версия 3 июня 2002 г.

Предлагаемая Вашему вниманию книга делает попытку ответить на вопрос: «Что нужно сделать, чтобы Россия стала демократической страной западного типа?»

Текст книги также служит основой для интерактивного интернет-проекта. На сайте http://matthew-maly.ru/ Вы сможете внести свои предложения по изменению текста книги, автор которой ставит задачу объективно отразить российскую действительность. Итак, если с помощью сайта мы можем изменять текст книги, можно сказать, что происходит совместная разработка теории демократизации России. Это первый процесс, инициированный сайтом.

В книге отражен взгляд ее автора на Россию и предложено руководство к действию для читающих ее жителей России. А это значит, что книга имеет возможность изменить объект своего изучения — Россию. Второй процесс, инициированный сайтом: изменения в России, происходящие под влиянием чтения, обсуждения и корректировки книги.

Книга вырабатывает некую мораль и предлагает читателям объединиться для совместных действий. Третий процесс, инициированный сайтом: создание организации единомышленников, готовых реальными действиями осуществлять демократическое реформирование России.

Сегодня в зданиях со строгим пропускным режимом работает «правительство»; вне этих зданий живет, постольку, поскольку ему удается спастись от «правительства», народ. «Правительство» пытается «управлять»; народ, по мере сил, стремится ослабить ярмо такого управления. Но если читатели этой книги будут совместно разрабатывать необходимые России изменения и одновременно воплощать их в жизнь, то посетители этого сайта и станут реальным и эффективным правительством России.

Итак, проект направлен на то, чтобы демократически ориентированная часть населения России взяла реальную власть в стране в свои руки.

Почему эта книга называется «Как сделать Россию нормальной страной?» Россия — нормальная страна, такая же, какой была всегда. Не такая богатая и цивилизованная, как Франция, но богаче и цивилизованней, чем Судан, где тоже живут люди, справедливо считающие, что и они живут нормально. Все страны нормальные: только в одних странах нормально то, что в других совсем ненормально, как например казнить без суда. Сегодня жизнь в России лучше, чем когда бы то ни было: почти нет войны, голода, болезней, цензуры, религиозных или политических преследований. Так почему же книга так называется?

Сегодня многие граждане России хотят видеть свою страну намного более цивилизованной и процветающей и считают, что сегодняшнее положение вещей просто недопустимо и не нормально. Они считают, что те принципы, на которых строится российская цивилизация следует радикально изменить к лучшему. Сегодня у жителей России появилась возможность сравнивать: появились книги, телевидение, возможность путешествовать по миру.

Сегодня в России «органы правопорядка» относятся к правам подозреваемых примерно так же, как и 500 лет назад: Россия такая же, как она была всегда, и в этом смысле она нормальная. Разница в том, что если 500 лет назад пытки считались нормальным явлением, то сегодня граждане России пытки нормальными больше не считают. Для большинства россиян «нормальность» сегодня определяется по шкале, заимствованной с Запада. Поэтому название книги могло бы быть «Как изменить Россию, ориентируясь на западную демократию, как создать в России такие условья жизни, которые те, кто знаком с положением дел на Западе, стали считать возможными и желательными, то есть, нормальными».

«Можно ли построить в современной России демократию, базирующуюся на рыночной экономике?» — вот вопрос, на который эта книга пытается ответить. Чтобы ответить на этот вопрос, нужно понять объект нашего изучения — Россию. Россия сформировалась как результат взаимодействия двух культур, российской и советской. Мы начнем с обсуждения некоторых особенностей российской цивилизации, появившихся задолго до советского периода, а затем посвятим несколько глав осмыслению советского периода. В конце книги мы дадим рекомендации по выводу России из сегодняшнего глубокого политического и экономического кризиса.

Прежде чем мы обсудим текущий момент российской истории и предложим, как российское общество должно развиваться в будущем, нам нужно выявить некие закономерности или тенденции, которые привели Россию к ее сегодняшнему состоянию и, по всей вероятности, будут оказывать существенное влияние на ее жизнь в будущем.

Мы не станем обсуждать конкретные факты: эта книга не историческая. Мы будем использовать факты лишь для того, чтобы выявить тенденции. Наша цель — определить ключевые понятия, создать систему координат, в которую вписываются процессы, которые влияют на российское общество.

Мы начнем с разговора о русском национальном характере и его влиянии на сегодняшнюю ситуацию в России. Затем мы обсудим два фундаментально различных подхода к жизни: Путь Созидания и Путь Зависти. Потом мы поговорим о том, как в индустриальном веке идеологии удалось заменить собой религию и к чему это привело. В этот момент читатель уже сможет понять Россию умом и измерить ее аршином. А это значит, что мы сможем затем перейти к обсуждению того, что следует сделать, чтобы жить в России стало хорошо.

В Китае вместо алфавита используются иероглифы и, чтобы передать значение слова, китайцы используют образы. Например, для передачи на письме слова «сюрприз», китаец должен нарисовать голову лошади, которая высовывается из окна. Для европейцев основой языка является алфавит, и при переводе китайского текста на русский язык, мы используем семь букв для написания слова «сюрприз» и не рисуем никакой картинки. Таким образом, при переводе теряется очень многое из подтекста, существующего в китайском оригинале: нет ни лошади, ни окна.

Для изучения китайского языка необходимо выучить не тридцать три буквы, а несколько тысяч сложных иероглифов, и нам кажется, что это очень неудобно, но при этом мы совершенно не замечаем преимущества иероглифов как средства, с помощью которого можно передавать и сталкивать между собой не только смысловые, но и визуальные образы.

Существует и другое различие. Чтобы написать слово «сюрприз», русским необходимо расположить семь букв в определенной последовательности. Этот метод написания слов указывает на тенденцию европейской культуры размышлять и действовать последовательно, раскладывая сложные явления на составляющие их элементы — «буквы». У каждого слова есть начало и конец, некоторый слова можно разделить на такие последовательные элементы как приставка, корень и окончание. Китайцам же необходимо создать комбинацию определенных форм и символов, которые затем должны быть восприняты как один иероглиф. У китайского иероглифа есть верх и низ, левая сторона и правая, но, нет начала и конца. В результате китайцы выработали умение смотреть на вещи и явления одновременно с разных сторон, комбинировать несколько различных элементов в одно гармоничное целое. Выбранная ими система письма оказала значительное влияние на многие аспекты развития китайской цивилизации, непосредственно не связанные с письменностью. Например, китайскую кухню или китайскую медицину иностранцу невозможно понять без учета концепции «различные элементы создают единое целое», то есть концепции иероглифа. Европеец никогда не додумался бы лечить печень, вставляя иголки в уши.

Невозможно изучить китайский язык, притворяясь, что иероглифы — это просто буквы: иероглифы должны быть выучены как иероглифы, со всеми присущими им характеристиками. Российская цивилизация тоже строится на некоторых уникальных, свойственных только ей принципах. Эти принципы кардинально отличаются от западных, и поэтому Россию надо изучать как отдельный самодостаточный феномен, а не в сравнении с какой-либо другой цивилизацией.

Многие западные исследователи, пытающиеся понять российскую цивилизацию, находят в словаре современного русского языка такие слова, как «демократия» или «закон» и делают допущение, что эти слова в России имеют тот же смысл, что и на Западе. Это ложный подход, и попытка построить «западное общество» в России по западным рецептам, не адаптированным к российской действительности, не случайно оказалась малоуспешной.

Также как алфавит для развития западной системы письма, концепция частной собственности является базовой для развития западного общества. Западные законы, обычаи, мораль — все они основаны на концепции частной собственности. В России же концепция частной собственности отсутствовала, и все аспекты социальной жизни, вся логика развития российского общества определялись именно отсутствием этой концепции. Как следствие, российское общество настолько фундаментально отличается от западного, что мы можем говорить о существовании уникальной российской цивилизации. Все концепции западной цивилизации существуют и в цивилизации российской, но в совершенно измененном виде.

В Тайланде растет вкусный тропический фрукт — рамбутан. В Россию этот фрукт не привозили, и поэтому в словаре Даля слова «рамбутан» нет. В России, увидев рамбутан, признают его уникальность, спрашивая: «Что это такое и как эго едят?»

Но когда англичанин находит в словаре русского языка перевод английского слова «law» — русское слово «закон» — он делает допущение, что произнося слово «закон» русские подразумевают то же самое, что подразумевают англичане, когда произносят слово «law». Однако в России не проще найти то, что англичанин понимает под словом «law», чем в Китае найти алфавит, а в Тайланде — белого медведя. Законы, которые существует в России, должны быть изучены сами по себе, как некая особая данность, а не как странная (спасибо, что заметили отличия!) версия западных законов.

Люди, живущие в России, любят свою страну вопреки тому, что многое их пугает и отвращает, даже вызывает чувство обреченности. Они спрашивают: «Когда же прекратится бесправие и нищета простого народа, возможно ли побороть хамство и безнаказанность властей, настанет ли время когда российская цивилизация больше не будет базироваться на зависти и презрении к человеческой жизни?» Россияне уже не считают эти негативные явления неотъемлемой, вечной частью Российской цивилизации.

Но если мы хотим изменить Россию, это не значит, что мы хотим ее отменить, что мы видим в ней только негативное. В России есть многое, что нам дорого и без чего мы не хотели бы жить. У России есть замечательная история, культура и традиции, и поэтому критики недостатков России не отвергают Россию как таковую: в недостатке патриотизма скорее следует обвинить тех, кто притворяется, что черных пятен на лице России нет.

В России было много земли, больше чем достаточно на всех, а на неограниченный ресурс собственность не устанавливают. Поэтому в России не было собственности на землю (в западном понимании слова «собственность»), но зато в России установилось рабство, так как землю надо было кому-то обрабатывать.

Подсечно-огневой способ земледелия означал переход с места на место по мере истощения земли. Поэтому «владение» землей носило временный характер. Временный характер носили и жилища. Таким образом, русские пустили корни, привязали себя к определенному месту, которое они захотели бы объявить своим, намного позже западных европейцев.

Дома в России были деревянные, а не каменные, как в Западной Европе. Деревянные дома часто горели и надо было отстраиваться заново. В России важно было иметь друзей, а материальной собственности стоило иметь столько, сколько в случае пожара можно было схватить в охапку.

В древней Руси князю принадлежало все, а жителям — ничего, а тем, чем они «владели», они «владели» по милости князя и до тех пор пока эта милость не проходила. В России до сих пор отношения с властью первичны, а владения — вторичны. На Западе же с древних времен существовал принцип незыблемого владения землей, и она передавалась по наследству. Князь или король не могли отнять землю даже у бедного крестьянина. Владения упорядочиваются законами: «Эта земля — моя», но отношения упорядочиваться законами не могут: невозможно с уверенностью заявить «Вася всегда будет моим друганом». Поэтому в России с прокурором надо не УК цитировать, а в баню ходить.

Главной отличительной чертой российской цивилизации является отсутствие концепции частной собственности, что влечет за собой отсутствие закона в его западном понимании.

В России собственность как бы висит в воздухе, напоминая туго натянутый тент, к которому со всех сторон тянутся руки людей, так или иначе претендующих на нее. Права на собственность у всех под вопросом — множество рук пытаются перетянуть собственность на свою сторону, поэтому владение частной собственностью в России может быть только временным. Кроме того, владение всегда «обусловлено», так что владеют собственностью в России не только временно, но и условно.

Что в первую очередь должен делать владелец, заполучивший собственность в России? Защитить ее от других претендентов, спрятать или представить ее в виде, непривлекательном для них: «быстро отпить свой компот», как делали все, когда я учился в первом классе. Но и этого мало: для того, чтобы обладать собственностью без риска для жизни, надо вступить в союз с сильными мира сего, что означает частичную передачу им «своей» собственности. Вот собственность уже и не твоя, а так как она принадлежит тебе только временно и условно, рачительно и с любовью относиться к ней смысла нет. Поэтому «владелец» старается как можно быстрее выжать из собственности все, что можно, пока ее не отняли.

На Западе, если человек приобрел в собственность участок земли, он может посадить сад, спокойно ожидая, пока деревья принесут плоды. В России те, кто получили участок земли, должны, в первую очередь построить вокруг него забор, затем подкупить чиновников и только потом, если остались какие-то силы и средства, посадить картошку и круглосуточно ее охранять. А после того, как урожай убран, хозяину придется оправдываться перед теми, чей урожай оказался хуже. И он становится объектом зависти менее успешных, или просто более прозорливых, учитывающих, что дело происходит в России, земледельцев. Завистники не взвалили на себя ношу созидательного труда, но зато сохранили энергию для разрушительных действий, на которые их побуждает зависть.

Приобретая частную собственность, русские не могут по-настоящему пользоваться ею, но зато действующие в стране законы дают им возможность схватить кусок, которым владеет кто-то другой, и, дико озираясь, просто подержать его в зубах. Не это ли причина того, что Россия имеет такую большую территорию, и эта территория находится в таком плачевном состоянии? Схватили больше всех, а окультурена ничтожно малая ее часть. Глядя на русскую землю, кажется, что люди пришли на нее недавно и живут так, как будто рассчитывают вскоре уйти.

Если в Германии в поле, используемом под посевы, когда-нибудь находился булыжник, то сейчас его там нет. Лет восемьсот назад немцы его подобрали и использовали на постройку каменного дома. В России булыжник до сих пор лежит посередине поля, будто русские пришли на это поле только что или не собираются его обрабатывать. И, конечно, дом стоит деревянный, построенный на скорую руку и уже покосившийся.

Немцы строят дом на века, из камня, но вечность интересует и россиян: на плохо пригнанных досках забора (а забор имеется обязательно, чтобы соседи не крали редиску) криво нацарапано «Здесь был Вася».

Если мы посмотрим на улицу старого немецкого и старого российского города, то увидим, что в обустройство немецкой улицы вложено в десять раз больше труда. Мандельштам (хотя и по другому поводу) сказал: «Мы живем, под собою не чуя страны». Эта фраза как нельзя лучше отражает реальную ситуацию: жители России не верят в то, что они владеют этой собственностью, и поэтому не могут по-хозяйски обладать ею.

Помните песню: «Человек проходит как хозяин необъятной Родины своей»? Де-юре проходит как хозяин, а де-факто хозяином не является. А еще бывает и так: по документам не проходит как хозяин, а в действительности управляет, но только до прихода налоговой.

Это качество сбалансировано другим уникальным свойством: русская культура нематериалистична по своей природе, она изменчива и текуча, эмоциональна и ориентирована на духовную, а не на материальную составляющую человеческой жизни. Можно даже сказать, что русская культура намеренно избегает материального.

Западная цивилизация базируется на частной собственности, которая укоренена в земле, и на законе, базирующемся на юридическом прецеденте. Поэтому мы можем назвать западную цивилизацию твердой. Немец знает, как все должно быть, потому что он может до всего дотронуться или найти в своем своде законов. Русские не имеют этой возможности и не хотят ее иметь. Они предпочитают вместо законов каждый раз оценивать ситуацию заново и делать это не умом, а сердцем, эмоционально. Поэтому русскую цивилизацию можно назвать мягкой.

Давайте посмотрим на карту мира и сравним территорию России с территорией Голландии. Голландия очень маленькая страна, с большой плотностью населения. Как относятся в такой стране к закону? Если люди живут так близко друг от друга, все они должны соблюдать правила, которые делают их совместное проживание возможным. Если голландский хулиган бросает банановую кожуру на тротуар, то он как бы говорит: «Мне наплевать на ваш порядок, на ваши законы и правила, мне нужна свобода!» Но он знает, что эта кожура будет сразу же подобрана, выброшена в мусорное ведро, и никто на ней не поскользнется. Каждый человек в Голландии подчиняется правилам, и с этой точки зрения он не свободен, но общество в целом живет свободно. Свободы выбрасывать мусор там, где вы хотите, нет, но есть чистота, дающая свободу от мусора. И свобода от мусора создает людям намного больше возможностей, которые они ценят (свобода гулять, не глядя под ноги, свобода от падений и ушибов, хорошее настроение от сознания, что твои сограждане относятся к тебе уважительно), чем свобода мусорить где попало.

Территория России громадна, а плотность населения всегда была низкой. Люди жили настолько далеко друг от друга, что их поведение как бы не влияло на других. Поэтому идея подчинения какому-то общему закону в России не привилась. Российский закон — это попытка ответить на вопрос: «Кто ты, откуда пришел и что ты хочешь?», то есть «Какой закон ты несешь с собой из тех далеких мест, откуда ты пришел?», «Где, господин посол, Ваши верительные грамоты?» Российский закон персонален, и его выполнение базируется на том, кто ты есть.

Между прочим, к этому, возможно, имеет отношение и обычай называть людей по имени-отчеству. Идет по улице Виктор Иванов — так ему можно и по морде дать. А вот Виктора Петровича Иванова бить не надо: Петр Сергеевич Иванов живет в деревне долго, знает участкового и сможет защитить сына. Сам по себе Виктор Иванов ценности в глазах закона не представляет: важно только, за какие социальные нити он может потянуть. Общество его не защищает, вот его и пытается защитить отчество. Эта защита, конечно, менее эффективна, чем возможность сказать: «Я знаю самого Всеволода Евгеньевича, вместе в третьем классе учились!», но тут каждый защищается как может. На Западе закон защищает всех одинаково, но создан он для защиты бесправных, не могущих защитить себя самостоятельно.

На Западе закон важнее человека, и человек безусловно будет принесен ему в жертву: вспомните импичмент Клинтона. В России мало сказать, что человек важнее закона: в России каков человек, таков ему и закон — вспомните импичмент Ельцина.

Американский президент мог потерять власть из-за того, что простой американец делает без всяких последствий: ведь как к человеку, избранному народом на ответственную работу, к нему применяется и намного более строгий стандарт поведения, — американский президент не просто обязан неукоснительно выполнять все законы страны, но с него еще и строже спрашивают. Российский же президент может единолично развязать войну или подвергнуть обстрелу здание парламента, и ни у кого не возникает вопроса о легитимности такого поведения: президенту можно нарушать любые законы, потому что он президент.

Представим себе картину того, что невозможно в Голландии и возможно в России: человек скачет по бескрайней степи, и на десятки километров никого вокруг нет. Каков здесь может быть закон? Если человек один на всей земле, то ему и устанавливать законы. А чья это функция, законы устанавливать? Это функция Бога. Так вот, русский человек может представить себя богом и сказать: «Я могу все!» Читателю это покажется преувеличением, но мы увидим, что ключ к пониманию логики российских законов лежит в допущении, что подсознательно каждый человек в России считает себя богом и как к богу относится к нему и закон.

Что же вы сделаете в качестве бога, в качестве совершенно независимой личности? У вас есть полная свобода, и вы не подчиняетесь никаким законам. В городе вы можете свободно бросить банановую кожуру прямо на тротуар: «Мне закон не писан!» (Отметим, что это — чисто русское выражение.)

Но другие ведь тоже боги? Конечно. Если бы они были людьми, мне было бы страшно бросать на тротуар банановую кожуру, на которой совершенно незнакомый человек может поскользнуться и сломать ногу. Но я-то знаю, что прохожий будет не человеком, а богом. Во-первых, беда его не коснется, его спасет божественная сила (она называется «авось» — еще одно выражение, которого нет в западных языках). Если уж он решил поскользнуться на этой кожуре и сломать ногу — это его выбор. Может быть, перелом будет воспринят им как шутка? Оторвет он сломанную ногу, помашет ей, да и приставит на место. Если ему больно и он испытывает страдания, это будет лишь испытанием его божественной натуры. Конечно, если бы он был простым человеком, например, голландцем, то упасть на улице и сломать ногу было бы для него ужасно. Но по нашим тротуарам ходят не голландские люди, а русские боги. Вот я и бросаю кожуру на тротуар без всяких угрызений совести.

Если голландский хулиган бросает кожуру, окружающие смотрят на него с осуждением и подбирают ее. В России же для того, чтобы люди выполняли самые элементарные правила, кажется, что нужно учредить ужасные кары, но и тогда люди будут подчиняться этим правилам не более трех секунд.

Закон напрямую связан с определенной территорией: не зря, если человек преступает закон, на него надевают наручники, сажают за решетку, не давая возможности территориально перемещаться. Закон — это не абстракция, а действующая на данной территории реальность. Без географической привязки закона просто не может быть. Такую привязку дают либо кандалы да тюрьма (вот почему на Руси так долго сохранялось крепостное право, продолжают существовать прописка и внутренний паспорт), либо частная собственность на жилье и землю.

В Голландии, на всей ее маленькой территории, существуют одни и те же законы. В России дело обстоит иначе. Здесь, если тебе не нравится закон данной местности, ты можешь уехать за тысячу километров в любом направлении. Ты все равно будешь находиться в России, но народ и обычаи будут уже другие, и законы, которые тебе не нравятся, не будут действовать. Вот там ты снова и предъявишь свои верительные грамоты.

Кто окружает Голландию? Французы, немцы, англичане. От ситуации, сложившейся в Европе, голландцам никуда не уйти (разве что через океан, в Америку или Индонезию). Место зарождения российских племен и российской государственности — перекресток совершенно разных стран и культур. С запада — Польша и Германия, с востока — татары, с юга — турки, с севера — сибирские народы. Не случайно русский первым полетел в космос.

В России никогда не удавалось создать хорошие законы потому, что они писались не для себя и не для земли, которую создатели закона ощущали как свою незыблемую собственность. Законы были плохие, но их никто и не выполнял, так как никто не чувствовал себя привязанным к месту их действия. Закон плох да не исполняется, а от этого уже веет духом свободы. А был бы каким-то чудом закон хорош, выполнять его все равно бы не стали: не для богов законы писаны. Вот и вводит правительство за невыполнение законов наказания самые жестокие: ведь богам не страшна жестокость. И получается: законы плохи и противоречивы, наказания жестокие, но законы не выполняются, как будто их и нет, так что жить можно.

Если ты имеешь дом и землю, ты привязан к этой территории. А если ты привязан к этой территории, то хочешь, чтобы законы позволяли тебе управлять своей собственностью, наслаждаться жизнью, жить спокойно. Но если на какой-то территории нет владельца, правила человеческого общения могут быть абсолютно произвольными, сколь угодно нелогичными и несправедливыми. Главное правило в этом случае: «Не нравится — уходи». И, действительно, в России уход, бегство были основным методом социального протеста. Голландские крестьяне либо имели землю, либо хотели ее иметь и требовали прав, которые бы соответствовали их статусу собственника. У российских крестьян был только Юрьев день, Сибирь или эмиграция.

Ну а если единственным спасением было бегство, то, конечно, люди были заинтересованы в увеличении территории, куда можно было бы убежать, при этом оставаясь в своей языковой среде, в границах своей державы. Вот почему русское государство так интенсивно расширялось, и народ расселился на такой громадной территории. По той же самой причине русские смогли колонизировать и территорию, весьма слабо пригодную для проживания. В Сибирь уходили те, кто бежал от произвола государства, а государство ссылало в Сибирь тех, кто отказывался жить по его законам. Сибирь была слишком большой и неосвоенной, чтобы там был закон. Не зря говорится: «Закон — тайга».

В европейских странах центральные, давно заселенные районы, обычно наиболее развиты. В России это наблюдается в значительно меньшей степени. Древнейшие города — Новгород, Псков, Воронеж — находятся на том же уровне развития, что и Набережные Челны и недалеко ушли от любой деревни. Смешно было бы увидеть деревянный дом в центре Парижа, а в русских городах с тысячелетней историей сохраняются целые улицы деревянных домов.

На Западе земля и дом привязывают человека к определенной местности. От земли и дома человек никуда не убежит, даже если ему плохо. А в России крестьянина на месте ничего не держит, потому что у него ничего нет, а то, что есть, — не сохранить, так как отсутствует закон, который бы охранял и защищал его частную собственность. Значит, российский крестьянин убежать может. Постой, а кто же будет урожай убирать? Выход один: закабалить крестьянина, обратить его в рабство, удержать его на земле силой.

Владение землей определяет все: есть у людей земля — создаются законы, есть законы — появляются права, есть земля, законы и права — появится достаток, а с достатком — независимость, и человек укоренится на земле.

Если нет владения землей, не может быть и справедливого закона. Безземельные закон написать не могут, так как у этого закона не будет места действия. А у закона, написанного другими людьми, иная проблема: чужой закон люди не будут исполнять. Чтобы они подчинялись чуждому для них закону, людей надо заставлять. А закон, базирующийся лишь на силе, а не на желании людей его исполнять, может быть любым — сколь угодно абсурдным и глупым — такому закону не обязательно кому-то нравиться. Значит, для того, чтобы закон исполнялся, он должен быть еще и суров. Земли нет, закон глуп и жесток — бежать хочется. Бежать хочется? Надо тебя последнего лишить, чтобы ты не мог купить обувь, да и обратить тебя в рабство. Но рабы на земле работают плохо. Вот земля и остается неосвоенной, не принося никому дохода. И люди, что живут на ней, бесправны и несчастны.

Мы живем между оседлыми немцами, семьи которых живут в одном доме триста лет и монголами, у которых вообще нет дома — вот и получается, что мы оседлые, но без собственности, и именно в этом вся самобытность и специфичность русской культуры. Отсюда и близкая дружба, и бесшабашность, и беззаветная храбрость, и зависть, беззаконие и бесправие, и даже великая русская литература.

Сейчас в России время «демократических» реформ. Пишутся законы, происходят парламентские дебаты. Однако не понимает никто, что закон — это то, что написали сами для себя землевладельцы, потому что им на этой земле жить, потому что землю с собой не утащишь. А пока земля не приватизирована, пока люди не живут в собственных домах, никакой закон своим не станет. Какой бы умник его ни писал, этот закон будет абсурден, глуп и жесток. Чужд он будет народу и принесет ему только несчастье. Не поняли «демократы», что такое демократия. А коммунисты, видно, хорошо знают, что демократия — это строй свободных землевладельцев; вот поэтому они и пытаются запретить свободный оборот земли.

Если у тебя нет частной собственности, значит у тебя на этой территории нет ничего кроме отношений с людьми. Отношения людей, в отличие от отношений обладающих собственностью юридических лиц, законом не регулируются: «Закона о доброте и дружелюбии» нет, и не может быть. А значит, и закон, существующий на этой территории, не для тебя. И ты уже не воспринимаешь этот закон как нечто постоянное и абсолютное. Тебя пытаются сделать субъектом этого закона, а ты говоришь: «Ко мне этот закон не относится».

Один начальник городского ГАИ решил провести кампанию по соблюдению правил уличного движения. На выходные он отменил все отпуска в ГАИ, расставил всех сотрудников на трассах и приказал им нещадно штрафовать нарушителей. Кампания продолжалась неделю, но как только она закончилась, ему позвонили из городского госпиталя. Врачи были в ужасе: число жертв дорожно-транспортных происшествий вдруг резко возросло. В госпиталь непрерывным потоком поступали те, кто решил, что теперь в городе всегда будут выполняться элементарные правила уличного движения. Но ведь кампания-то закончилась, гаишники ушли, и все сразу же принялись за старое. Вот вам типичное российское толкование закона: гаишник отвернулся — едем, как хотим.

А в Германии? Да там, если принят закон, что при переходе улицы надо приплясывать на одной ноге, так его тысячу лет не отменишь. Все будут называть это «нашей старой традицией». Только, конечно, глупый закон свободные люди сами для себя не напишут.

Как можно объяснить тот факт, что во Франции вино до сих пор давят ногами? Ведь давно есть самые точные и стерильные прессы. Но французы говорят: «Это давняя традиция нашей деревни, и мы дорожим ею, даже если она уже не совсем рациональна». Стоит ли говорить о том, как выполняются те вполне рациональные постановления, которые они не тысячу лет назад, а вчера, на деревенском совете, приняли?

А в России даже и постановления, чудом оказавшиеся вполне рациональными, оспариваются и не выполняются. «Чудом» потому, что принимал эти постановления чужак, а не тот, кому по ним жить. А не выполняются они потому, что местный житель на собрание не придет: безземельный он и бесправный, не его это закон, вот и оставьте его в покое. Не понравится закон — нарушу, а нельзя будет нарушить — убегу.

Фундаментом для принятия демократических законов, да и просто любых исполняемых законов, на территории России может служить только частная собственность на землю и жилище. Только она может привязать человека к определенной территории, а без привязки к определенной территории законы, существующие на этой территории, человек выполнять не будет.

Вернемся к российским законам, т.е. законам, написанным для богов. Реально в России существует только один закон: «Если ты бог, то ты можешь в беседе с другими богами узнать, что может позволить тебе главное божество, а если ты дьявол, то с тобой можно сделать все, что угодно, и ничто тебя не защитит».

Конечно, закон в России есть, но ему не подчиняются преступники, милиция, обычные граждане, бизнесмены, судьи, официальные лица, бюрократы и правительство. Закону подчиняются только в той степени, в какой этого требует данная ситуация, в зависимости от ранга, положения и связей субъекта. То есть человек сам выбирает, что и до какой степени ему исполнять. Уникальность России в том, что все ее законы начинаются словами «в зависимости от того, кто ты такой».

Законы в России существуют только для того, чтобы было проще разделять людей по рангам. Так как нет законов, защищающих права собственника — значит, и прав человека в России не существует. В России все граждане, от бомжа до президента, абсолютно бесправны, а законы носят разделительный характер, то есть, отделяют тех, кому все запрещено от тех, кому все (временно и условно) позволено.

Если законы носят карательный характер, если их пишет тот, кто штрафует, то выгодно писать законы так, чтобы им нельзя было следовать, а следуя одному закону, обязательно нарушишь другой. Эта схема в России имеет давнюю историю: административные посты не зря назывались кормлениями, и пост был не работой, направленной на служение людям, а просто официальным разрешением набивать свой карман.

Законы в России служат для того, чтобы отделить богов от черни. Чернь — это те, кто даже законам вынуждены подчиняться (на Западе подчинение законам — признак цивилизованности, высокого, а не низкого социального положения и, как следствие, предмет гордости).

В России существует несколько типов официальных разрешений нарушать, и мигалка — самое безобидное из них. Чем более высокое положение во власти ты занимаешь, тем меньшее количество законов относятся к тебе. Так, те, кто без кавычек должны быть слугами народа, превращаются в оккупантов, собирающих с него дань.

Гражданственность и уважение к другим не могут служить мотивом следования российскому закону, и поэтому, действуя по закону, люди испытывают чувство стыда. Никому не приходит в голову, что тут может быть иной мотив, кроме страха наказания, и окружающие думают, что ты просто испугался. Я для себя придумал иной мотив — рассеянность. Если на перекрестке все идут на красный свет, я ожидаю зеленого с самым рассеянным или мечтательным выражением лица, призванным сказать: «Я и сам люблю перебегать на красный, но вот что-то вспомнил, задумался».

В России любят так составить свод законов, чтобы радость от их нарушения или восторг от своей исключительности мог испытать каждый, даже самый бесправный член общества. С какой гордостью русский таксист говорит: «В такси можно не пристегиваться!» Да такую привилегию таксист ни на что не променяет! А привилегия эта типично русская: лететь при аварии мордой в стекло.

Российские законы противоречат один другому, экономически неоправданны, противоречивы, невыполнимы и несправедливы. Но так и было задумано. Те, кто критикуют российские законы с позиции рациональности и справедливости, просто не понимают принципа, на котором российские законы основаны: даже самому забитому бедолаге здесь дается возможность хоть какой-нибудь захудалый закончик нарушить, чтобы он себя человеком чувствовал. Человеком? Да нет же, богом!

А что будет, если все-таки найдется чиновник, предлагающий принять логичный и справедливый закон? Другие посмотрят на него с удивлением: «Ты что, собираешься исполнять этот закон? Законы же не для нас, а для букашек, у которых нет власти. Видно, чувствуешь, что скоро потеряешь власть. А почему? Не иначе, много берешь и не делишься!» Чем глупее закон, тем очевиднее, что власть предержащим дано негласное позволение его нарушать, а подзаконную чернь глупый и неисполнимый закон задавит лучше закона реалистичного — и сумма взяток возрастет.

Для тех, кому все позволено, нарушение закона становится манифестацией своего превосходства, такое нарушение не страшно, а радостно. Поэтому закон, с одной стороны, такой нелепый, а с другой — кары за его невыполнение такие жестокие: ведь выполнять его или не выполнять — вопрос для насекомых, а не для богов. А что касается жестоких кар, так насекомое и ногой раздавишь — не заметишь.

Каждый закон — это линия, а линия делит плоскость на две части: над ней и под ней. Возьмем закон об ограничении скорости до 60 км в час. На Западе этот закон означал бы, что ехать быстрее 60 км в час может только скорая помощь. В России же этот закон означает, что обычные люди за его нарушение платят штраф, а что существует категория граждан, которые могут ездить со скоростью 150 км в час, и им при этом еще и честь отдают. Слуги народа у нас самые торопливые, зато сколько они успевают сделать для людей!

Посмотрим, как работает гаишник. Имеются четкие правила дорожного движения, но водители нарушают их по следующим причинам: потому что они плохие водители, потому что нарушение закона позволяет им считать, что они лучше, чем они есть на самом деле, и наконец, потому что они бессмертные боги и свято надеются на «авось». Гаишник же останавливает не нарушителей, а тех, кого он хочет остановить. Он внимательно смотрит на номера, боясь остановить какую-то важную персону (и нарушая этим основополагающий принцип равенства всех перед законом), а остановив «простого гражданина», может обыскать его или даже избить. Затем гаишник, пользуясь властью и авторитетом государства, вымогает взятку (лишая страну дорожного сбора и обрекая население на лишние жертвы из-за плохих дорог) и отдает часть этой взятки генералу (коррумпируя власть и создавая предпосылки для введения новых законов, единственная цель которых — сбор взяток).

Здесь мы видим еще два свойства российских законов. Первое. Пост чиновника до сих пор должен называться «кормление», то есть наш гаишник — это прямой правопреемник татарского хана. В той географической точке, где чиновник поставлен, он имеет возможность интерпретировать закон так, как ему в голову взбредет. Перед начальством он отвечает только за создание атмосферы подконтрольности и страха для всех и необоснованных привилегий для избранных. Но подконтрольность эта мнимая, так как глаз на затылке у гаишника нет. Следующий шаг русского закона — это установка знаков, которые абсолютно невозможно не нарушить или установка запрещающих знаков в кустах. Задача — создать возможность или даже полную неизбежность нарушения, но сделать это, прикрываясь законной заботой о безопасности. Многие россияне не отдают себе в этом отчета, но между законом и волчьим капканом есть разница: законы создаются не для того, чтобы ловить и грабить, а для того, чтобы уменьшить трения между людьми, дать им возможность сосуществовать с наименьшим количеством конфликтов при наибольшем уровне свободы каждого.

Человек должен быть окружен законом, поддержан и защищен им. Он должен координировать с законом свою повседневную деятельность, чтобы делать все, что ему хочется, не мешая при этом другим. Но для этого человек должен сам участвовать в написании и защите законов. Так что на сегодняшний день в русском языке нет эквивалента английскому слову «law». Для большинства закон недоступен, а меньшинство использует закон как червя: либо давит его ногой, либо наживляет на рыболовный крючок, чтобы поймать очередного несчастного, которого закон поможет ограбить или обратить в рабство.

Смысл происшедшей на Западе великой революции состоит в том, что там поняли: население состоит не из богов и червей, а из людей; каждый человек имеет абсолютную и уникальную ценность и посему должен быть защищен законом и наделен правами, которые дадут ему возможность достичь максимального развития. В России к пониманию того, что страна населена людьми, еще не пришли.

Обществу очень трудно заметить человека без собственности: такому человеку невозможно дать реальные права, значит нельзя и спросить с него как с гражданина. «Объявиться» в качестве ячейки общества может лишь человек, обладающий защищенной частной собственностью.

На Западе человек нашел в себе силы объявить о своей слабости и сказать: «Я всего лишь человек и нуждаюсь в защите, которую могут предоставить мне законы. Только в этом случае я могу функционировать нормально». Он объявил и о своей силе, сказав: «В обмен на права, предоставленные мне обществом, в обмен на защиту моей личности, обеспеченную мне обществом, я возьму на себя обязанности — прежде всего перед самим собой, но также и перед обществом».

Российское же общество продолжает объявлять себя состоящим из богов. Боги не нуждаются ни в какой защите — вот и получается, что беззащитных можно уничтожать миллионами. Боги не обязаны ничего из себя делать — бог может быть любым, например, богом лени или богом домино. Русские не нашли в себе силы объявить себя людьми и взять на себя всю вытекающую из этого ответственность, и эта реакция объяснимая, потому что общество отказывается считать кого бы то ни было человеком и гражданином.

В Евангелии говорится, что Бог прислал на Землю Сына своего в образе Человека. Мог прислать в образе горы, дракона, огня — а прислал в образе Человека. Для Бога Человек достоин такой великой задачи. А для русских не то что обыкновенный человек, хотя именно о нем, о самом обыкновенном человеке, идет речь, — для русских и Сахаров не достоин слова, и Высоцкий не достоин концерта, и Пушкин не достоин свободы.

Россияне, побывавшие на Западе, любят рассказывать, что немцы и французы « не теплые люди». Они готовы тебе улыбнуться, посидеть с тобой в баре, но не пригласят тебя к себе домой и не поделятся с тобой последней рубахой. Россиянин возвращается из Франции домой убежденный, что в России люди намного теплее, добрее и участливее. И это действительно так. Но то же самое доброе российское общество недавно истребило десятки миллионов своих сограждан. Есть ли в этом какое-либо противоречие? Никакого противоречия нет. На Западе каждый человек считается обладающим своим частным пространством, и в это пространство не принято проникать никому. В России у человека нет никакого частного пространства, потому что он не считается личностью, обладающей собственностью на то место, где он находится. Поэтому с ним легко разделить последнюю рубашку и также легко уничтожить его.

В России, действительно, принято снимать с себя последнюю рубашку, но пациент российской больницы, солдат российской армии или старик, живущий на свою ничтожную пенсию, видят и оборотную сторону этой медали: если ты «безрубашечник», если ты никто, к тебе применимы и безразличие, и жестокость. На Западе люди не делятся последней рубахой: она символ того, что у человека что-то есть, а раз так, то с ним надо считаться. А у русского, где доброта, там и русская жестокость. На Западе между людьми есть дистанция, и поэтому есть и уважение к каждому человеку как к королю в своем замке, владельцу своей рубашки.

Если бы в России могли определить человека как уважаемую, необходимую, но в то же время нуждающуюся в поддержке ячейку общества, ту жестокость, с которой мы сталкиваемся каждый день, было бы трудно объяснить. Но в России жестокость направлена не на человека. Человека как такового российская жизнь еще не открыла, еще не осознала для себя. Русские — добрый народ, и то, что кажется жестокостью, есть просто стиль отношений между богами. А бога никакая дедовщина, никакое хамство не могут затронуть. На самом деле для бога это как комплимент: «Мы бьем тебя, и это означает, что мы знаем, что тебе не больно, потому что ты бог». Ну, а если больно, то ты, братец, дьявол, и тогда любая жестокость по отношению к тебе полностью оправдана.

Бабушка говорит: «Во время ленинградской блокады люди жили 900 дней на 200 г хлеба в день, и зимой температура была 30 градусов ниже нуля, и все время бомбили, а ты еще требуешь, чтобы продавщица к тебе вежливо относилась? Совести у тебя нет!» То есть она установила очень высокий стандарт отношений, который только боги могут выдержать. С одной стороны, блокаду Ленинграда никто, кроме русских, и не выдержал бы, а с другой — никакое правительство не отнеслось бы так плохо к своим гражданам, как сталинское правительство к блокадникам. Ведь пути доставки продуктов в блокадный Ленинград существовали. Так вот, бабушка: бог и выдержать может все, и не нуждается ни в чем, а человеку и такая мелочь, как вежливое отношение продавщицы, необходима. Нам остается только выбрать, кто мы на самом деле: боги или все-таки люди?

Россия отличается от западного общества самой концепцией власти. На Западе считается, что власть дается законом. Президент получает власть потому, что он избран на пост, который позволяет ему осуществлять соответствующие полномочия. Что такое «соответствующие полномочия»? Это строго определенный перечень прав, включающий и право приказывать другим людям, а вместе с ними не менее строго определенный круг обязанностей. В американской армии сержант может послать рядового на смерть, но не может приказать ему чистить пол зубной щеткой. Американский президент может объявить войну, но не может соврать насчет своих интимных отношений даже районному судье. В России же президент своим указом может взять себе столько власти, сколько захочет, и действовать, как хочет. Нет никакой управы ни на президента, ни на гаишника, ни на простого гражданина.

Власть не отчитывается перед народом, не устанавливает себе границ, рассматривает себя как инструмент закабаления, а не служения и организации общества. В России сантехник на бутылку берет, а кран все равно не чинит. На Западе сантехник чинит кран, а на бутылку не берет. Вот разные концепции должностных обязанностей, административной власти. В России отсутствует концепция власти, как специфических прав, полученных в обмен на обещание выполнить строго определенную задачу. Позиция сантехника видится лишь как возможность требовать на бутылку, но не как обязательство починить кран.

Гаишник может остановить тебя без всякой причины, в этом его права ничем не ограничены. Гаишник обвиняет тебя в несуществующем нарушении, и теперь ты должен нарушать закон уже не понарошку, а на самом деле, давая гаишнику вымогаемую им взятку. А что если я и не нарушал и взяток не даю? Вот тут-то на меня и обрушатся «законы», да так, что в следующий раз взяточка у меня будет готова даже до того, как товарищ капитан соизволит объяснить мне, в чем я «виноват». Итак, если жертва отказывается подчиняться грубой силе, ее принуждает к этому закон! Я кричал: «Беззаконие, грабеж!», а гаишник только улыбнулся: «Беззаконие? Ну, так на тебе закон». «Ой, не надо, не надо закона, лучше уж беззаконие, грабеж!» Для тех, кто не может понять, что здесь неправильно, объясняю: роль гаишника состоит в том, чтобы обеспечивать безопасность на дорогах, роль закона состоит в том, чтобы защищать и поощрять честного гражданина, а не в том, чтобы быть оружием в руках грабителя.

Так как единственная функция закона в России — помочь сильному обидеть слабого, то даже сильный не может выжить в одиночестве. Вот почему в России человек представляется «Я — от Виктора Петровича», в то время как на Западе закон дает человеку силу представиться «Я — Питер Джонсон». Ах, ты от Виктора Петровича, ну проходи, проходи. Впустили, а все равно грустно: о какой же личности может идти речь, если все твое бытие определяется тем, кто тебя заметил и временно наделил некоей значимостью?

Так почему же в России нет нормального закона? Потому что человеку не дана та частная территория (как в прямом, так и в переносном смысле), на которой этот человек является обладателем прав и полноправным субъектом закона.

Если в Голландии ты хочешь вспахать свое поле, то можешь сразу и начинать: ведь поле у тебя малюсенькое. В России же поле может быть размером во всю Голландию и его просто так не вспашешь. К такому подвигу надо подготовиться, и русские подходят к этому всерьез: либо мечтают, как это поле окажется вспаханным, либо ставят на стол водку в ожидании, пока появятся сверхчеловеческие силы, необходимые для того, чтобы начать пахать. Иногда русские собирают свои силы в кулак и вспахивают это поле, но чаще дело водочкой и мечтой и оканчивается. Ландшафт России испещрен последствиями такого подхода: это либо гигантский пустырь, либо громадный проект, чаще всего незаконченный. В Росси никогда не умели довольствоваться малым и делать то, что может быть сделано. Богам подавай «громадье», но как дойдет до дела, оказывается, что в большинстве случаев все-таки русские — не боги. А вот в Великой Отечественной войне наверное все-таки боги.

В этом стремлении к величию, в этом презрении к тому, что ростом с человека есть страх и комплекс неполноценности, и порожден этот страх отсутствием в российском обществе писанных для человека законов. Здесь человеком не прожить, и надо все время заявлять о своей силе. Нам не хватает ни сил, ни уверенности в себе, потому что в нашем стремлении жить по-человечески мы не находим поддержки закона.

Многие русские спиваются, а средняя продолжительность жизни мужчин в России — самая низкая в Европе. Не происходит ли это потому, что мы ставим перед собой задачу достичь величия, а это требует больше сил, чем у нас есть? Западные мужчины имеют достаточно внутренней силы, чтобы смириться с тем, кто они на самом деле, и быть самими собой, вместо того чтобы пытаться прыгнуть выше головы. Постановка сверхчеловеческой, недостижимой задачи — это проявление трусости перед задачей, которую можно решить.

Быть собой недостаточно, нужно стать гигантом. Но стать им на самом деле невозможно, вот и принимается решение ничего не делать. Теперь можно сказать: «Я просто еще готовлюсь, дело-то вон какое сложное». Любой человек может объявить себя чемпионом мира по бегу, если он к беговой дорожке еще не подошел.

Мы уверены, что у нас есть крылья, вот только их не дают развернуть. На Западе человек считает совершенно нормальным жить без крыльев и представляться окружающему миру в качестве просто человека, со всеми его слабостями и нуждами. В XX веке в России не было изобретено практически ничего из того, что облегчало бы каждодневную жизнь, а на Западе были разработаны и внедрены десятки тысяч таких изобретений. А вот в космос первыми полетели русские.

Еще одна характеристика бога — это то, что бог живет вечно. Он не умирает, у него всегда есть завтра. И этот аспект тоже отражен в российской жизни. Мы уже говорили, что в России поле может обрабатываться тысячу лет, и все равно там будет торчать булыжник. Немцу, живущему одну человеческую жизнь, стыдно не убрать булыжник в течение своей жизни и передать сыну поле с булыжником. Русский может отложить уборку камня лет на двести, как будто его жизнь вечна. Сменились десятки поколений, а булыжник и ныне там.

Немец, у которого есть поле, считает себя крестьянином, и поле — его визитная карточка. Русский же, даже если у него есть поле, никогда крестьянином себя не считает: он кто угодно — поэт, мыслитель, танцор, пьяница, бабник, но только не крестьянин. Русский человек считает себя многосторонней натурой, и посему судить его нужно по тому, что являлось главным делом его жизни.

Это очень важная мысль и ее стоит развить. Василий Розанов однажды сказал: «Хороши делают чемоданы англичане, а у русских хороши народные пословицы». Действительно, почему англичане делают такие хорошие чемоданы? Потому что англичанин, делающий чемодан, по отлично сделанному чемодану предлагает другим судить о себе. Он гордится высоким званием мастера-ремесленника, хранит и ценит секреты мастерства, бережет свою торговую марку. Русский, делающий чемодан, отнюдь не считает себя чемоданщиком. Наоборот, он говорит: «Посмотрите, как поэта заставили сидеть согнувшись в три погибели и делать чемодан! Вот я сейчас вам покажу, как из меня чемоданщика делать. Сделаю я вам сейчас чемодан, который полностью отразит ту боль, которую я испытал, оказавшись, против воли своей, в чемоданном производстве, и тот позор, который должно испытать общество, заставившее меня чемоданами заниматься. Я поэт, претят мне эти чемоданы: я только о поэзии и думаю, и хоть стихи я не пишу, писал бы, если б только меня чемоданы делать не заставили. Ну ладно, я на самом деле даже грамоту не знаю, но по крайней мере мои чемоданы плохи и меня не назовешь презренным чемоданщиком. Вот если бы сделать чемодан, в который можно весь Кремль упаковать, тогда, пожалуй, и я бы такой распрекрасный чемодан вам сделал, а чемодан, в который баба будет одежду складывать, — это уж увольте!»

С практической точки зрения, это означает, что в России работа должна быть менее структурированной, более творческой, чтобы в процессе работы люди могли каким-то образом выразить свою индивидуальность.

Следующее свойство бога — способность создать за шесть дней весь мир, а потом на день седьмой отдохнуть себе спокойно. Возьмем западного человека. Он распахал участок, посадил яблоневое дерево, окучил землю, ухаживает за деревом, поливает его. Полгода ожидает урожай, потом его собирает. Такое поведение отражает конкретный подход к проблеме отсутствия яблок. России такой подход чужд. Русские предпочитают проводить время на лежанке, мечтая о том, как возник бы на этом месте целый сад и как можно было бы собрать очень много яблок да всех ими накормить.

Мысль о том, чтобы встать с лежанки ради одного дерева и производить в течение продолжительного времени последовательные действия по его выращиванию, кажется русскому совершенно дикой. Для тысячи деревьев одновременно он бы встал, но так как посадить и окучить их будет трудно, нужно поднабраться силенок, отдыхая на лежанке. Как ни вспомнить русскую сказку про чудо-богатыря, который 33 года на печи лежал, а дракон пришел — он как взял дубину, убил дракона и героем стал. Мы видим эту сказку, свершающуюся вокруг нас каждый день, и интерпретировать ее очень просто: на лежанке 33 года богатырь действительно лежал, а потом так напился, что и дракона увидел и почудилось ему, что он дубину взял.

А немец дракона убивать не хочет. Он на лежанке не лежал: он уже и яблоньку посадил, и палочку себе вытесал, и может теперь этой палочкой от яблоньки козу отогнать. А русский 33 года лежит: готовится взять дубину стопудовую. Так как яблоньки у него нет — не посадил, то козу ему отгонять не надо. А была бы тысяча деревьев, был бы и дракон, нужна была бы и дубина стопудовая. Но тысячи деревьев пока нет, вот и дракона нет, не нужна и дубина — лежи себе на лежанке: хорошо!

В России то, что реально происходит, совершенно не принимается во внимание, важна лишь цель. Решили, например, построить общество, основанное на братстве. В процессе строительства убили половину своих братьев и сестер. Но это ничего, ведь строили-то общество, основанное на братстве, значит все было правильно. А то, что не построилось оно, так у России всегда проблемы с исполнением: это только с мечтой нет проблем. Опять как у бога: вон что он понастроил, а задумал-то ведь, наверное, хорошо. Ну, а раз идея хорошая была, почему бы не дать коммунистам еще один шанс: ведь половина братьев и сестер до сих пор неубитая ходит, пусть во второй раз и строят общество, основанное на братстве.

Те же, кто фокусируют внимание на самом процессе, пытаясь обсуждать, почему все-таки половина населения оказалась уничтоженной, чужды русскому человеку. Его интересует, почему идеал не воплотился, почему братство не создалось. Видно, надо было еще полежать на лежанке и подумать. Сам же процесс строительства и его эксцессы интересны лишь немецкому историку. Русскому, как Родион Раскольников доказал, главное теорию проверить.

Во время выборов 1996 года Зюганов набрал практически половину голосов избирателей. Безусловно, это не было бы возможным ни в какой другой стране, учитывая, что история коммунистической партии широко обсуждалась и стала известна абсолютно всем. Но партии Зюганова не надо извиняться за десятки миллионов трупов: это же просто издержки процесса. Надо просто сказать: «Эх, такой идеал пропадает грандиозный! В первый раз, как у нас водится, немножко неправильно строили, давайте попробуем во второй». И половина населения принимает этот аргумент именно потому, что привыкла яблони сажать, лежа на лежанке.

Это отношение к реальности позволяет увидеть еще одну особенность нашей цивилизации: русские могут спокойно жить в совершенно беспорядочном материальном окружении. Вот, например, одна женщина объясняет, как добраться до ее квартиры: «Когда войдешь в лифт, нажми на кнопку, на которой написано 18». Сколько, вы думаете, этажей в ее доме? Как минимум, восемнадцать? Неправильный ответ. Она живет на пятом этаже 9-этажного дома: просто в ЖЭКе не нашлось кнопки с этим номером. Стоит ли говорить, что это единственная страна в мире, в которой пятый этаж указывается кнопкой «18»? Это происходит потому, что в России процесс не имеет значения, важна только цель: «Добрался же?» — говорит эта женщина, открывая входную дверь. А почему добрался? Потому что есть у русского человека то божественное знание, которое помогает ему объективную реальность (в данном случае номер 18) просто игнорировать. В других странах отношение к окружающей реальности более серьезное, и жители восприняли бы эту кнопку как издевательство. Почему? Потому что они считают себя людьми без божественного знания, и номер на кнопке лифта воспринимают буквально.

Автор «Зияющих высот» Александр Зиновьев, который прошел Великую Отечественную войну летчиком-штурмовиком, писал о пистолете Макарова, что из этого пистолета с десяти метров в кошку не попадешь. Однако если летчику надо застрелиться, этот пистолет никогда не откажет. Кроме того, он так солидно сделан, что им можно при случае и гвоздь забить. Так что пистолет Макарова — это типично российское изделие. Оно универсально (то, что богу понравится), но по своему основному назначению неприменимо.

Такое отношение к реальности хорошо видно по тому, как русские составляют договоры. На Западе договор заключается между «сторонами», в нем перечисляются все обязанности сторон, а также предусматриваются все конфликтные ситуации. Для подписания и исполнения контракта «сторонам» совершенно не обязательно быть в дружеских отношениях, но после его исполнения они не становятся врагами. Русский контракт стремится ответить на вопрос: «Вася, ты друг мне или нет?» Глобальная идея дружбы здесь важнее конкретной и жестко лимитированой реальности бизнеса, и нарушение договора рассматривается как подлое предательство, которое можно искупить только кровью. В результате один из партнеров оказывается на кладбище, а другой (хотя и значительно реже) — в тюрьме.

Преступления в России часто совершаются по доброте душевной. Если тебе хамят, то для того, чтобы ты лучше понял и в следующий раз лучше знал. Бьют и убивают тебя из чувства жалости. А деньги отнимают — это тебе наука. Тем более, что тебя считают не человеком, а богом, и посему ты можешь стерпеть любое издевательство. Это такая игра: после расстрела тебя обязательно реабилитируют.

Разница между Россией и Западом состоит в том, как люди формулируют свои желания. На Западе начинают с того, что достаточно хорошо, а потом стараются это еще улучшить. Сначала человек строит хороший дом, потом, учтя свои ошибки и приобретя опыт, — следующий дом, получше. Привлекательность такого подхода в том, что никто не пытается сразу достичь идеала, построить что-то божественное. Человек признает, что он лимитирован в своих возможностях. Но в действительности-то человек создан для чего-то великого, так как же сделать так, чтобы его стремления были достойны его высокой миссии?

На Западе люди планируют свои поступки под человеческий размер, довольствуются достигнутым и делают следующий шаг. Задумал человек построить домик — построил его и живет в нем. Теперь следующий шаг: пристроить к своему дому крыльцо. На Западе наверх пытаются залезть по лестнице, и у этого подхода есть как плюсы, так и минусы.

Русские же начинают с абсолюта, с самого большего из того, что может подсказать их воображение. Вместо того чтобы построить обычный дом, они мечтают о громадном дворце. Но пока дворца нет, нужно же где-то спать. Поэтому они строят времянку и поселяются в ней. Русский человек мечтает о дворце и поэтому годами или веками не улучшает свою времянку.

Казалось бы, западный человек поселился в своем домике постоянно, но на самом деле — временно, потому что его жилище все время совершенствуется, превращаясь в большой солидный дом. Русский человек думал, что он поселился во времянке ненадолго, до постройки дворца, но времянка становится его постоянным жильем.

И это не все. Какой бы дом у западного человека ни был — либо его самый первый, маленький домик, либо дом уже получше, с крыльцом, а то и с башенкой — у него нет конфликта со своим жильем. Поэтому западный дом так чисто прибран. Русский же, мечтая жить во дворце, но живя во времянке, вступает в страшный психологический конфликт со своим жильем, и этот конфликт выражается в том, что русский загаживает свое жилье, показывая себе и всему миру, что это жилье для него временное и что он оказался в нем случайно.

Все мы сталкивались с вандализмом в подъездах наших домов и вокруг них. Это и выжженные кнопки лифта, и написанные на лестничной площадке неприличные слова, и грязь и неустроенность во дворах. Это происходит потому, что психологически русский человек не позволяет себе поверить в то, что это и есть его дом. Как может бог, личность, достойная дворца, тот, для кого закон не писан, жить в таком неприглядном месте? Это временно, это просто шутка, игра, в которую я играю. В России рядом со звонком больше не пишут фамилии владельца, а под фамилией никогда не пишут профессии, даже если она почетная, как, например, врач или юрист.

Не может русский человек и поверить, что вокруг него расстилается его страна — Россия. Таков у нас и закон. Ведь закон — это просто чистота нашего подъезда. Мы делим подъезд с соседями, и подъезд — это общая часть нашей квартиры, место встреч с другими. Закон имеет ту же функцию, что и подъезд: закон, это то, что мы используем вместе, то пространство, куда мы выходим из запертых частных квартир. Мы отделяемся от нашей лестничной клетки бронированными дверями, зажимаем нос от царящего там запаха, пишем там на стенах матерные слова. А на Западе на лестницах ковровые дорожки.

Мы строили Дворец Советов с самой большой статуей Ленина наверху, построили лишь котлован (бассейн «Москва»), но храм Христа Спасителя взорвать все-таки успели. Зато сегодня в Москве очередь на получение муниципального жилья реально составляет сорок пять лет. Итак, Россия — это цивилизация времянок, цивилизация людей, ориентированных на величие. Что такое величие и какое место величие занимает в человеческой цивилизации?

Чем человек отличается от обезьяны? Он исследует окружающий мир, устанавливает причинно-следственные связи и может ответить на ряд вопросов: «Так это или не так, правильно это или неправильно, так должно быть или нет?» Поиск правильности и порядка в мире порождает некое эстетическое, а не просто логическое, восприятие мира, которое можно назвать чувством красоты. Красота — это эстетическое удовлетворение от того, что все устроено не просто правильно, а даже более правильно, чем человек рассчитывал. Красота — это сюрприз от того, что мир еще лучше, чем ты его себе представлял. Вот человек смотрит на закат солнца, и закат оказался еще более красочным, чем человек ожидал. Тогда он может сказать: «Закат солнца сегодня был красивым». Первый шаг — это понимание красоты.

Следующий шаг. Человек начинает думать: «Как же сделать так, чтобы в моей жизни было больше красоты, как мне стать достойным красоты?» Очевидно, надо что-то делать с собой. Воспринимать красоту невозможно без внутренней чистоты, внутренней гармонии. Если человек очистился, то есть подготовил себя к восприятию красоты, можно сказать, что он честный и что у него есть честь. Человек чести постоянно готов к восприятию чего-то лучшего, более достойного, более высокого — готов к восприятию красоты. Честь — это внутренняя чистота, заработанное достоинство. Слова «честь» и «честность» — однокоренные, но слово «чистота» созвучно им, наверное, не случайно.

Так как красота превосходит ожидания и расширяет горизонты, она ориентирует человека на рост и развитие: у того, кто открыт восприятию красоты, стандарты того, что хорошо и правильно, все время возрастают. Конечно, мы говорим не об отдельном человеке, а об общем уровне культуры, не о том, что сегодняшний поэт будет превосходить Пушкина, а о том, что такие общественные устои как, например, крепостное право или абсолютная монархия, казавшиеся нормальными раннее, сегодня уже нормальными не кажутся. Так человек достигает величия. Величие — это готовность и адекватность высочайшему стандарту добра и красоты.

Итак, эволюция проходит три этапа: Красоту, Честь, Величие.

Русский человек подсознательно следует этой логике, и это самая привлекательная черта русской цивилизации. Однако трудности, которые встречаются на этом пути, человек зачастую преодолеть не в состоянии. Среди русских встречается много сломленных людей: они не желают жить нормальной «буржуазной» жизнью, но не могут и добиться величия. Вот почему в русской жизни, в русской цивилизации есть место не только подвигу, но и страданию и самоуничтожению. Западная же цивилизация сознательно сужает амплитуду того, чего человеку «следует» достичь, хотя (и это очень важно) при этом и не ставит никаких специальных ограничений.

На Западе было и есть много великих людей, но не потому, что общество призывает их быть великими, а потому, что общество не мешает им быть теми, кем они хотят быть. И уж, конечно, никто открыто не стремится обрезать им крылья, что является отличительной чертой русской цивилизации. Русская цивилизация думает о величии больше западной, и потому быстрее идентифицирует и уничтожает человеческий потенциал. Западная цивилизация многих выскочек прозевала, а некоторых и разрешила и даже испытывает благодарность к ним. Они любить умеют не только мертвых. Прогресс цивилизации зависит от того, насколько выскочка может проскочить без разрешения, а значит зависит и от моральных и независтливых соседей.

Когда человек стремится достичь величия, это может привести к двойственным результатам: «либо пан, либо пропал». Совсем иное дело, когда величия пытается достичь целая цивилизация. В России была создана самая большая империя, произошла самая кровавая революция. Но коллективное стремление к величию противоположно индивидуальному стремлению к величию по своим результатам. Стремление к красоте перерождается в примитивную крестьянскую «справедливость», в недостижимый и губительный идеал «равенства». Стремление к чести перерастает в коллективную попойку, когда вопрос «Ты меня уважаешь?» заканчивается мордобоем. А величие переходит в виртуальную реальность социалистического государства: в магазинах нет хлеба, но гражданин летит в космос.

Стремление к величию, достижение его сразу, как его достигает Бог, а не человек, является не только привлекательной, но похоже и уникальной чертой российской цивилизации. На Западе желание достичь красоты перешло в русло буржуазного уюта, честь опустилась до требования быть законопослушным гражданином, а вопрос о величии просто снят с повестки дня. Теперь на Западе государство не ожидает, чтобы гражданин защитил женщину, на которую напали бандиты. Его законопослушность ограничивается звонком в полицию. А между тем честь — это все-таки нечто большее, чем примитивная буржуазная самодостаточность, а настоящего величия невозможно просто достичь упорной работой. Чтобы достичь величия, нужно перепрыгнуть через себя.

Однако история России показала, что на сумасшедшем стремлении к абсолюту невозможно построить человеческую цивилизацию. Лучше вообще не отдавать детей в музыкальную школу, чем учить их на Моцарта. Необходимо приобрести нормальный масштаб, прекратить увиливать от конкретных дел, прикрываясь «громадьем» задач. Россия должна стать буржуазной европейской страной, и, с этой точки зрения, распад СССР был счастьем для России. Если какая-то задача слишком велика, ее надо уменьшить до выполнимых размеров, а затем выполнить. Россия должна перестать быть страной невыполнимых планов и превратиться в страну одной, десяти, а потом и ста небольших, но решаемых и решенных задач.

Русская экономика и русский национальный характер могут быть описаны в нескольких словах: желания всегда непомерно большие, экономика базируется на зависти, закон и персональные отношения интерпретируются в любую сторону, неформальны и мягки.

Еще одно важное ключевое слово для описания русской культуры — технология. Что это такое? Технология — это строго формализованная последовательность действий, направленных на достижение какой-то цели.

Технология бывает и социальная. Например, существует юридический принцип презумпции невиновности. Теперь рассмотрим следующую цитату из ведущей столичной газеты: «Сегодня была изнасилована несовершеннолетняя К. В связи с этим преступлением был задержан некто З. Подонку 20 лет». Так вот, до суда, З. — не «подонок», а всего лишь «задержанный» или «подозреваемый». Интересно, какой процент моих читателей сейчас подумал: «Да как он смеет защищать тех, кто несовершеннолетних насилует?» Ну что ж, тогда еще раз: я защищаю технологию судопроизводства, а подозреваемых защищаю от суда Линча.

Уникальность российской цивилизации в том, что российское общество абсолютно отрицает технологию. Если английский или американский закон базируется на прецеденте, который строго соблюдается в каждом аналогичном случае, то российский закон в идентичных случаях умудряется прийти к совершенно разным решениям. Более того, такой подход поощряется: это называется «подойти с пониманием, с душой».

Отвержение технологии российской цивилизацией хорошо описано в рассказе Николая Лескова «Левша». Напомню его содержание.

Как-то раз англичане подарили русскому царю механическую блоху. Блоха, которую можно было рассмотреть только в микроскоп, пускалась в пляс и посему представляла собой великолепный образец инженерно-механического мастерства. Как только царь увидел блоху, он решил найти русского мастера, который бы превзошел англичан и доказал, что русские умельцы еще лучше. После долгих поисков мастер был наконец найден.

В Англии такой мастер жил бы в Лондоне и ходил бы в шелках и дорогом кафтане, но в России он жил в захудалой деревеньке и ходил в рваном армяке. Причина такой бедности и неизвестности Левши должна быть нам очевидна. Если ты настоящий мастер в России, тебе приходится скрываться от завистников, и как только ты заработаешь на дорогой кафтан, завистники придут и сожгут твой дом. Поэтому логично, что мастер Левша жил там, где он жил, и носил то, что носил, — иначе его бы уже в живых не было. А этот мастер, видно, и совсем великим был, у него даже имени не было: из-за глубокой конспирации звался он просто Левша, эдакий Бродский в ссылке или переводчица таджикских стихов Ахматова.

Ну хорошо, отдал царский курьер Левше блоху и спрашивает: «А что ты с ней сделаешь?». Левша и отвечает: «Тут подумать надо, я с ней чего-нибудь да сделаю». Это «чего-нибудь» очень хорошо раскрывает подход Левши к работе. Слава Богу, что этого разговора английский мастер не слышал, а то с ним бы инфаркт случился еще до того, как Левша к блохе прикоснулся: очевидно, что пляшущая механическая блоха имела пять томов технической документации и потребовала десяти лет конструкторской работы.

Царский курьер предлагает Левше микроскоп, но Левша с презрением его отвергает: «Зачем мне этот ваш мелкоскоп, у меня глаз и так пристрелямши». Даже тут он показывает, с каким презрением относится к технологии, в том числе и к технологии общепринятого языка.

Естественно, когда Левша возвращает блоху царю, она уже больше не пляшет. Когда же царь в ярости дает Левше здоровенного пинка (что тоже очень принято в России), выясняется, что Левша подковал блоху и на каждой подковке еще и имя свое написал. Вес подковок не был принят в расчет, и тонкая английская машинка больше не работает.

Что же Левша сделал с блохой? С одной стороны, подковав ее без микроскопа и написав свое имя на каждой подковке, он достиг практически невозможного. Надо быть сверхчеловеком, богом, чтобы обладать такой ловкостью рук и зоркостью, и в этом Левша намного превзошел англичан, чья ловкость и зоркость — человеческие.

С другой стороны, Левша не принял во внимание инженерные расчеты англичан, и теперь блоха уже не пляшет. Итак, Левша испортил блоху, и это тоже следует отметить как результат презрения Левши к технологии.

Мы видим божественный «подвиг», выражающийся в том, что блоха была подкована без всяких инструментов и приспособлений. Мы также видим полное презрение к кропотливому труду, который пошел на изготовление танцующей блохи: блоха испорчена одним взмахом божественной лапы Левши.

История с Левшой типична, и поэтому неудивительно, что такие истории происходят и сейчас. Например, однажды я видел установленный на московском заводе сверхточный швейцарский токарный станок, который был полностью компьютеризирован и на котором можно было работать только в белом халате, строго контролируя наличие пыли в помещении. Однако из-за того, что станок был компьютеризирован, он также мог выдавать информацию о том, сколько времени на нем работали, а сколько уходило на перекуры и треп. Поэтому не прошло и недели, как на станок уронили большую кувалду. Так что потом детали снова приходилось обтачивать на станке, сделанном в 1903 году.

В России ценят и уважают мастерство, но понимается оно не так, как, например, в Японии. В Японии мастерство передается из поколения в поколение как наследство, и человек считает себя носителем или рабом этого мастерства. Ремесленник принимает на себя обязательство перед той традицией, которая была передана ему и которую он передаст дальше. В России же самое важное — это несбыточная и не могущая сбыться мечта, и поэтому умение что-то делать не должно перекрывать эту мечту, ведь тогда мечта покажется слишком мелкой, а человек — недостойным человеческого (читай — божественного) звания.

Какая машина лучше: Мерседес или Жигули? Жигули, конечно. Чем превратила волшебница тыкву в золотую карету для Золушки? Простой волшебной палочкой. Чем жабу превратили в прекрасного принца? Одним низкотехнологичным поцелуем. И летали волшебники тоже не на Боинге, а на старом ковре-самолете. Так вот русский бог заставляет ехать даже жестянку, которую представляют из себя Жигули, а немецкому человеку для передвижения необходим действительно способный еэдить Мерседес.

К простому трудяге, не поднимающему головы от своей работы, в России относятся с жалостью, хотя именно этот тип человека кажется достойным глубокого уважения в Японии или Германии. В России говорят: «Нужно быть хорошим человеком, а все остальное придет». Что же это такое — «быть хорошим человеком», если «все остальное» еще не пришло? Надо иметь невыполнимую мечту, надеяться на чудо, а все остальное — неважно.

Если попытаться представить российскую иерархию ценностей, на первом месте будет находиться великая несбыточная мечта, затем дружба, мастерство и лишь потом деньги. А вот долг, добросовестный квалифицированный труд в список необходимых качеств практически не входят; более того, обладателю этих качеств еще придется доказывать окружающим, что он достоин с ними выпить.

Чем же русские заменяют презираемую ими технологию? Смекалкой. Если в американской армии один солдат изучает танк, а другой сидит перед компьютером, то русский солдат получает от сержанта приказ подмести казарму. Чем же ее подмести: веника нет, совка тоже нет. Значит, нужно набрать веточек и смести мусор в собственную фуражку, пользуясь козырьком в качестве совка. Русская смекалка — это не тренировка ума или форма искусства, а следствие отсутствия ресурсов и желания сделать веник для себя и для других солдат, уверенность, что богам, представшим в обличии рядовых, будет «по приколу» подметать сор в фуражку, а потом надевать ее на голову.

И последнее. Когда пол подметен веточками, а мусор собран в фуражку, пол чистым не бывает. Поэтому русская смекалка всегда находится в конфликте с качеством выполненой работы. С другой стороны, если бы волшебники летали на Боинге, а не на ковре-самолете, то не было бы и чуда.

Протестанты уверены, что душа человека развивается лишь в процессе созидательной работы, то есть путь к духовному совершенству лежит через упорный, добросовестный, производительный труд. Яблоко, хранящее тепло рук крестьянина, есть проявление его души, которую крестьянин развил, приблизил к Богу трудом, затраченным на выращивание этого яблока. Конечно, духовное развитие проявляется не только в вещах, но и в отношении к людям, в словах и действиях. Но что лучше выражает отношение к людям, чем продукт твоего труда?

В Японии сделан следующий шаг на этом пути: там самурайский меч, выкованный кузнецом, важнее самого кузнеца, то есть кузнец выражает себя через свое изделие.

На Западе изделие все время стараются усовершенствовать: оно — зеркало души, того, кто его сделал. Поэтому вещи становятся все лучше и совершеннее. Они удобны в пользовании и сделаны не просто технически компетентно, а с любовью и добротой. Вещи не просто выполняют свою функцию: они красивы и вызывают восхищение.

Русские же уверены, что к духовному совершенству приводят не достижения и созидательный труд, а страдания, преодоление испытаний и трудностей.

Какая-то логика в таком подходе безусловно есть. Если ты альпинист, то ты не хочешь, чтобы на вершину горы тебя доставил вертолет. Иисус Христос показал свою божественную натуру не тем, что у него был самый большой Мерседес: он позволил простым смертным себя распять.

Если западный святой — это прежде всего человек добрый, русский святой — это мученик. Русские считают смешным, что душу можно развить, работая над какой-то финтифлюшкой. Если на Западе и дизайнер стульев может быть возвеличен и боготворим, у нас даже Мересьев не святой, потому что он все-таки выжил.

С точки зрения русских, если вещи, которыми человек владеет, облегчают ему жизнь и навевают благодушие, то когда же он будет страдать, какие же он будет преодолевать препятствия, как же он будет совершенствовать свою душу? Поэтому в России попытки улучшить благосостояние человека воспринимаются с подозрением.

Протестанты воспринимают материальное благополучие как благословение Божье: ведь это результат тяжелого и успешного труда. Человек, достигший материального благосостояния, не будет завистником и разрушителем. Он сможет помогать другим, передавать им свой трудовые навыки, станет достойным членом общества, отстаивающим свои права и умеющим их защитить.

В России духовным считался человек, не имеющий ничего. Мы уже отмечали, что русская земля выглядит так, как будто на ней никто не живет, а только бродят из конца в конец какие-то странники. В России считается, что только отсутствие собственности дает человеку свободу. Дескать, человек не привязан ни к чему и может думать только о Боге. И опять к человеку применяется стандарт, применимый только к Богу. Человеку нужно есть, и голодный человек будет думать не о Боге, а о куске хлеба. Где же ему этот хлеб вырастить? Ведь у него нет ни земли, ни плуга.

Материальное благосостояние предоставляет человеку возможность творить. Например, наличие ручки позволяет писать, а ее отсутствие не дает такой возможности. Бедность же — это только свобода убежать, да и то, если беглец скопил на кусок хлеба и на ботинки. Для русских материальный достаток создает опасность как для души, так и для свободы. Спасибо завистникам: они, увидев твой достаток, тебя не только свободы, но и самой жизни захотят лишить. Трагедия России в том, что здесь зависть принимается за доброту, за попытку спасения заблудшего.

В России считается, что бедный свят, потому что лишь только он не порождает у соседей зависти. А на Западе сказали бы: «Ничего себе, хороши соседи! Давайте лучше сделаем так, чтобы в каждой семье было изобилие, и таким образом уничтожим зависть раз и навсегда».

На Западе человека, обладающего некими материальными благами, не будут лишать свободы и жизни из-за того, что он ими обладает. Напротив, считается, что материальные блага обеспечивают и охраняют свободу, а иметь свободных и независимых сограждан — это хорошо. Таким образом, на Западе материальные блага не просто «есть»: ими еще и можно без страха пользоваться.

Утверждение, что обладание материальными благами отдаляет человека от Бога и поэтому аморально, что только их отсутствие может дать полную свободу, является идеальной идеологической подоплекой зависти и нежелания работать. Если человек избегает развращающего влияния материальных благ, что может быть более морально, чем безделье и лень? И как можно приблизить соседа к Богу быстрее, как можно быть к нему добрей, чем просто спалить его дом: много добра он не спасет и пойдет себе, босой и свободный, в поисках духовности.

Предположим, человек работает бесплатно. Интересно ему работать, вот он и работает — абсолютно бесплатно. Это вообще какое-то извращение: ему, видите ли, нравится работать, он ищет удовольствий именно там, где мог бы найти страданье. Не близок к Богу такой человек. А кто же близок? Тот, кому работа причиняет одни страдания, то есть, согласно русской теории, работая, он растет духовно. Он делает то, что ему в тягость, что он ненавидит. И делает он это бесплатно, чтобы нельзя было сказать, что страдание окупается деньгами. А кто это такой, чтобы и работал, и воротило бы его от этой работы, и денег бы не платили? А это и раб, и крепостной, и каторжник, и зек, и колхозник, и не получающий в «демократической» России годами зарплату шахтер и тот, кто заработал, да налоговая «наехала».

Хозяева живут в роскоши, а работники — в бедности. Но ведь благословляют не самих себя, а других. Хозяева благословляют простой народ на жизнь моральную, а сами готовы принять на себя гнев Господень. В России рабство дожило до двадцать первого века, потому что, исходя из этой логики, обращать людей в рабство и быть рабом оказалось морально. Россияне получили правительство воров и убийц, которые при этом очень заботятся о духовности простого народа.

С момента введения христианства на Руси ни на день не прерывалась традиция рабства. Но это и хорошо: рабы в России не хуже Симеона Столпника свою плоть истязали, а значит, были (хоть и насильно) устремлены к тому, что в России считается духовностью.

На Западе призыв Христа любить ближнего своего как самого себя. с воспринимается с готовностью. Люди научились любить и уважать себя (прежде всего надо научиться любить и уважать себя!), а потом с уважением и пониманием относиться к своему ближнему. В России себя надо не любить, а подвергать страданиям, а ближнего также не любить, как самого себя. Поэтому любовь к ближнему в западном понимании термина «любовь» проявляется подпольно, как грех или производственный брак. В XX веке нас крепче всех любил по-русски Сталин, а в ответ мы любили его. Лишь недавно мы поняли, что нас по-русски любил еще и Гитлер: изрядно дал он нам пострадать. Вот Русское Национальное Единство, патриоты русские наши, и любят Гитлера, так приблизившего нас к Богу.

Немцы считают хорошо сделанные изделия признаком духовного подвижничества. Действительно, если вещь сделана с любовью, пользование ею передает любовь, вложенную в нее создателем, и тем самым позволяет другим людям приблизиться к Богу. В России же такая вещь — восстание против Бога: ведь эта вещь упростит жизнь человека, навеет на него благодушие. А как же «Христос терпел и нам велел»? Поэтому немецкий «Мерседес» тебя везет, а под русскими «Жигулями» ты сам лежишь с гаечными ключами, весь в масле.

Более того, если вещь доделана до конца, доведена до ума, завершена — это грех. Ведь человек трудился, страдал, приносил себя в жертву ради своего духовного развития. А тут вдруг — работа закончена. Завершение работы, а вместе с ней и страданий означает отказ от продолжения духовного подвига. Не хочу я больше страдать — ведь теперь у меня есть эта финтифлюшка. Это чувство точно отражено Пушкиным: «Миг вожделенный настал: окончен мой труд многолетний. Что ж непонятная грусть тайно тревожит меня?»

Настоящий русский продукт должен быть каким-то образом не закончен и должен нести на себе очевидные следы страдания его создателя. Поэтому русские так любят громадные и неструктурированные проекты: они никогда не могут быть закончены и никогда не проходят безболезненно.

Возьмем, например, такую низкотехнологичную вещь, как забор. Русский покосившийся дырявый забор свидетельствует о том, что за ним живет человек высокодуховный. Во-первых, в таком заборе всегда есть дырочки, глядя в которые завистливые соседи могут убедиться, что во дворе нет ничего, кроме двух полуголодных куриц. Смешно предположить, что русский мужик не может поставить нормальный забор, ведь он даже Жигули чинит. Просто дырявый забор свидетельствует: не заборщик я презренный, и от соседей мне скрывать нечего, а уж как я страдал, забор свой строя!

То же можно сказать и о дорогах. Если дорога ровная и прямая, можно без приключений по ней ехать, и тебе уже не захочется петь: «Эх, дороги, пыль да туман, холода, тревоги да степной бурьян». А как перевести на немецкий язык выражение «Эх, дороги»? «Спасибо тебе, дорога, за то, что ты так хорошо испытала мое терпение и умение переносить трудности»? В Германии такую песню не поймут.

В России важен не результат труда, а его процесс. Идет дядя Ваня мимо своего полуразвалившегося забора и думает: «Надо бы подновить забор, уж двадцать лет стоит разваленный…». Не починить раз и навсегда, а именно подновить, а то мечтать не о чем будет. А как объяснить немцу, что значит «подновить», то есть «начать, но ни в коем случае не доделать до конца»?

В протестантской этике абсолютно идеально сделанный продукт — это как бы воплощенная молитва. Человек показывает Богу совершенное творение и говорит: «Взгляни на то, что я создал, я достиг предела своих возможностей». Если Христос сойдет на землю, то немец, выйдя из своего блестящего «Мерседеса» (заработанного честным упорным трудом), покажет его Богу как венец своей трудовой деятельности. Русский же вылезет из-под своих полуразобранных «Жигулей» и, вытирая руки о фартук, скажет: «Видишь, страдаю, как Ты приказал. В трудах добываю хлеб свой и материальное ставлю ниже духовного. Кто ж это ржавое корыто, на котором мне приходится ездить, поставит выше духовного?»

Примеров этому очень много. Возьмем хотя бы знаменитое полотно Иванова «Явление Христа народу», хранящееся в Третьяковской галерее. Во-первых, это огромный холст. Во-вторых, на этом холсте есть явная ошибка: не того цвета тень от плаща. Перед нами истинно русская картина: и по масштабам, и по незавершенности, и по сюжету. Нарисовал бы Иванов тень от плаща правильно — и картина была бы завершена, обрела бы свои границы, а так она навсегда осталась бескрайней. Кто знает, что Иванов еще хотел бы пририсовать?

Другой пример — это идеально исполненные пасхальные яйца, сделанные в России Карлом Фаберже. Доказательство налицо: в России в тот момент были все необходимые технологии и возможности для производства, таких яиц, но создал их Карл Фаберже, человек не русский.

Отметим, до какой степени русским проектом было строительство коммунизма. Мне возразят: «Как же так, ведь коммунизм стали строить сразу, не лежа на лежанке 30 лет?». А это одно и то же. Или сто лет планировать, или делать сразу, без всякого плана. К необъятному заданию иначе не подойдешь.

Итак, труд научил немца производить все, что угодно, а русского — терпеть все, что угодно. С точки зрения бизнеса, это различие может быть использовано следующим образом. Теоретическая проблема любой сложности может быть успешно разрешена русским ученым. Рационализаторское решение тоже может быть с успехом найдено. Русским необходимо живое отношение к работе, наличие нестандартных ситуаций и какой-то увлекательной, желательно недостижимой, цели. Тупая работа (скажем, на конвейере) здесь не очень подходит. Русский рабочий всегда хочет оставить какую-то свою метку на изделии, а при массовом производстве это означает брак.

В русской культуре страдание — это ценность и цель, к которой мы стремимся, и которую всегда готовы щедро даровать друг другу. В этом между нами и Западом есть непроходимая пропасть непонимания. В апреле 1945-го американцы и англичане знали, что Берлин превращен в крепость, и поэтому они не хотели его брать. Мы тоже знали, что Берлин превращен в крепость и поэтому брали его без подготовки, к празднику 1-го Мая, ценой жизни сотен тысяч солдат, погибших за день до Победы. Взяли — и отдали половину Берлина западным союзникам.

Эта глава читается довольно трудно, но она является самой важной, и без нее книгу просто невозможно понять. Здесь нет никаких специальных терминов, но описан некий процесс, который надо проследить с начала и до конца, читать не отвлекаясь.

Коммунистическая революция не была революцией отдельных индивидуумов: это была революция объединенных масс, как подтверждает само ее название. Поэтому мы начнем обсуждение с коммунистического периода, рассматривая, как взгляд на мир одного человека отличается от взгляда на мир членов коллектива.

Есть два метода оценки ситуации, в которой находится человек:

• он может сравнить свою сегодняшнюю ситуацию со вчерашней,

или

• он может сравнить свою ситуацию с ситуацией, в которой находятся окружающие.

Этот метод имеет следующие характеристики:

1. Для того, чтобы произвести такое сравнение, необходим всего один человек.

2. Этот человек знает о существовании времени: о том, что такое «сегодня» и что такое «вчера».

3. Если человек понимает, что такое время, это означает, что он может видеть не только материальные объекты, но и объекты, которые с течением времени развиваются и меняются. Например, он может видеть живые существа не просто сиюсекундно, как их видит кошка, а в изменении и развитии. Кошка знает своего хозяина, но она не может подумать: «Сегодня он выглядит веселее, чем вчера. К чему бы это?» Она «мыслит» только в мгновенных категориях: веселый, злой.

4. Для того чтобы исследовать изменения, произошедшие со вчерашнего дня, нужно иметь память. Наличие памяти и понятия времени дает человеку возможность думать.

5. Человек помнит свою вчерашнюю ситуацию и сравнивает ее с сегодняшней или с воображаемой ситуацией. В результате этого сравнения он имеет возможность что-то изменить. Для этого человек нуждается как в свободе, так и в возможности определить, было ли это изменение хорошим или плохим. И тут мы говорим не только об очевидных изменениях типа «вчера была рыба, а сегодня нет рыбы», но и о внутреннем мире человека. Вчера у него была одна картина мира, а сегодня — другая. Выбирая между двумя картинами мира, он неизбежно приходит к некоей теории правильности, предпочтительности, допущения, применяет категории хорошего и плохого. Сравнения могут быть не только физические: «рыба лучше мяса». Если у человека есть память, он может сравнивать и абстрактные ситуации, приходя к заключениям типа: «Лучше нарисовать дерево зеленым, чем красным» или «Добрый лучше злого».

6. Анализируя изменение ситуации от вчерашнего дня к сегодняшнему, человек формирует некую систему предпочтений, а значит и метод достижения того, что он предпочитает, то есть определенный метод самоуправления и его движущие силы — характер и мораль. Если кошку бить, она будет злой или запуганной, а если относиться к ней по-доброму — она тоже ответит добротой. Кошка обучаема, но у нее механическая память, и она не может запомнить и проанализировать свое поведение и изменить его волевым действием. Она не может подумать: «Я была слишком доброй, а теперь буду злой». Человек же может сказать себе, что поступать одним образом лучше, чем другим. Он ведет с собой внутренний диалог. Этим он организует свои мысли в некую систему, которая управляет его поведением, то есть вырабатывает его характер. Этот диалог можно назвать моральным, потому что он стремится дать ответ на вопрос: «Как мне лучше?»

7. Если мы говорим, что человек ведет внутренний диалог, то язык, на котором он ведется, развивается под влиянием этого диалога, обеспечивает возможность ведения такого диалога. Это должен быть не просто язык команд и названий, типа «опасность!» или «иди сюда!», но язык, который может меняться, развиваться и выражать абстрактные идеи, то есть, язык, который живет. Язык — это средство общения группы людей, а мы обсуждаем отдельно взятого человека, но противоречия тут нет. Да, человек живет в обществе, но при этом помнит и анализирует свою жизнь, размышляет, что лучше для него. Язык не мог бы развиться если бы человек не вел на нем внутреннего диалога: слова «опасность» или «иди сюда» есть и у птиц, но сказать «красивая, добрая птичка» они не могут, так как отсутствие внутреннего диалога лишило их возможности выработать абстрактные понятия.

8. В процессе внутреннего диалога человек приходит к неким выводам и начинает искать возможность поделиться результатами своих размышлений с другими. Если можно вести диалог с самим собой, можно вести и разговор с другими. И слово «разговор» здесь очень важно: язык животных создает лишь «физическую реальность» которую, как камень, невозможно изменить. Если вожак стаи кричит «опасность», то члены стаи не думают «вот трус» или «наплевать»: никакая модификация этого сообщения невозможна. В результате разговора, обмена взаимоизменяющими мнениями, выясняется, что у каждого человека накапливается уникальный опыт, существует отличный от других взгляд на жизнь, вырабатываются собственные методы обобщения и осмысления жизненного опыта, и этот опыт может быть передан другим. В итоге, каждая личность оценивается как уникальный участник общечеловеческого процесса познания. Отсюда всего один шаг до утверждения: «Убивать или даже просто игнорировать, притеснять человека нельзя. Его опыт не повторит никто, наш совместный проект по осмыслению окружающего мира будет обеднен — все человечество пострадает, если какой-то один человек не примет участия в обсуждении». Уважать и принимать каждого таким, какой он есть — это большой шаг вперед. Еще более значительным шагом вперед является утверждение, что общество само должно создать условия для максимального развития талантов и способностей каждого. Человек чувствует себя нужным обществу, и он окончательно формулирует для себя уникальный и важнейший концепт — свое «я».

9. Вернемся к внутреннему диалогу, который человек ведет, оценивая свое меняющееся положение в мире и пытаясь понять, что хорошо, а что плохо. Безусловно, человек живет в обществе, которое само любит указывать, что хорошо или плохо, но ситуация каждого человек уникальна, и оценить ее человек может только сам. Для этого и существует внутренний диалог. Но для диалога нужны двое. Кто же они? Один участник — это, безусловно, «я» данного человека, а кто же второй? Второй — это нечто, под влиянием чего он может изменять свое мнение, модифицировать и оттачивать свои мысли, подвергать их критическому анализу, а также находить решения. Животное может «принять решение», но оно не может проанализировать свою «мысль», отнестись к ней критически. У человека внутри находится как бы посторонняя субстанция, некий анализатор, с которой он и ведет внутренний диалог. Если животное хочет есть, оно ест, а если человек хочет есть, он вспоминает про диету. Так как человек один, а эта субстанция находится либо внутри него, либо в постоянной связи с ним, то, безусловно, это не физическая, а духовная, то есть воображаемая, субстанция. Пытаясь понять, что это такое, человек приходит к таким понятиям как «Бог» и «душа». Диалог с этой нематериальной субстанцией происходит с помощью языка, и поэтому необходимо, чтобы язык был адекватен этому диалогу. Поэтому этот язык должен иметь возможность изменяться, развиваться и выражать абстрактные идеи. Так как этот язык рожден во внутреннем диалоге с тем, что человек никогда не видел и никогда не сможет описать, этот язык использует живые и метафизические термины даже для описания неживых объектов. Слова «травка» или «солнышко», не говоря уже о словах «правда» или «красота» — эти слова просто невозможно представить себе в языке животных. Уже человек каменного века понимал, что найденный им кусок корня может быть не только похож на быка, но и символизировать быка. Это могло случиться только потому, что человек привык к абстракциям, мысленно беседуя с кем-то, способным оценить его как бы со стороны. Появляется искусство: возможность художника передать другому человеку чувство и настроение. Искусство может быть и абстрактным, так как человек вполне способен вообразить то, чего в картине «нет». Таким образом по отношению к материальному миру воображаемый мир человека, мир его мыслей и чувств занимает более важное место. Через Бога и красоту человек приходит и к понятию «вечность», поклоняется жизни и пытается вдохнуть ее даже в неодушевленные предметы. Так, интерес к себе, стремление развить и осознать себя приходит к своему логическому завершению.

10. Внутренний диалог будет бессмысленным, если человек не возьмет на себя ответственность за выбор того, что для него хорошо и отвержение того, что плохо. Для того, чтобы отделить хорошее от плохого, а затем решительно и сознательно выбрать для себя хорошее, необходим внутренний контроль, который называется совесть. Так человек начинает жить по совести, стараясь выбирать хорошее и отвергать плохое. В этом случае уже можно говорить о появлении характера, то есть о предсказуемой и понятной линии поведения.

11. Все, о чем мы сейчас говорили, происходит внутри человека, и поэтому во всех этих процессах другие люди не нужны.

12. Выбор означает наличие альтернативы, и человеку, который выбирает свой путь, необходима свобода и независимость и человек начинает требовать их от общества. Но если общество дает человеку свободу и независимость, то решения, которые он принимает, являются его собственными, и человек уже не может обвинять в своих неудачах других, то есть вынужден взять на себя персональную ответственность за свои поступки и их результат.

13. Такой метод позволяет создать то, чего вчера не было. Происходит развитие, изменение и рост, а значит в знании есть незаконченность: ведь развитие и изменение всегда приносят с собой неизвестные ранее факты, а ситуация меняется. Человек собирает данные, проверяет и обобщает факты, создает теорию и делает на основании теории предсказания будущих событий, но он никогда не может быть уверен в правоте и в полноте своего знания. Этот принцип лежит в основе науки. В социальном плане принцип неуверенности и незаконченности открывает путь к необходимости периодически узнавать политическую волю народа, к росту и развитию в экономической и социальной сфере, то есть государственному устройству демократического типа. Демократия — это государственное устройство, при котором каждый человек признается уникальным, но ни один не признается всезнающим.

14. Теперь, когда мы ввели такие термины, как «независимость» и «возможность свободного выбора», понятия демократии и уникальности каждого человека, мы можем задать вопрос: «А где же в этом процессе другие люди?» Общение, происходящее при внутреннем диалоге, может происходить и с другими людьми. Если я спрашиваю у себя, что хорошо и что плохо, я могу спросить это и у другого человека; если у меня есть совесть, контролирующая мое поведение и мой выбор, я могу попросить совета и у другого человека. Иными словами, внутренний диалог приводит человека к отношениям, которые базируются на взаимном уважении, дружбе и любви.

15. Человеческая жизнь может быть представлена как процесс, во время которого человек пытается выбирать между хорошим и плохим. Назовем такой метод определения собственной ситуации индивидуальным и отметим, что он направлен на рост, то есть вертикально. Его также можно назвать Путем Созидания.

Этот метод имеет следующие характеристики:

1. Для того, чтобы произвести такое сравнение, необходим по крайней мере еще один человек или группа людей.

2. Так как положение людей с течением времени меняется, сравнение имеет смысл только когда мы рассматриваем какой-то определенный момент и жизнь как бы остановлена. В эту секунду у тебя 20 рублей, а у меня 5. Мы можем зафиксировать этот момент и сделать вывод, что «у тебя больше», но это сравнение имеет смысл только в данный момент: вчера у меня было 3005 рублей, да я купил телевизор. Итак, для того, чтобы сравнивать положение двух людей, нужно зафиксировать момент, то есть остановить время. Мы должны договориться, что существует только та секунда, когда мы производим сравнение. Для того чтобы остановить время, надо просто заявить, что будущее непременно будет светлым, а прошлое … ну, оно было революционным, то есть превратить в некую картинку прошлое и будущее, убить их.

3. Остановка времени означает, что человек, использующий такой метод сравнения, не может адекватно воспринимать реалии, которые развиваются и меняются. Но живой человек может как изменяться сам, так и менять свою ситуацию. Как же это воспринимать? Единственный способ — это запретить или предотвратить изменения, представить человека, да и любой другой объект, обладающий свойством изменяться, как неживой. Есть несколько способов достичь этого. Если человека убить, количество рублей, которыми он располагает, уже больше не изменится. Другой способ — это заменить всю многообразность человеческих характеров и ситуаций несмываемым и неизменным ярлыком, таким, например, как «кулак». Заметим, что кулак остается кулаком даже когда у него отнят тот признак, который сделал его кулаком — его хозяйство. То есть, та секунда когда он хозяйство имел и оказалась для него моментом остановки времени.

4. Для того, чтобы провести сравнение, человеку уже не нужна память, однако он должен быть членом группы, положение всех членов которой в данную секунду было бы известно. Возможность самовольно изменять собственную ситуацию должны быть членам группы запрещены.

5. Внимание каждого члена группы направлено не на себя, а на других. Время остановилось, никто не помнит своего прошлого и не может контролировать будущее. Человек не видит собственной ситуации, не может обдумать и улучшить ее. Вместо этого он может изменить ситуацию окружающих, хорошо видную и понятную ему. Изменяя ее в худшую сторону, он может добиться иллюзии улучшения собственной ситуации. Например, стояли двое на бережку, один столкнул другого в воду и думает: «Раньше я просто стоял на бережку, а теперь еще и не тону».

6. Для того, чтобы сравнение имело смысл, члены группы должны иметь возможность изменять ситуацию каждого. А это означает, что каждый член группы должен лишиться всех средств защиты от влияния группы на него. Однако потеря средств самозащиты уже не воспринимается человеком как потеря, потому что собственная ситуация ему безразлична и себя он видит лишь глазами других. Единственное, что член группы может сделать, это спросить у группы, как она расценивает его в данную секунду, то есть каков его сегодняшний ярлык. Ярлык для члена группы очень важен: это, его ниживое «лицо», то, чем его считают. Член группы может активно работать для получения положительного ярлыка, и главное здесь — это слиться воедино с желаниями группы и обеспечить их неукоснительное исполнение. Работа над собой, в результате которой член группы уничтожает в себе те качества, которые мешали бы ему подчиниться воле группы, называется выработкой социальной морали.

7. Для того, чтобы функционировать в таких условиях, нужно разработать совершенно особый язык, язык, который позволяет мгновенно распространить какую-то одну идею (обычно принимающую форму лозунга) среди всех членов коллектива. В этом случае мы имеем дело не с языком, который меняется и развивается, а с языком фиксированных картинок, известных как лозунги или клише. Картинки остаются неизменными, пока коллектив не сменит одну картинку на другую. Приведем пример. Слово «еврей» вызывает различные чувства, эмоции и ассоциации. Можно говорить о евреях в историческом плане, в религиозном, в культурном, можно также вспомнить тех евреев, которых ты знал. Мы видим, что это слово многопланово и неоднозначно, за ним скрывается целый мир. Теперь возьмем другое слово, которое в принципе описывает то же самое, что слово «еврей», — слово «жид». Может ли один жид быть лучше, добрее, интереснее другого жида? Конечно, нет. Тут ни о какой многоплановости речь не идет. Для того чтобы выразить все, что означает слово «еврей», нужны многотомные труды, но слово «жид» полностью выражает все то, что нужно знать о евреях, а также и то, как с ними нужно поступать. Жид — это еврей, потерявший все свои персональные и временные характеристики, но приобретший ярлык, в данном случае ярлык ненависти. Жид предстает только как обезличенный объект уничтожения. Сравним, например, фразы «Что ты собираешься делать завтра?» и «Наша цель — коммунизм». Тема у этих фраз одна — будущее. Но на первый вопрос может быть множество различных ответов, каждый из них персональный, живой, человеческий, и напрямую связанный со временем. Вторая фраза — заявление о том, что у миллионов людей вдруг появилась одна единственная, но никому не понятная цель. Зачем жить, если твоей целью вдруг стало то, до чего ты не доживешь и чего ты не понимаешь? Зачем иметь память, зачем следить за временем если будущее уже определено? Это ли не смерть?

8. О развитии индивидуальной морали здесь не может быть и речи: взгляд направлен от себя, а время остановлено. Вместо индивидуальной морали развивается совершенно другая мораль, социальная. Если индивидуальная мораль неизбежно приводит к выводу, что убивать человека плохо, то сторонники социальной морали могут обвинить члена расстрельной команды в том, что он плохо стреляет, поскольку такая неряшливая работа создает больше работы для других членов взвода расстрельщиков. Мы видим, что группа людей, объединенных сравнительной социальной моралью, — это не просто несколько человек, оказавшихся вместе, а совершенно особое сообщество людей, которое называется коллектив. Главное усилие коллектива направлено на то, чтобы каждый его член уничтожил в себе персональную мораль и принял мораль социальную, выработанную коллективом, как свою собственную. Таким образом, член коллектива теряет собственную свободу и может существовать только как часть коллектива. Усилия каждого теперь направлены на то, чтобы усилить свою связь с другими членами коллектива, а значит, реально минимизировать свою свободу. Следовательно, желание иметь личную свободу тоже уменьшается.

9. В своих попытках описать то, что является живым или относится к духовной сфере, язык, разработанный в рамках этого метода, использует материалистические, «неживые» термины. Но как бы ни казался этот язык материалистическим, на самом деле он является абсолютно мистическим. Такие слова, как «коммунизм» или «жид», в действительности имеют лишь мистический смысл. Для антисемитов, картавый жид был уже изгнан и почти придушен, как вдруг им оказался даже Ельцин, сибиряк с раскосыми глазами, так что насмарку пошла вся борьба. Мистическая сущность этого языка становится понятна как только мы осознаем, что лозунги рождает не человек, а коллектив, то есть, социальное образование, состоящее одновременно из всех и из никого и этим весьма напоминающий некое божество. В искусстве этот язык называет себя материалистическим и реалистическим. Однако, во время голода появляются колхозные нивы, полные зерна, и мы видим высокого, красивого Сталина и доброго, веселого Ленина — совсем не реалистическое отображение реальности. Главным свойством такого языка является желание остановить время, поэтому он неотвратимо влечет человека к поклонению смерти, вселяет желание превратить все то, что живет, изменяется и развивается в неодушевленный объект. Тут опять вспоминается Мертвый Вечно Живой. Так отказ от себя, нежелание контролировать собственную жизнь и выработать собственную картину мира приводит к своему неизбежному результату — смерти, возможной даже и в условьях продолжения физического существования.

10. Член коллектива безоговорочно подчиняется мнению коллектива. Так каждый член коллектива становится безымянной и взаимозаменяемой его частью. Личность пропадает, а взамен на социальной арене появляется другое действующее лицо — коллектив, социальный организм со своими законами, алгоритмом поведения и целями. Быть чем-то отличным от других считается аморальным. Внутри коллектива происходит процесс постоянного сравнения. Каждый член коллектива, не имея возможности заглянуть в себя, пытается, всматриваясь в лица других, выясняснить, не видят ли они в нем чего-то уникального, что необходимо как можно скорей уничтожить в себе. Постоянно работая над уничтожением собственной индивидуальности, член коллектива совершает некое ритуальное самоубийство. У него уже нет души, а значит, он — неодушевленный.

11. Член коллектива понимает, что он ничего не определяет, что все точно так же произойдет и без него. Если наперед известно, что голосование будет единогласным, в зале можно и не находиться. Теперь любое обвинение, выдвинутое коллективом, эквивалентно признанию тебя виновным: действительно, не выделив человека из толпы, обвинить его невозможно, а если коллектив все-таки сумел указать на определенного человека — это значит, что он чем-то отличен от других, а посему виновен. Сталинские суды или суды красных кхмеров никогда никого не освобождали, а наказания были самые жестокие: ведь теперь ничто не мешает коллективу убить какого-то из своих членов, так как он тут же может быть заменен другим, абсолютно таким же. Человек исчезает, остается одно, совершенно особое действующее лицо — коллектив.

12. Вместо чувства персональной ответственности за свои поступки член коллектива несет ответственность только за то, чтобы мгновенно и без колебаний подчиниться мнению коллектива. Персональная ответственность заменяется социальной ответственностью, то есть ответом на вопрос «Насколько быстро и безоговорочно данный член коллектива подчинился исходящему от коллектива приказу?» Теперь главной движущей силой является идеология коллектива, которая определяет поведение любого его члена во всех социально значимых аспектах. В обмен на повиновение, член коллектива навсегда освобождается от персональной ответственности за свои поступки, а с тем и за свои личные неудачи и поражения, получая право заявлять, что причина его личных бед и поражений находится вне его.

13. Люди создают коллектив сами, казалось бы, с мелочи — из чувства зависти и боязни личной ответственности за свою судьбу. Время останавливается, и народ, количественно уменьшаясь, продвигается по кишкам всяких ГУЛАГов, Афганистанов и БАМов, к заднему проходу Идеологического Рая, единственному месту, откуда, кажется, пробивается слабый свет. Но когда сплоченный коллектив восторженных единомышленников наконец, как бы это поприличней сказать, выводит остатки народа на свет Божий, сам мгновенно испарясь, оказывается, что никакого Рая там нет, и потрясенные люди спрашивают друг у друга: «Да как мы этого монстра создали?» А так и создали, с помощью мощнейшей энергии зависти и страха.

14. Вместо того чтобы находиться в поиске того, что хорошо, и отвергать то, что плохо, член коллектива живет тем, что коллектив назначает хорошим, и верит, что то, что назначено плохим, вскоре будет окончательно побеждено. Задачей члена коллектива является не отделение хорошего от плохого и выбор хорошего, а простое подчинение. Жизнь человека становится статичной, и отношения членов коллектива базируются на зависимости, зависти и страхе. В этой ситуации дружба и любовь только мешают самосохранению и должны быть спрятаны от коллектива.

15. Жизнь становится статичной и выходит из-под контроля человека. Стремление к разрушению и прекращению жизни, к уничтожению альтернатив, становится непреодолимым. Человек жаждет смерти: он распевает «и как один умрем» или носит череп на фуражке. На костях строится что-то великое и ужасное, но это “великое” страшно боится даже одного живого человека и исчезает как мираж, с первым же неединогласным голосованием. Я назову такой метод определения собственной ситуации коллективным и отмечу, что он является горизонтальным по своей направленности. Поскольку этот метод базируется на сравнении и самоотрицании, его также можно назвать Путем Зависти.

Вот таблица ключевых понятий вертикального и горизонтального метода.

В дальнейшем мы будем использовать слово «вертикальный» для обозначения всех терминов, имеющих отношение к первому методу осознания собственной ситуации. Слово «горизонтальный» мы будем применять к терминам, относящимся ко второму методу. Мне кажется, это намного понятнее, чем использование общепринятых терминов, которые не различают горизонтальный и вертикальный подходы.

Рассмотрим слово «религия». Я предлагаю употреблять это слово только по отношению к мировоззрению, которое базируется на вертикальном взгляде на жизнь, призывает к саморазвитию, самодостаточности, внутреннему росту и укрепляет главенство духовного над материальным. Таким образом, слово «религия» не будет применяться ни к одному учению, которое ведет к созданию коллективов и принятию их членами горизонтального взгляда на жизнь. Точно так же я предлагаю применять слово «идеология» только при политическом обосновании тех систем, которые приводят к созданию коллективов, то есть организаций, появление которых влечет за собой уничтожение человеческой индивидуальности. Философское обоснование вертикальных по своей сути обществ я предлагаю называть не «идеологией», а «мировоззрением» или «системой идей».

Возьмем для примера моду. Стремление человека самовыражаться через одежду является вертикальным. Но заявление о том, что тот, кто одет иначе, чем мы, автоматически является врагом, очевидно, принадлежит к идеологии. Поэтому показ мод — это искусство, а прохождение солдат с одним и тем же выражением лиц, подчеркивающим одинаковость их шинелей, марширующих (а не идущих) в ровных колоннах — идеологический ритуал.

Давайте определимся с терминологией: в основе создания сталинских теорий лежала марксистско-ленинская идеология, а в основе создания американской демократии лежала не идеология, а философия, религия или система идей.

Из нашего описания горизонтального и вертикального взглядов на жизнь становится очевидным, что каждый из этих взглядов создает свою собственную реальность, полностью отличную от другой.

Для того чтобы понять логику развития современной России, нам нужно понять коммунистическое общество — ту реальность, из которой современная Россия вырастает. Коммунистическое общество было от начала и до конца создано горизонтальным взглядом на жизнь. Мы должны изучить коммунистическое общество таким, каким оно было, изучить изнутри, не используя понятия вертикально-ориентированного мира, в котором мы сегодня живем.

Наше описание двух взглядов на жизнь показало, что существуют три пары противоположных по смыслу базовых терминов, которые отличают один взгляд на жизнь от другого. Эти пары таковы:

1. Живое — Неживое.

2. Личность — Другие личности.

3. Будущее — Прошлое. (Или время — остановившееся время).

Теперь мы имеем возможность построить трехмерную систему координат. Одна ось представляет собой переход из «живого» в «неживое». Другая — от «личности» к «другим личностям», третья — от «будущего» к «прошлому». Чем тогда является наше трехмерное пространство? Оно вбирает в себя весь внутренний мир человека, все пространство человеческой мысли, всю человеческую цивилизацию.

Три оси разделяют духовную среду обитания человека на восемь октантов. Каждый октант определен тремя лучами, пересекающимися под прямым углом. И каждый октант может быть назван. Немного воображения, и читатель поймет, почему я дал октантам такие имена. В конце книги находится Приложение, в котором назван каждый из углов, составляющих октанты. Зная названия углов, понять названия октантов становится еще проще.

Мы имеем восемь октантов:

1. Другие личности, живое, будущее — “Человечество”

2. Другие личности, живое, прошлое — “Цивилизация”

3. Другие личности, неживое, будущее — “Производство”

4. Другие личности, неживое, прошлое — “Коллектив”

5. Личность, живое, будущее — “Жизнь”

6. Личность, прошлое, живое — “Знание”

7. Личность, будущее, неживое — “Разум”

8. Личность, неживое, прошлое — “Смерть”

Интересна также и точка пересечения трех осей. Я назвал ее Точкой Дзен. Действительно, та центрированность, срединность, которую ощущает последователь учения Дзен, полностью соответствует этой точке. Мудрец Дзен не связан ни со своим прошлым, ни со своим будущим. Его разум пуст, но он полностью открыт окружающему миру. Он свободен от идей других людей и от их мнения о себе. Он радуется жизни и спокойно принимает смерть. Он достиг единения с самим собой.

Итак, в принципе мы можем интерпретировать каждый поступок человека с девяти точек зрения. Восемь дают октанты и девятую — Точка Дзен.

Теперь остановимся на двух главных октантах. Эти октанты диаметрально противоположны: октант, составленный лучами «другие, неживое, прошлое», — октант, который называется «Коллектив», и октант, составленный лучами «личность, живое, будущее», который называется «Жизнь». Эти октанты являются главными потому, что они представляют собой либо первый, либо второй метод осознания ситуации.

Ученые, изучающие мозг, установили, что одно полушарие ответственно за сочинение стихов, другое — за движения руки. Можно предположить, что наши восемь октантов и Точка Дзен находятся в мозгу человека. Отдельный человек или целое общество, такое, например, как в США, которое развивается по первому варианту, целиком находится в вертикальном октанте «Жизнь». Отдельный человек или целое общество, такое, например, как в Северной Корее, использующие горизонтальный метод, находятся в горизонтальном октанте «Коллектив».

Для того чтобы лучше ориентироваться в этих октантах, еще раз обратимся к нашей иллюстрации. Каждый октант состоит из трех углов, которым также можно дать названия. Октант «Жизнь» — «личность, живое, будущее» —состоит из следующих трех углов:

1. личность, будущее — угол “завтра”

2. личность, живое — угол “человек имеет права и возможности”

3. живое, будущее — угол “созидание”

Поэтому весь октант называется «Жизнь».

Октант «Коллектив» — «другие, неживое, прошлое», имеет три следующих угла:

1. “другие, прошлое” — “делай так же, как другие”

2. “другие, неживое” — “распредели между всеми”

3. “неживое, прошлое” — “все погибли”

Вот почему весь октант называется «Коллектив».

Мы можем расположить данную личность в октанте «Жизнь», если мы замечаем, что:

а) возможность действовать по собственному усмотрению превалирует над необходимостью делать так, как другие;

б) потребности и права отдельной личности важнее, чем желание распределить товары между всеми, а уникальность личности и ее индивидуальность важнее требования подходить под некий социально установленный шаблон;

в) индивидуальный рост и развитие играют большую роль, чем социальные ограничения, накладываемые обществом.

Итак, любой поступок может быть оценен с двух точек зрения: идеологической (горизонтальной) и индивидуальной (вертикальной), он может быть созидательным (или разрушительным), либо в одном, либо в другом октанте, причем в противоположном октанте он вероятно будет иметь противоположный смысл. Возьмем ГУЛАГ: с вертикальной точки зрения, это было уничтожение российского народа, а с горизонтальной точки зрения, это было создание советского народа.

Рассмотрим группу солдат, которые должны расстрелять осужденного. Первый солдат может думать о своем новом ремне, второй о том, чтобы напиться, третий —испытывать сильную симпатию к осужденному. Но это описание их чувств с индивидуальной или вертикальной точки зрения. Но дело в том, что в данный момент солдаты находятся в горизонтальном октанте и знают, что, отказавшись стрелять, они сами будут сурово наказаны. Поэтому в горизонтальном измерении нам совершенно не важно, что каждый из этих солдат думает. Они могут симпатизировать приговоренному к смертной казни, но данном случае это никак не проявится: мы слышим команду «Пли!» и видим мертвое тело. А будь эти солдаты в вертикальном октанте, они бы разбрелись кто выпивать, а кто ремень чистить.

Итак, анализируя социальную ситуацию, мы должны прежде всего задать себе вопрос: «В каком из двух октантов она находится, то есть, по каким правилам она проходит, индивидуальным или социальным.» Склониться над раненым можно по двум причинам: чтобы оказать первую помощь или чтобы украсть его кошелек, и путать этии причины не следует.

Можно привести и другие примеры. Узнав о голоде на Украине в 1932 — 1933 гг., на Западе смогли предложить только одно объяснение: недостаток еды, плохой урожай. Но урожай в 1932 году на Украине был замечательный. Просто Сталин хотел избавиться от украинского крестьянства, которое он считал потенциальным противником режима. Хлеб и семена, конфискованные у несчастных людей, были проданы за границу. С горизонтальной точки зрения все было сделано правильно: и потенциальных врагов уничтожил, и продал не съеденный ими хлеб. Объяснять это событие как будто оно произошло в индивидуальном октанте просто некорректно. Да, люди, мыслящие в индивидуальном октанте, знают, что случилось, но причины и объяснения этого поступка надо искать в другом октанте.

Вот Клинтон бомбит Югославию и ждет, когда же Милошевич сдастся, когда ему станет жалко людей и мосты. А что если Милошевич любит Смерть и только свою Власть над Жизнью желает сохранить? Что если не может Милошевич придумать себе памятника лучше, чем гора трупов албанцев и сербов? Слышу, как мне говорят: «Ой, сербов-то зачем, ну ладно — албанцев, но он же сербский патриот!» Неверно. Ни Гитлер, ни Сталин, ни Пол Пот не были патриотами своих народов: они просто были верховными жрецами культа смерти, потому что только мертвые имеют всего поровну и голосуют единогласно.

Если мы вернемся к первому методу осознания собственной ситуации, мы увидим, что этот метод, базирующийся на развитии личности и индивидуальности, налагает на человека большие обязанности: ему нужно думать, формировать себя, заниматься созиданием. При этом, если результаты будут неудовлетворительные, обвинять в провале он сможет только себя.

Нам просто сказать: выработай собственную мораль, возьми на себя персональную ответственность, развивай и создавай свой характер. Но может ли каждый человек действительно следовать этому? Вопрос остается открытым.

Горизонтальный метод осознания собственной ситуации ставит перед нами другую проблему. Этот метод позволяет людям максимально упростить свою жизнь, так как он лишает их возможности самостоятельного действия и самостоятельной мысли. Без разрешения коллектива собственную ситуацию улучшить просто нельзя. Если у человека вдруг появилось собственное мнение, тоже ничего страшного: его нельзя высказать, и это мнение в большинстве случаев затухает. Но проблемы все-таки есть: непонятно, зачем приходить на собрание, на котором все голосуют единогласно, и зачем жить, если, с точки зрения коллектива, ты точная копия соседа.

В каждом обществе, во всем мире, мы встречаем людей, которые развили в себе либо вертикальный, либо горизонтальный подход к оценке собственной ситуации. При этом все равно в человеке существует как первый, так и второй подход, и они находятся в состоянии постоянной борьбы.

Мы знаем, что в некоторых человеческих объединениях, в некоторых странах, при некоторых политических системах либо один, либо другой взгляд доминирует. Если в США в обществе преобладает идея персональной ответственности, предпринимательства, независимости, то в Северной Корее мы видим идеальное воплощение второго метода. Если мы направим антенну радио на Америку, мы услышим, как Америка разговаривает миллионами голосов, если же мы поймаем радио Северной Кореи, мы услышим лишь голос лидера, прерываемый бурными аплодисментами тех, кто еще жив.

Как же получилось, что в XX веке в некоторых обществах горизонтальный подход смог полностью вытеснить вертикальный, и целые общества были построены лишь по горизонтальному методу?

Логическим завершением вертикального подхода, его полным воплощением является понятие идеального существа или идеального состояния духа. Это абстрактное существо совершенно свободно от человеческих нужд, порождающих зависть, а также от страха за собственную судьбу — то есть свободно от двух чувств, которые способствуют выбору горизонтального подхода. Это идеальное существо называется Бог. Бог свободен от человеческих нужд, слабостей и ограничений и духовно связан с каждым человеком, в какой бы ситуации человек ни находился. В христианской, иудейской и мусульманской религиях (хотя не всегда в том, как люди эту религию исповедуют), Бог безусловно представляет вертикальные ценности. Каждый человек может установить собственную связь с Богом по мере того как он развивает в себе вертикальные ценности, наиболее полным воплощением которых является Бог. Таким образом люди, все еще находясь на земле, собираются вместе как бы посредством Бога.

Если изобразить это графически, каждый человек может быть представлен в виде луча, направленного вверх. Все лучи собираются в одну точку, которая и есть связующее звено, собирающее всех людей в единое целое.

Наше описание общества, построенного на вертикальном подходе, показывает, что такое общество будет продуктивно и созидательно. Но члены общества по-разному участвуют в созидательных и производственных процессах, и результаты их труда различаются между собой. Поэтому одно из свойств такого общества — неравенство, способное порождать зависть, дающую импульс к горизонтальному подходу. Как же вертикальный подход справится с импульсами, порождающими зависть? Это становится возможным благодаря осознанию идеи Бога. Люди, живущие по вертикальному методу, сами создают и развивают свой характер, занимаются созидательным трудом, видят и ценят красоту. Поэтому они неизбежно приходят к осознанию существования Того, Кто создал на Земле нечто неизмеримо более полное и прекрасное, чем то, что могли бы создать люди. Хоть все мы слабы и тщеславны и пнуть ближнего своего, особенно если он талантлив, конечно, хочется, все равно можно сказать, что творец относится к творцу с уважением, пониманием и любовью (даже если он это тщательно скрывает). А завистник — наоборот, относится к созиданию (и посему и к творению рук Божьих) с разрушительной яростью (хоть внешне бывает и вежлив).

Наше описание горизонтального метода убедило нас в том, что главный объект разрушительной ярости завистника — всегда он сам, поэтому завистник в жизнеутверждающего Бога не верит: ему не за что благодарить Создателя. Завистнику нужен Бог который уничтожает все живое.

А если последствием выбора вертикального метода является осознание существования Создателя, каждому живущему по этому методу становится ясно, что никакие поступки человека не делают его сравнимым с Богом. Зависть становится бессмысленной, и те, у кого больше материальных благ, уже не кажутся врагами. Действительно, зависть — это полностью антирелигиозное чувство, потому что если человек завидует тому, кто имеет на сто рублей больше, то логичнее было бы для него завидовать Богу, который совсем ни в чем не нуждается.

Но завистник ненавидит Бога-Создателя не из-за того, что Он не дал завистнику достаточно денег или власти. Удовлетворить завистника невозможно, так как его проблема не в отсутствии объектов, которыми ему хочется обладать: завистник ненавидит Бога за то, что Создатель дал ему жизнь, а он не знает, как ее построить.

Духовным самосовершенствованием бедный человек может заниматься так же, как богатый. У каждого есть собственные духовные и материальные достижения, и это делает сравнение ситуаций, в которых находятся люди, бессмысленным: рубли, которыми владеет каждый, можно сосчитать, но духовный мир каждого человека измерить невозможно. Поэтому коллектив и оказывает такое мощное давление на духовный мир каждого: не должно быть ничего, что невозможно было бы сравнить и уравнять.

Итак, вертикальный подход ведет к осознанию идеи Бога. Но Бог есть и при горизонтальном подходе, есть и Создатель, и идеал духовного развития, и объединитель людей. Мы скоро вернемся к этому вопросу.

Как человек, развивающийся по вертикальному методу, существующий как бы сам по себе, становится членом общества, как он выполняет законы общества, как может он сожительствовать с другими людьми? Цель такого человека — самодостаточность, основанная на собственном труде и собственном духовном развитии. Если основные нужды человек удовлетворяет сам, его роль в обществе уже не базируется на требовании взять что-то у других: она прежде всего основана на требовании обеспечить свободное саморазвитие.

Есть возможность свободного развития — есть и продуктивный, радостный труд; будет такой труд — будут и результаты; будет духовный рост — будут и собственные мысли; будет гармония с Божьим миром, основанная на душевном братстве Созидателей, — будет и красота; будет красота — будет и счастье — радость, не основанная на несчастье других. А если все это есть — есть и толпа завистников с самыми разнообразными орудиями пыток. Ведь все-таки человек не живет один.

А это значит, что человеку, желающему идти по пути развития и созидания, нужен забор из прав, которые могут защитить его от завистников.

В развитых демократических странах к забору индивидуальных прав приделывают пол социальной поддержки. Самое главное — это отсутствие потолка (то есть, отсутствие препятствий для индивидуального роста), а что касается пола социальной защиты — его либо государство, либо сами граждане создадут всегда.

Социализм разрушает забор индивидуальных прав, обещая прочный пол социальной поддержки. Но мы знаем, что в тоталитарном государстве голод — самая обычная вещь. В действительности горизонтальная линия закона проходит не под ногами у людей, а над их головами. У каждого есть гарантия не от голода, а от того, что ему не дадут добиться персонального успеха. (Помните, как даже диссертация по физике начиналась словами «Благодаря историческим решениям XXIV Съезда КПСС…», так что настоящий автор открытия указывался в первой строке, и оно отнюдь не было личным успехом диссертанта.) Получается, что прав нет, а голову заставляет пригибать низкий потолок запрещений (если не гробовая доска). А если потолок низкий, то и пол опускается все ниже, пока не исчезает совсем.

Заметим, что если отсутствие потолка, то есть закон-забор, обеспечивает рост в индивидуальном октанте (люди становятся богаче, имеют больше прав), то закон-потолок обеспечивает социальный рост (при абсолютном обнищании народа появляется все больше танков и знамен).

Если ориентация вертикальная, закон есть отделение от других людей. Если ориентация горизонтальная, закон есть отделение как от земли, так и от Бога.

Тот, кто строит правовой забор вокруг себя, также строит этот забор для других. Об этом надо постоянно помнить, потому что в России принято путать права и привилегии. Права даются всем людям одинаково, и поэтому тот, кто добивается прав для себя, автоматически добывает их для всех остальных. Рассмотрим следующий пример: в университет южного американского штата Миссисипи когда-то был принят один негр, и он посещал занятия под охраной, а теперь равные права на образование имеют все чернокожие. Отсюда вытекает еще одна важная особенность: права — это не подачка, их надо сформулировать для себя и добиться в борьбе.

Если общество состоит из людей, считающих себя достойными человеческой жизни и понимающих, что для создания такой жизни необходимо иметь права, которые защищают созидательную работу и свободную мысль, то эти люди создадут вертикальные законы, то есть построят забор из индивидуальных прав, способных защитить каждого человека.

Главный принцип вертикального общества состоит в том, что его законы в целом идентичны тем законам, которые отдельный гражданин, живущий по вертикальному методу, установил бы сам для себя. В вертикальном обществе гражданину не нужно скрываться от общества, потому что граждане, все вместе и каждый в отдельности, вырабатывают законы, идеальные для всех, кто не хочет чужого.

Законопослушное общество не есть общество, в котором много полицейских. Сколько бы полицейских ни было, общество, состоящее из людей, желающих нарушить закон, никогда законопослушным не будет. Законопослушное общество — это то, в котором люди глубоко осознают справедливость и важность существующих законов и посему готовы подчиняться им по тем же причинам, по которым утром они хотят завтракать, то есть для граждан эти законы есть осознанная жизненная необходимость. В этом случае люди будут стремиться создать такую систему законов, которая будет приспособлена к нуждам все большей части общества и чьей целью будет максимальное освобождение духовного и созидательного потенциала каждого человека.

Говоря о поддержке закона гражданами, надо отметить, что горизонтально ориентированное общество тоже может построить такую систему законов и создать такую атмосферу, при которой все граждане будут с огромным энтузиазмом исполнять эти законы, чувствуя, что исполнение законов эквивалентно их физической потребности. ХХ век продемонстрировал, что горизонтальный подход тоже можно довести до своего логического завершения, превратив страну в груду пробитых черепов и оставив в живых (если такое слово к ним применимо) лишь несколько выживших из ума престарелых руководителей.

Предположим, у моего соседа есть «Волга», а у меня — «Запорожец». Мы оба можем ездить на работу, но его машина намного лучше моей, я завидую, и мне плохо. Что же мне делать? Наконец меня осенило: продам-ка я свой «Запорожец», найму хулигана, и он эту «Волгу» сожжет. Теперь сосед мой на работу будет ходить пешочком, а я на оставшиеся деньги велосипед куплю. Проеду с ветерком мимо бредущего по обочине бывшего владельца «Волги», и будет мне очень приятно.

Мы видим, что я улучшил собственную ситуацию по сравнению с ситуацией соседа, но это произошло лишь благодаря уничтожению ресурсов: я уничтожил и его «Волгу», и свой «Запорожец», оставшись только с велосипедом. Нельзя забывать и про еще одного очень важного участника — бандита, который сжег «Волгу» и получил львиную долю от стоимости моего «Запорожца». Теперь всему нашему двору придется считаться с этим бандитом, которому я показал, что бандитизм может приносить деньги. Мы видим, что мое поведение было рационально с горизонтальной точки зрения, и оно принесло мне большое удовлетворение. И уж наверное, это не единственный пример, когда люди так поступают.

Конечно, история на этом не заканчивается. Бывший владелец «Волги» нанял того же бандита, и этот бандит отнял у меня велосипед и дал мне такого пинка, что теперь я хожу с палочкой. А очень скоро бандит на заработанные деньги покупает себе «Мерседес».

Почему победил бандит? Потому что история здесь не про то, кто на чем ездит, а про насилие, выражающееся в претензии на частную собственность другого, и так как бандит изначально занимался насилием, он и победил.

Если идеология основана на идее перераспределения, откуда же разрушение? Есть ли здесь противоречие? Теперь мы понимаем, что завистливый человек не только смотрит на других с завистью, но и сам выступает в качестве объекта зависти. Завистник должен быть осторожен, чтобы не пострадать от зависти других. Его целью становится не получить, а уничтожить то, что перераспределяется. Целью гонителей Пастернака отнюдь не было опубликование его стихов под своим именем и тем более не написание стихов лучших, чем те, которые писал Пастернак: они стремились к тому, чтобы он перестать писать, к тому, чтобы снизилась планка качества. Завистник способен нанести катастрофический урон, но всегда хочет казаться скромным.

Чудесным проявлением такой скромности был закрытый распределитель брежневских времен. Конечно, Брежневу, при его неустанной борьбе за мир, можно было установить зарплату и в миллион рублей, и тогда, приходя покупать продукты, он мог бы платить сколько угодно. Но такое богатство сделало бы его объектом зависти. Поэтому Брежнев жил очень скромно. Он приходил в закрытый распределитель, где мог купить икру по 4 рубля за килограмм, или севрюгу по 76 копеек. Действительно, как может являться объектом зависти тот, кто покупает такие дешевые продукты?

Почему фараон заставлял людей строить пирамиды? Ведь пирамиды не приносят никакой пользы. Я думаю, что приказав строить пирамиды, фараон специально уничтожал труд и ресурсы чтобы максимизировать свою власть над людьми. Действительно, пирамиды служат доказательством того, что существовал громадный производственный и ресурсный потенциал. Может быть, слишком долго был мир и хорошие урожаи, может быть слишком большое развитие получила строительная наука… Так или иначе, для фараона налицо была серьезная опасность: вот-вот людям придет в голову построить оросительный канал. Построив оросительный канал, люди разбогатеют за счет увеличения урожайности, и фараон боялся, что тогда он вряд ли останется у власти. Казалось бы, почему? Ведь постройка каналов увеличила бы не только богатство простых египтян, но и во много раз увеличила бы богатство самого фараона. Почему же фараон стремился этого избежать? Простые люди, разбогатев, могли быть благодарны фараону, но уверенность в своих силах, которую дает крестьянам полный амбар, может навести крестьянина на мысль о несправедливости установленных фараоном налогов. А это могло поставить власть фараона под угрозу. Богатства фараона были значительны и без оросительных каналов, поэтому единственное, что должно было его интересовать, зависимость народа от него, зависимость, которая достигается через бедность. Поэтому фараон использовал пирамиды, чтобы отнять у народа и уничтожить избыточные трудовые и финансовые ресурсы, которые, не будучи отняты, могли бы привести народ к экономической независимости.

Мы пришли к интересному выводу: для сохранения своей власти, цари могли не только строить пирамиды и дворцы, но и развязывать войны. Причем, война не обязательно должна быть быстротечной, бескровной и победоносной: иногда лучше пустить своему народу кровь, разорить и напугать его — а потом выступить в качестве спасителя.

Бескровным и весьма эффективным методом уничтожения ресурсов являются высокие налоги. Последствия высоких налогов настолько катастрофичны и очевидны, что трудно предположить, что власть об этих последствиях не знает. Приходится выдвинуть предположение, что власть собирает высокие налоги не только тогда, когда предстоят значительные расходы, а прежде всего тогда, когда она боится экономической и политической самостоятельности народа.

Можно привести много примеров того, как в советское время, чтобы обеспечить полную зависимость народа от партии и государства, уничтожались результаты труда, народнохозяйственные ресурсы и даже сами люди. Сталин ввел так называемые трудовые лагеря, но смешно предполагать, что престарелого академика рационально использовать на лесоповале. То же самое можно сказать и о Брежневе. В 70-е годы Советский Союз получил миллиарды долларов дохода за нефть и газ, однако все эти деньги были потрачены на постройку такого количества танков, которое даже теоретически не могло быть использовано ни в какой войне. Партия хорошо понимала: если людей сытно кормить, вербовать стукачей будет намного труднее.

Западные эксперты заявляли, что в СССР не было хороших менеджеров. Неправда! Мы в советское время прочли множество статей о хороших менеджерах, да вот только все эти статьи имели подзаголовок «Из зала суда». А как эффективно умела партия уничтожать ресурсы, чтобы держать людей на голодном пайке и на коротком поводке? Ведь задача горизонтальной экономики — контроль, а не эффективность производства, и посему она эффективно занимается уничтожением ресурсов.

Социалистическая экономика всегда проигрывает соревнование с капиталистической: в то время как капиталистическая экономика производит сначала «Запорожцы», потом «Волги», а потом и «Мерседесы», социалистическая сначала уничтожает «Волги», потом «Запорожцы», а потом и велосипеды. Зато человек, живущий при социализме, счастливее буржуя: достал двести граммов колбасы — и доволен.

В горизонтальном октанте владение материальными ресурсами иллюзорно. Чтобы понять этот закон было проще, выразим его известной русской пословицей: «на воре и шапка горит». Интерпретируем ее так: украденной шапкой человек воспользоваться не может. Он может воспользоваться только честно заработанной, не отнятой ни у кого, шапкой. Заметим, что украденная шапка не просто не греет и не украшает, она именно горит, потому что вокруг такие же завистники и воры, а шапки у них нет. Наверное, поэтому мы так часто видим памятники, где Ленин крепко сжимает кепку в руке.

Главное свойство двух октантов заключается в том, что в вертикальном октанте установлен приоритет духовного над материальным и поэтому в этом октанте есть возможность обладания материальными ресурсами, рационального использования материального мира и гармоничного сосуществования с ним. В горизонтальном октанте, хоть он и считается материалистическим, рациональное, подконтрольное человеку обладание материальными ресурсами невозможно. В этом главное различие между двумя октантами.

Если читатель собирается читать книгу и дальше (а он находится в самом начале ее), я очень просил бы перечитать выделенный курсивом закон три раза и запомнить его.

Вертикальный метод ведет к самодостаточности и созиданию. Созидание — это процесс создания материальных и духовных ценностей в большем количестве, чем необходимо для собственного потребления. Основным импульсом горизонтального метода служит чувство зависти, которая ведет к уничтожению и материальных, и духовных ценностей.

Когда мы говорим, что капиталистическая экономика удовлетворяет вертикальные потребности населения, слово «вертикальные» очень значимо: ведь капиталистическая экономика не удовлетворяет никаких горизонтальных потребностей. Она не дает возможности грабить и расстреливать, которой обладал любой начальник ЧК. А радость обладания дефицитом? В Америке есть все, кроме дефицита, а ведь злорадство — более сильное чувство, чем простое удовольствие. В Америке невозможно любить копченую колбасу так, как средневековый рыцарь любил свою недоступную даму; в Америке копченая колбаса продавалась всегда.

К использованию денег, которые являются кровеносной системой экономики, тоже можно подойти горизонтально и вертикально. Деньги можно использовать для того, чтобы закупать станки, производить товары и создавать рабочие места, в то же время предлагая услуги и товары, — это вертикальный подход. Можно использовать их и для того, чтобы, продав свой «Запорожец», нанять бандита для сжигания «Волги» соседа.

Улицы Москвы полны «Мерседесов», каждый из которых стоит столько, что на эти деньги можно было бы открыть небольшую фирму, если бы налоговая политика государства не была направлена на уничтожение производительных ресурсов. А раз производительные ресурсы уничтожаются, честный труд и бизнес не дают возможности приобрести «Мерседес». Владеют «Мерседесами» те, кто занимается уничтожением, присвоением или перераспределением ресурсов. «Мерседес» стал эмблемой горизонтальной направленности современной российской экономики. А ведь «Мерседес» — отличная машина, эмблема успеха в бизнесе.

Итак, то, что родилось из вертикального подхода, надо рассматривать с вертикальной точки зрения, а то, что родилось из горизонтального подхода, — с горизонтальной. Интерпретация горизонтального феномена с вертикальной точки зрения приводит к ожиданию, что Саддам Хусейн, «видя страдания иракского народа», возьмется за ум. Интерпретация вертикального феномена с горизонтальной точки зрения приводит к сентенциям вроде той, что была обращена к Иосифу Бродскому: «Кто Вам сказал, что Вы — поэт?» или, как мне довелось услышать на лекции в Плехановском институте: «Советская власть дала возможность родителям Виктора Корчного его родить, а он сбежал в Швейцарию!» Раньше человек был тем, кем ему разрешали быть, а теперь — тем, кем ему удалось стать.

Вот еще один пример смешения горизонтального и вертикального октантов. Солженицын призвал людей «жить не по лжи». Но ложь и правда есть в обоих октантах. Призыв «жить не по лжи» подразумевает, что человек знает, где его правда, но почему-то ее не выбирает. Однако большинство людей просто не знает и не интересуется, в чем их личная правда. Они живут руководствуясь либо беспорядочными ориентирами, либо идеологической правдой, потому что такая «правда» всегда, в любом обществе с готовностью предлагает себя.

В действительности, Солженицын говорит: «Не повторяй, в обмен на колбасу, ту чушь, которую слышишь на политинформациях брежневского периода». Очевидно, Солженицын адресовал свой призыв не Дзержинскому, Гитлеру или Пол Поту: у них тоже есть своя правда, но совсем не такая, как у Солженицына. Не повторять ложь мало: надо найти свою собственную правду, такую правду, которая ничего не требует от других, и иметь силу по ней жить, то есть не врать себе. Призыв Солженицына правилен только тогда, когда он интерпретируется так: «Не бери чужой, лживой правды, а найди свою. Найдя же свою правду, живи по ней, не лги себе».

Что необходимо для того, чтобы люди действительно могли жить «не по лжи»? Надо сделать так, чтобы они имели достаточные возможности сформулировать для себя правду, а затем нужны и права, позволяющие жить по этой правде среди людей.

Когда мы говорим: «Скажи себе правду о самом себе, воспользуйся возможностью открыть правду об окружающем мире и имей силы сделать эту правду основой своих действий», очень важны слова «возможность» и «силы». Сначала человек должен научиться говорить правду себе, и особенно это важно в России, в королевстве кривых, разбитых и замазанных грязью зеркал. Если это произойдет в масштабах страны, все остальное приложится почти автоматически, потому что человек, говорящий себе правду, — не завистник. Для этого человек должен иметь возможность овладеть методом познания правды об окружающем мире, а значит, должен быть образован. Для того, чтобы иметь силы жить по своей правде, нужны все права человека и гражданина.

Говоря о правде, мы имеем ввиду не медитирующих монахов и не держащих кукиш в кармане интеллигентах брежневской эпохи, а свободных граждан, имеющих возможность воплотить свои идеи в жизнь. Смешно говорить о правде, не упоминая о правах. Правду нельзя рассматривать отдельно от прав и возможностей ее носителя. Надо претворять в жизнь свою правду, а не просто жить не по лжи.

Одно из великих изобретений индустриального века — это вещи, которые собираются из деталей, а не создаются ремесленником с начала до конца. Настоящий пистолет начался только тогда, когда на нем перестали писать имя создавшего его мастера: до этого это была просто стреляющая скульптура. Это нашло свое отражение в языке. Если раньше слово было самоценно, то теперь некоторые слова потеряли свою индивидуальную ценность, став частью клише. Мы все знаем, что нерушимой может быть только дружба народов социалистических стран или мощь Советской Армии. Когда мы слышим слово «мудрая», мы сразу же договариваем «политика партии». Можно ли сказать «Кнорр» не сказав «вкусен и скор»?

Язык клише, принципиально отличается от языка, состоящего из самостоятельных слов. С одной стороны, язык клише — это не язык. Попытки передать с его помощью настоящие чувства имеют специальные названия: поп-культура, кич. Однако язык клише является чрезвычайно эффективным средством «коммуникации». Джинсы носят и в Канаде, и в Корее. И если раньше одинаковые гербы на штанах носили только братья герцоги Орлеанские, то теперь «побратались» канадец с корейцем.

Приведу пример из истории. В начале индустриального века появилось так много информации, что встал вопрос о том, как понять хотя бы своих. Возник национализм, шовинизм, ставший одной из причин кровопролитной Первой мировой войны. По контрасту, коммунистическое учение базировалось на объединении всех рабочих — Интернационале (и объединении, конечно же, горизонтальном — против всех буржуев). Но какое это могло быть «объединение», если язык состоял только из двух ярлыков: «рабочий» и «буржуй». Да, народные массы этот язык быстро поняли и в России, и в Китае, и в Мозамбике, и на Кубе: два ярлыка — это тебе не латынь выучить, но и результат был соответствующий. Такой результат, что и сегодня в России язык состоит из двух слов: жив — спасибо.

Если мы пытаемся понять людей, живущих под влиянием идеологии, то ни в коем случае нельзя исходить из того, что у них точно такая же мораль, как у тех, чья мораль индивидуальна, то есть, у тех, кто живет согласно вертикальному методу. В той реальности, которую создает идеология, тоже есть мораль, есть хорошее и плохое. Существуют ситуации, при которых вертикальная и горизонтальная мораль совпадают в своих оценках, но это совершенно не значит, что они одинаковы. С точки зрения советской идеологии, Гитлер был плохой, а Сталин — хороший. С точки зрения вертикальной морали, Гитлер и Сталин одинаково плохи. Вертикальная мораль считает хорошим все то, что помогает человеку быть созидателем, а идеология — то, что помогает коллективу заменить собой человечество.

Если взгляд человека на жизнь соответствует вертикальной морали, он не может делать зло, думая, что совершает добро, поскольку не хотел бы, чтобы так поступали и с ним. В принципе, такой человек, делая зло, знает, что он делает. Мы говорим «в принципе», потому что встречаются люди с психическими отклонениями, которые совершают непредсказуемые поступки. Индивидуальный подход сам по себе не гарантия порядочных поступков, точно так же как он не является и гарантией творческого и созидательного поведения. Но если исключить психические отклонения, вертикальный метод не позволяет человеку делать зло, потому что в процессе следования этому методу появляется совесть и развивается сопереживание. Но главное все-таки, что вертикальный метод не позволяет человеку быть уверенным в своей правоте: ведь уверенность противоречит росту. Выбрав горизонтальный метод, человек может с энтузиазмом, с улыбкой делать величайшее зло. Для того, чтобы процесс совершения злых поступков был эффективным, надо убедить себя в том, что ты делаешь добро, а это задача, с которой горизонтальный метод очень хорошо справляется, потому что ему свойственна уверенность.

Представим, что я создал для себя что-то хорошее. Поскольку я действовал независимо, сложившуюся ситуацию я должен рассматривать с собственной точки зрения. Я вижу следующие факты:

1. Так как я что-то создал, моя ситуация в окружающем мире улучшилась.

2. Я сделал это благодаря собственному усилию.

3. Я уменьшил возможность других успешно соревноваться со мной.

4. Я испытал при этом чувство удовлетворения.

Итак, в результате моего созидательного акта моя ситуация улучшилась. С вертикальной точки зрения, благодаря этому по всей вероятности улучшилась и ситуация окружающих людей. Например, если я построил мельницу в селе, хотя она и принадлежит только мне, другим уже не надо везти зерно за сорок километров. Да, им придется платить мне за помол муки, но я плачу налоги, и скоро в селе появится асфальтированная дорога. А так как теперь на мельницу едут из других деревень, то и в корчме больше посетителей, и у тех, кто починяет телеги, есть работа.

Но если сравнивать мою теперешнюю ситуацию с ситуацией других людей, то есть использовать горизонтальный подход, то выяснится, что ситуация моих соседей ухудшилась. Мельница-то моя, так что теперь я первый парень на деревне. Поэтому следует ожидать, что одним из последствий моего созидательного акта, по крайней мере в России, станет зависть других. Кулак я, меня надо сослать, из мельницы сделать актовый зал для партсобраний, а мельник, корчмарь и плотник, потерявшие работу и доход, пусть помирают или работают за трудодни.

Теперь представим себе, что кого-то убили. Я в этом убийстве участия не принимал и знаю о нем только понаслышке. Значит, это событие стоит оценивать с точки зрения народа, который мы будем рассматривать как единое целое. Что можно сказать о ситуации каждого отдельного человека, рассматриваемого как часть народа, в результате этого убийства?

1. Так как число претендентов на материальные блага уменьшилось на одного, по принципу «меньше народа — больше кислорода» моя позиция в мире улучшилась.

2. Это произошло без моего личного участия и без всяких усилий с моей стороны.

3. Моя возможности, так же как и возможности каждого другого человека, оставшегося в живых, заполучить дефицитные материальные ресурсы, улучшились. И это особенно так, если погибший был богат, обладал связями, был умен и силен, имел успех у женщин, — короче, обладал какими-нибудь преимуществами при получении дефицита.

4. Поэтому я и все оставшиеся в живых испытали удовлетворение.

В результате ситуация одного человека ухудшилась. Но так как он убит, то больше не играет никакой роли в жизни общества. Поэтому можно сказать, что ничья ситуация не ухудшилась, но ситуация других людей улучшилась. Это улучшение было достигнуто без их персонального усилия. Вывод отсюда очень простой: чем больше убивают, тем лучше для меня, если, конечно, убивают не меня. (Когда приходят убивать и меня, а это неизбежно случается, мне вдруг становиться понятно, что этот вывод базировался на катастрофической логической (не говоря уж о моральной) ошибке, но уже поздно.)

Чем больше людей, стоящих впереди меня в очереди, выбывает, тем быстрее я приближаюсь к прилавку. И тем больше продавец в одни руки выдает. Так вот почему Сталину удалось убить так много людей и умереть таким популярным в народе. Ведь он был популярен среди тех, кто остался жив, а мертвые не голосовали. Почему сталинские чистки (особенно если одновременно забирали и родственников врага народа) пользовались такой поддержкой народа? Ведь те, кого увозили в черных воронках, пропадали навсегда, а те, кто оставались, могли потом въехать в их квартиры и получить их рабочие места.

А как не восхититься Пол Потом, который всего за пару лет смог превратить семимиллионный народ Кампучии в четырехмиллионный, очень любящий Пол Пота народ Кампучии и сделать это без всякого участия внешнего мира, исключительно силами самого народа Кампучии, вооруженного по этому случаю мотыгами. Причем энтузиазм народа Кампучии совсем не ослабевал: Пол Пот вполне мог довести численность камбоджийского народа до нескольких десятков человек. Режим Пол Пота был разрушен исключительно под влиянием внешнего воздействия: пришли вьетнамцы и выгнали Пол Пота в джунгли, где он со своими соратниками скрывался еще двадцать лет.

В России совершается много убийств на почве бизнеса, и практически всем бизнесменам приходится платить рэкету. Но попытки удалить раковую опухоль российской экономической жизни — тунеядцев и убийц, претендующих на доходы бизнесмена — не пользуются поддержкой. Ведь убивают не тебя, а с рэкетом должен иметь дело не только ты, но и твой конкурент по бизнесу. Так и получается, что значительная часть ресурсов используется не для развития народного хозяйства, а передается паразитирующим на созидательном труде рэкетирам.

Давайте поймем раз и навсегда: не надо было убивать Моцарта и Лермонтова, травить Вавилова и Пастернака. Они могут принести пользу всем, включая и завистников, значительно превышающую удовольствие и выгоду, проистекающие от их устранения. Мы не живем в каменном веке лишь благодаря тому, что руки завистников каким-то чудом не сомкнулись на горле всего лишь какой-то тысячи творцов.

Еще один пример. Хороших писателей всегда немного, и, после их уничтожения, тысячи посредственных писателей, находящиеся примерно на одном уровне, становясь лучшими из всех существующих, начинают чувствовать себя профессионально адекватными и поддерживают эту систему изо всех сил. Поэтому стоило только в России появиться Иосифу Бродскому, как его сразу сослали за тунеядство. У завистников есть одно хорошее качество: пронзительный и очень зоркий взгляд, свойственный, впрочем, любому настоящему хищнику. Будущего нобелевского лауреата они распознали еще в ранней молодости. Чудо, что Бродскому удалось спастись, а сколько талантливых людей завистники уничтожают?

Однажды водитель бульдозера рассказал мне, что за один дождливый день он мог заработать больше, чем составляет вся его месячная зарплата. Он просто подъезжал к неасфальтированной дороге и разрывал большую яму для того чтобы образовалась глубокая лужа. Когда подъезжающие автомашины в этой луже застревали, бульдозерист за трешку предлагал их вытащить. Оказывается, можно извлекать больше прибыли из уничтожения ресурсов, чем из созидательного труда.

Дорогой читатель, тебя есть за что любить: за красоту, доброту, твои достижения, чувство юмора, за то, что ты не такой, как все, за то, что тебе удалось сделать, за то, что ты честный, и просто за то, что ты есть. Но тебя можно и ненавидеть. За то, что ты улыбаешься, не зная, что мне плохо, за то, что ты красив, за твою доброту, которая является вызовом мне, за то, что ты умеешь то, чего я не умею, за то, что тебя любят, за то, что ты много знаешь, за то, что ты честный, за то, что ты пользуешься теми материальными благами, которыми мог бы пользоваться я, за то, что ты живешь в квартире, которую я вполне мог бы занять. Тебя можно ненавидеть за то, что твое мнение не совпадает с моим, за то, что ты не похож на меня, за то, что тебе хорошо жить на свете и просто за то, что ты есть. Вот два метода в упрощенной форме.

Мы говорили, что для вертикального метода необходим один человек, в то время как для горизонтального метода необходима группа людей. Получается, что если человек оказался один, то горизонтальный метод для него не возможен? Возможен, и очень часто встречается. Просто завистливый и сравнивающий взгляд человек бросает на себя сам. Теперь человек ведет себя не так, как к этому призывает его внутренний диалог, а так, чтобы понравится воображаемым окружающим. Внутренний диалог ведется, но воображаемым собеседником является не Бог или совесть, а толпа. Вертикально ориентированный человек руководствуется лишь своей или божественной оценкой своих действий; здесь же мы видим самолюбование и позерство, поступки совершенные не для развития души, а в расчете на предполагаемую реакцию других.

Несмотря на то, что для вертикального метода необходим один человек, наиболее часто проявления вертикального метода происходят все-таки в группе. Основой вертикального метода является внутренний диалог, происходящий внутри человека. Но кто же все-таки второй собеседник, играющий роль Бога, идеала, источника любви? Таким вторым собеседником, вполне может быть духовный наставник, друг, любимый человек, ребенок, произведение искусства, соратники по борьбе. Во время войны, общая опасность и подвиг друга вдохновляют и отчищают других солдат. Важнейшим стимулом для вертикального роста является искусство, пример других людей. Если внутренний моральный диалог ведется и человек поступает в соответствии с выработанной в процессе этого диалога моралью, это является проявлением вертикального метода. Как только восхищение чьим-то примером перерастает в слепую имитацию и внутренний диалог умирает — вертикальный метод исчезает вместе с ним.

Всю историю человечества условно можно разделить на четыре периода: каменный, преиндустриальный, индустриальный и информационный век.

Каменный век продолжался очень долго и закончился когда люди научились выплавлять металл. Почему же каменный век продолжался так долго? Потому что люди не умели накапливать знания и цивилизация не развивалась. И не в том ли причина отсутствия роста, что в первобытных обществах ест не тот, кто поймал? Здесь господствует примитивный коммунизм не потому, что эти общества очень бедны: эти общества очень бедны, потому что в них господствует примитивный коммунизм. Производитель не защищен и недостаточно поощряется обществом, а поддержание статус-кво непроизводительно тратятся громадные силы. Такое общество было очень малопроизводительно, и оно придумало много самых различных богов, чтобы объяснить себе почему так мало зависит от человека.

Мы привыкли говорить: «Отец ушел на работу». Но употребление такого неконкретного слова как «работа» очень мешает понять реальную ситуацию. Что пошел отец делать? Растить хлеб, строить дома, писать стихи, водить корабли? Или же он пошел отнимать деньги, уводить ресурсы от производства, уничтожать труд, время, возможности? Какие условья создаются для творца — вот главный вопрос каждой цивилизации.

Наконец, одни племена открыли металл, а другие были разгромлены и уничтожены. Это был громадный шаг вперед, и совсем не в свойствах металла здесь дело. Металлическое изделие было ценно, и им мог владеть один человек — появилась частная собственность. Тот, кто владел металлом, имел копье лучше каменного и мог защитить свое имущество. (Кстати, по этой же причине, он мог отнять и чужое.) Как только появилась частная собственность, появилось и желание работать с максимальной отдачей. Человек ощутил себя хотя бы частично независимым и получил возможность принимать какие-то персональные решения. Производитель металла пользовался особым уважением — появился человек, обладающий очевидно ценным специальным знанием. Теперь если какой-то шаман объявлял всем, что, согласно его вещему сну, кузнеца надо немедленно съесть, племя могло попросить его «подождать до 1917 года». Появились ремесла и зачатки науки. Повысилась эффективность труда — появились излишки. А тут и философия, и государственное строительство. Возникла письменность. А с чего все началось? Кто-то что-то изобрел, получил преимущества перед другими, продвинулся, а его не съели. Так произошло рождение частной собственности. Правильно отмечали товарищи из ЧК: и один человек может представлять серьезную угрозу общественному строю. Бронзовый век и железный век просуществовали гораздо меньше, чем каменный, а прошли в тысячу раз дальше на пути к прогрессу, и причина здесь одна: хоть и самая примитивная, но частная собственность уже существовала, появился вертикальный октант, и разрушители уже не могли уничтожить все, что видели и всех, кого хотели.

Затем наступил преиндустриальный век, который просуществовал до изобретения паровой машины. Этот период характеризовался господством сельского хозяйства и животноводства. Товары производились вручную и стоили очень дорого. Большинство населения жило в бедности, у общества не было возможности содержать людей, занимающихся наукой, поэтому наука находилась в зачаточном состоянии. Однако уже существовали сословия феодалов и тех, кто работал на земле. Эксплуатации труда крестьян позволила феодалам скопить собственность, достаточную для независимого существования. Несмотря на то, что права феодалов тоже были невелики, в XIV веке феодалам Англии удалось добиться у короля их законодательного закрепления. Если фараон считался богом и имел абсолютную власть над своими подданными, король Англии, хоть и считался наместником Божьим, абсолютной власти над своими подданными более не имел. А если человек защищен законодательством от государства и от того, кто сильнее всех в стране, значит, его собственность не может быть отнята. У него есть имя, и он осознает себя как личность, которая может повлиять на ход своей жизни. Это уже Юрий Долгорукий, а не Вторник или Блин. Если раньше человек боялся Духа Пещеры и, прибегая к помощи амулета или заклинания, надеялся, что от Духа Пещеры его защитит Дух Большого Дуба, теперь у него был один Бог. Бог говорил человеку: «Не укради, не желай чужого, люби ближнего своего». С момента осознания человеком существования единого Бога вертикальный октант считается положительным, а горизонтальный — отрицательным.

Однако все производство еще было ручным. Необходим был следующий шаг. Тогда на земле существовало несколько развитых стран: Англия, Испания, Франция, Россия, но индустриальная революция произошла именно в Англии. Почему? Ответ прост: гражданин имел права, и государство их достаточно эффективно защищало. Изобретатель мог надеяться, что изобретение и возможная прибыль от него будут защищены, а сам он, в случае успеха, станет уважаемым членом общества.

Печатаю я все это и думаю: «Зачем писать то, что совершенно очевидно?» Посмотрю-ка я лучше телевизор. Посмотрел «Дежурную часть», как милиционеры бьют задержанных прикладом автомата, а потом «Новости», где мне сообщили, что экономика развивается плохо. А ведь, казалось бы, говорить о том, как развивается экономика, уже и не надо после того, что показали, как соблюдается право гражданина на презумпцию невиновности — соблюдение прав граждан и есть фундамент экономики. Значит то, что я пишу, не всем еще очевидно...

Итак, если в других странах считали, что изобретательство и предпринимательство — проявление неуважения к старшим или последствия очень опасной для общества душевной болезни, то в Англии изобретателю и предпринимателю были обеспечены и свобода, и прибыль. Я учился по учебнику, в котором говорилось, что паровоз построили не англичане, а братья Черепановы. Мол, Россия — передовая держава. Но дело-то не в этом: сделав паровоз, англичанин создал и компанию, построил железную дорогу и возил людей, получая от этого прибыль. А братья Черепановы где? Как построили паровоз, так и пошли по сорок розог, моченных в соленом растворе, по голой заднице получать?

Затем были разработаны технологии, которые использовали сначала энергию пара и воды, а потом электрическую энергию, и на смену преиндустриальному веку пришел индустриальный. Энергия дала возможность создать заводы с целым парком станков, а заводы способствовали революции в индустриальном производстве. Если раньше каждый гвоздь кузнец делал сам и все гвозди были разные, теперь один станок мог произвести тысячу гвоздей в час, причем все гвозди были совершенно одинаковы, то есть обладали предсказуемыми характеристиками. В индустриальном веке произошло появление и быстрое развитие рабочего класса, резко увеличилось число городов, индустриальные технологии проникли во все области жизни, началось быстрое развитие науки, определенную метаморфозу претерпели и отношения человека с Богом.

Моментом рождения информационного века обычно считают массовое распространение компьютеров. Если в индустриальном веке промышленность имела преимущественное развитие перед сельским хозяйством, в информационном веке услуги и индивидуализированное производство стали намного важнее, чем массовое производство. Сельское хозяйство стало индустриальным и высокотехнологичным и превратилось в разновидность промышленного производства. Основной ценностью стала информация. Информация — товар, который фундаментально отличается от всех других видов товара. Если у меня есть конфета, я еще подумаю, делиться ли ею. Но если я написал песню, чем больше людей услышит ее, тем я стану богаче. Информационный век — это век, в котором персонифицирована как услуга, являющаяся главным сектором экономики, так и вещь, которую человек может создать или приобрести.

В индустриальном веке мы производили гвоздь и помещали его на склад, в ящик с тысячью таких же гвоздей. В информационном веке изделия имеют штрих-код и производятся индивидуально; область их применения заранее известна. Складов нет, а гвоздь имеет теперь информационное приложение в виде инструкции, куда его вбивать. Цена ложки сегодня определяется не металлом, из которого она сделана, и не трудоемкостью изготовления, а прежде всего тем, насколько точно успела она к обеду.

Преиндустриальная технология увеличила возможности человеческого тела: колесо позволило ему быстрее передвигаться, копье удлинило руку. Индустриальная технология перешла к использованию новых источников энергии. Информационная технология увеличила возможности человеческого мозга и органов чувств: телефон позволил голосу долететь до любой точки мира, компьютер сделал обработку информации доступной для мозга. Когда человек работает на сборочной линии индустриального века, ему не нужно думать и принимать решения. Даже число движений, которое рабочему необходимо сделать, ограничено. Человек становится частью станка, его слугой и самым непрочным звеном технологической цепи, потому что он может ошибаться, а машина не может. В информационном же веке человек, работающий на компьютере, безусловно, является главным звеном технологической цепи. Он управляет и контролирует деятельность компьютера, а не наоборот. Если работника сборочной линии успешно заменили роботы, на место системного программиста — человека который управляет компьютерами, — по определению, никогда никто не придет.

В каменном веке уровень технологии был очень низким, и каждый мужчина мог палкой и громким криком гнать мамонта к обрыву. С тех пор объем знаний необходимых для того, чтобы быть производительным членом общества, значительно увеличился. Чтобы стать кандидатом технических наук надо окончить школу, а потом проучиться еще лет десять. У таких людей первый рабочий день наступает не в шесть, как в каменном веке, а в двадцать семь лет: человек двадцать лет учится для того, чтобы впервые применить полученные знания на практике.

В каменном веке на охоту брали всех, но с появлением техники процент людей, необходимых для производства, стал уменьшаться. Общество постепенно высвобождало некоторых своих членов от участия в производстве хлеба насущного. Чем мощнее технология, тем значительнее разница в производственных возможностях образованного и необразованного человека. Сегодня мы подошли к такой ситуации, когда один человек может производить в миллионы раз больше других.

Годовой доход Майкла Джексона превышает годовые доходы населения многих африканских стран в несколько миллионов человек. Состояние Билла Гейтса, заработанное им с нуля всего за двадцать лет, в несколько раз превышает годовой бюджет России.

В этой ситуации особенно важно обеспечить возможность создавать. Препоны, которые ставят на пути творца завистники и идеологи, разрушительны для общества, потому что все меньший процент активно работающего населения обеспечивает все больший процент благосостояния этому населению. Сегодня шесть миллиардов жителей земного шара могут стать в два раза беднее, уничтожив всего лишь тысячу самых активных и успешных производителей. Очевидно, что ни один из них не будет слесарем: по-настоящему производительный труд перестал быть массовым и коллективным.

Мы уже отмечали: говоря о правах, которыми наделены граждане, надо помнить о том, что есть два противоположных типа прав. Первый дает возможность что-то создавать, даже если результатом является увеличение неравенства. Мы можем назвать права этого типа правами творца. Но, с другой стороны, существуют права, дающие обществу возможность убедиться в том, что человек не оказывается обделенным, даже если он ничего создать не может или не хочет. Права этого типа увеличивают равенство, запрещая или значительно затрудняя творческие импульсы отдельных людей. Такие права часто называются правами народа.

Поезд метро может отъехать от станции, оставив на перроне тех, кто не успел сесть в вагон. Он выполняет свою функцию, но те, кто опоздали, подверглись дискриминации. Альтернатива этому есть: поезд может всегда стоять на станции с открытыми дверьми, впуская всех желающих. При этом будет соблюден принцип абсолютного равенства (хотя преимущество здесь получают те, кто зашли в вагон позже), но люди потеряют возможность доехать до станции назначения.

В начале ХХ века жизнь становилась все сложнее и все меньше людей могли справиться с требованиями, которые она налагала, сами по себе, в качестве отдельной человеческой личности. Такие люди нуждались в правах, которые могли бы защитить их индивидуальность и позволили бы им свободно и полностью развить себя.

Но большинство людей уже не могли выжить в одиночку и они боялись конкуренции со стороны тех, кто мог. Поэтому большинство предпочло совершенно другой набор прав, тот, который мог эффективно помешать личности развиваться по ее собственному плану. Это были права данные уже не отдельным людям (которые в одиночку уже ничего не могли), а сообществу людей, коллективу. Таким образом, личность уже не имела собственных прав, а существовала только как частица целого.

Коммунистическая система обещала дать людям следующие блага:

1. устранить необходимость завидовать, потому что ситуация всех и каждого по-своему достаточно незавидная;

2. устранить необходимость производить товары для людей, но тем не менее считаться полезным членом общества и иметь возможность пользоваться плодами человеческого труда;

3. не думать и не делать выводы, но жить не на правах умственно отсталого, которого кормят с ложечки, а на правах нормального гражданина;

4. жить не действуя, то есть всегда иметь объяснение, почему что-то нельзя или невозможно;

5. стать взрослым, но жить так, чтобы общество относилось к тебе как к ребенку;

6. не учиться, но при этом знать все, что требуется. Быть экспертом по борьбе народа Мозамбика за светлое будущее, даже не зная, где находится Мозамбик;

7. не достигнув успеха ни в чем, пользоваться уважением не меньшим, а иногда и большим, чем другие;

8. всегда иметь готовые фразочки и идеи, с помощью которых можно найти «ответ» на любой вопрос;

9. не зная и запаха свободы, оставаться довольным рабом;

10. не иметь исторической памяти и поэтому быстро забывать нанесенные обиды и снова голосовать за тех, кто еще недавно притеснял и уничтожал тебя;

11. И самое главное — всегда иметь объяснение, почему не удалось стать настоящей личностью, развить полностью свой потенциал и создать что-то нужное людям.

Слова «коммунизм» и «фашизм» не случайно происходят от схожих понятий — «вместе», «общее». Системы, которые они устанавливают, совершенно справедливо называются народными демократиями, при которых какие-либо права имеет не личность, а народ в целом.

Самое тоталитарное слово с русским корнем, которое только есть, это слово «единство» (нет меня), а самое либеральное — я (или Бог, по чьему образу и подобью я создан, чтобы творить и любить).

Мы уже видели, что «народ в целом» развивается по горизонтальному методу, а не по вертикальному, как отдельные личности. Коммунистическая система вознаграждала людей за отказ от индивидуальности, от индивидуальной судьбы, и этим воплотила в жизнь мечты тех, кто боялся определять свои взгляды, строить свою жизнь, нести ответственность за результаты своего собственного поведения.

При коммунистической системе власть защищала интересы коллектива, состоящего из отказавшихся от себя и от своей судьбы людей. (Кстати, этот отказ не следует понимать в том смысле, что жизнь людей при коммунизме была серой. В октанте «коллектив» жизнь могла быть сколь угодно интересной: например, жизнь Сталина скучной не назовешь.) При этом власть предержащие исходили из того, что от своей судьбы отказывается все население. А это значит, что власть принадлежала слабым, зависимым, контролируемым, безымянным и полностью бессильным людям, объединенным в коллектив. Действительно, при Сталине даже член Политбюро имел на суде меньше прав, чем нищий чернокожий в США. Никаких прав не имел и Сталин: он олицетворял собою режим и должен был беречься. Власть при коммунистической системе принадлежала не людям, а коллективу, ставшему единственным действующим лицом общества — она принадлежала Партии.

Мы строим демократию, то есть общество, в котором каждый отдельный человек может выражать свое мнение и свободен в своих действиях. И что же делать, если желания народа противоположны желаниям составляющих этот народ личностей?

Проблема российской демократии в том, что она должна построить общество, основанное на правах отдельной личности, то есть правах, которые полностью противоположны тем, на которых советский народ был воспитан. А ведь это были права, которые, с горизонтальной точки зрения, устраивали население. У нас большинство людей до сих пор конкурировать не хочет — они стремятся запретить соревнования. Это на Западе люди готовы рискнуть: у них есть и ориентированное на честное соревнование воспитание, и рабочие места, и государственная поддержка.

Для блага народа, для построения демократического общества надо отобрать у народа его завоевания, то есть уничтожить систему, в которой поражение засчитывается за победу. Иными словами, сегодня демократию западного типа в России можно установить только силой или обманом. Или же — необходимо добиться того, чтобы люди были готовы к демократии.

Раньше любая уборщица могла Сахарова и Солженицына критиковать на собрании, и ей еще за это премию давали. Теперь же уборщица есть уборщица и об академиках и нобелевских лауреатах никто ее мнения спрашивать не будет: вот уборщица и оказалась ущемлена в правах. Теперь чтобы критиковать кого-то надо самому быть признанным экспертом в этой области, да и то, «оргвыводов» все равно не последует и вредителя не «посодют». Теперь, чтобы остановить человека нужно нанять либо прокурора либо киллера, а раньше это делалось рутинно в кабинете любого бюрократа, просто по звонку, так что произошли значительные изменения к лучшему.

Демократия — это общество людей, которые всегда недовольны, потому что существует ничем не ограниченная возможность роста, можно улучшить собственную ситуацию, и одни это делают лучше, чем другие. Если на старт выходят восемь бегунов, то победителем становится один, а если устроить партсобрание о вреде спортивного бега, будет восемь полноправных победителей.

В советском коллективе всегда можно было найти еще более несчастного и бедного, чем ты. Поэтому все всегда испытывали чувство глубокой благодарности. Еще бы: ты не убит, а другие убиты. И никого не волновало, что возможности роста и персонального развития были у большинства людей полностью обрублены.

Западное общество — это диктатура тех, кто успешен, а еще более точно, диктатура открывающихся бескрайних возможностей над человеческими, всегда меньшими чем возможности, навыками. Поэтому западный человек всегда должен учиться.

Коммунистическое государство всегда было демократией, выполняющей требования своего единственного гражданина — народа. Поэтому коммунистическое государство известно как народная демократия, строй где интересы народа всегда оказывались противоположны интересам отдельного человека, желающего создать что-то новое. Главное отличие западного общества от нашего состоит в том, что на Западе, вследствие более или менее вертикальной ориентации всего населения, интересы народа в значительной степени совпадают с интересами индивидуального созидателя. У нас же ориентация населения продолжает оставаться горизонтальной, и поэтому интересы народа до сих пор в значительной степени противоречат интересам индивидуального созидателя. Происходит утечка мозгов, а инициативные люди раньше срока оказываются на кладбище. Народ беднеет, страдает, но в глубине души доволен.

Демократы пытаются представить коммунистическое общество как общество, в котором ни у кого не было прав, так что от него все должны бежать без оглядки. Это абсолютно неверно: у большинства людей были права, но это были права младенца — ты ничего не делаешь, а тебе все равно кашку дают и ничего с тебя не спрашивают.

Поэтому, если общество, чьи властные структуры формируются через относительно свободные выборы не даст людям, желающим работать, свободу деятельности, такое государственное устройство не сможет быть долговечным. Вертикальных прав не дают, горизонтальные права ведут к разрухе — значит единственный выход это уничтожить саму концепцию прав. А это диктатура.

Индустриальная технология внесла фундаментальные изменения в структуру общества. Вместо мануфактур с непроизводительным ручным трудом были построены фабрики, использовавшие энергию пара и электричества. Станки работали намного эффективнее людей, и владеть фабриками было очень выгодно. В то же время крестьяне больше не могли содержать семьи: они должны были стать наемными рабочими и таким образом потеряли даже ту относительную независимость, которую давала им земля. Произошло разделение общества на владельцев высокоэффективных и прибыльных средств производства и тех, кому нечего было продать, кроме своего труда. Если раньше и феодалы и крестьяне рассчитывали на один и тот же источник дохода — урожай, теперь владельцы фабрик были в совершенно другой экономической ситуации, нежели наемные рабочие.

Быстрое развитие технологии и науки открыло неограниченные возможности перед теми, кто был талантлив и хорошо образован, но большинство не могло с выгодой для себя использовать возможности, которые открывала наука. Произошло еще одно разделение общества.

Общество становилось более сложным. Перед некоторыми людьми открылись безграничные возможности. Большинство крестьян разорилось, однако немногим из них удалось стать купцами первой гильдии. Меньшинство населения получило возможность значительно улучшить собственную ситуацию, в то время как ситуация остального населения резко ухудшилась.

Жизнь практически каждого члена общества стала намного лучше. Но для бедных появилось и больше возможностей сравнить свою жизнь с жизнью тех, кто более успешен, то есть для зависти. Ранее беднейшие слои не восставали против феодалов и не завидовали им. Такая зависть была бы грехом перед Богом, который установил на земле подобное социальное устройство. При капитализме один крестьянин мог разбогатеть, а другие — лишиться своего участка земли. У разбогатевшего крестьянина не было никакого божественного права на ту позицию в обществе, которую он стал занимать: к успеху его привели только личные качества, тяжелый труд, творчество, умение или хитрость и обман. Такой человек становился объектом зависти других, и у него не было «божественной» защиты.

Таким образом, в результате индустриализации обострились противоречия между верхами и низами, и общество в целом стояло перед проблемой адаптации к процессу индустриализации и ускоряющегося расслоения общества.

В преиндустриальном веке основными производителями товаров и услуг были крестьяне, а в индустриальном веке — рабочий класс, условия труда которого были совершенно отличны от тех, к которым привыкли крестьяне и средневековые ремесленники:

1. На фабрике рабочий не мог ничего произвести самостоятельно, а каждый работник был только частью бригады, со строго определенной функцией.

2. Вместо того чтобы производить продукт с начала и до конца, человек теперь делал часть продукта. Если раньше человек делал лопату, то теперь — только черенок, и уже не мог считать себя создателем. А это означало, что он лично больше ни за что не отвечал: за качество конечного продукта, в данном случае — лопаты, отвечала бригада. Чувство персональной ответственности было подорвано. Сознательность производителя и удовлетворение творца перешли от отдельного человека к бригаде.

3. Отдельный человек уже не был производителем, появился другой производитель — рабочая бригада, несколько рабочих, объединенных процессом производства для обслуживания станков. В результате у каждого появилось абсолютно новое чувство — зависимость от других членов бригады.

4. Характер труда рабочих находился теперь в противоречии с человеческой натурой. Раньше человек вставал с петухами и выходил в поле, где выполнял десятки разных работ. Теперь заводской рабочий работал в закопченном здание завода, где в течение долгих часов выполнял, вместе с другими членами бригады одну и ту же примитивную операцию на своем станке.

5. Человек превратился в придаток станка не только на работе, не просто выполняя монотонные движения, чтобы подделаться под ритм станка: вся его жизнь теперь проходила по расписанию.

6. На работе человек лишался отличительных черт, подчеркивавших уникальность его личности, опыта, ума, знаний. Он должен был носить форму и не имел времени мечтать, разговаривать, думать.

7. Окружала городского рабочего, как на производстве так и в быту, не живая природа, а вещи, созданные все теми же станками. Времени думать и говорить становилось все меньше, но это уже не воспринималось как потеря. На смену живому разговору с соседями пришло чтение газет. Информация, которой обладал человек, уже не была уникальной: к моменту прихода на работу все уже успевали прочесть одну и ту же статью про одно и то же, искусственно созданное, событие, футбольный матч или парад.

8. Газета не была написана живым и образным языком: она писалась языком клише, собранным из заготовок, деталей. Газеты читали все, поэтому теперь мнение одного человека не отличалось от мнения другого. Так же унифицировался и язык, на котором говорили и думали.

9. Раньше Бог был создателем общества, где каждому была предначертана судьба: у дворян — дворянская, у крестьян — крестьянская. Но сельский богатей был таким не потому, что богатство принадлежало ему по воле Божьей, а из-за своих личных качеств. Это было общество, созданное уже не Богом, а людьми.

Раньше жизнь человека протекала среди Божьих творений: деревьев, солнца и зверей. Теперь же человек живет в окружении вещей, созданных Станком. Когда вы в последний раз видели дикого зверя или шли босиком по земле? Вещи создавались тысячами, они окружали людей повсюду, и Станок был создателем всего. Созидание, раньше приписывавшееся Богу, было воплощено на Земле Станком. То, что было создано Богом, стремительно отступало на второй план перед творениями Станка.

Индустриальный век в ничтожно короткое время привел к невиданному росту производства и увеличил мощь человека на Земле. Если раньше взорвать гору мог только Зевс Громовержец, а направить воды вспять — только Саваоф, то с изобретением динамита это мог сделать и человек. Если в преиндустриальном веке наука и производство были в зачаточном состоянии, а люди пытались руководствоваться волей Божьей, теперь они сказали: «Мы все можем изобрести, построить, открыть и изменить на Земле». Так Бог перестал быть Создателем и Владыкой: людям показалось, что человечество могло развиваться само, безраздельно владея Землей и создавая на ней свое царство.

Но не был создателем и человек. Новым создателем был станок, индустриальный процесс, фабрика. Станок стал новым Создателем, новым богом, и люди стали служить Станку так, как раньше служили Богу.

Старый Бог не сделал людей хозяевами Земли, а Станок достиг этого за очень короткое время. Бог создал мир различных вещей, но и Станок сотворил величайшее чудо: сотни, тысячи, миллионы вещей абсолютно одинаковых. Некоторые создания Бога были живые и они были себе на уме, все же создания Станка были неживые, предсказуемые и контролируемые, а значит — лучше и полезней.

Бог не смог заставить людей жить согласно его законам. Он говорил людям: «Не укради», а они все равно крали, он говорил: «Не убий», а они все равно убивали. Теперь же по крайней мере по десять часов в день рабочие были полностью подчинены Станку и выполняли все его требования. Если старому Богу молились пару часов в неделю, то теперь индустриальный рабочий молился своему Станку шесть дней в неделю, от рассвета до заката, молился всю свою жизнь, с перерывами только для еды и сна.

Мы говорили, что конечным результатом принятия вертикального метода является осознание идеи Бога. А потом задали вопрос: "Что же является конечным результатом принятия горизонтального метода? Может ли Бог появиться и там?" И вот мы видим, что на смену вертикальному богу пришел другой бог, Станок, и это бог горизонтальный.

Индустриальная технология проникла во все области человеческой жизни, а требования ее были таковы, что каждый отдельный человек понимал: лучше выбрать горизонтальный подход, а не вертикальный. Таким образом, произошло широкое внедрение и повсеместное распространение горизонтального метода в обществе.

Итак, станки и фабрики помогли распространению горизонтального метода. Но в свою очередь горизонтальный метод помог подготовить людей к работе на фабриках индустриального века, потому что если бы люди не приняли этого подхода, работа на заводе показалась бы вчерашним крестьянам совершенно нечеловеческой, разрушающей их индивидуальность.

Но что же сулил людям горизонтальный подход, почему с приходом станков и фабрик они приняли решение отказаться от вертикального подхода, отказаться от своей индивидуальности, отказаться от Бога?

Индустриальная технология внедрялась так быстро, что в обществе происходили изменения, к которым оно просто не успевало адаптироваться психологически. Рабочие не могли справляться с все возрастающими сложностями повседневной жизни. Общество было одновременно и выбито из колеи и заворожено свинцовой поступью машин.

Рассмотрим сцену из кинофильма «Чапаев» — атаку каппелевцев. Какое объяснение можно найти тому, что офицерский полк шел в полный рост, да еще и с барабанным боем, на Анкин пулемет? Очевидно, возможности пулемета не были еще полностью осознаны как реальность человеческого мира: не потому ли каппелевцы шли такими ровными рядами, как бы желая противопоставить механистичности пулемета механистичность своего полка, его нечеловеческую «ровность»? Мы видим, как неграмотная женщина, прислуживающая новому богу, Станку для автоматической стрельбы, легко убивает тысячу мужчин с университетским образованием, а все из-за того что у них есть нательные кресты, означающие их приверженность богу старому.

Есть реальность, а есть подземные течения. Вот десятиклассник говорит однокласснице: «Пойдем ко мне, я тебе покажу свою коллекцию марок». Так вот историку глупо выяснять есть ли у этого парня действительно марки и понравились ли они девушке, а вот ее беременность явилась в данном случае результатом подземного течения: то есть сознательного или подсознательного исполнения желаний исторических персонажей. Ленин мог что-то говорить, что-то думать, но он испускал такие флюиды, или совершал такие действия, что Россия отдалась именно ему, так как он показался ей воплощением некой мечты, некоего не вполне осознанного, но сильнейшего желания. Так вот история — это не пересказ того бессмысленного воркования которое издает парень чтобы затащить девушку в постель, а описание кто спал с кем и почему, какой метод соблазнения сработал, кто лучше воплотил мечту. История — это разновидность маркетинга. Белые продолжали продавать кефир, а Ленин предложил аппетитно упакованный йогурт с кусочками свежих фруктов.

Есть два типа выдающихся людей: Эйнштейн и Гитлер. Эйнштейн открыл то, что никто не понимал, а Гитлер открыл то, что все настолько хотели, что они сразу оказались объединены, а не желающие этого оказались разрознены, дезориентированы и в меньшинстве. Так и Ленин: Красная Армия была одна и большая, а Белых Армий было много и в каждой всего лишь кучка солдат. Фильмы вон тоже бывают всего двух типов: «Амаркорд» Феллини и «Рокки-5».

Каждый человек понимает, что когда он голоден, надо поесть. Но необходимость образования осознает не всякий, а то, что нужно уметь программировать, понимает и вообще меньшинство. Иными словами, чем выше развитие цивилизации, тем меньшее количество людей способны пользоваться ее новейшими достижениями. Здесь мы можем говорить о некоем «цивилизационном треугольнике»: ведь если образование не развивается опережающими темпами, процесс развития цивилизации оставляет все меньший и меньший процент на вершине профессиональной готовности: забить гвоздь может каждый, а космонавтом может быть один из миллиона.

Индустриальная технология быстро создавала новые, невиданные возможности. Но, в соответствии с принципом цивилизационного треугольника, все меньший процент населения мог ими воспользоваться. Однако люди не хотели отставать от жизни, отказаться от участия в недоступном для них по объективным причинам процессе. Горизонтальный подход предложил решение этой проблемы: объединить слабых в один громадный и сильный организм и уничтожить то, что недоступно всем.

Горизонтальный подход давал следующие обещания:

1. Обещание объединить людей так, чтобы они могли справляться с трудностями индустриального века вместе, как один организм, а не каждый в отдельности.

2. Обещание упростить жизнь каждого, поскольку все решения принимались бы централизованно и информация строго дозировалась. Человеку пообещали: «Мы тебе скажем, что делать и что думать».

3. Люди жаловались: «Индустриальный век открывает много возможностей, а что если кто-то воспользуется ими лучше, чем мы, кто спасет нас от мук зависти?» Горизонтальный подход отвечал: «Я решу эту проблему, закабалив каждого и указав его место. Теперь, какое бы место человек ни занимал и что бы он ни делал, — все равно каждый будет рабом, и зависть станет бессмысленной».

4. Индустриальный век освободил многих людей от необходимости работать в производстве и дал им возможность обучаться и заниматься наукой. Наука в свою очередь открыла громадные перспективы перед человечеством, с одной стороны, манящие и многообещающие, с другой — пугающие. Человек сказал: «Я не знаю, но хочу узнать» — и узнавал все больше и больше. Окружающий мир впервые казался зависящим не от милости Бога, а исключительно от объема человеческих знаний. Для простого рабочего это был пугающий процесс, и тогда горизонтальный метод пообещал: «Я убью науку, заставлю ученых подчиниться и стать слугами нового всезнающего бога, все знать наперед, сначала давать ответ, а уж потом задавать вопросы». Иными словами, горизонтальный подход обещал, что на смену науке придет служение идеологии, а слуга идеологии руководствуется не желанием познавать мир, а мнением коллектива. Есть некая разница между изучением астрономии и заявлением, что солнце восходит по мановению руки Сталина.

5. И наконец, горизонтальный подход пообещал человеку, который, из-за стремительных изменений, принесенных индустриальным веком, чувствовал себя одиноким и потерянным в быстро меняющемся мире, что он получит свое место, будет знать, что ему делать и как себя вести, и все это предоставит ему коллектив.

Какую потрясающую свободу врать себе и представляться сыном лейтенанта Шмидта дает несвобода! У нас любой пропитой придурок может утверждать, что не будь КГБ, он стал бы вторым Пушкиным или Ломоносовым! Здравствуй, страна героев, страна мечтателей, страна ученых! Конечно, КГБ уничтожало настоящий талант, но на каждого такого уничтоженного, десять, если не сто, человек могли утверждать, что если бы не КГБ, они бы состоялись! Коммунистическая система дает людям реальную пользу, и чем ты хуже и менее приспособлен к жизни, тем более полезна эта система для тебя.

Человек, родившийся на заре автомобилестроения, скажем, в 1900 году, мог думать о высадке людей на Луну как о чем-то совершенно сказочном. Однако в течение жизни он стал свидетелем фантастического прогресса, наблюдая полеты в космос по телевизору. По сравнению с этим в преиндустриальном веке изменения в жизни людей происходили крайне медленно. Общество выглядело стабильным, и человеку казалось, что общественные отношения изменить невозможно. Поэтому реальным было только изменение собственной ситуации. Однако с приходом индустриальной технологии, чрезвычайно быстро и эффективно менявшей окружающий мир, человеческое общество уже не казалось стабильным.

Коллектив выдвинул идею, казавшуюся в тот момент логичной и современной: «Зачем каждому улучшать себя? Давайте улучшим общество, в котором мы живем, а потом спросим с него, если с нами будет что-нибудь не так. Теперь мы вооружены технологией, которая меняет все вокруг. Почему бы не направить технологию на изменение общества? Ведь менять к лучшему самого себя — это ручная работа, ремесленничество, кустарщина, а вот мы возьмемся всей бригадой, как на заводе, да и поменяем общество вокруг нас». Это идея, соответствующая текущему моменту, к сожалению, сработала. Многие люди и целые общества поверили в нее. Так горизонтальный подход к оценке собственной ситуации пришел на смену вертикальному. Теперь отказаться от персональной ответственности решил уже не отдельный отчаявшийся человек, а все общество сразу.

Мы были свидетелями уникального феномена: в XX веке было четыре обожествляемых лидера — Сталин, Мао, Гитлер и Ким Ир Сен. Каждый из этой четверки принес своему народу больше горя, чем какой-либо другой лидер этих стран за всю их историю. Однако, вопреки фактам, есть люди, продолжающие обожать этих лидеров и сегодня. Наконец, почему все четверо были современниками?

Теперь мы можем сформулировать ответ на эти вопросы. Итак, люди отказались от собственной личности и судьбы в пользу Гитлера, и он оказался полностью ответственным за них, стал источником их счастья. Сталин был единственным знающим человеком во всей стране, остальные лишь задавали ему вопросы. Итак, произошел переход общества в горизонтальный октант, в котором есть угол “все погибли”. Люди уже ищут счастья не в самореализации, а в воплощении партийного плана, их ожидание счастья концентрируется на Вожде. В то же время, для верности, делается так, чтобы этих людей становилось все меньше и меньше. У тоталитарного лидера есть одно золотое правило: лучше меньше соратников, но зато верных; причем отстрел соратников всегда проводится внезапно.

Смертей народ не замечает и зла на Вождя не держит, потому что, отказавшись от себя, человек переходит в неживое измерение. Вспоминаются строки: «гвозди бы делать из этих людей» и слово «перековка». Гвозди перековки не боятся. Понятно, почему немцы орали «Гитлер, Гитлер», а англичане приветствовали Черчилля вежливыми полуулыбками: немцы передали все свои надежды на счастье Гитлеру, а англичане знали, что их счастье продолжает зависеть от них самих.

В религии есть Бог, чудо сотворения Мира и Мир, созданный Богом. Но в горизонтальной «религии» тоже есть Бог — это Станок. Чудо сотворения Мира тоже есть, да еще какое: гвоздильный станок делает сто совершенно одинаковых гвоздей в минуту, что не под силу и десятку кузнецов. Есть и Мир, созданный этим Богом — это работающий на фабрике коллектив, коллектив, обслуживающий Станок.

Но есть еще один ингредиент, который необходим для создания религии. Этот ингредиент — страх и непонимание, от которого только Бог может спасти, это мистическая надежда на всесилие Бога. Есть ли этот ингредиент у новой религии?

К началу XX века индустриальная революция в Европе была в самом разгаре. Бывшая аграрная Европа стала промышленной, население городов пополнилось рабочими фабрик и заводов. Станки производили такое количество товара, которое раньше невозможно было себе представить.

Первая мировая война происходила уже на совершенно ином технологическом уровне, по сравнению с войной каких нибудь сорок лет до нее. Огромное количество снарядов и пуль впервые производились не вручную, а индустриально. Появились пулеметы и танки, пушки стали скорострельными, дальнобойными и точными. Однако, несмотря на существование пулеметов и пушек, люди ходили в штыковые атаки, так что десятки тысяч солдат могли погибнуть за полчаса. Мистический ужас вызывал танк — первая машина для убийства, где человек, управляющий ею, был полностью скрыт. Впервые десятки тысяч людей были убиты отравляющим газом.

Люди уже воспринимались не как носители фамилий и традиций, не как уникальные человеческие существа, а лишь как безымянные взаимозаменяемые части какого-то целого. Поэтому огромное количество жертв, которые принесла с собой Первая мировая война, стало возможным. В конце войны стало ясно, что старый социальный уклад в Европе безнадежно разрушен: когда число бессмысленных жертв исчисляется миллионами трудно говорить об уникальной ценности отдельного человека. Европейской системе ценностей был нанесен жесточайший удар.

Наконец война прекратилась. И хотя она принесла ужасные разрушения и стоила миллионов жертв, в ней были свои победители и свои побежденные. Для победителей жертвы были оправданы победой: Англия и Франция, хоть и ослабленные войной, могли продолжать жить по-старому.

Но побежденным, Германии, Австрии, России и Италии, нечем было оправдать жертвы и страдания. Их страны лежали в руинах. Старое общество и его идеалы потерпели крах. Бог оставил их, и вот они разбиты. Чем же они прогневили Бога, как вернуть себе Божью благодать? Так рассуждали люди со времен каменного века, так рассуждали они и на этот раз. Но в тяжелые дни поражения приходит на ум и еще одна мысль: а может быть, мой Бог ослаб, и стоит молиться другому?

Германия, Австрия, Россия и Италия были уже индустриальными обществами, и они обратились со своим горем не к старому, явно ослабшему или забывшему их, Богу, а к новому богу — Станку. Люди пришли к Станку с тем же вопросом, с которым они всегда приходили к Богу: «За что ты прогневался на нас?» В трагические моменты безысходности люди всегда строили новый храм, давали новые обеты, модифицировали свои религиозные ритуалы. Такое решение они приняли и сейчас.

Очевидно, человеческое общество плохо служило Станку. А значит, надо поменять общество, сделать его более подходящим для Станка. Видимо, люди еще недостаточно взаимозаменяемы, недостаточно подчиняются командам и синхронны в своих мыслях и действиях, чтобы служить Индустриальному станку. Конечно, ни в Германии, ни в Италии, ни в России никто так не говорил, но подспудно люди решили сделать именно это. Иначе никак не объяснишь, почему в голодной послевоенной Германии десятки тысяч людей ровнейшими рядами, в железных касках, с каменными лицами маршировали день и ночь? Для кого, как не для Станка, мог исполняться такой ритуальный танец? Ведь маршировка, изобретенная для лучшего взаимодействия колонны слабовооруженных солдат, казалось, никак не могла считаться подготовкой солдата к войне середины XX века: войне окопной и маневренной, войне танков, пулеметов и пушек. Зачем же такая изощренная синхронность маршировки?

Иначе как религиозным ритуалом не объяснить, почему на российских парадах так любили, чтобы люди изображали собой самолет. Настоящих самолетов тогда было мало, но Станку говорили: «Нет дюраля, так делай самолет из людей». Как раз тогда Сталин гениально назвал людей винтиками.

Где ритуал, там и жертвоприношение. Кого же все-таки фашисты и коммунисты хотели умилостивить мертвыми телами миллионов своих сограждан? Вряд ли их новым богом было что-то живое.

У людей есть душа, духовен и Бог; поэтому нам легко представить людей и Бога вместе. Но как объединить людей со Станком: ведь люди живые, а Станок — неодушевленный предмет? Мы уже показали, что переход на горизонтальный метод переводит принявшего его человека в октант неодушевленного. Отвергая саморазвитие, человек отвергает себя, останавливает время и превращается в двигающийся организм, обладающий характеристиками неодушевленного предмета.

Точно так же, как при вертикальном методе Бог считался источником морали и закона, при горизонтальном методе мораль и закон исходят от Станка. Как Бог, постигаемый с помощью вертикального метода, Станок тоже является хранителем выработанной им и для него морали и формулирует ее точно так же, как Бог сформулировал свои Десять заповедей.

Мы можем завершить обсуждение двух методов, сделав следующий вывод: каждый из них приходит к осознанию идеи бога, формулирует мораль, продиктованную этим богом, и создает собственный закон на базе этой морали. Но эти методы располагаются в разных октантах и не имеют между собой ничего общего.

В преиндустриальном веке жизнь человека в значительной степени зависела от погодных условий и всяческих случайностей. Поэтому огромное внимание придавалось религиозному служению, которое считалось важнейшей частью технологии выживания. Постепенно человек накопил опыт и добился определенных успехов как в сельском хозяйстве, так и в здравоохранении. Роль религии в технологии выживания снизилась, в то время как роль сельскохозяйственной и индустриальной технологии резко возросла. Поэтому когда пришел индустриальный век, традиционная религия значительно ослабла. Это создало вакуум, который заполнила новая религия — религия индустриального века, базирующаяся на обожествлении Станка и производимых им вещей.

Российское государство к 1917-му году отнюдь не было неэффективным, нечестным, лишенным традиций, отжившим, не сулящим лучшего будущего: просто оно базировалось на православной идее бога, а этот бог больше не помогал. Тысячу лет в России верили в Христа, а тут за пару лет разрушили и осквернили (!) все церкви, уничтожили священников. Взорвав православные святыни, народ воздвиг новые, обещающие чудесное спасение храмы, такие как ГАЗ или Уралмаш, выучил новые молитвы и ритуалы, стал покланяться нетленным мощам нового святого. На место старой пришла новая религия, и эта религия привела принявшие ее общества в совершенно особый мир, сформулировала совершенно другие правила поведения и законы. Для того чтобы понять российскую действительность, нам следует их изучить.

Станку место на заводе: там есть все, чтобы обеспечить его работу. Но и за воротами завода все стало так, как будто было сделано не для человека, а для Станка.

Коллектив — это группа людей, объединенных с целью модификации поведения всех членов группы и каждого в отдельности на основе принятия некоей горизонтальной идеологии.

В индустриальном веке коллективы часто строились на мощных идеологиях, воплотивших в себе мистицизм поклонения Станку, и такой коллектив можно назвать Социальной машиной. Социальная машина — это коллектив, жестко организованный так, чтобы упростить служение Станку. Социальная машина — своеобразный храм Станка, построенный из людей, это Станок, частями и продуктом которого являются люди. Нам нужно понять, как устроена Социальная машина, ведь при коммунистах Социальная машина являлась не просто главным, а единственным действующим лицом на социальной арене.

Некоторые проявления Социальной машины существуют во всех обществах. Если мы сравним человеческое лицо с флагом, приветствие — с салютом, ходьбу — с маршем, одежду — с формой, а ритм человеческой жизни — с расписанием, мы увидим, что индустриальный век повлиял на все.

Действительно, средневековые рыцари выступали под своим собственным флагом, каждый в своих собственных доспехах. Даже меч имел имя и магические свойства. А теперь сравним рыцарский турнир с современной танковой атакой. Хорошо, что у танка есть номер: ведь танки совершенно одинаковы.

Что же такое Социальная машина и как она построена? Мы знаем, что она состоит из людей, но обладает и характеристиками неживого существа. Как же это возможно? Принятие горизонтального метода начинается тогда, когда человек перестает быть собой и создает внутри себя нечто, что останавливает течение времени и не связано с его собственной личностью.

Теперь рассмотрим, как создается Социальная машина. Существует человек. У него есть определенный характер, который располагается в Индивидуальном октанте, называемом ЖИЗНЬ. Но вот в его стране пришли к власти большевики, и ему приходится стать частью идеологического коллектива. Он понимает, что если не будет подчиняться коллективу, ему несдобровать. Теперь его характер разделяется надвое: Индивидуальное Я, находящееся в октанте ЖИЗНЬ, и Социальное Я, находящееся в октанте КОЛЛЕКТИВ.

Рассмотрим следующий пример. Человеку хочется спать до восьми, но расписание на фабрике такое, что ему нужно вставать в семь. И вот он каждый день встает по будильнику в семь и идет на работу. Здесь желание поспать до восьми есть желание Индивидуального Я, в то время как то, что человек каждый день встает в семь, — факт Социального Я.

А есть ли разделение между Индивидуальным Я и Социальным Я, если существует человек, который любит вставать в семь? Все равно такое разделение есть. Отличительной характеристикой Индивидуального Я является то, что оно может меняться с течением времени. Индивидуальное Я обладает способностью к развитию и изменению, и это делает его непредсказуемым, а каждого человека — уникальным, ведь Индивидуальным Я обладают все люди. Человек сегодня может хотеть встать в семь часов, а завтра — в восемь. Фабрика требует, чтобы он вставал в семь всегда, потому что каждый день в восемь включаются Станки.

Почему нас всегда заставляли голосовать единогласно, почему партия не могла позволить, чтобы хотя бы один человек высказался против? Ну казалось бы, с одной стороны 250 миллионов, а с другой один Сахаров. Зачем же писать истерические статьи в газетах? Объяснение одно: крючок, найденный в ящике с миллионом идентичных гвоздей, означает катастрофическую поломку гвоздильного станка. Вот почему диссидент приобретал такие мистические размеры.

Социальная машина состоит из Социальных Я и диктует каждому члену, как себя вести. Если это Социальная машина, созданная на фабрике, она может ограничиться тем, что укажет каждому работнику, какие движения ему делать. Но вместо неживых станков Социальная машина может иметь и другую объединительную субстанцию — идеологию, и тогда она будет командовать уже не физическими движениями людей, а их мыслями. Действительно, человеку можно так же сказать «Голосуй «ЗА»!» или говори: «Дело Ленина живет и побеждает!», как и приказать ему взять деталь из левого ящика, засунуть под пресс и положить в правый ящик.

Итак, характер каждого члена коллектива разделяется на Индивидуальное Я и Социальное Я. Социальное Я управляет поведением члена коллектива в социально значимых ситуациях.

Мы видим, что несмотря на то, что Социальное Я — часть внутреннего мира человека, оно ему не принадлежит и является частью некоего коллективного Я, Социальной машины. Социальное Я, хоть и находится внутри человека, от него не зависит. Сменит фабрика начало работы на шесть утра, будет человек и к шести приходить — от него здесь ничего не зависит.

Между Социальным и Индивидуальным Я происходит борьба, причем в тоталитарном государстве внешние проявления Индивидуального Я могут караться смертью. Действительно, неужели на партсобрании кто-то даст понять, что у него есть память, или станет задавать какой-нибудь вопрос? При просмотре фильма «Кубанские казаки», наверное, никто не вставал и не говорил, что как раз в то время, когда, по фильму, нивы ломились от зерна, был на селе великий голод.

Мы можем представить себе тоталитарное государство как груду яиц, склеенных вместе. Все яичные скорлупки будут представлять собой организационно-идеологическую структуру данного коллектива. Белок в каждом яйце — Социальное Я каждого человека, а все белки — Социальное Я данного коллектива. Структура коллектива создана идеологией совместно с индустриальной технологией. Социальное Я создано членом коллектива для того, чтобы выполнять требования идеологии этого коллектива. Все яичные скорлупки, склеенные между собой, и все яичные белки вместе составляют Социальную машину. Яичные желтки будут символизировать Индивидуальное Я каждого человека. Если в настоящем яйце белок и желток не борются за место, занимаемое ими в скорлупе, а мирно сосуществуют, то внутри каждого члена коллектива идет настоящая борьба между Индивидуальным и Социальным Я, причем это борьба на уничтожение. В условиях же тоталитарного государства это борьба Индивидуального Я за выживание. В идеологическом коллективе иметь Индивидуальное Я опасно для жизни. При этом каждый понимает, что если он полностью утратит свое Индивидуальное Я, его существование станет бессмысленным: он станет живым трупом.

Тоталитарное государство выбрало своей религией идеологию Станка. Станок неодушевлен, и неодушевленными являются его создания. Станок в своих «Адама и Еву» жизнь не вдыхал. Но люди-то все-таки живы, если конечно не обратить их в истинную веру сделанной на Станке пулей. В качестве компромисса, тоталитарное государство предписывает всем гражданам подавлять в себе все аспекты Индивидуальности и заменять их Социальными эквивалентами.

В Китае во время «культурной революции» не употребляли слово «расстрелять»: для этого существовало выражение «подвергнуть суровому контролю». Что и говорить, после расстрела Социальная машина действительно начинала контролировать все без исключения аспекты Индивидуального Я расстрелянного члена коллектива.

В романе Джорджа Оруэлла «1984 год» создание Социальной машины описано неверно: как нечто, что заставляет человека вести себя социально правильным образом. Это большая ошибка. Человека не нужно заставлять читать учебник истории партии. Следует просто расстрелять у него на глазах парочку людей, не прочитавших этот учебник, и он не только выучит весь учебник наизусть, но и убедит себя поверить каждому написанному там слову. «Человек — существо обучаемое, обладающее хорошей памятью и умеющее сделать правильный вывод из наглядной агитации», как мог бы сказать Пол Пот, оставив нескольких кампучийцев живыми.

Оруэлл все-таки был англичанином и надеялся, что люди, как актеры, лишь надевают тоталитарную маску, мечтая при первом удобном случае ее сорвать. На самом деле происходит глубокое внутреннее перерождение, и люди способны десятилетиями нести тоталитаризм в себе.

Оруэлл правильно отметил, что каждый, имеющий Индивидуальное Я, полностью отделен от других людей и воспринимает себя последним человеком, имеющим память и возможность логически мыслить. Предположим, встречаются после партсобрания два человека с диссидентскими взглядами. Если один из них осмелится что-то сказать другому, другой, опасаясь провокации, сразу же выскажет официальную точку зрения, а потом будет проводить бессонные ночи, размышляя, следует ли ему донести или нет.

Вот почему самые безотказные расстрельные команды состоят из тех, кто вчера еще был противником расстрелов, или тайно остается противником расстрелов и сейчас. А вот сторонник Социальной машины со стажем может позволить себе работать с ленцой: его душа чиста и ему нечего бояться. Поэтому отличные расстрельные команды можно создавать из лучших друзей расстреливаемого: главное, чтобы последствия неповиновения были ясны всем.

Индивидуальные Я совершенно разобщены и в условиях коллектива не могут войти в контакт друг с другом. В любом тоталитарном обществе, если мы смотрим с горизонтальной точки зрения, все согласны, все аплодируют и голосуют «за». Но если бы мы могли взглянуть на этот же митинг с вертикальной точки зрения, мы увидели бы много одиноких Индивидуальных Я, борющихся за свое существование и думающих в ужасе: «Неужели я остался один?».

Индивидуальные Я не могут быть связаны друг с другом, но если они забудут о предосторожности и войдут в контакт между собой, нет никакой гарантии, что они поддержат друг друга: ведь в отличие от Социальных Я, все Индивидуальные Я разные.

Таким образом, в условиях коллектива совершенно неважно, что именно каждый из его членов думает. Важно лишь чтобы Социальная машина контролировала его поступки и имела возможность жестоко покарать его за неправильный поступок, то есть за поступок, совершенный под влиянием его Индивидуального Я.

Социальная машина уводит людей в свой октант, КОЛЛЕКТИВ, и октант ЖИЗНЬ становится просто не виден, так как эти октанты диаметрально противоположны друг другу.

Заметим, что Индивидуальное Я создается каждым человеком персонально, то есть это черты его характера, мысли, жизненный опыт, в то время как Социальное Я, несмотря на то что оно присутствует внутри каждого человека и определяет его поступки, создано за пределами человека, который имеет очень небольшую свободу выбора относительно своего Социального Я. Однако в условиях идеологического государства именно его Социальное Я определяет жизнь человека.

Индивидуальное Я — как форма ног человека, а Социальное Я — это фасон его брюк. Совершенно невозможно понять, почему человек должен носить именно эти брюки, хотя ответ есть: «Потому что так диктует мода».

Все это означает, что Социальная машина могла бы существовать вечно, если бы возможно было отменить прогресс (вот откуда непрекращающаяся борьба с враждебным окружением).

Отметим, что лучшее определение тоталитарного государства было дано Лениным, который сказал: «Коммунизм — это Советская власть плюс электрификация всей страны». Тоталитарное государство — это просто идеология, пришедшая на помощь индустриальной технологии. Поэтому ленинское определение и правильное, и полное.

Заметим, что искусство 30-х годов отразило переход человека в неживое состояние. На картинах Фернана Леже человек изображен с помощью квадратов и треугольников. Но в природе нет прямых линий, а значит такой «человек» мог быть создан только Станком. Вместо портретов конкретных людей пришли портреты-символы, например «Рабочий и колхозница».

Индустриальный Век уже завершился, и коммунистам просто не к чему нас возвращать. Коммунистические ораторы призывают народ к топору, и это очень точный и правильный призыв, потому что топором никто уже не пользуется. Призывать народ нужно не к топору, а к компьютеру, коммунисты же призвать людей к компьютеру не могут, потому что они — сторонники единогласия, а не индивидуальной творческой мысли.

Как только стало ясно, что завод индустриального века устарел, Социальная машина стала испытывать огромные трудности, и эти трудности — объективные, неизбежно ведущие Социальную машину к развалу.

Социальная машина распадается по двум причинам:

1. Человеку необходимо открывать правду самому себе, жить вертикально и общаться с другими людьми через Бога, посредством общечеловеческой морали.

2. Социальная машина основана на том, что люди получают идентичную информацию через один-единственный канал, вместо того, чтобы получать информацию из многочисленных источников и в самых разнообразных формах. Поэтому Социальная машина находится в неразрешимом конфликте с реальностями информационного века и сегодня является безнадежно устаревшим социальным устройством.

Людям, которые готовы составить из себя Социальную машину, следует понять: Социальная машина будет полностью контролировать все аспекты их жизни. Более того, она станет единственным действующим социальным организмом, и ее цели — мистического служения неживому — будут радикально отличаться от целей составляющих ее живых людей.

Социальная машина заставит людей создать десятки, а то и тысячи танков, которые никогда не будут использованы. Она активно изменит живую природу, поворачивая вспять реки, строя гигантские, никому не нужные железные дороги, а то и уничтожая целые народы. Но активнее всего она будет бороться с теми людьми, из которых она состоит. Как бы эти люди ни притворялись, как бы ровно они ни маршировали, как бы безропотно ни выполняли любой приказ, все-таки эти люди — живые. Социальная машина не может существовать иначе как на принципе постоянного уничтожения подконтрольных ей людей, устраняя их либо физически, либо морально-психологически. Она атакует мораль, чувство собственного достоинства, понимание красоты, язык, историю, память, семью. Взамен всего этого Машина внедряет неживые эквиваленты морали, истории, нравственности, заставляет человека использовать созданный ею мертвый язык.

Мы описали очень странное явление — «Социальная машина». Ее не видно, но она есть, и цели у нее мертвые. Главный исторический урок XX века — возможность перехода в другое измерение и формирование (с помощью союза горизонтальной идеологии и индустриальной технологии) Социальной машины индустриального типа — не должен быть забыт, потому что информационный век также предлагает множество методов полного отказа от себя с необратимыми трагическими последствиями. Это и болезненное пристрастие к развлечениям, и сотни программ телевидения, и Интернет, и наркотики. Но человек должен жить, видеть, мыслить, а не реагировать на внешние стимулы абстрагировавшись от своего собственного Я.

Создание Социальной машины информационного века очень хорошо описано Виктором Пелевиным (Generation «П», М.: Вагриус, 1999. С. 104-105). Человек смотрит телевизор, и телевизор заставляет его переключать свое внимание с одного объекта на другой. Человек лежит на диване, но и живет внутри экрана. Его нет, он неподвижен, но изображение на экране полностью владеет им, управляя его эмоциями, давая ему знания, заменяя ему жизнь. Одновременно телевизор смотрят миллионы. Итак, в одном измерении — миллионы уставившихся на экран неподвижных людей. В другом — режиссер, оператор, который управляет их мыслями и вполне способен управлять и их действиями.

Вот хороший пример. В Латинской Америке проводился очередной футбольный матч. Футбол — это виртуальное действо, в конечном счете бессмысленный бег по полю за мячом. Матч транслировался по телевидению, то есть люди наблюдали это событие не сами, а с помощью оператора. Это уже виртуальная реальность в квадрате. Матч так снимали, что гол показался несправедливо засчитанным. Это уже виртуальная реальность в кубе. Результат — реальная война, реальные трупы людей. Иными словами, телевизионный режиссер и есть новая горизонтальная идеология, а новый парад и демонстрация трудящихся — застывшие позы перед объединяющим всех мерцающим экраном.

Проследим еще раз за развитием Социальной машины. Социальная машина позволяет своим членам адаптироваться к сложностям Индустриального века, поэтому вначале она кажется привлекательной. Социальной машины фактически не существует, однако когда человек начинает зависеть от нее, позволяет себе принять идеи, которые Социальная машина пропагандирует, он видит, что Социальная машина начинает постепенно уничтожать его собственную душу. Причиной этого конфликта является то, что Социальная машина действует как неживой объект и поэтому вступает в бескомпромиссный конфликт со всем живым. Человек начинает бояться, что когда-нибудь Машина распознает его в качестве живого — и мгновенно уничтожит. Может быть, уничтожит морально, а может — и физически. Неодушевленная виртуальная Социальная машина становится полным хозяином тех людей, которые ее создали и теперь являются ее частью. Они уже не могут существовать вне Социальной машины.

Саддам Хусейн спрашивает у граждан Ирака: «Любите ли вы меня?» «Любим!» Делает он им еще хуже. «Любите ли вы меня?» «Очень любим! Очень!» Делает он им еще вдвое хуже. «Любите ли вы меня?» «Обожаем!» Делает он им и еще хуже. «Любите ли вы меня?» Молчат, все умерли. Спрашивает Клинтон у американцев: «Любите ли вы меня, ну хоть немножко?» «Да нет нам дела до тебя, а служить будешь плохо — прогоним». Делает он им еще лучше. «Любите ли вы меня, ну хоть немножко?» «Да нет нам дела до тебя, а служить будешь плохо — прогоним». Делает он им еще вдвое лучше. «Любите ли вы меня, ну хоть немножко?» «Да нет нам дела до тебя, а служить будешь плохо — прогоним».

Для человека естественной является вертикальная ориентация, ситуация, при которой он развивается, но иногда возможностей для его развития нет: например, когда он закабален или у него нет работы и средств к существованию. Единственная возможность преодолеть объективную невозможность развиваться — прибегнуть к магии, то есть перейти в другое измерение. Этого можно достичь, поменяв вертикальную ориентацию на горизонтальную. Магия позволяет создать псевдорелигию, где добро заменяется на общее добро, а Бог — на коллектив. Тогда развиваться и отвечать за себя уже не нужно — цель достигнута. Горизонтальная ориентация освобождает энергию зависти, которая разрушительна с точки зрения индивидуума, но созидательна с точки зрения коллектива. Горизонтальная ориентация, зависть, псевдорелигия объединяются для того, чтобы создать идеологию. Одно из свойств идеологии заключается в том, что она выражает интересы неживого объекта. Это следствие горизонтального самоотрицания. Другое свойство идеологии — она построена на магии, которая является ответом на объективную или субъективную невозможность вертикального развития. Отрицание себя и невозможность вертикального развития — две стороны одной медали, и эти свойства идеологии отлично дополняют друг друга.

Разница между идеологией и завистью состоит в том, что идеология — это зависть, которая исходит не от отдельного человека, а практикуется организовано. Это зависть не межличностная, не направленная конкретно от одного человека на другого, а возведенная в ранг мировоззрения и освященная организованной на ее фундаменте группой людей, которая в этом случае создала предпосылки для своего превращения в коллектив. То есть это зависть с более высоким магическим предназначением, что позволяет идеологии, базирующейся на зависти, удовлетворить все требования, которые общество предъявляет религии. Таким образом, идеология заменяет религию и становится единственным организатором общества.

Отметим, что переход общества с религиозной на идеологическую ориентацию произошел во всем индустриальном мире. Люди стараются достичь спасения (в религиозном смысле этого слова) не с помощью добрых поступков, а через владение вещами, сделанными Станком. Магия вещизма: состоит в том, что если у меня есть джинсы «Wrangler», я могу быть другом, членом кампании, а если у меня нет этих джинсов, значит, я чужак и дурак. Теперь мне нет смысла становиться интересным собеседником или хорошим человеком: вопрос стоит ребром, есть джинсы или их нет.

Тоталитарный режим — это не мистификация индустриальной Машины: это мистификация зависти. Поэтому тоталитарный режим может быть и крестьянский (как в Китае, Албании, Кампучии), и неиндустриальный (как на Кубе), и индустриальный (как в фашистской Германии). Может тоталитарный режим существовать и в информационном веке.

Введем такое понятие, как "близкожитие", то есть отсутствие необходимой стены прав вокруг индивидуума. Близкожитие делает зависть и нездоровую зависимость центральными факторами социальной жизни. Коммунистическое общество начинается с близкожития. Близкожитие ведет к зависти. Зависть — к разрухе. От разрухи мы переходим к Социальной машине. Социальная машина уничтожает тех, кто не является ее членами, а те, кто являются — перерождаются в нелюдей. Машина развивается. Личность, являющаяся частью Машины, уничтожается. Главная цель Машины — борьба с завистью — теряет смысл. Общественная система рушится. Существуют различные сценарии гибели или перерождения Социальной машины: либо гибель всех членов общества, как практически произошло в Кампучии и как происходит с некоторыми сектами, либо простое перерождение Машины, ее адаптация к изменившейся реальности.

Интересно заметить, что в нашей книге мы встречаемся с четырьмя скоростями времени.

Обсуждая советскую историю, мы говорим о 73-х годах советского режима. В этом случае время движется с обычной скоростью. Когда мы обсуждаем русский характер и российское традиционное отношение к законам, нам кажется, что время движется очень медленно. Говоря о состоянии российского общества сегодня и пятьсот, а то и тысячу лет назад, мы можем не менять лексику — она одинаково приложима ко всем периодам. Например, замечание, что "веселие на Руси есть пити" верно сегодня так же, как оно было верно тысячу лет назад, а у подозреваемых в преступлении по сравнению с той давней порой прав тоже не прибавилось.

Если говорить о последнем десятилетии, кажется, что время движется очень быстро, как вперед, так и назад. В городах в рекордно короткие сроки установились капиталистические отношения, базирующиеся на инфраструктуре информационного века. Но если мы вступили в это десятилетие как сильная индустриальная держава, то теперь, при полном развале экономики, большая половина страны вернулась обратно в преиндустриальный век — век феодалов, а также безлошадных крестьян, работающих на маленьких участках земли, чтобы заработать себе на пропитание. Вероятно, Россия — единственная в мире страна, где один и тот же человек, работая в будни на мощном компьютере, в выходной день едет в деревню, где, пользуясь орудиями, известными уже тысячи лет, обрабатывает свой огород, и не ради развлечения, а чтобы прокормить семью.

Нам стоило решить проблему 2000 года, переведя часы компьютера на тысячный год. Как раз приняли бы крещение в Днепре, построили бы свою жизнь на десяти заповедях («не убий», «не укради»), собрали бы славянские народы под единым руководством, побили бы кавказских разбойников, угоняющих в рабство наших людей… Недавно посмотрел я фильм «Конан». Доспехи у Конана ничего, но на еще действующих металлургических заводах и мы можем сделать не хуже. Так что в 1000 году нам сегодня было бы оказаться в самый раз, а вот к 2000-му мы совсем не подготовлены.

Однако, что бы ни говорили, настоящее лучше, чем прошлое, когда коммунисты убивали время, фальсифицируя историю, подменяя культуру, уничтожая лучших людей.

Помните лозунг «Время, вперед!» Сегодня любой физик-атомщик, вручную сажающий картошку на участке, скажет, что время пошло назад. В сознании многих время остановилось. Зависть (или победа над завистью) делает так, что экономика резко переводит стрелки часов, либо назад, либо вперед.

Социальное Я имеет общую цель, например коммунизм, и оно хочет построить коммунизм навечно. Но создают эту вечность социальные Я, которые основаны на мгновенном повиновении. С одной стороны - вечность, с другой - мгновение. С развалом коммунизма вечность у социальных Я забрали, но осталось умение адаптироваться к изменяющейся ситуации.

В России всегда спрашивали: почему на Западе живут, а мы только мечтаем? Потому что в горизонтальной ориентации нет ни возможностей роста, ни временной перспективы. Поэтому можно только представлять себе, как по "щучьему велению, по моему хотению" все появится в один миг.

Но главное, что человек должен уметь, — это правильно понять, что происходит сейчас. “Сейчас” — это абсолютно уникальная временная категория. То, что было раньше — это прошлое, и его уже нет. То, что будет потом, — это будущее, и его еще нет. А вот то, что происходит прямо сейчас, — это твоя жизнь. Читая эти строки, надо сознавать, что ты их читаешь, и знать, что в эту секунду именно это дело — самое важное из всего, что ты мог бы сейчас делать. Если фокус жизни смещен в прошлое или в будущее, она становится виртуальной, то есть не контролируемой и не управляемой.

Какой же из двух методов обеспечивает понимание сиюминутной реальности? Казалось бы, горизонтальный: ведь именно он останавливает время, а значит, и концентрируется на том, что происходит сейчас. Однако это происходит не с тобой, а с коллективом. Человек смотрит не на себя, а на других и поэтому совершенно теряет контакт с собственной жизнью. Вот почему горизонтально ориентированный человек всегда искажает прошлое и идеализирует будущее.

Вертикальный метод помогает настоящему вырасти из прошлого и поэтому дает человеку возможность сконцентрироваться на настоящем и оценить его в сравнении с прошлым, в движении, во времени. Ведь несмотря на то, что важна данная секунда, в отрыве от времени она потеряет всякий смысл. Успех вертикального метода зависит от того, насколько хорошо человек умеет оценить свою ситуацию сейчас, лишь только потом наступают стадии сравнения с прошлым и планирования будущего. Ключевые слова «здесь и сейчас»: не «там и сейчас», как в горизонтальном методе и не «здесь, но только не сейчас», как, к сожалению, очень часто бывает с нами при использовании вертикального метода, когда мы боимся принять нашу жизнь такой, какая она есть. Правильное использование вертикального метода формирует человека, который помнит и уважает прошлое, но не подчиняется ему. Он строит свое будущее, но при этом готов ко всему, и его поддерживает вера в Высшие Силы.

Западные газеты используют в своем названии слова «Время» или «Новости», в то время как идеальное название для газеты тоталитарного режима — «Правда». Противники коммунизма, думающие на вертикально ориентированном языке, часто пытались поймать газету «Правда» на лжи, поэтому они говорили: «Вчера “Правда” писала одно, а сегодня другое». Таким образом, они демонстрировали не только непонимание того языка, на котором «Правда» написана, но и того, что газета «Правда» — полное выражение той реальности, которую в данную минуту видит коллектив, вся правда, которая только есть. Сегодняшний номер газеты отражает всю историю человечества, то же можно будет сказать о завтрашнем номере газеты, как бы ни противоречил он сегодняшнему, как бы ни были отретушированы лица на фотографиях. Окаменевшая, незыблемая правда означает, что нет ни времени, ни памяти.

С точки зрения языка «Правды», существование духовной сферы в каждом отдельном человеке ставится под вопрос. Духовная сфера есть, но она должна быть общей для всех и строго утилитарной.

Коллектив хочет вырвать из своей среды все уникальное, многоплановое. Язык коллектива переводит человека в другое измерение, где вещи приобретают мистический смысл. Если ты имеешь три рубля, значит, ты буржуй, которого надо избить. Хотя совершенно непонятно, почему наличие у человека этих денег придает ему такие качества.

Человек изменяется, и он может быть оценен со многих разных точек зрения, но у коллектива существует всего одна шкала и всего одна секунда, для того, чтобы навесить ярлык. Творчество, развитие, рост и сама жизнь — все существующее многообразие оценивается теперь только с точки зрения коллектива. Солнце встает — очевидно, существует соответствующее указание Сталина.

Наука и искусство продолжают существовать, но они приобретают чрезвычайно интересные характеристики. Мы замечали, что главным принципом развития науки при первом методе оценки собственной ситуации является принцип неопределенности, неполноты знания. Человек что-то знает сегодня, но завтра уровень его знаний может возрасти или снизиться. При втором методе оценки собственной ситуации, наоборот, господствует принцип полной уверенности. В этом случае идеологически обоснованный, доктринерский «результат» известен до начала исследования, и нужно просто выявить несогласных и заставить их молчать.

Такая же ситуация господствовала в искусстве. Коллектив давал указание, что нужно показать и рассказать (так называемый социалистический реализм). На первый взгляд, социалистический реализм рисует людей такими, какие они есть. Однако такое искусство не в состоянии отразить настоящий момент: оно не живет здесь и сейчас, а стремится показать пейзаж, который должен был видеть слепой и мертвый коллектив. Социалистический реализм — искусство совсем не абстрактное, но при этом это искусство не имеет ничего общего с реализмом как таковым.

Рассмотрим, например, фильм “Кубанские казаки”, рассказывающий о жизни села в послевоенные годы. Если бы этот фильм был реалистическим, он показал бы полуголодных людей, не имеющих возможности бежать из деревни в город, поедающих кору деревьев и картофельные очистки. Но в фильме изображены сытые танцующие крестьяне, переполненные хлебом поля. А это еще дальше от реальности чем любая абстрактная картина: абстракция честно заявляет, что она не есть реальность, и этим реальность не трогает, здесь же мы имеем дело с подлым мифом, который подменяет реальность собой, и делает это не просто так, чтобы поиграть с художественными средствами, а с целью обмана и закабаления зрителя.

Почему так получается? Вернемся к описанию двух методов. Начнем с вертикального. Человек сравнивает собственную сегодняшнюю ситуацию со вчерашней. Итак, он находится в контакте с реальностью здесь и сейчас, с прошлым и настоящим, а на основе этого строит планы на завтра. Теперь горизонтальный метод: человек сравнивает свою ситуацию с ситуацией окружающих. Здесь все диктуется другими. Человека нет в своей собственной жизни: он зависит от того, кому завидует. Вместо будущего — очевидно недостижимое «я хочу быть как он». Здесь нет ни своего времени, ни своего места, ни своего будущего. Вместо этого — кажущаяся реалистичной, но на самом деле совершенно нереальная идея перевоплощения.

Человек живет в мире не сам по себе, а в контакте с другими, эти контакты имеют очень важное значение и составляют весомую часть реальности. Люди обмениваются мыслями и идеями. Но эти идеи лишь материал для внутренней переработки и осмысления, что очень важно подчеркнуть.

Человек может и должен воспринять мысль другого такой, какая она есть, а не такой, как хотелось бы услышать: воспринимать надо адекватно, без искажений и помех. Но затем человек должен понять, то есть творчески переработать эту мысль. Тогда результат будет живым, так как эта мысль, в какой-то уже новой форме, станет частью его собственного внутреннего диалога.

Такому восприятию есть опасная альтернатива: идея может быть воспринята без осмысления, изменения и внутреннего комментария, и такая идея осядет в душе мертвым грузом. Имплантированная идея станет «пулей», неживой частью человека, тем кирпичиком, из которого строится его неживое Социальное Я. При этом абсолютно неважно, правильная это идея или нет.

Человеку нужна еда, но если у него в желудке окажется бутерброд с колбасой в том виде, в каком он был на тарелке, это может привести к смерти. Бутерброд с колбасой должен попадать в желудок человека хорошо пережеванным и смоченным слюной. В таком же виде должна оказываться внутри человека и идея.

Нет ничего плохого в чтении Ленина, если мы имеем право размышлять над тем, что он сказал, соглашаясь с одним и не соглашаясь с другим. Но идеология требует, чтобы мы сохраняли идеи в неизменной форме. Если читать Ленина, априори считая, что он всегда прав, наступит мыслительный эквивалент несварения желудка. Тем более что Ленин никогда ни в чем не сомневался.

Итак, мы берем идею и обдумываем ее, говоря: “А так ли это?”. Только после этого мы принимаем ее, говоря: «Я буду обдумывать эту идею и в дальнейшем, я не принимаю ее на веру». В этом случае идея органично становится частью внутреннего диалога и развивает индивидуальность человека. Человек использует такую идею как затравку и развивает ее внутри себя, так же как кораллы заселяют и постепенно полностью обживают упавший в океан кусок дерева.

Но если человек сказал: «Да, я принимаю это мнение полностью, как есть, и не собираюсь когда-либо обдумывать его, подвергать сомнению и изменять», внутренний диалог прекращается. Внутри человека, как застрявшая в теле пуля, поселяется неживой объект.

Мысль становится живой только тогда, когда она открыта сомнению. С этой точки зрения, мысль, излагаемая на бумаге, в момент изложения становится неживой, потому что она уже зафиксирована. Теперь мысль надо снова оживлять, критически прочтя и обдумав. Если этого не сделать, любая мысль превратится в лозунг или клише. Поэтому и говорят: «Мысль изреченная есть ложь».

А что если я скажу: «Дважды два четыре»? Будет ли это утверждение неправдой? Если я сам пришел к такому выводу, конечно, не будет — это результат моих размышлений. Даже фраза «Дважды два пять» если не сама правда, то верный шаг к ней. Если же я принял таблицу умножения на веру, как бы хорошо я ее ни знал, она не будет моей правдой. Принять на веру означает «Не сомневайся, не проверяй, не развивай». Отсюда путь не к дальнейшему изучению математики, а к заявлению, что ты всю ее уже изучил. А дальше — не новые формулы, а разборки с настоящими математиками. Любая фраза, не являющаяся результатом процесса мышления, останавливающая процесс мышления или заменяющая его собой, является не только неживой, но и переводящей человека в другое измерение.

Возьмем человека каменного века. Он — живой. У него были руки, глаза, уши. Куда его ни ткни иголкой, ему больно. А теперь возьмем современного дедушку: очки, телефон, протез коленного сустава, искусственные зубы, в руках — газета, которую он оживленно цитирует. Не дедушка, а киборг в тапочках. И если разобраться, у него в мозгу больше камней, чем в почках.

То же самое можно сказать об утверждениях правдивых и ложных. Ложные фразы безусловно есть (у слона сорок ног), а вот фраз, выражающих правду, нет. Если фраза не является ложью, это не означает, что она является правдой. Есть только фразы не ложные. Их ложность еще не стала очевидной, и поэтому ими пока что можно пользоваться. Мы ни в коем случае не можем остановить процесс, заставляющий нас сомневаться в правдивости этих фраз. Вот фраза. Мы изучили ее и определили как не ложную, время прошло, и снова опыт показал ее неложность. Ждем до следующей проверки. Но как только мы заявим, что сомнения невозможны, мы убьем данную идею и обязаны будем автоматически исключить ее из разряда неложных.

Только те идеи, относительно которых наши сомнения продолжаются, так что мы готовы в любой момент снова подвергнуть их исследованию, а по результату исследования перевести из разряда не ложных в разряд ложных, можно считать временно соответствующими истине и руководствоваться ими в своих действиях.

Для России это исключительно важно. Мы воспринимали как правду в последней инстанции идеи Ленина, чистые руки чекистов, Сталина, существование врагов народа, войну на чужой территории, нерушимую дружбу с Мао, перевыполнение плана, Горбачева, Ельцина. Казалось бы, хватит, научились: ан нет, за тридцать секунд появилась и заняла свое место на политическом Олимпе новая «руководящая и направляющая сила» — «Единство», тем более, что как мы уже отмечали, это слово из той же обоймы. Давайте больше не превозносить факты и личности, а уважать собственную способность и готовность сомневаться и проверять.

Мы видим полное противоречие между индивидуальным и социальным пониманием правды. В социальном октанте газета справедливо называлась «Правдой», и в ней все до последней запятой было и абсолютной правдой, и абсолютной ложью. Поскольку абсолютная правда и абсолютная ложь — это одно и то же, называйте как хотите. Поэт Инна Лиснянская сказала: «Кто прав всегда, тот никогда не прав». Действительно, тот, кто считает, что он всегда прав, не формулирует свои выводы в форме, открытой для изменения с течением времени и поэтому, по определению, не может сформулировать неложную фразу.

Для тех, кто не верил, что абсолютная правда и абсолютная ложь — это одно и то же, приведу исторический факт. При Сталине «Правда» писала абсолютную правду, не так ли? А главным редактором «Правды» был Николай Бухарин, главный враг и вредитель и, уж конечно, абсолютный лжец. Так вот, абсолютная правда и абсолютная ложь — это все-таки одно и то же. Только руководствуясь результатами добросовестного изучения предмета, живя с открытыми глазами, можно надеяться избежать многих ошибок.

В индивидуальном октанте газета не может называться «Правдой», потому что в этом октанте отрицается само понятие правды: ведь лучшее, что человек может сделать для познания мира, — это сформулировать фразу, которая в данный момент не кажется ложной. Точно так же, как «Правда» является идеальным названием для идеологической газеты, для неидеологической идеально название «Время»: только время покажет, что есть ложь, а что — не ложь, и главное здесь убедиться, что время продолжает идти. Если время идет — появятся и сомнения в правильности первоначальной гипотезы, она будет проверена, развита, дополнена, изменена. Есть время — жизнь продолжается.

У некоторых вещей (особенно характерных для информационного века), к их обычным характеристикам прибавляется сервисно-информационная. Это товар (джинсы) и его имидж («свой парень» или «половой гигант»), продукт (пицца) и качество его доставки на дом (быстро приняли заказ, быстро привезли, горячая).

Невозможно создать сад, пересадив на участок столетние деревья. Без корней они начнут гнить, сохнуть и быстро умрут. Сад начинают сажать с саженцев. То же относится к идеям. У идеи есть ее собственное качество и ее сервисно-информационная составляющая, то есть представление о том, как ее будут использовать. Воткнут в землю без корней или посадят в подготовленную почву, обеспечив органичное развитие и рост. Эта сервисно-информационная составляющая едва ли не важнее самой мысли. Например, в моей книге есть много ложных мыслей, которые при внутреннем споре способны породить у читателя правильную мысль. Но есть в моей книге и много чрезвычайно опасных правильных мыслей, которые выглядят так хорошо, что читатель может решить принять их не обдумывая, без внутреннего спора, так, что они, несмотря на всю их правильность, сразу начнут гнить изнутри.

Еще один пример. Предположим, в переполненном театре кто-то закричал: «Пожар!» — и поверившие этому крику люди побежали к выходу, не замечая при этом, что топчут детей. Как только зрители приняли крик «Пожар» за факт, они потеряли человеческий облик. Заметим, этой паники могло не быть, если бы кто-то крикнул: «Здесь, кажется, горит!», а люди подумали: «Где горит? Я должен убедиться, это пожар или нет». Теперь посмотрим, почему люди паниковали. Потому что они подумали: «Я сам не видел огня, но зато другие видели». То есть сказали себе: «Мои глаза плохи, так я поверю глазам других людей». Это возвращает нас к описанию горизонтального метода, когда человек говорит: «Мне мою ситуацию не улучшить, давай-ка я посмотрю, как у других». В ситуации паники мы также видим уничтожение времени: человек считает, что у него нет ни секунды, чтобы осмотреться вокруг и придумать рациональный план действий. Итак, мы можем дать определение человеческого облика: это самосознание и время. И человеческий облик лучше все-таки не терять.

Главным признаком осуществившегося перехода в неживое состояние является неизменность мнения. Мы видели раньше что в основе процесса познания лежит принцип неопределенности и незавершенности. При существовании идеологического «знания», когда ответ известен прежде, чем задается вопрос, мы сталкиваемся с феноменом «несгибаемости», с неизменностью мнения и знанием того как, согласно некой идеологической догме, все «должно быть».

Конечно, люди стремятся к каменно-незыблемой правде — это очень удобно, потому что создает иллюзию возможности переключения внимания на другие вопросы. Только потом они очень удивляются, если их «сверхпрочный» брак распадается и «любящая» жена уходит к другому. Когда это случается, оказывается, что в эту каменно-незыблемую «правду» вложено столько духовной силы, что кажется, будто весь мир рухнул. А если бы человек расценивал прочность своего брака как гипотезу, несмотря ни на что нуждающуюся в проверке, ему было бы значительно проще заметить нарождающиеся проблемы и разрешить их до того, как разрушится этот брак.

Самое заметное отличие людей, выросших при тоталитарном режиме, от людей, выросших при демократии, — стремление к каменной прочности, незыблемости фактов и утверждений. Без этого, наверное, у нас не было бы страны, которая считалась самой успешной во всем, а потом в одночасье рухнула. Надо открыть себя жизни и освободиться от статичности, с помощью которой коммунисты пытались поддерживать порядок в камере.

Для идеологии нет никакой временной перспективы, все ясно раз и навсегда, тем более что время установлено силой: ведь светлое будущее предсказано заранее. Поэтому смешно наблюдать, когда идеологию пытаются разрушить фактами. Идеология не занимается поисками истины, а затрагивает вопросы веры, установления такого взгляда на жизнь, который позволил бы человеку перейти в другое измерение.

Все мы помним строки песни: «Смело мы в бой пойдем за власть Советов и как один умрем в борьбе за это», но никто не вдумывается в ее слова. Может ли быть, что слова «все как один умрем» следует понимать буквально? К этой загадке есть ключ — слова «все как один». Представьте себе дивизию: десять тысяч мужиков, с детьми и без, богатые и бедные, влюбленные в кого-то и одинокие, из городов и деревень, а еще медсестры, повара, первый отдел, библиотекарь, старенький механик в очках. Неужели они, все как один, готовы прямо сейчас умереть за что-то? Неужели не найдется троих, которые больше всего хотят жить, вернуться к любимой, пойти на рыбалку или просто струсили? Безусловно, найдется. А можем ли мы представить себе эти десять тысяч человек мертвыми? Конечно. Все-все умерли, до одного? Конечно, все. Мы можем и больше трупов представить сразу, и миллион. Так вот «как один умрем» не означает «готовы умереть», иначе слов «как один» не было бы: здесь «умрем» означает «станем мертвыми».

Ну хорошо, умрем, а за что? Наверное, если бы мы все были готовы умирать за что-то, это “что-то” было бы невообразимо важное, понятное всем, необходимое и неизбежное, как солнце. Ведь только за солнце можно умереть: без него все мы все равно погибнем. Итак, за что умираем? — «В борьбе за это» — Какое «это»? Как меня можно просить умереть за какое-то «это»! Да я книгу не дочитал, да у меня дети, весна, наконец, а мне предлагается умереть за «это» — чушь какая-то!

Конечно, мне возразят: то, за что предполагается умирать, расшифровано в предыдущей строчке песни, а именно: «за власть Советов». Это возражение было бы справедливым, если бы мы знали, что это такое или если власть Советов действительно когда-то наступила и мы поняли бы как это хорошо. Но песня прошла через всю историю Советского Союза, и умирали миллионами, а власти Советов так никогда и не было, и самое главное, никто не сказал: «Постойте, а за что же мы, все как один, умирали?» Так что умирали все-таки за «это».

Итак, слова, с точки зрения индивидуума совершенно непонятные, абсолютно понятны с точки зрения коллектива. Мы говорили, что переход в коллективный октант (с индивидуальной точки зрения) эквивалентен смерти. Люди не собираются умирать как индивидуумы — став «как один», они перешли в другое измерение, «умерли» для человечества, но еще маршируют, еще поют.

Октант, который называется «Коллектив», индивидуум может понять двумя способами. Первый — без раздумий, таким, как он есть. Второй способ понимания этого октанта происходит с помощью пули.

История большевизма в России проста: мы все как один умерли в борьбе за “это”. Трупов миллионы, а равенство у нас есть? Или у нас человек человеку друг, товарищ и брат? Изобилие у нас? Или мы перегнали Запад? Построили путь железный, а короче БАМ? Вот оно какое, наше «это».

Строчка «все как один умрем» — гениально точна, а строка «в борьбе за это» — еще лучше. Слово «это» очень точно передает мистицизм и непонятность Коллектива, Машины, нового бога, которому в жертву приносится не кто-то индивидуально, а все как один.

Еще раз. Что значит «как один умрем» и зачем идти в бой и радоваться, если результатов боя никто не дождется, а все умрут? Человек может пожертвовать собой — погибнуть. Но погибая, он оставляет в живых других: защищая любимую женщину, надеется, что ее жизнь будет спасена, улетая в космос, надеется, что люди получат важную информацию, которую иным способом они бы не получили, и т.д. Здесь же ситуация совершенно обратная: умрут все как один.

Два октанта, Индивидуальный и Коллективный, на нашей схеме октантов диаметрально противоположны друг другу и соприкасаются только в Точке Дзен. Переход же из одного октанта в другой описан, как в учебнике геометрии: «Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем мы наш, мы новый мир построим, кто был ничем, тот станет всем».

Переход в другое измерение — это просто переход в Зазеркалье, как в сказке. Захотел чужого, отказался от своего и просыпаешься утром неживым. Если ты отказался от себя не добровольно, ты уже не протестуешь против политики партии, а если ты выглядишь живым, у тебя меняются ориентиры: раньше ты любил своих родителей, а теперь Павлика Морозова.

Говоря о горизонтальном методе, мы отмечали, что человек, принимающий его, превращается как бы в неживое существо.

В романе «Как закалялась сталь» (обратите внимание на название) описан процесс превращения героя в неживой (или лучше сказать — неодушевленный) объект лишь благодаря принятию коммунистической идеологии. Павел Корчагин замечает, что ему все труднее двигаться, и момент полного принятия им коммунистической идеологии совпадает с его полным параличом. Или другой пример: Андрей Болконский был очень храбр, а Толстой очень выразителен и многословен, но почему-то «несгибаемым» Толстой Болконского не назвал.

Мне могут возразить: для перехода в горизонтальный октант надо возжелать чужого, а Павел Корчагин бессеребреник. Как же он оказался в горизонтальном октанте? Переход в горизонтальный октант осуществляется как следствие Требования или Претензии, направленной не к себе самому, а к другим. Корчагин хотел, чтобы мы жили как он, а не как мы сами считаем нужным, и в этом его трагедия. Он возжелал наше право выбора, хотел делать наш выбор за нас. Ему нужна была не наша материальная собственность, а наш мозг, наша жизненная энергия, наши надежды, наше будущее — а это очень много.

На Нюрнбергском процессе нацисты не признали себя виновными. И были правы. Они действительно выполнили все приказы до конца и поэтому, с социальной точки зрения, не виновны: с этой точки зрения, виновен тот, кто не выполнил приказ. Если же мы переведем их в шкалу индивидуальной ответственности, убийца одного человека уже тягчайшим образом виновен, а об убийце миллионов и говорить нечего.

Когда мертвые играют роль живых, когда ходят по земле «вложившие душу в общее дело», у них должен быть и символ, Непохороненный Мертвый, называемый Вечно Живым. И пока он не похоронен, разговоры о новой России бессмысленны: мы как страна еще не находимся в том октанте, где могут происходить реформы.

Выбор вертикальной ориентации означает рост и развитие, но не обязательно счастье, успех и гармонию с окружающим миром. Можно быть Полом Маккартни, у которого все получилось при жизни, а можно и Ван Гогом или Модильяни, у которых при жизни никакого «успеха» не было, и не надо путать духовный рост с достижением успеха и счастья. Выбор горизонтальной ориентации означает смерть личности, потерю себя, но совершенно не означает невозможности быть по-своему счастливым и добиваться успеха. Человечество не выдумало и, может быть, не выдумает никогда, большего счастья, чем возможность кричать: «Великому Сталину — слава!» Нет и большего спокойствия, чем просто лежать в могиле. Поэтому не стоит выбирать вертикальную ориентацию с целью добиться успеха, признания или удовлетворения. Вертикальную ориентацию стоит выбирать, чтобы быть, а горизонтальную — чтобы не быть. Вот в чем смысл.

Когда человек говорит: «Я сам не могу развиваться, лучше я стану мешать другим», он прежде всего лимитирует себя. Эта самолимитация доводится до своего логического завершения, когда человек становится частью коллектива. Теперь мы понимаем: идеология перестает существовать, когда человек, с помощью внутреннего диалога, гонит от себя разрушительные мысли о том, что он не может созидательно трудиться, что он слаб, ему кто-то должен, его обидели, с ним поступают несправедливо. Граждане России уже тысячу лет живут по Евангелию, где сказано, что Сын Человеческий может сделать все: тремя рыбами накормить бедных, пройти по морю яко по суху, воскреснуть. То есть человеку не нужно лимитировать себя.

Мы уже давали определение тоталитарного общества. Теперь дадим определение тоталитарного человека. Прежде всего это человек, уверившийся, что не способен достичь необходимого ему независимо от других. Как следствие — это человек, который не хочет быть собой. Он говорит другим: заполните пустоту в моей душе каким-нибудь заявлением-кирпичом, я буду следовать ему неукоснительно, сделаю его частью себя, вернее, подчиню себя ему. Окружающий мир наделяет такого человека джентльменским набором примитивных и неизменных идей, и эти идеи полностью подавляют его духовный мир. А это, в свою очередь, делает внутренний диалог неинтересным и ненужным. Исчезают все вопросы, и остается лишь уверенность в правоте тех идей, которые были вложены в данного человека. Теперь основой его характера становится длинный список того, что ему «должны» другие. Человеческий организм продолжает жить в духовной коме.

Мы говорили, что тоталитарный человек — это тот, кто лимитирует себя, эдакая дрожащая мышка. Если же человек не желает бояться и дрожать, есть более приятный способ самолимитации — надо просто сказать: «Я все знаю!» Дело в том, что люди еще не научились автоматически распознавать под этой личиной ложь, невежество и остановку времени — симптомы страха перед жизнью и, как следствие, выбора горизонтальной ориентации.

Человек ведет внутренний диалог, то есть отвечает на вопрос: как наиболее честно и бережно относиться к себе, максимально развить свои способности и творческий потенциал. Мы вправе ожидать, что такой человек сможет так же хорошо и справедливо относиться и к другим. Его любовь будет не всепрощающей, но позволит открыть лучшее в людях, не закрывая при этом глаза на их недостатки. Таким образом, человека, который ведет интенсивный внутренний диалог, мы можем назвать справедливым при условии, что он находит в себе силы вести себя в соответствии с тем, что он считает правильным.

Иногда мы с удивлением замечаем, что человек, не ведущий такого диалога, во всех известных нам случаях поступал справедливо, в соответствии с тем, что нам подсказал бы наш внутренний диалог, если бы мы оказались в его ситуации. Но дело в том, что мы не можем назвать такого человека нравственным или справедливым, потому что у него нет персональных критериев оценки собственного поступка, и его следующий поступок может быть аморален и несправедлив. В то же время человек, который сам пытается разобраться в том, что хорошо, а что плохо, может иногда поступить аморально. Живому человеку свойственны страсти, способные нарушить его внутренний мир и помешать принять правильное решение. Человек, действующий согласно единственному алгоритму, пусть и тысячу раз нравственному и справедливому, может быть мгновенно переведен на действия согласно другому алгоритму: примерный семьянин, всю жизнь проработавший в булочной, органично становился членом эсэсовской зондеркоманды; Адольф Эйхман, в прошлом честный бухгалтер, организовал убийство шести миллионов евреев. Чтобы стать убийцей, нужно, чтобы в душе бушевали страсти, заглушающие внутренний диалог, или чтобы этого диалога не было изначально. Поэтому раскаявшийся вор лучше примерного коммуниста. Вот почему христианская религия придает раскаянию такое значение.

Если рабовладелец отдает приказание рабу, отношения между ними авторитарные. Но если рабовладелец ничего рабу не говорит, однако раб знает, что если не выполнит невысказанные желания рабовладельца, он будет уничтожен, и поэтому одновременно и придумывает, и удовлетворяет желания рабовладельца — отношения между ними тоталитарные. Угадывать невысказанные желания! Вот почему тоталитарные отношения так похожи на любовь.

Идеологическое государство проходит путь от диктатуры, которая всегда начинается с создания коллектива, к демократии, когда люди сами знают, что им делать. Значительная часть населения России до сих пор поддерживает коммунистов, для этих людей коммунизм в России давно перестал быть чем-то навязанным он «выбран» ими свободно, то есть демократически (кавычки в слове «выбран» необходимы, чтобы показать, что реального выбора не было: пингвин выбирает не летать, хотя у него и есть «крылья»). Надо всегда помнить, что воздух свободы может быть удушающим, а возможность счастья — кошмаром, и совсем не очевидно, что таких людей не большинство.

При тоталитарном режиме недостаточно пассивно выполнять указания лидера: необходимо все время придумывать то, что может ему понравиться. Подчинение становится не пассивным, а активным, лидеру остается лишь изредка давать туманные директивы. Например, Сталину совершенно не требовалось говорить, что кто-то должен быть расстрелян: достаточно было сказать, что это не очень хороший человек.

Рабство переводит всю жизненную энергию в оставшееся свободным русло. Рабам свойственна страсть, и из рабов можно создавать очень успешные научные учреждения. Но академию художеств из рабов не создать: какой бы ни был сюжет, душа раба всегда будет рисовать клетку.

В тоталитарном обществе закабаление — это только начало процесса самозакабаления. Влияние тоталитарного общества может ощущаться и через много лет после того, как само это общество перестало существовать.

Мы говорили, что Социальная машина ощущается как бог, а нарушение морали, которую Социальная машина пропагандирует, воспринимается гражданами как грех. Самые убежденные коммунисты, самые отпетые воры чувствуют, что они наткнутся на свою душу, если будут копать слишком глубоко, потому что горизонтальный подход, являющийся их «моралью», противоречит человеческой природе. Можно найти убежденно верующего человека, но убежденного коммуниста найти нельзя. Коммунист может быть только немыслящий, цинично-конъюнктурный либо агрессивно-сверхубежденный, то есть тот, кто постоянно испытывает присутствие своего собственного, тщательно скрываемого от самого себя и других, неверия в идеологию.

Зададим себе вопрос: «Будет ли женщина, одетая по последнему слову моды 1973 года, казаться модно одетой в году 2000-м?» Конечно, нет: она покажется смешной. Но ведь она одета по моде: вот расклешенные джинсы с вышитыми цветочками, воротник «собачьи уши», прическа «улей». В чем же причина?

Мода является одной из прочно установившихся идеологий. Действительно, ей свойственны все те идеологические манифестации, о которых мы говорили выше. Каким-то образом обществу становится известно, как именно нужно одеваться. Люди быстро меняют фасоны одежды. Естественно, что такие изменения возможны, когда одежда производится индустриально, тысячами и миллионами совершенно неотличимых друг от друга экземпляров. Идеологический язык, позволяющий связать всех жителей земли в одно информационное поле, помогает моде мгновенно распространиться по всему миру. Люди сами готовы к этому изменению. Они хотят подчеркнуть свою похожесть на других и готовность подчиниться решению, принятому кем-то другим. Как в любой идеологии, реальный характер человека спрятан, его нет, он не имеет значения: все определяется тряпками, которые человек нацепил на себя.

Недостаточное следование моде переводится на индивидуальные особенности человека, который подвергается социальному остракизму, иногда очень жестокому. До последнего времени на Западе человек, пришедший наниматься на офисную работу без галстука, терял всякий шанс ее получить, а ведь знание бухгалтерии с ношением галстука никак не связано.

Столь частая перемена фасонов не обусловлена никакими объективными причинами. И дело не в том, что много еще вполне годной одежды выбрасывается. На моду тратятся громадные эмоциональные, временные и материальные ресурсы, которые могли бы быть потрачены на реальные человеческие нужды.

Итак, мода — это форма идеологии, а для идеологии важно слепое следование за толпой, а не постоянная приверженность какой-то идее.

В случае с модой фундаментом является идея «какова одежда, таков и человек». В 73 году хоть на панель пойди, но имей расклешенные джинсы. Сегодня надеть их можно только на театральной сцене.

Фундамент идеологии, форма перевода людей на горизонтальную ориентацию, незыблем. В идеологии моды никто не имеет права подвергать сомнению идеологический фундамент «какова одежда, таков и человек; одевайся как другие: как ты одет, тем ты и будешь», но форма, в которой идеология выражается, меняется мгновенно, и этим изменениям надо следовать, чтобы не показаться смешным или взбунтовавшимся против устоев.

Поверь в расклешенные джинсы всем сердцем, всем своим существом, но только на один сезон: иначе ты не сможешь носить черные обтягивающие брючки до колен. Это момент перехода к идеологическому фундаменту, на котором человек будет оставаться всегда, меняя внешние проявления идеологии как перчатки, и он эквивалентен смерти. Пережив этот момент, человек должен твердо стоять на идеологическом фундаменте, полностью подчиняясь его сиюминутному выражению, пламенно любя то клеши, то брюки-дудочки.

Теперь давайте проследим за развитием коммунистической идеологии, за тем, как она адаптируется к изменяющейся ситуации.

В 1917 году жители России почувствовали, что система, в которой они жили, разваливается и ее нужно менять. Они уже не считали старое государственное устройство своим, и как только им сказали, что может быть построено новое общество, с энтузиазмом взялись за дело, отбросив прежнюю социальную систему как ненужный мусор. Их уверили, что система, которую они строят, удовлетворит все их нужды и надежды. Их также уверили в том, что они и сами должны измениться: начать видеть окружающий их мир с другой точки зрения, объединиться и выполнять приказы своих лидеров. Так их попросили принять идеологию нового общества.

В то время люди в России были еще вертикально ориентированы и их поведение определялось моралью, базировавшейся на религиозной основе. Конечно, если бы они не поверили в обещания идеологии, они бы не отреклись от своих моральных устоев и не приняли бы ту картину мира, которую предлагала им идеология. Поэтому изначально вера в идеологию была очень важна, и из литературы мы знаем о судьбах множества людей, верящих в эту идеологию так же сильно, как верит в Бога свидетель чуда.

Но что такое — поверить в идеологию? Это значит начать действовать так, как она того требует. Нужно отказаться от своего личного мнения, от своих собственных верований и начать имитировать поведение других с целью создать вместе с другими единый организм, Социальную Машину. Надо изо всех сил поверить в учение, которое отвергает, запрещает и пытается полностью разрушить всякие персональные верования. То есть получается, что нужно со всей живостью, со всей скоростью живого тела броситься на меч и умереть. Действительно, вера в идеологию есть следствие персонально принятого решения, и поэтому эта вера находится в индивидуальном октанте и является частью Индивидуального Я, а Индивидуальное Я — это как раз то, что идеология пытается уничтожить.

Поэтому первое, чем тоталитарная идеология начинает заниматься, — это бескомпромиссно разрушать внутри человека его веру в нее, в то же время заставляя человека поступать в точном соответствии с ее указаниями. Когда коллектив уже сформировался, то единственное, что требуется от его членов, — это слепое повиновение. Поэтому с момента окончательного формирования коллектива любое проявление искренней, индивидуальной веры в идеологию кажется исключительной ересью, проявлением Индивидуального Я, маскирующегося под Социальное Я.

Мы знаем из истории, что и Сталин и Гитлер, как только они почувствовали, что их власть утвердилась и Социальная Машина создана, первым делом обрушились на своих же, горячо верящих в идеологию соратников. Точно так как Сталин уничтожил Кирова и организовал чистки 1937-38 года, так же и Гитлер расстрелял Ромма и всю его банду, то есть тех, кто продолжал проявлять энтузиазм к фашистской идеологии тогда, когда энтузиазм был уже не нужен. Была вера в идеологию; мгновение — и нет ничего хуже этой веры. И хотя это выглядит как противоречие, теперь мы видим, что это противоречие — кажущееся.

Вместо энтузиазма пришло слепое повиновение и щемящий душу страх, если не сказать ужас. Колонна хохочущих и веселящихся революционеров (живых людей) дошла до своего места назначения, до морга. Из морга они вышли далеко не все, но вышли строевым шагом, в колонне, с мертвыми глазами, короче, вышли все как один.

Эра революционного восторга прошла, и теперь уже требовался не Маяковский, а тот, кто мог бы отражать, в ритме марша, совершенно другую, ужасно-прекрасную, но при этом совершенно не человеческую поэтику Социальной машины. Ушли певцы сложной любви мужчины и женщины, застрелились революционные крикуны, и на их место пришли бесцветные создатели речей о беззаветной любви народа к его Партии. Хоть и скучен текст этих речей, да велики они по силе: ведь говорит уже не человек, а новый Бог, Машина.

Итак, в развитии идеологии приходит момент, когда она захватывает власть, и этот момент обещает, что никакая вера, никакой персональный поиск правды и пути уже не нужен: идеология знает и покажет все, и от члена коллектива (слово «человек» как раз только что умерло) требуется лишь слепое повиновение. Умение слепо повиноваться идеологии достигается только в результате тяжелой работы над собой, только при условии, что член коллектива окажет громадную помощь своему Социальному Я в деле максимально возможного уничтожения своего Индивидуального Я.

То Бухарин в Политбюро, то он расстрелян, то расклешенные джинсы, то узкие брючки. Главное — вовремя менять.

Кстати, о расстреле: мы видим, что самым лучшим пропагандистом идеологии является пуля, способная мгновенно перевести человека в идеологический октант и уже больше не беспокоиться о его полном подчинении. Вот почему массовое убийство людей — это любимое дело идеологов. Вот так и получается, что те, кто отказались подчиняться идеологии, довольно скоро встречают в лагере самых ярых сторонников идеологии или оказываются с ними у той же самой стенки. Только Сталин успел дворян и священников перестрелять, как к той же стенке уже вели Радека и других членов ЦК.

Идеология позволяет человеку вести себя так, как будто его душа никогда не существовала, так как у него теперь новая душа — Социальное Я. Это означает, что вера необходима только тогда, когда идеология впускается внутрь человеческой души, но сразу после этого любая вера, в том числе и в идеологию, становится лишь признаком плохой работы Социального Я человека и посему может быть поводом его социального отторжения или его полного выбраковывания в качестве детали Социальной Машины. Это позволяет сформулировать то, что я назову законом идеологического развития.

Для того, чтобы идеология использовалась правильно, объект ее влияния должен потерять всякое пристрастие к тем внешним формам, в которые эта идеология рядится сразу же после того, как она перестроит его существование из индивидуального в социальное. С этого момента человек должен принять фундамент всякой идеологии — горизонтальную ориентацию — как основу своего существования и должен бессознательно, механически, без всяких сомнений и внутренней борьбы, постоянно и неизменно действовать согласно горизонтальной ориентации и сиюсекундным формам, принимаемым данной идеологией во всех социально значимых ситуациях. Идеологии не нужно подчиняться или не подчиняться: идеологией нужно стать и быть.

Совершеннейший коммунист или фашист может с легкостью притворится демократом, но для такого «демократа» есть элементарный тест: настоящий демократ не может быть хамом. А так как именно хамство является основой сегодняшней политической жизни в России, очевидно что сегодняшняя «демократия» является просто идеологическим прикрытием, формой, которая может быть легко изменена.

Ленин, хоть он и жил когда-то, оказался вечно живым. Вечно живым бывает только камень: так что, оказывается, наш Ленин был камнем. А друг его Феликс был железным. Мораль: принимая идеологию, ты перестаешь быть живым человеком.

Это означает, что человек или имеет мораль и ведет себя соответственно моральным принципам, или не имеет морали, а всего лишь следует предписаниям о том, какое поведение сегодня, в данный момент, является идеологически правильным. Таким образом, идеологизированному человеку совершенно все равно, быть ли ему коммунистом, фашистом или прикрываться демократическими лозунгами.

С точки зрения исторической памяти России, памяти каждого россиянина, с точки зрения Индивидуального Я, дико встречать на улицах людей со свастикой. Но с точки зрения идеологической, это совершенно нормально. Теперь свастика, даже больше чем серп и молот, является идеальным идеологическим символом, потому что именно свастика, как ничто другое, идеально демонстрирует полную потерю русским народом исторической памяти.

Если человек сначала был коммунистом, а потом обрел свое лицо, стал уважать права других, перешел в другое измерение, — это второе рождение, тут разница громадная, качественная. А между коммунистом, фашистом и вором, будь он хоть тысячу раз демократ, нет никакой ощутимой разницы, это все одно и то же мировоззрение, базирующееся на попытке захватить чужое как следствие отказа от себя.

Закон идеологического развития очень важен с точки зрения чистоты рядов демократов. Становится ясно, что заидеологизированный человек может вполне принять теорию демократического развития России как новую идеологию и начать активно пропагандировать ее. Произносимый текст для заидеологизированного человека значения не имеет: разница только в том, что человек делает, вертикально или горизонтально он ориентирован.

Такая уж у нас история: люди попали в коммунистическую партию — плохие и хорошие вместе — так что среди коммунистов вполне могут быть настоящие демократы. А вот среди демократов 80 % оказалось настоящими коммунистами. Как мы узнали, что полковник Исаев — герой, патриот России? Мы его направили работать фашистом Штирлицем. Тоже можно сказать и о многих демократах: только теперь преподаватели научного коммунизма знают, что их наука даром не прошла, настоящие коммунисты выросли, хоть и говорят только о свободе и даже знают английский язык. Ни совести, ни открытости новому, ни сострадания — а твердости хоть отбавляй, не меньше, чем у железного Феликса.

Мы говорим: для того, чтобы правильно внедрить в человека идеологию, нужно разрушить веру этого человека в эту идеологию. Но здесь же есть явное противоречие! Не допустили ли мы где-то ошибки? На самом деле управление системами очень часто включает в себя действия, которые на первый взгляд кажутся противоречивыми. Для того, чтобы сделать суп, вода сначала должна быть доведена до кипения, потом суп надо поставить на маленький огонь, а потом поставить его в холодильник, тем самым еще более снизив его температуру, и наконец, перед употреблением, нагреть (а в желудке он еще раз остынет). Итак, если мы вдруг сделаем вывод, что для приготовления супа нужно кипятить воду, то тот повар, который будет следовать этому принципу, просто сожжет посуду и испортит суп. Идея супа не состоит в том, чтобы все время держать воду кипящей. Она состоит в том, чтобы накормить человека, для которого этот суп предназначен, и поэтому для внешнего обозревателя некоторые из тех характеристик супа, которые казались важнейшими, например его температура, меняются, но всегда меняются так, чтобы на данном этапе приблизиться к выполнению главного назначения супа — сохранить его в качестве продукта питания.

Венцом созидания коммунистического общества является человек, беспрекословно выполняющий любой приказ, не имеющий никакой идеологии, но способный прочесть по бумажке любую мысль, не краснея и не запинаясь. Такие люди были у власти в Советском Союзе, такие люди находятся у власти и сейчас. С них очень трудно сорвать маску, их невозможно изменить. Они притворяются твоими сторонниками, но могут быть твоими врагами. Политически они очень сильны, потому что их флюгер идеально смазан и легко поворачивается в любом направлении. Но демократия берет свое, и сегодня мораль уже меняется к лучшему: руководители начали озвучивать требование личной лояльности как признак морали, а от личной лояльности недалеко и до политической позиции.

Человек может быть «сторонником» демократических идеалов совершенно механически, не имея возможности осознать их душой и не умея жить в соответствии с ними. «Демократическая» деятельность таких людей будет полностью антидемократична по сути и разрушительна для установления демократического строя в России. Иными словами, население зомбировано и идеологизировано, а нам нужны люди, имеющие собственные моральные устои и готовые им следовать.

Все знают, что в тоталитарном государстве существует жесткая цензура. Но наступает момент, когда эта цензура ослабевает или вообще исчезает и граждане могут говорить все, что им вздумается. В этот момент обозреватели часто делают ошибку, утверждая, что наступила демократия. Однако, как мы сейчас увидим, демократия и отсутствие цензуры —не одно и то же. Вопрос в том, что именно люди считают нужным сказать в условиях свободы слова.

В тоталитарном государстве существует цензура: в нем знают о существовании Индивидуального Я у каждого гражданина и понимают, что с индивидуальностью необходимо бороться, перекрывая доступ информации. В конце концов Индивидуальное Я может быть максимально ослаблено, особенно если вся информация, которой человек владеет, все то, чем он живет, пришло к нему через идеологические каналы. Тогда цензура уже не нужна, так как человек начинает действительно верить во все, что говорят пропагандисты, а значит, может совершенно спокойно высказывать свою, теперь уже ничем не отличающуюся от партийной, точку зрения.

Демократия включает в себя не просто свободу высказывать свое мнение. Необходима свобода высказывать то мнение, которое человек выработал, ответственно пользуясь своей независимостью, то есть создавая законы, которые защищают его и других, самостоятельно и с помощью объективной информации осмысливая окружающую реальность, занимаясь созидательным трудом.

Право голоса в стране, переходящей из тоталитарного режима в демократический должен иметь лишь тот, кто отвечает одной из следующих характеристик:

• занят продуктивным трудом или учебой,

• воспитывает детей или имеет других иждивенцев,

• владеет собственностью,

• активно участвует в строительстве гражданского общества.

При этом права голоса не может иметь

• отбывающий наказание по суду,

• алкоголик, наркоман, душевнобольной и умственно отсталый (в случае нахождения на соответствующем учете).

Иными словами, критерии могут быть любые, пусть самые широкие, но перед голосованием человек должен предъявить не только паспорт, но и какой-то активный вклад в строительство гражданского общества.

Иногда случается, что общество страшится развития цивилизации, боится ее достижений и проявляет желание повернуть цивилизацию вспять. Эти процессы охватывают или часть жизни общества, или общество в целом. Чтобы повернуть процесс развития цивилизации вспять, надо уничтожить передовых членов общества или взять их под контроль.

Историю можно рассматривать как борьбу двух тенденций: к развитию цивилизации и к обращению цивилизации вспять. Первая базируется на вертикальном методе, вторая — на горизонтальном. Тенденция к развитию цивилизации прежде всего основана на том, что труд используется для блага человека: он поощряется обществом, внедряются изобретения, происходит экономическое развитие. Антицивилизационная тенденция выражается в поддержании существующего положения или в стремлении к его ухудшению; принимаются меры к тому, чтобы человек не мог улучшить свое положение. Эта тенденция выражается в попытках сохранить существующий миропорядок всеми силами, что часто достигается методом уничтожения труда.

Коммунисты сделали многих ударниками или даже героями социалистического труда. Но они никогда не поощряли труд: они поощряли повиновение и самоуничтожение. На первый взгляд, кажется нерациональным — сначала уничтожить миллионы крестьян, а потом проводить сельскохозяйственные кампании «борьбы за урожай». Но дело в том, что урожай никого не интересовал. Была заинтересованность в создании прочной зависимости от Партии, и ситуация «что посеешь, то и пожнешь» была совершенно неприемлема для коммунистов, поскольку человек мог иметь хороший урожай, а следовательно — и экономическую независимость. А нужно было, чтобы он жил на определяемый Партией паек.

Человек должен был быть частью Машины, и кроме того, требовалось рабочее место для идеологической «перековки» человека: отсюда и коммунистическая идея полной занятости, и борьба с так называемым «тунеядством». Ситуация, при которой человек все время был под контролем, усугубляла его зависимость.

Цель социалистической экономики — создание Социальной машины, то есть Нового человека, который и является единственным конечным продуктом социалистической экономики. Если бы Новому человеку ничего не требовалось для поддержания его физического существования, а Социальной машине не приходилось отгораживаться от остального мира, социалистическая экономика ничего бы не производила и политинформации проводились бы круглые сутки.

Деталь Социальной машины есть объект неодушевленный, а если этот объект — человек, можно сказать: либо неодушевленный, либо неживой. Самый простой путь к достижению цели социалистической экономики — превращение людей в трупы. Если с вертикальной точки зрения сталинский режим был ознаменован смертью миллионов людей, то с горизонтальной — рождением новой исторической общности — советского народа и ее составной части — советского человека. Часть советских людей была в братских могилах, а часть маршировала ровными рядами и плакала от любви к Сталину.

Цель тоталитарного общества — радикальная психологическая трансформация человека. Фундаментом и основным средством такой трансформации является социалистическая экономика. У человека есть физиологические и психологические потребности, и социалистическая экономика берет удовлетворение этих потребностей под контроль, обменивая удовлетворение экономических нужд человека на проявления его психологической трансформации в желаемом направлении .

Распределение материальных благ осуществляется строго в зависимости от социального (а не от производственного, как при капитализме) вклада человека. Чем больше ты независим, тем меньше получаешь. Если дело не касается обеспечения аппарата насилия, социалистическая экономика имеет тенденцию к уничтожению труда или его результатов. Действенным методом уничтожения труда является производство ненужных, но опасных и разрушительных вещей, то есть перевод всей экономики на обеспечение аппарата насилия, таким образом, чтобы одновременно производить самые лучшие истребители и самую плохую колбасу. Если нет возможности производить танки или ракеты, роются тысячи дзотов (Албания), строятся миллионы дворовых доменных печей (Китай). На худой конец, можно просто маршировать, петь революционные песни, или слушать речи вождя (Куба). Работа переводится из экономической сферы в идеологическую: за коркой хлеба человек вынужден идти в партком.

В горизонтальном октанте существуют те же понятия, что и в вертикальном. Психологические потребности удовлетворяются методом подмены. Павлик Морозов тоже любил отца, хотя и странною любовью, а Сталин был добр как хирург, делающий больно, чтобы вылечить.

Социалистическое государство стремится к проникновению во все сферы человеческой жизни с целью уничтожения и перераспределения ресурсов. Экономическая деятельность государства имеет тенденцию к символизму, выражающемуся в гигантомании и желании переделать природу в соответствии с эстетикой металлургического завода индустриального века.

Советская экономика не была ориентирована на производство продуктов питания, легковых автомобилей или даже танков и ракет. Это все вспомогательные продукты, средства, но не цель. Целью являлось лишь производство новой исторической общности людей и советского человека, с его совершенно особой идеологией. И люди в посткоммунистической России — все-таки советские люди.

Мы имеем дело с человеческим материалом, прошедшим очень серьезный естественный отбор, и над эти материалом был произведен жесточайший эксперимент. Если на Западе можно говорить о демократии как о выполнении воли народа, когда естественным считается право голоса каждого, в России следует говорить о демократическом обществе как об обществе, противоречащем глубинным импульсам каждого из нас. Это совершенно не значит, что от постройки такого общества следует отказаться: поход к зубному тоже противоречит глубинным импульсам большинства. Это просто означает, что демократия в России не может быть построена наскоком, без глубинного осознания самих себя. Строя демократию, мы строим общество, необходимость которого осознаем, но в то же время такое общество пугает и отталкивает нас, потому что противоречит программе, на которой мы были воспитаны.

Советский товар производился в условиях экономики дефицита и был нарасхват. Товар не имел конкуренции и мог быть лишь «обозначением», ярлыком продукта: например, «молоко» или «кино».

В сегодняшних условиях, по законам капиталистической экономики, нам требуется оперативно и с прибылью произвести и доставить покупателю товар, который удовлетворит не только его физиологические, но и эстетические нужды, пусть и созданные искусственно, с помощью рекламы или красивой этикетки. Очевидно, что должно было пройти несколько лет прежде чем Россия осознала это и адаптировалась к новой реальности, которая требует тотального изменения подхода к процессу производства, начиная от первоначального замысла продукта, его изготовления и кончая доставкой, распределением, рекламой, сбором отзывов потребителей, исследованием рынка с последующей модификацией данного продукта (его вкуса, упаковки, цены) с целью удовлетворения как существующих, так и вновь появляющихся требований покупателя. При этом необходимо все время помнить о главной цели капиталистического производства — извлечении наибольшей прибыли.

Продукт теперь не просто «материальный» предмет (тесто, томатный соус, сыр), он удовлетворяет сложные и многоплановые желания потребителя (горячая вкусная пицца доставляется в вашу квартиру быстро и с улыбкой).

Однако одного осознания мало: в России производство такого продукта очень затруднено. Для пиццы, доставляемой на дом, нужны тесто, томатный соус, сыр, хорошие дороги, современная телефонная связь, повсеместная система расчета по пластиковым карточкам, состоятельное население, мир на территории страны, низкая преступность и законы, обеспечивающие доброжелательное отношение граждан друг к другу. В государстве все взаимосвязано: только комплексное поступательное движение, от законов до строительства дорог, может создать предпосылки для победы в конкурентной борьбе. Как ни удивительно, но скорость доставки пиццы на дом полностью определяет уровень развития данного общества и в экономическом, и в социальном плане.

Капиталистическое предприятие служит потребителю, радует потребителя, а как может это происходить в государстве, где никто никому не служит и никто никого не радует? Налицо мировоззренческий конфликт между доброжелательной услужливостью предпринимателя и злобным, агрессивным хамством российского государства, российской каждодневной реальности.

Немецкий дизайнер придумает более веселую упаковку для кефира, чем российский, потому, что немецкий дизайнер приехал на работу в чистом автобусе и ему улыбается полицейский, а ведь продажа кефира зависит не только от качества этого продукта, но даже в большей степени от красоты его упаковки. А если наша упаковка хуже немецкой, то кефир хуже продается, предприятие не получает прибыли, не инвестирует в новые производственные процессы и модернизацию продукции и закрывается.

Российские предприятия устарели технологически и психологически (то есть в том, что касается подходов к работе), они неэффективны и плохо управляемы. В стране царит разруха, и уже много лет не было инвестиций. Но проблемы российского рабочего места не сводятся лишь к этому. Другие страны, где люди трудятся неэффективно и на устаревшем оборудовании, реформировать намного легче. России в наследство от коммунистических времен досталась еще одна проблема — образовательная функция рабочего места и произведенного на ней продукта.

Труд был школой коммунизма и не зря назывался коммунистическим. Красивый качественный товар можно было получить за сотрудничество с властями, за предательство и т. д.: он был номенклатурным. Красоту и качество такого товара всегда обесценивал метод его получения: поэта в Париж не пускали, туда ехал доносчик, который убил в себе Париж еще до того, как увидел. Таким образом, красота и качество товара были и предметом жестокой борьбы, вожделенным призом победителю, и действенным инструментом социального контроля. Высококачественный товар не попадал к тому, кого он мог бы отвлечь от несентиментального дела, — строительства Социальной машины из неодушевленных человеческих деталей.

Товар, предназначаемый для народа, был грубый, дешевый, строго функциональный. Его делали без любви, и он не создавал уюта. Предназначение такого товара состояло лишь в том, чтобы обеспечивать главное дело — строительстве Машины. Это теперь кефир называется «Чудо йогурт» или «Данон». Раньше кефиру вполне достаточно было называться «Кефир». Главное было знать, что ты един со Страной и не отвлекаешься от Дела, даже когда пьешь его.

Если идеальным капиталистическим товаром является «киндер-сюрприз» (и еда, и праздник), то идеальным советским товаром следует считать танк: и трудоемкий, и стальной, и ни на что не годный, и страшный.

При социализме, если предприятие работало хорошо, коммунисты сразу же разрушали его, потому что для них негативные последствия продуктивной работы были намного важнее выгоды от появления большего количества товаров и услуг.

Даже предприятия ВПК, даже сражающаяся армия, которым казалось бы следовало разрешить достигнуть высшей эффективности — и те не могли работать эффективно, потому что эффективность неразрывно связана со свободой. Идеалом коммунистического менеджера я считаю Маршала Жукова. Гениальный полководец, он одержал великую победу, но по цене семь убитых солдат к одному. Вместо одной, у Жукова всегда было две цели: он взял Киев к Седьмому Ноября, а Берлин — к Первому Мая. Вот и у колбасы две цели: хочешь сырокопченой — становись стукачом.

Это была система, от которой все зависели, все являлись ее частью и получали согласно своему вкладу в нее, то есть в строгом соответствии со своей социальной позицией в коммунистической системе. Вот почему зарплата состояла из многих компонентов: и деньги, и путевки, и допуск, и пропуск, и выпуск, и билет в Дом кино — то есть, это была не зарплата, а паек.

Сегодня такой системы больше нет, но ее последствия и пережитки остались: в России намного важнее правильно позиционироваться, чем достичь эффективности в работе. Но производитель, у которого во властных структурах все «схвачено» от этого не станет конкурентоспособным: таким его могут сделать только эффективность и качество производства.

Одно из главных свойств денег заключается в том, что они дают независимость, и поэтому в социалистической системе денег нет: вместо них существуют "доку-деньги", то есть деньги, подтвержденные документами. Иными словами, товар можно получить лишь при наличии денежных средств и отношений с Социальной машиной, которая, естественно, эти отношения контролирует и регламентирует. Мы говорили, что завистник в принципе не может иметь собственность. «Доку-деньги» — это способ разрешить кому-то что-то временно подержать. “Доку-деньги" - это ситуация, когда товар, продающийся на рынке, можно дешевле купить в закрытом распределителе. Но в закрытый распределитель не пустят без пропуска, и поэтому пропуск есть бумажка, увеличивающая стоимость денег. Пропуск может получить только человек, зависимый от Машины. Таким образом, у человека больше денег, то есть независимости, только если он зависим. Такая ситуация поддерживалась, не давая возможности порвать с системой.

Конечно, "доку-деньгами" все не ограничивалось. При социализме человек должен был иметь и "доку-еду", и "доку-квартиру", и "доку-жизнь". Словом, все сферы человеческой жизни находились под контролем. “Доку-деньги" есть и сегодня, например когда предприятие покупается за десять процентов цены.

Сегодня пережитки этой системы продолжают существовать, и они оказывают разрушительное воздействие на экономику. Например, в результате залоговых аукционов собственность оказалась не в руках наиболее эффективного производителя (который готов бы был заплатить за собственность наибольшую сумму, зная, сколько он сможет вернуть), а в руках тех, кто получил собственность по блату. То есть, связи оказались сильнее денег. Но государство, которое обменяло собственность на связи с собой же, вместо денег, недополучило миллиарды в казну, а заводы отдала не менеджерам, а царедворцам.

Советскую систему нельзя критиковать за то, что жизнь при ней была недостаточна богатая. Не в этом дело. Возьмем дикую свинью. Вот она нашла желудь, вот родила поросят, а вот на нее напал волк и поранил ее или даже убил. Но, что бы ни произошло, это жизнь свиньи. Теперь рассмотрим жизнь на свиноферме. Стоишь в персональном стойле, кормят сбалансированной едой пять раз в день, ставни поднимают для солнечных ванн на два часа, играет в динамиках бодрая музыка. Оплодотворение — искусственное, без эмоций. Шкуру берегут на ремни и куртки. Вес ляжек достиг 50% веса тела, а вот мозги, язык и глаза, на которые спроса нет — постепенно уменьшаются в размерах. Так вот: лучше шкура в шрамах да своя, чем без пятнышка, но для куртки. Советские люди не жили, а были используемы. Они делали бомбы, клеветали на друзей, славили Сталина. И не надо обсуждать размер премии палача или метраж квартиры, выданной сексоту. Да, работали на совесть и задешево. И слава Богу, что это можно списать на обман, и что не было прямой связи между щедрой оплатой и требуемой взамен подлостью. Итак, действие неотделимо от цели. Дать отравленной воды не значит напоить, хотя выглядит это одинаково. Одно дело если человек заработал себе квартиру, а другое — если ему дают место восстановить силы для нового дня на ракетном заводе.

Что такое характер человека? Это то, каким он построил себя, как он относится к себе, а не то, кем он притворяется перед собой или перед другими. Коммунисты говорили человеку, каким ему следует быть (и отнюдь не из-за заботы о его благе) и как ему следует притворяться, то есть коммунисты попытались заменить характер характеристикой. Действительно, если вчерашнего члена Политбюро ведут на расстрел, то поменялся не его характер, а его характеристика. Преступление коммунистов не в том, что они убивали людей (этого коммунисты не делали ни разу, потому что коммунистов просто не существует в октанте «Жизнь»), в том, что они переводили людей из октанта «Жизнь» в октант «Коллектив», превращая при этом живых, теплых и дышащих, людей в их бумажные характеристики. А то, что потом, на Соловках или в Освенциме, коммунисты или фашисты архивировали ставшие неактивными личные дела — это уже чисто бухгалтерская операция, в которой никакого пафоса нет. Я и сам, в процессе писания этой книги, много страниц безжалостно заархивировал. Не так много как комендант Освенцима, но все равно много.

Коммунистов и фашистов можно обвинять лишь в попытке убийства всех без исключения граждан своей страны. Под словом «убийство» мы здесь совершенно обоснованно понимаем «лишение человека частной собственности, характера и собственной судьбы». Единственная тонкость здесь состоит в том, что такие убитые физически живут, требуют колбасы и водки и интенсивно вырабатывают обвинения против окружающих. Такие зомби называются «совки».

Горизонтальный метод основывается на перераспределении материальных благ и перераспределяются они поровну. То есть мне семьдесят рублей и Брежневу Л.И. — семьдесят. Ну хорошо. Однако я работаю у станка, а другие важное дело делают — перераспределяют. А ну-ка им еще по триста рубликов (ведь это дело поважней, чем у станка стоять). Ну ладно. А вот люди — организовывают труд простых перераспределителей. Им — еще по тысяче, ведь организовывать перераспределение — важней, чем перераспределять.

Таким образом, равное распределение (т. е. стремление к равенству в доходах) автоматически приводит к неравенству. Это неравенство неизменно и закреплено системой, положением человека в обществе.

Но это далеко не главное. Уровень поощрения не зависит от созданного человеком, а лишь от места, занимаемого в совершенно искусственной (и объективно не могущей выполнить своих целей) иерархии. Нарушается первейший принцип экономики: человек должен получать в зависимости от ценности созданного им.

В итоге, в обществе, лозунг которого равенство, одни в тысячу раз богаче других, и низы абсолютно бесправны и беззащитны перед верхами. Но взгляд людей, составляющих эту пирамиду, остается горизонтальным, человек обращает свое чувство зависти не к верхам, а к тем, кто находится на одном уровне с ним, однако получает на 30 копеек больше. Это фактор, усиливающий систему, для которой было бы весьма опасно, если бы люди, находящиеся на одном уровне, — например, простые колхозники, — объединились против руководства. Но так не происходит: именно сосед соседу и есть худший враг. Создается многослойная пирамида, где каждый уровень контролирует предыдущий и контролируется последующим. Вот и получается, что один человек, стоящий на вершине, может контролировать всех, а общество, основанное на равенстве, оказывается самым неравным.

Еда, одежда, мебель, квартира дают человеку возможность жить, обеспечив себе некую независимость. Если он обладает яркой индивидуальностью, с точки зрения горизонтального общества, опасно предоставлять ему независимость. А значит, чтобы держать под контролем такого человека, нужно дать ему меньше необходимых для жизни товаров. Если же речь идет о человеке, чей потенциал независимости минимален, то ему можно дать больше степеней свободы не боясь потерять над таким человеком контроль. Диссидент сидит в карцере, в то время как партийный руководитель ездит за границу. Итак, мы видим, что в обществе, основанном на равенстве, мгновенно рождается иерархия. Такое общество пытается обеспечить одинаковую зависимость от Социальной машины каждого своего члена.

Наше общество в значительной степени было меритократией наоборот: оно предоставляло возможности тем, кто не был способен их использовать, тем самым поддерживая всех в примерно равной степени зависимости. Это не могло не отразиться и на нашей сегодняшней элите.

Общество, основанное на равенстве, с горизонтальной точки зрения, действительно является самым равным и самым справедливым, в то время как с вертикальной точки зрения, это жесточайшая иерархия, имеющая своей целью одинаково закабалить всех своих членов, на какой бы ступени иерархической пирамиды они ни находились.

Как все-таки получить больше помимо системы? Можно было грабить и воровать, не под лозунгом перераспределения, а для себя. Такое поведение система жестоко карала. Вор вора понимает, и у них есть профессиональная солидарность, но если речь идет о борьбе за награбленное, воры хватаются за ножи.

Был и другой способ. Если ты хотел слушать песни «Битлз», а не Людмилу Зыкину, надо было втайне слушать «Голос Америки». Если хотел носить джинсы, а не штаны фабрики «Большевичка», надо было купить их на черном рынке. Там же можно было купить Платонова, Пастернака, Бердяева. Если ты хотел заработать больше, чем положено по штатному расписанию, нужно было давать частные уроки или продавать свои картины.

Итак, кто дрожал и прятался при стуке в дверь? Тот, кто любит песни «Битлз», хотел читать Платонова, но и тот, кто был профессиональным преступником. Создалась странная ситуация: милиции боялись как лучшие, так и худшие люди страны. Несмотря на то, что их поведение было принципиально разным, те и другие хотели освободиться, есть из своей, а не из государственной миски. С этой точки зрения, тюремная баланда вора или харчо фарцовщика были более благородными супами, чем бульон из советской столовки. И человек, жаждущий личной свободы, пытавшийся избежать духовного убийства и самоубийства, «объединялся» с карманным вором и действительно часто оказывался с ним в одной тюремной камере.

Так родились две отличительные особенности советской морали: преступлением считалось говорить «я», заниматься любым бизнесом и получать любую прибавку к зарплате, ведь прибавка к зарплате и есть «выпячивание» своего «я».

Некоторые говорят: при социализме все было честно, а теперь один криминальный бизнес. Так вот: бизнес криминализовали коммунисты, запретив его и уравняв с воровством. А ведь бизнес — это и есть созидание, то есть нечто полностью противоположное воровству.

Сегодня я пошел на рынок и купил у бабушки пучок морковки. Взамен я дал ей одну бумажку, и мы, доселе незнакомые, расстались довольные друг другом. Как же так? Бабушка целый год растила овощи, потом везла их на рынок, а я просто вынул из кармана бумажку. Она мне сделала добро, а я отплатил ей бумажкой, и она довольна. Отсюда наше первое определение: деньги — это единица человеческого добра. Сколько добра человек кому-то сделал, столько денег он и должен получить.

Плотник сделал мне книжный шкаф. Это теперь «мое добро» (такое выражение есть и в русском, и в английском, и во французском языке). А я ему передал эквивалент этого добра — деньги, и мы не остались друг у друга в долгу, никто не чувствует себя обязанным или ущемленным. Он доволен: я ему за добро отплатил добром.

Если деньги — это единица человеческого добра, кто же тогда человек, у которого много денег? Это тот, кто сделал людям много добра: продал много морковки, организовал производительный труд, создал много рабочих мест, платит рабочим зарплату, на которую они содержат семьи, изобрел что-то новое.

Конечно, деньги можно и унаследовать. Но родители передают (или не передают) своим детям и многое другое: опыт, любовь, дом, красоту, здоровье или наоборот — предрасположенность к болезням. И конечно, родители не копили бы, если бы не могли передать сбережения потомкам.

Почему же тогда говорят «все зло — от денег»? Потому что деньги можно украсть, а красоту или талант не своруешь. Но красоту можно убить, а талант — уничтожить завистью. Не от денег все зло, а от воровства, убийства и зависти. Так что выражение «все зло — от денег» придумали воры, «все зло — от красоты» — убийцы, а «все зло — от таланта» — завистники.

Кто же такой бедный человек? Прежде всего тот, кто не может или не хочет делать добро другим людям. Поэтому у него мало эквивалента этого добра — денег. Бедность сужает возможности человека создать добро для себя и других, лишает его выбора, препятствует его духовному и профессиональному росту. Поэтому бедность аморальна по отношению к себе и другим. А некоторые бедняки становятся еще и завистниками, готовыми уничтожать добро других! Человек должен бороться с бедностью всеми силами, а общество обязано помогать малоимущим встать на ноги.

Бедная страна — это прежде всего страна недобрых людей, не создающих, а уничтожающих ресурсы. На земле мало стран с меньшими природными ресурсами чем в Исландии или в Японии, но эти страны богаты. А значит главная причина бедности в том, что люди мешают друг другу. Тем более ужасно если в числе самых бедных оказывается потенциально богатейшая страна с громадными природными ресурсами.

Но есть и люди, которые не получают денег за сделанное добро. Мать, делая добро ребенку, ожидает получить назад не деньги, а ответное добро — улыбку ребенка. Это натуральный обмен. Мать может ожидать от ребенка поддержку и заботу в старости, то есть мать как бы кладет «деньги» в банк. Я тоже мог бы, в обмен на сделанный для меня книжный шкаф, помочь плотнику избавиться от алкоголизма.

Сложнее с теми, кто работают бесприбыльно или даже себе в убыток. Существует миф, что бескорыстное добро — самое доброе. Но добрый крестьянин не тот, кто раздает молоко от своей единственной коровы, пока она не издохнет от голода, а тот, кто, беря за молоко деньги, вскоре вырастит сорок упитанных и здоровых коров, которые обеспечат молоком всю деревню. Брать деньги за совершенное добро не безнравственно, так как это позволит сделать добро еще раз. Те же, кто бесплатно берут молоко у крестьянина, на самом деле думают: «Ничего, если его корова издохнет и пришедшие после меня останутся без молока».

Когда за добро платят добром, то есть, например, деньгами, происходит обмен. Каждый участник отдает то, что для него менее ценно, а получает более ценное. Хотя в процессе обмена ничего не создается, оба его участника становятся богаче, так как в результате обмена им удается удовлетворить свои потребности: то, что они получили, им было важнее, чем то, что они отдали взамен.

Итак, от передачи своего добра человек должен получать прибыль. Наличие прибыли означает, что все затраты окупились (иначе человек не смог бы сделать это добро в следующий раз, ведь его ресурсы не безграничны). Прибыль разделяется на две части: ресурсы, идущие на увеличение количества и улучшение качества добра, которое человек может сделать в следующий раз, и поощрение, получаемое человеком за свою деятельность

Добро не обязательно сопряжено с производством, оно может быть связано и с услугами. Например, спекулянт, берет на себя риск и трудности доставки добра тому, кто в нем наиболее нуждается: в городе питьевая вода стоит дешево, а умирающий от жажды в пустыне готов заплатить очень дорого. Не будь спекулянта — наступила бы смерть. Но спекулянт доставил воду и нашел умирающего вовремя. За превращение простой фляги воды в источник жизни (реальный рост ценности воды) спекулянт справедливо получает прибыль.

Что такое преступление? Преступление совершается, когда один человек отбирает у другого жизнь, собственность, доброе имя, спокойствие или возможность наслаждаться красотой. Преступление неразрывно связано с идеей обладания. Когда у человека всего лишь появляется мысль, что ему необходимо обладать собственностью соседа, управлять жизнью соседа, потребовать с соседа некий «долг», человек совершает преступление против самого себя. Если же дело дойдет и до действий, базирующихся на этих претензиях — это и преступление против общества. Водораздел, отделяющий гражданина от преступника очевиден: это отсутствие необоснованных претензий к другим или же наличие таких претензий.

Человек владеет чем-то, а у него это отбирают. Но в Советском Союзе Партия считала возможным отобрать у человека все, а потом раздавать крошки, как милостыню. Поэтому политические противники режима соглашались с ворами-карманниками в том, что советские законы несправедливы и их необходимо нарушать, поскольку жить по этим законам, как обычные советские обыватели, позорно или даже преступно.

Давайте рассмотрим четыре типа людей, составлявших население Советского Союза.

Первый тип — коммунисты. Коммунистическая идеология горизонтальна, она базируется на претензии и поэтому она преступна. Часто судьба коммуниста приводила его к реальному преступлению, продиктованному его идеологией: доносу, обману, жестокости, малодушию, захвату чужой собственности. Даже у совершенно чистого человека (а в партии были очень разные люди), формируется идеология преступника в той мере, в которой он живет по агрессивно-горизонтальным коммунистическим канонам. Кроме того, если у коммунистов есть совесть, они понимают, до чего довели страну и народ и чувствуют себя преступниками.

Второй тип — люди, пытавшиеся жить вне коммунистической системы распределения. Часть из них была уголовными преступниками — ворами, бандитами, и, разумеется, у них выработался преступный взгляд на жизнь. К криминальным поступкам их толкало отсутствие духовных ориентиров, чувство полной безысходности, но также и цинизм и несправедливость самой системы. В отличие от преступников на Западе, многие преступники в СССР и в России — это прежде всего жертвы режима. Уголовное преступление — это часто закамуфлированная попытка самоубийства, последний крик о помощи, протест против бесчеловечно организованного общества. Криминальное поведение выражается в воровстве, грабеже, мошенничестве — в открыто горизонтальном поведении. Не зря коммунисты называли воров социально близкими: у коммунистов нет проблем с тем, что преступники делали, проблема лишь в том, что преступники совершали свои преступления неорганизованно, без приказа.

Третий тип людей существовал вне коммунистической системы духовного закабаления (тут я не имею ввиду те фрондерские «свободы», которые система даровала за верность ей). Отказ от духовного самозакабаления сурово наказывался, а в лучшем случае лишал людей возможности преуспеть внутри системы, и люди, склонные к такой деятельности, научились быть хорошими конспираторами и видеть себя вне общества. Это могли быть очень хорошие люди, элита нации, но долгие годы жизни вне системы сформировали у них привычку к социальной отстраненности, и когда появилась свобода слова и действий, они продолжали оставаться пассивными. Многие из них просидели советский период на кухне. Но не вышли они из кухни и в пост-советский период. У этой группы людей есть нечто общее с преступниками: продолжая антагонистически относиться к стране, они не чувствуют ее своей, боятся укорениться в ней.

Люди четвертой категории составляют громадное большинство населения. Они управляемы и внушаемы, научились молчать и голосовать единогласно. Эта категория полностью отучилась от инициативы и ответственности за себя. Многие из них нефункциональны, привыкли плохо работать, пить, часто просто нездоровы и безынициативны. Невольное преступление этих людей состоит в несохранении себя. Им никогда не придет в голову заявить, что правительство существует, чтобы служить им и отчитываться перед ними. При этом, концепция правительства играет в их мировоззрении громадную роль: правительство — это нечто одновременно и полностью отделенное от них и обязанное заботится о них во всех аспектах их жизни. Мы говорили, что Социальная машина — это новый бог, нечто совершенно недоступное разуму, но одновременно и ответственное за все.

Мы видим, что за исключением тех, кто прятался в норах, все жители Советского Союза были в каком-то смысле преступниками. Вот что такое настоящий преступный режим.

Когда российские бизнесмены начинают свой бизнес, они быстро открывают для себя что если действовать по закону — неминуемо разоришься. На пути легального бизнеса стоят мощные препоны, а пути обхода закона общедоступны, и конкуренты безусловно смогут ими воспользоваться. Считается, что у нас есть частное предпринимательство и частная собственность. На самом деле, бизнес в России до сих пор нелегален.

Государство делает все, чтобы бизнес перешел в теневой сектор экономики. Вот одна из причин: легализация бизнеса невозможна без снижения налогов. Однако в этом случае бизнес станет независимым от государства и чиновники потеряют реальную власть и возможность жить на взятки. Без изменений в самом российском государстве освобождение бизнеса никогда не произойдет: дело не в налогах и законах, а в том, что государство желает играть в обществе управляющую, а не обслуживающую роль.

Сегодня у нас законы противоречат друг другу, а коммерческое законодательство противоречит здравому смыслу и базовым законам экономики. Человек, занимающийся в России бизнесом, всегда нарушает какой-то закон, но с точки зрения властей, все устроено хорошо. Необходим настоящий переворот в сознании, фундаментальные, а не косметические изменения.

Считается, что успешным в России может быть только бизнес, купивший власть. Это не совсем верно: успешным в России может быть только бизнес, который есть власть. Проблема в том, что не власть является агентом бизнесмена, а бизнесмен — агентом и креатурой власти. Миллионеры у нас не появляются: они у нас назначаются.

При нормальных условиях, если три бабушки торгуют пирожками, победит та, что продает за ту же цену самые вкусные пирожки. В России побеждает та бабушка, к которой более благосклонно относится милиционер. Ей гораздо выгоднее тратить деньги на взятку милиционеру, а пирожки делать из кошатины, чем улучшать качество пирожков. Если в нормальных условиях в бизнесе побеждают люди, наиболее эффективно удовлетворяющие нужды покупателя, в России побеждают те, кто подкупает чиновника и тем реально становится его агентом.

Русский бизнесмен прежде всего сталкивается с необходимостью иметь “крышу”. На Западе закон является “крышей” для всех, но в России, где закона нет, что-то другое должно быть над головой.

“Крыша” — это человек или организация, способные разрешить потенциальные конфликты бизнесмена с государством или деловыми партнерами, так как закон либо бессилен, либо неадекватен и не в состоянии регулировать эти отношения. За предоставленные услуги “крыша” обычно требует часть дохода, а также осуществляет по крайней мере частичный контроль над бизнесом.

Феномен “крыши” не уникален: “крыши” существуют в маленьких итальянских и китайских районах Америки. Можно предположить, что “крыша” возникает, если бизнес поставлен в условия, когда намного выгоднее существовать вне закона (например, в случае торговли наркотиками или использования нелегальной рабочей силы). Не является исключением также влияние криминальных структур на нелегальный бизнес (например, проституцию) и бизнес, представляющий особый интерес для мафии (игорный бизнес). Но существующая в России необходимость для каждого частного предпринимателя иметь “крышу” — явление совершенно другого уровня, указывающее на то, что государство находится в конфликте с предпринимательской деятельностью и до сих пор ориентировано горизонтально.

На Западе роль “крыши” играет юридический советник фирмы. Эта роль чисто техническая: в стране существуют справедливые, непротиворечивые и всеобъемлющие законы, а человек живет в активно ищущем справедливости гражданском обществе, которое является его лучшей защитой.

В России ситуация совершенно иная. Законы направлены против того, кто хочет честно что-то сделать, занимает активную жизненную позицию. Закона, защищающего творца от вора, просто нет, а общество никогда не встанет на твою защиту. Поэтому необходима “крыша” — тот, кто защитит тебя от закона, конкурента или бандита.

Как же “крыша” повернет закон в твою сторону, если закона на самом деле нет? В России закон сводится исключительно к вопросам личных отношений, а мораль базируется на личной лояльности, создавая идеальные условия для существования “крыш” — людей или организаций, готовых нарушить закон ради тебя. Закон должен относиться ко всем одинаково, но “крыша”, бандитская или государственная, ставит тебя в привилегированное положение.

“Крыша” охраняет тебя лично и твою фирму от рэкета, участвует вместе с тобой в переговорах, чтобы твои деловые партнеры боялись тебя «кинуть». “Крыша” передает взятки и звонит по нужным телефонам и, если необходимо, участвует в «разборках» и «отбивает бабки». Обратите внимание, сколько жаргонных, воровских слов. И это совершенно не случайно: “крыша” выводит тебя из сферы закона и решает вопросы не правовым путем, а по законам криминального мира, где побеждает не наиболее честный и эффективный производитель, а наиболее наглый или высокопоставленный вор (а вот и другая иерархия появилась).

Закон в России существует на трех уровнях, от низшего к высшему:

1. Защищает гражданина, то есть выступает на стороне того, кто прав (на Западе закон начинается и кончается этим);

2. Позволяет власти закабалять народ;

3. Выступает на стороне сильного.

Первый уровень — юридический. Существуют законы, и если кто-то их нарушает, следуют юридические санкции. Например, если вы перешли улицу в неположенном месте, может случиться, что вас заставят заплатить предусмотренный законом штраф. Однако, не надо обольщаться: чиновники находят способ брать взятки не только за нарушение законов (здесь уж сам бог велел), но и за их исполнение. Будь ты хоть тысячу раз прав, а побеждает тот, кто сильнее.

Второй уровень — псевдоюридический. Приведем пример: милиционер, ссылаясь на правила дорожного движения, обоснованно или необоснованно обвиняет вас в переходе улицы в неположенном месте, но делает это отнюдь не для того, чтобы движение стало безопаснее, а исключительно с целью получения взятки. Не будь закона, не было бы и оснований давать взятку милиционеру. Закон стал орудием в руках преступника. Россия очень нуждается в законах, но пока бандиты, облеченные государственной властью, могут использовать законы против людей, лучше, чтобы законов не было вообще.

Наконец, третьим уровнем являются откровенно незаконные или противозаконные действия. Здесь в открытую торжествует право сильного, что часто означает близость к власти. В России любят специально нарушить правила уличного движения, чтобы посмотреть, как изменится лицо гаишника, радостно идущего тебя «штрафовать», когда ты покажешь ему свою «корочку». На этом уровне имеют место открытый сговор с чиновниками, махинации с использованием государственных средств и криминальные разборки.

В России первый уровень, юридический, так часто и так просто перетекает во второй, псевдоюридический и грабительский, что порой проще сразу переходить на третий, открыто подкупая чиновников и криминальные структуры, то есть свод законов просто не открывать.

Справедливый закон должны создавать достойные выборные представители. Если бы в России чудом появилось справедливое и честное законодательство, существующий госаппарат все равно сделал бы криминальное, незаконное разбирательство наиболее эффективным методом решения споров. Проблема России не в словах и процедурах, а в людях.

В Америке существуют налоговые законы, переводящие в разряд преступников 1 % американских бизнесменов. Как показал пример остальных 99 % американских бизнесменов, этот 1% мог без ущерба для себя исполнить требования закона. В России тоже есть налоговые законы, но они делают преступниками 100 % российских бизнесменов, потому что эти законы невозможно выполнять, никому и не при каких условьях. Функции американского и российского налогового законодательства прямо противоположны: там поддержка и освобождение, здесь контроль, подчинение и закабаление.

Если бы в России действовало американское налоговое законодательство, это бы ничего не решило — у нас другие налоговая полиция, цели государства и идеалы: мы не любим воров только как конкурентов, и все потому, что в нашей стране всегда было запрещено зарабатывать.

Российское налоговое законодательство переводит в преступники не только бизнесменов. В Америке лишь ничтожное количество чиновников смогло использовать налоговое законодательство в целях личного преступного обогащения. В России же только те чиновники налоговой сферы не являются преступниками, которые не ходят на работу: ведь налоговый закон, которому они служат, объективно преступный и воровской. Исполняя закон, налоговые полицейские реально являются инструментами грабежа и разорения людей. А если они и взятки берут, то являются преступниками вдвойне. Главный виновник этого — преступный и несправедливый налоговый закон, который не только служит преступникам, но и подрывает экономику страны.

Когда закон переводит и бизнесменов — субъектов этого закона, и полицейских — его исполнителей в ранг преступников, использование преступной “крыши” не кажется столь уж неправильным. В этом заключается кошмар сегодняшнего российского государственного устройства.

Существуют два типа “крыши”. Первый — государственная “крыша”, чиновник, готовый интерпретировать законы в твою пользу и использовать свою власть и неформальные отношения с другими чиновниками, чтобы дать тебе возможность работать или обеспечить преимущества перед другими.

Государственная “крыша” прославилась больше всего во время приватизационных аукционов, когда под маркой аукциона проводились раздача за бесценок общенародного достояния заранее назначенным «победителям».

Второй тип — криминальная “крыша”. Обычно в той или иной степени каждый бизнес имеет обе “крыши”, часто действующие совместно. Таким образом, происходит сращивание государства и криминала, вернее, сращивание административного преступного сообщества с негосударственным криминальным элементом. Вот и получается, что политики ужинают с ворами, а у депутатов Государственной Думы татуировки на руках.

В основном “крыши” работают не за зарплату: для себя они требуют части уставного капитала фирмы, то есть места в ее управлении и доли во владении ею. Если частью бизнеса владеет криминально-государственная “крыша”, это означает, что громадную часть прибыли от производственной деятельности получают люди, которые в ней реально не участвуют и к тому же являются преступниками. Здесь есть противоречие: ведь преступник ориентирован по-воровски, горизонтально, а настоящий производитель — вертикально. Вот мы и имеем в России «капиталистов», которые не вкладывают деньги в производство, распродают лучшие станки, используют предприятие для получения мошеннических кредитов.

Капиталист любит свою фабрику как мужчина любит женщину. Для него главное — ни с кем ее не делить. В России же «капиталист» вынужден беспомощно смотреть, как его любимую фабрику «трахают» налоговики, чиновники и бандиты. Такую фабрику любить невозможно, можно лишь жить за ее счет, как это делают сутенеры.

Огромная часть ресурсов, которые могли бы пойти на развитие производства, попадает к “крышам”, а “крыши”, будучи горизонтально ориентированными, не думают о завтрашнем дне. Эти люди не являются производственниками, однако имеют едва ли не самое веское слово в совете директоров, что тоже отвращает фирму от ее реальной деятельности. Таким образом, к руководству производством пришли люди, не желающие и не умеющие производить, паразитирующие на ресурсах и производительном потенциале страны.

О каком бизнесе может идти речь, если российский предприниматель, не имеющий достаточного опыта в условиях рыночных отношений, 90 % времени тратит, защищая хотя бы часть производственного импульса своей фирмы? Вместо того чтобы думать о процессе производства, о внедрении новых технологий, увеличении продаж, улучшении качества сервиса, внедрении новых производственных линий, новой продукции, улучшении жизни работников, директор все время проводит в кабинетах чиновников.

Воры и паразиты выполнили свою главную задачу: дискредитировали производителя в глазах общества, но не уничтожили его, чтобы самим паразитировать на его продуктивной деятельности. Их мечта — превратить производителя в заезженную и бесправную рабочую лошадь. Они знают, что настоящий производитель будет работать все равно — иначе он не сможет жить. В России воры и паразиты отняли у предпринимателя доброе имя и по праву принадлежащую ему главенствующую роль в обществе.

Не исключено, что рэкетир может и переродиться. Вот «захватил» он завод и увлекся процессом производства. Очень скоро человек становится другим: акт созидания, настоящие капиталистические отношения могут привести его к вертикальной ориентации. И тогда, чтобы купить недостающий станок, он может продать свой «Мерседес». В этот момент человек достоин уважения, несмотря на методы, использованные им для того, чтобы заполучить завод. Ведь сражаться за победу необходимо по правилам того общества, в котором ты живешь. Было бы другое общество — были бы другие игры. Судить человека надо по свободному выбору, который он делает сегодня, а за прошлое — прощать.

“Крыша” помогает предпринимателю обходить закон, что необходимо, чтобы сохранить бизнес, но при этом сама накапливает на него компромат. То есть, не было бы грабительских законов — не было бы рэкета и «крыш».

Кроме того, так как представитель “крыши” часто работает в фирме главным бухгалтером, дела фирмы известны “крыше” не хуже, чем предпринимателю. В результате очень скоро предприниматель попадает в полную зависимость от “крыши”, потому что «крыша» всегда имеет перед предпринимателем преимущество: весь арсенал криминального мира плюс абсолютная мобильность и возможность полностью уйти в тень. Предприниматель в тень уйти не может: его бизнес, его завод или ларек в тень с собой не возьмешь.

Предпринимателю, нарушившему закон, угрожает тюрьма. Чиновнику, предоставившему государственную “крышу”, не даст попасть в тюрьму корпоративная солидарность властных структур, а для воровской “крыши” тюрьма — дом родной. Каково же оказаться в тюрьме бизнесмену, который хотел шить брюки или создавать рекламу? Это человек, который провел детство в школе, а не в дворовых потасовках. Он не готов к тюрьме, там его не ждут, и он тюрьмы боится. Страх перед тюрьмой является мощным аргументом, беспрекословно подчиняющим бизнесмена своей “крыше”.

Человек, имеющий “крышу”, переходит с вертикальной направленности на горизонтальную, и тем переводит свое предприятие в мир, находящийся в неразрешимом конфликте с процессом созидания. Бизнесмен прячется от закона, от государства и остается один на один со своей “крышей”. Поскольку отношения с “крышей” могут быть только неформальными, всегда остается вопрос, что же сделает “крыша” с человеком, оказавшимся полностью в ее власти? Конечно, государство тоже вмешивается и охотится как за предпринимателями, так и за их “крышами”.

Приведем пример. Бизнесмен хочет открыть кооператив по пошиву брюк. Но что же делать, если кто-то не поставил кооперативу оплаченные пуговицы или ткань? Чтобы этот кооператив работал, бизнесмен связывается с бандитами, а отсюда недалеко и до криминальной разборки, которая окончится убийствами. Человек просто хочет шить брюки, а оказывается преступником, с точки зрения налоговой полиции, а также, возможно, и соучастником в убийстве, потому что у него нет никакого другого способа получить у своего делового партнера пуговицы или ткань, за которые он заплатил.

В 1999 году часто демонстрировалась реклама Налоговой Полиции России «Заплати налоги и живи спокойно!». Предприниматель, желающий продолжать свой бизнес, превращен в государственного преступника, который боится спать по ночам. Если он действительно заплатит налоги, придется закрыть предприятие и выгнать на улицу работников, которые потеряют средства к существованию. Налоги невозможно заплатить, а кроме того, платить их государству-эксплуататору у бизнесменов нет никакого желания. Государство не рассматривает налоговые поступления как средства создания наиболее благоприятных условий для бизнеса, а пытается собрать с предпринимателей дань, цинично прикрываясь тяжелым положением им же обворованных бюджетников.

Демократическое государство создано, чтобы служить народу и обеспечивать предпринимателям режим наибольшего благоприятствования. А российское государство разоряет предпринимателя, разоряя при этом себя, то есть действует как завистник.

В России закон носят с собой как панцирь черепахи. Это некий персонализированный закон, который обеспечивают человеку его государственная и криминальная “крыши”. Человек набирает несколько знакомств, несколько корочек, несколько телефонов, деньги на взятку, да сумку сухарей — и носит все это с собой как единственную надежду на спасенье.

Государство разрешает споры между людьми согласно своду законов. Он может быть полусоциалистическим, противоречивым, но тем не менее это официальный свод. Какой бы закон ни использовала “крыша”, это закон воровской, в основе которого лежат принципы: «укради у ближнего своего», «сильнейший победит», «все средства хороши», «нет правды на земле» и т. д. Почему же в России криминальные структуры и криминальный закон не занимают то же положение, которое в природе занимает дрожащая мышка в норке, как во всех других обществах?

Сегодня в России криминальные структуры и законы по меньшей мере равны по силам государственным и едва ли не честнее их. Между органами государственного правопорядка и преступниками, теоретически вынужденными скрываться, существует не противостояние, а смычка. Они нужны друг другу и работают в тесном контакте.

Проникновение криминальной идеологии во власть хорошо видно по войне компроматов. Чиновника, о котором известно, что он совершил преступление, не увольняют, а оставляют на работе, теперь уже как «своего». С ним, в случае непослушания, можно будет легко разобраться. Чиновник как бы проходит через публичный обряд совершения преступления, чтобы ему поверили и сказали: «Это наш человек».

Осталась ли в России преступная банда, в которой не числился бы милиционер или прокурор? Подождите пару лет, и мы будем спрашивать: «Остался ли в России милиционер или прокурор, не являющийся по совместительству членом вооруженной преступной банды?»

Отсюда абсолютный кризис доверия населения к правоохранительным органам, государственным юридическим институтам и тяжелейшее положение предпринимателя, оказавшегося между молотом и наковальней.

Наиболее ярким проявлением смычки между государством и организованной преступностью является милицейская “крыша”. Государство создает организацию, задача которой заключается в том, чтобы охранять всех граждан и давать им равную защиту, определяемую законом. Вместо этого некоторые работники милиции частным образом нанимаются на работу в коммерческие предприятия и предоставляют им “крышу”. Главное заключается в том, что милиция участвует в разборках (используя табельное оружие, в то время как бандиты используют нелегальное или полулегальное оружие, например полученное через охранные агентства, по количеству которых Россия занимает первое место в мире), говорит криминальным языком и решает проблемы исходя из криминального «законодательства». Такая милицейская “крыша” признает, что криминальный закон больше соответствует ситуации в России, и по существу является государственной криминальной организацией. Более того, официальная зарплата милиционера часто в десятки раз меньше получаемых им криминальных доходов, а работают на того, кто платит.

Охранные предприятия забирают у предпринимателя 20 % прибыли. Это как бы второй налог, а система охранных структур является по существу вторым государством. Государство высчитывает с предпринимателя и в пенсионный фонд, и на строительство дорог, и на нужды армии, и т.д. Но когда государство наконец-то удовлетворит свой непомерный аппетит, предпринимателю предъявляет свой счет государство № 2 — охранники, берущее свои 20 %. Как же в такой ситуации российский предприниматель может быть конкурентоспособным на мировом рынке? Ведь российское производство и так, мягко говоря, не самое эффективное в мире.

Казалось бы, единственное решение вопроса — экономить на зарплате рабочих, то есть платить им очень мало. Невысокая зарплата влечет за собой не только низкую производительность труда, но и низкую покупательную способность. А это означает, что на внутреннем рынке можно продать меньше товаров, а значит, придется меньше их производить. Экономии от производства больших партий товара не происходит, и рентабельность производства снижается. Получается заколдованный круг, ведущий ко все увеличивающейся бедности. Количество произведенных товаров и работающих предприятий в России по объективным причинам уменьшается.

В любой стране в ряды государственных чиновников может затесаться преступник. Бывает также, что несколько преступников создают банду внутри государственной организации. Однако если преступной является вся государственная организация, если каждый работник знает о творящихся нарушениях, и все молчат — это нечто совсем другое. Но и это не предел. Следующий шаг — когда преступная государственная организация перестает скрываться от народа, а все принимают это как должное. Известно, что в милиции пытают людей, что ГАИ собирает дань, как разбойники с большой дороги, что государство силой собирает непомерные налоги, а потом разворовывает их, — и все молчат. По телевизору каждый день показывают избитых задержанных — государство напоминает нам, что кем бы мы ни были, мы не утратили еще свой рабский статус. Граждане не выказывают абсолютно никакого желания противодействовать даже самой вопиющей несправедливости. Социальная солидарность приближается к нулевой отметке: мы защищать умеем только Косово, потому что нас там нет.

Когда Хрущев открыл ворота лагерей и выпустил сталинских узников, они принесли с собой криминальную субкультуру, постепенно расползшуюся на всю страну. И это случилось не просто потому, что наше ослабевшее общество ничего не смогло ей противопоставить, но и потому, что эта субкультура наиболее объективно отражает жизнь общества. Достаточно значимо уже то, что профессор университета знает слово «разборка». Но не в этом суть: дискуссии и обсуждения закончились, а вот разборки происходят в университете каждый день. Трудно говорить о свободе слова когда культура диалога находится на таком уровне. Также вошли в прямое соприкосновение с бандитами все остальные слои общества. Если раньше инженер имел дело с чертежами, то работая на рынке он столкнулся с грабежами.

Революция уничтожила различные классы российского общества. Верхушку его составляли дворяне, носители определенной культурной традиции, восходящей к европейской и древней российской культуре. Купцы и предприниматели были уничтожены как класс. Священники и церкви, тысячелетняя церковная традиция — все это как ветром сдуло. (Как было бы это возможно, если бы всем не казалось, что на смену старому пришел новый бог?) Революция также смешала и уничтожила крестьянскую и рабочую традиции. Произошла люмпенизация страны.

Второй шаг в этом направлении был сделан Сталиным, который отправил в одни и те же лагеря уголовников, политических заключенных (среди которых было много интеллигенции), кулаков (активного крестьянства) и рабочих (жителей городов). Представители различных сословий, ранее близко не соприкасавшиеся, теперь жили в одном бараке. Оказались перемешаны все сословия и взгляды тогдашней России: красные и белые, профессора и малограмотные, потомственные дворяне и воры-карманники.

Так новый советский человек «выковывался в кузнице партийных кадров» и выплавлялся в горниле лагерей.

Давление в лагерях было высочайшим: отсюда и алмазы типа Солженицына и Лихачева. Однако лагеря производили и другой тип людей, другую культуру, и именно она, заматеревшая за последние сорок-пятьдесят лет, взращенная и сохраненная в лагерях, захлестывает сейчас Россию.

В лагерях встретились все сословия, но царили там те, кто был социально близок чекистским охранникам: криминальные элементы установили в лагерях свои правила и вскоре выработали криминально-воровской закон. Языком лагеря, несмотря на то, что в нем в находились самые образованные и культурные люди России, стал язык воров.

Таким образом, во все слои советского общества проникла воровская идеология. Из идеологии и языка теневого, криминального мира она превратилась в скрытый стержень всего общества. Почему так случилось? В стране силой насаждалась коммунистическая идеология. Основной смысл ее ясен: Человеку ничего не принадлежит, он должен отдать себя Целому, Коммуне, Общему. Что такое Целое — понималось по-разному: Индустриализация, Машина из людей, Беломорканал, Марширующая колонна, Кладбище — все равно. Важно, что человек на улице ничто и не принадлежит ему ничего. А это идеология воров и убийц.

Переводили людей на воровское мировоззрение очень просто и эффективно. Рассмотрим, например, гениальный лозунг: «Грабь награбленное!» Что такое «грабь» — всем понятно, что такое «награбленное» — тоже понятно.

Лозунг трактуется так: «Грабь, и не только не посадят, а еще и прав будешь». Это ли не рай для вора?

Лозунг «Грабь награбленное!» идеологически чист, как капля родниковой воды. Действительно, вот идет человек, он должен быть частью Целого, ему самому нельзя ничего иметь, а у него вон есть Что-то. Тут ты его грабишь, вроде как присваиваешь себе. Но на самом деле ты чист, ничего себе не присвоил (так что не надо нам дело шить, гражданин следователь): ведь если ты ограбил кого, у тебя на руках оказалось награбленное, а награбленное у тебя обязательно грабители отнимут.

Данный лозунг великолепно иллюстрирует положение о том, что горизонтальный взгляд является грабительским, а не накопительским (материальное накопительство — это болезнь вертикального взгляда, неспособность вертикально-ориентированого человека поставить духовные ценности выше материальных).

Сегодня люди с высшим образованием, чиновники, занимающие высшие государственные посты, не только ведут себя по-воровски, но часто используют воровской язык и понятия воровского закона.

Ельцин заявил, что Россия становится «криминальной супердержавой». Он не имел в виду, что в России увеличилось количество преступлений или возросла власть мафии и процент теневой экономики. Скорее он имел в виду захватившее страну мировоззрение. Сам того не осознавая, он имел в виду самого себя, когда, увольняя с работы министра, выключал его телефон, отбирал служебный автомобиль и дачу и буквально выгонял на улицу, с тем чтобы этот министр узнал о своем увольнении не в результате корректной беседы, а из газет. С одной стороны, это подход Машины: что есть человек без места в Ней? С другой стороны — подход хама и вора, пытающегося украсть честь человека (не присвоить, а просто замарать, уничтожить — очень важная деталь). Хамское, воровское поведение так схоже с поведением идеологическим, потому что у них одинаковый фундамент — горизонтальный метод.

Хамское поведение — постоянный атрибут постсоветской администрации в России — показывает, что «понятия» криминального закона в умах государственных чиновников, да и практически всех граждан, стали доминирующим законом.

В России мыслят категориями криминального, а не государственного закона. Что можно сказать о стране, где главенствующим законом, проникшим во все слои общества и регулирующим все аспекты жизни государства, является закон воровской, изначально противоречащий творчеству, нечестный и несправедливый, закон, который стоит на стороне преступника? О каком капитализме, о каком экономическом росте в такой стране может идти речь?

Официальная юридическая система работает медленно, ее результат совершенно непредсказуем, а долги с ее помощью взыскать невозможно. Кроме того, официальное юридическое разбирательство приводит к самому страшному для бизнесмена: его бизнес попадает в поле зрения налоговых органов. Криминальная разборка действует быстро, по простым и известным правилам и может возвратить кредитору 50 % долга. Поэтому понятно, почему множество бизнесменов сотрудничает с мафией.

Важно подчеркнуть, что бизнес в России очень часто ведется нечестно. Если бы среднестатистический бизнесмен честно вел свои дела с другим бизнесменом и дорожил своим добрым именем и репутацией, можно было бы иметь плохо и медленно работающую юридическую систему и не пользоваться услугами мафии. Но в России этого не происходит, и прежде всего потому, что бизнесмены не уверены, что данный бизнес будет принадлежать им и завтра, и через год — а значит не особенно заинтересованы в поддержании его репутации. Наоборот, часто бизнесмены используют любую возможность обмана. «Лучше украсть рупь, чем заработать десять» — вот девиз русского бизнеса. Еще бы: ведь воровать почетно, а зарабатывать стыдно.

Такая ситуация сложилась отчасти потому, что не происходит создание новых материальных благ. Идет только перераспределение уже существующих товаров и услуг. Если бы активно создавались новые материальные блага, честный бизнес был бы куда более привлекательным, а бизнесмен дорожил бы своей репутацией.

Еще одна причина существования конфликтов в бизнесе заключается просто в некомпетентности бизнесменов и обслуживающих их юристов. Бизнесмены не понимают, как составлять договоры и вступать в деловые отношения, а их юристы совершенно не подготовлены. Юридическая база, в рамках которой необходимо находиться, идеологически противоречит бизнесу и поэтому не может отвечать его нуждам.

Плюс ко всему, договоры приходятся прятать от налоговой инспекции или составлять в первую очередь с оглядкой на «законы». Рассмотрим, например, договор о продаже квартиры. Если мы продаем ее за сто тысяч долларов, одна сторона должна платить налоги, а другая — сообщить, откуда у нее деньги. Поэтому лучше «про-дарить» квартиру за десять тысяч долларов, а девяносто тысяч передать неофициально. Но это — просто приглашение к обману и грабежу.

Договор есть выход сторон на юридическое поле, их официальное обещание вести себя определенным, разрешенным законом образом, их ответственный гражданский акт. Но в России хороший договор — это не тот договор, в котором все условия оговорены: это фальшивый документ, созданный для обмана государства. Как свадьба в борделе или званый обед на вонючей свалке, это превращение священного общественного ритуала, являющегося фундаментом общества, в отвратительный нигилистский фарс.

В хорошем русском договоре настоящие условия обговариваются в устной форме. А договор в устной форме поддается любым интерпретациям, и их потом нужно разрешать с помощью грубой физической силы, то есть опять отнюдь не по правде.

Из-за того что криминальная система законов оказалась эффективнее государственной, а договора и контракты лишены должного правового обеспечения, криминальные элементы получили большое влияние в банковском секторе.

Что такое банки? Это родители бизнеса. Они должны высматривать вертикально ориентированных людей, готовых творить, взращивать дело. А как могут делать это организации, лозунги которых «отнять» и «украсть», разжиревшие у трупа государственной экономики стервятники?

Когда государство начало «раздавать» себя, самый лучший бизнес состоял в отрывании жирных кусков. Сегодня от социалистической экономики остался один скелет, и необходимо поменять ориентацию. Кризис августа 1998 года в первую очередь означал, что грабить больше невозможно, необходимо создавать новую экономику. Раньше зерна бесконтрольно клевали, теперь их осталось так мало, что все необходимо посадить и старательно растить урожай, который, в свою очередь, тоже нельзя будет есть — слишком уж велики долги.

Банки играют важнейшую роль в бизнесе еще и потому, что, выдавая кредиты, они оговаривают для себя значительную роль в управлении данным бизнесом. Если управлять будут люди с криминальным, горизонтально ориентированным, мышлением, то как же бизнес будет расти, как же он сможет существовать на принципах честности и служения — единственных основах долговременного успеха?

Мы говорили, что следствием вертикального подхода стали не только рост и развитие личности, но добротворчество и служение. Следствием горизонтального подхода, в свою очередь, является уничтожение добра других и своего собственного.

Банкиры с криминальными пристрастиями будут выдавать кредиты близким по духу людям с воровской психологией, и жесткое соревнование, которое существует в бизнесе за банковские кредиты, будут выигрывать не созидатели, а воры.

Еще одно отличие бизнеса в России от западного — отсутствие защиты личности от последствий деловых отношений. В цивилизованных странах существует закон о банкротстве, который, призван следить за тем, чтобы бизнесмен вернул долги; в то же время этот закон гарантирует этому бизнесмену нормальные условия существования, даже если он не может расплатиться по своим обязательствам. Сколько бы человек ни был должен, у него не могут отнять жилище, его не лишают всех средств к существованию. В России же борьба идет до конца: человек отвечает за долги своей квартирой, своей жизнью, а также, может быть, жизнью своих близких.

Российская мафия родилась и сформировалась в сталинских лагерях. Даже те узники этих лагерей, которые совершили уголовное преступление, были наказаны несправедливо. Их наказал режим, настолько преступный и нелегитимный, что он не имел права осуждать никого. Кроме того, наказание было чрезвычайно жестоко; трагическая ситуация, часто порожденная самой системой, приведшая к совершению преступления, не принималась во внимание. Условия содержания в сталинских лагерях были таковы, что трудно себе представить преступление, которое достойно было бы столь жестокого наказания. Поэтому узники, независимо от их происхождения, приходили к выводу, что основным преступником является коммунистический режим, его законы и его «правосудие».

Нужно было выработать альтернативный кодекс поведения, альтернативную систему законов, и они были разработаны. Поскольку в лагерях преобладали криминальные элементы, а начальство всегда поощряло их, и из уголовников, по существу, складывалось лагерное правительство, управлявшее заключенными, то и кодекс поведения был криминальный. Коммунисты создали в лагерях лабораторию, в которой «социально близкие слои», воры и убийцы, выработали и воплотили в жизнь свой альтернативный кодекс.

Так как воровской кодекс противопоставлял себя коммунистическому режиму, но при этом был очень похож на него и соответствовал созданной коммунистами стране, он пользовался уважением народа, а уважение народа и есть фундамент настоящего закона. Иными словами, те, кто был противниками коммунизма, уже создали свое альтернативное «законодательство», и это закон криминального мира.

Сходное положение в обществе занимает итальянская мафия, со своими законами и правилами поведения. Мафия создавалась в Сицилии, когда народ боролся за национальное самоопределение, и поэтому законы мафии — централизация, безоговорочное подчинение, закон молчания — приобрели авторитет у народа как действенное орудие национального освобождения. Лишь потом эти законы стали применяться криминальными сообществами. Так и в России: криминальный закон получил такое широкое распространение, потому что воспринимался как средство борьбы с бесчеловечным режимом.

Сегодня в России криминальные законы пользуются большим уважением у населения, чем законы государства. Они считаются более открытыми, действенными, понятными и доступными, удобными в пользовании для простого человека. Большинство бизнесменов верят в честность своей криминальной “крыши” больше, чем в честность российского суда, относятся к бандитам с большим уважением, чем к милиции. Россия является одной из очень немногих стран, где после коррумпированного государственного чиновника криминальный авторитет является лучшим деловым партнером. Только в России, Колумбии, да еще в двух-трех странах высший полицейский чин знает, что его день рождения или свадьба его дочери не удались, если с подарками не пришла парочка криминальных авторитетов.

В 70-е годы индустриальный век подходил к завершению. Идея о том, что экономику громадной страны можно централизованно планировать, становилась все более утопичной, потому что экономика усложнилась так, что количество необходимых «решений» возросло в тысячи раз.

Надо сказать, что на самом деле экономика СССР никогда не планировалась. Согнать людей на расстрел, как в 37-м, лишить Украину хлеба, собрать ресурсы в кулак — это социалистическая экономика может. Но само выражение «социалистическое планирование» напоминает логический парадокс типа «вот оторву тебе голову, услышим как ты запоешь». Действительно, планировать — означает предсказать будущие желания или ситуацию и подготовиться к ним. Начнем с первого — с будущих желаний. Социализм — это система, при которой люди скрывают личные желания. Как может идти речь о подготовке к удовлетворению этих желаний? Планирование является попыткой выяснения наиболее вероятного из многочисленных вариантов будущего и подготовкой к нему. Но при социализме будущее доподлинно известно! Ведь Хрущев сказал: «Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме». А если все равно будет, так зачем планировать и готовится? Планировать и готовится надо лишь к тому, чего без этого планирования и подготовки может и не быть, а тут ясно сказано: «будет».

Социалистическая экономика никогда не могла рассчитать реальную стоимость произведенного. Она была не в состоянии функционировать в ситуации, когда люди имеют права и желания. У нее был всего один продукт — Новая Историческая Общность Людей, и он производился любой ценой.

Социалистическое планирование — это последовательное уничтожение всех аспектов свободы для превращения людей в «неодушевленные» детали Социальной машины. Если в 91-м году мы еще могли обольщаться, то сегодня мы видим, насколько ужасающе эффективным было это планирование.

У населения появились запросы, которых социалистическая экономика удовлетворить никак не могла. Возник все расширяющийся сектор теневой экономики. Если раньше на черном рынке люди просто перепродавали вещи, «спекулировали», то теперь появились так называемые цеховики, производившие товары для продажи на черном рынке.

Частное производство казалось советским людям бунтом против Системы, утверждением своего «я», отказом от выделяемого пайка. Частный предприниматель казался обывателю чем-то вроде преступника, а идея, что можно торговать с прибылью, казалась многим изощренным типом воровства. Этот бизнес сурово карался. Преступники, заметив, что выгоднее быть цеховиком, чем карманным вором, занялись пошивом джинсов. Таким образом, первыми опыт частного предпринимательства в России получили профессиональные преступники и люди, готовые оказаться в лагерях.

Существовал еще один аспект криминализации общества. Жизнь в тюрьме была невыносима, люди голодали, и профессиональные преступники, зная, что они в тюрьме еще окажутся, находясь на свободе, собирали деньги, чтобы поддержать тех, кто в тюрьме. Был создан так называемый воровской общак, горячая линия «тюрьма — бизнес».

Изначально идея воровского общака была гуманна и противостояла нечеловеческим условиям советской тюрьмы. Но идея воровского общака была ориентирована горизонтально. Хотя одна горизонтально ориентированная идеология всегда противопоставляет себя другой (как коммунизм и фашизм), по сути они одинаковы и взаимозаменяемы. И во имя сбора «пожертвований» в общак проводились ограбления, рэкет, предоставление воровских “крыш”.

Криминальная система так же, как и коммунистическая, спекулировала на горе тех, кто находился в тюрьме, и, прикрываясь заботой об их благе, собирала деньги, которые использовала в собственных целях. Общак собирается в значительной мере с помощью рэкета: преступные группировки требуют, чтобы предприниматели делились с ними доходами, грабеж с «благородной» целью.

Общак контролируют так называемые «воры в законе». Какое отличное выражение! Коммунисты были ворами в законе. Посткоммунисты — воры в законе, и криминальный мир также управляется ворами в законе. И это не совпадение: российский закон, уклад жизни неизбежно делает из человека вора, а закон в России написан ворами для удобства воров.

В эпоху расцвета Советского Союза, в разгар борьбы тоталитарной машины с народом, страной управляли три человека, каждый из которых имел псевдоним: это были Сталин, Молотов и Каменев. Судьба руководителя зависит от того, насколько хорошо он понимает текущую ситуацию. Интересно, не предскажет ли их судьбу их выбор псевдонима.

Сразу отметим: все трое избрали себе псевдонимом неживой объект. Ленин же выбрал себе псевдоним от названия реки, исходя из русской литературной традиции (например, Онегин, Печорин). А это означает, что Ленин не был еще человеком индустриального века.

Начнем с Каменева. Камень сделан природой без участия человека. Его неодушевленность и твердость ничем не обязаны индустриальной технике. Молот выражает сущность момента намного лучше, но и с этим псевдонимом есть проблемы. Во-первых, у молота ручка деревянная, а значит, что-то живое в нем есть или было. Но самое главное то, что молот — инструмент рабочего, а не наоборот. Активной стороной является все-таки рабочий. В этом есть большой элемент идеализма и непонимания тоталитарной идеологии. Качественно другим псевдонимом является Сталин. Сталь — это продукт металлургического завода, цель производства. В индустриальном веке сталь — вершина того, что человек может произвести. Это самый крепкий материал, он производится в страшных условиях: рождается в огне. И наконец, сталь — это то, что убивает человека, превращая его в часть Машины. Погибнув, человек безусловно становится «подходящим» для неодушевленной Машины.

«Сталин» — это идеальный псевдоним для вождя индустриальной эпохи. Отвлекитесь на несколько минут и постарайтесь придумать псевдоним лучше: мне это сделать не удалось. Не случайно Сталин был лидером: он намного лучше других осознал и мог олицетворять собой тоталитарную Машину.

А вот и историческое «совпадение». Выбранный Каменевым псевдоним показывает, что он чего-то не понимал и поэтому был превращен в неживой объект методом расстрела. Молотов был подручным Сталина, но чтобы Молотова было удобнее держать за “деревянную ручку”, Сталин посадил его жену. А Сталин — он и был Сталин.

Одним из главных технических методов, используемых идеологией, является метод упрощения. В индивидуальном октанте все очень сложно, непонятно, уникально, часто невыразимо в словах, так как жизнь отдельного человека —постоянное изменение и развитие. В социальном октанте мы видим не только остановку истории и язык, состоящий из нескольких клише, но и возможность упростить до предела любой феномен, свести все к черному и белому.

Рассмотрим, например, отношения Советского Союза с зарубежными странами. В дореволюционной России они были исключительно многообразны, особенно с Францией, Америкой, Германией; гармонично развивались связи с Китаем. Люди путешествовали. В советский период отношения со всеми странами стали совершенно одинаковы. Советский Союз был огорожен колючей проволокой, связи со всеми граничащими странами были до предела упрощены: по существу, они были прерваны, а весь мир делился на «они» и «мы».

Мы говорили, что мода — это идеология. Но мода еще и искусство, она дает простым людям возможность наслаждаться прекрасным и создавать его самим. Что же отличает моду-идеологию от искусства одеваться? Идеология — это массовость, насаждаемая в приказном порядке, деление мира на «мы» и «они», отказ от различий и нюансов, суждение о характере человека по его одежде, непоколебимая уверенность в своей правоте и полное отсутствие чувства юмора.

Посмотрите, какая пропасть отделяет слова МЫ и ОНИ от слов Я и ТЫ. Многое ясно и интересно в слове Я, но ничего не понятно в слове МЫ. Много родного в ТЕБЕ и так много чужого и страшного в НИХ. Сразу становится понятно, почему коммунисты хотели уничтожить МЕНЯ и ТЕБЯ, заставив НАС воевать с НИМИ.

В «Преступлении и наказании» Раскольников задает вопрос: тварь я дрожащая, или право имею? Очень русский вопрос. Начнем с первой половины. Каково должно было быть окружающее Раскольникова общество, если он мог предположить, что является тварью дрожащей? Именно потому, что русское общество не дает человеку абсолютно никаких прав, нет предела и тому, как низко он может пасть в собственных глазах.

Ну, а какое право хочет Раскольников иметь? Конечно, право убить старуху- процентщицу и взять ее деньги. Вот, оказывается, что общество, окружавшее Раскольникова, считало правом. Раскольников наверняка ощущал мертвящую тяжесть этого общества: иначе ему не пришло бы в голову выяснять, является ли он человеком или тварью дрожащей.

Но все-таки самой важной частью вопроса, который задал себе Раскольников, является слово «или». Здесь принимается за аксиому: если человек есть тварь дрожащая, то есть слабый, у него прав нет.

На Западе поняли, что человек слаб, и поэтому каждому человеку, кем бы он ни был, необходимы права, чтобы уравнять его возможности с возможностями других, открыть ему вертикальный путь развития, защитить его от зависти и недоброжелательства, а также и от превратностей судьбы, старости и болезней.

Что значит вопрос: «тварь ли я дрожащая, ИЛИ право имею»? Из него следует, что все недрожащие твари, все большие люди захватили права. Вот кто права имеет! Так давайте наконец отменим путающее слово «права». В России нет прав кроме права силы. Раскольникову Россия не дала ничего по праву рождения и гражданства. Но не это главное: человек, не обладающий правами, но знающий, что должен их иметь, — все равно и человек, и гражданин. Проблема России в том, что люди здесь сами считают: они недостойны никаких прав, они-то и есть дрожащие твари. Так как они сами себя считают недостойными человеческой жизни, общество тем более ничего им не дает, и речь сейчас идет не о «бомжах», а о громадном большинстве россиян.

На самом деле в сознании гражданина должно быть запечатлено следующее: «Ты и я стоим на фундаменте независимого от других ветвей власти честного и справедливого закона, защищающего нас обоих. Если у нас конфликт, то справедливый и гласный суд найдет виновного, назначит ему справедливое, но в то же время гуманное наказание, а возможно, и возместит некоторые потери потерпевшему за счет виновного». Причем суд работает не по субъективным сиюминутным критериям, так, как клиент выбирает девушку в борделе, а делает все, чтобы обеспечить объективность и преемственность.

Результатом существования такого правосудия является уважение к каждому человеку, осознание, что он наделен неотъемлемыми правами. В России же заслуживает «уважения» лишь тот, кто обладает временной благосклонностью царя, то есть «не порот», «не снят с поста». Слово «уважение» не случайно взято в кавычки, ведь настоящее уважение означает обладание неотъемлемыми правами, а в России «уважаемый человек» — тот, кто сегодня не в опале, но может оказаться в опале завтра. Поэтому в России так боятся отдавать власть: гражданской защиты нет, врагов множество — просто потому, что ты добился успеха, а вокруг одни хамы — это как выйти ночью без палки к стае голодных волков.

В России права, то есть возможности, передаются людям в зависимости от того, насколько эти люди сильны. Стоит ли удивляться, что в конце концов все права и возможности концентрируются у одного человека.

Попробуйте обсудить с Ельциным, почему он развязал войну в Чечне, уничтожил там десятки тысяч человек, разрушил тысячи зданий и после этого не нашел времени сказать народу об этой войне хотя бы десять слов. Ему не надо объяснять свои действия: у него есть на это право, он же не тварь дрожащая, он президент.

Если на Западе группировка осознает свою силу, она требует себе прав. В России это кажется противоречивым. Если ты сильный, зачем тебе права? Бери все, что хочешь. Если тебе нужна правовая защита общества, значит, ты слабак. Борьба ведется не за права каждого, а за привилегии.

Один из ельцинских генеральных прокуроров сказал: «Что плохого в том, что нарушаются права подозреваемых». А ведь права как раз и были созданы для защиты бесправных. Если человек подозревается в преступлении, к его правам требуется еще более трепетное отношение, чем к правам гражданина, которому в данный момент ничего не грозит.

В России человек до сих пор ничто по сравнению с обществом, а при демократии общество должно занимать подчиненное положение по отношению к каждому, даже самому слабому его члену. Любая, даже самая последняя из тварей, особенно если она дрожащая, должна иметь все права. Только тогда будут обеспечены права всех членов общества. Без этого не обеспечены ничьи права, даже тех, кто сегодня и от пушечного залпа не вздрогнет. Только общество, где никому не нужно дрожать можно назвать демократией.

Закон не имеет отношения к тому, что одни могут делать, а другие нет, а исключительно к тому, что могут делать все. Иначе был бы закон, обязывающий людей прыгать на шесть метров в высоту, а такое под силу только Сергею Бубке. Точно так же свобода не означает, что можно делать все, что хочешь, а только то, что не ущемляет свободы других.

В России — все не так.

Комментатор центрального телевидения назвал известного политика «подонком общества» за то, что тот предложил начать переговоры с Чечней. Почему комментатор употребил слово «подонок», и не в сердцах, а читая с листа? Потому что у нас есть закон о печати, который гарантирует свободу слова. А зачем слову свобода? Потому что уважая личность каждого человека, мы должны дать любому возможность высказаться. Однако когда свое мнение выражает комментатор — это свобода слова, а когда политик — он сразу «подонок общества». Ведь комментатор критиковал не мнение политика (что можно и нужно делать), а его самого, то есть затронул основу — безусловное уважение к личности, — которая и придает смысл закону о свободе слова. И ничего не случилось. Нет у нас ни закона о печати, ни каких-либо других законов. А в Америке свобода слова есть: там такого комментатора вывели бы со студии в тот же день, за ухо, а всех тех, кто когда-либо подавал ему руку, заставили бы эту руку мыть в восьми водах. Мнение можно критиковать, давая возможность критикуемому ответить, но определения о характере человека может выносить только суд, где обвиняемому должны быть созданы все условия для эффективной защиты.

Ага, говорят мои читатели, он защищает идею переговоров с террористами. Неправильно. Я защищаю закон. Закон — это фундамент социальных отношений, а не дышло, которое поворачивают в свою сторону чтобы ударить им оппонента по голове. Это Сталин использовал «закон» как оружие: настоящий закон это данность, а не средство. Закон надо выполнять, на нем стоять, ему подчиняться, считать его вечным и всеобъемлющим, а не использовать его как принадлежащую тебе лично дубину.

Существуют три типа взаимоотношений:

1. мне лучше, а тебе хуже (победитель — проигравший ).

2. тебе хуже, и мне хуже (проигравший — проигравший).

3. мне лучше, и тебе лучше (победитель — победитель).

Что это такое?

Была у Васи рубашка, но я ее отнял. Это первый тип отношений — мне лучше, а ему хуже.

Отнял я у Васи рубашку да оторвал рукав, но Вася выбил мне два зуба, а я ему нос разбил. Это второй тип отношений. Я — проигравший и он — проигравший, ему хуже и мне хуже.

Я одолжил у Васи рубашку в обмен на порцию пломбира, а сам надел рубашку и пошел на танцы. В результате я — победитель и он — победитель, мне лучше и ему лучше. Это третий тип отношений.

Рассмотрим эти отношения поподробнее.

Первый тип — наиболее простой. Была рубашка Васина, а стала моя. Что предпримет Вася — это вопрос, но пока я — победитель, а он — проигравший. С рубашкой же ничего не случилось: у нее теперь просто другой хозяин.

Второй тип отношений намного интереснее. Отличная была у Васи рубашка, не только Вася, но и я был от нее в восторге. Сошлись два фаната этой рубашки, и вот результат: рубашки нет, вокруг кровища.

Этот тип отношений в ХХ веке был для России преобладающим. Под лозунгом борьбы за благосостояние так изорвали и испоганили «рубашку», что нечем наготу прикрыть. Мы так горячо любили свою страну, что на следующий век ее может и не хватить.

Но самый интересный тип отношений — третий. Итак, я одолжил у Васи рубашку и пошел на танцы. Сколько же рубашек? Реально их стало две (рубашка есть и тогда, когда она нужна Васе, и тогда, когда она нужна мне). Кроме того, для Васи рубашка стала источником получения пломбира. Если Вася по вечерам никуда не ходит, он может сдавать свою рубашку в аренду, и у него будет и пломбир, и перочинный ножик — словом, все, что можно взять за аренду рубашки. И у меня, и у Васи появились новые вещи: у меня рубашка, у Васи пломбир. Мало сказать, что в результате этих отношений я — победитель и он — победитель. Реально мы оба чудотворцы: получаем дополнительные материальные ресурсы как бы из воздуха.

Почему Россия бедна, а Америка богата? Обычно говорят, что мы ленимся, а они работают тяжело и эффективно. Это не совсем так. Мы тоже работаем тяжело и эффективно, но в основном по второму методу — уничтожения ресурсов. Начинаем с рубашки, а кончаем лоскутками и выбитыми зубами. Посмотрите, сколько у нас налоговиков, охранников, рэкетиров и кидал. Каждый в свою сторону тянет, а шить рубашки некому. Пока есть нефть, меняем ее на китайскую рубашку, чтобы спокойно ее разорвать, — вот и вся экономика.

В Америке ресурсы используются по третьему методу, и они не омертвлены. Богатый человек деньги держит не в чулке, а в банке, который вкладывает их в новый бизнес; взаимоотношения людей ориентированы на создание дополнительных благ для всех партнеров.

В России, если ты ресурс не спрятал, то потерял его. В лучшем случае он лежит где-то в форме клада, закопан, и уж конечно, ничего нового не производится. А вокруг рыскают толпы искателей чужого добра. Вот земля. Если разрешить ее куплю-продажу, она будет использоваться рачительно, приносить больший урожай, но самое главное — в экономике появятся дополнительные миллиарды долларов и сотни тысяч новых рабочих мест. Нет, земля у нас закопана как клад, и никому от нее нет пользы.

России следует строить отношения между людьми по принципу «мне лучше и тебе лучше» («победитель / победитель»), а не по принципу «мне хуже и тебе хуже» («проигравший / проигравший»). Здесь, и только здесь, находится ключ к решению всех политических и экономических проблем. Конечно, читатель уже сам заметил, что принцип проигравший / проигравший есть результат горизонтального взгляда по крайней мере одного из участников, в то время как принцип победитель / победитель — результат вертикального взгляда обоих. Использование горизонтального взгляда влечет за собой уничтожение духовного и материального мира, а использование вертикального взгляда — духовный и материальный рост, причем значительно больший, чем тот, который обуславливается простым сложением наших усилий.

Если два русских имеют сто долларов, то они двадцать пропьют, по тридцать себе возьмут, а на оставшиеся двадцать откроют дело, но поделить его не смогут: каждый потратит все, чтобы убить другого. Поэтому наша страна значительно беднее, чем двести лет назад. А сто долларов, которые были вначале, пришли от продажи нефти или чего-то подобного, то есть от того, что мы не произвели, и того, что когда-нибудь закончится.

Если два немца имеют сто долларов, они еще по триста из дому принесут, чтобы вложить в дело. И все эти деньги не из земли фонтаном бьют: они результат предыдущего успешного опыта кооперации.

И на Западе, и в России человеческими отношениями правит доброта, но то, что для западного человека простая кооперация, для русского — вульгарная, расслабляющая и развращающая взаимовыгодная сделка. В России доброта слишком часто принимает форму отношений типа «ты проиграл, и я проиграл», чтобы дать партнеру пострадать и тем возвысить его духовно. При таком стиле отношений легко достигается уровень высокой трагедии.

В экономических отношениях можно увидеть две спирали: зависти и развития.

Спираль зависти — это ситуация, при которой у производителя отбирается столько, что производить ему становится невыгодно, и на следующем витке он либо перестает производить, либо у него можно отнять все меньше и меньше. Иными словами, эта спираль ведет к тому, что у рабовладельца (того, кто отнимает; в первую очередь это государство-грабитель) уменьшаются доходы от каждого раба.

Спираль развития — это ситуация, при которой производителю всегда оставляется больше денег на инвестиции и развитие производства, чем у него было. Он всегда получает премию за то, что работает хорошо и продуктивно. В этом случае государство устанавливает такие отношения с каждым налогоплательщиком, что в перспективе доход налогоплательщика, а с ним и доход государства, максимизируются.

Из истории мы знаем, что капиталисты эксплуатировали рабочих и заставляли их работать за плату, которой едва хватало на жилье и еду. Действительно, рабочий производит на рубль, получает десять копеек, а девяносто копеек (казалось бы) должны идти капиталисту в доход. Однако капиталист производит не деньги, а товар. Если товар экспортный, его действительно можно производить как можно дешевле, а потом продавать. Но дело в том, что большинство производимых в стране товаров потребляется на внутреннем рынке, то есть теми же рабочими. А если рабочий работал за хлеб и воду, он не мог ничего купить. Поэтому, хотя капиталист не мог увеличивать количество производимого и продаваемого им товара и суммарная прибыль — смысл его деятельности — была мала. Действительно, если капиталист производил рубашки, которые никто не в состоянии купить, неважно какая норма прибыли заложена в одной рубашке.

И капиталисту пришла гениальная идея — платить рабочим не десять, а пятьдесят копеек, получая на каждой рубашке не девяносто, а пятьдесят копеек прибыли, но продавая при этом в пять раз больше. Наиболее известный пример такой стратегии — заводы Форда. Раньше автомобили производились только для королей, но Форд платил своим рабочим столько, что вскоре и они могли позволить себе автомобиль. Количество проданных автомобилей резко возросло, а себестоимость снизилась. Таким образом, продавая автомобили по более низкой цене, стало возможно получать более высокие прибыли.

После того, как капиталисты придумали абсолютную эксплуатацию рабочего класса и должна была последовать (согласно теории Маркса) социалистическая революция, они поняли, что выгодно не эксплуатировать рабочий класс, а сделать так, чтобы он был покупателем производимых им товаров. То же открытие было сделано и в России. При крепостном праве российское государство не было богатым. Крепостных крестьян освободили, и промышленные рабочие и крестьяне стали получать хорошую зарплату, оставляющую им возможность приобретать товары народного потребления, а также инвестировать деньги в свое собственное производство. В результате Россия быстро оказалась в ряду богатейших стран мира.

Почему Маркс совершил ошибку? Маркс начал с горизонтального слова «отнимать», а капиталист с вертикального слова «создавать», и будь Маркс хоть ангелом божьим, горизонтальное мышление все равно привело бы его к схеме «тебе хуже и мне хуже». Вертикальное же мышление капиталиста неизбежно приводило его к схеме «тебе лучше и мне лучше». Капиталист мог быть последней сволочью, но если он считал, что выгоднее максимизировать собственную прибыль, чем платить из собственного кармана за страдания людей, он начинал мыслить по схеме «мне лучше и тебе лучше».

Вертикально ориентированный человек развивается духовно. Результаты духовного развития не ограничиваются его внутренним миром: они выплескиваются в общество. Художник видит мир, каким-то образом отражает свое впечатление, и появляются картины, которые становятся общественным достоянием. Таким образом, произведенное для себя, эгоистически, с целью саморазвития, становится достоянием других. И речь здесь идет не только об искусстве. Любая честная, добросовестная работа делается для себя, нужна для самоутверждения, полноты жизни, достижения гармонии с миром. Но результатами-то этого труда могут пользоваться и другие! Поэтому человек творит не только для себя, но и для общества, оставляя себе лишь малую часть стоимости произведенного. Человеку самому необходимо передать результаты своего труда обществу, и поэтому общество может принять его дар без чувства вины.

Принцип "тебе лучше - мне лучше" при этом не нарушается. Человек передает обществу плоды своего труда не в результате грабежа. Достигается взаимная выгода. Нет совершенно никакого противоречия между поиском прибыли в контексте свободного рынка и тем, что человек приносит обществу в дар результаты своего труда. Например, город стоит на месте пустыря; когда-то здесь ничего не было, а теперь здания, сады, дворцы. Предыдущие поколения оставили после себя и церкви, и картины, и технологии — они не только кормили себя, но и передавали обществу дары, которые мы видим сегодня.

В горизонтальном октанте дело обстоит иначе. Горизонтально ориентированный человек всегда несчастен, но, к сожалению, не может быть несчастен один. Он занимается другими, ведь его глаза направлены на них. У него есть теория, и он жертвует собой, чтобы поделиться этой теорией с другими. Забыв о себе, в скромной гимнастерке, он занимается улучшением общества. В ХХ веке эти ребята чуть не выжгли целый мир.

По сравнению с западной Европой в России мало осталось от предыдущих поколений: стоит только посмотреть на дороги, связывающие старинные русские города. Это произошло не потому, что было мало строителей, а потому, что было много разрушителей.

В вертикально ориентированном обществе каждый без исключения обогащает общество, даже если потребляет продукт: он потребляет, чтобы иметь возможность создавать, а за потребленный продукт он заплатил и этим обеспечил прибыль (награду) тому, кто его произвел.

В горизонтально ориентированном обществе каждый, что бы он ни делал, отнимает у общества, потребляет (или уничтожает) не создавая. В горизонтально ориентированном обществе жили и Маяковский, и Блок, и Сахаров — но даже этих людей общество пыталось использовать так, чтобы от них было больше вреда, чем пользы. Перераспределитель отбирает не только материальные объекты, но также права и возможности человека, лишая его возможности созидать и нанося этим ущерб всем тем, кто ожидали благ от его творений.

Вертикально ориентированные люди работают на себя, но результатом их труда является отдача, и общество имеет все больше благ. Заповедь «Не укради!» на самом деле означает «Будь счастлив!» ведь счастье это непротиворечивая радость. Горизонтально ориентированные люди объявляют себя работающими на благо общества, но в результате уничтожают ресурсы и наносят обществу ущерб. Это и есть фундаментальный закон, который необходимо понять для того, чтобы возродить российскую экономику.

Коммунисты утверждали, что жертвовать собой может только член коллектива. Они имели ввиду следующее:

Во-первых, принимая мысли и действия коллектива за собственные, член коллектива растворяется в нем и в этом смысле действительно жертвует собой.

Во-вторых, член коллектива становится таким, что другие и не заметят его гибели; в этом смысле от тоже жертвует собой.

И в-третьих, привести человека в коллектив может только чувство страха, неспособность управлять своей жизнью. Отказавшись от себя, он может перестать бояться смерти, будет фанатично защищать ту идеологию, которая является его единственной привязкой к какой-то «реальности». Обычно членами коллектива становятся из конъюнктурных соображений. Такой человек бережет свою шкуру и никогда не отдаст своего места в очереди за колбасой. Но среди членов коллектива встречались и люди, которые так боялись Сталина или были так преданы идеологии, что им не был страшен даже фашистский танк; так боялись реальности и так крепко хватались за красивую мечту, что не дорожили собой.

Что мы можем сказать о настоящей жертвенности, например о человеке, который умер, спасая жизнь ребенка? Был ли это акт самопожертвования или самореализации? Мы говорили, что вертикальное развитие — это процесс, в котором духовная сторона жизни неизбежно становится важнее материальной. Если человек отождествляет себя с духовным миром, который он создает в себе и вокруг себя, то опасность, угрожающая ребенку, настолько разрушает его духовную гармонию, что он предпочитает рисковать своим физическим существованием для восстановления этой гармонии. Получается, что если человек жертвует собой, спасая жизнь ребенка, это как раз и означает, что он дошел до вершины процесса духовного роста, сделал завершающий шаг в эгоистическом, направленном на себя, процессе сотворения своей человеческой личности.

Итак, есть вещи, которые для человека важнее продолжения его физического существования. И пожертвовать собой в данной ситуации — это безусловно вертикальный, глубоко эгоистический поступок. Погибшие за нашу свободу солдаты не получили от нас ничего, и принято говорить, что мы перед ними в неоплатном долгу. На самом деле никакого «долга» нет, и нам не надо никого жалеть: те, кто погиб, спасая других, полностью состоялись как личности и стали примером для нас, и мы должны вспоминать о них, когда ленимся улучшать себя и достигать поставленной цели.

Для того чтобы сделать других счастливыми, человек сам должен быть счастлив. Счастье — это непротиворечивая радость, радость, в которой нет проигравших. Счастливый человек создает больше, чем ему надо, и отдает это окружающим. Чем это отличается от защиты близких, даже ценой своей жизни?

Теперь обратимся к горизонтальному октанту, чтобы увидеть некую симметрию, всегда существующую между ним и вертикальным октантом. Здесь жертвенность определяется как добровольное уменьшение собственных ресурсов, что является предательством по отношению к себе. Основным действием, которое мы наблюдаем в горизонтальном октанте, является отдача человеком собственной души, принесение ее в жертву. Причем человек, передавая свою душу служению идеологии, психологически и как существо, наделенное свободой, в этот момент становится неживым.

В горизонтальном обществе жертва является передачей отравленного дара. Передавая другому то, что ему самому необходимо, даритель делает себя несчастным, а тот, кто получил дар, вольно или невольно оказывается участником ограбления. И тот, кто пожертвовал, и тот, кто принял жертву, оказываются создателями и пленниками горизонтальных отношений.

В этой ситуации принявший жертву не может воспользоваться не только тем, что он получил в дар, но и тем, что было у него до получения этого дара. Например, когда бедняки делили имущество кулаков и середняков, они веселились. Но очень скоро выяснилось, что они стали беднее и менее свободны, чем до этого передела, не приобрели чужого, но утратили свое. И произошло это по объективным причинам, неизбежно вытекающим из самой сути перехода на горизонтальную ориентацию.

Человеку нужна еда, но умереть можно не только от голода, но и от обжорства. Точно также саморазвитие, как материальное, так и духовное, ни в коем случае не должно быть главной целью. Главной целью является отдача, жертвенность, созидание, но путь к ним лежит только через саморазвитие и ни в коем случае не через самоусечение, добровольный отказ от собственного роста и развития. Отдавать надо излишки, и тогда нет ни горечи ни зависти. Во время войны приходится жертвовать собой, но лучше бы чтобы не было пафоса: просто делать что-то нужное людям, делать очень хорошо, и продавать свой труд задорого.

Русские считают, что основой всего является «всеобщая гармония». Если человек испытывает наслаждение, то это вроде как концентрирует его на себе, разрывает его связь с другими, а значит и разрушает всеобщую гармонию. А значит, наслаждения надо избегать, все время пытаясь раствориться в обществе, ощущая себя лишь неразрывной его частью. Вот почему русские подсознательно боятся, что запад разложит их своим клубничным йогуртом, мечтая о возвращении аскетического кефира в пол-литровой бутылке с зеленой крышечкой. О каких западных ценностях может идти речь в стране, где чем хуже, тем лучше для души (а значит, Ленин и Сталин, а может быть даже и Гитлер, действительно являются святыми).

Принимать всерьез эту такое рассуждение о «всеобщей гармонии», на мой взгляд, невозможно: и оно может только приниматься на веру, быть основой некоего культа. Действительно, наслаждение концентрирует человека на себе, и этим разрушает «одинаковость общественного бесчуствия», принимаемую сторонниками этой идеи за «общественную гармонию». Ну ладно, предположим, что общественная гармония и является высшей ценностью. Но тогда зачем пытать-то, зачем милиционеры бьют людей, а собес издевается над пенсионерами? Ведь страдание тоже концентрирует человека на себе, а значит и разрушает «гармонию».

Бог создал человека по своему образу и подобию. Человека, а не общественную гармонию, колхоз, или единогласное голосование. И Бог дал человеку свободу, право выбора, органы чувств и личную судьбу. И он не сказал человеку ограничивать и умертвлять себя на радость завистникам и тем, кто не может испытывать счастья из-за камня на душе. Наоборот, Бог наказал человеку делать этот мир еще прекраснее, достигать счастья и внутреннего мира, и делиться этим душевным светом с другими.

Все люди разные и изначально находятся в разных условиях, поэтому попытка поставить их в равные условия всегда несколько искусственна. Если один боксер слаб, а другой силен, при соблюдении правил их бой честным не будет: ведь слабый боксер лишен возможности огреть сильного палкой по голове, то есть лишен своего единственного реального шанса на победу.

Концепция равенства (очевидно горизонтальная), таким образом, противоречит концепции свободы («невмешательство в дела каждого, гарантированная защита одного от всех»). Равные начальные условия дают возможность определить «победителя». Но за пределами спорта слово “равенство” очень вредно: даже клише «равенство перед законом» следует заменить на «беспристрастный, строго объективный подход закона».

Итак, бегунов предлагается поставить на одну стартовую линию. Это позволяет объективно оценить их скорость (хотя, из-за горизонтальности концепции равенства, можно оценить скорость только этого старта — тут есть элемент остановки времени).

В равных стартовых условиях есть определенный смысл. Но мы сразу должны отметить опасность оценки людей по одной характеристике, в данном случае — по скорости бега. Это привело бы к замалчиванию и непониманию разносторонности и уникальности человека, к его «клишированию», к его одностороннему восприятию другими. А отсюда один шаг до «всех кулаков — под расстрел». Даже если человек «плох» с одной стороны, аксиома, которую мы выдвигаем, гласит, что его личность имеет множество других бесценных и уникальных аспектов (не обязательно известных нам, уже проявившихся или известных самому этому человеку).

Итак, условие стартовой линии позволяет выявить «победителя», того, кто прибежал первым. Ему и медаль. Но дело в том, что концепция равенства не останавливается на идее равного старта, а требует от нас очень легко объяснимого с горизонтальной точки зрения одновременного финиша.

Одновременный финиш, известный как «уравниловка», имеет разные формы, например, в 37-м в нашей стране совершенно разные люди пришли к финишу одновременно. В бизнесе нет ничего проще, чем установить уравниловку: надо просто собирать стопроцентный налог с прибыли. К счастью, против концепции уравниловки в России стеной встали молодые реформаторы, так что налог у нас где-то на уровне 80 %, а это уже бег, хоть и с двухпудовой гирей, прицепленной к ноге, и с живым слоненком в кармане.

«Равный финиш, всем поровну…» Зачем это придумано? Очевидно, чтобы защитить слабых. Горизонтально ориентированный человек думает: «Если ты силен (умен, красив, успешен, богат, талантлив, счастлив, жив), то ты стал таким не сам по себе, не для себя, а лишь для того, чтобы обидеть слабых, а значит, ты плохой и злой.» Почему же все-таки горизонтально ориентированный человек так думает, что единственное желание Пастернака было обидеть поэтов послабей, почему он не понимает, что Пастернак просто создавал и выражал себя, писал для себя? Горизонтально ориентированному человеку выражение «для себя» непонятно, несмотря на то, что он вор — этому парадоксу не перестаешь удивляться: вор крадет не для себя, а самого себя у себя.

Итак, внимание: если ты в чем-то хорош, значит, ты плохой и злой. Поэтому и предлагается так называемый равный финиш, чтобы бессердечный сильный не мог выпендриваться перед таким ранимым слабым.

Вот поставили меня бежать стометровку со знаменитым бегуном Карлом Льюисом. Договорились и о результате: финишируем вместе, по фотофинишу, с результатом два часа двадцать девять минут семь секунд. Результат, как видите, приличный: даже и безногий гражданин проползет дистанцию за это время, так что мы не обижаем никого. Ну, побежали мы с Карлом. Бежим, и как-то создается впечатление, что Карл может пробежать эту дистанцию быстрее (особенно если он забылся, рванул со старта, и только на полпути опомнился, побрел назад или лег спать). Ну как я могу с таким мускулистым одновременно финишировать? Что скажут люди? «Вышел на стометровке из двух с половиной часов, тренируешься денно и нощно, выпендриваешься?» Нет, придется мне Карла обмануть, часа четыре по дорожке беговой погуляю, а потом и финиширую после него… Ой, Карл назад бежит, в спину меня толкает, хочет за линию финиша впереди себя вытолкнуть!!!

Интересно, сколько читателей считает описанное гротеском, каким-то фильмом Чаплина. А ведь бег назад — не такое уж редкое явление. В какой стране жгли свои дипломы, за один миг напрочь забывали французский язык, закапывали в землю бальные платья? Кто лучше на земле хозяйствовал: кулак, середняк или бедняк? Сколько бы нас было и кто бы это был, если бы Сталин прожил еще двадцать лет? Как получилось, что китайцы, несмотря на конфуцианские принципы уважения к учителю, за один год уничтожили всю свою профессуру? Почему из семимиллионного кампучийского народа остался один полудохлый Пол Пот? И наконец, почему самое почетное, самое историческое место в России занимает вечно живой труп? Потому, что есть бег, в котором побеждает тот, кто финиширует последним, это как раз и есть настоящее стремление к равенству.

Равенство — это даже не одновременный финиш. Равенство — это когда кто-то финиширует последним, когда от всего народа остается Ленин, Сталин, Пол Пот, Ким Ир Сен.

Существует всего один способ сделать так, чтобы восемь бегунов финишировали абсолютно одновременно. Для этого необходимо, чтобы это были неживые существа, для которых скорость бега рассчитывается очень просто и является постоянной величиной. Начиналось все нестрашно, с ровной стартовой линии, а кончилось страшно: восемь трупов бегунов. Не нужен оказался концепции равенства никакой «победитель» — нужна остановка действия, смерть. Этим еще раз подтверждается правильность нашей теоретической предпосылки. Достаточно сказать: «Давайте разделим все поровну» — и мгновенно все участники станут неживыми. Иначе разделить все поровну просто невозможно.

Ну, а как же все-таки быть с легкоатлетическими соревнованиями? Идея равного старта приводит здесь к громадным потерям с экономической точки зрения. Если хочешь узнать, кто быстрее бежит, возьми секундомер, отмерь сто метров, и пусть бегун бежит. А тут все съезжаются, готовятся, волнуются, встают, три фальстарта — и побежали. А если я споткнулся или переволновался? Не определяет такое соревнование быстрейшего. А стометровка реально занимает не десять секунд, а около трех дней: с момента выхода спортсмена из дома.

Мы привели пример из спортивной жизни, но точно такие же примеры можно привести и из сферы экономики. В любом случае вывод один: уравнивание — это синоним смерти, а вот разрешение всего, что не мешает другим, — это путь к наиболее полному и экономически эффективному выявлению жизненного потенциала человечества.

Предположим, какой-то миллионер решил раздать всем гостям, пришедшим на его день рождения, 100 тысяч долларов. В 9 часов вечера он откупорил шампанское, посчитал своих друзей (их оказалось шестеро) и распределил между ними поровну 100 тысяч долларов. Но в 9 часов 13 минут прибыло еще 4 друга, и так как у миллионера денег больше не было, ему пришлось поровну распределить между ними пирог с капустой. А когда еще один друг вышел из туалета, то вообще ничего не получил. Это и есть реальная картина равного распределения. Конечно, скажут: на этом этапе нужно пересчитать друзей снова, теперь их 11 человек, и разделить между ними 100 тысяч долларов заново. Но что будет, если появится еще один друг? Снова собирать деньги и их перераспределять. Иными словами, равное распределение означает, что либо деньги не перераспределяются никогда, и все принадлежит государству (а в нашем случае миллионеру), либо, если равное распределение все-таки осуществляется, оно создает жесткую иерархию между теми, кто получил одну шестую от 100 тысяч, теми, кто получил по четверти капустного пирога, и тем, кто не получил ничего. А раз так, то все, что перераспределяется, распределитель держит у себя. Держит, но не использует. Действительно, 100 тысяч долларов, которые миллионер обещал распределить между друзьями, он использовать уже не может. Люди, которые получили свою часть от 100 тысяч долларов, не могут их использовать, потому что знают, что если придет еще несколько гостей, миллионер соберет только что розданные деньги обратно. Иными словами, как только миллионер пообещал разделить 100 тысяч долларов поровну - они "подвисли" и уже никому не принадлежат. Если раньше они были либо инвестиционным капиталом либо их можно было истратить на покупки, то теперь непонятно, существуют они или нет.

Этот пример имеет самое прямое отношение к экономике Советского Союза. Каким-то мистическим образом то, что, казалось, принадлежащим государству, на самом деле не принадлежало никому. Как можно иначе объяснить что в колхозе урожайность с гектара была в двадцать раз (!) ниже урожайности приусадебных участков.

Вы когда-нибудь были в частном крестьянском доме, в котором над входом черным фломастером написано известное слово из трех букв? Нет. Это совершенно невозможно себе представить. Теперь второй вопрос. А вы когда-нибудь были в муниципальном многоквартирном доме, где в лифте не написано это слово из трех букв? Такого тоже не бывает. Почему это так? Потому что наши квартиры принадлежат нам понарошку. И являются вот именно такими «подвисшими» деньгами, которые вроде бы распределены нам, но на самом деле нам не принадлежат. И мы, имея их, не можем почувствовать себя их собственниками.

Итак, только полная остановка времени, закрытие дверей дома миллионера на засов делает задачу равного распределения 100 тысяч долларов реальной. Остановка времени необходима для равного распределения, но в реальной жизни остановить время невозможно.

А как разделить капустный пирог, если количество гостей неизвестно, но равенство является абсолютно незыблемым требованием? Есть два метода: либо позволить капустному пирогу испортиться и выкинуть его, тогда все гости, сколько бы их ни было, получат равное количество пирога; либо сам хозяин вечеринки должен съесть весь пирог до последней крошки, но теперь уже не в качестве хозяина, а в качестве представителя народа — тех, между кем этот пирог должен был быть поделен.

Если количество людей неизвестно и на абсолютно равные части разделить наш капустный пирог нельзя, можно ли разделить его хотя бы на примерно равные части? Тут мы сталкиваемся с великим принципом равного распределения: "меньше народу - больше кислороду". Представьте себе, как собравшиеся стоят у стола, желая приступить к делению пирога, и с какой ненавистью они смотрят на входную дверь, в которой может появиться еще один претендент. Итак, капустный пирог разделил все общество на две части: "мы" и "они". Сразу возникают теории, определяющие признаки, по которым человек не может участвовать в разделе пирога и претендовать на свою долю. Это начало всяческих национальных, расовых и других предрассудков, основанных на ненависти и отторжении.

Существуют два подхода. Первый предусматривает, что ты имеешь право на то, что создал. Этот подход не предполагает ненависти между людьми, но не предполагает и равенства, за исключением, как мы уже отмечали, равенства прав.

С другой стороны, мы имеем идею равного распределения, которая автоматически приводит к разделению человечества на претендентов и недостойных, исходя из совершенно искусственно созданных принципов.

Вернемся к людям, ожидающим распределения 100 тысяч долларов. Пока они ожидают его, они не могут сами производить доллары. Ведь если они в это время что-то заработали, непонятно, следует ли вычитать эту сумму из того, что они получат, или же давать им одинаковую с другими часть, даже если в результате у них окажется неравное количество денег. Предположим, что миллионер должен одному из гостей 8 долларов. Следует ли его кредитору обращаться к нему с просьбой о выплате долга, если он ожидает своей доли от 100 тысяч долларов? С одной стороны, это, конечно, нетактично, но с другой — миллионер, несмотря на то, что он готов распределить между людьми громадную сумму, должен предварительно отдать и 8 долларов, которые он задолжал.

Даже простая подготовка к равному распределению материальных благ меняет характер их производства: ведь продолжающееся производство делает равное распределение невозможным. Своим обещанием распределить 100 тысяч долларов миллионер совершенно остановил производственную деятельность всех претендентов. И если они зарабатывают достаточно много, может оказаться, что подарок обернется для них убытком, даже если допустить, что распределение когда-нибудь действительно произойдет, а не явится циничным обманом типа лозунга «Земля — крестьянам!»

Если наша цель в том, чтобы разделить капустный пирог поровну, встает следующий вопрос: пирог разделили, а есть-то его можно? Ведь если кто-то из участников съест выданный ему кусок пирога, он этим восстановит неравенство. Снова неравенство! Опять надо собирать куски пирога и снова делить их поровну? Однако тому, кто съел свой кусок, надо оторвать голову. Ведь кусок-то был «его» только понарошку, и съедать его было нельзя.

Получается, что разделенное поровну использовать невозможно: собственность «подвисает» и становится уже не благом, а проклятием ее виртуального «владельца».

Желая разделить пирог поровну, мы превратили вкусный пирог в картинку, на которую можно только любоваться издали. Но и на этом идея перераспределения не исчерпывается. Ведь люди на самом деле хотят не пирога, а успеха, удовольствия, счастья и так далее. Для того, чтобы идея равного распределения имела смысл, нужно еще перераспределить талант, знания, красоту, доброту и счастье, удачу. Получается, что единственный способ привести эти категории к общему знаменателю — уничтожить всех участников распределения.

Если создание общества, базирующегося на равенстве, оказывается такой сложной задачей, почему эта идея так привлекает людей? Ситуация, когда материальные ресурсы распределены поровну, привлекательна тем, что не нужно уже быть хорошим или плохим. Персональный выбор больше не имеет значения, а значит, не может быть и случайностей. Как ни удивительно, это подается в качестве положительного идеала, хотя мы понимаем, что на самом деле здесь описано уничтожение морали и персонального роста, всеобщая смерть, уничтожение человеческой расы.

Религия говорит, что наступит день, когда души умерших воскреснут, и он будет днем триумфа духовного начала человека. В горизонтальном октанте «эквивалентом» этой идеи стала теория о том, что если собрать все материальное и распределить поровну — это и позволит построить идеальное общество, но не в небесах, а на земле, причем души людей умрут еще при жизни.

Итак, идеи равенства рассматриваются как требование перераспределения материальных благ. Мы видим, что такое понимание равенства неправильно. Тем не менее равенство является одной из ключевых идей цивилизации. В чем же здесь дело? Дело в том, что равенство понималось как возможность каждого человека достичь успеха и совершенства. Из этого следовало, что каждому человеку нужно дать равные права с тем, чтобы обеспечить и защитить внутреннее развитие, которое будет составлять суть его жизни. Таким образом, идея равенства есть идея защиты прав каждого человека, и посему противоположна идее о том, что материальные ресурсы должны быть отданы в руки перераспределителей с целью создания материального равенства. Одно и то же слово, в данном случае «равенство», может быть понято диаметрально противоположным образом, в зависимости от того, принадлежит оно горизонтальному или вертикальному октанту.

Когда человек что-то создает, он создает неравенство. У него появляется что-то, чего у других нет, и в этот момент неравенство увеличивается. Если человек имел возможность произвести нечто, значит, у него были права, защищающие его собственность, иначе он боялся бы создать что-то для себя. Процесс созидания сделал его независимым от других, и он неизбежно пришел к идее, что ему выгодно, чтобы права и возможности созидать были также и у других. Созидатель понимает, как много он отдает, и хочет, чтобы другие также создавали и отдавали что-либо ему, взаимно увеличивая благосостояние и возможности друг друга: творцы поддерживают друг друга обмениваясь красотой.

Итак, каждый творческий акт создает также импульс к наделению всех граждан правом на творчество. Это не приводит к материальному равенству, но принимает человека в сонм творцов равных перед лицом вечности. Создатели красивых зданий, замечательных стихов, спасительных лекарств находятся сегодня с нами, где бы и в какой стране они ни жили, а вот разрушители и убийцы не находятся с нами, даже если их трупы и забальзамированы. Имя поэта обычно помнится дольше, чем имена тех, кто его расстрелял.

В горизонтально ориентированном обществе процесс вызывает не жизнь, а смерть. Предположим, человек что-то нашел (создать было бы слишком опасно). Возникает неравенство. Однако общество базируется на равенстве, а значит, найденное нужно разделить. Результатом стремления к равенству является неизбежно возникающая жесткая иерархия в обществе, основанная на близости его граждан к месту раздела материальных благ и людям, осуществляющим его. Равенство в этой системе может действительно быть достигнуто лишь в том, что разделяемый товар оказывается уничтоженным и не принадлежит в равной степени никому. Часто товар уничтожается вместе с нашедшим, и тем более вместе с создавшим, его.

Итак, в вертикальном октанте из неравенства возможностей вытекает равенство прав, в то время как в горизонтальном октанте из попытки установить равенство владений и возможностей вытекает жесткое неравенство прав.

Французская революция выдвинула лозунг: "Свобода, Равенство, Братство". Этот лозунг может быть интерпретирован двумя абсолютно противоположными способами.

С точки зрения коллектива, свобода понимается как осознание каждым человеком необходимости подчинения коллективу, как в знаменитом выражении, "Свобода - это осознанная необходимость". Равенство понимается как идеологический конформизм и равное распределение. Здесь равное распределение означает переход в другое измерение и духовную смерть людей, а также возникновение общества, базирующегося на очень жесткой иерархии. Братство же понимается как полная свобода вмешиваться в дела каждого человека, отсутствие личных прав, необходимое для установления равенства. В этом случае коллектив является единственной инстанцией, формулирующей желания каждого члена коллектива и удовлетворяющей их.

С вертикальной точки зрения, свобода понимается как ответственность за собственное поведение, а также неотъемлемое право на саморазвитие. Это право обязательно должны базироваться на частной собственности, которая и является фундаментом экономического и духовного развития. Равенство понимается как равенство перед законом и обязанность государства охранять независимость человека. Братство трактуется как уникальность каждого, но также и единение человеческих душ в Боге. Хотя духовные устремления отдельной личности и направлены вверх, на рост и развитие, там, наверху, все души сливаются воедино. Осознание духовного единства всех людей — это и есть вертикально понятое братство.

Что такое перераспределение собственности? Это означает следующее:

• Все участники перераспределения не имеют прав на свою собственность и должны ее предоставить в распоряжение распределяющего.

• Нужно знать, какой собственностью владеет каждый. Это означает, что ни у кого не должно быть возможности ее скрыть, то есть должно быть отменено право на частную жизнь и секреты, которые это право охраняют.

• Необходимо произвести инвентаризацию всей собственности. Но, так как собственность имеет свойство возрастать, нужно остановить производство и другие методы ее увеличения, иначе вся работа по честному распределению существующей собственности пойдет насмарку. Собственность можно и уменьшить, а значит, нужно установить и контроль за расходами.

Перед нами встает первая проблема: либо надо остановить время, либо заставить всех подложить руки под задницу, пока мы инвентаризацию проведем. Хорошо сидим.

Ну ладно, собственность мы зафиксировали, собрали и подготовили. Вот она вся перед нами. Вынимаем калькулятор: теперь собственность надо разделить поровну. Но кто же будет распределять собственность? Надо создать инициативную группу распределителей, которые и будут осуществлять и контролировать процесс.

Стали распределители работать: собирают, считают, делят на куски, разносят, раздают. Тяжелая работа. Перед нами встает вторая проблема: мы ведь за труд-то платим. Одни сидят подложив руки под задницу, чтобы количество разделяемой собственности, не дай бог, не поменялось, а другие бегают взад-вперед. Тем, кто работает над разделением, надо приплатить за труд. Вынимаем снова калькулятор: всем одинаково, а тем, кто распределял, больше.

Однако людей много: нужен опытный организатор, начальник распределителей. Перед нами встает третья проблема: мы за ум, за организаторское мышление тоже должны платить. Вынимаем калькулятор в третий раз: всем одинаково, тем, кто распределял, больше, а начальникам — еще больше, в зависимости от их ранга и опыта.

Так и разделили все поровну: одним едва на хлеб хватает, у младших распределителей дела обстоят получше, а начальники «едят на золоте».

Начав с протеста против неравенства, мы получили общество, где неравенства не меньше, чем раньше. Правда, теперь структура общества совершенно другая. Если прежде материальных благ было больше у того, кто имел на них какое-то право (происходил из выдающегося рода, тяжело и эффективно работал, достиг профессиональных вершин), теперь они сконцентрировались у тех, кто их забирал, контролировал и перераспределял, но сам не производил.

Раньше люди были независимы, пользовались правами и могли увеличить трудом размер своей собственности. Никому не было дела, сколько ты произвел, и тяжелым трудом можно было выбиться в люди. Теперь же то, что ты производил, не было твоим, а должно было быть сдано на перераспределение. Производить без разрешения было нельзя, чтобы не создавать дополнительной работы распределителям (чтобы, как они говорят, «не создавать неравенства»), и поэтому выбиться в люди производительным трудом стало невозможно.

И потом, кто выбрал «час Икс»? Почему революция против неравенства, существовавшего при царе и дворянах, была справедлива, а против неравенства, существующего при генсеке и его номенклатуре — нет? У крестьянина корову отобрать было можно, а у Брежнева дворец — нельзя?

На все эти вопросы у перераспределителей ответов нет. Единственное, что они пытаются сделать — это привить тем, кто при «равном» распределении был жестоко обделен, нелюбовь к деньгам и страх перед успехом, научить их «не высовываться». Кроме этого, у них в арсенале есть только насилие, применяемое в надежде, что одни голодающие согласятся избивать других за дополнительную корку хлеба. Вот вам и высокие идеалы равенства!

Нам теперь очевидно, что социализм был обществом непримиримых противоречий между общественным и личным. Мы начали с идеи равенства и справедливости, а пришли к неравенству и жесткой иерархии, которые были абсолютно несправедливы. Мы жили в обществе, стремившемся производить все больше и больше для себя, но одновременно считавшем преступниками тех, кто имел точно такие же личные цели. Получалось, что обладать собственностью могло только государство, а люди должны все государству передавать, а потом получать напрокат.

Значит, мы неправильно решили три проблемы: надо было остановить время, а за труд и ум не то что не платить, а вообще запретить их, чтобы не сбивали со счета. А это уже описание смерти. Итак, проблема решается только так, как ее решал Пол Пот: всех в расход — вот вам и равенство.

И это логично. Ведь тот, кто придумал идею материального равенства, все равно не рассуждал о живых людях. Все знают, что блага, которые человек мечтает иметь в личной собственности, совершенно разноплановые и отнюдь не ограничиваются собственностью материальной. Например, человек желает обладать не только (и не сколько!) деньгами, сколько молодостью, здоровьем, талантом, красивой женой, здоровыми детьми, уважением соседей, счастьем, новыми «Жигулями». Конечно, за деньги можно постараться купить здоровье. Но если один человек болен, а другой здоров, получается, что распределение денег между ними не создаст равенства, и задача уравнивания становится практически неразрешимой.

А вот и еще одно противоречие. Вроде бы общество, основанное на материальном равенстве, должно быть материалистическим, и оно себя так и называет. Но так ли это? Казалось бы, кулак — это просто тот, у кого целых две коровы. Но нет: кулак — это мироед, некрасивый, с толстой сварливой женой, а в конце фильма к тому же и мертвый (убитый справедливой пулей бедняка). Вот что две коровы с человеком делают! Другое дело — бедняк Ванятка. И красив он, и справедлив, а красавица Матрена глаз с него не сводит. Как хорошо все-таки, что работящий и всеми любимый отец Ванятки, придя пару лет назад со свадьбы дочери, упал, да и спалил свой дом. Не был бы Ванятка Бедняком — не был бы он и таким Красивым да Добрым. Теперь нам становится очевидно, что перераспределение ничего общего с материализмом не имеет. Вот она, новая религия: сдай коров в колхоз — враз похорошеешь, а здоровья уж точно прибавится, ведь «пуля шутить не любит».

Путаница между материальным и нематериальным еще раз показывает, что такое общество нежизнеспособно. В здоровом обществе эта проблема решается очень просто. Государство должно быть материалистично. Общество обязано лишь обеспечивать гражданам полную свободу действий и пресекать вмешательство в жизнь других. Граждане же, не имея возможности воровать, будут трудиться, развиваться, станут созидателями и творцами и неизбежно придут к пониманию того, что нематериальные ценности важнее материальных, то есть станут исповедовать подлинно идеалистический взгляд на мир.

Остановка времени, которая неизбежно происходит в результате горизонтального взгляда на мир тех, кто считает ответом на все вопросы перераспределение материальных ценностей, привела распределителей к еще одной неизбежной ошибке: они не замечают прогресса, у них начисто отсутствует перспектива. Например, считается, что если сегодня забрать у предпринимателя 90 % дохода, он и на следующий год произведет столько же продукции. Но на следующий год он уже будет выступать в качестве владельца кипрской компании: ведь там налоги 5 %. Точно так же считается, что богатые просто уничтожают ресурсы общества, живя в расточительной роскоши. Повсеместно распространен миф, что у «новых русских» золотые «Мерседесы». В России — может быть, так как здесь налоговый климат делает производство невозможным, но не на Кипре: там у «новых русских» не «Мерседесы», а фабрики. Что касается роскоши, то в разные моменты истории человечества к «ненужным» предметам роскоши относили одежду и обувь, собственную кровать, живопись и театр, перец и сахар, обед из трех блюд, автомобили, телефон, компьютеры, пассажирские авиарейсы. Все, что есть у нас сегодня, существует благодаря тому, что это захотел, заказал или спонсировал какой-то богатый чудак, оказавшийся провидцем и первопроходцем. Он смог это сделать потому, что у него были свободные деньги, которые государство или соседи не смогли отнять. Никакой государственный комитет не заказал бы этих «сумасшедших» новшеств, и они никогда не стали бы достоянием народа. Нам нужны богатые люди потому, что без их сегодняшних «излишеств» завтра не сможем представить себе жизни мы.

И сегодня еще одежда и обувь, собственная кровать, живопись и театр, перец и сахар, обед из трех блюд, автомобили, телефон, компьютеры, пассажирские авиарейсы отнюдь не являются доступными многим жителям России. Как страшно отомстили нам за содеянное те, против кого была поднята революция 17 года! Они как будто забрали у нас то, что состоятельные люди когда-то внедрили в общество. Точно так же пополняется сегодня уничтоженное революцией российское крестьянство — за счет кандидатов наук. Нам нужно как можно больше богатых людей: только так станут состоятельными все остальные и только тогда будет у нас государство, которое перестанет, как Золотая Орда, грабить бесправный народ.

Попытаемся решить одну простую арифметическую задачу. У Вити есть два оловянных солдатика, а у Саши их четыре. Как сделать так, чтобы у ребят оловянных солдатиков было поровну? Ответ: «отобрать одного солдатика у Саши и передать его Вите, чтобы у них было по три солдатика» — неправильный. Потому что у Саши есть форма, с помощью которой он отольет новых оловянных солдатиков, и очень скоро их может быть не три, а тридцать три. Не зря у него и вначале было больше: это потому, что он их себе изготовлял. Для того чтобы у ребят было равное количество оловянных солдатиков, надо первым делом убедиться, что никто не может делать новых солдатиков и не имеет ресурсов для их приобретения. Глупо считать и делить поровну, если один мальчик может сделать или выменять себе новых солдатиков на коллекцию марок, три рубля или перочинный нож, восстановив этим неравенство.

Как же сделать так, чтобы у ребят оловянных солдатиков было поровну? Сначала надо уничтожить всю их другую собственность (марки, деньги, ножик). Потом надо уничтожить весь их производительный потенциал — и форму для литья разрушить, и запретить ребятам зарабатывать деньги. А уж после этого надо взять два оловянных солдатика у Вити и четыре у Саши и… Что же сделать с солдатиками? Что с солдатиками-то будем делать? Это я выдерживаю паузу, жду, когда кто-то скажет: «И раздадим мальчикам по три солдатика». Весело смеемся, и даем правильный ответ:

Те, кто марки забирали,
Те, кто форму разбивали
Да солдатиков считали,
Тоже их хотят иметь.
И поэтому получат,
шесть солдатиков получат.
А ребята — те получат,
Ровно поровну получат —
Совершенно ничего
А заплачут — так получат
Очень сильненько получат,
Чтоб они не омрачали
Наш великий идеал
Равного распределения,
Что нам Ленин завещал.

Как называется то, что может обеспечить Вите или Саше солдатиков? Это их будущее. Одновременно с попыткой перераспределения существующих в данный момент у Вити и Саши шести солдатиков надо «остановить им время», то есть обеспечить контроль над их будущим, чтобы они не смогли разрушить установленный паритет производством новых солдатиков. Например, надо запретить им работать: ведь на заработанные деньги можно будет купить солдатиков.

Итак, любая попытка установить равенство неизбежно приводит к тому, что все ресурсы уничтожают или получают те, кто занимается их перераспределением. Попытка установить равенство не ограничивается разрушением внешнего мира, она разрушает и внутренний мир ребят: лишает их возможности научиться либо гармонично существовать с имеющимся количеством солдатиков, либо благодаря собственным усилиям довести количество солдатиков до желаемого.

Попытка достичь материального равенства — это не просто уничтожение ресурсов или связывание рук, это уничтожение как внешнего, так и внутреннего мира человека.

Посмотрим, чьим идеалом является равенство. Равенство не может иметь смысла, если не уравнять также и потенциал всех людей, ведь однажды созданное материальное равенство можно легко нарушить работой. Становится очевидно, что идея равного распределения уничтожается человеческой активностью да и просто изменением взгляда на мир. Ну хорошо, форма для литья солдатиков уничтожена, коллекция марок сожжена, и у Вити с Сашей есть по два солдатика. А что, если теперь Саша решит, что солдатики ему не нужны, и выкинет их или подарит Вите? Опять неравенство: Саша шагает налегке, а Витя тащит оловянные фигурки как тягловая лошадь.

А вот не хочет Саша солдатиков! Те, кто делят некие физические объекты думают, что достаточно лишь посчитать число участников. Но диабетик активно противится получению своего куска торта. Для него, получение торта — пагубно, но государство хочет вручить ему его кусок, как и всем остальным. Те, кто делят поровну, должны обязательно включить всех: тех, кто хочет и тех, кто не хочет. Отсюда вытекает важнейшая черта идеологии равного распределения: глобальность. Если вертикально ориентированный человек живет один, коллективу необходимо, чтобы его членами были все, ведь иначе равное распределение теряет смысл.

Советский Союз поддерживал революции и в Никарагуа и в Мозамбике, платил всем коммунистическим партиям, где бы они не находились. Люди могли это так не формулировать, могли этого не понимать, но теория равного распределения неумолимо подталкивает к захвату или уничтожению всего мира. Бог создал Мир, а идеология Станка, идеология гвоздей, у которых все должно быть одинаково — хотела этот Мир разрушить.

Распределители «хотят как лучше», но почему-то никогда не бывают просто добрыми людьми, а борются «за счастье народа» с немыслимой жестокостью. Почему же так получается? Доброта — это когда желания другого человека совпадают с твоими, когда хочется выполнить желание другого, когда радостно от сознания, что ему будет хорошо. Перераспределение — это желание так распределить материальные блага, чтобы доброта (то есть готовность к выполнению желаний другого человека) была больше не нужна. Вот почему концепция перераспределения материальных благ противоположна концепции доброты (перераспределение лежит в горизонтальном октанте, а доброта — в вертикальном). Поэтому никакого перераспределения материальных благ в пользу реальных бедняков никогда не было и быть не могло: был только перевод ресурсов в другое измерение — от служения людям к служению закабаляющей людей идее. Когда все ресурсы оказывались в другом измерении, вся власть уходила от людей к государству, к Социальной машине, с ее античеловеческими целями, жертвами которой в одинаковой степени становились и чекист Ежов, и идеолог Бухарин, и поэт Мандельштам, и инженер Туполев, и все другие граждане страны, где бы они ни жили и кем бы они ни были.

Когда у человека отбирают его собственность и возможность заработать, ему по существу говорят: «Ты не знаешь, что хорошо, а вот государство знает». Государство говорит ему: «Мне нужен не ответственный гражданин, а простой робот».

Одно из главных достижений информационного века состоит в том, что он делает неактуальной идею перераспределения материальных ценностей. Сегодня главным ресурсом и производительной силой стала информация, а она от распространения не уменьшается (наоборот, чем шире распространена информация, тем она ценнее). Пользование информацией зависит от самого человека, его умения усваивать и перерабатывать ее. Теперь стала очевидна ошибка тех, кто хотел добиться лучшего мира с помощью перераспределения материальных благ. Невозможно добиться результата, лежащего в духовной сфере, с помощью манипуляций с материальным. Бедняка превратит в зажиточного только открытие перед ним возможности созидания и роста, а также желание созидать и расти. Украсть, отнять или получить деньги — это не то, что заработать их, продавая результаты своего труда. В информационном веке главную ценность — информацию — даже и красть не надо, она полностью доступна, но вопрос в том, как ты будешь с ней работать.

Так что, коммунистическая идея разрушена? В той форме, в которой ее предложил Маркс, утверждавший, что человека определяет его материальная собственность, — безусловно. Но к некой форме «коммунизма» мы уже почти пришли. Наша главная ценность — информация уже поровну поделена между всеми людьми с помощью Интернета. При этом ни один человек не ущемлен: наоборот, он выходит из-под контроля государства и осознает, что единственный путь к росту — это саморазвитие. Умирает и зависть: если чужую картошку можно было своровать, то чужое умение интерпретировать информацию не своруешь. Цель же духовного развития — слияние с Богом, близость к абсолютному творческому началу — тоже глубоко личная. В информационном веке человек может творить только сам, в свободном общении, а не в подчинении. Общество свободных, независимых, но в то же время духовно связанных творцов — это то, о котором мечтали люди, но общество информационного века мы коммунизмом называть не будем: главным все-таки оказалась не коммуна, то есть общность, а неповторимая и освобожденная индивидуальность.

Российские демократы решили, что люди проспят или промолчат время реформ, перетерпев, как они уже привыкли, период трудностей. Но реальные трудности как раз и произошли из-за отсутствия диалога с народом. Демократы представляют дело так: они начали реформы, а потом случилось стихийное бедствие: народ избрал Думу, которая их остановила. В действительности же демократы так проводили реформы, что народ избрал такую Думу. И главная причина в том, что российские демократы не сумели объяснить народу, что такое демократия и что необходимо сделать, чтобы быстро пройти трудный (но вполне реальный) путь к ней. В России полностью отсутствовало понимание того, что задача демократического строительства должна решаться комплексно, одновременно и снизу и сверху.

Абсолютно не готовы оказались и западные консультанты. Они так и не поняли советскую систему и попытались представить величайший социальный эксперимент, который был проведен над Россией в ХХ веке, как кошмарный сон, который было страшно смотреть, но который забылся с первой трелью будильника.

Завязать диалог с народом помешала классовость, кастовость и иерархичность советского общества. Демократы чувствовали себя элитой общества, и для них говорить с народом было неприлично и невозможно.

Еще одна ошибка демократов состояла в том, что они занялись раздачей собственности частным владельцам, думая, что капитализм — это просто система, где средства производства принадлежат частным лицам. На самом деле капитализм есть экономическое выражение морали производителей и творцов, и посему раздача общественной собственности ворам не только не привела к капитализму, а может быть и отдалила нас от него.

В России передача в частные руки собственности по существу назначила «созидателями и творцами» тех, кто никогда ничего не создавал. Главой российского «Майкрософта» назначается какой-нибудь бывший инструктор идеологического отдела ЦК по вопросам оформления допуска к компьютерам, а это тот еще Билл Гейтс.

И конечно, над реальными производителями в России встали обирающие их чиновники и рэкетиры, и стало ясно, чем стоит заниматься, чтобы получить доход.

Для собственности, как и для демократии, необходим вертикально ориентированный владелец. В России же собственность попала к завистникам. Но они не могут управлять ни своей, ни чужой частной собственностью. Завистники могут только уничтожать, разбазаривать и проедать собственность. Результатом разгосударствления частной собственности стал не рост производства, а продажа станков сборщикам металлолома.

Нельзя лисицам давать в управление птицефабрику, хотя, исходя из их вкусовых пристрастий, они могли бы разводить курочек и увеличивать их количество. Однако ведь не будут разводить. Оказывается, мало иметь желание съесть курочку: нужно еще трудолюбие, терпение, организационные способности. Надо приносить корм и выносить помет. Директор-коммунист, работник партаппарата или бандит, только что вышедший из лагеря, управлять современным производством не могут, даже если оно им принадлежит. А другим категориям людей во владельцы средствами производства в посткоммунистической России пробиться очень сложно.

Реформы в России нельзя считать успешными потому что они создали систему с исключительно низким созидательным потенциалом.

В России есть выражение — "качать права". Подразумевается, что вспоминая о своих правах, ты не восстанавливаешь справедливость, а совершаешь глупость или подлость. Качать права опасно: это может обидеть начальника. Права — в лучшем случае способ умолить сильного: "пожалуйста, ради бога, не надо" там, где закон утверждает, что "абсолютно нельзя". Обычно же права — это просто неприличный аргумент: ведь слабый при виде хищника должен подставлять ему брюшко или опускать шею, чтобы хищнику, если он того желает, было удобнее убивать.

Перед теми, кто хочет дать российским гражданам права, стоит следующая дилемма: зачем давать людям права, если они боятся ими пользоваться, если чем больше прав, тем более вероятность, что власть предержащие будут сердиться? Люди боятся прав, потому что права носят не абсолютный характер и сильный может перешагнуть через любое право. Так как слабый в России совершенно беззащитен, его единственная надежда на то, чтобы сильный был либо добр, либо сыт. Пока закон в стране не будет сильнее самых сильных, люди будут бояться требовать свои права, чтобы не навлечь на себя гнев тех, перед кем они абсолютно беззащитны.

Капитализм, или рыночная экономика, — это экономическая форма существования высокоморального общества, базирующегося на принципе «когда тебе лучше, мне от этого лучше», общества, защищенного от зависти, состоящего из граждан, внедряющих законы, максимально обеспечивающие свободное развитие личности, ставящие ее выше государства, и готовых по этим законам жить.

В России после 1991 года существовал значительный импульс к созданию гражданского общества. Однако настоящие реформы должны были быть проведены иначе. Во первых, надо было заявить, о строительстве общества, где свободный труд защищен от зависти. На этой основе нужно было создать простую и внутренне непротиворечивую систему законов. Эта система должна была быть понятна народу, и это упростило бы народный контроль. На базе такой законодательной системы и надо было ввести частную собственность на средства производства. А самое главное — частную собственность на труд и продукт своего труда. Не столь важно, кто владеет заводом: самое главное, что не дают работать и отбирают заработанное.

Сегодня жить и работать в России невозможно. Приватизация сделала бывших коммунистов миллионерами, но не такими, которые могут построить свой завод, а такими, которые (пока их не «замочили») катаются на «Мерседесах».

Обычные же люди не получили от приватизации ничего. Средний класс не создан, а значит и производить не для кого. Если производить не для кого, незачем строить и завод, давать людям работу и платить им зарплату. Тут пойдешь воровать и грабить не из зависти и подлости характера, а потому, что детей кормить нечем. Создается заколдованный круг: атмосфера зависти и преступности мешает частной собственности быть доходной, а отсутствие дохода толкает людей на преступление и порождает зависть.

Завистливое государство — это бедное государство; бедное государство — это злое государство, а злое государство — это всегда кровавое государство. Так мы связываем, казалось бы, совершенно несвязанные вещи. Принимается закон о том, что налог должен составлять 90 % от прибыли — и все предприятия уходят «в тень». Для чего государству так много наших денег? Для того, чтобы бороться с преступностью: ведь все предприятия ушли “в тень”! Так получилось, что чеченцы государству налоги не платят, а предоставляют криминальную “крышу” и богатеют. Государству завидно, поэтому оно направляет в Чечню бомбардировщики. Начали с закона о налогах, а кончили большой кровью.

Сегодня Комитет солдатских матерей требует от генералов ответственности за жизнь солдат, и это одна из лучших организаций, появившихся в России. Но Комитет достигнет своей цели только тогда, когда научится распознавать несправедливость во всех ее проявлениях и возьмет под контроль не только Министерство обороны, но и правительство. Ведь убивают русских солдат не чеченцы, а всплеск зависти, который побудил государство назначить столь высокий налог.

За неправильные решения никто не несет ответственности; принимаются законы, которые не имеют никакого реального отношения к жизни общества. Правительство просто не может действовать без народной поддержки и народного контроля.

Что такое «мораль»? Показатель того, насколько уважительно и рачительно человек относится к самому себе, насколько хорошо и полно он может выявить и развить в себе Божественное начало, таланты и возможности. Как такой человек относится к другим? Если целью его становится поиск необходимых ресурсов в самом себе, его отношения с другими будут свободны от зависти. Он осознает достижения другого и восхищается ими.

Глубокое уважение к частной жизни других, а также готовность защищать свою территорию делают независтливого человека несколько холодным и отчужденным в отношениях с малознакомыми людьми. Но именно он открыт для настоящей дружбы и любви потому что он не формулирует претензий, а принимает людей такими, как они есть. А если мы определяем счастье как глубокую радость, не омраченную никакими противоречивыми чувствами, можно говорить о том, что такой человек открыт и настоящему счастью.

С этой точки зрения попробуем описать устройство идеального общества. Первое, что необходимо сделать, — предоставить возможность для саморазвития. Это может сделать человека полностью свободным от зависти. Затем должна быть организована защита персональной территории, на которой каждый гражданин наделяется полным набором демократических прав. Государство должно ровно и беспристрастно относиться ко всем своим гражданам. Любовь — это дело частных лиц, и жители такого государства будут открыты для любви.

Понимание того, что духовное важнее материального, требовательность к себе, искреннее расположение к другим, единение с природой, гармония с окружающим миром — все это называется «духовность». Мне не кажется, что сегодняшняя Россия соответствует этому описанию. Но я думаю, что какая-нибудь бабушка, умеющая делать прекрасный творог из молока своей коровы, подходит под это определение именно потому, что так хорош ее творог, та услуга, которую она оказывает людям, и произведенная ею работа.

Мера развития рыночной экономики прямо соотносится с уровнем духовности страны: если достаточно денег и услуг — это означает высокий уровень доброты и умения, взаимовыгодного сотрудничества, творчества, развития, взаимного уважения.

Государство не может быть вертикально ориентировано и поэтому оно не в состоянии и осуществлять моральное лидерство: государства, претендующие на это, являются самыми страшными, агрессивно горизонтальными. Когда государство провозглашает себя моральным лидером, это может означать только войну. Носителями духовности являются лишь личности. Носители духовности — это Пушкин, Ахматова, Сахаров, Бродский, а вот духовность государства выявляется в том, как оно к этим людям относится.

Конечно, рыночная экономика порождает много собственных проблем, но не нам пока о них волноваться. На Западе много людей, которые выдумывают или создают себе «болезни», имеющие психологическую основу — боязнь собственного развития. Так происходит потому, что созданы неограниченные возможности роста, которыми и пользуется подавляющее большинство населения. В этих условьях, многим становится нужна «причина проигрыша», и ее необходимо создать себе самостоятельно. Например, в Америке бушует настоящая эпидемия переедания и лишнего веса. Это, конечно, плохо, но основная причина все-таки в том, что достигнуто изобилие доступных продуктов питания.

Я предлагаю считать: в той мере, в которой в России существует рыночная экономика, существует и мораль. Уже появилась честные, профессиональные и ответственные работники, осознающие, что им никто ничего не должен. Возникла целая плеяда людей, которые создали себя сами, реализовались как личности в своем деле.

Можно многое сказать о коммунистической эре в нашей стране, но, без сомнения, это было общество, основанное на некой понятной всем и внутренне непротиворечивой морали. Да, волчий капкан этой морали был украшен красненькими ленточками для октябрят и дурачков, и правление коммунистов было деспотичным и абсолютно несправедливым. Ничего себе «моральное общество», которое уничтожило миллионы собственных граждан! Но дело в том, что невозможно долго управлять Россией, если правление не кажется населению справедливым.

Вспомним ввод наших войск в Афганистан. Он был назван актом помощи, то есть народу было дано объяснение, базирующееся на морали. Ежовщину называли «очищением страны от скверны» — что может быть лучше с моральной точки зрения? Мы строили светлое будущее, очищали страну от эксплуататоров, вредителей, шпионов. Как только аморальность коммунистического общества стала очевидной, оно рухнуло, словно карточный домик.

Сегодня правительство даже не пытается привлечь народ к обсуждению пути развития страны, к выработке морального кодекса нового общества, который должен быть выражен в новых законах. Это очень опасно, потому что мораль всегда играла важнейшую роль в России.

Сегодняшняя власть глубоко противоречива. Она не знает, превратить ли секретарей обкомов в удельных князей, построив номенклатурный феодализм, от которого с трудом, но все-таки начали освобождаться страны Африки, или же построить федеративное государство со свободной экономикой и реально действующим народовластием.

Правитель должен обратиться к народу с понятным моральным призывом. Русский поиск морали, как и все русское, неформален и субъективен. Вот Путин сказал: «Я наведу порядок» — и все ему поверили. Но что такое порядок? Порядок вместе с народом — это одно, а порядок без народа, а значит и против народа — совсем другое.

В первые годы после ликвидации Советского Союза мораль нового общества не была сформулирована, и это самое главное упущением Ельцина. Когда Советский Союз рухнул, должна была состояться революция, заключающаяся в принятии законов, запрещающих все общественные проявления зависти.

Новой власти нечего было сказать народу: не было никакого явного критерия, по которому ее можно было бы отличить от старой, а чиновники — лицо власти не были подвергнуты экзамену на горизонтальную или вертикальную направленность мышления и поведения.

Конечно, есть и достижения. Проведена приватизация, существуют миллионы частных предпринимателей, создано много рабочих мест в частном секторе, где появляется и ответственное отношение к делу, и определяемая свободным рынком зарплата. Народ с горем пополам учится рассчитывать только на собственные силы, зная, что от государства поддержки ждать нечего. Существует плюрализм мнений, человеку надо определяться и выбирать. Все это внушает большие надежды с точки зрения формирования здоровой морали.

Сегодня многие требуют запретить фашистские взгляды. Но главной опасностью для демократической России являются не они, а молчание, отсутствие какой-либо гражданской позиции. Фашисты всегда были и будут в меньшинстве, а большинство сегодня составляют те, кто молчат. Именно молчащие в наибольшей степени несут ответственность за то, что происходит (или не происходит) в обществе.

Человек может сделать неправильный выбор, но то, что он делает выбор, — уже хорошо. Думаю, что даже фашистом быть лучше, чем безотказно голосовать за то, что прикажут. Трудно придумать что-то хуже фашистской идеологии, но принявший ее человек все-таки определился, осознал, что у него есть жизненная позиция. Он выбрал какую-то систему взглядов и готов быть ответственным за нее. Свободно выбрав жизненную позицию, он по крайней мере доказал, что жив, мыслит, хочет принять посильное участие в жизни общества. Все это вселяет надежду на то, что повзрослев и поумнев, он изменит свои взгляды.

Поэтому мне кажется положительным тот факт, что у нас есть фашисты. Фашистская идеология — такая же болезнь индустриального века, как и коммунистическая. Когда исчезла коммунистическая идеология, ее брат-близнец пришел на смену: ведь красных флагов больше нет, а маршировать в колонне и объяснить свои юношеские прыщи происками евреев очень хочется. Негативное влияние фашистов на общество пока очень невелико, а позитивное — будет значительно, если исходить из того, что фашисты в России существуют, чтобы население знало цену своему молчанию и пассивности.

Что такое материальные ресурсы, которыми я владею? Во-первых, они обеспечивают мою жизнь и независимость. Мне не нужно пытаться отнять еду у соседа для того, чтобы накормить своих детей, и это позволяет избежать конфликтов.

Являясь членом общества, не создавая конфликтов и платя справедливые налоги, я участвую в создании человеческого общежития. Итак, во-вторых, материальные ресурсы делают из меня гражданина своей страны.

В-третьих, использование моих материальных ресурсов — это вложение их в то, что, с моей точки зрения, может принести максимальную отдачу. Если я вкладываю деньги в ценные бумаги, я делаю это для того, чтобы достичь максимальной прибыли, помогая таким образом тем, кому мои деньги необходимы для развития бизнеса.

Человек тратит деньги на содержание себя и своей семьи, а также на поддержание общества, в котором живет. Эти деньги проедены и потрачены, и их больше нет. Но у него могут быть и деньги, которые он вкладывает в дело, и количество их растет. Что же дальше? Станет ли человек заниматься постоянной аккумуляцией денег, так что это превратится в конечную цель его жизни?

Вспомним сказку «Три толстяка». Наверное, бедные считали, что богатые, которые могут себе позволить любую еду, все время едят. Но оказывается, что богатые не делают из еды культа и, убедившись, что все доступно, очень следят за своим весом, желая остаться худыми. Те же, у кого было голодное детство или в семьях существовал нездоровый культ еды, действительно становятся полными. Коммунисты исходили из того, что люди никогда не отдадут своих денег, и, как Три толстяка, будут уничтожать ресурсы. Но большинство богатых понимают, что деньги —это не цель, а средство достижения чего-либо.

Зачем Билл Гейтс не только продолжает ходить на работу, но и находится там практически круглосуточно? Ведь независимо от того, работает он или нет, его состояние таково, что нет на земле ничего, что Билл Гейтс не мог бы купить. Он ходит на работу, чтобы создавать новый товар. Товар — это то, что люди приобретут за деньги, а значит, он для них важнее денег. Получается, что продавая товар, Билл Гейтс оказывает им услугу, отвечает на их нужды, служит им. Он ходит на работу потому, что ему хочется служить людям.

У многих возникнет мысль: «Если он хочет служить людям, делал бы это бесплатно, ведь деньги ему больше не нужны». Но это было бы нерачительно. Бесплатное распределение означает, что товар искусственно лишен цены, ведь он произведен не бесплатно. Но цена — это мерило полезности товара для покупателя. Если цены нет, то как Билл Гейтс узнает, что его товар попал к тому, кому он наиболее нужен? Неужели он станет тратить время и сырье на то, что потом будет пылиться на складе? И наконец, цена означает, что за свои услуги Билл Гейтс получает деньги. А количество денег лимитировано. Значит, деньги, полученный Биллом Гейтсом, не получил кто-то другой. То есть деньги не получил тот, чья услуга хуже той, которую оказывает Гейтс. Этим Гейтс заставляет конкурировать с собой, как бы говоря: «Когда есть «Мерседесы» стыдно переводить ресурсы на «Жигули», ресурсы не безграничны.»

Сегодня очевидно, что фундаментом капиталистического общества является людская эгоистическая щедрость, а главным действием капиталиста — отнюдь не потребление, а создание рабочих мест, товаров и услуг. Основная идея коммунистов оказалась ложной.

Что, например, означает вложение денег в ценные бумаги? Это означает, что вместо того, чтобы потратить деньги на себя, я одолжил их фирме, у которой купил акции. Я сказал: «Вот мои деньги, создайте на них новые рабочие места, произведите новые товары и услуги, заплатите рабочим. Но сделайте это так, чтобы у вас осталась прибыль и вы смогли бы опять произвести товар, продать его и выплатить зарплату».

Вкладывая деньги в ценные бумаги, люди отдают их тому, кто, по их мнению, использует их наиболее рационально: за эти деньги он сможет дать покупателям больше необходимых товаров и услуг по наименьшей цене, то есть привнести в мир наибольшее количество благ. Если человек вложил свои деньги правильно, они возвращаются к нему с прибылью: доброту и рачительность нужно вознаграждать. Таким образом, увеличивается благосостояние и дающего и берущего. Результатом является благо для всех.

Из этого описания становится очевидно, что в России рынок ценных бумаг никогда не существовал. Начнем с того, что здесь те, кто просит инвестиций, не сообщают об истинном положении дел в компании, то есть пытаются продать акции по несоответствующей реальному положению вещей цене. Можно копнуть и глубже: акция — это часть собственности, но какая может быть собственность, если все, чем реально обладает компания, — это неформальные, основанные на коррупции отношения с правительством, “крышей”, налоговой инспекцией? Кроме того, собственность дает права, в данном случае, право на управление компанией, чьими акциями человек владеет. Но в России права рядовых акционеров практически не защищены.

Оказывается, сделать так, чтобы человек поделился своим материальным богатством, на самом деле очень просто. Нужно создать законы, охраняющие от завистников те средства, которые человек готов использовать в качестве инвестиций. Инвестор может потерять свои деньги, это нормальный риск бизнеса, но может и получить прибыль, и ему необходимо знать, что эта прибыль будет сохранена. Человек инвестирует деньги, создавая этим рабочие места для других. Вот и получается, что все отдают лишнее, богатеют, но при этом нет ни зависти, ни голода, ни смерти.

Можно сказать, что рынок ценных бумаг — это добровольная продразверстка, но без высылок и голодных смертей, добровольный колхоз, но без террора, трудодней и Павлика Морозова.

Так в чем же состояла ошибка коммунистов, если реальный коммунизм создали их идеологические враги? Коммунисты пытались построить общество не в вертикальном октанте, методом обеспечения прав и свобод индивидуума, а в горизонтальном, посредством разрушения прав и свобод, уничтожения прав личности, а заодно и личности как таковой. Безусловно, и в горизонтальном октанте можно построить коммунизм, и десятки миллионов людей, которых коммунисты уложили в могилы, действительно оказались при коммунизме: у них есть полное равенство и все их насущные потребности полностью удовлетворены.

Идеи социализма и коммунизма родились в Западной Европе и до сих пор остаются там популярными. Существование частной собственности позволило прочесть их в вертикальном октанте и привело к ускорению процесса активного вовлечения беднейших слоев населения в экономическую жизнь, процесса создания среднего класса. Идеи социализма и коммунизма сыграли в Западной Европе и в Америке весьма позитивную роль, ускорив создание развитого капитализма. Так Карл Маркс оказался уважаемым западным экономистом.

Но при переводе этих идей на российскую почву произошло недоразумение. Для России, с ее отсутствием принципа частной собственности, учение Маркса явилось проклятием. Ведь здесь не принято играть в «тебе хорошо и мне хорошо», а значит, и нет предпосылок для создания общества всеобщего блага.

Например, как в России характеризуют того, кто готов помочь другому? —«Последнюю рубашку с себя снимет». Конечно, бывают ситуации, когда страдания другого вынести труднее, чем свои, когда человек чувствует потребность помочь — это абсолютно понятно. Стоит, однако, заметить, что русские подходят к этому вопросу максималистски: «все, или ничего». Бывают ситуации когда действительно необходимо отдать последнюю рубаху, но чаще нужно просто открыть рубашечную фабрику и продавать качественные рубашки по доступной цене. Тогда и у других будет необходимое количество рубах, и себе заработаешь на полушубок.

В России принято считать, что доброты и духовности можно достичь только через мученичество, об этом мы говорили выше. К сожалению, реальным результатом такого богоискательства явилось не второе пришествие Христа, а первое пришествие Сталина. Благодеяние должно сопровождаться не страданием дающего, а радостью и выгодой для него. Доброта может и должна вознаграждаться. Общество создало механизмы, благодаря которым тот, кто отдал кусок хлеба, получает два. В России же отдают или отбирают кусок последний, а это неизбежно влечет боль, злобу, страх, зависть и ненависть.

Проблемы доброты решаются просто: нужно приготовить в четыре раза больше, чем сможешь съесть сам. Тогда, чтобы не пропадало добро, ты пригласишь друзей, и вы устроите веселую пирушку. Для того, чтобы продолжать делать добро, нужно честным трудом зарабатывать, регулярно приглашать друзей и регулярно ходить к ним, чтобы они не становились прихлебателями, а работали и тоже зарабатывали на угощение. Доброта ни в коем случае не должна отвращать человека от его главного занятия: честной и творческой работы, производства нужных людям товаров и услуг.

Вот так, принижено, «по-буржуйски», и следует понимать добро. А то Россия полна людей, которые, полжизни пролежав на диване, успели прочесть Достоевского и думают, что добро должно быть высоким, выстраданным. Не надо взлетать высоко, там портрет Сталина: спуститесь вниз, прочно встаньте на землю и идите на работу — это и будет добро.

В сегодняшней Америке зарплата опытного рабочего составляет около тридцати тысяч долларов в год, в то время как доход человека, занимающегося реструктуризацией его предприятия, может достигать двухсот миллионов в год, то есть в несколько тысяч раз больше. И это справедливо, поскольку реально соотносимо с прибылью, которую приносит их деятельность. Если же мы сравним деятельность этого менеджера с деятельностью индийского землекопа, производительность труда которого едва обеспечивает ему доход в 200 долларов в год, то увидим, что разница в зарплате в миллион раз действительно существует, она обусловлена реальным вкладом в мировую экономическую систему.

Итак, если доход одного человека может в миллион раз превышать доход другого, как же бороться с завистью? Западное общество разработало несколько методов решения этой проблемы.

Первый метод: достижение высокого материального уровня всеми гражданами. Действительно, на Западе люди достигли такого материального благосостояния, что практически каждый может позволить себе любую вещь или продукт питания. Если принадлежащая к среднему классу семья из четырех человек живет в шестикомнатном доме, то богатая семья может жить в доме из тридцати комнат, реально используя при этом шесть. То, чем питаются богатейшие члены общества, очень мало отличается от того, что ест средний класс. Нужды удовлетворены, и на дополнительные средства покупают лишь излишества.

Но так как значительное неравенство остается — прогресс всегда означает увеличение разрыва между наиболее и наименее передовыми членами общества — важнейшую роль играет перспектива: создание возможностей роста для каждого члена общества. Это необходимо, чтобы с завистью боролось не меньшинство, а большинство членов общества, включая тех, кто сегодня беден.

Вот почему надо дать как можно большему количеству людей возможность быть производительными, создавать и получать за свою созидательную деятельность адекватное материальное вознаграждение. Только так люди будут мириться с неравенством, не мешая творцам. В результате представителям среднего класса уже нечему завидовать: в материальном отношении на Западе поднялись на такую высоту, на которой зависть существовать не может.

Мощнейшим объединителем является массовая культура. И по цене, и по смыслу, песни Мадонны доступны всем, и все их и слушают. Для поклонников Мадонны, те кто посещают симфонические концерты, кажутся не элитой, достойной зависти, а извращенцами, достойными жалости. Философам часто приходилось работать шутами: это лучше, чем гореть на костре. Западной элите приходится продавать себя, восхищаясь второсортной культурой, которую скармливают массам. Да, это компромисс, но славословие создателю мыльных опер способствует изгнанию зависти из общества, и этим уменьшает вероятность того, что завистники когда-нибудь объединятся, чтобы громить настоящих творцов. Зависть есть в каждом обществе, и общество сильно теми механизмами, которые оно использует для борьбы с ней.

Как известно, Пушкин является выразителем русского духа и при этом сторонником декабристов, противником самодержавия. Что же Пушкин сказал на тему демократии? Вот стихотворение, которое он написал в 1836 году, в зрелом возрасте.

Не дорого ценю я громкие права,
От коих не одна кружится голова.
И не ропщу о том, что отказали боги
Мне в сладкой участи оспаривать налоги,
Или мешать царям друг с другом воевать;
И мало горя мне, свободна ли печать
Морочит олухов, иль чуткая цензура
В журнальных замыслах стесняет балагура.
Все это, видите ль, слова, слова, слова.
Иные, лучшие, мне дороги права;
Иная, лучшая, потребна мне свобода:
Зависеть от властей, зависеть от народа —
Не все ли нам равно? Бог с ними.
                                  Никому
Отчета не давать, себе лишь самому
Служить и угождать; для власти, для ливреи
Не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи;
По прихоти своей скитаться здесь и там,
Дивясь божественным природы красотам,
И пред созданьями искусств и вдохновенья
Трепеща радостно в восторгах умиленья.
— Вот счастье! вот права…

Нельзя отрицать, что это стихотворение очень хорошо выражает отношение русских к государственному строительству, разве что стоит разъяснить, что под «созданьями искусств и вдохновенья», перед которыми многие граждане России «трепещут радостно в восторгах умиленья», теперь, к сожалению, чаще всего понимается бутылка.

Безусловно, было бы смешно, если бы Пушкин призвал оспаривать налоги или более внимательно и критично читать газеты. Перед нами романтическое стихотворение о важности и приоритете внутренней свободы. Мы также должны помнить, что Пушкин жил в стране, где существовало самодержавие и крепостное право, казавшиеся тогда установленными в России навечно. Но с другой стороны, Пушкин был великолепно образован, хорошо знал западную культуру, родился и вырос после Американской и Французской революций, написал это стихотворение после эпохи Наполеона. Однако подход Пушкина к таким понятиям, как «свобода», «права», «государство», «роль человека в обществе», показывает, что ветер этих великих перемен Пушкина совершенно не затронул.

Так что разбор этого стихотворения с точки зрения государственного строительства наводит на грустные размышления. Несмотря на знание западных языков и западной литературы, Пушкин показал себя глубоко русским человеком. Ему не надо было прав, государственное устройство было ему безразлично и ответ на вопрос «хорошо или плохо» зависел от того, можно или нельзя убежать. Когда всего через 34 года после написания этого стихотворения родился Ленин, он родился в стране, которая таким подходом к правам и к государственному строительству была уже подготовлена для его деяний.

Пушкин презирал свободу печати, Толстой — суд (судить-то ведь надо сердцем, а не по закону), Салтыков-Щедрин — государственное управление. И они совершенно правы: в отсутствие класса собственников и мнения людей, и решения суда, и законы, и само государство не достойны ничего, кроме презрения.

На Западе не такие белоручки живут и они поняли, что все-таки надо оспаривать налоги, чтобы потом не трепетать радостно в восторгах умиленья перед куском копченой колбасы.

В России такие законы, что отношение к ним простое: либо нарушить, либо убежать. Пушкину присуще типично русское понимание закона, и он не представляет себе, что закон может быть написан для блага людей. Еще меньше ему понятно, что его гражданским долгом было способствовать созданию и внедрению таких законов.

Человек потому защищает свои права, что он собственник своего интеллекта, будущего, судьбы, дома, средств производства, возможностей для самореализации. Он защищает свои права постольку, поскольку в его языке есть самое величайшее изобретение человечества — слово «я». Это уже от него пошли другие великие слова: «красота», «правда», «честь», «величие», «любовь», «будущее». А отсюда следует, что поэзия обязана своим существованием закону и правам.

Мы все знаем что такое демократия: это когда народ голосует и избирает своих представителей в органы власти. Это так, но все же это определение настолько однобоко, что только скрывает правду.

Демократия — это наделение человека властью, то есть любое государственное устройство при котором каждому человеку созданы все условья для персонального роста и развития. Более того, демократия — это выполнение властью всех тех мер, которые обеспечивали бы каждому человеку все условья для персонального роста и развития.

Заметим, что демократия это отнюдь не «выполнение желаний народа». Если кто-то хочет выброситься в окно, демократ не бежит его открывать, а приковывает этого человека до выяснения обстоятельств наручником к батарее. Шалящему ребенку недемократично потакать и также недемократично спрашивать у двухлетнего его мнение относительно того, стоит ли ему играть со спичками: спички надо просто отбирать.

На Западе демократию можно определять по-всякому, потому что там «за кадром» остаются необходимые условия для демократии: зрелость, готовность, и зажиточность населения. У нас же этих условий нет и в помине, и наш народ, отпущенный на свободу, будет дебатировать лишь способ своего самоубийства.

Российская демократия сегодня — это все меры, включая и силовые, направленные на то, чтобы заставить людей жить, жить самим и не мучить соседа, а убедив их в этом, создать им условья для персонального роста и развития, отменив силовые меры лишь тогда, когда Россия станет страной зажиточных, независимых и ответственных граждан, с оптимизмом смотрящих в будущее. Сегодня России необходимы радикальные меры, например, для действенного решения проблемы наркомании, и для решения таких проблем нужна сильная власть, но при этом власть, которая использует всю свою силу для освобождения, а не закабаления народа.

Интересно, что суть западной демократии состоит в том, что за исключением того дня, когда народ голосует, он абсолютно… лишен права голоса. Например, если в Америке останавливают нарушителя уличного движения, то ни он, ни полицейский не могут вступить ни в какие договорные отношения: они оба вынуждены действовать по закону. Это у нас вместо закона — «Отпусти, командир…». Так что же получается: в западных демократических странах народ законопослушен, а все равно лишен права голоса. У нас народ не законопослушен, да и еще и имеет полную свободу договариваться с командиром какую купюру вкладывать в права.

Управляет всем и всеми закон. Западная демократия — это жесточайшая и всеобъемлющая диктатура закона над гражданами, именно диктатура. Но эта фраза выглядит страшной только для русского уха, потому что закон ничего плохого и разрушительного гражданам не приказывает: они его сами написали, но зато теперь обязаны неукоснительно выполнять. Когда же наступает день выборов, государство позволяет людям выбрать новых представителей, которые будут принимать новые законы и воплощать их в жизнь. Но кто бы ни принимал законы, они обычно имеют вертикальную направленность.

Итак, вторым величайшим изобретением после изобретения слова «я» было введение новой технологии человеческого общежития, при которой человек подчиняется не праву сильного, а закону.

На Западе была изобретена технология человеческого общежития, в форме Свода Законов, и люди были готовы этой технологии подчиниться. Если ты подозреваешься в краже, то это не значит, что ты плохой человек. К тебе относятся с уважением, но приводят в суд, и если суд докажет, что ты действительно нарушил закон, то тебя приговаривают к наказанию. Если в кодексе твоего преступления нет или если твое преступление доказать не удалось (что часто случается из-за мельчайшей процедурной ошибки), то тебя оправдывают. Заметьте, наличие мельчайшей процедурной ошибки перекрывает всякую «правду» и «желание восстановить справедливость», потому что правят не человеческие чувства, желания и знания, а бесчувственная механическая технология — закон. А оправдан, так можно украденное хоть на шее носить — и никто не имеет права назвать тебя вором.

Американский закон — это не только гражданский кодекс, но и около миллиона страниц, где описаны наиболее значительные судебные разбирательства. Это кладезь юридической мысли, продукт работы тысяч лучших судей, адвокатов и прокуроров. Решения суда базируются одно на другом, могут быть подвергнуты пересмотру и улучшению, и в результате закон становится все мудрее, все более отвечает нуждам людей, изменяется и растет вместе с ними. Американский закон — как автомобиль, он содержит в себе десятки тысяч изобретений, как великих (колесо, винт, двигатель внутреннего сгорания, зеркало), так и менее значительных (где расположить зажигалку), но автомобиль вбирает в себя всю известную человеку технологию и с каждым годом (а теперь уже и с каждым днем) становится все лучше и лучше.

В России же суд как был скор, так и остался. «Батюшка, не виноват я, не вели казнить!» «На дыбу его, мерзавца, пытать, пока не признается». «Да он говорить не может, раскаленным металлом пытали его». Ничего, раз губами шевелит — значит признает вину». «Пиши протокол: «Я, имярек, признаюсь добровольно в убийстве».». «Ну, на кол его теперь». «Ой ты черт, опять по пьяни не того казнили: свидетель, слышь, говорит, блондин убивал, а мы вон лысого на кол посадили». «Ну, да ничего, блондин, лысый, мало у нас что ль людей». «Это верно. Ну, браток, наливай». Слава богу, что у нас судебные решения не печатаются нигде, а принимаются по звонку, в темной комнате. У нас и так достаточно позора. Здесь судит не закон, не обстоятельства дела, а звонок из коридоров власти, эмоции судьи, бесправие обвиняемых, жестокость и почти всегда неотвратимость наказания. Это — раннее средневековье, времена Андрея Рублева.

На Западе потребовались века, чтобы понять, насколько разрушительной является зависть, сорвать маску со всех ее проявлений и объявить ее вне закона. Но в конце концов это случилось, и в результате мы видим громадный расцвет западной экономики. В России же юридический процесс за последнюю тысячу лет не изменился: все до сих пор строится на эмоциях, на велении чьего-то сердца, а сердце не автомобиль, его усовершенствовать невозможно. Результат судебного разбирательства зависит лишь от сиюминутного соотношения желаний, сил и связей участвующих в этом деле людей, а постоянным остается только полное отрицание ценности человеческой личности.

И действительно, на Западе судья пятьсот лет назад сформулировал правило и люди до сих пор по нему живут, подтверждая этим, что человеческая мудрость, а значит, и человеческая личность имеют непреходящую ценность. А у нас нет ни одного судебного решения, которое сохранилось бы как эталон, так что жизнь предыдущих поколений нас ничему не научила и их мудрость к нам не перешла. Так зачем и ценить человека, если не остается после него ничего.

На Западе закон — как готический собор,
а у нас закон — как прогнивший забор.
Собор до небес возвышается,
А забор от ветерка прогибается.

На Западе судью легко может заменить компьютер, у нас — крокодил-людоед. Компьютер — это новейшая машина, чрезвычайно производительная, вобравшая в себя все технологические достижения человеческой цивилизации. Крокодил — это древнейшее пресмыкающееся, родственник динозавров, прекративший свою эволюцию сто миллионов лет назад. Потрясающим свойством российской цивилизации является ее неизменность и необучаемость. Так может быть хватит в первом тысячелетии жить? Давайте уже наконец построим дороги и примем христианство. Ведь можем же! Вот недавно отличное пиво научились варить…

По сравнению с лучшими советскими фильмами большая часть американских кажутся весьма примитивными. Очевидно, это происходит потому, что в России художник чувствует необходимость быть моральным лидером нации: закона нет, о законопослушном государстве речи не идет, церкви до недавнего времени просто не существовало — вот художник и вынужден принять на себя роль морального лидера. А раз так — задача, стоящая перед искусством кино и литературой в России гораздо серьезнее, чем та, которую надо решать американцам.

В Америке роль арбитра выполняют законы. Можно предлагать поправки к Конституции, обсуждать роль Америки в войне во Вьетнаме, но глобальных морально-этических проблем, определяющих жизнь всей нации, все-таки не возникает. Поэтому на роль морального лидера художник в Америке не претендует. Американское беззаконие ограничивается конкретным нарушением какой-то определенной статьи закона. Американскому писателю не надо писать ни о Колыме, ни о беспределе: приходится придумывать ужастики.

В России слово важнее закона, но слово не постоянно, как закон, и не может пониматься однозначно. Кроме того, слово художника, по определению, новое (то есть, ломающее традицию) и является реакцией на что-то (то есть, произносится после события). Закон же интерпретируется однозначно, является выражением установившейся традиции и, самое главное, говорит свое слово до того, как преступление совершено. Лермонтов смог только оплакать свершившийся факт смерти Пушкина, в то время как закон, еще до рокового выстрела, запретил дуэли.

Как и в России, в Америке тоже есть противники режима. Но только в России они работают дворниками, а в Америке юристами. В Америке твое мнение будет учтено, если ты докажешь свою правоту, а в России твое мнение будет учтено, только если ты добьешься власти.

Так как закон надежно обеспечивает моральность общества, некоторые западные художники и артисты позволяют себе полностью сконцентрироваться на развлекательной стороне искусства.

В России единственный "закон" — это художник, призывающий людей к добру. Несколько деятелей культуры пользуются авторитетом, но совершенно по-разному определяют доброту. Конечно, слава Богу, что здесь нет единомыслия. Но это придает российской культуре опасную мягкость и аморфность. А значит, доброта — неподходящий фундамент для общества.

Из американской культуры, напротив, слово «доброта» может быть полностью исключено, и общество абсолютно не изменится. Вместо него четко укоренилось выражение «по закону». Если что-то кажется недобрым, следует менять не поведение, а закон. Гражданину не нужно быть добрым, ему необходимо лишь быть законопослушным.

Российское общество может существовать совершенно без закона, но развалится, если его граждане будет по-разному определять "доброту". Но так как от людей все равно ничего не зависит, главное занятие здесь — ждать доброго царя. Американское общество может оказаться в состоянии хаоса, если вдруг уничтожить все существующие там законы, но доброта считается сугубо частной чертой характера.

Западному художнику не надо ни с кем сражаться, вот искусство и стало беспредметным. Встал даже вопрос, нужно ли искусство вообще. Обнажилась проблема западной цивилизации: законы, какими бы хорошими они ни были, входят в конфликт с тем, что доброта должна приходить изнутри. В России общество активно требует, чтобы гражданин был, в государственном понимании этого слова, добрым. Поэтому государство одновременно требует, чтобы гражданин был стукачом и финансирует гениальные фильмы Тарковского или Рязанова. В Америке же государство требует не доброты, а выполнения законов: министра культуры в Америке нет.

Мы видим катастрофический недостаток российской общественной системы. Мы променяли законы против зависти на песни Окуджавы, а еще раньше — на стихи Пушкина. Поэты нас не спасли и не могут спасти, они могут нас только оплакать. Нам нужны законы.

Пушкин — это главный, и самый опасный, русский миф. Если ты прочел его, все вокруг для тебя бренно — и права, и жизнь человека. А там, где нет Пушкина — нет величия: ущербные людишки прав себе требуют, дороги ровные строят. Когда обсуждаются беды России, всегда найдется собеседник, который вскочит и скажет: "Ну, и что?! У нас же великая литература! И Пушкин, и Толстой, и Лермонтов!"

Лучше вырастить урожай редиски и продать его на рынке, обеспечив себе средства к существованию, чем зачитывать до дыр томик Пушкина. Сколько "Моцарта и Сальери" ни читай, все равно, если тебе нечего есть, ты от зависти не избавишься. Если движущей силой твоей жизни является зависть, ты обязательно совершишь преступление. И если ты начитан, твое преступление будет теоретически обосновано, а значит, еще более опасно. Профессионально состоявшемуся человеку Пушкин поможет наслаждаться красотой и найти более высокий смысл жизни, но он не может заменить собой профессиональную и моральную ориентацию. А моральная ориентация невозможна без частной собственности и прав. Вот и получается, что сначала свой огород, а потом Пушкин. Пушкин — это поэт свободных людей, а не опиум для бесправных рабов.

Российское общество не выйдет из кризиса до тех пор, пока самой главной похвалой будет слово "интеллигент". Оценивать людей надо не по мнению или знанию, а по действию. Если чтение книг позволяет выращивать добротную редиску или если человек, вырастив редиску, проводит свободное время за книгами — честь ему и хвала. Нас устраивает все, кроме ситуации, когда редиска-то, конечно, у меня плохая, зато, смотрите, как я хорошо знаю Пушкина. Нам не надо быть «самой читающей страной»: нам надо, чтобы дети перестали голодать.

Мы говорили, что доброта возникает, когда человек честно трудится и своим трудом удовлетворяет нужды людей. При идеально функционирующем рынке чем добрее человек, тем больше должна быть его зарплата. Реально так происходит не всегда.

На Западе каждый выражает свою любовь к людям через качество своего продукта: сделанной колбасы или написанной статьи. Вне работы тоже можно выражать свою любовь: любить свою семью, служить в добровольной пожарной бригаде, сажать сирень.

В России долгое время было невозможно самовыражаться через работу. Появилась новая категория людей, не важно кем и как работавших, но что-то прочитавших и после третьей рюмки шепотом критикующих режим. Эти люди стали называться интеллигентами.

Стать интеллигентом было просто: в 70-е годы достаточно было один раз посетить спектакль Театра на Таганке. Я тоже был интеллигентом, работая сразу на трех шикарных «интеллигентских» работах: лаборантом санитарно-эпидемиологической станции, ночным сторожем и дворником. Интеллигентом меня делало знакомство с трудами Солженицына, чтение журнала «Иностранная литература», очки и «тройка» по труду.

Ужасно, что интеллигентом был тот, кто думал, но совсем не обязательно тот, кто мог (или хотел) что-либо делать. Все сидели на кухне, обсуждая «разумное, доброе, вечное». Но если мужчины обсуждают на кухне Пушкина, а жены подают им домашние пельмени, непонятно, кто ближе в этом случае к разумному, доброму, вечному: мужчины или женщины. По крайней мере, любовь, выраженная в продукте труда, физически присутствует на столе.

Сегодня никто уже не мешает человеку быть философом, культурологом, экономистом. Поэтому следует перестать быть трепачом, профаном, инакомыслящим — интеллигентом. Когда в России невозможно было самореализоваться, было простительно быть человеком с нереализованным потенциалом. Но сегодня человек должен оцениваться по профессиональному труду и активной гражданской позиции, и интеллигент — это не профессия и не гражданская позиция. Сегодня «интеллигентность» — это знак самообмана и трусости: пора предъявлять результаты реальной работы. За десять лет свободы слова многие россияне научились быть странными: некоторым и в Париже вслед оборачиваются. А вот готовых протестовать против хамства власти набираются единицы. Тот, кто профессионально несостоятелен, всегда может приносить картошку соседям-пенсионерам. Тот, кто профессионально состоялся, обязан выделить время для участия в строительстве гражданского общества: не делать этого — либо гордыня, либо опасная близорукость.

В России деловые отношения никогда не работали по схеме «тебе лучше и мне лучше». Поэтому бизнес у нас противопоставляется духовности. Считается, что бизнес всегда есть обман, а не созидание. Нам следует определить бизнес как кооперацию людей с целью созидания, духовный и творческий процесс.

Давайте определим искусство как любое независимое действие человека, отвечающее на вопрос "Кто я такой?". А духовность определим как способность отдельного человека осмысленно совершать эти действия, осознавая их как независимые.

Удовлетворив материальные потребности, человек осознает, что они могут быть лишь базисом для более важной задачи — духовного роста. Духовный рост невозможен без материального благосостояния.

В России предпочитают подход, который я назвал бы радикально-примитивным. Есть греховные мысли — значит, надо оскопиться. Думаю о высоком — значит, моя рука не коснется денег.

Я думаю, что одно из важнейших произведений Пушкина, которое необходимо изучать в школе, это какое-нибудь из его писем к издателю, где он, в элегантной форме, но твердо, обсуждает свой гонорар. В России сегодня очень важно знать, что эти божественные стихи писались, кроме всего прочего, и для получения денег.

Многие думают: «Ну, ладно, законов у нас нет. Зато при Сталине был порядок». Неверно. В приказном и централизованном порядке можно (и то неэффективно) управлять примитивной индустриальной экономикой. На заре информационного века с его сложнейшей децентрализованной экономикой ностальгия по сталинскому «порядку» просто смешна.

Во время сталинского «порядка» за внешней стороной — марширующими колоннами и лесом единогласно голосующих рук — таился беспорядок и исключительная неэффективность. Множество людей были арестованы и казнены ошибочно. Чистка среди офицеров 37—38 годов привела к громадным потерям в начале войны. В войну у нас был один, «самый верховный» главнокомандующий, а Жуков боялся и рот раскрыть.

Если есть беззаконие, обязательно будет и диктатура. С помощью сталинских методов, ценой страха и крови, действительно можно достичь внешнего, показного порядка, но он никогда не будет настоящим. Настоящий порядок может прийти только изнутри, базироваться на свободных желаниях людей.

Закон в России — это нечто внешнее, палка, которой тебя погоняют. Поэтому не может быть порядка. На Западе закон — помощник и защитник свободных граждан, и потому исполнение законов и порядок осознаются гражданином как необходимые ему самому и устанавливаются автоматически.

Главная проблема российской государственности состоит в том, что она смотрит на человека как на набор требований. Государство дает человеку приказы, и в этом он зависит от государства, а человеку разрешается умолять государство о пощаде, то есть предъявлять требования к нему. И то и другое одинаково плохо. На человека следует смотреть как на набор реализованных и реализующихся возможностей, позволяющих человеку самому выстроить и поддерживать себя. А раз так, то государство не имеет никакого прямого отношения к человеку: оно действует лишь как разметка дороги, проводя сплошные и прерывистые линии, ставя бензоколонки, вешая указатели, очень редко устанавливая «кирпичи».

Что же надо сделать, чтобы порядок наконец появился? Заняться обустройством своей собственной жизни, а вместе с тем — и жизни своей родины. Настоящий порядок может прийти только изнутри, когда люди крепко стоят на собственной земле, когда в стране появятся законы, которым они хотят следовать и которые признают, как личную ценность. В Голландии и Швейцарии никаких расстрелов или концентрационных лагерей не было и нет, однако порядка более чем достаточно.

Порядок — это свободное стремление людей рационально организовать жизнь, а не внешняя форма существования, и только законы, написанные народом, направленные на службу народу, соблюдаемые, поддерживаемые народом, могут создать внутреннюю гармонию, выражением которой будет и общественный порядок. Такими законами не могут быть ни тоталитарные, ни авторитарные законы, а лишь те, при которых персональная ответственность базируется на свободе и зависит от сознательного выбора.

О каком порядке может идти речь если большинство россиян живут не в России, а там где их не может достать государство? Лес кишит партизанами, а мы пытаемся запретить разведение костров и пикник на природе.

Итак, люди должны избрать своих представителей в органы власти, проконтролировать процесс написания законов, адекватно отражающих реальную ситуацию и воспринять эти законы как драгоценную фамильную собственность. Когда люди с чувством достоинства будут жить по законам, и в стране будет порядок.

Закон — это правило, исходя из которого одни строго определенные понятия входят в контакт с другими. Закон формулируется тогда, когда контакт между этими понятиями всегда происходит одинаково. А это значит, что закон — это то, в чем нет и не может быть исключений. Например, если закон запрещает мусорить, то он относится даже к тем, кто знает министра внутренних дел. И даже… И даже… к самому министру он тоже относится! А это значит, что законов в России нет. Что ж, продолжим наше обсуждение теоретически.

Каким же будет закон, регулирующий поведение людей в обществе? В идеале, как и в физическом законе, люди должны вести себя в определенной ситуации каждый раз одинаково. Социальные законы абстрагируются от факта, что речь идет о людях с разными биографиями, судьбами, не принимают во внимание случайности. Согласно закону, перед ним предстают абстрактные юридические лица. Однако живые люди могут попадать в совершенно различные ситуации. Поэтому закон и позволяет судье выбрать наказание, принимая во внимание смягчающие обстоятельства.

Закон, таким образом, является чисто технической процедурой, сформулированной либо позитивно («платите налоги»), либо негативно («не сорите на улицах»), которой должны подчиняться все.

Закон, принятый в обществе — это команда, но не всякая команда может быть законом. Закон — это команда или постановление, которое является выполнимым и добровольно выполняемым, то есть полезным, справедливым и честным, с точки зрения тех, к кому он относится. То, что гестапо вывешивало на дверях комендатуры, это не закон, а приказ. Обидно, когда сборник приказов называют сводом законов, обзывая тем самым всех нас мазохистами.

Закон может казаться справедливым и нужным, но все равно ограничивает возможность действий человека. Главной гарантией справедливости и необходимости закона является то, что он писан для всех. Несправедливый закон народ поддерживать не будет, воспринимая его как карательный. Такой закон нам не нужен. Вывод: либо закон для всех один, либо вообще его не надо.

Вот вор украл часы, гордится ими и готов их защищать: ведь, слава Богу, есть закон о защите частной собственности. Хитро, не правда ли? Когда вор крал часы, он нарушил закон о защите частной собственности и права реального владельца этих часов, которые защищаются этим законом, а теперь, украв часы, он готов их защищать, заявляя, что по этому же закону часы принадлежат ему. Таким образом, мы видим, что закон полностью вырождается и превращается в абсурд, если он не покрывает собой всех, как настоящего владельца часов, так и всех остальных, включая вора.

Еще один важнейший аспект. Сначала вор украл часы, а теперь он ими вроде как владеет. Так не должно быть, а значит у закона должна быть и другая важнейшая определяющая — время. Ведь вор не может говорить, что закон об охране собственности просто не действовал в течение тех пятнадцати секунд, за которые он украл часы у их владельца. Это означает, что закон должен существовать во все времена, и тогда, когда часы принадлежали их настоящему владельцу, и теперь.

Главным свойством закона является то, что он распространяется на всех членов общества и во все время. С момента принятия закона закон должен действовать постоянно и универсально, до тех пор пока общество не заменило его другим.

Казалось бы, это элементарно и самоочевидно, однако эти фундаментальные характеристики закона в России отсутствуют.

Люди ждут от закона предсказуемости и защиты их прав и соглашаются ему подчиниться в обмен на эти гарантии, и при условии, что он будет распространяться на всех граждан страны. Если человек живет по закону, он желает, чтобы так поступали и все окружающие, и тем делает больше, чем просто подчиняется закону: он активно создает атмосферу законности.

Российские законы в целом таковы, что они ориентируют общество на неподчинение, даже когда поступить по закону и выгоднее и проще. Российские законы запретительные, и поэтому в России нельзя ничего там, куда милиционер смотрит, и можно все за его спиной. Западные законы в целом таковы, что даже и те из них, которые гражданин выполнять совсем не хочет, он выполняет, так как знает, что система законов в целом стоит на защите его интересов. Западные законы разрешительные, и поэтому граждане соглашаются добровольно подчиняться налагаемым законами значительным ограничениям.

На Западе, любое нарушение закона воспринимается всеми как нарушение их прав, то есть закон воспринимается каждым гражданином как гарант его свободы и безопасности. Вот почему граждане позволяют закону управлять их поведением, и закону удается делать это эффективно и бесконфликтно. В России многие нарушители закона воспринимаются народом как борцы за свободу и герои. Не случайно такую роль в стране играют криминальные «авторитеты»: как будто вышли они не из тюрьмы, а из Академии Свободы.

Согласились бы вы вставать дважды за ночь, каждую ночь, чтобы убирать какашки? Отлично удалось мне сформулировать вопрос. Но мать грудного ребенка это делает. Когда закон как твой ребенок, ты готов подчиниться ему даже тогда, когда в данном конкретном случае тебе это неприятно или невыгодно.

Конечно, такая ситуация ничего общего не имеет с ситуацией в России. В России законом называется совокупность постановлений, принятых для тех, кто не может избежать их исполнения. Закон-капкан не просто может быть противоречивым, деструктивным и глупым: ему лучше именно таким и быть. Кроме того, законом является и всякое пожелание власти и ее представителей.

Вместо того чтобы защищать всех, закон становится орудием власти. Он, как латынь в медицине, используется для того, чтобы врачи понимали друг друга, а больные не понимали врачей. Такой закон ведет не просто к эксплуатации и обнищанию народа: он ведет к выключению народа из гражданской жизни общества. Мы только недавно были свидетелями создания очередной «партии власти» за пятнадцать минут.

А как вам нравится выражение «партия власти»? Раньше у нас была народная демократия, а теперь «силен и выражаю только свои интересы». Это ведь даже лучше, чем Партия Закабаления Народа: тут о народе вообще речи нет. Еще раз. По Конституции, власть в России принадлежит народу. Поэтому партия власти — это то, что может создать только народ, но не Кремль.

В России депутаты имеют иммунитет. Если бы они его не имели, первое, чем бы они занялись, — это созданием юридической системы. Теперь же, пока у всей законодательной и исполнительной власти есть иммунитет, нет и шансов получить юридическую систему, защищающую права обвиняемого. Снова законы пишутся теми, кого они никогда не коснутся.

Наш народ никогда не контролировал государство, и главная проблема состоит в том, что эта возможность просто не приходит никому в голову. Поэтому надо сделать все возможное, чтобы показать народу, как законы, принимаемые государством (например, налоги на предпринимательскую деятельность), бьют по карману. Только самые недальновидные чиновники не видят, что государство высосало из страны все соки, скоро нечего будет украсть и ничего не будет создаваться.

Больно смотреть, как бесправный народ собирается у административных зданий, умоляя накормить его. Совсем другое дело, когда народ осознает, как сделать государство уважаемым, но все-таки младшим партнером.

Государственная служба должна быть престижна и высокооплачиваема: она важна для народа, для его благосостояния, для поддержания порядка, для выработки экономической стратегии и т. д. Но, с другой стороны, административное управление — тяжелый, ответственный, профессиональный труд на благо народа и под его неусыпным и придирчивым контролем.

Итак, рабочие должны быть активными участниками не только производственного, но и политического процесса: стать активными защитниками интересов своего предприятия в кабинетах правительственных чиновников. Граждане России должны наконец сделать то, что им ни разу за всю историю еще не удавалось, а именно — захватить власть, стать, наконец, демократической страной.

Если будет создан эффективный народный контроль, государственные чиновники больше не смогут использовать свое место для личного обогащения, увеличения своей власти и внедрения новых методов контроля над деятельностью других. Наоборот, выборные лица станут реальными защитниками и выразителями прав жителей избравшего их региона, и прежде всего — местных производителей.

Для того, чтобы создать в России законы западного типа, каждый должен пожертвовать надеждой на то, что его «рука» — звонок дяди Васи, слезы сироты, конвертик, женские чары — сработает. У нас люди думают, что идея введения обязательного для всех закона — мечта неудачника, который не может сделать так, чтобы обойтись без закона.

Закон в той форме, в которой он написан, не используется. Он выступает либо как «объяснение для дураков», в комическом виде, и в этом случае говорить о том, что обвинение базируется на законе, просто смешно; либо в форме закрытой инструкции, прилагаемой к закону, которая тоже изменяет его суть. Написанный закон является всего лишь прикрытием для безграничной и бесконтрольной власти. Это всего лишь грань, отделяющая тех, кто знает инструкции, от тех, кто получает «объяснение для дураков».

Вот почему живущий по написанному закону очень быстро замечает, что он настолько противоречив и жесток, что не дает возможности достичь каких-либо продуктивных целей.

Закон размыт до неузнаваемости: с одной стороны — инструкция, с другой — дурилка. С этой точки зрения, закон представляется мягким, изменяющимся. Но когда человека штрафуют или сажают, закон становится очень жестким. Одно дело — сесть за решетку в результате судебного разбирательства, где тщательно были разобраны улики и аргументы сторон и «математически» доказана вина обвиняемого, а другое — сесть по звонку какого-то Геннадия Петровича и «отмотать» незаслуженный срок.

Почему же все-таки в России нет настоящего закона? Почему кажется, что закон в России — дань приличиям, которую насильно ввел Петр Первый? Закон — это установление, дающее права и налагающее обязанности. В России закон не работает потому, что у людей здесь нет ни прав, ни обязанностей. Здесь живут иначе: все хотят стать богами. А как же ими стать? Бог — это тот, чья власть ничем не ограничивается. То есть, учитывая то, что законов в России нет, Бог — это просто российский чиновник.

Кровью, необходимой для успешной деятельности капиталистического предприятия, являются инвестиции. Для того чтобы разработать новый продукт, модернизировать оборудование, произвести и продать изделие, необходимы деньги. Но государство стремится отнять у предприятия последнюю копейку, и вскоре директор понимает, что и ему тоже остается только перевести деньги предприятия на свой собственный счет, пока до них не добралось государство. Сегодня в России существуют крупнейшие предприятия, которые не вкладывают ни единой копейки в развитие производства.

Каждый «Мерседес», который мы видим на улицах наших городов, это потенциальный станок, а каждый станок — потенциальное рабочее место кормильца семьи на долгие годы. Каждый кормилец — это покупатель товаров, производимых другими людьми: хлеба, одежды, других товаров и услуг, то есть причина для создания других рабочих мест. Таким образом, пятидесятитысячный «Мерседес», который мы видим на улицах, это полмиллиона долларов, безвозвратно потерянных для экономики, это утраченная возможность достойно жить для десяти-двадцати семей. А ведь до кризиса Россия являлась первой в мире покупательницей «Мерседесов»! Вот вам и ответ на вопрос, откуда в стране такая безработица.

Но все же почему на наших улицах так много «Мерседесов»? Почему владелец компании не хочет инвестировать эти деньги, чтобы иметь возможность получить со своей компании еще большую прибыль? Почему, образно говоря, российский бизнесмен не хочет менять один «Мерседес» сегодня на три «Мерседеса», но через год? Ответ прост. На самом деле, в России нет частной собственности. Государство поставило частного предпринимателя в такие условия, надело на него такое налоговое ярмо, что только кажется, будто у этого предприятия есть частный владелец. В действительности, через налоговую систему государство объявило себя владельцем львиной доли чистой прибыли и поэтому продолжает оставаться владельцем всего, сведя этим на нет всю программу приватизации.

В капиталистических странах суммы, затрачиваемые на инвестиции, списываются с налога. Государство способствует тому, чтобы предпринимателю было выгодно вкладывать деньги в развитие производства: ведь налоговая система делает государство партнером предприятия, обреченным богатеть (или беднеть) вместе с ним. Но Российское государство предпочитает проедать семенной фонд, не думая об урожае следующего года, и угрожает предпринимателю, пытающемуся спасти хоть горсточку семян. При этом государство требует урожая!

Обсуждая горизонтальный подход, мы говорили что горизонтальная ориентация разрушает производство, но при этом ждет мистического появления материальных благ — вот типичное поведение российского государства, которое думает, что предприниматель будет работать на государство, даже и не получая дохода, даже в убыток себе.

Так что российский бизнесмен поступает очень мудро, когда он переводит все деньги за рубеж. Или же он истерически тратит деньги, так как они жгут ему карман. Хотя бы на «Мерседесе» поездить, пока не отняли все.

Несмотря на то, что предприятия кажутся частными, государство установило механизм, пользуясь которым оно мгновенно может конфисковать все частные предприятия России. Достаточно ввести один дополнительный налог, и все владельцы предприятий будут счастливы отказаться от этих предприятий в пользу государства.

В России, как ни в какой другой стране, максимальный размер налога должен быть ограничен Конституцией. Причем если максимальный размер налога на уровне 20 % от чистой прибыли, то такая статья заслуживает быть первой статьей Конституции: будет низкий налог, свободные люди обустроят свою жизнь. Будет и свобода слова, и территориальная целостность страны, и низкая преступность. И наоборот, если взимание высоких налогов продолжатся, все разговоры о будущем России теряют смысл.

Итак, в России частной собственностью не владеет никто. Однако предположим, что владелец есть. Что это за собственность? Допустим, частный собственник есть у Московского автозавода им. Ленинского комсомола, выпускающего автомобиль «Москвич». На этом заводе работают десятки тысяч человек. Сколько стоит такой завод по нормальным капиталистическим меркам? Да ничего он не стоит. При честном соревновании на автомобильном рынке его продукция неконкурентоспособна, а долги и обязательства перед рабочими и по бюджету громадны. Как у завода у него есть и громадный балласт: рабочая сила и управленческий персонал, привыкшие работать по-старому, дырки в заборе, детские сады и дома отдыха. Продать оборудование завода на металлолом нельзя, и получается что завод имеет (громадную) отрицательную стоимость. То же самое касается многих угольных шахт, где производство тонны угля обходится значительно дороже, чем продажная стоимость этого угля. Здесь тоже выгоднее платить рабочим за то, чтобы они не работали.

Итак, российская экономика такова: из земли бьет фонтан нефти и газа, а в землю закачивается не меньший поток ресурсов, «созданный» неэффективными и нерыночными предприятиями, а также ценами, не окупающими затрат на производство. Предприниматель прикрывает ладошкой три зернышка семенного зерна, крича: «В следующем году сажать нечего будет!», а государство как коршун парит над головой и пытается их выклевать.

Следующая проблема заключается в том, что наступил информационный век, с новыми индустриями, быстроменяющейся технологией, с иным подходом к рабочему месту и к процессу производства. Сегодня японская легковая машина внешне еще напоминает российскую, хотя с точки зрения качества никакого сравнения быть не может. Но через пять лет пропадет даже внешнее сходство.

И тут уместно спросить государство: «Где телефонизация страны, где оптоволоконный кабель, где Интернет, где информатика и английский язык в школах?» А ведь именно в этом шанс России на спасение: уровень фундаментального и математического образования в стране достаточно высок, а главное, что завистнику, рэкетиру, вору труднее помешать программисту, чем владельцу ресторана, и компьютер, в отличие от ресторана или завода, доступен почти всем.

Мы все читали объявления типа «Продается трехкомнатная квартира, 62 метра, с лоджией, постройки 75 года», и такие объявления интересны всем нам, потому что квартира — единственная собственность большинства семей. И сколько же такая квартира стоит, сколько стоит то, что удалось накопить большинству семей за два последних поколения? В Грозном — недорого. Недорого и в том городе, где нет работы, и в том районе, который душит преступность и наркомания. Недорого и в той стране, где нет справедливого закона, честного государства и светлого будущего. Так вот, государство грабит нас не только тогда, когда наши деньги сгорают в банках, а каждый день. Я привел пример с квартирой, чтобы хоть как-то объяснить, что каждое решение правительства, каждый новый закон имеют самое прямое отношение к благосостоянию каждой семьи. А если так, то государство надо контролировать и направлять каждодневно, чтобы оно выполняло свои обязанности хорошо и служило народу. В Америке и Европе так и поступают, и поэтому «трехкомнатная квартира, 62 метра, с лоджией, постройки 75 года» в центре Нью-Йорка или Лондона может стоить миллион долларов. Какая-нибудь рабочая семья тоже купила свою первую квартиру и выплачивала ее стоимость двадцать лет. Но зато теперь — это миллион долларов, а не квартира в зоне бедствия и недоедания. Государство каждый день принимает судьбоносные для народа решения, поэтому его нужно держать под контролем народа.

При капиталистической экономике для человека лучше принимать участие в частно-экономической деятельности, а при коммунистической — не принимать. Точно так же при капиталистической экономике деньги выгодно держать в банке или инвестировать их самому, в то время как при коммунистической — хранить их в чулке. Отсюда следует, что сегодня экономика России капиталистической не является.

Предприятие — это организация, созданная с целью извлечения прибыли посредством какой-либо производственной или сервисной деятельности. Работники предприятия получают зарплату или долю прибыли лишь в случае его прибыльности. В России же этого не происходит, прежде всего потому что предприятие не защищено от произвола государства и от непосильных налогов. Поэтому работники используют свое пребывание на предприятии для чего угодно, только не для получения справедливой доли заработанного: одни работают, да ничего не получают; другие не работают, да крадут; а третьи, мало получая, пьют на работе много чая.

Рабочие требуют зарплаты, даже зная, что предприятие ничего не продало и не имеет денег; многие пытаются использовать предприятие для личного обогащения. Нерадивого рабочего нельзя уволить, а плохого директора нельзя проконтролировать. Многие используют свое «рабочее место» как ширму от реальной жизни: «я притворяюсь, что работаю, а они притворяются, что платят мне зарплату». Эти люди тщетно ждут возвращения брежневской эпохи.

Даже директор получает большую часть дохода в результате использования своего положения, а не в результате получения доли от реальной прибыли предприятия. Естественно, что в такой ситуации главными будут не интересы предприятия, а интересы людей, паразитирующих на нем.

Если западный менеджер думает о производстве, о внедрении новых технологий, российский — о своих отношениях с местной администрацией, с налоговой инспекцией и т.д. Но экономику движет все-таки внедрение новых технологий, а не рыбалка с начальником местной ментовки.

Естественно, нужно иметь законы, четко определяющие права предприятий. Источником дохода в стране должно быть производство и предоставление услуг, а не паразитический контроль над созидательной деятельностью. В современной России 90 % всех доходов реально являются следствием контроля над какой-то деятельностью: гаишника, директора, налогового инспектора и т.д. Естественно, когда производственная деятельность находится под полным контролем паразитирующих на ней эксплуататоров, она имеет тенденцию к уменьшению или переходу на нелегальное положение.

Нужно сделать так, чтобы предприятие работало и получало прибыль, а не просто существовало как источник доходов для тех, кто паразитирует на нем. Надо также дать всем юридическим и частным лицам права, защищающие их от паразитического контроля и установить доход работников предприятий в процентах от получаемой реальной прибыли.

В некоторых секторах экономики России следует вообще уйти от концепции выплаты зарплаты, как суммы, которую постоянный работник получает независимо от ситуации на предприятии. Такую заранее оговоренную зарплату можно платить только сотруднику, нанятому по контракту, постоянный же работник должен получать зарплату, исчисленную в заранее оговоренном проценте от чистой прибыли и выплачиваемую только после того, как прибыль будет предприятием получена и все налоги и текущие долги с нее уплачены. Иными словами, работники должны перестать воспринимать предприятие как кормушку. Предприятие должно перестать быть местом, откуда ты уходишь с зарплатой и стать местом, куда ты приходишь, чтобы создавать прибыль, а уходишь со своей долей прибыли.

В Америке все для предприятия делает директор, потом рабочие; государство не мешает и тоже пытается помогать. В России предприятие обдирает государство, потом крыша, потом директор, потом конкуренты используют нечестные методы, чтобы вытеснить предприятие с рынка, потом кто-то пытается убить директора, потом социалка, потом несуны, а в конце голодающие рабочие тоже требуют кусок хлеба чтобы мочь продолжать работу. В Америке, приходя на работу, рабочий с радостью видит новый, еще более совершенный, станок. В России, приходя на работу, рабочий тоже с радостью видит свой старенький станок: еще не украли, да и электроэнергия сегодня есть.

Работники должны видеть свое предприятие так, как его видит рачительный директор. Директор может и должен объяснять работникам ситуацию на предприятии, а работники, сомневающиеся в эффективности и честности руководства, должны иметь возможность обратиться в государственный орган контроля.

Это ни в коем случае не означает, что работники имеют право вмешиваться в дела администрации и подчинять ее себе. Наоборот, точно так же, как необходимо лишить государство прав вмешиваться в деятельность частного собственника (да и просто каждого гражданина и юридического лица), надо лишить работников возможности паразитировать на предприятии. Предприятие принадлежит его акционерам и только им.

Прежде всего это означает, что правление компании вправе увольнять и набирать работников по своему усмотрению. Все законы, устанавливающие диктат работников, — о минимальной зарплате, максимальной продолжительности рабочего дня, кроме закона об охране труда и декретном отпуске, — должны быть отменены. Принципов здесь два: «Не нравятся условия — уходи» и «Работа не должна быть опасной для здоровья».

Работники должны быть заинтересованы в получении предприятием чистой прибыли, остающейся у него после выплаты всех налогов, сборов, взяток, оплаты крыш, девочек и бань, потому что именно она определяет жизнеспособность предприятия. Надо сделать так, чтобы доход каждого работника напрямую зависел от производства и получаемой прибыли. Тогда все поймут, что производство должно быть качественным и эффективным. Размер зарплаты тоже будет контролироваться каждым работником, и директору придется отрабатывать свою высокую зарплату на виду у коллектива.

Каждый работник будет знать, что неоправданное увеличение размера коллектива обязательно приведет к снижению его личной доли прибыли, и будет заинтересован в интенсификации и рационализации труда. Кроме того, рабочие смогут контролировать финансовые потоки предприятия и следить, чтобы прибыль не перетекала в карманы друзей и агентов директора, как сейчас: ведь если что российское государство и научило директора делать — это воровать у предприятия и уходить от налогов.

Положительную роль сыграет и то, что рабочий коллектив будет поставлен в прямой конфликт с налоговой инспекцией. Это приведет к изменению налоговой системы и законотворческого произвола государства, которые оказывают сильнейшее негативное влияние на деятельность предприятия. «Командовать парадом» в стране должно предприятие, а не государственный чиновник, так как мы питаемся не бумагами с гербом и одеваемся не в постановления.

Огромное большинство населения России не участвует в политической жизни страны. Самый лучший способ привлечь народ к политической деятельности —создание условий, при которых людям придется защищать свои предприятия, дома, больницы: отменить бесплатную выдачу, но узаконить право каждого на его часть произведенного продукта.

Перед жителями России стоит выбор: защита своих прав — или голод. Гражданская активность, направленная на созидание, защиту прав производителя, означает благосостояние и свободу для всех; гражданская активность, направленная на предъявление производителю несправедливых и необоснованных претензий, означает конец России и рабское существование народа. У работника есть две задачи: мало хорошо работать — надо защищать результаты своего труда, свое предприятие от трутней и прежде всего от произвола государства.

Сегодня стоимость продукта в значительно меньшей степени определяется стоимостью сырья и сборки (то есть индустриальными процессами), чем затратами на маркетинг, рекламу, создание имиджа продукта, страховку, гарантию и быстроту доставки.

Например, майка с надписью «Майкл Джексон» стоит в производстве один доллар, но перед концертом Джексона ее расхватывают за пятьдесят. Производитель и продавец берут себе пять долларов, а сорок четыре доллара забирает себе Майкл Джексон. А что происходило в индустриальном веке? Производилась майка с ярлычком «фуфайка детская хлоп. бум.». В производстве она стоила один рубль, продавалась за рубль десять. Итак, первый производитель на каждый вложенный доллар получил 500 % прибыли, а второй — 10 %, не считая Майкла Джексона, который получает сорок четыре доллара с каждой майки. Не имеет значения, какова себестоимость майки: важно, чтобы Джексон разрешил использовать свое имя, важно также распродать все майки до начала концерта. Важны не категории индустриального века, а категории века информационного, в данном случае имидж певца и организация продаж.

Голосуя за коммунистов, мы голосуем за идеологию индустриального века в то время, когда информационный стучится в дверь. Мы голосуем за идеологию, созданную для борьбы с разрухой в период индустриального века. Это была попытка шаманского заклинания станков: маршами, единогласным голосованием и, конечно, человеческими жертвоприношениями. Сейчас, точно так же как и в 17 году, станки остановились. Но разница заключается в том, что тогда за восстановлением станков было будущее. Сегодня же символом времени является не паровоз, а Интернет; единогласное голосование устарело.

Причина современного экономического кризиса кроется и в том, что реформаторы неправильно понимали значения терминов, которые употребляли. Давайте обсудим эти термины.

Демократия — не просто общество, где проводятся выборы, а прежде всего общество, где большинство народа вертикально ориентировано и где основой отношений является принцип "мне лучше — тебе лучше". Такое, и только такое общество может базироваться на законах, равных для всех. При другом общественном устройстве сильные всегда используют закон для того, чтобы эксплуатировать слабых, а слабые в отместку отказываются этот закон выполнять. Если большинство народа живет по принципу "мне лучше — тебе лучше", это означает, что в основном люди живут по принципу саморазвития. Отсюда и другой принцип демократии - "народ сильнее государства". Не государство правит народом, а народ нанимает государство для оптимизации межличностных отношений между людьми. Следующий признак демократии — "закон над народом и над государством". Итак, демократическое государство — это иерархия, при которой на первом месте стоит закон, потом народ, а потом государство.

Закон. На Западе подход к закону таков: жизнь развивается, и возникают новые возможности для одного человека, вольно или невольно, помешать другому. Когда автомобилей не было, не было и правил дорожного движения; как только аварии стали возможны, такие правила появились. То, что мешает другим, является незаконным, но все, что не мешает другим, законно. В России же закон может быть определен как запрещение. То, что натурально и нормально для человека, должно быть обязательно запрещено, чтобы человек был зависим от власти и униженно просил для себя исключения, предоставляемого, если он заплатит взятку. Власть нельзя отменить, но, чтобы закон был хорошим, надо отменить исключения. Вот почему самое важное свойство настоящего закона — то, что он обязательно должен быть един для всех без исключения, потому что тогда любой, даже самый плохой закон, обязательно будет изменен к лучшему.

Юридическая законность — это правила, определяющие отношения одинаковых и неизменных по гражданскому статусу лиц. Даже осужденный продолжает являться человеком и гражданином, и на него распространяются все те права, которые не были отобраны у него специальным решением суда. В России же правота определяется не законом, а социальным статусом, а статус все время меняется. Например, я одолжил у тебя десять рублей и обещал отдать через год. Но с тех пор я стал министром и уже ничего не должен тебе, а вот ты мне должен, ну, скажем, рублей двести. В Америке секретарша может судить Клинтона и победить в суде. В России секретарша боялась даже взглянуть на Сталина: он мог ее заметить и сделать с ней все, что угодно.

Деньги — это универсальное средство обмена в стране. В той стране, где средством обмена служит бартер, настоящий обменный курс денег не установлен, а значит ресурсы не могут использоваться рационально. Кроме того, деньги — это единица доброты, так как ты получаешь их от того, кому сделал доброе дело.

Частная собственность — это то, что человек унаследовал или честно заработал, что принадлежит ему и защищено законами. Это не то, что человек временно, по какому-то неформальному соглашению, контролирует, и не то, что он украл. Частная собственность — это основа жизни человека, гарант его прав, возможность создать для себя будущее. Отнимать ее — это все равно, что отрубить человеку руку.

Приватизация — это создание социально-моральных, юридических, и в последнюю очередь, материальных, возможностей для созидания. Если есть право создавать, со временем материальное богатство будет создано. Жили-были держатели претензий и они распределяли, то есть уничтожали, добро, а им кинули еще добра, и они его быстро уничтожили, в кровавой драке. Коммунистическое государство захватило себе возможности населения, то есть контролировало все созидательные права. Их-то, эти права, и надо было раздать всем поровну. То есть, раздать надо было перспективу персонального роста. Проведенная приватизация исходила из горизонтального подхода, то есть была материальной. Людям раздавались куски, то есть акции заводов, при том что производитель оставался бесправным. Созидателей интересует возможность создавать новое: существующее интересует только тех, кто новое создать не может. Приватизацией должна была стать не раздача частной собственности, а законы о неприкосновенности этой собственности, освобождающие частное предпринимательство.

Собственник ориентирован на созидание, то есть вертикально. Он хочет производить, даже если у него нет этой возможности. А вор — не хочет производить, даже если такая возможность у него есть (например, если он завладел средствами производства). Поэтому выражение «украл, выпил, в тюрьму» — это не просто поговорка, а экономический закон, подмеченный русским народом и отлично описывающий экономическое развитие России с 92 года.

Капиталист — это не тот, кто владеет фабрикой (владеть ею может и бандит), а тот, кто завладел фабрикой, желая использовать ее как инструмент созидания. Капиталист есть созидатель, нуждающийся в дополнительных ресурсах. Капиталистом можно быть и без фабрики. А укравший фабрику капиталистом не станет, а так вором и останется. Капиталист — это человек, привлекающий внешние ресурсы (трудовые или финансовые) для созидательных целей.

Инфляция — это реальное, объективно обусловленное падение стоимости денег. Не выплачивая долгов бюджетникам, можно остановить падение курса валюты, но никак не победить инфляцию. Стоимость денег зависит от желания принимать их как платежное средство и от уровня доверия в стране, в первую очередь — к государству.

Коррупция — это разрушение властью высших моральных принципов человеческого общежития. То есть, это такая законодательная и административная система, которая дает чиновникам возможность использовать себя в ущерб созданию справедливого и морального общества. Официальные лица имеют неконтролируемую власть над людьми и решают их судьбы, исходя из собственных пристрастий, личных интересов или влияния третьих лиц. Любой чиновник, насаждающий такую систему законов, должен считаться коррумпированным, даже если он не берет взяток. Чиновник не является коррумпированным, только если он исполняет свои обязанности в строгом соответствии со справедливым и единым для всех законом, а для этого необходимо, чтобы такой закон существовал. Только решение, принятое на основе такого закона, принятое бесстрастно, гласно, на основе равного доступа всех заинтересованных сторон и открытое к апелляции не является коррумпированным.

Взяточничество — это использование власти в личных целях, какими бы они ни были. То есть, это ситуация, при которой исполнение своих прямых обязанностей менее привлекательно для чиновника, чем использование своего положения в личных целях. Чиновник либо не вдохновлен теми идеалами, которым он призван служить, либо поставлен в такую ситуацию, при которой система заставляет его руководствоваться в своих решениях чем либо другим, кроме буквы закона. Звонок — это такая же взятка как и деньги. А удовлетворение своих эмоциональных пристрастий (например, ненависти к какому-то народу, к какому-то отдельному человеку) — это то же самое, что и удовлетворение своих материальных потребностей.

Налоги — зарплата, которую народ считает нужным платить государству, а не то, что государству удается забрать у народа.

Конституция — это то, что дает и закрепляет права каждого отдельного гражданина. Любому абсолютному властителю, по определению, никакая Конституция не нужна.

Порядок — это картина внешней стройности, опасная иллюзия овладения ситуацией. Так как настоящего закона в России не существует, гармоничное и реальное овладение ситуацией невозможно. Поэтому цель российского закона — создание порядка. Гармония отличается от порядка как лес от покрашенного в ядовито-зеленый цвет глухого забора. Отличительная черта порядка — недолговечность; отличительная черта гармонии — возможность развиваться не разрушаясь. Нам не нужен порядок: нам нужно внутреннее единение народа с теми законами, по которым он живет. Для этого народ должен знать, что законы справедливы и адекватны, что может быть только если законы созданы народом для самого себя. Для создания порядка, россиян потребуется уничтожить, для создания гармонии — переориентировать с зависти на созидание и гражданственность.

Распределение. Чем больше своего пирога ты раздашь, тем меньше останется; чем больше зрителей посмотрели твой фильм, тем больше денег ты заработал. Главным и самым дорогим товаром информационного века является информация, а она от распределения не только не убывает, а становится еще ценнее для владельца. В индустриальном веке идея распределения входила в конфликт с частным владением, но теперь собственность в значительной мере состоит из информации, а стоимость информационной собственности зависит от того, между сколькими людьми она распределена.

Государственная система и законы в России не капиталистические, и поэтому реформы, которые менеджер может успешно провести на отдельном российском предприятии, никогда не сделают это предприятие действительно конкурентоспособным: такое предприятие будет чужеродной структурой в собственной стране. Без фундаментальных реформ ни одно крупное российское предприятие, кроме сырьедобывающих, на мировом рынке конкурентоспособным не будет.

Современное общество, как и современная компания, должны проводить реформы комплексно. Подход к любой проблеме должен быть многоплановым, иначе вся затея обречена на провал.

Возьмем такую, ставшую уже каждодневной, задачу, как организация концерта поп-звезды. Такой концерт должен рекламироваться на правильно выбранных радиостанциях и телевизионных каналах, причем ролики должны идти в точно выбранное время и быть сделаны профессионально. Билеты должны правильно красиво выглядеть, а их цена должна быть верно рассчитана. Концерт должен происходить на соответствующей сцене, репертуар — правильно подбираться, сам артист — соответствующим образом одет. После концерта в газетах должны появиться нужные рецензии. Если хотя бы один из этих факторов (а я перечислил не более половины) не выполняется, концерт, а с ним и карьера звезды, обречены на неудачу. Какими бы хорошими ни были песни поп-звезды, никто не станет платить пятьдесят долларов за билет, если он напечатан на газетной бумаге, а концерт происходит в сыром полуподвале. Иными словами, концерт — это высокотехнологичный и разносторонний проект.

Российское государство, политическая и юридическая системы являются главными виновниками катастрофической ситуации в экономике. Они обязаны обеспечить предприятиям принципиально иную атмосферу для работы.

Экономическая программа может быть очень простой:

• Перестать уничтожать ресурсы

• Создать производства, конкурентоспособные на мировом рынке.

Частное предприятие затрачивает некую сумму, чтобы произвести продукт. Потом оно должно найти того, кто заплатит за этот продукт больше затраченной суммы. Это и будет означать, что ресурсы были израсходованы рачительно. Прибыль (или убыток) — это не просто сумма, которая идет кому-то в карман, а показатель эффективности работы. Когда налоги организованы так, что разлаживают этот важнейший экономический механизм, это означает утрату эффективного контроля над сырьевыми, трудовыми и финансовыми ресурсами страны.

Очень важную роль играет и процедура банкротства. Предприятия, на которых стоимость произведенного продукта не окупает вложенных ресурсов, должны быть закрыты. Налоговая политика должна быть структурирована так, чтобы доходное предприятие оставалось доходным, а то, что уничтожает ресурсы, закрывалось или модернизировалось.

Самым важным экономическим механизмом является цена. Она устанавливается на свободном рынке и определяет все последующие цены, а также прибыль или убыток производителя. Но под дулом пистолета и погасшую спичку купишь за миллион. Как же может государство силой изымать средства, не показывая эффективности использования этих средств? Если государство выполняет полезные функции, оно должно выставить их на рынок, где народ обязательно купит их, но только в условиях конкуренции с другими товарами и услугами, а также и с другими производителями этих услуг. Почему например в стране не может быть частной милиции? А имеет ли наше государство достаточно совести и ответственности чтобы доверить ему выплату пенсий?

Аппетиты государства должны определяться некими рациональными рыночными критериями. Количество средств, идущих на его содержание, необходимо каждый год сокращать, и это даст возможность освободить предприятие от налогов на период первоначального развития производства. Низкий налог привлечет в страну инвесторов, но им нужны гарантии юридической стабильности. Инвестор — это любой вкладывающий деньги в дело. В первую очередь, это гражданин России, который решает держать деньги не в чулке, а в банке, или построить фабрику. Только создание реальной демократии способно убедить инвесторов в том, что правительство больше не станет в одностороннем порядке принимать законы, нарушающие их права. Тогда будет выполнена и вторая часть программы: создание конкурентоспособных производств.

На этих производствах россияне получали бы профессиональную подготовку в области новейших технологий, передовых методов работы. Это включило бы российских производителей в мировую экономическую систему. Работники таких предприятий и стали бы налоговой базой государства: их зарплаты достаточно быстро приблизились бы к мировому уровню.

Суммарный налог, выплачиваемый предпринимателем, ни в коем случае не должен превышать 30 %. Вопрос стоит очень просто: чем больше налог, тем беднее государство и народ. Для того, чтобы снизить налоги, следует уменьшить размер бюджетной сферы и перевести задачи, ранее считавшиеся государственными, в частные руки.

Необходимо радикально изменить направленность школы. Ученик приходит в школу не изучать географию и делать уроки: он должен приходить в школу чтобы изучать и делать самого себя. Ему нужен не «багаж знаний» (в форме тяжелого портфеля), а умение формулировать задачу и находить информацию, необходимую для ее решения. Ему не нужно верить сказанному: необходимо научиться оценивать информацию критически и многосторонне, перепроверяя ее из нескольких источников. Кстати, именно управление собой (самопознание, постановка цели, ее формулировка и достижение) и информативная грамотность являются теми сферами, в которых население России наименее компетентно.

Итак, образовательная система должна базироваться на том, чтобы научить человека найти необходимую ему информацию и правильно ее обработать, а не на том, чтобы внедрить в его сознание несколько идей, в которых ему никогда не будет позволено усомниться. Это особенно касается образования в стране, пытающейся освободиться от идеологических пут.

Сегодня школа — это учитель, дающий ученику задание, а это способствует уничтожению инициативы ученика. Ученик не задает вопроса: «А что мне интересно узнать?», вместо этого стоит вопрос: «Что на сегодня задано?» Вред от подачи информации в неправильной форме намного перекрывает ценность ее усвоения: факты устаревают и засоряют память, а способность добыть нужную информацию качественно и вовремя не развивается.

Советская школа была моделью сталинского общества. Наверху стоял непогрешимый и всезнающий учитель, обладающий правом голоса: то, что дозволялось сказать ученику в классе, преследовало единственную цель — получить учительскую оценку. Теперь учитель и ученики должны вести хоть и структурированный, но все-таки диалог. Информации так много, что никто не может быть признан всеведущим. Каждый имеет право голоса и равные возможности получить информацию. Нити диалога не должны вести лишь к учителю: учитель должен стать диспетчером свободного обмена информацией. Особенно это касается лекционной части урока: новую информацию должны приносить в класс не столько учитель, сколько ученики.

Следует организовать школу так, чтобы по крайней мере 30 % учебного времени ученик тратил на те задания, которые он сам поставил. Надо отметить, что американская школа построена на системе, при которой ученику дана очень большая степень свободы и контроля над собственным образовательным процессом. При таком подходе иногда страдают знания, но зато из ворот школы не выходят безынициативные, забитые, не интересующиеся ничем и абсолютно не нашедшие себя люди, никогда не получавшие удовольствия от процесса обучения, не знающие, что обучение и работа могут быть веселой и увлекательной игрой.

Безусловно, должна существовать общая для всех базовая образовательная программа. Но при этом не нужно, чтобы к концу школы каждый ученик прочел «Муму» или умел решать квадратные уравнения. Мы стремимся к созданию такого общества, в котором каждый воспринимал бы себя как личность и имел возможность выбрать свой путь. Нужен не тот, кто что-то знает, а тот, кто сумеет изучить, что ему интересно. А для этого школа должна быть факультативной и иметь намного больше направлений, чем сейчас.

При школе должны существовать десятки кружков, которые вели бы родители учащихся или проживающие в районе пенсионеры. У нас столько автомобилистов — почему бы им не научить детей водить машину? Интересно, какой процент ребят сбегал бы с такого урока, или не выучил бы правила дорожного движения в обмен за возможность самому сесть за руль?

Коснемся теперь высшей школы. В Америке студенты выбирают себе специальность осознанно (а это может сделать только человек, уже попробовавший себя в нескольких разных областях). Студент понимает, что избранная профессия определит его жизнь и хочет стать профессионалом в своей области. Студент знает: непрофессионализма ему не простят. Благодаря университетской демократии студент имеет возможность влиять на методы преподавания, делая их наиболее адекватными задаче приобретения этой специальности. Студенты заботятся о престиже своей будущей профессии, о чистоте своих рядов: например, существует Кодекс чести студента, запрещающий списывать.

В России многие не желают изучать даже избранную ими профессию: они лишь хотят иметь право занять какое-то место. Виртуальность (диплом, работа) опять заслоняет собой реальность (интерес, знания). В России студент вынужден слушать скучные и ненужные курсы и, так как ему совершенно неинтересно, прибегает к помощи шпаргалки.

А вот и результат. В Америке профессия врача очень престижная и высокооплачиваемая. Почему? Врач работает «до первой ошибки», и существует высочайший профессиональный стандарт. В России же врачи ни за что не отвечают и не заботятся о чистоте своих рядов. Население перестало доверять врачам и не готово им платить. Результат — обнищание врачей и потеря престижности этой профессии. Но есть результат и поважнее: высокая смертность населения, болезни, потерянное рабочее время, понижение жизненного уровня страны.

Американские студенты не талантливее российских и не учатся более упорно, но все их обучение происходит по иной схеме. Они одновременно учатся быть и гражданами и профессионалами. Российский студент выражает свою гражданскую позицию когда он, дрожа и краснея, достает шпаргалку. В этот миг он полностью определяется и профессионально.

Есть школы, где дразнят двоечника; это плохие школы. Есть школы, где дразнят отличника; это очень плохие школы. А бывают школы, где и отличники не задаются, и двоечники получают помощь, не чувствуя себя при этом униженными. Интересно, есть ли такие школы в России? А ведь главное в образовании современного человека — его психологическое воспитание, умение услышать, понять и принять другого, оставаясь при этом самим собой.

Кто такой богатый человек? Это тот, кто использовал свой талант и труд более успешно, чем другие, вложил капитал в производство и не потерял его, а приумножил. Очевидно, главнейшей задачей экономики является поощрение богатых как класса. И наоборот, охота за деньгами богатых разрушительна для экономики.

На самом деле в нищете страны виноват не богатый, а бедный человек, который не хочет или не может (часто — не по своей вине) произвести товар и получить доход.

В России, где самые большие деньги достаются друзьям власть имущих, то есть коррупционерам, хвалить богатых совсем не с руки. На Западе не кичатся богатством, потому что материальный достаток считается логическим следствием хорошей работы и законопослушной жизни. Поэтому не следует считать, что бедные мудры и справедливы, в то время как богатые всегда виноваты во всем: это только в сегодняшней России они виноваты во многом, а мудрые и справедливые в основном живут в бедности, так как принципы не позволяют им заниматься предпринимательством в той форме, в которой оно существует сегодня в России.

Если человек не может получить хорошего образования только из-за того, что его родители бедны, отказ дать ему образование — самоубийственно для общества. То же относится к медицинской помощи. Любой гражданин, независимо от финансовых возможностей, должен получать медицинскую помощь в полном объеме не просто из сострадания, а потому что это выгодно государству. Государству нужны здоровые и образованные граждане — это его основное богатство. Одним из методов организации медицинской помощи является оплата услуг в зависимости от дохода, но так, чтобы это не стало еще одним скрытым налогом на успех.

Что касается граждан, которые не могут достичь материального благосостояния, государство должно помогать им, требуя взамен, чтобы они не мешали производителям создавать то общественное богатство, которое их же и накормит. Неимущие должны осознать выбор: едят все или не ест никто, свобода или зависть. Сегодня те, кто больше всех нуждается в помощи, поддерживают тех законодателей, которые мешают производить.

Достойная жизнь должна быть обеспечена каждому человеку, даже опустившемуся и занимающемуся саморазрушением. Во-первых, человек может прозреть и изменить свое поведение, а любая человеческая жизнь — это высшая ценность. Во-вторых — это очень серьезный индикатор здоровья и развития общества: должно быть достаточно любви, сил и средств для того, чтобы помочь слабым.

Но при этом ошибкой было бы сглаживать последствия простого нежелания данного члена общества стать продуктивным работником. Государство ни за что не должно поощрять такое поведение. Негативные последствия такого поведения должны быть очевидны как для самого человека, так и для других членов общества.

На Западе такая ошибка уже была сделана: общество стало настолько богатым, что обеспечило высокий уровень жизни всем гражданам без исключения. И результат получился ужасный: бездельники живут в достатке, но ничто не останавливает их разложение и деградацию. Поэтому в настоящий момент развитые страны Запада повсеместно сокращают такие программы, чтобы граждане поняли, что работать продуктивно все-таки необходимо, и не столько для общества, сколько для них самих. Необходимость продуктивной работы обуславливается не только заработком, но и моральной ориентацией человека на созидание. При этом, конечно, лучше не работать вообще, чем иметь работу притворную или уничтожающую ресурсы.

Считается, что мы можем научиться морали с помощью нашей великой литературы. Однако знание Пушкина и Толстого не помешало нам создать одну из самых жестоких и кровавых тираний и поставили страну на грань физического уничтожения. Значит, надо признать эту теорию ошибочной. Нравственен не тот, кто читает Пушкина, а тот, кто не выдвигает претензий к другим. Красоту ценит не тот, кто знает наизусть стихи, а тот, кто сам может создавать красоту и гармонию в жизни. Если человек работает продуктивно, честно и с любовью, он стремится украсить и облагородить свою жизнь, обрести цельную картину мира.

Если человек работает на молокозаводе, он может быть незнаком с новейшими достижениями мировой культуры, и профессионалу его взгляды на искусство и литературу покажутся упрощенными. Но благодаря его добросовестному труду другие люди живут в обществе, где есть кефир и масло, и могут стать искусствоведами или художниками, если к этому лежит их душа. Такое общество неизмеримо лучше, чем то, которое было у нас, когда так называемый «самый образованный и культурный народ» давился в очередях за колбасой или дешевыми коврами, но зато все читали Пушкина.

Коммунисты привили нам такое презрение к «мещанину», у которого «фарфоровые слоники стоят на серванте», что нам кажется неприличным идти кого-то грабить, не ознакомившись предварительно с нашей великой литературой.

В результате горизонтального подхода все аспекты социальной жизни современного российского общества были неправильно организованы. Необходимо изменить общество так, чтобы оно, во всех своих проявлениях, соответствовало вертикальному подходу. Никакие «реформы» ничего не дадут, пока вертикальность не будет принята за основополагающий принцип.

Сегодня на Западе считается, что самый обычный человек, даже не достигший успеха в жизни или оказавшийся на дне общества, все равно достоин уважения и вправе его получить. А если так, общество должно предоставить ему защиту в форме неотъемлемых гражданских прав.

Вот краткая история западного общества: сначала дворяне потребовали прав у короля, затем жители городов потребовали прав у дворян. Потом у этих сословий потребовали прав простолюдины. Конечно, добиться прав было нелегко, и не обошлось без крови: никто просто так ценных подарков не дарит. Король дал дворянам права потому, что дворян было много, им удалось организоваться, а королю дорога была его голова. Жители городов получили права, потому что благодаря мануфактурам и торговле они стали богаче и влиятельнее дворян. Простолюдины добились своих прав только после того, как несколько раз брались за вилы. В какой-то момент у людей, занятых кровавой борьбой за свои права, произошла революция в сознании. Они задумались: не лучше ли сотрудничать, чем воевать, не будет ли это выгодней для всех?

Итак, первая революция — это изобретение принципа «мне лучше — тебе лучше».

В России такие процессы тоже происходили: не лучше ли денежный оброк, чем барщина, не лучше ли отпустить крепостного в город торговать, не лучше ли крестьянин здоровый и грамотный, чем изможденный и забитый? Так, в какой-то момент стало понятно, что эксплуатация дает меньше выгоды, чем кооперация.

Недавно в Африке шла страшная война: две народности пошли друг на друга с ножами и порубили чуть ли не миллион человек. Теперь там опустошение, разруха и голод. А разве где-нибудь в Швейцарии, где тоже проживают несколько разных национальностей, у людей нет вопросов друг к другу? Никто не уводит чужих жен, не врезается в чужую машину? В Швейцарии тоже бывает, что немец обидит француза, но разница в том, что в Швейцарии конфликт разрешают в зале суда, исходя из принципа «мне лучше — тебе лучше».

Итак, вторая революция — вместо того, чтобы бить друг другу морды, конфликт переводится в зал суда, который устанавливает справедливость, руководствуясь принципом «мне лучше — тебе лучше».

При этом люди сознают, что суд обязательно должен быть справедливым! Ведь суд — это не только место, где устанавливается реальная вина: в суде виновному доказывают, что ему вынесен честный приговор.

А отсюда вытекает и третья революция: необходимо человеческое отношение ко всем гражданам, и прежде всего к бедным, непонятым, инакомыслящим или подозреваемым в преступлениях.

Суть принципа «мне лучше — тебе лучше» состоит в достижении успеха не за чужой счет, а только в результате кооперации и созидательной работы. А это значит, что слабых нельзя эксплуатировать: их надо, насколько возможно, превращать в сильных, в равных себе.

Сегодня на Западе в полной мере наделяются правами наиболее незащищенные категории населения: женщины, матери-одиночки, люди с физическими недостатками, представители расовых, сексуальных и национальных меньшинств.

Человек должен требовать, чтобы общество предоставило ему права. Нельзя требовать хлеба, но требовать возможность заработать на хлеб необходимо. Такие права построены на принципе «мне лучше — тебе лучше», и их надо завоевать.

Если нет прав, нет и обязанностей. Как можно ждать, что человек осознает свои обязанности перед обществом и будет выполнять их, если общество отказывается понять свои обязанности относительно него? В России мы не чувствуем себя обязанными участвовать в строительстве гражданского общества, потому что нас здесь не уважают.

Человеку хочется любой ценой быть принятым в общество, выполнить требования общества к нему. Такой конформизм — первейший инстинкт, залог выживания и главный метод обучения. Вот идет мужчина в чистой рубашке, костюме и галстуке, начищенных ботинках. Но русское общество относится к нему так, будто он весь извалялся в грязи: у него нет никаких прав и от него не ожидают добросовестного выполнения каких-либо обязанностей. Налицо конфликт человека с обществом, который он может разрешить двумя способами. Трудный способ — это изменить общество. Простой — согласиться с оценкой общества и тем самым стать его частью. Найти грязь и изваляться в ней.

Есть восемь основополагающих экономических идей, обеспечивающих процветание, если они внедряются в совокупности.

Хотя первая идея является самой очевидной, она самая труднодостижимая. Экономика — это производство предметов потребления, то есть товаров и услуг. А если так, то производителю не надо мешать.

В российской экономике человеку, желающему производить, это делать мешают. Мешают правительственными постановлениями, в основе которых лежит зависть, мешают запрещениями, рэкетом и паразитизмом, мешают те, кому разрушение приятнее созидания.

Есть производители, которые будут работать даже себе в убыток. Но большинство производителей работает, чтобы получить прибыль. Первые работают, пока хватит сил и средств, до инфаркта, вторые — пока не уйдут на пенсию. Прибыль позволяет расширять производство, увеличивать объемы продукции и количество рабочих мест, улучшать качество продукции, более своевременно реагировать на изменяющиеся потребности потребителя; одним словом — делать больше добра, и поэтому производитель, с самого начала настроившийся на прибыль, сделает намного больше для людей, чем бессребреник.

Итак, производитель должен быть материально заинтересован в результатах труда. Это означает, что налоги должны быть низкими. Он также должен работать не с риском для жизни, а значит преступность и рэкет должны быть уничтожены.

Производить товар в современных условиях очень сложно. Значит, все формальности должны быть максимально упрощены. Если человек хочет что-то сделать, не надо заставлять его исполнять для этого сотни законов и постановлений, тратить все деньги на бухгалтеров и юристов и проводить всю жизнь в разбирательствах с налоговой инспекцией.

Вторая идея: за труд надо платить. Рост экономики возможен, когда есть внутренний потребитель и рынок, то есть народ в состоянии приобретать производимый в стране товар. Это происходит, когда у людей есть деньги, а значит, оплачиваемая работа. Итак, главная цель правительства состоит в том, чтобы создать в стране конкурентоспособные на мировом рынке рабочие места.

Если люди получают доходы, они могут покупать производимые в стране товары, и создаются дополнительные рабочие места, чтобы произвести еще больше товаров. Производители богатеют, а с ними богатеют и работники. Возрастает всеобщее благосостояние.

Хотя зарплаты рабочих должны быть высокими, они не могут превышать уровня, обеспечивающего высокую доходность бизнеса, так как в современном мире капиталы легко перевести из одной страны в другую. Иными словами, производительность труда, зарплата рабочих, простота ведения бизнеса должны быть такими, чтобы предприниматели не вывозили капиталы за рубеж, а наоборот инвестировали бы не только российский, но и иностранный капитал в экономику России.

Россия должна стать частью мировой экономической системы. Существуют государства, которые отгораживаются от мира, поддерживая субсидиями внутренних производителей. Последние становятся неконкурентоспособными, а государство не может давать субсидии вечно. В какой-то момент стены рушатся, и внутренний производитель мгновенно оказывается сметен.

Рабский труд неэффективен, но в России до сих пор есть две категории рабов — солдаты и заключенные. Они должны быть переведены на зарплату. Профессиональная армия, даже в несколько раз меньшая, будет эффективнее, дешевле и более боеспособна. То же касается и заключенных. В российских тюрьмах труд является рабским и не уважается; люди, которые не желают работать, держат в страхе тех, кто работает. В армии и в тюрьмах существует дедовщина — абсолютная власть одних рабов над другими.

Третья идея: надо резко сократить долю государства в экономике. Государственный сектор распоряжается присвоенными деньгами и поэтому обычно действует неэффективно, а самое главное — не руководствуясь экономическими соображениями. В России следует конституционно ограничить доходы государства до 20 % от валового дохода прошлого года. Необходимо также создать частные организации, которые в условиях конкуренции и под контролем потребителя выполняли бы многие функции вместо государства.

Четвертая идея: в стране должны быть деньги. Как ни проста эта идея, даже она не реализована: миллиарды долларов спрятаны, а предприятия задыхаются без средств и работают по бартеру. Деньги — это средство накопления богатства для последующего обмена, поэтому стоимость денег должна оставаться постоянной.

Для того, чтобы сделать экономику максимально продуктивной, надо, чтобы все ее ресурсы были задействованы оптимально. Это возможно в том случае, когда они в любой момент могут быть перепроданы. Акт продажи — это ситуация, при которой покупатель считает, что он использует данный товар более эффективно, чем продавец, и поэтому цена, которую он готов заплатить, превышает назначенную продавцом.

Итак, важнейшим условием эффективной работы экономики является свободный рынок на средства производства, то есть предприятия и землю, а это означает прежде всего, что они должны находиться в частных руках.

Если земля не продается и не покупается, она используется неэффективно: ведь пропадает единственный объективный критерий оценки качественного использования — цена. Вот и получается, что земля не обработана, испорчена, оставлена под свалку, — мы видим это в России повсеместно. Отсутствие частной собственности на землю связывает руки тому, кто на ней что-то построил. У арендатора появляется импульс выжать из земли все соки перед тем как уйти. Обладать землей достоин тот, кто готов заплатить за нее максимальную цену. И дело не только в деньгах: важен и труд, и смекалка, ведь покупатель не заплатил бы высокую цену за землю, если бы у него не было плана, как эту землю надлежит использовать.

Пятая идея: Чем больше богатых, тем более развита экономика. Только богатый человек может выделить часть своих средств на инвестиции в производство. Таким образом, как ни больно это слышать завистнику, благосостояние народа, и в том числе этого завистника, определяется количеством богатых людей в стране.

Шестая идея: Каждый — кузнец своего счастья. Русские любят спрашивать: «Когда же жизнь будет лучше?» Ответ очень прост. Тогда, когда каждый гражданин России постарается изменить свою страну в том направлении, которое он считает лучшим. Реальность такова, что никто в мире, кроме самых близких людей, не думает о вашем счастье и даже не знает, в чем оно заключается. Каждый устраивает свою судьбу сам. Поэтому для того, чтобы контролировать процесс, надо посильно в нем участвовать.

Седьмая идея: Настоящей валютой в стране является не рубль или доллар, а честность и стабильность, и их гарант — справедливый и одинаковый для всех закон. Экономика базируется на обещаниях, на том, что люди договариваются что-то сделать, вступают в экономические отношения и обмениваются товарами и услугами. Какие качества кажутся важными, если вы вступаете с кем-то в такие отношения? Очевидно, мораль, честность, стабильность.

Там, где честность и стабильность поддерживаются и принимаются как сами собой разумеющиеся, люди могут прийти к соглашению, что валютой являются доллар, но хождение все-таки имеет не доллар, а вера в стабильность и честность Америки.

Российские экономисты пытались стабилизировать рубль на основе западных рецептов, и у них ничего не получилось. Дело здесь не в спросе и предложении, не в количестве рабочих мест, доходах и расходах государства: рубль нестабилен из-за того, что в стране никто никому не верит, не существует законов и морали, которая позволяла бы гражданам вступать в экономические отношения друг с другом на основе уважительного доверия.

Кроме того, западные экономисты, помогающие нам, все время допускают ошибку, принимая как данность что все граждане и политики России хотят увеличить благосостояние общества. Они не могут себе представить, что существует целый ряд политиков, активно работающих на то, чтобы ухудшить ситуацию; не могут они поверить и в то, что улучшения могут раздражать и пугать народ, потому что всегда происходят неравномерно, а радоваться успеху соседа в России не принято.

И наконец, восьмая экономическая идея, которая для России стоит всех семи, вместе взятых: в России живет не только правительство, но еще и народ. То, что правительству кажется невозможным, на самом деле выполнимо, если только разрешить народу поучаствовать. Даже Ленин не нес бревно один. А уж идея о том, что не народ служит правительству, а наоборот… Вот когда мы претворим в жизнь эту идею, Россия действительно сможет стать процветающей страной.

Часто приходится слышать разговоры о духовном превосходстве России над Западом. Такие разговоры ведутся в достаточно примитивных обществах, которые не могут противопоставить более развитым обществам никаких реальных успехов как в моральной, так и в производственной сфере. В Америке моральными считались американские индейцы — существовал миф, что они «бережно относились к природе». А как же иначе: ведь в их обществе царила зависть, не позволившая им изобрести ничего, кроме лука и стрел. Вот индейцы и жили в каменном веке, занимаясь кровавыми междоусобными войнами. Характер их отношения ко всему живому хорошо известен: они не убивали пленных прежде, чем снять с них скальп. Легко представить себе, что бы произошло, если бы у индейцев были ружья. Надо признать, что у общества, основанного на зависти, есть одна положительная черта: дерутся там хоть и до смерти, но всего лишь палками и камнями (потому что ничего другого не изобрели или не сохранили). Европейцы же смогли изобрести ружье (а также вилку, одежду, книгопечатание), потому что достигли такого уровня морали, который позволил им по крайней мере не уничтожить изобретателя ружья. Моральное превосходство требует для себя и Индия — страна, в которой человеческая жизнь не ставится вообще ни во что. Эта книга дает достаточно материала для разговора о духовной ситуации в России, чтобы здесь снова возвращаться к этой теме.

Горизонтально ориентированные люди своей истории не помнят, а вспоминая о великих россиянах (которых при личной встречи они бы сразу к стенке поставили) пытаются на чужом горбу въехать в рай. Так как им противен труд, они всегда надеются на чудо и хотят перелететь из грязи в князи одним прыжком. Разговоры о духовном превосходстве России надо просто оставить и честным трудом зарабатывать достаточно, чтобы дети были сыты.

Сегодня ситуацию в России можно описать как десять кризисов:

1. Кризис народовластия. Народ не желает принимать участие в управлении жизнью страны, как бы плохо ему ни жилось. Мораль народа разрушена. Народ не знает, что хорошо и что плохо. Отсутствуют настоящие (то есть, народные) политические партии и общественные организации, а значит, нет и народного контроля над властью. Народ ожидает от власти всего, не желая сам делать ничего, — с таким объемом работы никакая власть не может справиться. Правительству же такое положение дел очень нравится, так как оно означает абсолютную власть и полную бесконтрольность.

2. Экономический кризис. Экономика индустриального века устарела, да и разрушена, а экономика информационного века развивается только в крупных городах. Неподготовленность страны к информационному веку — морально, структурно, экономически и с точки зрения образования. Слабость банковской системы, вера в которую полностью подорвана. Отсутствие народных накоплений. Самоубийственная налоговая политика. Разрушительное влияние криминала на экономику. Обнищание народа: у большинства населения едва хватает сил и ресурсов на физическое выживание.

3. Кризис власти. Неумение управлять, отсутствие связи между властью и народом, угроза распада государства на составные части, тотальная коррупция власти. Но главное то, что из-за отказа народа участвовать во власти, перед властными структурами стоит задача, которая в принципе не может быть выполнена.

4. Кризис законодательства. Отсутствие концепции закона и законности как таковых, отсутствие концепции для создания непротиворечивой системы законов, отсутствие необходимых законов, юридическая безграмотность, правовой нигилизм, вызов юридической системе государства со стороны криминальных «понятий». Низкий статус в обществе всего, кроме Пушкина, грубой силы и водки.

5. Разделение населения по расовым и религиозным признакам, сепаратизм, безответственный национализм. Серьезные опасения насчет долговечности сегодняшних границ России, стабильности СНГ. Угроза России исходящая от возможного союза с Белоруссией.

6. Экологический кризис природы и природопользования, надвигающийся дефицит ресурсов внутри страны.

7. Кризис здоровья. Наркомания и алкоголизм. Эпидемия СПИДа, гепатита, туберкулеза; аборты, рождение детей с физическими недостатками, происходящие на фоне полного развала системы здравоохранения. Очень низкая мобильность населения вследствие отсутствия рынка жилья. Демографический кризис.

8. Кризис инфраструктуры. Советский Союз был построен как государство индустриального века и посему не готов к переходу в информационный век. Кризис жилищного строительства, кризис коммуникаций, кризис заводов, которые отстали от передового уровня на целую эру.

9. Кризис преступности. Его корни лежат в массовой безработице, отсутствии идеалов и надежды на лучшее будущее, неготовности общества к наплыву наркотиков в страну. Наркомания грозит полностью уничтожить молодое поколение и перевести все деньги страны в руки наркобаронов: это будет похуже чем МММ.

10. Кризис профессионализма. Миллионы людей, выдающих себя за врачей, инженеров, учителей, журналистов, политиков, многие с двадцатилетним стажем подобного лицедейства. Неудивительно, что театры не страдают от недостатка талантов: множество россиян играют не себя по жизни.

Русский народ сегодня находится в тисках жесточайшего многостороннего системного кризиса. Не следует рассчитывать, что народ настолько здоров и силен, что сможет справиться с этими проблемами без применения особых мер. Наш народ очень жестоко пострадал в этом веке: он потерял лучших своих представителей, а вырастил монстров, о которых человечество и не слыхивало. Сегодня русский народ асоциален, жесток, ленив, неадекватно образован, не просто беден, а нищ и настроен очень скептически по отношению к своему будущему.

Налицо глубочайший физический и моральный кризис, поэтому невозможно сегодня говорить о рецептах, которые пригодны для здорового и функционального народа (как например, при восстановлении нормально функционирующей страны от последствий какого-нибудь ужасного землетрясения).

Нельзя рассчитывать и на внешние ресурсы: страна имеет громадные долги, ее экономическая и банковская системы развалены, а помощь Запада исчерпала себя. Страна не готова к наступившему информационному веку и не является частью мировой экономической системы.

Это происходит на фоне разгула преступности, который по объективным причинам последовал за экономическим коллапсом, отсутствием рабочих мест и отсутствием социальной помощи и поддержки. Криминальная идеология реально претендует на то, чтобы стать моральной и юридической основой общества. Так как народ справедливо считает органы правопорядка одним большим криминальным сообществом, моральные и юридические ориентиры полностью утеряны. Можно сказать, что сегодня общество уже живет по криминальным законам и конфликты разрешаются криминальными методами чаще, чем юридическими. Криминальный подход очень глубоко внедрился как в молодежное сознание, так и во всю культуру российского бизнеса.

Однако страна располагает ресурсами, более чем достаточными для того, чтобы в течение десяти-пятнадцати лет полностью решить все эти проблемы. И сделать для этого нужно только одно: поменять ориентацию страны с горизонтальной на вертикальную, прекратить уничтожать ресурсы, а начать их производить. Предприниматель должен думать о запуске в производство нового товара, а не о визите налогового инспектора, молодежь должна знакомиться с компьютерами, а не с наркотиками, муж должен понимать жену, а не бить, государство — служить людям, а не люди — государству-вору.

Коммунисты часто говорят: «Западные демократии тоже не идеальны». Спорить с ними невозможно, потому что самой постановкой вопроса они перевели разговор в горизонтальный октант: ведь «идеал» есть нечто, после чего надо останавливать время: «Остановись, мгновение, ты прекрасно!» Демократические государства не стремятся к остановке времени. У стран Запада есть проблемы, причем и такие до решения которых сегодня далеко. Наличие этих проблем неизбежно исходит из принципа неидеальности человека, невозможности в какой-то момент полностью и абсолютно решить все стоящие вопросы или даже до конца решить какой-то один отдельно взятый вопрос. Основное преимущество демократического государства заключается в том, что там идет рост и развитие, базирующиеся на свободном диалоге граждан. Если люди работают над собой в сторону улучшения и ведут диалог как граждане, то и страна неизбежно приходит к решению стоящих перед ней проблем. После этого неизбежно появляются другие проблемы, но это уже проблемы иного уровня. История демократии выглядит как процесс, который не кончается и не прерывается. Этот процесс может быть временно противоречивым, но все противоречия находят решения в его рамках.

Если до сих пор мы пытались понять Россию и обсудить насущные проблемы, которые стоят перед страной, теперь мы поговорим о том, как эти проблемы следует решать.

Фундаментальная проблема у России одна: горизонтальная ориентация российской цивилизации приводит к существованию контрпродуктивных, невыполнимых и невыполняющихся законов. Законы — это способ мышления государства, его мозг. А раз так, то мозг государства таков, что государство становится слабым, жестоким, авантюрным, и даже сумасшедшим. Это ведет к еще большему обеднению народа, дальнейшему уменьшению возможностей для индивидуального роста и развития, появлению новых горизонтальных «панацей».

Выход из этой ситуации очевиден: нам нужно организовать вертикально ориентированную часть общества, чтобы постепенно усиливать ее влияние на власть в государстве, вводя в действие вертикально ориентированные, освобождающие, а посему народные по своей сути, продуктивные, выполнимые не в горе, а в радости законы. Создание вертикального политического пространства резко увеличит количество вертикально ориентированных людей, в корне изменит суть и поведение государства, приведет к обогащению народа, к ситуации, когда вертикальная ориентация будет рассматриваться как нечто само собой разумеющееся. А это уже свобода, благосостояние, мир.

Ключ к радикальному изменению ситуации лежит в создании организации, способной объединить вертикально ориентированную часть народа. Успешное создание такой организации возможно лишь при условии строжайшего следования одному принципу: человек, не сумевший побороть в себе горизонтальную ориентацию, членом организации быть не может, а людей, чья ориентация может быть признана полностью вертикальной (то есть таких, кому не надо работать над собой), нет. Как только движение вертикально ориентированных людей объявит какого-то своего члена вертикально ориентированным, оно мертво. Если же общество не будет исключать из своих рядов человека, не сумевшего отказаться от горизонтальной ориентации, существование всего общества потеряет смысл.

Такое общество следует назвать Обществом чести. Стремление к росту и развитию и есть самоуважение, то есть Честь. Зависть и предъявление требований к другим, потеря самостоятельности и самодостаточности — это потеря Чести.

Итак, предлагается следующая последовательность действий:

• Объявляется о создании Общества чести.

• Создается устав Общества — устав вертикального поведения.

• Объявляется прием в Общество — по рекомендации членов с кандидатским сроком.

• Членство накладывает перед вступившим два типа Безусловных обязательств. Первый тип обязательств — активная работа над собой с целью наиболее полного развития своих возможностей и талантов, искоренения проявлений зависти и страха в себе, стремление к экономической независимости, материальному и профессиональному росту. Второй тип обязательств — активная гражданская позиция. Член Общества обязан делать все возможное для блага своей страны, как в рамках Общества, так и вне его. Член Общества также должен вести посильную работу по увеличению влияния Общества в стране.

• Членом Общества может быть человек бедный, но им не может быть человек нищий и опустившийся, человек, не способный взять ответственность за себя в свои руки. И конечно, членом Общества никогда не может быть завистник.

• Обязательства члена перед Обществом следующие: член Общества должен максимально развить себя и этим максимизировать свою полезность как член Общества. Он обязан поддерживать Общество свободным от проявлений горизонтальности и бороться с такими проявлениями в нем. Это важнейший момент. Точно так же, как человек анализирует себя на предмет искоренения проявлений зависти, он должен анализировать и Общество в целом. Член Общества должен максимально поддерживать других членов в их внутреннем и профессиональном росте, находить кандидатов в члены и заниматься их воспитанием. Член Общества пожизненно отвечает за кандидата, которого он рекомендовал, и исключение члена означает серьезные санкции для рекомендовавшего его.

• Член Общества обязан всемерно защищать Общество, но не ценой своей жизни: с точки зрения Общества, жизнь любого члена Общества и является главной целью Общества, и посему жизнь любого члена важнее существования всего Общества.

• Создаются Суды Общества. В их ведении вопросы членства в Обществе и надзор за всеми административными органами Общества. Членами Суда Общества могут быть только люди, доказавшие всем свою последовательную приверженность идеалам Общества, но прежде всего те, кто победил в борьбе с собой: люди, хорошо делающие свое дело, достигшие профессиональных вершин.

•Создается Верховный суд Общества, его высший орган. Высшим органом Общества является Суд, потому что Общество базируется на морали и на законе: на своем Кодексе чести и на своем уставе. Костяк Верховного суда должны составлять люди, достигшие безупречной репутации в бизнесе, создатели рабочих мест, лидеры экономической и культурной жизни страны, но прежде всего духовные лидеры страны, такие как Сахаров, Лихачев, Окуджава.

• В Обществе нет и не может быть идеальных членов. Поэтому все члены Общества обязуются выполнять Предписания. Обычно Предписание это такая работа по духовному самосовершенствованию и повышению гражданской ответственности, которую член Общества предписывает себе сам. Каждый из нас может два раза в неделю купить и принести хлеб ветерану или инвалиду — Предписания могут быть такой сложности, какой человек считает нужным. Однако невыполнение Предписаний несовместимо со статусом члена Общества. Провинившемуся члену Общества Предписания может вменить само Общество. При невыполнении Предписаний, наложенных Обществом, решается вопрос о членстве.

• Поведение члена Общества не может быть неподконтрольно Обществу. Если на него поступила жалоба в нарушении Кодекса чести, он обязан либо убедить других членов в своей невиновности, либо покинуть Общество. Общество делает публичные объявления о покинувших его членах, чтобы граждане страны знали, что нарушителей Кодекса чести в его рядах нет.

• Член Общества обязан сообщить другим членам Общества о совершенном им нарушении Кодекса чести. В этом случае Общество должно сделать все возможное, чтобы восстановить справедливость, а провинившемуся члену Общества предлагается выполнять Предписания.

• Целей у Общества две. Главная — помочь каждому члену максимально развить себя, построить свою жизнь так, чтобы не было места зависти, претензиям к другим. Вторая цель — вертикально переориентировать государство, построить свободную рыночную экономику, организовать государственную службу по принципу Чести, искоренить не только коррупцию и криминал, но даже и равнодушное отношение к человеку. Первым принципом является требовательная любовь к себе, ее внешнее проявление — любовь к людям, но теперь уже не требовательная, а принимающая каждого человека таким, каков он есть; любовь, основанная на том, чтобы человеку предлагались Выбор, Возможность, Понимание и Помощь.

• Если целью Общества является вертикальная переориентация государства, это означает, что Общество должно быть готово победить в экономической и политической борьбе со своими противниками. У Общества есть одно, но решающее преимущество: принципы Чести будут противопоставлены обанкротившимся ворам-чиновникам и криминальному миру. В России сегодня никто не может открыто объявить народу о своих принципах и нет организации, члены которой готовы активно работать как над собой, так и над строительством гражданского общества в России. Так как большинство народа не задействовано в политической деятельности, у Общества есть неограниченное количество потенциальных сторонников. Вот почему Общество сможет принять вызов криминала на любых условиях и победить. Поскольку этот вызов непременно последует, Обществу необходимо в короткий срок набрать значительные силы. Общество будет привлекательным как для ветеранов вооруженных сил, так и для бизнесменов, для которых предпочтительно будет держать свои деньги в банке, членами Контрольного совета которого будут люди, назначаемые Верховными судьями Общества. Для бизнесменов будет также предпочтительно вести дела с членами Общества, чья репутация проверена и чьи принципы ясны. Ведь для члена Общества заключение любой сделки, не основанной на принципе «тебе лучше — мне лучше», повлечет за собой исключение из рядов Общества, так как такая сделка будет признана проявлением желания присвоить себе чужое.

• Члены Общества должны регулярно встречаться на семинарах и обсуждениях, платить членские взносы, определяемые от уровня дохода. Члены Общества имеют право носить идентифицирующий их значок. В этом случае Кодекс чести должен быть выставлен на их рабочем месте, вместе с телефонным номером, куда любой человек может сообщить о возможном нарушении Кодекса чести данным членом. Наше государство отказалось от каких-либо принципов морали, а члены Общества будут создавать моральное общество, неукоснительно следуя своему Кодексу чести и открывая доступ в Общество всем достойным, свободно сделавшим выбор в пользу выполнения этого Кодекса.

• Общество чести есть организация сугубо добровольная, состоящая из людей честных, глубоко требовательных к себе, функциональных, духовно сильных. Его членами являются люди, готовые быть активными гражданами, любящие Россию, уважающие окружающих. Такое Общество необходимо, потому что сегодня наш народ утратил силы, идеалы и контроль над собственной судьбой.

• Нет такого преступления, после которого, при условии полного раскаяния, человек не смог бы стать членом Общества. Тут должен быть применим принцип духовного роста и изменяемости человека. Живого человека нельзя записывать в мертвые. Тем тверже должен быть принцип, согласно которому член Общества никогда и ни при каких условиях не нарушает Кодекс чести, и гарантом тому служит как сам член, так и все Общество. А вот изгнанные из Общества или добровольно вышедшие из него вернуться в него не могут (добровольно вышедшие могут вернуться лишь как кандидаты). Поступить иначе — противоречило бы принципам Свободного выбора и Персональной ответственности, а также неоправданно облегчило бы бремя ответственности тем, кто принимал трудное решение об отчислении члена Общества.

Конечно, членам Общества чести потребуются психологические тренинги. Наверное, понадобится год, чтобы избавить хотя бы трех членов Общества от чувства непоколебимой уверенности в своей правоте. Поэтому каждый член Общества должен иметь персонального учителя, с которым он сможет консультироваться, и этот учитель должен нести ответственность за ученика.

Каждый член Общества должен выполнять общественную работу. Казалось бы, работа наставником одного или нескольких членов Общества удовлетворяет этому требованию, но на самом деле так не должно быть. Каждый член Общества должен безусловно заниматься тем видом деятельности, который выходит за рамки Общества, для того чтобы Общество не замыкалось в себе, а его существование ощущалось за его пределами.

Естественно, любая выборная или административная должность идеально отвечает требованию выполнять общественную работу, при условии, что занимающий такую должность член Общества отлично справляется со своими обязанностями. И это очень важно: очевидно, что член Общества должен выполнять свои обязанности в строгом соответствии с Кодексом чести Общества. Честная работа, если по своему качеству она удовлетворяет работодателя, обычно вполне соответствует обязанностям члена Общества. Но для государственной работы недостаточно быть честным: необходим высочайший профессионализм, организованность, видение цели. Если член Общества, занимающий государственный пост, не соответствует этим критериям, необходимо чтобы он этот пост покинул. Такому члену Общества разъясняются его недостатки и дается короткий испытательный срок. Общество не может заставить своего члена покинуть занимаемый им пост, потому что это нарушило бы обязательства, которые член Общества взял на себя перед народом. Но Общество вправе исключить такого члена из своего состава, так как гордыня и ослепление противоречат основной идее Общества — идее персонального духовного развития и роста.

Члены Общества ведут совместную психологическую работу над собой; существует принцип ответственности одного члена за другого. Поэтому возникает опасность возникновения секты. Но секта — совершенно не та организация, которую мы хотим создать. Ключевая разница между Обществом и сектой заключается в том, что Общество основано на нежелании чужого, а это значит, что Общество отвергает насильственное изменение чьего-либо мнения.

Общество ни в коем случае не должно быть жизнезаменяющей организацией, которая станет для своих членов важнее, чем их собственная жизнь. Поэтому так важно, чтобы каждый член Общества построил свою жизнь, чтобы он занимался общественной работой и жил не только в Обществе, но и в своей стране.

Общество не должно стать элитарным клубом. Для тех, кто завидует и формулирует претензии, стать членом Общества невозможно (утверждение своей элитарности — уже претензия к «недостаточно элитарным»). Но если человек не желает чужого, не имеет претензий к другим или искренне хочет научиться организовать свою жизнь по этим принципам, Общество должно быть открыто для него.

Другая ошибка — решение о том, что самоусовершенствование является первой целью организации. Нет. Без самоусовершенствования участие человека в организации и само существование организации просто не имеет смысла. Но самоусовершенствование не является самоцелью. Действительно, заниматься самоусовершенствованием лучше всего в монастыре, желательно на Тибете. Мы пытаемся создать Российское общество чести, и самым главным словом после слова "честь" является здесь слово "российское".

Каждому члену Общества выдается значок. Значок имеет форму треугольника, перевернутого острым углом вниз. Значок темно-синий, с вертикальной желтой линией, проходящей посередине. Эта линия символизирует духовный рост и вертикальный путь развития. Когда человек выбирает вертикальный путь развития, он один. Но в процессе роста его горизонты расширяются, и в конце концов он может достичь духовного единения со всеми людьми, с Богом. Поэтому вершина треугольника тоже должна быть желтой. На значке желтая линия не будет достигать верха: человеку, как бы развит духовно он ни был, надо учиться и расти. И только на могиле члена Общества можно ставить знак, в котором вертикальный луч достигает золотой вершины, показывая что душа человека соединилась с душами всех людей.

Общество обеспечивает юридическую и моральную поддержку своих членов в случае, если они подвергаются несправедливым преследованиям со стороны как государства, так и организаций и частных лиц. Устав Общества полностью соответствует современным представлениям о морали, и поэтому тот, кто следует Уставу, не может быть преступником. Устав в значительной мере соответствует также и духу, но не букве, российской Конституции и законодательства. Так как Устав внутренне непротиворечив и глубоко морален, чего не скажешь о российской Конституции и законодательстве, в случае конфликта следовавшего Уставу члена с российским законодательством, правым вероятно будет член Общества, а не российское государство. И это касается просто российского законодательства как такового; а уж когда в дело вступает коррумпированная и откровенно криминальная российская юридическая система, то здесь вероятность несправедливого отношения увеличивается в десятки раз. Вот почему, Общество встает на юридическую и моральную защиту любого своего члена, подвергающегося несправедливому преследованию. Здесь соблюдается принцип: «Ресурсы всех — на службу одному». Миллионы раз в год, государство обрушивает всю свою мощь на отдельного гражданина, безнаказанно нарушая его права. Мы же выдвигаем лозунг: «Когда попираются права члена Общества, у него находится миллион защитников, четко ориентированных на решение, которое справедливо, а не на то, которое угодно коррумпированному государственному чиновнику».

Общество Чести по определению является не оппозиционным движением, а движением, направленным на создание справедливого, сильного и эффективного российского государства. Общество основано на честном поведении и активной гражданской позиции, а также на защите своих прав. Общество будет оппозиционным только если государство захочет объявить себя открытым противником законности и общепринятых правовых норм.

Будет ли в таком случае Общество еще одной "крышей"? Нет. "Крыши" защищают "своих", а чаще просто защищают себя, причем ведут борьбу отнюдь не за нормы морали. Общество же защищает принципы, и если происходит конфликт, выигрывает тот, кто придерживается принципов Общества. Естественно, член Общества, от которого ожидают, что он придерживается этих принципов, обычно выигрывает в споре.

Но чтобы это удалось, надо выполнять следующий важнейший принцип: Общество никогда не защищает тех своих членов, которые по мнению Общества (независимо от мнения государства) совершили преступление: Общество стоит на стороне Кодекса Чести, а не стороне «своих».

Если выясняется, что член Общества не придерживался принципов Общества, он, во-первых, проигрывает в этом споре, а во-вторых, ставится под вопрос его дальнейшее участие в Обществе. Более того, Общество может принять решение о выплате компенсации пострадавшему — Общество должно отвечать за своих членов перед страной: если мы поставили задачу совместного духовного роста и взаимопомощи, то прегрешение одного члена станут прегрешением всего Общества. Кроме того, если найдется член Общества, который в своей жизни и работе не придерживается принципов Общества, он никогда не пойдет к Обществу за защитой и попытается скрыть свою нечестность от Общества.

Таким образом, Общество никогда не будет выступать на стороне того, кто не прав. И это фундаментальное отличие Общества от “крыши”. Второе фундаментальное отличие заключается в том, что Общество будет иметь достаточно сил, для того чтобы защитить того, кто прав. Для этого Общество должно организовать свою собственную негосударственную надзорную систему. Например, гражданин имеет право обратиться в Общество с заявлением, что его избил милиционер. Общество имеет право проверить это заявление, и по результатам предварительной проверки, обратиться к этому милиционеру за его версией событий и провести независимое расследование. Если вина милиционера установлена, то общество вправе опубликовать отчет о расследовании в газете Общества, а также оказать помощь пострадавшему гражданину в его обращении в соответствующие государственные инстанции.

Самое главное оружие Общества — это гласность, потому что Общество живет по Кодексу, моральность которого не может оспорить никто, а преступники даже в России пока еще предпочитают действовать тайно.

Очень важно уберечь Общество от перерождения. Назову несколько наиболее очевидных правил:

• Чем лучше идеи, провозглашенные организацией, тем более привлекательна она как место работы для мерзавца.

• Не следует строиться ровными рядами, ходить в ногу, петь хором, устраивать бурные овации, вставать при выносе знамен.

• Надо помнить, что Общество состоит из русских людей и посему не должно напоминать танк на гусеничном ходу, тупо ползущий к цели. Надо все делать в охотку, и тогда все сделается. К сожалению, отсутствие планирования и плохая организации делают труд русских людей неэффективным, но излишнее увлечение планированием и организацией делают его еще более неэффективным. А вот освобожденный труд в России весьма эффективен.

• Общество создается не для самобичевания, а для радости. Оно возникает не потому, что много проблем и горя, а потому, что мы хотим, чтобы их было меньше.

• Если тебе тяжело принести пять килограмм картошки старушке, принеси два, и в следующий раз пять килограмм не покажутся тяжестью. Главное начать, а старушка будет благодарна даже за одну картофелину.

Предвижу возражения: никакой особой организации создавать не следует — надо просто любить Россию. Русские и так очень любят себя. Они относятся к себе с полным презрением, но при этом все время поздравляют себя за ту силу духа и самоотверженность, которая позволяет им относиться к себе с презрением и не требовать от себя ничего. Это как раз тот тип скромности, который является разбушевавшейся гордыней. Не надо себе никем казаться. Надо просто быть и каждую минуту делать то, что тебе кажется правильным. А вот то, что кажется неправильным, делать не следует. И не надо пытаться обмануть весь свет: мы никому неинтересны. Если российский народ вымрет, исчезнет как Древняя Греция, Си-эн-эн посвятит этому не более получаса, с тремя рекламными паузами.

Те, кто считают что Общества создавать не нужно, относятся к славной традиции российских интеллектуалов, которые всегда ожидали, что придет какой-то крестьянин, который выразит мораль в своей чистейшей форме. И все пойдут за ним, как за Христом. Откуда пришла эта идея и почему она так популярна на Руси? Во-первых, самому ничего делать не надо, а нужно просто подождать. Мораль воспринимается как то, что придет целиком и сразу, а не то, что нужно разрабатывать каждодневным трудом. Кроме того, допускается, что к такой морали окажутся готовы все. Мораль воспринимается идеологически, вместо того чтобы восприниматься вертикально, как нечто, что человек возьмет для изучения и переработки, чтобы превратить это в живую часть себя самого.

Такие интеллектуалы не понимают одного, что “чистый” крестьянин появился среди них неспроста: он убежал с места своего рождения. Такие крестьяне не случайно проявляют себя лишь в городах или за каменными стенами монастыря. Крестьянская жизнь России издавна была построена на зависти, вмешательстве во внутренние дела другого, отрицании свободы личности, пьянстве, рабстве и пустом мечтательстве. Философов там не любят. Появление философа в городе как раз и указывает на неприятие его в деревне. А жить нам предстоит не у философа на кухне, а в России. Поэтому Россию предстоит улучшать своим трудом, а для этого лучше объединиться.

Общество чести должно прийти во власть, поскольку лишь во власти можно воплотить идеал служения всему народу. Сначала это могут быть местные организации: клуб ветеранов, детский кружок. Ведь кандидат в члены Общества должен обладать репутацией не только человека, но и гражданина. Затем — следующий уровень власти.

Политическая цель Общества состоит в том, что в России должны быть приняты поправки и изменения к Конституции, которые установили бы права каждого гражданина и защитили бы его от произвола государства. Юридическая и правоохранительная система должны быть радикально реформированы. Главное, что Кодекс чести должен оказаться перед носом каждого чиновника, и этот чиновник либо вступит в Общество (заработав подобающую репутацию и добровольно оказавшись под контролем Общества и народа), либо публично объявит себя вором.

Общество должно добиваться того, чтобы представители всех профессий объединились в Профессиональные ассоциации, приняли свои Профессиональные кодексы и обеспечивали их выполнение. В Профессиональном кодексе обязательно нужно установить периодическую профессиональную переаттестацию. Такую переаттестацию не сможет пройти не только недостаточно квалифицированный профессионал, но и алкоголик или человек, утративший уважение коллег. Представители определенной профессии должны отвечать за своих членов и заботиться о своей репутации и об оплате своего труда. Затем можно переходить и к следующему шагу: гражданской (юридической) ответственности за ошибки в профессиональной работе.

Профессиональные ассоциации ни в коем случае не означают, что врач, не являющийся членом ассоциации не может практиковать. Это наложило бы ограничение на деятельность и торговлю, что абсолютно недопустимо. Но врач обязан правдиво представляться и не выдавать себя за того, кем он не является. Иначе говоря, нет проблем, когда кто-то продает «Спирт, разбавленный в ванне», если на этикетке есть имя и налоговый номер производителя. Но если этот продукт продается с фальшивой водочной этикеткой, это очень серьезное преступление.

Этот процесс будет напоминать просмотр фильма «Собачье сердце». Вот хирург профессор Преображенский, а вот и дворняга Шарик. «Профессор Преображенский» был истреблен, а дворняга Шарик превратился в советского чиновника Шарикова. Так вот, наша задача — отойти как можно дальше от присущей нам сегодня шариковщины и попытаться имитировать профессора Преображенского в надежде на то, что когда-нибудь мы станем действительно на него похожи. Сначала — снимать за дверью калоши, потом — не ругаться матом и наконец — приобрести профессию хирурга. Хочется надеяться, что получится. Тем более, что нам все более отчетливо видится альтернатива — собачья смерть.

Мы должны честно признаться, что уровень гражданственности в России очень низкий. Если спросить людей на улице, по каким принципам они живут, станет ясно, что большинство завистливы, не законопослушны, не готовы участвовать в строительстве реального демократического общества. Если бы люди активно выражали свои взгляды, участвуя в избирательном процессе, хорошее государство построить было бы невозможно. Такой народ, какой он есть сегодня, пусть уж лучше безмолвствует: здоровье нации выражается лишь в том, что по крайней мере с этим почти все соглашаются.

Поэтому наш путь в демократию лежит только через диктатуру достойных, меритократию, тем более что наш народ сегодня настолько ослаблен и разочарован, что он сам этого хочет, отказываясь принимать активное участие в политической жизни страны. Сегодня всем очевидно, что никакой демократии у нас нет, а есть диктатура криминала. Надо заменить эту диктатуру на диктатуру тех, кто живет по Кодексу, декларирующему и контролирующему честность и гражданственность человека. Заметим, что если диктатура криминала делает все, чтобы отрезать народ от власти, отдалить реальную демократию, то диктатура достойных делает все, чтобы приблизить народ к власти и в конце концов построить реальную демократию. Преступники стремятся сократить число принимающих решение, а меритократия стремится расширить это число, исключая из состава голосующих лишь тех, кто пока не способен принять решение.

Рассмотрим такой пример. В комнате трое мужчин принимают какое-то решение. Двое убивают третьего и этим исключают его из процесса принятия решения. В другой комнате находятся муж, жена и маленький ребенок. Маленький ребенок исключен из процесса принятия решения, поскольку очевидно, что ребенок не готов осмысленно принять участие в обсуждении. Но родители исключили ребенка не навсегда, и в любой момент готовы обсуждать с ним то, что входит в сферу его компетенции, причем они с нетерпением ждут, когда ребенок сможет принимать участие в обсуждении все более сложных проблем.

Реальная демократия — это просто диктатура достойных. Сегодня, когда каждый прохожий считает своих сограждан ворами и злодеями, когда никто не поможет старику, нельзя считать желательным участие всего народа во власти.

Есть два метода организации выборов, исходя из этих принципов: сложный и простой. Сложный метод таков: право голоса имеют только достойные граждане, отобранные по некоторым критериям. Этот метод самый «чистый», но на сегодняшний день он неосуществим, поскольку нет структур гражданского общества, которые могли бы «номинировать» достойных. Сегодня, благодаря голосованию по партийным спискам, любой партийный лидер может провести в Государственную Думу если не своего коня, то свой «Мерседес», питтбуля или пиранью.

Голосование — это заявление своей гражданской позиции, желание взять на себя часть ответственности за судьбу общества. А значит, общество вправе потребовать у желающего голосовать проявить свою гражданскую позицию перед тем, как опустить бюллетень. Итак, простой метод таков: за право голосования нужно заплатить сумму одной минимальной месячной зарплаты, а собранные таким образом деньги государство мгновенно и полностью распределит среди беднейших слоев населения. В результате мы получим ответственных депутатов, а лишившиеся голоса беднейшие слои населения получат как единовременную прибавку к семейному бюджету, так и более профессиональное правительство.

Вертикальной ориентации чужда бесплатная выдача чего-либо, тем более бесплатная выдача прав: гражданин должен получать права, имея обязанности перед обществом. Право дышать воздухом не бесплатно, но должно выдаваться всем, совершившим акт рождения. Право свободно жить не бесплатно, но должно быть обеспечено всем, готовым платить за это право гражданской солидарностью, готовностью жить, не мешая другим. Право голосовать также не бесплатно: человек голосует за ту Палату, до уровня которой он дошел как гражданин. Свободное общество должно быть обществом многих «сословий», но обязательно со свободным доступом для каждого. За членов Президиума Академии наук голосуют не все граждане России, а только академики. Это означает, что любой гражданин может принять участие в этом голосовании: для этого ему просто надо стать академиком. Почему же депутата Государственной Думы могут избирать все носители паспорта?

Любой гражданин страны имеет право на прожиточный минимум. Прожиточный минимум — это комплекс предоставляемых государством благ и услуг, которые создают условия не только для физического выживания, но и для профессионального и духовного роста человека. Считается, что человек должен трудиться, чтобы есть. Но тут важно не запутаться: с точки зрения самого человека, да, заработанный хлеб и вкусней и полезней; но с точки зрения общества обмен хлеба на труд является ошибкой. Вот перед нами человек, и кто бы он ни был, он хочет есть. И тогда общество говорит ему: «Хочешь есть — изволь трудиться». Получается, что общество требует от человека подневольного, нежеланного труда. Но в Информационном Веке канавы роют экскаваторы, а у лесорубов есть бензопила — подневольный труд нам не нужен. Трудится должны творцы, те, кому труд в охотку. Но им мешают завистники. Вот и ответ: в обмен на хлеб, общество должно требовать не труд, а отказ от зависти. Итак, общество должно обменивать прожиточный минимум на возможность «легально» причинить вред, то есть на незапрещенные законом проявления зависти. Конкретно, это может означать лишение тех, кто получает государственные субсидии права голоса. Конечно, «государственные субсидии» не имеют ничего общего с заработанными выплатами: пособием на ребенка, пособием по инвалидности, пенсией.

Как только в России появится гражданское общество, для проведения выборов следует разделить всех жителей на два класса: граждан и выборщиков. Граждане имеют право голоса в вопросах самоуправления, выборщики имеют право голоса в вопросах управления областью и всей страной (исполнительная и законодательная власть регионального и общенационального уровня). Выборщиками следует считать тех, кто по состоянию на день выборов являлся членом Аккредитованной ассоциации граждан, имеющей свой Профессиональный кодекс. Выборщики — и только они — имеют право избирать и быть избранными на высшие государственные посты. Таким образом, за каждого кандидата будет отвечать еще и та Профессиональная ассоциация, членом которой он являлся. Если же такой человек окажется, например, связанным с преступными кругами, вопрос будет поставлен перед всей Ассоциацией, которая может потерять аккредитацию. Интересно, сможет ли тогда, скажем, Ассоциация врачей России выдвинуть в депутаты бандита и будут ли члены Ассоциации врачей «съедать» информацию о том, что приехавший к ним в кортеже из десяти «Мерседесов» депутат владеет всего лишь старым «Жигуленком»? Ведь без аккредитации практиковать медикам будет запрещено. Лучше быть совсем без врачей, чем иметь в качестве врачей тех, кто не может выполнить элементарного гражданского долга перед собственной страной, в данном случае выдвинуть на государственный пост достойного человека.

Выборщик — это не наследственный и даже не пожизненный титул. Это тот, кто сегодня персонально и профессионально состоятелен. Путь в выборщики открыт любому обладателю паспорта России, и все, что от него требуется, —сделать себя и не бояться, представ перед своими коллегами, сказать: «Я не вор, не завистник, мне чужого не надо. И если я обману вас, то пусть буду навечно исключен из рядов вашей Ассоциации».

Сегодня обычный будний день. Списывают и дают взятки профессорам студенты юридического факультета, пьют горькую офицеры, грабят и бьют людей милиционеры, едут на работу политики. Наша страна не может выжить в этих условиях — это уже ясно всем. Но если хотя бы половина таких юристов, офицеров, милиционеров и политиков оказалось бы отсеянной в результате переаттестации, а на их место пришли бы другие, у нашей страны появился бы шанс.

Демократию, где голосует каждый, может себе позволить лишь страна, где не были последовательно истреблены десятки миллионов лучших граждан. После такой «селекции», которую учинили над нами коммунисты, очевидно, что не каждый из выживших автоматически заслужил право голоса и может быть допущен к участию в политической жизни страны. Шариковы и швондеры уже свое отголосовали и свое слово в России сказали. Демократия зародилась в рабовладельческом обществе Греции, то есть мыслилась как право голоса для достойных. У нас же сегодня голосуют даже те, кто не то что для страны — для себя ничего не желают сделать.

Могут возразить, что выборщики — это как бы номенклатура демократического движения. На самом же деле никакого сходства здесь нет: коммунистическая номенклатура давала привилегии, выборщики же налагают на себя дополнительную обязанность — ответственно относиться к самому себе, жить честно и не желать чужого. Наша цель — сделать выборщиком каждого гражданина страны.

Также следовало бы ввести понятие «Офис чести». Офис чести включал бы в себя посты генерального директора и главного бухгалтера предприятий, занимающихся предпринимательской деятельностью. Тогда в спорных вопросах между директорами могла бы принять участие Профессиональная ассоциация, а не бандитские «крыши». Почему Профессиональная ассоциация, а не государство? Потому что в нашем государстве пока еще нет закона, оно аморально, коррумпировано и разбойно по своей сути. Но при этом оно дает нам право объединяться в добровольные ассоциации граждан, причем даже в том случае, когда речь идет об ассоциации людей, публично заявивших о своем намерении жить и работать честно, согласно опубликованному Кодексу чести.

Можно много говорить о том, по каким индустриальным и информационным технологиям Россия сегодня отстает, но самое главное отставание — безусловно, отставание по технологиям социальным, то есть по технологиям, которые используются для построения справедливого и функционального общества.

Почему граждане России, которые сегодня по разным причинам не имеют работы, не приходят в школу чтобы организовать кружок или спортивную секцию? Американцы работают намного более интенсивно, чем среднестатистический россиянин, и тем не менее, любой американский папаша считает для себя делом чести быть тренером дворовой бейсбольной команды, членом Добровольной Охраны квартала, присяжным в суде, а по воскресениям еще и петь в церковном хоре. Наше будущее зависит от того, сможем ли мы превратить жителей России в граждан России (и мира).

• Народ, организованный на основе вертикальных принципов, берет власть в стране в свои руки.

• Структурные реформы государственного аппарата на основе вертикальных принципов. Сокращение числа чиновников. Кодекс чести государственного чиновника. Реформа зарплаты государственного аппарата. Введение аттестаций и чиновничьих рангов.

• Введение профессиональных аттестаций, персональных лицензий и профессиональных ассоциаций. Ассоциация вырабатывает свой устав и свои аттестационные экзамены, выдает и отбирает лицензии. Каждому уровню квалификации соответствуют свои аттестационные требования.

• Реформы в налоговой системе. Снижение налогов, одинаковый налог для всех. Низкий налог для компаний. Отмена налогов в терпящих бедствие регионах на несколько лет. Налоги на покупку дорогостоящих вещей, если эти вещи не исполняют производственной функции.

• Реформы законов. Простые, однозначно интерпретируемые, полностью опубликованные и неизменные вертикально ориентированные законы. Все проявления зависти должны быть запрещены.

• Решение проблемы этнических и религиозных конфликтов на базе открытой экономики.

• Реформы в системе образования. Психологическое образование как основа процесса развития личности. Английский язык и компьютерная грамотность — два языка современного мира. Интернет как информационная база современного мира. Воспитание гражданственности.

• Отказ от принципа «один человек — один голос». Реформа системы проведения выборов.

• Создание самого благоприятного в мире инвестиционного климата.

• Установление частной собственности на землю, свободная купля и продажа земли. Реформа системы ипотеки (приобретения в рассрочку предметов долгосрочного пользования), упрощение процедуры выдачи гражданам займов для открытия собственного бизнеса. Кратковременная программа поддержки сельскохозяйственного производителя, при условии выхода на мировой уровень эффективности.

• Государственная программа здравоохранения, борьба со СПИДом, алкоголизмом, наркоманией, туберкулезом, гепатитом. Осуществление программы здоровья матери и ребенка, поддержка детства и материнства.

• Граждане имеют полную свободу, то есть могут делать все, что им прямо не запрещено законом, а государство имеет возможность делать только то, что законом разрешено, да и то под неусыпным надзором народа.

Есть два способа жить лучше:

• жить лучше, то есть создать что-то для себя,

• или жить лучше, чем сосед, то есть попытаться уничтожить его собственность.

Если в первом случае я покупаю себе новый автомобиль, то во втором все мои помыслы направлены на то, чтобы сжечь машину соседа. Эти два метода экономического мышления настолько разные по своим подходам и последствиям, что создают как бы разные миры. Южная Корея выходит в мировые лидеры по уровню жизни, а в Северной Корее люди тысячами умирают от голода, а ведь это один и тот же народ.

Говоря об управляемости и эффективности экономики, давайте сразу договоримся, какую из двух экономик мы строим: ту, которая базируется на свободе каждого достичь в экономическом поле исполнения своих желаний с помощью созидательного труда, или же ту, что базируется на расстрелах, лагерях, конфискациях, уничтожении ресурсов и романтике "отдачи последней рубашки". Очевидно, что мы хотим строить первый тип экономики, так как второй у нас уже был, и слава Богу что наши родители выжили.

Управляемость и эффективность любого из этих двух типов экономики зависит лишь от того, насколько хорошо удается искоренить все проявления экономики другого типа.

Дети играют в двух песочницах. В одной десять куличиков, в другой пять. Делаем вывод, что производительность труда детей, игравших в первой песочнице, вдвое превосходит производительность труда тех, кто играл во второй. Но так ли это? В первой песочнице Катя сделала четыре куличика, а Лена — шесть, вот и получилось десять. Во второй песочнице, Витя сделал сто куличиков, а Костя разрушил девяносто пять. Осталось пять. В какой песочнице производительность труда больше, если учесть что на разрушение куличика идет столько же сил, сколько на создание? Десять против ста девяноста пяти: во второй песочнице почти в двадцать раз больше.

Этот пример можно и усложнить, чтобы еще больше приблизить его к реальной жизни. Витя мог построить сто шестьдесят куличиков, а построил сто двадцать, так как боялся Кости. Костя разрушил девяносто пять куличиков, но еще двадцать ребята затоптали в драке. В результате Костя разбил Вите нос, так что Витя строил куличики всего лишь половину отведенного времени. Итак, реальная производительность труда Вити в отведенное на игру время составляет триста двадцать куличиков (160х2), а Костя может разрушить и затоптать сто пятнадцать куличиков (95+20). Вместе ребята могли бы построить четыреста тридцать пять куличиков и их производительность труда в сорок три с половиной раза больше, чем у девочек.

Относительно производительности труда в первой и второй песочнице, мы ошиблись в восемьдесят семь раз. Теперь понятно почему в России производительность труда в десять раз ниже американской: там программист, маркетолог и юрист создают компанию, которая через год уже стоит миллион долларов. А здесь чиновник, налоговый инспектор и предприниматель, проводят год в "согласованиях" и бумагомарательстве, прежде чем дать возможность предпринимателю продавать с лотка горячие сосиски. И как только он продаст первую, его закрывает СЭС, пожарники или бандиты. Мы работаем не меньше американцев, только разнонаправленно.

Итак, производительность труда в России можно увеличить двумя способами. Сложный способ — это увеличение производительности созидательного труда. Тут речь идет о культуре производства, новейших станках, маркетинге, мировом разделении труда и так далее. Другой способ — уменьшить производительность разрушительного труда. Речь идет о высоких налогах, наемных убийцах, армии бюрократов. Итак, первая задача — отделить производителей от кровососов, а уж потом пойдет речь о новейших станках.

Государственное управление — это не борьба государства с народом с целью передачи всех возможных ресурсов под государственный контроль, а оптимизация процесса достижения гражданами своих персональных созидательных целей. Гаишник должен стоять на дороге не для того, чтобы собирать мзду, а для того, чтобы водители безопасно доехали до места назначения.

Российская экономика построена не по принципу "тебе лучше — мне лучше", когда сохраняется труд обоих участников плюс "навар" от их кооперации, а по принципу "тебе хуже — мне хуже", когда разрушается труд обоих. Ведь каждый день на работу выходит не только строитель, но и бандит или чиновник. Итак, задача состоит в том, чтобы освободить экономику от всех проявлений зависти и переориентировать ее на кооперацию. Для этого нужно переориентировать законы на "забор" (мое созидание защищено от произвола соседей). Сегодня закон — "потолок" (запрещаю другим создавать — и сам не хочу и боюсь созидания"). Кроме того, закон разрешающий жить, будет поддержан всеми и посему поддается кодировке; если же "закон" пытается запретить жить, то все умоляют о временных исключениях для себя, и закон не ложится на бумагу.

Слабость нашего государства в том, что оно запрещает создавать, а значит, работает против глубинных чаяний народа, который, хоть и любит разрушать, сознает, что без созидания не выживет. Управление — это наиболее полное выполнение действительных (а не вымышленных) желаний управляемого. Сегодня это далеко не очевидно, но все-таки наш народ хочет выжить, сохраниться, достичь материального достатка. Поэтому государству надо быть разрешительным и в том обрести силу народной поддержки и достичь реального роста благосостояния страны.

Очень важен моральный авторитет государства, которое должно сконцентрироваться на охране созидателя под лозунгом "созидание, понимание, разрешение". Здесь одновременно происходят два процесса: народ перестает формулировать претензии и научается созидательно трудиться, а государство переходит от попыток закабалить народ (а значит, и слабости) к служению народу (эффективности и здоровой силе).

Народ должен пройти через следующие этапы развития:

• Самосознание. Человек осознает себя в качестве созидателя, а не разрушителя.

• Самостоятельность. Человек обретает достаточный экономический потенциал и правовую защищенность для того, чтобы иметь возможность каким-то образом играть на экономическом поле.

• Инициатива. Человек перестает быть зависимым и начинает ощущать себя полноправным гражданином страны.

• Добровольчество. Общество дает человеку возможность самореализоваться, и в благодарность человек возлагает на себя ответственность не только за свою судьбу, но и за судьбу всего общества.

• Отдача. Созидатель создает не для себя одного, а для всего общества; кроме того, созидание вызывает такое изобилие, удовлетворение и единение со всем человечеством, что добровольная передача благ обществу становится главным социальным действием творца (точно так же, как огульное уничтожение ресурсов — главное социальное действие завистника, то есть того, кто вроде бы хотел перераспределить ресурсы "по справедливости").

• Самоуправление. Человек становится настолько независимой и самодостаточной ячейкой общества, что чувствует в себе силы взять на себя попечительные функции, освобождая государство от роли воспитателя детского сада.

Партийность. Для успешного выполнения функции самоуправления, необходимо объединение единомышленников. Происходит создание партий. Демократия укореняется и растет из низов, не являясь более милостивым разрешением властей кое-где высказывать свое мнение.

• Народовластие. Происходит полное сращение государства и народа. Государство снимает с себя роль вершителя судеб и становится гарантом исполнения созданных народом законов. Эффективность государства прежде всего зависит от сокращения его размеров, достигнутого без утраты его функций. Сверхэффективность государства прежде всего зависит от передачи государственных функций народу, достигнутых без утраты эффективности.

Многие экономические сценарии обсуждают, что же правительство может сделать с народом, не замечая, что в народе содержится громадный неиспользованный экономический потенциал, забитый и забытый правительством. Реальный экономический потенциал России на порядок выше сегодняшних показателей: у нас не задействован еще главный резерв: созидательный потенциал не боящегося зависти народа.

Интернет является сегодня фундаментом американской экономики, кроме того, с ним связаны все надежды Америки на будущее, и поэтому очевидно, что все информационное содержание вложило в Интернет правительство США и американские службы безопасности. … Ой, что-то не так… Запутался… Давайте попробую еще раз.

Интернет является сегодня фундаментом американской экономики, кроме того, с ним связаны все надежды Америки на будущее, а ведь все информационное содержание вложило в Интернет совсем не правительство США и тем более не американские службы безопасности, а народ, причем народ всего мира. Ну, вот так-то лучше.

Если в индустриальный век управление осуществлялось из одного центра, информационный век есть век самоуправления каждой личности. Только таким образом можно достичь сегодня эффективности управления системой. Скажи мне, какой процент твоих работников наделен полномочиями и отвечает за свой участок работы и это будет процент эффективности твоей организации. В Америке сотни тысяч людей носят титул «Президент». Если в России все будет решать всего один Президент, России не отпущено и десяти лет существования. Информация должна растекаться, а не стекаться в одну точку; информация, модифицирующая систему, должна создаваться на местах и мгновенно, а не в Центре и с опозданием. Информационные пути должны быть максимально свободны, а выражаемые мнения — максимально различны. Если маршировать на мосту, мост рухнет от вибрации, если приводить мнения к общему знаменателю, наступит информационная авария. В индустриальном веке голосовали единогласно; в информационном веке повторение мысли больше одного раза называется информационным мусором.

Итак, есть два совершенно разных "мира": один создан на принципах индивидуального развития и созидания, а другой — на принципах коллективизма и зависти. Кроме того, при анализе российской экономики следует различать симптомы (например, слабый рубль), и фундаментальные причины (экономика, основанная не на деньгах, а на "завистливых" отношениях).

Деньги — это форма доверия, ведь я за свой труд получаю бумажку, но верю, что эту бумажку смогу обменять на нужный мне продукт или сервис. Деньги — это также единица доброты: бабушка на базаре кладет в мою сумку пучок морковки, а я протягиваю ей бумажку, и мы расстаемся довольные друг другом. Но в России имеет хождение не только доверие и доброта (в форме рубля), но и близость к власти. В США министр получает сто тысяч долларов в год, а в России три тысячи, но ездят они в одинаковых машинах и живут в одинаковых домах. Это происходит потому, что в России распространены дополнительные источники дохода, зависящие не от доверия и доброты (то есть того, что призваны персонифицировать деньги), а от другого типа межличностных отношений. Экономисты пытаются укрепить рубль, считая, что те рецепты, которые хороши для доллара, годятся и для рубля. Но если меры по укреплению доверия укрепляют доллар, они не могут укрепить рубль, так как основным источником получения рубля является отнюдь не доверие.

Чтобы хоть как-то прикрыть это несоответствие, используется термин "коррупция", хотя мы имеем здесь дело не с взяточничеством, а с симптомом фундаментально порочной организации всей социальной системы.

Проведение экономических мер, направленных на лечение симптомов болезни, обречено на неудачу. При воспалении, следует лечить воспаление, а не сбивать высокую температуру, являющуюся лишь проявлением борьбы организма с этим воспалением. Наряду с экономическими реформами, опережающими темпами должен происходить психологический переворот в сознании.

Вот хороший пример. Доказано, что развитие благосостояния страны впрямую зависит от индекса экономической свободы. Вот здорово! Значит, надо повышать индекс экономической свободы и ожидать повышение благосостояния страны. Все правильно. Но в реальных условиях такая политика потерпит крах. В теории пропущена всего одно рассуждение: "За исключением стихийных бедствий, не бывает так, чтобы в одной стране жили хорошо, а в другой плохо: просто людям в одних странах хорошо, что живут там хорошо, а людям в других странах хорошо, что живут там плохо. Мой подъезд весь замусорен и исписан нецензурными выражениями. Кто сделал его таким?" Итак, есть индекс и получше, чем индекс экономической свободы (ИЭС): это индекс психологической и социальной готовности к повышению индекса экономической свободы (ИПСГ-ПИЭС). Вот когда опережающими темпами по сравнению с повышением первого индекса проводятся меры по повышению второго индекса, тогда, и только тогда, реформирование достигает прочного успеха.

В России было проведено некое экономическое освобождение. Ожидался подъем экономики. Но общество нашло силы и средства для защиты тех фундаментальных устоев, от которых оно психологически зависимо, и вместо экономического роста мы стали свидетелями продолжающегося экономического краха. Покрасили мой подъезд краской, на которой нельзя рисовать, — теперь кто-то обмазал жвачкой все перила.

Адам Смит писал о невидимой руке свободного созидателя, которая, по справедливой цене, готова предоставить все: здесь же чья-то невидимая рука изгадила мне весь подъезд. Можно, добиваясь благосклонности девушки, подарить ей букет цветов, а можно сжечь ее дом, чтобы она, голодная и дрожащая от ужаса, отдалась тебе за кусок хлеба. Без глубокого изучения этого параграфа говорить о российской экономике и государстве нет смысла.

Итак, нужно устранять не симптомы экономического отставания, то есть следствия, а причины российских проблем. Для этого следует обратиться к фундаментальным свойствам российской цивилизации. Вот эти причины:

Зависть. Справедливо не создавать, а забирать чужое. На стороне грабителя стоит и закон. В стране меньше рабочих, чем налоговых инспекторов. Результатом является недостаток товаров и уничтожение ресурсов.

Виртуальность. В завистливом мире мы голодаем и грустно глядим на изобилие мира, созданного свободным созиданием. Этот мир близок, но отделен стеклом. Мы поем песню "Русское поле", но поля такого в природе нет, потому что ни один русский человек землей не владеет. Земля имеет лишь псевдопользователя и лжевладельца в лице организации, но от рук собственника-созидателя земля отделена незримым стеклом. Тратятся громадные ресурсы чтобы, как фокусник, поднимать ложку, не коснувшись ее. В России очень опасны все символы виртуального "владения", потому что население не представляет себе, что такое владение реальное. Если раньше население потеряло свои деньги в МММ, сегодня оно активно скупает акции фондового рынка, не осознавая, что права акционеров до сих пор не защищены законом. Если притворной является собственность, то притворными является и мораль, и законы, и государство. Виртуальность состоит и в замене реальности бумажками: лечить больных должны врачи, то есть люди, прошедшие профессиональную медицинскую переаттестацию и несущие профессиональную и страховую ответственность за свои действия, а не те, кто каким-то образом устроился на работу в поликлинике. И наконец, одним из главных симптомов виртуальности является совершенно неопределенное будущее, хотя, казалось бы, почему: мы все живы и находимся в своей стране.

Отсутствие гражданственности. Гражданином является человек, рост и развитие которого защищены законами, а так как в России таких людей сегодня нет по определению, нет здесь и граждан. Люди не укоренены и живут на птичьих правах в своей собственной стране. Отсюда и их отношение к месту собственного проживания. Получается, что государству надо делать все, в том числе и оберегать от вандализма нашу же лестничную клетку. Поэтому государство ничего не успевает сделать и озлобляется, как домохозяйка, которая не успела прибрать и приготовиться к приходу гостей. Народ, не желающий взять свою долю ответственности, злит государство, а конфронтация между государством и народом, конфронтация вместо сотрудничества, окончательно отравляют атмосферу.

Безграничность. Возьмем поле, разделенное на участки, принадлежащие нескольким дачникам. Что здесь важно? Конечно, земля: ведь именно на ней растет морковка. Но, кроме земли, громадную роль играет межа. Если земля — это урожай, то межа — использование урожая. Межа учит нас быть самими собой, но при этом жить в мире с другими. Она представляет собой закон, а значит, и мораль. Межа определяет для человека меру его персональной ответственности, а значит, и то, каков с него будет спрос. Она ясно показывает истинную меру каждого человека (ведь чужую морковку теперь не возьмешь). Беспредел, то есть беззаконие и безответственность, да и простая организационная неразбериха есть прямое следствие отсутствия проведенных на земле священных, неприкосновенных линий между моим и чужим. Без этих линий, попытка (впервые) внедрить в России настоящий закон окончится провалом. Сегодня нет межи между мной и законом: закон то запрещает мне, а то вдруг разрешает. Государству-слуге разрешать не по статусу: оно может лишь помешать мне ступить на поле другого землевладельца. Запрещается запрещать, потому что гражданин свободен, но еще больше запрещается разрешать, потому что государство должно знать свое подчиненное народу место: стой на меже и гляди, чтоб не переступали. А где межа между законом и чиновником? Чиновник берет взятки за выполнение своих прямых обязанностей, берет и за нарушение. Поле чиновника должно быть тоже определено межой, как поле строгого и полного выполнения закона (только не того который есть сегодня — Боже упаси! — а правильного закона) и с этого поля он должен достойно питаться. Ну, а место правильного закона — на самой меже, и залезать на поле свободного гражданина закон не имеет права.

"Внеденьговость". Деньги — это то, что мы передаем незнакомым людям в обмен на необходимый нам продукт или услугу. Поэтому деньги — это единица добра, а значит, и морали (иногда еще и везения) в обществе. Чем меньше в обществе денег, тем злее, примитивнее и аморальнее оно. Это именно так просто, и не следует обольщаться, что это не так. Сами по себе, деньги не делают общество моральным, но мораль делает общество богатым. В правде, доверии, кооперации, честном созидательном труде (то есть, одним словом, в деньгах) — сила. Вот общество и становится богатым, и свое богатство может преумножить и сберечь. Если же экономика базируется на отношениях с властью, то есть на кумовстве и развале честной конкуренции, то общество терпит значительные убытки. Единицей обмена в стране должны стать деньги, то есть рубли, а не единицы приближенности к власти, миллиберезы. Если деньги — единица добра и морали, то воровство —тягчайшее преступление; но с другой стороны, справедливым наказанием за любое преступление может стать денежный штраф. Сегодня в России воры и грабители продолжают считаться "социально близкими", потому что у нас грабежом занимается государство, отнимающее деньги по праву сильного. Но вор — это в прямом смысле кровосос, и разрушать бизнес работодателя —все равно, что осквернять церковь. Очень опасной формой отказа от денежной экономики являются внутренние цены. Почему цена на газ в России в семь раз ниже мировой? Владелец должен иметь право продать свой товар тому, кто платит больше: иначе налицо другая неэффективность, виртуальное, притворное "владение". Цена сырья есть составляющая цены конечного продукта, единственный способ определить, сколько произведенный продукт реально стоит, а значит, и определить, является ли бурная деятельность по его производству прибавлением или же уничтожением ресурсов страны. А пенсионерам следует раздать энергетические купоны.

Разделение. Можно жить на основе созидания, а можно — на основе зависти. Этот конфликт раздирает Россию на части и почему-то стал главным делом нашей жизни, причем временные "победители" необычайно жестко мстят "проигравшим": то те, то другие оказываются на нарах и Сергей Мавроди попадает на койку Варлама Шаламова. Принцип межи говорит, что этого делать не надо. Россию надо просто географически разделить на Русь и Сталенину, выслать в Сталенину воров, лишенных российского гражданства по суду, и установить строгий визовой режим и настоящую границу. Причем это не наказание (Сталенину можно и субсидировать и кормить): просто людям надо дать возможность свободно жить согласно избранным ими принципам. Сегодня смешно запрещать будущим гражданам Сталенины жить по воровским понятиям: наши официальные законы мало чем от этих понятий отличаются, но после разделения различие в образе жизни двух братских стран будет разительным. Главное, чтобы хоть на какой-то части территории страны наступил бы конец уничтожению и омертвлению ресурсов (как в случае с землей), чтобы на работу выходили только созидатели, а не разрушители.

Психологическая зависимость от плохого. Жизнь страны, основанной на принципе "я тебе делаю хуже и ты мне делаешь хуже — вот как нам обоим от этого хорошо" можно улучшить только переведя ее на принцип "тебе лучше, мне лучше - мы оба выигрываем от уважения к созидательным правам каждого из нас".

Недоступность успеха. Важно захотеть добиться успеха, это уже очень хорошо. Но, почувствовав такое желание, надо еще и иметь физические и организационные возможности этого успеха добиться. Российское государство совершенно недостаточно занимается оптимизацией созидательного потенциала населения. Следует создать Министерство эффективного функционирования населения, в сферу деятельности которого входили бы профессиональная переподготовка, лечение, перемещение, устройство. Министерство могло бы действовать на основе системы персональных контрактов "Шанс", когда человеку помогают создать персональную программу достижения успеха и у него появляется персональный социальный работник, вырабатывающий и осуществляющий вместе с клиентом его программу. Хотя ни в коем случае не следует создавать рабочие места в ущерб экономической эффективности, Министерство могло бы находить решения, например направляя избыточную рабочую силу на строительство частных дорог. Рабочие могли бы работать на строительстве дороги "за хлеб и кров", если за каждый день работы они бы получали акции "АО Дорога". На тех же принципах можно организовать и строительство домов.

Ожидание чуда. Когда человек отделен от собственности и окружен завистниками, он ничего не может создать. Поэтому ожидание чуда (надежда обойтись без четких причинно-следственных связей) играет такую большую роль в российской жизни. Например, экономисты говорят «рост российской экономики необходим — значит он должен быть. И как будет хорошо, когда он вдруг случится!». Но как ни весело было бы слону летать — он все равно не летает. И наверняка на это есть какие-то объективные причины. «Да ладно тебе, вон воробышек такой маленький да глупый и летает, а слон такой большой и умный — ему ли не летать?» — отвечают экономисты. Без глубокой структурной деслонизации экономика России не полетит, а ген бескрылости России известен — это зависть, во всех ее многочисленных проявлениях.

Зависимость закона от (изменяющегося) статуса субъекта закона. Субъекты закона должны быть равны перед законом, а закон должен быть написан самими его будущими субъектами и для их же общего блага, а не Золотой Ордой с целью закабаления и сбора дани.

Еще раз повторим главное: все вышеперечисленные причины имеют одну первопричину: "завистливый" тип организации экономики и общества в целом.

Наш народ любит уничтожать чужое, но сознает, что это не выход. Создавать наш народ не любит, но мечтает, чтобы его заставили. Диктатура успеха тоже сначала будет принята народом в штыки, но в то же время и с пониманием. Никто не хочет утром принимать холодный душ, но, раз пересилив себя, человек чувствует свою возросшую эффективность и со временем уже не мыслит себя без этой процедуры. Да и как диктатура успеха может быть хуже чем диктатура ворья?

Итак, насилие необходимо, но о каком насилии идет речь?

• государство против созидательной составляющей народа — ни в коем случае;

• государство против проявлений зависти народа — настолько, насколько потребуется чтобы укоренить следующий процесс;

• народ против проявлений зависти в себе и за укрепление созидательной составляющей в себе. Кстати, этот процесс называется духовным ростом.

Если зависть существует, значит, бороться с ней надо силой, но силу надо применять не против народа, а за народ, т.е. с целью внедрения, пусть и силового, альтернативы зависти — возможности иметь честный доход.

Бороться с теми, кто ворует с чужого огорода морковку надо, но само по себе это ни к чему не приведет если существуют преграды к тому, чтобы человек мог выращивать необходимую ему морковку сам.

Необходим диктат, но не такой, что объект угнетен и подавлен, а такой, при котором объект понимает, что жесткое давление на него оказывается для его же блага. Именно такое поведение власти русские всегда считали идеальным: ведь у них никогда не хватало сил и дисциплины для того, чтобы самоорганизоваться: территория большая, а законов нет.

Речь идет о диктатуре созидания, но таких диктатур может быть две: плохая и хорошая. Плохая — это когда бесправный раб "созидает" для государства. Государству нужны символы, и поэтому создаются лишь памятники вождю (статуи, лагеря, победы в бессмысленных войнах). Хорошая — это когда государство ставит себя в положение охранника прав созидателя, а также гарантирует, что созидательно работать на себя могут все.

Если наш народ завистник, а зависть губит страну, то нам нужна диктатура, то есть власть тех, кто не подвержен зависти над всеми остальными. Не подвержен зависти тот, кто владеет собственностью и чья деятельность направлена на благо всего общества, то есть так или иначе он делится с обществом плодами своего труда. А это означает, что за право избирать своих представителей в органы власти гражданин должен платить деньги, а деньги эти должны идти неимущим, не имеющим возможности голосовать. Итак, право голосовать должны давать либо удостоверение о государственной награде либо паспорт и платежка с перечислением определенной суммы в пенсионный фонд. Представительные органы власти, избранные имущими, будут совсем не похожи на те, которые выбирают все граждане. Демократия зародилась как метод коллегиального принятия решений ответственными и независимыми землевладельцами, и пока у нас собственником не станет каждый, демократия должна такой и быть.

• Мировые цены на все товары.

• Обеспечение свободной конкуренции.

• Отмена бюрократических разрешений. Роль государства состоит не в том чтобы милостиво разрешать нам жить, а в том, чтобы разрешать столкновения между свободными гражданами, а также делать то, что частные граждане делать не хотят или не могут.

• Обязательное страхование коммерческой деятельности.

• Уголовная ответственность за недобросовестную коммерческую и профессиональную деятельность.

• Пожизненное поражение в правах (лишение права голоса) за определенные преступления.

• Плата за участие в голосовании федерального уровня — десять минимальных зарплат, местного уровня — одна минимальная зарплата.

• Кодексы чести и профессиональные аттестации.

• Максимальный налог с компаний - 20% от чистой прибыли.

• Максимальный налог с гражданина - 20% от всех доходов.

• Бюджет государства — 20% от ВВП прошлого года.

• Зарплаты чиновников — рыночные.

• Свод законов государства — 500 страниц.

• Жесткая квота приема законодательных актов в год — много законов означает беззаконие.

• Уголовный кодекс — 50 статей. Это необходимо чтобы сделать уголовное законодательство абсолютно вертикальным, непротиворечивым и очевидным для всех.

• Если государство не обеспечило гражданину свободы организовать созидательную деятельность, гражданин вправе подать на государство иск, и одновременно с этим начать эту деятельность.

• На начальном этапе реформ, чем больше безработных, тем богаче все мы живем: деятельность по уничтожению ресурсов (например, по выпуску субсидируемых неконкурентоспособных товаров) запрещена. Если зависти хода нет, то пособие по безработице может быть больше, чем зарплата, а кроме того еще и курсы повышения квалификации.

• Отмена всего бесплатного: образования, здравоохранения, транспорта и связи. Целевые ваучеры для малоимущих и среднего класса.

• Установление повсеместных рыночных цен, государственное обеспечение свободного ценообразования.

Экономика России является результатом следующих разрушительных конфликтов:

• Зависть и страх перед собственным развитием против созидания.

• Правительство против народа.

• Народ против народа.

• Закон против правды, справедливости, законности и гуманизма.

• Виртуальность (условности всякого рода) против реальности.

Векторы российской жизни разнонаправлены и уничтожают один другого. Титанических усилий стоит, чтобы просто топтаться на месте, используя для этого на порядок больше ресурсов, чем необходимо. По числу работающих для производства одного доллара реального товара мы уже впереди планеты всей. Когда птичка зависает над тушей буйвола, разрываемого гиенами, ей от полутонны мяса достается один грамм. Вот это и есть наша экономика: те, кто не в охране, те в налоговой инспекции. Все больше силовых структур, все меньше кормовых культур.

Спросите у русского человека, что такое власть, и он скажет, что власть "может запретить", "делает все, что хочет" и что "от нее все зависит". Надо чтобы власть являлась арбитром между созидателями, организовывая их так, чтобы устранять конфликты и препоны к созиданию. Если власть пытается запретить или подчинить себе созидательный труд, такая власть чрезвычайно слаба и вынуждена прибегать к аргументам слабака: подкупу, обману, расстрелам и тюрьмам. Но такую власть ждет неизбежный коллапс, а о ее эффективности, особенно в информационный век, не может быть и речи.

Путин сказал «У нас везде Чечня». Путин также сказал «В России власть всегда отвечает за все». Дело в том, что эти заявления — идентичны. Гражданин, а не власть, должен действовать и отвечать, и «Чечни» нигде не будет.

Бегут на стадионе трое. Пришли они к финишу: первым — Иванов, вторым — Петров, а третьим — Сидоров. Кто победил? Для западного человека ответ: победил Иванов, Петрову надо стараться, а проиграл Сидоров. В России — не так. Победил Сидоров: шел не спеша, не запыхался, а у финиша оказался. А то и Петров победил: пришел как раз между братками, без суеты и выпендривания. Ну и Иванов, конечно, победил: бегает резво, тренированный, первый взялся за пивко. Ну а главный победитель все-таки я: не бежал никуда, сидел себе на трибуне, пиво не расплескивал и воблой не давился. На Западе один победитель, а в России — все. Ну а проигравших сколько? На Западе Сидоров плачет от горя. А России проигравших четверо: выскочка Иванов, слабак Сидоров, Петров — лопоухий придурок, и я — слишком умный выискался. На Западе жить — так или сяк, а в России — так, как ты это интерпретируешь. На Западе ты беден или богат, успешен или нет, счастлив или нет, а в России, в прямом и, главное, в переносном смысле «наливаем, чокаемся, выпиваем». Поэтому Россия была, есть, и будет нормальной страной. Разливай.

Что это значит? Это значит, что Россия базируется на непредсказуемости, аморфности, отсутствии правил и ограничений. В России что целесообразно, то и правильно. Россия быстро найдет решение, она находчива, но эта находчивость по определению, не базируется на предыдущем опыте. Русский солдат подметает сор в фуражку и рукояткой пистолета забивает гвоздь, но ни совка, ни молотка в казарме нету. Тут опять вспоминается русская деревянная изба: пожар — и выбегаешь в одной рубашке, разве что с топором, которым потом можно и Кижи построить.

Это все хорошо, но вот как рыночное общество построить, если никогда не определять победителя? То есть победитель-то всегда есть: вон ему уже и морду бьют, чтобы не задавался, отбирают что заработал…

Вернемся к иллюстрации вертикального и горизонтального закона.

Если ориентация закона горизонтальна, закон отделяет людей как от земли, так и от Бога. Земля — средство производства, символ возможности созидать. Отделение народа от земли горизонтальной чертой закона означает бедность, невозможность пустить корни, отсутствие чувства дома, бесследное исчезновение целых поколений с лица земли. Быстра русская тройка, потому что несется она не по земле, а над землей, без следов копыт, силы трения и малейшего следа. Эвакуация Москвы в 1812 году и перенос всей промышленности на восток в 1941- 42 гг. хорошо иллюстрируют это: нас легко можно сдуть с земли.

Нахождение Правительства над верхней горизонтальной чертой закона символизирует беспредел. Верхняя горизонтальная черта закона отделяет человека и от Бога, то есть от созидания, добра и красоты. В то же время человек обожествляет Правительство, ждет от него чудес и разрешает ему все. Между народом и властью нет не только взаимодействия, но даже и диалога, а значит власть обречена на слабость и жестокость, а народ — на нищету и бесправие. Народ отделен от Бога, и он становится хуже: он грешен, зол и понимает сам, что уважения и роли в управлении государством он не достоин. Правительство же, вместо того, чтобы изменить законы отделяющие народ от созидания, цинично использует катастрофическое состояние народа чтобы еще меньше принимать его в расчет. Если в Америке количество людей реально принимающих решения о судьбе их страны, стремиться к количеству проживающих в Америке граждан, то в России количество людей, принимающих все решения не превышает двух сотен и стремиться к одному. Отсутствие законодательного отделения индивидуума от общества означает полное отсутствие защиты человека, постоянную борьбу с завистью.

Если закон ориентирован вертикально, то он отделяет человека от насилия со стороны общества забором индивидуальных прав. Человек прочно стоит на земле, а над собой и в себе он чувствует присутствие Бога. В государстве есть власть, но между человеком и властью нет никакого барьера: на самом деле, гражданин чувствует, что он и есть власть. Правительство находится строго в рамках закона. Опуская взгляд вниз, человек видит землю, возможность создавать, традиции и историю своего народа. Поднимания взгляд вверх, человек испытывает потребность к созиданию, чувствует красоту мира и свое единство с ним.

Вот таблица всех углов:

1. Угол «живое, прошлое». Этот угол называется «библиотека».

2. Угол «личность, живое». Этот угол называется «человек имеет права и возможности».

3. Угол «живое, будущее». Этот угол называется «созидание».

4. Угол «другие, прошлое». Этот угол называется «делай так же, как другие».

5. Угол «другие, неживое». Этот угол называется «распредели между всеми».

6. Угол «неживое, прошлое». Этот угол называется «все погибли».

7. Угол «другие, живое». Этот угол называется «люди говорят».

8. Угол «другие, будущее». Этот угол называется «закон».

9. Угол «личность, прошлое». Этот угол называется «память».

10. Угол «личность, будущее». Этот угол называется «завтра».

11. Угол «личность, неживое». Этот угол называется «прекращение жизни».

12. Угол «неживое, будущее». Этот угол называется «инструменты и навыки».

Теперь разберемся с названиями остальных шести октантов.

Угол «другие, будущее». Этот угол называется «закон».

Угол «другие, живое». Этот угол называется «люди говорят».

Угол «живое, будущее». Этот угол называется «созидание».

Угол «другие, живое». Этот угол называется «люди говорят».

Угол «другие, прошлое». Этот угол называется «делай так же, как другие».

Угол «живое, прошлое». Этот угол называется «библиотека».

Угол «другие, будущее». Этот угол называется «закон».

Угол «другие, неживое». Этот угол называется «распредели между всеми».

Угол «неживое, будущее». Этот угол называется «инструменты и навыки».

Угол «личность, живое». Этот угол называется «человек имеет права и возможности».

Угол «личность, прошлое». Этот угол называется «память».

Угол «живое, прошлое». Этот угол называется «библиотека».

Угол «личность, будущее». Этот угол называется «завтра».

Угол «неживое, будущее». Этот угол называется «инструменты и навыки».

Угол «личность, неживое». Этот угол называется «прекращение жизни».

Угол «личность, неживое». Этот угол называется «прекращение жизни».

Угол «неживое, прошлое». Этот угол называется «все погибли».

Угол «личность, прошлое». Этот угол называется «память».

Матвей Малый (Matthew Maly) родился в 1958 году в Москве и эмигрировал в США в 1979 году, где учился в Колумбийском и Йельском университетах. Социолог. С 92-го года живет в России. Работал в Рабочем Центре Экономических Реформ, работал в западных инвестиционных фондах. В 1995 году написал на английском языке книгу под названием «Как понять Россию?». Связаться с Матвеем можно по электронной почте m_maly@hotmail.com

Книге посвящен сайт http://matthew-maly.ru