12. Текст Гомера в древности

Уже Пэли прекрасно доказал то, что вся греческая доалександрийская литература либо приводит гомеровские мифы в таком общем виде, в каком они могли существовать и самостоятельно, безотносительно к пересказу их в гомеровских поэмах, как общенародное достояние, или как предмет каких-нибудь других поэм, либо 2) содержит самые общие указания на гомеровские поэмы без приведения текстов, либо 3) приводит тексты не в том виде, в каком дошел до нас Гомер, и, либо, наконец, 4) приводит цитаты не дошедшего до нас Гомера. А то обстоятельство, что даже и самая правильная цитата из нашего Гомера у того или иного доалександрийского автора отнюдь еще не доказывает наличие и всего нашего гомеровского текста целиком в руках данного автора, это обстоятельство ясно само собою и без Пэли. Подобного рода исследование обнаруживает, что текст гомеровских поэм находился все время в движении вплоть до александрийских времен. Это, конечно, не говорит ни против того, что материал гомеровских поэм есть древнейшее и вековое достояние греческого народа, ни против того, что комиссия Писистрата впервые записала эти поэмы. Речь идет только о том, что текст Гомера как до его записи, так и после его записи все время продолжал изменяться, впитывая самые разнообразные влияния того или другого времени. Приведем некоторые материалы из Пэли, комбинируя и интерпретируя их по-своему и дополняя своими текстами. Эти материалы собраны в предисловии к изданию The Iliad of Homer with english notes by F. A. Paley. Vol. I, Lond., 1866.

У Гесиода, если не считать, вероятно, более позднего "Щита Геракла", совершенно нет никаких прямых намеков на Гомера. В легенде о пяти веках при изображении четвертого, героического, века упоминаются мифы о походе против Фив и о Троянской войне из-за Елены (Орр. 161–165). О стоянке в Авлиде (в той же поэме — 650–653). У Гомера, правда, имеются очень беглые указания и на фиванский поход (Илиада, XXIII.677–680), и на похищение Елены (III.442–445), и на Авлиду (II.303 слог). Но, конечно, это слишком общие указания, чтобы можно было судить о наличии какого-то готового гомеровского текста в руках Гесиода. У него упоминается еще Ахилл, рожденный от Пелея и Фетиды, "львинодушный рядов прорыватель" (Theog. 1006 слог). Если на основании подобного рода текстов Гесиода судить о поэмах Гомера, то тогда "Илиаде" пришлось бы приписать ту концепцию гнева Ахилла, которую мы находим в песне Демодока на пиру у Алкиноя (Одиссея, VIII.75–82): когда Ахилл и Одиссей поссорились на пиру бессмертных, то Агамемнон этому очень радовался, потому что в Дельфах ему был предсказан успех в Троянской войне после этой ссоры героев. Тут нет ничего общего с "Илиадой". И имеются в виду какие-то другие мифы или поэмы. Какой же отсюда мог бы быть сделан вывод для поэм Гомера?

Что же касается, наконец, гесиодовского "Щита", то он, несомненно, есть подражание XVIII песни "Илиады" с ее знаменитым изображением щита Ахилла. Но какого времени этот "Щит" Гесиода и какому именно тексту "Илиады" он подражание, неизвестно.

Если перейти к элегикам, то, по Павсанию (IX.9.5), Каллин приписывал "Фиваиду" Гомеру (текст, отсутствующий у Пэли). Но Гомеру, как мы знаем, приписывались вообще все произведения древнейшей греческой литературы. Приводимый у Пэли фрагмент из Тиртея (4D) с указанием на Киклопов, Титана, Мидаса и др. не имеет никакого отношения специально к Гомеру, и даже сам Пэли приводит его только предположительно. Мы со своей стороны указали бы скорее на frg. 3, где рисуется красота павшего в бою молодого героя и безобразный вид погибшего старце, текст, который в последние десятилетия не раз сопоставлялся с XXII песнью "Илиады", 71–76, где рисуется аналогичная картина, хотя у Гомера здесь не побуждение к бою, а, наоборот, увещания Приама к Гектору не выступать одному против Ахилла. Были мнения как о влиянии Гомера на Тиртея в данном случае, так и о влиянии Тиртея на Гомера. Вопрос этот очень смутный и о времени появления гомеровского текста тут трудно что-нибудь высказать.

Если нет ничего у Солона, то у Феогнида мы находим целых три текста, которые до некоторой степени можно было бы связывать с Гомером, но связь эта тоже достаточно неопределенная. Первый текст говорит о построении Агамемноном храма Артемиде перед отправлением в Трою. К Гомеру это не имеет никакого отношения. Говорится далее о Сисифе, имеющем "прекрасную речь богоравного Нестора" (714 D.). Возможно, что здесь имеются в виду поэмы Гомера. Но еще надо доказать, что только у одного Гомера имеется изображение ораторского искусства Нестора. Возможно также, что Феогнид имеет в виду Гомера в своем кратком рассказе о нисхождении Одиссея в Аид, об его возвращении к Пенелопе и об убийстве женихов, хотя опять-таки здесь только простая возможность, но никак не необходимость. Выражение Архилоха (frg. 57 D.) "жребий победы — у богов" аналогичен тексту в "Илиаде" (VII.102). Здесь, наоборот, очень большая вероятность заимствования у Архилоха из Гомера, если, конечно, будет доказано, что текст Гомера старше Архилоха; а иначе будет, наоборот, воздействие Архилоха на Гомера.

Из мелоса можно привести Симонида Кеосского, который (frg. 32 D) приводит стихи о Мелеагре, якобы из Гомера. Однако в известном рассказе о Мелеагре в "Илиаде" (IX.529–598) мы ничего подобного не находим. Зато, насколько мы сумели наблюдать, Симонид Кеосский (или, как некоторые допускают, Аморгский) в своей элегии (Semon. frg. 29 D) впервые приводит стих из "Илиады" (VI.146) без всяких изменений и в полной точности: "Сходны судьбой поколенья людей с поколеньями листьев" (вместо Гомера он говорит о "муже с Хиоса"). Но Симонид Кеосский это уже V в. до н. э., и, значит, terminus ad quem для Гомера отодвигается на очень позднее время.

Пиндар, деятельность которого тоже протекает в V в., может быть, в некоторых местах имеет связь с Гомером. В "Олимпийских одах" (Ol., II.85–90 Schr.) говорится о том, что Фетида склонила сердце Зевса и что Ахилл убил Гектора, — текст, заставляющий вспоминать "Илиаду" (I.497–531 и XXII). Упоминание об убийстве Тлеполемом своего дяди Ликимния читается одинаково и в "Олимпийских одах" (Ol., VII.25–30), и в "Илиаде" (II.661–669). Тоже находим и о борьбе Геракла с Посейдоном, Фебом и Аидом (Ol., IX.30–35 и Илиада, V. 395–397) (у Гомера здесь, впрочем, только об Аиде). У Пиндара (Ol., X.27–34) Геракл убивает двух Молионов, Ктеата и Эврита; а в "Илиаде" (XI.709 слог, 750–752) их намеревается убить Нестор. Тут есть некоторая точка соприкосновения, но, конечно, с известным расхождением. У Пиндара то же (Ol., XIII.60–65). Главк мыслится сыном Беллерофонта, что аналогично соответствующему тексту в "Илиаде" (VI.144), где тоже упоминается Главк, но уже как сын Гипполоха, т. е. внук Беллерофонта. Встреча Аякса и Гектора для единоборства в "Немейских одах" (Nem. II.14), вероятно, есть отзвук знаменитого рассказа Гомера об этом единоборстве в "Илиаде" (VII). О Мелеагре ("Истмийские оды", Isthm VII.32) можно заключить, что он погиб, защищая свою родину. В "Илиаде" (IX) он тоже защищает свою родину, но о судьбе его ничего не сказано. Конечно, можно оспаривать связь Пиндара с Гомером в этих текстах, так как она очень общая и наряду с этим встречается у обоих поэтов полное расхождение. Но остальные тексты из Пиндара о Троянской войне (их около трех десятков) уже совсем никак не связываются с Гомером.

Остается указать только три текста из Пиндара, где упоминается ни больше и ни меньше, как сам Гомер. В "Пифийских одах" (Pyth. IV.277 слог) приводится место из Гомера (Илиада, XV.207 слог) — "Благо, если посол и совет подает нам разумный". Хотя этот гомеровский текст приведен у Пиндара с некоторой перефразировкой, но здесь употребляются те же самые слова и выражения, так что о связи с Гомером здесь не может быть никакого сомнения. Заметим, однако, что уже по условиям метрики Пиндар и не мог приводить цитаты из Гомера в цельном и нетронутом виде. В "Немейских одах" (Nem. VII.21) читаем, что сладкогласный Гомер более поведал об Одиссее, чем тот претерпел на самом деле. Ясно, что Пиндар читал какого-то Гомера, но с уверенностью сказать, что он читал именно нашего Гомера, опять-таки невозможно. Здесь же, в последующих стихах — 25–28, он приписывает Гомеру изображение самоубийства Аякса, которое в нашем Гомере не содержится. В "Истмийских одах" (Isthm. IV.35–40) опять говорится о самоубийстве Аякса (у Гомера), но на этот раз с пространным и торжественным прославлением искусства Гомера. Правда, в "Одиссее" (XI.548–584) имеется эпизод с описанием встречи Одиссея и Аякса. Аякс гневается на Одиссея за одержанную этим последним победу над ним и там же имеется намек на его раннюю смерть из-за доспехов. Но никакого специального изображения самоубийства Аякса здесь нет. Изображение это было в циклических поэмах, которые Пиндар, очевидно, приписывает тоже Гомеру.

Таким образом, никакое самое внимательное изучение гомеровских отзвуков и намеков у Пиндара не может заставить нас признать, что Пиндар пользовался нашим текстом Гомера и что наш текст Гомера в эпоху Пиндара имел свою окончательную форму.

Перейдем к трагикам.

Нас не должно удивлять то обстоятельство, что у трагиков нет цитат из Гомера. Ведь было бы странно ожидать, чтобы какой-нибудь герой в трагедии вдруг стал цитировать Гомера. Трагедия — произведение чисто художественное и совсем не теоретическое; и поэтому из-за отсутствия в ней гомеровских цитат никакого вывода о положении с самим Гомером в V в. сделать нельзя. Однако удивительным и, прямо нужно сказать, потрясающим для филолога обстоятельством является то, что и по своему сюжету трагедии Эсхила, Софокла и Еврипида почти не имеют никакого отношения к поэмам Гомера. Сюжетные реминисценции из гомеровских мифов здесь чрезвычайно редки, а по содержанию своему слишком общи и только с большой натяжкой могут быть связываемы с какими-нибудь текстами нашего Гомера.

Поразительно то, что из нескольких сот дошедших и не дошедших до нас трагедий только две действительно развивают гомеровский сюжет, это — "Киклоп" и "Рес" Еврипида. "Киклоп" развивает сюжет IX песни "Одиссеи", а "Рес" — сюжет X песни "Илиады". Но "Киклоп" вовсе даже не трагедия, а сатировская драма; "Рес" же, как думает большинство ученых, даже и совсем не принадлежит Еврипиду. Кроме того, ни та, ни другая пьеса не играют никакой ведущей роли в творчестве Еврипида: они вполне третьестепенны. Из нескольких сот трагедий V в. около 60 развивает сюжеты той или другой циклической поэмы, но только не "Илиады" и не "Одиссеи". Спрашивается: неужели это простая случайность? Если подходить к этому вопросу непредубежденно, то следует признать, что в V в. до н. э. "Илиада" и "Одиссея" в том виде, в котором мы их сейчас имеем, либо были непопулярны и малоизвестны, либо вовсе не существовали в цельном и законченном виде. Всякий другой вывод из этого удивительного факта несвязанности трагедии с Гомером является только субъективным вымыслом или результатом некритического отношения к популярности Гомера, начиная с александрийских времен. И если Эсхил говорил, что он питается крохами с богатого стола Гомера, то ясно, что под Гомером он понимал здесь нечто чрезвычайно широкое и неопределенное, может быть, все циклические поэмы или что-нибудь еще больше того (как это вообще часто думали в древности). Но уж никак не нашу "Илиаду" и не нашу "Одиссею", на сюжеты из которых у него нет вообще ни одной трагедии.

Несколько иначе обстоит дело с Аристофаном. Поскольку Аристофан часто занимался всякого рода пародиями на прежних авторов, он был далеко не чужд разных теоретико-литературных и критико-литературных интересов. Но и его материалы также безнадежны в смысле необходимости делать из них какие-нибудь выводы о прочно установленном в его время тексте гомеровских поэм.

Наиболее ясным позаимствованием из Гомера представляется нам место в "Осах" (Vesp. 180–186), где вся ситуация с Клеонославом, спрятавшимся под брюхо осла, как Одиссей под брюхо барана, и называющим себя, тоже как Одиссей, "Никто", вполне аналогична тому, что мы находим в "Одиссее" (IX.366, 447–455). Если угодно, аристофановские выражения в данном случае являются перефразировкой соответствующих выражений у Гомера.

Когда в "Птицах" (Av. 575) говорится, что "Гомер уподобил Ириду робкой голубке", то этого уподобления нет ни в "Илиаде", ни в "Одиссее". Значит, в данном тексте Аристофан понимает под Гомером опять не то, что мы. В комедии "Мир" (Pax 1089–1091) опять имеется ссылка на Гомера об уничтожении "тучи войны" и о принесении жертв Тишине. Этих строк у Гомера также нет. Дальше в той же комедии в стихе 1092 — "они сожгли бедра и вкусили внутренностей", наоборот, имеем точную цитату из "Илиады" (I.464). Стих 1093 о вкушении вина и водительстве во время шествия может быть пародией на какие-нибудь стихи Гомера. В стихах 1096 — опять точная цитата из "Илиады" (IX.63 слог): "Ни очага, ни закона, ни фратрии тот не имеет, кто между собою любит войну, столь ужасную людям". В стихах 1, 273 слог той же комедии место о столкновении в бою и звоне оружия можно приписывать "Илиаде" (IV.447 слог), хотя речь здесь может идти только о самой общей аналогии образов войны. Стихи 1280–1283 о заклании быков и распрягании коней и пр. могут считаться таким же подражанием гомеровским стихам, отчасти пародией на них.

Таким образом, за два текста Аристофана можно ручаться, как за прямые цитаты из Гомера; два текста, приписанные Гомеру, отсутствуют у него; и все остальные тексты, не упоминающие Гомера, но имеющие к нему отношение, являются более или менее близким подражанием ему или пародией на него.

Перейдем к прозаикам.

Геродот утверждает, что Гомер и Гесиод жили за 400 лет до него, т. е., надо полагать, в IX в. до н. э. (II.53). Однако то, что он понимает под Гомером, настолько смутно и неопределенно, что из этого трудно сделать какие-нибудь реальные выводы. Прежде всего Гомеру и Гесиоду он приписывает создание всей греческой мифологии, равно как и то, что Гомер выдумал реку Океан (II.23). Далее, хотя киклическая поэма "Киприи", по Геродоту, и не принадлежит Гомеру (II.117), но зато он приписывает ему киклическую поэму "Эпигоны", где упоминаются гиперборейцы (IV.32), хотя и не с полной уверенностью. Однако какая-то часть нашего традиционного Гомера все-таки была известна Геродоту. Последний знает, что Гомер прославляет в своих поэмах Аргос и аргивян (V.67). Геродот (VII.161) перефразирует слова из "Илиады" (II.552 слог) об искусном вожде афинян Менесфее. В главе II.116 содержится целых три цитаты из Гомера: об одежде, расшитой сидонскими женщинами, и увозе Елены Александром через Сидон (Илиада, VI.289–292); о разных снадобиях, вывезенных Еленой из Египта (Одиссея, IV.227–230); наконец, о слове Менелая к Телемаху о задержке его богами в Египте из-за непринесения обильных жертв (Одиссея, IV.351 слог). Наконец (IV.29), Геродот приводит цитату об ягнятах в Ливии из "Одиссеи" (IV.85).

Таким образом, несмотря на смутность представления о Гомере, в руках Геродота уже было нечто вроде нашего современного текста Гомера.

Фукидид относит Гомера, по времени, после Троянской войны и, по-видимому, зная текст из "Илиады" — II.681–685, утверждает, что у Гомера эллинами назывались только жители Фтии (I.3). Знакомство с текстами из "Илиады" — II.576 слог и 101–108 — о могуществе Агамемнона тоже, по-видимому, заставило Фукидида говорить об этом (I.9), причем там же, во втором тексте, слова "владычествует над многими островами и над всем Аргосом" являются прямой цитатой из Гомера. Описание греческого воинства, направлявшегося под Трою, с указанием количества кораблей от отдельных областей Греции (Илиада, II.509 слог и 718 слог) тоже досконально известно Фукидиду (I.10). Фукидид (I.11) рассуждает о том, что греки гораздо скорее взяли бы Трою, если бы не стали заниматься земледелием на Херсонесе и грабежом вокруг Трои. Может быть, это намек на нашу "Илиаду". Может быть, Фукидид, изображая первоначальные победы греков под Троей и построение ими вследствие этого укрепленного лагеря на берегу моря, имеет в виду соответствующее место об укреплении лагеря в "Илиаде" (VII.436–442). Однако все эти события по "Илиаде" происходят не в начале войны, а в ее конце, именно в 10-й год войны. Об участии беотийцев в походе против Трои (Илиада, II.494) Фукидид (I.12) тоже знает. Говоря о богатом городе Коринфе (I.13), Фукидид, может быть, имеет в виду "Илиаду" — (II.570), хотя, правда, ссылается он при этом не на самого Гомера, но на древних поэтов. Наконец, Фукидид знает (IV.24) о плавании Одиссея мимо Харибды (Одиссея, XII).

Ксенофонт, Платон и Аристотель сотни раз ссылаются на Гомера и очень часто пользуются им либо для подтверждения своих идей, либо для украшения своей речи, либо для его прямой критики. Учет и анализ всех этих многочисленных текстов требует целой большой диссертации. Поэтому проводить подобное исследование их здесь не будем. Однако и без всякого специального исследования бросается в глаза большой разнобой в цитатах у этих писателей из Гомера в сравнении с тем, что мы находим у самого Гомера. Другими словами, картина здесь мало чем отлична от Пиндара или Аристофана. Одно только можно заметить, что в эпоху Платона и Аристотеля авторитет Гомера значительно усиливается, и текст его поэм, по-видимому, делается более стабильным. Конечно, все эти цитаты из Гомера или изложения тех или других мест из него, строго говоря, свидетельствуют только об этих самых местах Гомера, но нисколько не свидетельствуют о других местах. Ввиду хаотического состояния текста Гомера в период греческой классики никак нельзя делать выводы о всем тексте Гомера на основании правильного цитирования только его отдельных текстов.

Из Платона мы указали бы только на один интересный текстих

У Платона в "Федре" (Phaedr. 252 ВС) говорится о двух стихах, которые гомериды приводят якобы из апокрифических песен и из которых один "полон большой дерзости и звучит не очень-то поэтически" -

Смертные, правда, его прозывают Эротом крылатым,

Птэротом — боги бессмертные, так как он крылья питает.

(перевод Жебелева).

Трудно судить, почему Платон оценивает отрицательно эти стихи (может быть, ввиду некоторой метрической свободы второго стиха, где частица de падает на слабую часть стопы, в то время как постановка ее перед двумя следующими согласными должна сделать этот слог долгим). Однако важно другое. Важно то, что в эпоху Платона ходили какие-то стихи Гомера, которые считались апокрифическими и не входили в текст принятого тогда Гомера. Другими словами, какой-то принятый текст Гомера уже был, но что это за текст, сказать невозможно. По крайней мере Платон и Аристотель, подобно Ксенофонту, цитируют Гомера весьма неточно, так что едва ли установление текста было в их время окончательным.

Точно так же и современники Платона и Аристотеля, Демосфен и Эсхин, тоже не дают ничего, чтобы установить какой-нибудь общепринятый в их времена текст Гомера.

Демосфен в речи LX.29 приписывает Гомеру какую-то поэму, в которой Акамант посылал за своей матерью в Трою. Но у Гомера этого нет. Вазопись действительно содержит указания на отправление Эфры из Трои. Но в наших гомеровских поэмах об этом нет ровно никакого упоминания. Имеется только в "Илиаде", III.114 не относящееся к данному вопросу упоминание об Эфре, как о служанке Елены. Эсхин в речи "Против Тимарха" (Contr. Tim., 128) утверждает, что выражение "Молва пошла по войску" часто попадается у Гомера. Но у Гомера это выражение не попадается ни разу. Значит, и при этих ораторах текст Гомера тоже находился в движении или если был установлен, то установлен нетвердо и не признавался многими крупнейшими деятелями литературы.

Таким образом, ни аттическое издание Гомера, ни какое-нибудь другое не содержало твердо установленного текста, который бы всеми одинаково признавался. Поэтому об авторстве Гомера можно говорить только чрезвычайно условно; и для нас, повторяем, это только тот имманентный автор, который читается нами в теперешнем тексте Гомера. Какие же фактические авторы здесь действовали, когда и как они действовали, это остается тайной многих веков.

Текст Гомера, которым пользуемся мы в настоящее время, получил свою окончательную форму не раньше времени александрийских редакторов Гомера.