У нас идут сейчас бои… По радио передают, что народ Финляндии решил сбросить с себя иго Капитала. Если ранее все были уверены, что мы победим, потому что мы сильны и морально, и физически, то теперь можно прибавить, что мы победим скоро…

Сижу и пишу на колене. Ну, милые мои, дела идут так, что, по-видимому, я больше вас не увижу. По-видимому, близок и наш конец. Из нашего старого состава остались несколько человек. Война идет очень кровопролитная, и если кто останется живым из находящихся на фронте, то будет счастье.

(Из писем старшего лейтенанта Николая Разживина, написанных домой с разницей в три дня)

А вы знаете, уподобление Сталина царю многим не нравится!

Не верят люди. Говорят: не может быть, чтобы из таких глубин истории тянулся сталинский империализм! Ведь и идеология у Сталина была другая, чем у царей, и время уже совсем другое было. Не вяжутся в голове у граждан танки, реактивные самолеты, ракеты, водородная бомба с каким-то полусказочным императором Александром в ботфортах, с крепостным правом, турецкими войнами, Царьградом и янычарами.

Обывательским сознанием исторические события не воспринимаются в своей генетической цельности. И чем моложе люди, тем меньше разные исторические события в их мозгах связываются.

Я однажды пришел в среднюю школу, где провел следующий эксперимент. Спрашивал детей от 9 до 13 лет, знают ли они, кто такой Сталин, кто такой Ленин, что такое коммунизм? Ответы были удивительными.

– Ленин? Это писатель (таких ответов было целых два. – А Н).

– Сталин? Президент был такой до Путина.

– Коммунизм? Не знаю такого термина.

Какие счастливые дети! Они не знают такого термина!..

Вообще для детей все, что было до их рождения, одинаково учебник истории – будь то Ельцин или Кутузов.

И я тоже воспринимаю Великую Отечественную как исторический эпизод из учебника. Она для меня так же мертва, как война 1812 года. Это все было еще до меня! И только вместе со мной началась Вселенная. История, которую ты не пережил вместе с планетой, не связывается в голове неисторика – так же, как не связывается в одно целое в голове город, который ты видишь отдельными местами, вылезая каждый раз из метро. Многие приезжие и молодые люди именно так воспринимают Москву – лоскутами, никак не связанными друг с другом. Точнее, связанными только «подпространством» метро. Чтобы связать в голове город воедино, нужно его пережить, то есть просто пройти по нему. Либо взять карту и изучить маршрут. В контексте нашего разговора «карта» – это тома исторической литературы, которые нужно изучить, если не довелось пережить события самому. Но мало кто их читает. Зачем, если есть детективы и фантастика?

Ну, была какая-то Крымская война. А еще была Первая мировая. Потом Вторая мировая… Это все разные войны. У них разные причины. Именно так эти войны я и воспринимал когда-то. Но однажды профессор Капица бросил мне интересную фразу про две не связанные (в моей голове) войны, связав их в один узелок:

– Первая и Вторая мировые войны – это не разные войны. Это два боя одной войны.

Но чтобы сказать такое, нужно быть очень пожившим, очень мудрым или обладать перспективно-историческим мышлением.

Для детей, которых я опрашивал в школе, Ельцин, Горбачев, Брежнев – никак не связанная между собой древность, лежащая за пределами их жизни. А для меня все это – моя жизнь. Я помню все, что было двадцать лет назад так, как будто это было вчера. И мои оценки не изменились. Путч 1991 года как был для меня коммунистическим переворотом, попыткой спасения издыхающего коммунистического режима, так и остался красной хунтой. И второй красный путч 1993 года я тоже помню, как сейчас. Когда по телевизору я увидел движущиеся по Москве грузовики с солдатами под красными знаменами, остро понял: Россия – на пороге гражданской войны. И действовать нужно предельно быстро и очень решительно, чтобы минимальной кровью предотвратить великую кровавую реку. И, слава богу, это было сделано.

Для меня вся история, легшая на мою жизнь, неразрывна. Я помню мучительное голодное угасание красной империи. А все, что было до меня, – книжный исторический пунктир.

У моего отца неразрывность гораздо длиннее моей. Как все старые люди, он прекрасно помнит детство и юность. Довоенное колхозное детство и позднесталинскую юность. Бол ьшая часть XX века неразрывно прошла на его глазах.

А неразрывность Сталина началась еще раньше – в 1879 году, в царствование Александра II. Именно в это царствование Россия недополучила Босфор и Дарданеллы, Боснию с Сербией и выход на Адриатическое море. Англия отняла у нас победу над Турцией и почти уже наш, готовый пасть Царьград!.. Во времена сталинского взросления все эти события были еще очень горячи. Как и вообще все события и свершения царя Александра II. Подавляя польское восстание, царь проявил свои тиранические черты, залив Польшу кровью. Этот современник Сталина покорил Кавказ, при нем был пленен чеченский полевой командир Шамиль. При нем же был присоединен к России Туркестан… Государственный банк, железные дороги, телеграф, правительственная почта, городские и сельские народные школы, заводы и фабрики – все это возникло при Александре II. И жизнь Сталина также началась при нем. После убийства Александра II на престол взошел Александр III. Потом Николай II. Трех царей пережил сын горийского сапожника…

В XX век Сталин вступил вполне зрелым человеком. И вся первая половина этого века неразрывно прошла перед его глазами. Обе мировые войны прошли… И те двадцать лет, которые отделяют Вторую мировую от Первой мировой, – это тот же срок, что отделяет меня сегодняшнего от меня горбачевской поры. Я могу оценить, что такое двадцать лет. Это на самом деле немного. Они пролетели как один миг. Прошли цветной кинолентой, и одно событие на моих глазах тянуло за собой другое… И для Сталина наверняка эти годы пролетели как миг, и он видел, как одно событие тянуло за собой другое. И как одна мировая война перетекла в другую.

Сталина окружали люди его поколения, которые творили историю и на глазах которых творилась история. Об одном из таких людей я и хочу немного рассказать, чтобы читатель прояснил для себя простую истину: эпохи сшиваются спицами людских жизней. А люди на протяжении жизни не меняются. Меняются эпохи. Но меняются они лишь внешним своим оформлением, атрибутикой. А внутренняя суть происходящих событий остается неизменной, поскольку не меняются стержни, на которые насажены блинчики эпох. Эти стержни – людские жизни. Которые порой много длиннее эпох…

Кавалергард Его императорского величества Карл Густав Маннергейм прожил бурную жизнь. Которая вместила в себя множество эпох. Долгая жизнь Карла Густава протянулась от атрибутов наполеоновских времен до атомной бомбы и первых компьютеров.

Служба Карла началась в далеком 1882 году, когда он, будучи 15-летним мальчиком, поступил в кадетский корпус Финляндии. Не знаю, как сложилась бы его жизнь дальше, если бы из кадетского корпуса его не турнули. Старое либеральное начальство сменилось новым, руководить училищем пришел строгий генерал Энкель, служивший в штабе генерала Скобелева на русско-турецкой войне, и закрутил гайки. Кадетов за малейшие прегрешения перестали пускать в увольнения. Карл с этим не смирился. На Пасху он решил сбежать в город, свернул из своей формы куклу, уложил ее на кровать – как будто человек спит, а сам смылся в самоволку. Кукла была обнаружена, а смышленый паренек отчислен.

– Ну и куда ты теперь? – сочувственно спросили друзья-кадеты.

– Поеду в Петербург, поступлю в Николаевское кавалерийское училище, а потом буду кавалергардом!

Ему даже немного позавидовали. И вместе с тем с сомнением покачали головами: училище считалось престижным, поступить в него было непросто. Но паренек оказался головастым, никаких сомнений он не испытывал. Ни по поводу своих знаний, ни морально-этических. Касательно последних требуется небольшое пояснение.

Карл Густав – финн. Пристало ли ему учиться в училище оккупантов? А вот пристало! Потому что, хотя Финляндия и была присоединена к России Александром I в эпоху наполеоновских войн, царь даровал Финляндии определенную автономию и вернул ей Выборгскую губернию (когда-то оккупированную еще Петром I). Подарок был чисто формальным – так Хрущев подарил Украине Крым. Один хрен Крым наш, и Украина наша, так нехай потешатся хохлы. Из одного кармана в другой переложить – не велик труд, нулевая потеря. Но людям приятно! Поэтому никаких сомнений морально-этического плана Маннергейм и не имел: оккупация была мягкой, почти союзнической.

Поучившись и отслужив год в драгунском полку, Карл был переведен в кавалергардский полк, командиром коего была сама императрица Мария Федоровна. Периодически офицеры полка должны были нести караул в Зимнем дворце. «В эти минуты, – писал потом Маннергейм, – мне казалось, что я прикасаюсь к частичке истории России». Эти чувства подогревала форма, которую офицеры должны были носить во дворце – мундир с посеребренным воротником и галунами, ботфорты выше колен, в которых было неудобно сидеть, и белые лосины. Лосины были обтягивающими, и надевать их нужно было по той же технологии, по которой их надевали во времена Александра I и Наполеона, – предварительно вымочив. Мокрые лосины натягивались на ноги и сохли на теле, постепенно обтягивая ноги, как чулки. Офицер становился похож на балеруна.

К тому времени убитого Александра II на троне сменил Александр III, и раз в год он вместе с супругой принимал у себя офицеров кавалергардского полка. Его супруга Мария Федоровна была дочерью датского короля Кристиана IX (ах эти династические браки!) и потому с симпатией относилась к Финляндии. Много позже, уже совсем в другой жизни, постаревший Маннергейм встретил постаревшую императрицу в Дании, где она доживала последние дни вдали от России, и поклоном засвидетельствовал Ее Величеству свое почтение.

Русская история навсегда осталась в душе Маннергейма. И перед самой смертью, уже в пятидесятые годы XX века, он с большим теплом вспоминал празднование Пасхи при Александре III: «Люди обнимались и трижды целовались по старинному русскому обычаю. Традиционная пасхальная пища – пасха, куличи и яйца – освящалась священником, а затем начиналась служба. Я больше нигде не слышал ничего похожего на могучие русские басы. Офицеры и чиновники были в парадной форме, женщины из общества щеголяли в праздничных нарядах – все, от низших слоев общества до высших, надевали самое лучшее».

Да и в личной жизни Маннергейм тоже связал себя с Россией: он был женат на Анастасии Араповой – дочери генерал-майора Арапова из свиты Его Величества.

Так же как и Сталин, Маннергейм пережил трех российских царей. Но в отличие от Сталина, который якшался с низами общества и политическими маргиналами, Карл Густав имел более приличную компанию. Училищем, в которое был переведен Маннергейм из кавалергардского полка, командовал знаменитый генерал Брусилов (все помнят Брусиловский прорыв?). Именно Брусилов сказал Маннергейму, который записался добровольцем на русско-японский фронт, чтобы тот не разменивал себя на мелкие войны, ибо, по всей видимости, скоро в мире грянет война мировая. Головастый был мужик.

После Русско-японской Маннергейм получил новое, весьма неожиданное задание. Он стал путешественником. Империя отправила его исследовать самое себя – Среднюю Азию. А то – владеем, а чем владеем, даже и не знаем. Наприсоединяли к империи всякого. Хоть карты надо составить! И Маннергейм двинулся стопами Пржевальского и Семенова-Тян-Шанского. «Возможность изучить таинственные районы Азии разбудила мое воображение», – писал он. В Туркестане он познакомился с Корниловым, который пожелал экспедиции удачи – и отправился «в глубины Азии». А в глубинах этих ничего, по большому счету, не изменилось со времен Древнего Рима. Все так же тянулись через перевалы верблюжьи караваны торговцев в халатах, причем караваны эти порой насчитывали до нескольких сотен верблюдов. Маннергейм изучал, записывал, картографировал. Побывал он и в Китае, ибо интересы империи одной только Средней Азией не ограничивались. Запомните сей факт…

По возвращении в Петербург Карл Густав немедленно получил приглашение прибыть к царю для рассказа о своем путешествии. Формат аудиенции не предполагал длительных славословий (Маннергейму было выделено всего 20 минут), но проговорили они с Николаем II почти полтора часа.

А затем началась накарканная Брусиловым Мировая война, в которой и Маннергейм, и Брусилов, и Корнилов принимали самое активное участие. Во время этой мутной войны Маннергейм однажды в Одессе случайно попал на сеанс к одной ясновидящей, которая нагадала ему в будущем много интересного. Она сказала, что в самом скором времени Карлу предстоит долгий путь, что он получит высокое назначение, приведет армию к победе, ему будут оказаны высокие почести. Затем он сам откажется от своего поста, отправится в две крупные западные державы для выполнения важного задания и это задание успешно выполнит. Потом он будет назначен на другой высокий пост. Работа на этом посту будет короткой, но тяжелой. А через много лет Карла ждет еще более высокий пост.

Все сбылось.

К тому времени царь уже отрекся, на фронтах царил революционный бардак, а в Питере – Временное правительство. Вскоре и оно было сброшено, власть захватили Троцкий с Лениным. И когда пропаганда большевиков окончательно разложила армию, Маннергейм плюнул на все и отправился домой, в Хельсинки. Тем более что 6 декабря 1917 года Финляндия заявила о своей независимости. Так разошлись пути России и Маннергейма.

Несмотря на то что большевики официально признали независимость Финляндии, русские войска они оттуда выводить не спешили, надеясь вскоре снова прибрать Суоми к рукам. Тем паче что финские социалисты уже сколотили так называемую революционную «гвардию порядка» – якобы для защиты порядка. Но гвардия эта, вместо того чтобы порядок защищать, занялась более интересным делом – грабежами и убийствами. А вскоре Финляндию начали сотрясать беспорядки, инспирированные московскими большевиками. 31 декабря Ленин формально признал независимость Суоми, а уже 28 января революционные «гвардейцы порядка» совершили государственный переворот по типу того, что сделал Ленин в Петрограде. И тут же красные финны совместно с русскими солдатами захватили несколько финских городов.

В Финляндии началась гражданская война между красными финнами и белыми. В этой войне российские большевики, разумеется, всячески помогали краснофиннам – и оружием, и живой силой. Это был самый первый опыт большевиков по экспорту революции. Обкатка технологии, которая потом неоднократно повторялась. Технология проста: создание искусственного правительства – просьба этого правительства к русским коммунистам о помощи – ввод Красной Армии в страну.

Для начала Ленин и его верный соратник Сталин подписали с красными финнами «Договор между Российской и Финляндской Социалистическими республиками». С финской стороны сию бумагу подмахнул некий Эдвард Гюллинг – начальник штаба финской Красной гвардии. Цель этого договора – после «победы революции в Финляндии» присоединить Финляндию обратно к России.

Разумеется, Маннергейм в этой заварушке принял сторону белых финнов. Ему больше нравилась независимая Финляндия, а не красная. Тем паче что сенат успел перед самым переворотом назначить Маннергейма главнокомандующим финскими правительственными войсками.

Маннергейм воевал и с внутренним врагом – красными финнами, и с внешним – русскими частями на территории независимой Финляндии. И Маннергейм победил. А вскоре был избран главой государства. Его новенькая – с пылу, с жару – страна даже помогала дружественной Эстонии в ее борьбе за независимость. Потому что с Эстонией произошла аналогичная история. Эстонии большевики тоже поначалу дали было независимость, но потом решили заграбастать ее обратно и ввели в Эстонию войска. Которые были силами эстонцев и финнов вскоре выброшены вон.

Слабы еще были тогда большевики!.. Новорожденная советская власть напоминала крокодила, только что вылупившегося из яйца. Пальцами можно раздавить гниду, а уже кусается! Что же будет, когда он вырастет и наберется сил? Этот вопрос не мог не волновать Маннергейма. И он начал готовить страну к обороне, понимая, что, взяв тайм-аут, большевики непременно продолжат свою экспансию. Их страна неисчерпаема людьми и ресурсами, и крохотной Финляндии с ней не тягаться. Он понимал также, что Вторая мировая война неизбежна: две обиженные исходом войны страны – Россия и Германия – с обидами не смирятся. И события, которые начали твориться в Европе после прихода к власти Гитлера, ужасно напоминали Маннергейму то, что творилось в ней перед Первой мировой войной, которую Маннергейм прекрасно помнил и неразрывность которой с надвигающейся Второй мировой прекрасно ощущал.

«9 марта 1935 года Германия официально объявила о создании люфтваффе, – писал Маннергейм, – а 16 числа того же месяца ввела общую воинскую повинность. В этот же день Франция приняла закон о двухлетней службе в армии, что прямо напоминало ход событий накануне Первой мировой войны».

А что же большевики? О, эти собаки начали готовиться к войне на десять лет раньше Германии!..

Набравшись сил, большевики почувствовали свою борзоту и начали постепенно прибирать чужие территории одну за другой. Настал черед Финляндии. Иосиф Грозный потребовал у Финляндии отдать СССР все территории, которые когда-то отвоевал у финнов Петр I и которые перешли к Российской империи по Ништадтскому договору 1721 года.

На территориях, которые требовал Сталин, находилась «линия Маннергейма», то есть тот оборонительный рубеж с дотами и колючей проволокой, который только и мог хоть как-то сдержать удар Красной Армии и спасти Финляндию. Ясно, что отдать в руки Сталина свое собственное спасение финны не могли. И даже то, что СССР великодушно обещал в ответ снести свою оборонительную линию, выстроенную против Финляндии, финнов ничуть не утешило: они не собирались нападать на СССР.

Финны робко сказали Сталину, что хотели бы жить со всеми в мире и поддерживать нейтралитет. На что Сталин цинично ответил: «Понимаю, но заверяю, что это невозможно, великие державы не позволят».

Сталин без тени колебаний отнес СССР к великим державам.

И здесь я хотел бы на минутку отвлечься от линии Маннергейма и вновь указать пальцем на постсоветских историков, окопавшихся по многочисленным российским институтам и по сию пору считающим, что Сталин был к войне не готов. Господа! Очень жаль, что Сталин не читал ваших умных работ и не знал, что он к войне не готов. Он-то, дурачок, считал свою страну великой державой – из тех, что вершат судьбы мира. Так, в конце концов, и оказалось. Значит, Сталин не ошибся. Значит, ошиблись вы.

Еще один любопытный психологический момент. Финляндию в этой непростой ситуации поддержал Рузвельт. И тут же получил от Молотова строгий нагоняй. Выступая на сессии Верховного Совета, Молотов в очень наглой манере посоветовал США заниматься своими Филиппинами и Кубой и не совать свой нос в то, как СССР решает дела с Финляндией. Подтекст прост: СССР считал Финляндию своей вотчиной. И раздраженно просил другие великие державы не лезть в их «семейные» отношения. Занимайтесь своим хозяйством, а в наше не суйтесь!.. Так не ведут себя слабые миролюбивые страны, не готовые к войне.

Прекрасно зная российскую историю и наблюдая за территориальной экспансией Сталина, царский генерал и кавалергард Карл Густав Маннергейм поставил абсолютно точный диагноз: «Советский Союз… унаследовал панславистские идеи царской России, хотя они ныне и замаскированы идеологией Коминтерна… Советская дипломатия шла по следам экспансионистской политики царской России».

И ведь не один кавалергард его императорского величества Карл Густав Маннергейм был таким прозорливцем! То, что Сталин буквально продолжает экспансионистскую политику царской России, было тогда настолько видно и понятно всем, что после нападения СССР на Польшу этот факт на пару с царским генералом Маннергеймом спокойно констатировали и турецкие газеты. Турки, в отличие от нас с вами, дорогие читатели, не учили в школе новейшую историю, жирной чертой революции 1917 года отделенную от истории царской России. Это только мы, совки, учили и воспринимали историю СССР с чистого листа, как бы с нуля. А для тогдашних жителей планеты история была более неразрывной. Двадцатый век логично вытек из века девятнадцатого, который все прекрасно помнили, в том числе и турки. Бесконечная череда русско-турецких войн тянулась аж из шестнадцатого века, и об этом в Стамбуле тоже не забывали, справедливо опасаясь нового нападения России, ибо чем двадцатый век принципиально отличается от девятнадцатого, восемнадцатого, семнадцатого или шестнадцатого? – России всегда были нужны турецкие проливы!..

Тем паче что перед Большой войной СССР вел напряженные переговоры не только с Финляндией, но и с Турцией. Сталин настоятельно склонял исконного врага России заключить с СССР оборонительный мирно-дружественно-целовательный союз. Вот ведь как хорошо поступили Прибалтийские страны! Заключили с СССР договоры и горя теперь не знают!.. А в качестве гарантии дружелюбия товарищ Сталин требовал от Турции Босфор и Дарданеллы. Нет-нет! Не насовсем! Только попользоваться. Сталин соглашался оставить турецкие проливы Турции, но чтобы советские суда ходили там свободно и беспрепятственно.

Забегая вперед, скажу, что после победы во Второй мировой войне позиции Сталина в отношении Турции еще больше ужесточились – Сталин потребовал от Турции значительных территориальных уступок и открытия советских военных баз в проливах. Сталин хотел отнять у Турции и присоединить к СССР так называемое Армянское нагорье с горой Арарат. В 1945 году над Турцией висела реальная угроза вторжения советских войск сразу с двух сторон – через Закавказье и со стороны Болгарии. Турция вовремя бросилась в объятия Запада, чем и спаслась. Ну а после смерти Иосифа Грозного советское руководство от территориальных претензий к Турции отказалось. Причем отказалось с потрясающей формулировкой: «во имя сохранения добрососедских отношений и укрепления мира и безопасности правительства Армении и Грузии сочли возможным отказаться от своих территориальных претензий к Турции». Во, блин, как!.. Оказывается, это не Сталин требовал от Турции территорий, а какие-то загадочные правительства Армении и Грузии!..

А тогда, в 1939 году, в ответ на отказ Турции намазать задницу вазелином, товарищ Молотов в той же речи, в которой он поставил на место США, погрозил и Турции: «Не пожалеет ли об этом Турция – гадать не будем. (Оживление в зале)».

Вот что сказал Сталин о Турции 25 ноября 1940 года в беседе с Георгием Димитровым: «Мы турок выгоним в Азию. Какая это Турция? Там два миллиона грузин, полтора миллиона армян, один миллион курдов. Турок только 6–7 миллионов».

Так что турки очередной русско-турецкой войны боялись не зря!..

В общем, герой этой главы Маннергейм видел, что ситуация в мире становилась все напряженнее и напряженнее. И виновата в этом была не только Германия, но – в равной мере – и Советский Союз. В такой ситуации у Маннергейма оставалась надежда только на жиденькую оборонительную линию на Карельском перешейке и самоотверженность финских солдат. Ему оставалось только ждать нападения. И ожидание это не затянулось.

Просто так миролюбивый Советский Союз ни на кого не нападал. Всегда только за дело. Например, за то, что жертва советской агрессии могла вынашивать против СССР нехорошие замыслы или просто в мировом разделе пирога могла достаться не СССР, а кому-то другому. Согласитесь, если кто-нибудь когда-нибудь это может захватить, то почему СССР не захватить это, и прямо сейчас? Прекрасное оправдание агрессии!

А еще вот какая схема захвата может быть: они сами нас попросили, чтобы мы их оккупировали! Так было с тремя Прибалтийскими странами.

Или вот еще как можно сделать. Сказать: они первые на нас напали, и мы вынуждены были обороняться и оккупировали их! Это вообще классика жанра. Они обстреляли наши позиции, и нам ничего не оставалось делать, как захватить их страну. Они сожгли наш рейхстаг, и мы их всех переловили и пересажали. И Сталин, и Гитлер применяли эту схему в равной мере.

Гитлер, перед тем как напасть на Польшу, устроил провокацию. Штурмбанфюрер Альфред Науйокс во главе отряда эсэсовцев, переодетых в польскую форму, напал на немецкую радиостанцию в городе Глейвице, что в Верхней Силезии. Постреляли, пошумели. В качестве доказательства польской агрессии на месте нападения немцы оставили несколько трупов в польской военной форме – это были тела заключенных концлагеря Заксенхаузен. Кроме того, захватив радиостанцию, они пустили в эфир следующее радиообращение: «Граждане Польши! Пришло время войны между Польшей и Германией. Объединяйтесь и убивайте всех немцев».

Это было прекрасным поводом, чтобы напасть на Польшу.

Никого в мире эта мрачная шутка Гитлера в заблуждение не ввела. Она была представлением для зомбированного геббельсовской пропагандой немецкого народа.

Сталин был ничуть не лучше Гитлера. Ему перед нападением на Финляндию тоже нужен был громкий повод для своего народа. Народ ведь хитрой политики и дипломатии не понимает. Помимо газетного нагнетания напряженности для воспитания ненависти к будущему врагу простолюдинам нужно что-то более весомое, грубое и зримое. Что-то очень конкретное. Поэтому перед нападением СССР на Финляндию финны самым жутким образом… напали на СССР!

26 ноября 1939 года была обстреляна советская воинская часть в Майниле. Провокация Сталина была сработана гораздо топорнее гитлеровской – никаких тебе костюмированных представлений, никаких подкладных трупов («консервов», как их называли сами гитлеровцы). Все по-настоящему! Спецгруппа НКВД обстреляла своих, по-настоящему убили несколько человек. Лес рубят – щепки летят.

Если бы советский народ не был народом зомбированных дураков, он бы задумался: как же так – надысь финны обстреляли нас, а нонче мы уже финнов громим! Когда же успели войска подтянуть? Это ведь дело не пары дней! Подготовка к войне – дело долгих месяцев! Значит, товарищ Сталин, великий наш пророк и провидец, заранее знал про это нападение финнов?

И вот здесь я вынужден признаться. Да! Товарищ Сталин – пророк и провидец. Он действительно заранее знал, что советская часть в Майниле будет обстреляна и при этом будет убито сколько-то советских граждан. И есть живой свидетель этих чудотворных способностей товарища Сталина.

Вот что пишет историк Михаил Хейфец: «Тридцать лет назад я приятельствовал с соседом по дому, журналистом Анцеловичем. До войны он служил руководителем ЛенТАССа. Рассказывал: „В ТАССе часто получали закрытые пакеты с надписью „Вскрыть тогда-то“. Вскрывали и в указанный на конверте день помещали „Сообщение ТАСС“ в прессе. Получил я пакет осенью 1939 года с распоряжением – вскрыть через две недели. Настало нужное число, вскрываю, читаю: „Вчера белофинны обстреляли пограничный участок территории нашей страны. Убито столько-то, ранено столько-то…“ СССР объявил финнам войну. Я поехал на место, проверил факты… Но объясните, как наши могли за две недели до событий узнать, как и когда финны нас обстреляют?“»

Подготовка к войне у товарища Сталина была налажена, как швейцарские часы. Все делалось загодя. Были задействованы все службы – армия, пропаганда, советские писатели и поэты, до коих мы еще доберемся. Были задействованы и карманные финские коммунисты. Аккурат перед тем, как заговорили советские пушки, было озвучено обращение ЦК финской компартии к трудящимся Финляндии. Суть его состояла в следующем: крепитесь товарищи, идет освобождение от капиталистического ярма. Близится светлое коммунистическое ярмо! Ура, товарищи!

Сразу после этого ранним утром 30 ноября 1939 года на мирно спящие финские города – на Хельсинки, Выборг – обрушились советские бомбы. Они несли трудящимся Финляндии счастье и радость социализма. Многие кварталы Выборга были превращены в щебень вместе с женщинами, стариками и детьми. В те же минуты войска Красной Армии пересекли границу Суоми.

На следующий день Советами в небольшом финском городке было сформировано кукольное «Народное правительство демократической республики Финляндия». Председателем правительства был назначен один из московских руководителей штаба мировой революции (Коминтерна) – сталинская шестерка товарищ Куусинен, трудновыговариваемое имя которого по сию пору носит не самая узкая улица Москвы.

Сталин рассчитывал захватить Финляндию за несколько недель. Русские, угодившие в плен к финнам, показывали на допросах, что перед тем как напасть на Финляндию, советским войскам зачитывали строгие приказы о том, что они должны быть внимательны, чтобы случайно не перейти границу Швеции! Но яростное сопротивление финнов сорвало сталинский блицкриг.

Наши любят говорить, что финнам в этой Зимней войне помогала зима. Забавно, но то же самое думал Маннергейм про русских: «У противника было техническое преимущество, предоставленное ему погодой. Земля замерзла, а снегу почти не было. Озера и реки замерзли, и вскоре лед стал выдерживать любую технику. Карельский перешеек превратился для больших масс войск в пригодную местность. Дороги окрепли, легко было прокладывать и новые. К сожалению, снежный покров продолжал оставаться слишком тонким, чтобы затруднять маневрирование противнику».

Наши (и Суворов, кстати, в их числе) любят говорить, что прорыв Красной Армией укрепленной линии Маннергейма был величайшим достижением, продемонстрировавшим невиданную мощь нашей армии. Находятся, правда, и такие, кто считает ровно наоборот – что Красная Армия полностью облажалась и продемонстрировала свою крайнюю слабость, напугавшую Сталина до чертиков. Мол, хотели блицкрига, а он сорвался.

Неправы и те, и другие.

Вот, например, что по поводу беспримерного прорыва беспримерной линии укреплений говорит тот, чьим именем эта линия была названа: «Невыгодное общее впечатление от действий советских вооруженных сил подпортило престиж тех кругов, которые находились у власти, и потребовало пропагандистских мер в противовес этому. Так, русские еще во время войны пустили в ход миф о „линии Маннергейма“. Утверждали, что наша оборона на Карельском перешейке опиралась на необыкновенно прочный и выстроенный по последнему слову техники железобетонный оборонительный вал, который можно сравнить с линиями Мажино и Зигфрида и который никакая армия никогда не прорывала. Прорыв русских войск явился „подвигом, равного которому не было в истории всех войн“, как было сказано в одном из официальных заявлений русской стороны. Все это чушь; в действительности положение вещей выглядит совершенно иначе. Как я уже говорил, оборонительная линия, конечно, была, но ее образовывали только редкие долговременные пулеметные гнезда да два десятка выстроенных по моему предложению новых дотов, между которыми были проложены траншеи. Да, оборонительная линия существовала, но у нее отсутствовала глубина. Ее прочность явилась результатом стойкости и мужества наших солдат, а никак не результатом крепости сооружений».

С другой стороны, нельзя сказать, что, упершись в слабую линию Маннергейма, Красная Армия показала свое полное неумение воевать. Скорее это свидетельство того, что любая оборонительная линия с дотами – даже не очень мощная – прорывается с большим трудом. Что же касается итогов войны, то, во-первых, все, что Советский Союз требовал от Финляндии до войны, он в результате этой войны получил. А во-вторых, якобы продемонстрированная Сталину «слабость» Красной Армии ни на гран не уменьшила сталинского азарта и не помешала Сталину сразу же начать готовить новую финскую кампанию – для захвата уже всей Финляндии. И, в-третьих, у Сталина было одно непобедимое оружие – трупы. Он воевал с противником, закидывая его трупами своих солдат.

Товарищ Сталин любил войну. Он продавал за границу зерно, отобранное у своих голодающих крестьян, и, не скупясь, покупал оружие и военные заводы. Щедр был на народные деньги товарищ Сталин. Не жалел их для большого дела.

И ни перед какими жертвами он никогда не останавливался. Нужно прорвать линию обороны противника? Гоните людской скот вперед, пусть первые послужат щитами для последних. Пятьдесят тыщ угробите, значит пятьдесят. Сто, значит сто… Берия просит расстрелять талантливого человека, который худое слово сказал? Другой бы пожалел, вдруг пригодится еще человечек, а товарищ Сталин дает отмашку: расстреливай. Еще воспитаем! Щедр был на людей товарищ Сталин. Не жалел их для большого дела.

Есть такие граждане – следопыты-копатели. Они ездят по местам боев и производят раскопки – ищут оружие, солдатские медальоны, незахороненные кости. Один из таких копателей однажды поделился в интернет-форуме своими многолетними наблюдениями: «Рою, в основном, места прорывов линий немецкой обороны. Соотношение потерь, как правило, 1 к 10 не в нашу пользу. Везде. Фактура страшная и убедительная…»

В конце войны один из американских генералов поделился с русским коллегой – Жуковым проблемой: они ищут и испытывают разные технические средства разминирования вражеских минных полей, ведь это настоящая головная боль! А вы, товарищ Жуков, как разминируете минные поля противника?.. Как-как, не понял вопроса Жуков, – пехоту на них гоним, да и все, она и разминирует. Своими телами.

Жизнь подсказывала товарищу Сталину: у него есть хорошая техника, и ее очень много. Но если вдруг где-то не хватит техники, а его полководцам мастерства, русские возьмут другим – не качеством, а количеством. В крайнем случае, товарищ Сталин поставит сзади своих войск пулемет и будет гнать вперед серую солдатскую скотину, волна за волной.

За несколько месяцев Зимней войны финны потеряли 24 923 человек убитыми и 43 557 ранеными. А вот Красной Армии эта война далась гораздо большей кровью.

Поскольку советская статистика – самая советская статистика в мире, верить товарищу Молотову, который 29 марта 1940 года озвучил своему народу цифры наших потерь в Финской войне, нельзя. Молотов сказал, что убитыми мы потеряли около 50 тысяч человек, а ранеными 150 тысяч. Вообще, советская пропаганда – штука удивительно бесцеремонная. После нападения немцев на СССР, когда Красная Армия напоминала лермонтовского Гаруна, который «бежал быстрее лани, быстрей, чем заяц от орла», сводки Совинформбюро ежедневно приводили ужасающие цифры немецких потерь. Если им верить, то к осени под Москвой немцев уже не должно было остаться вовсе. А товарищ Молотов сразу после финской войны, наряду с нашими потерями, озвучил и финские, причем потери финнов, согласно правдивому товарищу Молотову, превышали всю финскую армию в полтора раза!

Поэтому лучше поверить флегматичным финнам. Они дают такую оценку: примерно 200 тысяч русских было убито. Немецкая разведка, у которой в данном случае врать вообще никакого интереса нету, эту цифру подтверждает, уточняя: общие потери СССР составили 430 тысяч человек, из которых половина убитые, остальные – раненые и обмороженные. Поэт Сергей Наровчатов, воевавший в финскую войну, вспоминал: «Из батальона в 970 человек осталось нас 100 с чем-то, из них 40 человек невредимыми».

Около шести тысяч красноармейцев попали в финский плен. И их тоже нужно присовокупить к общим потерям Советского Союза в финской кампании. Не потому, что финны их замучили или сгноили в лагерях. Нет, Маннергейм пленных вернул. А в лагерях их замучил совсем другой человек. Любопытно, кстати, что около двух сотен пленных красноармейцев отказались возвращаться на столь ждущую их любимую родину. Подозревали, видимо, что любовь советской родины носит несколько извращенный характер.

Возвращенных Маннергеймом пленных по советской территории везли словно прокаженных – в санитарных поездах, к которым никого не подпускали. Домой они не вернулись, и больше их никто не видел. И члены их семей тоже были сосланы – как члены семей предателей родины.

А к финским потерям нужно прибавить сотни гражданских лиц, погибших под сталинскими бомбежками. К сталинским потерям аналогичные жертвы прибавить нельзя: финны не бомбили русские города, поскольку не видели никакого смысла в массовом убийстве мирного населения.

…Как же отреагировало на сталинскую агрессию мировое сообщество? Самую точную оценку происходящему дал Рузвельт: «Более двадцати лет назад… я решительно симпатизировал русскому народу… надеялся, что Россия решит свои собственные проблемы и что ее правительство в конечном счете сделается миролюбивым правительством, избранным свободным голосованием, которое не будет покушаться на целостность своих соседей. Сегодня надежда или исчезла, или отложена до лучшего дня. Советский Союз, как сознает всякий, у кого хватает мужества посмотреть в лицо фактам, управляется диктатурой столь абсолютной, что подобную трудно найти в мире».

Попробуйте сейчас на минутку отрешиться от стереотипов второй половины XX века и перенестись в тот год, когда еще не началась Большая война, еще не было Нюрнберга, и Гитлер еще не назначен вселенским кошмаром, а Сталин еще не числится невинной жертвой агрессии. В этом мире 1940 года существуют два совершенно одинаковых, невероятно агрессивных и необычайно кровавых тирана, каждый из которых стои т другого. И весь мир с ужасом смотрит на них, слившихся в дружественных объятиях и на пару делящих Европу.

Кстати… Считается, что Вторая мировая война началась 1 сентября 1939 года нападением Гитлера на Польшу. Но чем тогда считать нападение Сталина на Польшу и Финляндию, ведь они состоялись в хронологических рамках Второй мировой? Если это неотъемлемая часть Второй мировой войны, то получается, что агрессор Сталин – один из зачинщиков Второй мировой войны.

С агрессором Гитлером боролось все мировое сообщество. После его нападения на Польшу Англия и Франция даже объявили Гитлеру войну.

И со Сталиным после его нападения на Финляндию тоже боролось все мировое сообщество. Советский Союз за этот акт вопиющей агрессии исключили из Лиги Наций (примерный аналог нынешней ООН). США заявили о том, что запрещают импорт стратегического сырья и промышленной продукции из своей страны в агрессивный СССР. И дали Финляндии гигантский кредит в 30 миллиардов долларов, а также организовали поставку в страну гуманитарной помощи. Англия и Франция отозвали из СССР своих послов и даже планировали военное нападение на Советский Союз. Начальник генерального штаба Великобритании генерал Айронсайд в своем меморандуме военному кабинету писал: «На мой взгляд, мы сможем оказывать эффективную помощь Финляндии лишь в том случае, если атакуем Россию по возможности с большего количества направлений и, что особенно важно, нанесем удар по Баку – району добычи нефти, чтобы вызвать серьезный государственный кризис в России».

Для бомбардировки СССР Франция выделила пять эскадрилий бомбардировщиков «Мартин Мериленд», они должны были вылететь с баз в северо-восточной части Сирии и нанести удары по Батуми и Грозному… Британские ВВС задействовали четыре эскадрильи бомбардировщиков «Бристоль Бленхейм» и эскадрилью одномоторных «Виккерс Уэллсли», которые базировались на аэродроме в Ираке. Естественно, как это водится, перед нападением нужно произвести аэрофотосъемку объектов. 30 марта 1940 года гражданский самолет вылетел из Ирака и произвел съемки Баку. Пилотами этого гражданского самолета были военные летчики 224-й эскадрильи Королевских ВВС одетые в гражданскую одежду.

Но бомбить планировали не только нефтепромыслы. Еще 31 января генерал Гамелен на заседании начальников штабов Англии и Франции сказал: «Французское главное командование понимает, что политическим последствием прямой помощи союзников Финляндии было бы развязывание военных действий против России, даже если бы ни с одной стороны не было формального объявления войны». После чего предложил британцам «бомбардировать цели глубоко внутри России».

Однако весной 1940 года Советский Союз под давлением международного сообщества вовремя прекратил интервенцию в Финляндии. А нападение той же весной сталинского союзника – Гитлера на Францию окончательно положило конец англо-французским планам нападения на СССР.

Диктатор Гитлер, по сути, спас диктатора Сталина от нападения союзников. Друг спас друга. 3 октября 1940 года Риббентроп писал Сталину: «Без сомнения, советские нефтяные центры Баку и нефтяной порт Батуми уже в этом году стали бы объектами британского нападения, если бы крушение Франции и изгнание британских армий из Европы не сломили агрессивного британского духа, и не был положен конец их активности».

О готовящемся нападении Англии и Франции на СССР Сталин знал и без Риббентропа. О том, что Англия и Франция могут объявить ему войну, Сталин говорил еще до финской войны – сразу же после совместного с Гитлером нападения на Польшу. И это было логично: Гитлеру за нападение на Польшу Англия и Франция войну объявили, почему бы не объявить и его подельнику? Вот что говорил об этом сам Сталин: «Англия и Франция войну нам не объявили, но это может быть… Если англичане и французы объявят нам войну, нам придется с ними воевать».

Сталин из-за своих перманентных нападений на мирные страны постоянно балансировал на грани объявления ему войны мировым сообществом. И потому готовился к возможной войне с Англией. Исследователь советской авиации В. Белоконь, работавший в ЦАГИ, отмечает следующие красноречивые обстоятельства: «…после подписания в сентябре 1939 года договора о дружбе между СССР и Германией, а тем более после начала войны с Финляндией Сталин прогнозировал войну с Великобританией: он претендовал на контроль над турецкими проливами и передел карты мира в районе Ирака и Ирана. По свидетельству С. М. Егера и Р. ди Бартини, когда утверждался макет самолета АНТ-58, типовыми целями для бомбежки был английский линкор „Нельсон“ и база английского ВМФ в Скейп-Флоу. По этой же логике с Ил-2 был убран стрелок-радист, так как малокалиберные пулеметы английских „харрикейнов“ и „спитфайров“ того времени не могли поразить пилота „Ила“, защищенного мощной броней, в том числе и прозрачным бронестеклом кабины. По той же причине в массовое производство был запущен именно Миг-3 – в первую очередь как перехватчик высотных английских бомбардировщиков».

Ударив по сталинской нефти, западные страны убили бы двух зайцев: они одновременно наносили непоправимый ущерб и Сталину, и Гитлеру, который частично питался сталинской нефтью. Гитлеру союзники могли серьезно навредить и другим способом – перерезав стратегический сырьевой поток, тянущийся в Германию из Скандинавии.

Война – это железо, а железную руду Гитлер покупал в Швеции. Само существование Третьего рейха зависело от этой руды. Империя Гитлера съедала 15 миллионов тонн руды в год. Из них 11 миллионов поступало именно от шведов. Но помимо шведской руды Гитлер парадоксальным образом зависел еще и от Гольфстрима… Потому что летом шведскую руду без проблем доставляли в Германию по Ботническому заливу и Балтийскому морю, где хозяйничал имперский флот Третьего рейха. А в зимнее время пользоваться этим путем было нельзя, так как загороженная Скандинавией от теплого Гольфстрима Балтика промерзала. Поэтому приходилось везти руду железной дорогой до незамерзающего норвежского порта Нарвик, а оттуда по Атлантике в Германию. В Атлантике хозяйничал британский флот, но немецкие корабли шли вдоль бережочка, по территориальным водам нейтральной Норвегии. И поэтому ничего с ними сделать было нельзя: Гитлеру был очень выгоден нейтралитет Норвегии!

И значит, Англии он был очень невыгоден. Поэтому Черчилль предложил напасть на Норвегию. Нарушить суверенитет Норвегии можно было по-разному.

Черчиллева идея заключалась в том, что английские корабли должны без объявления войны войти в территориальные воды Норвегии и заминировать все подступы к Нарвику, тем самым отрезав Гитлера от руды. По факту это означало агрессию против нейтральной страны, и идея Черчилля – на тот момент первого лорда адмиралтейства – была Чемберленом отвергнута.

Сталин, напав на Маннергейма, сослужил своему другу Гитлеру весьма дурную службу. Теперь у англичан появился прекрасный повод высадиться в Норвегии! Предлог – не подкопаешься: помощь финнам в их святой борьбе. Вы ведь не против, дорогие норвежцы, помочь братскому скандинавскому народу оборониться от кровавого агрессора, который сегодня бомбит женщин и детей в Хельсинки, а завтра. Кто окажется на очереди завтра? Вроде как вы и шведы, если на карту-то поглядеть. Не против? А хоть бы и против, кто ж вас спросит-то.

Англичане недолго думали, где и каким образом высадить экспедиционный добровольческий корпус, чтобы помочь Финляндии. Удобнее всего, разумеется, сделать это в порте Нарвик, чтобы убить двух зайцев – и финнам помочь, и заодно заткнуть своими войсками стратегический порт, откуда питается рудой фюрер.

Фюрер напрягся.

Фюрер очень напрягся!

Но тем временем кончилась «зимняя война». С высадкой экспедиционного корпуса в помощь героическим финнам у англичан не выгорело. Не успели. Высадка была намечена на 20 марта, а 13 марта «зимняя война» завершилась. Что же делать, задумались англичане? И ответили себе: продолжать! Разработанный англичанами и французами план нападения на Норвегию решено было осуществить – теперь уже без всякого благовидного предлога. Черчилль позже писал: «Было решено в Нарвик послать английскую бригаду и французские войска, чтобы очистить порт и придвинуться к шведской границе. В Ставангер, Берген и Тронхейм тоже должны были быть посланы войска, чтобы не дать противнику возможности захватить эти базы». Конечно, это прямая агрессия. Но Черчилль рассчитывал, что норвежцы с пониманием отнесутся к высадке англичан и не будут сопротивляться. А если будут? А если будут, директива предписывала «это сопротивление без колебаний сломить».

В апреле англичане без объявления войны вторглись в территориальные воды Норвегии и начали минировать порт Нарвик. У Гитлера не оставалось никакого другого выхода, кроме как завоевать Норвегию и Данию (последняя просто по пути лежала).

В ту зиму и весну фюрер был целиком поглощен предстоящей войной с Францией, поэтому задачу по захвату Норвегии он поставил просто как проходную. Командующим операцией по оккупации Норвегии решено было назначить генерала Николауса фон Фалькенхорста. По принципу: ну, вы же, дорогой фон, в Первую мировую воевали в Финляндии, а Норвегия совсем рядом с Финляндией! Других специалистов по Норвегии у нас все равно нет… Срочно вызванный в ставку генерал зашел к фюреру и был ошарашен поставленной перед ним задачей – быстро завоевать Норвегию.

– Сейчас полдень, к пяти часам вечера доложите мне план завоевания Норвегии. На это дело щедро даю пять дивизий! – примерно так сказал фюрер и вновь уткнулся в карту Франции.

Никогда раньше генерал Фалькенхорст в Норвегии не был. Поэтому, выйдя из рейхсканцелярии, он купил в ближайшем киоске туристический путеводитель по Норвегии и начал его читать. По счастью, там была маленькая карта страны. Через пять часов Фалькенхорст доложил Гитлеру, как он завоюет Норвегию.

Так и завоевал.

Любопытно, что для Черчилля эта идея – блокировать Нарвик и уморить Германию железным голодом – была не нова. То же самое он предлагал сделать еще в Первую мировую войну. Но тогда главнокомандующий британским флотом лорд Битти сказал, что для британского флота аморально нападать на «небольшой, но сильный духом народ». А вот во Вторую мировую англичане оказались не столь щепетильны. И подтолкнул англичан к принятию этого «аморального» решения Сталин – своим вторжением в Финляндию.

Через пять лет в славном городе Нюрнберге этот неприятный эпизод всплыл. И немцев за захват Норвегии осудили. А англичан за нападение на Норвегию и подготовку полномасштабной агрессии в отношении нейтральной страны, разумеется, нет. После войны генерал германской армии Курт Типпельскирх по этому поводу с возмущением напишет: «Остается непонятным, как могли обе западные державы на Нюрнбергском процессе обвинить руководителей Германии в планировании и проведении агрессии против Норвегии и заставить своих членов трибунала включить это обвинение в приговор».

Всплывали в Нюрнберге и другие неприятные для победителей эпизоды. В своем последнем слове Риббентроп, говоря о роли Сталина в развязывании Второй мировой войны, горько воскликнул: «Когда я приехал в Москву в 1939 году к маршалу Сталину, он обсуждал со мной не возможность мирного урегулирования германо-польского конфликта… а дал понять, что если он не получит половины Польши и Прибалтийские страны… то я могу сразу же вылетать назад. Ведение войны, видимо, не считалось там в 1939 году преступлением против мира…»

Эти справедливые слова Риббентропа в советское издание материалов Нюрнбергского процесса не вошли. И удивляться тут нечего: Нюрнбергский процесс был организованным судилищем победителей против побежденных, где одни бандиты судили других за совместные преступления. И потому о его обоюдной справедливости и речи быть не может. Не зря же 26 ноября 1945 года комиссия во главе с Вышинским – главным обвинителем от СССР на Нюрнбергском процессе – приняла решение о том, чтобы «утвердить список вопросов, которые являются недопустимыми для обсуждения в суде».

А судьи кто?!..

Фашистов судили за дело. Но судили те, кто и сам должен был сидеть рядом с ними по некоторым пунктам обвинений. Все тогда были хороши, все готовили агрессию друг против друга – Англия против СССР, СССР против Финляндии, Франция и Англия против Норвегии, Германия против СССР, СССР против Германии, Германия вместе с СССР против Польши, СССР вместе с Англией против Ирана.

Очень странным был этот предвоенный мир! Калейдоскопичным. Карусельным. Вот только что англичане вместе с французами готовились бомбить СССР. Глядишь, Франции уже нет, а Черчилль со Сталиным теперь союзники и вместе рвут на части Иран. Вот только что Гитлер и Сталин были лучшими корешами и вместе раздирали Польшу. Глядишь, Сталин уже получил от душки Гитлера мокрой тряпкой по сусалам и грызет локти, что сам не успел первым напасть на заклятого друга, с которым еще вчера целовался и делил Финляндию. И вот уже Сталин с Черчиллем, который только что хотел бомбить Сталина, вместе бьют Гитлера. А сразу после того, как Гитлера разгромили, Черчилль заявил, что главный враг теперь – СССР.

Итак, весь гнев Запада обрушился на СССР за нападение на маленькую Финляндию. И поэтому Советскому Союзу, уже прорвавшему главную линию финской обороны, весной пришлось прекратить свое наступление и заключить с Маннергеймом мирный договор. Но к лету все чудесным образом изменилось! Лучший друг Лучшего друга Физкультурников Адольф Алоизович Гитлер так активно развернулся в Европе, что Франция куда-то исчезла, и Англии, лишенной главной союзницы, тоже стало только до себя – гитлеровские войска выбили англичан отовсюду в Европе, в том числе и из северной Норвегии. И значит, Сталину уже никто не мог помешать прибрать к рукам всю Финляндию. Гитлер реально спас его от англофранцузских бомбардировок. И потому Иосиф Грозный резко активизировался, готовясь ко второй войне с финнами.

Разведка начала доносить Маннергейму, что к границе с Финляндией товарищ Сталин подтягивает войска. Маннергейм понял: скоро опять нападут. Тем более что со стороны СССР начались разные наглые требования. Какие?

При отступлении финны эвакуировали с оккупированных советскими войсками территорий все предприятия. Теперь Сталин вдруг заявляет: верните!..

В районе Петсамо у Финляндии никелевые рудники. Никель – стратегический металл, очень нужный для войны. Рудники эксплуатирует иностранная (не финская) компания согласно ранее заключенному с финским правительством договору. Но товарищ Сталин – кавказский бандит, и ему на законы и договоры плевать. Поэтому Сталин требует у Маннергейма: отдай мне рудники, а фирмачей выгони.

У Финляндии есть Аландские острова. Товарищ Сталин требует демилитаризовать их. Или просто отдать СССР.

Эскалация нарастает. СССР сбил пассажирский самолет, летящий по маршруту «Таллин—Хельсинки». Самолет упал в море, а русская подводная лодка подобрала плавающие на поверхности вещи, в том числе мешок с дипломатической почтой, который вез в этом самолете французский дипкурьер.

Сталин вел себя нагло, как дворовый хулиган, который знает, что некому дать ему окорот. Он подходил с ножом к горлу и требовал: отдай.

Стремясь оттянуть повторное нападение, финское руководство передало мародерскому Советскому Союзу имущество государства и частных лиц (!), которое было вывезено финнами с оккупированной Советами территории. Причем СССР требовал передать ему даже то, что было вывезено с этих территорий до финской войны. Среди переданного было и «движимое имущество», про которое нельзя было сказать, что «оно тут раньше стояло» – финны передали СССР 75 паровозов и 2000 вагонов.

Финляндия согласилась на демилитаризацию Аландских островов.

Финляндия даже дала обещание провести с фирмой-эксплуатантом переговоры о концессии на никелевые рудники.

Но требования Советского Союза с каждым днем становились все наглее и наглее. С подачи СССР в Хельсинки были инспирированы коммунистические демонстрации с хулиганствами. Полиция хулиганов задержала. СССР выразил резкий протест и потребовал отставки министра внутренних дел Финляндии. И на это Финляндия пошла!

А потом и вовсе дошло до того, что Советский Союз начал диктовать Финляндии, кого ей можно избрать своим президентом, а кого нельзя.

На бытовом уровне все вышеописанное можно изложить так.

– Отдай шкаф, трюмо и велосипед!

– Но почему?

– Потому что мне они нужны. Я у тебя жилполощадь отнял не только ради самих квадратных метров, но и ради того, что на них было! А ты часть своего добра успел спрятать, я полуголую комнату захватил. Несправедливо! Отдавай теперь.

– Но трюмо и велосипед я еще раньше в другую комнату перенес, до того, как ты начал меня бить и грабить!

– А мне по хрену! Я знаю, что когда-то они у тебя тут стояли. Значит, мое!

– Но мы же мирный договор заключили после того, как ты меня избил и комнату отобрал! В этом договоре ты обещал больше не.

– Заткнись! Отдавай это и вон то. И еще золотишко жены в кулек свяжи, завтра приду, заберу. А сына выпори, он мою кошку вчера прогнал, когда она его колбасу жрала.

– Хорошо, хорошо, только не бей.

Но ничто уже не могло остановить зарвавшегося грабителя. Снова, как перед Зимней войной, в небе Финляндии все чаще стали появляться советские самолеты-разведчики. Маннергейм понял, что счет пошел на дни, вторая война с СССР не за горами. И она будет последней для Финляндии.

Финляндию спас Гитлер.

Германия протянула Финляндии руку дружбы. Это была такая рука дружбы, которую протягивает предпринимателю один бандит, чтобы защитить его от другого бандита, более грубого и жесткого. Маннергейм писал: «…навязчивость немцев была по форме намного скромнее».

Финляндия не без содрогания упала в объятия Гитлера, но тот был нежен и ничего особенного от красавицы Суоми не требовал. Только сквозной транспортный коридор – шмотки возить. А взамен обещал финнам оружие для защиты от Сталина и вообще намекнул, что со Сталиным, оказывается, можно договориться, чтобы не наезжал.

Короче, Гитлер обещал надежную крышу.

«Каждый понимал, что интерес Германии к Финляндии… был единственной соломинкой, хотя никто не имел представления о ее прочности, – вспоминал Маннергейм. – В середине сентября еще не было никаких признаков, указывающих на разрыв германо-советского пакта, также не было и ясности в вопросе о том, как эти две диктатуры договорились относительно деления Севера на сферы влияния… Финляндия уже осенью 1940 года снова могла бы стать жертвой нападения, отразить которое страна была бы не в состоянии.

Эта инициатива Германии предоставила Финляндии возможность передышки после непрерывного нажима, продолжавшегося целых полгода; мы теперь могли отдохнуть от нескончаемых требований русских. Центральным вопросом осени и зимы была проблема никелевых рудников. Финляндия, будучи западным правовым государством, не считала возможным нарушить права никелевого концерна и односторонне денонсировать договор, заключенный в 1934 году, а Советский Союз все время угрожал прибегнуть к силе, если вопрос не будет быстро решен в с соответствии с его требованиями».

В ноябре 1940 года нарком иностранных дел Молотов приехал в Берлин. Финны затаились в ожидании, они поняли, что речь на этих переговорах между двумя диктаторами пойдет и об их судьбе. И поскольку они понимали, что Гитлер зависит от Сталина (в смысле сырья), то сильно тревожились. И, как покажет наше дальнейшее повествование, тревожились не зря. Молотов требовал от Гитлера убрать свои войска из Финляндии, чтобы Сталин ее спокойно растерзал… К единому мнению на этой встрече стороны не пришли не только по скандинавскому вопросу. Но для Финляндии это несходство мнений было спасительным – осенью 1940 года Сталин на Суоми так и не напал, отложив удар на несколько месяцев.

Факт остается фактом: людоед, исчадие ада, кровожадный диктатор и поджигатель войны Гитлер спас Финляндию от миролюбивого пупсика из Москвы.

От войны спас, но не от экономического давления со стороны Сталина. В результате того что Сталин отторг от Финляндии огромный кусок, посевные площади в Суоми сократились на 11 %. Да еще из-за непогоды в 1940 году урожай упал на 30 %. Недостаток хлеба покрывала торговля с Советским Союзом – согласно заключенному после войны торговому соглашению между странами. И тут СССР этот крантик перекрыл, решив удушить финнов экономически. Хлебные нормы в Финляндии были снижены до полуголодного минимума, но и для их выполнения хлеба уже не хватало.

И опять выручил Гитлер. Он поставил 250 тысяч тонн зерна. И не только зерна. Экономика Финляндии нуждалась в сырье; 90 % всего финского импорта шло из Германии. Кожа, текстиль, уголь, бензин, резина – все это питало финскую промышленность и давало финнам работу. В обмен Гитлер получал никель и лес. Если бы этот ручеек был прерван, в Финляндии волной прокатились бы закрытия предприятий и массовые увольнения, затем последовала бы дестабилизация политической обстановки, хаос… именно этого и добивался товарищ Сталин.

Сталин кран перекрыл. А Гитлер его открыл. Экономического удушения не получилось, и поэтому в конце января 1941 года Маннергейму опять стали доносить об активизации советских войск на новой русско-финской границе. Снова над границей начали летать русские разведывательные самолеты. Резко активизировалось приграничное дорожное строительство с советской стороны.

К нападению на Финляндию Сталин готовился по-взрослому. Еще в 1939 году для обеспечения своих наступающих войск восточный деспот силами своих рабов начал тянуть к финскому приграничью сразу несколько железнодорожных веток. На этих работах были заняты около 100 тысяч заключенных. Кроме железных дорог были построены 15 стратегических шоссейных дорог. К границе с Финляндией Сталин подтянул и военные аэродромы. Новых аэродромов было построено аж 90!

Ленинградский военный округ сосредоточил у финской границы шесть армий и один корпус, которые должны были ударить по Финляндии на семи разных участках одновременно. Поначалу советские планы 1940 года предусматривали два варианта войны против Финляндии – самостоятельно и с помощью Германии. На помощь Германии СССР рассчитывал небезосновательно: во-первых, согласно договоренностям 1939 года, которые Германия подписала, Финляндия отходила Советскому Союзу. Во-вторых, не впервой Союзу вместе с Германией на разные страны нападать. Только что Польшу на пару съели, почему бы и Финляндию теперь вдвоем не сожрать?

Ну а если по каким-то причинам немцы помогать убивать Финляндию не станут, то СССР и один справится, здесь у Сталина не было никаких сомнений.

И сталинские офицеры все прекрасно понимали про эту Финляндию. Когда они читали в газетах, что советская дипломатия торгуется с Финляндией за какие-то никелевые рудники, то хмыкали и удивленно пожимали плечами: «Зачем за них торговаться, еще деньги платить? Скоро сами возьмем…»

Взять планировали ударом на севере в направлении порта Петсамо. В то же время на юге четыре армии при поддержке Балтфлота должны были ударить в направлении Хельсинки и Тампере. Группировка советских войск, приготовленная к войне против Финляндии в 1940 году, была вдвое крупнее, чем годом ранее. Всего на Суоми должны были обрушиться 47 дивизий, 5 танковых бригад, 78 авиационных полков. И еще 3 дивизии стояли в резерве. Все хорошо!..

Может быть, Сталин и был готов завоевать Финляндию, говорят исторические ортодоксы, но к войне с Гитлером он был объективно не готов. Ибо сталинская армия, в сравнении с германской, была слаба, малоопытна, недоукомплектована, недосформирована, недоподтянута, трансмиссия у танка КВ слабовата, пионер против Тайсона, и так далее. Я пока не буду с этим спорить. К этому вопросу мы еще вернемся. Меня сейчас другая проблема больше волнует: а был ли товарищ Сталин готов к войне с Гитлером субъективно?

То есть, как он внутренне себя ощущал? Ведь это же гораздо важнее. Можно быть объективно слабым, неверно оценивать собственные силы, но при этом полагать себя здоровенным малым и на этом основании всех задирать. Иными словами, готовился Сталин нанести первый удар по Гитлеру или не готовился, зависит не от объективной оценки сталинской армии армиями будущих историков, а от самооценки Сталина – тварь ли я дрожащая или силенок накачал и право имею.

Допустим, товарищ Сталин свою страну не знал, о плюсах и минусах Красной Армии, в отличие от историков будущего, не догадывался и умишком до них не дорос, а был дурачок дурачком и безосновательно полагал, что легко может победить промышленно развитую Германию. Тогда он мог готовить нападение на Германию? Чисто по глупости?

Мог. От дурака всего можно ожидать…

Теперь на мгновение допустим, что Сталин не полный дурачок и свою слабость осознает. Тогда ему есть выгода ударить по Гитлеру первым? Тоже есть! Слабому, если он слабее не на два порядка, а хотя бы всего раза в три, непременно нужно нападать первым! Преимущество первого удара! Если ты слабее, всегда бей первым. (Забегая вперед, скажу, что Гитлер именно так и поступил.)

Таким образом, в обоих случаях у Сталина был прямой резон напасть первым. Да он всегда так и делал, собственно говоря.

Но, может быть, Сталин был объективно настолько же слабее Германии, насколько Финляндия была слабее СССР? Тогда б ему, конечно, никакой первый удар не помог. Так же, как он не помог бы маленькой Финляндии завоевать большой СССР. И здесь мы снова возвращаемся к самоощущениям Сталина.

Так как же себя ощущал товарищ Сталин в тревожные месяцы начала сороковых – уверенно или нет? Как оценивал свои силы? Мог он готовить удар по Германии (от большой глупости или от большого ума) или не мог? О, на это у историков есть прекрасный научный ответ!

Крупный ученый и, можно сказать, начальник над всеми отечественными историками – директор Института всеобщей истории А. О. Чубарьян сообщает интересующимся: «Сталин в те тревожные месяцы боялся даже думать о нападении Германии и начале войны».

Наверное, директор лично знал Сталина и видел, как у того дрожали ручонки и подбородок, когда он говорил Чубарьяну о Германии:

– Слюшай, брат, так Германия боюс – кушат не могу, да!

Но, может быть, и не знал лично Чубарьян Сталина. Может быть, его сведения из других источников. Ведь Чубарьян – ученый, а у науки должны быть, наверное, какие-то методы, позволяющие делать подобные утверждения. Ну, например, криминалистический анализ сталинской кружки, забытой им на карте Германии, показал наличие многочисленных сколов на краях, убедительно доказывающих, что у Сталина тряслась челюсть, когда он смотрел на Германию.

У меня такой кружки нет. Поэтому я могу судить о страхе Сталина перед Гитлером только по косвенным признакам. Вот, например, я вижу, что финны Сталина боялись и беспрекословно выполняли всего его требования, вплоть до самых унизительных. Они были настолько слабы, что даже упреждающий удар им бы не помог. И Сталин вел с финнами переговоры с позиции грубой силы.

А как он вел переговоры с Гитлером? Лебезил перед ним, наверное, со страху.

В 1940 году Молотов приехал в Берлин – на переговоры. Это был тот самый момент, когда Финляндия напряженно замерла, почувствовав, что, наряду с судьбами десятков стран Европы, решается и ее судьба. Тут надо понимать, что сталинский наркоминдел Молотов и гитлеровский министр иностранных дел Риббентроп были всего лишь тряпичными куклами, надетыми на руки хозяев. Во время переговоров Молотов постоянно слал Сталину шифрограммы, чтобы узнать об интересах Советского Союза в том или ином регионе. Потому что Сталин и был Советским Союзом. Сталин был в СССР единственным свободным человеком. А все остальные в его стране были статистами и безмолвными исполнителями его воли, его пуговичками, шнурками, обшлагами, гвоздиками в его сапогах. Один Сталин и был – империя.

Так вот, в Берлине империя устами куклы заявила, что хочет подгрести под себя Болгарию, северный Иран, Ирак, Южную Буковину, Финляндию, Грецию, восточную Турцию; хочет получить выход к Адриатическому морю и Персидскому заливу. А еще у Сталина есть интересы в Китае и ему люб Южный Сахалин. Кроме того, Сталину до зарезу необходимы Босфор и Дарданеллы, а также датские проливы, потому как он желает, чтобы его Балтийский флот стал океанским, атлантическим флотом. А для этого ему нужен свободный проход через датские проливы. Ему нужны там советские базы! И в греческом порту Салоники тоже. И на Босфоре. И.

Боже мой, сколько русских царей страдали по этим проливам! И вот, наконец, наступил момент, когда мир (ушами Гитлера) услышал твердое: отдайте!..

Отдайте все, что недополучили Екатерина II, Петр I, Александр II и что потерял Николай II. Отдайте даже сверх того!..

Гитлер был расстроен такими аппетитами. Как можно столько кушать?!. Гитлер только что захватил Данию, а Сталин требует поделиться ею. А что значит поделиться? Это же моя Дания! И Турция со своими проливами вообще-то всегда тяготела к Австро-Венгрии. А с Россией всю жизнь воевала. Так что.

И вообще, понимаете, товарищ Сталин, какая штука. Вот вы тут хотите захватить Финляндию. Это, конечно, ваше право. Но если вы сейчас опять начнете войну с Финляндией, в Скандинавии снова начнет все рушиться, как в вашу первую финскую войну. Так бы, возможно, англичане и не решились на Норвегию напасть, а из-за вашей войны случилось то, что случилось. У Германии начались проблемы. И сейчас, если вы опять на финнов нападете, Швеция может начать помогать Финляндии – возьмут и предоставят Англии и США свою территорию для создания военно-воздушных баз. А Германия, между прочим, стратегически зависит от шведской руды, финского леса и финского никеля. Без этого нам гибель. Не мог бы Советский Союз немного подождать с убийством Финляндии? Примерно год. Или полгода. Мы тогда с Англией, даст бог, покончим, и полегче будет, а?

Гитлер просит Сталина чуть-чуть потерпеть, потому что от этого зависит судьба Германии. Не можешь год терпеть? Ну, полгода хоть! Ну, пожалуйста! Мы постараемся управиться.

А что же отвечает Сталин стоящему в позе просителя Гитлеру? А Сталин высокомерно бросает: а чё это я должен ждать-то? А я не хочу! И уводи-ка побыстрее свои войска из Финляндии, пока под горячую руку не попали. И вообще, знает ли товарищ Гитлер, что его любимый рейх зависит не только от шведской руды и финского леса с никелем, но и от советской нефти, цинка, зерна и прочих милых безделиц, которые Советский Союз ему сейчас поставляет, а завтра может и не захотеть.

Короче, фюрер, наши требования тебе известны. Сиди и думай. Неприятно тебе такое слушать? Терпи, фашист. Вот как Сталин боялся Гитлера!

Вот как он трясся от одного упоминания гитлеровского имени!

Гитлер говорит, что ему нужны стратегические ресурсы из Скандинавии, без них ему – смерть. А Иосифу на это наплевать. Гитлер очень беспокоится за свою румынскую нефть, над которой Сталин навис. А Сталин хмыкает в усы да все ближе и ближе к этой нефти пододвигается – теперь вот еще один кусок от Румынии отхомячить желает. А ведь он уже и так лишнего оторвал! По тайному сговору 1939 года Сталину было положено у Румынии только Бессарабию отобрать, а он еще и кусок Буковины отгрыз, а теперь вот всю Буковину хочет! С-сука… Как тут не волноваться?

Сказать, что Гитлер был ошеломлен и раздражен размахом сталинских требований, значит, ничего не сказать. Сейчас они со Сталиным друзья, и то Сталин не хочет к Гитлеру прислушиваться, за горло его берет на сырьевом фронте, а аппетиты Сталина растут день ото дня. Что же будет дальше? Чего завтра потребуют эти азиаты, когда Гитлер к ним спиной повернется и займется Англией? И еще вопрос, будут ли они тогда что-нибудь требовать или сразу заточку сзади в печень воткнут, как это с Польшей случилось?

Сталин по натуре был хам. Причем восточный хам. То есть худший из всех разновидностей хамов – его хамство проявлялось только в разговоре со слабыми и было нарочито показным. Как человек с восточным менталитетом, Сталин мог холуйски лебезить перед сильным, улыбаться, заискивать и выслуживаться перед начальством, но едва человек переставал быть его начальником или становился слабым, поведение Сталина по отношению к нему менялось с холуйского на хамски-мстительное, утонченно-садистское. Сталин словно мстил за свое прежнее холуйство.

Когда-то «чудесный грузин» (копирайт Ленина) был предельно вежлив и улыбчив с женой вождя мирового пролетариата, звонил Ленину и советовался с ним по всем важным вопросам (не стесняясь при этом присваивать себе чужие заслуги, чтобы вырасти в глазах Ильича). Но когда Ленин заболел, когда Сталин почувствовал, что Ильич стал слаб, когда Сталин понял, что в большую политику Ленин уже не вернется, его тон немедленно изменился. Он сразу же нахамил Крупской, в грубой форме послав ее подальше в ответ на какую-то мелкую просьбу. Надежда Константиновна в слезах кинулась к больному Ленину жаловаться, тот, переволновавшись, написал Сталину гневное письмо о том, что порывает с ним всякие человеческие отношения, после чего Ильича разбил удар на нервной почве.

Человек, который очень хорошо знал Сталина лично, его помощник Бажанов так характеризовал человеческие качества своего патрона: «…Сталин всегда спокоен, хорошо владеет собой. Скрытен и хитер чрезвычайно. Мстителен необыкновенно. Никогда ничего не прощает и не забывает – отомстит через двадцать лет. Найти в его характере какие-либо симпатичные черты очень трудно – мне не удалось».

Вообще, двадцать лет – некая магическая цифра. Примерно двадцать лет готовился СССР к освободительной войне против капиталистической Европы. Война не удалась, точнее, удалась не вполне: Сталиным была захвачена только половина Европы. Но духом он не пал. Напротив, как уже говорилось, в 1945 году Иосиф Грозный предрек: «Война скоро закончится, через пятнадцать-двадцать лет оправимся, а затем – снова!»

Оптимист был.

Когда-то поляки обидели большевиков в далеком двадцатом году, разбив их армию и отняв территории. Сталин запомнил это и жестоко отомстил полякам в Катыни – через двадцать лет… Когда-то финны чрезвычайно огорчили Ленина и Сталина в 1918 году. Ленин дал Финляндии вольницу, полагая, что в Хельсинки точно так же, как в Питере, вот-вот случится переворот и финские товарищи возьмут власть и воссоединятся с Россией. Но финские товарищи промедлили, вели себя нерешительно. За это Ленин даже с досады назвал их «свинорылыми». А потом финны вообще разбили красных. Ничего, через двадцать лет Сталин и им отомстил. Чувствуя свою силу, он вел себя с Финляндией по-хамски, выдвигая одно унизительное требование за другим.

А уж в личном плане… Никого из тех, кто когда-то был сталинским начальником или дерзнул хоть однажды поспорить с его восточным величеством, самолюбивый горец не забыл. Никого. Не осталось в живых ни бывших начальников Сталина, ни тех, кто когда-то знал его отнюдь не великим Иосифом Грозным, а просто рядовым партийным чиновником, секретарем бумажного аппарата. Не осталось практически никого из тех, кто мог сказать Сталину «ты», а ведь таких людей в начале двадцатых было много, очень много.

Когда-то в 1924 году Зиновьев и Каменев спасли Сталина, которого, в соответствии с завещанием Ленина, на съезде хотели турнуть с поста Генсека. Если бы Каменев с Зиновьевым этого не сделали, сейчас фамилию Сталина знали б только историки, и была бы она ничем не знаменитее фамилии какого-нибудь Рудзутака. Сталин на том съезде сидел бледный и покорно ждал решения своей участи, пока эти двое расхваливали и защищали его перед съездом. Сталин зависел от них. И он им этого не забыл. Набравшись аппаратных сил, Сталин сначала удалил обоих со всех постов, а потом расстрелял. После их свержения с Олимпа власти не то Каменев, не то Зиновьев напомнил Сталину о том случае на съезде и спросил, знает ли Сталин, что такое благодарность. Сталин извлек изо рта трубку и сказал: «Знаю. Благодарность – это такое собачье чувство».

Низкорослый, сухорукий и рябой горец, неотесанный, грубый, злой, мстительный и невоспитанный, естественно, не привлекал женщин – они предпочитали ему холеных и образованных революционеров, выходцев из дворян с хорошими манерами. На такого, как Сталин, могла клюнуть по глупости только совсем уж малолетка, а потом, повзрослев и поняв, во что она вляпалась, развестись или застрелиться. Так оно и случилось – когда Сталину был почти сороковник, он женился на 17-летней дурочке, с которой был деспотичен и груб. Результат известен – повзрослев, она застрелилась, не в силах более выносить усатого упыря.

Терпеть этого домашнего тирана действительно было сложно. Когда его дочери было 10 месяцев, Сталин развлекался тем, что пускал младенцу дым от трубки в лицо. Девочка задыхалась и плакала. А Сталин смеялся.

Своего десятилетнего сына Сталин затерроризировал настолько, что тот сбегал из дома к Бухарину или Троцкому пересидеть какое-то время и говорил им:

– Мой папа – сумасшедший.

А нам из всего этого нужно усвоить только одно: перед сильными восточный человек Сталин лебезил, со слабыми был надменен и груб.

В 1940 году Сталин повел себя с Гитлером по-хамски.

Тот приезд Молотова в Берлин на переговоры не был обставлен пышно. Рядовые берлинцы не махали черной молотовской машине бумажными флажками, выстроившись вдоль тротуаров. Они, похоже, и не знали, что в столицу рейха прибыл высокий гость из Москвы. Переговоры были обставлены, как воровская сходка. И немудрено: паханы делили мир. И уже по одному только поведению сторон было понятно, кто здесь главный делильщик.

Гитлер принимает дорогого гостя на Вильгельмштрассе, показывает ему свой диплом почетного жителя Данцига (отобранного у Польши Гданьска), демонстрирует свои золотые запонки, трогательно сообщая, что они ему дороже, чем Железный крест (эти запонки подарила ему Ева Браун). Но разве можно разжалобить железного Молотова? Молотов, совершенно не заботясь ни о чувствах фюрера, ни о протоколе, ни о том, что перед ним стоит сам повелитель Европы, начал напористо засыпать фюрера десятками вопросов и требований. Один из соратников Гитлера, присутствовавший на переговорах, вспоминал: «С фюрером никто так раньше не разговаривал».

Позже Гитлер в беседе жаловался Муссолини: «Русские становятся все наглее… выдвигают все новые и новые требования». Не иначе, как Сталин выдвигал все более и более наглые требования от большого страха перед Гитлером…

Наши историки безосновательно утверждают, что Сталин боялся Гитлера. А я говорю, что все было наоборот: Гитлер боялся Сталина. И сам в этом признавался.

Бывший обергруппенфюрер СС, статс-секретарь имперского министерства иностранных дел барон Эрнст фон Вайцзеккер в своих воспоминаниях писал, что однажды застал Гитлера подавленным и растерянным.

– В чем дело, мой фюрер? – обратился к нему Вайцзеккер.

– Я боюсь в самое ближайшее время услышать оглушительный татарский смех, – печально сказал Гитлер.

И Сталин знал, что Гитлер его боится. Маршал Жуков в мемуарах приводит слова Сталина, сказанные им о немцах: «Они нас боятся».

Именно осенью 1940 года после тяжелых переговоров с обнаглевшим Сталиным Гитлер принял окончательное решение о нападении на Россию. А что ему еще оставалось? Ждать заточки в спину? Жить по принципу «ходи и оглядывайся»?

Если б Гитлер тогда «прогнулся», Сталин присоединился бы к Тройственному союзу (Германия, Италия, Япония) – такие планы у него были – и тогда СССР делил бы планету уже в составе фашистской коалиции. Но Гитлер не уступил. Поэтому в ноябре 1940 года торги по переделу мира зашли в тупик, а интересы двух диктаторов стали постепенно расходиться.

Ортодоксальные историки говорят: заключив договор с Гитлером и ведя с ним переговоры, Сталин хотел оттянуть войну и обезопасить СССР. Редкостная чушь. Ни о какой безопасности СССР речь на переговорах вообще не шла! Этот вопрос Сталина совершенно не интересовал. На переговорах звучали только и исключительно экспансионистские требования: дайте мне то и это и еще вон то… На переговорах воистину миролюбивый Сталин делил мир, а не заботился о безопасности своей страны.

Пока две империи торговались между собой, главный герой этой бесконечной главы, кавалергард его императорского величества со сказочно-андерсеновским именем Карл Густав, чья молодость, как и молодость Сталина, прошла в одной из этих империй, терпеливо ждал решения своей судьбы и судьбы своей страны. Он знал: Красная Армия может ударить со дня на день.

Но Сталин убийство Финляндии отложил. Потому что вскоре у него начались неприятности где-то в области мягкого подбрюшья – на Балканах.

Дело в том, что осенние переговоры с фюрером кончились ничем. Молотов оставил Гитлера в полном ступоре, тот не знал даже, что и сказать. Но после отлета Молотова Гитлер собрался с мыслями, вспомнил, что он тоже великий диктатор, что он захватил половину Европы и, в конце концов, имеет право проводить самостоятельную политику. Да, имеет!.. И не пугайте нас тут своими этими, у нас у самих такие же.

В общем, Гитлер решил со своим неблагодарным грузинским другом порвать. Тот оказался слишком нагл и подл даже по меркам Гитлера.

И вскоре к Маннергейму приехал начальник штаба немецких оккупационных войск в Норвегии полковник Бушенхаген и сочувственно сказал, что Германия не останется безучастной, если СССР опять нападет на маленькую Финляндию с ее большим никелем.

Немцев также вдруг заинтересовала Зимняя война, и они попросили финского начальника генштаба приехать к ним в Германию и рассказать им об этой войне во всех подробностях. Тот приехал и рассказал. А немецкий начальник Генштаба генерал Гальдер, взяв своего финского коллегу за пуговку, сказал, что Вторая мировая война – та же Первая. И как в Первой, так и во Второй финские солдаты должны сражаться плечом к плечу с немецкими. И не мешало бы финской армии ударить, в случае чего, на Ленинград.

Финский начальник генштаба эту идею резко отверг и сказал, что финнам чужой земли не надо ни пяди. И что так же считает финское правительство. Они не будут нападать на СССР. Но если Советский Союз нападет на Финляндию, финны будут зубами грызть краснопузую сволочь.

Отвлекаясь, скажу, что Европа не осуждала Маннергейма за сближение с Гитлером. Европейские лидеры скорее сочувствовали финнам, понимая, что Финляндии пришлось выбирать меньшее из двух зол. Гитлер был злом меньшим, нежели Сталин.

Между тем отношения СССР и Германии стремительно портились. И немудрено. Ведь Гитлер очень обидел Сталина! Сталин недвусмысленно заявил коллеге, что ему нужна Болгария. Это его страна, так сложилось исторически! А что сделал Гитлер? Присоединил Болгарию к своему Тройственному союзу (Германия, Италия, Япония) и ввел в нее свои войска!

Но зато Сталину в Югославии повезло. Было там сначала прогерманское правительство, которое громогласно заявило о присоединении к странам Оси. И на тебе – через несколько дней после этого громогласного заявления в Югославии случается революционный переворот, и к власти приходит правительство, которое быстренько заключает с СССР договор о дружбе.

Гитлер не остался в долгу и Югославию завоевал. Вот тебе Югославия, грузин московский!

Интересный момент. Когда в Югославии, которую фюрер уже считал своей, произошла эта неожиданная для Адольфа революция, Гитлер сказал Шуленбургу, что у него возникло такое чувство, будто Сталин хочет его запугать. Это к вопросу о том, кто кого боялся, а кто кого пугал.

Пока шла борьба за Балканы, пока Гитлер подтягивал войска в Румынию, а Сталин решал вопрос с Турцией, про Финляндию ненадолго забыли. Зиму Финляндия пережила спокойно. Но к весне всем уже было ясно, что накопленное между сверхдержавами напряжение, скорее всего, разрядится в Большой войне, которая затронет и Финляндию.

Поэтому весной немцы опять стали подбивать клинья, стараясь склонить финнов, «в случае чего» ударить по Ленинграду. Это случилось в Зальцбурге, куда приехала финская военная делегация. Встречал ее генерал Йодль. Он изложил финнам свое видение международной ситуации. Видение оказалось прекрасным, чего не скажешь о ситуации.

За зиму и весну, сказал Йодль, русские подтянули к своей западной границе уймищу войск. Теперь против Германии сосредоточено 118 пехотных, 20 кавалерийских, 5 танковых дивизий Красной Армии. Германия, естественно, тоже начала стягивать войска. Может ли Финляндия помочь Германии, связав силы русских на севере? Финны могут ведь не только на Ленинград, но и на Мурманск ударить.

И опять финны ответили, что обсуждать нападение на СССР не будут, а будут придерживаться нейтралитета. Но, конечно, если СССР на Финляндию нападет, за финнами не заржавеет.

В 4 часа утра 22 июня 1941 года немецкие бомбы обрушились на Россию. Под огнем и обломками домов гибли женщины, дети, старики. Это была возмутительная агрессия. На Нюрнбергском процессе она была квалифицирована как тягчайшее преступление.

В 6 часов утра 25 июня 1941 года русские бомбы обрушились на Финляндию. Под огнем и обломками домов гибли женщины, дети, старики. Это была возмутительная агрессия. Нюрнбергский процесс этого эпизода просто не заметил.

Сразу после нападения Германии на СССР финское правительство немедленно сделало заявление о том, что Финляндия будет придерживаться нейтралитета. Нейтралитет? Отлично! А то мы уже испугались. Думали, вы заодно с фрицами!.. Вечером того же дня посол СССР в Хельсинки заявляет: Советский Союз будет уважать нейтралитет Финляндии.

И уважил.

25 июня советские войска осуществили полномасштабное вторжение на территорию нейтральной Финляндии. Так началась вторая финская война.

Наверняка немцы обрадовались такому развитию событий: уж теперь-то финнам не отвертеться! Теперь-то они будут с русскими воевать! И финны действительно стали воевать. Путем невероятных усилий они в конце концов оттеснили Красную Армию к своей старой границе, то есть отобрали у Советского Союза все, что он захватил у Финляндии в «зимней войне». И остановились.

Финнам не нужна была чужая земля. Они отобрали то, что им принадлежало до Петра I, потом было возвращено им царем Александром I и вновь отнято Иосифом Грозным в 1939 году. Дальше финны не пошли. Финская авиация имела строгий приказ Маннергейма, которого советские газеты называли фашистом, не совершать никаких полетов над Ленинградом. И не совершала, и город не бомбила, несмотря на то, что Финляндия находилась с СССР в состоянии войны (Финляндия объявила СССР войну после того, как Советский Союз вероломно и без объявления войны во второй раз напал на нее. Кстати, и в 1939 году СССР, ударив по Финляндии, тоже никакой войны ей не объявлял).

В Ленинграде всю блокаду и долгое еще время после войны висели на домах таблички «Во время артобстрела эта сторона улицы более безопасна». Потому что на опасную северную сторону улицы падали немецкие снаряды, летящие с юга. А на противоположную сторону улицы никакие снаряды дальнобойных орудий с севера не падали. Потому что с севера была Финляндия. Которая город не обстреливала. И от которой Сталин в 1939 году хотел отгрызть кусок именно по этой причине – чтобы отодвинуть границу от Ленинграда, поскольку теоретически финны могли со своей территории обстреливать город.

Финские войска вышвырнули Красную Армию вон со своей территории и далее не пошли. Поэтому фашистам не удалось взять Ленинград в полную блокаду. Хотя финны немцам очень могли бы помочь с этим непокорным Ленинградом. Но финны немцам не помогли. Хотя Иосифа Грозного не любили.

А если бы они любили его, как царя Александра I? Или хотя бы относились к нему равнодушно? Иными словами, что было бы, если бы в 1939 году Сталин не напал на Финляндию?

Если бы Советский Союз не напал на Финляндию пару разочков, не насиловал ее своими унизительными требованиями, а имел с Финляндией дружеские отношения, такой страшной блокады Ленинграда с людоедством и сотнями тысяч жертв не было бы. Потому что дружественная СССР Финляндия, получающая от Союза стратегическое сырье, не упала бы со страху в объятия Гитлера и уж конечно не допустила бы гуманитарной катастрофы и людоедства в окруженном Ленинграде, разрешив снабжать Ленинград через свою нейтральную территорию. От Финляндии до Ленинграда было всего-то 30 километров!

Выгоднее иметь друзей. А не казнить их. Но животное по фамилии Сталин этого не понимало.

Надо сказать, финны во всей этой истории повели себя на удивление благородно. А русские – как дерьмо. Сразу после нападения на Финляндию газета «Известия» поддержала наступающую Красную Армию в своей обычной блатной манере – путем оскорблений противника: «…дряхлый, забрызганный кровью Маннергейм вытащен из нафталина и поставлен во главе финских фашистов…»

Любопытно, кстати, что за день до вероломного удара по Финляндии – 24 июня 1941 года та же газета озвучила следующий тезис: «…среди подавляющего большинства населения Финляндии царит недовольство правящим режимом». Абсолютно те же песни советские газеты пели и перед первым нападением на Финляндию в 1939 году. Это говорит о том, что по Финляндии ударили не из-за страха перед ее нападением на СССР вместе с Германией, а в соответствии с довоенными планами «освобождения». Пропагандистская и военная машины сработали синхронно.

Ближе к концу войны русские войска снова вторглись в Финляндию, опять отобрав у нее то, что, что уже два раза отнимали – при Петре I и в 1939-м. И сейчас Россия владеет, по сути, чужой территорией – Выборгом, например. Не пора ли вернуть?..

А пока вы размышляете над этим вопросом, подкину еще один.

Зачем СССР, у которого после 22 июня вдруг возникло столько проблем, напал на Финляндию? А затем же, зачем он напал на Иран…

Готов был напасть – и напал. Воинские соединения выполняли те задачи, которые были перед ними поставлены, причем поставлены загодя, поскольку подготовка наступательных операций занимает много месяцев. На западном фронте Гитлер разрушил планы Советского командования своим внезапным нападением. Но там, где внезапного нападения не было, где советские армии не смешались, не потеряли позиции и технику, они действовали по своим планам в соответствии с теми задачами, для которых их много месяцев готовили.

По всей видимости, все советские армии должны были ударить и по Гитлеру, и по Финляндии, и по Ирану, и по Турции одновременно или почти одновременно (в зависимости от успехов на главном, Западном фронте). Представили себе карту Евразии? Это должен был быть один фронт от Арктики до Черного моря. Сталин хотел зажечь великую огненную дугу!

Но из-за вероломства Гитлера от всего этого великолепия остались только рожки да ножки – чуток на севере (ударили по финнам) и на юге (по иранцам). А всю середину скомкал Гитлер. Хотя после его нападения Красная Армия и на Западе пыталась атаковать по своим старым планам, но, увы, разбитого не склеишь.

В главке, посвященной военным разговорникам, я отмечал, что в 1940 году Воениздатом были заблаговременно напечатаны русско-финский, русско-немецкий, русско-венгерский, русско-румынский, русско-турецкий, русско-персидский и русско-китайский разговорники.

Со всеми из них все понятно, за исключением двух: русско-турецкого и, в особенности, русско-китайского.

По первому возникает вопрос: отчего СССР в 1941 году не напал на Турцию, как он напал на Финляндию и Иран, тем более что интерес Сталина к проливам широко известен? Не было у Сталина причин не напасть на Турцию! Во-первых, Турция поставляла Германии стратегические ресурсы, во-вторых, пропускала немецкие военные корабли в Черное море через свои проливы. В-третьих, аккурат накануне войны (18 июня 1941 года) Турция заключила с Гитлером договор о дружбе. Договор этот был отчасти вынужденным: Турция, ясно ощущавшая исходящую от СССР угрозу вторжения и потому державшая у границ с Советами миллионную армию, бросилась в объятия Гитлера, как Финляндия, – от большой беды к малой.

Но Сталин в 1941 году на Турцию так и не напал. Почему же, если он был настолько готов к этому, что даже разговорники напечатал?.. А потому, что Турция и Иран (в отличие от Финляндии) не были первоочередными целями.

На второочередной Иран СССР напал только потому, что Иран был легкой добычей. И потому, что в противном случае он целиком достался бы британцам. А вот ожидавшая нападения Турция с ее миллионной армией была орешком более крепким. Разведотдел Закавказского военного округа еще в апреле 1941 года доносил, что, несмотря на официальные заверения в дружбе в газетах, турки на самом деле активно готовятся к войне с СССР – в восточных землях пропагандисты устно предупреждают население о скором нападении Советского Союза на Турцию, с помощью крестьян вовсю строятся укрепления, проводится мобилизация офицеров запаса, в Эрзурум и в Восточную Анатолию подтягиваются турецкие войска.

Поэтому в условиях черт-те как начавшейся войны с немцами Сталин решил с Турцией пока не спешить. Но, как верно отмечает историк Александр Горянин, «угроза советского нападения висела в годы войны и над Турцией. Сталин решил вторгнуться в Турцию (с двух сторон – с Кавказа и через Болгарию) весной 1945 года, как только позволит обстановка в Европе. Но турки отняли у него все формальные поводы, сами объявив в феврале 1945 г. войну Германии. Несколько дней спустя Сталин выдал свою ярость внешне необъяснимым шагом – разрывом договора о ненападении с Турцией (новым союзником по антигитлеровской коалиции!). Вскоре СССР предъявил Турции претензии на „исконно грузинский“ Лазистан и на Карскую область, входившую до Первой мировой войны в состав России. Но было уже поздно. Теперь Турция имела западных союзников, в объятия которых толкнул ее сам Сталин».

Действительно, в 1952 году Турция и Греция вступили в НАТО – организацию, созданную Западом для защиты от агрессивных устремлений товарища Сталина. Поэтому с мечтой о Турции и Греции Кобе пришлось распроститься. Раньше надо было нападать на исконного врага России – Турцию, году эдак в 1944-м! Но товарищ Сталин думал, что Турция от него никуда не убежит. И здесь прохлопал кремлевский горец…

Теперь коснемся вопроса о русско-китайском разговорнике, изданном в том же 1940 году. Он как будто выбивается из общего ряда и ломает всю логичную схему. Да неужели же, могут воскликнуть антирезунисты, СССР планировал напасть еще и на Китай?!

Отвечу. На Китай СССР напасть не планировал. Потому что в Китае к тому времени уже несколько лет шла своя война. Вот как описывает воздушный бой между японскими захватчиками и китайскими героями свидетель этого боя мемуарист Н. Козлов:

«В памяти остался один бой, когда 40 китайских истребителей дрались со 120 самолетами японцев. Запомнился редкий, неповторимый случай в этом бою. Один самолет И-15-бис в беспрерывных петлях одна за другой постепенно снижался.

Выход из последней петли совпал с поверхностью земли; удар винтом и шасси о землю, самолет немного прополз на фюзеляже.

Когда к самолету подбежали люди, они увидели, что в кабине сидит крепко привязанный летчик с поникшей головой, левая рука застыла на секторе управления газом, правая рука сжимает ручку управления рулями, ноги на педалях, в груди шесть пулевых ран. Это был Ванюшка Гуров».

Простой китайский летчик Ванюшка Гуров.

Был ли за голенищем сапога у Ванюшки русско-китайский разговорник, автор книги «В небе Китая» Н. Козлов своим читателям не рассказывает. Зато с пафосом пишет о своих сослуживцах: «Война для вас началась много раньше 22 июня 1941 г., и много раньше осиротели ваши семьи. Пусть же знают все, как жили, сражались, побеждали эти рыцари неба».

Пусть знают, я не против.

Сталин любил Китай. Сталин хотел Китай. И не только Китай. Разве только китайские трудящиеся нуждаются в мировой революции и осчастливливании? А тибетские чем хуже? Не зря ведь молодая советская власть отправляла в полуанглийский Тибет своих эмиссаров – всяких рерихов и разных гэпэушников. Интересовались большевики Тибетом.

В 1940 году Воениздат, наряду с разговорниками, выпускает книжку «Боевые действия в горах». Эта книга – факт из того же разряда, что и подготовка Сталиным особых горных дивизий, которые в оборонительной войне ему так и не понадобились: не было в равнинном СССР подходящих гор для войны с немцами. Книга учит красных командиров воевать в горах. Учит на самых разных примерах. И что показательно, все примеры – с зарубежной географией. Потому что в своих горах Россия никогда, по большому счету, не воевала, если не считать усмирения диких горцев на Кавказе…

Книжка «Боевые действия в горах» не оборонительная. Ее цель – научить Красную Армию вести широкомасштабные наступательные операции в больших горных массивах. А где есть такие массивы? Карпаты, Альпы, Иранское нагорье, Турция, Испания, тот же Тибет. Обращает внимание, что в качестве вьючных животных книжка рекомендует использовать, помимо лошадей и быков, еще верблюдов и яков. Яки, напомню, водятся только в Тибете, и больше нигде. Вытекает ли из этого факта намерение Сталина продвинуться в своей экспансии аж до Тибета? На мой взгляд, вытекает. Иначе зачем было упоминать яков? Для красного словца? Вот про южноамериканских лам, которых тоже используют как вьючных животных, сталинская книга ничего не пишет. Потому что не имел Сталин военного интереса в Южной Америке. А в Тибете Российская империя и ее сталинская реинкарнация интересы имели давние.

Уже после войны, слушая транзисторный приемник и глядя на мирное голубое небо, старый кавалергард его императорского величества, начинавший свою службу в лосинах наполеоновских времен, анализируя события XX века, в которых он принимал не последнее участие, писал о поразительной неразрывности истории:

«Еще в 1700-х годах Швеция и Финляндия были втянуты в многочисленные войны из-за противоречий между Францией и Россией. Отражением европейского конфликта была и война 1808–1809 годов, которая разорвала существовавшую 600 лет шведско-финляндскую унию и превратила нашу страну в Великое княжество, подвластное России. До удивления схожая ситуация создалась в 1939 году, когда Гитлер, как и Наполеон в 1807 году в Тильзите, предоставил России свободу действий относительно Финляндии. Носителем такой великошовинистской политики, оказавшим влияние на судьбу Финляндии, является большевизм. Финляндия явилась первой страной, остановившей продвижение большевизма… о чем, к сожалению, часто забывают».

Он прав. Грех такое забывать. Спасибо тебе, Карл Густав.

Нельзя безотчетно упиваться миром – это ведет к превращению людей в пошлых пацифистов… Мы должны готовиться… к такой войне, в которой капиталисты не остановятся ни перед какими, самыми дьявольскими средствами в борьбе за свое существование. Чтобы составить себе хотя бы приблизительное представление об этой войне, достаточно вспомнить, например, войну с Финляндией. Вот к какой войне мы должны готовиться.

(Председатель президиума ВС СССР Михаил Калинин)

Как будто бы ничего и не случилось в России 25 октября 1917 года по старому стилю.

Во всяком случае, такое впечатление могло сложиться у инопланетянина, который с увлечением наблюдал за земными событиями с орбиты, а потом, бегая за очередной порцией попкорна, пропустил русскую революцию и Гражданскую войну.

Он видел, как в XIX веке две больших империи – Британская и Российская, расползаясь по земному шарику, в некоторых местах начали встречаться. И там сразу же начинало искрить.

Продвигаясь на восток, русские столкнулись с движущимися на запад англосаксами в Америке. Русские проникли аж до Калифорнии, а Аляска вообще была Россией. Англосаксы всячески старались выдавить Россию из Америки, натравливали на русские форты дикарей, и, в конце концов, убрать Россию с континента им удалось. Но искрило при соприкосновении не только там.

Британская империя надвигалась с юга, через Индию. А Российская – с севера, через Среднюю Азию и Кавказ. Места соприкосновения – Персия, Афганистан и Тибет. Британцы были настроены очень решительно, они понимали: Российская империя – враг империи Британской, поскольку претендует на те же территории, что и Британия. Британия мечтала выдавить Россию из Средней Азии и с Кавказа. Нам сейчас кажется, что Кавказ – исконно наш, и Средняя Азия тоже, и потому притязания Англии представляются нелепыми. Но тогда мир только находился в процессе раздела. Война на Кавказе закончилась буквально вчера. И Туркестан был завоеван только-только. И потому привычки к этим пространствам у русских еще не было.

На рубеже веков Россия уже практически овладела и Персией. Порядок в Персии обеспечивали русские войска, а казачья форма в Тегеране была так же естественна, как в Ташкенте или Самарканде. (Это именно те казаки, которые позже, в начале двадцатых, развернут оглобли Красной Армии.) Русский капитал, русские концессии настолько проникли в Персию, что, формально оставаясь независимым государством, Персия фактически была русский вотчиной. Англичане уже настолько смирились с этой потерей, с российским проникновением в северную Персию, что задавались только одним вопросом: удастся ли им удержаться хотя бы в южной Персии. А русские тем временем начали предпринимать активные действия по созданию своей базы аж в Персидском заливе!

И вот усвоивший это инопланетянин убегает на секундочку, затем прибегает на свое место с ведром попкорна и спрашивает:

– Ну, чего тут без меня было?

А на него напряженно шикают. Он смотрит и ничего не пронимает. Чего они шикают? Вроде и не изменилось ничего. Как лезла Россия в Тибет, так и лезет. Как лезла Россия в Афганистан, так и лезет (вплоть до конца XX века). Как планировали англичане выдавить Россию с Кавказа, так и планируют (вспомним английские планы бомбежек Батуми в 1940 году). И вот, пожалте вам, Персия все так же разделена на две части: север в 1941 году отошел России, а юг – Англии.

Неужто игра зависла? И почему тогда так напряжены остальные зрители, которые за попкорном не бегали? Ведь ничего ж не изменилось! Какой встретила Россия XX век, в таких границах она и оказалась к середине века. Только у царя теперь бороды нет. Но усы, френч и хромовые сапоги – в наличии! Сбрил, что ли, бороду? Сверху не разберешь…

По-прежнему растет империя! Воюет, строит… А что строит? А то, что прежние цари не достроили.

Вот был давным-давно такой царь – Александр Македонский. Он много чего хотел сделать и почти все из задуманного совершил. Но одна его мечта так и осталась неосуществленной. А мечтал он соединить Черное и Каспийское моря каналом. Ну, не напрямую, конечно, там ведь Кавказ между ними, горы. А вот чуть повыше, в приволжских степях, если прорыть канал между двумя могучими реками – Танаисом и Итилем, то на кораблях можно будет прямо из Европы и Африки ездить в самую глубокую Азию. Там есть одно местечко, где речки не очень далеко друг от друга протекают…

И персидский царь Дарий I об этом мечтал. И русский князь Святослав Игоревич. И великий турецкий султан Селим II. И Петр I… Потому что идея-то на поверхности лежала. Ну неудобно без канала! Приходится корабли на руках таскать. Волоком это называется. Подкладываешь бревна, льешь на них масло или курдючный жир и тащишь пеньковыми канатами. Адский труд! А времени сколько отнимает!..

Испокон веков тут корабли волоком таскали. С VII века до нашей эры. Но первую попытку прорыть канал осуществил султан Селим II в 1563 году. Для такого дела он даже послал в степь несколько тысяч землекопов под охраной янычар. Но его хлопцы с делом не справились. После нескольких месяцев адовой работы начальник строительства послал султану покаянную депешу, в которой говорилось, что дело такое для человеческих рук неподъемно.

Вторую попытку сделал Петр I в 1696 году. Уже начали копать, однако все деньги, выделенные для этого, сожрал русский экспансионизм (Северная война), и проект был заброшен.

После Петра царские архивы сохранили более 30 разных проектов этого канала, но все они так и остались нереализованными.

Какому же царю удалось сделать то, чего не удалось сделать всем другим царям?

Правильно, Иосифу Грозному!.. Волго-Донской канал (101 км), про который турецкий прораб доносил своему господину, что прорыть его не удастся даже силами всех подданных Османской империи за сто лет, при Иосифе Грозном был прорыт за четыре года. Для сравнения: Суэцкий канал (160 км) строился 22 года, а Панамский (80 км) – 35 лет. Но более длинный Суэцкий канал – это просто канава. А Волго-Донской имеет еще и сооружения – 13 шлюзов, насосные станции, плотины, дамбы, несколько поселков для персонала, обслуживающего механизмы.

Чудесное сочетание самой передовой на тот момент техники (бульдозеры, экскаваторы) и самой отсталой формы труда (рабский труд заключенных) позволили Иосифу Сталину воплотить в жизнь трехтысячелетнюю мечту человечества.

Ну не велик ли сей государь?

А чтобы потомки про подвиг государственный не забывали, на всем протяжении канала были воздвигнуты циклопические статуи и грандиозные триумфальные арки, выполненные в любимом Иосифом имперском стиле. Как пишут люди, с историей канала знакомые не понаслышке, «тысячелетняя форма арок должна была напоминать путешественникам о древности самой идеи Волго-Донского канала…»

Есть в этих арках и нечто римское, и одновременно что-то напоминающее о древних восточных деспотиях Месопотамии. А вот фонари на берегах канала похожи на древнеримские штандарты. Только со звездами и гербом советским. Но от этого уж никуда не денешься, поскольку, как мы знаем, Иосиф Грозный был самодержцем с вынужденно пролетарской фразеологией и идеологией. И эта идеология очень помогала ему в планах мировой экспансии. И не только ему.

Мы видели, что вся большевистская головка идею красной экспансии не только разделяла, но и осуществляла. Мы помним ответ Сталина на вопрос американского журналиста Говарда о планах коммунистов касательно мировой революции. Сталин сказал: таких планов и намерений у нас нет и никогда не было (см. том 14 сталинского ПСС).

По сути, ответ Сталина состоит из двух частей. Часть первая: таких планов у нас нет. Часть вторая: и никогда не было.

Со вторым Сталин явно погорячился. Соврал на ровном месте. Сталин явно забылся: в лице Говарда он обращался не к своему забитому населению, привыкшему ничему не удивляться и менять мнение в течение 24 часов вслед за сообщениями газет. Через Говарда Сталин говорил с заграницей, а там люди были не столь дрессированными. Лучший друг физкультурников просто решил эмоционально усилить своей ответ, а вышло странно.

Современные историки эту странность обходят стороной. Они, будучи специалистами, прекрасно осведомлены обо всех неудачах юной советской власти в попытках насадить красную веру в соседних странах. Историки знают: планы такие у большевиков были. И вовсю осуществлялись, и кровь при этом лилась рекой. Историки понимают: Сталин соврал. Поэтому на вторую половину сталинской фразы они внимания не обращают. Соврал и соврал, впервой ли Сталину врать?

А вот первой половине сталинской фразы историки почему-то верят. Я думаю, что верят зря. И покажу это.

Помните сообщение французского информационного агентства «Гавас»? То самое сенсационное сообщение, которое приводит рассуждения Сталина: нам-де выгодно, чтобы империалисты войнами ослабили друг друга, поэтому мы заключаем договор с Гитлером, дабы он имел возможность напасть на Польшу. То самое сенсационное сообщение, в подлинность которого до сих пор не верят некоторые историки. То самое сенсационное сообщение, в котором, по сути, не было ничего сенсационного.

Сталин ведь не сказал ничего такого, что не вытекало бы из его действий. И повторял он это, надо сказать, довольно часто. Но не для обнародования. А опровергал Сталин агентство «Гавас» только потому, что на сей раз его слова, не предназначенные для чужого уха, утаить не удалось.

Но вот 7 сентября 1939 года Сталин объяснял руководству Коминтерна свою позицию: «Война идет между двумя группами капиталистических стран за передел мира, за господство над миром! Мы не прочь, чтобы они подрались хорошенько и ослабили друг друга. Мы можем маневрировать, подталкивать одну сторону против другой, чтобы лучше разодрались. Пакт о ненападении в некоторой степени помогает Германии».

Чем эти слова Сталина отличаются от слов Сталина, приводимых в сообщении «Гавас»? Да ничем. Мысль Сталина в обоих случаях одна: учтите, ребята, борьба идет за мировое господство, и Советский Союз не прочь после того, как империалисты ослабят друг друга, прийти на готовенькое и это самое мировое господство получить.

А что по поводу мировой войны думал товарищ Молотов – правая рука Сталина? Может быть, хотя бы Молотов, в отличие от Сталина, был миролюбцем? Нет. Правая рука Сталина говорит: «Сейчас мы убеждены более чем когда-либо еще, что гениальный Ленин не ошибался, уверяя нас, что Вторая мировая война позволит нам захватить власть во всей Европе, как Первая мировая война позволила захватить власть в России».

Как же Молотов планирует захватить власть в Европе? Очень просто: после того как Европа будет истощена и доведена войной до голода, «в этот момент мы придем… со свежими силами, хорошо подготовленные, и на территории Западной Европы… произойдет решающая битва между пролетариатом и загнивающей буржуазией, которая навсегда решит судьбу Европы».

А вот что сообщает Наркомат иностранных дел своему послу в Японии в служебной переписке: «Заключение нами соглашения с Германией было продиктовано желанием развязать войну в Европе». Германию Советский Союз подталкивал напасть на Польшу, а Японию миролюбивый СССР подталкивал к агрессии против США. Наркоминдел так инструктировал своих послов в Японии и Китае: «Мы пошли бы на любое соглашение, чтобы обеспечить столкновение между Японией и Соединенными Штатами».

Просто все эти слова не были предназначены для ушей широкой публики и потому никогда вслух не опровергались.

Сталин фактически отрекся от ленинизма в середине тридцатых. А к концу тридцатых он постепенно начал сбрасывать маску миротворца. Сталин решил, что СССР накопил уже достаточно сил, и пора разворачивать курс в сторону мировой войны. Час пробил!

Но как развернуть столь большой и инертный корабль, как массовая психология?

С помощью пропаганды.

Империя товарища Сталина представляла собой сплошной военный завод, о чем еще будет сказана пара добрых слов. Любовь к войне прививали в миролюбивом СССР с молоком матери. Войной дышало все в красной империи. Война была основным смыслом и главной целью ее существования. В стране товарища Сталина даже дипломаты носили форму, неотъемлемой частью которой было оружие – кортик. А советским писателям и поэтам товарищ Сталин присвоил воинские звания.

Кто такие писатели и поэты и для какой надобности они сдались товарищу Сталину? За что им – погоны?

Здесь нужно понять одну вещь, которую человеку в свободном мире, вообще-то, понять не просто: поэты и писатели в красной империи – это совсем не то, что писатели и поэты в любой другой стране мира. Схожесть названий не должна вводить читателя в заблуждение. В сталинской империи писатель или поэт – это должность. Писатели и поэты Сталина – штатные пропагандисты. Отличие только в том, что обычный штатный пропагандист устно доводит до личного состава воинских частей, колхозов и заводов правильную линию партии – сегодня одну, завтра другую, но неизменно ведущую к светлому будущему. А писатель делает это письменно. Устный пропагандист работает повременно (сидит на зарплате), а пишущий – сдельно (сидит на гонораре).

Обычному пропагандисту трудящиеся задают вопросы, и он на них отвечает – тупо и без затей. Это воздействие на людей через разум. А поэты и писатели – «инженеры человеческих душ», они воздействуют на людей через эмоциональную сферу.

Оказывается, воздействие через эмоциональную сферу с помощью увлекательных историй и вербально-музыкальной ритмики не менее, а даже более эффективно, ибо лучше запоминается та информация, которая людьми прочувствована, то есть эмоционально окрашена. У Сталина были и те, и другие воздействователи, так же как в его армии были и длинноствольные, и короткоствольные пушки. Каждому инструменту – свои задачи.

Если бы у Сталина было телевидение, Сталину было бы еще легче управлять народом. Работники московского телецентра с гордостью говорят, что их телецентр в сутки сжирает столько электроэнергии, сколько ее вырабатывает Днепрогэс. Представляете эту огромную мощность, эти гигаватты, которые можно направить только и исключительно на изменение сознания граждан?.. Но телевидение тогда находилось еще в зачаточном, экспериментальном состоянии. И товарищу Сталину приходилось пользоваться всем остальным, кроме телевидения, – газетами, журналами, радио, кино, книгами, театральными постановками.

Товарищ Сталин понимал важность информационных каналов, через которые осуществляется управление массами. Сам признавался: «Нет в мире лучшей пропаганды, чем печать, газеты, брошюры. Печать – это такая вещь, которая дает возможность ту или иную истину сделать достоянием всех».

Я бы посоветовал самое пристальное внимание обратить на построение этой сталинской фразы. Как сказал бы человек демократического склада, например, Борис Немцов или какой-нибудь, прости господи, Вольтер? Какой-нибудь Вольтер-Немцов сказал бы: нет в мире лучшей пропаганды, чем говорить правду… Или он сказал бы, что нет лучшей пропаганды, чем пропаганда свободы и личной ответственности человека. Что-нибудь в этом духе.

Но Сталин понимал под пропагандой не столько процесс донесения до масс какой-либо идеи, сколько сами инструменты ее донесения. И он был по-своему прав: если у вас есть корыто, вы можете наполнить его чем угодно – картошкой или помоями. Сталина интересовало корыто, а не качество блюд и не процесс еды. Потому что он знал: сожрут, что дадут. Сегодня он бросил массам в корыто одну истину, а завтра, не отмыв тару, загрузил совершенно другую.

Индустрия сталинской пропаганды была построена как любая другая индустрия – она имела свои главки, конторы и управления. Каждое учреждение отвечало за свой фронт работ. Одни отвечали за газеты, другие за книги, третьи за кино, четвертые контролировали их работу…

Предварительным контролем за информацией, а попросту говоря, цензурой, занималось Главное управление по делам литературы и издательств (Главлит). Оно было создано, едва отшумела Гражданская война – в 1922 году, поскольку большевики остро понимали: без контроля над информаций и массового оболванивания им не удастся удержать в руках власть, несущую народу счастье, мир и изобилие.

Монстр-Главлит пропускал через себя весь поток информации, циркулирующий в стране. Бойцы незримого фронта контролировали газетные статьи и географические карты, пьесы и игральные карты, книги и рисунки, фотоснимки и настенные плакаты. Но одного Главлита показалось мало. Поэтому в 1938 году большевики придумали цензуру цензуры: был учрежден особый институт политредакторов, которые проверяли работу главлитовских цензоров.

Тысячи человек неустанно просеивали информацию перед тем, как она становилась доступной обществу. Вы только прикиньте объем работы: каждый день одно только центральное радиовещание выдавало в эфир 720 машинописных страниц текста. А общий объем радиовещания по всему Союзу, учитывая региональное, составлял 383 часа в сутки. И за всем – глаз да глаз! Все нужно вычитывать и согласовывать перед выдачей в эфир.

Каждое направление курировал свой главк. А порой и не один. Главное управление по делам искусств контролировало, как ясно из названия, искусство, в том числе публичные мероприятия, лекции, доклады, эстрадные номера, пьесы и проч. Параллельно тем же самым занимался так называемый Репертком, который Главлиту не подчинялся, а подчинялся Наркомату образования. В четыре глаза наблюдали. И в составе других министерств тоже были свои цензорские отделы по контролю за информацией. Скажем, в Наркомате иностранных дел существовал отдел печати, который отвечал за работу с иностранными корреспондентами и параллельно с Главлитом и институтом политредакторов цензурировал статьи на международные темы, которые готовились к публикации в самой свободной советской прессе. Втроем бдили!..

Вся монополия на распространяемую информацию в Советском Союзе принадлежала государству и осуществлялась ТАСС.

Кино в СССР тоже было не просто развлечением, но всегда – «величайшим средством массовой агитации» (копирайт Сталина). Темы для кинофильмов Сталин порой утверждал лично.

Свободного творчества в СССР быть не могло. Точнее говоря, свобода творчества была ограничена рамками партийного заказа, который заключался в том, что необходимо осветить такую-то тематику такими-то средствами. При этом донесено до народа должно быть следующее.

Инженерами человеческих душ руководил товарищ Жданов – бывший выпускник сельскохозяйственной академии, тонко понимающий линию партии. Именно ему в мае 1934 года Сталин поручил подготовку Первого съезда советских писателей. Впрочем, одним Ждановым не ограничилось. У партии было много талантливых выдвиженцев, которые успешно рулили искусством.

Вся красная литература строилась в полном соответствии с ленинскими словами о том, что «литература должна стать „колесиком и винтиком“ единого, великого социал-демократического механизма».

Первый Съезд советских писателей так сформулировал задачу совписам: «Дать книги о вероятных противниках, вскрыть качество их сил, их противочеловеческие цели и показать, как в тылах капиталистических армий готовятся к бою союзные нам пролетарские силы». Сами себя участники этого съезда писателями даже не называли. К чему высокий слог? Люди четко понимали свое место в рабочем строю и скромно именовали себя «солдатами новой культуры».

Съезд, понятное дело, ставит глобальные, стратегические задачи. А вот тактикой занимаются структуры помельче. Проходит, допустим, очередное Всесоюзное совещание писателей по вопросам оборонной литературы. Какие вопросы на нем обсуждаются? Вот темы докладов: «Художественная литература о Дальнем Востоке», «Красная Армия в советской художественной литературе»…

В 1930 году в Советском Союзе для управления армейскими писателями было создано Литературное объединение писателей Красной Армии и Флота (ЛОКАФ). Цель этой конторы – не обеспечение свободного творчества, разумеется. Задачи писателей весьма конкретны, например: «Красная армия реконструктивного периода в художественной литературе».

В СССР даже зарубежная литература публикуется не просто так, для развлечения, а с определенной целью. Как сказал на Съезде писателей один их руководителей ЛОКАФ, «мы вносим в литературу практику, которую получили в военно-академическом порядке. Мы брали на изучение страницы западной литературы… для того, чтобы знать политику, практику и психику их. Мы действовали, как разведчики и исследователи, как люди, которые будут наносить им же контрудар».

Политические заказы постепенно спускаются сверху до конкретных писателей. Которые свою боевую задачу понимают четко – от мала до велика. Вот как, например, ее сформулировал маленький писатель П. Павленко: «Сейчас наша военная тема – тема строительства, ибо наша война – это созидательная война, наши бойцы и командиры – строители. Они будут строить ревкомы и воспитывать людей на тех территориях, где придется драться. Мы строим, а не уничтожаем».

А большой писатель Алексей Толстой выражал задачу партии на текущий момент в полном соответствии со своим масштабом и писательским дарованием: «литература должна говорить сейчас о самом главном, ставить большие, мировые цели. От нас ждут спасения мира, спасения человечества».

Совписа Толстого многие читали. А совписа Павленко никто. Поэтому вот вам для ознакомления маленький кусочек из романа Павленко:

«– Коммунизм сметет все границы, – сказал Измаров. – Очень сильно надо понимать эту мысль, очень серьезно. Думают, может быть, когда еще сметет? Сейчас сметет! Я так понимаю.

Но и все понимали, что границей Союза являлась не та условная географическая черта, которая существовала на картах, а другая – невидимая, но от этого еще более реальная, которая проходила по всему миру между дворцами и хижинами. Китай вырастет в могущественную советскую страну. Япония станет счастливой. Индия получит свободу».

Таких романов в то время издавались – терриконы. И все – про осчастливливание. (Я все время употребляю это слово – «осчастливливание» – потому что это почти термин. Почти официальный синоним «освобождения». Он так часто употреблялся в СССР поэтами, газетчиками, прозаиками. Да и сам Сталин использовал его. В 1940 году, подводя итог завоевательных походов Красной Армии, он сказал: «Это благоприятно для человечества, ведь счастливыми себя считают литовцы, западные белорусы, бессарабцы, которых мы избавили от гнета помещиков, капиталистов, полицейских и всякой прочей сволочи».)

…Короче говоря, для инъекции в советское общество идеи наступательной войны Сталин использовал весь свой информационный аппарат. Собрав в конце сентября – начале октября 1938 года на совещание руководящую головку этого аппарата, Сталин указал им стратегическое направление, в котором теперь должна была вестись работа. Суть новой линии партии заключалась в следующем: пора перестать болтать о мире и оборонительной войне. Лозунг «нам чужой земли не надо, но и своей ни пяди не отдадим» в первой своей части устарел. Пришла пора начать говорить о войне наступательной, а не оборонительной. Запомните, товарищи: большевики – не мягкотелые пацифисты, которые могут браться за волыны «только в том случае, если на них напали». Нет! Напротив! «Большевики, – сказал Сталин, – сами будут нападать, если война справедливая, если обстановка подходящая, если условия благоприятствуют». И то, что мы ранее кричали об обороне, товарищи, продолжил свою мысль Сталин, это «всего лишь вуаль». Усекли, нет?

Усекли…

С тех пор началась массированная пропаганда наступательной войны. И потому в довоенной директиве «О политических занятиях с красноармейцами…» современные историки могут прочесть буквально следующее: о войнах справедливых и несправедливых иногда дается такое толкование – если страна первая напала на другую и ведет наступательную войну, то эта война считается несправедливой, и наоборот, если страна подвергалась нападению и только обороняется, то такая война якобы должна считаться справедливой. Но теперь все изменилось, товарищи, говорит директива! Теперь Красная Армия сама будет нападать, ибо «всякая война, которую будет вести Советский Союз, будет справедливой». По определению. Вопросы есть?

Вопросов нет. Все предельно ясно всем, кроме историков будущего, которые свято верят в миролюбие Сталина. Вот читают историки-антирезунисты в архивах фразы о том, что СССР теперь будет справедливо нападать на своих соседей, и ума не могут приложить, как же их толковать?! И потому толкуют как сталинское миролюбие. А как иначе? Ведь нас же со школы учили: СССР – миролюбивое государство!

Итак, в самом конце тридцатых началась развернутая пропаганда агрессивной войны. Причем шла она на фоне массированной антигитлеровской пропаганды, которая к тому моменту бушевала уже несколько лет, поскольку началась почти сразу после прихода Гитлера к власти.

Все информационные пушки Сталина – и длинноствольные, и короткоствольные – долбили одновременно. Центральные газеты лучшие места отводили крупным иностранным писателям-антифашистам, которые козлили Гитлера и в хвост, и в гриву. Роллан, Фейхтвангер, Бредель и прочие громкие на тот момент имена капиталистических, но весьма прогрессивных писателей мелькали на страницах социалистической прессы. Идея была хорошая. Во-первых, советский народ, который своим писателям где-то в глубине души может и не доверять, получает независимое свидетельство из-за рубежа, что Гитлер – очень плохой человек, а фашизм – даже хуже социализма, хотя, казалось бы, куда уж. Во-вторых, иностранные писатели, которых так обильно публикуют и уважают в СССР, проникаются к стране Советов уважением и приязнью. Это же чистая психология – приязнь возникнет практически у всех, кому вдруг начинают платить хорошие деньги и оказывать знаки внимания. Мелкие недостатки спонсору при этом простят. Даже то, что он жену бьет. «Бьет, значит, любит!» – слюнявя пальцы, скажет себе интеллигент, пересчитав гонорар и прочтя розовую поздравительную открытку от семейного тирана.

Разумеется, это не значит, что к делу разоблачения гитлеризма не были подключены советские писатели. Очень даже были! И советские поэты тоже. И советские пропагандисты. И советские лекторы. И советские журналисты. И советские историки. И советские кинематографисты.

Фильм о хорошем эксплуататоре трудового крестьянства князе Александре Невском несет откровенно антигерманскую нагрузку: спокон веков мы с немцем воевали и били его!.. Фильм режиссера Рапопорта «Профессор Мамлок» обличает нацизм… Фильм «Если завтра война» показывает, как лихо наши громят немцев. По книге Фейхтвангера «Семья Оппенгейм» в СССР снимается одноименный антифашистский фильм. Фейхтвангер по личному указанию Сталина получает солидный гонорар и радуется своему антифашизму, который неплохо оплачивается.

Разумеется, не отставали и мастера рифмованной строки. Муза, одновременно посетившая тогда всех советских поэтов, по какому-то странному совпадению была настроена антифашистски и антинемецки. Поэтому в стихах то и дело мелькали лица немецкой национальности, которые получали изрядных люлей от Красной Армии.

«Пусть приходят фашистские гости, – самозабвенно рифмовал Лебедев-Кумач. – Пусть идут, коли жизнь не мила!»

Но одного стихотворения на антифашистскую тему от одного поэта мало! Работать нужно больше, товарищи, отрабатывать сталинскую краюху. Поэтому тот же Лебедев-Кумач строчит еще:

И когда ударит гром,
Вместе бой дадут фашистам
Пулеметчик с машинистом
В бронепоезде одном!

И другие поэты не отставали от товарища Лебедева-Кумача, обличая гитлеризм. Старались люди – на всю пайку…

Если человеку с младых ногтей, то есть с того возраста, когда он уже начинает что-то понимать, кроме игрушек, – лет эдак с двенадцати, например, – начать промывать мозги некоей идеей, то годам к восемнадцати из него вырастет настоящий фанатик. За несколько лет в СССР выросло целое поколение молодежи, воспитанное яро-антифашистски.

Народ в СССР был убежден: фашизм не пройдет! Люди знали: вся прогрессивная мировая общественность борется с гидрой фашизма! Советские граждане записывались добровольцами, чтобы воевать с фашизмом в Испании. В 1938 году во время чехословацкого кризиса многие советские граждане были уверены, что вот-вот им придется защищать братьев-славян от фашизма с оружием в руках, и были к этому готовы.

Все эти настроения культивировались Сталиным и царили в стране до 23 августа 1939 года, когда Молотов и Риббентроп поставили свои подписи под договором о дружбе между СССР и Германией. С нуля часов 24-го августа Гитлер перестал быть кровавым исчадием ада, а немцы – исконным врагом России. С нуля часов Гитлер стал лучшим другом советского народа. Утром советский народ узнал об этом из передовой статьи газеты «Правда».

Главная газета страны объяснила, что традиционная «дружба народов СССР и Германии, загнанная в тупик стараниями врагов, отныне должна получить необходимые условия для своего развития и расцвета». Фильм «Александр Невский», в котором русский народ негуманно громил своих традиционных друзей – псов-рыцарей, был снят с проката. Потому что товарищ Молотов на заседании Верховного Совета СССР велел свернуть всю антифашистскую и антигерманскую пропаганду и даже предостерег особо непонятливых «близоруких людей» от «упрощенной антифашистской агитации», которой те увлекались до 24-го числа.

Советский народ – очень понятливый. Советский народ свою понятливость не раз демонстрировал и неоднократно декларировал ее устами лучших своих представителей. Вот, например, выступая на XVIII съезде ВКП(б) Герой Советского Союза Сергей Денисов успокаивает партию: «Мы, летчики, хорошо поняли исторический доклад т. Сталина на съезде партии и его слова…» И далее рассказывает о том, как именно советские летчики поняли т. Сталина. Поняли верно, и теперь сталинские соколы вполне готовы «на крыльях Советов» нести «свободу и счастье рабочим» из Европы: «Мы сделаем все, чтобы полностью стереть с лица земли зарвавшихся империалистов…» (Это тот самый комбриг Денисов, под командованием которого советские самолеты через год обрушат на мирно спящих трудящихся Хельсинки и Выборга сотни тонн советских бомб, несущих свободу и счастье.)

Понятливому советскому народу порой одного намека достаточно, одного движения бровями, чтобы догадаться, кто теперь враг, а кто друг. Дело привычное. Сегодня человек – верный ленинец и со Сталиным взасос целуется, а завтра его посадили в президиуме не рядом со Сталиным, а на краю стола. Значит, спета песенка верного ленинца. Через пару-тройку дней зачистят его. И станет верный ленинец врагом народа, воющим разбитым ртом в подвалах Лубянки.

Но иногда даже бездонной понятливости советского народа не хватало, чтобы быстро сориентироваться. Именно так было 24 августа 1939 года.

Потому что еще 23 числа Гитлер осуществлял еврейские погромы, убивал детей, женщин и стариков, проводил человеконенавистническую политику, варварски жег на площадях книги прогрессивных писателей, был мрачным реакционером, душителем свободы, покушался на мирный труд, мечтал завоевать Европу и двинуть на Восток. При нем сажали и расстреливали коммунистов. Он имел низкий интеллект и узкий лоб. А у похожих на обезьян гитлеровских прихвостней (если судить по карикатурам) руки были по локоть в крови немецкого народа. С каковым народом мы, кстати, исконные враги.

24 числа все это стало совершенно неважно. Потому что «различия в идеологии не должны быть препятствием для дружбы и установления добрососедских отношений», объясняли газеты.

Это был шок.

Причем, если люди постарше привыкли и не к таким вывертам сталинской пропаганды, то вся молодежь, мечтавшая взять в руки винтовку и пойти воевать с фашизмом за светлое будущее человечества, на своем веку информационных катастроф подобного масштаба еще никогда не переживала. Не успели.

Ни в одной демократической стране ни один политик такого провернуть, конечно, не смог бы: общественное мнение не поймет! Но Сталину на свой народ было плевать с кремлевской башни. Сталин в стране жил один. И решал все один, без оглядки на кого бы то ни было. А народ…

С народом нужно поработать. Социальная психология ригидна, инертна, враз такую махину на 180 градусов не развернешь. Народу нужно помочь! Поэтому газеты начинают массово публиковать «народные мнения» – письма трудящихся, в которых те изливают свою любовь к Германии и ее великому вождю. Из кинотеатров, помимо «Александра Невского» куда-то исчезают антифашистские ленты «Профессор Мамлок» и «Семья Оппенгейм», а из репертуаров театров срочно снимают спектакль «Путь к победе» о немецкой интервенции времен Гражданской войны. Изымаются, перестают публиковаться и исполняться антифашистские и антинемецкие стихи и песни. А писателям и поэтам срочно поступают новые заказы, о которых чуть ниже.

На страницах прессы тоже все хорошо – советское общество бодро и с песнями приветствует своего старинного кореша Гитлера, дружбу с коим не может омрачить ничто, и как бы ни старались враги народа разлучить нас, мы им не поддадимся, а будем крепить дружбу с фашизмом!.. Так пишут газеты.

Но в Советском Союзе – поголовная грамотность. Поэтому в Советском Союзе умеют писать не только газеты. В Советском Союзе каждый может взять и написать что-нибудь на своего соседа. И в НКВД начинают в массовом порядке стекаться доносы о неблагонадежных гражданах, которые позволяют себе усомниться в мудрой политике партии и необходимости крепить советско-фашистскую дружбу. Пригрела же Родина таких вот, понимаешь, мразей на своих дебелых грудях!..

А уж НКВД проявляет активность по локализации антисоветчины и параллельно составляет для партии и правительства сводки – о чем говорят в народе. Историк Владимир Невежин приводит примеры подобного рода документов.

Вот ленинградский инженер-химик в частной беседе заявляет (цит. по рапортам УНКВД Ленинградской области): «Как же теперь наши историки будут чувствовать себя, ведь они кричали о псах-рыцарях, о ледовом побоище… а теперь придется кричать о столетиях дружбы. Если бы года два назад об этом заговорили, то в лучшем случае посадили бы, а то и вовсе расстреляли».

Вот на обувной фабрике «Скороход» директор, явно не понимающий текущего момента, допускает следующее высказывание: «Мы люди пожилые и привыкли при советской власти к очень многому. Мы научились ничему не удивляться. Но молодежь не только удивляется, но и возмущается. В демонстрации дружбы с погромщиками она видит просто измену со стороны руководства партии. Молодежь учили ненавидеть фашизм, и вдруг Сталин встал рядом с погромщиками».

Директора фабрики «Скороход» поддерживает мастер: «Советская власть часто убеждала народ вместе с нею бранить то, что вчера единодушно возносилось до небес и наоборот. Но то, что опубликовано 24 августа – это уже выходит за пределы доступного понимания».

Поворот, осуществленный Советским Союзом от антифашизма к фашизму столь резок, что даже на официальных политзанятиях некоторые неустойчивые элементы не стесняются разевать свое поганое хайло и задавать провокационные вопросы политагитаторам. Причем, поскольку цель германо-советского пакта для людей разбирающихся в политике шита белыми нитками (он нужен, чтоб дать возможность Гитлеру развязать мировую войну, напав для начала на Польшу), некоторые граждане ее прямо так и озвучивают!..

Вот младший командир стрелковой роты Калининского военного округа Семенов буквально устами младенца глаголет: «Советский Союз дал возможность начать вторую империалистическую войну. Если бы не заключили с Германией договора, она бы побоялась начинать войну с Польшей, а теперь Гитлер осуществляет свои планы».

Ну, какой же молодец этот Семенов! Как на волшебном блюдечке увидел, а точнее говоря, вычислил то, чего знать по своему статусу просто не мог! Куда нашим историкам до простого младшего командира Красной Армии…

Не все в стране советской были круглыми идиотами. Многие граждане, варившиеся в котле эпохи, разгадывали хитросплетения сталинской политики просто потому, что долго следили за ней на профессиональной основе. Органы НКВД зафиксировали слова заместителя начальника отдела управления РККА товарища Шулькина, который простодушно ляпнул, что к советско-германскому договору о дружбе наверняка прилагается еще какая-нибудь «секретная часть», а иначе незачем было и огород городить.

А начальник кафедры Военной академии товарищ Волков брякнул в тесном кругу, что наверняка в газетах договор опубликован не полностью и там есть пункты, согласно которым Россия и Германия разделили Польшу так, чтобы России отошла та часть, которая в начале века принадлежала Российской империи. А Германии, как верно догадался товарищ Волков, достанутся те территории, которые принадлежали ей до 1914 года.

О том же догадался и инструктор пропаганды 138-го кавполка старший политрук Караваев, который выразил уверенность, что Германия и СССР просто договорились между собой тайным образом о разделе Польши.

Красноармеец Харченко в кругу друзей тоже заявил, что «СССР и Германия при заключении договора, очевидно, договорились между собой о разделе Польши и теперь это практически осуществляют».

Еще дальше в своих рассуждениях пошел курсант Пермской авиашколы товарищ Ведерников. До него вдруг дошло, что, подписав мирный договор с Германией, СССР на самом деле готовится к «агрессивным действиям против стран Западной Европы».

Сколько их таких было!..

И куда они все потом делись?..

Конечно, не все были такие догадливые. Но абсолютно всех, в том числе и догадливых, неожиданное известие о советско-фашистской дружбе ошеломило. Простые люди были совершенно растеряны. Не менее растерянными оказались и рядовые пропагандисты, для которых в ночь с 23-го на 24 августа мир перевернулся. Утром проснулся, ничто не предвещало, потянулся за газетой. Оп-па! Бог у нас теперь дьявол, а дьявол – бог. Нет, сама-то новая диспозиция красному пропагандисту как раз понятна, читать он, слава богу, умеет. Непонятно другое – как это людям объяснить? Ведь никаких ЦУ для красных пропагандистов к газете «Правда» не прилагается. А по своей линии инструкции еще не получены. А люди уже сегодня спросят. Чего говорить-то? Во положение! Хуже губернаторского.

Рапорта НКВД отразили и эту растерянность профессионалов. Штатные пропагандисты Красной Армии возмущались: мол, теперь «агитацию и пропаганду против фашизма нельзя проводить, так как наше правительство не видит никаких разногласий с фашизмом».

Надлом был такой, что один из советских пропагандистов направил письмо товарищу Жданову, в котором в форме горькой иронии излагал свои недоумения по поводу этого политического конфуза. Письмо было, разумеется, анонимным, поскольку его автор хоть и желал изложить свое возмущение, но при этом очень не хотел получить пулю в сталинском подвале. В этом письме Жданов прочел напоминание о том, что в своей речи на XVIII съезде партии (то есть всего за пять месяцев до германо-советского пакта) товарищ Сталин, дай бог ему здоровья, говорил о германском экспансионизме. О том, что Германия – одна из самых агрессивных стран, поскольку хочет завоевать и постепенно завоевывает Европу. А теперь, писал анонимный пропагандист, у нас «видите ли, поджигатели войны в Европе – Англия и Франция!.. Как нам, работникам мест, отвечать (вернее, лгать) рабочим и колхозникам? Ответа не находим».

Ответ нужно было срочно найти, потому что недоумение в низах росло с каждым днем. Нужно было быстро придумать какую-то версию. Не скажешь же людям правду о том, что союз с Гитлером нужен миролюбивому СССР только для того, чтобы развязать мировую войну, на которой будут убиты миллионы трудящихся!..

И версия была придумана.

С высших партийных верхов спустилось спасительное указание: трактуйте этот пакт как Брестский мир № 2, то есть временную передышку, которая Советскому Союзу якобы необходима для того, чтобы получше подготовиться к будущему разгрому фашистов. Говорите быдлу, что этим пактом мы оттянули войну. Вот откуда пошла эта идиотская версия о неготовности СССР к войне с Гитлером! Эту версию придумал Сталин для дураков с целью оправдать свой мир с Гитлером. Дураками оказались советско-российские историки. Многие из них, заучив эту версию в школе и затвердив в вузе, до сих пор в нее истово верят. Что ж, у нас свобода вероисповедания…

А в СССР между тем вовсю шла тотальная информационная зачистка в целях реабилитации фашизма. В коммунистическом Советском Союзе были изъяты из продажи книги немецкого коммуниста, брошенного фашистами в концлагерь, – Тельмана. По решению Главлита уничтожена книга Вишнева «Как вооружаются фашистские поджигатели войны» – за то, что лидеры дружественной Германии в ней были показаны «как террористы и бандиты». Сдан в макулатуру песенный сборник Лебедева-Кумача – за «несколько абзацев антигерманского характера». Книга «Путь Гитлера к власти», выпущенная в 1933 году, запрещается. В этой книге цензор отчеркнул следующий крамольный абзац: «Теперь фашизм торжествует. Он справляет кровавые оргии по всей стране, истребляя коммунизм». Хрен с ним, с коммунизмом, главное фашизм не трогайте!..

На факультете экономической географии Ленинградского университета служащие цензурного ведомства нашли просто вопиющую антисоветчину! Там Германия рассматривалась как главный виновник в развязывании Первой мировой войны. Завкафедрой было строго указано «на безответственное отношение к составлению программ».

Карательная машина не отставала от информационной. По всей стране шли аресты людей, «недопонимающих» правильную линию партии. Поразительная в этом смысле история произошла с Николаем Ивановым – первым секретарем советского посольства в Париже. Он прибыл в Париж летом 1939 года, когда фашизм был врагом всего прогрессивного человечества. Но пока Иванов входил в курс дела, фашизм стал другом всего прогрессивного человечества.

Советский посол о ту пору болел гриппом, и второй секретарь посольства, который работал в парижском посольстве не по линии Наркомата иностранных дел, а по линии «соседнего» ведомства, принял решение поздравить товарища Сталина с этой крупной победой на дипломатическом фронте – подписанием пакта Молотова—Риббентропа. Он отправил в Москву телеграмму за подписью посла, которую даже забыли зашифровать на радостях. На следующий день французская пресса это поздравление опубликовала. Разразился страшный скандал. Франция не без оснований считала договор между Сталиным и Гитлером ножом в свою спину и подножкой делу мира. И действительно, менее чем через год Франции не стало – с молчаливого одобрения Сталина Гитлер по весне ее съел.

А тогда советский посол был французами резко выставлен из страны, и исполняющим обязанности посла, как старший по дипломатическому званию, стал недавно прибывший Иванов. Он был убежденным коммунистом и потому снабжал советскими паспортами и укрывал на территории посольства людей, преследуемых гестапо. И это все ужасно не нравилось тому самому второму секретарю, который принял сближение с Германией за чистую монету, и потому постоянно слал на Иванова доносы, в которых писал, что Иванов неверно понимает политику партии на сближение с фашизмом и что коммунистов надо не спасать, как это делает Иванов, а сдавать в гестапо.

В результате в декабре 1940 года Иванова вызвали в Москву. Там его принял лично Молотов, пожал руку:

– Говорят, вы с немцами не можете сработаться? Ну, ничего-ничего, идите, отсыпайтесь! Завтра увидимся.

Ночью Иванова взяли.

Следствие шло ни шатко, ни валко, суд состоялся только в сентябре следующего 1941 года, когда немецкие войска уже подходили к Москве. В этот самый момент Особое совещание вынесло Иванову приговор. Он получил пять лет по обвинению в… антигерманской пропаганде.

Карательная машина Сталина работала четко. Да, сейчас немцы наши враги и с нами воюют, но вы, товарищ подсудимый, вели антигерманскую пропаганду не сейчас! А тогда, когда генеральная линия партии была совсем другой! Значит, вы в любом случае противоречили линии партии. А колебаться можно только вместе с линией партии. Для тех же, кто колеблется в противофазе, у нас наказание известное – тюрьма или пуля. Вам еще повезло, гражданин бывший посол, самый гуманный суд в мире учел все смягчающие. И отправился Иванов на исправление и перевоспитание в концентрационный лагерь.

А мы отправимся обратно, в переломный 1939 год… В декабре этого года Гитлер поздравил Сталина с юбилеем, тому 60 лет стукнуло. Гитлер пожелал своему другу крепкого здоровья и «счастливого будущего народам дружественного Советского Союза». Сталин в долгу не остался. Он выслал фюреру германской нации ответный реверанс, в коем говорилось: «Дружба народов Германии и Советского Союза, скрепленная кровью, имеет все основания быть длительной и прочной».

Какую кровь имеет в виду Сталин? Где это фашистские солдаты сражались плечом к плечу с советскими против общего врага? А в Польше! Как только пакт о дружбе заключили, так сразу дружно на Польшу и напали. Поэтому сталинский текст, по уму, должен был звучать так: «Дружба народов Германии и Советского Союза, скрепленная кровью Польши, имеет все основания быть длительной и прочной».

Любопытно, что вторжение Красной Армии в Польшу многие рабочие в СССР приняли с восторгом, поскольку ошибочно восприняли это вторжение как «идем бить немца»! И это была вполне понятная ошибка: немцы ведь вторглись в Польшу, и если Красная Армия вошла туда же, значит, она волей-неволей столкнется там с немецкой армией. И, значит, наподдаст фашистам!.. Увы! Оказалось, Красная Армия шла биться не с немцем, а вместе с немцами – против славян-поляков. В этой политике сам черт ногу сломит!..

Забавно, что некоторые – наиболее упертые – антирезунисты по сию пору полагают, что СССР не нападал на Польшу, а «просто ввел туда войска». Этим нехитрым эвфемизмом они стараются прикрыть открытую агрессию, бормоча что-то о вынужденном освобождении братьев-славян. Между тем, сам Сталин с антирезунистами в этом плане был совершенно не согласен. Во время переговоров с Турцией он высказался предельно четко: «Мы с Германией разделили Польшу».

В общем, общественную психологию, доселе ошибочно полагавшую фашизм чумой XX века, Сталин начал успешно ломать. Свои ошибки, товарищи, нужно исправлять, как бы дорого это вам не обходилось!.. Ну и что с того, что партия тоже раньше считала фашизм чумой?.. Теперь она считает по-другому. Партия никогда не ошибается, а задача народа – внимательно следить за флюгером.

По сравнению с этим разворотом, все остальное давалось уже легче… Раньше Советский Союз был миролюбивым государством, а теперь перестал быть таковым, став откровенно агрессивным. Раньше нам не нужно было ни пяди чужой земли, а теперь нужно, и побольше! Как людям такое объяснить? За что мы на Польшу напали?

Да нет проблем! За то, что «Польша – уродливое детище Версальского договора», (копирайт Молотова). А уродливым детям зачем жить? Их нужно уничтожать, как это делают в Германии… Хороший прием, кстати. Если вы хотите разгромить слабое соседнее государство, его нужно назвать нежизнеспособным. Или историческим новообразованием. Или неполноценным. Тогда его не так жалко. Это как урода придавить, чтоб не мучился.

Для переключения тумблера в мозгах сограждан из положения «мирн.» в положение «агрессивн.» Сталину много трудов не понадобилось. Каждый народ считает себя самым лучшим и справедливым. Это его всегда обижают, а он только обороняется. Это другие государства всегда несправедливо поступают с нашим, выдвигая оголтелые требования. А «мы» – всегда хорошие, потому что «мы» – это «мы». Народу важно чувствовать себя справедливым. Если народ будет знать, что он ведет справедливую войну, ему будет все равно, кто на кого напал. Допустим, Россия напала на Османскую империю, чтобы освободить братушек-болгар от османского ига. Кто скажет, что эта война была несправедливой? Кто вспомнит, что Россия в ней выступила агрессором?

Освободительная война – справедливая война. Значит, если мы нападем на Польшу, чтобы освободить польских трудящихся от непосильного панского ига, все будет просто замечательно. Именно в этом направлении и начала работать машина сталинской пропаганды.

Договорившись вместе с Гитлером растерзать независимое государство, Сталин не зря «сделал паузу и скушал „Твикс“». Не зря он промедлил с нападением на Польшу, ударив ей в спину не 1 сентября, как Гитлер, а 17-го. Теперь Гитлер в глазах всего мира – агрессор и зачинщик Второй мировой войны, а Сталин – просто погулять в Польшу вышел. Если бы они вместе ударили, это было бы зловеще и неприятно. А так двухнедельная временная пауза разнесла позор во времени и затушевала его.

Как только гитлеровские войска переступили границу Польши, Сталин дал отмашку своим борзописцам оправдать вторжение под соусом освобождения крестьян Западной Белоруссии и Западной Украины. То есть как бы и не на Польшу мы напали, а на какую-то мифическую Западную Белоруссию. Слышит советское ухо слово «Белоруссия», знает: Белоруссия – Советская республика. Значит, и Западная Белоруссия – почти наша территория, а если по какому-то недоразумению и не наша, то нет большой беды в том, чтобы воссоединить Белоруссию и освободить братушек.

В ночь на 8 сентября Сталин встретился в Кремле с генсеком Коминтерна Димитровым и объяснил Коминтерну свое видение польского вопроса. Польша, объяснил Сталин, это «фашистское государство». И оно должно быть уничтожено! Что плохого в том, риторически вопросил Сталин Димитрова, если «в результате разгрома Польши социалистическая система распространится на новые территории и население»?

Чуть позже газета «Правда» тиснула передовицу под названием «О внутренних причинах военного поражения Польши».

Эту статью правил лично Сталин. Статья вышла 14 сентября. Советские войска еще не напали на воюющую с немцами Польшу, а товарищ Сталин уже объясняет своему народу, что Польша – «недееспособное» государство, которое, ко всему прочему, угнетает наших трудящихся братьев, а они спят и видят, когда их освободят. Эта статья была установкой для всего пропагандистского аппарата – поэтов, писателей, рисовальщиков карикатур в журнале «Крокодил».

Журнал «Политучеба красноармейца» незадолго до нападения СССР на Польшу опубликовал разъясняющую статью о том, как нужно на современном этапе правильно понимать войны в марксистско-ленинском ключе. Советские граждане должны уяснить себе, что войны бывают двух видов: справедливые и несправедливые. Справедливые войны «являются продолжением политики прогрессивных, революционных классов». А несправедливые войны, указывает журнал пропагандиста, ведут реакционные классы. И с этой точки зрения совершенно неважно, на чьей территории идет война, кто на кого напал. Главное, что нужно усвоить: если в войне участвует СССР, эта война справедлива в любом случае. Потому что «Красная Армия будет вести войну за дело всего передового прогрессивного человечества, против извергов…»

И чтобы уж у красноармейцев и пропагандистов совсем не оставалось никаких сомнений, журнал окончательно разжевывает: ребята, мы ударим врага раньше, чем тот «успеет вытащить свой кровавый нож», ибо «самим ходом исторического развития рабочий класс вынужден будет взять на себя инициативу военных действий».

Опять непонятно?.. Тогда для самых тупых, мозг которых напрочь отказывается работать, журнал ставит смысловую точку: «Верная заветам Ленина и указаниям Сталина, Красная Армия перейдет границы агрессора (sic! – А. Н.), раздавит врага мощью своего оружия и вооруженной рукой поможет трудящимся стран-агрессоров свергнуть капиталистическое рабство». Можно ли написать еще яснее?

Через несколько дней после подписания этого номера в печать Красная Армия так и сделала – перешла границы польского «агрессора», раздавила врага мощью своего оружия и помогла трудящимся Польши свергнуть капиталистическое рабство. И кто после этого может заявить, что советская пресса пишет неправду?!. Она не только правду пишет, но еще и будущее провидит!

И кто после этого усомнится, что та же участь, которая постигла польских «фашистов» и «агрессоров», не готовилась для германских фашистов и агрессоров (уже без всяких кавычек)?

На агрессоров нужно нападать первым, это справедливо – так учит партия! Этот простой тезис попал и в Полевой устав РККА 1939 года. Там так и написано: «Рабоче-крестьянская Красная Армия будет самой нападающей из всех когда-либо нападавших армий».

Повторяю вопрос: можно ли написать яснее?..

Разумеется, «освобождение» Польши не прошло без участия советской интеллигенции, трудящейся на ниве разнообразных искусств. Поэты и прозаики, художники и музыканты изгалялись вовсю. Стишки делались по обычному лекалу:

Защитник разоренных сел,
Наш танк на помощь братьям шел…
За жизнь, за мир, за вольный труд.
…………………………………………
Подбитый танк со всех сторон
Был панской бандой окружен.

((Кочетов, Твардовский))

Антипольские карикатуры не сходили с журнальных и газетных страниц. С начала сентября 1939 года наших карикатуристов внезапно посетила антипольская муза. Красная Армия еще не вошла в Польшу, еще не «освободила» польских трудящихся, а карикатуры уже представляли их ликование по этому поводу на фоне убегающей польской армии. Советский народ еще не знал, что СССР нападет на Польшу. А карикатуристы, благодаря своим музам, знали… Муза советских карикатуристов имела вид рябой и усатый – некоторым, самым видным, художникам Сталин звонил лично и указывал темы для карикатур. Так, например, у карикатуриста Порфирия Крылова (один из троицы Кукрыниксов) дома стоял телефон прямой связи с Кремлем для получения ЦУ.

А накануне нападения на Польшу в частях и соединениях Красной Армии было объявлено, что западноукраинцы и западнобелоруссы уже восстали против помещиков и капиталистов, и долг Красной Армии – помочь им в их святой борьбе. Очень удачно получилось с этим восстанием, как вы понимаете: только-только Красная Армия провела сосредоточение, изготовилась к удару, подвезла войска и боеприпасы, и тут – буквально за пару дней до назначенной даты вторжения – на тебе! – восстали трудящиеся панской Польши. Прям как чувствовали!

Точно такие же чувствительные трудящиеся жили в Финляндии. Они начинали волноваться и вознамеривались свергать свое правительство каждый раз, когда Красная Армия изготавливалась вторгнуться в Финляндию. А было это за полвека трижды.

Думаю, и перед нападением РККА на Германию там тоже кто-нибудь очень удачно восстал бы.

Красноармейцам перед самым нападением на Польшу красные пропагандисты трындели о восстании трудящихся, а вот высоким командирам Красной Армии никто сказок не рассказывал. До их сведения довели просто и ясно: цель нашего нападения на Польшу заключается в том, что «панская Польша должна стать Советской».

Пропаганда еще больше усилилась, когда Красная Армия с боями вошла-таки на территорию сопредельного государства. Армейские политработники без конца твердили солдатикам, что они участники «освободительного похода» и что их задача – «бить польских панов». В горячке даже допустили ошибку: выяснилось, что в Польше панами называют не только господ, помещиков, капиталистов и эксплуататоров, но вообще всех мужчин. Получилось нехорошо. Пришлось с личного разрешения Сталина (!) вносить коррективы в этот пропагандистский тезис. Решено было всех мужчин в Польше все-таки не убивать.

Короче говоря, перед вторжением было сделано все, чтобы вдолбить в головы советских людей, что агрессивная война – это очень хорошо и вполне по-ленински. Но ведь в семье не без урода! Некоторые антисоветски настроенные граждане позволяли себе иметь собственное мнение вместо правильного! Так, красноармеец Макаров в Ленинградском военного округе, как о том повествует всезнающее НКВД, допустил следующее высказывание: «Советский Союз стал фактически помогать Гитлеру в захвате Польши. Газеты пишут о мире, а на самом деле мы стали агрессорами».

А красноармеец Муравицкий, паскуда антисоветская, посмел задаться вопросом, зачем вообще было «защищать Западную Украину и Белоруссию, ведь у нас политика мира, пусть сами и освобождаются».

Красноармеец Зарубаев ляпнул, что нападение СССР на Польшу – «это не помощь, а просто Советский Союз сам ввязался в войну».

Интересно, кто нашептывал красноармейцам все эти опасные мысли? Уж не Виктор ли Суворов, шпион английский?..

Вместе с тем рапорта НКВД постепенно начинают отмечать и новую нотку в настроениях советских военных. Которой раньше не было. Такие высказывания мелькают больше не среди солдатни, а в среде курсантов, офицеров и высшего командного состава. И наверняка Сталин довольно хмыкал в усы, читая про эти высказывания в донесениях по линии НКВД. Это именно то, чего он добивался!.. Что же это за новая нотка в настроениях?

Условно ее можно назвать «красный империализм». Это не мой термин. Именно так окрестили политику Сталина слушатели 3-го курса Академии химической защиты.

Эта новая нотка в полифонии армейских настроений должна была появиться! Такая нотка появляется в любой молодой армии, которой дали возможность ощутить свою силу на практике. Советской армии дали. Она разбила врагов на Халхин-Голе. Она с боями взяла Польшу. Она с боями оторвет кусок Финляндии, оккупирует Прибалтику, отнимет кусок у Румынии. «Мы сильные, мы всех завоюем, если прикажут!» – вот что это за настроение. Именно эту искру товарищ Сталин и раздувал в своей армии красной пропагандой. И раздул – зверь почувствовал вкус крови. Зверь готов продолжать.

Если красный командир РККА горделиво заявляет, что советские офицеры должны уподобиться британским и нести в отсталые страны свет цивилизации, то как это назвать, акромя как империализмом?.. Майор А. Самойлов не где-нибудь в курилке, а на совещании в Политуправлении РККА в мае 1940 года заявил: «Наши командиры займут в мире положение британских офицеров. Так должно быть, и так будет. Мы будем учить весь мир».

Именно с таким настроением многие советские офицеры и вошли в Польшу, навстречу своим гитлеровским друзьям.

Один из рапортов НКВД отмечал: сотрудник Генштаба майор Швецов в частной беседе заявил, что СССР должен восстановиться «в границах царской России», то есть взять практически всю Польшу, отдав немцам ихний Данциг и районы, заселенные этническими немцами.

Нет больше никакой Польши!.. И в этом смысле весьма показательна одна из десятков карикатур, опубликованная в советской прессе в сентябре 1939 года. На рисунке печальный польский учитель говорит своему классу: «На этом, дети, мы заканчиваем изучение истории Польского государства…»

Абсолютно по тому же сценарию развивались события перед нападением СССР на Финляндию.

Карикатуры. Стихи. Песни. Армейские пропагандисты. Алчущий освобождения финский народ. Газетные заголовки: «Поджигатели войны будут биты», «Враг будет уничтожен», «В любую минуту готовы к бою», «Готовы разгромить врага на его же территории», «Ждем сигнала боевой тревоги».

В широких кругах совсем неизвестна, а в кругах людей, интересующихся эпохой Второй мировой войны, весьма известна советская песня «Принимай нас, Суоми-красавица». Ее, в исполнении Ансамбля красноармейской песни и пляски, в 1939 году даже записали на граммофонные пластинки. Я эту песню красноармейцев часто слушаю, несмотря на хрипы и плохое качество звука. Очень нравится! Вот она целиком.

Сосняком по откосам кудрявится
Пограничный скупой кругозор.
Принимай нас, Суоми-красавица,
В ожерелье прозрачных озер!

Ломят танки широкие просеки,
Самолеты кружат в облаках,
Невысокое солнышко осени
Зажигает огни на штыках.

Мы привыкли брататься с победами,
И опять мы проносим в бою
По дорогам, исхоженным дедами,
Краснозвездную славу свою.

Много лжи в эти годы наверчено,
Чтоб запутать финляндский народ.
Раскрывай же теперь нам доверчиво
Половинки широких ворот!

Ни шутам, ни писакам юродивым
Больше ваших сердец не смутить.
Отнимали не раз вашу родину —
Мы приходим ее возвратить.

Мы приходим помочь вам расправиться,
Расплатиться с лихвой за позор.
Принимай нас, Суоми-красавица,
В ожерелье прозрачных озер!

Это, как видите, гимн освободителей. Освободители пришли исключительно с добрыми намерениями. Принимай же их в себя, Суоми-красавица, раскрывай доверчиво свои половинки!..

Незадолго до начала финской войны 1939 года эту песню по спецзаказу Главного политуправления РККА написал некий д'Актиль. Д'Актиль – псевдоним советского поэта Анатолия Френкеля. Д'Актиль – не единственный его псевдоним, часть своих произведений Френкель подписывал «Онегин».

Как вы полагаете, про «половинки» это у него случайно получилось? А представление Финляндии в роли красавицы, которая должна половинки раздвинуть?.. Да и кругозор, который «кудрявится» в самом начале песни, приобретает в этом свете какой-то дополнительный смысл, равно как и танки, которые «ломят» несчастной красавице аккурат там, где у нее «кудрявится». Или мстится мне?

При ответе на эти вопросы следует учесть, что по жизни Френкель был страшным хохмачом и балагуром, до революции работал в «Сатириконе», а после революции организовал и редактировал сатирические журналы «Смехач» и «Красный ворон» (позже переименованный в «Бегемот»). И еще Френкель – автор книг «Желчью по бумаге», «Синяк под глазом», «Первая Конная в боях: история в частушках». Кстати, именно он автор текста «Все хорошо, прекрасная маркиза». Ну а тем, кто все-таки верит в случайность «половинок» и проч., хихикающий Френкель в следующем четверостишии даже подсказку бросил – про шутов и писак юродивых.

Надо сказать, шутки подобного рода вполне в духе еврейской интеллигенции, которая всегда себе на уме, за что и люблю… Например, музыку для «Суоми-красавицы» написали известные советские композиторы братья Покрасс. «Дан приказ: ему на запад…», «Едут, едут по Берлину наши казаки…», «И от тайги до британских морей…» – это все их рук дело. Равно как и музыка к фильмам «Трактористы», «Мы из Кронштадта», «Если завтра война» и другим. Очень славные композиторы. Так вот, для написания своих героических песен про большевизм они частенько использовали залихватские еврейские мелодии, органично вплетая их в сурово-советский «пограничный степной кругозор». Так, «Марш конницы Буденного» в начале 30-х годов даже хотели запретить из-за того, что мотив подозрительно напоминал известную хасидскую мелодию. Исаак Бабель, впервые услышав этот марш, улыбнулся и тут же проиграл губами веселую свадебную еврейскую песенку. И если бы только еврейские мелодии эти хохмачи брали! А то ведь Покрассы не стеснялись использовать для красной пропаганды и переделки старых белогвардейских песен!..

Впрочем, хохмили, конечно же, не все. Большинство рифмоплетов всерьез отрабатывало задание партии и пайку освободителя. Я, пожалуй, приведу малую толику отрывочков из поэтико-пропагандистского обеспечения финской войны. Приведу, чтобы вы хоть на ноготь прочувствовали мощь сталинской пропаганды и увидели за скупыми четверостишиями взводы и роты сталинских красных поэтов, которые шли за армией. А иногда и впереди нее…

Тверже гранита и крепче стали
Сыновнее слово бойца.
Суоми! Мы за тебя восстали
В вихре огня и свинца.
Молодость нашу нуждой губили
В потемках голодной тоски.
Суоми! Мы ничего не забыли.
Сроки расплаты близки. (Надо полагать, за 1919 год. – А. Н.)
Бесится злобная банда шюцкора (финские добровольцы. – А. Н.)
В угрюмой тюремной ночи.
Суоми! Мы возвратимся скоро.
………………………………………………
Суоми! Солнце встает с Востока…
Мы возвратимся скоро, солнце зажжем над тобой!

(Алексей Сурков (пророк, не иначе. – А. Н.))

В сверкании штыков и орудийном громе
Ударил грозный час, мы встретились, Суоми,
С твоей военщиной, с врагом лицом к лицу,
И время говорить лишь стали да свинцу.
Суоми, только в нас живет твое спасенье,
Лишь мы трудящимся несем освобожденье…

(Всеволод Рождественский)

В сраженьи пощады не знаем,
Священного гнева полны,
Клянемся, что мы покараем
Зачинщиков новой войны (sic! – А. Н.).
……………………………………………
Как родина-мать приказала,
Мы начали славный поход,
Чтоб верная дружба спаяла
Советский и финский народ.

(Валентин Лозин «Развеем коварную клику»)

Мы подходили в этот час
К стране, что дожидалась нас, —
………………………………………
К ее народу! Сколько лет
Он дожидался нас во мгле,
Пока пришел с Востока свет.

(Иосиф Колтунов)

Бьем пулей белофиннов
В шюцкоровские лбы,
………………………………
Все вражеские ДОТы
Берем мы в оборот,
Чтоб не было охоты
Им портить наш поход.

(Ник. Тихонов)

…мы в глухой мороз,
В сухой пустыне льда
Несем дыханье вольных гроз
И мирный жар труда.
И не спасет вас, господа, (видимо, от жара мирного труда. – А. Н.)
Ни шведский пулемет,
Ни ваших лыж скользящий лёт.
………………………………………
Уж Выборг, заревом дыша,
Сквозь дым встает вдали,
И знаешь – как горда душа,
Что мы народу помогли!

(М. Оксенов)

Всюду видно, всюду слышно —
Красных армий выстрелы.
Белофиннам будет крышка,
Будет гибель быстрая.
Вот вам, белые, расплата… (опять-таки, за 1919 год, не иначе. – А. Н.)

(Александр Прокофьев)

Белофинн в лесах таится,
Видно, доля не легка.
Эх, боится, эх, боится
Белый красного штыка.
Будут, будут палачи (! – А. Н.)
По ветру разметаны,
…………………………………
Все за родину свою (!!! – А. Н.)
Будем храбрыми в бою…

(Александр Прокофьев)

В атаку, в атаку за финский народ!
Долой тиранию! – гремит над рядами,
И знамя пылает, огня горячей.
Со знаменем этим победу мы встретим,
Сметем тиранию, сметем палачей.

(Бронислав Кежун)

…Ты идешь в страну Суоми
Впереди ее сынов.
Песней грозной и сердечной
Славишь родину свою
И звездой пятиконечной
Освещаешь путь в бою.
Ты идешь в страну Суоми
Свой народ освобождать.

(А. Безыменский)

…Есть такая страна.
Ей певучее имя «Суоми» дано,
И зовет ее родиной Финский народ…
Все же память о ней —
Это лучшее в сердце твоем.
Память первой победы.
Январь. Восемнадцатый год…
………………………………………
Бил я польских гусар,
Атамана отыскивал след,
Вспоминая Суоми,
Я шел через мутный Сиваш.
Двадцать лет пролетело,
И год и полгода прошло,
Мой далекий товарищ,
Я дожил до грозного дня.
Ты, родная Суоми,
Опять предо мной.
………………………………
Там, где Красная Армия
Славной дорогой прошла, —
Вновь хозяином жизни
Становится вольный народ.

(Владимир Зукпау-Невский)

Мы, жены и матери бойцов,
Подруги ваши и сестры,
Пишем и шлем вам несколько слов
Туда, за Белоостров.
Мы даже имени сел, деревень,
Где вы стоите, не знаем…
………………………………………
Гордостью полнятся наши сердца…
Оттого, что намеченный путь
Всяких карт стратегических шире,
И направлены в вашу грудь
Жерла пушек старого мира.

(Елизавета Полонская)

Это называется пропагандистско-поэтическая артподготовка. Ма-аленький ее кусочек, стихотворный. Красная Армия на Финляндию еще не напала, а стихи уже заранее готовы, песни поются… Но если мы вспомним д'Актиля, не удержавшегося от ёрничества, то поймем, что творческой интеллигенции, работавшей над сталинскими заказами, была понятна экспансионистская направленность сталинской политики. Но руками этой самой интеллигенции Сталин задурманивал головы своим крестьянам и пролам и постепенно разворачивал корабль пропаганды от оборонительной линии к наступательной. Пора пришла советскому народу отвыкать от роли миролюбцев и привыкать к роли освободителей.

И это вполне удалось! Уже в 1940 году, готовя второе нападение на Финляндию, Советский Союз мог считать пропагандистскую задачу полностью выполненной. Во всяком случае, финская контрразведка доводила до руководства страны следующие высказывания, гуляющие в среде стоящего возле финской границы советского офицерства:

«Финляндия – капиталистическая страна, которую ждет такая же участь, как Эстонию, Латвию и Литву. Включение Финляндии в состав СССР – вопрос нескольких недель, самое большое, нескольких месяцев. Число капиталистических стран на политической карте мира сокращается все больше и больше.

Народы Эстонии, Латвии и Литвы намного счастливее финского народа, так как они сами изъявили желание воссоединиться с нами. Поскольку народ Финляндии не хочет этого, его судьба будет более тяжелой, ибо Финляндию присоединят силой».

А вот еще одно замечательное мнение советского офицера 1940-го года, положенное на стол Маннергейма финской контрразведкой. Советский офицер пророчествует: «В марте 1941 года в Финляндии произойдет революция, и тогда СССР предъявит некоторые требования. Если Финляндия не согласится на них, то эту страну превратят в автономную советскую республику – так же, как это случилось с Эстонией, Латвией и Литвой».

Главный пропагандист РККА товарищ Мехлис не зря ставил своим подчиненным задачу воспитывать советских людей «в том духе, что всякая война, которую ведет армия социализма, будет войной прогрессивной, будет самой справедливой из всех войн. Инициатором справедливой войны выступит наше государство и его Рабоче-крестьянская Красная Армия». Конец цитаты.

Господа историки и товарищи антирезунисты! Кому из вас еще непонятно, кто выступит инициатором справедливой войны?.. Если таковые непонятливые граждане и встречаются среди советско-российских историков-антирезунистов, то, уверяю вас, в Рабоче-крестьянской Красной Армии подобных идиотов не было! В РККА читать и слушать руководящих работников умели.

Да и мудрено не понять, например, слова главного редактора «Красной звезды» Е. Болтина: «Доктрина Красной Армии – это наступательная доктрина, исходящая из известной ворошиловской формулировки „бить врага на его территории“. Это положение сегодня остается в силе. Мы должны быть готовы, если понадобится, первыми нанести удар, а не только отвечать ударом на удар».

Господа историки и товарищи антирезунисты! Кому из вас не ясно, кто должен первым нанести удар?..

В отличие от современных историков, все нижестоящие товарищи в Красной Армии с полуслова понимают требования момента, которые им доводят товарищи вышестоящие. Вот, например, командарм Мерецков прекрасно понял товарища Мехлиса! И даже счел нужным подтвердить свое понимание с трибуны: «До сих пор в представлении всей страны, а также армии сложилось мнение, что мы будем воевать только тогда, когда на нас нападут. Но теперь это не так. Теперь РККА готовится к нападению. Мы должны обеспечить нашу страну не обороной, а наступлением».

А вот главный политинформатор и пропагандист СССР Александр Щербаков вещает: «Ленинизм учит, что страна социализма, используя благоприятную сложившуюся международную обстановку, должна и обязана будет взять на себя инициативу наступательных военных действий против капиталистического окружения с целью расширения фронта социализма».

И далее товарищ Щербаков объясняет, почему до сих пор мы болтали о мире и заодно закрывает вопрос о «неготовности» Советского Союза к войне: «До поры до времени СССР не мог приступить к таким действиям ввиду военной слабости. Но теперь эта военная слабость отошла в прошлое. Опираясь на свое военное могущество, используя благоприятную обстановку, СССР освободил Западную Украину и Западную Белоруссию, вернул Бессарабию, помог трудящимся Литвы, Латвии и Эстонии организовать советскую власть. Таким образом, капитализму пришлось потесниться, а фронт социализма расширен».

Товарищ Калинин подхватывает и развивает мысль Щербакова: «Если бы, конечно, присоединить Финляндию, то положение еще более улучшилось бы…»

Ему вторит начальник Главного управления политической пропаганды А. Запорожец: «…наша партия и Советское правительство борются не за мир ради мира, а связывают лозунг мира с интересами социализма…»

Не нужен нам больше мир! Даешь всемирный социализм!..

Наконец, товарищ Жданов в июне 1941 года высказался совсем уж определенно: «Войны с Польшей и Финляндией не были войнами оборонительными. Мы уже вступили на путь наступательной политики».

Помимо поэтов и писателей, руководимых товарищем Ждановым, к делу пропаганды советского экспансионизма подключились и кинематографисты. Так, в фильме «Великий гражданин» главный герой мечтает: «Эх, лет через двадцать, после хорошей войны, выйти да взглянуть на Советский Союз республик эдак из тридцати-сорока!»

Всесоюзный староста Калинин объясняет советскому народу: «большевики – не пацифисты. Они всегда были и остаются противниками только несправедливых, грабительских, империалистических войн. Но они всегда стояли и будут стоять за справедливые, революционные, национально-освободительные войны. Пока социализм не победит во всем мире или, по крайней мере, в главнейших капиталистических странах, до тех пор неизбежны как те, так и другие войны».

Одна из «главнейших капиталистических» стран – Германия. И, значит, ее это тоже касается, не так ли? Тем паче что к весне 1941 года отношения между друзьями-диктаторами испортились окончательно: Гитлер обидел Сталина в Болгарии, прибрав ее к рукам, хотя Иосиф Виссарионович недвусмысленно заявлял: Болгария – моя!.. Гитлер завоевал Югославию, в которой Сталин с одобрения Англии уже организовал революционную заварушку и уже считал Югославию своей. А вместе с Югославией Гитлер заодно и Грецию прихватил, хотя на Грецию Сталин тоже имел кое-какие виды. В общем, этого следовало ожидать – два паука в одной банке ужиться не смогли. И потому маховик сталинской пропаганды где-то с середины-конца 1940 года начал постепенно разворачиваться. Нет-нет, не сторону пацифизма! С наступательной пропагандой как раз все осталось по-прежнему. А вот с другом-Гитлером нет. Советская пропаганда потихоньку задудела в старую дуду: Гитлер – опять плохой. А наша армия – хорошая и вполне готова, ежели что, настучать врагу по башке. И солидно так настучать. Весомо. Прямо на его территории! А что? Зайдем и настучим! Впервой что ли? И ждать уже недолго осталось, между прочим.

Гитлер снова потихоньку начал становиться поджигателем войны.

В журнале «Исторический вестник» цензура зарезала статью Манусевича «К истории Версальских договоров». Потому что, «излагая исторические факты, автор сопровождал их комментариями в духе полного сочувствия Германии. Из этих комментариев можно было сделать вывод о справедливости всех притязаний Германии». А зачем внушать советским людям неправильные выводы? Парой месяцев раньше такие выводы были еще правильными. А сейчас вектор поменялся, извини, товарищ автор. Хвалить Германию вовремя надо было! А сейчас это уже изменой попахивает. Пулечкой в затылочек.

Антигерманский крен в пропаганде стартовал сразу после провала берлинских переговоров Молотова, где Сталин устами своей куклы требовал много, а получил мало. Сталин, заслушав отчет прибывшего из Берлина Молотова, решил, что раз Гитлер «не желает считаться с законными интересами Советского Союза», значит, его политика неправильная и идеология – тоже.

И началось. И пошло-поехало.

Вновь выходит на экраны фильм «Александр Невский». И мало того что выходит, но еще и удостаивается Сталинской премии. Вот тебе, Гитлер, по мордасам!.. Армейские пропагандисты, руководствуясь журналом «Политучеба красноармейца», на основе Ледового побоища и Грюнвальдской битвы стали вновь учить солдатиков, что русские немцев всегда бивали, причем (цитирую журнал) «били, как отмечают летописи, на их же территории». А у нас, товарищи, в уставах разве не так написано?..

В печати опять появляются критические заметки о немецком фашизме. А количество хвалебных материалов о Германии резко идет на убыль.

Сталин лично звонит Эренбургу и велит ему писать свой роман о взятии немцами Парижа, не щадя фашистов.

Советские руководящие товарищи стали даже косо посматривать на сатирика Зощенко, потому что Зощенко в период непродолжительной советско-германской дружбы издавался Германии и очень нравился Гитлеру. Книжку Зощенко «Спи скорее, товарищ!» вслух читал фюреру сам Геббельс. Оба сильно смеялись. Видит бог, есть что-то порочное в этом Зощенко, присмотреться надо к нему…

И еще один интересный момент. В ТАСС создается секретная редакция пропаганды, нацеленная на Германию. (Секретная потому, что официально пакт о дружбе не расторгнут и война Германии еще не объявлена. Но секретная редакция уже собирает на фюрера агиткомпромат – подшивает в папочку цитатки из «Майн кампф», статейки о положении трудящихся «под немцем» в Югославии и Польше и т. д. Официально эта антигерманская редакция развернет свою деятельность только после начала войны с Германией. Собственно говоря, создание этой редакции до начала войны лежит в том же русле, что и переименование советских военных округов во фронты до 22 июня 1941 года.)

5 мая 1941 года Сталин произнес перед выпускниками военных академий свою знаменитую речь, положившую, как считается, начало новой политике СССР. Но я так не считаю. Потому что фактически эта речь – абсолютно в русле всей предшествующей наступательной линии. Своей речью Сталин просто дал армии видимую отмашку, явный сигнал, что Гитлер снова враг и надо готовиться к скорому наступлению на этого врага. Напомним, что эту свою речь Сталин публиковать запретил даже после войны. И запретил неспроста. Слышавший ее в Кремле писатель Вишневский в тот же день взволнованно записал в своем дневнике: «Речь огромного значения. Впереди – наш поход на Запад. Впереди возможности, о которых мы мечтали давно».

Генерал-майор Наумов позже по памяти изложил речь Сталина следующим образом: «Война, разворачивающаяся в Европе, заставляет нашу страну активно вмешиваться в дела Европы. Германская армия добилась таких больших успехов потому, что еще не сталкивалась с достойным противником. Все это время она вела войну против малых, слабых государств, для чего не требуется особых стратегических способностей, так что некоторые наши офицеры напрасно переоценивают успехи германской армии. Посмотрим, на что будет способна германская армия, когда столкнется с настоящим противником. Советский Союз можно сравнить со свирепым хищным зверем, который затаился в засаде, поджидая свою добычу, чтобы затем одним прыжком настичь ее. Недалек тот день, когда вы станете свидетелями и участниками огромных социальных изменений на Балканах. Эра мирной политики закончилась, и наступает новая эра – эра расширения социалистического фронта силой оружия».

Красные пропагандисты Сталина подхватили основную идею этой речи и очередной пропагандистской волной понесли ее в массы. Так, доклад, подготовленный в середине мая 1941 года Главным управлением политической пропаганды для закрытых военных аудиторий («в открытую» мы с Гитлером еще дружили), гласил: «Основная цель СССР – своими особыми средствами обеспечить все необходимые предпосылки для победоносного решения вопроса „кто кого“ в международном масштабе. Неверно было бы расценивать нашу мирную политику как вечную и неизменную. Это – временная политика, которая вызывалась необходимостью накопить достаточные силы против капиталистического окружения. Теперь мы такие силы накопили и вступили в новый, наступательный период внешней политики СССР. Не исключена возможность, что СССР будет вынужден, в силу сложившейся обстановки, взять на себя инициативу наступательных военных действий. При анализе ближайших перспектив мирового капитализма следует исходить из нарастания „революционного кризиса“, при этом отчетливо вырисовывается роль СССР как вооруженного оплота мировой социалистической революции. Возможны наступательные действия СССР против отдельных империалистических стран, угрожающих нашей безопасности, в обстановке, когда еще нет налицо революционной ситуации в капиталистических странах. Но и в том, и в другом случае СССР может перейти в наступление против империалистических держав, защищая дело победившего социализма, выполняя величайшую миссию, которая возложена историей на первое в мире социалистическое государство рабочих и крестьян…»

А в проекте одной из директив ГУПП говорилось: «Каждый день и час возможно нападение империалистов на Советский Союз, которое мы должны быть готовы предупредить своими наступательными действиями. Германская армия еще не столкнулась с равноценным противником, равным ей как по численности войск, так и по их техническому оснащению и боевой выучке. Между тем такое столкновение не за горами». Последнее предложение начальник Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) Александров в проекте отчеркнул красным карандашом и сделал приписку: «Этакой формулировки никак нельзя допустить. Это означало бы раскрыть врагу карты».

В общем, в мае 1941 года красная пропаганда с новой силой запела те же песни, что мы слышали от нее и ранее. В воинских частях крутили антифашистские фильмы, красные агитаторы рассказывали солдатикам о неизбежном наступлении фронта социализма на Запад при помощи упреждающего удара Красной Армии, а среди солдат ходили такие речи: «На границу приехала огромная куча генералов, такое уже было перед нападением на Польшу, значит, как посеем, пойдем воевать Германию».

На совещании работников кино в том же мае месяце Жданов заявил работникам культуры, что «мы и дальше будем расширять фронт социализма».

Работники киноиндустрии и сами сосредотачиваются для условий будущей войны: 13 мая 1941 года в Кинокомитете СССР собираются члены так называемой Оборонной комиссии и начинают обсуждать вопрос о создании фронтовых съемочных групп в составе оператора, сценариста и режиссера. По сути, обсуждают план военной мобилизации советской кинематографии. На заседании отмечаются следующие недостатки в работе: нет пока еще достаточно сколоченных творческих групп, готовых отразить для потомков славные завоевания Красной Армии; нет специальной съемочной аппаратуры, пригодной для фронтовых условий; не до всех еще кинематографистов доведен опыт советских военных операторов и т. д. и т. п.

Нормальное рабочее совещание пропагандистов – скоро война, а у вас еще конь не валялся! Шевелитесь, товарищи, шевелитесь!.. И оргвыводы: «Необходимы самые срочные меры по приведению в порядок всего кинохозяйства с точки зрения мобилизационной».

На этом совещании определены даже темы фильмов, которые должны быть сняты советскими фронтовыми операторами в 1941–1942 годах:

«Рейды танков и конницы во взаимодействии с авиацией»;

«Парашютный десант в действиях против укрепленных районов противника»;

«Прорыв укрепленного района у германской границы».

И вот читают современные историки и антирезунисты названия этих документальных фильмов в документах РГАЛИ (фонд 1038, опись 1, дело 1459, листы 1–4) и думают: «Не иначе как к оборонительной войне готовился товарищ Сталин, желая прорвать в 1941 году немецкие укрепрайоны!»

Любопытно, что аналогичный разворот потихоньку-потихоньку начинает раскручиваться и в Германии. Как пишет Невежин, «ответственные работники МИД Германии постоянно пикировались с корреспондентом ТАСС в Берлине Филипповым по поводу публикаций в советских газетах, „неблагоприятно отзывающихся об отдельных сторонах германской жизни“. Филиппов, в свою очередь, предъявлял немецкому чиновнику опубликованные в германской прессе статьи антисоветской направленности».

В информационно-пропагандистском смысле обе страны катились к войне. Разница была только в том, что Гитлер принял решение напасть на Сталина после его наглых требований, озвученных Молотовым осенью 1940 года. А Сталин знал, что он нападет на Гитлера еще до того, как заключил с ним пакт о дружбе в 1939 году.

От газетно-прозаических пропагандистов не отставали и книжно-поэтические. С ними случилась та же история, как перед нападением на Финляндию в 1939 году – вдруг как из рога изобилия поперли стихи про славную Красную Армию, наступающую на Запад. В 1941 году, например, были написаны следующие строки:

По-над Збручем, по-над Збручем
Войско красное идет,
Мы любить страну научим, —
Тимошенко нас ведет.

Вспомнил маршал путь геройский,
Вспомнил он двадцатый год,
Как орел взглянул на войско
И скомандовал: «Вперед!»

И пошли мы грозной тучей,
Как умеем мы ходить,
Чтобы лавою могучей
Мразь фашистскую разбить.

Мы идем вперед с боями,
И куда ни погляди,
Тимошенко вместе с нами,
Тимошенко впереди.

Збруч – это река в Западной Белоруссии. Плохая, надо признаться, река для песни, труднопроизносимая, но что же делать, если именно Збруч течет там, где придется наносить удар. Приходится петь и рифмовать «Збручем – научим».

В период с мая 1940 по июнь 1941 года про Тимошенко было сложено едва ли не больше песен, чем про легендарного Ворошилова. Шла массированная поэтическая подготовка, поэтический артобстрел, который готовил армию к тому, что вот-вот великий полководец Тимошенко поведет РККА вперед – «мразь фашистскую разбить». Однако едва началась война, едва мразь фашистская начала бить нас, как все протимошенковские песни сразу куда-то пропали. Потому что готовили их для совсем другой войны.

Один из миллионов незаметных винтиков будущей войны – майор Реформаторский, часть которого была дислоцирована неподалеку от Вильнюса, оставил о последних предвоенных днях следующие воспоминания: «Уж очень настойчиво политработники и командиры рассказывали бойцам на занятиях о Германии и Польше – наиболее близко расположенных государствах; объясняли, какие города находятся в Восточной Пруссии, что за реки протекают вблизи нашей границы; говорили о форме германской армии, знаках различия, о ее организации.

Обратили внимание красноармейцы, что вот уже почти два месяца, как в артиллерийский склад, находящийся возле городка, каждый день возили на машинах снаряды, похожие на откормленных годовалых поросят. Все чаще стали слышаться разговоры о войне. Утром 12 июня красноармейцам раздали железные медальоны с бумажкой внутри, которую приказали тут же заполнить. Эти маленькие металлические предметы – „паспорта смерти“, как их окрестили солдаты еще со времен Первой мировой войны… где кратко были записаны все сведения о красноармейце, вплоть до группы крови, было приказано зашить в часовой карманчик брюк…»

И еще пару тонкостей приметил зоркий глаз майора – массовую переброску авиации к самым границам и зачистку прифронтовой полосы от нежелательных элементов:

«…несмотря на все трудности, настроение у всех бойцов было бодрое. К грохоту и скрежету, раздававшемуся далеко за пределами парка, примешивался спокойный деловитый басок наших бомбардировщиков СБ, большими партиями летевших все эти дни на запад, в сторону границы.

Весело посмеивались бойцы, вспоминая, как несколько дней назад они вместе с водителями из соседних подразделений перевозили на станцию разоблаченных, как нам тогда объясняли, органами госбезопасности людей, явно настроенных против советской власти. Останься они тут еще на несколько дней, и от них можно было бы ожидать любых неприятностей. Поэтому-то теперь их благоразумно грузили в эшелоны и отправляли на восток».

Наконец, 20 июня из штаба дивизии пришел приказ все ремонтные работы ускорить и завершить их до 25 июня. В тот же день Вильнюсская газета «Новая жизнь» поместила огромную подвальную статью о необходимости соблюдения в городе мер противовоздушной обороны и важности светомаскировки, а военные зенитчики начали боевое дежурство по прикрытию города с воздуха.

И в тот же день политрук дал майору Реформаторскому листовку. Причем листовку необычную. После оглашения ее содержания бойцам майор должен был вернуть листовку в политотдел. В ней говорилось, что часть вскоре выйдет на большие учения. При этом солдатам рекомендовалось «обращаться с местными жителями вежливо, не топтать посевов и не пить воду из колодцев». А в конце секретной листовки был призыв: «Боевую задачу с честью выполним!»

После этого у солдат отобрали нательные рубахи и кальсоны и выдали «цивилизованные» трусы и майки (по три комплекта) – чтоб освободители не пугали Европу видом своего исподнего…

Кстати, о светомаскировке, которую вскользь упоминает Реформаторский… В 1963 году в Германии была издана книга Пауля Кареля «Восточный фронт». По сути, это сборник воспоминаний немецких солдат и офицеров, участвовавших в боевых действиях против СССР с самого первого дня войны. Что же увидели немцы в СССР в июне 1941 года? Что их поразило? Вот небольшой отрывочек: «Совершенно очевидно, что внезапный удар по ВВС Советского Союза имел огромное значение для действий наземных войск. Тут возникает еще один вопрос: как же все это оказалось возможным, если в Москве знали о неизбежном немецком вторжении? Как объяснить тот факт, что на передовой советские наземные войска и военная авиация буквально безмятежно спали, тогда как в тылу были сделаны все приготовления к войне? Подготовка к светомаскировке, например, оказалась настолько тщательной и повсеместной, что по всей Западной России с самого начала войны имелись в большом количестве синие лампочки и другие материалы. Полоски гуммированной бумаги для заклейки оконных стекол, чтобы те не выбило взрывной волной, были даже в очень маленьких деревнях».

Как видите, Сталин к войне с Германией готовился весьма и весьма скрупулезно. Только вот к нападению Германии он оказался совершенно не готов.

Проанализировав огромный материал советской пропагандистской машины, историк Владимир Невежин пишет: «Имеется фактический материал, на основании которого можно сделать вывод: идея наступательной войны… начала проникать в сознание советских людей. С одной стороны, как среди гражданских лиц, так и в воинских подразделениях буквально накануне и в первые дни после начала германской агрессии против СССР было распространено мнение, что именно Советский Союз первым начал либо спровоцировал эту войну. Высказывания подобного рода были зафиксированы органами НКВД в июне 1941 года». И неудивительно!

Советские люди к лету 1941 года уже настолько были обработаны наступательной пропагандой, уже так сроднились с мыслью о том, что СССР опять нанесет удар первым, как он делал все последние годы, захватывая все новые и новые территории, что слова о «нападении Германии» многие приняли за обычный пропагандистский эвфемизм нападения на Германию. А чего еще могли ожидать люди после нескольких лет непрерывных советских вторжений в соседние страны? Вторжений, которые предварялись газетными криками о зарвавшихся агрессорах (финских, польских), которым нужно дать окорот?.. Финская война, помнится, тоже началась с провокации (финны якобы нас обстреляли). Ну и немецкая с провокации (немцы якобы напали).

Любопытную версию о том, где и как должна была состояться сталинская провокация по типу финской, выдвинул Марк Солонин, автор нескольких книг о начале войны. Он считает, что провокация должна была состояться в конце июня и заключаться в бомбежке советской авиацией советских же позиций около города Гродно. Солонин обратил внимание на то, что вечером 21 июня в 122-й истребительный авиаполк поступила странная команда снять с истребителей вооружение – пулеметы и пушки. Демонтировать. Полк этот, как и многие другие, находился прямо возле границы, в 17 километрах от пограничных столбов. За которыми уже прогревались немецкие танки, и немецкие пограничники срезали со своей стороны свою колючую проволоку (об этом прямо говорилось в тексте последнего довоенного донесения штаба Западного фронта). И вот в этот момент с наших истребителей демонтируют вооружение. Зачем? А чтобы спасти хоть что-то. Самолетами товарищ Сталин решил пожертвовать, а вооружение спасти.

– Именно город Гродно должны были бомбить советские самолеты, бомбить днем 22 июня, – считает Солонин. – И эти преступления уже должны были быть предъявлены в первую очередь всему миру, а во вторую очередь – советскому народу. Эти разбомбленные самолеты должны были быть предъявлены как результат вооруженного нападения фашистской Германии, в ответ на которое 23 июня и будет объявлена открытая мобилизация.

Я не берусь судить о справедливости этой необычной гипотезы, отмечу лишь, что подобный финт был вполне в духе кремлевского упыря. Повадки своего пахана советские люди знали, в стране царил наступательный настрой, поэтому среди рабочих крупных предприятий Москвы, например, 23 июня были зафиксированы слухи о том, что Красная Армия уже взяла Кенигсберг, Данциг, Варшаву и ведет бои в Румынии.

И не только среди рабочих бродили такие слухи. Тот же И. Реформаторский так вспоминает о первом дне войны: «Мысль о том, что война уже началась, никак не могла улечься в наших головах. Бойцы моего расчета уже знали о речи Молотова и горячо обсуждали ее. Кто-то даже успел принести последнюю новость: 4000 наших самолетов только что бомбили Берлин и почти целиком разрушили его; наши полевые части продвинулись на 100–150 км вглубь Германии. Все обстоит блестяще».

Кстати, а почему это вдруг московские рабочие подумали, будто Красной Армией взят Кенигсберг? Да потому что этот злосчастный Кенигсберг был в советских мозгах взят уже столько тысяч или миллионов раз, сколько тысяч или миллионов раз звучали, издавались и читались в СССР стихи Симонова:

Под Кенигсбергом на рассвете
Мы будем ранены вдвоем…

Стихи эти Константин Симонов, работавший у Сталина поэтом, написал в 1938 году. И никто его не одернул. Никакая цензура не спросила Симонова: а с чего это вам, товарищ Симонов, вдруг приспичило Кенигсберг брать? Он вам зачем, вообще, нужен? Что вы забыли в немецком городе, который мирно спит на рассвете?

А не спросили так Симонова товарищи цензоры потому, что за плечами товарища Симонова стояла муза в погонах. Та самая агрессивно-наступательная муза, которая в 1938–1941 годах неожиданно посетила всех советских поэтов и заставила их выдавать на гора стихи о том, как хорошо и здорово нести в Европу коммунизм на кончиках штыков.

Тот же Симонов вовсю отрабатывал сталинскую пайку, в рифму мечтая об эпохе

удивительных освобождений
западных, южных, полярных,
тропических и заокеанских
Белоруссий и Украин.

Мечты эти овладели Симоновым аккурат тогда же, когда в том же направлении размечтавшийся Павел Коган уверял советский народ, что он (народ, а не лично Коган) еще дойдет до Ганга, Японии и Англии. А его коллега Сурков уточнял и расширял географию:

Чтоб песенный жар боевую усталость
В больших переходах расплавил и выжег,
Чтоб песня у наших застав начиналась
И откликалась в далеком Париже.

В конце предыдущей части книги я приводил написанные в 1939 году строки Михаила Кульчицкого, который, предчувствуя скорые перемены, писал о том, что вот-вот придется со штыком наперевес идти прорывать грудью вражескую «колючку», но страшного в этом ничего нет, напротив, восторг переполняет душу, поскольку коммунизм теперь так же близок, как в 1919 году, когда по Европе то там, то сям вспыхивали советские республики, а Красная Армия готовилась к освободительному походу на Запад… И в том же 1939 году тот же Кульчицкий выдает следующие пророческие строки:

Военный год стучится в двери
Моей страны. Он входит в дверь.
Какие беды и потери
Несет в зубах косматый зверь?

Это написано в ноябре 1939 года. Советский Союз уже напал на Польшу и вот-вот нападет на Финляндию.

Вся страна клацала затвором и распевала залихватские песни, порой более напоминающие дворово-уголовные:

Всех проучим памятным уроком,
Кто ворвется в наш советский дом,
И за око вышибем два ока,
А за зуб – всю челюсть разобьем.

Вот вам, агрессоры! Только троньте нас!.. Но кто такие агрессоры в понимании СССР, и как они должны нас «тронуть», чтобы им вышибли два ока и всю челюсть? Ну, так, например, как нас тронули Польша или Финляндия. В СССР с этим просто: на кого Советский Союз нападает, тот и зачинщик войны – коварный агрессор. А если страна не агрессор, то СССР с ней поступает милосердно – занимает без боя, как Эстонию, Литву и Латвию. В этом гуманном варианте пушки будут молчать, заговорят во время массовых чисток только наганы сотрудников НКВД, заглушаемые граммофонным вальсом «Амурские волны».

Предвоенные стихи блестяще передают дух того времени. Дух великого коммунистического задора, дух близкой войны, ощущение больших перемен, когда страна наша растет год от году, капиталистическое окружение сужается, а социалистическое отечество, благодаря нашей армии, расширяется.

А девчата наши – патриоты,
Ни одна от нас не отстает.
Если парни водят самолеты,
Эскадрилью девушка ведет.
И ребятам есть одна забота:
Подрасти бы только поскорей,
Чтоб водить, как Громов, самолеты,
Быть бойцом Республики своей.

Эх! Как повоевать-то хочется! И юношам хочется, и девушкам. И дедушкам, и бабушкам. И детям малым. Таково волшебное действие ритмической фразы, положенной на хорошую, бойкую музыку, которая долбит в мозг каждый день, месяц за месяцем, год за годом, на разные лады.

Но и без музыки рифмованная строка тоже за душу хватает. Особенно если читает человек проникновенно, чуть хриплым, прокуренным голосом, отбивая такт широкой мозолистой ладонью.

Я романтик разнаипоследних атак!
Ведь недаром на карте,
командармом оставленной,
на разноцветной карте за Таллином
пресс-папье покачивается, как танк.

Ну, скажите, разве не красиво?.. И что у нас там, кстати, за Таллином?..

Самое страшное в мире —
Это быть успокоенным.
Славлю солдат революции,
Мечтающих над строфою,
Распиливающих деревья,
Падающих на пулемет!

Романтика смерти дышит в каждой строчке. Стараются поэты. У Сталина их тыщи – на любой вкус. Не знаю, как вам, а мне больше нравится Коган. Это тот Коган, который написал известное многим «Я с детства не любил овал! Я с детства угол рисовал!» У Когана красивая, литая линия стиха, короткая и звонкая, к которой ни убавить, ни прибавить. Читаешь – аж слеза наворачивается.

Есть в наших днях такая точность,
Что мальчики иных веков,
Наверно, будут плакать ночью
О времени большевиков.

Не плачьте, мальчики! Уже скоро!.. Совсем скоро… Будет вам, как в девятнадцатом году.

Правда, чеканно-литой строка Когана была не всегда. Иногда ее выламывало, но смысл оставался тем же: мировая революция – вот за что скоро мы все погибнем в боях.

Мы, лобастые мальчики невиданной революции.
…………………………………………………………………
Мы с тобою вместе мечтали пошляться по Таврии (ну, по Крыму по-русски – А. Н.),
A шляемся по заграницам.
И когда мне скомандует пуля «не торопиться»
И последний выдох на снегу воронку выжжет
(Ты должен выжить, я хочу, чтобы ты выжил),
Ты прости мне тогда, что я не писал тебе писем.
А за нами женщины наши,
И годы наши босые,
И стихи наши,
И юность,
И январские рассветы.
А леса за нами,
А поля за нами —
Россия!
И, наверно, земшарная Республика Советов!
…………………………………………………………
Трубач «тари-тари-те» трубит: «по койкам!»
И ветра сухие на Западной Украине.

Вот так вот… Западную Украину уже осчастливили и к Советам присоединили, но сколько еще неприсоединенного, бог ты мой! Поэтому лирическому герою немного грустно: шансов уцелеть в боях у него явно немного: попробуй-ка, собери земшарную республику! Это тебе не кубик Рубика.

Но в целом хандрить, конечно, нечего, товарищи. Держите хвост пистолетом, ибо, как коряво рифмует тот же Кульчицкий:

Война не только смерть.
И черный цвет этих строк
не увидишь ты.
Сердце,
как ритм эшелонов упорных:
При жизни, может, сквозь Судан, Калифорнию
Дойдет до океанской
последней черты.

Коллеге по цеху вторит Борис Ласкин:

Пусть знает враг итог борьбы великой:
Народ-герой никем непобедим!
Мы смерть несем фашистской банде дикой,
Мы от фашизма мир освободим!

Прекрасно. А что же станет далее, когда весь мир будет освобожден? Об этом нам рассказывает поэт Валентин Лозин:

Когда последний пограничный знак
С лица земли сметут солдаты наши, —
Восторжествует всюду красный флаг,
Цветы для всех свои раскроют чаши.
И люди, населяющие мир,
Вслед за тобой, одна шестая света.

Заметьте, в результате чего, по Лозину, восторжествует мировая Республика Советов, – вовсе не в результате социалистических революций в капиталистических странах! А просто придут наши солдаты и наведут порядок весьма конкретно – сметут с лица земли пограничные знаки, как они сделали это, например, в Польше (тема валяющегося на земле польского пограничного знака, попираемого красноармейским сапогом – одна из самых популярных у советских карикатуристов 1939 года). Пишут о стирании границ наши поэты легко и просто, как о чем-то само собой разумеющемся – придет Красная Армия и сметет, какие проблемы?.. Так в результате войны восторжествует всеобщее счастье.

…И вот настала война, которую так ждали, так любили! Настала война с главным врагом, которая должна исполнить надежды и чаяния советских поэтов и воодушевленного ими советского народа. Война с Германией! Война за освобождение Европы от фашизма! Война, которая увеличит количество советских республик в мире! Аллилуйя!..

И где же радость на лицах?

Почему вдруг так резко, словно сухая палка переломилась, изменилась тональность советских стихов?

Жди меня, и я вернусь.
Только очень жди,
Жди, когда наводят грусть
Желтые дожди.

Что это с вами, товарищ Симонов? Где же ваша удаль молодецкая? Вы у нас давеча аж до Кенигсберга разбежались, а теперь нос повесили! И товарищ Твардовский туда же, загрустил:

Я убит подо Ржевом,
В безымянном болоте,
В пятой роте, на левом,
При жестоком налете.
Я не слышал разрыва,
Я не видел той вспышки, —
Точно в пропасть с обрыва —
И ни дна ни покрышки.
И во всем этом мире,
До конца его дней,
Ни петлички, ни лычки
С гимнастерки моей.
………………………………
Я убит и не знаю,
Наш ли Ржев наконец?
Удержались ли наши
Там, на Среднем Дону?..
Этот месяц был страшен,
Было все на кону.
Неужели до осени
Был за ним уже Дон
И хотя бы колесами
К Волге вырвался он?

А что, товарищ Твардовский, разве не должен был он вырваться к Волге? Вы как-то иначе себе эту войну представляли? Вот и поэт Семен Гудзенко какой-то невеселый в снегу лежит:

Когда на смерть идут – поют,
а перед этим можно плакать.
Ведь самый страшный час в бою —
час ожидания атаки.
Снег минами изрыт вокруг,
весь почернел от пыли минной.
Разрыв – и умирает друг.
И значит – смерть проходит мимо.
Сейчас настанет мой черед,
за мной одним идет охота.
Будь проклят сорок первый год —
и вмерзшая в снега пехота.
Мне кажется, что я магнит,
что я притягиваю мины.
Разрыв – и лейтенант хрипит,
и смерть опять проходит мимо.

Сплошной надрыв и грязь войны. А где героизм? Где пафос? Нету. Произошла неожиданная возгонка пафоса из советского военного стиха.

Еще 21 июня наши бойцы рвутся в штыковую и поют об этом задорные песни. Они знают: этот год – год великих побед, еще побольше прошлых!.. А после 22 июня – «будь проклят сорок первый год».

Еще 21 июня бойцов зовет в бой страстное желание принести на кончиках своих сверкающих штыков свободу и счастье всему прогрессивному человечеству. А 22 июня бойцы в панике бегут в сторону, противоположную от Европы, которую вчера собирались освобождать. Добегают до Волги и Москвы, где их останавливают заградотряды. И снова поворачивают штыки навстречу врагу. Что их ведет в бой на сей раз? О-о! Совсем другая мотивация! Тот же Гудзенко прекрасно отвечает на этот вопрос:

Но мы уже не в силах ждать,
и нас ведет через траншеи
Окоченевшая вражда,
штыком дырявящая шеи.
Бой был короткий. А потом
глушили водку ледяную,
И выковыривал ножом
из-под ногтей я кровь чужую.

Никакого энтузиазма. Насколько все-таки стихи послевоенные отличаются от довоенных!.. В послевоенных только усталость, страх и еще одну чувство. Ненависть. Но к кому? К немецкому пролетарию в шинели?.. К немецкому крестьянину со шмайсером?.. Согласитесь, есть в этой «окоченевшей вражде» что-то от детского разочарования, что-то фрустрационное, какая-то глухая инфантильная обида за несбывшиеся ожидания. Злоба на тех, по чьей милости такие прекрасные, такие светлые мечты не осуществились. На немцев. Не дождались нашего освобождения! Взяли и вероломно напали. Одно слово – фашисты. Ну, ничего, суки, ужо поквитаемся.

Вообще-то жертвенность и любовь к войне – неотъемлемая черта советского психотипа. Она воспитывалась в детях с младых ногтей. Воспитывалась поэтами и у поэтов. Поэтесса Юлия Друнина, детство которой пришлось отнюдь не на войну (она родилась в 1924 году), тем не менее писала: «Я родом не из детства – из войны». И это естественно: культ войны был необычайно развит в красной империи.

Деревянная лошадка с красной звездой на боку, жестяная сабля, пушки и танки на конфетных обертках, «Мальчиш-Кибальчиш», детские стишки Маяковского: «Возьмем винтовки новые, На штык флажки, / И с песнею в стрелковые пойдем кружки… / И если двинет армии страна моя, – / Мы будем санитарами во всех боях».

Детишек с детства натаскивают на войну в военизированных отрядах. И взрослых натаскивают – стихами, песнями, романами, газетами, фильмами.

Вот проводится в 1935 году конкурс «на лучшую песню», и все первые премии получают только песни о войне: «Ночь в разведке», «Красноармейская», «Матка сынка провожала», «Партизан Железняк»… Ни одной про любовь и мирный труд! Так советская власть показывает, какие песни она считает самыми лучшими, самыми нужными. В эту сторону пишите, товарищи поэты, если премии хотите получать.

Война и смерть окружали советского человека с самого рождения каждый день. Откроешь газету – «в мире неспокойно», где-то идет война. Советский человек жил в постоянном напряжении: извне родину окружали империалистические угрозы, внутри родину точили наймиты и агенты империалистических разведок, поскольку с каждым днем «усиливалась классовая борьба». НКВД активно боролся с врагами, рубился лес, летели щепки. И этой щепкой мог оказаться каждый, потому что позавчера ночью взяли человека с твоей работы, вчера ночью соседа, а сегодня… Хоть спать не ложись! Каждый предусмотрительный человек имеет в шкафу тревожный сидор с дежурными вещами – на случай посадки. Там сухари, теплые носки, смена белья.

Сознание шизофренически раздвоено: с одной стороны, «у нас зря не сажают», с другой – твердое знание, что лишнего болтать нельзя, за неосторожное слово можно навсегда сгинуть в лагерях. А в газетах пишут, что в гитлеровской Германии происходит то же самое – людей хватают ночью и куда-то увозят. И больше их никто никогда не видит. Что творится в этом мире?..

В условиях Большого террора война – не самый плохой вариант смерти. Во всяком случае, осмысленный. Лучше погибнуть героем за большое светлое дело, чем безвестно сгинуть во тьме сталинского застенка врагом народа. Это может не всеми осознаваться напрямую, но где-то на задворках сознания присутствует. Потому что иного выбора система не оставляет: кругом враги, а война неизбежна. При этом война всячески осветляется и героизируется. Сам Сталин в письме главе Союза писателей СССР Максиму Горькому разъяснял, как нужно писателям освещать войну. Партия, писал Сталин, против произведений, «рисующих „ужасы“ войны и внушающих отвращение ко всякой войне… мы ведь не против всякой войны. Мы против империалистической войны как войны контрреволюционной. Но мы за освободительную, антиимпериалистическую, революционную войну…»

Яркой иллюстрацией всему сказанному является судьба поэта Ярослава Смелякова, который когда-то профессионально воспевал хорошую войну, несущую свободу всей планете: «Мы радостным путем побед по всей земле пройдем…» А потом Смеляков «попал под каток». И описал уже другую сторону советской действительности, менее радостную, чем война:

Когда встречаются этапы
Вдоль по дороге снеговой,
Овчарки рвутся с жарким храпом
И злее бегает конвой.

Мы лезем прямо, словно танки,
Неотвратимо, будто рок.
На нас – бушлаты и ушанки,
Уже прошедшие свой срок.

И на ходу колонне встречной,
Идущей в свой тюремный дом,
Один вопрос, тот самый, вечный,
Сорвавши голос, задаем.

Он прозвучал нестройным гулом
В краю морозной синевы:
«Кто из Смоленска? Кто из Тулы?
Кто из Орла? Кто из Москвы?»

И слышим выкрик деревенский,
И ловим отклик городской,
Что есть и тульский, и смоленский,
Есть из поселка под Москвой.

И вроде счастья выше нету —
Сквозь индевелые штыки
Услышать хриплые ответы,
Что есть и будут земляки.

Шагай, этап, быстрее, шибко,
Забыв о собственном конце,
С полублаженною улыбкой
На успокоенном лице.

Писатель Александр Лаврин – автор огромного исследования об отношении разных человеческих культур к смерти, полагает, что именно этот показатель определяет характер общества:

– Когда к власти пришли большевики, полагающие, что имеют монополию на мысли граждан, они решили подчинить себе и смерть, перевести ее из области онтологической в область социальную. Эта операция прошла в три этапа – обобществление (коллективизация) смерти, героизация (романтизация) смерти и, наконец, бюрократизация (отчуждение) смерти. Человек, лишенный права на частную собственность, автоматически лишается права и на частную смерть. Смерть становится общественным достоянием. И нагружается великим идеологическим смыслом. Совершенно невозможно представить при советской власти создание и публикацию произведения наподобие «Смерти Ивана Ильича». Потому что человек, задумывающийся над смыслом жизни и смерти, неизбежно ставит перед собой «проклятые вопросы» бытия, которые так отчаянно не состыковываются с паровозами марксистских доктрин. Каждый отдельный человек умирать не хочет – это простая биология. И эту биологию большевики ломали при помощи идеологии, внушая людям идею жертвенности. Причем советская идеология оперировала двумя типами жертвенности – вынужденной и добровольной. Вынужденная – это когда человека берут и расстреливают как врага народа, объясняя расстрел «высшими государственными интересами». Добровольная – когда человек сам бросается на амбразуру.

Кстати, об амбразуре. Выше я приводил стихи одного из советских поэтов: «Славлю солдат революции. Падающих на пулемет!» Надо сказать, эта тема – про падение на пулемет – отчего-то была весьма популярной в некрофильском СССР. Писатель и философ Александр Зиновьев когда-то по молодости писал стихи. Вот одна строчка из его юношеских виршей: «Под пулемет подставим тело». Позже, анализируя это, он отмечал: «Идея подставить тело под пулемет родилась в Гражданскую войну и была для нас привычным элементом коммунистического воспитания. А утверждение о том, что здание нового общества строилось на костях народа, было общим местом в разговорах в тех кругах, в которых я жил. Но оно не воспринималось как обличение неких язв коммунизма. Более того, оно воспринималось как готовность народа лечь костьми за коммунизм…»

Вот откуда все эти многочисленные александры-матросовы времен Отечественной, которые бросались грудью на амбразуры. Осуществление литературного штампа.

– Как известно, Александра Матросова посмертно наградили званием Героя Советского Союза, – продолжает Лаврин. – Спустя некоторое время еще несколько человек повторили его подвиг и были посмертно представлены к наградам различной степени. А потом нашелся солдат, который не стал закрывать амбразуру телом, он ухитрился подобраться к дзоту и перекрыть смотровую щель скаткой. И остался жив. Армейское начальство хотело наградить парня. Но Сталин, прочитав про обстоятельства дела, написал резолюцию: «Отказать. Пусть закрывает грудью, как все». Если это и анекдот, то весьма симптоматичный! Героизация смерти требовала публичных, растиражированных жертвоприношений. В советских людях психология самоубийц воспитывалась еще с Гражданской. Вспомните:

Смело мы в бой пойдем
За власть Советов,
И, как один, умрем
В борьбе за это.

Между прочим, постоянная готовность к гибели – это характерная черта психологии самурая, политического террориста, камикадзе, шахида. А человек, который ценит свою жизнь дешевле своих идей, чужие жизни с еще большей легкостью приносит в жертву. То же и с вынужденными жертвами. Массовый террор сталинских времен был окрашен в патетические тона – вспомните знаменитые обвинительные речи прокуроров Крыленко и Вышинского. Поэзия! А когда в сентябре 1950 года в здании Дома офицеров слушалось так называемое «ленинградское дело», то сразу после оглашения приговора на всех обвиняемых охранники набросили белые саваны, затем взвалили бедолаг на плечи и понесли к выходу через весь зал. Это был спектакль.

Так считает Лаврин. А доктор филологических наук Мария Шарова, изучив мутный поток предвоенной советской литературы, следующим образом описывает самоощущение и миропонимание тогдашнего гомо советикус: «Борьба за революционное будущее человечества – это лучшее, что может случиться с советским человеком… Поскольку война носит непрекращающийся характер, все члены общества или являются солдатами или готовятся в солдаты». И далее в качестве одного из многочисленных примеров приводит отрывочек из сталинского романа, где герой говорит героине: «Ах, да вы не пережили Гражданской войны. Это было счастье, Ольга Ованесовна! Все чувства, все поступки сверялись на слух с тем, что происходило на фронте. Мы родились и выросли в войне. Наш быт все время был войной, неутихающей, жестокой. У нас умеют садиться в поезда и уезжать за тысячу верст, не заглянув домой. Мы способны воевать двадцать лет (опять эти мистические двадцать лет! – А. Н), мы бойцы по исторической судьбе…»

Шарова, конечно, права – советскому человеку действительно до войны и «до смерти – четыре шага».

«И он погиб, судьбу приемля, / Как подобает…» – вот стихотворно выраженная доминанта эпохи (стихи Уткина).

«И если я домой вернуся целым, / Когда переживу двадцатый бой, / Я хорошенько высплюсь первым делом, / Потом опять пойду на фронт. Любой», – вот постоянно выраженная готовность воевать до тех пор, пока, наконец, не ухлопают (стихи Копштейна).

Просто красные зомби какие-то!..

Спор шел не между фашизмом и всем остальным человечеством, а между двумя фашистскими системами. Фашизм был побежден, фашизм победил.

(Юрий Нагибин)

Ранее мы очень много внимания уделили схожести двух диктаторов – Гитлера и Сталина. Пора пришла присмотреться к различиям.

Наши бравые историки в погонах и примкнувшие к ним антирезунисты цивильного толка говорят, что Сталин к войне не был готов, а Гитлер – готов. В этом и есть главное различие.

Поскольку нет никаких моральных причин, по которым Сталин мог бы отказаться от намерений нанести первый удар по Германии, историкам остается только одно – твердить о материальной неготовности Сталина к войне. Других причин придумать нельзя.

Однако сам Сталин неготовым себя вовсе не считал.

Один из дружественных зарубежных дипломатов в 1941 году предупредил Сталина, что Гитлер может скоро напасть. Сталин спокойно ответил: «Пусть приходит, встретим». Слова Сталина «пусть приходит», разумеется, не говорят о том, что Сталин избрал оборонительную стратегию. Подобное построение сталинской фразы объясняется просто: не мог же Сталин чужому человеку признаться в том, что СССР сам готовит нападение на Германию! А вот в плане психологическом фраза Сталина свидетельствует об абсолютном спокойствии Иосифа Грозного по отношению к Гитлеру и о полном отсутствии страха перед ним.

Впрочем, эту историю я мог бы и не рассказывать: мы уже имели возможность убедиться в том, что Гитлера Сталин не боялся. И народ свой психологически мобилизовал на войну, приучив к мысли, что Гитлера мы скоро побьем, напав на него («будем бить врага на его территории» – более чем прозрачный эвфемизм агрессии, даже если исключить прямые пропагандистские призывы к первому удару). В обстановке сталинского террора и сталинской нищеты у населения всей радости только и оставалось – кино пропагандистское посмотреть, водки хряпнуть да ждать войны, как избавления от мирного труда. Потому что на трудовой фронт население сталинской страны было мобилизовано еще до войны.

Закрепощение людей происходило в два этапа, начиная с лета 1940 года. И до сорокового в сталинском СССР свободы было немного, поскольку крестьян, которых Александр II освободил от крепостного права в 1861 году, Сталин вновь закрепостил во время коллективизации, а на самых масштабных народнохозяйственных стройках, требующих большой концентрации рабочей силы (каналы, железные дороги, электростанции, заводы, города) в СССР корячились армии рабов. Которые (в соответствии с красным этикетом) назывались заключенными. Более-менее свободными оставались лишь пролетарии и «прослойка» – последние группы населения, которые еще могли распоряжаться собой и своим временем. Вот эту-то последнюю часть населения Сталин и закрепостил, привязав к фабрикам, как Петр I привязывал к своим заводам крепостных рабочих.

Сначала, 26 июня 1940 года, был издан указ «О переходе на восьмичасовой рабочий день, семидневную рабочую неделю и об укреплении трудовой дисциплины». Затем, 21 октября 1940 года, был опубликован Указ Президиума Верховного Совета СССР «О запрещении самовольного перехода инженерно-технических работников, мастеров, служащих и квалифицированных рабочих на другое место работы».

Вот и все. Больше свободных людей в Советском Союзе не осталось. Только крепостные. Разумеется, крепостные рабочие или крестьяне в сталинской империи имели определенные преимущества по сравнению с обычными рабами (заключенными) – они ночевали у себя дома, то есть жили как бы на воле. И это нужно было ценить! Потому что за опоздание на работу более чем на 20 минут крепостной переводился в рабы, лишался семьи и переезжал жить в барак к остальным рабам, которые в «исправительно-трудовых» лагерях мёрли как мухи (см. например, «Колымские рассказы» Варлама Шаламова).

Сталинисты могут сказать: ничего подобного! Закрепощение рабочих и инженеров предполагалось только как временная мера предвоенного периода. А потом Сталин раскрепостил бы всех обратно… Не раскрепостил, однако. Эти сталинские указы не были отменены даже после войны и действовали до самой смерти тирана.

А ведь Сталин закрепостил не только мужчин и женщин, но и детей! Не всех, конечно, всех закрепощать смысла нет, – а только тех, кто мог работать. Закрепощение детей также происходило в два этапа. Сначала в октябре 1940 года было обнародовано решение партии и правительства о том, чтобы сделать обучение в старших классах и в вузах платным. А затем был опубликован еще один указ – «О государственных трудовых резервах СССР». Из чтения этого интересного документа, опубликованного в «Правде», советские граждане узнали, что создается Главное управление трудовых резервов, которое будет заниматься организацией принудительного детского труда. Дети бедняков, которые не могли заплатить за обучение, насильственно мобилизовались в трудовую армию – через систему специальных «ремесленных училищ» и школ ФЗО (ФЗО – это фабрично-заводское обучение, из названия видно, что парень не садился за парту в учебном заведении типа ПТУ, а сразу вставал к станку).

«Ремеслуха» – пропагандистский эвфемизм принудительного детского труда. А побег из такого «учебного заведения» грозил ребенку тюрьмой, то есть переводом из касты крепостных в самую низшую касту – рабов. При Сталине, напомню, сажали с 12 лет.

Вот такое счастье для всех трудящихся построил в своей стране товарищ Сталин. Такое же он готовил и всей Европе.

А что у Гитлера?

Гитлеру подобное не могло присниться даже в страшном сне. Гитлер по вопросу мобилизации населения проигрывал Сталину с разгромным счетом. У Сталина женщины на тракторах, дети работают, мужчины при винтовке. А у Гитлера даже во время войны женщины (не говоря уж о детях) сидят дома: фюрер считал невозможным призывать женщин на завод. И такое положение продолжалось вплоть до 1944 года!

В гитлеровской Германии Шпеер, отвечавший за военную промышленность рейха, убеждал высшее руководство:

– Господа хорошие! Давайте введем трудовую повинность для женщин, вон в Англии огромную часть персонала на военных предприятиях составляют женщины.

Но гитлеровское руководство не соглашалось.

Шпеер приводит цифры: «Если в Англии в 1943 году количество служанок уменьшилось на две трети, в Германии их численность – 1,4 млн женщин и девушек – сохранялась почти неизменной вплоть до конца войны». Шпеер требует всеобщей трудовой мобилизации. Гитлер не соглашается. Вождь немецкой нации считал, что мобилизация женщин на производство разрушает семью, и вообще женщинам не место в грохочущем цеху.

Когда я смотрю фильмы о Второй мировой войне, я не только отмечаю ляпы, но и отдаю должное правдивости постановщиков. И главная правдивость этих фильмов, на мой взгляд, состоит не в показах ужасов войны. А в контрасте тылов двух воюющих империй. Когда нам показывают тыл воюющей Германии, мы видим опрятных, хорошо одетых людей, накрашенных женщин, работающие кафе, официантов, подносящих пирожные. А в советском тылу – грязные голодные люди в засаленных рваных телогрейках, которые шастают по обшарпанным улицам мимо загаженных и заколоченных еще со времен Гражданской парадных, они работают по 14 часов и жрут пустые щи из гнилой капусты и мороженой картошки.

Разница – разительная.

Весной 1943 года в ставке фюрера состоялось совещание. Как вы думаете, что обсуждали? Сорок третий – сложный год. У Гитлера много проблем. Но высшее руководство рейха тратит свое время на то, чтобы решить вопрос: запретить в немецких парикмахерских делать перманент или нет, прекращать выпуск косметики в целях экономии ресурсов или нет. Гитлер колеблется. В открытую запретить женщинам рейха прихорашиваться он не решился. Поэтому втихую посоветовал Шпееру, не проводя открытого запрета, организовать искусственный дефицит краски для волос и прекратить принимать в ремонт аппараты для перманента. Чтобы постепенно де-факто убрать из жизни не нужное воюющей стране и пожирающее ресурсы действо.

Шпеер горячо убеждал Гитлера сократить производство товаров народного потребления. Дело в том, что в 1942 году объем выпуска ширпотреба в Германии снизился по сравнению с довоенным периодом всего на 3 %. Ценой невероятных усилий Шпеер снизил его еще на 6 %. Он хотел провести тотальную мобилизацию рабочей силы и все ресурсы рабочей силы и сырья целиком бросить на военное производство. Но Гитлер не соглашался, поскольку не хотел снижать жизненный уровень германского народа.

Гитлер не хотел делать этого даже во время войны.

Сталин же обратил советский народ в рабов и крепостных до войны. Разница.

Если бы передо мной стоял выбор, где жить – в военной Германии или в сталинской России, я, как всякий нормальный человек, без колебаний выбрал бы гитлеровскую Германию: там не в пример лучше. В Германии до войны не было продовольственных карточек, а в СССР они появились с 1929 года, причем практически на все товары, включая хлеб. В 1931 году вдобавок к карточкам ввели еще специальные «ордера», поскольку даже по карточкам товаров уже на всех не хватало. По сути, в Советском Союзе было три денежных системы – рубли, карточки и ордера. Для разгона километровых очередей, стоящих, чтобы отоварить бесполезные карточки, советская власть использовала конную милицию. Германия не знала, что такое коммунальные квартиры, а большинство советских горожан жили именно в них. В Германии не знали, что такое голод, в СССР от него умирали миллионами. В сталинской счастливой империи был огромный товарный дефицит самых простых предметов, а в гитлеровской Германии готовились выбросить на рынок автомобиль массового пользования – «фольксваген». Предполагалось, что он будет доступен самым широким слоям населения, поскольку предусматривалась возможность покупки машины при отчислениях от зарплаты всего по 5 марок в месяц. В 1938 году в Германии этот автомобиль рекламировался с типично немецкой расчетливостью: «Взрослый человек, путешествуя по железной дороге, платит 4 пфеннига за километр пути, что соответствует стоимости билета в 12 марок на покрытие 300 километров – приблизительное расстояние между Берлином и Ганновером или Берлином и Гамбургом. Новый народный автомобиль, потребляющий лишь 7 литров бензина на 100 километров, позволит свести траты к 7x0,4 марки (цена литра бензина) х 3 = 8,4 марки. Если, например, четверо рабочих разделят между собой затраты на покупку топлива, то это составит всего лишь 2,1 марки с человека. Соответственно, каждый сэкономит 9,9 марки, а это уже 39,6 марки на четверых».

Приняв шансы попасть в концлагерь для этих двух стран одинаковыми, в Германии получим более высокий уровень жизни и большую свободу личности. Но фактически шансов угодить в концлагерь у среднего немца было меньше, чем у среднего советского человека. Потому что Гитлер не использовал рабский труд на стройках фашизма в таких циклопических масштабах, как Сталин, и, значит, менее, чем Сталин, нуждался в конвейере, поставляющем рабов.

Сталина называют прагматиком. Тогда Гитлер – фантаст и мечтатель. Тоже разница.

Вернемся, однако, к той разнице, с которой начали эту главу. И которая заключается, по мнению антирезунистов, в том, что Сталин в 1941 году был к войне не готов, а на Гитлера «работала вся Европа». Тот же исторический начальник Чубарьян, который поведал миру о жутком страхе Сталина перед Гитлером, на голубом глазу пишет: «СССР не располагал силами и возможностями для начала войны с Германией». Так привыкли считать и другие историки: мол, Сталину не хватило для окончательного перевооружения своей армии одного года. После чего историки стыдливо затыкаются и очень боятся встречного вопроса: а чем весь этот дополнительный год занимался бы Гитлер? Неужели разоружался бы? Вряд ли. Наверное, Гитлер через год стал бы точно так же, как и Сталин, еще больше готов к войне. Так какой был смысл Сталину тянуть год? Чтобы дать Гитлеру получше подготовиться?

Ладно. Повторю свой обычный прием: снова допущу на секундочку, что в 1941 году Сталин был крайне слаб. Но вот в 1938 году, когда Гитлер пытался отобрать у Чехословакии Судеты, СССР заявил, что готов оказать Чехословакии помощь. Причем Советскому Союзу было без разницы, поддержит его удар по германским войскам Франция или не поддержит. В любом случае – на пару с союзниками или один – СССР был готов оказать Чехословакии военную помощь.

Получается, в 1938 году СССР к войне с Германий был готов.

А в 1941 перестал быть готов.

Может, СССР блефовал? Нет. Готовность СССР к войне с Германией в 1938 году – не просто слова! Советский Союз к этой войне катился на всех парах.

В августе 1938 года по приглашению Сталина в Москву прибыл командующий ВВС Чехословакии господин Файфр. Был разработан совместный план обороны Чехословакии. Договорились с Румынией, что она закроет глаза на пролет 700 наших самолетов над ее территорией – на чешские аэродромы…

В конце сентября нарком обороны Ворошилов направил Военному совету Киевского особого военного округа директиву, в которой потребовал начать выдвижение к государственной границе крупных группировок войск (Житомирской армейской группы, включавшей 8-й и 15-й стрелковые корпуса и 2-й кавалерийский корпус – в район городов Новоград-Волынский, Шепетовка; Винницкой армейской группы в составе 17-го стрелкового корпуса, 25-го танкового корпуса, двух отдельных танковых бригад и 4-го кавалерийского корпуса – в район юго-западнее Троекурова).

На следующий день после этого замнаркома иностранных дел Потемкин сообщил послу Чехословакии, что СССР готов «освободить» Чехословакию даже без решения Совета Лиги Наций. Только согласитесь!.. Что? У СССР нет общей границы с Чехословакией? Ха-ха-ха. Какие, право, пустяки вас беспокоят! Было бы желание – граница будет! Короче, это не проблема. Решайте, товарищи чехи.

В тот же день, когда состоялась беседа с чешским послом, вышла директива Генштаба о переброске авиационной армии из-под Воронежа в район Белой Церкви – поближе к западной границе. А командующий Киевским особым военным округом командарм 1-го ранга Тимошенко сообщил в Генеральный штаб, что к 4 часам утра его войска приступили к выдвижению в районы сосредоточения. Сам Тимошенко со штабом выехал к границе.

На другой день в полную боевую готовность были приведены войска Белорусского и Калининского военных округов. СССР объявил, что готов силами 30 дивизий, которые уже подтянуты к границе, войти в Чехословакию. Все дивизии пополнены резервистами, боекомплекты в машинах.

Если 30 дивизий окажется мало, скоро из дальних округов подойдут еще 17 дивизий, также укомплектованных резервистами до численности военного времени. Плюс 3 танковых корпуса, плюс 22 танковые бригады и еще кое-что по мелочи.

Как видите, слова у товарища Сталина не расходились с делами. Гитлер покушается на Чехословакию? А мы и сами не прочь ее «освободить»! И если бы не мюнхенский сговор, глядишь, вошел бы сталинский сапог в Чехословакию семью годами раньше.

Позже, в июне 1941 года, немецкие войска нашли на советской территории огромное количество карт и прочих документов, в которых были намечены к бомбардировке германские города, о чем докладывает следующий немецкий рапорт:

«…В качестве трофеев захвачено большое число советских документов с обозначением целей, которые относятся к 1937–1938 годам. Бол ьшая часть документов относится к 1937 г. На данный момент имеются документы по следующим городам: Лейпциг, Бранденбург, Бойтен, Варнемюнде, Цоссен, Гюстров, Гера, Дойтче-Эйлау, Котбус, Кюстрин, Киль, Кройтц, Лаухаммер, Лаута, Магдебург, Нойруппен, Нойбранденбург, Нинхаген, Халле, Целле, Штутгарт, Эрфурт, Элбинг.

Для каждого из городов имеется от 2 до 8 карт в масштабе от 1:100 000 до 1:25 000 с напечатанными по-русски обозначениями важнейших районов и близлежащих населенных пунктов, далее специальные карты, частично на русском, в основном, с расположением аэродромов, а также репродукции воздушных снимков мостов, теплоэлектростанций, военных заводов, аэродромов и портовых вооружений. Важные военные и военно-экономические объекты на картах обведены и пронумерованы. К большинству документов прилагаются отпечатанные подробные описания целей. Весь этот материал – однозначное подтверждение военных приготовлений Красной Армии в 1937 году».

Иными словами, подготовка к встрече с Германией началась еще до того, как Гитлер начал требовать от Чехословакии отдать ему Судетскую область. Это требование было для Сталина просто хорошим предлогом, чтобы «освободить» кого-нибудь.

Переносимся теперь в 1939-й год. Гитлер угрожает Польше. Советский Союз говорит полякам то же самое, что и чехам: мы вам поможем разобраться с Гитлером, только дайте нам ввести Красную Армию на территорию Польши – с Германией будем воевать, заодно и вас освободим…

Ага, щас!.. Видали мы таких «освободителей»!.. Польша, разумеется, не дала помочь себе подобным образом. Пришлось Советскому Союзу делить Польшу напополам с Гитлером. А если бы приняла нас Польша-красавица, глядишь, практически вся Сталину и досталась бы. Может, разве что, за исключением Данцига.

Нам же из всего этого нужно сделать простой вывод: Сталин был готов к освободительной войне и в 1938-м, и в 1939 годах. А начал готовиться минимум в 1937-м.

А в 1941-м, по мнению наших историков, он вдруг оказался к войне не готов. Чем же занимался Сталин эти без малого два года – с 1939-го по 1941-й? Неужели активно разоружался и направлял мощь промышленности на поднятие уровня жизни своего угнетенного народа?

Напротив. За эти два года товарищ Сталин полностью провел мобилизацию рабочей силы на военный манер, сделав угнетение своего народа еще бол ьшим. Рост военных расходов в СССР с 1938-го по 1941 год в два раза превысил общий рост государственных расходов. За эти два года Сталин вдвое увеличил количество стрелковых дивизий: до подписания договора о дружбе с фашистами у Сталина было 96 стрелковых дивизий, а к середине 1941 года – 198! Танковых дивизий в 1938 году у Сталина вообще не было. А к 22 июня 1941 года их стало больше шестидесяти!

Количество самолетов по сравнению с концом 1938 года у Сталина увеличилось на 243 %.

Количество танков выросло на 122 %.

Количество орудий и минометов – на 210 %.

И военных разговорников Сталин за эти два года напечатал немало – тонны. И карты немецкой территории допечатал. И листовки для немецких солдат на немецком языке. И все военные склады в 200-километровой зоне у западной границы забил военным добром. Вот небольшой отрывочек из исторической книжки о сталинских тылах: «окружные склады, имея проектную емкость 91 205 вагонов, были загружены на 93 415 вагонов. Кроме того, в округах на открытом воздухе хранилось 14 400 вагонов боеприпасов и 4370 вагонов материальной части и вооружения». В июне 1941 года к западной границе было переброшено дополнительно к уже имеющимся запасам горючего еще 100 000 тонн топлива.

И нам кричат: Сталин был в 1941 году к войне не готов, только в 1938-м!.. Такова странная логика ортодоксальных историков.

Но самое поразительное, что историки правы! И их правота доказывается самой жизнью. Их правота доказывается опытом. Экспериментом. Практикой, которая, по Марксу, есть критерий истины. Катастрофическая неготовность Сталина к войне доказывается катастрофическим же разгромом лета сорок первого года. Сталин действительно был абсолютно не готов к обороне.

К чему же тогда он готовился?..

Вместо ответа на этот риторический вопрос в стиле Суворова приведу краткую цитатку из любопытного документика. Директива Генштаба за № 560944, подписанная 1 июня 1941 года обязывает все приграничные округа представить заявку «на потребное количество фуража в 1-м месяце военного времени».

Гитлер еще не напал, а для Сталина и его лошадей военное время уже началось…

Может возникнуть недоумение: почему же, будучи готовым сломить Гитлеру шею еще в 1938 году, Сталин не напал на него раньше 22 июня 1941 года?

Чтобы напасть, нужно иметь общую границу с врагом, а не проситься через чужие коридоры. После захвата Сталиным Польши общая граница с Гитлером у него появилась. Об этом у Суворова много и верно написано, повторять не буду.

Граница с Гитлером была установлена только осенью 1939 года. Зимой 1939/1940 года Сталин занимался сначала войной с Финляндией, потом подготовкой второй финской войны. Параллельно он захватил по мелочи кое-что из сопредельных государств и к весне 1941 года был уже вполне готов наброситься на Германию. Во всяком случае, приказ наркома обороны от 15 марта обязывал «к 1 мая 1941 года снабдить войска медальонами и вкладными листками по штатам военного времени». А некоторые историки полагают, что все приготовления Сталина к нападению должны были завершиться в начале лета – к 12 июня.

Почему же тогда Сталин не напал на Гитлера в мае или июне? Согласно советским планам развертывания, наступление должно было начаться непосредственно после завершения процесса развертывания советских войск. Генерал-майор Василевский даже указывал точную дату вторжения – 12 июня 1941 года. Да и Жуков загодя рассылал указания о том, что войска после развертывания должны быть готовы «нанести стремительные удары для разгрома группировки противника, перенесения боевых действий на его территорию…»

Отчего ж не вторглись?

Ответ на этот вопрос дал, как ни странно, Молотов 40 лет спустя в интервью писателю Стаднюку: «Не помню всех мотивов отмены такого решения. Но мне кажется, что тут главную роль сыграл полет в Англию заместителя Гитлера по партии Рудольфа Гесса. Разведка НКВД донесла нам, что Гесс от имени Гитлера предложил Великобритании заключить мир и принять участие в военном походе против СССР… Если бы мы в это время сами развязали войну против Германии, двинув свои войска в Европу, тогда Англия без промедления вступила бы в союз с Германией… И не только Англия. Мы могли оказаться один на один перед лицом всего капиталистического мира…»

По-моему, логичное и вполне исчерпывающее объяснение.

Действительно, загадочный одиночный перелет второго человека рейха в Англию произвел на всех впечатление. Правда, эффектность этого полета была гораздо выше его эффективности. Тот же Молотов рассказывал: «Когда мы со Сталиным прочитали об этом, то прямо ошалели! Это же надо! Не только сам сел за управление самолетом, но и выбросился с парашютом, когда кончился бензин. Его задержали, это было близ имения какого-то герцога… Кажется, Дунгвел-Кастл. И Гесс назвал себя чужим именем. Чем не подвиг разведчика?! Сталин спросил у меня, кто бы из наших членов политбюро мог решиться на такое? Я порекомендовал Маленкова, поскольку он шефствовал от ЦК над авиацией. Смеху было!.. Сталин предложил сбросить Маленкова на парашюте к Гитлеру, пусть, мол, усовестит его не нападать на СССР! А тут как раз и Маленков зашел в кабинет. Мы так хохотали, будто умом тронулись… Да, у Гесса были замыслы героические: он надеялся уговорить своих друзей в Англии заменить Черчилля другим премьером, создать при помощи небольшой группы английских аристократов античерчиллевское правительство, которое заключит мир с Германией и Италией, а затем они все вместе пойдут войной против нас… Лорд Бивербрук многие подробности мне рассказал. И это не бредни. Германия тогда даже на какое-то время прекратила бомбардировки Лондона…»

Обратите внимание, Сталин о подготовке Гитлером войны против Советского Союза прекрасно знал. Тот же Молотов рассказывал: «Мы в сорок первом имели полные сведения о плане „Барбаросса“ Гитлера, о концентрации его войск вдоль наших западных границ. Но точно не знали, в какой день и час начнется агрессия».

Итак, о подготовке гитлеровского нападения Сталин был информирован. Но к обороне почему-то оказался совершенно не готов. Такое поведение можно объяснить только одной причиной: Сталин был уверен, что успеет нанести удар первым.

Других причин подобного поведения нет и быть не может.

И это опять же подтверждает Молотов. Когда писатель Стаднюк спросил его, было ли нападение Гитлера неожиданным, Молотов ответил: «Иван Фотиевич, вы же военный человек по профессии! Внезапность, конечно, была, но только тактическая! Опередил нас Гитлер!»

А почему опередил? А потому что Сталин был уверен: сначала Гитлер «сходит» на Ближний Восток за нефтью. В конце концов, в одном только 1941 году перед нападением на СССР Гитлер успел завоевать Югославию, а потом Грецию. Почему бы ему до кучи не прихватить и какую-нибудь Сирию с Ливаном, да и вообще весь Аравийский полуостров, который в военном отношении ничуть не сильнее Греции, Югославии или, скажем, Норвегии?

И Сталин Гитлера туда всячески подталкивал. В мае 1941 года Москва начала активные консультации с Берлином по проблеме. Ближнего Востока. Самое время! Переговоры велись в Анкаре, и Советский Союз на них подчеркнул, что он понимает интересы Германии в этом регионе. Пожалуйста, Гитлер, иди туда! Мы только этого и ждем!

Будучи под сильным впечатлением от полета Гесса в Англию и возможного замирения Гитлера с Черчиллем, Сталин хотел, чтобы Гитлер непременно вторгся в английскую ближневосточную вотчину – тогда ни о каком мире между Англией и Германией и речи не будет! И тогда Сталин нанесет свой освободительный удар по Европе.

Стараясь показать фюреру свое расположение, Сталин делает даже ход против своего будущего союзника – Англии. Дело в том, что в английской вотчине – Ираке – 12 мая 1941 года произошло антианглийское восстание. К власти пришло прогерманское правительство некоего Гайлани. И Сталин немедленно устанавливает с Гайлани дипломатические отношения, всячески демонстрируя Гитлеру свою лояльность.

В то же самое время Сталин старается втайне оторвать от Гитлера его союзников, причем делает это с азиатской простотой. Сталин надел на лицо притворно-ласковую улыбку и обратился к Финляндии и Румынии со словами о дружбе. Румынии Сталин сообщил, что готов пересмотреть границы в пользу Румынии и вернуть ей часть захваченного, если Румыния присоединится к СССР. А финнам, наговорив слов о традиционной русско-финской дружбе, даже пообещал поставлять зерно. Только отойдите от Гитлера, ребята, и дружите с СССР!.. Но финны и румыны слишком хорошо знали цену сталинскому слову и слишком хорошо помнили его дружбу в 1939 и 1940 годах. Для них агрессор Гитлер был гораздо предпочтительнее добренького садиста Сталина.

Сталин же был уверен: вне зависимости от того, удастся ему оторвать от Гитлера союзников или нет, Гитлер перед нападением на СССР сначала непременно «сходит» в Азию. Впрочем, предоставим слово самому Сталину: «…для ведения большой войны с нами немцам, во-первых, нужна нефть, и они должны сначала завоевать ее, а во-вторых, им необходимо ликвидировать Западный фронт, высадиться в Англии или заключить с ней мир». Сказав своему начальнику Генштаба эти слова, Сталин подошел к карте и показал на Ближний Восток: «Вот куда они пойдут».

Что нужно, чтобы действительно победить? Для этого нужны три вещи: первое, что нам нужно – вооружение, второе – вооружение, третье – еще и еще раз вооружение.

(Иосиф Сталин)

Отвечу сразу: не хотел.

Гитлеру нападать на СССР было совершенно не нужно. Так уж нечаянно вышло, что за три года Гитлер захватил почти всю Европу и еще изрядный кусок северной Африки отчекрыжил своим железным Роммелем. А это значит, что в придачу фюреру достались все французские колонии. А французские колонии это, скажу я вам, песня! Мне бы такие колонии!..

Вот, например, была у Франции в Южной Америке Французская Гвиана. Неплохое место! На месте ближайшего приспешника Гитлера я бы непременно оформился туда губернаторствовать, если бы раньше не сманили меня французский Индокитай (ныне Вьетнам, Лаос, Камбоджа) или мелкие курортные острова в Карибском море, которые тоже принадлежали Франции. Я уж не говорю о таких колониях, как Мадагаскар, Мавритания, Гвинея, Берег Слоновой кости, Габон, Чад и еще добром десятке стран в Западной, Северной и Экваториальной Африке. Я не говорю и об Антарктических территориях Франции – островах, расположенных в южной части Индийского океана, неподалеку от Антарктиды. Это отнюдь не бросовый товар! Рыбу половить в богатых антарктических водах – поди плохо? А Французская Полинезия в Тихом океане! А Новая Каледония!

Чтобы разослать повсюду немецкие колониальные власти и переселенцев, чтобы подавить остаточное сопротивление, буде таковое возникнет, чтобы освоить все эти миллионы квадратных километров, Германии потребуется не один десяток лет! И Гитлер это понимает, сам говорил: Германии потребуется столетие, чтобы переварить все захваченное за три года. Зачем Гитлеру еще земли на востоке? Имея сказочный Таити, стремиться захватить промерзшую Россию? Для чего? Тем более, когда перед Гитлером призывно маячат бывшие французские Сирия и Ливан, за которыми – весь Ближний Восток с его нефтью. На кой ему Россия?

Гитлеру нападать на Сталина никакого резону нет. Да, ляпнул он как-то в «Майн кампф», что Германия нуждается в землях на востоке, но теперь-то Гитлер имел всяких земель (в том числе и на востоке) больше, чем рассчитывал иметь, когда сидел в тюрьме и кропал свою книгу. Только наши простоватые историки могут всерьез утверждать, что Гитлер напал на СССР потому, что в «Майн кампф» была написана такая инструкция. «Майн кампф» для Гитлера – не догма, чтобы ей буквально следовать. Он сам ее писал. И, кстати говоря, в той же «Майн кампф» Гитлер предостерегал Германию от войны на два фронта. Почему-то на это историки, полагающие Гитлера роботом, слепо следующим инструкциям собственной книги, внимания не обращают.

Не нужна была Гитлеру Россия!

А вот Сталину нападать на Гитлера резон был – он мало того что выступал в глазах мирового сообщества освободителем Европы от коричневой чумы, так еще и получал «на карман» всю эту Европу. Вместе с колониями. А Гитлер нападением на СССР огребал только «круговую войну» со всем миром. И напал он на СССР только потому, что не было у фюрера другого выхода. Гитлер знал, что СССР готовится к нападению на Германию. Ведь скрыть перемещения подобного масштаба невозможно, как ни старайся. 8 июня 1941 года в разговоре с Вальтером Хевелем – офицером связи из ведомства Риббентропа, Гитлер назвал сосредоточение сталинских войск у своей границы «самым большим развертыванием войск в истории».

То, что план «Барбаросса» был разработан не для захвата жизненного пространства, было ясно в Германии многим. Это знали солдаты. Это знали генералы.

Сталинский пропагандист-рифмовщик Константин Симонов писал позже в «Дневниках писателя» о захваченном летом 1941 года немецком пленном: «Это был нахальный голубоглазый парень, фельдфебель со сбитого самолета. Он не показался мне ни глупым, ни ничтожным… Он не говорил, что Россия напала на Германию. Он говорил, что Германия сама напала. Но напала потому, что она точно знала – Россия через 10 дней нападет на нее».

Генерал Йодль писал о том же: «Мы не потому напали на Россию, что хотели получить пространство, а потому, что развертывание русских нарастало день за днем и в конечном итоге привело бы к ультимативным требованиям». Этот вывод господин Йодль сделал, видимо, посмотрев на хамски-наглые ультимативные требования СССР к Финляндии.

То же самое объяснение дал Гитлер своему коллеге Муссолини в письме, отправленном дорогому дуче накануне войны. Фюрер писал: «Я полагаю, что не вправе больше терпеть положение после доклада мне последней карты с обстановкой в России. Русские имеют громадные силы. Собственно, на наших границах находятся все русские войска. Вы видите, дуче, что на нас накидывают петлю, не давая фактически времени что-либо предпринять, и трудно предположить, чтобы нам предоставили такое время… Материал, который я намерен постепенно опубликовать о планах Сталина сокрушить Европу, так обширен, что мир удивится больше нашему долготерпению, чем нашему решению…»

А вот что писал Геббельс в своем бумажном блоге: «Фюрер подробно объясняет мне положение: наступление на Россию начнется, когда закончится наше развертывание. Это произойдет в течение недели. Русские скопились на границе, это для нас лучшее из того, что могло произойти. Если они, рассредоточившись, отступят в глубь страны, то будут представлять бо'л ьшую опасность… Фюрер оценивает длительность акции в 4 месяца, я оцениваю в меньший срок. Большевизм рассыплется, как карточный домик… Москва хочет держаться вне войны, пока Европа не истечет кровью. Тогда Сталин захочет действовать, большевизировать Европу и вступить во власть. Эти его расчеты будут перечеркнуты… Россия нападет на нас, когда мы станем слабыми, и мы получим войну на два фронта, которой мы не допустим этой превентивной акцией».

«Большевизм рассыплется, как карточный домик», – вот, оказывается, на что рассчитывал Гитлер. Не хотел он дойти до Владивостока, понимал: это невозможно. Единственный его шанс – что гнилой в моральном отношении большевистский режим, основанный на терроре и рабском труде, рухнет под ударом освободителя, едва будет разгромлена Красная Армия. И во многих местах немецких освободителей действительно встречали цветами и колокольным звоном.

Гитлер не знал только одной вещи. Что нападает он не на страну, а на военный завод.

Как-то на военной кафедре один из преподавателей сказал нам:

– А вы знаете, почему советские сигареты имеют диаметр 7,62 мм? Для того чтобы в случае войны сигаретной фабрике было проще быстро перейти на выпуск патронов.

Мы улыбнулись. Я еще подумал, что на лабах по физике нужно будет замерить микрометром диаметр сигареты, чтобы проверить шутку майора. Или это не шутка?.. Ведь известно, что нашим солдатам во время войны выдавали махру вместо папирос. А чем папиросные фабрики в это время занимались? Папиросы в СССР того периода, конечно, были, но в силу дефицитности использовались порой как пропагандистское оружие. Вот что об этом вспоминает фронтовик Михаил Посельский:

«В глубокой тайне готовилась операция по разгрому Сталинградской группировки гитлеровцев. Во избежание лишнего кровопролития наше командование решило направить к противнику своих парламентеров с предложением сложить оружие. Подготовку и отправку „дипломатов“ было поручено провести начальнику контрразведки Донского фронта генералу Виноградову. Он отобрал троих человек и сам проинструктировал каждого, как надо себя вести при встрече с противником.

Каждый в дорогу получил пакет с продуктами и по коробке папирос „Казбек“. На фронте тогда у курильщиков в ходу была в основном махорка, папиросы „Казбек“ курили даже не все генералы. Но когда в пакетах мы увидели баночки с черной икрой, нам стало понятно, почему генерал Виноградов советовал нам перекусить на глазах у полуголодных немцев…»

Известно, с какой скоростью перестраивалось мирное советское производство на военные рельсы. Это было возможно только потому, что изначально все советские заводы создавались как универсальные, то есть с прицелом на войну. Еще в 1932 году начальник Генштаба РККА Егоров говорил: «На основе тракторов или автомобилей на тракторных и автомобильных заводах будут создаваться танки в качестве „военной версии“ мирных машин».

А десятью годами ранее то же самое предлагал Тухачевский – создавать в СССР промышленность таким образом, чтобы каждый завод содержал военный компонент. Платья шьете на швейной фабрике? Вот вам дополнительная линия для постоянного производства плащ-палаток и чехлов на орудийные стволы. Кастрюли штампуете? Одновременно будете вытягивать гильзы для снарядов, дистанционные трубки и взрыватели. Работаете с оптикой? Вот вам план по производству орудийных прицелов. А уж на собственно военном заводе из всего, что понапроизводили гражданские, соберут пушку. Настала война – мирное производство забрасывается полностью, а те, кто раньше шил плащ-палатки, быстро учат остальных своей специфике. Таков был замысел. И доклад 1924 года «Об организации военной промышленности», представленный в Реввоенсовет начальником Главупра военпрома, поддерживал этот замысел по всеобщей мобилизации промышленности, который в конце концов и был осуществлен. Осуществлен не сразу. Некоторые руководящие товарищи недопонимали важности войны в мирном строительстве! Таких товарищей поправляли. Так, в докладе от 8 июля 1929 года правительственная комиссия под руководством Ворошилова жестко критикует пятилетний план, сверстанный Госпланом, за недостаточное использование ресурсов гражданской промышленности для войны.

Даже стандарты и сортаменты гражданской и военной продукции были в СССР унифицированы, что позволяло делать многие детали универсальными (для трактора и легкого танка, автомобиля и броневика). Нечто подобное практиковалось и в других странах, но в СССР достигло циклопических масштабов. Кто помнит Совок, тот знает: огромная доля гражданской продукции, выпускаемой советской промышленностью, имела в своем генезисе военные корни. Это касалось даже гражданской авиации – первые пассажирские лайнеры в СССР проектировались на базе стратегических бомбардировщиков, что наложило на наше самолетостроение неизгладимый военный отпечаток. Знающие люди говорят, что на одном из первых гражданских лайнеров фирмы Туполева пассажиры не могли в салоне выпрямиться в полный рост: фюзеляж был рассчитан на бомбы, а не на людей. Так было в СССР всегда: первым делом для войны, а для людей – в последнюю очередь. Тактически такая политика может принести кратковременный выигрыш. Но стратегически она была абсолютно проигрышна, что и доказала история.

– Когда утром выходишь из метро, – вспоминала моя мама свою трудовую жизнь, видишь огромный поток людей, словно на демонстрации. Этот поток вытекает из метро и устремляется к нашему предприятию. И немудрено: 15 000 человек там работало!

Мать всю жизнь – все 50 лет работы – не сходила с доски почета. Она была ударница и передовица. На предприятии был штатный фотограф, который ее одну-единственную запомнил по имени-фамилии среди пятнадцати тысяч человек, поскольку фотографировать ее приходилось каждый год.

Моя мама делала ракеты, несущие счастье всем трудящимся планеты. Каждый день в огромное сталинское здание ее предприятия втекала огромная «демонстрация» людей. Такие же «утренние демонстрации» втекали на тысячи советских «тракторных» заводов, предприятий «среднего машиностроения», «ящиков». Вместо того чтобы ковать улучшение жизни для своих, СССР ковал смерть для чужих.

Эта гонка вооружений началась, разумеется, не с основания маминого предприятия. И не в 1937 году, когда сталинские соколы намечали на своих картах немецкие города для осчастливливания проживающих там трудящихся. Гонка вооружения в СССР началась тогда, когда начался СССР. И даже чуть раньше.

А к первому юбилею русской революции в молодой Советской республике уже вовсю шло военное строительство и были достигнуты немалые успехи. Экономист Валентинов-Вольский, посетивший в 1927 году город Липецк с целью принятия целебных грязевых ванн, писал потом своему приятелю: «к величайшему моему удивлению, нашел его полным немцев, и в небе столько летающих аэропланов, сколько я в это время не видел и в Москве. В Липецке были арсеналы и аэрогары немцев, охраняемые ГПУ. Все обыватели знали об этом, но никто не смел говорить об этом – таких ГПУ арестовывало. На кладбище в Липецке был целый угол с памятниками в честь погибших немцев-авиаторов».

После этой поездки Валентинов-Вольский посетил в Москве Рыкова и спросил его о немцах. Тот резко оборвал собеседника и сказал, что об этом говорить не будет. К 1927 году, как видите, военное сотрудничество между большевиками и Германией шло так успешно и так давно, что для разбившихся немецких авиаторов пришлось даже выделить целую «улицу» на местном кладбище. А начиналось это сотрудничество еще при Дзержинском, лихие ребята которого обеспечивали мероприятию секретность. В 1923 году большевики и немцы обсуждали планы совместного советско-германского сражения «с французским империализмом». О совместных проектах по разделу Польши между Москвой и Берлином в 1920 году я уже упоминал. Но российско-германское сотрудничество началось еще раньше – в 1918 году. И с приходом к власти Гитлера закончилось не сразу.

С 1924 года фирма «Юнкерс» делала в СССР самолеты, а в Самаре немцами был даже построен завод по производству химического оружия (тогда это называлось «удушающие газы»). Но помогали большевикам вооружаться не только немцы, но и империалисты других стран. Которых большевики потом нещадно «кидали на бабки». Поскольку, в отличие от капиталистической, коммунистическая власть была абсолютно аморальна, большевики часто практиковали то, что лорд Керзон называл «большевистскими обезьяньими штучками». Приглашается, например, некий капиталист на выгодных условиях строить в СССР завод. А когда завод построен и капиталист, потирая ручки, предвкушает прибыль, большевики дают ему пинка под зад и завод отбирают.

Но мошенничество – только один из способов индустриализации страны. Второй способ – ограбление крестьян. Третий – продажа за границу национального достояния страны. Четвертый – водка. В 1930 году Сталин писал Молотову о необходимости увеличить армию: «Нужно отбросить ложный стыд и прямо, открыто пойти на максимальное увеличение производства водки на предмет обеспечения действительной и серьезной обороны страны».

Австрийский историк Томас Титура пишет: «Требования Красной Армии к промышленности уже в 1929 году были чрезмерными: была запланирована армия из трех миллионов человек, двух тысяч самолетов (дополнительно полторы тысячи резервных), 9350 артиллерийских орудий (дополнительно 3400 более мелкого калибра), полутора тысяч танков (дополнительный резерв в начальной стадии войны – до трех тысяч штук). Началось „добывание“ иностранных моделей танков и самолетов, и не только официальным путем, но и с помощью промышленного шпионажа. Из дальнейшего будет видно, что эти цифры вооружений, какими бы они ни показались невероятными для 1929 г., бледнеют по сравнению с планированием и реальностью сороковых годов…»

Действительно, к 1940 году военный сталинский маховик набрал такие обороты, что не воевать страна просто не могла. Общие расходы на армию, НКВД, военпром и прочие военизированные структуры в мирном СССР составляли более половины всего государственного бюджета или 25 % валового национального дохода. Для сравнения: у воюющих между собой Англии и Германии – всего по 15 % ВНД.

Ежегодный прирост военной продукции в Советском Союзе составлял 39 %, что в три раза превосходило прирост остальной промышленности, которая пыталась делать что-то и для людей. Танки в СССР выпускались тысячами, пушки и самолеты – десятками тысяч. Я уже говорил об этом, но повторю: в результате этой невиданной мобилизации и самой безжалостной эксплуатации всего населения страны СССР к началу войны имел больше танков, чем весь мир, вместе взятый.

И после этого у некоторых поворачивается язык говорить о какой-то мифической неготовности СССР к войне. Да Советский Союз был весь – война!

Но, может быть, мирный СССР так перетруждался из-за того, что у буржуев техника была лучше, и Совку приходилось брать количеством? На этот счет есть два мнения.

Первое: военная техника в СССР отставала от мировых образцов.

Второе: военная техника в СССР в целом от мировых образцов не отставала, а в чем-то их превосходила.

Танков мы уже касались и выяснили, что танки наши были либо сравнимы с немецкими (очень редко), либо гораздо лучше немецких (как правило).

А с самолетами что? Вот мнение советского летчика-испытателя Супруна, которому довелось испытывать «мессершмидт Bf-109B»: самолет «по своим тактическим и техническим данным стоит ниже скоростных истребителей, которые находятся на вооружении военно-воздушных сил Красной Армии».

Летчику-испытателю Кабанову пришлось полетать на «хейнкеле-111». Вот его мнение: «1. Самолет не уступает отечественным машинам в скорости. 2. Взлетная скорость, дальность полета и предельная высота этой машины значительно ниже требований, предъявляемых к двухмоторному бомбардировщику…»

А вот что пишет об этом Юрий Тихонов, кандидат исторических наук: «В воздушных боях до 1938 года (до появления в испанском небе первых „мессершмиттов-109“) советские истребители „И-15“ и „И-16“ доказали свое превосходство над „хейнкелями-50“ и „-51“. Советские машины были лучше, а пилоты хорошо знали, на чем летает их противник. Первые итоги воздушных боев в Испании вызвали шок у руководства люфтваффе, которое осознало, что модели, испытанные в России, устарели и необходимо срочно принимать на вооружение качественно новые самолеты».

А моральное состояние советских войск? Если вспомнить, с какой скоростью драпала Красная Армия от немца летом 1941 года, то можно сказать, что морально-политическая подготовка личного состава была низкой. Так ее, в частности, оценивает в своей замечательной книге «22 июня» Марк Солонин. Но здесь я с Солонинным согласиться не могу. Анализ доносов НКВД вкупе с анализом довоенных пропагандистских материалов, проделанным разными авторами, говорит, что, несмотря на отдельные «разговорчики», Красная Армия в целом была полна правильных, то есть наступательных настроений. Именно они ее и погубили, о чем я уже имел честь вам докладывать, когда говорил о преобразовании толпы и сублимации ее энергии из одной формы в другую.

Но давайте на миг забудем обо всем этом. Давайте посмотрим, как оценивали боевой дух и психологическое состояние Красной Армии сами немцы. Они оценивали нас, а мы оценим их удивительно точную оценку!.. Итак, доклад германского Генштаба от 1 января 1941 года о перспективах войны с русскими: «Не изменится русский народный характер: тяжеловесность, схематизм, страх перед принятием самостоятельных решений, перед ответственностью. Командиры всех степеней в ближайшее время не будут еще в состоянии оперативно командовать крупными современными соединениями и их элементами… проявлять инициативу. В обороне, особенно заблаговременно подготовленной, Красная Армия окажется выносливой и упорной, сможет достигнуть хороших результатов. Способность выдерживать поражения и оказывать пассивное сопротивление давлению противника в особой мере свойственна русскому характеру. Сила Красной Армии заложена в большом количестве вооружения, непритязательности, закалке и храбрости солдата. Естественным союзником армии являются просторы страны и бездорожье. Слабость заключается в неповоротливости командиров всех степеней, привязанности к схеме, недостаточном для современных условий образовании, боязни ответственности и повсеместно ощутимом недостатке организованности».

Блистательная характеристика русского характера! А насчет боязни ответственности и страха перед принятием самостоятельных решений, это товарищ Сталин так постарался отшлифовать русский характер – методом стрельбы по головам. Если за каждое неверное решение ты можешь получить пулю от особистов или путевку в концлагерь, поневоле разучишься проявлять инициативу. Тирания отбивает всякую охоту к импровизации. Диктатура учит прикрывать задницу бумажками и делать только то, что написано в инструкции, а в непонятных случаях требовать разъяснений от начальства, перекладывая таким образом всю ответственность на него. «А я что? Мне приказали, я сделал!..» Этой медвежьей болезнью все наши силовые структуры страдают по сию пору.

Обратите внимание на следующую фразу из немецкого доклада: «В обороне, особенно заблаговременно подготовленной, Красная Армия окажется выносливой и упорной, сможет достигнуть хороших результатов». Это верно. Человек тупой и безынициативный будет держать оборону крепко. Ему велено, он исполняет. Беда в том, что не посадил Сталин свою армию в оборону. Для другого дела он ее готовил.

Гитлер знал: Красная Армия сосредотачивается у его границ. Но масштабов этого сосредоточения он даже близко не представлял. И только когда войска вермахта вошли на территорию СССР, только когда доклады об увиденном тонкими ручейками с мест потекли наверх, в Берлин, сливаясь в полноводные информационные реки… вот только тогда перед руководством рейха открылась потрясающая картина страны-завода, которая живет исключительно на войну и для войны.

Причем картина эта не сразу открылась полностью. Когда Гитлер разгромил всю, как он думал, кадровую армию красных и решил, что это конец войны, он еще не знал, что это только начало – его войска неожиданно столкнулись со вторым стратегическим эшелоном Сталина. Гитлер знал, что Сталин готовится к нападению, но он не знал, что все уже настолько «запущено».

Вот что сказал фюрер в обращении к нации 22 июня, в день, когда вермахт перешел границы Советского Союза. Точнее говоря, в 5.30 утра зачитал это обращение к нации не сам Гитлер, а Геббельс, но не суть… Речь длинная, поэтому приведу ее в некотором сокращении:

«Немецкий народ! Национал-социалисты! Одолеваемый тяжелыми заботами, я был обречен на многомесячное молчание. Но теперь настал час, когда я, наконец, могу говорить открыто.

Никогда немецкий народ не испытывал враждебных чувств к народам России. Только на протяжении двух последних десятилетий еврейско-большевистские правители Москвы старались поджечь не только Германию, но и всю Европу. Не Германия пыталась перенести свое националистическое мировоззрение в Россию, а еврейско-большевистские правители в Москве неуклонно предпринимали попытки навязать нашему и другим европейским народам свое господство, притом не только духовное, но, прежде всего, военное.

Но результатами деятельности этого режима во всех странах были только хаос, нищета и голод. В противовес этому я два десятилетия старался при минимальном вмешательстве и без разрушения нашего производства построить в Германии новый социалистический порядок, который не только ликвидировал безработицу, но и обеспечил, благодаря повышению оплаты труда, постоянный приток людей в сферу созидания.

Успехи этой политики новых экономических и социальных отношений в нашем народе, которые, планомерно преодолевая сословные и классовые противоречия, имеют своей конечной целью создание подлинного народного сообщества, уникальны во всем мире.

Поэтому в августе 1939 года для меня было таким трудным решение послать моего министра в Москву, чтобы попытаться там оказать противодействие британской политике окружения Германии. Я сделал это не только осознавая свою ответственность перед немецким народом, но, прежде всего, в надежде достичь в конечном счете продолжительной разрядки, которая могла бы уменьшить жертвы, которые потребовались бы от нас в противном случае. (Говорит прямо как Сталин! Я-де потому подписал со Сталиным акт о дружбе, потому пошел на этот тяжелый шаг, что хотел оттянуть войну!.. Разве они не близнецы, эти два социалиста? – А. Н)

Национал-социалисты! Последствия этого договора, которого я сам хотел и который заключил в интересах немецкого народа, были особенно тяжелыми для немцев, живших в затронутых им странах. (Имеются в виду страны, которые Гитлер отдал на заклание Сталину. – А. Н.) Более полумиллиона наших соплеменников – сплошь мелкие крестьяне, ремесленники и рабочие – были вынуждены чуть ли не за одну ночь покинуть свою бывшую родину, спасаясь от нового режима, который грозил им сначала беспредельной нищетой, а рано или поздно – полным истреблением. Несмотря на это, тысячи немцев исчезли! Было невозможно узнать что-либо об их судьбе или хотя бы о местонахождении. Среди них было более 160 граждан Рейха.

Я молчал обо всем этом, потому что должен был молчать, потому что моим главным желанием было достичь окончательной разрядки и, если возможно, – длительного баланса интересов с этим государством.

Но еще во время наступления наших войск в Польше советские правители внезапно, вопреки договору, выдвинули притязания также на Литву. Германский рейх никогда не имел намерения оккупировать Литву и не только не предъявлял никаких подобных требований литовскому правительству, но, наоборот, отклонил просьбу тогдашнего литовского правительства послать в Литву немецкие войска, поскольку это не соответствовало целям германской политики.

Несмотря на это, я согласился и на это новое русское требование. Но это было лишь началом непрерывной череды все новых и новых вымогательств… Осенью 1939 года и весной 1940 года первые последствия стали свершившимися фактами. Приступив к подчинению военной силой не только Финляндии, но и прибалтийских государств, Россия внезапно стала мотивировать эти действия столь же лживым, как и смехотворным утверждением, будто эти страны нужно защищать от угрозы извне или предупредить ее. Но при этом могла иметься в виду только Германия, так как ни одна другая держава вообще не могла ни проникнуть в зону Балтийского моря, ни вести там войну. Несмотря на это, я опять смолчал. Но правители в Кремле сразу же пошли дальше.

В то время как Германия весной 1940 года в соответствии с так называемым пактом о дружбе далеко отодвинула свои войска от восточной границы и большей частью вообще очистила эти области от немецких войск, уже началось сосредоточение русских сил в таких масштабах, что это можно было расценивать только как умышленную угрозу Германии. Согласно одному заявлению, сделанному тогда лично Молотовым, уже весной 1940 года только в прибалтийских государствах находились 22 русские дивизии.

В то время как наши солдаты 10 мая 1940 года сломили франко-британскую силу на Западе, сосредоточение русских войск на нашем восточном фронте постепенно принимало все более угрожающие размеры. Поэтому с августа 1940 года я пришел к выводу, что интересы Рейха будут нарушены роковым образом, если перед лицом этого мощного сосредоточения большевистских дивизий мы оставим незащищенными наши восточные провинции, которые и так уже не раз опустошались.

Угрожающее наступление России, в конечном счете, служило только одной задаче: взять в свои руки важную основу экономической жизни не только Германии, но и всей Европы или, в зависимости от обстоятельств, как минимум уничтожить ее. Вторжение России в Румынию и союз Греции с Англией угрожали вскоре превратить и эти территории в арену всеобщей войны.

Вопреки нашим принципам и обычаям я в ответ на настоятельную просьбу тогдашнего румынского правительства, которое само было повинно в таком развитии событий, дал совет ради мира уступить советскому шантажу и отдать Бессарабию.

Но румынское правительство считало, что сможет оправдать этот шаг перед своим народом лишь при том условии, если Германия и Италия в порядке возмещения ущерба дадут как минимум гарантию нерушимости границ оставшейся части Румынии.

Я сделал это с тяжелым сердцем. Причина понятна: если Германский рейх дает гарантию, это означает, что он за нее ручается. Мы не англичане и не евреи (!!! – А. Н.).

Я верил до последнего часа, что послужу делу мира в этом регионе, даже если приму на себя тяжелые обязательства. Но чтобы окончательно решить эти проблемы и уяснить русскую позицию по отношению к Рейху, испытывая давление постоянно усиливающейся мобилизации на наших восточных границах, я пригласил господина Молотова в Берлин.

Советский министр иностранных дел потребовал прояснения позиции или согласия Германии по следующим 4 вопросам:

1-й вопрос Молотова:

Будет ли германская гарантия Румынии в случае нападения Советской России на Румынию направлена также против Советской России?

Мой ответ:

Германская гарантия имеет общий и обязательный для нас характер. Россия никогда не заявляла нам, что, кроме Бессарабии, у нее вообще есть в Румынии еще какие-то интересы. Оккупация Северной Буковины уже была нарушением этого заверения. Поэтому я не думаю, что Россия теперь вдруг вознамерилась предпринять какие-то дальнейшие действия против Румынии.

2-й вопрос Молотова:

Россия опять ощущает угрозу со стороны Финляндии и решила, что не будет этого терпеть. Готова ли Германия не оказывать Финляндии поддержки и, прежде всего, немедленно отвести назад немецкие войска, которые продвигаются к Киркенесу на смену прежним?

Мой ответ:

Германия по-прежнему не имеет в Финляндии никаких политических интересов, однако правительство Германского рейха не могло бы терпимо отнестись к новой войне России против маленького финского народа, тем более что мы никогда не могли поверить в угрозу России со стороны Финляндии. Мы вообще не хотели бы, чтобы Балтийское море опять стало театром военных действий.

3-й вопрос Молотова:

Готова ли Германия согласиться с тем, что Советская Россия предоставит гарантию Болгарии и советские войска будут для этой цели посланы в Болгарию, причем он, Молотов, хотел бы заверить, что это не будет использовано как повод, например, для свержения царя?

Мой ответ:

Болгария – суверенное государство, и мне неизвестно, обращалась ли вообще Болгария к Советской России с просьбой о гарантии подобно тому, как Румыния обратилась к Германии…

Национал-социалисты! Я занял в данном вопросе позицию, которую только и мог занять как ответственный вождь Германского рейха и как сознающий свою ответственность представитель европейской культуры и цивилизации. Результатом стало усиление советской деятельности, направленной против Рейха, прежде всего, немедленно был начат подкоп под новое румынское государство, усилились и попытки с помощью пропаганды свергнуть болгарское правительство.

С помощью запутавшихся, незрелых людей из румынского Легиона удалось инсценировать государственный переворот, целью которого было свергнуть главу государства генерала Антонеску, ввергнуть страну в хаос и, устранив законную власть, создать предпосылки для того, чтобы обещанные Германией гарантии не могли вступить в силу.

Несмотря на это, я продолжал считать, что лучше всего хранить молчание.

Сразу же после краха этой авантюры опять усилилась концентрация русских войск на восточной границе Германии. Танковые и парашютные войска во все большем количестве перебрасывались на угрожающе близкое к германской границе расстояние. Германский вермахт и германская родина знают, что еще несколько недель назад на нашей восточной границе не было ни одной немецкой танковой или моторизованной дивизии.

Но если требовалось последнее доказательство того, что… возникла коалиция между Англией и Советской Россией, то его дал югославский конфликт.

Пока я… вместе с дуче предложил Югославии присоединиться к Тройственному пакту, Англия и Советская Россия совместно организовали путч, и за одну ночь устранили тогдашнее правительство, готовое к взаимопониманию. Сегодня об этом можно рассказать немецкому народу: антигерманский государственный переворот в Сербии произошел не только под английскими, но и, прежде всего, под советскими знаменами. Правительство германского рейха располагает сегодня документами, из которых явствует, что Россия, чтобы окончательно втянуть Сербию в войну, обещала ей поставить через Салоники оружие, самолеты, боеприпасы и прочие военные материалы против Германии.

Только быстрый прорыв наших несравненных дивизий к Скопье и занятие самих Салоник воспрепятствовали осуществлению этого советско-англосаксонского заговора. Офицеры сербских ВВС улетели в Россию и были приняты там как союзники. Только победа держав Оси на Балканах сорвала план втянуть Германию этим летом в многомесячную борьбу на юго-востоке, а тем временем завершить сосредоточение советских армий, усилить их боевую готовность, а потом вместе с Англией, с надеждой на американские поставки, задушить и задавить Германский рейх и Италию…

Сегодня на нашей границе стоят 160 русских дивизий. В последние недели имеют место непрерывные нарушения этой границы, не только нашей, но и на дальнем севере и в Румынии. Русские летчики забавляются тем, что беззаботно перелетают эту границу, словно хотят показать нам, что они уже чувствуют себя хозяевами этой территории. В ночь с 17 на 18 июня русские патрули снова вторглись на территорию Рейха и были вытеснены только после длительной перестрелки. Но теперь настал час, когда необходимо выступить против этого заговора еврейско-англосаксонских поджигателей войны…»

И вот войска Гитлера вторглись в СССР. В рейх потекли многочисленные свидетельства подготовки Советским Союзом вторжения в Европу и полного отсутствия какой бы то ни было подготовки к обороне. В первый же день войны Гальдер записал в своем дневнике, как «здорово» товарищ Сталин был готов к обороне своей страны: «Пограничные мосты через Буг и другие реки всюду захвачены нашими войсками без боя и в полной сохранности. О полной неожиданности нашего наступления для противника говорит тот факт, что части были захвачены врасплох в казарменном положении, самолеты стояли на аэродромах, покрытые брезентом, а передовые части, внезапно атакованные нашими войсками, запрашивали командование о том, что им делать».

Итак, сначала немцы увидели картину полной неготовности русских к обороне. А затем им открылась картина того, как здорово товарищ Сталин был готов к наступлению. Немцы увидели у своей границы умопомрачительное количество танков, самолетов, орудий, войск. Они взяли в качестве трофеев карты немецкой территории, русско-немецкие разговорники.

Легендарный немецкий пилот Ганс-Ульрих Рудель в своей книге мемуаров так описывает начало войны. Впрочем, прежде, чем передать слово пилоту, пара слов о нем самом. Рудель считается лучшим пилотом Второй мировой войны. И то, что он убежденный нацист, никак не может повлиять на этот факт. За 4 года войны на пикировщике «юнкерс-87» он совершил больше боевых вылетов, чем любой другой пилот в мире – 2530. И уничтожил более 1000 советских паровозов, 519 советских танков и автомобилей, разбомбил 150 артиллерийских орудий, утопил один линкор, один крейсер, один эсминец, 70 десантных судов, сбил семь советских истребителей и два штурмовика Ил-2. Рудель спас шесть экипажей немецких самолетов, которые вынужденно оказались на вражеской территории. Самого Руделя около тридцати раз сбивали зенитным огнем. Пять раз он был ранен, ему ампутировали ногу, и он летал на протезе, а после войны бегал лыжные кроссы и занимался альпинизмом. В общем, немецкий Маресьев, только круче. Фельдмаршал Шернер называл Руделя человеком, который стоит целой дивизии, а Сталин назначил за его голову премию в 100 000 рублей. До конца жизни нацист Рудель был убежден в правоте фюрера и общей праведности борьбы рейха с «азиатскими коммунистическими ордами». А умер он не так уж давно – в конце 1982 года.

Так вот, Рудель, перед которым 22 июня открылась незнакомая советская империя, писал о начале русской войны (обратите внимание на пассаж о Ближнем Востоке, видимо спецслужбы фюрера специально распускали в войсках подобные слухи в расчете на сталинские уши):

«В последние дни распространились слухи о новой кампании, основанные на том, что многочисленные наземные команды и летные соединения переместились на восток. Большинство из тех, с кем я обсуждал эти слухи, полагает, что русские позволят нам пройти через свою территорию на Ближний Восток, таким образом, мы сможем приблизиться к месторождениям нефти и подорвать военный потенциал Британии. Но все это домыслы чистейшей воды.

В 4 часа утра 22 июня я слышу по радио: только что объявлено о войне с Россией. К вечеру первого дня я уже совершил четыре вылета к линии фронта между Гродно и Волковысском. Русские пригнали сюда огромные массы танков и грузовых автомашин. Мы видим в основном танки КВ-1, КВ-2 и Т-34. Мы бомбим танки, зенитную артиллерию и склады боеприпасов, предназначенных для снабжения танков и пехоты. То же самое на следующий день – первый вылет в 3 утра, последняя посадка – в 10 часов вечера. О полноценном ночном отдыхе приходится забыть. Каждую свободную минуту мы ложимся под самолет и моментально засыпаем. Затем, если кто-то зовет, мы вскакиваем на ноги, даже не понимая, откуда раздался голос. Мы движемся как будто во сне.

Во время первого вылета я замечаю бесчисленные укрепления, построенные вдоль границы. Они тянутся на многие сотни километров. Частично они еще недостроены. Мы летим над незаконченными аэродромами: там только что построенная бетонная взлетная полоса, здесь уже стоят самолеты. Например, вдоль дороги на Витебск, по которой наступают наши войска, находится один из таких почти законченных аэродромов с множеством бомбардировщиков „мартин“. Им не хватает либо горючего, либо экипажей. Пролетая над этими аэродромами и укреплениями, каждый понимает: „Мы ударили вовремя… Похоже, Советы делали эти приготовления, чтобы создать базу для вторжения против нас. Кого еще на западе хотела бы атаковать Россия? Если бы русские завершили свою подготовку, не было бы почти никакой надежды их остановить“».

То, что понимал в рейхе «каждый», не хотят понимать некоторые современные историки. Видимо, потому, что они своими глазами не видели того, что довелось в те дни увидеть немецким солдатам.

Геббельс писал в дневнике: «Стало очевидно, что мы полностью недооценили советскую ударную силу, и прежде всего вооружение советских армий. Мы даже близко не имели представления о том, чем располагают большевики. Отсюда и ошибочные оценки. Например, фюрер оценивал число советских танков в 5000, в то время как их было 20 000. Мы думали, что у них 10 000 самолетов, в действительности их было 20 000. Возможно, это хорошо, что у нас не было ясной картины потенциала большевиков. Возможно, мы бы тогда побоялись…»

Поступающая информация заставила Гитлера публично признать, что он недооценивал советской угрозы. В своем октябрьском обращении к нации фюрер сказал (привожу в сокращении, выделения мои, обратите внимание на оценку Гитлером бытовых условий проживания советских людей):

«Мои немецкие соотечественники и соотечественницы!..

С 22 июня идет неистовая борьба, которая имеет поистине решающее значение для всего мира. Размеры и последствия этого события станут ясны только потомкам. Они осознаю т его как поворотный пункт, с которого началось новое время.

Однако я не желал и этой борьбы.

Эта война не нужна ни мне, ни моим сотрудникам для того, чтобы с ее помощью увековечить наши имена. Их увековечат наши мирные достижения, и увековечат достаточно…

Всегда стремясь ограничить военный размах, я решился в 1939 г. на то, что, прежде всего вы, мои старые партийные соратники, понимаете с трудом, на то, что могло бы быть воспринято почти унижением человеческого достоинства: я послал тогда своего министра в Москву. Это было тяжелейшим преодолением моих чувств, но в моменты, когда речь идет о благополучии миллионов, чувства решать не могут. Я пробовал добиться взаимопонимания. Вы сами прекрасно знаете, как честно и неуклонно я выполнял свои обязательства. Ни в нашей прессе, ни на наших собраниях не было произнесено ни одного слова против России или большевизма.

Каким ударом стал для нас захват балтийских государств, может постигнуть только тот, кто знает немецкую историю и знает, что нет там ни одного квадратного километра, который не был бы однажды приобщен к человеческой культуре и цивилизации немецкими первопроходцами…

Лишь тогда, когда от недели к неделе я все сильнее стал ощущать, что Советская Россия уже видит тот час, когда она выступит против нас, когда неожиданно в Восточной Пруссии собрались 22 советские дивизии, в то время как наших там было от силы три, когда я постепенно стал получать информацию о том, что на нашей границе возникает аэродром за аэродромом, когда через всю гигантскую Советскую империю сюда начала катиться дивизия за дивизией, вот тогда я почувствовал себя обязанным принять меры со своей стороны.

Потому что история не признает извинений за недосмотр, извинений, которые состоят в том, что задним числом объясняют: я это не заметил или я в это не поверил. Стоя во главе Германской империи, я чувствую себя ответственным за весь немецкий народ, за его существование, за его настоящее и, насколько это возможно, за его будущее.

Поэтому я был вынужден принять защитные меры. Они были чисто оборонительного характера. Все же в августе и сентябре прошлого года нам пришлось сознаться в том, что мы не можем вести на западе войну с Англией, в которой прежде всего была бы задействована вся немецкая военная авиация, потому что за нашей спиной стояло государство, с каждым днем все более готовое к тому, чтобы напасть на нас в такой ситуации.

Но как далеко, однако, зашли эти приготовления, об этом в полной мере мы узнали только сейчас.

В тот момент я хотел еще раз прояснить ситуацию и поэтому пригласил Молотова в Берлин. Он поставил передо мной известные вам условия.

Первое: Германия должна окончательно согласиться с тем, что Финляндия ликвидируется как государство, поскольку Советский Союз снова почувствовал угрозу с ее стороны. Мне не оставалось ничего, кроме как ответить отказом.

Второй вопрос касался Румынии. Он заключался в том, будут ли немецкие гарантии защищать Румынию также от Советского Союза. И здесь я должен был держаться данного мной когда-то слова. Я не жалею об этом, потому что в Румынии, в генерале Антонеску я нашел человека чести, который, со своей стороны, твердо придерживался данного слова.

Третий вопрос касался Болгарии. Молотов требовал права для Советского Союза разместить свои гарнизоны в Болгарии и таким образом гарантировать ей свою защиту. Что это значит, мы уже прекрасно поняли на примере Эстонии, Литвы и Латвии. Я мог в этом случае сослаться на то, что такая гарантия должна быть обусловлена желанием гарантируемого. Мне о таком желании не было ничего известно, я должен был сначала навести справки и обсудить это со своими союзниками.

С этого момента я стал тщательно наблюдать за Советской Россией. Каждая дивизия, обнаруженная нами, аккуратно регистрировалась, и в ответ на это принимались меры предосторожности. Уже в мае ситуация сгустилась так, что не осталось никаких сомнений по поводу того, что Россия собиралась при первой же возможности напасть на нас. К концу мая такие моменты участились настолько, что уже невозможно было отогнать от себя мысль об угрозе борьбы не на жизнь, а на смерть.

Я должен был тогда все время молчать, и сохранять это молчание было мне вдвойне тяжело. Не так тяжело по отношению к Родине, поскольку она, в конце концов, должна была понять, что есть моменты, когда нельзя говорить без того, чтобы не подвергнуть опасности целую нацию. Гораздо тяжелее давалось мне молчание по отношению к моим солдатам, которые, дивизия к дивизии, стояли на восточной границе империи, и тем не менее никто не знал, что затевается, никто не имел ни малейшего понятия о том, как изменилось положение в действительности и что им, возможно, придется выступить в тяжелый, даже в наитяжелейший военный поход всех времен.

Именно из-за них мне приходилось молчать, потому что, пророни я хоть одно слово, это ни в коей мере не изменило бы решения Сталина, зато внезапность, которая осталась моим последним оружием, была бы потеряна…

Если я вижу, что мой противник вскинул ружье, я не буду ждать, пока он нажмет на курок, а лучше сделаю это первым. Это было, сейчас я могу об этом сказать, тяжелейшим решением всей моей жизни. Такой шаг открывает дверь, за которой таится неизвестность, и только потомки будут знать точно, как это началось и что произошло.

Утром 22 июня началась эта величайшая в мировой истории битва. С тех пор прошло чуть больше трех с половиной месяцев, и я могу сегодня сделать следующее заключение.

мы не ошиблись ни в правильности наших планов, ни в исторически неповторимом мужестве немецких солдат, наконец, мы не ошиблись и в качестве нашего оружия!..

Однако в чем-то мы обманулись: мы не имели ни малейшего понятия о том, насколько гигантской была подготовка противника к нападению на Германию и Европу, о том, как невероятно велика была опасность, о том, что в этот раз мы были на волосок от уничтожения не только Германии, но и всей Европы. Сегодня я могу об этом сказать!..

Там была сколочена такая сила, направленная против Европы, о которой, к сожалению, большинство не имело никакого представления, а многие не догадываются и по сей день. Это было бы вторым нашествием монголов под руководством нового Чингисхана…

Такова страна, с которой после почти 25-летнего большевистского бытия познакомились наши солдаты.

И я знаю одно: тот, кто там побывал и в глубине своего сердца оставался немного коммунистом, пусть даже в идеальном смысле, он вернется излеченным от этого. В этом вы можете быть уверены! (И здесь Гитлер не соврал. Как пишет в своей книге „22 июня“ Марк Солонин, „нищета, в которой прозябал смоленский или новгородский колхозник, потрясла немецких солдат, которые просто не могли представить, что люди в Европе могут жить так“. – А. Н)

„Рай для рабочих и крестьян“ я всегда описывал правильно. Когда закончится этот поход, пять или шесть миллионов солдат подтвердят, что я говорил правду. Они будут свидетелями, к которым я тогда смогу обратиться. Они маршировали по улицам этого рая. Они не могли жить в нищих хижинах этого рая, они туда даже не заходили, если не было острой необходимости. Они видели устройство этого рая.

Это не что иное, как одна-единственная фабрика по производству оружия за счет снижения жизненного уровня людей. Фабрика оружия, направленного против Европы!..

Они строят несокрушимые танки, они быстрее наших, с более мощной броней, чем наши, их пушки лучше наших, и им вообще не нужен бензин.

Когда я об этом говорю, то, как старый национал-социалист, я вынужден признать: мы узнали две крайности. Одна – это капиталистические государства, которые с помощью лжи и обмана отказывают своим народам в самых естественных человеческих правах, которые заняты исключительно своими финансовыми интересами, ради которых готовы принести в жертву миллионы людей. С другой стороны, мы видим коммунистическую крайность, государство, принесшее невыразимую нищету миллионам и миллионам и приносящее в жертву своей доктрине счастье других людей…»

А с третьей стороны, дополню я Гитлера, мы видим прекрасную справедливую Германию с лагерями уничтожения, тайной полицией и прочими мелкими радостями тоталитарного государства.

Все были хороши в ту пору, надо сказать! СССР хотел, чтобы капиталистические страны ослабили друг друга и потому всячески приветствовал мировую войну. Англия мечтала натравить Гитлера на СССР, понимая: чем дольше они дерутся между собой, тем лучше ей. Черчилль еще в 1918 году говорил: «Покорить Россию… мы можем лишь с помощью Германии. Германию нужно пригласить помочь нам в освобождении России». И все довоенные действия Англии были направлены в эту сторону. Лондон не раз нагибал свою союзницу Францию на уступки Гитлеру, несмотря на самые вопиющие нарушения Германией условий Версальского договора. Потому что Гитлер представлялся Англии более «социально-близким», нежели грузин московский. И последняя Мюнхенская жертва Гитлеру – Чехословакия – имела ту же цель: приблизить Гитлера к СССР, чтобы стравить двух бешеных собак.

Все тогда старались стравить всех со всеми, а сами отсидеться. В результате, когда Гитлер набросился на Англию, СССР помогал Гитлеру сырьем, а сам в войну ввязываться не торопился. Точно так же поступал и Запад – когда СССР начал драться с Германией, западные демократии всячески помогали Советскому Союзу военными поставками, но сами открывать второй фронт не торопились. СССР хотел, чтобы Япония напала на США. И она напала. А США хотели, чтобы на Японию напал СССР. И СССР напал, но только когда счел это выгодным для себя.

В общем, как я уже сказал, все были хороши. А Сталин – лучше всех.

Многие историки и неисторики до сих пор не могут принять той простой истины, что Сталин, этот кровавый палач собственного народа, мог готовить плаху и для народов иных стран. Нет, говорят они, кровавый Сталин был слаб, и наша страна, которая вся была нацелена на войну и ради этого только и жила, тоже была слаба по сравнению с Германией. Они говорят так, несмотря на то, что Германия начала готовиться к войне позже СССР, всеобщую воинскую повинность также ввела позже, а военной техники и войск имела намного меньше.

Последние аргументы ортодоксов – «на Гитлера работала вся Европа» и «закаленная германская армия уже имела боевой опыт, а наша нет».

Как на Гитлера работала вся Европа, мы уже видели – в технически подкованной Чехословакии, славящейся своим стрелковым оружием, не нашлось для Гитлера ничего лучше отвратительных клепаных танков. А насчет боевого опыта… Половину Европы Гитлер захватил вообще без боя. Норвегию и прочие греции-чехословакии – практически без боя. Хороший вояка Роммель, как воевал в своей Африке, так и продолжал в ней использовать свой опыт.

Армия закаляется в войне, а не на военных прогулках. А крупных боевых действий в анамнезе вермахта было всего-то 26 дней: 16 дней вермахт воевал в Польше и 10 дней во Франции. Все остальное – мусор. А Красная Армия перед войной два месяца провоевала на Халкин-Голе и четыре месяца в Финляндии. 180 дней советского боевого опыта против 26 дней немецкого. Так кто же был опытнее?

Лучше всего о людях, продолжающих верить в миролюбивого (вариант: трусливого) Сталина и маломощный хиленький СССР сказал историк Дмитрий Хмельницкий: «Чисто советский тезис о том, что советский народ вынес немыслимые беды и катастрофы только ради того, чтобы спасти мир от фашизма, до сих пор сидит глубоко в подсознании бывшего советского населения. Этот тезис для многих – единственное оставшееся моральное оправдание всей их жизни и основа самоуважения. Сознание изо всех сил сопротивляется мысли, что все было не так. Что жизнь советских людей, переживших сталинскую эпоху, моральных оправданий вообще не имеет. Что ее остается только стыдится, как стыдятся немцы четырнадцати лет нацистского правления».

Не могу с ним не согласиться.

Нюрнбергский процесс требует продолжения.