Уважение — это выражение почтения, но уважение...

Уважение — это выражение почтения, но уважение не зависит от того, кто хочет, чтобы его уважали, вернее, уважения нельзя добиться силой или хитростью. Заставить людей относиться к себе почтительно можно — внешне они будут почтительны. Но заставить себя уважать — нельзя!

Если кто не знает, то скажу, что добиться уважения подчиненных просто, поскольку для этого нужно практически только одно — честно относиться к своему делу. Обмануть подчиненных невозможно, обмануть можно начальника, во всяком случае, можно попробовать. Начальник — это театр одного критика, а подчиненные — это настоящий театр, и в нем твою хитрость могут не заметить 99 человек, но сотый заметит обязательно и уж от остальных не утаит. Если ты честно относишься к своему делу, то подчиненные тебе простят многое: они, к примеру, могут за твоей спиной посмеяться над твоими ошибками или неудачными выражениями мысли, но уважать они тебя будут безусловно. И, повторю, их не перехитришь! В подтверждение свой мысли дам два примера.

Недавно мне рассказали такой случай. В одной нашей небольшой стрелковой части командир взъелся на одного из офицеров, заподозрив, что тот его не уважает (что, скорее всего, так и было), и уже почти добился увольнения этого офицера из армии. Ну, сами посудите, как это терпеть — в этой части все до одного командира уважают, а этот офицеришка — нет! По счастливой случайности кадровики Министерства обороны проводили в части анкетирование всех военнослужащих, и, конечно, смышленый народ на вопросы о том, как им служится, на всякий случай написал, что с таким прекрасным командиром им и служится прекрасно. Но в анкете среди десятков разных прочих вопросов стоял и вопрос: «С кем бы из офицеров вы хотели пойти в разведку?» И почти вся часть вписала в анкету фамилию этого непочтительного офицера, и почти никто не вспомнил о командире, которого внешне все так уважали.

А вот такой же пример, но с немецкой стороны. Когда я прочел мемуары немецкого фельдмаршала Манштейна, то у меня осталось двойственное чувство. С одной стороны, он прекрасно описал суть полководческого мастерства, скажем, ясно обозначил цели оперативного искусства. Но с другой стороны, осталось убеждение, что этот человек лживый фат: у него нет ни малейшего сожаления о погибших под его командой солдатах, он не только не признает ни одной своей ошибки (а они явные), но чуть ли не открыто убеждает читателей, что это он самый лучший полководец той войны. Но это всего лишь мое мнение, а между тем я с Манштейном не служил и даже не знаком, хуже того, все немецкие мемуаристы и историки тоже на все лады расхваливают Манштейна, так что мне с моим мнением было как-то не уютно. Но вот, что я прочел в воспоминаниях немецкого офицера Бруно Винцера, служившего в 30-х годах прошлого века в батальоне Манштейна.

«Я уже говорил, что нашего командира батальона звали Эрих фон Манштейн. Он участвовал в первой мировой войне и был в чине обер-лейтенанта. Мы его уважали.

Когда он обходил строй или после смотра говорил с кем-нибудь из нас, глаза его светились почти отцовской добротой; а может, он умел придавать им такое выражение? Но иногда от него веяло каким-то странным холодком, который я не в состоянии объяснить. Манштейн был безупречно сложен и прекрасно сидел в седле. Нам импонировало, что в каждом походе он носил точно такую же каску, как и мы, солдаты. Это было непривычно, и мы были довольны, что он подвергает себя таким же испытаниям, какие выпадают на долю воинской части, ему подчиненной. Мы бы не упрекнули его, если бы он в качестве старого фронтовика носил и легкую фуражку.

Но что за этим скрывалось! Я вскоре случайно об этом узнал. Денщик Манштейна был по профессии портной. Поэтому у господина обер-лейтенанта одежда всегда была в порядке, а нам денщик за двадцать пфеннигов гладил брюки.

Придя по такому делу к этому денщику, я заметил каску обожаемого нами командира батальона. Шутки ради или из озорства я вздумал надеть эту каску, но чуть не выронил ее в испуге из рук. Она была сделана из папье-маше, легка, как перышко, но выкрашена под цвет настоящей каски.

Я был глубоко разочарован. Когда у нас на солнцепеке прямо-таки плавились мозги под касками, головной убор господина фон Манштейна служил ему защитой от зноя, подобно тропическому шлему.

Теперь я, впрочем, отдаю себе отчет, что впоследствии еще не раз наблюдал такое обращение с людьми, когда ласковая отеческая усмешка сочеталась с неописуемой холодность. Эта черта была присуща иным генералам, когда они посылали на задание, из которого, безусловно, никто не возвратится или вернутся только немногие.

А в тот день я положил каску обратно на стул и тихо ушел, унося свои выглаженные брюки. В душе у меня возникла какая-то трещина, но, к сожалению, небольшая. Тем не менее, я пробормотал про себя: «Даже каска ненастоящая».

Как видите, перед подчиненными можно хитрить, но в конце концов, забудешь каску в шкаф положить, и их уважение на этом закончится.

Надо также сказать, что уважение к военным, в отличие от других профессий, базируется, кроме прочего, и на очень мощном основании — на романтике войны. В любом деле требуются ум, работоспособность и честность, но ни в одном их не требуется столько, сколько их нужно солдату во время войны, кроме того, ему нужна еще и храбрость. Это сочетание, редкое для любой другой профессии, безусловно, заставляет относиться к военным с особым уважением. Но, повторю, это только в том случае, если они действительно честные солдаты. Если же они бесчестны, то им не надо сетовать, что избыток романтического уважения быстро превратится в избыток практического презрения, как бы ни славили армию газеты и телевидение.

Однако пока оставим эту тему и займемся другой — не тем, как немцы и русские смотрели на своих офицеров, а как сами офицеры смотрели на себя и на своих солдат, и как солдаты смотрели на них и на себя. Начнем несколько издалека.