общали, что до того, как Гусева связалась с Илиодором, она состояла в общине ох...

общали, что до того, как Гусева связалась с Илиодором, она состояла в общине охтенской богородицы Дарьи Смирновой[324], а потом была соблазнена Распутиным, и вот теперь мстила ему.

Распутин был убит позже и при иных обстоятельствах, в процессе лечения, которое он пытался проводить Феликсу Юсупову. История этого убийства всякий раз пересказывается на основании воспоминаний Юсупова, согласно которому оно было осуществлено во имя спасения России. России это, как мы знаем, не помогло, и вообще убийце в таких случаях не верят. К тому же из рассказа Юсупова неясно, от чего Распутин лечил этого графа, недавно женившегося студента Оксфорда.

Важную информацию дают дневниковые записи Николая Михайловича Романова, когда-то опубликованные в Красном архиве и в нем же затерявшиеся. Как мы знаем, великий князь был добросовестным историком. С точки зрения современников, его репутацию портили только слухи о его гомосексуализме, не менее устойчивые, чем слухи о гомосексуализме его родственника Юсупова. Во всяком случае, рассуждения великого князя по этому делу вызывают больше уважения, чем свидетельства кого-либо другого из современников. Итак, сразу после убийства Николай Михайлович записывал:

Остается предположить опять что-либо совсем невероятное, а именно — влюбленность, плотскую страсть (Распутина] к Феликсу [Юсупову] [...] Неужели во время нескольких бесед между собой они только ели, пили и болтали? Убежден, что были какие-то физические излияния дружбы в форме поцелуев, взаимного ощупывания и, возможно, чего-либо еще более циничного. Садизм Распутина не подлежит сомнению, но насколько велико было плотское извращение у Феликса, мне еще мало понятно [...] Если не было плотской страсти, разве все это возможно? [...1 Мне кажется, что он [Юсупов] кандидат на сумасшествие в будущем[325].

Действительно, убийцу всю жизнь преследовали кошмарные образы его жертвы[326]. Все же вполне бессмысленно рассуждать о том, кто был более сумасшедшим, врач или пациент, Распутин или Юсупов. Моя гипотетическая версия этой истории такова. Молодой граф вернулся из-за границы, где его дурные привычки только окрепли. Пытаясь бороться с ними и уступая давлению родителей, он женится на красавице и приглашает к себе народного целителя. Тот, однако, допускает тяжкую для терапевта ошибку, вступив в связь с пациентом. Теперь мы можем увидеть в убийстве Распутина выразительный случай отреагирования особого рода чувства пациента к терапевту; в формировании его проявляется болезнь первого — и искусство второго. В психоанализе такое чувство называется трансфером; но впрочем, гипноз и народная медицина равно далеки от психоанализа. К тому же убийство Распутина было делом коллективным и политическим, что не умаляет значения личных переживаний его организатора.

Французский историк, знавшая Юсупова, считает его «надежным свидетелем, который вряд ли искажает факты»[327]. Сомнительно, однако, даже то, что Юсупов сам писал свои воспоминания. Их сочинял или редактировал некий литературный сотрудник; такого рода услуга в эмиграции была более чем доступна[328]. Текст их естественно ложился на готовые литературные образцы. Известно, что Юсупов был поклонником Оскара Уайльда. Легко показать, что образцом для жуткой сцены убийства Распутина был Достоевский.

Вот как написано об этом в воспоминаниях Юсупова:

Несомненно, Распутин был мертв [...] Вдруг мое внимание было привлечено легким дрожанием века на левом глазу Распутина. Тогда я снова [...] начал пристально всматриваться в его лицо: оно конвульсивно вздрагивало, все сильнее и сильнее. Вдруг его левый глаз начал приоткрываться... Спустя мгновение, правое веко, также задрожав, в свою очередь приподнялось и [...] оба глаза Распутина, какие-то зеленые, змеиные, с выражением дьявольской злобы впились в меня |...| Комната огласилась диким ревом [...] Оживший Распутин хриплым шепотом непрестанно повторял мое имя. Обуявший меня ужас был не сравним ни с чем (...] Я тогда еще яснее понял, [...] что такое был Распутин: казалось, сам дьявол, воплотившийся в этого мужика, был передо мной'.

Так закончились дни этого Мудрого Человека из Народа, самого литературного героя русской истории. Сравните с готическим текстом Юсупова переживания героя ранней повести Достоевского Хозяйка. После своего пира с сектантом он в приступе ревности замахивается на спящего старика ножом.

В эту минуту ему показалось, что один глаз старика медленно открывался и, смеясь, смотрел на него. Глаза их встретились. Несколько минут Ордынов смотрел на него неподвижно... Вдруг ему показалось, что все лицо старика засмеялось и что дьявольский, убивающий, леденящий хохот раздался наконец по комнате. Безобразная, черная мысль, как змея, проползла в голове его. Он задрожал; нож выпал из рук его и зазвенел на полу [...] Старик, бледный, медленно поднялся с постели и злобно оттолкнул нож в угол комнаты [.,.] Таким бесстыдным смехом засмеялась каждая черточка на лице старика, что ужасом обдало весь состав Ордынова'[329].

Достоевский недоговорил, что за «безобразная, черная мысль», похожая на змею, появилась у Ордынова с ножом в руке. Зато мы знаем

Примечания:

3

Sianislavand Christina Grof. Beyond Death The Gates of Consciousness. London. Thames. 1980; Slanislav Grof. Beyond the Brain: Birth, Death and Transcendence in Psychotherapy. Albany: State University of New York Press, 1985.

32

Там же.

324

Петербургский курьер, 5 июля 1914.

325

ЗапискиН. М. Романова - Красный архив, 1931, 49, Ш. Мельгунов не сомневается ваутен-ичности этих «Записок» (Легенда о сепаратном мире, 3(17).

326

- См.: Christopher Dobwn Prince Felix У'ичцчп I ondnn I hirnip. 1989.

327

Петербургский курьер, 5 июля 1914.

328

ЗапискиН. М. Романова - Красный архив, 1931, 49, Ш. Мельгунов не сомневается ваутен-ичности этих «Записок» (Легенда о сепаратном мире, 3(17).

329

Петербургский курьер, 5 июля 1914.