с песнью святой неизменной одной»1. В этом мире Алокалипсис поется, а не пророчится. Ко...

с песнью святой неизменной одной»1. В этом мире Алокалипсис поется, а не пророчится. Конец Света уже произошел, или точнее при-сходит все время:

Радуйтесь, дети, Адам воскрес: Отец сошел на землю нашу, А Сын на небеса вознесся И Дух все наполняет [...] И новое вино проливается3.

Кажущаяся путаница небесных иерархий не мешает статичности мира, в котором даже светопреставление — лишь возвращающееся подтверждение идей автора. Понятно, что авторство в таком мире само подвергается перерождению. Однажды замолчавший, автор воскресает в пророке; но и пророческая миссия мала для Добролюбова. То, что говорит он, может говорить только Бог. Для такого говорения нужен особый язык, равно понятный не только для всех людей «от востока небес и до запада», но и для самой природы: Ты ищи языка всеобъемлющего [...]

Чтоб от песни твоей содрогнулись леса, V Чтоб при песне твоей звери дикие умирилися, | Чтоб лютую зиму победила весна!3 1

В выразительном стихе Примирение с землей и зверями автор-про- J рок-Бог разговоривает с зайцами, камнями, медведями и змеями. Его песня имеет власть менять их природу: медведи больше не будут есть жеребят, змеи — жалить людей, волки погрузятся в размышление, и все вместе будут дружно праздновать воскресение. С этой позиции, природы и культура теряют всякие различия. Мировое замирение останавливает всякую историю — и человеческую, и натуральную. Конец Света абсолютен, и у него нет начала. Добролюбов верит во множественное воплощение души, но он уповает и на личное бессмертие:

Я хочу жить, поэтому буду жить. Вы говорите — есть закон смерти. Я искал его в себе и везде и не нашел. Есть только бессмерие, потому что есть воля. Долго изнемогала воля моя, долго не могла она найти жизни без смерти. Но [...] даже в теперешней смертной жизни твоей есть бессмертие [...] Эти тысячи переселений, эти тьмы перерождений — начало бессмертия (...] Так шепнула мне девушка, сестра моя — Жизнь, — пи- j шет он*. ^

Взяв эту формулу в название своей книги, что неоднократно отме- >

чали исследователи, Пастернак скрыто и, вероятно, в память об увле- |

чениях молодости сослался на Добролюбова. Он, однако, вряд ли I

знал, в какую глубокую традицию вписывался. Вера Добролюбова I

кажется внеконфессиональной: «Прости меня, всякая тварь, и звери j

и скот... Простите меня, сестры-травки, когда я лежал в июньские 1

дни среди вашего храма, вас обижая... Ибо мы все одно тело»1. На деле это литературная обработка известной скопческой клятвы, которую приносили перед оскоплением: «Прости, небо! прости, земля! прости, солнце и луна! простите, все стихии небесные и земные!»2

ПСАЛМЫ

Главный герой Добролюбова — «Учитель Невидимый, Сын Бога Живого». Он везде, и над миром и в мире, и каждый может приобщиться к нему: «нет конца воскресеньям в Боге». Так Добролюбов повторяет доктрину, которую миссионеры считали главным признаком хлыстовщины. Именам его Бога «нет конца»; «его называют Иеговой, Брамой, Отцом, Христом, Буддой, Матерью и Невестой и Женихом! я видел тайну твою». Эта последовательная деконструкция божества, с ее кровосмесительными метафорами, оборачивается лишением его всяких признаков идентичности. Тот, к кому Добролюбов обращается в своих песнях-молитвах, не имеет ни имени, ни пола и поколения: «Ты мне мать и сестра И единый жених»; и в другом месте:

Отец мой и Сын мой, Возлюбленный мой, Старший брат мой, невеста моя и сестра моя, Правая рука моя, Он — вся жизнь моя и душа моя.

Добролюбовцы соседствовали с поволжскими хлыстами, живыми еще носителями устной традиции. Их общины конкурировали и пересекались множеством живых связей и заимствований. Добролюбов называл хлыстов «пляшущей церковью». Рассказывая о мистике страстей Христовых, как она переживалась в групповом обряде, он использует метафору общины-'корабля': «Я верил кораблю — младенцу моему. Я сам вскормил его, я знал его, но я не знал пути... Теперь я верю вам, могучие товарищи»3. В ранних стихах идея живых кораблей звучала более возвышенно, но и в них мотивировалось хлыстовской символикой:

Хотел бы плыть я .ввек и радовать тоскою [..,] Как стадо демонов, во мне сто тысяч душ [...] То предки ли в реках веками обитали? [...] Привет святой купцам с живыми кораблями! Они познали суть — и счастье, и несчастье. А корабли ласкают, режут лебедиными грудями Морскую грудь холодного живого сладострастья4.