Горы высоки, а император далеко

Партия и регионы

Контроль центра не распространяется за стены Чжуннаньхая. Нижестоящие звенья попросту не слушаются.

(Чжан Баоцин, вице-министр образования)

По всем известным причинам, нам не удалось досконально расследовать эти факты, потому что во всем нужна гармония. Я был очень обеспокоен, поскольку предполагал, что ситуация приведет к катастрофическим последствиям для здоровья множества людей, но все же не мог направить туда своих журналистов.

((Фу Цзянъфэн, редактор еженедельника «Нанъфан чжоумо»))

До Олимпиады оставалась ровно неделя, чуть ли не минута в минуту, когда правление крупнейшего китайского поставщика молочных смесей собралось на экстренное заседание. Очень скоро в конференц-зале воцарилась атмосфера подавленности, почти паники.

Страна годами вела подготовку к Пекинским играм; открытие должно было состояться в счастливый момент по китайскому календарю — в восемь часов вечера восьмого дня восьмого месяца 2008 г. Чтобы освободить место для спортивной феерии, расчистили целые пекинские кварталы. Гигантские сталелитейные заводы вывели за черту города; миллиону автомашин строжайше запретили выезжать на улицы, чтобы снизить в столице загрязненность выхлопными газами. Дипломатическая политика КНР подверглась тонкой регулировке с целью временно сбить с толку критиков, которым не нравилось, что в Китае нарушаются права человека. В последние суматошные дни в преддверии Олимпиады народные вожди лично вмешались в процесс отбора школьниц, которым предстояло исполнять государственный гимн на церемонии открытия. Все было рассчитано до мелочей, ничто не имело права испортить долгожданный момент, олицетворявший возвращения Китая на его законное место в ряду величайших держав мира.

Вот почему мысль об Олимпийских играх так терзала правление «Молочной группы Саньлу» в ночь на 1 августа. Экстренное заседание проходило в штаб-квартире корпорации в городе Шицзячжуан, столице провинции Хэбэй, на расстоянии полутора часов езды от Пекина. «Саньлу» («Три оленя») была активным спонсором празднеств, приуроченных к Играм. Лишь днем раньше избранные представители компании участвовали в церемонии доставки в столицу Олимпийского факела, который центральные власти именовали не иначе как «священным огнем». А сейчас руководство фирмы оказалось перед лицом кризиса, в результате которого момент великой национальной гордости мог обернуться позором и непоправимой потерей лица для партии. Вот уже несколько месяцев компания получала многочисленные жалобы потребителей, а сейчас правлению фирмы были наконец предъявлены неопровержимые доказательства того, что наиболее популярный детский продукт «Саньлу» загрязнен опасным промышленным химикатом, который медленно, но верно отравлял сотни тысяч младенцев, питавшихся этой молочной смесью.

Заседание, где присутствовало порядка десяти человек, возглавляла председатель правления Тянь Вэньхуа, которая и превратила муниципальную молочную ферму в знаменитый общенациональный бренд. Госпожа Тянь позволила яростным дебатам затянуться на несколько часов, а перед восходом солнца наконец постановила: вместо открытого признания, что продукция отравлена, это дело надо сокрыть. Правление решило потихоньку освободить склады от ядовитого молочного порошка, заменив его свежеизготовленным, безопасным. А то, что успели раскупить потребители, пусть так и стоит у них дома, пока детишки не съедят.

Госпожа Тянь в свое время закончила ветеринарный техникум и внешне напоминала невзрачную школьную учительницу: стиль, характерный для многих кадровых работниц верхнего эшелона в Китае. Закрывая совещание в четыре часа утра, она приказала засекретить его протокол во избежание утечки информации. «Принятых мер вполне хватит для контроля ситуации», — сказала Тянь своим коллегам. Как продемонстрировали дальнейшие события, она просчиталась, и это решение стало едва ли не последним в ее двадцатилетней карьере на посту руководителя компании.

Когда через несколько недель в прессе появились сообщения о заболевших и умирающих младенцах, которых кормили отравленной смесью, центральное правительство в Пекине и общенациональные СМИ взвились на дыбы от бешенства. Утаивание фактов привело к печальным последствиям. К моменту обнародования проблемы — по истечении достаточно долгого времени после Олимпиады, которая была объявлена полнейшим успехом — у 290 тыс. детей были выявлены характерные признаки химического отравления. Многие на всю жизнь останутся инвалидами из-за испорченных почек, причем не надо забывать, что в Китае принята политика «одна семья — один ребенок». Шесть младенцев умерли.

Как выяснилось, в саньлуйском скандале было замешано множество злодеев. Неприглядная роль государственных властей и надзорных органов, недостатки правовой системы, неадекватные стандарты качества пищевых продуктов, безответственность корпоративного руководства и алчность бизнесменов — все это стало предметом разбирательства. Госпожа Тянь и другие высшие управленцы были уволены, а затем и арестованы. Десятки посредников, замешанных в попытке укрывательства фактов, попали под суд, причем некоторые получили высшую меру наказания. Правительство отреагировало бурно, гнев был искренним, однако в глазах любого человека, который следит за местными политическими событиями, саньлуйский скандал носил слегка сюрреалистический оттенок, характерный для общественной жизни Китая в целом. Вопрос оказался на политической авансцене. Он затрагивал властные, надзорные и законодательные структуры, с которыми рядовые граждане имеют дело чуть ли не ежедневно. Но мало кто решался отдернуть занавеску, чтобы выснить, каким образом партия и ее институты позволяли столь долго покрывать этот неприглядный инцидент.

При взгляде со стороны порой возникает впечатление, что власть в Китае — это некая мощная струя; она бьет из партийного центра и орошает коммунистические руководящие кадры в провинциях, уездах, городах и поселках по всей стране. Этот имидж старательно и искусно поддерживается и чиновниками низового звена. Как бы далеко ни находились местные вожди от Пекина, они, обученные чисто механическому и стереотипному мышлению, в беседе с иностранным журналистом первым делом принимаются цитировать самые свежие указания и эдикты, полученные из центра. К примеру, когда у руля стоял Цзян Цзэминь, интервьюируемый чиновник обязательно ссылался на его теорию «трех олицетворений».[10] При Ху Цзиньтао никакая дискуссия не обходилась без молитвословий в адрес модели «научного развития» и «гармоничного общества» — мантры его администрации. Беспрецедентные масштабы пропагандистской системы означают, что никто из чиновников не может спрятаться за оправданием: меня, дескать, не поставили в известность при обнародовании очередного политического курса. Наоборот, большинство должностных лиц достаточно сообразительны, чтобы выучить новые тезисы наизусть.

Такая характеристика власти более-менее верна в случае курса, который воплощает коренные политические интересы КПК.

Местные чиновники стараются шагать в ногу с мнением Пекина по вопросу национального суверенитета (ситуация вокруг Тибета, Синьцзян-Уйгурского АР и так далее). Политические кампании, которые спускаются с самых верхов, — например, подавление движения «Фалуньгун» — претворяются в жизнь с фанатической одержимостью. Крайне мало найдется тех, кто ставит под вопрос фундаментальную структуру системы и пресловутую необходимость однопартийного правления. А вот повседневные реалии экономического администрирования в Китае, подразумевающие участие местных финансовых интересов, требуют совершенно иного подхода. Процесс экономического управления отнюдь не напоминает сплошную реку, текущую из столицы; здесь скорее уместно сравнение с цепочкой шлюзов на одном политическом фарватере, откуда территориальные образования черпают себе то, что им нужно. Однако, как выразился один эксперт, они лишь делают вид, что следуют спущенным сверху принципам, а сами спихивают их дальше по инстанции.

Пекин перманентно обеспокоен потенциальным неповиновением местных «удельных княжеств» за пределами столичного округа. В 2005 ГОДУ Чжан Баоцин, тогдашний вице-министр образования, открыто посетовал, что многие провинции проигнорировали недвусмысленный и четко сформулированный приказ Пекина поддержать политику предоставления кредитов малоимущим студентам. «Контроль центра не распространяется за стены Чжуннаньхая [резиденции центрального правительства в непосредственной близи к Запретному городу], — раздраженно заявил он. — Нижестоящие звенья попросту не слушаются». В своей критике Чжан не затронул коренную причину пекинских трудностей, то есть собственно КПК. Виртуальный диктат чиновников на местах прочно цепляется за грунт благодаря фундаментальному парадоксу: из крепкой, всесильной партии получается немощное правительство и ущербные институты власти. В отличие от стран с демократическими правительствами и свободными СМИ, неподотчетность КПК означает, что любое указание, сделанное местным партийным бонзой, имеет силу закона.

Часто цитируемая китайская поговорка «Горы высоки, а император далеко» как раз и описывает это явление: чем дальше до Пекина, тем самостоятельнее чиновник. Впрочем, в действительности «удельное княжество» может быть совсем близко от столицы, но местные партийные бюрократы все равно найдут способ скрыть свои делишки от постороннего взора. Партийные структуры настолько непрозрачны и автономны, что способны держать в неведении не только широкую общественность, но и своих коллег. Так было и в Шицзячжуане, где местные чиновники всячески утаивали неприглядные факты от Пекина (до которого можно добраться на машине буквально за пару часов), чтобы защитить самое ценное предприятие города. С другой стороны, они были ограничены в своих действиях самим центром, который поставил партийным кадрам всей страны политическую задачу: сделать Олимпиаду успешной во всех отношениях. Эти два противоречивых императива — местный экономический протекционизм и общенациональная политическая кампания — стали ядовитой смесью.

Прежде чем рассматривать дело компании «Саньлу» в подробностях, следует напомнить, что своенравие периферии всегда было одной из сильнейших сторон коммунистического Китая. В любом повествовании о подъеме страны центральное руководство неизменно преподносится в роли светлой и доброй силы, которая тащит за собой косные, коррумпированные и отсталые регионы. Кстати, многие местные бонзы охотно проигнорируют указания Пекина, если проникнутся уверенностью, что это сойдет им с рук — и будут правы, поскольку в такой громадной стране, как Китай, центр не может предписывать политику, годную сразу для всех регионов. Шлюзы власти, дозволенные децентрализованной структурой КПК на местном уровне, являются одновременно источниками как динамизма, так и неповиновения.

Человеку, попадающему в округ Даньдун, в глаза бросается резкий контраст между двумя берегами реки Ялуцзян — китайским и северокорейским. Рестораны и караоке-бары Даньдуна переполнены посетителями, на торговых улицах не протолкнуться. Китайский берег застроен высотными зданиями, хотя десять лет назад здесь стояли одноэтажные домишки. А вот на северокорейском берегу, всего в нескольких сотнях метров, картина совершенно иная. В тени китайских заводских труб, бодро изрыгаюгцих клубы пара и дыма, пашут землю немногочисленные изнуренные буйволы, за которыми печально бредут худые, оборванные крестьяне и их полуголые дети.

Многие китайские города специализируются на производстве какого-то одного товара: носков, штанов или, скажем, кожгалантереи. Выступая с этой сильной локальной позиции, они и выходят на глобальные рынки. Например, в Шицзячжуане муниципальные власти всячески поощряли развитие местной молочной промышленности и ее флагмана, компании «Саньлу». Даньдунские промышленники, живущие вдали от сердца страны, лежащего между бассейнами Янцзы и Жемчужной реки, умудрились превратить свой город в крупнейшего в КНР экспортера унитазных сидений, причем продукцию их головного завода скупает американская сеть «Уол-Март». Ловкие горожане не преминут воспользоваться шансом сбыть какие-нибудь товары или услуги залетному иностранцу. Как-то мы с коллегой бродили по даньдунским улочкам. К нам подскочил предприимчивый гид: «Не хотите ли поглядеть на Северную Корею?» Не прошло и часа, как его лодка перевезла нас на другой берег, на землю, которую контролирует одно из самых закрытых и неприступных государств мира.

В октябре 2006 г. я вновь побывал в этом городе и поздравил местную администрацию с успехами. Реакция чиновников была столь же удивительной, как и сама метаморфоза Даньдуна. За восемь лет, минувших с моего предыдущего визита, Даньдун из сонного захолустья превратился в оживленнейший торгово-промышленный центр, едва не лопающийся по швам. Но вместо того, чтобы радоваться, чиновники лишь скорбно качали головами на мой комплимент. «Нет-нет, мы развиваемся недостаточно быстро». Я не поленился, посмотрел официальную статистику. В тот конкретный год экономика Даньдуна показала 16 % роста. Отчего же печалились градоначальники? Да оттого, что их соседи из города Инкоу добились 18 %-ного показателя. Даньдунские чиновники не интересовались темпами расширения национальной экономики: свои достижения они ревниво сравнивали с успехами ближайших соседей.

Публикации, обсуждающие подъем Китая, обычно преподносят его в роли конкурента США, Европы и Японии, и соперника низкозатратных промышленных центров в Юго-Восточной Азии, Мексике, Индии и так далее. В общем, так оно и есть. Китай обладает очевидными конкурентными преимуществами в форме дешевой, многочисленной и амбициозной рабочей силы и избытка дешевого капитала. Кроме того, здесь были внедрены многие успешные приемы иных представителей азиатского экономического чуда. Скажем, Япония в течение многих лет намеренно занижала курс своей валюты, лишь бы подстегнуть экспорт. Точно так же поступает теперь и Китай. Далее, страна позаимствовала у Тайваня идею особых экономических зон и технопарков, где проверила, как работают рыночные силы, прежде чем выпускать их на всю территорию страны.

Но любому, кто путешествует по КНР, в глаза бросается дополнительная особенность: местную экономику приводит в движение еще один — и крайне мощный — фактор. Я говорю о своего рода экономическом дарвинизме на локальном уровне, в рамках которого соседи соревнуются между собой. Подобно рыбьему косяку (с ним часто сравнивают «Чайна Инкорпорейтид»), провинции, уезды, города и деревни принимают участие в яростной конкуренции за право первым заглотить любое экономическое преимущество, которое им удастся выклянчить или подманить к себе. Стивен Чонг, чикагский экономист, который давно преподает в Гонконге и консультирует предприятия материкового Китая, после многих лет исследований сумел-таки понять, каким образом Китаю удалось добиться ошеломительного успеха. «Китайцам приходится иметь дело с коррупцией, никудышной судебной системой, цензурой СМИ и религиозных воззрений, странными системами просвещения и здравоохранения, которые нельзя назвать ни государственным, ни частными; добавьте валютный контроль, хаотичную политику и десятки тысяч случаев нарушения общественного порядка в год», — сказал он на приватной конференции по вопросу экономических реформ, которая проходила в Пекине в 2008 г. И все же факт есть факт: на протяжении трех десятилетий экономика КНР стабильно показывает почти ю% годового прироста.

Ну и как это им удалось? Объяснение, понял Чжан после многочисленных поездок в промышленное сердце страны между бассейнами Янцзы и Жемчужной реки, заключается в жесточайшей бизнес-конкуренции территориальных образований. Местный секретарь парткома, обладающий практически диктаторскими правами, и без того крайне опасный противник, когда посягают на его власть в пределах вверенного участка. Он может приказать швырнуть жалобщиков и прочих активистов в каталажку, может перекрыть кислород перспективным выдвиженцам в местные органы власти, и так далее. А когда речь заходит об экономических интересах, полномочия секретаря парткома превращают его в заклятого конкурента любого бизнес-центра планеты, и в особенности — ближайшего соседа.

Приведем цитату из выступления Чжана:

«Вам нужна бизнес-лицензия? Местные власти назначат чиновника, который будет ходить по инстанциям и выступать от вашего имени. Хотите разрешение на застройку? Вы его получите, да еще с гарантией возврата денег. Не нравится, что стройплощадку пересекает какой-то грязный ручей? Они с готовностью возьмутся выкопать пруд. Помогут подыскать архитекторов и строителей, а на этапе ввода производственных мощностей в эксплуатацию наймут для вас рабочих по разумным тарифам. Вам продадут дешевую электроэнергию, парки и увеселительные заведения, дешевый транспорт, водопровод, местную славную историю, и — я не преувеличиваю! — даже подкинут симпатичных девушек».

Шутливая ремарка Чжана насчет симпатичных девушек действительно не преувеличение. В 2005 году один уезд в провинции Аньхой объявил конкурс красоты. Победительницам предстояло возглавить агитбригады, которые ездили бы по стране и заманивали инвесторов для вложения в местную экономику. Когда весь Китай принялся стыдить чиновников за эту рекламную уловку, местный секретарь парткома заявил: «Красота — такой же деловой актив. Отчего бы им не воспользоваться?» По свидетельству Чжана, в населенных пунктах численностью 300 тыс. жителей может быть задействовано до 500 человек, чья единственная функция будет состоять в поисках и привлечении инвестиций.

В нынешнем столетии Китай стал свидетелем резкого увеличения числа протестов против местных проектов развития: явление, которое сильно беспокоит руководство страны. Впрочем, территориальные власти тоже порой устраивают санкционированные демонстрации, призывающие инвестировать в те или иные локальные проекты. К примеру, в 2009 г. два соседних городка в провинции Хунань начали соперничающие агитационные кампании — каждый требовал, чтобы высокоскоростная ж/д линия из Шанхая прошла именно через его территорию. Власти уезда Синьхуа в городском округе Лоуди основали «Движение за защиту железной дороги», в то время как чиновники соседнего Шаояна подбили многотысячную толпу выйти на улицы. В итоге оба города получили по кусочку этого проекта. Как только решение было принято, правительство приказало убрать фотоснимки санкционированных уличных шествий из Интернета, опасаясь, как бы другие регионы страны не подхватили этот «почин».

Тот факт, что местные власти играют центральную роль в отстаивании собственных экономических интересов, означает, что каждый населенный пункт ведет себя подобно автономному предприятию. Они всячески привлекают инвестиции, выкручивают руки банкам, чтобы те обеспечили финансирование, а зачастую сами держат акционерные доли в том или ином проекте. Другими словами, поступают, как обычные фирмы. В то же время широчайшие полномочия местных парткомов превращают каждый такой район в самостоятельное образование, чья юрисдикция охватывает суды и надзорные органы, контролирующие бизнес-деятельность. Вот и получается, что каждая территориальная юрисдикция есть самостоятельная компания, а у каждой компании имеется своя юрисдикция; отсюда и мощные стимулы к соперничеству.

Пекин умело пользуется локальным динамизмом для проверки новых идей, после чего распространяет успешные эксперименты на всю систему общенациональной политики. В начале 1980-х гг. рыночная экономика внедрялась только в особых экономических зонах типа Шэньчжэня, покамест прочая территория страны пребывала во власти центрального планирования. Не так давно политика в области здравоохранения, пенсионного обеспечения и земельной реформы тоже проходила апробацию сначала на местном уровне, и лишь затем распространялась в общенациональном масштабе.

Апогей темпов роста частного сектора и накопления богатства также пришелся на «золотой век» децентрализации в рамках коммунистического режима, а именно на период с 1980 по 1993 г. За эти пятнадцать лет ВВП Китая увеличился на 280 %; за одну лишь первую половину 1980-х гг. численность населения, живущего за чертой бедности, сократилась на 50 %; быстрыми темпами растет и уровень реального дохода. «Если бы каждая провинция КНР была отдельным государством, мы увидели бы, что из тридцати стран мира с самыми высокими темпами роста за этот период два десятка пришлись на территорию Китая», — утверждает доклад, подготовленный ведущими экономистами страны. Эта эпоха закончилась, как только центр в очередной раз запаниковал, что провинции выйдут из-под контроля. Политика подвержена известному циклу; как говорят китайские экономисты, «децентрализация ведет к хаосу; хаос ведет к централизации; централизация ведет к застою, а застой ведет к децентрализации». В начале 1990-х гг. поворотным пунктом текущего цикла стала тревога Пекина по поводу резкого падения налоговых поступлений на счета центра: чуть выше 20 %, то есть в два раза меньше, чем пятнадцать лет назад. Немедленное внедрение новой налоговой политики обеспечило гораздо более высокую долю поступлений в центральный бюджет.

Обратная сторона звездных темпов роста, обусловленных локальным динамизмом, состоит в том, что на свет появилась расточительная модель экономического развития за счет капиталовложений: явление, которое ныне является предметом беспокойства в глобальном масштабе. К примеру, Индия добилась 7–8 %-ного роста, инвестируя порядка одной четвертой своего валового внутреннего продукта. А вот в Китае, где ревнивые местные власти вынуждены всеми силами не отставать от соседних Ванов и Чжанов, инвестируется чуть ли не половина ВВП — и лишь ради того, чтобы выиграть парочку десятых долей процента у гигантского соседа. Пока Китай инвестирует больше, чем потребляет, его избыточная продукция будет изливаться за границу в поисках новых рынков сбыта. В свою очередь сохранятся и экономические дисбалансы, частным примером которых является «мыльный пузырь» жилищного строительства в Штатах.

Если бы мы ставили оценку Ху Цзиньтао и Вэнь Цзябао за умение держать слово и сбалансировать модель экономического развития Китая, то за первые пять лет они получили бы кол — и все по той же причине. Едва заняв высшие руководящие должности, они попытались проштамповать политику своей собственной печатью. Вместо прежних программ под девизом «развитие любой ценой», они предложили более щадящий рецепт в надежде, что Китай станет более зеленым, симпатичным, умиротворенным и не столь зависящим от дешевого экспорта и дымовых труб тяжелой промышленности. В какой-то степени их риторику можно назвать политическим маркетингом. Китайские политики — подобно своим коллегам во всем мире — стремятся дистанцироваться от предшественников. К 2007 г., когда они вышли на подиум Здания народных собраний, чтобы провозгласить начало второго срока своего правления, за их плечами осталась половина десятилетия рекордных темпов экономического роста. Темпы выпуска энергозатратной продукции, такой как сталь, цемент и алюминий, не только не замедлились, но в ряде случаев утроились, а положительное внешнеторговое сальдо вообще увеличилось в восемь раз. Протесты и недовольство населения достигли рекордных отметок (о чем свидетельствуют даже скупые официальные данные); страну охватило неравенство, невиданное за все годы коммунистического правления.

Ху и Вэнь обнаружили, что, как ни парадоксально, радикальная рецентрализация налоговой политики не только не укрепляет диктат Пекина в провинциях, а напротив, стимулирует независимые экономические устремления за пределами столицы. Местные органы власти, потерявшие возможность напрямую финансировать налогами порученные им программы (особенно в области просвещения и здравоохранения), были вынуждены с особым рвением заняться бизнесом. Как выразился обозреватель Лян Цзин, новый налоговый регламент «заставил добропорядочных барышень превратиться в потаскух». Для возмещения бюджетного дефицита местные власти «насели на крестьян, принялись нещадно эксплуатировать заводских рабочих и разрушать экологию, в то время как центр закрывал на это глаза и беспокоился лишь о ВВП и налоговых поступлениях, не обращая внимания на процесс». От некоторых программ, внедренных на территориальном уровне, волосы встают дыбом. Скажем, в мае 2009 г. власти Гунъаньского уезда провинции Хубэй приказали своим бюджетникам выкуривать (не в одиночку, правда, а в сумме) как минимум по 23 тыс. пачек сигарет в год — чтобы, видите ли, «защитить налоговые поступления и права потребителей». Предполагалось, что, чем больше госслужащие дымят, тем больше налогов соберут местные органы самоуправления. После волны общественных протестов программу свернули.

В большинстве случаев местные власти пополняют бюджет деньгами из риелторской сферы, продавая (зачастую по завышенным ценам) земельные участки. «Реформа налоговой системы означает, что у местных органов вообще нет иных источников поступлений, вот они и взялись торговать землей», — говорит эксперт Юй Цзянжун, собирающий статистику крестьянских жалоб. Его данные показывают, что бюджет Хэбэйской провинциальной администрации на 30 % состоит из выручки от продажи земли — а ведь это ограниченный ресурс. В целом по Китаю порядка 60 % всех протестов так или иначе связаны с фактами распродажи земли местными органами власти.

Неудивительно, что политика центра по балансировке экономики имеет ограниченный успех. При описании трудностей, стоящих перед Ху и Вэнем, часто прибегают к метафоре о супертанкере — он, дескать, тоже очень медленно разворачивается. В действительности китайская экономика напоминает скорее не одинокого левиафана, а целую армаду небольших торговых судов, упрямо идущих под полными парами, невзирая на потенциальные последствия для флотилии в целом. Если Китай продолжит инвестировать намного больше, чем потребляет, его экономика рано или поздно зашатается под бременем внутренних дисбалансов, что скажется на всем мире. В случае с местными органами власти, уже сейчас наблюдается дефицит продаваемой земли. Китайским вождям и не нужно прислушиваться к мнению западных экономистов или предостережениям Всемирного Банка: дескать, настоящая экономическая модель уже выдохлась, пусть даже в ближайшие годы Китаю и удастся выжать дополнительный рост. Разработчики политики и без того видят экономические проблемы страны. Слепое пятно системы обусловлено в первую очередь политическими причинами.

До сих пор основные усилия центра по поддержанию локального динамизма и ликвидации сопутствующей коррупции и чрезмерного увлечения инвестициями также носили политический характер. Пекин потребовал, чтобы местные партийные боссы отныне посещали Центральную партшколу в столице, а не всякие там курсы повышения квалификации в своих регионах. Приоритетность политики центра будет вбиваться в голову каждого партруководителя посредством лекций членов Политбюро и министров. Иначе, намекал Пекин, чиновникам лучше забыть о дальнейшем выдвижении. В свое время Пекин не интересовался низовыми партийцами. Их даже издевательски именовали «кунжутными кадрами», ведь при взгляде из столицы их власть казалась смехотворно малой. С другой стороны, провинциальные жители называли тех же самых руководителей несколько более уважительно — «отцы родные» — поскольку отлично понимали, что их жизнь и смерть зависит именно от местных кадров, что бы ни говорил центр. Словом, теперь столица начинала приглядывать за ними куда зорче.

Хитроумный Пекин внедрил модерновый инструмент надзора за «кунжутными кадрами», позволив китайским журналистам и блоггерам рассказывать о злоупотреблениях на местах, чего никогда не допустили бы в отношении высшего руководства страны. В 2009 г. были наказаны десятки региональных чиновников, и все благодаря современным технологиям интернет-поиска, напоминающего скорее виртуальную облаву на людей. Пример: в Сети появился снимок нанкинского чиновника, который в своей районной управе отвечал за недвижимость. Чиновник был сфотографирован с сигаретами марки «Нанкин 95 Империал» ценой $22 за пачку, причем на запястье у него красовались швейцарские часы «Vachreon Constantin» стоимостью порядка 15 тыс. долларов. Позднее чиновник клялся, что часы — дешевая подделка, но его все равно сняли с работы и даже завели уголовное дело. В Шэньчжэне пьяный секретарь парткома местной портовой администрации приставал к девочке-подростку в туалете, а когда за нее вступился отец, чиновник его избил. «Я занимаю такой же пост [в партии], как и мэр. Подумаешь, разок ущипнул соплячку. Да вы все для меня как грязь под ногами», — кричал он. Видеозапись разместили на сайтах, и парторг лишился должности. В сельской провинции Юньнань была уволена администрация местной тюрьмы, когда интернет-сообщество взялось обсуждать ее смехотворные попытки объяснить черепно-мозговые травмы погибшего заключенного: тот якобы сам ударился головой, когда играл с другими сидельцами в жмурки. В итоге тюремщики признали, что злосчастный заключенный был избит до смерти.

Традиционная скрытность партийных органов на местном уровне, подкрепленная деятельностью подвластных им низовых отделов пропаганды, не так уж опасна, когда речь идет только об экономическом неподчинении центру. Парочка-другая сталелитейных заводов, выстроенных вопреки диктату индустриальной политики центрального правительства, или несколько рек, загрязненных чуть сильнее дозволенного, не поставят страну на колени. Зато к катастрофическим результатам ведут инциденты вроде произошедшего в компании «Саньлу», когда город решил скрыть проблемы на своем самом прибыльном предприятии, да еще руководствовался политическими приоритетами Пекина. За каждым принципиально важным решением в ходе этого дела стояла почти невидимая длань парторганов, так или иначе орудующих на самых разных, конкурирующих иерархических уровнях. В ответ на общественный гнев, вспыхнувший после публикации фактов об отравлении детей, партия приняла все меры, чтобы обсуждение ни в коем случае не коснулось той кардинальной и даже зловещей роли, которую сыграла в этом сама КПК.

Даже по меркам взрывного роста Китая, молочная промышленность страны в предыдущее десятилетие продемонстрировала ошеломляющие достижения. Когда правительство, увидев пользу от расширения доли молочных продуктов в рационе питания китайцев, принялось всячески стимулировать их производство и сбыт, за пять лет (с 2001 г.) потребление этой продукции удвоилось, а выручка и вовсе росла опережающими темпами. К примеру, в 1999 г. валовой доход фирмы «Мэнню» («Монгольская корова») составлял лишь 5,9 миллионов долларов, а ведь она была самым крупным молочным предприятием Китая. Компания заручилась инвестициями от «Голдман Сакс» и «Морган Стенли», заказала разработку бизнес-плана у «Маккинзи и K°.» и была успешно зарегистрирована на гонконгской фондовой бирже.

К 2007 г. эта некогда мелкая частная компания из Внутренней Монголии стала «дипломированным» чемпионом китайской молочной отрасли с объемом продаж 3,1 миллиардов долларов. Сотрудники «Мэнню» любят шутить: «Наша коровка несется со скоростью ракеты».

К числу таких спринтеров принадлежала и «Саньлу». Под руководством новой начальницы Тянь Вэньхуа фирма в 1987 г. впервые в Китае внедрила практику подрядного производства молока, которую впоследствии подхватит вся страна. Другими словами, «Саньлу» отдавала своих коров в аренду фермерам, а те уже платили надоенным молоком, которое собирала разветвленная сеть заготовительных пунктов и посредников. В свою очередь, «Саньлу» получала управленческие комиссионные. Словом, вместо того чтобы самостоятельно производить молоко, «Саньлу» саму себя превратила в маркетингового гиганта.

Пятнадцать лет подряд «Саньлу» занимала верхнюю строчку по продажам детской молочной смеси на отечественном рынке. Компания стала крупнейшим налогоплательщиком в городском округе Шицзячжуан, который всеми силами старался привлечь инвестиции и промышленные фирмы, чтобы не отставать от ведущих мегаполисов страны. На корпоративном китайском языке предприятие называется «коллективным». Это значит, что и руководители и рядовые работники владеют его акциями, как правило, под политическим надзором со стороны местных партийных и исполнительных органов власти. В 2005 году, когда конкуренты уже стали дышать в затылок, госпожа Тянь организовала альянс с новозеландской фирмой «Фонтерра», крупнейшим мировым экспортером молочной продукции. «Фонтерра» предоставила самую передовую технологию и зацементировала лидирующие позиции «Саньлу».

В результате коммерческого успеха фирмы трудолюбивая, экономная и не замешанная в коррупционных скандалах Тянь вошла в состав партийной элиты. Еще в 1983 г. Всекитайская федерация женщин назвала ее «Знаменосцем красного флага 8 Марта». Десятки прочих титулов и премий подчеркивают значимость бизнес-успеха Тянь для КПК. К примеру, Тянь удостоена звания «Национальный работник» за «выдающийся вклад в работу с детьми», а провинция Хэбэй наградила ее титулом «Образцовый государственный служащий». В 2005 году Тянь стала «Самым уважаемым предпринимателем в китайской молочной промышленности». Кроме того, она заседала в Пекине на собраниях Народного политического консультативного совета — околопартийного органа, ежегодные сессии которого приурочены к созывам ВСНП.

Пожалуй, наиболее наглядно конфликт интересов Тянь отражают надписи на ее визитной карточке. Она была председателем правления «Саньлу», а также секретарем парткома компании, причем именно вторая, более высокая должность связывала ее правилами, которые отличаются от стандартных принципов работы бизнес-руководителей. Будучи главой правления, Тянь отчитывалась перед советом директоров «Саньлу». А являясь парторгом, несла ответственность перед «вышестоящими органами» (именно так принято выражаться в Китае), то есть перед начальством следующего иерархического уровня в самой КПК.

Практический опыт работы Тянь в сочетании с компетентностью «Фонтерры», нового акционера фирмы, по идее, должен был подготовить данное совместное предприятие к борьбе со скандалами, которые в ту пору сотрясали китайскую пищевую промышленность. Во всяком случае, эти проблемы не стали для «Саньлу» громом среди ясного неба. Еще в начале 2004 г. погибли тринадцать младенцев в бедной центральной провинции Аньхой: их кормили контрафактной молочной смесью. Жертв отравления назвали макроцефалами, поскольку их головы действительно разбухали, в то время как тельце усыхало. Один инцидент следовал за другим. Например, выяснилось, что под видом нового урожая в магазины поступал рис семнадцатилетней давности. Крупнейшая молочная компания Шанхая перерабатывала сухое молоко с истекшим сроком годности. В 2007 г. в Штатах начался мор кошек и собак, откушавших китайские консервы для домашних питомцев. Несколько человек в Панаме погибли, почистив зубы китайской зубной пастой; в ней был обнаружен химикат, входящий в состав антифриза.

После таких событий на Китай обрушилась лавина международной критики, и правительство в растерянности бросилось искать выход. Отдельные высшие чиновники, выпестованные на антиимпериалистическом кредо компартии, не придумали ничего лучше, кроме как огрызаться и отвечать ударом на удар. «Кое-какие зарубежные СМИ, особенно американские, нагло и беззастенчиво врут, именуя китайские продукты небезопасными», — заявил Ли Чанцзян, глава ведомства, контролирующего экспорт и импорт пищевой продукции. Господин Ли жаловался, что иностранцы «выдают белое за черное», однако за его инвективой проглядывала глубокая озабоченность центра положением дел с продуктами питания. В том же 2007 г. правительство выдало сигнал до того недвусмысленный и понятный, что дальше просто некуда: власти взяли и казнили бывшего начальника Государственной пищевой и фармацевтической инспекции Чжэн Сяоюя по обвинению во взятках с производителей лекарств, желавших выпустить свою продукцию на рынок. Впрочем, этот сигнал, усиленный редким событием — расстрелом чиновника в ранге министра, — был вскоре подавлен важнейшим партийным приоритетом того времени: убрать из печати любые негативные новости в преддверии Олимпиады.

Не раз и не два обозреватели сравнивали торопливо индустриализирующийся Китай с адскими фабриками диккенсоновской Англии или с «джунглями» Эптона Синклера, выведенными в 1906 г. на страницах одноименного романа о чикагских бойнях. Китайские пищевые скандалы до жути напоминали проблемы, осаждавшие Запад в эпоху его собственной быстрой индустриализации. В Китае, как сто лет назад в США и Европе, органы госнадзора не поспевали за стремительным ростом богатства и масштабов экологического загрязнения и коррупции, ставших следствием экспоненциальной траектории взлета экономики и социальных метаморфоз, которые шли в кильватере этого процесса. Впрочем, имелась и существенная разница между Китаем и Западом, а именно, КПК и кандалы, выкованные ею для средств массовой информации.

В США многие репортеры сделали карьеру, рассказывая о грехах капиталистов-грабителей. Их китайские собратья, в которых все сильнее проявляется коммерческая жилка, питают аналогичные инстинкты, но стоят перед практически непреодолимым препятствием в лице Отдела пропаганды. Этот могучий партийный орган уже давно перевернул джефферсоновский идеал информированного гражданского общества с ног на голову. Принципы существования Отдела пропаганды гласят, что СМИ созданы для служения партии, а интересы граждан — дело второе. В год пекинской Олимпиады отдел беспокоился не только по поводу сенсационных разоблачений, которые могли вызвать беспорядки и навредить экономике. Нет, отдел боялся, как бы в момент, когда на Китай будут направлены софиты всего мира, неподконтрольные СМИ не усугубили ситуацию, не опозорили КПК и весь китайский народ.

Отдел пропаганды начал предолимпийское закручивание гаек в конце 2007 г., задолго до самих Игр. По фатальному стечению обстоятельств, одновременно в шицзячжуанскую штаб-квартиру «Саньлу» стали поступать и первые рекламации на некачественную молочную смесь. Телефонные жалобы потребителей звучали практически одинаково на протяжении следующих восьми месяцев. Родители, кормившие своих младенцев молочной смесью «Саньлу», утверждали, что детская моча приобрела красный оттенок. В отдельных случаях почки разрушались настолько, что вообще переставали функционировать.

Причина крылась в химическом соединении, именуемом меламин, который используется в производстве пластмасс, клея и удобрений благодаря высокому содержанию азота. Среди предприимчивых посредников, собиравших фермерское молоко и затем сдававших его на заводы компаний типа «Саньлу», этот химикат был известен и под другим, неофициальным названием: «порошковый протеин». Китайские производители и раньше добавляли его для искусственного завышения белка в пшеничной клейковине корма для домашних животных, экспортируемого в США, что и привело к гибели многих американских кошек и собак. В конце 2007 г. эту же уловку переняли и поставщики молока. Стремясь снизить производственные издержки и удовлетворить новым пищевым стандартам, введенным после скандала с детьми-макроцефалами, поставщики искали способ повысить норму прибыли. Подрядный принцип, внедренный усилиями госпожи Тянь и позднее подхваченный компаниями-конкурентами, вернулся смертоносным бумерангом. «Саньлу» и другие молочные корпорации отдали контроль за качеством продукции на откуп бессовестным посредникам, озабоченным только барышами.

В тот период на авансцене деловой и партийной жизни «Саньлу» ничто не предвещало беды. В конце 2007 г. еженедельная телепрограмма «Знак качества: Сделано в Китае», транслируемая по каналам Центрального телевидения, осыпала «Саньлу» множеством похвал за ее замечательную молочную продукцию. Восторженные отзывы продолжали появляться в СМИ и в 2008 г., хотя число пострадавших детей непрерывно возрастало. Многие подобные сообщения были на самом деле платной рекламой, сочиненной пиар-отделом «Саньлу» и публикуемой от имени штатных журналистов. Один из таких «репортажей» появился даже 6 августа на страницах «Жэньминь жибао» и на самом популярном новостном сайте Китая, Sina. com. В частности, этот опус утверждал, что «Саньлу» превратилась в один из брендов, которые «изменили облик Китая» за последние тридцать лет. Пиар-усилия «Саньлу», олицетворяющие тесные связи между богатым бизнесом и подконтрольными партии СМИ, принесли корпорации множество выгод. Молочная смесь три года подряд без сучка и задоринки выдерживала проверки Государственной пищевой инспекции — неудивительно, что в 2008 г. продукция фирмы уже не тестировалась на наличие вредных примесей.

Однако за кулисами прелестная картинка — румяные младенцы, счастливые родители и молочные бутылочки — распадалась, как бракованный пазл. Внутри самой «Саньлу» уже несколько месяцев звучала тревожная сирена. Первые жалобы в 2007 г. попросту игнорировались, однако их с каждым днем становилось все больше и больше. В феврале один молодой отец из провинции Чжэцзян опубликовал в Интернете описание почечной дисфункции дочери, но затем снял свой пост, получив от «Саньлу» бесплатный запас молочной смеси. В июле местный телеканал в Хунани рискнул обойти предолимпийскую цензуру, показав фотоснимки саньлуйской продукции в репортаже о резком увеличении почечных камней у младенцев. Впрочем, в звуковом сопровождении название компании так и не прозвучало. В том же месяце редактор гуандунского еженедельника «Наньфан чжоу-мо» («Южный уик-энд»), широко известного журналистскими расследованиями, узнал о госпитализации двадцати детей, накормленных смесью компании «Саньлу». Местный отдел пропаганды запретил публикацию статьи, руководствуясь установкой центра на цензуру негативных новостей в преддверии Игр. «По всем известным причинам, нам не удалось досконально расследовать эти факты, потому что во всем нужна гармония, — впоследствии покаянно признавался Фу Цзяньфэн, редактор еженедельника, в своем блоге. — Я был очень обеспокоен, поскольку предполагал, что ситуация приведет к катастрофическим последствиям для здоровья множества людей, но не мог направить журналистов на злосчастное предприятие».

К концу июля «Саньлу» провела собственные анализы на базе государственной провинциальной лаборатории. Отчет, поступивший 1 августа, давал все основания для тревоги. Из шестнадцати присланных образцов пятнадцать показали потенциально опасное содержание меламина. Этот отчет не только поставил госпожу Тянь перед дилеммой: корпоративная прибыль или ответственность за здоровье людей. Как член партии, она столкнулась и с острой политической проблемой. Партийные директивы заставляли ее пойти против совести. Закон запрещает производство и продажу опасных товаров; но, являясь парторгом корпорации, госпожа Тянь была обязана выполнять свой главный долг — политический. А ближайшая политическая задача, поставленная Пекином, требовала принять все меры, чтобы Олимпиада стала успехом мирового значения. Непосредственно перед Играми Отдел пропаганды вновь усилил цензурные ограничения. Директива не могла пройти мимо внимания «Саньлу» и властей Шицзячжуана. В начале августа поступило циркулярное письмо из двадцати одного пункта; параграф номер восемь недвусмысленно гласил: «Запрещается обсуждение любых вопросов пищевой безопасности». Отзыв молочной смеси и открытое признание отравления младенцев за неделю до Олимпиады вызвали бы бурный скандал внутри страны и за границей, тем самым подорвали бы бизнес «Саньлу» и разрушили партийную карьеру высших управленцев корпорации и муниципальных должностных лиц.

Утром 2 августа, буквально через несколько часов после закрытия чрезвычайного собрания, объединенный совет директоров «Саньлу» был созван на телеконференцию. Единственный резидентный представитель новозеландской «Фонтерры», бизнес-ветеран по имени Боб Мэйджор, сообщил своим китайским коллегам, что после многочасовых дебатов его компания согласилась объявить о полном отзыве молочных продуктов. Несколькими часами позже ему перезвонили домой в Шанхай и сообщили, что шицзячжуанские власти наложили вето на это решение. «Фонтерра» предъявила протокол, где было зафиксировано постановление их правления о полном отзыве продукции, но в ответ «Саньлу» прислала протокол своего собрания, где речь шла лишь об ограниченном отзыве. В итоге обе фирмы отказались взаимно визировать свои протоколы.

Мало кто сомневался, чья сторона одержит верх. Первоначальное решение «Саньлу», принятое на ночном совещании в узком кругу еще до телеконференции, опиралось на приказ муниципальных властей Шицзячжуана. Объединенный совет директоров, который теоретически являлся единственным законным органом, принимающим решения о действиях компании, попросту задвинули; его постановление было объявлено не относящимся к делу. Газета «Фачжи жибао» [ «Правопорядок»], официальный печатный орган министерства юстиции Китая, отмечала позднее: «Именно на этой [ночной] встрече руководство компании ошиблось в оценке ситуации и сделало ряд неверных шагов, которые и привели «Саньлу» к печальному итогу».

Ориентируясь на Олимпиаду, вице-мэр, отвечавший за пищевую безопасность в Шицзячжуане, выложил перед «Саньлу» план стратегического прикрытия в однозначно политических тонах. Держите проблему в тайне, сказал он. Проследите, чтобы СМИ не подняли шум. Не дайте потребителям отправиться в Пекин с жалобами. На крайний случай, добавил он, заткните им рот деньгами. «Саньлу» немедленно и письменном виде обратилась в городской отдел пропаганды с просьбой помочь «скоординировать взаимодействие» с прессой, «чтобы не раздувать нездоровый ажиотаж, могущий отрицательно сказаться на обществе». Затем компания заручилась «кибернетическим» страховым полисом посредством так называемого защитного соглашения, заранее на платной основе заключенного с ИТ-фирмой «Байду», китайским Гуглом. «Байду» уже давно подкручивала гайки в своих поисковиках, обрабатывая запросы, касающиеся китайского правительства, чтобы заблокировать критические отзывы о КПК. Аналогичные услуги продавались и коммерческим клиентам. За 3 миллиона юаней «Саньлу» получила возможность ограничивать или фильтровать запросы, где среди ключевых слов упоминались молочные смеси компании, больные младенцы и меламин. (Впоследствии «Байду» отрицала сам факт продажи такой услуги.)

Неделей позже, когда шли уже четвертые сутки Олимпиады, пиар-отдел «Саньлу» продолжал позитивные репортажи. Пресс-релиз, размещенный на сайте Национальной ассоциации молочной промышленности, сообщал, что компания объявила акцию по бесплатной раздаче молочных смесей для младенцев, родившихся в день открытия Игр. «Порошковое молоко «Саньлу» говорит «Вперед!» детям Олимпиады, — вещала статья. — Высокими технологиями, высокими стандартами качества и высокими питательными свойства молочного порошка «Саньлу» мы говорим «Вперед!» будущему Китая». Лишь 9 сентября кто-то сумел достаточно сильно дунуть в свисток, так что сигнал донесся и до центрального правительства. После нескольких недель проволочек, пока «Фонтерра» кусала локти, правительство Новой Зеландии поручило своему пекинскому послу проинформировать китайские власти об отравленном молоке. Немедленно начался отзыв продукции — и одновременно покатились головы должностных лиц.

Вскоре «Синьхуа», официальное информационное агентство, объявило о смещении госпожи Тянь, и без обиняков дало понять, кто именно принял такое решение. Броские заголовки гласили, что это увольнение было «оргвыводом» партийного комитета провинции Хэбэй. В конце сообщения длиной 500 иероглифов «Синьхуа» как бы вскользь упомянуло, что госпожа Тянь получила отставку и решением совета директоров, «согласно уставу и действующим процедурам». На самом деле роль совета директоров была чисто номинальной. Как только партийные органы возвестили о смещении Тянь, правление на срочно созванной телеконференции просто «проштамповало» это решение. Впоследствии администратор «Фонтерры» заметил: «Они всегда принимают решения, а потом спрашивают себя: «Как бы это оформить легально?»».

Шицзячжуанский партийный комитет «подвинул» правление еще месяц назад, в августе, когда панически организовывал «дымовую завесу». На пике полномасштабного политического кризиса центральные и провинциальные партийные власти столь же бесцеремонно спихнули ответственность на чужие плечи.

Первое, на что я обратил внимание в комнате, где планировалась встреча представителей «Саньлу» с родителями пострадавших младенцев, были рисунки. При взгляде со стороны они ничем не отличались от обычной детской мазни: схематичные человечки с широкими улыбками, цветы и лучистое солнце. «А что, удачный намек», — подумал я. Может статься, детишки вообще нарисовали их в больницах; своего рода восстановительная психотерапия. При более близком изучении обнаружилось нечто совершенно иное. На одной картинке две женщины держались за руки, а внизу шла надпись: «Я люблю моих мамочек». Другой рисунок — на сей раз с двумя мужчинами — был озаглавлен так: «Хорошо быть геем!»

Сам факт, что помещение было арендовано в двухзвездочном гостиничном комплексе в западной части Пекина, красноречиво свидетельствовал о сложностях, перед которыми стояли граждане, подавшие иск на «Саньлу» и органы власти. Внушительные правительственные здания по всему Китаю выстроены на первоклассных земельных участках. Их роскошные вестибюли и богато декорированные конференц-залы специально рассчитаны на то, чтобы приводить посетителей в благоговейный трепет. Люди, бросающие вызов государству — как, например, адвокат Ли Фанпин, — вынуждены довольствоваться более скромными ресурсами. Для этой встречи Ли сумел подыскать лишь детский сад местного гей-сообщества на тринадцатом этаже обветшавшей гостиницы. Активная гражданская позиция Ли привела его на задворки китайского социума, куда выталкиваются и геи.

Едва скандал вышел на публику, Ли принялся рассылать мейлы и эсэмэски, призывая других адвокатов добровольно поучаствовать в групповых исках в каждой из провинций, где имелись жертвы. Отклик оказался беспрецедентным. За несколько дней Ли заручился услугами 124 адвокатов в двадцати двух из тридцати одной провинции Китая. «Похоже, у нас появляется все больше и больше адвокатов, которые хотят помогать обществу, — сказал Ли. — С другой стороны, речь о кризисе общенационального масштаба». С этим последним замечанием соглашалась и КПК. «Саньлу» была самым крупным делом за всю карьеру Ли, но с того момента, как правительство Новой Зеландии — пусть и с опозданием — проинформировало Пекин, «Саньлу» стала головной болью и высшего руководства страны. В подобных обстоятельствах адвокатов типа Ли полагалось отодвигать в сторону.

Как только проблема стала достоянием общественности, Отдел пропаганды ЦК мгновенно сменил галс. Он не был напрямую замешан в первоначальной попытке скрыть факты, хотя его же собственные предолимпийские цензурные ограничения давали шицзячжуанскому филиалу все основания подавлять негативные новости. Когда Игры закончились, перед отделом встала задача контролировать прессу и направлять общественное мнение. Нельзя было допустить, чтобы гнев пострадавших семей перерос в нечто более серьезное и политически окрашенное. Кроме того, скандал не должен был бросить тень на высшее руководство.

Для борьбы с правовыми последствиями к делу привлекли еще один теневой орган, а именно Комиссию ЦК КПК по политическим и юридическим вопросам. Ли почувствовал влияние этой комиссии, едва занялся организацией группового иска от имени своих клиентов. Первый по счету звонок, советовавший ему отказаться от тяжбы, поступил из Всекитайской адвокатской ассоциации. «Вы должны верить в партию и правительство!» — сказали ему. Вскоре Ли вызвали на совещание, где дали еще одно ценное указание: «Не беритесь за это дело и не пытайтесь представлять клиентов из других провинций!» Затем подключилось и Пекинское управление по делам юстиции: «Немедленно сообщите, если займетесь этими делами!»

Адвокатская коллегия, Пекинское управление и прочие органы, связанные с отправлением правосудия, подчиняются Комиссии ЦК КПК по политическим и юридическим вопросам. Надзор она осуществляет закулисным способом, с помощью партячеек, которые должны наличествовать во всех подразделениях правовой системы. К примеру, секретарь партийного комитета Ассоциации адвокатов был штатным сотрудником Пекинского управления, которое подчинялось Минюсту, а Минюст, в свою очередь, подчинялся политико-юридической комиссии ЦК. «Эта комиссия — как паук, сидящий в центе паутины, — сказал Ли. — Она контролирует все ниточки, связывающие полицию, прокуратуру, суды и судейский корпус».

Ли, убежденный христианин, открыто носит браслет с надписью «Молитесь за Китай». По его словам, всякий раз, когда ему советовали бросить тяжбу, он принимался спорить. «Они недовольны, что я организовал эти частные дела, — говорит Ли. — Им вообще не нравится частное вмешательство». Партийные органы предпочитают реализовывать власть не напрямую, а через дополнительную прослойку в виде госучреждений или подконтрольных государству профессиональных ассоциаций. «Один местный журналист, — признается Ли, — сообщил, что Комиссия приказала приструнить адвокатов». Во многих смыслах их беседу можно считать уникальным, сугубо китайским явлением. Журналист владел важной информацией о партийных манипуляциях правовой системы; такая новость, безусловно, заслуживает распространения в СМИ. Однако он мог передать ее только в приватном разговоре, поскольку пропагандистское крыло партии запрещает подобные публикации в широкой печати. Как рассказывает Ли, адвокаты-добровольцы начали один за другим выходить из игры. Кто-то поверил угрозам, что будет отобрана адвокатская лицензия. Многие прекратили участие, когда суды попросту отказались принимать их дела к рассмотрению.

Подобно Отделу пропаганды, Комиссия ЦК КПК по политическим и юридическим вопросам заведует весьма чувствительным политическим механизмом. Требуется обеспечить отправление правосудия в глазах общественности, но при этом не дать ситуации выйти из-под контроля. Для начала комиссия решила одним махом разделаться с судебным процессом над госпожой Тянь и ее основными подельниками. Заседатели в количестве трех человек проявили усердие, достойное самой жестокой потогонной системы: приступив к рассмотрению материалов в половине девятого утра 31 декабря, они не вставали с мест на протяжении более полусуток, то есть освободились лишь в одиннадцатом часу вечера. Что же касается приговоров для Тянь и еще двух десятков человек, обвиненных в целом букете преступлений, их зачитали тоже в течение одного-единственного заседания всего месяц спустя.

Хотя судебные процедуры были ускорены, чтобы семьи подсудимых не успели выразить протест, приговоры оказались без поблажек. Три распространителя «протеинового порошка» получили высшую меру (с отсрочкой в единственном случае). Тянь приговорили к пожизненному заключению. Мэр Шицзячжуана был уволен — как и ряд его ближайших подчиненных. Секретарь горкома, самое высокопоставленное должностное лицо в городе, в конце концов тоже был смещен. А Ли Чанцзян — тот самый начальник пищевой инспекции, который год назад возмущался зарубежной «клеветой» на низкое качество китайских пищевых продуктов, — с позором ушел в отставку. Десятки тысяч семей получили компенсацию согласно графику, разработанному властями. Ну и напоследок, чтобы покончить со скандалом и пригасить общественное возмущение, Верховный суд КНР согласился провести выездную сессию в Шицзячжуане для рассмотрения исков от пяти пострадавших семей.

Вскоре после вынесения вердикта пресса сообщила, что в американском штате Джорджия арестован бизнесмен, уличенный в преднамеренной торговле зараженными продуктами из арахиса, что привело к отравлению сотен людей, с несколькими летальными исходами. Официальные китайские СМИ, раздосадованные пристальным вниманием заграницы к «Саньлу», подняли шум: «Чуть ли не шестьсот человек отравились! Восемь смертей!» Агентство «Синьхуа» никак не могло угомониться: «Они знали, что продукты могут быть заражены сальмонеллой, но все равно продолжали торговать! Надзорные органы выявили нарушения, однако не стали проводить расследование!»

За презрительным тоном репортажей «Синьхуа» таится целая кладовая выводов, которые местная пресса так и не сумела сделать в случае «Саньлу». Алчность и эгоизм, то есть те человеческие качества, которые и спровоцировали попытку утаить факты, присутствуют во всех подобных случаях, независимо от страны. Государственные институты не безгрешны и подвержены коррупционным манипуляциям во всем мире. Но дело «Саньлу» продемонстрировало не только слабые стороны обычных людей, пытающихся любой ценой спасти свою карьеру и бизнес: с первого дня до последнего этот скандал служит уроком на тему невидимой власти КПК, которой она пользуется в ущерб гражданам, да и в ущерб себе.

Руководству КПК есть чем гордиться — в период национального кризиса партия способна мобилизовать ресурсы в масштабе, нереальном для большинства государств. К примеру, партия молниеносно отреагировала на сычуаньское землетрясение силой 7,9 баллов, погубившее в мае 2008 г. почти 90 тыс. человек и лишившее крова многие миллионы. Через считанные часы премьер Вэнь Цзябао уже вылетел к месту катастрофы. Тысячи кадровых работников, солдат и рядовых граждан были тут же направлены в зону бедствия для оказания помощи. «При столкновении с подобными природными катаклизмами, — писала «Жэньминь жибао», — партия и правительство играют роль мобилизующей силы социалистического государства, которая способна преодолеть любые трудности».

Впрочем, местные жители успели опередить партию и начали оказывать помощь самостоятельно. Богатые предприниматели, неправительственные организации, частные компании и отдельные граждане так дружно бросились на выручку, что власти не решились отправить их восвояси.

Через пару недель Орготдел ЦК созвал необычную пресс-конференцию, на которой старательно перечислил заслуги КПК в ходе ее спасительной миссии. Партии, по марксистской традиции считающей себя авангардом народа, явно не нравилось, что ее усилия на общем фоне выглядят не слишком презентабельно. Один из вице-министров по имени Оуян Сун зачитал список мер, принятых КПК для устранения последствий землетрясений, словно речь шла о производственной статистике. Свыше 500 армейских парторганизаций, почти 10 тыс. низовых партячеек, тысяча временных партийных органов и свыше 40 тыс. партийцев «стойко встретили опасности и трудности».

Пресс-конференция (лишь четвертая по счету за всю семидесятилетнюю историю Орготдела ЦК) производила странное впечатление. Оуян говорил как политикан, который после успешных выборов бахвалится своими призывами «Все на избирательные участки!»; впрочем, примерно так оно и было. Парадоксально, но факт: землетрясение обернулось политическим триумфом партийного руководства, поскольку общее горе сплотило нацию, направило ее на достижение общей цели. Однако гордость партии требовала, чтобы ее работа была признана официально и с пиететом.

В Китае говорят, что у успеха есть только один отец — и эта максима объясняет, отчего мы видим порой неправдоподобные репортажи. Согласно официальному сообщению, сделанному в 2007 г. с места аварии на шахте в провинции Хэнань, один из спасенных горняков, едва узрев свет дня после подземного мрака, промолвил: «Спасибо Центральному Комитету! Спасибо Государственному Совету! Спасибо властям провинции Хэнань! И спасибо народу нашей страны!» Помимо того факта, что горняк ни словом не упомянул собственную семью и близких, его заявление примечательно еще и тем, что в нем идеально отразилась правящая иерархия: на вершине ЦК, затем идет центральное правительство, потом провинциальные власти и, наконец, народ. Открытая похвальба Орготдела своими усилиями по ликвидации последствий землетрясения или, в более мелком масштабе, отчет о горняцкой спасательной операции, являются исключениями, которые подтверждают правило. Партийные органы предпочитают летать ниже зоны охвата общественного радара (как это было в скандале с «Саньлу»), чтобы не выставлять мускулы своей власти на всеобщее обозрение.

В случае «Саньлу» многочисленные партийные организации на местном, а затем и на центральном уровне зачастую оказывались на конфликтующих позициях, но порой действовали слаженно, что и позволило подавлять новостное освещение событий на каждом повороте этого дела. Партийные органы цензурировали СМИ, узурпировали управление компанией, отпихнули совет директоров и, наконец, уволили и арестовали старшее руководство корпорации. Когда пострадавшие семьи мобилизовали усилия и обратились за правовой защитой, эти же парторганы принялись третировать адвокатов, манипулировать судами и подкупать истцов. В итоге к рассмотрению была принята лишь горстка дел. Под занавес партия сурово наказала провинившихся чиновников.

В каждом случае и на каждом шагу партия руководствовалась своими внутренними процедурами и никогда не подпадала под огонь общественной критики. Если не считать мимолетных упоминаний о партийной должности госпожи Тянь, роль КПК вообще не фигурировала в этом деле. Подобная молчаливость остается характерной особенностью современного Китая. Задача управления кадрами, бизнесом, СМИ и правовыми институтами неизменно стоит в повестке дня КПК, чье руководство страной является — по ее же словам — «вердиктом истории».

Кризис «Саньлу» показал систему с ее худшей, секретной, кабаллистической стороны. Когда речь заходит о частном бизнесе, который вместе с госсектором процветал на протяжении последних трех десятилетий, КПК с готовностью ставит себе в заслугу эти успехи. Партия отказалась от многолетней традиции оперировать за кулисами и принялась открыто рекламировать свое присутствие на коммерческой авансцене. КПК не видит здесь противоречия: она принимает все усилия, чтобы работа частного сектора и бюрократического аппарата смотрелась гармонично, чтобы этот симбиоз выглядел взаимовыгодным для всех и каждого.

Примечания:

1

Геттисбергское послание — очень короткая (в 10 предложений), но самая знаменитая речь президента Линкольна (1863 г.). Один из наиболее ярких примеров ораторского искусства за всю историю США. — Здесь и далее примечания переводчика, если не оговорено иного.

10

«…Партия всегда должна олицетворять требования, предъявляемые к развитию передовых производительных сил Китая, передовой культуры Китая и фундаментальных интересов преобладающего большинства населения Китая…» (из выступления Цзян Цзэминя на XVI съезде КПК, ноябрь 2002 г.)