Волшебная веревочка процента

Однажды в 90-е годы один яркий и хорошо образованный российский политик спорил со своими оппонентами в дискуссионной передаче Би-би-си. Он критиковал шоковую терапию Гайдара, доказывая, что реформу можно было провести по-другому, мягче. Что бы вы конкретно сделали иначе? – спросили оппоненты. Политик принялся перечислять возможные шаги и их последовательность и, наконец, сказал, что принял бы меры по борьбе с инфляцией и ограничению безработицы. И то и другое сразу? – переспросил кто-то, как мне показалось, с довольно ехидной интонацией.

Политик взвился. Ах, вот как, так мы говорим как профессиональные экономисты, тогда ладно, сейчас я вам объясню… Начался спор, насыщенный профессиональными терминами.

Интересно, подумал я, значит, в разговоре с экономистами приходится признавать, что бороться и с инфляцией, и с безработицей одновременно очень трудно, если вообще возможно.

К тому времени, два года проведя в газете «Файнэншл таймс», я уже понаслышке знал об этой проблеме. Встречал и термин «кривая Филипса», которым оперировали спорящие в радиопрограмме. Но на этот раз я решил разобраться досконально и полез в американский учебник экономики.

Нашел там соответствующий рисунок и разочаровался.

Он показался мне ничем не примечательным, графически мало интересным, теряющимся среди десятков других. Так, очередная, скучная кривая. И только со временем я понял, насколько он интересен, узнал, сколько копий вокруг него сломано в истории мировой экономики.

График этот нарисовал в 1958 году новозеландец по имени Олбан Вильям Филипс. На основе изрядного количества статистических данных он наглядно показал, что между инфляцией и безработицей существует связь – причем обратная. Чем выше инфляция, тем меньше безработица, и наоборот! А так как стабильность цен, уровень инфляции могут регулироваться через количество денег в обществе (см. предыдущую главу), то открытие Филипса имело далекоидущие последствия для деятельности центробанков, для всей так называемой монетарной политики.

В увязке с теорией Кейнса кривая Филипса показывала, что при увеличении денежной массы в обращении и снижении учетной ставки кредитного процента можно реально снижать и безработицу. И напротив, если ставку повышать, то можно затормозить инфляцию, четко понимая при этом, чем это чревато – ростом безработицы. То есть получалось, что это как бы два сообщающихся сосуда: надавишь на жидкость в одном – поднимается уровень в другом, и наоборот. А снизить и то и другое сразу – никак невозможно.

Казалось, что впервые можно даже научно измерить, какой эффект то или иное конкретное действие Центробанка может иметь. Тянешь за один кончик веревочки – снижается безработица (но растет инфляция), тянешь за другой – происходит обратное. Волшебство, да и только! И вот, мягко, аккуратно потягивая то за один конец, то за другой, можно вроде бы поддерживать в экономике оптимальное равновесие, обеспечивая тем самым лучшие условия и для роста и для общественного благосостояния.

Кривая Филипса очень понравилась политикам – им показалось, что появился надежный инструмент управления экономическими процессами и удовлетворения избирателей.

Волшебная веревочка, как выяснилось, и другие сложные вещи вроде бы умеет делать. Например, повышение ставки процента обычно ведет к повышению и курса национальной валюты по отношению к другим. А это иногда хорошо, а иногда не очень, если страдают экспортеры, у которых падают продажи. К тому же более высокий процент тормозит деловую активность и рост курса акций, увеличивает число банкротств. А процент низкий может обернуться резким ускорением инфляции. То есть опасный инструмент, острый, но если пользоваться им с умом, осторожно, внимательно следя за количеством денег, индексами инфляции и деловой активности (а также и безработицы), можно научиться тонко подстраивать все эти сложные, взаимоувязанные механизмы.

Помимо всего прочего, кривая Филипса сильно повысила градус самоощущения макроэкономистов. Предмет их исследований стал наконец-то приобретать конкретные черты, казалось, что обществу становится очевидней полезность их работы. Кто-то даже в порыве восторга сказал: наконец-то экономика, причем не микроэкономика, занимающаяся деятельностью отдельных отраслей и предприятий, а экономика с приставкой «макро» доказала, что она стала подлинной наукой. Потом выяснится: слегка погорячились…

Но в 60-е годы показанные кривой Филипса зависимости подкреплялись жизнью и казалось, так будет всегда.

Кстати, помните, в главе «Пощечина в кредит» говорилось о том, как каждый из нас, беря кредит в банке или погашая его, увеличивает или уменьшает количество циркулирующих в обществе денег? То есть мы все тоже участвуем в описанных Филипсом процессах – они зависят от нас! Но в еще большей степени жизнь населения напрямую зависит от ставки процента. (В России зависимость эта пока еще выражена не ярко, но уверяю вас – все впереди!)

Центробанк определяет ее для коммерческих банков, одалживающих у него деньги. Этот показатель определяет затем (хотя и не напрямую) стоимость кредита, который предлагают банки своим клиентам – и бизнесу, и потребителям.

То есть если Центробанк повысит свою ставку (борясь с инфляцией), то это должно отразиться и на потребителях – больше в месяц придется платить. Если он ее, наоборот, понизит, то есть надежда, что и коммерческий банк даст поблажку или, по крайней мере, не станет зверствовать еще более, задирая цену своего кредита.

То есть, гася кредит, мы вершим двойное благо – и деньги в обороте страны уничтожаем, тем самым помогая стабильности цен, и себя избавляем от тяжкого бремени… С другой стороны – а как без него, без кредита, обойтись… Да и без нас – другие желающие все равно найдутся.

Все эти принципы работают в любой рыночной экономике, но по-разному. Например, в России кредитно-финансовая система еще только развивается. Наличность составляет гораздо большую долю денежной массы в обращении. Коммерческие банки меньше зависят от Центробанка, а потому волшебная веревочка в его руках работает слабо или вообще не работает. Гораздо более эффективное воздействие на состояние дел он может оказывать с помощью так называемых валютных интервенций – скупая рубли за валюту или наоборот. Механизм все тот же: покупаешь рубли – растет его курс, продаешь – курс опускается. Возможность воздействия, впрочем, не безгранична, несмотря на то даже, что Россия накопила огромные валютные резервы. Все дело в том, что курс рубля в большой степени определяется ролью поставщика нефти и газа и металла, которую играет Россия в мировой экономике, очень сильна зависимость от чужих «дядей» – центробанков развитых стран Запада, прежде всего США. То есть не прямо, так косвенно волшебная веревочка все равно работает и в России, только концы ее в чужих руках.

На потребительском же уровне неразвитость кредитной системы приводит к тому, что россияне вынуждены одалживать деньги под невероятно высокие проценты. В Англии, например, о таких не слыхали со времен 70-х, когда «кривая Филипса» вдруг перестала работать.

Главные странности начались после ближневосточной войны 1973-го, когда в результате арабского эмбарго резко выросли цены на нефть. А нефть ведь не просто продукт, а базовый. Дороже нефть, значит, дороже керосин и бензин, а эти субстанции движут всей экономикой, в том числе и транспортируя потребительские товары и продукты питания – значит, все они должны подорожать.

1973 год дал такой резкий скачок инфляции, что его, казалось, не остановить волшебной веревочкой. Вернее, если решиться совсем уже задрать процентную ставку в небеса, то эффект будет – инфляция остановится. Но ведь понятно, что, согласно Кейнсу и Филипсу, и безработица достигнет опасных высот… А такого избиратель терпеть не станет!

И вот в 70-е годы явился миру новый, невиданный и неведомый экономистам страшный зверь, которого назвали «стагфляцией» – от скрещения двух зверей известных, но ранее никогда не спаривавшихся – инфляции и стагнации (что в переводе с английского означает «застой»). И рост экономический замедленный, вялый, и инфляция высокая, и безработица – тоже. То есть все самое худшее из разных экономических миров. Кривая Филипса говорит нам, что такого быть не может, а вот ведь как: не может, а есть.

Некоторое время правительства и их экономические советники пребывали в растерянности. Но потом появились Рональд Рейган и Маргарет Тэтчер, которые опирались на «чикагскую школу», так называемых монетаристов, и прежде всего Милтона Фридмана. А те предлагали отказаться от прежних рецептов, поскольку новая болезнь требовала и новых методов лечения. Надо для начала куда решительнее дернуть за волшебную веревку, за тот ее конец, который ударяет по инфляции. (Это, конечно, далеко не единственное, к чему сводится содержание так называемой рейганомики. Наверно, важнее в ней – резкое сокращение государственного вмешательства в экономику и сокращение налогов.) Но людям запомнились прежде всего немыслимо высокие процентные ставки. Пятнадцать процентов и выше – да где это видано! (Мы с вами, правда, знаем, где такие проценты и сейчас считаются нормой.) Но тогда британское правительство делало, что могло, чтобы облегчить страдания – налоговыми льготами, например, когда выплаченные проценты вычитались из причитающегося с вас налога.

В общем, потерпели и выжили. А стагфляция была побеждена. С помощью вроде бы Кейнса и Филипса, но несколько по-другому. А чтобы как-то объяснить знаменитую кривую, ее развернули горизонтально. Породив всякие шутки насчет того, как еще больше «окривел этот Филипс».

Но все равно его работы вошли в историю как немалое достижение экономической мысли. Равно как и еще одна кривая, вызвавшая не меньше, а еще больше споров и очень полюбившаяся поклонникам рейганомики. Большим поклонником этого простого, колоколообразного рисунка до самого конца своего президентского срока оставался и президент Буш-младший.

Называется она «кривая Лаффера». Хотя некоторые говорят, что называть ее так несправедливо. Поскольку ее якобы открыл на несколько столетий раньше арабский мыслитель и экономист Ибн Хальдун.