«Радлова восторженно говорила о власти», — вспоминала ее современница и подруга...

«Радлова восторженно говорила о власти», — вспоминала ее современница и подруга[123]. Период надежд и обольщений, которого не избежала и Радлова, запечатлен яснее всего в одном стихотворении из сборника Корабли, в котором женщина-поэт примеряет на себя роль героя, спасающего народ двойным усилием, поэтическим и эротическим:

Ни пестрой славы дом, ни милый дом любви

Меня уж не влекут к веселому порогу,

Я знаю новую, мощеную дорогу,

Дорогу, улицу... как хочешь назови.

Я вижу буйный день, и площадь и трибуну,

Перед стотысячным противником пою,

Глазами темными в глаза ему смотрю,

И рвется голос мой и рву на лире струны.

Мне лира не нужна, вот грудь моя, приляг,

Мой нежный зверь, мой сын, мой неусыпный враг.

Осень 1918 г.

Это и есть роль Акулины Ивановны и Татариновой в версии Радловой — роль героини культурной революции, поющей на площади, овладевающей массами и обольщающей носителя верховной власти, чтобы приобрести власть еще большую. Но если в 1918 автор готова играть эту роль, то позднее она отстраняет ее критически, разочарованно и, наконец, безнадежно.

Эротизация нарратива в Повести о Татариновой достигает своего пика в эпизоде, связанном с генералом Головиным. Как раз в этой сцене, самой неправдоподобной из всех, Радлова наиболее близко следует за историческим источником. Генерал Головин, один из крупнейших военачальников двух царствований, герой войны с Наполеоном, покоритель Польши и Чечни, действительно был верным членом общины Татариновой[124]. Она спасла ему жизнь как целительница, и он безропотно выполнял ее приказы, что иногда ломало его карьеру, а иногда украшало ее. Однажды Головину (он был в тот момент генерал-губернатором мятежной Варшавы) пришлось письменно объяснить свои отношения с Татариновой своему начальнику, графу Паскевичу-Эриванскому. Эта Записка Головина, где он характеризовал Татаринову как «благодетельнейшее орудие Божеского промысла» — самый подробный источник о нравах и методах, принятых в этой общине.

Отсюда мы узнаем, как Татаринова лечила тучного, свирепого и несчастного генерала: постом, козьим молоком, слабительным и кровопусканиями, а также физической нагрузкой, которая, по подлинным словам Головина, доходила до 5 тысяч земных поклонов ежедневно. Вряд ли кто лечил тогда средствами, более близкими к современным; и действительно, генерал избавился не только от веса, но и разных тяжких симптомов. Главная его болезнь, однако, все не проходила, и Головин с полной искренностью рассказывал о ней Паскевичу:

[...] я получил преступную привязанность к домашней горничной девке. Эта слабость совершенно разрушила душевное мое спокойствие и, раздирая внутренность колючими упреками совести, лишала меня отрады в счастии семейственном. Цитируя эти слова генерала, Радлова вкладывает их в письмо, которое в ее повести Головин направляет к Татариновой. Письмо это сопровождает саму девку, которую Головин дарит целительнице. Тут в тексте Радловой следует сцена любви, которой с терапевтической целью, но и с очевидным удовольствием, занимается с подаренной ей девушкой Татаринова.

[...] входит метреска генерала Головина. [...] Шелковое синее платье плотно обтягивает плечи и грудь и свободными складками струится к ногам[125]. [...] — «Здравствуйте, дорогая барыня». Та же наглая и веселая усмешка чуть тронула вишневые губы. Чувствует Катерина Филипповна какое-то стеснение в груди, тайную робость, веселую тревогу, как в детстве, когда однажды с конюшенным Петькой на заре воровала яблоки из отцовского сада. «Грех, грех, грех!» И вдруг вспоминает высокий, как журавлиный, голос: «Соблазнишь и спасешь, соблазнишь и отринешь, к новому убелению приведешь». Трепещет в груди нежненький голубок, бьет восковыми крыльями, крылья тают, тают от горячей крови, заливающей сердце. «Наташа, подойди сюда». - И Катерина Филипповна резко притягивает к себе испуганную девку. Под рукой у нее вздрагивает Наташино сердце, и кажется ей, будто пахнет оно наливным яблоком, пригретым солнцем. Она закрывает глаза, и ей снится сон наяву про белый яблочный сад и розоперстую босоногую Эос[126].

1 Это синее платье является еще одной аллюзией на синий плащ в стихах Блока; сравните значение синего цвета v Кузмина. где оно соответствует женскому началу (Б. Гаспаров. Еще раз о прекрасной ясности: эстетика М. Кузмина в зеркапе ее символического воплощения в поэме «Форель разбивает лед» - Studies in the Life and Work of Mixail Kuzmin = Wiener Sla-wistischer Almanach, 1989, 24, 83-114).

2 Образ Гомера. Греческий миф приписывал богине зари Эос неутолимое желание, которое наслала на нее Афродита из мести за то, что Эос увела у нее возлюбленного.

Примечания:

1

' 3. Фрейд. Из истории одного детского невроза — 3. Фрейд Психоаналитические зтюды. Минск: Беларусь, 1991.

12

цейский документ, опубликованный в; Колеров. Не мир, но меч, 268—269.

123

Гильденбрандт. М. А. Кузмин, 270.

124

Евгений Александрович Головин (1782—1858), герой кампаний 1807—1812, командир лейб-гвардии Егерского полка. В конце 1823 года тяжко заболел («апоплексический удар с поражением глаза и опасностью жизни»). Штабс-лекарь Коссович ввел генерала в общину Татариновой. Исцеленный, он участвовал в радениях и обнаружил способность к пророчествам. Вернувшись на службу, рассказал Александру I о благодетельной силе Татариновой и получил в командование 4-ю гвардейскую дивизию. Участвовал в подавлении декабрьского бунта 1825 года, за что произведен в генерал-адьютангы. В 1828 году по совету Татариновой ушел в отставку, чем вызвал гнев Государя и запрещение жить в обеих столицах. Поселился в Нарве, где спустя три года получил указание Татариновой вернуться на службу. В должности командующего 1-м пехотным корпусом подавлял польское восстание 1831 года. Командовал Отдельным кавказским корпусом, в 1841 предпринял успешные действия против Шамиля, заняв несколько районов Чечни. С 1845 — генерал-губернатор Прибалтийского края, население которого пытался обращать в православие. Это вызвало излишнее недовольство в крае, и карьера Головина закончилась три года спустя. Жена его, Елисавета Павловна, с сыном и дочерью жили вместе с Татариновой и были арестованы вместе с ней в 1837 году; см. Ю. В. Толстой, Очерк жизни и службы Е. А. Головина —Девятнадцатый век. Под ред. Петра Бартенева. Москва. 1872, /. 1—64; Н, Дубровин. Наши мистики-сектанты. Е Ф Татаринова и А. П. Дубовицкий — Русская старина, 1895. IS, 4—43

125

Гильденбрандт. М. А. Кузмин, 270.

126

Евгений Александрович Головин (1782—1858), герой кампаний 1807—1812, командир лейб-гвардии Егерского полка. В конце 1823 года тяжко заболел («апоплексический удар с поражением глаза и опасностью жизни»). Штабс-лекарь Коссович ввел генерала в общину Татариновой. Исцеленный, он участвовал в радениях и обнаружил способность к пророчествам. Вернувшись на службу, рассказал Александру I о благодетельной силе Татариновой и получил в командование 4-ю гвардейскую дивизию. Участвовал в подавлении декабрьского бунта 1825 года, за что произведен в генерал-адьютангы. В 1828 году по совету Татариновой ушел в отставку, чем вызвал гнев Государя и запрещение жить в обеих столицах. Поселился в Нарве, где спустя три года получил указание Татариновой вернуться на службу. В должности командующего 1-м пехотным корпусом подавлял польское восстание 1831 года. Командовал Отдельным кавказским корпусом, в 1841 предпринял успешные действия против Шамиля, заняв несколько районов Чечни. С 1845 — генерал-губернатор Прибалтийского края, население которого пытался обращать в православие. Это вызвало излишнее недовольство в крае, и карьера Головина закончилась три года спустя. Жена его, Елисавета Павловна, с сыном и дочерью жили вместе с Татариновой и были арестованы вместе с ней в 1837 году; см. Ю. В. Толстой, Очерк жизни и службы Е. А. Головина —Девятнадцатый век. Под ред. Петра Бартенева. Москва. 1872, /. 1—64; Н, Дубровин. Наши мистики-сектанты. Е Ф Татаринова и А. П. Дубовицкий — Русская старина, 1895. IS, 4—43