Исторически все армии создавались для разбоя, правда, в пос...

Исторически все армии создавались для разбоя, правда, в последние столетия это как-то не афишируется, поскольку в мире были силы этому противостоять. Но вот не стало СССР, и вы посмотрите на США — это же бандиты несравненной наглости, но с видом гимназистки.

Раньше, в старые времена, разбоя не стеснялись, не стеснялись его и наши предки, это уже потом, после татаро-монголов, стало «не до жиру, быть бы живу», а до них и русские были как все. С историком Бушковым не во всем согласишься, но его напор не может не вызвать одобрения, поэтому в качестве примера я дам его рассуждения на эту тему.

«Сейчас, когда вновь поднялся страшный шум вокруг «проблемы реституции перемещенных культурных ценностей» (означающей, что Россия должна передать Германии свои законные трофеи в обмен на ядреный шиш с германской стороны), поневоле вспоминается анекдотическая, но невымышленная история, связанная с „церковными вратами". В Новгороде, в соборе святой Софии, до сих пор радуют глаз старинные литые двери, изготовленные в Западной Европе, в веке, кажется, десятом. История их весьма примечательна — на фоне воплей о реституции…

Однажды древние новгородцы собрались в Швецию по совершенно житейским делам — нужно было немного пограбить шведскую столицу Сигтуну. Такие уж тогда были обычаи: когда обитатели какой-нибудь страны замечали, что немного поиздержались, они со спокойной совестью отправлялись грабить ближних или дальних соседей. Сами ограбленные, подсчитав синяки и убытки, долго не горевали, в свою очередь начиная поглядывать по сторонам в поисках слабого соседа, к которому стоило бы наведаться в гости. Словом, такое поведение считалось вполне светским, я бы сказал, комильфотным. Стало уже хрестоматийным упоминание о некоем французском бароне, который построил замок близ Парижа и нахально грабил королевские обозы. Бывали случаи и похлеще: скажем, в августе 1248 г. два немецких рыцаря, Пильгерин и Вейнольт, заявились в гости к своему знакомому, рыцарю и поэту Ульриху фон Лихтенштейну, однако вместо дружеского застолья разграбили драгоценности хозяйки дома, а самого Ульриха уволокли с собой и больше года держали в подвале, пока не получили выкуп…

Вернемся к новгородцам. Итак, они прихватили побольше пустых мешков, сели на крутобокие ладьи и поплыли в Швецию. Но где-то на полпути встретились с ладьями эстов (предков древних эстонцев), каковые не без самодовольства сообщили, что новгородцы старались зря и могут поворачивать оглобли — ибо они, эсты, как раз и плывут из Сигтуны, где грабить уже совершенно нечего, и вообще Сигтуна, откровенно говоря, давно уже догорает…

Новгородцы, как любой на их месте, прежестоко оскорбились — готовились, предвкушали, ладьи конопатили, топоры точили, мешки запасали! — и, недолго думая, предложили эстам поделиться награбленным.

Теперь уже оскорбились эсты, усмотрев в столь наглом требовании извечную тягу русских к халяве. И заявили нечто вроде: в конце-то концов, все добро они честно награбили, трудясь в поте лица. Разграбить и сжечь шведскую столицу — это вам не на гуслях тренькать у себя в Новгороде, былины про Садко распевая! Если хотите разбогатеть — плывите дальше и сами кого-нибудь ограбьте, как приличным людям и полагается! Мигранты, мать вашу…

«Ах так, чудь белоглазая?! — взревели новгородцы некормлеными ведмедями. — Ну, тогда все отымем!»

Неизвестно, насколько этот диалог соответствовал истине, зато достоверно известно другое: последовало морское сражение, в результате которого эстов чувствительно потрепали и отобрали у них кучу добра, в том числе и вышеупомянутые врата, которые торжественно установили в Новгороде (в конце-то концов, утешали свою совесть, должно быть, новгородцы, эсты все равно язычники, и церковные двери им ни к чему).

По логике отечественных либералов данные двери, надо полагать, следует вернуть Швеции. Реституировать, извините за выражение. Однако есть небольшая загвоздка. Врата эти шведы самым беззастенчивым образом сперли в германских землях, когда подожгли и ограбили то ли Аахен, то ли Бремен. Так кому же прикажете возвращать произведение искусства — Германии, Швеции или Эстонии? Пожалуй, гораздо проще будет оставить все как есть. Занеся «реституцию» в разряд неприличных слов. А нынешние немцы, требующие вернуть им «награбленное», право же, чрезвычайно напоминают итальянцев, которые в свое время зело сокрушались и ругали наполеоновских грабителей, безжалостно уволокших во Францию четверку бронзовых коней, столетиями украшавших венецианскую площадь святого Марка. При этом итальянцы как-то упускали немаловажную деталь: кони эти некогда украшали Константинополь, откуда их и сперли итальянские рыцари, принимавшие участие в разграблении города в 1206 г…»

На Западе иметь целью войны разбой, ничего не мешало, более того, из-за любви Запада к «правовым государствам» военный разбой был быстро узаконен и действовал, надо думать, чуть ли не до 20-го века. Вот, скажем, как это дело обстояло в Великобритании.

«Здесь, по-видимому, следует сказать, что в английском флоте захват в сражении «призов», то есть вражеских судов и товаров, всячески поощрялся. В Адмиралтействе существовал специальный отдел, ведавший призами. Особенно радовал Адмиралтейство захват вражеских судов. Он составлял важный и наиболее дешевый источник пополнения британского флота. Ведь на постройку нового корабля требовались долгие годы и очень большие деньги. А ремонт захваченного в бою судна противника мог быть осуществлен за несколько месяцев при куда меньших материальных затратах. Кроме того, нередко англичанам удавалось захватить неприятельские корабли, перевозившие золото из колоний в метрополию. За такими кораблями охотились и очень упорно. Когда приз доставлялся в Портсмут или другой английский порт, туда прибывал уполномоченный Адмиралтейства для установления его стоимости. В Лондоне тщательно изучали относящиеся к делу материалы и устанавливали призовую сумму. Большая часть призовых денег распределялась среди экипажа судна, захватившего приз, — от рядового матроса до капитана, но, разумеется, не поровну, а в соответствии с их положением.

Призовыми деньгами привлекали матросов при вербовке во флот. В городах вывешивались плакаты такого, например, содержания: «Требуются три 1-й статьи или неморяки для службы на корабле его величества «Лайвели». Те, кто поступит на эту службу, будут направлены на захват богатых испанских галеонов и впоследствии возвратятся окруженные почетом и нагруженные деньгами; они проведут остаток своих дней в мире и богатстве». И действительно, матрос, которому повезет, мог в течение часа заработать призовыми деньгами больше, чем за всю жизнь, трудясь на берегу. Везло, разумеется, лишь немногим. И тем не менее соблазн был очень велик.

Самым богатым призом, захваченным англичанами в XVIII столетии, оказался груженный золотом испанский корабль «Гермионо». Он шел из Лимы (Перу) в Кадис и был взят в 1762 году. Приз оценивался более чем в полмиллиона фунтов стерлингов. Из этой суммы английский адмирал получил примерно 6500 фунтов стерлингов, офицеры, естественно, меньше — соответственно рангу, матросы — еще меньше. И все же на долю каждого матроса и морского пехотинца пришлось по 485 фунтов стерлингов. По тем временам это были очень большие деньги: как уже говорилось, матрос 1-й статьи получал тогда 25 шиллингов в месяц. Такие случаи сильно действовали на воображение моряков, они самоотверженно гонялись за призами и, не задумываясь об опасности, лезли на абордаж. Не составляло секрета, что многие адмиралы и капитаны, особенно если они находились в районе военных операций, приобретали значительные состояния из призовых денег. Что касается Нельсона, то его отец и члены семьи в Барнэм-Торпе вздохнули свободнее, когда он стал посылать им призовые деньги, добытые в Вест-Индии».

Для справки: фунт стерлингов — это английский фунт серебра, т. е. 0,454 кг, шиллинг — 1/20 фунта.

Русские цари и императоры тоже не были дураками и прекрасно понимали, что добыча хорошо стимулирует если не храбрость, то солдат, но все цари, как правило, были истинно, а порою и истово (Иван Грозный, к примеру) верующие люди, и им, во-первых, не хотелось брать грех на душу и превращать русскую армию в разбойников, во-вторых, подавляющее количество войн велось за безопасность своих границ — безопасность живущих у границ подданных России. Буйных соседей следовало наказывать за набеги на Россию и этим отвращать от набегов, а британские алчность и жестокость могли бы только озлобить соседей и вызвать у них чувство мести. Потом, так или иначе, но многих соседей приходилось просто включать в число подданных империи, чтобы защититься от них, и в связи с этим также не имело смысла чрезмерно их обижать. Как бы то ни было, но вы вряд ли вспомните в русской истории кого-либо, кто бы разбогател от военной добычи, хотя, как вы знаете, у России достаточно было и вполне удачных войн.

Уже Петр I в «Артикуле воинском» начинает главу XIV «О взятии городов, крепостей, добычей и пленных» ограничением объектов грабежа даже после штурма.

«Арт. 104. Когда город или крепость штурмом взяты будут, тогда никто да не дерзает, хотя вышняго или нижняго чина, церкви, школы или иные духовные домы, шпитали без позволения и указу грабить или разбивать, разве что гарнизоны или граждане в оном сдачею медлить и великий вред чинить будут. Кто против сего преступит, оный накажется яко разбойник, а именно: лишен будет живота.

Арт. 105. Такожде имеет женский пол, младенцы, священники и старые люди пощажены быть, и отнюдь не убиты, ниже обижены (разве что инако от фельдмаршала приказано будет) под смертною казнию.

Толк. Ибо оные или невозможности своей или чина своего ради никакова ружья не имеют при себе, и тако сие чести получить не можно, оных убить, которые оборонитися не могут».

В понимании русского, добыча не должна быть грехом, и Петр уже в начале 18-го века страхом смерти запрещает грабить церкви, а англо-французы и через полтора столетия, взяв Севастополь, не только разграбили все церкви, но не постеснялись вскрыть могилы адмиралов Лазарева, Нахимова и Корнилов, чтобы сорвать с их мундиров золотые эполеты. Что с них возьмешь — цивилизованная Европа! Понимает толк в грабежах.

Лет через 50 после петровского «Артикула воинского» А.В. Суворов, подстраиваясь под солдатский язык, растолковывает в своей «Науке побеждать», как солдату следует себя вести в этом вопросе.

«Обывателя не обижай, он нас поит и кормит; солдат не разбойник. Святая добычь! Возьми лагерь, все ваше. Возьми крепость, все ваше. В Измаиле, кроме иного, делили золото и серебро пригоршнями. Так и во многих местах — без приказу отнюдь не ходи на добыч!

…Штурм. Ломи через засеки, бросай плетни чрез волчьи ямы, быстро беги, прыгай чрез полисады, бросай фашины, спускайся в ров, ставь лестницы. Стрелки очищай колонны, стреляй по головам. Колонны лети чрез стену на вал, скалывай, на валу вытягивай линию, караул к пороховым погребам, отворяй вороты коннице. Неприятель бежит в город! Его пушки обороти по нем, стреляй сильно в улицы, бомбардируй живо. Недосуг за этим ходить. Приказ: спускайся в город, режь неприятеля на улицах. Конница, руби. В домы не ходи. Бей на площадях. Штурмуй, где неприятель засел. Занимай площадь, ставь гауптвахт, расставляй вмиг пикеты к воротам, погребам, магазинам. Неприятель сдался? — Пощади! Стена занята? — На добычь!»

Суворов для лучшего запоминания этих правил солдатами писал их телеграфным стилем — только итоговые положения без объяснений. А суть этих положений проста.

Добыча — стимул, но она не должна мешать управлению войсками: «…без приказу отнюдь не ходи на добычь!» Этим грешили все, но особенно казаки, которые могли прекратить преследовать противника, если на пути попадалось что-то, что можно было пограбить.

Второе. Грабить можно только того, кто не сдается, сдавшихся — нельзя: «Неприятель сдался? — Пощади!» И только если город приходится брать штурмом, то тогда его разрешено и грабить: «Стена занята? — На добычь!»

А мирных жителей селений, мимо которых проходят русские войска, грабить вообще нельзя («обывателя не обижай»). Здесь тоже военная целесообразность — у обывателя покупались фураж и продовольствие («он нас кормит и поит») и, если начать обывателя грабить, то он сбежит, и армия будет голодной.

Но характерно другое. Русская армия, как и прочие, состояла из солдат и офицеров, включая генералов и самого Суворова. Между тем, Суворов не пишет, что если взять лагерь или крепость, то все будет «наше», Суворов пишет «все ваше», то есть вся добыча принадлежит только солдатам. Иными словами, когда «в Измаиле, кроме иного, золото и серебро пригорошнями делили», то ни офицеры, ни генералы свои пригорошни не подставляли.

И в этом резкое отличие русской армии от остальных (скажем, того же британского флота), в которых добыча доставалась и офицерам с генералами. А за что офицеру добыча? У него большое жалование от царя, у него имение, у него крепостные. Какая еще добыча?

Если вы помните, то в фильме «Петр Первый» есть характерный и, видимо, точный эпизод. Будущая русская императрица Екатерина I, в девичестве Марта Скавронская, была трофеем русских солдат, взявших под командованием фельдмаршала Шереметева шведскую крепость Мариенбург. Досталась Скавронская простому драгуну, но понравилась Шереметеву и тот приказал привести ее к себе. Но это с его стороны было грабежом драгуна, честно добывшего свой трофей, и Шереметев отсылает драгуну рубль, то есть формально покупает Марту у своего солдата.

Эту особенность русской армии следует учесть — у русских офицеров, в отличие от западных, с петровских, а может, еще и с допетровских времен не было прямого материального стимула к победе. Русские офицеры за победу тоже награждались, но не самой победой, не добычей, не Делом, а начальством, а это уже не то. Начальство, конечно, старалось, но люди есть люди: имеющий заслуги мог награду и не получить, а какой-либо хмырь, умеющий обольстить начальство, мог получить огромную награду ни за что. Скажем, Екатерине II не откажешь в том, что она русская императрица и действительно «великая», но ведь приближала к себе и награждала не только великих деятелей Орловых, Потемкина или Завадовского, но и откровенных ничтожеств, типа Зубова, сумевших пролезть к ней в фавориты. А эта нестойкость начальства перед льстивыми негодяями обесценивал боевые награды: зачем было честно рисковать жизнью, если ту же награду можно было получить хитростью или подлостью?

Нельзя сказать, что добыча и трофеи имеют определяющее значение, особенно сегодня, но надо иметь в виду, что традиции — это база законов, традиции складываются веками, и чтобы их отменить, одной бумажки мало. К началу 20-го века и в немецкой, и в русской армиях грабеж был официально запрещен, но куда денешь столетия традиций, по которым немецкий офицер знал, что его материальное благополучие зависит от его боевых побед, а русский знал, что его материальное благополучие зависит от того, как он услужит начальству?

Закончив эту тему, отвлекусь. После победы в Великой отечественной войне особенно отличились в грабеже Германии советские офицеры и генералы. Они грабили непропорционально много в силу своих возможностей вывезти добычу. Эта добыча Красной Армии была ее законной добычей, и пусть немцы не ноют — нечего было войну начинать. Но советские офицеры и генералы не имели на нее права! Они получали высокую зарплату, а на фронте — вдвое. Это солдаты дрались бесплатно, и добыча принадлежала им и вдовам павших. Те советские маршалы и генералы, которые вывозили награбленное машинами и вагонами, — это подонки. Немецкими генералами они не стали, а русскими перестали быть. Их алчность — это показатель их деградации и как офицеров, и как людей.

Я как-то долго не видел ничего предосудительного в трофеях, но в 70-х меня заставил задуматься ученый-металлург Кадарметов (запамятовал его татарские имя-отчество, а книг по старой специальности под рукой нет). Он провоевал войну артиллеристом, мы как-то беседовали с ним о фронте, о сложности ведения огня шрапнелью, и я спросил его о трофеях. Он как-то жестко мне ответил, что и любовниц на фронте не имел, и иголки в Германии не взял. «Вернее, — сказал он, — в одном разгромленном конструкторском бюро в Германии я взял логарифмическую линейку и инженерный справочник Хьютте». Да, порою не знаешь, где можно наткнуться на настоящего русского офицера, но они все же были и, я полагаю, есть.

А теперь момент, рассмотрение которого я начну издалека.

Нам, русским, как-то совершенно понятно, что представляет из себя организация, описываемая словом «банда». Словари иностранных слов относят его к итальянскому языку, в котором, помимо понятного нам значения, оно имеет и значение «отряд». Между тем, разговорная латынь была заменена романскими языками в 9-м веке, Византия (Восточная Римская империя) берет начало в 4-м веке, скифское государство уничтожено готами в 3-м веке. Так вот, византийская регулярная кавалерия организационно делилась на «меры» (2–3 тысячи человек), «тагмы» (200–400 всадников), а тагмы делились на две «банды,». Причем древние историки, скажем, Псевдомаврикий, пишут, что это «скифская» организация кавалерии. Считается, что слово «банда» происходит от слова «бандон» — знамя. Действительно, знаменщик банды назывался «бандофором», однако командир банды имел название «комес» или «трибун», т. е. его должность со словом «банда» уже не связана. Отсюда вряд ли кто осудит меня за предположение, что слово «банда» позаимствовано римлянами у скифов или аланов вместе с организацией кавалерии. Особого значения для нас это не имеет, но я хотел бы обратить внимание, что слово «банда» Европой употребляется очень давно и это слово с древности жестко связано с понятием «вооруженный отряд», а, повторю, целью таких отрядов многие тысячелетия был грабеж.

Более существенно другое — организационно-военный смысл такого отряда. В бою всадниками в количестве 100–200 человек еще можно управлять голосом, т. е. банда — это тот максимум бойцов, которым в бою способен командовать один человек. В бою банда могла рассыпаться на одиночных бойцов или ее мог рассеять противник, для своего спасения кавалеристы должны были как можно быстрее собраться вместе. Для этого банда имела особое снаряжение — знамя. В данном случае его лучше назвать более точным русским словом — «стяг». Стяг — это то, к чему стягиваются, и находится стяг возле командира, чтобы тому было удобнее командовать — чтобы его голос был слышен всем воинам его банды, стягивающимся к знамени.

Таким образом, изначальная суть тех, кто впоследствии получил название офицеров, — это тот самый маленький командир, который имел возможность командовать, полагаясь на свое видение боя. Были и командиры более мелких подразделений, на которые делилась банда, скажем, у византийцев ими командовали гекатонтархи, пентархи, тетрархи, но эти подразделения не имели своего знамени, а их командиры были помощниками командира банды, да и то — только на время боя.

Теперь, если я спрошу более-менее старших читателей, как по-русски называется командир банды, они мне ответят: «Атаман». И это действительно так, хотя в этом вопросе может сбить с толку более поздняя военная организация казаков, у которых атаман и, тем более, гетман — это уже генералы. На самом деле, еще до казаков, атаманом был самый первый самостоятельный командир. Вот теперь давайте оценим разницу между тем, кого мы уже давно называем офицерами и атаманами. Эту разницу необходимо отметить обязательно, чтобы понять, что именно имел в виду Манштейн, когда, описывая румынских офицеров, написал: «Что касается заботы офицеров о солдатах, то здесь явно недоставало «прусской школы».