От килограмма к килограмму и так далее 

– Привет, – кисло сказал Петропавел, ничего в ответ не ожидая. И зря.

– Привет, – еле слышно пискнула чепуха. – Не узнал?

– Как-то… не очень, – сэтикетничал Петропавел.

Чепуха тонюсенько рассмеялась:

– Да и как узнаешь! Пустяк живого веса, ничтожество, блудный сор…

– Блудный сор?  – Петропавел насторожился.

– Это я так… образно выражаясь. Вообще-то мы уже встречались – я еще обещал следить за тобой. Ладно, не мучайся, я Грамм Небесный.

– Я с Гномом знаком Небесным, – внес ясность Петропавел.

– Раз ты с Гномом знаком, то и со мной, выходит, тоже: я часть того Гнома. Грамм, если быть точным.

Петропавел чуть не застонал.

– Нечего застанывать. Эка невидаль – Грамм Небесный! Не Килограмм ведь – Килограммом бы тебе руку-то отшибло!.. Да и не узнал бы ты меня, предстань я тут как Килограмм Небесный.

Петропавел сознался, что действительно не узнал бы.

– Ну вот! А я между тем… и этим честно за тобой следил.

– Между чем и чем?

– Между Сциллой и Харибдой, между молотом и наковальней, между городом и деревней, между умственным и физическим трудом! – с горячностью выкрикнул Грамм.

Петропавел чуть было не зааплодировал, но в последний миг опомнился:

– Вот прихлопнул бы я Вас – и поминай как звали! Кстати, получается, звали-то – как? Гном, Грамм?

Поймать Грамма Небесного врасплох не удалось.

– Да как только не звали! – вздохнул он. – Просто как хотели, так и звали. Но это их проблемы.

– Кого – «их»?

– Да тех которые звали. А ко мне их представления обо мне отношения не имеют.

– Знакомые мотивы! – Петропавел подозрительно вгляделся в ладонь.

– Ах! – беспечно пропищал Грамм Небесный. – Все уже кем-нибудь сказано – и по многу раз.

– Лучше бы Вам все-таки Гномом быть, – некстати озаботился Петропавел. – А то, – он легонько потряс ладонью, – как-то очень уж… ненадежно.

– Не-на-деж-но, не-вы-год-но, не-у-доб-но! – отсканировал Грамм Небесный, явно в антирекламных целях.

Петропавел тончайшим образом улыбнулся. Грамм был, конечно, тот же Гном, только в малых дозах.

– Значит, что же… Эволюция такова: от Грамма через Килограмм к Гному?

– Ну, если даже так, то потом к Центнеру, Тонне и далее. – Писк Грамма сделался гордым.

– Куда ж далее-то? – затосковал Петропавел, вспомнив о массивной Спящей Уродине.

Грамм Небесный не ответил.

– Куда ж далее-то? – повторил Петропавел.

– В ответ на твой вопрос я пожал плечами, – объяснился Грамм, – но ты этого, конечно, мог и не заметить.

Петропавел извинился, а потом взял и спросил, причем как бы безразлично:

– Говорят, Спящую Уродину целовать уже не обязательно?

Вопрос получился как нельзя более светским,

– Ну, если говорят… – уважительно отозвался Грамм Небесный. – Тогда, может быть, и не стоит целовать. Надо верить тому, что говорят.

Петропавел, еще несколько минут назад призванный к прямо противоположному, даже осунулся:

– Но как же в таком случае освободить дорогу к дому?

– К чьему дому?

– К моему! («Опять пошло-поехало!» – загрустил Петропавел).

– А где твой дом?

– Трудно сказать…

– Ну вот! – выразительно пискнул Грамм Небесный. – Сначала надо выяснить, где дом, а потом, может, и дорогу освобождать не придется. Если дорога, например, и так свободна.

– Но на ней же лежала Спящая Уродина!

– Вот то-то и оно, лежала!. Это когда-а-а еще было… Однако тебе никто не поручится в том, что она там до сих пор лежит. Могла ведь встать и уйти…

– Как это… когда она Спящая?!

– А если она лунатик? Лунатики ведь ходят во сне.

Петропавел зарычал как зверь:

– Меня не предупреждали, что она лунатик!

– Ты прямо как зверь зарычал, – адекватно отреагировал Грамм Небесный. – Ну, а когда ты хотел бы, чтобы тебя предупредили? Ты ведь не проявил интереса к этому аспекту проблемы. Хотя с твоей стороны было бы вполне естественно, услышав о Спящей Уродине впервые, задать вопрос типа: «А она случайно не лунатик, та Спящая Уродина?» И тебе, я уверен, точно ответили бы: «Да кто ж ее знает? Может, лунатик, а может, и нет». – Грамм Небесный без труда выдержал непосильно долгую паузу. – А потом, с чего ты вообще взял, что она спящая?

– Ну, знаете ли! Если она называется «Спящей Уродиной», то вполне нормально предположить…

– Тебе бы в передачах «Живое слово» выступать! – саркастически пропищал Грамм Небесный. – «Называется»!.. Вот Мертвое море называется «мертвым» – так что ж, хоронить его теперь? Или ты уже участвовал в похоронах?

– Не участвовал, – буркнул Петропавел.

– Надеюсь, что также не был и не состоял, – походя понадеялся Грамм Небесный. – Ты еще, чего доброго, скажешь, что она и Уродина, эта Спящая Уродина!

– Разве нет? – тоже чуть ли не пискнул Петропавел.

– То есть… я не знаю! Но очень может быть, что и нет. В крайнем случае, она, скажем так, не красавица, но ведь и ты не красавец!

– При чем тут я? – Петропавел разозлился.

– Ну подумай сам, – примирительно продолжал Грамм Небесный, – если она так велика, что взгляд не охватывает ее целиком, мыслимо ли вообще сказать что-нибудь определенное о ее внешних данных? Может статься, она неземной красоты, да поди обозри ее! И потом… смотря на чей вкус! Кроме того, она дама… А о дамах, как о мертвых, – либо хорошо, либо ничего.

– Я домой хочу! – прорвало вдруг Петропавла.

– Эко тебя прорвало… – Грамм Небесный снова продемонстрировал поразительную точность реакций. – Хочешь – так иди, никто не держит.

– Не держит! Когда у вас тут на дорогах черт знает что валяется…

– Не только у нас – вообще на всех дорогах черт знает что валяется, – прибегнул к обобщению Грамм Небесный.

– Да, но нигде тебя не заставляют целовать то, что валяется.

– И тут не заставляют, успокойся. У тебя какие-то… левые сведения обо всем!

– «Левые»! – горько усмехнулся Петропавел, а Грамм Небесный с внезапным азартом предложил:

– Поохотимся?

– На кого смотря, – гуманистично уклонился Петропавел.

– Да на Ежа, которому все понятно. Знаешь Ежа? Так вот… Я вообще-то в данную минуту гонец, меня за тобой послали: слетай, говорят, пригласи на охоту. Никому ведь в голову не могло прийти, что тебе прямо сейчас как раз и приспичит целовать Спящую Уродину.

– Что это значит – мне приспичит? У меня задание такое… ее целовать!

– А-а… ну, если, конечно, задание, то дело другое, – толерантно пропищал Грамм. – Правда, никто не знает точно, где она и существует ли вообще, но это так… детали.

– Слономоська все знает точно. Спящая Уродина – невеста Слономоськи.

– А Слономоську-то ты где нашел? Он же не в доступе: его ведь, кажется, водили до последнего времени!

– Водили! Напоказ. Вот я случайно и набрел на то место, где водят.

– Вот уж не повезло тебе! Гм… Спящая Уродина – невеста Слономоськи, забавный поворот! Все-таки он был поэт, тот Слономоська.

– Почему «был», почему «тот»? – встревожился Петропавел.

– Неважно! – Грамм Небесный резко зашевелился на его онемевшей ладони. – Нам пора, если ты согласен гонять Ежа. Согласен?

– Не знаю… А зачем?

– Противный, вот зачем. Все всегда ему понятно… Чтобы впредь не выпендривался!

– И действительно не будет выпендриваться?

– Будет! Он ведь выпендривается принципиально, – с пониманием дела объяснил Грамм Небесный.

– Чего ж тогда гонять зря?

– Ты напоминаешь мне человека, который спрашивает: зачем руки мыть, если все равно испачкаются? – Грамм Небесный затих, потом встрепенулся и сказал сурово: – Для гигиены гонять будем. Гигиену уважаешь?

– О да! – горячо отозвался Петропавел, немытый несколько дней… или лет… или веков…

– А уважаешь гигиену – так гоняй Ежа, – афористично закончил Грамм и тонко взревел.

На его рев начали появляться… начали появляться – Петропавел не узнавал никого.

– Что это за люди?

– Ну, если это люди… – Повозившись на ладони, Грамм начал быстро перечислять: – Ой ли-с-Двумя-Головами, Королева Цаца, Безмозглое-без-Глаза, Всадник Лукой ли, Шармоська, Воще Таинственный, Остов Мира, Смежное Дитя, Летучий Жуан, Пластилин Бессмертный, Тридевятый Нидерландец, Бон Слонопут… все, я утомился, я же Грамм – не Тонна! Соразмеряй задания!..

Мироздание рухнуло. Петропавел сел на землю в предобморочном состоянии. Голова кружилась в разные стороны… в абсолютно разные стороны. Его стошнило – прямо на ладонь с Граммом Небесным.

– Фу! – сказал тот, отряхнулся и улетел с ладони.

– Вот Вам и «фу»… – вяло присоединился зеленый Петропавел, теряя-таки сознание от стыда и совести.

– Ну, заполировал! – оценил этот поступок полузнакомый детский голос. – Хотя… всё яснее ясного: перепады атмосферного давления – кто хочешь с крышей поссорится.

Голоса слились, потом разлились обратно. Когда Петропавел открыл глаза, над ним стояло Смежное Дитя… кажется. Дитя было смежным со Стариком. Двумя разными здоровыми глазами оно укоризненно смотрело на Петропавла.

– Удачный симбиоз, – задумчиво оценил Петропавел. – Если бы вы соединились другими половинами, у вас могло бы вообще не оказаться глаз.

– Что ты гонишь!.. – не согласилось Смежное Дитя. – У нас же Безмозглое-без-Глаза…

– …без глаза, стало быть, и без мозгов, – не сказать чтобы деликатно констатировал Петропавел и взглянул на Безмозглое. Как ни странное, органы зрения – как один, так и другой – у того были на месте.

Страшно стесняясь обоих своих глаз, бесполое существо проворчало:

– Еще одно доказательство того, насколько язык… – Как и ожидалось, сон тут же сковал его постоянно отсутствующие члены.

Нет, Петропавел не стал ни к кому из них придираться. Наученный горьким опытом, он стоически принял новые имена и обличья, решив не обращать на все это никакого внимания. Поразило же его нечто прямо противоположное, а именно – неизменность поведения Ежа, которому, как и прежде, все было понятно. Данная черта личности Ежа неожиданно показалась Петропавлу последним островком стабильности в этом уплывающем из-под ног мире. И за это, стало быть, – за это! – надлежало устроить на него охоту… «Вот гады!» – гневно сказал в сердце своем Петропавел и тут же дал себе слово защищать верного прежним идеалам Ежа до последней капли крови… а подумав немножко, дал то же самое слово и всем присутствовавшим.

– Я буду защищать верного прежним идеалам Ежа до последней капли крови! – так прямо и заявил он, испытующе взглянув на почти незнакомое ему общество.

– Своей крови или его? – двумя голосами поинтересовался страшноватый на вид Ой ли-с-Двумя-Головами, на каждой из которых было только по одному глазу, а Пластилин – кажется, Бессмертный – сказал:

– Да ради Бога.., Кто ж Вам мешает пролить чью угодно кровь – желательно все-таки свою!

«Неприятно, – подумал Петропавел, – что они желают именно моей крови».