учителя, и о столь же профессиональной обработке, которой литераторы подвергали...

учителя, и о столь же профессиональной обработке, которой литераторы подвергали их слова:

Правды не знает никто об нас, кроме тех, кто с нами. Приходя, они обязуются молчать страшной клятвой; и уходя, а это бывает страшно редко — клятву с них мы не снимаем. Теперь настали времена темные: Христос от нас ушел, живого образа Богородицы нет у нас [...] Мы видим его как огромный дуб, вершиной упирающийся в небо и концом уходящий в центр вселенной [...] А мы листья, распускающиеся весной и опадающие осенью, [...] мы вечное обращение, вечный круговорот мысли и слова, вечное движение сверху вниз, справа и слева, в нашем священном круговороте прообраз живой молитвы. Мы указ на то вечное движение, на предвечное слияние Христа с землей, плодом которого явилось дыхание жизни. [...) Этот дух жизни и хотим мы уловить и обрести в себе путем кружения на тайном круге.

Жуковская спросила его о свальном грехе, который, как она знала и писала, иногда сопутствовал хлыстовским радениям. Обухов подтверждал опасность, но учил не бояться:

Грех ищет только того, кто помнит его и боится его [...) Если ты идешь [...] и страшишься греха, он идет следом за тобой, более того: [...1 ты, приведя его, становишься иногда причиною падения всего собрания верующих. Я несколько раз присутствовал на таких страшных своими последствиями круговых молитвах и скажу тебе, что скорбь павших не может быть выражена никаким человеческим языком.

Жуковская с удовольствием входила в контакт с этими людьми, пользуясь учеными консультациями Пругавина и собираясь написать большую и личную книгу о сектантах. Жаль, что от нее остались, насколько это известно, только дневники и заметки. Обухов звал Жуковскую быть в его общине богородицей:

взамен [...] семьи своей мы дадим тебе семью такую обширную, что ты никогда не сможешь запомнить имена всех своих братьев и сестер. А любви у тебя будет столько вокруг тебя, что ты и не вспомнишь о малой земной любви, которой ты живешь теперь[61].

Такие люди, как Обухов, Смирнова, Щетинин, Легкобытов, потому интересовались литераторами, что сами видели себя писателями. Обухов пытался записать учение, по его словам еще никогда не записанное хлыстами: «не знаю, справлюсь ли я с этой задачей и мыслимо ли вообще словами сказать то, что говорит дух в откровении тайны»[62]. Писателем был и знакомый нам Алексей Щетинин, вождь чемреков и по словам Бонч-Бруевича, «чуть ли не первый систематизатор некоторых основ учения русских израильтян, которых в просторечии ругают хлыстами»[63]. Мы уже не раз встречались с этим интересным

человеком. Женский глаз Жуковской дает нам повод еще раз с ним познакомиться.

Родившись в 1854 под Воронежем и в детстве переехав вместе с роди -гелями под Ставрополь, Щетинин провел вполне фольклорное детст-ио; во всяком случае, так он о себе рассказывал. Ночами он сторожил бесов в бане; на масленицу носил сыр в кармане, чтобы ведьма разменяла его на неразменный пятак; пасхальную ночь проводил на кладбище, веря что встанут мертвецы. В 1879 он был арестован по доносу: неправильно отозвался о покушении на императора. Щетинин провел в тюрьме два месяца, а вернувшись обнаружил, что жена его ушла к другому. Так началась его карьера сектантского пророка, которая включала в себя расколы нескольких общин, многие аресты, доносы на единомышленников, основание общины в столице, публикацию нескольких книг и, наконец, окончательное низложение'.

Название его учения происходило от реки Чемрек в Ставропольской [убернии, где Щетинин начал свою проповедь. Там он боролся за лидерство с Василием Лубковым, харизматическим руководителем 'Нового Израиля'. Проиграв, он предложил свои услуги местной консистории и какое-то время играл роль двойного агента, донося миссионерам о пороках сектантства и сектантам — о пороках православия. Виктор Данилов рассказывал о его методах, а точнее, о его рассказах:

все носило характер плутовства. Собрал однажды он, по его словам, в Ставрополе священников и миссионеров, подпоил их и подослал своих красавиц, своих последовательниц. Потом пошел за матушками и привел их полюбоваться на своих супругов в объятиях этих баядерок, жриц культа ощущения через грязь. Все эти проделки, действительно бывшие и сочиненные им, создали ему авторитет[64].

В октябре 1906 Щетинин перебрался в Петербург.

Природой мне здесь суждено Прорубить в сердцах окно. Ногой твердо стать при море. И суда по новым волнам Все в завете придут к нам[65].

В Петербурге его знали многие. По словам Гиппиус, Щетинин был «маленький, нестарый, живой человек, видимо, сильный волей, властный и одержимый неистовой страстью говорения»[66]. Члены его общины, в основном заводские рабочие, слушали его «с отдающимися, верующими глазами». В его речах Гиппиус видела «несомненно-марксистские формулы»[67], но находила его влияние и в тексте, очень дале-

Примечания:

6

Sianislavand Christina Grof. Beyond Death The Gates of Consciousness. London. Thames. 1980; Slanislav Grof. Beyond the Brain: Birth, Death and Transcendence in Psychotherapy. Albany: State University of New York Press, 1985.

61

Там же, 182.

62

РНБ, ф. 238, ед. хр. 181, л 31—32; о Данилове см. далее, часть 8.

63

Стихи Шетинина цит. по: Бонч-Бруевич. Вступительная статья, 182.

64

РНБ, ф. 238, ед. хр. 181, л 31—32; о Данилове см. далее, часть 8.

65

Стихи Шетинина цит. по: Бонч-Бруевич. Вступительная статья, 182.

66

Лев Пущин (3. Гиппиус). Литературный дневник. III. Обратная религия — Русс 1909, 2, 174.

67

Там же.