В середине 1980-х годов популярная газета «Комсомольская правда» опубликовала письмо старшеклассников «Кому он нужен, этот Ленский?». Молодые люди выражали недоумение по поводу того, что в век НТР и покорения космоса им приходится тратить время на чтение и изучение никому не нужных, устаревших книг, вроде «Евгения Онегина». Подобные мнения давно и по сию пору бытуют в обществе. Чаще всего от них просто отмахиваются, ссылаясь на незрелость и неподготовленность тех, кто их высказывает: «Классику нужно уважать!». Спорить с этим невозможно, но… почему ее нужно уважать? И как? Считается, что тратить время на разъяснение подобных аксиом не стоит. Глубокое заблуждение!

В результате, как это было показано выше, многие выходят из школы с твердым убеждением, что произведения классической литературы «проходить», увы, приходится, но кто же их читает? А в качестве доказательств чаще других приводится все тот же аргумент – устарели. И как следствие – желание обновить, осовременить классику, или, как иногда еще говорят, предложить новое прочтение. Когда такое желание оправдывается читательскими художественными открытиями, совершенными в новую эпоху, в новых обстоятельствах жизни, в новых ее условиях (вспомним упоминавшееся выше стихотворение Джона Донна), – это не может вызвать никаких возражений. Но непременным требованием при этом остается неприкосновенность художественного текста. В произведениях искусства совершенно недопустимы какие-либо «усовершенствования»: замена даже одной буквы в каноническом тексте невозможна.

Совсем другое дело, когда классику «осовременивают» в конъюнктурных целях, пытаясь приспособить ее к злобе дня, ко вкусам и требованиям какой-либо части общества. В этих случаях, как правило, не останавливаются перед грубым вмешательством в замысел и текст автора, перекраивая на свой лад его сочинение. Благо, большинство из подвергающихся «обновлению» давно уже пребывают в ином мире и возразить не могут. Сегодняшняя литература, увы, изобилует примерами подобного рода. Достаточно назвать продолжение (?!) чеховской «Чайки», сочиненное Б. Акуниным. В истории литературы такие попытки обычно оставляют след в виде пародий.

В первые годы после Октябрьской революции художественную литературу старательно приноравливали к «запросам трудящихся». Можно указать на блестящие страницы романа И. Ильфа и Е. Петрова «Двенадцать стульев», где описывается, как режиссер-новатор «обработал» пьесу Н. В. Гоголя «Женитьба». Еще более яркий пример – пародия Л. Аркадского «Евгений Онегин» по Луначарскому»:

«Тов. Луначарский стоит за демократизацию искусства. Очень правильная мысль… Но Луначарский обвиняет всю классическую литературу в буржуазности. Испуганный за участь нашей классической литературы, особенно, если ее судьба будет решаться голосованием, я предлагаю поручить мне исправление некоторых из классических произведений, причем в доказательство прилагаю при сем исправленного «Евгения Онегина», в готовом виде не только для чтения, но и для постановки на сцене.

Действие 1

В буржуазном семействе Лариных

Ларина и Татьяна (поют)

Соловей, соловей —
Пташечка,
Канареечка – жалобно поет.
Ать, два, ать, два….

Тов. Ленский

Прошу прощеньица, мадам,
Привел Онегина я к вам.

Онегин

Я ихний писарь ротный
И к вам пришел охотно.

Ларина (приветливо)

Скоротаем времечко,
Погрызем-ка семечки.

(Лузгают. Музыка играет «Маруся отравилась».)

Онегин (отводя Татьяну в сторону)

Вы прекрасны, словно роза,
Только разница одна:
Роза вянет от мороза —
Ваша прелесть никогда.

Татьяна (подтанцовывая)

Долго в девках я сидела,
Не пилось, не елося,
Как миленка разглядела,
Замуж захотелося.

Тов. Ленский (интимно Лариной)

Он ей понравился. Я рад.
Старушка! Есть денатурат?

(Ларина извиняется)…»

(Желающих дочитать отсылаем к книге Русская литература XX века в зеркале пародии / Сост. О. Б. Кушлина. – М., 1993. – С. 340.)

Так сходятся крайности. Отрицать ли необходимость чтения художественной литературы вообще (в том числе и по причине ее «устарелости»), искажать ли до неузнаваемости произведения под благовидным предлогом приблизить их к пониманию какой-либо части современников – результат один: из духовной жизни человека исчезает ее существенный компонент, стимулирующий нравственные и эстетические искания личности.

Характерно, что в эти же годы, когда глумились над классиками, шли и другие – естественные – процессы. Вряд ли, например, многочисленные исследователи Пушкина ранее обращали внимание на деталь, подмеченную далеким от литературы человеком. Сельский учитель A. M. Топоров работал в первые послереволюционные годы в горном алтайском селе. Вечерами он собирал неграмотных взрослых и читал им вслух книги классиков и современных писателей, приобщая крестьян в духе времени к высокой культуре, после чего записывал их суждения и оценки (см. его книгу «Крестьяне о писателях»). И вот что сказала одна из слушательниц после чтения тех глав «Евгения Онегина», где описывалась семья Лариных: «Быть беде: меньшая поперек старшой выскакиват». Ее поразило то обстоятельство, что литературные герои легко пренебрегли житейским, для нее несомненным правилом: не должна младшая сестра выходить замуж до того, как устроит свою жизнь старшая. И ведь предчувствие сбылось.

Изящную словесность не следует специально приспосабливать к чему бы то ни было или к кому бы то ни было. Она во все времена сама открывается человеку непредвзятому, не ставящему перед собой сугубо утилитарных целей. Недаром для Пушкина слово-сигнал «польза» всегда было окрашено отчетливо негативными эмоциями.

Давным-давно прозвучали пророческие слова: «Пусть идет время и приводит с собой новые потребности, новые идеи, пусть растет русское общество и обгоняет «Онегина»: как бы далеко оно ни ушло, но всегда будет оно любить эту поэму, всегда будет останавливать на ней исполненный любви и благодарности взор…»[57].

Предсказание В. Г. Белинского сбылось. Только за последнее время вышло несколько новых книг и более десятка статей, посвященных анализу романа «Евгений Онегин».

Пушкин писал свое произведение восемь лет – с 1823 по 1831 г. Его главы выходили в свет по мере окончания, первая была напечатана в 1825 г. С тех пор и до сегодняшнего времени – сто семьдесят семь лет – роман не исчезает из поля зрения читателей и критики. И не только в нашей стране: в 1964 г. в Нью-Йорке вышел в свет четырехтомный комментарий к «Евгению Онегину» В. В. Набокова, в 1983 г. в Лондоне был опубликован очередной новый перевод романа на английский язык и т. д., и т. п.

События, описанные в произведении Пушкина, ничего, казалось бы, необычного в себе не содержат. Молодой петербургский дворянин, промотав в светских развлечениях остатки состояния, едет в деревню в надежде на наследство умирающего дяди. Его соседом по имению оказывается молодой помещик Владимир Ленский, познакомивший Онегина с семейством Лариных. Старшая из сестер, Татьяна, влюбилась в Онегина и написала ему письмо-признание. Между тем Онегин и Ленский поссорились, произошла дуэль, на которой Ленский погиб. Отвергнув чувства Татьяны, Онегин уезжает путешествовать. Прошло несколько лет. В Петербурге Онегин вновь встречает Татьяну. Теперь Он объясняется ей в любви, но в ответ слышит:

Я Вас люблю (к чему лукавить?),
Но я другому отдана;
Я буду век ему верна.

На этой безысходной трагической ноте Пушкин завершает свое повествование.

В чем же секрет произведения, обеспечивающий постоянный интерес к нему и завидное долголетие? Ответ на этот вопрос многое проясняет в интересующей нас проблеме. Прежде всего следует сказать об отличительной черте таланта Пушкина, о его умении концентрировать в малом – огромное, спрессовывать в поэтическом атоме картину мироустройства. «Евгений Онегин» по объему – сравнительно небольшое произведение, но Белинский имел все основания назвать его энциклопедией русской жизни: по богатству содержания роман – явление исключительное. В нем с большой полнотой описаны картины столичной и деревенской жизни в будни и праздники, воссоздано историческое время (первая четверть XIX в.) как в его центральных, узловых моментах, так и в деталях, в бытовых подробностях. Не следует только прямолинейно толковать эту особенность романа, так как «Евгений Онегин» – это художественное произведение, а не собрание словесных иллюстраций к русской истории.

Все это богатство фактического материала, достоверностью которого Пушкин очень дорожил («смею уверить, что в нашем романе время расчислено по календарю»), служит поэту для создания особого художественного мира. Он и похож и не похож одновременно на мир реальной русской жизни.

«Энциклопедичность» «Евгения Онегина» заключена не только в щедрости и выразительности изображенного, но и в редком богатстве, многогранности проблематики. Безусловно, интерес к роману поддерживается и тем обстоятельством, что многие из поставленных в произведении вопросов «обречены» на категорию вечных:

Меж ими все рождало споры
И к размышлению влекло:
Племен минувших договоры,
Плоды наук, добро и зло,
И предрассудки вековые,
И гроба тайны роковые,
Судьба и жизнь в свою чреду,
Все подвергалось их суду.

Каждое новое поколение, вступающее в жизнь, вновь и вновь возвращается к этому обозначенному Пушкиным кругу проблем. Содержательность «Евгения Онегина», однако, – лишь одна из составляющих его успеха. Другая заключена в жанре. В 1823 г., начав работу, Пушкин сообщал П. А. Вяземскому: «…я теперь пишу не роман, а роман в стихах – дьявольская разница». Завершая свой труд, поэт в предпоследней строфе последней главы писал:

Промчалось много, много дней
С тех пор, как юная Татьяна
И с ней Онегин в смутном сне
Явилися впервые мне —
И даль свободного романа
Я сквозь магический кристалл
Еще неясно различал.

• Обратим здесь внимание только на один аспект затронутой проблемы. Роман традиционно, с древнейших времен, – вид эпического искусства. Определяющим, ведущим в нем выступает момент объективного художественного исследования. В «Евгении Онегине» (действительно – большая разница!) важную роль играет также начало субъективное, личное. В нем постоянно ощущается присутствие Пушкина в качестве участника описываемых событий. В романе отразились вкусы, симпатии, привязанности поэта. Мы узнаем о его отношении к театру и актерам, знакомимся с оценками различных литературных направлений и писателей. Нередко Пушкин, отойдя от основной сюжетной линии произведения, связанной с Онегиным, в многочисленных отступлениях рассказывает о своей жизни, о своем творчестве. Определение жанра романа – свободный, – данное самим поэтом, исчерпывающим образом характеризует его.

Необычность произведения отражается в открытой связи автора со своими персонажами. Он внимательно следит за ними, комментирует, оценивает их поступки и суждения:

Письмо Татьяны предо мною:
Его я свято берегу,
Читаю с тайною тоскою
И начитаться не могу.

Поэт признается: «Я так люблю Татьяну милую мою». Ему нравится ее скромность, чистота души, сила чувства, искренность. Татьяна любила природу, чтение, была мечтательна и задумчива. Это – милый поэтический образ русской девушки. Онегин поразил ее воображение: он был так не похож на молодых помещиков, окружавших Татьяну, – «пора пришла, она влюбилась». Письмо Татьяны к Онегину являет одну из самых задушевных и прелестных страниц русской поэзии. Оценка героини, ее место указаны самим Пушкиным: «Татьяны милый идеал». Действительно, по сию пору, не уменьшаясь, но возрастая, нравственный авторитет Татьяны является непререкаемым. Чистота ее облика, глубина чувства неизменно привлекают симпатии читателей.

Композиционное значение образа Татьяны в том, что без сопоставления с ним не может быть понята эволюция Онегина.

Своеобразие жанра сказалось и в языке романа. Он полон иронии – от доброй, еле заметной улыбки до язвительного сарказма. Люди, лишенные чувства юмора, вряд ли смогут правильно оценить многие ситуации в произведении:

Онегин, добрый мой приятель,
Родился на брегах Невы,
Где, может быть, родились вы
Или блистали, мой читатель,
Там некогда гулял и я:
Но вреден север для меня, —

писал Пушкин в первой главе. Ирония в словах «Вреден север для меня» маскирует намек на южную ссылку поэта. Именно к этим словам Пушкиным было сделано примечание: «Писано в Бессарабии».

Только непониманием пушкинской иронии можно объяснить те суждения критиков о Ленском, в которых он объявлялся карикатурой на поэтов-романтиков, «оторванных от жизни». Пушкин действительно посмеивается над юным поэтом, который «пел поблеклый жизни цвет без малого в осьмнадцать лет». Вспомним также строфы 37–39 в главе шестой, в которых Пушкин описывает возможную судьбу Ленского, останься он жив. Конечно же, ирония здесь несомненна, но где же карикатура? Да и мог ли Пушкин издеваться над тем, чем еще вчера жил сам, чем жили его друзья поэты-романтики В. Кюхельбекер, А. Дельвиг и другие.

Возвышенный, романтический строй мыслей и чувств Ленского нужен автору, чтобы оттенить разочарованность, скептицизм, себялюбие молодого Онегина. Отношение Пушкина к Ленскому довольно сложное. Вообще однозначные оценки персонажей и ситуаций романа чреваты ошибками. И особая осторожность нужна в суждениях о главном герое. Недаром Пушкин решительно вступил в полемику с критиками еще до окончания романа, причем в ряде случаев – прямо на его страницах. Так, предупреждая возможность слияния в сознании читателей и критиков автора и героя, что было традиционно для предшествующей романтической литературы, Пушкин писал в конце первой главы романа:

Всегда я рад заметить разность
Между Онегиным и мной,
Чтобы насмешливый читатель
Или какой-нибудь издатель
Замысловатой клеветы,
Сличая здесь мои черты,
Не повторял потом безбожно,
Что намарал я свой портрет,
Как Байрон, гордости поэт,
Как будто нам уж невозможно
Писать поэмы о другом,
Как только о себе самом.

Понять «свободный» роман Пушкина можно только учитывая особенности его лиро-эпического жанра, своеобразие личности и судьбы его создателя. По справедливой мысли Белинского, «Онегин» есть самое задушевное произведение Пушкина, самое любимое дитя его фантазии, и можно указать слишком немногие творения, в которых личность поэта отразилась бы с такой полнотою, светло и ясно, как отразилась в «Онегине» личность Пушкина. Здесь вся жизнь, вся душа, вся любовь его; здесь его чувства, понятия, идеалы. Оценить такое произведение значит – оценить самого поэта во всем объеме его творческой деятельности».

Французский писатель Антуан де Сент-Экзюпери среди высших ценностей жизни поставил «роскошь человеческого общения». Секрет обаяния «Евгения Онегина» еще и в том, что он выдержан в характере живой, непринужденной беседы с читателем. Интересно и поучительно общаться сегодня с таким умным, тонким, ироничным собеседником, как Пушкин!

В истинно художественном произведении нет ничего незначащего. Каждая деталь, даже мелочь, способны сказать о многом. Пушкин часто называл свои произведения именами героев – «Борис Годунов», «Дубровский», «Евгений Онегин» и т. п. Конечно, не случайно. Поэт прямо указывает читателю на ключевую, центральную роль того или иного персонажа в произведении.

Естественно, что в поисках ответа на вопрос о причинах долголетия романа следует обратиться к судьбе его главного героя. В школьном учебнике подробно рассмотрены конкретные исторические обстоятельства и причины, сделавшие Евгения Онегина, молодого русского дворянина, «лишним» человеком. Он, как и все, – продукт своего времени. Его взгляды, привычки, манера поведения, иерархия ценностей складываются под влиянием родителей и людей определенного круга. В другое время и в другом обществе они могут выглядеть диковинными, странными и неприемлемыми. Сегодня, например, чудовищной покажется сама постановка вопроса, что важнее – честность или хорошее французское произношение. Однако было время, когда подобный вопрос в определенных обстоятельствах решался в пользу произношения. В такой вот уродливой, с теперешней точки зрения, обстановке сформировалась исходная позиция в мировоззрении Онегина. Познакомимся с ней поближе. Главное в романе Пушкина – история становления человеческой личности: Онегин, с которым читатель расстается в конце романа, совсем не похож на того юнца, с кем встретился вначале.

С иронией рассказывает Пушкин об отце Онегина, который жил долгами, «давал три бала ежегодно и промотался наконец», о детстве своего героя, которого учитель, «француз убогий, чтоб не измучилось дитя, учил его всему шутя». Мальчика готовили к тому, чтобы, оказавшись в светском петербургском обществе, он был как все, и добились многого:

Когда же юности мятежной
Пришла Евгению пора,
Пора надежд и грусти нежной,
Monsieur прогнали со двора.
Вот мой Онегин на свободе;
Острижен по последней моде;
Как dandy лондонский одет —
И наконец увидел свет.
Он по-французски совершенно
Мог изъясняться и писал:
Легко мазурку танцевал
И кланялся непринужденно;
Чего ж вам больше? Свет решил
Что он умен и очень мил.

Слова и поступки Онегина, каким он был в восемнадцать лет, диктовались не естественными внутренними, интеллектуальными или эстетическими, потребностями, а стремлением во всем походить на людей своего круга. Молодой человек совершенно не задумывался над своими обязанностями по отношению к окружающим людям и миру. Он был уверен в праве эгоистично срывать цветы удовольствия:

Бывало, он еще в постеле:
К нему записочки несут.
Что? Приглашенья? В самом деле,
Три дома на вечер зовут:
Там будет бал, там детский праздник.
Куда ж поскачет мой проказник?
С кого начнет он? Все равно:
Везде поспеть не мудрено.

Пушкин тонко показывает ограниченность своего героя. Конечно, он не злой, не жестокий человек, не тиран, каких немало было в его среде. Более того, из модных веяний он улавливает и вольнодумство. Не забудем: Онегин по году рождения – сверстник многих декабристов. В светском обществе того времени они имели определенное влияние. Но его пока все это затрагивает лишь поверхностно. Оказавшись в деревне, Онегин облегчил судьбу своих крепостных. Пусть для того, «чтоб только время проводить», но ведь не пустился же он в дикие феодальные потехи, каким предавались иные его современники.

Одним из страстных увлечений восемнадцатилетнего Пушкина был театр. Титул «почетного гражданина кулис», которым поэт увенчал своего героя, по праву мог носить он сам. Но как ведет себя Онегин в театре?

Онегин входит,
Идет меж кресел по ногам,
Двойной лорнет скосясь наводит
На ложи незнакомых дам:
Все ярусы окинул взором,
Все видел: лицами, убором
Ужасно недоволен он;
С мужчинами со всех сторон
Раскланялся, потом на сцену
В большом рассеянье взглянул,
Отворотился – и зевнул
И молвил: «Всех пора на смену;
Балеты долго я терпел,
Но и Дидло мне надоел».

Онегин ездит в театр, потому что это входит в набор тех действий и поступков, которые отличают светского человека: он должен бывать в театре – и он туда едет. Им руководят отнюдь не эстетические потребности. Недаром Пушкин снабжает процитированную строфу специальным примечанием: «Балеты г. Дидло исполнены живости воображения и прелести необыкновенной. Один из наших романтических писателей находил в них гораздо более поэзии, нежели во всей французской литературе». Но Онегин глух к красоте. Это подтверждается позднее:

Деревня, где скучал Евгений,
Была прелестный уголок:
Там друг невинных наслаждений
Благословить бы небо мог.

Что же наш герой?

Два дня ему казались новы
Уединенные поля,
Прохлада сумрачной дубровы,
Журчанье тихого ручья;
На третий роща, холм и поле
Его не занимали боле;
Потом уж наводили сон…

Как не мог Онегин воспринять и оценить красоты театрального искусства, точно так же не в состоянии он почувствовать очарования русского пейзажа. Такова расплата за бездумное, пустое существование, за эгоизм и равнодушие. Для Пушкина эстетическая глухота в человеке – существенный изъян, важный показатель.

Образ жизни молодого Онегина многие дворяне, не задумываясь, вели до самой старости: полнейшее безразличие ко всему, кроме личных материальных благ, карьеры, орденов, поместий. Об этом рассказано в комедии А. С. Грибоедова «Горе от ума», в знаменитом монологе Фамусова «Вот то-то, все вы гордецы…», в частности. Но Онегину был уготован другой путь:

Недуг, которого причину
Давно бы отыскать пора,
Подобный английскому сплину.
Короче: русская хандра
Им овладела понемногу;
Он застрелиться, слава богу,
Попробовать не захотел,
Но к жизни вовсе охладел,
Как Child-Harold, угрюмый, томный
В гостиных появлялся он;
Ни сплетни света, ни бостон,
Ни милый взгляд, ни вздох нескромный,
Ничто не трогало его,
Не замечал он ничего.

Не будем спешить с оценкой происшедшего с Онегиным. Томная разочарованность, жалобы на скуку, на однообразие жизни тоже являлись непременным компонентом в том облике светского молодого человека, какой был моден тогда в Петербурге. Однако несколько месяцев, проведенных Онегиным в деревне, доказывают, что его состояние на этот раз не вызвано желанием выглядеть как все, не отстать от моды. Оно оказалось глубоким и стойким. Что же произошло?

Видимо, Онегин в какой-то мере почувствовал, что жить так, как жил он, – недостойно человека. Может быть, это случилось под влиянием друзей? Ведь среди них находился Каверин, приятель самого Пушкина. Может быть, под влиянием чтения? Поэт не называет книг в интерьере «философа в осьмнадцать лет». Мы видели там:

Янтарь на трубках Цареграда, Фарфор и бронза на столе.

И, чувств изнеженных отрада,
Духи в граненом хрустале;
Гребенки, пилочки стальные,
Прямые ножницы, кривые,
И щетки тридцати родов
И для ногтей и для зубов.

Позже, правда, книги появились:

Томясь душевной пустотой
Уселся он с похвальной целью
Себе присвоить ум чужой;
Отрядом книг уставил полку,
Читал, читал, а все без толку:
Там скука, там обман иль бред;
В том совести, в том смысла нет;
Как женщин, он оставил книги,
И полку, с пыльной их семьей,
Задернул траурной тафтой.

Тафта, однако, оказалась задернутой не навсегда. Вспомним, что когда Онегин после дуэли покинул деревню, его кабинет посетила Татьяна. Она с интересом перелистала его книги: «Хранили многие страницы // Отметку резкую ногтей».

Почему же все-таки Пушкин не сказал о причинах нравственного переворота в душе своего героя более определенно? Здесь, видимо, проявилась та особенность его художественной манеры, которая уже в XX в. (в отношении, правда, к его прозе) будет названа «психологизмом без психологии». Пушкин действительно редко описывает душевное состояние героя непосредственно, прямо. Он рассказывает о его поступках, а читатель сам по поведению героя должен восстановить, представить себе то, что творится в его душе.

Самсон Вырин («Станционный смотритель») отправился в Петербург выручать дочь, увезенную Минским. Тот обещает ему заботиться о Дуне и выпроваживает за дверь, сунув что-то за рукав: «Долго стоял он неподвижно, наконец увидел за обшлагом своего рукава сверток бумаг; он вынул их и развернул несколько пяти и десятирублевых смятых ассигнаций. Слезы опять навернулись на глазах его, слезы негодования! Он сжал бумажки в комок, бросил их наземь, притоптал каблуком и пошел… Отошед несколько шагов, он остановился, подумал… и воротился… но ассигнаций уже не было».

Как выразительны здесь многоточия! Вдумчивый читатель хорошо представляет себе бурю, пронесшуюся в душе старика.

Происшедшее с Онегиным трудно переоценить. Его разочарование и тоска оказались следствием сомнений и колебаний: он начал мыслить. Важнейший момент в эволюции личности – переход от «растительного», бездумного, эгоистического существования к сознательному, человеческому бытию, к духовности. Рушится прежняя, возникает новая система ценностей.

В деревне Онегин знакомится с Ленским, Лариными. Евгений уже знает, что жить по-прежнему, по-петербургски, он более не сможет. Но как, чем жить дальше?

В общении с новыми знакомыми, в чтении и раздумьях идут подспудно поиски ответа. Прошлое, однако, цепко держит Онегина. Оно не дает ему увидеть и понять Татьяну: «Мечтам и годам нет возврата: Не обновлю души моей…» Оно выводит его на дуэль с Ленским:

Давно ли друг от друга
Их жажда крови отвела?
Давно ль они часы досуга,
Трапезу, мысли и дела
Делили дружно?
Ныне злобно,
Врагам наследственным подобно,
Как в страшном, непонятном сне,
Они друг другу в тишине
Готовят гибель хладнокровно…
Не засмеяться ль им, пока
Не обагрилась их рука,
Не разойтиться ль полюбовно?..
Но дико светская вражда
Боится ложного стыда.

Потребовалась катастрофа, чтобы Онегин смог окончательно освободиться от прежнего миропонимания и осознать всю глубину своего падения:

Убив на поединке друга,
Дожив без цели, без трудов
До двадцати шести годов,
Томясь в бездействии досуга
Без службы, без жены, без дел,
Ничем заняться не умел.

Верный своим принципам Пушкин и теперь не впускает нас во внутренний мир своего героя и лишь слегка приоткрывает завесу над ним. Очевидно только, что когда через несколько лет Онегин после странствий возвращается в Петербург, ему, наконец, открываются в Татьяне та ее внутренняя красота и благородство, которые в деревне он не смог ни разглядеть, ни оценить.

Известно, что, закончив роман, поэт составил его план, где указаны предположительно названия глав, место и время их создания:

Часть первая. Предисловие.

I песнь Хандра. Кишинев. Одесса

II Поэт Одесса. 1824.

III Барышня Одесса Мих<айловское>. 1824

Часть вторая

IV песнь Деревня Михайлов<ское>. 1825.

V Именины Мих<айловское>. 1825. 1826.

VI Поединок Мих<айловское>. 1826.

Часть третья

VII песнь Москва Мих<айловское> П<етер> Б<ург> Малин<ники>. 1827. <182>8.

VIII Странствие Моск<ва> Павл<ово>. 1829. Болд<ино>.

IX Большой свет Болд<ино>.

Впоследствии Пушкин отказался от названий глав, ограничившись эпиграфами к ним. Восьмая глава «Странствие» была исключена. На ее место передвинулась девятая глава «Большой свет». Кроме того, была написана десятая глава, которая к печати не предназначалась. 19 октября 1830 г. Пушкин сжег ее. Но вернемся к плану романа. Обращает на себя внимание пятилетний перерыв в работе над образом главного героя. Закончив в 1826 году шестую главу с описанием дуэли, Пушкин возвращается к его судьбе только в 1830-м, так как в седьмой главе Онегин участия не принимает, а восьмая была исключена. В чем же дело?

Пушкин работал над своим произведением восемь лет. За это время многое изменилось в России, изменился и сам Пушкин. Это нашло отражение в романе, судьбы и характеры героев которого показаны в развитии, в движении.

Еще в романтических поэмах «Кавказский пленник» и «Цыганы» Пушкин писал о героях, не удовлетворенных жизнью, ищущих счастье. Эта же тема, но уже в реалистическом плане развита в «Евгении Онегине». Она была подсказана поэту русской действительностью.

Получив наследство, Онегин поселился в деревне и решил заняться хозяйственными делами, читать и писать, – «но труд упорный ему был тошен, ничего не вышло из пера его». С помещиками, жившими по соседству, Онегин отношений не поддерживал: их разговоры «о сенокосе, о вине, о псарне, о своей родне» были ему неинтересны.

Онегин не находит себе места в жизни, достойного дела и глубоко страдает от этого. Трагедия Онегина – это трагедия многих пробудившихся молодых людей. У них не было возможности применить свои способности и силы. Некоторые нашли свое призвание в общественной деятельности, немногие – в художественном и научном творчестве, иные стали декабристами. Но Онегин был просто «добрый малый, как вы да я, как целый свет», и путь в эти сферы был для него пока закрыт. Называть его на этом основании лишним человеком – скороспелое суждение!

Складывается впечатление, что пятилетний перерыв в работе над характером главного героя романа был вызван неясностью для автора его дальнейшего пути. В критике в разное время много говорили о том, что Пушкин в заключение романа собирался сделать Онегина декабристом. Книги, вошедшие в круг чтения вернувшегося из странствий Онегина, вроде бы подтверждают это: они были настольными у многих декабристов. Но такие планы могли существовать только до 1825 г., до восстания на Сенатской площади. Позже автор не мог направить своего героя на путь, отвергнутый историей. Лучшее тому доказательство – окончательный текст «Евгения Онегина». В 1830 г., вернувшись после пятилетних раздумий к судьбе героя, Пушкин в соответствии со своими новыми принципами дает ему возможность возродиться через любовь.

Что же это за принципы?

Литературоведы давно указали на скачкообразный, пульсирующий характер творческой эволюции Пушкина. Пережив в 1822–1823 гг. духовный кризис, поэт позднее – 1823–1826 гг. – испытал необыкновенный взлет творческой активности, создав целый ряд шедевров. Вторая половина двадцатых годов была для него временем относительного творческого спада. А затем последовала знаменитая Болдинская осень 1830 г. За три месяца им были написаны «Повести Белкина», четыре драматические сцены – «Скупой рыцарь», «Моцарт и Сальери», «Каменный гость», «Пир во время чумы», последние главы «Евгения Онегина», поэма «Домик в Коломне», свыше тридцати лирических стихотворений и много критических статей. Подобного взлета поэтического гения, подобной интенсивности творческого труда не знает больше история мировой литературы. Но дело не только в количестве и многообразии написанного. Болдинская осень – это время, когда совершился давно подготавливавшийся перелом в творческом сознании Пушкина, когда открылась принципиально новая страница его творчества.

Известное представление о характере произошедших изменений дает стихотворение «Герой». В нем используется одна из легенд о Наполеоне. Находясь в Египте, знаменитый полководец посетил будто бы чумной госпиталь и, презирая смертельную опасность, попрощался за руку со своими умиравшими солдатами. Этот акт человеколюбия поэт ставит выше всех громких военных побед, принесших Наполеону всемирную славу:

Оставь герою сердце! Что же
Он будет без него? Тиран…

Внимание Пушкина-художника переключилось на исследование нравственности человека. Он вырабатывает формулу – оценку: «Самостоянье человека – залог величия его». Гуманизм в творчестве поэта становится определяющим, ведущим началом. Завершая свой творческий путь, поэт написал строки, исполненные глубокого смысла:

И долго буду тем любезен я народу,
Что чувства добрые я лирой пробуждал,
Что в мой жестокий век восславил я свободу
И милость к падшим призывал.

В гуманистическом духе завершен и роман «Евгений Онегин». Белинский справедливо писал: «Силы этой богатой натуры (героя романа) остались без приложения, жизнь без смысла, а роман без конца».

В таком «открытом» финале заключен глубокий художественный смысл. Читателю предоставлена возможность поразмышлять над различными вариантами судьбы героев произведения. Но для самого Пушкина их дальнейшие конкретные пути не так важны. Он сказал главное – о необходимости и важности духовности в человеке, той духовности, которая зовет его к утверждению в жизни высоких идеалов свободы, добра и справедливости.

Евгений Онегин – человек пушкинского времени. На это обстоятельство указывали еще современники поэта, называя его роман историческим произведением в полном смысле этого слова, хотя в числе его героев нет ни одного исторического лица. Но как и во всяком подлинно художественном произведении в «Евгении Онегине» сквозь конкретно-историческое просвечивает общечеловеческое. Не так уж трудно представить себе современного «философа в осьмнадцать лет», в модных джинсах, с музыкальным центром, видеомагнитофоном и компьютером в интерьере, воспринимающего удобства в квартире и окружающую технику как нечто само собой разумеющееся и созданное исключительно для удовлетворения его персональных запросов. Теперь такую философию назовут потребительской, а «философа» – тунеядцем. Но почему не предположить, что в один прекрасный день его, как в свое время Онегина, не начнут душить «бездеятельность и пошлость жизни», что ему более не захочется того, «чем так довольна, так счастлива самолюбивая посредственность» (Белинский). И не поймет ли он однажды, что все блага цивилизации, предоставленные ему XXI в., не могут быть для человека целью, а лишь средством, и не повторит ли он за великим поэтом:

Но не хочу, о други, умирать:
Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать…

Кто знает, может быть, первоначальным толчком к новой жизни для него станет чтение пушкинского романа? Не в этом ли еще заключен секрет неувядаемой привлекательности «Евгения Онегина»?

Одна из самых сильных сторон поэтического дарования Пушкина – искусство рисовать поэтические картины обыкновенных, будничных сторон жизни. Особенно ярко этот талант проявился в романе «Евгений Онегин». В нем Пушкин совершил поэтическое открытие русской действительности.

С детства пушкинские слова привычно ассоциируются с окружающими русского человека картинами:

Но наше северное лето,
Карикатура южных зим,
Мелькнет и нет: известно это,
Хоть мы признаться не хотим.
Уж небо осенью дышало,
Уж реже солнышко блистало,
Короче становился день,
Лесов таинственная сень
С печальным шумом обнажалась,
Ложился на поля туман,
Гусей крикливых караван
Тянулся к югу: приближалась
Довольно скучная пора;
Стоял ноябрь уж двора.

Объектом пристального изучения остается стих романа. Четырнадцатистишная онегинская строфа, благодаря своей удивительной гибкости, музыкальности, выразительности, чудесным образом сумела передать все богатейшие оттенки мыслей и чувств поэта. Русский стих под пером Пушкина приобрел необыкновенную свободу и естественность.

Роман «Евгений Онегин» во всех своих компонентах – подлинный шедевр высокого искусства. Обращаясь к нему, читатель удовлетворяет свою потребность в прекрасном, и в этом тоже заключен секрет неизменного и большого интереса к произведению.

«Евгений Онегин» воспринимается как отрицание серости, посредственности, бездуховности, как история пробуждения и духовного роста человеческой личности. От бездумного, растительного существования, имеющего целью эгоистические плотские удовольствия, человек поднимается к осознанию необходимости и важности осмысленного бытия, освященного служением высоким нравственным и эстетическим идеалам.

На это обстоятельство обратил внимание еще Белинский, отметивший, что в романе «Пушкин является не просто поэтом только, но и представителем впервые пробудившегося самосознания: заслуга безмерная!»

Однако именно в последнее время этот аспект романа приобрел особенное значение. Приступая к художественной книге, читатель должен ожидать откровений, открытий независимо от того, когда эта книга написана и в какой раз он ее читает. Со-мыслие, сочувствие описанному в ней, гарантируют ему и созвучие его сегодняшним тревогам и заботам, позволяют заглянуть в завтрашний день.

Предложенный вариант прочтения «Евгения Онегина» не является ни универсальным, ни единственно возможным. Навязывание догматических суждений о произведении, заучивание готовых оценок губительно для художественной литературы. Читателя можно подвести к каким-то умозаключениям, подтолкнуть его к определенным выводам, но последний шаг он обязательно должен сделать сам. Беды начинаются там, где художественную литературу не читают, а «проходят». Заверяя на словах в пиетете перед искусством, его губят, среди прочего, отлучением от сегодняшнего дня, отводя только роль свидетеля прошлого. Непросто включить «Евгения Онегина», «Войну и мир», «Тихий Дон» в контекст повседневности, но делать это тактично и ненавязчиво необходимо. Точнее сказать, это сделается само собой, каждым по-своему, при одном, правда, непременном условии – не заменять процесс чтения уродливыми суррогатами из арсенала плохих методик литературы, какими, видимо, и руководствовались в той школе, где учились авторы письма «Кому он нужен, этот Ленский?»

1. Что вы думаете о возможной «устарелости» произведений классической литературы, нужно ли её «осовременивать», как?

2. Каковы могут быть цели «современного» прочтения классики?

3. Что нужно знать о «вечном» и «злободневном» в произведениях художественной литературы?

4. Как изменяется или не изменяется смысл художественного произведения в контексте времени?