшие в соответствии с этим «мобилизовать наши усилия в космосе, как на войне».

Одновременно была пущена в ход злобная и нелепая выдумка, будто на борту советского космического корабля не имелось пилота, а переговоры за него с Землёй вела заранее подготовленная магнитофонная лента. Однако эти «слухи», которые, как таинственно намекали их авторы, основывались на «секретных сведениях официальных органов», носили столь явно фальсифицированный и скандальный характер, что с их опровержением вынуждены были выступить более серьёзная американская печать, учёные, НАСА, различные официальные военные и гражданские лица и даже сам президент Кеннеди, отметивший, в частности, что «осуществить обман таким сложным образом» было бы не легче, чем действительно послать в космос пилотируемый корабль.

Несмотря на последовавшее вскоре после полёта первого советского космонавта указание президента ускорить темпы выполнения программы «Меркурий», к моменту орбитального полёта Гленна она уже безнадёжно отставала от расписания, а расходы на неё ровно в два раза превысили первоначальные наметки.

Американская пропаганда, пытаясь как-то оправдать отставание программы «Меркурий», не постеснялась прибегнуть к утверждениям, будто американцы в отличие от русских проявляют гораздо большую заботу о безопасности своих астронавтов. Высший американский авторитет по вопросам медико-биологической организации космических полётов человека — начальник аэромедицинской лаборатории военно-воздушных сил полковник Дж. Стэпп, по его словам, нисколько бы, например, не удивился, если бы русские в ближайшее же время отправили кого-нибудь в космос, вообще не позаботившись о способах его возвращения на Землю. Пока же, за неимением поводов протестовать против столь бесчеловечного эксперимента, в Америке дружно «возмущались» посылкой Лайки на «Спутнике-2». Американское общество защиты животных приняло решение развернуть всемирную кампанию против «антигуманного», по его утверждению, поведения Советского Союза и, кроме того, направить свой собственный «решительный протест» Советскому правительству через государственный департамент. Приблизительно в том же духе действовали и другие многочисленные общества подобного типа.

Чрезмерные и подозрительные по своему характеру вопли американских «гуманистов» дали обильную пищу для насмешек иностранной прессе. Фельдмаршал Геринг, писала, например, газета англиканской церкви «Черч оф Инглэнд», также был против опытов над животными, хотя вполне одобрял все неописуемые зверства, которые творились его нацистскими друзьями. Газета подчёркивала, что посылка Лайки в космос имеет под собой благородную основу и не Соединённым Штатам, которые во время войны в Корее использовали там до десяти тысяч собак, чтобы травить людей, бросать камни в Советский Союз. Что же касается провокационных заявлений о якобы недостаточном обеспечении безопасности советских космонавтов, то их фальшь была разоблачена с помощью самих американских наблюдателей, которым научная добросовестность не позволила идти на поводу антисоветской пропаганды.

Сложившееся на Западе искажённое представление, что русские не ценят жизнь человека, писал, например, д-р Бернард Ваннер из Нью-йоркского медицинского колледжа, совершенно не соответствует действительности: их корабли «Восток» успешно облетели вокруг Земли 100 раз и они вернули из космоса четырёх собак, прежде чем в полёт отправился первый советский космонавт. Надёжность кораблей «Восток» была доказана также и тем, что в пилотируемых и непилотируемых полётах они в общей сложности совершили более 1600 витков вокруг Земли. В противоположность этому орбитальному полёту Гленна предшествовали только три экспериментальных полёта капсулы «Меркурий», а общее число витков, совершенных капсулами этого типа, не превышало 37. Таким образом, не будет преувеличением сказать, что демагогические заявления американской пропаганды и официальных лиц о «чрезмерных заботах», проявляющихся в США по отношению к астронавтам, служили вполне определённой цели — скрыть неприглядное состояние самой программы «Меркурий».

По подсчётам экспертов, вероятность вернуться живым из космоса для каждого из американских астронавтов не превышала 88 шансов из 100. Техническое несовершенство ракет и самих капсул вызывало тревогу не только их будущих пилотов, но и официальных лиц, ожидавших, что каждый следующий полёт может окончиться катастрофой как в прямом, так и в переносном смысле. Именно страх перед новым ударом, грозящим американскому престижу, и стремление как-то ослабить его воздействие на мировое общественное мнение заставляли их вновь и вновь выступать с настойчивым подчёркиванием, что за попытки проникнуть в космос неизбежно придётся «расплачиваться человеческими жизнями».

Полёты американских астронавтов по программе «Меркурий», писал один из французских обозревателей в «Нувель обсерватэр», были своего рода серией ловких фокусов, которые они проделывали без всякой гарантии безопасности. Показательно, что, когда перед полётом Шеппарда Купера попросили сыграть роль отправляющегося в космос астронавта для кинохроники, он, подойдя к люку капсулы, отпрянул от него в шутливом ужасе с криком: «Я не хочу! Я не хочу!». Кинооператоры благодушно посмеялись над этой сценой, но руководителям НАСА она пришлась совсем не по вкусу.

Забегая вперёд, можно сказать, что положение мало изменилось и в дальнейшем, когда НАСА приступило к подготовке полётов по программе «Джеминай». Не говоря уже о небрежной работе при монтировке капсул, вследствие чего пришлось даже заказать специальное приспособление для их переворачивания, чтобы вытряхивать остатки проволоки, тряпок и другого мусора, вопросы безопасности полёта оказались в числе привлекающих наименьшее внимание. После того как комитет экспертов пришёл к выводу, что обеспечить полную защиту экипажа «Аполлон» от космической радиации не представляется возможным, учитывая установленные для проекта ограничения в весе и во времени, было решено «просто положиться» на относительно низкую вероятность сильного солнечного излучения во время полёта, хотя по прогнозам учёные именно в этот период солнечная активность должна была достигнуть своей периодической вершины. «Бездумно принимая такое решение, — писал журнал «Нейшн», — мы становимся убийцами будущих астронавтов».

Характерно, что под это «явное отсутствие интереса к обеспечению безопасности астронавтов в разумных пределах» подводилось даже некое подобие теоретического обоснования. «Я думаю, — заявил, например, фон Браун в интервью с корреспондентом газеты «Монд» что астронавтику можно сравнить с авиацией в том смысле, что только использование последней в военных целях обеспечило ей быстрое развитие по крайней мере по одной причине — нужно было всё время идти на большой риск».

Возрастанию бессмысленного риска жизнью астронавтов способствовала также и гонка, под знаком которой проходило осуществление программы и которая значительно усилилась после полётов советских космонавтов, когда НАСА под давлением сверху вынуждено было отменить проведение дополнительных экспериментальных запусков капсулы без пилота, которые могли бы помочь устранению выявленных ранее недостатков и приступить к непосредственной подготовке запуска космического корабля с человеком на борту.

Такое решение было принято «наверху», несмотря на попытки представителей НАСА доказать, что, поскольку Соединённые Штаты всё равно «потерпели неудачу в своей основной цели обогнать русских», спешка так или иначе потеряла свой смысл и что практика «срезания углов», намеренный обход решения серьёзных проблем, связанных с пребыванием человека в космосе, ради того чтобы сократить сроки подготовки полёта, ставят под угрозу не только успешное выполнение программы, но и надежды на получение проистекающих отсюда «политических дивидендов».

Предварительное опробование материальной части полностью подтвердило опасения. Во время испытательного полёта 29 июля 1960 г. ракета с капсулой «Меркурий» взорвалась через 65 секунд после старта. 8 ноября капсула не смогла отделиться от ракеты и вместе с ней упала в Атлантический океан. 21-го произошло загорание ракеты на стартовой площадке. 31 января 1961 г. — очередной испытательный полёт капсулы, в которую на этот раз был помещён шимпанзе Хэм, окончился «почти полным провалом». Из-за неполадок в пилотируемом устройстве ракета развила скорость, на 1600 миль в час превышающую расчетную, вследствие чего её невольному пассажиру пришлось испытать почти 18-кратное увеличение силы тяжести, практически смертельное для человека. Для проверки реакции в положении невесомости Хэм был натренирован: в зависимости от световых сигналов, автоматически зажигающихся в его кабине, он должен был нажимать те или иные кнопки или рычаги, не несшие впрочем, никакой функциональной нагрузки. В капсуле было предусмотрено также специальное устройство, отвечавшее на каждую ошибку Хэма наказанием в виде удара тока. По сообщению французской пресcы во время полёта в этом устройстве произошло короткое замыкание, вследствие чего удары током сыпались на Хэма вне зависимости от того, правильно или неправильно реагировал он на световые сигналы. Полёт Хэма окончился относительно благополучно только по счастливой случайности. При вхождении обратно в плотные слои атмосферы тепловой экран капсулы оказался сорванным, и если бы к этому моменту скорость падения не успела достаточно замедлиться, капсула превратилась бы в раскалённый кусок металла. Хэм «приводнился» на 130 миль дальше от заданной точки. Учитывая, что в соответствии с расчётами капсула должна была покрыть расстояние всего в 230 миль, ошибка выглядит особо грубой. Неточное «приводнение» затруднило также и поиски. Ракета была подобрана только через три часа после окончания полёта — как раз вовремя, чтобы спасти Хэма от другой надвигавшейся на него опасности: капсула постепенно наполнялась морской водой.

Отказаться от проведения дальнейших систематических испытательных полётов при таком положении дел мог лишь тот, кто, по печально-ироническому высказыванию Гленна, считал, что «человека можно сделать дешевле и легче, чем счётно-решающую машину», или те, кто, по замечанию журнала «Ньюсуик», решил следовать простому принципу: «Что хорошо для обезьяны — хорошо и для человека».

Тем не менее первый суборбитальный полёт американца Шеппарда состоялся непосредственно после предшествовавшего неудачного полёта искусственного астронавта, ракета которого была взорвана по сигналу с Земли ввиду отклонения от заданного курса.

Неподготовленность материальной части не могла, конечно, не сказаться во время суборбитальных полётов Шеппарда и Гриссома. Их сроки неоднократно переносились. Перед самым полётом Шеппард провёл три с половиной часа в капсуле в ожидании старта из-за обнаружившихся в последний момент неполадок в электронной системе ракеты, выхода из строя счётно-решающего устройства на центральном контрольном пункте и других технических неисправностей. Затем, уже в полёте, у него отказало автоматическое управление стабилизирующим устройством, но спуск прошёл относительно благополучно.

В свою очередь «приводнение» чуть не стоило жизни Гриссому, у которого произвольно сработал взрывной «замок» люка. Гриссом успел выброситься из тонущей капсулы в море, но забыл закрыть отверстие в костюме и начал терять плавучесть. Прежде чем ему удалось ухватиться за специальный ошейник, спущенный с вертолёта, волны несколько раз накрывали его с головой, и он наглотался морской воды «больше, чем ему бы хотелось». Капсулу, перед тем как она скрылась под водой, успел подхватить другой вертолёт, но его моторы начали перегреваться, трос пришлось перерубить, и капсула затонула на почти трёхмильной глубине. Вместе с ней погибли кинокамера с заснятой плёнкой и магнитная лента — дневник полёта.

С характерной для выполнения программы спешкой происходила подготовка и орбитальных полётов. Полёт искусственного астронавта 13 сентября 1961 г., совершившего один виток вокруг Земли, сопровождался различными техническими неполадками: отказал основной трансформатор, выявилась утечка кислорода, «приводнение» произошло на «значительно большем, чем желательно», удалении от заданной точки. Из-за неполадок в электронном устройстве, приведших к преждевременному расходу перекиси водорода, необходимой для функционирования стабилизирующей системы, и перегрева капсулы был прерван раньше времени полёт шимпанзе Эноса 29 ноября. Трагически закончились полёты обезьян Голиафа (10 ноября) и Скетбэка (19 декабря).

Орбитальные полёты Гленна, Карпентера, Ширры и Купера, состоявшиеся соответственно 20 февраля, 24 мая, 3 октября 1962 г. и 15 мая 1963 г., прошли под знаком «продолжающегося проклятия» технических неполадок. Ни один из них не был осуществлен в назначенный срок. Бывали случаи, когда после четырёх-пяти часов, проведённых в капсуле в ожидании старта, астронавты узнавали об очередной отмене полёта. Полёт Гленна, например, откладывался десять раз в течение двух месяцев. Астронавтам пришлось столкнуться со значительными, иногда просто опасными «бытовыми неудобствами». Плохо работало терморегулирование скафандров, особенно во время полёта Гленна, когда температура воздуха поднималась до 42 °C. Из-за серьёзных трудностей с принятием воды и дегидрированной пищи сильно обезвоженным вернулся на землю Купер. Боязнь, что запасы кислорода кончатся раньше времени, заставила его же дышать по возможности «экономнее».

Ещё более опасный характер носили многочисленные технические неполадки и просчёты. Почти катастрофический перерасход перекиси водорода в стабилизирующей системе поставил под угрозу благополучный исход полёта Карпентера, так как при неправильной ориентации капсулы в пространстве включение ракет торможения могло привести к ещё большему удалению от Земли. Ненадёжными оказались показания приборов. Преждевременно сработал индикатор замедления скорости полёта у Купера, включив тем самым, также со значительным опережением, автоматическую систему управления спуском. Если бы астронавт не успел перейти на ручное управление, он мог бы «приводниться» в нежелательном для него районе или даже приземлиться, к чему его капсула не была приспособлена. К ручному управлению стабилизирующей системой или системой включения тормозных ракет по необходимости прибегали также Карпентер и Гленн, вследствие чего Карпентер, например, «приводнился» в 200 милях от расчётной точки и был подобран вертолётом только через три часа.

Чрезвычайно трагические последствия могло иметь возможное, как этого опасались, отделение теплового экрана капсулы Гленна во время её прохождения через атмосферу. Этого не случилось, но астронавт, видя пролетающие мимо иллюминатора горящие куски оболочек тормозных ракет, которые ему посоветовали не сбрасывать в надежде, что они не дадут сорваться экрану, принял их за обломки распадающегося экрана и пережил действительно страшные минуты.

Официальное завершение программы «Меркурий» полётом Купера, по оценкам самой же американской печати, не уменьшило «космического разрыва» между СССР и США, особенно если учитывать такие показатели орбитальных программ обеих стран, как величина тяги ракет-носителей, вес космических кораблей, их способность садиться на сушу или только на воду и т. д. Соотношение сил было настолько очевидным, что Вашингтон, который, особенно после сдвоенных полётов советских космонавтов, потерял в то время надежду «сравняться с Советами», благоразумно отказался от планов проведения дополнительных полётов по программе с целью «превзойти русские достижения». Возможная неудача, «особенно после Кубы и Лаоса», могла бы только способствовать «разрастанию катастрофы» и свести на нет весь политический эффект скромных успехов США в космосе, которые так дорого им достались.

Давая оценку программы «Меркурий», к месту будет сказать и несколько слов о моральных качествах тех, кому первыми из американцев суждено было проникнуть в просторы космоса.

Несомненно, они были одними из лучших и наиболее мужественных представителей военно-воздушных сил Соединённых Штатов, не побоявшихся отправиться в космический полёт, имея при себе подчас, по традиции американских лётчиков-испытателей, в качестве «гарантии» безопасности только обычный молоток для разбивания приборов, когда показания примут слишком угрожающий характер. Если говорить о технических ошибках, которые были поставлены им в вину американской прессой, то их правильнее было бы объяснить не недостаточностью квалификации астронавтов, а тем напряжённым психическим состоянием, в котором они находились вследствие неуверенности в надёжности материальной части и от которого едва ли могли быть избавлены, как это предлагалось некоторыми американскими медиками, с помощью гипноза.

Но что влекло их в космос? Желание проложить дорогу человечеству к новым мирам? Стремление к познанию неизведанных просторов? Романтика? Едва ли… «Я хочу быть первым, потому что я хочу быть первым!» — такой ответ одного из американских астронавтов говорит сам за себя. Проявленное ими отсутствие гордости своим «мундиром», который они превратили в предмет купли-продажи, вызвало возмущение не только прогрессивной американской общественности, но даже конгрессменов, опасавшихся, во-первых, что торгашеское поведение астронавтов подтвердит сложившееся за границей мнение «о готовности американцев на всёы ради денег», а во-вторых, сомневавшихся в справедливости предоставления астронавтам привилегий, «которых лишены работники разведки и другие государственные служащие».

Программа «Меркурий» была практически последней попыткой Соединённых Штатов единым рывком обогнать Советский Союз в области космических исследований.

Программа «Аполлон», включая сюда и подсобную программу «Джеминай», осуществляемую сейчас в Соединённых Штатах, также несёт значительную пропагандистскую нагрузку. Этого американская пресса никогда и не скрывала, «Национальный престиж, а не научные цели, — писал журнал «Юнайтед Стейтс ньюс энд Уорлд рипорт» уже после полёта «Джеминай-5», — был той главной движущей силой, которая заставила нас вступить на путь космической гонки». Продолжающейся борьбой за престиж объясняется, в частности, поспешная организация выхода американского астронавта в космос. Если в соответствии с программой «Джеминай» предполагалось, что один из американских астронавтов во время второго полёта ограничится только тем, что откроет люк кабины и выглянет из неё, а сам выход будет осуществлен в лучшем случае в конце 1965 года, то, после того как в космосе побывал советский человек, планы подверглись насильственному и неоправданному пересмотру. О рискованности подобного шага можно судить хотя бы по тому, что, несмотря на сильный нажим сверху, НАСА долго не решалось его санкционировать. Ещё 22 мая, когда была объявлена дата полёта Макдивита и Уайта, «Нью-Йорк таймс», говоря о программе, писала, что астронавты «смогут принять решение об открытии люка корабля», ни словом не обмолвившись о возможности выхода в космос. Соображения престижа взяли в конечном итоге верх над соображениями безопасности, и решение было принято буквально в последнюю минуту.

Однако главная цель программы «Аполлон» выходит далеко за рамки чисто пропагандистских космических авантюр, не имевших под собой прочной технической основы, как это было характерно для программы «Меркурий». Но об особенностях программы «Аполлон», так же как и об её истории, будет рассказано в отдельной главе.

Примечания:

4

Проект «Меркурий» нёс на себе и чисто военную нагрузку, что не раз подчёркивалось президентом Эйзенхауэром, а позднее и президентом Кеннеди. Это объясняет, почему, несмотря на рекламную шумиху, Соединённые Штаты отказались, например, сообщить работникам японского института радио, на каких частотах работал передатчик капсулы «Френдшип-7» во время полёта Гленна. Выражая глубокое разочарование подобным решением США, доктор Иосиаки Наката, руководитель лаборатории института по изучению ионосферы, отмечал, что во время полёта советского космического корабля «Восток-1» частоты радиопередач были объявлены немедленно после его выхода на орбиту. Можно добавить, что Советский Союз и в дальнейшем всегда проявлял готовность делиться с учёными других стран данными, полученными в ходе выполнения его космических программ. «Вклад России в нашу работу, — отмечал, например, уже в 1964 году президент 7-й сессии Международного комитета по исследованию космического пространства (КОСПАР) Морис Рой, — был просто потрясающим».