Пролог

Летом 2008 г., через год после начала банковского кризиса на Западе, небольшая группа иностранцев, приглашенных в Китай в качестве финансовых советников, прошла за высокие стены правительственного комплекса на территории Запретного Города в центре Пекина. Попав в зал приемов, консультанты присели на краешки чрезмерно мягких кресел с салфетками на спинках. Кресла были расставлены подковой и создавали эффект идеально зонированного пространства, где гости обособлены от хозяев. Цветы, дымящийся чай, радушные слова, адресованные прибывшим издалека друзьям… все атрибуты освященного веками протокола приемов высокопоставленных особ.

Для внимательного наблюдателя, однако, единственным компонентом совещания, не вписывающимся в такой сценарий, был сидевший напротив иностранцев хозяин, вице-премьер Ван Цишань, отвечавший за финансовый сектор Китая. Высокий и широкоскулый человек с решительными импозантными манерами, этот новый член Политбюро никогда не принадлежал к тем чиновникам, над чьими высказываниями собеседники ломают голову, как над прорицаниями дельфийских пифий. Подобно птице-шалашнику, на гнездо которой идет любая яркая мелочь, что отыщется поблизости, китайцы зачастую устраивали подобные встречи для зондирования зарубежных мнений. Ван сразу дал понять, что Китай не намерен перенимать взгляды иностранцев на его финансовую систему. Как вспоминал потом один из участников, «мистер Ван заявил: «Вы поступаете так, а мы — эдак»». Китайцы всегда так говорят, да только смысл слов Вана был иным. Он имел в виду: «У вас свой путь, а у нас — свой. И наш путь правильный!»

Когда Китай в 2001 г. впервые устроил мероприятие в стиле Давоса, финансисты принялись посещать этот форум с таким же рвением, как и конференцию в Швейцарских Альпах. Лимузины, апрельским днем 2009 г. доставлявшие финансовую элиту из аэропорта в жарком и влажном Хайнане до конференц-центра на взморье, рассекали ландшафт, весьма непривычный для традиционных встреч с властями Китая. Широкие, «имперские» проспекты и усиленно охраняемые мраморные здания Пекина с исполинскими дверями и сверхстилизованными совещательными залами словно остались в другом мире. В отличие от северной столицы, давящейся пылью песчаных бурь, что налетают из близлежащей пустыни, Боаоский форум, названный в честь восхитительной тропической бухты, был организован с одной целью: продемонстрировать теплую дружбу со стороны поднимающегося Китая.

В начальные годы работы этого форума «ухаживание» было взаимным. Пекин хотел приобрести западные навыки, чтобы выполнить «капремонт» обанкротившихся государственных банков. В свою очередь, зарубежные банкиры жаждали получить доступ на китайский рынок. Аванс был представлен серией сделок, лихорадочно заключенных в конце 2005 — начале 2006 г., когда иностранные финансовые институты инвестировали десятки миллиардов долларов в государственные кредитные организации Китая. Деньги поступили вместе с обещаниями, что иностранцы обучат местных увальней секретам мастерства в области финансовых инноваций и управления рисками. Западные банки отнеслись к этому процессу как к своего рода вечерней школе для взрослых — и вот почему последовавшие события оказались столь шокирующими.

Не прошло и пары лет после заключения крупных банковских сделок, как поджавшие хвост вестготы глобальных финансов вновь появились на китайском пороге. На сей раз они пришли с шапкой в руке, униженно выклянчивая деньги, чтобы поставить подпорки в своих балансовых отчетах или попросту распродать недавно приобретенные акции, лишь бы хоть что-то привезти домой. Вместо того чтобы, так сказать, распустить в Боао и Пекине павлиний хвост, заморские банкиры вкупе с советниками, крадучись скользнули на форум и столь же тихо его покинули, храня стыдливое молчание. На Боаоском форуме 2009 г. высшие китайские чиновники один за другим громили медоточивые заявления прошлых конференций, чтобы как можно глубже вбить в головы приезжих идею поворота колеса Фортуны. Первый из них, руководитель органов финансового госконтроля, «высек» последнюю встречу глобальных лидеров, назвав ее «лицемерным пустословием». Еще один оратор впился клыками в международные рейтинговые агентства и их роль в финансовом кризисе. Удалившийся от дел бывший член Политбюро высказал зловещий совет: Штатам, дескать, надо бы принять меры к «защите интересов азиатских стран», если хотят, чтобы Китай и впредь покупал их долги.

Когда миропомазанник «Чайна Инкорпорейтид» дождался очереди к микрофону в Восточном зале курорта Боао, он также скинул вежливую маску. Лоу Цзивэй, председатель Инвестиционного фонда Китая, другими словами, источника суверенного национального богатства, всеми силами старался поддерживать умиротворяющий имидж своей организации с момента ее основания в 2007 г., однако первые нелегкие годы в этой должности подточили даже его оптимизм. Смелые начальные инвестиции в офшорах привели к потере денег и вызвали дома ядовитую критику. За границей же Лоу столкнулся с оппозицией, протестовавшей против вложений в США и Германию.

Собравшимся дигнитариям Лоу поведал историю о том, как сразу после учреждения его фонда одна из евросоюзных делегаций потребовала, чтобы он капитализировал все доли, приобретенные в европейских предприятиях, и не просил права голоса в обмен на купленные акции. «Лишь теперь, — сказал Лоу, — ему ясно, насколько мудро с его стороны было уступить столь категоричному и вместе с тем снисходительно-опекающему требованию». Ведь если бы Лоу позволили выйти с этими акциями на рынок, он потерял бы огромные деньги. «Я хочу выразить признательность этим финансовым протекционистам, коль скоро мы в результате не вложили ни цента в Европу». Зато сейчас, саркастически бросил он (аудитория отреагировала сдавленными смешками и горькими вздохами), европейцы застенчиво вернулись, чтобы сообщить: вложения приветствуются, да еще без каких-либо ограничений. «Они вдруг решили, что нас можно любить».

Настроения горького триумфа, прозвучавшие в Боао, с первых месяцев 2009 г. начали проявляться в правительственных коммюнике, в стенограммах официальных прений и на двусторонних встречах как дома, так и за границей. Машина официальной пропаганды также переключилась в турборежим. «Жэньминь жибао», рупор Коммунистической партии Китая (КПК), обычно отводит первую полосу текущей деловой повестке высшего руководства, их зарубежным гостям и самым последним политическим кампаниям. Эта газета — своеобразная доска объявлений для внутреннего пользования чиновников; если она и публикует финансовые известия, то исключительно на последних страницах. Зато новость о внушительной прибыли, извлеченной крупнейшими китайскими банками (которые Запад в свое время издевательски именовал «финансовыми зомби»), оказалась до того пленительной, что газета опубликовала ее в марте 2009 г. Крупно набранный заголовок на первой полосе гласил: «Банковская система Китая сдает сказочную экзаменационную работу и после проверки международным финансовым штормом вырывается вперед».

На протяжении десятилетия Пекин сопротивлялся давлению Вашингтона в лице Генри Полсона, министра финансов США и бывшего босса «Голдман Сакс», который требовал массовой финансовой либерализации. За семь лет, предшествовавших 2008 г., объем китайской экономики вырос более чем в три раза. Однако по мере развития Пекин терял терпение, с каким ему приходилось выслушивать назидания иностранцев, а с наступлением западного финансового кризиса взгляды людей вроде Ван Цишаня распространились по всей системе и вырвались наконец на поверхность, да еще с доселе невиданной силой. Многие китайские руководители начали вслух декларировать настроения, которые Ван Цишань высказывал в приватном порядке, а именно: «Какого дьявола мы слушаем Запад? Чему он нас может научить?!»

Многие пытались проанализировать и объяснить постмаоистскую модель правления, запущенную Дэн Сяопином в конце семидесятых. Является ли она великодушной автократией сингапурского толка? А может быть, это государство, идущее по пути капиталистического развития, подобно Японии? Неоконфуцианство, замешанное на рыночной экономике? Замедленная версия постсоветской России, где элита прибрала к рукам общественные средства производства для личного обогащения? Социализм баронов-разбойников? Или же речь идет о принципиально новой модели — так называемом пекинском консенсусе, как гласит модный афоризм, — которая выстроена вокруг прагматической, проблемно-ориентированной политики и технологических инноваций?

Мало кто теперь решается описывать существующую модель как коммунистическую, даже сама правящая КПК.

Этот анализ до некоторой степени объяснил, каким образом идеи коммунизма оказались затушеваны в ходе развития крупнейшего коммунистического государства мира. Многочисленные головокружительные противоречия современного Китая способны кого угодно сбить с толку. То, что вначале было революционной партией, ныне прочно укоренилось в качестве истеблишмента. Коммунисты пришли к власти на волне общественного омерзения к коррупции, однако сами оказались поражены той же самой раковой опухолью. Высшие руководители во всеуслышанье клялись в приверженности марксизму, а в деле создания рабочих мест опирались на безжалостный частный сектор. Партия проповедовала равенство, а сама сидела на доходах, распределяемых с типично азиатской несправедливостью. В свое время коммунисты презирали дореволюционный компрадорский класс китайских дельцов, но с бесстыдной поспешностью ринулись создавать альянс с магнатами Гонконга, вернув себе эту британскую колонию в 1997 г.

Разрыв между надуманной партийной риторикой («Китай — страна социализма») и реальностью увеличивается из года в год. Однако партия обязана защищать эту риторику, коль скоро риторика выражает ее политический статус-кво. «Их идеология является идеологией власти и, следовательно, оправданием власти», — говорит синолог Ричард Баум. Последовательное развитие этой логической посылки означает и защиту существующей системы. Как выразился Дай Бинго, самый высокопоставленный чиновник китайского МИДа, «наша ключевая задача — поддержание фундаментальной системы и национальной безопасности». Суверенитет, территориальная целостность и экономическое развитие, то есть приоритеты любого государства, подчинены необходимости сохранить партию у руля власти.

Партия всячески старалась не демонстрировать крепкие мускулы своего продолжительного правления на передний план общественной жизни Китая. Для многих на Западе оказалось очень удобным придерживать КПК в тени и делать вид, что в Китае действует эволюционирующая правительственная система, для которой характерны сильные и слабые стороны, выверты и недостатки, как и в любом другом государстве. Процветающая экономическая жизнь и позитивный отклик на глобализацию предоставили им возможность забыть о том, что коммунизм по-прежнему сохраняет свою хватку, словно ныне вездесущие кофейни «Старбакс» свидетельствуют о политическом прогрессе.

Но стоит заглянуть под капот китайской модели — и Китай предстает вполне коммунистическим. Владимир Ленин, разработавший прототип для управления коммунистическими странами во всем мире, с ходу узнал бы эту модель. Длительность пребывания Коммунистической партии Китая у власти зиждется на простой формуле, взятой из ленинского наследия. Ибо в ходе любых реформ минувшего тридцатилетия партия строго следила за тем, чтобы держать в кулаке государственную машину и трех китов стратегии собственного выживания. Эти киты — кадровый контроль, пропаганда и Народно-освободительная армия.

С момента провозглашения себя единственной легитимной властью в объединенном Китае в 1949 г., партия размещала своих членов на всех без исключения ключевых постах государства, на любом уровне. Все китайские СМИ подчиняются командам Отдела пропаганды, даже если выбиваются из сил, чтобы соответствовать веку Интернета. Ну а вдруг кто-то решится бросить вызов системе? Ничего, у партии есть могучий резерв, ведь она всегда держала под строгим контролем вооруженные силы и спецслужбы — гаранты своей власти. В полиции на всех уровнях — от мегаполисов до мелких деревень — имеется «отдел внутренней безопасности», чья роль в том и состоит, чтобы защищать режим партийного правления, иными словами, «выпалывать» «несоответствующие» политические взгляды, пока они не приобрели широкую аудиторию.

Китай давно поменял старомодную систему центрального планирования на более прилизанную гибридно-рыночную экономику, величайшее инновационное достижение партии. Однако попробуйте проанализировать Китай по списку дефиниций Роберта Сервиса, ветерана-историка и специалиста по Советской России, — и увидите, что Пекин сохранил удивительно много качеств, характерных для коммунистических режимов XX столетия.

Подобно коммунизму на пике своего могущества, КПК выкорчевала или, если угодно, «оскопила» политических соперников; ликвидировала независимость судов и прессы; ограничила религию и рамки гражданского общества; ошельмовала конкурентные версии национального строительства; централизовала политическую власть; внедрила широкую сеть спецслужб, а диссидентов отправила в трудовые лагеря. Подавляющую часть своей жизни (хотя нынче и в меньшей степени) партийные руководители в Китае подражали коммунистам былых времен, провозглашая «непогрешимость доктрины», а себя выставляя «безупречными знатоками человеческих дел».

КПК неоднократно находилась на грани саморазрушения, в частности, после тридцатилетнего периода жестоких кампаний Мао Цзэдуна, продолжавшихся с пятидесятых годов, а затем вновь в 1989 г., когда армия подавила демонстрацию в Пекине и выступления в других городах. Сама партия претерпела экзистенциальный кризис вслед за крушением Советского Союза и его сателлитов, причем эхо этого события, затянувшегося на три года вплоть до 1992, откликается в пекинских коридорах власти и по сей день. После каждой катастрофы партия поднимала саму себя за волосы, чинила и обновляла доспехи и усиливала фланги. Каким-то образом она пережила, перехитрила, перещеголяла или попросту объявила вне закона своих критиков, посрамив всех ученых мужей, которые предрекали ей верную гибель на многочисленных перекрестках истории. Даже взятая сама по себе, то есть в роли политического аппарата, КПК поражает масштабами. К середине 2009 г. в нее входило 75 миллионов человек, то есть примерно каждый двенадцатый взрослый китаец — член партии.

Маргинализация всех политических оппонентов делает КПК в известной степени похожей на иракскую армию после второй войны в Персидском заливе. Даже если бы ее распустили или она просто развалилась бы на части, ее все равно следовало бы собрать заново, потому что только члены КПКБ владеют навыками, опытом и связями для управления страной. Как однажды сказал мне известный шанхайский профессор, позицию партии можно выразить следующими словами: «Я умею, а ты — нет. А раз ты не умеешь, я сам все сделаю». Партийная логика носит авторекурсивный характер. Альтернатив нет, потому что они не дозволяются.

Мало найдется событий, которые отразили бы продвижение Китая и отступление Запада в ходе финансового кризиса столь же ярко, как это в феврале 2009 г. сделал пекинский визит Хиллари Клинтон, нового госсекретаря США. Прежние американские администрации Билла Клинтона и Джорджа Буша-младшего работу начинали с агрессивно-соревновательного отношения к Китаю. Миссис Клинтон еще до посадки в аэропорту публично дала понять, что вопросы прав человека ее не очень-то волнуют. А на пресс-конференции непосредственно перед отлетом она с лучезарной улыбкой призывала китайское правительство продолжать покупку американских долговых обязательств — ни дать ни взять, коммивояжер, сбывающий с рук недоброкачественный товар.

Хитроумная стратагема Дэн Сяопина, внедренная два десятилетия назад и диктовавшая метод скрытного выдвижения Китая в мире — «прячь свою яркость, выжидай благоприятного момента», — соблюдалась только на бумаге задолго до визита миссис Клинтон. Ничем не прикрытая откровенность, с которой Китай устроил охоту за ресурсами по всей Африке, Южной Америке и Австралии; выход госкомпаний-тяжеловесов на иностранные фондовые биржи; растущая роль в ООН, а также колоссальная экономическая мощь сделали Китай на рубеже столетия новым центром глобального бизнеса и финансов. Китайская звезда вспыхнула как никогда ярко, хотя ООНовские представители КНР продолжали требовать слова от имени относительно бедной, развивающейся экономики.

Схлопывание западной финансовой системы и подрыв доверия к США, Европе и Японии чуть ли не за одну ночь подняли мировой рейтинг Китая. За несколько месяцев в начале 2009 г. Китай, не связанный сколько-нибудь серьезными публичными дебатами на отечественной почве, внес дополнительные 50 миллиардов долларов в Международный валютный фонд, на пару с Гонконгом — 38 миллиардов долларов в один из азиатских валютных фондов; предоставил 25-миллиардный заем безденежным российским нефтяным компаниям; выделил 30 миллиардов для австралийских добывающих компаний; а также предложил десятки миллиардов различным странам и компаниям в Южной Америке, Центральной и Юго-Восточной Азии, чтобы гарантированно заручиться поставками сырья и заложить рыночный фундамент для дальнейших закупок.

В сентябре того же года, пока западные государства и предприятия по-прежнему находились в проигрышном положении, Китай подготовил кредитные линии в объеме до 60–70 миллиардов долларов на сырьевые и инфраструктурные проекты в Африке, а именно в Нигерии, Гане и Кении. В Гвинее, буквально через несколько дней после того, как армия расстреливала гражданское население и насиловала женщин на улицах столицы, правящая хунта (изгой на африканском континенте, да и во всем мире) объявила о начале переговоров с Китаем по поводу многомиллиардной ресурсно-инфраструктурной сделки.

Амбиции и влияние Пекина попали под свет прожекторов, и все увидели нечто такое, что всего несколько лет назад могло показаться немыслимым. В начале 2009 г. Центробанк Китая выдвинул предложение найти альтернативу доллару в качестве глобальной резервной валюты, а впоследствии повторил свой призыв. Франция послушно подтвердила суверенитет Китая по тибетскому вопросу, чтобы больше не раздражать Пекин, когда тот отменил Евросоюзный саммит, узнав, что Париж приветствовал визит далай-ламы. В конце 2009 г. Барак Обама отклонил встречу с тибетским духовным лидером, желая подстраховаться для своего первого, намеченного на ноябрь, визита в Китай, хотя и согласился принять далай-ламу в начале 2010 г. На празднества по случаю бо-летия своих ВМС Китай пригласил весь мир, чтобы тот воочию увидел новый флот атомных подводных лодок в порту Циндао.

Исполинский китайский рынок, несколькими годами ранее считавшийся лишь «долгоиграющей» западной мечтой, приобрел небывалую значимость. Перед началом шанхайского автосалона (апрель 2009) ежемесячный объем продаж автомобилей в Китае превышал аналогичные показатели любой другой страны, в том числе и США. Месяцем позже в Брюсселе Ван Цишань с группой министров встретился с Кэтрин Эштон, тогдашним комиссаром Евросоюза по торговле, и примерно пятнадцатью представителями высшей бизнес-элиты, которые сетовали на трудности доступа на китайский рынок. Ну конечно, снисходительно признал Ван, выслушав их за деловым завтраком, на рынке имеется определенная «неорганизованность». «Я знаю, что у вас есть жалобы, — сказал он с присущей ему невозмутимостью. — Но обаяние китайского рынка непреодолимо».

Другими словами, как вспоминали потом участники встречи, наповал сраженные китайским вице-премьером, он дал понять буквально следующее: «Китайский рынок настолько громаден, что вы все равно на него придете, невзирая на все свои жалобы». Хуже того, многие из этих бизнесменов понимали, что Ван, в общем-то, прав.

К концу 2009 г. новая агрессивно-самоуверенная позиция Китая предстала, если можно так выразиться, на широком экране для всеобщего обозрения. Речь идет о Копенгагенской конференции ООН по проблемам глобального изменения климата. В последний день напряженных переговоров китайцы позволили себе довольно пренебрежительный жест, прислав на сессию глав государств лишь относительно невысокое должностное лицо, хотя обсуждение проходило с участием Барака Обамы и других мировых лидеров. Еще на одном заседании (в тот же день, кстати), куда пришел китайский премьер Вэнь Цзябао, некий член китайской делегации изволил погрозить пальчиком президенту Соединенных Штатов. Вряд ли есть смысл напоминать, что если бы на встречу с китайским руководителем был откомандирован относительно мелкий западный чиновник — да к тому же взялся бы его поучать! — подобное оскорбление сочли бы настолько серьезным, что на улицах Пекина прошли бы антизападные демонстрации. А вот Китай ничуть не смутился после Копенгагена, несмотря на всю критику. Как выразился один из высших чиновников, «развитым странам следует извлечь отсюда урок и решить, чего они добиваются: конфронтации или же сотрудничества с Китаем».

Развитие и преобразование ряда азиатских государств (Сингапур, Малайзия, Индонезия, Южная Корея) вслед за процессом деколонизации, который начался после Второй мировой войны, сыграли роль подъемника для всего региона. Мощная экономика Японии потрясла Запад и бросила ему вызов. А экономическое преобразование Китая, страны с одной пятой населения планеты, является и вовсе беспрецедентным событием. Китай — это подлинный мегатренд, феномен, способный перекроить всемирную экономику. Причем правит им коммунистическая партия, что только усугубляет раздражение Запада, который всего несколько лет назад упивался окончательным триумфом либеральной демократии.

Мало того, исключительное по своему характеру решение о смене курса, которое КПК приняла в конце семидесятых, в буквальном смысле перевернуло жизнь сотен миллионов граждан этой страны. Согласно оценкам Всемирного банка, менее чем за два с половиной десятилетия (с 1981 по 2004 г.) доля беднейшего населения Китая упала наполовину. «Для большей наглядности, — отмечает далее Банк, — следует сказать, что абсолютная численность бедняков (рассчитанная теми же методами) в развивающемся мире в целом за этот период снизилась с 1,5 до 1,1 миллиарда человек. Другими словами, падением числа бедняков в последние два десятилетия XX века мы целиком и полностью обязаны Китаю».

На протяжении жизни одного-единственного поколения партийная элита превратилась из безликой толпы заплечных дел мастеров, ряженных в полувоенные френчи а-ля Мао, в зажиточный, отлично одетый и дружелюбный к бизнесу правящий класс. Меняя себя, они изменили и собственную страну, а теперь помогают менять весь мир. Сегодняшняя КПК в полном составе ратует за выход на скоростные магистрали глобализации, что, в свою очередь, означает большую экономическую эффективность, повышение норм прибыли и упрочение политической стабильности.

Каким же образом китайские коммунисты сумели этого добиться, в то время как братские компартии за рубежом одна за другой лопались, будто мыльные пузыри? Старая максима журналистики — «самая блестящая история зачастую находится под носом» — совершенно справедлива и для Китая. Одна беда: когда пишешь о партии, далеко не всегда удается разглядеть ее в деталях, хотя бы она и смотрела непосредственно тебе в лицо. КПК и ее функции по большей части скрыты — или же закамуфлированы. Во время взаимодействия с внешним миром партия старается держаться скромно. А порой ее вообще не видишь, отчего работа журналиста, освещающего механизм управления Китаем, становится безумно трудной.

Вот почему репортажи из Китая то и дело упоминают правящую Коммунистическую партию, но, за редким исключением, никогда не вдаются в детали, как именно она правит. Настоящая книга представляет собой попытку заполнить лакуну, объяснить функции и структуры КПК, а также механизмы реализации политической власти. Книга не претендует ни на полноту, ни на окончательность. Это всего лишь повесть о любопытном журналисте, который приоткрыл — или хотя бы постарался приоткрыть — многие запертые двери системы. Книга старается поставить Коммунистическую партию на ее истинно законное место, в сердце современной истории Китая.